— Вашему самообладанию можно позавидовать, — Виктина вдруг прошиб стыд, на лбу выступили капельки пота от странного волнения. Возможно, Кларисса сидела слишком близко, слишком свободно общалась... Она вдруг взяла из дрожащих рук мистерика плащ и накинула тому на плечи.

— Не снимайте его больше. Вы не можете сопротивляться. А я уже слишком изменилась, чтобы гарантировать безопасность.

— Я готов рассказать вам об Ордене! — Внезапно решился Виктин. Он протянул к Клариссе руку, чтобы коснуться ее лица. — Тайное знание не принесло мне понимания. И думается, вы поможете разрешить мои сомнения. — На пальце остался жирный белый крем. — Почему вы скрываете знаки? Здесь все понимают их значение.

— Вы прочитали несколько строк, а теперь сделали выводы, мистерик. Глупо! Что хочет от меня Орден?

— Орден наслышан о многих чудесах... Орден спас меня от преследований гобби, вернул к жизни, заставил одуматься и признать прежнюю жизнь ошибкой.

— Вы убили свою жену... Я вижу, как безумие делает человека чудовищем, как гобби захватывают тех, кто находится рядом с вами, мистерик. А теперь я — ведьма? Чем отличается один демон от другого? Вы колдун? — Горькая насмешка жгла сердце, но Виктин не отводил взгляда от суровой правды, которая так холодно произносилась его гостьей.

— Я не называл вас так — никогда! Хотите я поклянусь...

— Чтобы солгать? Бросьте, теперь мы на разных берегах, хоть и должны были встретиться.

— Вы хотите меня убедить, что кошмар, произошедший много лет назад, висит на моих плечах? Я не убивал тех девочек! Я тогда был мальчишкой.

— Я не обвиняла вас в убийстве, но вы именно тот человек, хотя еще и не поняли до конца.

— Значит, я пришел сюда не случайно? Не зря отправился в путь?

— Мы оба начали разговаривать загадками. Проку не будет.

— Хорошо, простите, я готов рассказывать.

— Итак, что представляет из себя Орден? Что вы принесли в мой дом? — Голубые глаза блеснули, как утренние капли дождя.

— Орден...

* * *

Спасение графа Фаруна

Орден принял путника, который стучался в ворота крепости тем холодным зимним утром. Изгнанник ли или просто бродяга, но он разбудил мостового служку, свернувшегося за дверьми привратной конуры в стоге сена. Окошко в деревянных воротах открылось не сразу, а путник все стоял, прислонившись лбом к вертикальной поверхности, чтобы не упасть.

— Рыцарь короля? — Удивление сменилось скрипом и движением. Одна створка поползла в сторону, пропуская внутрь странного, окровавленного человека, что практически сразу упал на колени на каменный мосток под тяжелой аркой, разделявшей вход и внутренний двор.

— Боги, — охранник помог незнакомцу подняться и практически на себе поволок внутрь заснеженной обители. — Отец, отец, здесь человек короля! Здесь человек...

Где-то скрипнула дверь, послышались шаги. Тяжелые, быстрые. Остановились. Тишина зазвучала в ушах жужжанием и болью.

— Ранение... Я слышал о движении войск правителя на восток, но чтобы уйти так далеко от границы. — Перед глазами мелькнули серо-черные полы длинного балахона. — Неси его внутрь! Я позову брата Турина. Да поаккуратнее...

И наступила темнота, которая отправила Фаруна в сновидения. Вот последний миг бесполезной жизни. Огненный клинок вспышкой молнии коснулся шеи, а потом — хаос. Тогда он очнулся в стане врагов.

Ярко горели костры, слышались тихие песни. Ночь правила бал. Чужая речь пугала слух, но еще ужаснее было то, что Фаруна связали и бросили среди прочего, снятого с покойников, погибших в бою, хлама. О том, чтобы пошевелиться, и речи не было. А потому граф лишь застонал от боли, что жгла шею.

Странные все же далонцы. Не брезгуют обкрадывать и чужих, и своих. Тащат в плен рыцарей, а потом вешают их головы на длинных шестах у дороги, пугая королевских поданных. Вот и сейчас они захватили во временный лагерь трофеи, которые поровну разделят, прежде чем отправиться в свои дикие города. Значит ли, что сражение выиграл король?

