Бог мертвых (полная версия)

Бог мертвых

Часть первая

1

Она пряталась за темно-синей, тяжелой портьерой и смотрела во двор с нескрываемым интересом и странной страстностью в глазах. Белые завитки, выбившиеся из гладкой прически с витиеватым пучком на затылке, падали на высокий лоб, как доказательство слишком непокорного нрава, который обычно присваивают кудрявым людям. Возможно, сегодня характер проявился впервые... Возможно, именно сегодня СиАвали захотела отказать себе в простом и незатейливом удовольствии. Женщина выставила вперед ладонь, требующую замолчать, когда с кровати ее позвал голос юноши, служащего ночным утехам.

Глубокие океаны зелено-голубых глаз впились в человека, который стоял у лестницы, ведущей в летний замок. Отсюда, с третьего этажа башни, фигура в простом дорожном плаще почти сливалась с другими купцами, крестьянами и слугами, разгружавшими три прибывших обоза с провизией, дорогими подарками от сестры и тканью, купленной у заморских путешественников. Но остриженные швейными ножницами волосы, что падали на плечи мокрыми змейками, и бездействие среди основной суеты выглядело прямо-таки странным.

СиАвали не выдержала и плотнее прижалась к разноцветному стеклу-мозаике. Просторная, расшитая золотом и бисером белая сорочка колыхнулась и исчезла в запахнутом плотнее бархатном халате без рукавов. Чуть слышно звякнули множество золотых браслетов, когда рука протерла запотевшее от дыхания окно.

Человек внизу почувствовал невидимый взгляд. Он огляделся, топчась на месте, оставив наблюдение за стражей и слугами, вносившими тюки и сундуки в двери, и внезапно посмотрел наверх, как раз туда, где таилась женщина. СиАвали даже пришлось отскочить подальше, неловко споткнувшись о шкуру, привезенную из зимнего дворца.

Все же лето выдалось слишком холодным, дождливым и мерзким. В доме не переставали топить камины, постоянно грели воду, чтобы хозяйка при желании нежилась в небольшом каменном прудике в нижних нужных комнатах.

Вот и сейчас холодные капли дождя прочертили ленивые дорожки на единственном проеме наблюдения. Шум снаружи усилился, но СиАвали оставила опасное занятие, до того сильно ранило ее в сердце лицо проводника обоза. Женщина тяжело опустилась в огромное кресло, склонила голову к коленям и долго молчала, тогда как молодой и красивый любовник покинул кровать и голый направился посмотреть на прибывших.

Отсутствие стеснения скорее говорило не о разнузданности кавалера, а о ревности, которая возникла на его лице уже несколько минут назад. Юноша щелкнул железной защелкой и высунулся по пояс наружу, не замечая измороси, превратившей тело в сплошные волны мурашек. Взгляд скользнул по крестьянам и, ни на ком не затормозив, устремился к начальнику стражи, пропустившему многочисленных гостей в центральный двор.

— Разгружаться надо было у кухни! — Голос у мальчишки оказался глубоким и низким, отразившим все ноты властности. — Хозяйка недовольна! — Сообщил он как можно громче.

Работы на мгновенье прекратились. Купцы поклонились юноше, крестьяне попадали ниц, домашние оставили разгрузку и пораскрывали рты.

— Простите нас, но задний двор еще не расчистили после зимы. — Начальник стражи выступил вперед, прикрывая рукой от дождя лицо. — Сейчас закончим...

— Смотрите у меня! — Погрозил указательным пальцем любовник и вновь закрыл окно, а потом посмотрел на странно молчаливую СиАвали.

— Что с тобой? — Когда юноша опустился на колени и приподнял голову женщины, то нисколько не сомневался, что любимая плачет, но та была спокойна и даже улыбнулась, увидев заботливое лицо новоявленного защитника.

— Голова разболелась от криков, — заявила она тихо. — Холодно. Добавь огня. Плотнее зашторь окно.

Любовник исполнил все в точности и снова вернулся к хозяйке, которая позволила взять себя на руки и отнести в кровать. Какое-то время он просто лежал с ней под покрывалом, созданным искусными мастерицами из ближайшей деревни: сочетание легкого пуха и изящной вышивки создавали ощущение полета. Нежные пальцы СиАвали гладили лицо, сравнение которому вряд ли нашли бы поэты. Руки юноши крепко обнимали женщину.

— Ты очень странный, очень странный, — внезапно решила она, подчиняясь волшебству темноты и теней, созданных движениями пламени камина. — Глаза у тебя, как два черных миндаля, лицо гладкое, точно ты девушка... Нос... Разве бывает так, чтобы бог вылепил нос столь аккуратно? Я тоже хочу такие ноздри... И такие губы...

— Почему? — Юноша попытался поцеловать СиАвали, но ответного чувства не получил.

— Не знаю, не сегодня. Просто согрей меня, побудь рядом, пока я не усну. — Странные искры мелькнули в глазах хозяйки. Она обвила шею любовника руками, прижалась к нему в доверительной ласке сестры. — И прикажи — потом, когда уйдешь, — чтобы купцов задержали в гостях. Вечером я должна узнать новости.

— Хорошо, — юноша затих, ожидая, когда милая уснет, и боялся того, что сам забудется, не выполнит поручения. А потому, едва дыхание женщины выровнялось, он медленно выскользнул из постели и, собрав одежду, вышел в коридор, плотно закрыв за собой толстую дубовую дверь.

Снизу доносились голоса слуг и гостей. Кто-то из прибывшей с СиАвали свиты расспрашивал купцов о новостях из города, кто-то восхищался распакованными диковинками и обилием провизии.

Юноша даже уловил некоторые из знакомых дворцовых запахов — духов, корицы, шафрана и еще чего-то острого — пыльного и удушливого. Он стал быстро одеваться: сперва шерстяные штаны с ворсом, затем сафьяновые сапоги с медными вставками — их любимой привезли с Востока, — длинную рубаху и простой черный пеллисон с широкими рукавами, поверх него — серебряный пояс с застежкой в виде солнца (еще один подарок). Черные волосы убрал в конский хвост. Нужно поближе рассмотреть гостей и сделать выводы о том, что же испугало хозяйку.

— Господин мой, дамы нашей милости СиАвали позволили себе раскрыть сундуки и примерить наряды, — вечная крыса, служка-гобби, вынырнул из подвала и протянул юноше глиняную бутыль с вином. — Налей им по чуть-чуть и увидишь, как многое изменится в этом замке через несколько коротких дней.

— Кто прибыл с обозом? — Мальчишка потянул деревянную пробку и вдохнул аромат цветов и фруктов, про себя отметив, что штука действительно сильная — это он учуял всей кожей.

— Три купца из города и наемный охранник. Купцов я знаю, а вот охранник не местный, и, скорее всего, внушает подозрения. — Гобби приподнялся на тонких ножках вверх, пытаясь дотянуться до уха собеседника. В его облике появилось нечто зловещее и опасное: случается и так, что мелкий хищник даже опаснее крупного. Черные глазки под густыми бровями сверкнули, как угольки погасшего пламени, огромный крючковатый нос дернулся и собрался в складки, а губы в улыбке обнажили ряд ровных белых острых зубов.

— Ступай ко мне и запрись, — приказал юноша тихо. В этот момент дверь дальней комнаты распахнулась, и на пороге показалась служанка, которая вышла из кухни с деревянной бадьей, наполненной какими-то окровавленными тряпками.

— Каелль Тан, как дела? — Румяная девушка по-свойски попыталась обнять юношу, но тот увернулся, несмотря на то, что перед ним стояла дворюродная или троюродная сестра.

— Что это у тебя?

— Главная кухарка родила сыночка. — Повариха покачала головкой, заметив, как брат недоволен проявлением ласки, и вздохнула. — Год прошел, а ты совсем забыл про нас, изменился до неузнаваемости, лишь отголоски остались. Мать твоя болеет, и дом почти разорился. Эх, Каелль! Бесстыдник. Рассказать что ли госпоже, кто ты на самом деле есть? — Добавила она с намеком. — Стыда не оберется за постыдную, не богоугодную связь.

Юноша покосился на лестницу, где еще светился голубоватый след убежавшего гобби и облегченно вздохнул.

— Прочь пошла! — Заявил он грозно, отпихивая настойчивую собеседницу и продолжая путь к повороту, за которым находился небольшой зал для гостей и, по-видимому, рассматривали подарки из города купцы и дамы хозяйки.

Оправив нехитрый костюм, Каелль вошел в довольно темную комнату под шум усилившегося дождя. Купцы, сидевшие в стороне у входа, сразу встали. Они тоже были знакомы юноше: большие ярмарки отправляли городских торговцев послами в рубежные города, а уж заказ самой герцогини как не выполнить, даже если путешествуешь от дальнего порта. Две девушки в летних кружевных платьях — чайном и салатовом — примеряли у старого зеркала забавные головные уборы, явно переправленные через океан. Они хихикали и кривлялись, забыв о всяких приличиях, так как считали себя безнаказанными без грозного ока хозяйки.

Юноша искал последнего — провожатого обоза, который стоял у окна и молча наблюдал за суетой во дворе. Крестьяне наконец-то соизволили собрать оброк за защиту и тащили во двор корзины со снедью.

— Мы доставили вам обещанные провизию и подарки из Большой Галланны. — Один из мужчин низко поклонился. — Для охраны дорогих посылок пришлось нанять человека. — В подробности найма прозвучал намек на оплату услуги, и Каеллю пришлось полезть в карман за кошелем.

— Сколько?

— Пять серебряных монет.

— Довольно много за одного воина. — Жадной рукой юноша передал вознаграждение и цыкнул на голубоглазых блондинок, которые и фигурой, и типом лица походили на СиАвали, которую оберегали от возможного нападения или похищения во время путешествий и охот, а также служили, как ближайшие подруги и чтецы долгими и скучными ненастными вечерами. Сложно перечислить, чем вообще занимаются дамы после достижения ими возраста невест. Эти невесты явно засиделись в девках, но не спешили утвердиться в семейной жизни.

— Прошу всех в столовую, ее милость СиАвали пригласила вас отобедать и предложила переночевать в ее гостеприимном доме. После долгой дороги от Большой Галаны не стоит мучить себя и лошадей.

Что же, купцы не возражали, но отправились за юношей с явной опаской. Впрочем, незнакомец-провожатый и не подумал сдвинуться с места, так что одному из гостей пришлось подтолкнуть невежу к дверям следующей залы. Сколько их находилось одна за другой, Каелль не считал. Куда важнее запомнить расположение переходов и лабиринтов между стен. Уютность небольшой приемной, заставленной изящной мебелью, сменилась полузаброшенностью других комнат. И до "охотничьего" стола, где праздновались военные победы и пробовались лесные трофеи, недавних путников встречали лишь темные заброшенные комнаты, несомненно когда-то величественные.

Теперь Каелль усадил прибывших за накрытый по мановению волшебства стол, который, конечно, подготовил гобби, что приволок и водрузил посреди яств недавнюю бутыль.

Купцы, с признательностью выделенных за заслуги среди иных поставщиков привилегированных особ, уселись поближе к юноше и принялись за угощение, едва тот кивком головы разрешил приступить к позднему обеду. Незнакомец ничего не ел. Зато теперь его светлые, почти прозрачные, как вода, глаза с нескрываемым презрением разглядывали Каелля, а глаза Каелля ни на секунду не отрывались от лица воина. У этого молодого мужчины были слишком загорелая кожа и практически выгоревшие льняные волосы, которые змеились и окутывали голову сияющим ореолом. Странно, юноша никогда раньше не видел этого человека, но почему-то чувствовал смущение и растущий гнев. Справиться с собой становилось все сложнее, и пришлось отвернуться. Очень странное впечатление. Старый плащ хоть и поношен, но оставил признаки былого великолепия: хорошо выделанная тонкая кожа и рисунки охоты на подоле и капюшоне. Руки, лежащие на скатерти, чисты и ухожены. Тонкий шрам на шее. Трудно определить происхождение по таким глупым и несуразным деталям. Но гостю исполнилось не больше тридцати.

— Прошу, друзья, отведать старинного вина из хозяйских подвалов. — Тонкие пальцы Каелля вырвали пробку из бутыли, поднесли поочередно к каждому из серебряных бокалов. — Что интересного в городе? Как здоровье Титу-Авали, сестры нашей хозяйки?

— Слава Богу, — старший купец отпил волшебного зелья без всякого опасения и улыбнулся через густые усы. — На здоровье не жалуется. Но болезнь из столицы еще не отступила, и многим приходится спасаться у себя в домах под арестом доблестной армии. Шарлатаны говорят, что дождь лишь помогает смертям детей и стариков, лихорадка не щадит и взрослых, но герцогиня жива и вполне способна справиться с опасностями, которые грозят Большой Галанне. Мы очень рады, что слухи сосодних графств оказались лишь слухами, ведь надо же такое сочинять?

— Что же лекари? — Без интереса спросил Каелль, покосившись на воина, крутившего в руках свой бокал и разглядывавшего его глубину.

— Нет ответа, — купец утерся рукавом. — Какой букет у вашего превосходного напитка. — Вдруг похвалил он. — Словно побывал на солнечных лугах.

— Да, да, — подтвердили кивками остальные купцы.

Что-то странное появилось в воздухе, пропитавшемся влагой и теплом. Каелль наблюдал за изменениями, происходящими в пространстве замка исподтишка, как вор. Буря пронеслась невидимой песней по лестницам и комнатам, забралась в дальние уголки башен и чердаков, спустилась в подвалы и захватила все здание, как болезнь, что бушевала далеко в городе. Лишь гобби знал, что намешано в бутыли, из которой отпили гости. Но он вряд ли скажет правду. Что-то в эту минуту случилось и с самим мальчишкой, который не смог остановить и собственной руки. Это был позыв единства за дружеским столом, ошибка внутреннего голоса. Юноша практически ничего не выпил, но губы намокли и наполнились легким жжением и сладостью. Слюна подхватила напиток и понесла его в желудок против воли. Сделанное воротить нельзя.

Воин, до того смирно сидевший за столом, поднялся. Его рост и величие потрясали. Его плащ шевелился и разговаривал — тысячи животных неслись по скалистым лесам, трубили рога охотников, слышались лай псов и незнакомый говор.

Дверь позади Каелля распахнулась. Сперва вошла охрана, затем -многочисленные дамы-наперсницы... Купцы упали на пол, позабыв о недавнем веселье. А сам юноша оказался зажатым между многочисленной свитой. Лишь незнакомец стоял, как вкопанный.

СиАвали вплыла в комнату, словно видение из странного сна: красное платье с довольно жестким лифом, изящное нечто, созданное из волос на голове. Хозяйка дрогнула и сначала раскололась на куски мозаики, а потом, звякнув, рассыпалась на тысячи мелких стекол, которые полетели в разные стороны и вонзились мальчишке в лицо... Закричав от боли, Каелль упал и затих... Но он еще видел, как купцы превращаются в мыльные пузыри и плавают по комнате над потолком... Пусть это будет припадок, — умоляло живучее, испуганное создание внутри. — Обычный, какие любит вызывать гобби.

Над юношей склонялось лицо воина-гостя. Олени на его плаще тоже приближали свои морды и вдыхали аромат свежей плоти... Черте что...

* * *

Запястья, стянутые тонкой, но прочной веревкой, горели от ужасной боли. Но физическая боль была ничем в сравнении с кошмаром, который сделал мальчика частью какого-то безумного действа, захватившего других четверых детей в одну сплетенную цепочку. Он не плакал, как другие, а просто скользил по камням последним, насильно уводимый в полную мрака и тошнотворного запаха пещеру. Уши закладывало от мольбы несчастных похищенных и связанных одного за другим ангелочков, в свете факела ставших демоноподобными потусторонними существами. А ведь час-другой назад ничто не предвещало печального конца прогулки.

Они вместе резвились на поляне в кленовой роще, подбрасывали вверх кровавые и золотые листья, катались в них и пели, водя воображаемые свадебные хороводы вокруг дуба с ветвями, раскинувшимися практически по всему свободному пространству.

Мальчик изображал жениха, а деревенская девочка с загорелым лицом и копной белоснежных волос — невесту. Мальчику не нравилась избранница, он предпочел бы другую, ставшую священником. Темные волосы и большие карие глаза, белая кожа и пятна грязи на румяных щечках — оторваться невозможно от ее игры, когда обычная ветка вдруг становится свечой, а переплетенные ветви — сводами храма.

Мальчик помнил, как красиво и чинно он вышел под низкое небо с "названной женой", как позавидовал роли черноглазки, которая обсыпала новобрачных листьями. Как вся ватага побежала за хулиганистым "священником" в алевшую рощу. Они смеялись. Шурша и спотыкаясь, падая и вновь начиная преследование. Упав в последний раз, мальчик сильно ударился коленкой о корень. Он сел и осмотрел рану под порвавшейся шелковой брючиной, попробовал на вкус кровь и недовольно сплюнул.

Смех и крики смолкли внезапно. Лишь отжившая лето кленовая лапа, окончательно умерев, упала сперва на голову с легким шелестом, а потом смешалась с остальным плотно покрывшим землю ковром.

— Лиза! Анна! Карина! Где вы? — Мальчик зажал рану рукой. — Я упал. Мать точно лишит меня сладкого! Сюда...

Шорох. Глаза покосились на тень безобразного дуба, но тот не собирался двигаться с места. Шорох. Из ближайшего оврага друзья не появились, но рябью вырвался ветер.

— Значит так? Я задам вам, когда найду! — мальчик нехотя поднялся и захромал к краю поляны, за которой начинался пологий склон с кудрявым кустарником и невысокими деревцами.

— Карина! Лиза! — Тихо позвал он, делая осторожный шаг вперед. — Хватит в прятки играть!

Смешок или еще какой-то звук наводили на мысль, что друзья внизу явно не собираются сдаваться. Новая игра! Мальчик усмехнулся. Сейчас он им покажет чудесное появление. Сев на листья, неплотно приникшие к мокрой почве, рьяный искатель приключений оттолкнулся и вдруг с криком "ого-го-го" покатился к подножию, лавируя между природными преградами. Последняя незамеченная кочка выбила его из воображаемых санок и заставила носом впечататься во что-то твердое, пропахав до этого около двух локтей густого наста листьев.

Мальчик приподнялся на руках и понял, что лежит прямо перед чьими-то ногами. В следующую секунду он хотел закричать, но не смог, потому что невидимая печать молчания холодом легла на губы и оставила лишь возможность думать.

Огромные руки схватили ребенка за шиворот и поволокли вдоль дорожки к расщелине с черными камнями. Мальчик пытался упираться ногами, что чертили извилины на траве, и размахивал руками, пытаясь сопротивляться. Он не верил, что страшная сказка матери, оказалась правдой. Он еще думал, что домашние наняли актера проучить непослушное дитя, которое отправилось в кленовый лес...

Мальчик шел последним и не плакал. По камням. По мокрым камням. Он падал. Падали и подружки, но рука похитителя заставляла подниматься всю цепочку сильным рывком вверх. Теперь уже не колено, а руки стенали и просили пощадить.

Свет. Черное существо погасило факел, когда дети переходили холодную подземную речку, так что теперь мальчик не смог запоминать извилистый и бесконечный путь, который длился несколько часов или даже дней.

В темноте пленников бросили у гладкой стены, и они сразу прижались к друг другу и стали ждать. Мать говорила, что сперва детей оставляют с их страхами. А потом начинается пиршество.

"У-у-у" — голос бездонной дыры где-то рядом изрыгнул запах гниения, и мальчик услышал, как одну из девочек вырвало. Он плотнее прижался к поверхности, как к единственному реальному остатку жизни, и начал молиться, как поступают взрослые. Мама всегда просила у Бога нового мужа и конца войны, пополнения казны и еще... еще красоты. Возможно, тот, у кого есть столько даров, сможет помочь и ему — хоть один раз. Просить спасения... Умолять сквозь рыдания и стоны... изведать соль чужих слез, так как своих просто нет. Прошу тебя, Господи. Спаси, убереги... Что я могу отдать? Все, что попросишь. Все игрушки, все мозаики, деревянного коня, одежду... Отдам! Отдам!

— А-а-а! — Цепочка детей была вздернута и вдруг изменилась. Это выяснилось, когда на мальчика почти упала предпоследняя девочка. Она ничего не могла объяснить, а только тяжело дышала и стонала. Липкое, горячее потекло по курточке внутрь одежды от коротких объятий. Боже, еще глуше застучала голова. Ты знаешь, что это? "Еще!" — потребовало из мрака странное нечто, и мальчик вдруг понял, что в серебристом свете видит, как чудовище когтем отсекает Карине ступню, а она даже не может закричать, а лишь хватает ртом воздух...

Он очнулся вновь, не надеясь на окончание кошмара. Несколько часов убийца рисовал следы на стенах своей трапезной и наслаждался агонией каждого из детей. Несколько раз он когтем выводил на лице мальчика странные узоры и продолжал пожирать по частям живых еще друзей. А потом вдруг ушел в один из тоннелей, оставив несчастного с кучей обезображенных, связанных меж собой тел.

Мальчик не мог шевелиться, не мог кричать. Он видел лишь одну единственную во всех смыслах и мирах, усмехающуюся морду реального кошмара и уже готов был отдаться судьбе, которая по уши заляпала его в чужой крови и боли.

Невозможно ответить на вопрос, почему когти и зубы не лишили мальчика жизни, просто убийца отложил лучшую часть обеда на потом, полностью выполнив неизвестный ритуал, который вынул душу из несчастного ребенка и зашвырнул ее в бесконечную суму с остальными бесчисленными мертвецами.

Звук из ямы возвестил о скором возвращении подземного хозяина. Мальчик встрепенулся и задрожал, как кровавый лист на клене. Связанными ручонками утер сочащиеся знаки на лице, до боли натянув к себе остывающее рядом месиво.

— Ты живой? — незнакомое лицо в сером капюшоне склонилось к жертве внезапно, словно возникло из серебряного мрака пещеры. — Дай сюда руки. — Рука в шерстяных перчатках держала охотничий нож, который с треском разорвал цепочку смертей и оторвал мальчика от навеки присмиревших подружек. — Быстро!

Пальцы сжали детскую ладошку, мягкая шерсть перчаток сразу пропиталась кровью.

— Идти можешь? — голос вновь разрезал слух болью и дрожью. Но печать мешала говорить, а тело не желало подчиняться. — Давай сюда, мерзкая тварь. — Незнакомец поднял мальчика на руки и укутал грязным, пахнущим потом плащом. Обнял несильно, но достаточно крепко, обмякшие ноги, а детские инстинкты сами подсказали поближе прижаться к огромной, как вечность, вздымающейся груди.

— Где часть целого? — загремел вернувшийся убийца где-то снаружи плаща. — Грязная сволочь, где ты прячешься?

Шуршание, шаги и удар о стену телами, недавно бывшими детьми.

Коварное сердце застучало бешеным зайцем, но спаситель продолжал стоять на месте и не шевелился, как будто изначально воплощал собой всю неподвижность земли.

— У-у-у, — голодно и возбужденно взвыл черный хозяин и расцарапал стену, где недавно сидел мальчишка. — Я найду тебя. Ты не уйдешь далеко. — Он пополз к выходу, нюхая слезы и окунаясь носом в кровь и грязь, причитая и стоня, пока не исчез в неровной дыре.

— Пошли, — незнакомец зашагал в другую сторону, продолжая держать мальчика у груди. — Грязная тварь, — утверждение оскорбляло и пугало недавнюю жертву, которая стала равнодушна к исходу дела.

Казалось, тьме не придет конца, до того синь проникла в глаза и рот. Но вот за чернотой раскрасилось серым движение ног спасителя, вот стало брезжить вдалеке тусклое сияние, и мужчина ускорил бег, перешагивая через странные, скрюченные иссохшие трупы и грязные кости. Он остановился посреди широкой ямы, над которой стояла луна, и наконец опустил ребенка на землю.

— Теперь ты должен лезть сам, — требование прозвучало ледяным издевательством, так как руки мальчишки были или сломаны, или растянуты. — Я помогу тебе. — Вдруг передумал незнакомец, когда увидел, что попытки не увенчались успехом, и снял с плеча дорожный мешок, в который поместилось бы много снеди и одежды. — Ногами залезешь внутрь, а когда я накину суму на плечо, сзади обхватишь меня руками. Понял?

Мальчик кивнул. И уже через несколько минут висел между дном и поверхностью, между смертью... и чем-то еще, на спине безымянного освободителя.

Вместе они упали в пожелтевшую траву и долго лежали без движения. Странно, что корни выдержали вес великана. Странно, что наступила ночь... Странно... Из глаз ребенка потекли слезы, отразив луну и оросив засыпающую почву бесполезным теплом, но большой друг не попытался утешить мальчика, а только подальше отодвинулся, чтобы надолго затихнуть. Холод пробирал спасенного до костей. Кусал за щеки, пил последнюю жизнь. А потому, отбросив сомненья, пришлось лезть в объятья незнакомца и кутаться рядышком под его плащом, словно вшивому щенку, ищущему материнский живот. Сон — испей моего яда? Спать, чтобы никогда не вспомнить, чтобы однажды забыть.

Мальчик очнулся от яркого света и понял, что случившееся вчера — правда. Грязный плащ до сих пор служил непослушному ребенку подстилкой и покрывалом, только незнакомец уже давно встал.

Нежно-голубые глаза недавней жертвы через щель убежища наблюдали, как высокий мужчина нанизывает на тонкий прут грибы и располагает их над костром, чтобы поджарить. Черные волосы убраны в благородный хвост, профиль — словно с чеканной монеты, одежда простая, но не деревенская. Неизвестный покрой: свободные шерстяные штаны, заправленные в высокие сапоги, простая рубаха с отделкой, металлический широкий пояс, меховой жилет. Невдалеке к дереву прислонены мешок и оружие — длинное копье со сверкающим наконечником, арбалет и еще что-то, похожее на набор ножей. Меча нет. Значит, не бродячий рыцарь.

— Очнулся. Пить хочешь? — Он поманил шевелящийся плащ и наклонился вбок, чтобы извлечь железную бутыль с золотым узором и драгоценной пробкой. — Довольно прятаться, вылазь.

Мальчик нехотя выбрался наружу и сделал нерешительный шаг к приятно пахнущей снеди, дымящейся над костром. Пить тоже безумно хотелось.

— Ты, брат, здорово попался, — неземные глаза, как два миндаля, в густых ресницах, гипнотизировали и располагали к себе. — Как тебя зовут?

Мальчик сглотнул, боясь раскрыть рот, но печать уже утратила силу и росой рассыпалась по окровавленной одежде.

— Я из замка, — пробормотали губы и жадно впились в горлышко протянутой бутыли.

— Из замка? — незнакомец закивал, точно недавно гостил там. — Далековато. Ходок ты никакой, да и след оставляешь. Потянешь за собой. Ох, потянешь нечисть. — Тонкие губы дрогнули и криво улыбнулись. — За три дня, может, и доберешься, но вероятность невелика... Что, худо?

Мальчику и вправду было плохо. Слабость валила его с ног, колено нагноилось, руки опухли и горели, лицо... просто полыхало.

— Тебя через деревни не пропустят, а в город вообще не следует соваться... На вот, поешь, — и незнакомец бросил грибы к ногам ребенка, как собаке. — Грязная тварь.

— Почему вы так говорите? — Ребенок в ответ захлебнулся в рыданиях и упал в траву, не в состоянии скрывать страх и горе. Слезы душили, но не приносили облегчения. Грибы таяли во рту, но не давали насыщения. И бездна печали ширилась и полнилась домыслами и намеками.

— Ты не реви. Ты скажи, что чувствуешь?

— Лицо горит, больно. Мать убьет меня! Выдерет. — Мальчик замолчал, вдруг вспомнив, как этой ночью огромная пасть на его глазах разорвала грудь Лизы, и поток рвоты вывернул желудок наизнанку. — Пожалуйста, я хочу домой! Прошу!

— Жить хочешь, значит? — Усмехнулся недобро спаситель. — Да знаешь ли ты, что тебя ждет?

— Прошу, умоляю, отпустите!

— Иди, не держу, — мужчина пожал плечами и принялся за свою стряпню. — Вали подальше.

Мальчик огляделся: незнакомый лес, освещенный солнцем, не внушал доверия. Почва в двух шагах казалась зыбкой и опасной, за дальними кустами, где сидел неразговорчивый, неприветливый малый, виднелись камыши и болотная трава, а позади — мальчик отшатнулся и обомлел — высился огромный серый камень в два взрослых человека высотой и непонятными надписями от верхушки до самого основания. Там же, чуть позади, разбросаны были булыжники и виднелись руины какого-то здания, сплошь покрытого мхом. Внутри него тоже росли камыши и раздавалось подозрительное бульканье, какое бывает только в гиблых местах. А яма? Мальчик поискал ее глазами и не нашел, вздрогнул и вдруг подумал, что, возможно, со страху недопонял, что увиденное — лишь часть коварного похищения. А здесь сидит убийца.

— Кто вы? — Ноги, начав отступление, по щиколотку погрузились в жижу, башмаки сразу же заполнились грязью.

— Ты жить хочешь? — Вновь спросил незнакомец.

— Да.

— Тогда сделай шаг вперед и выйди из болота. — Мужчина встал во весь рост и протянул навстречу руку. — Уйти ты отсюда без моей помощи сможешь лишь на дно. Были и такие смельчаки.

— Это вы... вы их... — Беспомощное трепетание выдавало несчастного с потрохами.

— Что? Разорвал? Сожрал? По частям, по кусочкам... Ты ведь боли боишься. Ты видел и ничего не мог сделать. И теперь ничего сделать не можешь, а потому готов совершить величайший грех и кинуться в трясину.

— Я ничего не видел! Ничего.

— Иди сюда, дай руку, часть целого. Дай, пока я не разозлился, а ты не пожалел. — Потребовал незнакомец и, быстро подойдя, выдернул ребенка на твердую поверхность. — Я не собираюсь тебя убивать. Не сегодня. У одних смерть быстрая, другим ее необходимо заслужить.

— Отпустите! — Пленник уцепился за ногу, которая сначала попыталась стряхнуть несчастного, а потом поволокла к руинам.

— Что ты готов мне отдать? — Сверху бездонные черные дыры глаз сверкнули почти равнодушно.

— Умоляю.

— Ты не бойся, я не стану тебя целовать и не заставлю служить моим страстям. — Грубо подняв мальчишку на ноги, незнакомец толкнул его на каменную дорожку, окруженную водой внутри бывших стен. — Иди к центру!

Мальчик, подталкиваемый сзади, без сопротивления пошел вперед, сердцем сознавая, что попал в какой-то немыслимый и ужасный ритуал, и моля того же Бога о скорейшей смерти, которая, несомненно, успокоила вчерашних подруг.

— В центр, — указал хладнокровно незнакомец, и жертва шагнула в воду, под которой зеленели плиты пола, инкрустированного драгоценными камнями. Рисунок их придумал художник от рождения. Шелковые штаны выпустили извилистых змей грязи и крови, поплывших вокруг ног. Посередине руин возвышалось подобие стола.

— Поднимайся, — хлюпанье сапог сзади угрожало и смеялось. — Руки на алтарь, раздвинь пальцы шире.

Незнакомец обошел мраморный постамент и наклонился к лицу мальчика.

— Закрой глаза, сейчас я сделаю тебе больно. Я получу то, что хотел, а ты отправишься домой.

Светлые глаза закрылись, капельки пота выступили у корней волос и потекли на ранки, ответившие огнем. Но следующая боль оказалась еще сильнее. Кровь залила алтарь, когда огромный нож отсек ребенку мизинец на левой руке.

— Не смей кричать, — от полотняной рубашки мужчина оторвал полоску ткани и обмотал измученную руку жертвы. — Переживешь. Ты можешь. А теперь смотри, — и он отправил палец в рот, — часть целого. Я укажу дорогу. Учти, единственный раз! Так что, если упадешь в обморок, пеняй на себя. Видишь впереди деревья. До них ступай смело. А дальше, оторви палку и по большим меткам следуй до заброшенной деревни. Там и переночуешь. Ну, а за ночью, на рассвете, ориентир — черный дом. Болота там не такие топкие, только почва дрожит. Понял? Тогда ступай, и уясни, за лесом через холмы — мимо жилых мест, прямиком до замка. Не послушаешься, пожалеешь. Пошел вон.

Мальчик побежал. Остановиться и просить помощи у... убийцы нельзя. А бежать следует быстро, прямо по кочкам до далеких деревьев, что машут приветливо и радостно. Им неизвестно, что такое страх.

— Эй, грязная тварь! Слышишь? — Позвал издалека незнакомец, и ребенок обернулся, потому что опасался погони. — Жизнь твоя изменилась теперь. Навсегда. И слышишь, я знаю, что ты девчонка, — громкий смех разрезал тишину. — У герцогини нет сыновей. Тебя зовут... — и убийца перешел на шепот, но жертва точно расслышала свое имя.

Ноги погружались в грязь почти по колено, но нужно было ползти от одного островка до другого, потому что промедление грозит опасностью. Несчастное существо не плакало, а только дрожало от усталости. Закат неуклонно приближался, а болоту нет ни конца, ни края. Нет края, как и смерти. И снова в ход шел Бог, у которого дитя просило помощи. И снова молитвы заканчивались ничем. И снова...

Лес вывел несчастную, переодетую в мальчика наследницу, не к тому месту, или она зашла вообще слишком далеко от меток. Болото закончилось, но ни заброшенной деревни, ни черного дома не появилось среди безликих деревьев.

Сев на землю, девочка поежилась и втянула голову в худые плечи, а ноги прижала к груди, чтобы хоть немного согреться, да так и забылась коротким сном, ставшим полукошмаром и полубредом. Она отчетливо видела над собой лицо убийцы, которое улыбалось и глазами, и нежными, с теплой кровью в уголках, губами. Лицо склонялось ближе, рассматривало ужас ребенка, а потом начинало откусывать от беспомощного тела по кусочку.

Девочка открыла глаза. Голоса. Он не требовал не выходить к людям. Но и не говорил, что за болотом нет брошенной деревни.

— Помогите! — крик вышел слабым и едва живым. — Помогите!

2

СиАвали проснулась оттого, что дом дрогнул, как от выстрела пушек, приветствующих гостей. Она поднялась на кровати и подумала, что, вероятно, уже поздний час, если в комнате темно, но вдруг поняла, что за окном просто сгустились тучи и усилился бесконечный дождь. Внутренний двор пустовал и, скорее всего, купцы уже в охотничьем зале, где принимают желанных, но безродных посланцев.

Позолоченный гребень расчесал непослушные волосы. СиАвали взяла зеркальце и с пристрастием рассмотрела себя: хороша — старшей сестре никогда не стать такой же. Белая кожа, тонкие черты, солнечные глаза. Женщина без помощи слуг натянула теплые чулки и надела поверх рубахи просторное платье с крестообразными завязками по бокам. Не слишком ли поздно спускаться к обеду? Скорее всего, нет, чем да.

Черепаховая заколка помогла убрать волосы под сетку. Покусанные специально губы стали вишневого цвета. Внешность непременно произведет впечатление, не стоит сомневаться.

— Пригласите их, — СиАвали направила мальчика-пажа за купцами, а сама расположилась в старом кресле с меховым покрывалом. Комната, выбранная для приема, отличалась особым удобством, так как не претендовала на роскошь, а лишь отвечала претензиям герцогинь: шелком обитые стены, лепнина на слегка потрескавшемся потолке с желтым подтеками от влаги, мозаичные окна, угловые диваны, кресла вокруг низкого круглого столика. Вот и все. Никаких излишеств.

— Купцы ждут разрешения, — слуга сунул нос в дверь. — Впустить?

Небрежный кивок и заинтересованный взгляд.

Он вошел последним и сам закрыл дверь, на которой еще вчера два горячих тела занимались любовью.

— Надеюсь, мой поверенный, проследил за тем, чтобы разместить гостей. — Возбужденные зрачки расширились, когда воин-провожатый сделал шаг вперед и низко поклонился.

— Госпожа СиАвали простит меня за дерзость, но встреча с вами — огромная честь для меня. — Плащ раскрылся, и рука на мгновение коснулась груди. — Купцы боялись идти через деревни, слишком беден и голоден народ после неурожая.

— И взяли тебя...

— Я только шел рядом, чтобы быстрее добраться до города. Герцогство Авали весьма обширно. А плутать без толку — слишком большая роскошь.

— Ах, время! — Мягкие губки жеманно надулись. — Странники и мудрецы, одиночки-бойцы. Ты из прежних, честных и верных?

— Нет, госпожа, — мужчина покосился на смиренных и почтительных купцов, мнущихся у входа. — Я посланец из граничного Авали королевства Иноя.

— Сложно называть королем разоренного графа, — хозяйка благожелательно указала гостям на кресла и поманила воина к себе поближе. — Надеюсь, сиятельный Фарун не имеет претензий и не шлет нам предупреждения о войне?

— Фарун чтит сестер, которым удается держаться в столь тяжелые времена, но беспокоит его один пустяк, что не дает спать всему государству...

СиАвали застучала пальчиками по деревянному подлокотнику и не дала мужчине закончить.

— Возможно, разговор предназначен лишь для моих ушей, — вздох и кивок на лишних свидетелей принес короткое молчание и топотание дождя о железные водоотводы.

— Все ли подарки целы? — СиАвали требовательно осмотрела купцов, словно они спрятали под складками одежды лучшие дары, а те утвердительно закивали и вдруг начали перечислять предметы их большого обоза. Женщина же не слушала, а все смотрела на воина, продолжавшего кутаться в плащ, скрывавший его с ног до головы: мужчина не снял капюшона, складки одеяния с темными пятнами рисунков плавно перетекали в круги ковра, словно являясь продолжением именно этой комнаты. Все, что досталось хозяйке, — лицо с темными кругами под усталыми глазами, скорбными морщинками у уголков тонких губ и мощным щетинистым подбородком.

СиАвали хотелось слышать воина снова, но слова его не предназначались для ушей простолюдинов. Не для этих людей человек Фаруна и самого короля прибыл к герцогиням...

Наконец женщина благодарно кивнула купцам и приказала им уйти, как следовало сделать еще по прибытии подарков. А когда дверь закрылась, быстро встала, чтобы сразу шагнуть навстречу воину, продолжавшему не шевелиться. Она обошла его кругом, разглядывая каждую картинку на плаще, и вновь встретилась с яркими глазами, которые недобро сощурились.

— Госпоже интересен плащ, а не его хозяин? — Осведомился гость.

— Как вас зовут? — Женщина нежно улыбнулась, словно не расслышала агрессии в голосе воина.

— Виктин, если госпоже угодно меня называть.

— Наши имена — наши тайны. Сейчас вы стали частью моего "я", и мне хорошо известно, что хотели видеть в вас родители: честного рыцаря, защитника, жертвенного мужчину, который ищет в мире справедливость. — СиАвали пригласила гостя пойти за собой. — Фарун отправил к нам лазутчика с ясным сердцем, а сам решил узнать, насколько герцогство ослабло после голода и болезни? Признайтесь, Виктин — честный человек? Виктин — праведник?

— Нет, госпожа, — мужчина шагнул в узкий коридор за гобеленом и взял в руку поданный женщиной зажженный факел. — Граф лишь исполнил поручение короля, который обеспокоен набегами с территории герцогства.

— Обеспокоен? — Впереди идущая СиАвали стала подниматься по винтовой лестнице. — Когда я увидела вас, то сразу поняла, что мистерик прибыл вовремя — когда уже ничего не сделаешь. Сейчас я докажу вам... Не отставайте! — Ножки в тяжелых башмаках с серебряными вставками издавали почти идеальный такт, похожий на сегодняшний дождь. — Приготовьтесь, Виктин. Вы скоро станете частью нашего горя. — И СиАвали толкнула дверь, за которой начиналась тьма. — По бокам факелы, зажигайте смелее... Это дело...

Сперва тусклый свет озарил лишь часть круглой комнаты башни, но по мере неспешность переросла в чрезмерность, и воин, который хотел войти внутрь, остановился на полушаге.

— Я даже не попросила вас показать письмо об аресте меня и моей сестры, хотя обе мы ждали кары короля. Любуйтесь, — голос хозяйки дрогнул. — Вот что ожидает все наши измученные земли по милости Божьей.

Стена напротив зашевелилась: сначала Виктин увидел лишь очертания человекоподобного существа, прикованного цепями и ошейником в нескольких сантиметрах от пола к торчащим из кладки балкам. Это, конечно, когда-то был человек, но его словно покорежили и видоизменили по меркам множества зверей. Острые когти полоснули камни, кожистый череп с остатками волос сверкнул голубоватыми венами, выдающаяся вперед челюсть щелкнула рядом острых и несомненно испробовавших крови зубов. У существа за спиной трепыхнулись крылья... У существа... Стена закопошилась продолжением кошмара и обнажила остальных разъяренных пленников, которые ругались на непонятном языке и рвались из плена.

А СиАвали выше подняла факел и указала на потолок, где шевелились летучие мыши и миллионы насекомых.

— Вы видели что-нибудь подобное, мистерик Виктин? — Спросила она с бледным сарказмом. — У вас встают волосы дыбом? Онемели... Мы погибаем, мы превращаемся и меняемся каждую минуту, пытаясь быть лучше. Но бог сделал так, что изменения пожирают нашу землю вместе с нами... Понимаете? И вас, и меня, и Фаруна, и короля ждет справедливая казнь. А эти люди, — и СиАвали указала на тварей, -скоро умрут от голода, и вряд ли еще что-то произойдет сегодня. — голубые глаза чуть потемнели, следя за молчаливым изумлением и ужасом гостя, узнать которого не стоило особого труда — ведь слухи бегут быстрее путника, которому приказано свержение и казнь герцогинь. Что же, судья-мистерик прибыл.

— Ваши грехи породили болезнь, — Виктин стал гасить огонь один за другим и легонько подтолкнул хозяйку к выходу. — Похоже, дела герцогства куда хуже, чем я предполагал. — Добавил он и внезапно крепко сжал в наставшей темноте руку СиАвали. — Простите меня, — шепот вышел почти невесомым, а привкус крови во рту подтвердил реальность увиденного.

— Проще подавлять восстания, — решительно заявила женщина и ответила на рукопожатие. — Скажите, что случилось по пути сюда? Вы выглядели решительным, убежденным судией. — Они медленно спускались по ступенькам и шли по переходам, специально проложенным под землей.

— Дети.

Первая секунда после темноты подтвердила, что ужасы ночи реальнее стен замка. Ноги Виктина отказались идти дальше. А низкая скамья выглядела вполне приемлемым местом для отдыха рядом с бесконечным книжным шкафом. Изумительно, что здесь не прячут такие драгоценные творения от посторонних глаз?

СиАвали кивнула понимающе, легким облаком опустилась на колени перед мистериком и поцеловала протянутую ей руку с крупной печаткой защитных символов.

— Отец, вы поможете нам? — Вопрос или просьба прозвучали в тишине, теперь было неважно, потому что прибывший господний воин кивнул утвердительно.

— Я должен поговорить с вашей старшей сестрой,— добавил он твердо, а пока объясните то, что понимаете сами.

* * *

Каелль видел кружение радуг перед глазами и не мог отделаться от ежевичного вкуса вина, что пропитало воздух, одежду, всю мебель, угощенье и... мерзкого гобби, который махал на юношу белоснежным кружевным платком.

— Что ты видел? — Похотливые глазки быстро заморгали, став сперва зелеными, а затем красными.

— Она вплыла в комнату на облаке, в волосах — шмели, в руке — красная змея. Купцы лопнули, как мыльные пузыри, и плавали в воздухе. — Каелль попытался избавиться от грома в ушах и замотал головой. — У меня кружится голова, мерзавец. У нее кружились над головой насекомые и жалили ее лицо, но... — глаза юноши раскрылись еще сильнее. — Я помню! Во всем виноват плащ... Плащ говорил.

— Плащ? — Гобби вспрыгнул на стол и сбросил тарелку на пол вместе с остатками жаркого коротким, но мощным хвостом. — Ты уверен?

— Да, у плаща была сила управлять всеми нами: и тобой, и мной, и СиАвали. — Крепкие пальцы вцепились в узкий воротничок мелкого искусителя. — Что ты сделал? — Прошипели белые губы. — Я весь горю.

— Потерпи, — гобби избавился от настойчивого душителя и ударил того по щеке довольно крупной ладонью. — Не надо было пить. Не спутал бы карт.

— Больно, — юношу скрутило и вырвало на пол, левая рука потянула к себе скатерть, чтобы утереть лицо, а настырный помощник вдруг поскользнулся и упал, смешавшись с едой и вином в подобие натюрморта.

— Урод! — Завопил он, спрыгивая вниз и отряхиваясь. — Пьяница деревенский... Я заплатил почти состояние за новую ткань. И вот, чем меня отблагодарил нерадивый хозяин. — Брызги соуса расплескались вокруг, когда малявка отряхнулся. — Давай, приходи в себя да пошевеливай мозгами, пока наша добыча не ушла...

Каелль смутно понимал, о чем долдонит помощник, но освободиться от наваждения никак не удавалось. Мысли потекли совсем в другую сторону. Перед глазами предстало сведенное судорогой страсти лицо СиАвали, которая громко вскрикнула и обмякла в его руках, а потом вдруг явилось помещение скотобойни, на которой Каелль провел все детство. Теплая кровь свиньи в корявой железной кружке казалась верхом вкуса и жажды. Убийство — настоящей и единственной жизнью. Юноша отчетливо помнил, как впервые испытал первое желание и первый укол невозможности осуществления задуманного. Отец внес мешок через задние двери и приказал закрыть их на засов, плотно притворить выход во двор и стоять на месте, пока не закончится ритуал.

Каелль исполнил повеления. Он видел, как летит на черный от крови пол веревка, как из холщового плена огромные руки тянут трепещущего подростка, практически одногодку подмастерья мясника. Как бесполезное сопротивление вдруг становится покорностью...

Сладкая истома разлилась по телу Каелля, который поднялся и посмотрел на недовольно мельтешащего у стола гобби.

— Что еще нам надо? — Спросил юноша, наполняясь решимостью довести дело до конца. — Ты уверен, что это плащ? — Вопрос на говорящее молчание вышел абсурдным, Каелль сплюнул и вздохнул: — Сколько же еще вещей мы должны собрать?..

— Не так уж много, — гобби погладил Каелля по руке и преданно прижался к ноге, ластясь, словно помойный кот. — Чу-то-чку, — два пальца показали нечто крошечное. — И тогда все изменится.

— Ты давно обещаешь, — юноша направился к дверям, но внезапно обернулся, словно боялся неожиданного удара со спины. — В последний раз... — предупредил он злобно.

— В предпоследний, — возразила маленькая хитрющая скотинка и показала язык перед тем, как нырнуть под тень ближайшего шкафа. — Они в библиотеке, — возвестил голос из щели.

Каелль так и знал: любовница неспроста задержала купцов — дело в человеке с загорелым лицом, от которого пахло неприятностями. Крадучись, почти на мысочках подойдя к углу, за которым начинались старые залы библиотек, юноша остановился на несколько мгновений и выглянул, чтобы лучше разглядеть до того только слышимых собеседников. Они не шептались, но разговаривали тихо и очень неразборчиво, так что пришлось приложить немало усилий, чтобы вникнуть в суть, которая, впрочем, не раскрыла Каеллю ничего нового. Напасть? Болезнь? Гибель? Патетические изречения, если вся твоя жизнь изменилась с принятием истинного существования, неподвластного какому-то божеству, а тем более человеку с рыцарскими намерениями и в плаще, необходимом гобби.

— Они висели вдоль дороги, — Виктин сощурился, изучая чистое, вникающее в смысл лицо СиАвали, которая сложила руки на книги, сваленные на черном столе. — Прямо за деревней. Три висельных столба. Ногами вниз, с кляпами во ртах, с блуждающими взглядами. Дети, обычные крестьянские ребятишки.

— Вы попытались их спасти? — Хрусталь слез заполнил глаза хозяйки, щеки ее залились румянцем, по шее стекла аккуратная капелька пота и скрылась за складками рубахи, выглядывающей из-под красного платья.

— Я остановился. Это была граница между герцогством и землями Фаруна. Признаться, всякое приходит на ум, когда так поступают с собственными отпрысками. Но... страх за жизни невинных слабее страха за собственную шкуру, — плащ шевельнулся, пропуская наружу руку в шерстяной перчатке без напальчников. В ней сияла восточная курительная трубка. — Вы не против? Спасибо. — Белый дым проникал в стены замка, как метание души СиАвали, ждущей продолжения. — Они собрались отдать детей на растерзание местным духам, — заявил воин почти спокойно. — Собирались выпустить их в лесу и натравить лесных жителей или еще что похуже, так объяснили купцы. Ах, черт, — мистерик выронил "игрушку" и та покатилась по полу, разбрасывая черноту и искры. — Никто нас не спасет, сказали вы... Их тоже никто бы не спас... Такие дети обычно становятся вампирами-оборотнями или смешиваются с дикими зверьми.

— Вы оставили висеть детей?

— Да, — благословенная трубка вновь оказалась в верных руках. — Я не вправе помогать каждому, потому что должен сегодня позаботиться о здоровых и изничтожить болезнь, скребущуюся за границы герцогства.

— Опять красивые слова! Думаете, мало пробовало мудрецов? Не с драконами бороться, не с армиями зла... Вы внутри каждого из нас заглянете? — СиАвали ругалась беззлобно и вяло. — Вы ведь навредите, и только. Вы все преграды, нами созданные, уничтожите и сбежите...

— Нет, я обещаю, что не поступлюсь честью, данным вам словом.

— Вы бросили детей, — хозяйка махнула рукой, а браслеты на ее руке задребезжали тысячами звонких голосков. — Никогда бы не оставила их в таком положении.

— Тогда стая пришла бы за мной... Вы хотите скорой смерти? Прячетесь среди стен, ждете, когда домашние твари — вероятнее всего, ваши же слуги — погибнут в башне, и предлагаете мне совершить глупость.

— Простите, — шорохи складок платья приблизились к склонившему голову Виктину. — Теперь вы должны рассказать о Фаруне, как обещали. Должны все открыть о случившемся в графстве? Не следовало начинать с наших демонов, не следовало напоминать о беспомощности...

— Беспомощности Титу-Авали? — Мистик поежился от сквозняка, который распахнул окно и впустил мокрый холод. — Почему герцогиня бездействует? — Спросил он у женщины, поспешившей захлопнуть форточку из разноцветных стекол.

Женщина замерла на вращательном движении кляцкнувшей защелки. Вопрос явно выходил за рамки приличия и оскорблял, но следовало сдержать гнев внутри.

— Моя сестра не овечка, — руки опустились по бокам и сжались в кулачки. — Она делает все возможное после смерти матери, которой приходилось буквально тащить на себе этот унылый, голодный край. Моя сестра получила в наследство разграбленные земли, голодных подданных, нищую казну. Ее не принимали при дворе и лишили возможности поправить дела с помощью прежних привилегий. Я видела, как сестра пыталась укреплять города, как строила крепости, как, продав последние украшения, покупала зерно для посева в полях за столицей. Она выиграла много: вооружила за счет доходов от личного имущества армию, отстроила два храма... Вы не смеете называть ее трусливой, а тем более — бездействующей.

— Я знаю, что Титу-Авали удачно вышла замуж и получила большие средства на восстановление герцогства, но заслуга здесь не слишком велика. — С намеком добавил мужчина.

— Вы верите слухам, Виктин. Прискорбно. — Хозяйка недовольно поджала губы и стала расхаживать взад-вперед. — Если бы не болезнь, мы ответили бы на удары извне. Мы бы давно отделились бы от запущенного, разоренного войнами безумного и неуправляемого государства...

— Пока вы подданные короля, нерадивые и опасные, несущие разлагающие идеи. — Мистерик оставался невозмутимым изваянием, не следившим за передвижением нервной СиАвали. — И ваши беды влияют на всех. Ваши беды уничтожили жизнь графа Фаруна, ваши проблемы...

— Фарун? Опять Фарун? Что мы сделали мнящему себя королем сиятельному соседу? — Женщина перешла почти на крик и вдруг со вздохом осела на ближайший стул. — Неужели нам не удалось сдержать проклятья? — Тихо спросила она и перестала сердиться, а дождь наоборот лишь рассвирепел.

Безумие графа Фаруна

Лай собак, бешеная скачка, крики загонщиков, ветер и ветки в лицо. Фарун не собирался останавливать преследования. Его войско уже пересекло пшеничное поле, которое горело золотом под ярким летним солнцем, ворвалось в лес и продолжало добивать лесных оборотней, прозванных в народе гобби. Маленькие существа отчаянно сопротивлялись. Махали заостренными, смазанными ядом палками, нападали из-за деревьев группами и практически моментально валили лошадей в сочную изумрудную траву, которая окрашивалась пурпуром человеческой крови. Горящие глаза врагов и их ярость нисколько не пугали графа, но усталость и многочасовая погоня давали о себе знать огненной болью в правом плече: коварное копье пронзило плоть между пластинами брони, глубоко вошло в плоть и частично осталось там после того, как мужчина сломал ненавистное древко. Не это главное. Главное, что гобби саранчой пронеслись по землям графства. Ни боги, ни увещевания к черным и белым силам не помогли убедить хладнокровных оборотней в необходимости перемирия. Сейчас, когда позади кровопролитная война за территорию, новая напасть так и лезет в чертоги городов, превращая их в хитросплетения мстительных замыслов бывших хозяев расчищенных под посевы лесов.

Воинственные псы рвали на части гобби в длинных темно-зеленых доспехах, тайну производства которых вряд ли разгадают местные кузнецы. Маленькие гобби подсекали зверей и ломали им челюсти и ноги. Маленькие гобби также впивались острыми, как ножи, зубами в шеи и плечи воинов графа, повисали гроздьями на мощных телах и высасывали глаза, если добирались до лица. Воины сапогами давили настойчивых мстителей, насаживали их охапками на мечи и кидали в воздух, прямо в залитую светом листву кустарников. Крики и стоны сливались с ветром, а ветер нес до неба единственно правдивый разговор о смерти, потому что силы были равны.

Граф не отставал от остальных. Он лишился верного коня, но еще стоял бравой удалью за свободу и жизнь. А потому не ведал пощады или милосердия. Не верил, что мужество тварей есть честь. Нам принадлежит земля — настырно билось в сознании. Нам одним принадлежит. Не вам!

Гобби не верили. Они хотели вернуть прежние края себе. Ненавидели настолько искренне, что...

Граф поскользнулся на траве. Он видел, как над головой взметнулась его рука с огромным мечом, как деревья перевернулись и побежали в разные стороны, как небо, которое всегда было так далеко, вдруг наклонилось и попросило на мгновенье закрыть глаза. А потом действительно настала темнота. Фарун думал, что это подействовал яд, что круги перед глазами просто мешают вернуться назад и отомстить за разграбленные города и поруганные тела людей.

— Эй, ты! — Кто-то коснулся плеча и потянул графа на себя. — Ты живой?

Огромным усилием мужчина открыл глаза, мучительно попытался подняться, но связанное тело лишь напряглось и вновь повалилось в цветы, которые одурманивали сознание. Зеленые трава, зеленые сапоги напротив и зеленовато-оранжевое небо в листьях — не следовало перегреваться. Кто-то опустился на колени, пролил влагу на пересохшие губы. А потом вдруг склонился так близко, что Фарун мог разглядеть лишь огромные, цвета фиалок, глаза.

— Ты не такой уж и страшный, — улыбчивые морщинки стали чуть длиннее, когда существо улыбнулось. — Теперь ты беспомощен.

Граф глупо улыбнулся. Почему его не тревожили явные неудобства и собственная судьба, так и осталось неясным. Но девушка, связавшая Фаруна, оказалась настолько прекрасна, что... он даже не понял, человек ли она или очередное лесное чудовище. Говорили, что увидеть истину невозможно, что рожденные из смрада болот, мерзкие, ищущие души гобби неспособны творить и созидать, а тем более выглядеть, как принцессы, но эта...

— Хочешь домой? — Прелестница помогла мужчине прислониться к стволу и оглядеться. Ни следов боя, ни голосов, лишь шорохи и пение птиц. Тонкое тело незнакомки обняло облако, спустившееся к земле туманом, и легло на него. Наверное, Фарун медленно сходит с ума.

— Ты связала меня...

— Ты сам себя связал условностями, — голос воспарил и опустился на голову тысячным эхо, а реальность стала колебаться. — Такой красивый и такой жестокий. Такой счастливый и такой не верящий. Ты убиваешь нас...

— Вас?

— Хозяевами мира мните себя, сталью и силой кичитесь, а в душу не заглядываете... Ведь придет день и час, когда никто не сможет сопротивляться. И победа станет для вас опасным излишеством. Когда ни часов, ни пространства не хватит для того, чтобы спрятаться.

— Кто ты?

— Мирный посланник, желающий конца войны.

— А война тебе понятна? — Фарун видел, как прозрачная туника незнакомки развевается на ветру, а тело становится молочно-розового цвета. Его горло перехватило от красоты, и мышцы свело от экстаза, словно иголки, вонзившегося в кожу.

— Отпусти я тебя сегодня, убил бы всех гобби. Гобби не хотят тебе навредить. С миром ступайте в города. Мы оставим вам жизнь и позволим строить и сажать, никогда не вмешаемся в ваши дела.

— Ты возглавляешь нечисть?

— Нет, — девушка засмеялась, приблизилась, чтобы стереть кровь с лица Фаруна. — Я всего лишь часть целого, которое должно служить миру. Ты согласен, что нет меня прекраснее?

Граф не ответил — его кровь закипала от желания и непонятной любви к этому существу. Он не мог соображать, потому что вдруг начал про себя петь, а сердце застучало так быстро, что рвалось из груди раненной птицей, у которой отняли пару. Воины, которые прошли опустошительную войну с соседями и теперь освобождали безлюдные земли от многочисленных лесных божков и нечисти, от ведунов и странных животных, слышали, что гобби используют любую оболочку для своих целей, будь она даже человеческой. Их подземные лабиринты уходят далеко под землю, под горы, плетут узоры под городами и лесами, пересекают даже моря. Гобби любят брать чужие тела, чтобы играть с ними в волшебные игры: то девушку колдуньей оборачивают, то льву крылья приделают, то коню. Но цели истинной никто не знает, потому что никто не раскрыл секрета их власти над телами.

— Задумался ты...— Девушка махнула рукой и пошла прочь. — Дни и ночи думать обо мне будешь, дни и ночи любить беззаветно, царство мое искать... А гобби в покое оставишь — вдруг дорогу подскажут, вдруг поведают, как меня увидеть и поговорить.

Чернота вновь охватила Фаруна, выкинула его на поляну — на мокрую, режущую пальцы траву. Послышались и крики, и стоны. Чьи-то маленькие ноги вскочили на спину, больно ударили по шее, острое копье попыталось пробить броню, но соскользнуло и пронеслось по руке в землю. Граф вскочил: он попытался сбросить врага, но тот вцепился в волосы сзади и начал подтягиваться на них как на веревке.

— Чертово отродье! — Мужчина замахал головой из стороны в сторону. — Прочь! Прочь! — Рука отшвырнула зеленую тушку. — Отступаем! Отступаем немедленно... — Закричал он и бросился к кромке леса, где золотилось поле.

Минуло несколько недель, а сердце ныло и страдало, не давая ни минуты покоя. Что же случилось в лесу? Кто была та странная незнакомка?

Захваченный в одной из прежних схваток гобби не давал ответа на вопросы Фаруна, который пытал его огнем в подвалах замка. Уродец только смеялся мерзко и пафосно, так как раны затягивались на его теле практически моментально, не оставляя за собой шрамов. Это люди, обедневшие и измученные, страдали от голода и бедности, пытаясь восстановить разрушенную столицу графства, это люди болели неделями и даже месяцами. Это граф просил помощи у короля, надеясь, что тот не забудет верного друга, стоявшего рядом плечом к плечу во время последнего, победоносного сражения с соседями. Да, молитвы были услышаны. Да, деньги капали из кошеля великого правителя... Да, армия гобби вдруг исчезла и не проникала в дома вассалов...

Фарун прижался лбом к стеклу, разглядывая далекий кленовый лес цвета волос незнакомки. Оранжевые листья с золотыми всполохами готовы сорваться вниз и устлать землю, как прощальная дорога, но, возможно, они ведут в страну счастья. Мужчина вздохнул. Он никогда не любил раньше. Он лишь испытывал страсть, лишь стремился успокоить желания на короткий срок, но встреча в лесу разорвала душу на части. Искать и не найти места, тянуться и не дотянуться до образа, заслонившего реальность. И нет спасения.

— Вы должны отринуть от себя любовь к лесным духам. — Посоветовал гобби на одной из пыток, и черные губы его выпустили зеленоватый дымок. — Эта тропинка ведет в ад.

— Если бы ты указал мне, куда идти... — Фарун наклонился к прикованному тельцу с огромной головой тыковкой. Острые зубки клякскнули, вместо ответа, и попытались схватить мучителя за нос. — Я бы отправился даже в хаос, даже отдал самого себя.

— Я не знаю, о чем речь. — Усмехнулся мерзкий уродей и пошевелил пальцами на руке, словно что-то рисовал в воздухе. — Но разве у людей есть шанс найти мечту? Не смотрите с жаждой крови, вы ее не пробовали. — Зеленые глазки сощурились. Нечистое сердце не увидит, а душа услышит, но не скажет. Ведь все перед глазами... Смотрите...

Граф пытался смотреть. Граф каждый день во всех предметах и лицах искал дорогу на заветную поляну, затерявшуюся где-то среди дурман-цветов. И вот теперь его сердце застучало, потому что кленовая роща звала и манила к себе. Издалека, чуть слышно... Чуть заметно.

Фарун накинул поверх рубашки простой красный акетон и резко распахнул окно, чтобы понять, кажется ему или нет. Он шагнул через подоконник на широкий парапет, не заботясь о том, что находится на втором этаже, а внизу — мощеный двор. Не слышал голосов челяди, обсуждавшей скорые заморозки и бедный урожай, не замечал офицера гарнизона, который с удивлением воззрился на совершенно ополоумевшего хозяина, который вдруг накренился и потянулся к огромному дубу, что украшал пригорок у внутренней стены дома.

Фарун удивился, когда огромная тень ветки вдруг потянулась навстречу и коснулась кончиков пальцев, поддержав мужчину от падения. Что-то холодное обожгло ладонь. Сейчас, сегодня безмолвие заполнилось ее голосом... Нежным и бесконечным. Чернота оттолкнула графа обратно в покои, опрокинув на спину и оставив первое послание, которое лишь усилило тоску и разбередило отравленную любовью душу. Короткое письмо пахло травой и грозой, насмешливо спрашивало о том, не забыл ли воин свою любовь. Не забыл, нет. Холодный пот пробил Фаруна при воспоминании о встрече. И он совсем забросил заботу о вассалах, а лишь бродил по дому в ожидании новых известий. Даже исчезнувший из подвала гобби теперь не интересовал мужчину, даже дела не затмевали грез о прекрасной, дарованной судьбой мечте обнять и прижать к груди странную девушку.

Сколько дней длилось томление и сколько долгих месяцев? Неважно. Однажды в дверь постучался слуга, который доложил о приходе незваного гостя, что вечером пересек ворота города. Оторвавшись от бумаг, Фарун, похудевший и побледневший от страданий, согласился впустить посланца, и не пожалел. Тот вошел в кабинет неслышно, низко поклонился и, не говоря ни слова, сел в кресло напротив. Граф не разглядывал незнакомца, потому что был занят, но он чувствовал — судьба уже решена.

— Вы пришли от нее? — голос не желал подчиняться Фаруну, воротничок давил на горло, как удавка.

Капюшон кивнул и чуть приподнялся к свету, чтобы обнажить туман, вместо лица.

— Завтра? — глаза хозяина лихорадочно заблестели. — Завтра, в кленовом лесу?

И снова кивок. Боже, сколько раз он наблюдал, как на закате в роще появляется призрачная дорога, словно лунный свет на воде. Сколько раз пугался отправиться на зов любимой, хотя она и звала его прийти. "Ты будешь один в час тревоги, ты придешь, оставив надежду, ты увидишь, что более всего желаешь, но никогда не будешь этим обладать", — твердили губы строчки письма. Так же стучало тревогой сердце, когда следующим вечером Фарун наконец решился покинуть родные земли и отправиться в разгоравшееся осенью незнакомое нечто. Именно так представлял великий воин страну любимой. Холодный дождь, запах теряющей жизнь травы, мягкая земля и низкое серое небо. Ничего общего с дорогами и полями людей, с их городами и шумными сборищами.

Конь Фаруна плелся в полнейшей тишине, и тишина поглощала душу, замершую от ожидания. Зачем вы существуете, тени? Посланцы ли вы воинственных и таинственных гобби? Слуги ли вы тьмы или древних богов? Что сделали вы с сильным и могущественным Фаруном? Возможно, некрепкие веревки навсегда стянули порабощенные плечи непроходящей болезнью и заставили совершать непростительные ошибки, проявляя чрезмерную мягкость к опасным существам? Вы меняете очертания, пользуетесь людьми, как пустыми бутылками, в которые можно заложить что угодно. Вы появляетесь и исчезаете, вы заставляете воевать и мириться, и размножаться вам в угоду.

Фарун практически не помнил, как ноги вознесли его по ступенькам в подобие здания, как тысячи призраков понесли его через мрак вместе с серой процессией теней и незнакомых людей, как мелькали между высоких серых колонн залов смешливые и циничные рожицы гобби с подносами угощений. Граф направился подальше от гостей и начал разглядывать снующих врагов, прислонившись к раме размытого дождем окна. Среди гобби угадывались мужские и женские особи. Они приносили и уносили подносы с угощениями, не обращая внимания на гвалт голосов, смеха и переговоров. Истинно, люди везде умеют решать свои дела, под каким бы гипнозом ни находились... Даже король здесь! И он тоже под властью какого-то страшного, необъяснимого заговора.

Пахнуло травой. Знакомый аромат. Волнующее сердце безумие. Догадка и страх. Гобби наблюдают за гостями, как хищники, за добычей. Они ждут, когда люди обнаружат свои недостатки, расслабятся — и тогда произойдет что-то ужасное.

Кровь бросилась в лицо Фаруну. Он быстрым шагом направился к призрачным дверям. В лицо ударил мокрый бриз, какой бывает лишь у океана, капли слезами потекли по лицу, когда граф вышел на балкон и увидел ЕЕ вновь. Казалось, время на мгновенье остановилось, а сомненья утонули в холодном вечере, вряд ли являвшемся реальностью. Двери закрылись сами собой, сомкнувшись в подобие стены за спиной. Что хотели увидеть глаза? Что рисовало сердце? В этом образе и в этом лице все было знакомо и незнакомо одновременно. Белый овал затопила река с небес, и Фарун не мог скрыть, что не видел ничего более совершенного, ничего более правдоподобного.

— Я согласна, — сказала незнакомка негромко, так, чтобы смысл дошел лишь до человеческого слуха. — Семья — нет, но я... уеду с тобой! — и решительно шагнула навстречу.

Теперь они узнали друг друга до конца, слившись в мелодию, о которой все тени вселенной шептали "НИКОГДА".

Это было песней любви, необыкновенной, украденной у гобби беспомощной страстью человека, который пошел на преступление и похитил существо, в котором мало что понимал.

Шелест копыт по мягкой траве сквозь оранжевый лес. Сердце красавицы, стучащее в такт. Мученья многих дней остались позади, а разум не требовал объяснений произошедшему, не наполнялся змеями сомнений.

Снова в столице графства закипело строительство и расцвела жизнь. Горожане были довольны тем, что хозяин взялся за ум и посвящает время не размышлениям, а делам. Но в стенах родного дома Фарун не чувствовал защиты от гобби, боялся потерять тихую и странную невесту — ведь он собирался жениться непременно пышно, дабы усмирить грозных лесных дьяволов, которые вновь появлялись по вечерам на улицах и в домах испуганных жителей.

— Я люблю ее, — разговаривал граф со старым дубом, но тот грозно шептал, что существо из иного мира не принадлежит ему, и что перемирие закончено.

— Я смогу защитить себя и ее сам! — Твердил граф упрямо, а дерево шумело тысячами голосов и утверждало, что никто не спасется, потому что духи лесов против и что человеку не познать собственной судьбы.

Мужчина не послушался теней. Он ни на шаг не отходил от Наиши — так звали богиню с лесной поляны. Он целовал ее лучистые фиалковые глаза, которые никогда не улыбались и все пытался выяснить правду у своего молчаливого ангела. Наверное, зря.

Когда снова пришло лето, у графа родился ребенок. Это был чудесный мальчик с глазами жены, наследник разбогатевших земель и просто долгожданный первенец. Привыкнув к молчаливости и покорности любимой, мужчина забыл о недавних терзаньях и целыми днями возился с малышом, а Наиша, сложив руки на колени, молча смотрела в окно.

Все произошло внезапно. В то раннее утро Фаруна разбудила гроза. Он вскочил на кровати и понял, что ни наследника, ни любимой нет рядом. Первый раз за столько времени. Сбежав вниз, граф метался по покоям и нигде не находил следов пребывания семьи. В одном белье мужчина выскочил во двор и сам, не зная почему, бросился к выгребным воротам... То ли стая ворон слишком громко шумела, то ли сердце слишком больно кололо.

Боги! Граф замер перед полуоткрытой щелью для сброса мусора и закричал, потому что его покрывшееся мурашками от дождя тело практически перестало подчиняться, задрожало, а потом превратилось в саму боль.

Наиша лежала среди остатков пищи, раскинув руки, лицом вверх. Ее яркие глаза смотрели в полыхающее молниями небо. А рядом, окровавленный, скукожился убитый сын, которого разодрали чьи-то когти.

3

— Только юности дано так ошибаться, мистерик Виктин, — СиАвали пожала плечами. — Но я не вижу никакой связи между нападением подземных духов на жену Фаруна и болезнью, которая поражает герцогство.

— Вы решительно прервали меня, не дав рассказать до конца, — яркие глаза воина чуть потемнели, а вместе с ними плащ тоже приобрел другой оттенок, словно наполнившись дождем. — Гобби — не легенда, о которой шепчут для острастки перед сном непослушному ребенку. Эти твари реально управляют живыми существами. Разумны те или нет. Наиша — лишь одна из жертв, которой воспользовались для того, чтобы свести графа с ума.

Брови хозяйки вопросительно изогнулись в ответ, не выражая сострадания. Беспокойные пальцы начали перебирать длинную нить рубиновых бус.

— Сына Фаруна убили неспроста. Если бы родилась девочка, ее, наверняка, использовали бы, как вместилище какой-нибудь чудовищной души. Но Наиша не оправдала надежд гобби, потому что влюбилась по-настоящему. Когда она пришла в себя, то из куклы, подвластной духам и злу, превратилась в обычную сумасшедшую. Безумная, бродила по замку, сшибая посуду, раскидывая вещи... А потом взяла в руки нож. Не для того, чтобы убить, а потому что не могла жить сама...

— Граф Фарун удержал ее от греха? — С недоверием подметила герцогиня.

— Удержал, но поплатился за это. Раны, которые нанесла любимая, заживали слишком долго. А потом с ним самим стали происходить странные вещи. Если бы не горе, которое застилало глаза, он бы так и не заметил, как гобби захватили его собственное тело.

* * *

Боль и безнадежность душили Фаруна, не давая возможности оправдать свою непредусмотрительность. Опьяненный счастьем, человек лишается возможности мыслить здраво. А потеряв счастье, не способен оправдаться. Ночные голоса дуба рассказали графу, что холмы, на которых стоит город, сплошь изрыт ходами мерзких тварей. И указал места, уводящие под землю. Но в тот момент мужчину больше волновала жена, которая за одно утро из чудной, неповторимой и очень красивой нимфы вдруг превратилась в серое, больное, уродливое ничтожество, к которому даже прикоснуться противно, словно сделалась не человеком, а уродливой Тенью.

Когда, пересилив себя, Фарун практически на руках принес Наишу обратно в дом, разбитый горем, когда стража и воины обшарили весь город и ничего не нашли, истина открылась обманутому влюбленному, проведшему весь день на стуле у двери в прострации, страшную правду — его зрение прояснилось. Все — все без исключения — слуги, воины, домашние, горожане, крестьяне заражены духами, пришедшими по лабиринтам в город. Они еще не знают, как поедаются изнутри, изменяясь и умирая, молясь и рожая детей... А сами давно потеряли человеческое обличье.

Вот мимо прошла плачущая кухарка, которая прошлой ночью сожрала собственную дочь с парочкой друзей. Вот свора охотничьих псов, катающих на огромных крыльях божество-кошку, что прячется сейчас от их зубов на ветвях. Вот церковник Андреан, пришедший отпеть несчастного младенца, а до этого купавшийся в теплой крови с тремя любовницами...

Граф закрыл глаза от ужаса и подумал, что сходит с ума. Его прошиб холодный пот, одежда показалась отравленной ядом от самого воздуха города.

"Истина, — шепнуло настойчиво сознание, — сокрыта в том, что деньги ты получал не от короля, и чувствовал это. Деньги тебе подарили гобби... А расплата недалека. Прямо перед тобой. Все проиграно".

Холодная рука легла на плечо, выводя графа из темноты — он открыл глаза, чтобы впервые заглянуть в бездну очередного чудовища — начальника стражи, питающегося трупами. И не стерпев ужаса, отпрянул к стене позади себя.

— Мы не нашли убийцу, ваше сиятельство, — зловоние рта долетело до лица мужчины гнилью смерти. — Мы уверены, что это произошло случайно...

Фарун заткнул уши и побежал по лестнице в комнату, где мог остаться один. Он несколько раз споткнулся, отшатнулся от очередного вассала-чудовища и наконец задвинул засов на дверях спальни. "Ты сходишь с ума, — засмеялся образ гобби внутри. — Ты еще не ведаешь, но уже принадлежишь нам. Потерпи, недолго осталось. Не бойся, дружок. — Каленое железо коснулось кожи и рябью пробежало по крови. — Такой сильный, ты — избранный. Ты можешь помочь".

Фарун не хотел помогать. Он слышал, как Наиша громит внизу мебель, как истошно кричит и плачет, но не мог пересилить себя взглянуть на ее уродливое лицо вновь. Уродливость — не внешность. Уродливость — половинка от плоти.

— Фарун! Фарун! — Призыв любимой сжигал сердце. — Прости меня! Прости, я должна была сказать... Раньше, когда они меня заставили. Я думала, что справлюсь и не полюблю тебя. — Рыданья приблизились и лились хлюпаньем и мольбой с той стороны деревянной преграды. — Я не хочу умирать, не хочу становиться уродиной вновь. Пожалуйста, милый! Мы должны попробовать еще раз. Мы отдадим им нашу дочку. Мы родим им другого ребенка... Великую волшебницу с душой бога...

— Что?! — Фарун выхватил из ножен меч и кинулся к двери. — Что ты сейчас сказала?

— Я убью себя, убью... — Голосок плакал, убивая и раня, проникал в щель, как туман бессилия.

— Это я убью тебя! — Мужчина потянул засов, смело распахнул дверь, но никак не ожидал, что в коридоре окажутся гобби вместо жены.

Твари сбили графа с ног: одни тянули за волосы, другие перехватили запястья, третьи обездвижили ноги, несколько вскочили на грудь и живот, а самый уродливый приставил острое, с черным ядом на конце, копье к горлу.

— Привет, помнишь меня? — Кровавые зрачки засветились. — Нет? — Он обнажил ряд острых маленьких зубов и хихикнул. Блестящее одеяние из зеленого стало почти фиолетовым. — Не мог не воспользоваться ситуацией и не пришпилить тебя к полу после стольких дней близкого общения в подвалах тюрьмы. Теперь ты разберешься куда лучше в подарке короля. Земли духов еще радуют глаз сиятельного графа? Молчишь? Я не собираюсь распинаться перед низшим существом. Терпение...

Над Фаруном отчетливо мелькнула тень жены, которая, пошатываясь, вплыла в покои и склонилась над лежащим телом. Не для того, чтобы помочь, а для того чтобы поднять оружие, недавно выроненное при попытке к сопротивлению. Длинные пальцы сжали рукоять, словно какое-то украшение, фиалковые глаза позеленели и недобро загорелись, отразив дьявола внутри смертной плоти.

— Сейчас заговоришь, — захохотал гобби и спрыгнул на дощатый пол, потому что навстречу груди графа понесся острый клинок меча, лежавшего недавно на ковре бесполезной железякой.

Мужчина закричал от боли, сверкающим пламенем разорвавшей грудь. Он еще мгновенье дергался, а потом погрузился во тьму без времени, чтобы вынырнуть и обнаружить себя в чистой кровати, в спальне с резными окнами, выходящими на двор, где желтел старый дуб.

Да-да, медовый свет, льющийся через стекла, говорил о давно наставшем полдне. Снаружи доносились звуки обычной дворовой жизни, и ничто не напоминало о присутствии гобби. Словно избавившись от невыносимого груза, стены замка дышали необъяснимой свободой и тем, что люди называют родиной.

Граф попытался откинуть одеяло и встать, но резкая боль не позволила ему даже сесть: перебинтованная грудь под льняной рубахой яростно загорелось и потребовало немедленного покоя. Возможно, в минуты слабости и болезни, у любого человека обостряется восприятие, возможно, это действует медовый сладкий воздух, наполняющий спальню светом осени, которая перешла в самую лучшую свою пору. Предметы излучают покой и трепет любви, веки слишком тяжелы для сопротивления. Руки способны лишь ощупать шероховатую ткань, а тело ощутить погружение в мягкую перину. Больше ничего не существует.

Дверь скрипнула, и обожгла слух едва уловимой песней об одиночестве в сонном мареве солнца. Наиша — прежняя красавица — вплыла в комнату в золотом наряде, как будто снятом с ветвей клена. Ее волосы вились по белоснежной шее, на руках лежал младенец, который зашевелился, когда жена села на край постели и поцеловала немощного Фаруна в горячий лоб.

— Ты уже пошел на поправку, мой повелитель. — Теплые губы близко-близко склонились к самому рту, чтобы на мгновенье подарить больному очередную ласку. — Ты сражался, как лев. Король прислал гонцов и пожаловал тебе в Новой Грамоте часть земель мятежного герцогства Авали. Дело лишь за тем, чтобы отобрать их поскорее.

Темные ресницы махнули двумя волшебными веерами и донесли до мужчины ветры с лугов, поросших цветами и дурман-травой.

— Я помню гобби, — граф посмотрел в потолок, где на тяжелых дубовых балках дрожали солнечные зайчики. — Что произошло? — Сознание отказывалось верить, что сын жив, а вчерашнее или — когда это произошло? — недавнее убийство лишь буйная фантазия во время лихорадки.

— Границы неспокойны. Королевские отряды несколько месяцев пытались отстоять крайние земли. Ты шел в первых рядах против далонцев, претендующих на черноземные пашни на востоке. Я не могла не ждать, что ты вернешься живым. Я верила, что Бог поможет... — Наиша заплакала, а вместе с ней захныкал ребенок, который, точно две капли воды, походил на отца.

Фарун хотел пожалеть жену, но тягостная фантазия казалась реальнее медовой идиллии.

* * *

— Так граф видел сны? — Герцогиня встала. — У нас, мистерик Виктин, проблемы настоящие, а не сказочные... И боремся мы не с духами. — Недавно добродушное и вникающее лицо стало холодным. — Но если действительно существет грамота, по которой король желает передать часть наших земель какому-то выскочке, то это зря! Без боя мы не сдадимся. Указ государя мало значит в разоренных землях после нашествия варваров, изнурительных войн и чумы. Смеяться хочется, когда очередная шайка разбойников проникает сюда и погибает от рук болезни. Вместо помощи, вы лишь желаете отрезать себе краюху отравленного пирога. Вот так милость короля!

Женщина приказала мистерику жестом встать и следовать за ней по пустым, сырым коридорам в основную часть дома, где топили камины и доносились запахи кухни.

— Вы недооцениваете опасности, — воин неохотно шел за хозяйкой, склонив голову. — Граф не сошел с ума. И он не сразу осознал, что реальностей бывает слишком много для одной человеческой головы.

— Сети обмана?

— Пожалуй! Послушайте, герцогиня, не отвергайте того, что болезнь и гобби связаны... Ваши земли заражены — это правда, но потусторонние духи и нечисть не появляются просто так. Должна быть причина! И ее я намерен расследовать и уничтожить.

Женщина резко остановилась и обернулась, а Виктин практически уткнулся в нее, как в хрупкую преграду.

— Вы сбежите! — Гордо подняв выше голову и практически встав на цыпочки, заявила СиАвали. — Еще ни один чертов рыцарь и священник не выдержали выпавших на их долю испытаний. Они погибали или убегали с поджатыми хвостами. И еще, самое страшное, они заболевали сами. Один такой смельчак до сих пор болтается на воротах столицы после того, как он попытался раскопать могилы и оживить мертвецов. А знаете, ему это практически удалось! — Герцогиня замолчала и, как ни в чем не бывало, гордо зашагала через запущенные покои. — Я устрою вас на втором этаже. Продолжим нашу беседу вечером, господин спаситель!

Женщина позвала служку, что вывалился из-за поворота и начал кланяться, как глупый болванчик.

— Проводи господина к Каеллю. Пусть позаботится о комнате, — герцогиня резко развернулась на каблуках и, недовольно фыркнув, исчезла в ближайшей комнате, чтобы поскорее остаться одной, без свидетелей внезапно выступивших слез и бессилия перед будущим. Что же? Что же теперь делать? Как помочь сестре, которая не выдержит ни очередного укола короля, ни новой волны безумия и наплыва чудовищ? Дождь прекратился, и на лицо СиАвали упали холодные лучи внезапно прорвавшегося через тучи солнца, а онемевшие от чрезмерной мокроты пальцы побелели и потребовали хотя бы короткого тепла.

Сейчас она поищет сведения о том, что за твари гобби по мнению людей... Руки потянулись к полкам с книжками, а глаза отыскали среди них нужную, преподнесенную когда-то монастырем. Очень дорогое удовольствие — книга.

Перечисляя различных тварей, писаки частенько преувеличивали их значимость в этом мире. Безобидность простых хищников, обитающих в лесах, принималась исследователями-монахами за исключительную демонообразность. Гномы, тролли, гоблины и прочая нечисть, возможно, существовали в незапамятные времена. Но народцы ушли или вымерли после множества голодных зим и нападений крестьян, которые травили тех, как крыс. Красочные иллюстрации занимали большую часть книги и, конечно, принадлежали искусному художнику, но видение одного человека всего того, что он никогда не встречал...

СиАвали уныло переворачивала страницы, пробегая глазами по описаниям. И наконец нашла среди разных монстров и признаков ведьмовства и одержимости похожее описание. Правда, автор утверждал, что данные существа — альвы — когда-то были светлыми духами, но в ходе истории обратились к тьме и с тех пор живут только под землей, ненавидят людей и готовы их уничтожить. Глупость, конечно, но как увлек Виктин изучением представлений о гобби, которых, наверняка, не существует или которые абсолютно иные, чем утверждают грамотные писаки из монастырей. Смешно. Странные и неправдоподобные гоблины здесь были не в счет, хотя и являлись потомками тех самых альв.

Герцогиня захлопнула книгу. Глядя на вновь разыгравшуюся грозу и струи, стекающие по стеклу, зябко ежась, СиАвали задумчиво ушла взглядом в бесконечность. В такие моменты ее тело становилось чем-то потусторонним, лишним и лишенным жизни. Герцогиня глубоко дышала, пытаясь решить задачку, представленную незваным гостем, у которого есть все поводы для ареста, и думала о том, как предупредить сестру, чье правление, скорее всего, подходит к концу, логичному, как сама смерть.

— Госпожа, — теплые руки сзади обняли женщину, а та безвольно прислонилась к груди желанного и прекраснейшего из юнош.

— Когда ты вошел? Я не заметила, — голова хозяйки замка легла на плечо вошедшего, а глаза уставились в потолок, который наполнился тревожными шумами. — Эта непогода сводит их с ума. Они уже не могут ждать — им нужна пища.

— Выпускать днем опасно, — мягкие пальцы стали рисовать узоры нежности на белой шее, проникли под кружево нижней рубашки. Влажные губы прочертили настойчивость на оголенном желанием плече.

— Каелль, ты запер ворота? — Герцогиня мягко улыбнулась. — Ночь — не лучшее время. Мы должны обезопаситься от нашествия.

Юноша в ответ промолчал, продолжая сладостную игру. Его темные, распущенные волосы щекотали лицо женщины, его грудь взволнованно вздымалась, его дыхание участилось.

СиАвали не могла сопротивляться, хотя и была обеспокоена заявлением Виктина. Но сейчас, когда Каелль повернул хозяйку к себе и позволил той утонуть в клокочущей страсти, полной молодой силы и безапиляционности, желание вспыхнуло в герцогине с новой силой. Минута — и они оказались у стены. СиАвали видела золотые цветы на синем поле шелка у тяжелых портьер, фигурки слуг во дворе, которых раскрасила мозаика окна. Ее ноги, крепко обхватившие Каелля, дрожали от желания, и казалось, соитию не будет конца. Капельки пота выступили на лице, капельки дождя прочертили холодом непереводимое письмо для одной лишь СиАвали. Боги, что это? Женщина вскрикнула не от наслаждения, а от того, что к стеклу прижалась странная рожица. Палец твари вывел по мокрому слово "казнь". Острые маленькие зубки легли в коварную усмешку, серый овал с красными глазами вытянулся в подобие тыквы. Зеленые крылышки недобро застрекотали, рассекая дождь.

— Каелль! — Герцогиня вырвалась из объятий и попыталась распахнуть окно. — Ты видел?

— Что с тобой? Что случилось? — Юноша вернул себе желанную добычу, которая забыла о любви. — Там слишком холодно! Прекрати. Что же ты делаешь? — Каелль не ожидал такого резкого сопротивления, закончившегося болезненной оплеухой. — Ты спятила?

— Прости! О боже, — СиАвали вдруг пришла в себя и мотнула головой, видя, что никого в окне на самом деле нет. — Я ударила тебя... Милый!

Юноша сердито потянул штаны вверх и быстро застегнул пояс.

— Сегодня ты не в настроении, я понимаю. Я всего лишь... хотел тебя, — глаза Каелля стали сборищем закрытых в сосуд стихий. — Закрыть ворота? Выпустить на охоту чудовищ? Вот и все, на что я годен? Я не нужен тебе!

— Прости, — СиАвали потянулась к любовнику, но тот отступил назад.

— Кто этот человек? — Спросил он, оправляя рубашку, пропитавшуюся запахами несостоявшейся радости. — Кто заставил тебя отвернуться от меня? Зачем он приехал?

СиАвали вздохнула, не зная, радоваться ли ей ревности друга или злиться на его глупые вопросы. Но потом улыбнулась и поманила Каелля ближе, чтобы склониться к уху:

— Посланник короля, который должен арестовать меня и сестру и уничтожить тварей, — язык герцогини призывно поманил Каелля вернуться, и тот вновь обнял женщину, хотя уже с другой, подозрительной силой.

— Уничтожить? — Темные губы потерлись о прелестный носик женщины. — И меня тоже?

— Ты не болен, — полуобнаженные груди манили в страну забытья.

— Ты знаешь, что это не так. Мы все здесь больны в большей или в меньшей степени. — Юноша пытался говорить как можно тише, чтобы слова дошли лишь до слуха СиАвали, изогнувшейся в чувственном порыве раззадорить любимого. — Земли Авали уже не хватает, нам сложно сдерживать переродившихся сородичей. Нам мало пищи, а набеги лишь на соседние графства дают короткое насыщение. Сколько мы продержимся? Сколько времени хватит на подготовку к войне?

— К войне? — Эхом отозвалась герцогиня, и ее платье скользнуло с плеч к ногам. — Не сейчас, милый, — тонкие руки обвили шею юноши, недоверчиво разглядывающего каждую черточку лица женщины.

— Такой неожиданный поворот. Ты сдаешься? — Кривая усмешка, как колыхающееся отражение в воде, повторила улыбку гобби, а томный взгляд СиАвали дал повод для дальнейших действий.

Час прошел или всего несколько секунд, но парочка, разгоряченная ласками, пришла в себя оттого, что сильно похолодало.

— Давай, я помогу тебе, — Каелль ловко завязывал многочисленные ленты на платье, пока женщина приводила в порядок прическу. — Надеюсь, мы больше не будем ссориться, — заметил он со значением.

— Возможно, — герцогиня холодно кивнула. — Ты не должен забывать, что всего лишь слуга.

— И еще тварь, которая не позволяет другим тварям тебя заразить. — Красивое лицо на мгновенье изменилось. Это невозможно было как следует рассмотреть, но по коже словно пробежали тысячи голубых вен, волосы взметнулись в урагане из молний, изо рта пляской фокусника подразнил раздвоенный язык. — Я не тот, с кем следует шутить, госпожа. Я просто люблю тебя сильнее, чем хочу сожрать.

СиАвали склонила голову и побледнела. Она не показывала страха, но губы задрожали то ли от желания спрятаться, то ли от негодования.

— Если ты избавишься от мистика Виктина, нам не избежать войны. Ты можешь мне помочь...

— Посмотри на меня, госпожа! Вот так! А теперь скажи, честно — ты надеешься, что человек, с его страстями, инстинктами, его сомнениями и страхами, способен помочь? Один? На что ты рассчитываешь, любимая?

— На тебя, — светлые пряди с остатками сладостной влаги бликами света вились по нежному лбу и шее, стекали на плечи зовущими лианами. О, эти ореолы красоты! О, эти лики долгоиграющей юности!

— Защищать тебя... — Задумчиво пробормотал Каелль. — И целовать твои красные розы, теперь мертвенно бледные. Я думаю, ты боишься, что зараза выйдет дальше герцогства, что армия короля не в силах остановить стихии, а ты окажешься заложницей моего желания. И сама попросишь смерти, а не жизни, в которой существую я.

— Ты ошибаешься, Каелль, — СиАвали взяла со стула шерстяную накидку, оставленную здесь вчера или позавчера. — Я давно перестала ожидать чудес и бояться. Я могу жить так, как хочу. И мне наплевать на мир, в котором каждое мгновенье кто-то умирает... — Женщина закуталась плотнее, став чуть-чуть похожей на воина— путешественника. — Вы можете поступать, как вздумается. Брать жертвы, осаждать города, нести черный ветер по опустошенным дорогам... Но вас что-то держит на месте. Что-то, привлекающее на наши земли другую нечисть. И вы тоже можете погибнуть. — Герцогиня стала зажигать длинные свечи, позабыв о привилегиях по рождению. — Вам мешают чужаки?

Миндалевидные глаза, темнее вечера, сделали юношу ангелом, который почему-то не шевелился, очарованный плавным движением по комнате его госпожи. Возможно, сейчас мальчишку посетило видение, а может быть, любимая на самом деле открылась в новом образе внутреннему взору: чернильные сумерки положили голубые тени на прозрачную светло-розовую кожу, красное платье с белым кружевом потемнело и окрасилось пурпуром, грудь вздымалась, на щеках алел болезненный румянец, а сердце — Каелль слышал каждый стук.

— Возможно, ты права, я не задумывался над опасностью. Но мы оба знаем, почему...

— Каелль, до этого времени ты был откровенен со мной? — Вопрос прозвучал скорее риторически, чем умоляюще.

— Если ты сомневаешься...

— Нет-нет, просто я должна увериться, что не схожу с ума, — СиАвали помедлила и дала юноше свои руки, а тот привлек женщину и ободряюще кивнул, разрешая продолжать. — Сегодня наш мистерик рассказывал о неких гобби... Когда мы занимались любовью, в окне мелькнуло нечто похожее. Я не утверждаю, что видела, может быть, это развлекались домашние духи, но...

— Воин с самого начала захватил твое внимание, — недобрые мысли появились в сдвинутых бровях Каелля. — Ты слишком сильно желала его! Человека, а не тварь, которая мучит и страшит тебя. Долгожданная встреча с себе подобным кружит голову?

— Как ты смеешь говорить со мной так? — Но СиАвали не продолжила наступления, прислушавшись к стуку на потолке, перешедшему в грохот и хлопанье открывающихся окон. Она плотнее прижалась к мальчишке и с опаской посмотрела в окно, за которым раздался шлепок. Ожесточенная морда, измученная голодом, вожделенно заглянула внутрь и уставилась на женщину, но Каелль сразу обернулся и издал нечеловечески резкий звук, который заставил тварь отправиться искать себе другую добычу.

— Они расправятся с твоим рыцарем, — заключил юноша мягко, погладив герцогиню по щеке. — Ночь только приближается, а все вокруг шевелится. И я перестану ревновать, и никакого ареста не произойдет. Наши пленники сами освободились, раздвоенный язык потянулся было к СиАвали, но та отклонилась. — Не волнуйся, я не обижу тебя, а насытившиеся демоны вернутся в тюрьму, как прирученные почтовые голуби. Не бойся, милая. Не надо меня избегать. Это только злит и мешает любить тебя.

— Ты хочешь не просто смерти посланника, ты мечтаешь о войне. Войне между людьми... — Убежденно заявила СиАвали и взяла свое личное чудовище за грудки. — Если Виктин погибнет, сюда отправят войска.

— И что? — Пожал плечами притворяющийся несмышленышем фаворит, который продолжал держать женщину в объятьях.

— Когда моя сестра объявит войну и попытается защищаться...

— Дальше-дальше, — перебил Каелль с металлом и смехом в голосе.

— Если она начнет побеждать и захватывать земли, или гнать войска, или те просто пересекут границу...

— Что? Что? — Юноша захохотал, уже не сдерживаясь, а СиАвали попыталась ударить мальчишку, который ловко увернулся и перехватил запястье настоящей фурии.

— Вы хотите завладеть всем! Пусти меня, — женщина вырвалась и стремительно направилась к дверям и, хотя юноша попытался ухватить настырную ослицу, все равно не удержал ту в комнате: накидка развязалась, послужив единственной наградой за разговор.

— Не смей сбегать! — В коридоре, полном света, суетились служанки, которые готовились к ужину. Куда же делась мерзавка? Каелль думал, что схватит беглянку через секунду, но наткнулся лишь на сцену очередного насилия: две кухарки успешно связали одного из купцов, заткнули тому рот кляпом и волокли в сторону большой лестницы. Гость сопротивлялся, но, кажется, слишком слабо, потому что подвергся недавно побоям.

Юноша остановился. Он был удивлен не увиденному, а отсутствию СиАвали. Сафьяновый сапог наступил на лужу крови, и гнев закипел шипучими пузырьками в крови.

— Черт! Я же сказал не гадить! — Рев разорвал тишину, ногти полоснули по дереву, оставив глубокий след. — Немедленно убирайтесь.

Женщины обернулись на возмущение молодого господина и согласно закивали, хотя и скалили на Каелля мелкие хищные зубы.

— Кошки проклятые, — с презрением оглядев добычу, которая жалась к стене, юноша ткнул пальцем в пустой коридор. — Куда она пошла? Куда?

— Здесь никого не было! — Кухарки переглянулись. — Никого, кроме нас...

— Никого, — подтвердил из-за перегородок эхом гобби и показал кончик носа.

4

Девочка подняла глаза и не сразу поняла, что очнулась от бесконечного забытья. Лес плыл в тумане корявыми руками, указывая путь куда-то в небо, подальше от всепоглощающей боли, раздирающей лицо и разламывающей кисть на сотни чертей с огненными пиками. Колено гудело, относя внутреннее эхо к самому центру головы. Девочка приподнялась, чтобы убедиться в отсутствии погони, но утренний свет не мог еще пробить густой кисель тумана, который полз от болота и оседал в низинах, как плотное кружево самой тонкой работы.

— Мама, мамочка, — заплакала жертва и вновь упала в траву, потому что на этот миг Бог выполнил все возможные и невозможные просьбы. Рука сгребла сухие листья в кулачок, а глаза устремились вверх, где небо в золоте осени становилось все выше и лазурней.

Тело, проснувшееся раньше души, вздрогнуло от холода, и только тут несчастная поняла, почему смогла спать и не замерзнуть всю эту дождливую и мрачную ночь в лесу. Рядом, раскинутый по земле, лежал согревший и одновременно ненавистный плащ убийцы: рваный край, охотники, спешащие убить дичь, бескрайние чащи и пятна озер — настоящая карта. Девочка отпрянула, вскочила и огляделась, но лес таил от глаз и слуха невидимого врага. Бросившись через заросли, спотыкаясь о корни и сплетения травы, жертва даже не задумалась, какое выбрала направление. Очевидно, что убийца был рядом... Очевидно, он всю ночь сидел и ждал... Неважно чего! Нет! Девочка тонкими косточками чувствовала тепло его тела через ткань испорченной одежды. Правда, среди болота, у руин храма, дыхание незнакомца успокаивало и внушало доверие, прибавляло сил. А то, что произошло сегодня, — плащ, укрывший беглянку. Невидимое молчание. Они лишь пугают и проникают в сердце отголосками воспоминаний.

Шапочка слетела с головы, и кудрявые волосики взметнулись от бега, набирая в себя репей, мелкие веточки и сор, сыплющийся сверху. Явственным и настойчивым стало жужжание комаров. Под ногами защелкало, захлюпало, заговорило бесконечное, таинственное нечто под названием живой лес. Громкий стук выдал присутствие дятла, щебетание птиц — последнее тепло этого года.

Девочка зацепилась за корень и упала, широко раскинув руки, прямо в грязь. В этот последний миг ужаса она услышала голоса... Нет, не голоса, а гул. И еще движение. По шорохам листвы, треску веток... Последних сил хватило на то, чтобы опереться на дерево и начать разглядывать переплетения растений.

Дорога! Лесная. Стройная вереница людей показалась из-за холма и начала приближаться. Этот бесконечный черный поток оборванцев пугал не бедностью, но запахом гнили и смерти, какой-то непонятной предрешенностью судьбы. Выбирая между путниками и убийцей, ускользнувшая от гибели жертва ни секунды не размышляла. Она кинулась наперерез плетущимся и упала под ноги возглавляющему толпу человеку, несущему над головой, на длинной палке, масляный фонарь. Вереница резко остановилась, словно по невидимому приказу. И вдруг гул голосов стих.

— Помогите, — маленькие ручки зацепились за грязный подол просторного платья, навстречу наклонился кто-то. Секунда — и два взгляда встретились: один — обреченный и затравленный, другой — пустой и незрячий. Густая пелена затянула глаза старика. Лица? Лица путников скрывали густые накидки.

— Ребенок? — Дребезжание голоса сменилось ощупыванием через покрывало плеч и лица малышки. — Кто ты? Зачем ты это сделала?

— Помогите мне?

— Отойди подальше, малыш... Тебе надо опасаться нас!

— Возьмите меня с собой, до города! Умоляю... Моя мать даст вам денег, много денег.

— Нас никто не примет, никто не даст денег. С дороги!

— До города, — прошептала девочка, но отлетела в сторону, потому что старик жестоко оттолкнул ее.

— Он не слышал, он не знает... — Зашептали голоса в веренице, которая потекла мимо измученной беглянки.

— Бедняга, посмотрите на его одежду и волосы, посмотрите на его руку... Вы видите? Это кровь... Это кровь... Это кровь на лице... — Голоса стали глухим эхом и ветром, проникли в уши, как боль голода и одиночества. — Мы идем из города, идем умереть. Дитя, ты отправляйся в другую сторону... Подальше, подальше от болезни. Иди по дорожке и не бойся...

Возможно, сидение перед идущими, едва передвигающими ногами, длилось много часов, но девочка внезапно очнулась и поняла, что вновь осталась одна. Она замерзла. Испачканная одежда слабо удерживала тепло на хрупком теле и доставляла массу неудобств, так как превратилась в жесткую, вечно крошащуюся скорлупу. Холодный ветер проникал через курточку и пронизывал каждую клеточку, как искусный на выдумки садист. А голоса казались дымкой дыхания, которое стремилось залезть тонкими струйками не только под рубашку, но и в уши, и в глаза.

— Кто здесь? — Беглянка поежилась и вновь заплакала, так как боль напомнила о себе в опухшем колене и изуродованной руке, крепко перетянутой лоскутком от рубашки убийцы. — Вернитесь, пожалуйста...

Утираясь от слез и соплей, девочка неловко поползла с травы на дорогу и вскоре уже плелась то ли в направлении города, то ли за ушедшей вереницей людей — она забыла, куда исчезли ее личные тени-собеседники.

— Мне не выбраться, не выбраться, — забормотали пересохшие губы, а руки попытались закрыть лицо от настоящего, которое напоминало страшный сон. Девочка вновь говорила с богом, который не собирался отвечать. Главный вопрос "за что?" так и остался за пределами разума. Отчаяние, отбросившее ужас на задний план, грозно опустилось с ветвей пожелтевших деревьев, словно пытаясь укрыть жизнь личными кошмарами. Осень, прошептали деревья, самое страшное время года. Время, когда смерть собирает богатый урожай. Она съедает плоды и отправляет их в преисподнюю. Она рвет на части листья реальности — до крови, до корней, до нитей души...

— Замолчите! — Закричала девочка на шептания, задохнулась от жара, охватившего тело, и покачнулась навстречу двум движущимся теням, что подхватили ее и понесли на полусогнутых ногах куда-то в сторону от дороги. Слышались лишь голоса их сочувствия и удивления.

— Как она здесь оказалась?

— Не знаю...

Последнее, что помнила бывшая жертва, это заросшую сорной травой узкую дорожку между несколькими домами, похожими на маленькие храмы. А потом пришло долгожданное успокоение, и мир погрузился в сон.

Жаркое потрескивание очага, танцующие блики на глиняных стенах, сухая трава, вместо постели... Девочка открыла глаза и посмотрела на спасителей, которые грели над пламенем уродливые руки и не отрывали взглядов от ярких всполохов. Были они маленькими, узкоплечими, с растрепанными волосами и в странных зеленых костюмах, больше похожих на продолжение тела. Лиц четверых малышка не видела, но один сидел напротив и не спускал со спящей вожделеющих, жадных красноватых глаз, у которых не было белков, а зрачки напоминали две блуждающие белые звезды. Вместо надбровных дуг имелись странные округлости, а на морщинистом лбу виднелись несколько волнообразных наростов, изгибавшиеся вокруг черепа, как украшения, которые иногда делают на шлемах рыцарей, и позволяющие расти только небольшим островкам волос, похожих на весеннюю траву. То, что люди называют носом, служило уроду исправно — нос шевелился, двигался и жил будто сам по себе. Но не это привело девочку в оцепенение — широко открывая рот, ужасный карлик обнажал ряд острых блестящих зубов и засовывал внутрь довольно большие куски поджаренного мяса тушки какого-то мелкого зверька.

Девочка только теперь поняла, что с той минуты, как очнулась на болоте, прежний, привычный мир перестал существовать, а остался только этот, обитатели которого и пугали, и одновременно сводили с ума. Лишившись речи, злопутешественница даже не постаралась скрыть пробуждения, а подскочила на месте и закричала, что есть мочи, потому что не находила эмоциям никаких слов.

— Э-э-э-э, да ты нас видишь? — Бросив трапезу, монстрик ловко подпрыгнул и оказался около девочки, которая была выше его на полголовы. Он прижал к горлу той черное копье, хмыкнул, а потом повел носом. — Детей крадем, но чтобы вот так — сами приходили, так это первый раз.

— Она странная, — другой уродец резко повернулся и выпучил на девочку абсолютно слепые глаза, такие же как у старика на дороге. И тогда к несчастной обратились и остальные — все слепцы.

— Старейшинам виднее, — красные огоньки изучали грязное лицо жертвы, которая не шевелилась, а только дрожала, разглядывая безобразное собрание.

— И что мы будем делать? — Черное лицо очередного монстра проделало изучающее обнюхивание от самых ног до подбородка девочки. — На что она годна? Ее даже за человека сложно принять. Эти болотные запахи, эта чужая кровь на одежде...

Девочка зажмурилась — они определили пол не по одежде... Они ощупывали ее всю, прямо сейчас — одними жестами в воздухе.

— Чего молчишь? — Зрячий карлик приподнял бугорки, пытаясь изобразить что-нибудь человеческое. Три пальца на его руке сильнее сжали рукоять оружия, и то больно надавило на шею.

— Прошу вас, я хочу домой... Прошу! — Запищала девочка. — Отпустите!

— Н-да, язык на месте, — слепые уроды решили говорить хором, но их голоса не слились, а задали вопрос на разный лад: — Откуда ты взялась?

— Прошу, — жертва начала оседать прямо на копье, потому что боль дала о себе знать. — Я не хотела...

— По-моему, гостью следует покормить, — коварное существо у круглого окошка зевнуло и стало настукивать такт только ему слышимой музыки. — Отпусти ее, Пинки.

Пинки сделал шаг назад нерешительно, медленно полез в маленький мешочек лапой и достал хлеб с тонкими ломтиками мяса, сыра и листом салата.

— Будешь? — Спросил он, кивая на угощенье, а желудок бедняжки завыл так призывно, что невозможно стало отказаться от подачки. Сочный, жирный, вкусный, захватывающий, обезличивающий — вот какой ужин попробовала девочка.

Голод ослепил ее — жадность встала на первое место среди чувств за последний день. Настоящим после желания выжить.

Ни одной крошки не хотелось упустить перед тем, как осознать, что добренькие хозяева не так гостеприимны. То есть в опасности тварей внутреннее "я" не сомневалось, а вот в собственных силах...

И потом, девочка никак не ожидала, что самое воинственное чудище окатит лицо и одежду струей воды из неизвестно откуда взявшегося кувшина. Резкая боль, ожог и вопль — такое ощущение, что с тебя сдирают кожу и бросают прямо под ноги.

Кровавые буквы заплясали на лбу и щеках, как чертики на раскаленной сковороде. Сначала проступили самые яркие символы, затем — затертые, едва различимые царапины.

Красноглазый выронил сосуд и тот разбился с громким "дынц" о каменный пол. Следом из крюковатой руки выпало копье. Конечно, девочка не могла видеть, как следы, оставленные убийцей, светятся и распространяют жар. Не могла ощутить движение волшебства, заполнившего небольшую единственную комнату. Пятеро монстров не шевелились, как будто парализованные невидимой силой. А потом вдруг белки слепых вспыхнули и обрели цвет.

— Я вижу... Я вижу впервые за столько сотен лет! — завопил один, а за ним закричали и другие. — Он даровал нам свободу! Мы прощены!

* * *

Сестра СиАвали, Кларисса, выглянула из окна тяжелой повозки, запряженной четырьмя тяжеловозами и нахмурилась: до горизонта с чернеющим вдали лесом и побитым недавним градом полем — дождь. Потоки размыли дороги. Охрана устала и еле плетется, сгибаясь под ливнем и прячась под капюшонами. Всадники вымокли до нитки и уже не выглядят такими бравыми, как утром, когда кавалькада покинула столицу, объятую эпидемией и пожаром.

— Мы должны заночевать где-нибудь, герцогиня, — офицер притормозил и наклонился к окну, в котором лицо под вуалью согласно кивнуло в ответ. — За поворотом есть небольшое селенье. Мы устроим вас в харчевне.

Кларисса опять согласилась. Сегодня ей все равно, кто прав, а кто виноват. Сегодня спасение — лишь еще одна ступень к казни, назначенной королем. Женщина откинулась на подушки и вздохнула. А может, так будет лучше? Может, все прекратится? Все закончится и пойдет своим путем?

На глазах выступили две одинокие слезы, озарившие отражение души, и снова глубоко ушли в сердце, жестокое до малодушия и самобичевания. Кларисса откинула с лица вуаль и с вызовом посмотрела на главного сопровождающего, виновника недавнего взятия под стражу — посланца преподобного Виктина. Церковник сидел напротив, погруженный в чтение книги, в которую герцогиня не верила от чистого сердца.

Она словно впала в оцепенение, сложила руки на груди и закрыла глаза в надежде забыться, но внезапно повозку качнуло, и путешествие закончилось.

— Мы застряли, — сообщил мистерику тот же офицер, когда недовольный священник на секунду высунулся наружу. — Сейчас попробуем что-нибудь бросить под колеса и подтолкнуть.

— Давайте, пошевеливайтесь, — тот посмотрел на герцогиню и извинительно улыбнулся. — Вы должны нас понять... Это всего лишь приказ. Вероятно, нам придется идти пешком. То есть я, конечно, предоставлю вам помощь. Но погода не дает шансов на выбор.

Женщина в ответ промолчала. Она наблюдала за тем, как ветки и прочий мусор летит под колеса, как грязь поглощает старания офицеров, как некоторые люди, измученные холодом и голодом после многодневного путешествия до герцогства, а теперь вынужденные ехать обратно без небольшого отдыха, плачут. Возможно, это всего лишь слезы дождя, но всхлипов ни с чем не спутаешь. Незачем заставлять их и дальше мучиться.

Кларисса тяжело спустилась по двум ступенькам и погрузилась по щиколотку в черную жижу. Спасти платье от ненастья — это все равно, что вырвать душу из постоянного огня. Зеленый шелк и накрахмаленные нижние юбки сразу стали тяжелее обычного, но женщина не собиралась капризничать, послушно направившись к далеким строениям у дороги. Ее не тревожило унижение перед конвоирами, не пугал изнуряющий дождь, не злили всадники, которые даже не удосужились посадить герцогиню в седло. Она думала о человеке, с которым хоть и не долго, но была когда-то счастлива. Этого счастья, ныне утерянного, хватит на десять жизней, так что не важно. Полчаса пути дались Клариссе легко. Она вошла в харчевню за офицером, который сперва послал внутрь солдат короля для проверки, и сразу откинула практически вымокший капюшон плаща. В просторном зале сидели всего два человека — старый менестрель с каким-то струнным инструментом, завернутым в холстину, и крестьянин, пережидавший дождь. Хозяин с женой и двумя дочерьми, как вкопанные, стояли у дверей кухни под зорким наблюдением окончательно продрогших конвоиров, наверное, благодарящих Бога за желанную передышку.

— Мира этому дому, здравствуйте, — герцогиня подняла вуаль, и улыбка сразу озарила лицо старого владельца харчевни.

Он бросился к ногам Клариссы, схватив с ближайшего стула полотнище, и начал стряхивать грязь с подола, причитая, как над родным дитятей:

— Что же это делается? Что же это происходит? За что же вас, матушка? Несправедливость какая!

— Ну, хватит, — женщина сделала шаг к лестнице. — Если есть свободные комнаты, я хотела бы немного отдохнуть. Офицер, позвольте отправить письмо СиАвали, чтобы она знала о нашем прибытии. Это не помешает планам короля, клянусь!

— Не думаю, что это хорошая идея, — тот задумчиво следил за суетой хозяев, воодушевленных посещением их госпожи. Они собирали оставшуюся после ужина снедь — сыр, картошку, вяленое мясо и вино, носили наверх постельное белье, свечи, грелки, чистую воду.

— Я поем наверху, — герцогиня секунду молчала, но не дождалась изменения решения. — Когда вы будете готовы ехать дальше и вытащите посланника из лужи, постучите... Я спущусь.

И она начала грузно подниматься по лестнице, которая заскрипела так жалобно и заунывно, что дождь за окном зазвучал лишь как тихий плач прошлого.

Кларисса облегченно задвинула засов, прикрыла ставни и остановилась перед ужином на небольшом столике, милосердно и с почтением сервированным. Яркий свет новых свечей выдавал особое отношение хозяев этого дома к гостье, но женщина не удивлялась, потому что еще помнила эту комнату во всех ее неповторимых подробностях и деталях. Короткое отчаяние охватило герцогиню, которая вздрогнула, когда увидела собственное отражение в зеркале, когда-то подаренном гостеприимной харчевне. Слишком напыщенным и ярким было это второе "я". Оно скрывает шрамы под слоями косметики, привезенной с Востока. Оно впитало странности характера и страхи, спрятавшиеся по углам, как пауки, которые забыли, как плести сети.