Фарун пытался вспомнить лицо друга, но почему-то увидел чудовище с витыми рогами, сидящего на скелете коня. От этого к желудку подступила тошнота, а тело непроизвольно задергалось, привлекая внимание понурых стражей украденного добра. Те повернулись от костра и внимательно посмотрели на графа, а потом нехорошо заулыбались и заговорили на непонятном языке.

Черт! Черт! Фарун зазмеился по земле, когда несколько рук попытались схватить его. Разрисованные черным лица, одежды с чужого плеча... Смесь дворянского богатства, меха из дальних лесов и переплетения кожи на сапогах. Два далонца потащили мужчину к центру пиршества, где слышался смех и сладко пахло зажаренным мясом, и бросили к ногам человека, более походящего на бандита, чем на царя славного и воинственного рода.

— Развяжите его, — приказ отдавал изрядным количеством выпитого вина, зато нож, который освободил руки Фаруна, оказался острым и трезвым: не поранил. — Поднимите его.

Мужчина оказался на ногах. Он вытащил кляп изо рта и огляделся, как хищник, окруженный стаей волков, что бросили прежнее веселье и теперь ждут команды наброситься. Сколько молодых, сильных, смелых воинов. Какие странные одежды на женщинах: туго заплетены волосы, платья свободные, чаще всего мужские, защищенные короткими кольчугами, тугие пояса, мечи, ножи в сапогах.

— Ты понимаешь меня? — Легкий акцент говорящего вновь привлек графа, чье внимание рассеялось по врагам туманным ореолом.

— Да, — разговаривать было больно, но мужчина пересилил себя и непроизвольно провел по шее. Шрам — узловатый, горящий, как сам ад.

— Кто ты такой? — Внимательный взгляд седого, бородатого варвара прозвучал и завис ожиданием по лагерю. Все глаза смотрели на Фаруна. Все ждали ответа. И граф не знал, что ответить. Он впервые боялся сказать.

— Он не скажет, — девица в красном кафтане с меховой оторочкой вынырнула из-за костра и стала приближаться к пленнику с улыбкой убийцы. — Он украл лицо! Он украл лицо твоего сына, великий.

Фарун оторопел...

— Кто ты? — Повторил старый воин.

— Я не понимаю вопроса, — мужчина попытался уйти от напористого взгляда наглой девки, которая обошла его и теперь стояла, отставив ножку.

— Ты из армии короля Артига и его мерзкого отпрыска... Так как твое имя?

— Я Фарун...

— Вот видишь! — Нахалка внезапно со всего размаху ударила ногой в живот пленнику, и тот упал на землю. — Это демон! Он украл лицо! — Сапог встал на горло графу, заставляя его закашляться. А царь сделал знак, чтобы мерзавка отошла и что-то приказал одному из склонившихся бородатых далонцев.

— Хочу быть уверен, что ты понимаешь, что говоришь, — сказал он. — Вставай!

Фарун поднялся на колени. Он слышал шум за пределами собрания, слышал, как переговариваются высшие чины среди врагов, которых можно было выделить по лучшим нарядам и большему количеству украшений. Ожидание затянулось ненадолго.

От шатра сверкнуло и покатилось огромное золоченое блюдо. Оно резало землю, гудело и наконец оказалось перед пленником, который заглянул в гладкое, практически без изъянов, отражение и истошно закричал. На него смотрело лицо молодого мужчины с пшеничными волосами и светло-зелеными глазами, но тело — чье это было тело? Испачканное грязью и кровью одеяние уже лишилось защитных лат, но красная расшитая рубашка с налокотниками — несомненно c его плеча.

— Болезнь проникнет и на наши земли, отец! — Это быстро и громко заговорила та самая девчонка. — Посмотри, кто вернулся с битвы? посмотри, что осталось от моего брата? Дьяволы королевства стали наглее и теперь решили поживиться нашими душами.

— Замолчи! — Седой воин нахмурился. — Пусть объяснится сам.