Задумчиво сняв с себя плащ, герцогиня взялась за корсет. Немедленно следует избавиться от грязной одежды... И вот она в одной рубашке, с распущенными волосами, и ворохом тряпья и заколками на полу.

Кларисса легла поверх покрывала и закрыла глаза. Не потому что хотела спать, а потому что не могла сохранять спокойствие иначе, чем в изображении полной безмятежности. Сейчас она вновь видела свое лицо. Когда вода смыла последний защитный слой, отражение стало слишком жестоким и странным — среди розовых символов и знаков горели ярко только глаза. Никто и никогда больше не увидит меня... Никто.

Женщина попыталась ровно дышать, но не могла сосредоточиться на чем-то одном. Прошлая жизнь крутилась по комнате, словно маленький вихрь, который не просто вбирал предметы, но и выталкивал наружу совершенно ужасное нечто. Из кошмара лишь одно лицо радовало и внушало надежду. Стоило протянуть руку. Зацепиться и отправиться в путешествие. Забыть о короле, об аресте, о сестре... Немного сна среди грохота, приближающегося от горизонта... Потом, потом, дорогие мои стражи, нам предстоит долгий разговор. Ночь близка. Еще ближе, чем ваша смерть.

Прости меня, любимый. Прости, что не смогла, не сумела тебя уберечь... Но я так хочу вспомнить о тебе.

* * *

Воспоминания Клариссы о Секире

Он пришел, когда другие двери закрылись. Он постучал в ворота и закричал, что не уйдет, потому что устал и потому что готов умереть прямо здесь. А в ответ из зала раздались смех и улюлюканье тварей. Кларисса тогда выглянула в окно и вздрогнула. Человек стоял в темноте прямо, с поднятой к небу головой, и смотрел прямо в глаза герцогине. Нет, глаз его она не видела, она даже не могла разобрать черт, но голос. Его точно вынули из тайного места и подарили странному безумцу.

— Уходите, вы очень рискуете, — Кларисса хотела кричать, но выдавила из себя лишь жалкий писк.

— Это будет третье графство, которое отвергает несчастного путника. Будьте милостивы, госпожа! — Человек встал на цыпочки и поднял руки кверху. — Я надеюсь только на вас...

— Кто вы такой? — Женщина пыталась оставаться спокойной. — Вы понимаете, что сильно рискуете?

— Плевать... Я рискую не меньше, чем, если бы оказался в лапах короля! Хотите порискую сейчас, герцогиня? Я готов стучать в эту дверь, зная, что за ней находится!

— Чего вы добиваетесь?

— Чтобы вы меня впустили. Я залезу в окно!

— Я не уверена, что желаю этого так сильно, — сердцебиение и жар охватили Клариссу. Она слышала, как внизу все загудело и двинулось к двери. Секунду колебаний — и вот он перепрыгивает через подоконник, сшибая вниз вазу с цветами. Такой неуклюжий, такой грязный и худой... Ее будущий муж. Беглец, разбойник и преступник перед оком всевидящего короля. Будь они прокляты — эти вездесущие властители! Будьте прокляты лгуны и богоотступники!

5

Кларисса отступила на шаг и уперлась в угол стола. Она почувствовала легкий холод в желудке, который тонкими иголками пробежал дальше, по всему телу, и вызвал довольно долгое онемение. Перекинув ногу через окно, незнакомец легко перепрыгнул через узкий подоконник, словно только что не залез на второй этаж за каких-то несколько секунд. Тогда лицо его показалось странным в сиянии свечей, что колыхнулись от взмаха плаща и резкого движения.

— Добрый вечер, — шляпа, потертая временем и непогодой, покинула голову и упала на ближайший стул, как доказательство реальности произошедшего — к герцогине влез мужчина, которого она впервые видела и который так добродушно улыбался, что не верить в его безопасность было просто невозможно. — Ради Бога, простите! — Он захлопнул ставни и замер, потому что в дверь постучали.

По правде говоря, Кларисса — в ночном халате из черного дамаста, с распущенными волосами и длинным покрывалом на голове — не собиралась кому-либо открывать, но ведь гость уже внутри, и у любопытных снаружи есть чем поживиться сейчас.

— Прочь пошли, — женщина прижала палец к губам, тем самым показывая мужчине не шевелиться и не издавать ни звука.

— Открой, — голос был настойчивым и злым. — Я знаю, что он здесь!

— Никого здесь нет, — Кларисса говорила спокойно и властно. — Уходите или я спущусь.

Недолгое молчание, и вот шаги удалились. Сначала — по потолку, а потом и по стенам невидимой лестницы, превратившись в монотонный шум внизу. Тогда герцогиня вновь обратила внимание на нежданного гостя, который тихонечко присел на обшарпанное кресло, привезенное в подарок харчевне из столицы. Пелиссон, отороченный мехом, говорил о знатности странного человека, а его обувь явно нуждалась в ремонте, но еще хранила прежнюю красоту. Эта тонкая вышивка, эта мозаичная кожа, потрескавшаяся от времени. Действительно, странно! Тем более что одежда или с чужого плеча, или ее хозяин сильно похудел.

— Разрешите представиться, — незнакомец закинул ногу на ногу настолько непринужденно, что Клариссе показалось, будто не он, а она влезла сюда ночью через окно. — Я вошел без церемоний, но этому есть причины...

— Вы испытываете мое терпение и вынуждаете попросить покинуть комнату, — женщину и саму удивляло разыгравшееся любопытство, которое требовало немедленного удовлетворения. Сдерживать себя значит смиренно сесть и сложить руки, не выдавая истинных эмоций, но, кажется, ничего не ускользает от острого взгляда наглеца, который без стеснений пялится на нее.

— Вы сумасшедший, — герцогиня видела через плотный рисунок расплывчатые контуры лица и разрисованные в лилии мужественные черты. Зеленые глаза незнакомца смотрели не с вызовом, но с непочтительной внутренней улыбкой, приводившей душу в смятение.

— Это нелегкий выбор — найти вас... Позволите? — Он взял из вазы самое большое красное яблоко и смачно надкусил его. — Я не пришел за помощью, но готов помочь вам.

— Забавное предложение для изгнанника, как вы себя сами представили, — Кларисса старалась оставаться ироничной, но этот грязный, худой, совершенно некрасивый мужчина вызывал у нее симпатию и доверие. — Раз вошли, выкладывайте поскорее.

— Я не мастак для быстрых разговоров, — гость слегка растягивал слова и вдруг на последнем явно издал полустон, раскрывший скрытую боль. И прижал руку к левой руке.

— Вы ранены? — Догадавшись, Кларисса сама испугалась и, не медля, отправилась к большому сундуку с множеством ненужных мелочей, среди которых нашлось несколько льняных рубашек. — Давайте помогу.

— Было бы неплохо, — он потянул застежки и снял пелиссон, под которым на рубашке алело пятно, расплывающееся по рукаву, как карта неведомого озера.

Рваный край уже немного затянулся, но еще сочился липкой чернотой. Когда герцогиня оторвала ткань от кожи, мужчина поморщился и обмяк, согласный на дальнейшие манипуляции и изощренные пытки.

— Вы так и не снимете эту дурацкую простыню с головы? — спросил он, сжимая зубы.

— Вы так и не представитесь? — Парировала Кларисса и вылила на рану добрую четверть припасенной некогда бутылки с настоем.

В ответ гость вскрикнул и попытался ободряюще улыбнуться. Мол, вовсе не так страшно! Чуть-чуть! Герцогиня туго перевязала руку, помогла одеть рубаху и сама затянула ленты потуже. Она больше ничего не спрашивала, а мужчина ничего не говорил, потому что практически сразу уснул. Так и познакомились.

На следующее утро свита герцогини встала рано, и, как помнила герцогиня, спешила поскорее отправиться в дорогу. Во дворе запрягали лошадей, носили корзины с провизией в обозы, кормили собак и ели сами, сидя или на ступенях, или на траве. Низкая каменная стена с самого рассвета служила для проветривания бесконечного гардероба сиятельной особы, а дорога к летнему замку — для тренировки псарей и развлечения многочисленной свиты. Кларисса тоже не спала, глядя, как шевелятся на ветру ее наряды и как солнце топит последние остатки тумана, вызывавшего в голове страшные воспоминания, которые преобразовались во что-то вроде утренней молитвы. Она была благодарна произошедшему двадцать лет назад. Она теперь не смогла бы жить иначе, в мире, где все обыденно и просто, где человек знает лишь другого человека и никого больше. Судьба, а не бог, направляет вперед, и неважно, что думают простые смертные — это есть хорошо.

Шевеление на кровати, куда герцогине удалось перетащить мужчину, стало чуть явственнее, и она сразу оглянулась. Незнакомец сидел с широко открытыми глазами и с удивлением смотрел на совершенно белое, с темными обводами вокруг глаз лицо Клариссы, которая сознавала, что зрелище стоит дорогого.

— Вы... — Гость запнулся и проглотил смех, который мог бы разозлить гостеприимную хозяйку.

— Что? Не совсем такая?

— Совсем не такая. Абсолютно другая, — изумление переросло в скрытую иронию. Мужчина потянулся за одеждой и вновь прыснул, а Кларисса сделала шаг к двери.

— Вы не уйдете, пока не объяснитесь! — Твердо заявила она, заглядывая в полное смеха лицо.

— За тем и шел сюда. Вы позволите мне воспользоваться принадлежностями? — Он плеснул из кувшина воды, умылся, затем достал из узла на поясе подобие гребня и вскоре выглядел почти сносно. — Я причинил вам столько неудобств. Не знаю, как вы меня терпели вообще? Наверное, это от моей растерянности...

— Вы не только растерянны, но и наглы. Кто вы такой?

— Ваш покорный слуга, если можно так выразиться. Слуг у вас достаточно... — Быстрым движением он накинул на себя плащ. -Я готов ехать с вами. Поговорим по дороге. И тогда вы узнаете все в подробностях.

Что же, рассказ незнакомца выглядел увлекательным, тем более что долгое сидение в карете навевало на Клариссу обычную скуку, а так можно и потрястись по ухабам.

Его прозвали Секирой, потому что Арли рубил головы с плеч врагов, как ветер порой срывает крыши с домов. Друзья его любили, а враги ненавидели. Друзья поговаривали, что Арли когда-то имел земли, но теперь обнищал и занялся ратным делом в надежде вернуть милость короля. Впрочем, эти страницы жизни мужчина взмахом руки оставил далеко позади, потому что, кажется, сам мало верил в справедливость судьбы или проведение Господне. И вообще, близкие склонны к преувеличениям.

Арли никому не говорил, что снял дорогой, с гербами костюм с трупа, найденного у дороги, потому что сильно замерз, когда решил отправиться в герцогство Авали за помощью. Мимоходом он упомянул и о родне, которая не умела ни читать, ни писать. Легенды — это неплохо. Особенно, если сам не врешь. И тебя короли посвящают в рыцари. Глупости и смех, вот и вся их честь! Куда лучше, если ты знаешь, что всего лишь беглый крестьянин, которому почему-то захотелось стать внезапно свободным, как те самые птички, что кружат над полями.

Теперь прошлое слишком остыло. Была лишь армия, ее законы и главная цель — проклятые варвары на границах. А границы простираются там, где стоит армия короля. Даже если собственные земли остались слишком далеко. Когда перчатка больше руки, сложно удержать в ней непомерную горсть земли, но разве правитель откажется от притязаний на лишние уделы? И послужат ему для этого не только подвластные воле отряды, но и вольные воины, которые идут в бой ради наживы. Таким же был и Арли.

Откуда он взял силу, умение и мощь? Да очень просто: посетил тайную лавку в прибрежном городке. Лавку эту называли "смешной", потому что не всякий мог войти, а уж тем более нормально оттуда выйти. Но люди верили, что некоторым везет с обменом. А меняли там собственные качества на чьи-то чужие. Казалось бы — сказка, а проверить ух как захотелось! И Арли вместе со своим юношеским языческим вожделением отправился в путь до самого моря. Это был сильный поступок для одинокого шестнадцатилетнего прохвоста, стремящегося к приключениям и славе. Вот тогда и сложился его будущий боевой отряд.

И все произошло, как в дурацком сне. Мальчишка, веривший в чудеса, без труда отыскал желанное место, скорее напоминавшее старый сарай, и зашел внутрь. Хотя сперва дверь из редких досок не поддавалась. Но и это пустяки. Здесь были окна, и Арли не испугался принять верное решение. Он никому не говорил, что поменял лишь голос у странных существ. Голос, который странным образом влиял на людей, судьбу и самого юношу. Голос...

Когда герцогиня переспросила, что находилось в лавке, мужчина опустил глаза и тихо ответил "все". А Кларисса еще некоторое время пыталась поверить в россказни бродяги. Всего минуты в повозке, а уже так тяжело. Даже голова разболелась. Впрочем, пусть говорит. Потерпим. Но Арли не спешил продолжать, глядя в окно на всадников, сопровождавших экипаж. Он чуть побледнел и, сославшись на плечо, предложил передохнуть немного. Впрочем, воспоминания о лавке и без рассказа не давали гостю герцогини покоя. Сегодня он понимал, что ничто не случается просто так. Что встреча с потусторонними силами и их дарами не проходит зря. А голос, приводящий Клариссу в трепет, несомненно ей знаком. Но связано ли это с... болезнью, о которой так много судачат и которая догоняла путника весь нелегкий путь до харчевни.

Впрочем, о чем это он? О лавке. Внутри действительно можно сойти с ума. Понятие "пространство" мыслилось здесь, как сотни, тысячи лестниц без переходов и коридоров. Любая вела к любой, неважно куда подниматься. Никто не встречал Арли, никто не провожал. Но проделав путь всего лишь по нескольким ступеням и увидев здесь ужасные вещи, юноша оказался у входа, который распахнулся с радушным желанием запустить нового человека в довольно серый и скучный мир. Понимание рыцарского духа пришло позднее — то ли потусторонние призраки спутали Арли с каким-то дворянином, то ли решили пошутить, но вкус к бою и крови пропитали существование несчастного. Десять лет сражений, сотни славных побед и десятки шрамов — итог подарка. Остановиться юноша уже не сумел. Он сам не понимал, почему наслаждается бедами и болью других, почему в одно мгновенье потерял наслаждение от простых радостей и теперь довольствуется лишь смертью. Впрочем, разгадка пряталась где-то слишком далеко от отученного мыслить философски ума.

Сперва вольные отряды были нужны королю, как возможность расширить власть на сопредельные земли. Позади оставались разоренные деревни, полнились кошелки воинов. Но потом — а это происходит практически со всеми верными вассалами, чье имущество до поры до времени не беспокоят правителя, — бойцов решили выкинуть из равного дележа. Арли четко описывал перемены. Его окровавленные руки требовали правды и возможности получить награду, но взамен последовал приказ вернуть все награбленные за это время богатства.

Тогда пришлось выбирать. И союзники не избежали участи непримиримых врагов. Мужчина рассказывал про последнее сражение, как про жестокий сон. Лишился ли он тогда души или душой завладел дьявол, но ярость, опрокинутая на короля, изменила Арли до неузнаваемости. Окруженные, измученные предыдущими сражениями, друзья и соратники дрались из последних сил, но среди стен побежденного неделю назад города, им устроили ловушку — загнали постепенно на площадь и заставили сложить оружие. Лишенные прежних возможностей наемники в одно мгновенье превратились в обыкновенных изгнанников и нищих, а Арли взяли под стражу и собирались публично казнить.

Впрочем, и на этот раз судьба не оставила несчастного, послав на помощь тех самых странных существ из "смешной" лавки, которых в народе еще прозвали каменными карликами. И узник, томившийся почти год в подвалах, пошел на сделку, пообещав отдать уродцам свой волшебный голос за свободу и довольно большой куш. Ночью камни стены раздвинулись сами по себе, пропустив Арли в подземные галереи, и оборванец снова стал богачом. Он вывозил по узким переходам в лес, что возвышался в сторонке от города, мешки с золотом и драгоценными камнями, пока окончательно не опустошил все закоулки и переходы. И тогда, когда уже собирался бежать, у самого выхода появился один из мерзких карликов, потребовавший исполнения договора. Мужчина безропотно открыл рот, но духи "смешной" лавки, видимо, ошиблись: белая струйка дыма, вылетевшая из глотки Секиры, оказалась голосом того глупого и смелого мальчишки, который не побоялся меняться. Что же, Арли славно заплатил. Он обманул глупых тварей. И теперь, сидя на груде золота и камней, думал, как покинуть проклятый королевский лес, а голос, дарящий победы, так и остался при нем.

— Забавно, Секира, — однообразие видов за окном навевало на герцогиню скуку. — И вы решили, что я могу вам чем-то помочь?

— Если, конечно, захотите отправиться за кладом! — Веское замечание заставило поползти брови Клариссы вверх. Глядя на оборванца, не скажешь, что у него где-то в лесу лежат несметные сокровища.

— Кладоискательство в моем понимании не слишком чистая работа. Наверняка, есть подоплека, достославный Секира.

— Есть, иначе бы я не отправился в ваш захолустный и голодный край. Но вы, я вижу, собираетесь набивать цену? — Мужчина задорно улыбнулся и вдруг дернул ручку повозки, вроде как собираясь выпрыгнуть на ходу. — Я предлагаю последний раз. Вы не выживете без моих денег, я не могу их забрать и нахожусь на волоске от смерти, если не найду себе пристанище, защищенное от короля. Мы в равных положениях.

— Какая подоплека? — Герцогиня взяла Арли за руку и потянула на сиденье, в полумрак, где ее лицо казалось самым прекрасным даром и совершенством.

— Карлики прознали, что я их обманул. Они устроили засады около леса, пока я искал обоз. Ни одна армия не победит этих настырных тварей, но ваша... сила! Я видел все, и я убежден, что есть возможность построить здесь нечто грандиозное.

Яркие голубые глаза Клариссы вздрогнули, пытаясь проникнуть в душу Арли, а беспокойное сердечко почему-то забилось сильнее. И женщина поняла, что безоглядно и страстно влюблена в этого странного нищего с голосом убийцы.

Она ни секунды не верила его небылицам о войне, "смешной" лавке и кладе, но безумно хотела удержать несчастного, измученного человека подольше рядом. Пусть он наслаждается будоражащими других дураков баснями, здесь нет простачков для наживы. Здесь сидит женщина, за спиной у которой крыльями развевается поток такого зла, которое сметет не только короля, но и весь мир. И важно лишь одно — достичь мимолетного, пленительного счастья, которое так и излучает огнедышащим обаянием в самое сердце этот самовлюбленный и смелый мошенник. Прости его Господи!

Хорошая ванна, обильная и сытная еда, пара недель отдыха — и Секира превратился в человека. Он уже перестал дергаться по любому поводу, не бегал взглядом по предметам, не крутился возле золота и не слонялся в поисках легкой и мелкой наживы по залам летнего замка. Секира закрылся в предоставленной комнате и забаррикадировался от Клариссы, как от настоящего бедствия. А ведь она одарила его такой любовью и опекой!

Через щель мужчина требовал войска и свободы! И герцогине пришлось сдаться на волю безумного, чтобы тайно отправиться в земли короля за мифическими сокровищами странных карликов.

То есть из замка выехали ровно двое — она и Секира. Секира — в полном боевом вооружении. Кларисса — в простом дорожном платье черной послушницы — с закрытым плотной вуалью лицом. И ничего, что сомнения грызут душу. Сердце требует следовать за любимым на край света, потому что он уверен, что скоро герцогство Авали сможет восстать из такого пепла, из которого еще не возвращались ни одни бессмертные твари, даже зло.

* * *

Отвлеченная от воспоминаний странным стуком, Кларисса резко подскочила на кровати и сразу почувствовала, как кружится ее голова. Свечи уже догорали, а в комнате было так темно, что глаза жгло от боли. Неужели она уснула и глубоко погрузилась в воспоминания о потерянной любви? Неужели в царстве теней нельзя остаться навсегда, чтобы никто и никогда не тревожил обезображенное тело лишним и бесполезным присутствием? Тяжелое ли дыхание обрушилось на герцогиню сверху или это она просто задохнулась от липкой ночи, но женщина вдруг увидела, как сверху, с самого потолка, на нее падают золотые и красные листья клена и, кружась, ложатся на покрывало, на ноги, шероховатостью щекочут кожу, тяжелеют и придавливают к кровати.

Кларисса хотела вскочить, но видение удерживало ее, а стук становился все громче и жестче. "Прошу тебя, не надо! — попросили безмолвные губы. — Не сегодня... Не тебе принадлежит мое безумие... Не тебе поверяюсь я! Не приходи за моим телом... Арли, почему ты покинул меня?", — и Кларисса безмолвно заплакала, потому что по самому краю кровати острым краем сверкнул знакомый с детства клинок.

6

СиАвали постучалась к воину робко и, когда тот открыл дверь, быстро проскочила в комнату и толкнула гостя подальше, чтобы поскорее запереться изнутри. Мужчина недоуменно нахмурился и потянул со стула рубаху, потому что теперь не был одет совсем. Его суета и возмущение не сразу бросились хозяйке в глаза, потому что она еще некоторое время прислушивалась к шагам снаружи и не смотрела на Виктина.

— Я просто поражен... Что за черт? — Мистерик быстро одевался и уже схватил плащ со стула, когда удивленная и преображенная бегом СиАвали наконец обернулась к нему и выпалила:

— Немедленно остановитесь!

Сперва воин не понял беспокойства женщины, но потом его взгляд уловил шевеление на дубовом потолке. И Виктин в один прыжок, нарушая запрет, прыгнул к настырной и совершенно обезумевшей нахалке, которая гоготала то ли от истерики, то ли от страха. Мгновенье — и вот они вместе оказались под плащом, как под единственной защитой. Плащ — вселенная. Плащ — бесконечность? Внутри укрытия сначала повеяло грозой, потом стало тепло и сладко, и сквозь полотнище прямо в лицо СиАвали засияли яркие звезды чистого неба, которое не предвещало никакой опасности. Снаружи раздался скулеж, и кровожадное существо побежало прочь, стукнув рамой и впустив в комнату дождь.

Но двое не спешили. Виктин смотрел на хозяйку сверху и не улыбался, а та вдруг побледнела и прижалась ладошками к груди мистерика. Зажмурилась... и заплакала.

— Ваш визит — это приглашение на ужин? — Спросил он тихо.

— Я пришла, чтобы уберечь вас, — СиАвали задрожала и погладила льняные переплетения на голове воина. — Я склонна верить, что вы разберетесь во всем.

— И еще вас привело любопытство.

— Да, я думала о том, что же случилось с графом Фаруном. Почему гобби украли его душу?

— Не совсем украли, моя сиятельная! Не совсем так... — И он внезапно оказался завернутым в плащ, а хозяйка в комнате — посреди комнаты. — Вы спасались бегством! Вы надеялись, что я уберегу вас от вашей же судьбы?

— Мы вместе или порознь?

— Слишком хрупки грани правды. Я готов идти навстречу, готов отречься от миссии короля и графа Фаруна, но сперва вы откроете секреты герцогства.

— Я не понимаю, — женщина прижалась к двери и смотрела на сияние, разгоравшееся вокруг плаща.

— Граф не сошел с ума, не был захвачен духами. Он действительно воевал с далонцами и был ранен.

— А гобби? Их не существовало?

— Король, прибывший навестить Фаруна, практически развеял сомнения. Также как вы хотите сейчас запутать меня, пытаясь завести со мной дружбу.

— Вы думаете я больна? — СиАвали вздохнула и посмотрела на свои руки, которые покрылись мурашками от холода и нового порыва ветра. — Я простая женщина, которая запуталась в ужасах и стала их частью. Если так, то и я больна.

Виктин в ответ спокойно отправился к окну и закрыл его.

— В то утро, когда граф собирался бежать из собственного замка, боясь нового появления гобби, на дороге показалась кавалькада его друга... Тяжелые обозы, обитые железными пластинами, воины в латах, сотни ярких флагов, громкие и истошные звуки труб и лай собак — вот, что остановило сумасшедшего уже на самом мосту.

— Вы намекаете, что гобби использовали короля? — От усталости СиАвали стала оседать на пол, а потом обняла ноги руками и уткнулась в колени носом. Она уже не слушала воина, который присел напротив и поднес к ее губам кубок с вином. Она смотрела в его потемневшие, медовые желанные глаза и теряла волю. Человек! Мужчина! Не тварь! Живой! Чистый! Честный! Смелый! Пальцы непроизвольно потянулись к шее гостя и обвили ее, как оплетает вьюн высокое дерево. А через секунду странного томления и выжидания губы герцогини коснулись самых сладких, самых искушенных в любви уст мистерика, и он не отпрянул прочь, а только начал поднимать герцогиню с пола.

Поцелуй, колеблющий языки пламени и заставляющий дождь утихнуть, захватил Виктина, который забыл о долге, о поиске и о невинности. Часто женщины утверждают, что именно они обладают этим бесценным даром, но кто измерял невинность души мужчины?

СиАвали была невесомой былинкой, затерявшейся в заблуждениях, предрассудках и во взращенной на благодатной почве болезни. Ее холодные руки просили тепла и поддержки, а губы искали унизительной близости, которую мистерик не мог принять в эту минуту за настоящую страсть. Он не оттолкнул герцогиню, но решительно отверг настойчивые ласки и постарался удержать слабое тело на ногах. Да, мужчину манил сладкий запах ее распущенных волос, белая кожа под кружевом не до конца завязанного платья, которое стекало мягкими складками от круглой груди, блеск браслетов на тонких руках и сверкание камней тяжелых сережек. Не следовало слишком верить хозяйке этого странного дома.

— От кого вы бежали? — Воин говорил тихо, стараясь не тревожить теней и их союзников. Ведь именно тьма могла скрывать обитателей враждебных земель.

СиАвали не отвечала. Она закрыла глаза, чтобы сделать несколько долгих вздохов, а потом потянула с высокой резной тумбы нож, который воин почему-то оставил у входа. Все произошло слишком быстро, чтобы мистерик воспрепятствовал такому шагу — незваная гостья резанула себя по запястью, и струйка крови сразу залила широкий рукав и часть платья.

— Иногда больным пускают кровь, — смеясь и плача, заметила СиАвали. — А вы пускаете кровь, чтобы лечить, мистерик Виктин? Сколько нужно крови вам и королю, чтобы спастись? Может, болезнь и в вас? Может, я единственная, кто способен исцелиться от тех страстей, что измучили каждого в этом проклятом мире.

— Прекратите, — Виктин не удержал женщину, которая кружила поп покоям, обороняясь от просящих рук гостя, и капала кровью на каменный пол и шкуру у ярко горящего камина, превратившего беготню СиАвали в противоестественный танец. Такого сумасшествия не ожидал ни воин, ни сама герцогиня, которая не понимала, для чего демонстрирует совершенно незнакомому мужчине свою слабость. Но недавний разговор с Каеллем заставлял ее словно плясать на огненных углях неизвестности и требовал немедленных ответов. Заставлял подчиняться невидимому хозяину.

— Всего лишь желание быть ближе к человеческому, сходному заставило меня прийти сюда. Я увидела желание помочь, я подумала, что за верным посланником короля кроется посвященный в тайны честный священник, способный любить и страдать, сомневаться и выбирать. Такой же, как я!

— Прекратите, герцогиня! — Еще громче потребовал Виктин, но СиАвали в очередной раз ускользнула из его рук. — Что же вы делаете? Они же ворвутся сюда и растерзают вас... Прошу!

Кровь извилистым рисунком брызнула в лицо мужчины, потому что женщина взмахнула рукой и внезапно упала. Мистерик даже не успел наклониться к глупой упрямице, когда дверь разнесло в щепки, и ураган промчался мимо, к СиАвали, продолжавшей что-то стонать и бормотать.

Быстрым движение юноша, встречавший утром купцов, разорвал край рубахи и перебинтовал руку хозяйки, что пыталась слабо сопротивляться спасителю. Затем он взял герцогиню на руки и исподлобья посмотрел на мистерика с капельками крови на щеке и на краешке губы. Мальчишка? Что случилось с этим заурядным и не слишком красивым слугой? Какие глаза! Мистерик сделал шаг назад и потянулся к мешку с оружием, через секунду выхватив из него короткий изогнутый ятаган, добытый в последнем походе в крайние морские земли. Черные щели глаз демона напротив сощурились, и на лице заиграла понимающая улыбка. Не сказав ни слова, Каелль осторожно, не отпуская из виду Виктина, положил свою хозяйку на край широкой, застеленной парчой кровати. Вытянулся в струну, а потом вдруг скрежетнул вскинувшимися над головой кожистыми огромными крыльями, на краях которых, как отдельные руки, сверкали острые наросты-ножи.

— Отдай мне плащ, — юноша недобро покосился в сторону окна и начал наступление на воина, находящегося перед явным выбором — бежать или сражаться.

— Ты уверен, что победишь? — Виктин поднял взгляд на крылья, больше похожие на лапы голодного паука. Только вот ядовитые ли эти длинные жала? Крылья действительно разделились и угрожающе дернулись, собираясь разрезать мужчину на кусочки. Пришлось еще немного отступить к двери, но черная тень продолжала нависать над сохранявшим спокойствие гостем.

— Отдай мне плащ! — Каелль полоснул по стене, показывая, что не шутит. На пол посыпались мелкие камни и несколько довольно больших кусков лепнины.

— Тогда атакуй, — Виктин еле заметно вздрогнул, зная, что силы не равны и что бравады иных глупцов перед реальной опасностью — просто мифы. Он не боялся, но опасался этих десяти или даже двенадцати ножей-рук противника.

Удар, нацеленный на лицо воина, прошел мимо, потому что мужчина ловко отклонился. И тогда все сверкающие когти были приведены в действие. Они пытались пронзить Виктина вдоль и поперек, но натыкались на броню старого плаща, который лишь выплескивал тысячи искр, но не позволял ранить тело. Один из ножей пробуравил камни у самых ног мужчины, другой, соскользнув со складок, сорвал косяк двери, третий вонзился в ткань кресла и вспорол его внутренности. Мистерику оставалось защищать лишь руку и лицо. И отступать, отступать, отступать... По коридору, по лестнице, по бесконечным комнатам, сбивая стулья, двигая столы, разбивая посуду. Странное, почти невнятное противостояние сил, не способных подарить ни тому, ни другому победы.

Каелль пытался разорвать тугой узел плаща, стянутый около шеи, вспрыгивал на стены, ловко скользил по потолку, как будто мог летать, возникал у Виктина за спиной — все бесполезно. Железное спокойствие мистерика не было сломлено ни на секунду. Он лишь немного побледнел и с интересом следил и за потугами юноши, и за странными существами, которые тенями следовали за сражающимися. Возможно ли, чтобы дневной замок Авали так преобразился?! Или подземные царства опустили его в преисподнюю, чтобы поднять сюда чудовищное искаженное нечто? Сколько вокруг отметин безумств, как ободраны стены, как темны подтеки крови на полу и в углах, как пахнет смертью ото всего! Миражи... Уловка для усталых путников, которые прибывают сюда днем и не могут покинуть "гостеприимных" стен больше никогда. Еще утром покои радовали глаз напускным великолепием — золотом, шелком, парчой, светом и запахами снеди, а сейчас все изменилось — теперь навеки.

Верхняя острая лапа-нож проделала в воздухе молниеносный путь и вонзилась в ладонь Виктина неожиданно, насквозь пропоров ее и начав тащить на себя. Мистерик выронил оружие и уже был готов ко всему, потому что другие когти потянулись к его горлу, но внезапно дверь отворилась, и в свете восходящего над стенами замка солнца на пороге появился ангел. В дорожном плаще, с лицом белым и без всяких черт. Лишь с одними большими, полными негодования глазами.

Он протянул руку к спине Каелля и погладил основания воинственных крыльев, как будто то была домашняя птица. Юноша замер в хватательном жесте и обернулся на зов с явно враждебными намерениями. А потом вдруг отпустил свою жертву и, потупившись, заканючил:

— Я не виноват, Титу-Авали. Я совершенно не виноват. Умоляю вас, простите. Я сейчас же все исправлю. Я могу... — Преображение произошло через несколько мгновений, вернув юноше его прежние красоту и невинность. Слуга упал на колени и обнял ноги вошедшей в дом женщины, в платье из темно-фиолетового дамаста с золотом ручной вышивки по подолу. Но та с ужасом смотрела на Виктина, схватившегося за стену здоровой рукой и пытавшегося удержать равновесие: черный яд уже лился по его венам зачатками болезни. Оставалось лишь ждать, что же скрывается за сущностью под названием мистерик.

— Прочь пошел, — женщина шагнула на залитый чьей-то ночной кровью пол и осмотрела почерневшую и запекшуюся кровь на руке воина, тяжело дышавшего после многочасовой борьбы. Сочувственно стерла пот с его лба и помогла добраться до не пострадавшей в схватке скамьи.

Следом в длинный, с высокими потолками и узкими окнами холл вошли церковник, сопровождавший арестованную, офицер и несколько солдат. Офицер — в подранном длинном балахоне (все, что осталось от королевской роскоши), солдаты — вообще без верхней одежды, в остатках от рубах и окровавленных штанах, с мелкими ранениями на шее, руках и лице. Один из них прихрамывал.

— Мистерик Виктин? — Незнакомка возвышалась над мужчиной весомым аргументом, вовремя пришедшего спасения. Руки сложены на груди. Волосы убраны в гладкую прическу. Строгий воротничок. Показатель полной и бесповоротной закрытости. — Я арестована по вашему приказу. Я здесь. Что вы намерены предпринять теперь?

— Боже, как больно! — Воина скрутило от горячего потока во внутренностях и груди. — Сделайте же что-нибудь! — Взмолился он, падая на плиты и прижимая колени к груди.

Обескураженные соглядатаи недавней пленницы остолбенели, увидев, как пена полилась изо рта мистерика, продолжавшего громко стонать. Слуги, проявившийся во всех дверях и углах, равнодушно расходились по своим делам, не обращая внимания на происходящее здесь. Они здоровались с Клариссой и низко кланялись той, как ни в чем не бывало, и странно улыбались страданиям гостя, который собирался уничтожить их единственную опору — их защиту от врагов и беспринципного, жадного до денег короля.

Герцогиня сделала жест, чтобы солдаты подняли мистерика, и приказала им следовать за собой, в полумрак куполообразного перехода между двумя частями замка. Воин, которого волокли следом, видел лишь прямую спину и полную изящества прическу, отягощенную золотыми цветами. Изредка Кларисса оборачивалась в профиль и искоса смотрела на мистерика, а потом снова шла вперед, и шуршание ее платья, как ветер, проникало в голову раненого незнакомой успокаивающей песней. "Спи", — тихо зашептал кто-то в душе у мужчины, когда ночь набросилась на него из всех углов.

Когда Виктин пришел в себя, он сидел в кресле, в глубине незнакомой комнаты, укрытый тяжелым стеганым покрывалом с бахромой по краям. Плащ так и остался на нем, а вот рука была забинтована и ужасно болела.

— Эй, ты, — позвал откуда-то снизу шипящий и плюющийся голос. — Посмотри на меня! Посмотри на такого красавчика!

Воин непроизвольно откликнулся, пошарил вокруг кресла и с одного боку узрел нечто совершенно невообразимое. Отставив ножку в фаянсовом крохотном башмаке, в длинной рубашке, вышитой жемчугом и дорогим шелком, меховом пеллисоне явно не по размеру, стоял странный уродец, который улыбался, обнажая множество острых зубов.

— Каелль сказал, что ты волшебник! Хочется поближе познакомиться с твоими способностями. — Собеседник одним движением трехпалой руки задернул на расстоянии тяжелые портьеры и вспрыгнул на подлокотник, чтобы получше разглядеть мужчину. — Значит, ты и есть тот самый Бог смерти? Нет, ты человек. — Он стал рыться в сумке, привязанной к поясу, и вытащил оттуда несколько золотых инструментов, напоминающих миниатюрные сельские орудия. Покрутил их и вновь полез внутрь, на этот раз кинув на колени мужчины нечто шевелящееся и несомненно живое. Первой реакцией Виктина было скинуть мерзость на пол, но, приглядевшись ближе, воин изумленно поднял глаза на карлика и спросил:

— Что это?

— Душа Бога, обмененная в "смешной" лавке, — незамедлительно отозвался нахал и помахал на себя белоснежным подолом рубахи. — Жарко как! Точно говорю, это к войне. Так что ты не он, а обычный человек. Единственное не пойму, откуда ты взял плащ?

* * *

Девочка не радовалась такому исходу дела. Один зрячий Пинки вызывал у нее ужас, а пятеро уродцев — это уже слишком. Общий восторг от произошедшего чуда сослужил добрую службу несчастной, и вот ноги по колено погрузились в длинную и острую траву, а светлые окна маленького храма остались позади.

Еще издали беглянка увидела впереди крайний домик и вдруг осознала, что он — именно черный. Окна вросли в землю, каменные стены частично разрушились, в покатой круглой крыше виднелись дыры. Отыскать входа было невозможно, и потому девочка, не задумываясь, впрыгнула в ближайший проем и прижалась к ледяной стене, пытаясь отдышаться и не выдать себя странным существам, которые теперь носились среди чудо-деревеньки и звали бывшую жертву выйти к ним.

— Мы ничего тебе не сделаем, — увещевали они ласково. — Ты вернула нам способность видеть и исправить все... Мы отблагодарим тебя.

Шуршание по дорожкам то приближалось, то удалялось, голоса стихали и снова звучали практически над ухом, но малышка старалась не шевелиться и только слушала, как на краю слуха, сквозь зов крохотных чудовищ, завывает ветер в центре ее прибежища и раздаются ухающие звуки, как из трубы. Она еще не привыкла к окружающей темноте, но почему-то задрожала и, как заколдованная, сделала несколько нерешительных шагов к источнику тихого звука. Дыра в полу. Черная, неровная, напоминающая прежний ужас... Точная копия той, из которой выползал убийца друзей.

Мурашки побежали по худенькому телу от бессилия, тоски и одиночества, но внутренняя сущность требовала заглянуть внутрь, потому что судьба навеки связала в одну цепочку их всех. "Господи, наверное, это никогда не закончится, — подумала девочка, на карачках подбираясь к краю и заглядывая в глубину. — Мне не надо сокровищ. Не надо никаких игрушек. Я хочу к маме".

— Я здесь, — прошептала она и припала губами к холодным камням. Вслед раздалось очередное уханье и шептание, которые вынудили зажмуриться и сжаться.

"Сейчас я посмотрю, — уговаривала жертва сама себя. — Давай же, ты можешь!" Вцепилась ручками в край, пытаясь не обращать внимания на резкую боль в кисти с отрубленным пальцем, и сквозь ресницы заглянула в бездну. На дне что-то зазолотилось и заплескалось, а потом вдруг показалось лицо. Огромных усилий стоило девочке не отскочить подальше. Она еще шире распахнула глаза и не сдержала вздоха удивления — из колодца, где темнела вода, на нее смотрела она сама с полыхающими огнем яркими символами на лице.

Возможно, она сходила с ума, и круги перед глазами — знаки для того, чтобы телу наконец позволили отдохнуть. Как сказал убийца, следует избегать людей. Избегать, прежде чем тронуться в путь из черного дома через холмы к замку матери, которая, наверняка, похоронила бедную свою, любимую принцессочку, которая непослушно покинула родное гнездо и переоделась в одежду своего троюродного братца, что лет пять или шесть назад гостил у родственников, а потом внезапно скончался от короткого, но стойкого недуга. Одевать вещи покойника — нехорошо. Так говорила нянька, что согласилась отпустить девочку погулять за пределами замками, хоть той и запретили покидать его пределы. Но девочка не слушала глупых домыслов и не верила сказкам. Почему она такая глупая?

Примостившись в уголке и надеясь, что ее не найдут, девочка еще долго лежала без единой мысли в голове. В какой-то миг ночное стрекотание склонило ко сну полуночное бдение, и глаза заволок сон.

Если бы не плеск, малышка, наверное, проспала бы до солнцестояния, но покачивание и трепыхание пола заставили бывшую жертву подскочить. За нескладно сколоченными стенами незнакомого сарая, с пустыми проемами и ветхой крышей, плескалась вода довольно бурной речки. Девочка не понимала, как оказалась на огромном плоту со строением посередине, не знала, куда несет ее поток, и боялась спрыгнуть в черноту.

Это ОН, пронеслось в сознании. Он играет с тобой, следит, ведет в нужном направлении. Пользуется усталостью... Но не убивает... Не хочет убивать, потому что... Беглянка запнулась, так как не находила ответа и боялась его. Выглянув наружу, испуганная изгнанница обнаружила, что вовсе не несется среди бурного потока, а ее обитель связана мостком с холмистой сушей, покрытой высокой травой и кустарником. Она сделала шаг по мокрым бревнам прочь от странного места, поскользнулась и внезапно съехала прямо в открывшийся внизу омут. Возможно, слишком сильно качнуло. Возможно, кружилась голова, но девочка с головой ушла под воду и камнем достигла песчаного дна, над которым ярко горело утреннее небо. И тотчас вода подхватила ее и толкнула к поверхности, не давая возможности зацепиться за бревна или за почерневшую траву у берега. От неожиданности бедняжка даже не успела испугаться, а только замахала руками и хлебанула ледяной воды, которая пронзала тело острыми колючками. "Сейчас я утону", — промелькнула в сознании короткая мысль, и ноги быстро заколотили по волнам, пытаясь сражаться с неутомимой стихией. Но куда уж тут биться с рекой и холодом!

— Помогите! — Закричала несчастная брыкающаяся в потоке девочка, но шум воды заглушил ее крик и грубо понес вперед, прямо на острые камни. От сознания скорой смерти девочка зажмурилась и вдруг поняла, что не чувствует холода, а обнимает что-то упругое и неимоверно теплое, что, нарушая законы природы, легко плывет против течения. Единение с этим существом пропитывало внутренности насквозь. Дело было не в соприкосновении с ромбообразным рисунком кожи, а в точном ощущении полного и болезненного соития в одно целое. Девочка словно стала на короткое время кем-то иным, потеряв и себя, и свои мысли. Она видела мир в каких-то новых красках и образах, чувствовала прелесть воды, летела в ней, как птица в небе, пила суть бесконечной реки, которая зажата между берегами, но на самом деле готова была стать бесконечным морем.

— Отпусти, — зашептали мокрые губы от невыносимого смятения, от того, что собственное тело перестало существовать. — Отпусти меня...

Длинное что-то не отвечало. Оно лишь свернуло к пологому лесистому берегу и засеребрилось в чистых лучах солнца, скользя по мелководью и продолжая удерживать жертву на себе. Девочка чувствовала, как пропитывается холодом незнакомых мыслей, как сердце ее бьется все медленнее и вдруг перестает стучать вообще.

— Останься, — шепот незнакомого голоса умиротворял и гипнотизировал, усыплял сознание. — Я хороший.

— Нет, — то ли сила воли позволяла девочке сопротивляться, то ли близкий берег вернул надежду, но руки оторвались от теплой кожи, и тело вновь погрузилось в реку. Несколько метров к камышам, и вот она ползет по грязи к сухому песку, чувствуя, как провожают из реки немигающие глаза существа, голос которого продолжает звучать в голове:

— Ты могла бы быть счастлива, став мной. Я подарил бы тебе вечную жизнь и силу.

— Отпусти, — девочка с усилием избавилась от желания опять нырнуть в волны навстречу существу, вцепилась в безобразную почерневшую корягу и затихла. Потому что не могла двигаться вообще. А вокруг нее зашевелилась земля. Извилистое тело само последовало на поверхность и теперь сплеталось в круги, пытаясь обвить ослабшую жертву плотными кольцами. От шелеста его движений кружилась голова. Но девочка преодолела себя и поползла еще выше, надеясь, что только там избавится от назойливого искусителя.

— Не спеши покидать меня, — острый хвост скручивал щиколотки и тянул обратно. — Я всего лишь хочу поговорить с тобой. Несколько коротких минут не задержат тебя. Неужели ты не благодарна, что я спас тебя от верной гибели?

— Ты не человек, я не могу говорить с не людьми.

— Несколько минут. Знаки на твоем лице... Я хочу сказать тебе, что означают эти знаки. Ты подвергаешь себя опасности. Большой опасности, милое дитя.

Девочка вдруг перестала ползти и наконец решилась взглянуть в глаза тому, кто сейчас окружал ее извилистым и узорчатым телом. Сотни прозрачных, сиреневатых голов с желтыми глазами смотрели на ребенка отовсюду. Их раздвоенные языки шевелились и говорили одновременно, приводя в трепет и онемение.

— Кто ты? — Жертва не сдержала слез безумия от происходящего. Никогда и нигде она не видела ничего подобного.

— Древнее меня только хаос... Остановись, не иди дальше. Ты не знаешь, что задумано за тебя. Я лучше, чем предстоящие страдания.

— Ты змий, — изумление спровоцировало девочку на действия. Она вскочила и, переполненная силой, побежала к темному лесу, который виднелся на первом холме, несомненно ведущем к родному замку.

Кольца существа не успели раскрутиться, не смогли дотянуться и повалить ребенка на сухую траву. Бежать, бежать прочь! Пока не упадешь, пока не останется сил. Пока нога, гудящая от боли, не перестанет служить.

— Ты подвластна ему, ты спешишь к гибели! — Закричал вслед водный змий, приводя деревья в трепет и шелест. — Я готов избавить тебя от предстоящих страданий. Вернись! Никто, слышишь, никто еще за тысячи лет не выходил из домика на реке. Ты не такая, как другие люди! Ты можешь все испортить. Ты станешь его... Тебя он назовет своей.

Но девочка не собиралась слушать. Она скакала через кочки и корни, углубляясь в тишину зарослей, которые давно ждали путешественницу в гости. От изнуряющего ветра становилось все холоднее, рваные брючины липли к ногам, курточка стекала грязью на повязку, которая разболталась и мешком висела на изуродованной левой руке.

Девочка уже не напоминала особу королевских кровей, а выглядела, как обыкновенная попрошайка, которую бросили даже родители-нищие. Стойкая тростинка среди неизвестности, у которой осталось лишь два желания — поесть и добраться до дома.

Беззащитность. Страх. Голод. Вершина холма, казалось, не предвещает ничего нового для изнуренного ребенка. Но тут до слуха добежало нечто, что заставило девочку повернуть голову в сторону и ахнуть — за деревьями, где-то внизу, алели яркие крыши домов, сверкали шпили, слышался громкий смех, музыка и разговоры, какие бывают лишь на городских ярмарках. Множество повозок въезжало в белые распахнутые ворота. Пешие и конные — люди спешили попасть внутрь. Но до этого останавливались у рядов, открытых у самой дороги, где теперь шла оживленная торговля.

Бывшая жертва не верила глазам. Люди. Неужели люди? После нескольких дней неведения, неизвестности, бреда... К ним, скорее, не боясь, с надеждой и радостью! Она еще раз оглянулась на реку позади себя, боясь преследования змия, говорившего непонятные вещи. Ощупала лицо, испачканное прибрежной грязью. Затем взглянула вниз, на башмаки с оторвавшейся подошвой, до нитки промокшие, и со слезами села на кочку. Как она выйдет к людям в таком виде? Кто поверит, что ее похитили? Что она дочь герцогини? Слезы обожгли щеки, полились лишней влагой на одежду, плечи начало сотрясать от невыразимой тоски. А жестокая память напомнила, что нельзя выходить к людям. Почему она должна соблюдать это странное правило? Какую силу имеет над волей несчастной жестокий убийца? Голову кольнуло изнутри. И сознание воспламенилось. Чудилось, что черный дьявол уже нагоняет ее по реке. Что сбежать практически невозможно от его острых когтей. Послышались голоса умерших в страшной пещере детей, которые умоляли девочку вернуться и спасти их потерянные в темноте души. И невозможно было избавиться от наваждения, даже зажав уши, даже зажмурившись. Монстр наступал на каждый след ребенка, обнюхивал его, облизывался и шел дальше — где-то очень близко.

Девочка упала на живот и поползла по кустам, пытаясь спрятаться от теней, которые давили на нее. Деревья вдруг стали уродливыми подобиями животных, тянувшими лапы к телу, земля шипела и пузырилась, испуская фонтаны красноватой, похожей на кровь жижи. Приближение, отчетливое приближение черных душ давило на грудь. Вены гудели от боли, и небо в рваных облаках кружилось от огненных молний.

— Эй, малыш, что с тобой? Что ты увидел? — Кто-то дотронулся до плеча девочки и вернул ее в реальность. Рядом стоял подросток в рваной курточке и в шапке набекрень с сетью в руке и рыбой на тонком хворосте. — Чего шарахаешься? Где это ты так вымазался? А-а, ты, наверное, от тех нищих отбился, что два дня назад здесь прошли. Ну, чего глазеешь? Не призрак я! Морда ты деревенская... Пошли со мной, сгодишься может. — И мальчишка, не дожидаясь девочки, зашагал вниз по холму, полностью уверенный в том, что грязный оборванец последует за ним.

Жертва с сомнением качнулась в сторону города, поглощаемая жаждой и надеждой на скорое спасение, а потом словно заглянула в глубь себя и прочитала в отражениях души колебания и сомнения. Стоит ли идти к людям? Кто эти люди?

И едва ее туфли вновь развернулись к лесу, тут же из ветвей потянулась темная, указующая на север рука — дорога к дому.

7

Воспоминания Клариссы о Секире

Зеленая трава и ромашки. Голубое небо над головой и чуть заметное движение воздуха на тонких колосках сорных соцветий. Кларисса лежала тихо под самым чудесным из небес и слушала веселый голос Секиры, который что-то напевал, привязывая коней к дереву неподалеку.

Блаженство разливалось по телу. Блаженство момента, который никогда не повторится. Какое умиротворение и какая свобода окружали ее! Потом, через много лет, герцогиня часто вспоминала именно эту сцену. А сейчас наслаждалась чувством, которое зародилось внутри и теперь пустило стрелку в самое сердце с красным бутоном любви, что могла распуститься в любую минуту.

Может, тогда Секира окончательно вошел в голову и навсегда остался здесь невыжигаемым клеймом. Женщина не задумывалась. Она летела в фантазиях без времени, упивалась близостью и страдала от того, что мужчина так спокоен по отношению к ней. Замечал ли этот мошенник знаки внимания со стороны Клариссы? Понимал ли, что стал первым, кто задел холодное, почерневшее от страха и невзгод сердце? Наверное, нет. Он беззаботно смотрел по сторонам, не замечая, какие странные земли Авали. Спокойно спал под открытым небом, не боясь болезни. Общался с потусторонними тварями, как с людьми, и всегда находил с ними общий язык и их благоволение. Конечно, главным в успехе Секиры было присутствие рядом герцогини, но и голос делал свое дело. Ни разу двум путникам не отказали в крове или еде, ни разу не напали и всегда желали в дорогу только хорошей погоды. И погода действительно радовала. Теплый день и сегодня выдался как нельзя кстати, а потому обед новоявленные кладоискатели устроили посреди цветущего луга, разложив на белом отрезе подаренные разносолы вчерашних хозяев небольшой деревеньки. Секира ловко нарезал хлеб и вяленое мясо охотничьим ножом, достал из заплечной сумы бутыль с молоком и луком и теперь смачно жевал преподнесенные яства.

— Несколько дней мы блуждаем по округе, это одна из ваших уловок, герцогиня? — Мужчина с озорством посмотрел на Клариссу, снявшую капюшон и оставшуюся в одной вуали, туго закрепленной на высокой прическе. — Вы совсем не похожи на монашку. Скорее, на скрытно путешествующую королеву. Или так будет всегда? Черная ряса, голос и руки...

— Наверное, у вас не раз возникало желание сорвать вуаль прочь?

— Не скрою и такого злого умысла, — Секира отхлебнул молока и после завалился в сочную зелень, чтобы закрыть глаза и расслабиться. — Неужели вы не хотите получить половину от клада? Странно и непонятно!

Кларисса не могла ответить хоть сколько-нибудь внятно, потому что не отводила восхищенного взгляда от совершенно беззаботного и свободного рыцаря, имевшего в запасе, казалось, тысячу жизней. Ей бы так — не мучиться сомнениями, не искать истины в лабиринтах безысходности!

— Ложитесь рядом, — мужчина похлопал ладошкой около себя. — Посмотрите на небо. Мы абсолютно одни. Вы можете не скрываться!

Румянец взорвался на изуродованном лице Клариссы, а любовь потянулась навстречу зову. Рядом! Лежать и смотреть на облака. Рядом... Любить и молчать. Огромная рука Секиры в тонких сплетениях травы опустилась на тонкие пальцы герцогини, сжала их и замерла. Женщина чувствовала, как снизу ползают мураши, но боялась пошевелиться, потому что тогда бы момент ушел навсегда. И мужчина не шевелился и молчал. А белые и золотые облака плыли медленно-медленно, отражаясь в глазах двоих, что навсегда и бесповоротно потеряли покой.

— Я боюсь покидать герцогство, — прошептала герцогиня внезапно.

— Почему? — Мужчина лег на бок и оказался над Клариссой, приподнявшись на руке. Локоть его погрузился в землю. На красном рукаве появились чуть заметные зеленые разводы от травы. — Доверьтесь мне.

— Дело не в доверии, — голос Клариссы задрожал. Стена молчания вот-вот готова рухнуть, но будет ли поддержка со стороны нежданного друга? Не станет ли он чужим сразу, едва увидит ее?

— А в чем же? В том, что я изгнанник?

— Нет, милости короля мне чужды, и мне, право, все равно, что вы делали за пределами этих земель.

— Тогда вы не должны бояться. — Секира не отпускал руки женщины и склонился чуть ближе, так, что Кларисса видела золотистые искры на радужной оболочке и рыжие веснушки на тонком, немного хищном носе. — Я видел здесь больше, чем вы думаете. Я знаю, какими становятся даже простые крестьяне, когда приходит ночь. Я наблюдал за пирами самых странных тварей. И почти три дня жил рядом со стенами монастыря, в котором нет ни одного человека, лишь странные монстры. Вы уникальны, Кларисса. Вы можете помочь мне. Также как я хочу помочь вам. Вместе мы вытянем герцогство из нищеты. — Солнечные блики ореолом играли в волнистых волосах, улыбка напоминала о празднике сердца. — Я знаю, что сумасшедший! Что без головы. Отправился в самый центр ужаса. Но вы... вы дали мне возможность понять, кто управляет всем этим хаосом. Каменные карлики не отобьют у нас клад. Такой армии у них нет.

— А что потом?

Секира сощурился.

— Покажите мне свое лицо, — попросил он с нескрываемым любопытством.

Кларисса задумалась, но сомневалась всего лишь секунду, а потом решилась открыться. Он должен увидеть ее такой, какая она есть. Должен отказаться или продолжить путь. Черный рисунок кружева задрожал и слетел с завесы тайны. Мужчина не дрогнул ни одним мускулом, лишь в глубине его зрачков мелькнуло что-то сочувствующее и сожалеющее, словно он сам виноват в уродстве герцогини. Розовые рисунки, расписавшие лоб, щеки и подбородок, стали темнее от того, что кровь прилила к лицу. Глаза наполнились огоньками росы.

— Я догадывался, — Секира погладил Клариссу по щеке, обрисовал узоры вокруг губ кончиком пальца и вдруг побледнел. — Я обещаю, что, пока жив, никому не позволю больше вас обидеть. Никогда не оставлю вас одну.

Слова, произнесенные где-то в поле, без свидетелей. Клятва мошенника. Женщина попыталась улыбнуться, понимая, что жалость — мимолетный советчик, а потому без иллюзий согласно кивнула и обняла своего неожиданного друга и попутчика.

— Спасибо, Секира. Если мы сегодня нужны друг другу, это не значит, что потом я держу тебя данным словом. Будем считать, что наша сделка заканчивается после получения клада и его дележа.

Где-то на плече горе-воин согласно кивнул.

— Вы можете мне не верить, — пробормотал он, все крепче обнимая женщину. — Но я еще никогда не страдал так, как сейчас, когда увидел вас воочию.

— Злые языки приписали мне дурную славу...

— Славу ведьмы. Я знаю. Теперь мы вместе, и это судьба. — Мужчина гладил густые светлые волосы и продолжал что-то нежно шептать, но Кларисса не разбирала ни слова. Ей чудился другой, тот страшный голос... Исходящий из бездны. Голос Секиры или убийцы? Утешающий или измывающийся? Женщина задрожала и отпрянула, сразу устыдившись страха и опустив глаза. Стала собирать куски хлеба на белой скатерти и класть их в мешок, а мужчина внимательно наблюдал.

— Это я виноват? — Спросил он через минуту судорожной суеты. — Остановитесь, Кларисса! Остановитесь... — И поймал ее в крепкие объятия опять, удерживая от дальнейшего безумства. — Что произошло? Скажите?

Кларисса сглотнула слезы и уже не сдерживалась, так как любовь и страх мешали ей думать, как следует.

— Голос. Ты обменял свой голос на ЕГО! Убийцы... — Судорога свела лицо герцогини, из руки выпал кувшин, расплескав по плащу и юбке белые реки. — Ты не поймешь все равно.

— Я готов послушать. Готов поверить. — Убедительность Секиры успокаивала и заставляла женщину осесть на землю. — Сейчас или никогда.

Вечер спускался на рощицу невдалеке, но двое до сих пор не сдвинулись с места и теперь сидели куда ближе друг к другу. Секира разглядывал лицо Клариссы в ярких всполохах костра и находил, что она необычна, притягательна и полна тайн. Если бы не шрамы, женщина могла сводить кавалеров с ума, но и витиеватые рисунки способны заманить в сети. Особенно теперь, когда свет пламени преобразил весь мир.

В какую-то секунду Секире даже показалось, будто по лицу герцогини проскакали три разноцветных всадника. Но потом все внезапно исчезло. Завораживающее зрелище — шрамы таинственного зверя. Так и хочется перевести все символы, узнать их смысл. Помочь Клариссе в разгадке, освободить ее от изнурительного мученья.

— Я хочу вас поцеловать, — слова вылетели сами собой, и отвергнутый королем воин потянулся навстречу к женщине, отвергнутой миром. — Это так странно... Спрашивать, просить. Все так странно!

— Наверное, — согласилась Кларисса тихо. — Никогда не думала, что доверюсь первому встречному и отправлюсь с ним неизвестно куда.

— Куда лучше сидеть под замком с тварями снаружи? — Сухие губы Секиры потерлись о губы герцогини, пробуя их нежность и беззащитность. — Теперь вы сожалеете? Вы ведь считаете меня обманщиком?

— Не совсем, — ответить на призыв оказалось куда проще, чем думала Кларисса. Она только попыталась сказать, и мужчина сразу воспользовался этим.

Кажется, они тогда больше и не говорили. Не смотрели на звезды. Не следили за пасущимися лошадьми. И даже то мучительное единение, которое напоминало о далекой встрече в реке, не остановило женщину от близости с человеком, пришедшим из ниоткуда. Мягкая трава поглотила два тела. Поглотила до самого рассвета, когда пробуждение куда тяжелее, чем рождение нового солнца.

Кларисса открыла глаза и приподняла голову от груди Секиры, сразу начав тормошить того за плечо и одновременно натягивая на плечи развязанное почти до середины платье. Даже в предутренних сумерках, размазавших мир на гротески, она четко видела, что трава вокруг превратилась в пепелище, а на краях, по кругу, сидят довольно узнаваемые тени. Им ничего не стоило сделать несколько прыжков к углям костра!

— Что случилось? — Мужчина затряс головой, сел и присвистнул: — Вот вам и новости!

— Не шевелись, — Кларисса плотнее прижалась к Секире, который почему-то не собирался исполнять требования оторопевшей сони, разбуженной всего лишь тихим шорохом.

Глаза тварей напротив вспыхнули. Они издали довольно членораздельный звук и бросились со всех сторон прямо на горе-кладоискателей. Первый монстр преодолел расстояние в два прыжка, взлетел вновь, чтобы приземлиться прямо на груди у Клариссы, но так и остался в воздухе, потому что Секира вскинул руку и насадил чудовище на длинный меч. Кровь полилась на воина сверху и расплескалась на лицо герцогини и на ее белоснежную кожу.

Удар же с левой руки ударил по второй тени, вырвал из его живота внутренности и бросил к ногам совершенно оторопевшей женщины. Висящее на мече тело полетело в третью тварь, которая кубарем покатилась по траве, подняв вихрь пепла, и сшибла четвертую, издавшую яростный вопль. Секира же вскочил, в чем был, и с боевым кличем помчался прямо на всю поколебавшуюся в победе свору.

Он ни секунды не сомневался, что способен разорвать на части любого, кто причинит вред его герцогине, даже если она и не образец красоты. Даже если она подчинена необъяснимому злу, которое уничтожает реальный мир вокруг.

— Ах вы дьяволы! — Блики мечей завертелись, как посланцы бога, превращая мертвое и потустороннее в части от целого. Секира, как фокусник, ловко заменил оставшийся в ком-то меч длинным ножом из сапога и тотчас пропорол очередное брюхо.

Кларисса смотрела на происходящее отстраненно, не понимая, видит ли сон или действительно кто-то способен противостоять пусть и самым мелким, но все же опасным демонам.

— Он — умелый боец, — голос над ухом сковал тело льдом. — Пожалуй, я согласен отпустить вас за кладом к гобби.

Герцогиня осторожно обернулась и ослепленная утренним солнцем сумела разглядеть черную фигуру, которая потихоньку таяла среди поля. Бой больше не волновал несчастную. Она вскочила и побежала следом за удаляющимся в небо миражом, вдруг превратившимся в черный ветер и ударившим Клариссу по лицу запахом гари.

Испачканная и обреченная женщина еще долго стояла спиной к драке и искала глазами убийцу. Искала до тех пор, пока окровавленная рука Секиры не легла на плечо.

— Ты в порядке? — Спросил смелый мошенник, тяжело дыша.

— Да, — Кларисса обернулась к мужчине и утерла рукавом его лицо, видя кучу тел у недавнего костра. — Мы сегодня покидаем герцогство Авали...

— Хорошо! -Смелый вояка широко улыбнулся. -Я знал, что ты поверишь в меня. Ты еще узнаешь, что можешь освободиться от чудовищ.

— Конечно, — Кларисса поспешно кивнула. — Пойдем скорее отсюда. — И она подтолкнула Секиру вперед, стараясь не оглядываться. Освободиться или стать чудовищем, лишь бы поскорее идти. Лишь бы мужчина не узнал, что сейчас, сегодня, мог погибнуть! Спасибо, Господи, за еще один день.

Они собрали пожитки, привели себя в порядок и, сев на отдохнувших лошадей, помчались по дороге, с двух сторон которой сиреневыми вспышками горели цветы вереска.

— Ты видела, как я их? — Со смехом вдруг спросил Секира.

— Да, — герцогиня кивнула и накрыла лицо вуалью. — Ты молодец!

— Опять прячешься?

— От тебя — нет, но соседние земли вряд ли примут "ведьму" с такой же благожелательностью, как собственные. Трудно будет скрывать, какая сила потащится по землям короля следом за нами. Понимаешь?

— Не дурак, догадываюсь, — мужчина победно поднял руку и пришпорил коня. — Ох и зададим жару! Если, конечно, ты сумеешь обуздать на время этих тварей, — добавил он, оборачиваясь, потому что уже намного обогнал Клариссу, продолжавшую думать о согласии призрака покинуть герцогство.

— Сумеем, потому что они тебя проверяли, — женщина пришпорила лошадь, и уже скоро шла почти вровень с любимым, который нисколько не удивлялся случившемуся и не задавал лишних вопросов по поводу довольно странного поведения герцогини. Возможно, он действительно был слишком невнимателен и безалаберен. Смешливость Секиры не пугала, а скорее радовала.

— Проверка прошла успешно, моя сиятельная принцесса? — С легкой ехидцей поинтересовался пройдоха, оглядываясь, словно их еще продолжали преследовать. — И нам позволили покинуть родные земли? — Красная перчатка описала полукруг по горизонту, вернувшись к герцогине, которая сразу подала руку в ответ и почувствовала крепкое короткое пожатие. — Ничего не объясняй, — понимающий взгляд разрушил последние сомнения. — Доверяй мне.

Герцогство Авали с этой стороны заканчивалось довольно плохой дорогой среди поросшего низкими деревцами леса. Деревня у самой границы давно пустовала, а искусственное озерцо поросло болотной травой.

Замедлив движение, Кларисса разглядывала странные сооружения вдоль дороги, больше похожие на пугала. Только кого они должны отгонять, совершенно неясно. Черное тряпье развевалось на деревянных почерневших крестах, издавая щекочущее нервишки шуршание, внезапно затихало и снова о чем-то сообщало путникам.

— Что это? — Женщина почти не шевелилась, боясь потревожить местных духов.

— Предупреждающие знаки, — Секира увернулся от одной из тряпок, которую, как парус, раздул набежавший с севера ветер. — Здесь побывала чума.

— Чума? — Изумилась Кларисса и сглотнула. — Какая она?

А в памяти возникли огонь и пламя лихорадки, которые еще долгие месяцы мучили далекую, неизвестно зачем выжившую жертву. Воспоминание выглядело, как жадные языки пламени, которые лизали худенькое тело, адским жаром разливались по внутренностям, а потом превращались в ледяную воду, которая топила сознание в пузырьках безумных сновидений.

Чума! Какая должна быть чума? Герцогиня склонила голову и до большой дороги старалась молчать, потому что Секира, когда обернулся, чтобы ответить, выглядел совсем иначе, чем несколько минут назад — с искаженным страданием лицом. Он сказал, что потерял из-за чумы родителей, что... Господи, зачем она спросила?

Чума! Поглощала разум. Чума! Пила эти земли. Чума! К тебе пришла новая гостья. С огромными крыльями из тварей, прибывших с той стороны, с хвостом, тянущимся в преисподнюю. К тебе, король, пришла она, чтобы выжить после того, как ты отказался помочь погибающим. К тебе — за мифическим кладом, хранящимся у горных карликов.

Черные тени поползли по невысокому лесу, заглянули в полуразрушенные дома, сорвали черные тряпки с крестов, сделав из них новую одежду и, прикинувшись людьми, двинулись следом за хозяйкой, которая все больше мрачнела, разглядывая серые долины королевских земель, бедноту стоящих вдалеке живых еще деревенек и не ждала ничего хорошего от предстоящего углубления в соседнее графство.

— Твоя вуаль привлечет внимание, — внезапно решил Секира, остановился и спрыгнул с коня, поднимая пыль с дороги, которая сразу защекотала нос. Как давно здесь не было дождя! Вот и поля почернели без влаги, и урожай сулит голод. — Иди ко мне. — Вояка аккуратно поставил Клариссу на землю. — Пойдем, спустимся к ручью. Он совсем недалеко. И избавимся от сиятельной внешности.

— Что ты намерен сделать?

— Всего лишь превратить тебя в бродяжку-оруженосца. Против? — Секира щелкнул женщину по носу. — Грязь на лице куда лучше, чем вуаль. Никто не заинтересуется бедностью так, как дорогой занавеской. — мужчина огляделся и внимательно посмотрел на странное шевеление, догоняющее путников по дороге. — Ты права, они двинулись следом за тобой.

— Я знаю, я предупреждала, — кивнула Кларисса. — Этим землям больше не придется мучиться от чумы. — Пойдем поскорее, — и она потянула Секиру за рукав в сторону, через кусты к небольшому склону, за которым слышалось едва уловимое журчание.

— Это все равно, что заглянуть в другой мир?

— Это все равно, что слышать голос убийцы и общаться с совершенно другим человеком.

* * *

СиАвали лежала на краю кровати с широко открытыми глазами и видела над собой широкие темные доски потолка, который ходил ходуном от присутствия тварей. СиАвали слышала, как мистерик и Каелль дерутся, но никак не хотела вставать и останавливать их.

Она чувствовала тугой узел на запястье, липкую кровь на рукаве и не могла отделаться от усталости и аромата, оставленного Виктином на вышитом красными и золотыми цветами покрывале. Можно представить воина рядом, прижаться близко-близко. Хозяйка дома звякнула браслетами и обняла одну из многочисленных маленьких подушек, не обращая внимания на грохот на лестнице и шипение грозного Каелля, чья огромная тень до сих пор оставалась в комнате.

Что это? Герцогиня наткнулась под одеялом на что-то твердое и потянула на себя. Какая красивая коробочка! Серебро с витиеватой символикой, блестящая секретная защелка. Любопытство заставило покрутить находку в поисках скрытой от глаз кнопки, но механизм был хитрее СиАвали, которая всегда умела заставлять и тварей, и людей делать то, что ей выгодно.

Война... Любовник предпочитает войну. Мистерик. Он пришел отобрать земли. Оба хороши! Женщина легла на живот и склонила головку к шкатулке. Юбка собралась и открыла стройные ножки, которые начали выписывать в воздухе пируэты. Красивая штука. Рука потянулась за мешком с ножами и попыталась одним из них поддеть край крышки. Все бесполезно.

Ничего другого и не следовало ожидать. Тонкая ручная работа, предназначенная одному владельцу, помечена символикой высшего мистериканства. Это не христианская религия. Эта та ветвь, которая всегда существовала тайно и служила лишь власти и самой себе, пользуясь закрытыми знаниями — не сомневайтесь, ваши тайны не убегут. СиАвали хорошо понимала, что написано среди обычного цветочного орнамента, и потому еще больше хотела заглянуть внутрь. Но попытки не увенчивались хоть малым успехом.

Тогда женщина встала и прошлась по комнате, пытаясь умерить пыл и успокоиться. Мысли ее вернулись к воинственным призывам Каелля и обещаниям Виктина. С такими разными характерами и судьбами, они незаметно толкают земли Авали к войне. И если мистерик не вернется, то последует настоящая гроза. Она произойдет скорее, чем если бы посланникам короля удалось арестовать Титу-Авали.

Посмотреть, так воин вообще пришел сюда сражаться! Хозяйка присела у камина и протянула вперед руки, чтобы немного согреться. Тени и твари не отвлекали ее от сомнений, а мысли все сильнее тянулись к сестре, которая несомненно находится в опасности. Ее могли схватить. Ею могли воспользоваться эти бесстыжие фанатики короля! Так что пусть дерутся. Когда Каелль возьмет верх, а он сможет сделать это, несмотря на плащ, когда Виктин испробует яда и перестанет сопротивляться, тогда они выяснят правду о намерениях соседних земель, правду о графе Фаруне, который возомнил себя хозяином мира и обуздают короля и людей.

СиАвали обернулась на шорох в дверях, но никого не увидела, зато на кровати звякнула и внезапно раскрылась шкатулка. Сама. Быстро вскочив, запутавшись в юбках и кружеве, женщина бросилась к покрывалу. И с нескрываемым восторгом выхватила из нутра грамоту с печатью короля. Глаза ее пробежали бумагу, которая больше не скрывала истинного значения.

— Повелением моим доставить в столицу, — пробормотали побледневшие губы. — Уведомить, что расследование по убийству детей и хаосу, творящемуся в герцогстве, передается мистерику Виктину. Что старое дело закрыто по истечению времени. Виновен тот, кто сообщил о преступлении. — Смех холодом пробежал по стенам. — Значит убийца Титу-Авали! И виновна она... — торопливые пальцы начали рвать гербовую бумагу на мелкие кусочки. Чертово правосудие! Вот вам и милость.

— Хозяйка! — Голос позвал женщину из окна. — Да бросьте вы это бесполезное занятие! Бросьте в огонь, и с концами. — К стеклу прижался недавно мелькавший в воздухе посреди двора уродец, который висел на раме и бился в стекло. — Какая цена этой дурацкой бумажке? Вы на горизонт посмотрите, попробуйте. — Тут зазывала чуть не сорвался и стал неуклюже опять карабкаться на подоконник.

СиАвали удивленно подняла брови. Значит, Виктин не врал о близком присутствии гобби. Но зачем Каеллю скрывать присутствие отвратительного карлика? Женщина неспешно направилась к мозаичному окну, попутно бросив обрывки в огонь, щелкнула задвижкой и впустила внутрь мелкую, заносчивую тварьку, которая еще несколько минут приводила себя в порядок. В это время герцогиня пристально разглядывала горизонт с красными и оранжевыми всполохами, похожими на пожарище.

— Что это значит? — Спросила она через минуту у маленького чудовища, что полез за покрывалом и теперь вышагивал по комнате, как в королевской мантии.

— Город подожгли. Я подозревал, я знал! — Глубокомысленно заявил гость. — Но главное — ваша сестра!

— Кто ты такой? — СиАвали хотела нахмурится, но вид у монстра был настолько забавным, что вызывал лишь улыбку.

— Я? Ну, знаете ли! И это после стольких страшных сказок, что растрезвонил вам мистерик? Представляюсь, покорный слуга Пинки!

Гобби снизу вверх посмотрел на герцогиню. Оценил ее стать и лицо, а потом прищелкнул языком.

— Всегда обожал именно женскую красоту, особенно — человеческую. — Подхалим полез в карман и через секунду протянул СиАвали маленький золотой букетик. — Примите с искренним почтением.

— Ты гобби, — хозяйка осторожно взяла тонкую работу двумя пальцами, продолжая оставаться спокойной и наблюдая за краснотой на краю черного неба. — Так что случилось? И чего ты хочешь?

— Аккуратного обращения с мистериком Виктином. — Монстрик изящно поклонился. — И небольшой услуги за помощь.

— Где Титу-Авали? Ты говорил про нее! — Строго потребовала герцогиня, начиная понимать, что волшебство гобби сильно действует на особей женского пола.

— На пути сюда, не волнуйтесь, хозяйка. Скоро мы приведем их армию к вам в лапы. Ведь этого добивается и Каелль, и вы! Ничего не случится...

— Сколько же вас здесь?

— Ну вот, посыпались вопросы! — Гобби покачал головой, подергал плечиками. — Сперва обещание, хозяйка... — Розовое, пахучее облако воображаемых цветов окутало СиАвали успокоительным туманом. — Не сопротивляйтесь. Я хороший! Я так старался, чтобы удержать Виктина здесь, я приведу сюда и посланцев короля вместе с Титу-Авали. А теперь обещайте!

— Что обещать? — Нежность по отношению к гостю проникала в кожу иголками, но разум все еще сопротивлялся.

— Склонитесь поближе, хозяйка, — гобби поманил герцогиню к себе, и та присела, шурша подолом платья, ленты которого извилистыми змеями разлетелись по полу. — Ближе, чтобы я мог шепнуть на ухо... — Острые зубы чуть коснулись мочки уха.

8

Мистерик Виктин ощутил, как по телу пробегает ожог: горячая лава сначала ударила по ногам, а потом поползла через тело к голове, сделав мир на короткое мгновенье ярко-пурпурным. Гобби на подлокотнике расплылся в прозрачное пятно и внезапно вновь оказался на полу, только теперь он сидел в крохотном резном кресле, возникшем прямо из воздуха.

— Зачем мне плащ? — Эхом повторил воин и попытался встать, чтобы избавиться от шевелящейся мерзости на коленях и присутствия настойчивого карлика.

— Только не говори, что для защиты? И так понятно. — Гобби облизал губы черным, с пупырышками языком, откинулся на спинку и начал раскачиваться туда-сюда, насвистывая незатейливый мотивчик, наблюдая за потугами Виктина встать. — Знаешь, всегда поражался твоему упрямству, — заметил он через какое-то время и с достоинством короля закинул ножку на ножку. — Сейчас кровь твоя закипает, пространство меняется... А ты до сих пор не понимаешь, что я готов тебе помочь?

— Уже достаточно нагадил! — Процедил Виктин, подавляя стон.

— Значит, ответа я не дождусь? — Изумление маленького урода выглядело фальшивым и самодовольным. — Тогда, может быть, мой сиятельный служитель удосужится признать себя самим собой. А то у меня от всех ваших сказочек о благородном графе голова разболелась! Что, великочтимый Фарун, хорошо ли жить с новым именем? Хорошо ли врать барышням? — Гобби поморщился презрительно, расправил расшитые жемчугом рукава и перестал быть вовсе почтительным. — Почему же ты не закончил истории? Не сказал герцогине до конца, что сделал и почему подался в мистерики, примерив чужую рясу? А лицо? Ты помнишь, как получил новое лицо взамен тому? Значит, я лишил тебя души? Или ты обманул нас? Так как все было на самом деле?

— Чего ты хочешь? — Виктин посмотрел на раненную в ночной схватке ладонь, а та вдруг раздвоилась, поплыла в сторону и резко вернулась на место.

— Чтобы остаться собой, не утратить своего жалкого "я", ты должен проглотить мой подарок. — Просветил монстрик и указал глазами на комочек, продолжавший извиваться на коленях. — Уверяю, хуже не будет...

— Что ты затеял? — Виктин четко ощущал, как тело его начинает меняться.

— Ничего, бывший хозяин, что навредило бы тебе! Плащ — это, конечно, хорошо, но дела обстоят так, что скоро ты перестанешь контролироваться себя и превратишься в уродливого зверя без мозгов и всякой души вообще. А пустышек обычно захватывают как легкую добычу любые твари. Уяснил...

— Это ты подослал мальчишку с вином? — Догадка проскользнула по комнате онемением, но гобби не выдал себя ни одной эмоцией.

— Напиток предназначался не тебе, — маленький мерзавец встал, чтобы опять оказаться рядом с Виктином, который не мог пошевелиться. — Я использовал его для других целей. Ты же не пил, помнишь? — Веселые искорки загорелись в глубине темно-красных зрачков. — Когда ты появился во дворе замка, ты сразил меня наповал! Какая прозорливость, сиятельный Фарун! Ой, прости, Виктин! Так что мы решили?

Виктин с сомнением воззрился на черного шевелящегося червяка в морщинистой ладони гобби, который протянул душу бога прямо ко рту мужчины.

— Доверься мне! — Как заклинание произнес после короткой паузы карлик. — Я не обману тебя. И скоро заберу ее обратно! Ты останешься собой.

Мистерик не доверял увещеваниям гобби, но ощущал, что начинает терять способность соображать. Его память, отражаясь словно в зеркалах, быстро-быстро понеслась по воспоминаниям и вдруг остановилась на самом страшном моменте, будто ничего другого в жизни мужчины и не было — лишь эта агония! Бесконечная агония и боль!

Виктин увидел себя лежащим посреди поля среди моря трупов, услышал явственно крики и шум сражения. Он помнил, начал ползти прямо по распластанным, кровавым людям, недавно бывшим врагами или соратниками. Это случилось так давно... Но почему кажется происходит сейчас?

Далонцев, осаждавших границы, сложно удержать от постоянных нападений. Их мощь заключена в сознании свободы, как возможности занимать новые территории. Их много, ими не правит один бог. Они веруют, что после смерти вернутся в новом облике. Не зря король говорил о новой чуме — жестоких и еретичных варварах.

Что же, теперь и верующие, и заблудшие лежат на одной земле. Мужчина попытался привстать на руке, но не смог. Звон и скрежет — вот все, что осталось ему от войны. Железные латы сковали грудь, черное пятно выползло из-под края бесполезной защиты, под которую зашел длинный меч далонца. Смерть! И жажда продолжить драться! Ненависть к собственной слабости захлестнула воина, заставив ползти дальше — прямо к сражавшимся. Захлебываясь в крови, которая пошла горлом. По трупам, по траве, истоптанной и покореженной.

За короля, чей конь победно вздыбился вдалеке! За любимую, оставшуюся в замке ждать. Железная перчатка вцепилась в очередного мертвеца, тело подтянулось повыше, и тут мужчина случайно посмотрел в лицо лежащего, с которого уже кто-то сорвал традиционную далонскую меховую шапку. Пшеничные волосы рассыпались по плечам, в светлых глазах отражалось полуденное солнце. Мы возродимся вновь, говорили полуоткрытые бледные губы. Виктин замер. Прижался к молчаливой груди мертвого мальчишки, потому что над головой просвистела шальная стрела. Вспомнил, как видел в графстве страшные вещи и огляделся вокруг.

Сейчас, в предсмертной судороге, он уже не знал, что реальность, а что выдумка. Но друг-освободитель, сидящий в седле, больше не казался воину обычным человеком — скорее очередным чудовищем. И тогда в памяти пронесся прием у теней, смеющийся среди гостей король, кровь на его руках. Господи, за что я дрался? Сотни побед, тысячи обездоленных судеб, разоренные вражеские земли, захват городов ради наживы — вот итог славной жизни, которую гобби разменяли на звон подземных горшков с золотом. И все ради того, чтобы сделать графство, да и все земли подвластными таинственной воле уродливых страстей. Сон или явь любимая Наиша? Есть ли на самом деле у несчастного родина, на которую стоит вернуться и начать бороться за благополучие ее жителей. Далонцы, захваченные в плен, утверждали на допросах, что воюют с демонами, а не с людьми. Что черный ветер чумы ничто в сравнении с духами, заполонившими проклятое королевство, и плевали в лицо воинам, потому как думали, будто именно злосчастная вера в непонятного бога толкает его детей на копья и мечи. Тебя самого лишили души, пронеслось в голове воспоминание. Ты больше не расплатишься за удовольствие жить.

Тело внезапно стало ватным и бесполезным, всем весом легло на холодного далонца, а тени дерущихся начали медленно растворяться в пространстве. Вот тогда из-за трупов к беспомощному Виктину начал приближаться знакомый мерзкий карлик, что легко перепрыгивал через щиты, мертвых лошадей и наконец оказался также близко, как теперь — в замке.

— Не удалось тебя догнать. Какая сила воли! Какое упорство! Ты оказался лучше иных беглецов от судьбы. Почуял, как ловко мы тебя обманули и решил умереть? — Зеленоватое, мерцающее тело оказалось вновь на груди у мужчины. — Последние силы истратил, чтобы вырвать чужую душу из тела. Но себя не спас постыдным бегством от жены. Так ли хорошо с войны на войну кочевать? Или есть нужда быть именно собой? Почему ты сопротивляешься?

— Потому что вы мир сделали марионеткой собственного воображения, играете людьми как куклами, наделяете неживое магическими свойствами, в зверей вселяете тварей из иных миров... Я должен был чем-то заняться, а не лежать в кровати с волшебным чудовищем, у которого маска красавицы, а лицо — свиньи. — Зашептал быстро воин и закрыл глаза. Казалось два момента, сейчас и в будущем, слились воедино. Тогда граф Фарун действительно умер, но хитрый карлик не собирался сдаваться. Ему необходимо было вернуть этого человека к жизни во что бы то ни стало, а потому гобби ни на секунду не задумался и отрубил замолчавшую навеки голову, чтобы лишить тело истинных воспоминаний. Позеленевшие, алчные глаза пошарили вокруг, обращаясь то к сражению, напоминавшему уродцу мышиную возню, то к мертвецам на потоптанной траве. И наконец остановились на юноше, на котором лежало обезглавленное тело. Улыбка озарила лицо гобби. Он потянулся за желанным трофеем и... дернул мертвеца за пшеничные волосы...

Виктин мотнул головой и вдруг увидел комнату в каком-то новом ракурсе. Создавалось такое ощущение, что мужчину вытянули за волосы из прошлого и бросили прямо на ледяной пол. Хотя, возможно, мистерик просто свалился с кресла.

— Очнулся? — Переживающий нос сунулся прямо в лицо.

Это же гобби, промелькнуло в сознании.

Мужчина приподнялся и сел, только теперь поняв почему не узнает помещения: солнце уничтожило последние следы разрушения, пропали извилистые следы когтей на стенах, вернулась на места мебель, исчезла кровь на полу и дверях.

— Ты живой? — Гобби поддержал Виктина в вертикальном положении. — Воды дать?

— Ком в горле, — через силу пробормотал мистерик и начал кашлять, утираясь рукавом и путаясь в плаще, разметавшемся вокруг, как огромные крылья.

— Сейчас, подожди, пройдет, — гобби ласково погладил золотые в ярком свете волосы. — Не думал, что душа так преобразит тебя. Жаль, что мою работу могут оценить лишь тонкие мастера колдовства. Другие ничего не заметят.

— Когда ты успел?

— Ты же сам это сделал, — засмеялся карлик. — Сначала корчился, потом стал зверем и...

— На поле, — мужчина почти справился с недомоганием и жадно запил колючки в области адамова яблока ледяной водой из кубка. — Я видел, как ты отрубаешь мне голову. Почему я не помню?

— Потому, что ты сам не знаешь, что реальность. Хватит вопросов! Поздно отступать, если заключил договор с нами. А сделал ты это уже давно, когда согласился жениться... Вот так-то, мистерик Виктин.

— И я должен заплатить?

— Да, мой славный беглец, — гобби посмотрел на дверь с едва уловимым интересом. — Надеюсь, что три года добровольного отрешения от мира и тайное общество помогут тебе. Особенно сейчас. Ты можешь изменить себя. А то, что именно ты убил жену и сына, лучше не помнить. Ты хотел оставаться человеком, не становиться нашей марионеткой, но превратился в игрушку случайностей.

— Почему я должен верить?

— Не верь, не слушай. Просто живи.

— Чью душу ты в меня вложил? — Виктин ощутил, как живительная сила новым бризом пробирается по венам.

— Душу бога, иного тебе не надо знать. А вот говорить ложь про нас больше не советую. Поступки совершаете вы. Мы лишь позволяем делать выбор.

— Ты хочешь сказать, что я заточил себя в монастыре, потому что убил семью?

Гобби опустил глаза. Он изучал парчовую вышивку на носках остроносых туфель и не собирался отвечать.

— Ты не сказал мне, зачем тебе плащ? — Вдруг заявил карлик и запрыгал вокруг на одной ножке, как ни в чем не бывало. — Почему я должен разрешать твои сомнения?

— Я точно знал, кто моя Наиша! Я верил, что смогу обуздать волшебство, которое вы на нее наслали. Она убила нашего сына...

— Не она, а ты! Ты возомнил, что видел жену у выгребной ямы. Ты убил ее, а потом покинул замок и собирался постыдно скрыться, считая вассалов монстрами. Ты сошел с ума.

— Ты тоже выдумка?

— Нет, но разве это имеет значение? — Гобби направился к двери и подпрыгнул, чтобы закрыть ту на защелку. — Так надежнее, — заметил он, а затем вернулся и лег поверх плаща, разглаживая его пальцами. — Такое сокровище, — пробормотали хищные губы. — И у такого бестолкового хозяина! Он не ценит даров, предназначенных для королей.

— Хватит! — Воин резко встал. — Ты решил заморочить мне мозги, но не выйдет. Чего ты хочешь от меня? Чего мотаешься следом?

Гобби пожал плечами и отступил подальше от неуправляемого гнева.

— Ну, наверное, не раскрывать, что ты граф Фарун, ставший теперь отшельником и поменявший одну голову на другую. Я хочу, чтобы ты взял королевство, а я и мои братья получил свободу. Обещаю помочь в уничтожении болезни. Ты ведь знаешь, я мастак по этой части.

— Значит, болезнь не ваша работа, — догадался мужчина внезапно. И обернулся, так как в дверь довольно грубо постучали. — Кто это? — Тише переспросил он.

— Держи себя в руках, поговорим потом, — гобби решительно направился в тень, унося с собой ответы. — Ты перестаешь контролировать бога внутри. Он может полностью завладеть тобой. Так что без эмоций. Неси мой дар с честью.

Черная щель между полом и кроватью послужила маленькому чудовищу входом, и он исчез за покрывалом, а Виктин отправился к двери с сознанием того, что не имеет теперь не только собственного лица, но и души.

* * *

Шепот дамаста по каменному полу говорил о том, что Кларисса все-таки жива, хотя сердце ее стучало холодно и тихо. Белое лицо, чуть задетое солнечным светом через длинные острые, как пики, окна, было бесстрастным. Оно не выражало интереса к болтовне служки, возомнившего себя не бог весть кем. Другое дело — мистерик, который остался лежать в верхних покоях.

Пальцы сцепились поверх юбки, выражая надменное равнодушие к Каеллю, который пытался привлечь внимание госпожи и что-то без остановки говорил. Он несколько раз отставал, поправлял сапог, в который, по-видимому, попал песок, и снова бежал следом, словно боялся оставить женщину одну, с совершенно обезумевшими и потрепанными королевскими конвоирами и церковником, находившимся в явной прострации после ночи в харчевне.

— Что мне передать СиАвали? — Юноша наконец сумел заглянуть в глаза Клариссе, которая решила остановиться в проходной комнате и уселась у ярко полыхающего камина с черными каменными ангелами по бокам и множеством небольших диванчиков вокруг. Синеватые и фиолетовые блики заиграли на ткани, на белом лице появился отблеск жизни. — Госпожа моя, что мне ей сказать?

— Сначала устрой наших гостей, — тихий голос почти не выражал чувств, но Каелль умел читать в бессердечности герцогини многое — теперь она несомненно гневалась.

— Я приготовлю комнату и вам, — черные миндали слегка вздрогнули, понимая, что никакая красота не способна произвести на Клариссу впечатления.

— Ступай, — та кивнула отстраненно и отвела взгляд на огонь, который сейчас казался ярче всходящего над замком дня.

Устала, она ужасно устала. Почему они стоят и не уходят? Что им нужно теперь?

— Подите вон, — шепот перерос в злобный вскрик, когда Кларисса обернулась. Но возможно, прошло уже много времени... И комната была абсолютно пуста. Как странно! Этим людям уже вряд ли вернуться домой прежними. Они еще не поняли, что произошло, и пытаются держаться близ той, кто был рядом в последний момент прежнего бытия. Женщина зажала уши руками, пронзенная жутким воплем, исходящим из памяти, и попыталась уйти от воспоминаний недавней ночи. Но комната харчевни ярко всплыла в сознании.

— Не делай вид, что ты меня не слышишь? — сказал тогда знакомый голос у кровати, огибая ее тончайшей паутиной, из которой нельзя выбраться. — Я знаю, что ты чувствуешь меня.

Кларисса в кресле скукожилась, сжалась до состояния горящей бумажки и попыталась просто дышать. Она видела прошлое даже четче настоящего. Жила ядом и жадностью неведомого нечто.

В харчевне в прошлую ночь произошло ужасное. Жаркая, требующая ответа потусторонняя тяжесть навалилась на грудь и сильно сдавила тело. Герцогиня знала, что отбиться она все равно не сможет, и потому лежала очень тихо, стараясь не злить тень, которая с треском разорвала платье и горячим соком потекла на кожу, проникая сквозь нее и принося неимоверные страдания. Шевелиться женщина не могла. Она видела, как мрак с мастерством садиста затекает в полуоткрытый в стоне ее собственный рот, как заполняет каждую клеточку тела. А потом, потом наступает ночь, в которой сознание Клариссы скорее вторично — живет он, ее убийца.

Он заставляет спускаться вниз, вынимает из внутренностей кости, больше похожие на острые мечи, и кидается на посланцев короля. Кларисса помнила тварей, что вылезали из всех щелей, чтобы помочь ХОЗЯИНУ. Видела, что они разрывают на части солдат, обезумевших от ужаса, слышала их последнюю агонию. Теперь харчевня не служила усталым путникам, а требовала немедленной смерти.

— Прекрати, умоляю, — шептала герцогиня из глубины убийцы. — Мне больно. Мне очень больно.

Ее бог молчал. Он общался лишь тогда, когда желал того сам. А сейчас ненависть мрака обратилась к настырным королевским лизоблюдам.

Боже! Кларисса, что теперь сидела в кресле у камина, беззвучно заплакала и попыталась успокоить себя каким-нибудь добрым воспоминанием, но в голове продолжал теплиться пожар, который угас лишь сегодня утром. Такой сильной вспышки не случалось раньше никогда. Никогда жестокий убийца не пользовался Клариссой настолько долго. Никогда не оставлял столько разрушений. Казалось, болезнь бушевала еще сильнее именно этой ночью. Она принесла запах гари от Большой Галанны, затопила кровью придорожные канавы, вспахала кладбища и повалила деревья на пути к летнему замку.

Никто не избежал кары. Только тварям все равно. Утром хозяйка харчевни омыла обожженное тело Клариссы целебным раствором, и только тогда герцогиня пришла в себя, осознав, насколько близок восход.

— Мои спутники? — Женщина оперлась на край большого деревянного корыта, стоявшего где-то посреди кухни, и попыталась встать, вздрогнув от продолжавшегося покалывания в самых кончиках пальцев.

Дочери трактирщика и его жена хитро улыбнулись. Они подняли измученное, истерзанное тело из воды, обернули его в белоснежную простыню и понесли несчастную, точно ребенка, к кровати, чтобы смазать кровоточащие раны и одеть во все свежее.

— Все пройдет, матушка. Все будет хорошо, — участливо сказала старшая женщина. — Теперь посланцы короля будут более лояльны к вашей власти.

Кларисса качнулась на кресле, взмахнула головой и вернулась в настоящее, потому что поняла, что сейчас в комнате не одна, и тотчас перед ней на колени упала сестра. Светлые локоны нежными золотистыми нитями растеклись по платью, руки обняли герцогиню.

— Титу, ты приехала, с тобой все в порядке, — вздох облегчения и радости пролился нектаром на сердце. СиАвали потянула женщину к себе, и вскоре они уже сидели на полу, тесно прижавшись друг к другу. — Я думала, что ты погибла. Пожар был таким сильным! — Быстрый говор сквозь ткань не способствовал пониманию. — Гонец прибыл только сейчас. Он сообщил мне, что город спасли. Милая, что они сделали с тобой? Что эти мерзавцы хотели от тебя?

— Казнить, — Кларисса положила подбородок на плечо сестры, обвила ту руками и затихла. Сладкий сон пришел внезапно, требуя внимания и к себе. Лишь едва слышно звякнули браслеты СиАвали, что приняла несчастную в объятия и накрыла теплым покрывалом, гревшим недавно ее худенькие плечи.

— Тебе надо отдохнуть, — белокурая красавица с легким усилием подняла женщину на ноги и дотащила ту до низкой кушетки. — Ты не бойся ничего, я не дам тебя в обиду, — маленький пальчик провел по белой маске, перенимая ее цвет. — Поспи немного, поспи.

СиАвали тихонечко опустилась рядом, облокотившись локтями на подушку под головой Клариссы, и замерла, так как никак не могла налюбоваться на горячо любимую сестру. Ресницы чуть подрагивают, с бледных губ слетают едва уловимые стоны, на шее, под расстегнутым жестким воротничком бьется жилка. Руки? Какие холодные руки! СиАвали плотнее придвинулась к женщине и обняла ее, чтобы немного согреть.

— Не уходи, — с закрытыми глазами попросила Кларисса, а СиАвали беззвучно кивнула. Она поджала ноги под себя, опустила подбородок на подлокотник и начала смотреть на двор, где многодельные слуги уничтожали повозку, служившую раньше для перевозки королевских преступников.

Подумать только, насколько нужно стать жестоким, чтобы обвинить бывшую жертву в преступлении, которое стало практически всеобщей бедой? Задумывались ли когда-нибудь церковники и мистерики, почему земли перерождаются? Есть ли выход из плена, когда жертвы сами готовы продать бесцельную жизнь для обретения хоть какого-то смысла? Сестра — она святая. Она остановила чуму. Она дала надежду на свободу. Она всеми силами против болезни. Она хочет бороться с демонами, у которых есть человеческое "я".

СиАвали улыбнулась, увидев, как рухнули стены черной коробки повозки, и погладила сестру по голове. Ничего не бойся, милая! Даже если ты и против тьмы, это вовсе не значит, что тьма против тебя. И она будет защищать до последнего свою госпожу, лишь бы дать ей возможность понять.

— Госпожа, — скрипнула дверь, шаги невесомо подкрались ближе, руки легли на плечи. — Давайте я отнесу ее в спальню. Титу-Авали очень плохо выглядит.

— Уйди, Каелль, — СиАвали прикрыла спящую своим телом, даже не взглянув на мальчишку, который тоже сел рядом. — Я не в настроении выслушивать тебя.

— Вы зря обижаетесь, госпожа. Я лишь хотел помочь.

— Ты желал войны прошлым вечером, не задумавшись, чем та грозит и тебе, и мне, и сестре. Ты будешь наказан.

— Надеюсь, что не вашей сестрой. Вас я не боюсь, — усмешка прозвучала почти издевательски. — Знаете ли вы, что случилось этой ночью? Понимаете ли вы, как мы все влипли? Как сильно изменились знаки на теле хозяйки? — Горячее дыхание склонилось к самому уху СиАвали. — Дочь хозяина харчевни донесла мне, что ночью там произошло нечто из ряда вон. Ваша сестра... оставила конвоиров живыми, но лучше бы убила. Пятеро до сих пор пришпилены под потолком. Она вызвала к жизни древних существ. Она кидала огненные молнии. Спалила часть Большой Галанны, послав на сотню миль яркие полыхающие шары. А потом упала...

СиАвали оторвалась от созерцания лица сестры, с внутренним ядом оценила хитрый прищур Каелля, одетого в новый светлый пеллисон и бежевые штаны со шнуровкой. Даже после драки он похож на ангела...

— Ты сказал про новые шрамы...

— Да, им пришлось омыть ее от огня, так как одежда тлела. — Каелль нерешительно указал на пуговицы на платье Клариссы. — Сами посмотрите.

— Выйди, — белые волосы с негодованием взметнулись, ладошки оттолкнули мальчишку подальше так, что тот сел прямо на камни. Никто не смеет касаться милой сестры.

— Посмотрите сами, — неловко поднявшись, слуга довольно быстро оказался у двери. — Ей было очень больно!

СиАвали дождалась, когда Каелль окажется по ту сторону, и начала аккуратно расстегивать платье, а затем отодвинула в сторону ткань шелковой рубашки.

Краснота расплывалась замысловатым узором по груди спящей, уходя куда-то к животу, но герцогине и этого зрелища вполне хватило. Она выдохнула воздух, чтобы не закричать, нежно коснулась ожога в виде волшебной птицы. Мать Клариссы когда-то так же плакала, считая, что дочь прокляли боги. Одержимая, изгой, нелюдь — так называли девочку в народе. Ее не выпускали из замка, ее прятали от лишних глаз. И все только потому, что несчастная спаслась. Потому что избежала гибели от руки убийцы.

Теперь никому не избежать проклятья. Земли Авали навеки принадлежат демонам. И да будет наказан король за страдания несчастной сестры.

— Ты еще здесь? — Кларисса тихонечко приподнялась и села, показав на мгновенье стройные ноги из-под матового подола нижних юбок.

— Я разбудила тебя, прости, — СиАвали ласкательно провела по щеке маски. — Ты хочешь есть?

Женщина в ответ отрицательно покачала головой:

— Скажи мне лучше, что здесь произошло?

— Драка. Мистерик Виктин возомнил себя спасителем мира, — губы попытались лечь в подобие улыбки, но весьма неудачно.

— Он привез приказ короля, — устало сообщила Кларисса. — Он пришел не спасать, а чтобы забрать меня.

— Почему ты так решила?

— Потому что я узнала его сразу же.

— В каком смысле? — Не поняла СиАвали, удерживая сестру, собравшуюся куда-то идти, со вспыхнувшими пятнами на нежной шее и руках.

— Он очень похож на него... На него... На него! — Закричала Кларисса и сбила с каменной полки длинный кувшин с сухими цветами.

Часть вторая

9

— Ты уверена? — СиАвали огляделась, словно проверяя, есть ли кто-нибудь в комнате, кроме них. Довольно резко схватила Клариссу за руку и усадила на место, потому что не желала, чтобы истерика продлилась слишком долго. А потому постаралась покрепче обнять женщину, глаза которой сверкали то ли слезами, то ли гневом. — Прекрати... Ты же не хочешь, чтобы нас слышали? Не хочешь? — Белые ладошки взяли вместилище знаков и подняли его, чтобы разглядеть за разметавшимися волосами полную луну безумия. Достаточно одной резкой струны, и наступит ночь.

В тени памяти возникли образы давние и непривлекательные. Старшая герцогиня Авали, которая носила дни и ночи обезображенную дочь на руках. Жалкие потуги привести молчавшего ребенка в чувство и заставить говорить. Бесконечные посещения наемников со всех концов земель, ищущих убийцу. Повеление короля об общем расследовании. И тот день, когда сестра наконец захотела вернуться в этот мир из небытия, населенного чудовищами. Почему именно тогда маленькая и одновременно смелая СиАвали оказалась рядом? Наверное, потому что мать сильно пила и была занята многочисленными гостями, полностью разуверившись в исцелении наследницы.

И вот опять. Те же симптомы, что и раньше. Кларисса погружается в вымышленное и явно надолго оттуда не вернется.

— Титу! Титу! — СиАвали начала трясти женщину, а потом со всего размаху ударила несчастную по щеке. — Прекращай так поступать со мной! Не оставляй меня! Не уходи.

Голова сестры качнулась из стороны в сторону, глаза полузакрылись. Лишь тихий стон сорвался с губ. А последовавшее за этим бормотание прямо-таки сдавило волю железными клещами. Каелль утверждал, что шрамы на теле неспроста, и, естественно, он абсолютно прав. Монотонное гудение из глубины Клариссы стало как будто быстрее...

Окна запотели и вдруг начали темнеть, словно ночь выползала из углов замка и стремилась захватить весь мир. СиАвали почувствовала, что сестра в ее руках потеряла вес и начала подниматься к потолку, выскользнув из раскрывшихся лепестками рук. Мимо глаз герцогини пролетели ноги в сафьяновых башмаках. Юбка на Клариссе зашелестела, а платье вдруг скатилось по плечам.

— Что ты делаешь? — Пробормотала растерянно СиАвали и отступила на шаг.

Волшебство, сотворенное мраком, что ты делаешь с сердцем? Дамастовое тяжелое одеяние рухнуло на ковер и растеклось по нему бесформенным пятном.

— Я вижу всадников на границе земель... — Заговорила вдруг четко и быстро с закрытыми глазами Кларисса. — Смотри, что они делают с тобой? Смотри, ведь ты отвергаешь мою милость... И небо, и люди отказались от тебя. Лишь я один не отказался! Я — один.

Шепот перешел в крик, от которого захотелось зажать уши. Мебель вдруг начала вздрагивать, шевелиться, будто живая. Заскрипела каждой деталью и полетела по кругу, прямо над СиАвали, стоявшей с изумленно-восторженным выражением.

— Спустись, — попросила она со вздохом, полным огня. — Прошу тебя, мой бог. Ты еще не можешь вырваться на свободу. Ты повредишь себе. Шагни вниз, — герцогиня поманила безвольное тело, висевшее в воздухе и медленно опустилась на колени, складывая молитвенно ладони. Но сестра не откликалась, а безумными глазами смотрела в живую темноту, что обнимала и гладила кожу. Белая нижняя рубашка извивалась, точно ее изучали тысячи рук. И тогда на ткани появлялись бледные подтеки крови.

— Кларисса! — СиАвали сохранила спокойствие, когда навстречу обернулись знаки. И знаки пылали огнем.

— Теперь ты поймешь, что значат слова! — незнакомый, тяжелый голос принадлежал не Клариссе. — Ты не то, что думаешь... Посмотри!

Молящаяся отрицательно закачала головой. А маска под потолком усмехнулась.

— Посмотри на себя...

СиАвали лишь ласково продолжила звать не подчинявшуюся дьяволицу и умоляла ту успокоиться.

— Это пройдет, милая. Скоро пройдет, — хозяйка замка покосилась на ручку двери, что ходила ходуном. Кто же рвется в неурочный час? — Попробуй преодолеть себя. Сделай милость... Еще немного, еще, позволь взять тебя за руку.

Горячая кожа. Кровь алчущая. Глаза без белков — черные пропасти. Смотрит, но не вернулась. Прочь уходи одержимость из тела любимой. Зачем приползла следом? Зачем причинила боль?

— Сейчас, сейчас, милая, — СиАвали краем рукава стерла кровь с лица, приняла в объятья обмякшую Клариссу, утратившую недавнюю силу и прекратившую манипулировать предметами. Солнечное утро вернулось в комнату, а за дверью прекратилось бормотание и дерганье ручки.

— Оно ушло? — сумасшествие сменилась полным покоем.

— Ушло... Тебе лучше, Титу?

— Сердце стучало... Сильно стучало ночью. Я вспомнила Арли... Я плакала по мужу. Никто не пришел утешить, только стражи внизу, в харчевне, усмехались, говорили, что я ведьма. Что заслуживаю костра. — Руки оплели шею СиАвали, подбородок лег на плечо доверительно и робко. — Я думала, что усну, вспоминая хорошее. Но ОН пришел. Он пришел ко мне...

— Кто пришел? — Переспросила хозяйка замка, поглаживая мягкие, мокрые от жара волосы. — Почему ты молчишь опять? Что случилось этой ночью?

— Мистерик Виктин...

* * *

Той ночью в харчевне играла тьма. Она вошла в комнату герцогини и направилась к жертве. Острый клинок взвизгнул по краю кровати. Желтые листья скинули на пол. Тенями зашуршали невидимые шаги по доскам, заставляя их стонать и умолять о пощаде. Густая тьма склонилась близко-близко к лицу, и Кларисса вжалась в подушку. Боялась пошевелиться. До боли прикусила губу. Вдруг не заметит, вдруг отступит во мрак.

— Кто здесь?

Какой нелепый вопрос, если знаешь, что любое движение воздуха говорит, что это он. Запахами леса и тишины вполз сюда, чтобы остаться надолго.

Одеяло откинулось в сторону, и перина изогнулась под невидимым гостем, который сел на краю и пока ничем не выдавал своего присутствия. А женщина подобрала ноги поближе к телу, собралась в комок дрожи.

Тепло. Следы рук появились и исчезли, как на воде, на шелке. коснулись голени и провели перышками нежности по коже. Кларисса вжалась в стену позади. Пальцы вцепились в узор, переплетаясь с его цветами. Мурашки стадами пробежали от шеи до основания спины и принесли ледяной страх, который первой слезинкой выкатился из остекленевших глаз.

Сказать ему уходи, не было никакой возможности. Никакой... Вот эти невидимые пальцы крепко вцепились в ноги и дернули на себя. Кларисса сжала зубы, но не поддалась. И деревянные цветы, покрытые золотой краской, помогли ее остаться на месте. Гость задрожал воздухом красноватым и жарким — вспыхнул и погас. Пополз змеей по кровати, закрыл окружающий мир и заглянул в душу женщины, которая продолжала упорствовать. Черные пропасти лишали сил. Ослабляли руки...

Женщина почувствовала, как мягкое касание, похожее на поцелуй человеческих губ, ароматом лугов ласкает шею, вслушивается в биение сердца в жилке. Как путаются в волосах неведомые и одновременно давно знакомые пальцы, как они гладят каждую черточку лица, вызывая жжение в символах, как начинают расправляться с пуговицами и многочисленными завязками на дорогой шелковой рубашке, а потом, разозлившись, рвать ее от кружевной отделки до самого живота.

Кларисса сощурилась: желтые листья с головой накрывали ее, как надгробие. Сейчас исчезнет мир. Сейчас не станет демонов. Не станет болезни и претендентов на пустоту внутри. Сейчас она увидит лицо, выползающее из рваного края ямы. Черное существо в серебряном свете пещеры.

Томление затопило желанием обезумевшее тело. Сладкая влага поцелуя оглушила и заставила обнять невидимого гостя, но Клариссе не нужно было представлять лицо, выжженное безумием на лбу. Самое странное из всех увиденных в жизни лиц. Сейчас оно перестало вызывать прежний ужас. Оно давно перестало отталкивать и заставлять бежать. Все это игра, созданная для нее одной.

Горячая лава окутывала, требовала ответа, стремилась глубже проникнуть в самую суть. В то, что начертили сами небеса на измученном лице. Еще недолго осталось терпеть... Скоро ты перестанешь страдать. Скоро мое станет твоим. И боги перестанут существовать... А с ними уйдут печали...

Черные глаза, веселые морщинки-лапки... Губы, сложенные в усмешку. Нет, не лицо Секиры. Нос с безупречными ноздрями. Руки в перчатках без пальцев. Тяжелый. Жаркий. С нервно стучащим сердцем. Единый с ней... Но не убийца. Любимый.

Женщина целовала его, катаясь по красным листьям. Раньше он появлялся, чтобы управлять жизнью, как кукловод дергая больно за волшебные нити, а теперь — теперь эти нити проникли и в его кожу.

Клариссе не требовались объяснения изменений. Она стерпела слишком много, чтобы удивляться непонятной страсти жестокого дьявола. Раньше женщина спрашивала, почему ее преследуют твари, почему они нападают на людей, селятся в округе, постепенно уничтожая и крестьян, и горожан. Почему они трясутся от вожделения и облизываются, когда Кларисса рядом... Раболепствуют, чуть ли не пятки целуют. А потом вдруг перестала интересоваться чудовищами. Это в детстве им удавалось на несколько коротких дней захватывать ее тело, сжимать в своих объятьях и лишать чистоты, целуя бледные, но недоступные уста. Проникать в кровать туманом, огненными молниями и дождем... Теперь был только ОН! Он не желал ничего, кроме боли, наказывал за малейшие проступки. Следил за тем, что Кларисса говорит, как себя ведет в обществе взрослых.

Замок, раньше принимавший часто гостей, опустел. Город вдруг стал совсем иным — это сотни, тысячи существ предпочли жить рядом со своей хозяйкой.

Мать старалась не замечать странных слуг. Отмахивалась от испуганных вассалов, а сама с неописуемым восторгом смотрела на дочь, у которой есть дар. Пусть он опасен, пусть приносит страдания, но разве кто-то защитит милую девочку от посягательств соседей лучше мрака?

— Не доверяй никому, никогда, — сказала терпеливая мать умирая. — Никто не станет тебе помогать, а ты — ты станешь великой! Пусть не добрым гением, но... разве имеет значение, на чьей стороне стоишь? Бог ведь мне не помог.

Кларисса глубоко вздохнула, потому что святотатство, произнесенное родной кровью, глубоко ранило ее. Не помог, не смог, но поможет. Он же не такой жестокий — этот бог. Он...

Губы спустились на плечи, начали стягивать зубами кружево вниз, обнажая грудь, руки сдавили ягодицы, и женщина застонала. Над ней дерево, полное алой крови, зашевелилось и запело старую детскую венчальную молитву, что некогда сделала девочку частью целого.

Подол зашуршал, ткань треснула до основания, волнистыми нитями щекоча ноги. Прикосновение шерсти брюк и меха жилета, вызвали очередную волну дрожи. Обнаженная, беспомощная, она утонула в его темных, как чернила, поцелуях, и закрыла глаза. Где бы ни случился этот ритуал, избежать конца нельзя. Нельзя терпеть пустоты внутри. Нельзя говорить себе, что бог не создает тварей. Они не просто описаны в книгах. Они очень близко. Как сейчас убийца, который прижал к теплой земле и наслаждается каждым мгновением тишины, перемешавшейся с вожделением.

Кларисса обхватила ногами сильный торс, потому что больше не могла терпеть разъединения. Не смей уворачиваться! Не смей отводить глаз, мое коварное и жестокое создание. Посмотри, как я красива! Как подвластна тебе. Я не часть от целого... Слышишь, я часть от тебя. Позволь же дать тебе саму себя хоть на несколько минут, хоть на целую вечность.

Ветер зашелестел по разноцветному ковру, в котором двое нашли общий язык, и гость из ночи проник в светлое, испещренное ранами от ногтей и ядовитого языка тело. Это было восхитительное забытье, когда не требуется молиться богу об искуплении, об отведении искушения. Там, где царствует смерть, нет права на прощение.

Оседлав своего темного господина, Кларисса вдруг увидела, что огромное дерево превратилось в куполообразное помещение. Распластанный и улыбающийся внизу убийца лежал на верхушке камня, который крутился против часовой стрелки. Сверкающие рисунки пола меняли символику, на стенах двигались тени, а в длинные узкие окна заглядывали все времена года. Нет, женщина не видела, что письмена на ее лице и на камне совпадают. Что тело ее стало почти прозрачным... Страсть! Какая безумная страсть... И плевать на подруг. Ты только мой... Мой любимый.