Граф не нашелся, что сказать. Он хотел бежать прочь, скрыться от страхов в какой-нибудь обители. Понять, почему судьба так зло шутит над жизнью. Лишила всего, измывается!

— Гобби, — мужчина пошатнулся и застонал. — Я не виноват. Я не знаю, что произошло, но это сделали гобби!

Далонцы, конечно, слышали про каменный народец. И возможно, встречались с ним не раз, потому что многие повскакивали с мест и, наверное, даже протрезвели. Было ли признание оправданием для пленника? Нет, скорее наоборот. Приговор Фарун расслышал уже сквозь пелену изменившегося сознания. Остальное он почти не помнил.

Это случилось практически сразу — бес вселился в затравленного зверя, заставил его подскочить и выхватить из ножен одного из далонцев меч. И практически сразу наглая девчонка упала с перерезанным горлом, а потом последовала очередь и других варваров. То ли время для них стало киселем, через который сложно продраться, то ли Фарун двигался слишком быстро... Но резня вышла мерзкая.

А потом граф бежал сам не зная куда. Ночь или день — не имело значения. И вот финал. Над ним склонилось незнакомое лицо монаха, провело губкой по горящему лбу, утешительно ободрило кивком и улыбнулось.

— Как хорошо, что вы очнулись, мистерик Виктин!

— Кто вы?

— Отец отправил меня следить за здоровьем нового брата. Я — брат Турин. Всего лишь брат Турин — ваш исповедник... Успокойтесь! Успокойтесь, здесь нет врагов и злых духов.

— Дайте мне зеркало, умоляю, — Фарун вскочил и заметался по крохотной келье, дернулся в дверь, но та оказалась наглухо закрыта.

— Успокойтесь, брат! Отец сказал, что вы больше не должны видеть своего лица. Лицо не имеет никакого значения. Мы поможем вам! Вы избавитесь от страхов, вы найдете себя. Послушайтесь меня, брат...

Фаруну тяжело было пережить эти несколько недель в заключении не потому, что безумие звало в дорогу, а потому что только теперь, запертый и оставшийся в обществе тени, граф смог разделить реальность и вымысел. И наконец вспомнил. Он вспомнил, как превратился в бездушную тварь. Как перестал быть человеком.

Сначала земли, подаренные королем, ничем не выдавали таившегося в них зла. Но молодому правителю хотелось расширить пастбища и поля, построить новые храмы и возвеличить имя, которое недавно стояло одним из первых в списках друзей могущественного завоевателя и освободителя. И молодой приемник земель начал рубить леса. Он не управлял из нового каменного дома неподалеку от строящегося на холме замка, сидя в теплом кресле, а работал наравне с васаллами, которые пришли вместе с графом в эти дикие места после последней изнурительной войны. Вместе с остальными рубил и таскал, как муравей, бревна. Таскал и рубил — и снова, и снова, и снова... Лишь изредка Фаруну удавалось отдохнуть, перекусить и поспать. Казалось, чтобы успеть к зиме, следует вообще не присаживаться ни на секунду. И мужчина не спал.

Падая от усталости и воодушевления, поднимаясь вновь, шел недавний победитель вперед в безумном желании покорить подаренные края и сделать их пригодными для обитания. Пока на пути несчастных слуг и самого хозяина не встали болота.

Гнилые деревья, зеленая ухающая бесконечность и упрямство — вот сочетания, которые толкают на безумства. Осушить топи, посадить сады, построить храмы, возвести города...

Фарун шел по дощатым настилам между небольшими островками, на которых работники построили постовые домики. По ним ориентировались вечером и в них хранили основной инструмент для отвода воды. Сгущались сумерки. Шумело над головой беспокойное небо, собравшееся плакать. Кричали в глубине чащи ночные духи, выползающие на посеребренную сном траву. В теле томилась усталость, и мужчина не поднимал глаз, воспринимая путь, как часть самого себя. Его ждали в доме с богатым ужином, но где уж там наедаться, когда дело стоит, а лес не поддается ни на уговоры, ни на ухищрения и продолжает сопротивляться, словно разумное существо. Всполох. Еще. Граф поднял голову от пути и посмотрел в сторону ночи. Там, где недавно деревья умирали и смеялись над потугами людей, мелькал камень. Его окружал туман и вода. Его плоская поверхность то алела, то золотилась. Его суть манила... А письмена не отпускали.