Он обхватил тонкую талию руками, удерживая Клариссу от падения, и продолжал двигаться в такт едва уловимому ритму — все быстрее и быстрее, пока потерявшая волю жертва не озарила храм криком радости освобождения, а зов ее тела тысячекратно не отразился и не превратился в стон, ушедший в черноту без пола.

* * *

Девочка сняла обувь и несла ее в руке, не боясь поранить ноги. Она уже не чувствовала голода и спокойно засыпала под звездами по ночам, не обращая внимания на завывание ветра и стрекотание насекомых. Она не стонала от боли, к которой привыкла, как ко второй коже. И не дрожала, потому что слилась с ужасом, преследовавшим по пятам. Даже острые колючки, вонзавшиеся в пятки, не останавливали несчастную, маленькую герцогиню от продолжения пути. Только теперь бесконечный лес оказался позади, и перед бывшей жертвой открылась бугристая безлюдная земля, поросшая луговыми цветами и кустарником. Здесь, среди медового аромата и тишины, хотелось остаться навсегда, если бы не идущий след в след воображаемый монстр, требующий продолжения пытки.

Утопая в цветах, которые отживали последние деньки, девочка медленно двигалась к северу, ведомая невидимой рукой. Она смотрела на красоту отвлеченно, как через дымку сознания, и думала лишь о том, что не знает, как сложится даже следующие несколько часов. Существует ли на самом деле замок матери? Есть ли шанс спастись? Или все происходящее — лишь игра убийцы?

Длинный, извилистый путь оставался позади девочки, вскоре исчезая, словно среди волн. Наверное, здесь никто и никогда не ходил раньше, или места эти слишком заповедные для человека.

Но вдруг трава закончилась, и впереди оказалось квадратное поле-кладбище, обойти которое было практически невозможно. Покосившиеся каменные кресты, могильные плиты, невысокие склепы — все составляющие тишины.

— Ты хочешь этого? — Девочка неуверенно перешагнула границу между лугом и древним покровом для душ. — Что ты добиваешься? — Плечи ссутулились, голова опустилась и не поднималась, потому что смотреть на могилы было хуже всего. Лучше петлять между ними почти без направления, лучше терпеть...

Шорохи начали беспокоить бывшую жертву не сразу: сначала появились шевеления в траве, затем — шлепанье и брызги земли, и только потом настоящее преследующее движение. Но девочка не хотела смотреть и видеть, что на этот раз увязалось следом. Она и так краешком глаза заметила, как подвинулась плита одной из могил с непереводимой надписью.

Мертвецы. Жалкие, уродливые, с раскрытыми ртами, с остатками одежды и костями... Так, говорят, выглядят все умершие после долгого лежания в земле. А еще их едят черви, и от них идет неприятный запах. Да, запах действительно беспокоил девочку, но то был скорее чуть уловимый цветочный туман с привкусом горечи или специй.

Бежать, бежать... Ноги ускорили темп, а следом ринулось целое полчище настойчивых преследователей, почему-то молчавших. Они точно хотят сожрать ее, выпить всю кровь, отрезать ногти, как доказательство доблести перед другой нечистью, а затем положить в одну из одиноких ям, чтобы наслаждаться долгим запасом мяса, пока девочка не умрет от истощения, съеденная по маленьким кусочкам.

Боже, помоги! Просьба неловко вырвалась из уст, только на этот раз всевышний явно не собирался слушать свою овечку. Она споткнулась о камень, взмахнула руками и упала на несчастные, измученные колени, слыша треск в затянувшихся ранах и видя, как пыль на плитах окрашивается кровью. Все, не сбежать!

Девочка оглянулась и ошеломленно замерла. Теперь она знала, что зря стремилась ускользнуть от неизбежного. Три темных нечеловека с висящей на лице кожей, в несуразных одеждах, больше похожих на сгнившие тряпки, обходили несчастную вокруг могил, а один стоял прямо за спиной. Без одежды, с кожей, обтягивающей кости, со свисающим, как сушеный стручок, мужским достоинством и руками-клешнями.

Сглотнув, девочка попыталась отползти подальше, но мертвец схватил ее за шиворот и начал поднимать, словно обычного кутенка, вверх. При этом — абсолютно молча.

— Отпусти! — Девочка завизжала и задергалась. — А-а-а-а! Пусти! — Она попыталась заехать ногой по вогнутой груди с выступающими ребрами, но не достала, потому что урод подальше отодвинул руку.

Он разглядывал пойманную фосфорицирующими глазами с неимоверным любопытством. Вертел из стороны в сторону и отгонял рукой других, деликатно оставшихся в стороне могильных оборотней.

— Ты живая... — Удачливый охотник без всяких чувств закинул девочку за спину и направился в неизвестном направлении. — Поговорим не здесь.

— Пусти, — девочка заскулила и вновь попыталась вырваться, а струйка крови на колене достигла основания ноги и закапала на землю, увлекая по дорожке мимо могил и других преследователей.

— Поговорим не здесь, — повторил мертвец холодно. Он вдруг встал на четвереньки, вспрыгнул и полетел в несколько перемещений туда, где возвышались древние склепы. В следующие секунды жертву настигла полная тьма — та, которую она больше всего боялась: над головой задвинулась тяжеленная глыба каменной плиты.

И тут же пальцы похитителя разжались.

— Что тебе надо? — Девочку чуть не вырвало от запаха разложения и удушья. Полная дезориентация сковала мышцы, на туловище навалилась целая вселенная ночи — ни пошевельнуться, ни сдвинуться...

— Ты знаешь, — отозвался и вновь затих мучитель совершенно спокойно. — Я не выпущу тебя, пока ты не согласишься...

— На что я должна согласиться? — Мелкая дрожь вызвала зубную боль.

— Все написано на твоем лице. Ты знаешь, что написано на твоем лице?

— Нет, — девочка натолкнулась на холодную стену и начала слабое движение по ее поверхности, прижимаясь к камням спиной и руками. — Я не знаю... Не знаю... Что вы хотите?

— Я не причиню тебе вреда, я обещаю...

— Вы закрыли выход, — сглотнула девочка.

— Ты согласна дать мне то, что я попрошу?

— Что вы хотите? — Истерика выливалась слезами, которые обжигали кожу.

— Сначала ты должна дать мне свое согласие...

— Нет!

— Ты готова остаться со мной в этом мраке? — Теперь эмоции появились в тихом и издевающемся голосе. Костлявые пальцы собрали легким движением влагу... — Я готов ждать целую вечность. А ты?

— Выпустите меня...

— Нет, — по запаху, мертвец явно приблизился и коснулся теперь волос девочки, у которой не хватало воздуха для дыхания, а грудь распирало от ядов, которые собрались в этом безумном месте.

— Хорошо, — выдохнула девочка, — только отпустите! Отпустите меня.

Она качаясь покидала кладбище и не смела оглядываться. Она была совершенно измучена и истерзана. Не хотела жить и не могла не жить. Несколько раз девочку вырвало пахнущей цветами жидкостью, несколько раз она садилась прямо на могилы и совершенно не обращала внимания на стоны, зовущие изнутри этих вместилищ. Трупные пятна на руках и ногах исчезали в лучах солнца, только волосы продолжали сохранять странный сероватый цвет, перемешавшийся с зеленым гноем.

Девочка не знала, какой сегодня день и сколько она провела времени под землей во власти ужасного урода, который и не обещал, что освободит ее сразу же. Тяжелая же пустота внутри горела и требовала впустить туда другую тьму.

И тогда молчащие камни прекращали отделять смерть от жизни, а томившиеся вне бытия чудовища вылезали и отодвигали прочь стены, чтобы протянуть и позвать жертву к себе.

Но она не отзывалась. Она шла молча вперед к далеким кленам на пологом горбатом холме. И старалась не думать об объятиях мертвеца. Еще немного — и кладбище осталось позади. На вершине золотилась трава, внизу бежал ручей, за ручьем вилась почти знакомая дорожка.

Девочка заплакала. Там, за черным лесом, почти в облаках, виднелся ее дом с крошечными домами города, сползавшего вниз по пологим склонам. Почти день пути, если обходить деревни и людей вообще...

10

Он касался влажными губами ее нежных лепестков, целовал ее плечи в золоте уходящего дня, катаясь по сочным алым листьям. Пальцы теребили и расстегивали одну пуговицу за другой, и не было конца одежде, что опутывала облаками ее тело. Боги, как хороша ты в сиянии темноты! Как бледна кожа и темны глаза, что смотрят куда-то в безумии! Я коснуться тебя хочу, но ты не отвечаешь на зов. Моя неисполненная прихоть, моя Титу-Авали, ускользающая от рук жаждущих и алчных.

Каелль начал оседать по стене у самой двери, прислушиваясь к бормотанию изнутри и почти понимая, что должно сейчас произойти. Он так устал за эту долгую ночь противостояния. Он почти не мог шевелиться, а потому предоставил телу возможность принять ту позу, которое оно более всего желало. Голова опустилась на грудь, ноги безвольно легли на камни, лишь пальцы продолжали изучать рисунок на темном, изрезанном коротким мечом Виктина пелиссоне. Кое-где запеклась кровь и появились целые карты подпалин от искр, сорвавшихся с плаща.

— Кларисса, — тихо, только себе самому сказал юноша, и звук имени поглотили волосы, черной смолой пролившиеся на лицо. — Милая Кларисса... — Кулаки сжались, а еще острые когти впились в ладонь от напряжения. — Почему я не могу остаться в комнате?

Каелль практически навзничь повалился около двери и замер. Лицо оказалось практически у щели. Запах! Запах ее жизни манил и терзал. Кларисса так близко, что жажды не остановить и мученьям не придет конец. Проклятье! Проклятая СиАвали! Почему бросила меня, если знает, что будет так плохо?

Белые пальцы вцепились в просмоленную доску и подтянулись ближе к пространству, дышащему присутствием герцогини. Каелль практически подсунул нос под дверь и лишился возможности соображать, а тем более надышаться. Как бы он хотел сейчас освободиться от постыдного рабства перед немощной, отмеченной печатями бабы! Как мечтал бы пронзить ее своим острым жалом в самое сердце!

Но... сладостная, желанная, недостижимая Кларисса, позволь мне хоть на миг приблизиться к тебе, овладеть твоим "я". Дай мне разглядеть новые знаки на измученном теле.

Юноша видел сквозь пелену собственной страсти, как другие твари облепляют стены, потолок, пол — все пространство вокруг недоступной обители — и умоляют тихими голосами о милости. Твари стали покорными. Покорные, но не сдавшиеся... Впитывают дрожание каждого звука, слетаются на запах, прокапывают ходы под землей.

— Кларисса, — шепот утонул в потоке и стал одним ужасным зовом. И Каелль исчез среди месива, что заполнило коридор тенями, чудовищами и древними богами.

А потом вдруг над мраком прозвучал голос СиАвали:

— Что это ты здесь разлегся? Что за протест мальчишки? — Золотые браслеты с рубиновыми глазками звякнули, когда руки потянули за край светлого пелиссона, пытаясь приподнять фаворита. — Ты спятил? Что подумает Титу-Авали, если увидит моего управляющего посреди коридора лежащим под дверью, как собака?

— Мне стало плохо, — юноша пошевелился и сел. Отряхнулся от пыли, но не спешил подняться, а покачивался и встряхивал головой, словно хотел избавиться от наваждения. Никого. Призраки ускользнули быстрее, чем открылась дверь, и на пороге оказалась хозяйка, разгневать которую, кажется, теперь не составит труда.

Она поставила руки в боки. Красна, как вечернее солнце. Сжала властные губы. Каелль заглянул внутрь комнаты, где должна была остаться Титу-Авали, но любовница ногой отпихнула юношу и резко захлопнула пространство между полутемной обителью и коридором.

— Почему ты так выглядишь? — СиАвали присела рядом, но не приблизилась доверительно, как раньше. — Ты горишь! Ты весь мокрый... Мистерик ранил тебя? — Запоздалая забота вызвала улыбку на лице уже настоящего дьявола. Ведь раны затягиваются на "больных" куда быстрее, чем на любом человеке, особенно на тварях, что родились уже после прихода нового порядка.

Юноша оперся ладонью на стену и, покачиваясь, поднялся, потому что яркие образы никак не исчезали из дрожащих, практически стеклянных зрачков.

— Мне просто плохо, — раздражение отразилось в сдвинутых черных бровях и резкости в голосе. — Ты считаешь будто можешь унижать меня... Что я для тебя лишь забавная опасная игрушка... Но это не так.

СиАвали молчала. Она внимательно изучала длинные гобелены на стенах с мрачными сценами кровопролитных войн, словно видела те впервые.

— Значит мы стали врагами после вчерашнего разговора? — Женщина выразила мысль в одном капризе. Надула губки. — Я всего лишь попросила тебя уйти...

— Ты хотела меня обмануть.

— Чем? Чем я обманула тебя? — Резким движением герцогиня развернула любовника, который намеревался уйти по коридору.

— Ты отправилась к мистерику. Это настоящее предательство...

— Я хотела узнать правду, тогда как ты призывал к войне из жажды власти. Все вы, твари древнего мира, слишком жаждете полной власти! Неужели ты думаешь, что я дам в обиду сестру?

— Хорошая причина, ничего не скажешь... При твоем уме и способностях ко лжи и интригам, думаешь, я поверю хоть одному слову?

— По-моему, ты меня шантажируешь.

— А ты все время играешь!

Оба замолчали. СиАвали держала юношу за грудки и ждала, когда тот сорвется, но Каелль так и не сдернул настойчивого жеста прочь. Голубоватая капелька прокатилась по пепельно-белому лбу, по щеке и достигла краешка губы.

— Поцелуй меня, — женщина вдруг прижала юношу к стене и коварно улыбнулась. — Поцелуй и успокойся, моя игрушка...

Две луны появились в темных глазах любовника, но быстро погасли, точно увидели скрытый намек в действиях герцогини. Нет, он не отверг настойчивой просьбы... Сладко впился губами в томные лепестки, а потом тихо засмеялся:

— Чего же ты попросишь от меня теперь? Какую плату за этот крохотный дар?

СиАвали медлила. Мяла длинными пальцами красные розы платья. Чуть уловимо дрожала. Нахмурилась, совсем как маленький ребенок, который не знает, чего на самом деле желает. Отвернулась, стесняясь своих тайн.

— Ты добился своего, — наконец пробормотала она.

— Добился чего? — Каелль сжал страстную тростинку в объятиях.

— Войска короля и Церковь, уж не знаю, что страшнее для чудовищ, пересекли границу наших земель... Они ждали посланцев Фаруна раньше. И видимо, срок закончился.

— Ты уверена?

— Неужели ты не чувствуешь сам? — Вопросом на вопрос отозвалась СиАвали. — Неужели твой дар замолчал?

Каелль склонил голову. Длинные тени волос спустились ему на плечи.

— Я знал это еще вчера, — сознался он довольно спокойно. — Теперь ты решила ущемить мою честность... Решила, что я подчинюсь решению Клариссы... — Он взял любимую за руку и потащил по коридору, подальше от шагов, что зазвучали всплесками по лестнице. — Говори, что попросила Титу-Авали.

— Уверен ли ты в своих силах? — Сомнение промелькнуло в движениях СиАвали, которая то ли сопротивлялась, то ли подталкивала мальчишку вперед. — Я не вынесу, если тебя убьют твари в рясах. Ничего мне не надо... Мир, что окружает, плотно зашел в сердце.

— Так что?.. Меня поставила она во главе армии?

— Тебя, — женщина едва кивнула. — Но тебе ничего не понять...

Чтобы не выдать волнения, СиАвали вырвалась и отвернулась, продолжая говорить:

— Уходи, уходи с отрядами сегодня. Потому что завтра на рассвете они доберутся до нас... Потому что с ними мистерики и отцы святые из заповедных земель. Потому что они убьют сестру... И тебя убьют! У меня нет иного выбора.

— И ты согласна остаться с чудовищами? — мальчишка развернул хозяйку к себе, пальцы очертили лицо, пробежали по подбородку, провели по шее светом любви. — Не с человеком, который пришел вчера? — Каелль внезапно замолчал и, не дожидаясь ответа, пошел прочь, обратно к лестнице. — Я согласен, — только и сказал он. — Согласен тебе помочь.

* * *

Воспоминания Клариссы о Секире

Красные ягоды в руке Клариссы пахли лесом и, попадая в рот Секиры, становились кровью, которая объединяла их в единое целое. Сегодня нищенка в порванном платье, с грязным лицом и шеей, не вызывала интереса ни у крестьян, ни у горожан. А бедный рыцарь, путешествующий в сопровождении оборванки, вызывал лишь насмешки необразованной толпы. Мол, выбрал себе в оруженосцы девицу сомнительную, с паразитами и неясной судьбой. Глупость какая! Герцогиня протянула мужчине из мешочка еще горсть малины, собранной вчера у колючего забора, на самом краю небольшого села. Улыбнулась тому, как смешно Секира подбирает каждую ягоду с ладошки губами и одновременно глядит зеленющими глазами исподлобья. Потрепала его по немытой, кудрявой макушке. И пошла по траве босиком через бесконечное поле, скручивая длинную косу в подобие прически.

— Не помочь? Без заколок тяжело, — Секира в это время натянул сапоги и закинул походный мешок за плечо.

— Далеко еще до твоего клада? — Лукавые, полные огня и любви глаза, обернулись к мужчине, который в это время прикреплял поклажу с оружием к седлу и вспрыгивал на лошадь. Вторую они продали еще несколько дней назад, чтобы избежать лишних подозрений, какому-то старому цыгану.

— Далековато, но мы же не пойдем пешком, — рука протянулась к герцогине и на скаку подхватила ту, чтобы помочь забраться наверх. — Впереди самое сложное. Пробраться через Тирату. Город паршивый, но там всегда кого-то знакомого да встретишь. А сейчас, во время ярмарок, и вовсе не проскользнуть незамеченным. Да и королевские шпионы повсюду.

— Боишься, что повесят тебя? — Кларисса обняла Секиру сзади за талию и прижалась щекой к мощной спине, разглядывая благодатный край, как потустороннее явление. Все эти цветные картинки почему-то все меньше радовали глаз. — Странно, что ни разу не проявлялись мои соглядатаи...

— Ты ошибаешься, — голос заставил женщину слегка вздрогнуть, но то был всего лишь призрак прошлого. — Иногда я замечаю явления, которые никогда не случались в этих краях. Только следует ли говорить тебе об этом?

— Следует, — с просьбой подтвердила герцогиня, а сама с негодованием посмотрела на собственные голые коленки. Зачем мошенник так высоко порвал платье? Зачем снял чулки? Спрятал все драгоценности в глубокий отворот штанов и завязал на тугой узел? Можно конечно понять, что у нищенок не бывает лошадей и личных вещей, но все-таки не слишком ли весь этот маскарад для какого-то глупого путешествия? Ведь никому нет дела... Обычно местные реагируют либо равнодушно, либо с агрессией на чужаков. И всегда их умилостивает и заставляет быть радушными лишь блеск монет. Что стоило остановиться на ночлег в той полуразрушенной придорожной харчевне, дав несколько медных монет. Так нет, промчались мимо вихрем, будто подгоняемые ветром.

Как будто читая мысли спутницы, Секира внезапно заявил:

— По-моему, госпожу волнуют совсем не чудовища, а моя честность? Уверяю, я не обманщик, и клад никуда не денется.

— Честная речь честного обманщика, — Кларисса посмотрела наверх, где в светлеющем небе рождался день, заглушила голодный зов желудка и замолчала. Но спутник не собирался вступать в спор, а только тяжело вздохнул.

— Я не виноват, даже если ты меня в чем-то и подозреваешь.

Женщина нахмурилась, хоть и знала, что никто не оценит этого жеста. Забавно, наверное, смотрится грязь на изуродованном лице? Забавно, если все это ловушка, которую подстроил король, чтобы выманить мятежную герцогиню из собственных земель. Почему раньше эти мысли никогда не приходили в голову? Ослепленные внезапной любовью, желанием наживы?

— Кларисса, послушай. В той харчевне уже не было людей. — Голос Секиры донесся до слуха горячим киселем, который растопил холодные короткие сомнения. — Похоже, наши спутники бегут быстрее нас.

— Ты уверен?

— Еще бы не уверен? Просто ты привыкла к нечисти, а я нормальный человек. Не страдаю предрассудками.

Женщина понимала, что Секира хочет сказать, облекая истину в удобную и необидную форму. Что она — часть от огромного и чудовищного герцогства, которое угрожает всему живому, а он — человек. Беспокойный червяк обиды с жадными до крови зубами вцепился в самое сердце. И Кларисса вспомнила, что общается с простолюдином, которому слишком повезло в жизни и который несомненно презирает ее за податливость и страсть к первому встречному живому мужчине.

Что же, сделка есть сделка! Нечего злиться. В любом случае если Секира обманывает, его ждет расплата, потому что... Но герцогиня не успела додумать ревнивые мстительные замыслы, так как на горизонте появилась столица королевства — Тирату.

Серые стены города на пологом холме в предрассветном тумане подернуло несмелыми лучами солнца. Две башни у ворот засеребрились, встречая новый день, и замахали путникам двумя ярко-красными флагами на острых шпилях.

— Хорошо, что мы избавились от второй лошади, — мужчина напрягся и чуть повернул голову, чтобы увидеть лицо Клариссы, а та смотрела на подпрыгивающую крепость и медленно мрачнела. Этот город она запомнила навсегда — только через окно кареты, отъезжавшей в обратном направлении, после того, как мать попыталась пристроиться при дворе короля и получила довольно резкий отказ да еще чуть не лишилась привилегий, доставшихся от покойного мужа. Слава богу, никто не претендовал на бедные земли. Но и милости не оказал. А дело о похищении и убийстве практически сразу замяли.

— Я не уверена, что мы должны туда заезжать, — герцогиня поморщилась, уловив странные запахи в воздухе. — Ты тоже чувствуешь это? — Поинтересовалась она тихо.

— Давно, практически с того момента, как мы пересекли границу. — Секира натянул шапку с потрепанным мехом ниже на лоб — так, что она прикрыла широкие брови и почти устроилась на переносице. — Твари не отходят от тебя ни на шаг. Сегодня они снова ночевали с нами в поле...

— И потому ты не остановился у дома, — догадалась женщина, утверждаясь в личных страхах. — Могу ли я вообще тебе доверять после таких слов? Ты думаешь, что можешь сбежать и бросить меня без гроша среди дороги?

— Ну, с чего ты это взяла? — Мужчина резко потянул поводья на себя, не заботясь о втором седоке, что впилась ногтями под ребра, когда лошадь чуть было не встала на дыбы. Негромко взвыв, Секира освободился от цепких рук и через секунду уже был на земле, полыхая от гнева и расхаживая по дороге туда сюда, словно только что никуда не спешил.

— Черт побери, не думал, что столкнусь с такой принципиальной глупостью истинной женщины. То еду с тобой, то не еду. То доверяю, то не доверяю. Похоже, мы заходим в тупик.

Герцогиня неловко помялась и начала сползать по боку животного вниз, потому что устала от долгого путешествия и нуждалась в элементарных удобствах, ванной и сне. А ноги ее по-настоящему требовали твердой почвы.

— Я не намерена жить в хлеву, — процедила она сквозь зубы. — Согласись хотя бы остановиться в приемлемых условиях на денек.

Мошенник помялся и согласно кивнул.

— К полудню обещаю тебе комнату, чистую воду и завтрак, — пообещал он. — Но входить в ворота будем порознь... Вместе подозрительно выглядим.

Что же, Кларисса согласилась опять. Она сознавала, что вынуждена будет топать до моста около часа, но не собиралась выказывать неудовольствие. Возможно, Секира действительно боится. Возможно, его ждет не самый радушный прием. И ничего нет особенного, что нет сил. Случилось в жизни и похуже.

Пыльные всплески оседали на юбке и ложились пудрой на лицо, закрепляя результат усилий, положенных на сокрытие изощренных[ знаков. А Кларисса шла, высоко задрав голову. Подумать только: он оставил ее одну посреди дороги. Он указал какой-то дурацкий кабак на задворках. Замечательнее не бывает. И теперь ты, как полная идиотка, подчиняешься чужим приказам — и все из-за чувств. Чувств, которые не приносят никакого спокойствия, а лишь неудобства!

Это еще хорошо, что много гостей в городе, что ворота открыты, и можно проскользнуть мимо стражи, оставшись незамеченной. Нищенка... Никто... Среди никого.

Кларисса шла по шумным улицам, разглядывая довольно однообразные дома в том направлении, которое указал неуемный Секира. Смущалась, если на нее бросали внимательные взгляды простые горожане, что принимали герцогиню за нищенку. Краснела, если внимание исходило от совершенных юнцов, что позволяли себе довольно обидные замечания. Жалась к стенам, если мимо проезжал богатый экипаж. Никогда она еще не была с этой стороны жизни. Никогда не чувствовала себя бесполезным насекомым, которое может обидеть любой, даже ребенок.

Отчаяние и злость на себя перемешались с ожиданием скорого обеда — не сбежит Секира. Не сумеет. Наверняка, лапы дьяволов потянулись следом. Проводили до места, проверили. И теперь мошенник ждет...

Кларисса наклонилась, чтобы завязать потрепанный бант на башмаке, а когда подняла голову, то вдруг увидела прямо перед собой совершенно нечто обескураживающее: деревянное аляповатое строение с колокольчиками под крышей и красной дверью. На покореженной вывеске довольно красиво кто-то написал "Смешная лавка". Вот это сюрприз. Значит, не состоялось некогда никакое путешествие к прибрежью. Нет никаких каменных человечков.

Женщина огляделась — не равен час, и ее схватит стража. Вот какие грозные скупщики болтаются невдалеке, да и мальчишки, прыгающие через лужи, — не слишком приятное соседство. Возможно, они принимают ее за шлюху, смотрят нехорошо. И повозка за углом не двигается с места, словно ждет, в каком направлении пойдет странная гостья. Герцогиня закрыла глаза. Выдохнула воздух и решительно направилась прямо к лавке — сегодня или никогда, но она выяснит правду.

Несколько ступенек вверх оказались почему-то безумно тяжелыми. Ручка двери несколько секунд не поддавалась, а только проворачивалась по часовой стрелке и противно скрипела. В последний раз механизм внутри смилостивился и щелкнул — узкая щель превратилась в темный проход, который совершенно не манил. Секунду-другую ничего нельзя было разобрать, и вот рот Клариссы полуоткрылся от удивления. Конечно же, как она не догадалась раньше? Смешная лавка... Создана для смеха и развлечений. Лавка, где торгуют счастьем... Счастьем для детей. Игрушками. Женщина пересекла порог, а дверь словно нарочно подтолкнула вперед и довольно громко захлопнулась.

Напротив, до самого потолка, располагались полки с сотнями куколок, зверюшек, разноцветных колбочек, забавных мешочков, сухих цветов, безумно дорогих книжек и... украшений, коими пользуются лишь маленькие принцессы. Никого. Ни одно человека, потому что безумно тратить деньги на счастье.

Женщина сделала шаг вперед. Все, чего ее лишило детство, манило к себе, как солнце... Доски под ногами закачались, или это раскачивался мир? Путешественница вдруг перестала быть взрослой, а вернулась к моменту невинности и доверия. Она сама не поняла, как взяла крохотную, разодетую в парчу куколку с личиком из белой кости и золотыми волосами, отняв ее у стоящих рядом безобразных соломенных чучел, и прижала к груди. Боги, какая прелесть! Глядеть — не наглядеться.

— Купить желаешь? — Звук исходил откуда-то снизу, из-за высокой тубы в углу. Длинная тень вынырнула и коснулась края платья, заставляя Клариссу отступить подальше, к самой двери.

— Я только посмотреть взяла, — робко сказала она и протянула игрушку назад человечку, что едва достигал ей до середины бедра. Знакомые очертания! Нет-нет, не может быть.

— Ты же видела, что товар не по твоему карману...— Ни капли ярости не появилось в странном хозяине, что достал из-за стеллажей лесенку и приставил ту к месту обитания чудесной куколки. — И все равно взяла...

— Это ведь лавка для детей? — Кларисса хотела услышать точный ответ, а потому не боялась прервать бормотания карлика.

— Почему ты так подумала? — продавец обернулся, одной рукой ставя собственность на место, и вдруг прямо на лестнице покатился через лавку к герцогине. — Где ты увидела игрушки? — Красноватые глаза оказались прямо напротив лица женщины, внимательно заглянули внутрь. — Я знаю, как ты вошла сюда. — Заключил хозяин лавки. — Любопытство... Бесцельность. Редко человек способен проникнуть без желания в "смешную лавку" и почти никогда не видит ее без способностей. Теперь придется меняться.

— Но игрушки, здесь везде игрушки, — дрожь пробежала по спине Клариссы и спустилась по позвоночнику к ногам. — Разве так должна выглядеть лавка?

— А как? Как что? Кто тебе рассказал? Кто посмел? — Внезапно золотая вила пришпилила горло Клариссы к двери. Улыбка озарила хищное лицо. — Кто ты такая вообще?

— Я... я мимо шла.

— И я мимо шел, по этой комнате, — карлик уродливым пальцем коснулся грязного лица и провел по щеке, нахмурился и тотчас отпустил женщину, что глубоко вздохнула:

— Я пойду?

— Вот, возьми, — карлик кинул Клариссе стеклянный шарик с голубой каплей внутри. — Подарок. Понадобится, защитит... — Он спрыгнул вниз и побежал в тень. — Уходи, а то не отпущу... Уходи. Глаза б мои тебя не видели. Ты глаза вернула... Ты уходи... И за кладом лучше не ходи.

Герцогиня задвигала ручкой, засуетилась, вылетела на улицу и побежала быстро-быстро... Вверх по улице к месту, где ждал ее Секира. Ведь не бросит, не оставит одну среди города?

11

Башмаки отбивали такт по доскам: быстрее, быстрее, поскорей покинь дурное место. Знаешь сама, что куколка на полке — ты сама, а жуткие игрушки с волосами-соломой и в черных балохонах — миниатюрные страхи, что преследуют тебя всю жизнь. Стараясь забыть суетливого, празднично одетого карлика, который проявил столько интереса к Клариссе и всучил той дурацкий подарок, женщина совершенно забыла о направлении — только ладошкой закрывала щеку с печатью колдовства. Вдруг стер часть грязи? Вдруг увидит кто?! Рваная юбка путалась между колен и мешала бежать, а волосы лезли в глаза. Все-таки распустилась нехитрая прическа без заколок. Увидят люди волосы длинные, тяжелые — засомневаются. Зададутся вопросом, кто такая проворно улепетывающая грязнуля. Схватят да потащат стражники на допрос! А еще хуже — отправят к церковникам... Женщина от одной мысли о беззащитности среди многоликого города потеряла остатки покоя. Возможно потому она, как дикая лошадь, врезалась в двуручные железные котлы, которые какой-то торговец выставил просушиться на солнце. Котлы издали жуткий колокольный звон и загудели, сопровождая герцогиню нотой дурного предзнаменования до самого поворота. Позади осталась улочка с двухэтажными каменными домами мастеровых и ремесленников, а впереди открылась настоящая ярмарка.

Площадь, служащая для собраний общин, военных парадов и представляющая величие королевства, имела форму огромного, почти правильной формы квадрата, в конце коего находилась остроконечная церковь с проблесками золота на шпиле. Прилегающие дома и многочисленные арки богачи построили из белого камня для пущего величия. Остальные строения не являлись образчиком вкуса, тем более что отправляли к довольно узким улицам, на которых устроили сточные канавы. Мерзость текла вниз прямо от самого центра, то есть от Королевской площади и впадала или в мелкие речки, или в колодцы. Впрочем, Кларисса мало волновало устройство столицы. Она знала лишь одно — за господним храмом начинается дворец короля. Но кто проникнет за высокие стены и обитые железом ворота? А запахи — запахи не достигнут царственного носа.

Сегодня выдался хороший день: обычно так выглядят ярмарки поздней осенью, но для большого города разрешение на торговлю летом — огромная привилегия. Ощутив чуть больше безопасности среди толпы, Кларисса внезапно вспомнила про мучивший желудок голод. Ведь здесь чертовски много всякой вкуснятины, доставленной и из деревень, и из наиболее богатых монастырей. Пусть те не скрывают, что приторговывают во имя Господа земным хлебом, вином и мясом! Недаром доходы церквей прут прямо через решетчатые окна и через дыры в толстенных стенах.

Женщина шла между рядов, совершенно позабыв о шарике, зажатом в руке. Тот уже впитал тепло кожи, катался между пальцами успокоительным довеском.

— Ты такая красавица! — Какой-то нищий вынырнул из-за телеги, груженной зеленью и зерном, обнажил ряд довольно здоровых зубов. — Откуда пришла, малыш?

Кларисса лишь покосилась на новоявленного кавалера и продолжила проталкиваться к темному дому с крылатым каменным юношей под крышей на том краю площади. Где-то за ним начиналась улица Виноделов. Секира, вероятно, заждался.

— Разве можно не отвечать другу и страдальцу, такому же, как ты? Кто с нами последним поделится? Ты да я... — прихрамывая тощий тип начал лаврировать между горожанами, что торговались с веселыми, но скупыми крестьянами и приветливыми, но стойкими монахами. Он ни на шаг не отставал от герцогини, у которой вдруг нервно забилось сердце. — Вот так! Встретишь жену, — кажется уже обращение к толпе, — а она от тебя глаз воротит! Люди добрые, посмотрите на мою половину! На что детей оставила? Зачем бросила? Ушла денежки ножками зарабатывать.

Гулкое эхо от слов разлилось краснотой по ушам. Не хватало еще и всеобщего внимания, а этот гад вовсе не собирается уняться. Кричит, руками машет, требует чего-то. Что она может дать нищему? Чем ему обязана?

Кларисса на секундочку обернулась и рассмотрела нахала, который не замедлил схватить беглянку за рукав и потянул к себе со всей силой. Рядом засмеялись две молоденькие белошвейки в аккуратных передниках и с корзинами тканей в руках. Какой-то крестьянин, из продавцов, по-свойски подтолкнул женщину в объятия незнакомца, а тот обхватил герцогиню за талию, захватив в тиски и обе руки.

— Красавица, просто красавица, — темные глаза на загорелом лице сладострастно зажмурились. — Почему же ты убегаешь?

— Что тебе нужно? — Кларисса почти не боялась. Все-таки площадь, люди кругом.

— Что он дал тебе в "смешной" лавке? — Голос вдруг изменился и стал похожим на многократное эхо, а люди и предметы поплыли, как через волны сна.

— Кто вы такой? — Женщина хотела отшатнуться, но даже теперь, когда руки нищего расслабились и раскрылись, не сумела оторваться от пахнущего лесом тела. Словно ее придавило к груди незнакомца башмачным клеем.

— Не думаю, что "смешная" лавка подходящее для моей девочки место. — Рука в шерстяной перчатке достала из кармана подранных брюк длинную замысловатую трубку, губы выпустили темную струйку дыма вверх, а люди шли мимо и даже не смотрели, как чернота эта проникает смертью к ним в ноздри. — Ты всегда пытаешься сбежать...

В ответ заложница странного волшебства уперлась свободной ладошкой в грудь бесцеремонного типа, а тот насмешливо посмотрел свысока. Боже мой! Ноги герцогини стали ватными, тело лишилось упругости и задрожало. Как сменяет день ночь, лицо незнакомца вдруг приобрело черты, которые при воспоминании расцарапали острыми когтями душу. Он поддержал свою жертву от падения, поймал стеклянный шарик, выпавший из разжавшейся руки. Покрутил в солнечном свете.

— Красивая вещичка! — Грубый смех вызывал дрожь и вспышки воспоминаний о серебряной боли пещеры. — Сколько ты хочешь за нее?

— Хочу, чтобы вы меня в покое оставили! Навсегда! — Кларисса попыталась ударить мерзавца, но тот перехватил запястье и загнул руку Клариссы за спину.

— Пятнадцать лет назад ты была более сговорчивой. Помнишь, как умирала твоя разнесчастная мамаша? — Черная злость выливалась потоком прямо на беспомощную, зажатую в стеклянное, непроницаемое для выхода на площадь пространство. — Она скукожилась на диване. От нее и от покрывала тянуло разложением. Она гнила изнутри, как и все, кого настигла чума. Черные ветры носились над землями герцогства Авали. И лишь для тебя одной, маленькой принцессы, устраивали праздники. Ты думала, что можно победить чудовищ, которые преследовали тебя везде. Ты была самой смелой девочкой, которую я когда-либо знал. — Мгновенье молчанья на секунду вернуло шум ярмарки, но темный нищий не собирался отпускать Клариссу. — Сегодня смерть придет и в эти благодатные края, а вместе со смертью чумы, которая, казалось бы, отступила, ты еще и приведешь свой длинный шлейф тьмы. И лишь небесам будет известно, что ты во всем виновата...

— Я не хочу этого... Неправда, — женщина рванулась, замахала бессильно руками, но вновь оказалась в объятиях дьявола, который жадно припал к губам Клариссы и оставил на них горящую лаву страха.

— Ты думаешь, что тебя спасла бы игрушка из лавки? Ты надеешься на чудо, идя за кладом? Или ты настолько привыкла подчиняться чужим желаньям? Да, ты привыкла. Ты не сказала доброму рыцарю Арли, этому бездарному мошеннику, что не совсем чиста перед Богом... Что твое тело не тебе принадлежит. А душа твоя... — нищий усмехнулся, — несчастная твоя душа теперь у меня, — и он продемонстрировал Клариссе стеклянный шарик, высоко подняв руку. — До встречи, моя прелесть. До скорой... Спеши за кладом.

Кларисса вырвалась из рук мерзавца и тут же чуть не упала. Люди на площади шумели, собирали товары, разбегались, освобождая пространство. Точно: если ворота открыты значит последует королевская процессия. Сначала появятся пышно разодетые трубачи, за ними последуют рыцари в блестящих доспехах, следом выедет знать на конях с драгоценными попонами и духовенство в "скромных" облачениях и лишь потом, вместе с многочисленной охраной, пажами и королевскими дамами — король, отправившийся то ли на прогулку, то ли помолиться о себе любимом.

Кларисса с тоской посмотрела на улицу Виноделов. Потом огляделась, но не обнаружила и следа нищего, который так ловко отнял у нее подарок карлика. Он сказал, что это душа. Легкие мурашки пробежали по шее и щекоткой отозвались в лопатках. Призрак схватил ее, чтобы отнять какой-то дурацкий стеклянный шарик! Невыносимая тоска внезапно сжала внутренности. И в голове зазвучала пустота. Кларисса не была уверена — слышит ли колокола, возвещавшие о появлении пышной процессии, что появилась из железных ворот, или это звучит шевеление дыма, который так и не рассеялся от курительной трубки убийцы и шевелился над толпой. Чернота ползла по чистеньким рядам, оседала на полосатые пелиссоны трубачей, ложилась на шлемы рыцарей. Чернота легко находила лазейки в латы и опутывала бравых воинов, а потом пускалась извилистыми змеями резвиться среди праздной толпы и зевак, ждущих появления первейшей в государстве персоны. Что бы ни случилось сейчас на площади — это выглядело ужасно. Кларисса не могла смотреть на ветер чумы и на тени, скользящие среди людей. Она знала, что армия чудовищ, которая незаметно шла следом до столицы, теперь сделает свое дело быстро и незаметно, независимо от того, хочет герцогиня расправы над простыми смертными или нет.

Ринувшись через пока пустующий проход, женщина пробила локтями дорогу к той улице, где обещался ждать ее Секира, и, несмотря на возмущение иных горожан, наконец оказалась на узкой дорожке между зданиями довольно мрачных питейных заведений. Не многие из них могли похвастаться хорошей славой. Сюда заглядывали лишь простые смертные. Но наличие даже скудного двора считалось уже высшим разрядом среди харчевен на улице Виноделов. Узнать нужный кабак для Клариссы не составило труда — заваленный всяким хламом двор и небольшая конюшня служили верным признаком. Здесь ее ждал Секира.

Правда, тот не сразу показался в покосившемся окне. Боги, лучше бы он не переваливался через подоконник и не кричал так громко совершенно невменяемым голосом:

— Герцогиня, вы совершенно не пунктуальны! Я же предупреждал, что в полдень его величество отправляется по своим делам... — Утираясь забрызганным салом рукавом, мужчина всё продолжал что-то говорить.

Он, несомненно, наклюкался до такой кондиции, что уже преспокойно хаил власти и называл Клариссу ее именем.

— Сколько можно ждать вашу драгоценную сиятельность? Вы забыли или решили, что я сбегу, не исполнив своего обещания? Впрочем, по-моему, вы даже не представляете, насколько я рискую, ошиваясь в этом стоклятом городе, где царствует смерть? Одно слово, герцогиня...

Договорить горькому пьянице не дала вторая рожа, появившаяся рядом.

— Это и есть твоя подмога? — Заявил второй пьяница в потрепанной шапке набекрень. — Секира, ты в своем уме? Приволочь бабу воевать. Я тебе друг... Ты мне друг? Нет, скажи, на что годна эта растрепанная шлюха?

Последнего замечания герцогиня уже не выдержала. Она сама не поняла, как схватила кувшин с жерди и запульнула в двух нахалов.

— Ах ты мерзкий простолюдин! — Сквозь зубы процедила женщина. — Ну погоди! — Яркая вспышка гнева могла бы вылиться в обычную расправу, но Кларисса развернулась и решительно отправилась прочь от кабака. Пусть с нерадивым спутником разбираются чудовища.

Треск шагов по рассыпанной гальке, возмущенный окрик Секиры не заставил злопутешественницу обернуться. Она еще переживала недавнюю встречу, еще четко помнила лицо ребенка среди многоликой толпы, которого наиболее плотно охватило кольцо дыма, выпущенного из трубки убийцы. А горькому мошеннику все нипочем! Вояка завлек герцогиню в столицу, где его несомненно ждали дружки. Не зря краснолицый парень так в лоб высказался о прибытии совершенно измученной дорогой Клариссы.

— Да постой же! — Пальцы вцепились в покатое плечо разгневанной властительницы, а не влюбленной женщины. Герцогиня не стала говорить, а залепила своему рыцарю звонкую пощечину, которая вызвала взрыв смеха у двух прачек, оторвавшихся от длинного корыта в глубине двора.

— Прекрати, — Секира поймал запястья и словно сразу протрезвел. Он увидел смятение и боль на лице беглянки, вздрогнул, словно заглянул той в душу и потупился. — Прости, что заставил тебя идти через весь город. Прости, что не сказал всю правду.

— Кто этот тип? — Кларисса старалась быть ровной и гордой, но чувствовала, как начинает краснеть.

— Он не один, здесь еще несколько сильных и смелых бывших наемников его величества. Ты же не думала, что мы отправимся в лес одни? — Пальцами мужчина попытался погладить руку герцогини. Вздохнул с особым чувством. — Ты можешь мне не верить. Но как я мог тебе сказать, что придется поделиться? Немного. Эти люди заслужили награду. Заслужили прощение, а были вышвырнуты за ворота. Мир несправедлив!

— Хороша же я буду, если доверюсь шайке оскорбленных разбойников! — Сквозь зубы заявила Кларисса, а потом с вызовом посмотрела на своего спутника. — Ты взял мне комнату? Заказал обед и горячей воды?

— Конечно, — мужчина засуетился и начал подталкивать женщину к довольно массивным, с железной обивкой дверям. — Ты отдохнешь, поспишь. Ты будешь довольна тем, что я не отказался от помощи моих верных головорезов. Пойдем...

Отказаться не хватило сил.

В полутемном помещении завсегдатаев осталось немного. Впрочем, кто сидит за кружкой, когда на площади такое представление? Обычно, помимо тумаков, можно получить и пару-другую медяков, которые вельможи для добрых дел сыплют горстями народу.

От заставленного стола, где по всей вероятности и начала кутить компания, помахали двое. То есть махал наиболее набравшийся, а выперились на герцогиню именно все. На вид — бандиты из черных лесов, не меньше, но расслабленные обильной пищей и выпивкой. Простую одежду дополняла амуниция, сваленная рядом же, мечи и подобия щитов-фальшионов, только деревянных.

— Ты на чьи деньги их кормишь? — Кларисса кошкой вцепилась в спутника, который пытался поскорее провести женщину мимо развеселых столовальщиков и доставить на второй этаж.

— Не надо скандала, прошу, — Секира поймал ключи, которые бросил толстяк-хозяин, оторвавшийся от разделки туши и с любопытством посмотревший на новую постоялицу.

Мольба в голосе возымела свое действие, и на несколько мгновений, пока они поднимались наверх, гнев затух в распаленном сердце. Но за дверью комнаты, в жалкой лачуге, которую Секира выбрал для отдыха, сдерживать эмоции герцогиня больше не желала.

Она набросилась на мужчину настоящим ураганом злости, беспомощности и отчаяния. Дралась, потом плакала, потом беззвучно села на край старой кровати и затихла.

Мошенник, вытерпевший обвинения, истерику, опустился перед Клариссой и положил голову той на колени. Помолчал, а потом вдруг попросил прощения.

— Знаю, ты не веришь мне, — сказал он мягко после того, как почувствовал ласкающую руку в волосах. — Понимаешь, даже трое воинов-бродяг ничто перед армией каменных карликов. Храбрость тоже имеет границы. Особенно, когда впереди нет ничего, кроме жалкого существования. Кроме воспоминаний о прежних победах. Да, я виноват. Да, я отправился в герцогство Авали с корыстью. Ты можешь развернуться и уйти. Но ты... Ты сама говорила, что должна спастись от нищеты, закрепить границы, обезопаситься от посягательств несправедливого правителя. Ты для меня стала значить гораздо больше, чем думаешь, — винный перегар ударял в нос и раздражал сознание.

Кларисса продолжала молчать. Она устала. Она все понимала. Лишь неопытность могла так поддаться искушению. Ее желание принять на себя жизнь другого человека, помочь ему и себе. Значит ли это, что следует довести путешествие до логического завершения? Значит ли это, что шарик, вырванный нищим из руки, послужит залогом успеха в борьбе с мифическими существами из леса. Отдать душу за золото? Отдать душу в пустоте пещеры. Имелась ли душа у Клариссы вообще? Кого встретила малышка в тот сумрачный вечер, когда все листья облетели с деревьев, и кем была та девочка, что росла вместе с шлейфом чудовищ? Никто не помог. Ни религия, ни магия, ни книги... Ответов и помощи ждать не следует.

Герцогиня гладила мягкие волосы рыцаря, сулящего скорое богатство, обещающего всегда быть рядом, а сама смотрела на дыру в стене. От нее веяло могильным холодом. Ты должна сделать это, шептало сознание. Ради своей маленькой сестренки, что осталась заложницей среди чудовищ. Ради спасения земель от лап короля. Ради того, чтобы... По щеке прокатилась одна слезинка. Прочертила извилистый след на щеке.

— Уходи, мне надо побыть одной. И оставь одежду, которую я просила купить, — голос Клариссы стал низким и ледяным. — Я спущусь к вам через несколько часов. И тогда мы отправимся в путь. Немедленно!

Совсем не так представляла герцогиня свободных наемников. Воображение рисовало романтиков, сильных духом и телом людей, но армия Секиры, как и сам ее почтенный спутник, скорее походили на обычных бродяг и крестьян, каковыми изначально и являлись. Правда Арли все же теперь одевался побогаче, имел кошелек за поясом и даже обзавелся личным гербом — его он придумал сам, сидя с Клариссой недавно в очередном самовольно обустроенном среди леса лагере. Смешной, разрисовал крестами подшлемный платок и очень гордился, что наконец может называться дворянином. Да, иногда лишение привилегий заставляет людей чудачить.

Кларисса оглядела четверых, плохо одетых, нечесаных и, наверняка, немытых мужчин. И вздохнула. После оттираний полотенцем, смоченным в тазике с водой, от дорожной пыли и трех часов глубокого сна женщина опять облачилась в одежду черной монашки и накинула на голову непроницаемую вуаль.

— Разве эти люди могут воевать? — С сомнением спросила герцогиня, когда к лестнице быстро подошел Секира и подал руку, чтобы помочь преодолеть последние несколько ступеней.

— Эти еще и не то могут! — Толстый хозяин заведения уже почему-то не занимался домашней работой, исчезли и двое мальчишек, до того шустро сновавшие с тарелками к столам.

— Ради денег, мы готовы на все, — круглолицый, высокий разбойник — один из тех, кто в этот день ел на деньги Авали, — поклонился. — Мы знали, что без помощи не выкрутимся. Что можно выживать в мире короля, но не жить припеваючи.

— И это правда, — подтвердил Секира, предлагая присоединиться к шайке.

Кларисса не испытывала дискомфорта в обществе старых вояк. Быть в обществе мужчин гораздо лучше, чем среди древних чудовищ. Только теперь она поняла, что не отправилась бы в путешествие, знай, что встретит ожидающих, вожделеющих денег и свободы помощников. Впрочем, Секира прав, что молчал до самой столицы. Воин и девица, обладающая темным шлейфом, — не сила в полном смысле этого слова. А вместе с отщепенцами общества? С теми, кто сидит здесь, в кабаке бывшего солдата, более менее устроившегося в жизни? Разве они не имеют права на дом с достатком, небольшое дело и семью после стольких лет служения королю? Конечно, имеют. Даже если и прячутся по темным закоулкам города, точно битые собаки. У голодных хищников и зубы острее, и нюх лучше. Они способны выживать под прицелом городской охраны и печатью исполнения смертного приговора. Но, скорее всего, король просто забыл о существовании этих несчастных. И теперь, когда в городе настоящий праздник, когда все верноподданные раскупают богатые дары природы, неугомонные горе-вояки собираются в поход в ближайший лес за столицей — за мифическим кладом. Нет, все сразу не могут быть сумасшедшими.

Клариссе хотелось быть рядом с Секирой: за это она платила наличными, гордостью, честью и сбитыми в кровь пятками. Запоминать имена людей и вникать в суть их жалоб, женщина не считала нужным. Куда важнее победить и отнять часть клада.

Они собрались на развилке, ведущей или к Графским озерам, где по слухам еще обитали крохотные феи, исполняющие желания (сказка для детишек!), или к лесам без названия. Туда, где остался разоренный, разграбленный жадными войсками город варваров, теперь принадлежащий одному из самых богатых монастырей — хранилище самой большой библиотеки.

Кларисса прибыла практически следом за Секирой, который ждал в тени деревьев, держа под узду двух лошадей, и разговаривал с одним из своих дружков.

— Теперь ты не будешь впиваться мне в ребра, — заметил мошенник с улыбкой, стараясь хоть как-то смягчить сердце Клариссы. А сам помахал показавшимся на дороге двум лихим выпивохам, разительно преобразившимся. Простые рубахи и штаны сменили кожаные жакеты и штаны, самодельные железные пластины, защищали грудь, бедра и руки, волосы были убраны под повязки, за поясами — мечи, колчаны и луки — за мощными спинами. Толстяк выглядел презабавно. Он тоже ехал на лошади, только больше похожей на тяжеловоза. Черной масти, с выгоревшей гривой и довольно бодливым нравом. Животное то и дело пыталось свернуть куда-то в сторону, издавало смешные звуки и останавливалось, выражая распоследнее ослиное упрямство.

— Теперь никто не увидит путников, — хозяин харчевни кинул Секире под ноги мешок. — Ваши доспехи, командир. — И посмотрел с ярким сарказмом на Клариссу. — Надеюсь, затея взять в поход ведьму из Авали оправдает ваши ожидания! Очень на это надеюсь...

Женщина посчитала ненужным отвечать, а тяжелая тень дерева склонилась извилистыми ветвями к ее уху и вдруг слышимо лишь для одной Клариссы сказала:

— Знаешь, хозяйка наша, что за человек Секира? Почему он так просто попал в город, полный охраны, церковников и мистериков и так же легко вышел из него? — Призрак коснулся головы, заставляя повернуться лицом к мужчине. — Какие благородные черты! Какая отвага в его сердце! Похож ли он на простого человека, на рожденного от плебея и плебейки? Ты и сама не веришь в это... Будь осторожна, когда доберешься до клада и возьмешь его у маленького народца.

* * *

Сильный дождь со снегом хлестал девочку, которая взбиралась по лестнице к старому храму на краю деревни, что лежала чуть ниже родного города. Уже спускался вечер, и никто не видел несчастной, что падала, поднималась и снова шла к арке, за которой начиналось царство божие. Не иначе. Ведь именно благодаря богу бывшей жертве сегодня удалось убежать от бродячих диких собак, который гнались за ней до первых жилых домов. Яркий свет. Человеческий свет. Свет в темноте. Кров.

Девочка села на каменную ступеньку и попыталась снять с ноги железный обруч. Она хотела вспомнить, что произошло в тот момент, когда впереди — за холмами — появился родной замок. Качнулась, словно горячий воск, застывающий на морозе. И тихо засмеялась, так как вдали, на самом краю дороги зашевелились безликие твари. Да, да! Именно они приходят к людям, когда желают лишить сил и разума! Полупрозрачные уродливые полипы вырастали на тех далеких холмах, затрудняя путь. Жалили через одежду и наконец на какое-то время подкосили упорство выжить.

Тогда-то и склонилось к девочке лицо темной женщины с насекомыми вместо волос. Она подняла жертву на руки и понесла в глубь каменной аллеи, прислонила к камню-идолу, заковала руки и ноги в железные обручи, а сама села напротив и начала не мигая смотреть на лицо обессилевшей малышки. Сперва это не вызывало никаких ощущений, а затем случилось страшное. Девочке показалось, что с нее сползает кожа. Адские муки. Адские вопросы.

Женщина читала знаки. Знала язык убийцы. Требовала непонятного. И вдруг затихла, превратившись в миллионы шевелящихся ос, которые армией ринулись на жертву, впились той в окровавленное тело и начали проникать в вены...

— Нет! — Девочка вскрикнула и встала со ступеньки, оглядевшись. Не удалось злобной твари проникнуть внутрь. Откуда только силы взялись! Но бедняжка оторвалась от камня и вместе с оковами побежала прочь.

А теперь она у церкви. Теперь ей недалеко до Бога... Молить его о спасении. Молить о том, чтобы сообщили матери — жива ее дочь. Жива! Не осталась лежать с расчлененными девочками в пещере...

Шаги раздались наверху, и вот церковник стоит в свете распахнувшихся дверей. Плевать на запрет убийцы! Закончить свои страдания немедленно.

— Кто здесь? — Тот сделал шаг по круглой площадке и поднял над головой фонарь, осветивший фигурку на лестнице. — Дитя, что ты делаешь в такой час на улице? Дитя...

Девочка шагнула навстречу церкви отчаянно, протягивая руки:

— Помогите мне, пожалуйста! Я Кларисса... Дочь герцогини Авали... Умоляю.

— Кларисса? — Черная накидка качнулась от очередного порыва ветра, сорвав капюшон с головы церковник и заставляя девочку сделать шаг назад — бледные облака озарили мир зеленоватой тиной. Черные крылья взметнулись за спиной странного человека. — Я ждал твоего появления. Пойдем... — Он протянул руку. — Я немедля отправлю весточку в замок. Пойдем, не бойся.

Теперь отступать было просто некуда.

12

— Ты долго шла, — крупные капли дождя скатывались по плечам. Свет свечей заставлял дрожать божественные лики, а впереди ярко алела длинная, свисающая с потолка ткань, которая скрывала надежду, к которой так стремилась девочка.

— Можно мне отдохнуть? — Бывшая жертва заглянула в желтые глаза священника, и тот согласно кивнул. Направился закрыть тяжелые двери, чтобы ни холод, ни шум воды больше не беспокоили тишины каменных идолов.

— Вот, накинь, — на плечи легло тепло огромной по меркам девочки шкуры. — Ты устала... Сейчас я принесу тебе поесть и горячего молока. — Церковник прошел между рядов скамеек и скрылся за тканью, как за театральным занавесом. А несчастная решила молиться до тех пор, пока не уснет. Мысли ее путались и шагали через леса... Глаза то смыкались, то раскрывались от резких звуков снаружи. Грязные руки беспомощно легли на колени, с волос капала серая жижа.

— Молоко, — дымящаяся чашка коснулась края потрескавшихся губ, которые безвольно отомкнулись и пропустили внутрь сладко-вязкую жидкость. — Еще несколько глотков. — Церковник грустно улыбнулся. — Мы не чаяли тебя уже увидеть. Думали, что... темные духи и тебя разорвали на части.

— Вы видели моих подруг? — Девочка с подозрением посмотрела на стоящего рядом на коленях человека. — Как вы нашли их? Как долго вы искали?..

— Успокойся, — пальцы поправили накидку, натягивая ее плотнее на тело бывшей жертвы. — Все закончилось, ты дома...

— Но вы же не человек! — Возглас вышел приглушенным всхлипом. — Неужели в целом мире я одна осталась?

— Ты видишь во мне демона, потому что знаки помогают тебе раскрывать правду. Поймешь потом, не думай ни о чем.

— Отправьте посланника к матери, умоляю.

— Конечно, не беспокойся, — церковник не знал, как утешить маленькую гостью. А та, кажется, ничему не удивлялась. Еще немного, и девочка встала и направилась к красной материи, отодвинула ту в сторону и через плечо посмотрела на дьявола-спасителя.

— Куда ведут эти двери?

— Смотря, что ты хочешь найти? — Отозвалась тень вопросом на вопрос.

Вместо алтаря, действительно — только двери. Красная — с витой резьбой. Черная — с блестящими железными вставками. Желтая — с золотой ручкой и ангелочками по углам. Синяя — с нарисованными птицами.

— Я должна выбрать? — Девочка вздохнула устало и равнодушно. — Прямо сейчас...

Возможно, от цвета ничего не зависело. Возможно, за всеми дверьми находилось одно и то же... Ребенок не думает, существует ли возможность отступить и отказаться, просто действует.

Рука потянулась к птицам. К небу... К свету простому и безмятежному, как забвение. Маленькая герцогиня потянула ручку на себя, с дрожью ожидая увидеть нечто совершенно страшное. И замерла на пороге, по ту сторону которого стоял человек в длинном, принесшем страдания плаще. Над головой его сияло солнце, а глаза смотрели куда-то мимо...

* * *

— Девочка? Что ты здесь делаешь? — Виктин отступил назад в комнату и ошарашено уставился на темное грязное существо, позади которого темнел не то храм, не то склеп. — Что это значит?

Голубые глаза ребенка внимательно разглядывали мистерика. А тот разглядывал существо по ту сторону: на красном лице, тоненькой шее и руках виднелись следы измывательств — раны перемежались с синяками. Одежда потеряла форму, волосы слиплись, из башмаков на пол капала сочная грязь.

— Кто ты? — Тонкий голосок не принадлежал духу, скорее совершенно заблудшей душе, которая жаждет и не находит нигде покоя. — Откуда ты взял плащ?

— Я... не знаю, — поколебался в ответе Виктин. Шумный гул его голоса понесся к потолку незнакомого строения, а мир показался искаженным и мрачным продолжением видения. — Я схожу с ума...

— Ты войдешь ко мне или мне войти к тебе? — Ребенок не пересекал порога, колебался, вздрагивал и мялся с ноги на ногу. — Я могу спросить еще?

— Вдруг я не знаю ответа... — Слабость охватила мистерика, на него повеяло холодом и мраком, неизбежностью, а потом тело охватили жар и алчность — хотелось схватить странного гостя, втащить внутрь, прижать к себе и задушить... Именно задушить, не иначе.

— Ты умеешь читать знаки?

— Я несколько лет провел в обители на рубеже, я знаю многие языки.

— Плесни мне водой на лицо. Пожалуйста!

Виктин повиновался. Он схватил со стола железный кувшин и вылил воду на ребенка, а сам затаил дыхание. Боги, какие знакомые все же глаза у этого гостя — глубокие омуты, страстные, испуганные и влажные.

Знаки... знаки по коже... Ты читал про убийство детей, ты слышал от служителей про герцогство Авали... Ты можешь сейчас понять, что произошло. Рука потянулась к круглому лобику, откинула прочь грязную прядь. И словно из мрака, из густоты теней, возникли первые символы. Их знали лишь мистерики, посвященные в таинство древних. Их понимание приходило не через голову, а через сердце.

— Ты не имеешь души, ты не имеешь тела, ты не принадлежишь себе... Врата открыты! Выживет тот, кого изберут. — Прочитал он верхнюю корявую строчку и задохнулся от бурления ада внутри себя. Отступил подальше и исподлобья посмотрел на спокойно стоящую в дверях фигуру.

— Ты тот самый убийца? Да? — Спросил ребенок. — Ты еще не знаешь, но ты попал в ловушку и я — тоже, — из глаз закапали слезы, а проклятая дверь ухнула и внезапно резко закрылась — Виктин даже не успел задержать ее стремительного щелчка и резкого звука засова. Он ринулся, задергал ручку, отодвинул в сторону балку, не обращая внимания на стук. И с совершенно разъехавшимся от мыслей лицом предстал перед герцогиней СиАвали, что гневно нахмурилась при виде мужчины, который выглянул в сумерки коридора, словно никого здесь нет, прищурился и взмахнул головой, так и не избавившись от наваждения. Конечно, маленький гобби мог сделать что угодно. Мог вызвать кратковременное помутнение рассудка, мог перевернуть реальность, но ребенок выглядел совершенно настоящим — из плоти и крови. А СиАвали, наоборот, сейчас напоминала бледную тень вчерашнего вечернего безумия. Белое с золотом платье, вероятно, покинуло прибывшие сундуки и перекочевало на понурые плечи, на одном из которых сверкал миниатюрный золотой букетик. Волосы убраны в спешке, на щеках слишком густо нанесена краска, а ведь эти излишества говорят лишь о том, что хозяйка спешила... Спешила продолжить игру, представить себя в более выгодном свете. Сделаться жертвой обстоятельств.

— Вы знали, — без лишних церемоний заявила она. — Знали, что войска стоят на границе. Знали, что я и сестра находимся в крайнем положении... Вы! Вы настоящий лицемер!

Виктин улыбнулся. Cколько раз он слышал эти слова! Иногда безверие и богохульство приобретают причудливые формы. Иногда бог не просто подвергает человека искушению или накладывает невыносимые страдания, а лишает веры. Заставляет вступать в спор с истиной. Истина бывает одна. Истина кроется между "да" и "нет". Громыхает не латами и не костями, а шуршит листвой и бесшумно стоит за спиной.

— По какому праву вы решили, что мы не справимся? По какому праву вы думаете, что сможете остановить зло? — СиАвали наотмашь ударила Виктина по щеке. — С самого начала вы знали... С самого начала вы отправили людей арестовать мою сестру. И даже не задумались, что она — жертва.

— Или наоборот, — мистерик прижал ладонь к лицу, не проявляя эмоций. — Любопытно лишь то, что ваши твари пока не схватили и не сожрали меня. — Он покачнулся от боли в груди и прислонился к косяку.

— Значит, если небеса наказывают земли чумой, это означает, что их хозяева — монстры? Так вы рассуждаете?

— Нет, но есть неопровержимые доказательства того, что привело к появлению монстров.

— Версия посвященных мистериков и магистров? — СиАвали с любопытством посмотрела на перебинтованную руку воина. — Никто не ожидал, что вы так долго будете сохранять человеческое лицо. Признаться, я ожидала увидеть нечто другое. Тварь, урода, жадную скотину...

— Иронизируете, ваше театральное высочество? Сколько стоил вчерашний ночной спектакль? Что вы нашли такого, о чем не могли догадаться?

Герцогиня проскользнула внутрь и стала ходить по комнате, в точности повторяя недавние пируэты.

— Только дурак не заметит, как горит волшебство вокруг вас, Виктин. Только дурак подумает, что вы прибыли сюда ради Ордена или ради графа Фаруна. Вы не боитесь, вы не удивляетесь, не стремитесь понять. Зачем вы здесь?

— Вчера я уже говорил, что могу защитить вас и сестру. Но есть сотни причин, чтобы ничего не значащие государственные бумаги и мои бесполезные талисманы начали работать.

— Я думала вы более тонкий человек, Виктин.

— Я прямолинеен не всегда, — мистерик усмехнулся. — Но и вы, герцогиня, не способны скрыть интереса ко мне. Животного интереса. Мучащего вас, как обыкновенную волчицу, которая не в состоянии получить добычу. Вы готовы пожертвовать охраной демонов ради нескольких минут рядом со мной. Вы думаете о личном, когда посылаете сражаться монстров...

— Какая проницательность! — Яркое, возбужденное лицо СиАвали излучало презрение. — Если бы вам оставалось несколько шагов до смерти, до несправедливого суда, как бы поступили вы? Молились бы Богу, которому абсолютно наплевать? Стояли бы на коленях в полном мраке? Ничего-то вы не знаете! Ничего не понимаете... И пытаетесь быть мудрым.

— Вы предлагаете мне раскрыть секреты без борьбы. Сказать, почему я обманул вас и попытался взять под стражу Титу-Авали... Почему Орден послал меня? — Пытаясь говорить ровно, Виктин всеми внутренностями ощущал присутствие. Через его глаза на мир смотрело совершенно чужеродная душа. Она царапала вены, скреблась и пыталась вырваться наружу, принюхивалась к запахам и находила один из них особенно ценным. Но плащ держал демона внутри, усмирял его гнев. "Она красива, — прошипело сознание. — Красивее всех... Поцелуй ее. Доставь мне удовольствие. Не будь изощренным болваном. Ты не мистерик. Ты шакал... Сволочь! Ненавижу поганых мертвецов! Таких, как ты! Эй, не смей отворачиваться от красотки! Не смей!"

Мистерик опустил глаза.

— Знаете, герцогиня, не я отдавал приказ ворваться на ваши земли. Я лишь посланник, сам вызвавшийся приехать в змеиное гнездо. Я видел, что такое смерть и до земель Авали. Я знаю, как чума пожирает целые города. Я участвовал с братьями в сжигании покинувших этот мир. И надеюсь, искупил свои грехи перед Богом.

— А Церковь, разве она принимает мистериков в свое лоно? Вы врете, Виктин!

— Дело не в сановниках... Дело в душе. Когда ты совершил поступок, за который расплачиваешься всю жизнь, то не ищешь совета у простого смертного.

— Значит, советы вы спрашивали у гобби, — СиАвали села на то кресло, что несколько часов служило мистерику тюрьмой, вытянула вперед ноги и откинула голову. В поведении женщины появилось что-то томное, призывающее, заставляющее усомниться...

— Вы намекаете?

— Намекаю, — губы поджались и поглотили еще несколько слов. Но молчание оказалось недолгим, а продолжение довольно жестоким. — Я знаю, кто вы!

— Не спешите с выводами, — Виктин почему-то вздрогнул и подумал, что и сам не понимает, кем теперь является. Коварный гобби! Спрятался, посмеивается где-нибудь за стеной. И сколько их в этом замке?

— Вы кого-то боитесь? — Герцогиня странно сощурилась, наблюдая за тем, как мистерик судорожно заскользил глазами по комнате. — Вы все-таки больны... Яд просто медленнее действует. Или защищают талисманы...— Она усмехнулась. — Довольно дурацкие предположения я строю. Так вы готовы доставить мне несколько сладких минут, пока дьяволы расправляются с армией короля? Готовы понять, что, переступив порог этого дома, лишили сопредельные земли возможности спастись? И равновесие нарушено.

— Я готов признать, что ваша мать зря пыталась спасти Титу-Авали. А вы — обыкновенная взбалмошная девчонка!

Яркое солнце било по глазам, разноцветные стекла окон отправляли на пол отражения волшебных рисунков... Неприемлемых для души внутри. Задерни шторы, требовала душа. Обними красавицу. Прижми ее к себе сладко, нежно... Ты можешь себе позволить перестать быть мистериком и графом Фаруном. Будь мной... Несколько минут!

Ослепительная вспышка отодвинула сознание на второй план. Сквозь пелену тоньше паутины мужчина увидел, что одежда СиАвали прозрачна. Что она вся соткана из запахов ландышей и лилий. Ароматы душили волю... Ароматы манили к себе. "Я знаю, кто ты! — повторил парализованный мозг. — И что тебе от этого знания? Что ты из себя представляешь? Ты потерял земли, ты потерял жену и сына, ты лишился имени, у тебя нет собственного лица, а душа... Чья теперь душа в тебе?"

— Всего лишь один поцелуй, — голос герцогини у самого уха оказался сладостным продолжением кошмара.

Виктин видел, как обнимает СиАвали, как трется щекой о ее лицо и шею, чувствовал прикосновение губ к коже. Ткань платья оказалась на ощупь почти невесомым облаком. Тонкий шелк скользил, золото вышивки шуршало голосами ангелов. Почему они несколько минут назад были врагами, если есть это манящее, дрожащее от желания тело? Запахи... Запахи... Запахи, исходящие от золотого букетика. Алые — страсть. Желтые — похоть. Синие — безволие.

Виктин принялся расстегивать многочисленные пуговицы по бокам платья, а герцогиня потянулась к одежде мужчины. Ее жар проникал в самую душу. А голова все повторяла: "Ты не должен снимать плащ". И в ответ — ты хочешь ее больше жизни, больше свободы, больше...

Мистерик открыл глаза. Он лежал поперек кровати в сгущающихся сумерках. Над головой от движения воздуха шевелился балдахин, спина ныла от царапин.

Холодно! Потому что камин едва теплится, а одежда валяется где-то за пределами видимости. Мужчина приподнялся на локтях, пытаясь вспомнить, что произошло, но поймал себя на мысли, что помнит лишь соитие. Все остальное расплылось и стало неважным. Они ругались... Они хотели что-то сказать друг другу. Важное! Главное... А главным оказался лишь кисловатый привкус тела герцогини, которая изгибалась в сильных руках, умоляла и стонала.

Виктин опустил ноги на пол и еще некоторое время сидел в прострации. Сейчас, сейчас он вспомнит главное. Мысли побежали в разные стороны, пряча секреты за улыбками гобби. И вдруг раздался голос. Он шел от темного угла с низеньким длинным диваном.

— Я думала, что вы не проснетесь до утра, — шелест ткани говорил о том, что незваный гость встал и направился к полутени, где силуэты приобретают четкость. Да-да, не узнать эту царственную осанку невозможно. А ты абсолютно наг перед ее совершенством.

В проеме между окном и кроватью профиль Клариссы выглядел черной печаткой. Она сложила руки на животе, перекинув через локоть что-то похожее на покрывало, и не шевелилась.

— Я не думала застать вас врасплох, — женщина продолжала смотреть куда-то в ночь. — Я понимаю, что вы абсолютно ни при чем. Что даже у убийц бывает сердце...

— О чем вы?

— О вашей жене и ребенке, — тихий вздох. — Но искупить вину за кровавое золото таким способом будет невозможно.

— Я не понимаю, — Виктин схватился за голову и попытался избавиться от гула голосов.

— Вы стали наемником короля по собственной воле. Решили, что зло исчерпается, если уничтожить другое зло.

— Вы подослали ко мне сестру...

В свете внезапно зажженной свечи повернувшееся к мужчине белое лицо со сверкающими глазами испугало даже больше, чем тот ребенок в дверях. В дверях... Виктин узнал! Такими же испуганными и заблудшими были эти синие васильки несколько часов назад.

— Вы узнали меня? — Губы почти не шевелились, нотки страха волнами побежали навстречу к мистерику.

— Там был храм, — сглотнул он и потянул простынь на плечи. — Моя одежда. Дайте мне мою одежду...

— Я ждала вас очень давно. — Кларисса подошла и протянула Виктину плащ, который спас его прошлой ночью, батистовую рубашку и пелиссон из черной плотной шерсти с кожаными вставками. — Вы могли потерять защиту, когда поддались на ухищрения злобного карлика.

— Вы знаете про него?

— Я знаю больше, чем вы думаете. Даже то, под чьим влиянием вы находитесь.

— Говорят, что колдовство герцогства Авали кого угодно может свести с ума, — мужчина благодарно принял одежду. — Но есть и свое личное.

— Расскажите мне про Орден. Я благодарно послушаю, почему и как вы решились стать мистериком и отправились поговорить со мной, хотя понимали, что следом в земли Авали ринуться войска. Ведь король не знает, что на самом деле Орден интересуется мной?

— Король пришел сюда по повелению братства. Я собрал людей, которые бы вывезли вас в монастырь. — Не стесняясь присутствия дамы, воин начал одеваться. Он завязал неряшливые узлы на рубашке и стянул пелиссон довольно простым поясом, неспешно одел в потемках сапоги. — Куда делась СиАвали?

— Ушла, когда вы уснули... Она не остается с мужчинами, которых выбирает. А чтобы соблазнить вас, гобби подарил моей сестре золотой букетик страсти. Правда, плащ не достался мошеннику, как он того возжелал. Но вы уходите от темы... Намеренно? — Гостья вдруг отправилась к столу и взяла с него поднос. — Я принесла вам поесть. Не доверилась слугам. Надеюсь, понимаете почему. После проникновения яда в кровь и захвата вашего тела чужой душой сложно оставаться собой! Советую не подниматься с постели и не делать резких движений. Вы слишком слабы и, кажется, еще находитесь по ту сторону зеркал. — Кларисса присела рядом с кроватью и поставила обильный ужин, состоящий из мяса, фруктов и вина, на покрывало. Виктин секунду или две мог рассматривать ту, которую считали исчадием ада. За плотными слоями белой краски сложно понять настоящую сущность, но фигура у герцогини не особо отличалась изяществом. Хоть и скрывалась эта пышность за правильно подобранными строгими нарядами: тугой воротничок венчали многочисленные кружева, на пышные рукава пошло немало материала, тугой корсет сдавил грудную клетку и живот, от чего женщина казалась тугой струной в облаках темно-синего вечера.

— Вашему самообладанию можно позавидовать, — Виктина вдруг прошиб стыд, на лбу выступили капельки пота от странного волнения. Возможно, Кларисса сидела слишком близко, слишком свободно общалась... Она вдруг взяла из дрожащих рук мистерика плащ и накинула тому на плечи.

— Не снимайте его больше. Вы не можете сопротивляться. А я уже слишком изменилась, чтобы гарантировать безопасность.

— Я готов рассказать вам об Ордене! — Внезапно решился Виктин. Он протянул к Клариссе руку, чтобы коснуться ее лица. — Тайное знание не принесло мне понимания. И думается, вы поможете разрешить мои сомнения. — На пальце остался жирный белый крем. — Почему вы скрываете знаки? Здесь все понимают их значение.

— Вы прочитали несколько строк, а теперь сделали выводы, мистерик. Глупо! Что хочет от меня Орден?

— Орден наслышан о многих чудесах... Орден спас меня от преследований гобби, вернул к жизни, заставил одуматься и признать прежнюю жизнь ошибкой.

— Вы убили свою жену... Я вижу, как безумие делает человека чудовищем, как гобби захватывают тех, кто находится рядом с вами, мистерик. А теперь я — ведьма? Чем отличается один демон от другого? Вы колдун? — Горькая насмешка жгла сердце, но Виктин не отводил взгляда от суровой правды, которая так холодно произносилась его гостьей.

— Я не называл вас так — никогда! Хотите я поклянусь...

— Чтобы солгать? Бросьте, теперь мы на разных берегах, хоть и должны были встретиться.

— Вы хотите меня убедить, что кошмар, произошедший много лет назад, висит на моих плечах? Я не убивал тех девочек! Я тогда был мальчишкой.

— Я не обвиняла вас в убийстве, но вы именно тот человек, хотя еще и не поняли до конца.

— Значит, я пришел сюда не случайно? Не зря отправился в путь?

— Мы оба начали разговаривать загадками. Проку не будет.

— Хорошо, простите, я готов рассказывать.

— Итак, что представляет из себя Орден? Что вы принесли в мой дом? — Голубые глаза блеснули, как утренние капли дождя.

— Орден...

* * *

Спасение графа Фаруна

Орден принял путника, который стучался в ворота крепости тем холодным зимним утром. Изгнанник ли или просто бродяга, но он разбудил мостового служку, свернувшегося за дверьми привратной конуры в стоге сена. Окошко в деревянных воротах открылось не сразу, а путник все стоял, прислонившись лбом к вертикальной поверхности, чтобы не упасть.

— Рыцарь короля? — Удивление сменилось скрипом и движением. Одна створка поползла в сторону, пропуская внутрь странного, окровавленного человека, что практически сразу упал на колени на каменный мосток под тяжелой аркой, разделявшей вход и внутренний двор.

— Боги, — охранник помог незнакомцу подняться и практически на себе поволок внутрь заснеженной обители. — Отец, отец, здесь человек короля! Здесь человек...

Где-то скрипнула дверь, послышались шаги. Тяжелые, быстрые. Остановились. Тишина зазвучала в ушах жужжанием и болью.

— Ранение... Я слышал о движении войск правителя на восток, но чтобы уйти так далеко от границы. — Перед глазами мелькнули серо-черные полы длинного балахона. — Неси его внутрь! Я позову брата Турина. Да поаккуратнее...

И наступила темнота, которая отправила Фаруна в сновидения. Вот последний миг бесполезной жизни. Огненный клинок вспышкой молнии коснулся шеи, а потом — хаос. Тогда он очнулся в стане врагов.

Ярко горели костры, слышались тихие песни. Ночь правила бал. Чужая речь пугала слух, но еще ужаснее было то, что Фаруна связали и бросили среди прочего, снятого с покойников, погибших в бою, хлама. О том, чтобы пошевелиться, и речи не было. А потому граф лишь застонал от боли, что жгла шею.

Странные все же далонцы. Не брезгуют обкрадывать и чужих, и своих. Тащат в плен рыцарей, а потом вешают их головы на длинных шестах у дороги, пугая королевских поданных. Вот и сейчас они захватили во временный лагерь трофеи, которые поровну разделят, прежде чем отправиться в свои дикие города. Значит ли, что сражение выиграл король?

Фарун пытался вспомнить лицо друга, но почему-то увидел чудовище с витыми рогами, сидящего на скелете коня. От этого к желудку подступила тошнота, а тело непроизвольно задергалось, привлекая внимание понурых стражей украденного добра. Те повернулись от костра и внимательно посмотрели на графа, а потом нехорошо заулыбались и заговорили на непонятном языке.

Черт! Черт! Фарун зазмеился по земле, когда несколько рук попытались схватить его. Разрисованные черным лица, одежды с чужого плеча... Смесь дворянского богатства, меха из дальних лесов и переплетения кожи на сапогах. Два далонца потащили мужчину к центру пиршества, где слышался смех и сладко пахло зажаренным мясом, и бросили к ногам человека, более походящего на бандита, чем на царя славного и воинственного рода.

— Развяжите его, — приказ отдавал изрядным количеством выпитого вина, зато нож, который освободил руки Фаруна, оказался острым и трезвым: не поранил. — Поднимите его.

Мужчина оказался на ногах. Он вытащил кляп изо рта и огляделся, как хищник, окруженный стаей волков, что бросили прежнее веселье и теперь ждут команды наброситься. Сколько молодых, сильных, смелых воинов. Какие странные одежды на женщинах: туго заплетены волосы, платья свободные, чаще всего мужские, защищенные короткими кольчугами, тугие пояса, мечи, ножи в сапогах.

— Ты понимаешь меня? — Легкий акцент говорящего вновь привлек графа, чье внимание рассеялось по врагам туманным ореолом.

— Да, — разговаривать было больно, но мужчина пересилил себя и непроизвольно провел по шее. Шрам — узловатый, горящий, как сам ад.

— Кто ты такой? — Внимательный взгляд седого, бородатого варвара прозвучал и завис ожиданием по лагерю. Все глаза смотрели на Фаруна. Все ждали ответа. И граф не знал, что ответить. Он впервые боялся сказать.

— Он не скажет, — девица в красном кафтане с меховой оторочкой вынырнула из-за костра и стала приближаться к пленнику с улыбкой убийцы. — Он украл лицо! Он украл лицо твоего сына, великий.

Фарун оторопел...

— Кто ты? — Повторил старый воин.

— Я не понимаю вопроса, — мужчина попытался уйти от напористого взгляда наглой девки, которая обошла его и теперь стояла, отставив ножку.

— Ты из армии короля Артига и его мерзкого отпрыска... Так как твое имя?

— Я Фарун...

— Вот видишь! — Нахалка внезапно со всего размаху ударила ногой в живот пленнику, и тот упал на землю. — Это демон! Он украл лицо! — Сапог встал на горло графу, заставляя его закашляться. А царь сделал знак, чтобы мерзавка отошла и что-то приказал одному из склонившихся бородатых далонцев.

— Хочу быть уверен, что ты понимаешь, что говоришь, — сказал он. — Вставай!

Фарун поднялся на колени. Он слышал шум за пределами собрания, слышал, как переговариваются высшие чины среди врагов, которых можно было выделить по лучшим нарядам и большему количеству украшений. Ожидание затянулось ненадолго.

От шатра сверкнуло и покатилось огромное золоченое блюдо. Оно резало землю, гудело и наконец оказалось перед пленником, который заглянул в гладкое, практически без изъянов, отражение и истошно закричал. На него смотрело лицо молодого мужчины с пшеничными волосами и светло-зелеными глазами, но тело — чье это было тело? Испачканное грязью и кровью одеяние уже лишилось защитных лат, но красная расшитая рубашка с налокотниками — несомненно c его плеча.

— Болезнь проникнет и на наши земли, отец! — Это быстро и громко заговорила та самая девчонка. — Посмотри, кто вернулся с битвы? посмотри, что осталось от моего брата? Дьяволы королевства стали наглее и теперь решили поживиться нашими душами.

— Замолчи! — Седой воин нахмурился. — Пусть объяснится сам.

Граф не нашелся, что сказать. Он хотел бежать прочь, скрыться от страхов в какой-нибудь обители. Понять, почему судьба так зло шутит над жизнью. Лишила всего, измывается!

— Гобби, — мужчина пошатнулся и застонал. — Я не виноват. Я не знаю, что произошло, но это сделали гобби!

Далонцы, конечно, слышали про каменный народец. И возможно, встречались с ним не раз, потому что многие повскакивали с мест и, наверное, даже протрезвели. Было ли признание оправданием для пленника? Нет, скорее наоборот. Приговор Фарун расслышал уже сквозь пелену изменившегося сознания. Остальное он почти не помнил.

Это случилось практически сразу — бес вселился в затравленного зверя, заставил его подскочить и выхватить из ножен одного из далонцев меч. И практически сразу наглая девчонка упала с перерезанным горлом, а потом последовала очередь и других варваров. То ли время для них стало киселем, через который сложно продраться, то ли Фарун двигался слишком быстро... Но резня вышла мерзкая.

А потом граф бежал сам не зная куда. Ночь или день — не имело значения. И вот финал. Над ним склонилось незнакомое лицо монаха, провело губкой по горящему лбу, утешительно ободрило кивком и улыбнулось.

— Как хорошо, что вы очнулись, мистерик Виктин!

— Кто вы?

— Отец отправил меня следить за здоровьем нового брата. Я — брат Турин. Всего лишь брат Турин — ваш исповедник... Успокойтесь! Успокойтесь, здесь нет врагов и злых духов.

— Дайте мне зеркало, умоляю, — Фарун вскочил и заметался по крохотной келье, дернулся в дверь, но та оказалась наглухо закрыта.

— Успокойтесь, брат! Отец сказал, что вы больше не должны видеть своего лица. Лицо не имеет никакого значения. Мы поможем вам! Вы избавитесь от страхов, вы найдете себя. Послушайтесь меня, брат...

13

Фаруну тяжело было пережить эти несколько недель в заключении не потому, что безумие звало в дорогу, а потому что только теперь, запертый и оставшийся в обществе тени, граф смог разделить реальность и вымысел. И наконец вспомнил. Он вспомнил, как превратился в бездушную тварь. Как перестал быть человеком.

Сначала земли, подаренные королем, ничем не выдавали таившегося в них зла. Но молодому правителю хотелось расширить пастбища и поля, построить новые храмы и возвеличить имя, которое недавно стояло одним из первых в списках друзей могущественного завоевателя и освободителя. И молодой приемник земель начал рубить леса. Он не управлял из нового каменного дома неподалеку от строящегося на холме замка, сидя в теплом кресле, а работал наравне с васаллами, которые пришли вместе с графом в эти дикие места после последней изнурительной войны. Вместе с остальными рубил и таскал, как муравей, бревна. Таскал и рубил — и снова, и снова, и снова... Лишь изредка Фаруну удавалось отдохнуть, перекусить и поспать. Казалось, чтобы успеть к зиме, следует вообще не присаживаться ни на секунду. И мужчина не спал.

Падая от усталости и воодушевления, поднимаясь вновь, шел недавний победитель вперед в безумном желании покорить подаренные края и сделать их пригодными для обитания. Пока на пути несчастных слуг и самого хозяина не встали болота.

Гнилые деревья, зеленая ухающая бесконечность и упрямство — вот сочетания, которые толкают на безумства. Осушить топи, посадить сады, построить храмы, возвести города...

Фарун шел по дощатым настилам между небольшими островками, на которых работники построили постовые домики. По ним ориентировались вечером и в них хранили основной инструмент для отвода воды. Сгущались сумерки. Шумело над головой беспокойное небо, собравшееся плакать. Кричали в глубине чащи ночные духи, выползающие на посеребренную сном траву. В теле томилась усталость, и мужчина не поднимал глаз, воспринимая путь, как часть самого себя. Его ждали в доме с богатым ужином, но где уж там наедаться, когда дело стоит, а лес не поддается ни на уговоры, ни на ухищрения и продолжает сопротивляться, словно разумное существо. Всполох. Еще. Граф поднял голову от пути и посмотрел в сторону ночи. Там, где недавно деревья умирали и смеялись над потугами людей, мелькал камень. Его окружал туман и вода. Его плоская поверхность то алела, то золотилась. Его суть манила... А письмена не отпускали.

"В том лесу, где нет утра, где жизнь заканчивается, не найти тебе выхода к людям. Если люди еще существуют, загляни в сердце. Загляни в свое сердце, и тогда ты поймешь, что ошибся".

Несколько шагов прочь от настила по зелено-белому мху, и вот ноги Фаруна погрузились по щиколотку в черную воду. Он пытался напрячь зрение, слыша голос в голове. Он не боялся тихого шепота, но терял деревянную дорогу с каждым шагом в болото. Рука потянула ствол молодого деревца, вырвала его с корнем из земли. Проверить, нет ли трясины? Что это? Что же это такое?

Мужчина покачнулся и вдруг перешагнул через пространство прямо на пологий берег, и тотчас на него закапал холодный однообразный дождь, а далекие голоса людей стихли и превратились лишь в шепот деревьев.

Камень — бесконечный, горячий, символично округлый, словно палец, указывал вверх и не скрывал больше секретов. Знаки!

Граф дрожащими пальцами коснулся холодной поверхности, но свечение, исходящее от выбитых строчек или столбцов, не прекратилось. И из темных лунок и округлостей начало сочится сверкающей лавой золото. Падать на траву драгоценные камни.

Фарун отступил назад. Фарун в прозрачном, дрожащем холодном воздухе созерцал, как прямо перед ним, прямо за камнем, из ничего вырастает храм. Темные своды перетекали из отражения болота и превращались сначала в кристаллы, а затем темнели и приобретали формы камней. Первым выстроился остов округлой формы, за ним — колоннада второго этажа с длинными прорезями окон, из которых лилась тихая музыка, затем — витками пополз третий сужающийся к небу третий этаж и засверкала практически зависшая в воздухе на тонкой ножке совершенно круглая маковка.

Графу стало плохо. Он физически не мог пошевелиться. Упал на колени, оперевшись на ладони, и часто задышал, пытаясь преодолеть тошноту. Драгоценные камни под руками резали кожу, колени погружались в теплую, совершенно живую землю. И земля притягивала все ближе, предвещая сладчайший из снов. Сопротивляясь наваждению, Фарун пополз прочь от острова, но то ли не двигался вовсе, то ли попал в какой-то водоворот — его словно безвольную скотину тянуло в обратную сторону.

Ползком, почти не помня себя, невольный и настырный строитель поднялся по красным, с драгоценными вкраплениями ступенькам, подтянулся к полуоткрытым дверям из огненного металла и прямо-таки въехал внутрь древнего святилища. Его сердце вырывалось из груди, раны, оставшиеся после сражений, набухли и стали сочиться кровью, пропитывая одежду.

— Ты, сумасшедший! -Громко крикнул кто-то от входа. — Оглянись!

Фаруну, попавшему в дрожащее желе, трудно было обернуться, но он преодолел сопротивление и взглянул туда, где сумерки еще не обрели полной силы. На пороге толпились они — пожиратели душ. Мерзкие гобби, чьих имен граф еще не знал.

— Мы поможем тебе, мы вытянем тебя отсюда. Иди на голос. Иди к нам! Иди... — Позвали твари. — Иначе ты уже никогда не вернешься назад. Человек, сделай к нам несколько шагов. Шаги — это такое движение ног.

Граф поколебался. Существа, что звали из храма, были не более приятными, чем нутро этого магического строения. Сейчас над головой возник купол, сквозь который ночные светила превращали обычные пустые стены в немыслимые рисунки, двигающиеся или неподвижные. Один из всадников-теней, с иступленным лицом и сворой псов, медленно приближался к мужчине. Но призраком ли он был, уверенности у незваного узника не прибавлялось. Его мотало и тревожило каждое движение: руки притянуло кверху и скрутило невидимой веревкой, ноги обволокло горячим воском. Но страха как такового, так и не наступило. Точно что-то или кто-то проник в кожу безволием...

Фарун прижался лицом к решетке кельи и выглянул в пустой двор, где снежинки уже как полчаса вершили танец падения. Вечерний колокольный звон отдавался в ушах теперь безболезненно, а недавняя война отошла на второй план перед божественным явлением душе истинного — граф перестал быть собой по чьей-то коварной задумке.

Если у тебя украли жизнь, не спеши искать виновных. Виновник, наверняка, ты сам.

Мужчина опустился на колени и начал молиться — белому снегу за окном. Тишине. Умершим жене и сыну. Крови на своих руках. Ни одна вода не смоет алую, липкую жидкость с кожи. Ни один подвиг не искупит вины. Ты убил их в то утро, а потом не захотел сам себе признаваться. Заколол во сне любимую, свернул шею ребенку. Завернул их в брачную простыню и потащил через дом на улицу в полной темноте. Почему ты так поступил? Почему ты убил тех, кого безумно любил?

Фарун закричал! Он кричал так всегда, когда видел хлопья, скользящие с неба к холодной земле. И упал на узкую кровать, чтобы от холода перестать чувствовать что-либо вообще.

— Вы можете выйти, брат Виктин! — Это в дверь заглянул уже знакомый Турин, открыто улыбнулся, выводя мужчину из ледяного забытья. — Пойдемте! Я помогу вам найти трапезную. После нанесенного вам ранения следует хорошо питаться...

— Почему вы столько времени держали меня здесь? Как я сюда попал? — Граф принял твердую руку брата и, поддерживаемый им, впервые вышел в низенький коридор, за которым начиналась колоннада во внутреннем дворе.

— Одержимость... — В темных болотных глазах Турина лицо Фаруна пугало полным несовпадением с прежней внешностью. — Постойте, воздух будет полезен вашим легким.

— Я и так целыми днями дышу лишь холодом... — Мужчина запнулся от боли в горле, которое священный тюремщик еще несколько дней назад туго перебинтовал. — Я ранен? Я был в плену? Что со мной случилось? — Шепот, казалось, не подчиняется разуму и сам задает вопросы. — Почему в голове мальчишки остался только я, а не его сознание?

— Успокойтесь, Виктин! Посмотрите на равнодушие снега, на призрачность сущего, на бесконечность небес, под которыми вы родились. Вопросы — пустое. Никто не ответит вам. Никто не знает правды. Никто не приходит, чтобы узнать. Все здесь лишь для того, чтобы умереть.

— Я добрался до обители сам, я помню, — Фарун задрожал от холода. — Отведите меня обратно в келью. Я не могу пока быть с людьми.

Турин понимающе кивнул:

— Это пройдет, брат. Это скоро пройдет. И вы узнаете, что нашли друзей и наставников здесь. Поймете, что надежда существует. Что и после смерти жизнь продолжается.

* * *

Воспоминания Клариссы о Секире

Обычно сомнения быстро вырастают на благодатной почве... Но если сомнения приправлены любовью, тогда не счесть числа оглядкам и упрекам, которыми любая женщина одаривает своего кавалера. Кларисса, не ведавшая доселе никакой страсти, отдавшаяся Секире как единственному мужчине во вселенной, внезапно усомнилась в его честности и открытости в тот миг, когда коварное дерево предупредило об обмане на развилке последней дороги, ведущей к мнимой надежде. Глупость доверять растениям. Глупо верить тому, что шепчет тебе в минуты одиночества ветер. Все это — послания беспочвенные, мятежные, сорящие семена гордости в сердце. Но есть иные, что снисходят вопросами из тех миров, кои никогда не достигнуть в реальности. И дерево было таковым.

Задаваться внутренними вопросами — одно дело, а слышать их от тени — другое.

— Почему ты так смотришь на меня? — Секира наклонился в седле и практически прижался губами к уху женщины, опалив жарким дыханием сердце. — Мы уже почти на месте, и тебе не о чем беспокоиться.

— Твои друзья отстали от нас. Они боятся моего темного шлейфа? — Герцогиня с интересом, словно впервые, разглядывала рыцаря Арли. У него здоровые зубы, чистая кожа, густые волосы, руки всегда чисты... Он не любит грязной одежды и умеет красиво говорить. Он дерется, как настоящий дворянин, а не самоучка-плебей. Он — страшный выдумщик и одновременно твердый в убеждениях. Он часто цитирует книги, хотя утверждает, что все время проводил в бесконечных схватках. Его лицо мужественно и одновременно утонченно. Не так, что-то не складывается в самом деле.

— Друзья дали нам возможность разобраться между собой. Я попросил, — Секира улыбнулся настолько обескураживающе, что вызвал новый прилив нежности у раззадоренной и совершенно потерянной после города Клариссы. Не может быть, чтобы этот лучезарный человек обманул! Какой ему прок?

— Что не так? — Спросил мужчина.

— Не так, все не так... — хмуро заметила спутница. — Но спрашивать тебя я не стану, пока ты сам не захочешь признаться.

— Для этого, по крайней мере, необходимо догадываться в чем...

— Например, рассказать о "смешной" лавке, — вздрогнула и покрылась мурашками Кларисса, не впервые почувствовав приближающуюся от горизонта пустоту — такую же, какая бывала у нее внутри.

— Почему ты спросила? Что ты имела в виду? — Зеленые глаза прищурились, щеки непривычно вспыхнули и погасли, точно две звезды.

— Ты утверждал, что это место находится на прибрежных, граничных землях. Существует лишь один порт, до которого можно довольно легко от столицы — Дальняя Олива. Там чаще всего останавливаются корабли варваров и пиратские судна. Там практически нет охраны и власть короля слабее, чем где-либо.

— Ты намекаешь, что я так и остался разбойником?

— Довольно поверхностное утверждение, Арли... Я думаю, что ты меня обманул. — Кларисса потянула на себя узду и остановила лошадь, Секира тоже остановился и сделал друзьям знак рукой не приближаться.

Его новое вооружение отличалось особым изяществом и непривычным шиком: темно-синий акетон с рукавами, окаймленными золотой вышивкой, скрывался под чешуйчатым доспехом, голову и шею прикрывала бармица, а шлем болтался за плечом на кожаных шнурах, перевязь была подобрана в цвет с нижней одеждой. Наруч и понож отливали золотом и охрой.

Молодой вороной жеребец воина недовольно забил копытом, раскидывая мелкие камни в стороны. Богатая сбрую животного украшали красные и золотые кисти, попона отливала огнем, а на седле виднелся герб, который женщине не удалось разгадать ни под деревом, ни тогда, когда Секира переодевался.

— Значит между нами до сих пор нет понимания? Печально, что ты мне не веришь? В чем ты подозреваешь несчастного изгнанника?

— Как ты проник в город, полный охраны? Что на самом деле из себя представляет "смешная" лавка? Кто ты?

Кларисса не собиралась более хранить внутри сомнения и вылила их эмоционально на голову изумленного спутника, который так стремится добраться до таинственного леса, в котором скрываются настоящие сокровища. Или этот поход преследует другую цель?

— Вероятно, в городе случилось что-то необычное?.. — Догадка отразилась в уголках губ мужчины извилистыми змейками. — Что-то, испугавшее тебя? — Он пытался заглянуть под черное покрывало, но лицо герцогини оставалось доступным только ей одной.

— Столица не встретила тебя, как висельника... Ты не тот, за кого себя выдаешь. Я доверяю чудовищам, что следуют за нами.

— А ты скажешь мне, кто ты? — Секира покосился на спутников, что мялись в ста шагах от них.

— Не надо большого ума, чтобы понять, как отличаюсь я от остальных людей. Меня называют в народе черной девой. Меня обвиняют в смерти и разрушении. Я — предвестник чумы и несчастий. — Слеза покатилась по щеке несчастной женщины, рисуя борозду на гриме, стершем ее истинную сущность. — Я не прячусь от истины, как это делаешь ты, Арли.

— Духи здорово прочищают разум. Направляют тебя. — Задумчивость и сомнение мешали мужчине признаться. Его улыбка блуждала по лицу дурными предзнаменованиями. — Если ты узнаешь, то будешь ненавидеть меня... Все ненавидят меня...

— Кроме тех, кто сейчас готов последовать за господином на верную гибель. Ведь они именно так думают?

— Да.

— Вы не наемник!

— Судьба распорядилась по-своему... — Рука потянулась к мечу, но женщина не испугалась грозного вида любимого, а только глубоко вздохнула. — Мы снова перестали быть близки?

— И насыщаемся недоверием, пока вы юлите от правды.

— Хорошо, — плечи рыцаря опустились, придав его бравости нотку раскаяния. — Я скажу тебе все. Но вряд ли мне простят небеса... Ты видела когда-нибудь поселения далонцев...

— Никогда, есть лишь смутные описания из книг. Они — варвары! Поклонники множества божеств, кровосмесители и отступники от миропорядка...

— Я один из них. Их будущий правитель. Изгнанник, потому что предал веру, свою власть и перешел на сторону короля.

— Ты царь варваров? Царь темных племен, что обитают на востоке?

— Нет, всего лишь один из наследников... Возомнивший себя посланником божьим, бросивший родных, помешавшийся изгой. — Секира попытался оставаться веселым. — Все изменила лавка! Проклятая лавка...

Тревога отразилась в самом центре зрачков мужчины, выжидающего реакции. Он не шелохнулся в седле, а солнце над двумя путешественниками расплескало множившиеся и сплетавшиеся в перекати-поле вопросы. Кларисса смотрела на рыцаря, но не на дикаря. Перья развевались на шлеме, болтавшемся за спиной, придавая Секире вид ангела возмездия. Тяжелый металл прикрывал лоб и сужал лицо... Правитель? Правитель... Горечь захватила рот и потекла в утробу змеиной рекой. Ты правитель — да! Гордый, как с картины... Но не правитель варваров! Губы зашевелились, скрывая тайну догадки и смутились. Никто не задержал в столице изменника, потому что измена — плод твоей фантазии! Яркой и бесшабашной! И на самом деле ты всегда носил личину величия.

— Поедем? — Мужчина просительно протянул руку, опережая очередные возражения и требования. — Спроси обо всем потом! Прошу... Я расплачусь с тобой и никогда не дам тебя в обиду. Я никому не дам тебя в обиду! Обещаю.

— Даже королю? — Ирония и намек прозвучали в уловке Клариссы.

— Даже королю, если его обманет зрение и наклевещут злые языки, — кивнул понимающе Секира.

Поля тянулись однообразным золотом, исключительность им придавали лишь зеленая сорная трава, белые ромашки и васильки, что захватили небольшие островки у оросительных канав, и редкие постройки, чаще всего абсолютно заброшенные. Небо стояло синее, равнодушное.

Всадники позади смеялись и переговаривались, а двое впереди молчали, угрюмо глядя на черные леса, что росли на горизонте стеной молчания. Кларисса думала, а Секира повесил нос и, казалось, практически дремал.

— Смотрите! — Это подал голос собутыльник, еще каких-то полдня назад висевший в проеме окна харчевни, и пришпорил лошадь, чтобы догнать своего господина. — Секира! Секира, проснись! — кожаная перчатка начала трепать расслабленное плечо.

Герцогиня изумленно открыла рот.

— Что? Что ты орешь, Иша? Черт! — Мужчина чуть не подпрыгнул в седле, а его друг разразился довольным смехом.

— Спишь? Смотри, свою шкуру не проспи! — И кудрявый Иша ткнул в горизонт указательным пальцем. На его покрытых щербинами лице отразилось недовольство. — Мы почти прибыли. Не ждали, не гадали, а оказалось, что ехать не так долго!

— Что-то резко захотелось на привал, — вставил толстяк, которого все называли Оторвой. Он появился с правой стороны от Секиры, как настоящий символ силы и здоровья. Начал расстегивать плотно сидящий кожаный жилет, под которым была привязана практически идеальная по форме железная пластина. — Мы должны увериться, что не прибудем на место к ночи. Если они почуют наш запах, то дело провальное!

— Ветер играет сегодня не на нас! — Подтвердил другой из наемников.

— Когда вы увидели? — Секира приподнялся и всмотрелся в движения на краю леса. Его алые перья за спиной подпрыгнули, плащ, защищающий доспехи от влаги, колыхнулся тяжело и устало.

Тысячи черных силуэтов подпрыгивали, плясали, то появляясь, то испаряясь в лучах заходящего солнца. Мышиная возня...

Боль в затылке ударила Клариссу.

— Свернем туда, — потребовала она, и все посмотрели на старую, покосившуюся мельницу, у которой уже оторвало одно из крыльев.

— Это же Чертова мельница! — Возмутился белобрысый громила Агат вместе с Ишей.

— Там вы будете в безопасности, — герцогиня кивнула Секире, который ни мгновения не сомневался в решении своей спутницы.

— Если Титу-Авали сказала, значит мы так и поступим. Хуже будет, если враги заметят свет среди поля. А мельница около воды... Свернем.

Всадники съехали с дороги и нестройным рядом двинулись по поспевающей пшенице. Первым ехал Секира, следом за ним — Кларисса. Остальные следовали за главными участниками похода в совершенном молчании.

Мельница росла на глазах. Сперва стали различимы покосившаяся крыша и черная плесень, которая ползла по стенам, затем — появилось колесо с черепками, лестница, ведущая сразу на второй этаж, и забор, на котором болтались погнившие мешки и старые глиняные горшки. Двор был заброшен: кругом валялись лишь оставленные, и явно в спешке, старые месила, несколько деревянных бочек, телега без колеса и прислоненный к строению погнивший стог сена.

— Я в мельницу не пойду, — сразу заявил Иша, спрыгивая на землю и оглядываясь. — Сначала надо осмотреться... — Он перемахнул через забор и тихо подкрался к углу, затем исчез на какое-то время и снова вынырнул — только уже с другой стороны двора, из-за небольшой пристройки, служившей для содержания скотины. — Никого! Можете спешиться...

Кларисса, что ввела свою лошадь во двор последней, и видела, как зажаты ее спутники, сама поднялась по лестнице к входу. Распахнула болтливую скрипучую дверь и заглянула в уютный полумрак, от которого исходил запах хлеба и молока. Свет проникал через небольшие окна, освещая длинный коридор и большую рабочую комнату с движущим и перемалывающим механизмом.

— Не бойтесь, — герцогиня переступила через порог и выдохнула. Те несколько мгновений, что она оставалась одна, внутренности мельницы напряглись и заговорили голосами мелких бесов. Они ринулись навстречу хозяйке, а не к жертве, удивились ее защите и схлынули в ничто. Остался лишь привкус во рту. Привкус, который всегда настигал женщину при поползновениях тварей проникнуть внутрь. Нет, сегодня рядом ОН! И он следит за всеми вами... За чудовищами и духами прошлых времен.

Несколько шагов дались с трудом. На подоле появилась белая мучная пыль...

— Похоже, выбор был не велик. — Это раздался шепот Секиры. — Или Чертова мельница, или сражение без правил. Я выбираю первое...

14

Кларисса смотрела в крохотное окошко мельницы в то время, как над полями зажигался купол бесконечности и стихал безумный день после долгой скачки. Спутники Секиры разожгли, небольшую, найденную на нижнем, тупиковом этаже, небольшую печь и достали из походных мешков снедь: бутылки с вином (все им мало!), круглые булки, мясо и сыр, молодые стрелки чеснока — видимо, чтобы отгонять злых обитателей, возлюбивших хлеб. Герцогиня и ее спутник не остались с голодными вояками, а поднялись наверх, но даже отсюда, из работной комнаты, слышали приглушенный разговор о плохом выборе для ночлега и довольно неприятные смешки. Кларисса старалась не обращать внимания на изредка звучавшее и свое имя, и прозвище Арли, что теперь стоял у самого края — там, где механизм переходил в деревянную борозду для высыпания муки, и разглядывал большие рычаги.

Женщина вспоминала сегодняшнее утро: стражей у ворот, которые беспрепятственно впустили в столицу одинокую нищенку, полупустые улицы с запахом плесени и разложения, людей, что слонялись туда-сюда без дела, совершенно безразличную гвардию на ярмарке... Потом — пышную процессию короля! И вдруг вздрогнула и поняла — все перед глазами. Город уже давно заражен чумой. Не она принесла смерть. Не ее вина, что черный дым вился над людьми, как бы не хотели приписать Клариссе чужие преступления. Вот почему Секира не желал останавливаться во многих деревнях, избегал придорожных харчевен. Потому что он знал. И понимал опасность.

Кто же тогда устроил для одной зрительницы на площади показательные выступления? Кому нужно доказать свое превосходство над обстоятельствами? Сжав до боли губы между зубами, женщина издала тихий стон и судорожно стиснула пальцы.

— Ты еще не набрался смелости, мой лживый повелитель? — Герцогиня не хотела видеть лица Секиры, но слышала, что он зашевелился и резко зашагал из стороны в сторону после прозвучавшего вопроса.

— Почему именно сейчас? Что за необходимость... Дай мне попробовать, и я все сделаю для тебя... — Бормотание слилось со скрипом внезапно заработавшего механизма: колесо дернулось и медленно поползло по кругу, неся в черпаках воду. Одновременно с первыми скрипами внизу замолчали. Послышался топот, и в квадрате пола появились один за другим недавние трактирные собутыльники, побросавшие ужин и мешки.

Они выскакивали с явным намерением обороняться. Иша даже меч обнажил, несмотря на то что остался лишь в простой расстегнутой рубахе и чуть великоватых кожаных штанах. А Оторва и вовсе собирался пульнуть в мистического неприятеля неизвестно откуда взятый полыхающий шар.

— Что здесь происходит? Вы целы, господин?

— Цел! — Довольно холодно заявил Секира, цедя сквозь зубы: — Вы поосторожней с огнем. Хотите все спалить и привлечь внимание карликов? Дым еще можно принять за проделки бесов, а вот огонь их тучами сюда нагонит.

— Простите, сиятельный, — Оторва сунул полыхающий шар в ближайший чан с водой, которая запузырилась и через мгновенье погасла, оставив лишь запах паленого масла. Легкое замешательство, взгляды друг на друга да на Клариссу завершили разбирательство, и это окончательно утвердило зло-путешественницу в подозрениях.

— Мы извиняемся. — Белобрысый громила по прозвищу Агат, настоящего имени которого никак не запомнить, комично поклонился, пнул Ишу под бок, подталкивая к лестнице вниз. — Если что увидите поблизости, кричите.

Секира повелительно кивнул. И откуда только что берется!

— Опять будешь мучить? — Едва друзья скрылись в уютном убежище, мужчина снизошел до негодования. Провел рукой по взлохмаченным волосам, оправил дорогую одежду. — Копать ты мастерица!

Кларисса не шевелилась. Очевидно. Насколько очевидно и насколько банально.

— Ты король?

— Звучит как утверждение, — мошенник резко направился к герцогине, поднял ту на ноги и закинул длинную узорчатую вуаль на голову. — Я не знал, что встречу не врага — тебя... У меня не было выбора. Государство охвачено чумой! Нас одолевают на границах варвары, погибают целые деревни... А сейчас... Сейчас силы стали вообще неравны. Существа злобные... Существа без жалости... Похожие на тварей в твоем герцогстве. Зараза расползается слишком быстро. Уже нет никаких различий, в каком месте погибать.

Сильные руки сжали плечи Клариссы, принося в них боль и слабость.

— Я врал в голове даже себе, потому что твари твоих земель умеют читать мысли. Потому что им наплевать на людей. Потому что всем наплевать, каким образом повернется завтра.

— А тебе нет? — Женщина недоверчиво отодвинулась. — Разве тебе приятно общаться с исчадием, с жертвой, которую ты сам проклял и приказал уничтожить?

— Прости, — Секира опустил голову. — Теперь я готов встать на колени, чтобы ты помогла мне.

— Ты уже знаешь ответ, не за чем юродствовать.

— Значит ли праведный гнев, что меня до сих пор любят? Значит ли это, что я буду прощен?

Кларисса молчала. Дрожала, как натянутая тетива, и от гнева, и от тихой страсти, заглушить которую не способен даже обман бесстыжего лгуна. Беспокойство улеглось, но взамен ему пришло другое, гложущее безумие: когда Секира получит помощь, как он поступит с ней самой?

Даже теперь, попавшая в объятия воина, как в западню, женщина дрожала от пропасти, что за несколько секунд разделила двух верных путешественников. Страх не наказания и публичной казни, как решено покровителем от самих небес, а неотвратимой, приближающейся потери заглушал тоску и по свободе, и по укороченной приказом жизни.

Кларисса прекрасно сознавала, что разговор и объяснения заводят в тупик. Одно дело ждать милости от отвергнутого странника, а другое — от короля. Даже если его толкнул на союз сам Бог мертвых.

Вот он стоит сейчас — смелый, бессердечный, глядит в сторону оскорбленным волком, синие переливы и золотые искры на воротнике дорого платья замерли, как затихает зимняя ночь, не способная согреть. Густые тени упали на лоб и глаза, а в сжатых пальцах сосредоточились все печали, что пережил несчастный, облеченный во власть: гибель друзей в разрушительных войнах, голод бесконечной зимы, а теперь болезнь, уносящая и врагов, и близких.

— Кто прячется в лесу, и что ты хочешь? — Герцогиня медленно провела по волосам Секиры, отводя их в сторону, и постаралась разгадать зверя в человеке, но перед ней, как и прежде, стоял всего лишь жалкий вояка.

— Проклятые твари, горные карлики...

— Мы продолжаем придерживаться легенды о кладе? Почему такое упрямство?

— Есть вещи, которые женщинам лучше не знать...

— Уверен? Ты две минуты назад рассказывал какие-то бредовые страхи... — Кларисса закачала головой. — Когда ты давал приказ о казни и обвинил меня в смерти деревенских девочек, ты знал, что со мной произошло?..

— Эту историю записали во всех летописях — везде по-разному. Ты — предвестник чумы, несчастий, — Секира начал целовать нежные пальцы герцогини и обнял ее как последнюю надежду. — Я слышал от монахов, что одержимость заставила тебя вселять в людей дьяволов. Сначала они теряли душу, а потом становились монстрами.

— Горные карлики тоже мое творение?

— Прости меня, — раскаяние вылилось на Клариссу оглушающими поцелуями. — Я на самом деле ничего о тебе не знаю. Ничего не знаю о том, что произошло с детьми... и с тобой. Расследование зашло в тупик, его вели еще при моем отце. Церковь и мистериканство прикрыли процесс и наказали убить жертву ритуала, чтобы прекратить несчастья. Ты должна понимать, что их вердикт производил впечатление.

— Я не читала выводов следователей. Но знаю, что сама моя жизнь есть процесс вовлечения в игру. И все — часть ужаса, происходящего лишь внутри.

— Церковники дали ясно понять, что дальнейшая твоя жизнь повлечет смерть и разрушения. Они не сказали твоей матери, что нашли убийцу, но ты знаешь — убийцу поймали рядом с трупами.