"В том лесу, где нет утра, где жизнь заканчивается, не найти тебе выхода к людям. Если люди еще существуют, загляни в сердце. Загляни в свое сердце, и тогда ты поймешь, что ошибся".

Несколько шагов прочь от настила по зелено-белому мху, и вот ноги Фаруна погрузились по щиколотку в черную воду. Он пытался напрячь зрение, слыша голос в голове. Он не боялся тихого шепота, но терял деревянную дорогу с каждым шагом в болото. Рука потянула ствол молодого деревца, вырвала его с корнем из земли. Проверить, нет ли трясины? Что это? Что же это такое?

Мужчина покачнулся и вдруг перешагнул через пространство прямо на пологий берег, и тотчас на него закапал холодный однообразный дождь, а далекие голоса людей стихли и превратились лишь в шепот деревьев.

Камень — бесконечный, горячий, символично округлый, словно палец, указывал вверх и не скрывал больше секретов. Знаки!

Граф дрожащими пальцами коснулся холодной поверхности, но свечение, исходящее от выбитых строчек или столбцов, не прекратилось. И из темных лунок и округлостей начало сочится сверкающей лавой золото. Падать на траву драгоценные камни.

Фарун отступил назад. Фарун в прозрачном, дрожащем холодном воздухе созерцал, как прямо перед ним, прямо за камнем, из ничего вырастает храм. Темные своды перетекали из отражения болота и превращались сначала в кристаллы, а затем темнели и приобретали формы камней. Первым выстроился остов округлой формы, за ним — колоннада второго этажа с длинными прорезями окон, из которых лилась тихая музыка, затем — витками пополз третий сужающийся к небу третий этаж и засверкала практически зависшая в воздухе на тонкой ножке совершенно круглая маковка.

Графу стало плохо. Он физически не мог пошевелиться. Упал на колени, оперевшись на ладони, и часто задышал, пытаясь преодолеть тошноту. Драгоценные камни под руками резали кожу, колени погружались в теплую, совершенно живую землю. И земля притягивала все ближе, предвещая сладчайший из снов. Сопротивляясь наваждению, Фарун пополз прочь от острова, но то ли не двигался вовсе, то ли попал в какой-то водоворот — его словно безвольную скотину тянуло в обратную сторону.

Ползком, почти не помня себя, невольный и настырный строитель поднялся по красным, с драгоценными вкраплениями ступенькам, подтянулся к полуоткрытым дверям из огненного металла и прямо-таки въехал внутрь древнего святилища. Его сердце вырывалось из груди, раны, оставшиеся после сражений, набухли и стали сочиться кровью, пропитывая одежду.

— Ты, сумасшедший! -Громко крикнул кто-то от входа. — Оглянись!

Фаруну, попавшему в дрожащее желе, трудно было обернуться, но он преодолел сопротивление и взглянул туда, где сумерки еще не обрели полной силы. На пороге толпились они — пожиратели душ. Мерзкие гобби, чьих имен граф еще не знал.

— Мы поможем тебе, мы вытянем тебя отсюда. Иди на голос. Иди к нам! Иди... — Позвали твари. — Иначе ты уже никогда не вернешься назад. Человек, сделай к нам несколько шагов. Шаги — это такое движение ног.

Граф поколебался. Существа, что звали из храма, были не более приятными, чем нутро этого магического строения. Сейчас над головой возник купол, сквозь который ночные светила превращали обычные пустые стены в немыслимые рисунки, двигающиеся или неподвижные. Один из всадников-теней, с иступленным лицом и сворой псов, медленно приближался к мужчине. Но призраком ли он был, уверенности у незваного узника не прибавлялось. Его мотало и тревожило каждое движение: руки притянуло кверху и скрутило невидимой веревкой, ноги обволокло горячим воском. Но страха как такового, так и не наступило. Точно что-то или кто-то проник в кожу безволием...