Глухое отчаяние заполнило мельницу. Стены зашевелились и начали набираться сил. Первый силуэт пополз от балок потолка и повис на тонкой нити паутины. Его очертания напоминали крылатую мышь, но намного крупнее. Острые рога и когти тенью коснулись горла Секиры, не причиняя тому боли, но вызывая его парализацию. Глаза короля закрылись, а тело начало вибрировать и качаться на шатких досках. Руки опали вдоль безвольного туловища. Кто-то не хотел, чтобы Кларисса узнала правду.

Шипение. Скользящее, извилистое, приближающееся... Оно не заставило женщину сдвинуться с места и побежать. Она только опустилась на колени перед любимым и закрыла глаза, чтобы помолиться богу. Не прося, не жалуясь, не ища спасения. Если сейчас прогнать тайных владельцев Чертовой мельницы, то они поднимут шум, а шум привлечет карликов из леса: и Секира погибнет, и его товарищи канут в никуда. Ничего, ты потерпишь, сколько раз ты подвергалась пыткам и боли! Сколько раз жадные, уродливые изгнанные из всех вселенных существа приходили получить от тебя частичку Бога мертвых.

Кровь закапала с потолка на черное платье, оставляя на ткани чернильные разводы. Несколько капелек упали на щеки и покатились к шее герцогини, но та не посмела шевельнуться.

— Гостья с западной земли, здравствуй, — вкрадчивый голос хозяина лег на согбенные плечи. Вдавил в один временной промежуток. — Зачем ты пришла сюда? Разве мало герцогине одной обители, раз она повела свои войска в древние леса?

— Прими мой дар, и ты уверишься, что я не враг, — бледные губы стерпели и не закричали от крепких тисков, готовых сломать ребра.

— Дар, который открывает мне дверь в этот мир? Зачем мне он? Я знаю, что ты даришь другое наслаждение. Все боги и ангелы, такие как я, хотели бы заглянуть внутрь тебя. — Огненное жало поползло по трепещущим складкам, разрезало их вдоль и распахнуло тяжело вздымающуюся грудь. Запахло паленой кожей, но и теперь Кларисса не сдвинулась с места. — Кто пришел в мой дом еще? Почему я их не вижу? Почему ты их защищаешь?

— Я абсолютно одна.

— Не следует обманывать бедного духа. Посмотри, посмотри мне в глаза. — Его требовательные щупальца подняли веки схваченной и оплетенной путешественницы, и тотчас пламя опалило мир. Сияние — вот как называется ад. Не капли спасительного дождя, не ветры пустынь, не обжигающий холод горных вершин. Сияние, приносящее погибель. Жало проникновения резким разрядом пронзило плоть, горячим сгустком потекло через вены, и все это время Кларисса смотрела в лицо настоящему ужасу — в длинный переход, по которому ползло бесформенно нечто нового мучителя. Ты должна выстоять. Должна не предать... Должна во имя Бога, во имя имени его. Воистину есть пределы... Есть силы извергнуть исчадие потустороннее прочь... Балки пошли в пляс, сотни крылатых мелких божков оторвались от стен и потолка, словно мотыльки, полетев навстречу яркому солнцу мельничного повелителя. Они походили на больших молей, у которых помимо прозрачного тельца и крылышек больше ничего нет. Несколько тварей сгорели сразу, а остальные ринулись по переходу в иную реальность с гомоном и воплями. А Кларисса так и не закричала.

— Вы проснулись, господин? Боже! Что здесь произошло? — Голоса железными молотками отозвались в глубинах сознания.

В бледных сливочных остатках тумана рассвет окрашивал желтоватыми сумерками работную комнату, посреди которой лежал Секира на коленях дремлющей сидя герцогини. Она склонилась над неподвижным телом мужчины, уронила голову на грудь, но продолжала поддерживать спящего, как обыкновенного ребенка. Мучная пыль в смеси с кровью и пухом облепила обоих. По полу растеклось темно-бурое пятно недавнего кровотечения, исходящего сверху — через доски.

— Почему мы ничего не услышали? Раскачай их...

— Почему я? Сам давай... — Спор проникал через горячее сияние, что продолжало удерживать герцогиню. Казалось, что она видит смельчаков-наемников через кривое зеркало, покрытое тончайшей паутиной времени: стариков в доспехах — с узловатыми худыми руками, изможденными лицами, ссутуленными и еле волочащими дорого доставшееся в боях и схватках вооружение.

— Они слиплись... Посмотри на эти перья, на эту кровь... Похоже на проклятье! Так клеймят ведьм...

— Они спят?

— Кажется, нет. Они застыли, — голос прозвучал совсем рядом. И тут Секира зашевелился, потянув и Клариссу из забытья.

— Черт! Черт! Черт! — Мужчина через силу поднялся, начал отряхиваться от пыли и перьев и подхватил под локти герцогиню, как куклу, чтобы совершенно бесцеремонно растормошить. — Дура проклятая! Почему ты не сказала, что здесь опасно, что ты заплатишь за ночлег таким образом! — Он ухнул и поднял ослабшую женщину на руки. — Наружу, живо! Мы уходим немедленно!

— Ваши вещи, господин... — Иша не успел договорить и сподвигнуть Секиру поднять вооружение, а потому сам, пожав плечами, собрал щит, и меч, копье, и доспехи с пола в кучу, как обычный мусор, и вырвался нагруженный на лестницу. Перья загораживали ему обзор, но упрямец все-таки умудрился спуститься на грешную землю и поспеть как раз вовремя — когда все остальные садились на лошадей. То есть женщина, конечно, никуда не садилась, а лежала поперек седла, но ее недомогание-сон вовсе не волновали Арли, что уже вспрыгнул на животное и двинулся прямо в пшеничное поле.

— Действуем по старому плану, который я предложил до отъезда! — приказал он. — Теперь поздно ждать помощи от прежних союзников. Чертовы карлики лишили их души.

— Вы уверены, ваше величество? Нас не просто сметут — нас на куски разорвут!

— Это лучше, чем стать тенью себя прежнего... — Горько заметил толстяк за Секиру. — Пока мы доберемся до леса пройдет около получаса. Есть время помолиться Богу о спасении души.

* * *

Каелль собрался настолько быстро, насколько вообще может собираться ветер. Каелль преобразился и перестал быть обычным мальчишкой, служкой, которому дозволено лишь целовать края платья СиАвали. Он вышел во двор и, широко расставив ноги, воздел руки к небу и громко, почти оглушительно закричал. Казалось, не звук исходит из горла, а сам ад вопит со всех сторон. Тысячи голосов отозвались на призыв. Задрожали стены замка, всплеском темных туч разорвалось небо, и прямо из ничего во дворе и за открытыми днем воротами появились те, кого так боялись обычные земные создания. Они не пробивали себе дорогу через пространство, они появились из сгустков времени, чтобы сегодня, в этот час, встать на защиту хозяйки, которая не способна защитить себя от посягательств властных миров и мистериков, что ведают о тайнах мирозданья.

— Слышите, что скажу вам сегодня! — Голос Каелля, темный и жгучий, ядом разливался по рядам. — Наши границы пересекли пособники божии. Они считают себя правыми владеть нашей землей. Они уверены, что мы — исчадия ада, а не они. Но кто доказал, что правота заключается в их убеждениях. Сам Бог мертвых дал знак, что еще жив. Не Сатана, которого признают убогие церковники, а наш — настоящий Бог, явивший нам тайный знак! Разве мы не защитим его право? Разве не нам доверена красота бытия? Избавим же земли от несовершенства! И проклятиями и оружием свои поколеблем веру пособников нечистоты!

Белые доспехи Каелля сверкнули в ярком солнце, озаряя безупречное красивое лицо с черными угрями глаз. Чувственные губы презрительно сжались. Конь под юношей дернулся и встал на дыбы:

— Я поведу вас на врагов по велению Титу-Авали! Ради Бога мертвых и ради уничтожения всех тех, кто отвернулся от нашего племени и жаждет получить душу великого Света, что в глазах Его, нашего создателя и создателя всего бренного. Пусть люди узнают, что они всего лишь его ошибка.

15

Черная нить дороги под проливным дождем. Низкое небо над серым и вымокшим до нитки горизонтом. Вот каким ты стал, мой мир! Вот каким стал я! Безумец, боровшийся сам с собой, думавший, что имеет право на божественное благословение.

Король вытер влажное, побледневшее от холода лицо перчаткой, натянул узду, останавливая коня, и всмотрелся в холмистую даль за которой пряталась столица герцогства Авали — Большая Галанна. Его потемневшие, цвета тины глаза сощурились, на заостренных чертах благородного лица появилось выражение узнавания и беспокойства.

— Тише, тише, — мужчина похлопал по шее животное, которое беспокойно отступило назад, потом откинул с головы капюшон, и струи потекли по поседевшим прядям, превращая их в послушных и безмолвных змей.

— Что случилось, государь? — Черный всадник отделился от бесконечного потока повозок, пеших воинов и конных отрядов и догнал короля, который вот уже час как ехал впереди своей армии.

— Посмотри, — рука указала на свечение за лесами, а затем до носа донесся легкий, странный запах, оседавший кислотой на губах. — Дождь льет как из ведра, а не перебивает эту мерзость.

Всадник приподнялся над седлом, огляделся, усмехнулся с пониманием и склонился к уху мужчины:

— Значит нас почуяли. Начали вести, мой государь, — темно-серая ряса странно сочеталась с боевыми доспехами, что защищали грудь и плечи переплетенными металлическими пластинами. Необычна техника кузнеца, который придумал такой легкий и прочный вариант, снабдив его панцирообразными налокотниками, которые соединялись с рукой прочными кожаными ремнями, — подумал мужчина, отгоняя бесконечную тоску, не желавшую оставлять изнуренный бедами и победами разум. Мистерику не мешал длинный балахон: в тренировочном бою король сам понял, насколько искусно владеет его новый военачальник ближним боем. Реакции во много раз превосходили обычных наемников и на порядок выше — над рыцарями.

— Ваши мистерики уверены, что справятся без знающих церковников? Ты отвечаешь головой за каждого здорового воина? Ты представляешь, что ждет нас здесь?.. Одна ошибка — и мы сдадим города тварям. Мало было чумы? Плохая идея... Похожа на отчаяние! На попытку справиться с тенями. Вы понимаете, чем грозит эта война?

— Как и вы, мой король. — Голова низко опустилась, выражая почтение, а выстриженный крест на ее макушке наполнился озерами, хлынувшими в волосы. — Сейчас мы обязаны остановиться и послать вперед разведчиков. По крайней мере, будем предупреждены одним из них.

— Сначала доберемся до холмов. Там мы сольемся с южными войсками.

— Хорошо, мой господин. И все же, необходимо направить разведчиков — из своих, — черный рыцарь дал знак рукой, и от отряда отделились трое. — Простите за дерзость...

— Я доверяю вашему решению, — довольно холодно согласился мужчина и, развернув, лошадь, направился обратно к обозам, чтобы затеряться среди других всадников. Гул железа и скрип повозок чудовищной песней задребезжал под шум дождя.

Помнишь ли ты меня, Кларисса? Помнишь ли несчастного, которого больше нет? Как мне поступить с твоими чудовищами, не уничтожив тебя? Как мне спасти людей от болезни? Кларисса...

— Говорят, Авалинская ведьма уже не та... Она стала сильной. Она скоро захватит все сопредельные миры. Чума ринется на восточные берега... — Зашептал кто-то рядом. — Даже далонцы не сдержат удара.

Король вздрогнул, вспоминая чистые, полные тоски глаза любимой.

— Твари совершают ритуалы в деревнях и обращают людей в свою веру. Мои нижние селения затопила черная зараза, — добавил другой голос.

Король сквозь сетку времени увидел, как Кларисса разводит в стороны руки и воздевает их вверх. Прозрачные рукава колыхаются и испускают наружу черных птиц.

— Летающие твари посещали и наши города... Они хватали детей и отправлялись именно в эти земли. Пастухи рассказали. — Добавил третий недовольный.

Король мысленно коснулся полуоткрытых нежных губ герцогини, впитал аромат ее белой, прозрачной кожи. Огненная жилка так билась на шелковой шее! А теперь — теперь нет никакой возможности прижать любимую к груди.

— Мистерики зачитали некоторым из рыцарей вердикт церковников и свои выводы. Если мы не уничтожим источник заразы, если оставим ее в живых, то...

Король взглянул на холмы, сплошь заросшие кленовой рощей. Вздохнул и с натягом потребовал от разума придерживаться принятого решения. Отступать нельзя теперь. Нельзя позволять сомнениям разъедать сердце. Ничего не значит союз перед Богом с женщиной, которая принадлежит Тьме. Его развели... Церковники, но не сердце. Его освободили от сочувствия, но не от страсти. Кларисса, прости. Прости, что так надо... Что надо было предать тебя.

Сколько раз ты забывал и снова возвращался в объятия ночных видений. Ты помнишь, как упал, сраженный чумой, по крайней мере так утверждала Кларисса. Как тяжело было отомкнуть веки. Все, что тебе осталось... Что тебе досталось после короткой службы венчания в крохотной деревенской церквушке, — это боль. Кларисса исчезла. Нет, она была рядом. Она сидела у самодельной кровати в каком-то бедном доме и прикладывала мокрые белые тряпки ко лбу. Потом наступал мрак, потом приходил соперник. Он был высоким, худым, с чернотой вместо глаз. В одной руке держал копье, обмотанное блестящей кожей. В другой — дымилась тонкая восточная трубка. Король помнил каждую мелочь: костяшки тонких пальцев, что тянули больного за ворот рубашки в небытие, рисунки вен на его сильной шее, разводы на меховом жилете и квадраты вставок на шерстяных штанах, поднятых до колен вертикальной тесьмой. Последний свидетель смерти. Мерзавец, отнявший Клариссу. Он заставил его так поступить, он толкнул его к Церковникам, которые обвинили несчастную.

Один из разведчиков вернулся на рассвете, тогда же, когда от южных войск прибыл посланник священной армии и сообщил, что Церковь собрала достаточно сил, чтобы вступить в опасный момент сражения в битву. Разведчик спрыгнул с коня, быстро пересек основной лагерь, и уже через несколько коротких отрезков времени предстал пред черным мистериком и королем. Опустился на колено, придерживая плечо рукой, и сообщил:

— Отец Лиссий, братья наши погибли.

— Тебя ранили? — Король не скрывал любопытства, когда на него поднялись черные, заволоченные кровью глаза. — Как это произошло?

— Они схватили меня на мосту, на развилке. Отряд из десяти тварей. Братья были уже в их лапах. Совершенно невменяемые. Они смеялись, словно дети, пускали слюни.

— Итак, что передал их предводитель? — Нетерпеливо прервал черный мистерик.

— Он сказал вам следующее: Во имя ЕГО и ради ЕГО славы никто не перейдет через реку. А еще он потребовал, чтобы армия короля и священников убиралась прочь из герцогства Авали. — Разведчик дернулся, как от разряда, и тонкая струйка крови потекла по плотной ткани рукава. — Твари заразили меня намеренно. Вы должны убить меня, отец.

— Достаточно ли ты видел, достаточно ли помнишь, чтобы сказать нам сейчас правду? — Мистерик присел и поднял голову младшего брата за подбородок. — Сколько их? Что там творится?

— Невозможно описать. Моих друзей привязали кверху ногами к толстым палкам и плотно воткнули те в землю. Твари — они слишком отличаются от обычных представлений по демонологии. Я не помню дороги в лагерь врагов, но точно знаю, силы их велики... И людей не спасет КРЕСТ. Главный молчал, когда меня допрашивали о вашей численности и намерениях... Больше всего их интересовали мистерики. Они упоминали Виктина. С улыбкой...

— Значит, ты почти ничего не помнишь... — Мужество не покинуло черного рыцаря, а король пожал плечами, словно ожидал именно такого результата.

— Мы будем бороться не с людьми, — тихо заметил он. — И я, и Орден представлял, какая его ожидает судьба.

— Сейчас через глаза моего брата за нами следят, — отец мистерик начал поднимать разведчика, которому от силы исполнилось лет восемнадцать и потащил того к братьям практически уже силком. — Вы не должны видеть, как это происходит. Иначе до того, как мы вступим в бой, здесь все окажутся заражены. Своеобразное предупреждение...

— Предупреждение? — Каелль, все это время следивший за движением армии через отражение в мече, сунул оружие в ножны. Хватит находиться между сном и явью, скоро поймают лазутчиков. Юноша резко поднялся с шелковых, присланных из портовых заморских лавок подушек и вышел из шатра, стоявшего на лысом холме. Сейчас врагов отделяет небольшой лес, поле и река. Один бросок — и мерзкие людишки познают восторг изменений. Но мистерики... Об их умении ведают многие древние. И даже он — недавний мальчишка-людоед. Он уже рожден иным. Он не испытывает тоски по человеческому, не плачет, когда чувствует боль, не имеет практически ни одного пристрастия, кроме желания сожрать СиАвали, с которой делит ложе.

— Ты — храбрый победитель, а победителям многое позволено, — из-под плаща выглянул мерзкий, пропавший на несколько дней гобби. — То-то я смотрю, какие бахвальные мысли в твоей паршивенькой голове!

— Остужаешь меня? — Юноша одной рукой поймал маленького мерзавца за шиворот и поволок наверх, чтобы разглядеть получше совершенно честную физиономию. — Что ты наделал тем глотком вина? Какие силы пробудил?

— Отпивший раз вина перемен, никогда уже не сможет остановиться... А я — я просил тебя, — гобби был встряхнут сильной рукой, заболтался шаром и на мгновенье затих. Его богатые одежды исторгли в траву кучу различных мелочей — драгоценные украшения, миниатюрные пыточные устройства, отравленные стрелы, сложенный в сотни раз разящий жезл и какую-то грязную тряпку. Именно к ней и потянулся Каелль.

— Что это? — Разглядывая обрывок, залитый старой кровью, мальчишка вдруг нервно задрожал. Запах... Ее, ни с чем не сравнимый аромат, манящий, жаркий, страстный... И другой — запах, холодящий, иссушающий, лишающий сил.

— Часть от одежды Бога мертвых. Чертов дурак! Я требую иного обращения к моей персоне! Немедленно... Иначе наш контракт будет разорван, а ты никогда, слышишь, никогда не обретешь желанного величия, — запищал карлик и вдруг ударил ногами Каелля прямо в подбородок с такой мощью, что в глазах у юноши потемнело, и он разжал благополучно удерживающие клешни пальцев.

Тень гобби заметалась под ногами.:

— Надо же, раскидал, разорил! Будто понимает цену мелочам? Будто родился богом! А кто ты есть? Кто? Мальчишка из скотобойни! Выродок, плебей! Отдай НАШУ вещицу. Отдай символ! Ты его потеряешь... Ты его используешь неправильно... Тебя бог накажет, и всех вас уничтожить за бегство из хаоса. Ты все карты мне перепутаешь! Щас как укушу!

— Давай, поиграй со мной, пушистый лохмастик, полови... — Иронично заметил Каелль и носком сапога откинул расфуфыренного навязчивого слугу. — Это тогда ты диктовал условия, а сегодня — другая песня. Если не готов делиться, то скажи сразу. И я смогу сам получить то, что заслуживаю.

— Ты заслуживаешь хорошей порки, Каелль, — гобби взобрался по складкам шатра и теперь восседал на шпиле, подальше от драчливого хозяина. — Что ты сейчас сам-то понимаешь? Что тебе доверили защиту Титу-Авали? Что тебе позволят и дальше волочиться за ней вместе с остальным шлейфом жаждущих милости... Дурак да и только!

— Ты тоже тварька, которая ошивается рядом с герцогиней, — фыркнул юноша и, чтобы их не услышали темные войска, создал тонкий сияющий купол вокруг холма внезапно выросшими из-за спины огромными прозрачными крыльями.

— Да-да-да! — карлик аж слюной от возмущения брызнул. — Но мы свободолюбивы. Мы не желаем быть в куче с остальными богами. Мы не верны создателю. И есть выход! Есть возможность свободы. Возможность заселить все земли без остатка... — красные глазки сверкнули. — Спроси у себя, почему Бог мертвых выбрал эту ничем не приметную девочку для своих изощренных пыток? Почему держит вас здесь, позволяя лишь тонким дымом виться по земле в остальных краях? Что заставляет терпеть унижения людей? Что? Да все мы обыкновенные рабы! А могли бы стать богами. Построить собственные, прежние порядки.

— И потому ты собираешь все, что связано с той историей, — нахмурился Каелль, наблюдая за шевелящимся лагерем у подножия. Чудовищам не требовались повозки, лошади, вооружение, им не надо защищать тело броней. Они обходились когтями, крыльями, зубами, могли преобразовываться, быстро бегать, высоко прыгать, летать. Они обладали магией и умением исчезать и возникать из ниоткуда.

— Дело в Титу-Авали, — ясно пробормотали губы юноши. — Она заставляет нас находиться рядом. Если улететь далеко-далеко, начинает мучит страшная жажда, кровь бурлит и зовет назад. Пища перестает приносить наслаждение. Пытка не прекращается и убивает.

— Ты почти уловил суть, мой маленький друг, — ехидно закивал гобби. — А еще ты желаешь ее: безо всякой любви. Желаешь на мгновенье быть внутри, стать ею! Знаешь почему?

— Нет, — губы при воспоминании о Титу пересохли, по краю их потекла слюна.

— Потому что никто не может подобрать ключ к закрытой двери. Лишь он. Он, которого пока нет на этой стороне. И кто будет владеть всеми его вещами, обретет возможность стать новым Богом мертвых.

— Какая чушь! Ты сам это придумал?

— Давай еще в книгах покопаемся, как людишки... — передразнил сверху заговорщически гад, показывая длинный черный язык.

— Единственное, что ты хочешь, так это безграничной власти. Твои родичи и так шныряют по всем лесам и горным грядам, а теперь очередь дошла и до нас... И если быть откровенным, то я мог бы тебя выдасть прямо сейчас, и весь ваш род истребить обыкновенным доносом. — Юноша поманил мерзавца, который ловко пополз к краю покатой крыши с красной бахромой, причудливо ниспадающей по ткани. — Символ останется у меня. Когда я достану плащ и ты доберешься до перчаток, тогда мы вместе совершим обряд. Ты понял?

— Как не понять жадность? Она так живописна и многообразна! Договорились... — гобби отвернулся и заборомотал под нос: — Так ты и узнаешь мою цель. Власть нам не нужна. Купился...

Каелль не следил за тем, куда направился его "друг": достаточно того, что засохшее свидетельство давнего кошмара лежит под рубашкой — у самого сердца. Как любовное дыхание и знание волшебной тайны. Остальное — дело внутреннее. Сейчас важно другое — нужно разглядеть в тумане войска короля и мистериков. Ноздри вдохнули запах. Близко! Как близко! Даже кровь закипает от обилия пищи. Их так много, что хватит воспрять ото сна другим древним. Посмотрите, жалкие — в железе, с мечами... Безумцы!

И тут проникновению в стан врагов помешали странные крики. Человеческие. Неужели схватили лазутчиков? На что надеялись чертовы монахи? Свежесть их разума опьяняла... Приближение радовало и пугало одновременно.

— Их схватили на повороте, — высоченный дьявол с остатками человеческого лица, которое раскрылось, как две половинки, и выпустило наружу желтого фосфорицирующего монстра, кинул к ногам юноши два скукоженных тела.

Насколько близко подошел враг, если теперь существует возможность посмотреть в глаза братьям Ордена.

— Вставайте, — Каелль не был удивлен бесстрашию мальчишек, которых послали на верную гибель. Одному охотники позволили встать на колено, другого насильно поднял и прижал к колену копьем поперек груди удачливый охранник границ лагеря.

Какие лица! Молоденький, бледный ангел со светло-русыми волосами, больше похожими на сорную траву, являл собой совершенную бесполость, какая доступна и невинным девочкам, и затворникам-монахам. Другой, постарше, уже имел седину на темных висках и морщинки у краешков пытливых глаз. Их выдавала одежда мистериков — дурацкие отличительные знаки служат плохую службу во время войны.

— Вы добрались вовремя! — Юноша приветливо улыбнулся и посмотрел на собратьев-демонов. — Оружие нашли...

— Мальчишки не сопротивлялись. Они даже сбежать не пытались. Сдались как будто специально...

— Значит ли это, что вы посланы следить за нами из лагеря? — Каелль поднял за подбородок старшего: — Кто во главе мистериков?

В ответ — молчание. Ни гнева, ни презрения. Такое бывает лишь когда уверен в превосходстве.

— Вы их допрашивали? — Повернувшись к помощникам, юноша уже знал ответ: об этом рассказывали подтеки на шеях, царапины и другие практически неявные признаки пыток, которыми пользуются все твари, когда не желают убить, а лишают воли. Красные полосы на запястьях, след когтя на предплечье в разорванном рукаве, капелька крови, повисшая посреди лба.

— Яд должен был подействовать давно. Сначала все шло нормально, но теперь их отключило. Мистерики защитились.

— Не вызывает оптимизма. Вот магических обрядов нам как раз и не хватало. Балансируем на краю. Рискуем... Победа может даться нам иной ценой.

— Все понимают стоимость своих "я". — Один из охотников недобро усмехнулся. — Когда это древние хотели, чтобы люди взирали на их секреты, и воевали по-честному. Битва будет нечестной. Мы не оставим им шанса. Но убивать начнем исключительно мистериков.

— Согласен, малыми силами выиграем половину. — Огромный дьявол щелкнул в воздухе огненным когтем. — Перережем до основного сражения.

— Еще одного схватили! — Это раздалось над головой юноши. — Смотрите, кого я вам принес? Жалкое подобие настоящего совершенства. Свеженький!

Крылатый охранник опустился вместе со своим грузом и поставил того на ноги, отряхнул, как куклу:

— Лозутчик номер три, маэстро огня — брат Велиани.

Брат Велиани озирался и, кажется, ничего не понимал. Он лишь ахнул, когда осознал, где находится и кто его окружает, а потом осел на землю и закрыл голову руками.

— Я его пальцем не тронул, — пожал плечами удачливый охотник. — Интересно послушать вменяемого врага.

— Ты прав, — Каелль благосклонно похлопал тварь по ребристому плечу. — Поднимайтесь, брат Велиани... Не бойтесь. А этих подвесьте в назидание. — Следуйте за мной, — юноша откинул полог шатра и поманил пальчиком нового пленника, который вдруг поднялся над землей и поплыл в своей скукоженной позе к входу. — Спасибо, друзья мои, теперь я сам.

Они хотели напасть к ночи, но армия короля и его приспешников выступила днем. Об их приближении рассказала сама земля, что внезапно загудела и наполнилась ржанием лошадей и лязгом железа. Чертовски неприятно, когда зов войны вонзается в кровь и перекашивает сознание, но именно он проник негодованием и яростью в тела тварей, которые вдруг ощетинились и довольно легко разбились на отдельные боевые группы. Каелль остался на холме: он следил за передвижениями, сначала глядя через отражение неба, которое превратилось в изогнутое зеркало, а потом уже с неба, размахивая огромными крыльями и призывая холодные ветер с дождем. Тварям нипочем потоки дождя и снега, а вот горделивым воинам труднее будет преодолевать ненастье. Направляя свои отряды через лес и по кромке поля, юноша четко знал, где находится каждый человек короля, мог различить среди рыцарей боевых мистериков и довольно быстро ориентировался в ситуации. Приказы его были четкими и простыми. Положение довольно завидным, а победа казалась близкой, практически ощутимой.

Конница короля вырвалась на поле. Боевые трубы вызывали соперника на первый, равный бой, в котором обозначался начинающий. Твари Авали милостиво согласились принять сражение между двумя сильнейшими, и выбрали одного из древних, который наиболее жаждал отомстить людям за их бахвальство и ложь, которая низвела его имя до уничижительного ничто.

В простом плаще с капюшоном, древний отделился от черной массы дьяволов, что ждали сигнала о начале атаки от Каелля. Древний пошел через поле под проливным дождем по режущей ноги траве. Провел туманящим сознание взглядом по первым рядам всадников и узнал, что впереди выставлена мистериканская защита: монахи длинной цепочкой стояли именно в первом ряду. Их лошади, защищенные заговоренными попонами, с наглазниками из священных мест, не трепыхались и не беспокоились, как другие лошади.

Сложнее и неопределеннее звучали сердца рыцарей, застывших в выжидательных позах. Среди них находился король... "Король", — передали губы древнего, и твари внутренне улыбнулись. Нет ничего реальнее, чем возможность получить свободу сейчас. Глупые людишки. Вы пришли с королем. И королю не сесть на трон вновь. Потому что трон достанется Богу мертвых. Даже если чудовищ не простят и отправят в пустоту.

Где же ваш избранник на быструю и легкую смерть? Кто решится отдать жизнь? Шевеление. От рядов боевых мистериков отделилась вороная лошадь, на которой восседал черный всадник.

— Я! Я готов доказать, что мы пришли забрать НАШИ земли! — закричал он и опустил забрало.

Твари недобро заскрежетали и завыли. Было ли одобрением их приветствие, но среди армии короля никто не поколебался.

— Ты напросился, — ухмыльнулся древний, чье имя перестали произносить еще тысячи лет назад. — Вы забыли свои истоки и пожалеете об этом.

Плащ вскинулся в стороны, зашевелился ураганом и пошел волнами, растворяя его хозяина, что вдруг преобразовался в огромную кошку и помчался навстречу к взметнувшему вверх копье поединщику.

Капли превращались в снег, били по черному панцирю, пытаясь проникнуть внутрь, забивали прорези для глаз. Секунда, и вот лошадь кубарем катится по земле, а рыцарь падает в сторону и со всего размаху ударяется головой о камень.

Он видел, как мягкие белые лапы оставляют горячие следы на рисунках изморози, как желтые зрачки хищника светятся. "Быстрее, чем ты успеешь встать, — прошептал кто-то в голове, — быстрее, чем сообразишь... Смерть у всех одна, и твоя придет именно сегодня". "Ты уверен?", — отозвался тихо рыцарь. Он увидел, как через кисель времени прыгает на него огромное нечто: загнутые когти карябают броню защиты на груди и с корнем отрывают набедренные пластины. Несколько секунд, чтобы выхватить из сапога длинный нож, пока зубы не достигли пульсирующей в огне шеи. Сквозь таящий снег, стекающий прямо на лицо и мешающий видеть. Необходимо попасть в сердце, только в сердце, сделать два резких поворота и откинуть назад уже бессознательного демона.

Удар! Горькая кровь брызнула во все стороны. Масса тела навалилась и осела сразу. А вместе с пониманием победы пришла боль. Что это?

Черный рыцарь попытался вырваться из смертельных объятий и вдруг осознал, что оседающее монстр втекает в одежду. Не вырваться, не смахнуть... Прямо к душе... Мистерик захлебнулся в жиже, смешанной со снегом и слизью, на несколько мгновений покатился в бездну. А потом вынырнул, чтобы понять: он победно держит над головой убитого зверя и что-то кричит не своим голосом.

Ряды рыцарей короля в ответ тоже закричали. То ли призывая тварей к действиям, то ли поддерживая поединщика. Но только черному рыцарю было понятно, что схватка проиграна, а теперь начинается его борьба с самим собой. Насколько хватит войска? До заката? Как закончится это противостояние?

Ни один монах не ответил бы на вопрос, но нужно бороться, потому что иначе скоро наступит полный хаос, а вера позволит если не победить, то хотя бы задержать болезнь на день, на два, хотя бы на неделю. Или закончить противостояние.

16

Черный рыцарь отбросил мертвую кошку, перевернувшуюся в воздухе и мешком костей упавшую в нескольких шагах от победителя. Но и сам пошатнулся от острого приступа тошноты, которая коварно и не вовремя подступила к горлу. Сейчас он лишится защитных символов, переплетения магической брони развяжутся и упадут на землю, останется только ряса, которая ни от кого не защитит. Мистерик был стар и понимал, чем грозит такой поворот событий: сперва он пропитается болью, как бумага, а следом наступит легкий щелчок, и тело воспламенится.

Твари не зря послали на смерть древнего. Принесенная жертва оказалась правильной, потому что по правилам к ним должен выйти главный — духовный отец Ордена. Что же, придется принять дар и оказаться на стороне противника или совершить ритуальное самоубийство — иного выхода нет.

— Отец мой! — Один из учеников решился отделиться от всадников и ринуться на середину поля, где, замерев в неестественной позе, с задранными кверху руками, продолжал стоять черный рыцарь. — Брат! — крик заглушил звон в ушах, кровавые ряды чудовищ словно приблизились и заглянули в сердце. — Брат!

— Убей меня, — мистерик видел, как падает его броня, как ее пожирает дождь, ставший кислотой. Огонь охватил тело: хрустнули лопатки, которые разорвали кожу. — Не медли, не... медли! Вы знаете, что делать. Знаете, кто займет мое место...

— Брат Виктин не вернулся. — Недоумение, взбитое в органичную массу с сомнением, заставляло медлить спасительную руку.

— Виктин жив, я чувствую. И знаю, что именно ему суждено найти выход. Давай же! — Черный рыцарь подставил растущую, словно тесто, грудь, и через мгновенье в него вонзился длинный изогнутый нож.

Наступила напряженная пауза. Оба поединщика погибли. Оба нашли смерть на поле. Черная рать Каелля трепыхнулась, пошла рябью нетерпения. Рыцари короля сдвинули ряды.

А юноша, что ждал мести, как спасения, довольно ухмыльнулся. Над потоками уже никогда не взойдет солнце, говорили его темные ресницы. Каелль заметил, что люди зашевелились и пропустили вперед несколько рядов мистериков. Некоторые из них сидели на весьма необычных лошадях с тонкими ногами и довольно мощными телами. Другие были пешими — лучники и копьеметатели. Третьи — закованные в броню монахи ближнего боя. Странно, что именно основные силы выступили первыми, но тем проще задача.

Послав сигнал вниз, юноша намеревался нанести удар не только по монахам, но и по краю обороны. Достаточно взять противника в клещи, и паники людям не миновать.

Глубокая морщина пронзила безупречно гладкий лоб Каелля, который пронесся мысленно от первого до последнего человека в смехотворной армии слабаков и внезапно наткнулся на одинокую душу, притаившуюся среди прочих, не избалованных судьбой безымянных героев, — на короля.

Тот ощутил слежку и огляделся — вот так чувствительность! Почему же ты не вступаешь в бой, хоть и пришел за кровью? — холодными руками воды Каелль провел по коже человеческого лица, царапнул шлем и скатился по плащу к ногам, защищенным железом. Ты не стремился прийти сюда, тебя вынудили церковнки, тебя уговорили мистерики.

Сегодня ты думал о Титу-Авали? Надо же, какое совпадение! Ты читал заключение высокого совета, и мистерик Виктин привез в наш замок Указ? Юноша вздрогнул. Так вот что за птица этот мерзкий человечишка? Вестник бед и проклятий. Он пришел рассказать о забытом преступлении.

Король шевельнулся в седле и внезапно подался вперед, словно увидел нечто ужасное. Ах да, Каелль забыл, что сейчас начнется самое интересное. Если следует играть по правилам, то правила устанавливает сильнейший. Не знали, сладкие?

Мистерики, лишенные духовного направителя, не утратили желания и воли остановить зло. Именно на них собирались натравить массивных и совершенно непробиваемых титанов, сотканных из множества тел. Каждая такая тварь имеет бронированную кожу, руки-молоты и довольно быструю реакцию. Единственный недостаток — малое количество мозгов. Следом из темноты лесной просеки выскочили дикие псы, а за ними — летающие оборотни. Вышло эффектно и вполне устрашающе, чтобы люди задумались.

— Мы готовы отпустить вас, — это голос из поднебесья подал Каелль, восседавший на собственных крыльях. — Если вы оставите нам мистериков и короля.

Но в ответ ожесточенные служители Ордена, которым не ведом страх и сомнения, бросились вперед. Если назвать резню кровавой, то юноша видел в жизни больше смерти. Прошлой осенью он пировал в деревне неподалеку, взяв в оборот целую семью. Там лилось не меньше крови. Сопротивление мужчин не так поэтично, и потом они не просто вооружены, а подготовлены, как воители мнимого света.

Сначала вперед вырвались мистерики-всадники. Их лошади расправили огненные крылья и взметнулись вверх — прямо к летающим тварям. Вторыми зарядили арбалеты лучники — удар по псам. Каелль взвыл, понимая, что следующими станут титаны, и тогда уже бой по правилам сменился настоящим безумием, в котором никому нельзя остаться в стороне. Люди? Они кинулись вперед серой массой, и тишина огласилась воплями и стонами.

Окружить, взять, уничтожить — ведь теперь нельзя думать о Титу-Авали. Нельзя вспоминать. Фонтан алый, как заря, вырвался из одного из поваленных титанов, орошая войско короля дождем крови. И многие твари захохотали — вы получили первый удар, так неосторожно убив монстра. Посмотрите на тех, на кого попали капли. Посмотрите...

Еще не были видны признаки изменений, но сражение внезапно изменилось. Это рыцари короля и солдаты сменили сторону борьбы и кинулись на своих же.

Каелль улыбнулся. Посмотрим! Король находился практически в центре, когда на него сверху бросился юноша. Он подхватил мужчину и с легкостью выхватил из центра в тот самый момент, когда одно из чудовищ снесло наемнику его величества голову. Начал подниматься все выше над деревьями, прямо к небу — за дождевые тучи. Огромные крылья сложились в плоское пространство, на котором король стоял теперь как в ловушке.

Ты готов потерять армию, чтобы уничтожить одну женщину? — спросил юноша спокойно, лавируя среди потоков.

— Я готов спасти ее от тварей, — мужчина сощурился, внимательно разглядывая блистающего белыми доспехами соперника. — Кто ты такой?

— Тот, кто во имя своей госпожи пойдет и дальше. Захватывать земли и дальние берега.

— Ах вот как! — усмешка — змеиная кожа — поползла по лицу пойманного правителя. — Значит мало ты знаешь. Ты настолько уверен, что не оценил сил врага.

— Мистерики? Они такие же люди, как и вы.

— Ошибаешься, дружок! Ошибаешься! — Король отодвинулся к самому краю и внезапно прыгнул в бездну.

* * *

Девочка хотела говорить, но не смела. Высокая женщина обнимала ее и прижимала к сердцу, ответных же чувств просто не осталось.

— Сейчас, сейчас мы приедем. Девочка моя, милая моя девочка! — Повозка тряслась и взвизгивала, внутри огромного одеяла было темно и уютно. На коленях матери страхи почти отступили и лишились объемности. Спасибо, Боже, что церковник не обманул. Он послал за герцогиней. Он сам вынес совершенно обессилевшую жертву к обезумевшей от счастья госпоже, а теперь родной дом так близко...

Малышка сквозь дрему слышала, как ее вносят в распахнутые двери замка, как суетятся вокруг, как снимают грязную одежду и начинают погружать в теплую воду. Открыть глаза не хватало сил. Ни когда женщина заплакала, сняв повязку с руки, и позвала немедленно врача, ни когда няньки смыли корку с лица.

— Прочь пошли все. Я сама, сама ее помою, — сквозь вой жалости приказала мать. Ее нежные руки придерживали голову, лили на волосы настой из трав, потом намыливали тело. Последняя процедура включила в себя заворачивание в длинную белую простыню, и тогда девочка обвила руками шею герцогини.

— Сейчас придет лекарь, сейчас, — женщина тканью прижала окрасившееся красным пятно, которое появилось на месте отсутствующего пальца. — Что же произошло? За что? — Тихий всхлип выдал волнение, но герцогиня быстро взяла себя в руки.

Девочка чувствовала, как кто-то осматривает ее, как комната заполняется запахом трав и настоек. Жгучая боль смешивалась с видениями и наконец утихла, чтобы принести темноту.

-А-а-а-а! — Девочка вскочила на перине, потому что ей приснились разорванные, изуродованные трупы, гроздьями висящие на связанных руках.

— Тише, успокойся, — мать в огненно-алом халате, до этого обнимавшая дочь во сне, потянула ребенка поближе, начала гладить белые, шелковистые волосы. — Скоро все пройдет. Я здесь! Я здесь, моя маленькая...

Голубые глаза внимательно посмотрели на женщину: что произошло с красавицей, которая всегда находилась рядом, целовала и играла с беззаботной малышкой? Щеки ввалились, чернота легла на веки, волосы поседели... Мамочка, милая моя мамочка! Девочка ринулась к единственному в мире существу, которое любило ее, и зарылась в пышной груди, чтобы вдохнуть знакомый аромат.

Знаешь, мамочка, я чувствую его присутствие. Он везде! Прячется в углах комнаты, за окном, спит под кроватью. И ждет, когда я спущу ноги. Теперь ты рядом, но разве ты сможешь меня защитить?

— Успокойся, я рядом, — как эхо мыслей, успокаивала герцогиня. — Никто не обидит мою дочь. Никто! — Она внезапно заплакала, орошая голову бывшей жертвы горячими каплями, и забормотала что-то под нос про месть и отмщение. А еще девочка услышала, как мать вспоминает тот день и спрашивает у самой себя, почему позволила несчастной гулять в кленовой роще. Ведь нельзя ходить туда, где обитают чудовища. Нельзя! Девочка прижалась плотнее к матери, согрелась и практически перестала слушать. Она очень хотела спать. И забыть про увиденное и испытанное.

Голоса. Девочка через силу отомкнула веки. Жарко пылало пламя камина. Наглухо задернуты портьеры, которые не пропускают уличный свет. Каменные стены завешаны коврами, чтобы сохранить тепло в комнате. В дальнем углу, на столе с резными ножками, мерцают новые свечи. Никого! И в то же время за дверьми слышится приглушенный разговор, которые то переходит в негодование, то срывается на крик.

Девочка поползла к краю перины и выскользнула из-под одеяла, вздрогнула от того, что стены надвигаются и разговаривают, и нырнула в угол, чтобы сжаться там в неестественной позе и затихнуть. Пальцы ног сразу замерзли. Тонкая шелковая рубашка плохо защищала от холода. Чепец сполз в сторону, а пряди волос рассыпались по тощим плечикам. Горели лишь символы на лице.

— Вы плохо ищете! Плохо! — Голос принадлежал матери, которая бесновалась и злилась. — Вся округа обшарена. Соседние графства перевернуты вверх дном! Я так дела не оставлю! Нет! Король обещал найти убийцу... — Крик сорвался на скрежет. — Это немыслимо... Немыслимо!

— Вы должны принять случившееся... Молиться о том, что дочь спасена и вернулась домой.

— Пока не поймают виновного, я не успокоюсь.

Дверь в комнату открылась, шаги прошелестели к кровати и на мгновение смолкли:

— Кларисса, где ты? Милая, где ты?

Девочка боялась пошевельнуться. Густая тень ползла по потолку прямо к ней. Тень не похожа на мать. Это уродливая копия, живущая другой жизнью. Тонкие руки тьмы коснулись лба, угрожающе зашипели и скрутили девочку в паучий кокон. К сердцу прижалось острое жало. Даже заскулить не удалось.

— Ты наша, — красные глаза из щели вытягивали последние силы. — Ты вернула нам зрение. Наша, наша, наша... Ты теперь никому не принадлежишь, не дадим...

— Мама, — девочка вынырнула из-за кресла и оказалась в человеческих объятиях. — Здесь карлики! Карлики...

— Успокойся, никого здесь нет. Успокойся, посмотри, — герцогиня взяла свечу и осветила пустой угол. — Я здесь, я никому не дам тебя в обиду. Ты теперь со мной...

Девочка не верила во всемогущество женщины, но продолжала держаться рядом. Она была слишком слаба, чтобы выходить из комнаты. И чем дольше находилась рядом с человеком, тем хуже себя чувствовала. Прошло несколько дней, прежде чем карлики появились опять. Когда мать уснула, они вспрыгнули на стол и резво принялись уничтожать несъеденный ужин, а потом вдруг обратили внимание на нервно вжавшуюся в подушку, измученную лихорадкой девчонку.

Самый резвый оказался на одеяле через секунду. Пополз через спящую женщину, чтобы внезапно исчезнуть и появиться со сверкающим мотком ниток:

— Сегодня ты никуда не денешься. Крепко заснула ее покровительница? — Мелкий монстр начал обматывать ноги бывшей жертве, и так до самой шеи. Впавшая в оцепенение та даже не пошевелилась, а лишь мычала, потому что в рот ей запнули край одеяла.

— Давай, пошевеливайся, — подбодрил знакомый монстрик, которого нельзя не запомнить. Кажется, его звали Пинки. Он продолжал стоять на столе и оглядывался. Не ровен час пожалуют твари. — Тащи ее под кровать. Там еще один вход есть.

Они уронили девочку на пол и за волосы потянули прямо к дыре, что зияла мраком за бахромой перины. Самый крупный из карликов довольно усмехнулся:

— Кто бы мог подумать, что мы найдем подходящую девчонку. Столько поисков! Сегодня она перестанет подчиняться приказам и послужит для благого дела. Согласна, малышка! Не спряталась бы в лесу, не побывала бы в лапах чудовищ. — Он похлопал малышку по щеке. — Сейчас! Еще немного. Мы тебя спасем от них.

Наверное, из-под кровати торчали лишь тонкие ножки, когда что-то потянуло девочку обратно. Неведомая сила оказалась не просто настырной, она причиняла боль. Хотя, что такое страдание, наследница земель Авали испытала в изощренной форме. Ты никогда не сможешь жить, как прежде, прошептали беззвучно доски над головой. Пока твоя мать спит, ты принадлежишь не себе. Твое тело полностью захвачено и поделено на мелкие страны для целого полчища потусторонних духов и дьяволов.

— Испугалась? — Кто-то одним надрезом освободил девочку от нитей, взял ее на руки и начал качать, как в колыбели. — Хочешь поесть?

Не принимавший пищи до этого, желудок призывно завыл.

— Мерзкие твари хотели утащить тебя от меня. Хотели сделать тебя другой. Нехорошие, нехорошие козявки! Мы их накажем. Теперь пей, — горячий мед обжигал горло, кружил голову. Какое лицо у ночного няньки? Кто он?

Ответа не требовалось. Ты же видела, что это человек, только странный, болезненно бледный. Он похож на... на слугу, потому что одет, как все домашние. Потому что выглядит и пахнет именно дворцовой пылью и другими кухонными запахами.

Осторожные пальцы отодвинули засов, скрипнувшая половица заставила замереть очередного похитителя, а внизу замельтешили карлики, которые настойчиво протянули руки вверх, требуя вернуть им их жалкую и такую желанную добычу.

Сейчас же дверь распахнулась, и девочка задохнулась от ужаса. Она дернулась в чужих руках, но была бессильна, когда оказалась захвачена древними изгоями. Кошмар только начинался.

Говорят, старинные замки кишат привидениями, но привидения ничто в сравнении с тем, что желают люди с монстрами внутри.

Малышка оказалась во власти давно знакомых людей. Они часто приезжали к матери, гостили у нее по несколько дней, уезжали снова по делам и возвращались. Один из них был церковником, второй владел поместьем в соседнем графстве. Третий, тот, что прокрался в комнату, заведовал казной.

— Тащи ее, — передав девочку в руки церковника, поверенный делами быстро прикрыл дверь. — Поднимайтесь в верхние покои, я проверю, нет ли поблизости гобби, — зловещая ухмылка завораживала карикатурной добротой. — Она не сможет сопротивляться, добрая порция пьяного меда не помешает. — И похититель повернул ключ в замке. — Чтобы герцогиня не выбралась раньше времени, хотя, я думаю, она не проснется до утра.

Двое подельников понятливо заулыбались. А девочка под мышкой у церковника затрепыхалась и внезапно затихла. Она видела, как летит над лестницей, как висит в лапах перед очередной дверью, а затем погружается в полный мрак.

Сопротивляться бесполезно, утверждал поплывший разум. Тебя не собираются убивать или читать над тобой молитвы. Тебя не станут спрашивать о произошедшем с крестьянскими девчонками. Тебя волокут не люди. Они только похожи на настоящих, но на самом деле — жадные твари, которым необходимо воспользоваться символами.

Страшные воспоминания о живом мертвеце и могиле на несколько коротких секунд заставили извиваться и кусаться малышку, но три здоровые взрослые твари сильнее одной маленькой девочки. Они справились с ней довольно жестоко и просто.

Казалось, когда тебя рвут на части, когда пользуются твоим телом, этому не наступит конца, но вот ты погружаешься в серебряный мрак пещеры, и к тебе склоняется знакомое лицо убийцы:

— Ты боишься тварей? — спрашивает дьявол в человеческом обличье. — Они будут использовать тебя в своих целях, пока ты не сломаешься! Пока я не скажу им прекратить. Теперь только мое слово сделает их покладистыми и заставит служить тебе.

— Я все сделаю! Все, что ты захочешь, только помоги мне!

— Сейчас я не верю тебе. Ты должна познать до дна боль, страх, унижение... Понять, что плоть ничего не значит. И лишь потом мы поговорим... А сегодня — нет! Сегодня ты опять будешь умолять своего дурацкого несуществующего Бога о милости.

Девочка выдохнула и очнулась в кровати. Первый снег сделал это утро белым, холодным, крошащим мир, как кусочки хлеба. Руки и ноги заледенели, а прошедшая ночь превратилась в кошмарный сон.

Мать еще спала, уткнувшись носом в подушку. Плотно укуталась в одеяло. Лишь локоны вились по пуховым холмам.

Боги. Бывшая жертва с трудом скатилась на шкуру, поползла к тазику с водой и окунула туда горящее лицо. Затем стянула с тела порванную окровавленную рубашку и вытерла ноги. Она тихонечко взяла одну из заколок матери и бессмысленно разглядывала острый конец витиеватого золотого цветка, а потом с ожесточением попыталась вонзить украшение себе в грудь, но промахнулась и резанула по ребрам.

То ли шум тогда разбудил герцогиню, то ли черти подтолкнули ее от кровати, но мать внезапно вскочила и подлетела к обезумевшей дочери и вырвала изменившую цвет заколку. Ее девочка, совершенно голая, упала на пол и закатила глаза, начав биться в судорогах. Но Бог мертвых и не думал отпускать свою жертву из цепких объятий, потому что смерть являлась его послушницей.

— Помогите, — мать подхватила малышку на руки, непроизвольно начала прикрывать своей рубашкой кровоточащую рану и совершенно не обращала внимания на другое кровотечение, которое ускоряло процесс ухода в тот мир. Распахнула дверь и сразу же столкнулась с поверенным, который словно все это время дежурил под дверью.

— Немедленно, лекаря сюда...

Оказанная помощь, конечно, принесла облегчение телу, но не уменьшила страданий обезумевшей женщины, когда прибывший врачеватель склонился к самому уху герцогини и прошептал:

— Ее изнасиловали, и не раз... Здесь что-то неладно, понимаете? Здесь что-то совсем не так... Убийца явно в вашем доме. Или это заговор. Возможно, даже политический!

Часть 3

17

Как посмел рыцарь признаться даме в своем коварном плане, если замыслы его были окрашены до первой встречи жаждой мести за отнятое и покореженное спокойствие? Завоеватель, неприкаянный скиталец, безумец — вот как называл себя Арли. Он получил от отца запущенное королевство, которому требовался сильный хозяин, способный подчинить многих господ — владельцев замков, — и заставить их служить себе, а не мальчишка, обожающий фантазировать и обуреваемый страстями. Мыслимо ли, чтобы вся мера вины легла на одного неоперившегося юнца с короной на сумасбродной голове?

Война как игра. Разорение как итог. Раздоры и склоки между вассалами. Далонцы на границе и непомерно огромные амбиции. Арли стал заложником собственной власти. Он погребал врагов в застенках крепостей. Менял пышные казни на такие же пышные балы, и всякий раз смешивал вино с кровью. А "кровь" сжирала золото казны и сводила счеты с беднотой, топя под грузом налогов и так разоренные селения и города.

Понимал ли король, что творит? Интересовался ли, как возникает истинная власть? По его мнению, всякое превосходство ниспослано Богом, а не заслуживается долгим и опасным путем познания. А потому, если что-либо лежит без присмотра, его следует отнять и присвоить. Вот почему карлики вынуждены были отдать волшебный голос. Вот почему заключенный договор не тревожил правителя до самого последнего момента.

Мужчина притормозил у дерева и стянул беспомощную Клариссу из седла, чтобы уложить в сорную траву, как в единственную желанную постель. Его душа, смятенная и изнуренная, вернулась в прошлое — это чудовище из мельницы глубоко заглянуло в сердце и начало усмехаться.

Так вот, кто ты такой? Огромная огненная пасть улыбнулась королю. Ты был на балу Теней, ты продал душу горным уродцам за звон монет, за то, чтобы побеждать в войнах, пользуясь волшебными свойствами чужой силы, и дальше наслаждаться гордыней. Жалкий мальчишка! Сколько стоит душа избранника? Сколько дали поганые нечестивцы в зеленых доспехах за Клариссу? Неужели решили вернуть тебе жалкую свободу? В тот миг огненные всплески заглянули внутрь мужчины и узрели биение страха, подчиненного желаниям и грехам.

"Я люблю ее! — взмолился Арли. — Я не хочу теперь ее страданий. Я справлюсь сам! Я могу...". Но чудовище лишь иронично закачало головой. Оно знало правду, говорило ее без стеснения. Издевалось над слабостью и двуличностью, презирало и утверждало, что нет ничего страшнее и хуже людей, возомнивших себя сторонниками и свидетелями света, поставивших себя выше богов.

— Помолимся! — Секира встал на колени, перекрестился, пытаясь избавиться от видения, и склонил голову над Клариссой. Верные спутники последовали примеру господина, предчувствуя скорую смерть. — Во имя Господа и спасения наших душ, во имя избавления государства... отрекаюсь от тьмы!

— Отрекаюсь, — Иша сглотнул и сложил руки в молитве. Его еще продолжало передергивать от неприятной сцены в работной комнате. Глаза боязливо косились на покореженную мельницу, губы шептали что-то совершенно свое — то ли проклятия, то ли молитву.

— Отрекаюсь, — повторил белобрысый громила Агат и бухнулся прямо в жирную землю коленками. Уронил рядом мешок со в спешке собранными доспехами и тяжело выдохнул. — Если, конечно, это поможет... — неуверенно заметил он.

— Отрекаюсь, — прошептал Оторва и осенил себя знамением как единственной защитой. — Сегодня наш последний день. Помощи ждать неоткуда.

Они бы так и молились каждый своему богу, если бы Секира почему-то не открыл глаза и не окунулся в полные льда глаза Клариссы, что не шевелилась, одеревенела и странно изменилась. Возможно, это видел лишь мужчина. И милая, гордая, потерянная, но любимая провидением, спутница просто так и не пришла в себя. Ведь она почти не дышит, не шевелится, бледна и холодна на ощупь.

Только зачем тогда горят знаки? Только почему в глубинах зрачков ждут путников бесконечные черные коридоры? Ответ рядом. Ты собирался использовать ее! Ты предал ее с самого начала, потому что не поделишься богатствами карликов ни с одной земной красавицей, и клады их, безграничные и неисчерпаемые, влекут правителей куда сильнее, чем женское обаяние.

Подумаешь, один обман! Она — ведьма! Переживет... Справится! Секира погладил холодную щеку герцогини, и скупая слеза покатилась из его глаз. Неужели он вправду собирался искупить грехи, используя Клариссу? Как такое безбожество пришло на ум? Но отступать нельзя. Отступать значит отдать города во власть зеленой нечисти. Города, где бушует черный ветер чумы, сразу перестанут страдать, обретут видимое благополучие, порядок, начнут расти и развиваться, но перестанут быть человеческими. Их заселят тени в прежних оболочках. Пусть будут тени.

В голове пронзительно засмеялся голос карлика, который заключал договоры с многими королями: "Ваши души стоят душ целых народов. Возьмите дары Бога мертвых, владейте равными вам, понукайте и заставляйте их, опустошайте клады, которые мы собирали для вас веками. Стройте цивилизацию назло другим богам".

Мужчина сжал голову руками. Вскочил резким движением и побежал с диким воплем, размахивая мечом, к черному лесу.

— Где вы, уроды! Выходите! Я здесь! Я пришел расплатиться. Я не собираюсь больше прятаться. Давайте, рвите меня, но города и земли не получите! Хватит с меня. Я не отдам вам Титу-Авали.

Бравая команда оборванцев в доспехах, которая не ожидала подобной глупости, замешкалась. Спутники замотали головами, дернулись подняться, застряли в невидимом сгустке времени и наконец освободились от колдовства.

— Господин! — Это в седло вскочил Оторва, увлекая за собой коня Секиры. — Стойте! Стойте!

Но задержать мужчину он не успел. Дремавшие силы леса, которые словно ожидали вызова, вдруг ожили, зашевелились. Деревья раздвинулись, как ряды солдат, потянули навстречу королю руки-ветви и заговорили. А потом прямо над травой всколыхнулась переливчатая зеленая волна вооруженных карликов, явно не собиравшихся вести переговоры. Эти существа никогда не попадали в книги, как, например, гномы или гоблины, по-разному относившиеся к людям. А все из-за того, что именно горные карлики владели душами и дергали их за ниточки, как игривые и шаловливые детишки.

Сегодня твари защищали собственность, которую хотят и имеют право получить по магическому договору. Им незачем улыбаться и подносить угощенье, как на балу. Им не следует щадить бахвальство, им ни к чему чтить безудержную смелость человечишки, у которого был один из самых дорогих подарков — голос Бога мертвых. Они получат по-максимому — превратят людей в послушных марионеток, построят ходы под землей, наполнят пустое существование ошибок природы истинным смыслом.

И наплевать на высокие чувства! Если продаешь одну из сторон, будь то карлики или любимая, ты все равно предатель...

— Предатель! Ты обещал отдать ее! — Грозный рык красноглазого урода, который вскочил на сбитого с ног Секиру, резал по ушам.

Шустрые маленькие воины на части разрывали железо доспехов, кидали бесполезную защиту по полю и одновременно вонзали в кожу короля острые отравленные копья.

Секира вопил. Но не от боли, а от ярости, пытаясь избавиться от десятков противников, которые дергали его за волосы, вцеплялись острыми зубами в лодыжки и руки. До тех пор, пока сопротивление не было сломлено.

Тогда тонкие сверкающие нити оплели тело мужчины, который начал дрожать от действующего яда и окончательно повалился в пшеницу, где жужжание насекомых стало вторым настойчивым обвинением. Синий акетон сдавил горло, или то руки карлика потребовали ответа:

— Что? Сам решил драться, без армии? Легче, конечно, убивать далонцев и опустошать крайние земли... — Враг повел носом, поморщился, словно уловил знакомый запах, а потом запрыгал на груди Секиры. — Нет возможности сопротивляться? Нет? — острый коготь на лапе царапнул лицо. — Ты нагл и нахрапист, решительно нравишься мне, но я вынужден уничтожить тебя по решению совета Теней. И найти замену!

Это в сказках, прежде чем убивать, герои долго рассуждают и медлят, а в реальности все происходит практически мгновенно. Сперва карлики забирают дар, который голубым сиянием вынимает душу. Затем тянут за нити, которыми обмотано одурманенное ядом тело и в секунды членят его на кусочки. Остается целой лишь голова, которая по обычаю передается одной из теней.

Чудовищная пытка — быть мертвым, сохранять остатки памяти, но подчиняться чужой судьбе. И чем хуже наказанному за неподчинение, тем смешнее карликам.

— Готов? — Край волшебной нити в трехпалой лапе резко изменил цвет, но Секире не показались смешными подмигивание и ухмылка палача. Карлик вдруг поднял голову куда-то в золото пшеницы и завопил:

— Да уберите же этих шалопутных пьяниц! Надоели, право! Ну что, коронованный? Троих дураков нашел? Радовался их безумию? Думал, головы за господина положат во имя великой цели? Нет, все по-нашему сложится, — нити стянули ткань одежды, разрезали ее и вошли в кожу, выпуская первые струйки крови. — Прощай! — маленькое чудовище соскочило вниз, подняло руку для последнего приказа, да так и осталось на месте, ошарашено уставившись в небо.

Как раз над местом казни, невдалеке от скрученных и пригвожденных к земле наемников-романтиков, зависло совершенно неземное существо. Черные воды, вместо одежды, колыхались под порывами ветра, принося отзвуки шумной реки. Рукава раскинутых в стороны рук испускали тьму на залитое теплом солнца бесконечное поле. Белые волосы извивались извилистыми змеями над головой, а босые ноги сочились кровью прямо на пшеницу.

Но самое страшное — лицо!

Карлик непроизвольно отпустил одну из смертельных нитей, перестал улыбаться и вновь повел носом, как перед приближающейся грозой.

Знаки. Сверкающее нечто вместо лица. Знание, которое выше всего мира. Вот так подарок, Секира! Оказывается, ты не обманул, а только струсил отдать...

— Госпожа, — низкий поклон, и вся зеленая армия уже преклонила колени. — Спустись к нам. Спустись поговорить.

— Сперва вы... — Голос оказался далеким, как будто исходил из трубы. — Сперва вы его развяжете, — перст указал на мужчину. Шепот черной одежды на мгновение стих, чтобы стать оглушительным и напряженным. — Немедленно!

— Как повелит госпожа! — Ловушка переплетений ослабла, а горло Секиры освободилось от невидимой удавки. Но слабость так и не ушла, а кровь лишь усугубила тошноту и головокружение.

Мужчина сквозь пелену видел герцогиню в небе, почти не веря происходящему. Красивая! Какая она красивая!

— Так лучше? — Карлик развел руками, а его братья восхищенно подняли носы вверх, изучая нереальное совершенство существа. "Почему мы не нашли ее первыми при рождении?", — зашептались некоторые. "Хватит!", — беззвучно отозвался от края поля один из старейших зеленых монстров. Наш посланник-король не лишил ее власти, не воспользовался дурман напитком. Сейчас не время расшаркиваться перед Авалинской ведьмой.

— Вы держите моих спутников, — голубые глаза герцогини метнули молнии. Она подплыла ближе к карликам, ладонью провела над головами, улыбнулась тому, как зеленые доспехи превращают поле в переливы драгоценных камней.

— Не желает ли госпожа узнать истинное лицо оберегаемого ею мошенника? — Уродец, собиравшийся убить Секиру, ткнул мысом сапога по голове пленника.

— Я видела многое прошлой ночью, — Кларисса внезапно взмахнула руками, ее тонкие пальцы потянули свет с неба, рукава зашевелились ожившим мраком, из которого, как из колодца, потек болотный, с ядовитыми газами, туман, берущий лесное войско в круг. — И пока не собираюсь драться. Вы — опасные отростки на теле древнего Бога. Вы торгуете его бессмертными частями... Ради подчинения людей вашей безумной воле... Что вы на самом деле хотите?

— Мы заключили договор, требуя взамен за счастье получить все в этом мире, лишь судьбу жалкого мошенника. Клятва теней исполнена до конца, но королю показалось мало процветания и золота, мало побед над врагами с помощью голоса самого сильного из творцов света и тьмы. Он возжелал вернуть заложенные души вассалов и отрекся от древней магии, заявив, что превыше всего некий выдуманный БОГ!

Воинствующий карлик чиркнул чем-то в надвигающемся тумане. Сначала пламя несмело блеснуло, а затем озарило пространство.

— Гнев наш не стал бы великим, если бы не глупость упрямого человека. Он собрал войска, но не для того, чтобы продвигаться на земли далонцев, дальше в богатые края, которые до сих пор дышат язычеством и оберегаются от нас заговорами, а для того, чтобы вернуться в священные леса и попытаться уничтожить своих покровителей. Тех, кто принес им процветание. Тысячи рыцарей увязли в бескрайних болотах, но они успели разрушить многие великие столбы, поставленные первым творцом Вселенной. Вместо них, глупцы водружали кресты.

— Вы наслали напасти на города короля, — Кларисса откинула голову назад, а ее светлые пряди-змеи засмеялись, словно хотели возродить древнюю легенду с берегов Дальней Оливы, гласящую о том, что наказание постигает тех, кто беседует с говорящими волосами. — Вы вырывали души из тел. Слишком много платы за золото и небольшие опасные подарки. Я уже бывала в "смешной" лавке.

— Значит, среди нас тоже есть предатели! Реальность жестока, госпожа! Когда король считает войну единственным способом существования, жаждет крови и власти, но не собирается расплачиваться за содеянное...

— Покажите мне договор! — Требование звучало сладким нектаром, которому нельзя отказать. Твари засуетились внизу, дернули из карманов время, чтобы дотянуться до кипы других бумаг, и почти сразу подкинули свиток до парящего существа.

Бумага раскрутилась сама, вспыхнула яркой звездой и, начав зачитывать условия, подхватила герцогиню и унесла ее вихрем в мрачные залы того мира, который мертвые уже никогда не покидают.

Прошлое — все ошибки мы совершаем в прошлом. Каждый шаг по заполненным людьми и их тенями залам, давался герцогине с трудом. Она не хотела видеть Арли среди гостей, но память бумажного договора порой сильнее всякой другой реальности. Она позволяет проникнуть в запретное и стать такой же тенью, как отблески памяти, которых уже не вернуть к жизни, или будущего, которого, возможно, не случится.

Люди ложно воспринимали теней по своей сути, считая их посланцами загробного мира. На самом деле души, пришедшие на тот бал, всего лишь собирались обрести человеческое воплощение, чтобы хоть что-то исправить в искореженной судьбе.

Зачем сюда пришла Кларисса, знали только горные карлики, воспользовавшиеся моментом неискушенности их ускользнувшей жертвы.

Женщина скользила между других теней незамеченной. Под ногами сновали знакомые коротконогие уродцы в пышных нарядах с подносами в уродливых руках. Они предлагали гостям огромного мраморного зала вино и фрукты. Гости-люди смеялись, переговаривались — и, право, разве они подозревали, какой договор подпишут и чем пожертвуют в следующие часы. Человеческая натура тщеславна. Королевское "я" еще более горделиво.

Похвалиться победами, армией, казной, диковинками — обычное дело между правителями. Они пришли сюда по приглашению, но, кажется, забыли смысл пиршества.

Кларисса прислонилась к колонне и долго наблюдала за довольными гостями. Глаза искали Секиру и не находили. Пока внезапно не зазвучал громкий призыв волшебных труб. Тогда люди повернулись к концу зала, а среди них показался и знакомый профиль любимого. Женщина вздохнула. Зеленые твари не обманули.

Молодой король был не таким: он излучал уверенность в себе, надменность мешалась с безразличием к окружающим, гордость — с убежденностью с собственной непогрешимостью.

Клариссе хотелось остановить безумца от необдуманного поступка, выступить из теней, умолять ничего не брать и ни к чему не прикасаться, не слушать сладких речей, сулящих счастье, но равнодушное время не позволяло герцогине преодолеть стену будущего. А улыбчивые карлики, что видели несчастную, лишь насмешливо качали головами. Один из них внезапно остановился и поднял лицо. В зрачках его появилось четкое отражение женщины.

— Ты желаешь его спасти от расплаты? — Спросил гобби у колыхающейся рябью герцогини. — Хочешь спасти земли королевства от теней, занявших тела людей?

Кларисса беззвучно кивнула, а карлик поставил поднос на пол и полез в карман, из которого достал прозрачный шарик с голубой каплей внутри.

— Возьми, не бойся! В будущем ты отказалась от нашего подарка, от собственной души. Но сегодня мы вновь даем тебе шанс.

Холодный на ощупь, сверкающий изнутри, подарок обжег кожу. От соприкосновения с прошлым герцогиню затрясло, словно упругая стена реальности вдруг разошлась по швам и начала излучать лунное сияние.

Кларисса попыталась отступить, но не смогла, потому что прямо на нее из прозрачной воды времени смотрела она сама, только совсем другая: ярко рыжие волосы, фиалковые глаза — все обрело цвет и форму.

— Она останется здесь вместо тебя, — заявил карлик. — А ты — ты отдашь королю этот шарик, если хочешь, чтобы он жил после битвы с нами. Выбор невелик — ты можешь вернуть душу себе и проглотить подарок или спасти любимого, которого сейчас лишат души?

— Что вы сделали со мной? — вопрос дался с большой силой и повторился тотчас из уст отражения, стоявшего напротив. Клариссу закачало, как лодку в шторм. — Что происходит здесь?

— Мы пытаемся помочь тебе... — Карлик коснулся отражения герцогини, и то ожило и внезапно пошло прочь по залу.

Оно плыло к дверям. Оно уходило. Женщина почувствовала неимоверную тоску, словно лишилась части себя, но она понимала, что такова плата за освобождение любимого.

— Когда ты вернешься назад, Секира еще не ринется в бой. Ситуация сильно изменится, и он действительно будет идти за богатствами гобби, а не для того, чтобы предать тебя! Ты окажешься в лагере, вместе большой армией. Но и она бессильна перед нашим волшебством... Так что для победы воспользуйся старым приятелем — Богом мертвых. — Карлик подозвал к себе одну из теней. — Проводи нашу гостью. Она должна возвращаться обратно.

Кларисса подчиненно побрела за проводником прочь от гостей. Плиты под ногами стали прозрачными, за окнами дождь звучал глуше и тише, и тут случилось нечто, заставившее герцогиню остановиться на короткое мгновение. Она увидела мужчину на балконе. Неужели? Как же он оказался здесь? Этот человек из-за голубой двери? Незнакомец обнимал ее отражение.

— Кларисса, Кларисса, очнись! — Над женщиной склонилось расплывчатое лицо Секиры. Он тормошил ее за плечи и был явно перепуган отсутствием реакции. — Очнись, уже утро!

Герцогиня недоуменно приподнялась, быстро огляделась и вскочила.

— Уже утро? — оглаживая черное простое платье, спросила она, а сама открыла рот, от того, насколько велико волшебство времени. Военный шатер отличался простотой убранства: на небольшом столе лежали карты, явно исчерченные при недавнем обсуждении; ложе из тюков, застеленное огромным красным ковром и подушками, служило скорее для беспокойной дремы, чем для глубокого сна.

Секира... Изменился ли он? Кларисса вгляделась в мужчину, который затягивал пояс на кожаном жилете и прилаживал к плечам железные наплечники. Нисколько... Он только больше осунулся, выглядит не отдохнувшим.

— Я принес тебе воды умыться и, пожалуйста, не забудь накинуть покрывало.

Какая резкость в голосе. Герцогиня даже вздрогнула. А потом задохнулась от внезапных объятий, в которые схватил ее уже не путешественник-мошенник — настоящий король.

— Сегодня непростой день, — прошептал мужчина и потерся носом об нос спутницы. — Прости, если иногда пугаю тебя. Ты готова?

Кларисса кивнула. За ним она готова идти куда угодно... За него она отдала бы не только тень будущего, но и душу. Душа! Пальцы нащупали в тайном кармане холодный шарик и успокоительно погладили его.

Карлики намекали, что можно вернуть себе простую человеческую жизнь. Избавиться от черного шлейфа. Не сейчас... Другое пророчество куда опаснее!

Бывают дни, что озаряются тысячами воинственных криков, когда две стихии сходятся в неистовом порыве и захлестывают друг друга петлей смерти. Бывают такие дни, у которых есть собственные имена и настоящие герои. Но эти же дни погребают под собой сотни и тысячи безымянных бойцов.

Наверное, герцогине пришлось войти в летнее утро, чтобы стать судией над двумя армиями. Раньше она никогда не видела армии людей. Среди немногочисленных конных рыцарей, которые являлись сыновьями родовитых отцов, пешие наемники из простолюдинов занимали основное число. Это были и лучники, и бойцы ближнего боя, и достаточно образованные менестрели, которые подрабатывали, создавая несложные механизмы и развлекая в вечерний час войско.

Теперь Кларисса смогла оценить силу короля, как завоевателя. Мужчина настолько горел идеей богатства, что совершенно забыл об опасности. Он подмигнул заговорчески своей спутнице, взбираясь на коня, и тогда ад начался.

Авалинская ведьма, так называли ее люди Арли. Авалинская распутница, соблазнившая государя. Она привела с собой тьму. И тьма кинулась на горных карликов вместе с человеческим войском.

Страшные истории рассказывали очевидцы об этом сражении. Одни утверждали, что видели среди людей полузверей-полуптиц, другие — что черные тени на призрачных конях мчались на зеленых уродов, прибывших на огромных зеленых драконах из болот заповедного леса, третьи — про огненных великанов, швырявших огнем по коварным гобби.

Кларисса помнила лишь то, что мчалась следом за любимым и пыталась отвести от него судьбу. Теперь и герцогине достались легкие, специально выкованные доспехи — неудивительно, если хочешь взять силы тьмы в подруку, то с ними направится и сама хозяйка. Та, которая отбрасывала прочь озверевших крохотных чудовищ, пытавшихся взобраться на лошадь. Та, которая упивалась звоном мечей и видом крови... Она думала, что сошла с ума.

Солнце стояло в зените, когда пророчество сбылось. Крохотная стрела пронзила доспех на груди и вонзилась в правое предплечье. Эта рана не принесла смерть, но ослабила и дезориентировала Секиру. А обезумевшая от страсти войны, Кларисса просто не увидела, как прямо на мужчину из ниоткуда мчится разъяренный зеленый змий.

В узких желтых зрачках крылатого дракона вспыхнул свет, когда карлик-седок что-то шепнул тому на ухо. Черный, острый, как бумага коготь, взметнулся над всадником и с размаху разрезал воина пополам.

Кларисса взвыла. Отчаяние и ярость задушили сердце, когда алый фонтан вырвалась из тела короля. Верхняя часть упала на землю. нижняя, в стременах, задергалась... Лошадь же понеслась прочь.

18

Если есть шанс повернуть время вспять и изменить все, что содеяно в прошлом, если независящее от воли и чувств возможно исправить, как не воспользоваться даром? Как устоять перед возможностью вернуть себе любовь?

Авалинская ведьма, подарившая победу. Авалинская ведьма, воскреси нашего короля! Мы — тени, которые обрели свободу и стали людьми! Мы можем сказать тебе сейчас, как возникает душа каждого из вас. Просто из небытия приходят и исправляют ошибки распоследние мерзавцы, раскаявшиеся грешники или нераскаянные мерзавцы, готовые к дальнейшему бесчинству.

Все мы стояли рядом, когда ты вышла из шатра в лагерь. Все мы вышли из человеческих тел и стали твоим несокрушимым войском. Отчего же ты казнишь нас за то, что мы не уследили за человеком без Тени внутри? Отчего ты плачешь над его изуродованным телом, лежащим посреди поля на белом покрывале?

Ты готова отдать ему волшебный шарик с голубой каплей внутри? Готова отказаться от свободы и предать себя огню Бога мертвых? Зачем людям золото? Зачем мертвецу сокровища, сотни лет лежавшие в земле? Это жадные воины сейчас стремятся отхватить часть добычи. Это военачальники и родовитые отпрыски жварятся на огне вероятности захватить пустующий трон. Полчаса прошло после того, как тебе удалось вынести тело с поля боя, а шарик так и лежит в раскрытой ладони.

Ведь ты ничего не знаешь об Арли. Не знаешь, какой он! Все обрывки памяти могут солгать, потому что путешествие, в котором ты вроде бы и участвовала, — призрак настоящего.

Рука провела по влажным волосам короля. Горло сдавила невыразимая тоска. Отдать ему жизнь. Отдать... Даже если не помнит. Даже если в этом ответвлении времени и не случилось доверия и любви, а каждое слово мужчины — холодный расчет.

— Я люблю тебя, — Кларисса поцеловала ледяной лоб. — Я всегда буду любить тебя...

Шарик задрожал в ладони, выпустил капельку огненной воды, а женщина так и не подняла глаз на воинов, которые помогали ей донести Секиру до лагеря. Сейчас они возвышались над герцогиней скорбью, смесью презрения и страха. Но оставались такими же бесполезными частями бытия, которые ничего не стоят без волшебства карликов.

"Если я воспользуюсь моей душой, что произойдет? — подумала женщина, покрываясь мурашками от боли, обжигающей руку. — Хочу ли я служить Богу, которого боюсь? Хочу ли отдать драгоценный шарик Арли-предателю или Секире-любимому?".

Пальцы поднесли спасение от потустороннего мира к губам короля, сжали выпуклую, разогретую поверхность: та с громким хлопком лопнула и потекла на лицо мертвеца.

"Сейчас должно произойти чудо, — мысли герцогини застучали в висках, к которым прилипли белые змейки волос. — Не для меня, чьё будущее — зыбкое болото, а для короля". Она дотронулась дрожащими пальцами до железного панциря на груди, провела рукой вниз к тому месту, где начиналась пустота, вместо тела и ног. Плотная белая ткань, закрывающая отрубленную половину, найденную на крае поля, шевельнулась и поползла вниз, меняя свой кровавый рисунок.

Густая пелена слез мешала Клариссе разглядеть остатки от любимого, зато гнев закипел с новой силой. Кажется, тогда на поле женщина перестала быть человеком. Да-да, ее вскинуло вверх, как ядовитую гадюку, необъяснимая сила. Те, кто сражался внизу — все войско короля, — на мгновение замерли, превратившись в смесь брони и мяса. Наемники и рыцари попадали в пшеницу, лязг их доспехов и отблески серебряных молний-мечей затихли. Зато из колыхающихся золотых злаков встали тени, отделившиеся от бренных тел. И серая тьма потекла навстречу зеленым монстрам и их крылатым змиям.

"Вечер, встающий на пути

Пей мою кровь.

Ветер, уносящий мою жизнь,

Пей мою кровь.

Ветер черных побед,

Пей мою кровь.

Ты не приходишь, смерть!

Ты не даешь умереть", — забормотал голос, и герцогиня вдруг поняла, что уже несколько часов вместе с подручными с той стороны уничтожает настырных вестников бед. Не ради золота, за которым пришел король, а потому что любовь затопила рассудок. Любовь к Секире? Нет, любовь к голосу, исходящему из Секиры.

— Мы должны избирать нового короля, — кто-то настырный за спиной вслух выразил общее желание. — Теперь, когда богатства карликов достались нам и новые земли не сулят опасности, необходимо сразу решить проблему наследования королевства.

— Быстро такие дела не делаются, — один из старых рыцарей, стоявших над Клариссой, так похожий на Оторву, снял шлем. — Карлики могут вновь появится из Черных лесов. Где гарантии, что мы обезопасили себя от волшебной напасти и больше не подчиняемся им? Неужели непонятно, что их золото — ловушка для простаков?

— Бросьте, барон Ожоли! Каждая собака знает, что богатство желанно, а власть сладка! Мы уничтожили зеленых человечков навсегда, — это из круга выступил молодой рыцарь с красивым лицом, — а этот похож на громилу Агата, — обагренным битвой. — Среди нас нет праведников, которые отступятся от возможности захватить трон.

Старый вояка склонил голову и посмотрел на Клариссу, которая напряглась и прикрывала собой тело Секиры.

— Не наша заслуга в победе...

— Вы правы, — кто-то за спиной герцогини громко засмеялся (голос ли это Ишы). — Но спасибо ведьмам не говорят! Их подвергают справедливому суду или отпускают на волю за заслуги, даря жизнь.

— Отпускать Авалинскую ведьму нельзя. — Молодой рыцарь был настойчив и уверен в себе. — Церковники утверждают, что она принесла чуму. Она уничтожит наши города! Она опасна...

— Будем препираться?

— Король не позволил бы расправиться с Титу-Авали... Она такая же жертва, как и все мы, — старый воин наполовину вытащил меч из ножен. — Если до погребения короля и Совета избрания кто-то прольет кровь, нас проклянет Бог. Плохой знак начинать новую жизнь с казни.

— Барон прав...

Герцогиня облегченно вздохнула. Спор не разгорелся и не перешел в очередную драку. Несколько часов есть у государя, чтобы вернуться... Несколько коротких мгновений, если, конечно, карлики не обманули. Но тело Секиры неподвижно, дыхания не слышно. А значит и волшебства не наступит. Зачем ты поверила карликам?

* * *

Спасение графа Фаруна

Еще неделю граф Фарун не выходил из кельи, молился вместе с братом Турином и питался лишь водой и хлебом, отказываясь от земного. Каждую ночь его посещали призраки, каждое утро начинал валить снег... Каждую секунду ныла шея, а голова раскалывалась от сомнений.

Воспоминания о далонцах и последней битве много раз исследовалось пытливым разумом, но что произошло, а что показалось, мужчине так и не удалось выяснить. Точно он знал лишь одно: видеть себя — это пытка.

— Настало ваше время, брат Виктин, — ранним утром, в низкую дверь, когда еще не взошло солнце, заглянул уже привычный Турин. — Нельзя всю жизнь просидеть в углу, как трусливой крысе. Идемте!

Граф зашевелился и сразу очнулся от тревожного сна.

— Я не могу. Дайте мне еще несколько дней.

— Отец Лиссий ждет, и уверен, что с божьей помощью вы справитесь. Доверьтесь его воле. Вставайте.

Галерея встретила графа Фаруна завыванием ветра и зимней стужей. Ступая по камням, мужчина чувствовал холод даже через теплые войлочные, выстеленные мехом монашеские башмаки. Прежнее головокружение и бессилие становились с каждым шагом все невыносимее, и Турин, который понимал состояние гостя, сразу поддержал того от падения.

— Потерпите, осталось немного. Вон до той двери. — Теплая рука коснулась предплечья, длинные полы плотного шерстяного платья колыхнулись, принося ощущение озноба.

— Что за ней? — Страх, как водопад, обрушился на воина, никогда не ведавшего сомнений и не прятавшегося за спинами простых солдат.

— Вы можете, вы можете преодолеть себя, — пробормотал Турин спокойно. — Войдите, и многое поймете. Освободитесь! Вы освободитесь...

— Я не уверен. Я не должен этого делать.

В нескольких шагах от массивной литой железной двери Фарун упрямо затормозил и облокотился на каменные перила у колонны, уходившей в темноту, под крышу.

— Отец Лиссий сказал, что лишь упорство помогает человеку оставаться разумным.

— Я уже видел такие двери... в другом месте! — Мужчина выпрямился и, нахмурившись, поднял глаза к парапету, над которым начинался второй этаж башни. Силы воли хватило лишь на создание щели между порогом и тьмой, что начала всасывать в себя воздух. — Там был мрак... — Пробормотал, как заклинание, Фарун. — В том храме все выглядело не так: тени становились людьми, а время тянулось, словно тягучий фруктовый десерт. Я попался в ловушку, влекомый любопытством. Я увидел над собой множество лиц, и лица эти напоминали мое собственное.

— Брат, видения сии не изменили вас! Они лишь приблизили к вам гобби, которые использовали вашу гордость себе во благо.

— Еще там находился камень. Бесконечный, поросший мхом, источающий россыпи драгоценных камней.

— Войдите внутрь.

Фарун через силу толкнул себя в храм и внезапно понял, почему столько времени не возвращался к Богу. Узкий зал, не такой, как в других священных обителях, светился голубым, точно пол есть вода, а не камень. Сквозь его глубину проникали лучи солнца. Голоса хоров лились из-под потолка едва уловимым дыханием. Черные стены причудливо отражали звезды свечей. Там, в самом конце, на возвышении, мужчина увидел камень, являвшийся источником света. Камень, который мужчин узнал бы из тысяч других камней. Темная фигура в плаще стояла рядом, словно призрак или живая тень от неживого символа. Низко был опущен капюшон, двигались волны по складкам, опадали рябью и катились навстречу гостю.

— Отец Лиссий, — брат Турин захлюпал по полу, точно умел ходить по глубокой воде. Фарун недоверчиво коснулся мысом черной поверхности, и через мгновение нога его по щиколотку погрузилась в воду. Нет здесь дна, шепнул разум, а глаза судорожно обернулись к выходу.

— Он решился, — низкий отзвук ударился о стены и полетел, чтобы коснуться слуха. — Здравствуйте, брат! — Фигура качнулась, а графу почудилось, что у него начались новые видения.

— Что это за место?

Вопрос прозвучал с громким эхо, хотя мужчина говорил в полголоса.

— Ответ, который вы искали после встречи с гобби. Искали все время... Как тварям удалось выманить вас из храма?

— Я испугался. Раньше я мало верил в магию. Живые существа лучше сверхъестественной реальности.

— Это очень болезненно — перестать быть человеком! — Утверждение резало остатки самообладания. — Сначала тебя заставляют встать на колени, а потом примеряют чужой костюм. Скажите, брат, вы в состоянии сейчас продемонстрировать мне боевое искусство?

— Зачем?

— Хочу узнать, какую часть Бога мертвых получили вы? — Отец Лиссий резко взмахнул рукой, и в сторону Фаруна полетело что-то сверкающее, похожее на молнию.

Почему рука поймала рукоять, почему тело встало в боевую позицию, объяснить невозможно. Но мучительное желание победить захлестнуло мужчину. Он прыгнул навстречу противнику в плаще, совершенно забыв о бездонной водной пропасти, и схлестнулся с ним, расправившись с недавней слабостью и сомнениями, как с лишними нагромождающими отростками. Твердая рука наносила удары и парировала ответные. Гнев закипал в крови, сердце искало смерти, забвения и непостоянства. Пространство? Да что такое пространство, когда не умеешь контролировать эмоции? Когда ты — обыкновенная марионетка судьбы.

Но меч не проникал через плащ, а только выбивал искры. И внезапно до Фаруна дошло, что его "враг" сражается практически шутя, не напрягаясь. Что он даже не увлечен. Что пламя свечей озаряет улыбку, что в густоте опущенного капюшона лицо совершенно спокойно. Даже когда лезвие меча прошло практически поперек живота, не раздалось ничего, кроме скрежета. А монах совершил резкий кувырок в воздухе — и граф Фарун оказался прижатым к черной глади, под которой мелькнуло отражение отца Лиссия.

— Он ничего не понимает, — Турин, до сих пор молчавший у камня, молитвенно сложил руки. — Отпустите его, дайте отдышаться. Его рана еще слишком опасна!

— Неужели ты мог подумать, что я его покалечу. — Белая ладонь потянулась к мужчине и помогла тому встать на ноги. — Добро пожаловать в братство, Виктин. Думаю, вы последнее звено в цепочке совпадений. Пойдемте, скоро начнется служба, потом — завтрак. Все ответы я предпочту сказать вне этого зала!

Мужчина принял милость победителя достойно, скрыв негодование. Никогда он не проигрывал в схватках, а тут — монах, практически отшельник!

— Мы боевые монахи, — как подтверждение подозрениям произнес Лиссий и, когда все трое вновь оказались в крытой галерее, скинул капюшон с головы. — Вас привел в замешательство храм и камень! Слишком сильны эмоции, слишком живы воспоминания?

— Раньше я никогда не испытывал неукротимого гнева, не бросался в драку при первом же предложении... Почему это произошло?

— Влияние темного храма Бога мертвых и заветного камня слишком велико. — Темные глаза, острые, знающие, внимательно разглядывали Фаруна. Они жили словно отдельно от лица, словно были выдернуты из другого тела — темные пропасти, жгущие омуты.

— Я вошел в тот же храм? Но как же болото? Как же?..

— Отец Лиссий объяснит вам все позже. Сейчас время Бога! Ему мы должны посвятить предрассветные часы. — Брат Турин начал поторапливать Фаруна, в то время как человек в плаще уже пересек внутренний двор и вошел в часовню, откуда доносились хоры.

Граф и раньше слышал церковные песнопения, но слухи о мужских ангельских молитвах оказались просто пустословием, если понимаешь, что такое музыка голосов. Казалось, недавнее сомнение и минутные гнев — ничто, если тебе доступны величественные мгновения, посвященные Господу. Душа требовала искупления, душа плакала и улыбалась вместе со звуками, исходящими не из людей — из ангелов.

После отец Лиссий читал короткую проповедь об усмирении гордыни, но отзвуки хоров еще звучали во взлохмаченной, давно не мытой голове недавнего вояки, что взирал на монахов искоса, совершенно подозрительно. Они не походили на смиренных братьев, чья судьба подчинена Богу. Скорее, на скрывающихся преступников, на изгоев с неясными судьбами. Даже сложенные в молитве руки и внимание к речи настоятеля не меняли впечатления.

— Гордость опасна тем, что человек не замечает своих недостатков, — слова будоражили и мучили мужчину, почему-то захваченному раскаянием.

Ведь именно гордость толкала его никогда не смиряться и добиваться успеха при дворе короля, гордость вызвала желание построить собственное графство таким, чтобы другие удивлялись и завидовали. Гордость направила на войну с восточными варварами далонцами, не желавшими становиться христианами. Гордость разрешила войти в магический храм на болотах, хотя сердце подсказывало, что это очень опасно. Гордость вызвала желание купиться на деньги карликов, которые опутали сердце черными нитями.

— Я глупец, — признание, высказанное в небольшом кабинете, куда отец Лиссий и Фарун отправились после утренней трапезы, вырвалось само собой. Граф сидел, склонив голову, сцепив пальцы рук и напряженно ожидая, какое знание откроется теперь — игры с судьбой, казалось, закончены, а обитель есть логическое заключение для постыдного прошлого.

Но монах не спешил. Он внимательно следил за изменениями, происходившими с гостем: тот нервничал, не знал куда деться, не смел поднять глаз и побледнел.

— Брат Виктин, вы должны успокоиться! — Наконец заявил Лиссий. Он начал листать какую-то книгу, лежавшую поверх множества других фолиантов, в беспорядке разбросанных по столу. Затем сложил руки на красочный рисунок на странице и вздохнул: — Не ожидали, что вы так скоро оправитесь после чудовищного колдовства. Ваш лекарь, брат Турин, сомневался, что вы выживете, но молитвами все упорядочилось.

— Я благодарен гостеприимству, но полон сомнений, — Фарун не выдержал, встал и начал расхаживать из стороны в сторону, заложив руки за спину, поглядывая в окно, где открыли ворота и впустили внутрь крестьян, что жили явно где-то неподалеку и поутру принесли дары для обители.

— Избранность — страшная привилегия, брат Виктин!

— Вы называете меня другим именем, и хотя меня это почти не трогает, странно каждый раз вздрагивать и про себя вас поправлять. Я — Фарун.

— Были Фаруном до того момента, пока не лишились головы. Удивительно, как вы вообще добрались сюда будучи другим человеком. А имя — важно для вас теперь, для обретения равновесия и спокойствия. Слишком много пережито, слишком много потеряно. Виктин означает "жертва". Жертва, которую спасли, и жертва, которую постигла смерть. Теперь можете спрашивать... Только сначала обдумайте!

— Я знаю, что спросить у монаха, чья тайна сокрыта в дальней башне. — Фарун прислонился к камням, задумчиво разглядывая в окне неказистые, грубые строения. — Другое дело, хочу ли я знать!

— Хотите, и плохо скрываете волнение. Когда вы появились на пороге, я сразу понял, что и вы стали свидетелем и участником древней магии, невольно вошли в круг тех, кто давно ожидает...

— Значит ли это, что ваше братство связано с храмом и камнем?

— Правильный вопрос, мой дорогой брат! Также как и вы! Как и гобби, преследующие вас в надежде выйти на главную реликвию, которая помогла бы воспользоваться великой силой.

— Что это значит?

— То и значит — человечество не первым появилось в заповедных землях. Существовал некий баланс, но равным правам пришел конец. Мы все больше превращаемся из частей в целое. Служим как питание для всех тварей, что когда-то полноправно властвовали. Мы — тщеславные, жадные, немощные. Мы для них инструмент, которым не грех воспользоваться. Гобби сами по себе ничего не представляют, но Тени...

— Тени? — Эхом повторил Фарун, вспоминая божественную, лучезарную Наишу, которая спустилась к нему на облаке. Сотканная из света и зелени, она и сейчас обжигала сердце тоской.

— Когда ты вошел в храм на болоте...

— Я видел всадников. Они походили на тьму.

— Так вот, тени служат Богу мертвых, — Отец Лиссий повернул красочный рисунок к мужчине, и тот невольно посмотрел в древнюю книгу. Черные псы бежали впереди всадника по мокрой дороге. Его плащ развевался, черные волосы разметались, как всполохи огня. Конем же служила собственная тень, которая выгнулась и пыталась вырваться из узды.

— Кто такой Бог мертвых? Кто такие гобби? — Брови Фаруна поползли к переносице, около рта появились скорбные складки. — Что они хотят?

— Гобби — древнее многих магических тварей. Их практически не вспоминают, даже если речь идет об эльфах, гномах или каких-либо других народах. Гобби всегда были рядом с людьми в качестве проводников в царство смерти, но теперь они желают управлять живыми. Теперь их аппетиты изменились, и души более не привлекают. Другое дело, когда можно управлять целыми странами.

— Когда они практически силком выволокли меня из храма, наступило долгое забвение. Я очнулся через день или два в кровати, и уже никогда не знал покоя. Гобби заполонили мои селения. Они нападали отдельными отрядами неожиданно, иногда даже выныривая из-под земли.

— Ты не смирялся, твоя гордость требовала низложить теней, которые навсегда завладели вассалами человека, но не провидца. Ослепление камнем — так называли древние колдовство Бога мертвых. Камень — атрибут власти, которым карликам никак не овладеть, но те, кто подпадали под его силу, становятся послушными рабами горного народца.

— Там были символы... Сочившиеся золотом и драгоценными камнями, — задумчиво пробормотал Фарун, погрузившийся в лицезрение падающего снега. — Я, как и многие люди, любил золото... Я купился на простую уловку жить безбедно и ни от кого не зависеть. Карлики подарили мне жену — самую прекрасную женщину на свете.

— А может быть, жена сама нашла тебя! Пришла, чтобы отвести гобби к желанному предмету?

— Я не понимаю...

— Брат Виктин, гобби отбирают у человека душу за свои подарки, но взамен дают управляемые Тени, которые служат им верно, так как обязаны подчиняться проводникам. Вас они пожалели! Вы — необычны хотя бы этим! — Заметил отец Лиссий. — Похоже, гобби не думали, что упустят самый желанный путь. По нашим слухам, у народца есть сотни предметов, которые когда-то принадлежали Богу мертвых. Но главное — отвести их к нужному месту.

— К храму, что таится в круглой башне?

— Вы знаете, что нет. Таких священных для тварей мест много разбросано по соединенным землям. Здесь всего лишь один из камней. Дело в вас, Виктин. Есть определенные признаки...

От последней фразы графа затрясло. Он и раньше подумывал, что цепь событий неслучайна, что судьба подчинена кому-то свыше, но что гобби — нет! Кровь прилила к лицу, шрам на шее запульсировал, и Фарун предпочел сесть обратно на стул перед помрачневшим Лиссием.

— Боюсь спрашивать, откуда вы все это знаете, но начало меня абсолютно не обнадеживает.

— Кажется, какая-та особая деталь всплыла в голове брата.

— Моя голова осталась на поле боя, а вот воспоминания не ушли. Уверен, что дело в Наише! Уверен, что не зря получал за нее золото. Но теперь, отец Лиссий, скажите... Скажите про Бога мертвых... Скажите мне, что хотят твари?

19

— Бог мертвых... — Монах тяжело вздохнул, искры в его зрачках недобро вспыхнули и тотчас погасли. — Бог мертвых не просто символ, дошедший из прошлого. Говорят, особую власть он обретает ранней осенью как настоящая, реальная сила. До сих пор в деревнях рассказывают сказку о потустороннем властителе, который появляется в кленовых рощах, заалевших от крови многих живых существ. Тогда черное чудовище выбирает жертв и приносит их на алтарь, чтобы сожрать их души и тела и набраться сил. Он ищет единственного человека. Ищет то существо, которое изначально было рождено без души. Кровь его и его тело станут инструментом в темных руках, способных изменять мир. Ведь ключ, верно подобранный к двери, есть путь из смерти в жизнь.

— Бог мертвых — дьявол?

— Нет, брат Виктин. Намного хуже... Бог мертвых — первоначальный хаос. Создатель всего и его же разрушитель.

— Какое страшное богохульство, какая ужасная ересь... Неужели вы верите деревенским россказням?

— Я верю лишь тому, что в состоянии осознанно воспринять. Прежде чем оказаться в обители, я был совершенно иным, — Лиссий не скрывал иронии и похоже даже подсмеивался над Фаруном, колени которого почему-то стали ходить ходуном от волнения. — Мальчишкой попал в монастырь при великой Церкви и посчитал это провидением божиим, потому что голяку негде преклонить колени, и храмы для него закрыты. В обители я выучился читать и писать, там я нашел старые этажи библиотеки и узнал, почему настолько одинок, — просто глаза, которые достались мне ни от матери, ни от отца, принадлежат Богу мертвых, чьи части разбросаны по всему миру. Смотрите внимательно, брат Виктин. Смотрите в глубину моих зрачков! Что вы видите?

— Ничего... — Протянул мужчина, а сам начал мелко дрожать. Ему показалось, что стены кабинета сужаются, голоса во дворе искажаются до пронзительного воя, а он становится клочком скомканного пергамента.

— Какова должна быть сила и мощь существа, которое мечтают подчинить себе гобби? Что можно сотворить с малым количеством даров, впитавших власть Бога мертвых? Жалки будут демоны и подземные твари, жалки боги и волшебники. А человек и вовсе утратит право на существование.

— Откуда у вас его глаза? — Утративший желание спорить, Фарун качнулся на стуле, чтобы на мгновение разглядеть, что плиты пола — это своеобразная карта.

— Кленовая роща. Я далеко ушел от дома. Валялся в листве и смотрел на птиц, покидающих родину. Потом уснул... А очнулся совершенно в другом месте, ночью. Вороны выклевали мои глаза, но пришел Великий и сказал, чтобы я сохранил малую частицу. С тех пор мир открылся мне в ином свете. Легенда оказалась правдой.

— Звучит настораживающе.

— Если сложить части всех плотских воплощений, получится Бог мертвых. Но прежде Бог должен родиться...

— И потому он ищет существо без души, женщину, которая могла бы выносить в себе бесконечный хаос, — догадался Фарун.

— Хорошо понимаете, мой дорогой брат. — Кивнул Лиссий, отпуская внимание мужчины. Тот отодвинулся подальше, некоторое время сидел неподвижно, а потом сорвался с места и ринулся к двери. Еще несколько секунд... Страх! Страх... Страх? Фарун заставил себя остановиться и обернулся к собеседнику, продолжавшему сидеть неподвижно. — Отец Лиссий, скажите, что моя догадка неправда? Что я ошибаюсь в выводах... Но я стану отцом этого монстра? И гобби нашли меня и используют только поэтому?

Монах не стал отвечать, а только молча утвердительно кивнул.

* * *

— Стемнело, — Титу-Авали, до сих пор молчавшая и слушавшая рассказ, вдруг перебила мистерика, который радовался тому, что вечер скрывает его нервозность.

— Да, — Виктин отодвинул подальше опустевший поднос, сдержанно поблагодарил хозяйку и уже было встал, когда его руки коснулись холодные пальцы герцогини.

— Сядьте, — повелительный тон в смеси с просьбой звучал настойчивым призывом вернуться на место. — Теперь многое проясняется... Почему вы так странно на меня глядели, почему решились отправиться сюда.

— Тени убили мою жену... — Ощущение сырости проникало через одежду вместе с растущими опасениями.

Ночь — не самое спокойное место в замке, наполненном чудовищами. На потолке появились блики от факелов, зажженных на внутреннем дворе. Дождь оставил ненадолго унылый дом, чтобы смениться луной, не стеснявшейся своей полноты. Но что творится между стен, кто может подслушивать разговор, если на чердаке, среди слуг и наемной охраны, все давно перестали жить как люди?

— Они пробовали создать Бога...

— Я похожа на вашу любимую? Я так похожа, что вы боитесь находиться рядом. — Светлые пряди качнулись в такт с понимающим движением прелестной головки. — Когда я предположила, что наши судьбы связаны, то не знала насколько. Вы и в самом деле не желали мне смерти и шли сюда не арестовать, а скорее — увериться в казавшихся домыслами истинах. Что вы делали столько времени в монастыре? Что открыли для себя? — Кларисса успокоительно гладила Виктина сначала по перевязанной руке, а потом робко коснулась его растрепанных светлых волос. — Вы не похожи на убийцу, не похожи... Вы запутались в магии, как попавшаяся на крючок маленькая рыбка. Я тоже чувствовала такое — только очень давно. И вот что я скажу, книгам и чужим словам верить нельзя.

— Моя вера подкрепилась знанием.

— Что значит знание, если оно теряет почву, если знание это зримо, но не осязаемо? Разве мистерики не такие же люди? У них тоже есть сомнения, недостатки...

— Мистериков вряд ли можно назвать людьми в полном смысле слова. — Виктин ответно коснулся герцогини, которая говорила так тихо и ласково, что хотелось ее утешать и охранять всю жизнь. — Мистерики похожи на тварей, живущих на ваших землях, Титу-Авали.

Тишина. То ли дыхание остановилось, то ли пронзенная стрелой размышлений, собеседница изумилась. Как хотелось увидеть сейчас ее глаза! Те, что смотрели недавно из волшебной двери времени, — эти голубые небесные ангельские озера, подернутые тенями ресниц. Виктин подавил очередное шевеление в груди, мерзко вырывавшееся на поверхность, ссутулился, ожидая негодования или отчуждения, но Кларисса не оттолкнула мистерика.

— Сегодня мало кто остался в замке, — пробормотала она. — Вы догадываетесь, что происходит?

— Да, — кивнул Виктин. — Вероятно, сегодня мы вряд ли что-то изменим.

— Это решили вы или Орден?

— Орден — всего лишь прикрытие. Я...— короткая пауза, и вот их руки вновь нашли друг друга. — Неужели, Титу-Авали, вы не хотите уйти от тварей навсегда? Неужели вы хотите остаться незащищенной? Обитель приняла бы вас... Обитель готова помочь забыть ужасы.

— Как повелел камень? Перестаньте, мистерик Виктин. Когда я увидела вас в плаще посреди зала, у меня в замке, пронзенного жалом, сломленного, скрюченного, я уже предполагала, что прибывший с вами Церковник — обычное прикрытие. Он сдался первым в ту ночь, когда под конвоем вез меня сюда. Поверите ли, но изнутри несчастный изъедался страстями похоти и нераскаянности. Яд, проникший в кровь, сразу выдал каждого из ваших сопровождающих, ваших тюремщиков. А ведь сначала они даже не смотрели в мою сторону, боялись сглаза. Ночь поставила их на место. Ночь сделала их собой... Не гобби, эти люди желали изменений. Освобождения от кары небесной. Если бы я была предупреждена о вашем появлении. Ведь обычно вести долетают быстрее, чем их разносит ветер, но тут вы перехитрили и Его. — Кларисса сильнее сжала пальцы, а мужчина прищурился, видя, как в разлитом по комнате молочном свете луны Кларисса всплывает из темноты холодным безликим видением. — Мистерики поклоняются Великому Убийце! — Почти беззвучные губы обвиняли и одновременно улыбались. — Почитают монстра, хотя и прикрывают все обычными словами о Боге. Постыдитесь, не разыгрывайте невинность. Эти чудовища, эти жалкие лизоблюды — ничто в сравнении с жадными, умными, хитрыми тварями, которые получили частички от моего живого Проклятья. Как вы тренировали умение, мистерик? Вы нападали на ближайшие деревни? Держали в страхе округу? Чем питались мистерики? Что вообще предпочитает Бог мертвых?

— Души и плоть, — выдохом вырвались слова.

— Да, самые опасные не значит самые быстрые. — Кларисса встала и подошла к окну. — Мистерики отправили вас ко мне уговорить поехать к Богу мертвых. Они сделали правильный выбор. Знали, что я узнаю человека в плаще убийцы. Что я подчинюсь воле повелителя, который отнял у меня жизнь. Но вы, Виктин, вы хотите еще раз убить женщину, которая так похожа на вашу жену?

Мистерик закрыл глаза. Гордая, стоящая боком Кларисса вызывала уважение. И ему, человеку, у которого не было ни прошлого, ни настоящего, сейчас стало по-настоящему тоскливо.

Всего одной догадкой женщина раскрыла все секреты братства. Почему же он, расчетливый, равнодушный, теперь ягненком чуть ли не кланяется в ножки спокойствию герцогини? Может быть, от того что не до конца познал за несколько лет новую суть? Что поверил в величие Бога мертвых, который дал мистерикам возможность преобразоваться в нечто совершенное, нечто достойное?

По сути они не переродились в тварей, которые ютятся по углам, прячутся от дневного света, а вечером выходят на охоту. Их предназначение и судьба связались в тугую нить. Некоторые братья прибыли в обитель из дальних уголков или переплыли море, чтобы соединиться в одно целое. Части от целого — так звучало первое правило. Едва ли один человек способен ассоциировать себя с другим настолько, насколько воссоединились мистерики. Каждая крупица знания, каждая отдельная судьба — лишь часть мозаики, вырисовывающей Властителя. Иногда так смотришь через прозрачное стеклышко на солнце и неожиданно замечаешь какие-то необычные разводы, мелкие трещинки, незнакомые, странные... Детали, мелочи единства, полноты содержания.

Неспешная жизнь обители вдали от внешнего мира на самом деле являлась видимостью. Мистерики стремились к одной цели. И только безумный, с чужой головой, не потерял человеческих корней. Оставался до последнего человеком, у которого есть самый страшный дар — ключ от двери, которая до сих пор закрыта. Остальные братья обладали такими умениями и странностями, от коих диву даешься и каждый раз открываешь рот.

Никогда воин Фарун не предполагал, что даже клочок кожи от Бога мертвых способен дать его владельцу столько умений и талантов. В первую же неделю мужчина в качестве гостя сидел рядом с отцом Лиссием на вытащенных во двор хорах и наблюдал за тренировочным состязанием мистериков. Они поделились на три боевых отряда с соответствующей символикой. Задача заключалась в том, чтобы добраться до небольшого ножа, который воткнули в длинный десятиметровый шест, размещенный вертикально прямо посередине обители. Сперва каждая группа бойцов совещалась, и вот началось: разрешающий взмах желтым платком. Каждая секунда промедления защитывалась как промашка и уменьшала шансы на победу. Сперва новому брату казалось, что добраться до шеста довольно легко. Но внезапно двор поделился на отдельные сектора, разросся до размера поля, на котором каждое пересечение линий — своеобразная ловушка.

В первую же минуту черная и красная группы схлестнулись в натуральной схватке. Откуда взялось оружие, бывшему графу так и не удалось разгадать, зато новоявленный Виктин сразу понял, что битва настоящая. Магия плит, конечно, создавалась отцом Лиссием, сложившим на коленях руки. И он не собирался никому упрощать задачу.

Черные линии сразу превратились в стены, полыхающие желтые — в огненные барьеры, на темно-фиолетовых — из ниоткуда вырывались потоки воды, зеленые — прыскали ядовитыми испарениями, белые — засасывали, как в зыбучие пески. Ловушек было настолько много, что Виктин не успевал уследить, когда и кто выбывал из игры. Его основное внимание было приковано к брату Турину, ставшему за столько времени чуть ли не единственным, с кем мужчина свободно общался. Ловкий, юркий, молодой мистерик легко уворачивался от ударов противников и преодолевал препятствия. Иногда участнику магической игры просто везло, иногда это было тактикой, чтобы скинуть очередного брата в воду или в огонь. И чем скорее Турин приближался к шесту, тем волнительнее и напряженнее становилась борьба.

Но именно в ответственный момент и отряду нового друга не повезло. Один из красных сильно ударил ногами по коленкам Турина, который прыгнул через белую линию. Наскочил на Турина сверху и прижал к плите, практически у самого шеста. Вот тогда и случилось первое нечто. Виктин даже привстал на месте, не веря своим глазам.

На плитах дрались не люди, а две огромные белые кошки. Они расцарапывали друг дружке морды, шипели и истошно орали... А потом вдруг взвились в воздух двумя огромными черными коршунами.

— Что это? Что это такое? — Мужчина чуть не сошел с хоров на плиты, но отец Лиссий поймал безумца за руку.

— Хотите вступить в борьбу? — Спросил он строго.

— Нет. Я не понимаю...

— Не всегда мы бываем людьми до конца...

Вряд ли тогда Виктин принял всерьез прозвучавшие слова. Магия гобби по превращению людей в послушных тварей, а животных — в странных существ была ничем в сравнении с тем, что творилось на поле. Казалось, бывший воин попал на слет колдунов или дьяволов... Казалось, сейчас земля разверзнется и поглотит обитель целиком. Но не прошло и несколько часов, как уже на вечерней заре, в часовне, шла благочестивая проповедь, а недавняя битва не вспоминалась ее участниками.

Брат Турин стоял рядом со склоненной головой, молился и выглядел вполне нормально. Именно он и открыл Виктину, что мистерики — не люди. Единственный человек — ОН, изгнанник граф, попавший в передрягу.

— Ты не должен бояться... Ты должен понять, что здесь никто не позволит тебя использовать. Мы охраняем чистоту земель от тварей, от гобби, от чумы. Мы не держим тебя... Просто хотим, чтобы ты понял, почему оказался в обители. Завтра я отведу тебя в библиотеку и покажу записи, которые все объяснят.

Когда к Виктину попали бумаги о чудовищном убийстве в герцогстве Авали, мужчина уже был посвящен во многие тайны. Брат Турин с самого начала не скрывал, что даже у темных хранителей, получивших при рождении магическую частичку, остается право на выбор. Дороги не ведут обязательно к мистерикам. У всякого свой путь... Призрачный, почти неуловимый.

И чтобы достичь совершенства, каждый выбирает индивидуальный метод.

— Почему изменения начались именно в герцогстве Авали? — Тогда Виктин наклонился близко-близко к брату Турину, что сидел рядом и увлеченно переписывал старинные тексты. Эту работу он предпочитал другим, а потому практически все время проводил в обширной библиотеке, имевшей хранилища глубоко под землей. — Здесь никто не изменился, никто не поменял сути... Что толкнуло чудовищ выйти наружу, что заставило их изменять людей? Ведь вы управляете собой!

— Бог мертвых дал жизнь не только хранителям, он был милостив и к людям, и к силам хаоса... Но кто из нас разумнее? Отец Лиссий и еще несколько братьев получили тревожное письмо из столицы, когда пропала дочь герцогини. Всем известно, что старшей Авали даровали богатые земли не за заслуги мужа, который не вернулся с войны, хотя и погиб как герой в борьбе за Церковников, имевших намерение обратить далонцев к правильной вере. Герцогиня много времени проводила в столице рядом Артигом Красивым. Версия о голубой крови маленькой Клариссы просочилась практически сразу после ее рождения. Тогда же наша фаворитка оторвала большой кусок пирога.

— Девочка стала козырной картой... Щитом и источником дохода?..

— Именно так. Слабость короля всегда на виду... Злые языки утверждали, что похищение сулит неприятности любому, кого заподозрят в заговоре против "золотого" ребенка.

— В дорожных записях Лиссия есть сведения, что поиски велись и в соседних землях...

— Групп было несколько, но обнаружить трупы удалось лишь Церковникам и двум мистерикам. Истинная суть преступления стала понятна только Ордену...

— Описанное ошеломляет. Неужели свидетельства мистерика Кладия в таком виде представили королю? — Горло перехватил спазм, глаза бегали по строчкам, хранящим весь ужас произошедшего. — Королевские посланники начали с кленовой рощи, в которой в последний раз видели девочку, а затем направились по домам пропавших, обыскивали их, избивали и арестовывали родителей малышек. Пытали в крепости... Вся округа залилась кровью...

— Читайте, брат Виктин про себя. Такие вещи лучше не произносить вслух. Многие факты затерты и подслащены, а какова цена исчезновения и какую силу получил Бог мертвых от крови невинных людей и его жертв не знает никто.

Мужчина вновь вернулся к неровным, нервным строкам и сразу погрузился в темный, давно канувший в небытие мир.

"5-е число месяца "ован".

Мы спустились с холма и покинули очередную деревню на границе герцогства Авали после недавнего отдыха. Церковники — Августин и Иллий — расспрашивали крестьян о странных гостях, необычных явлениях и о том, не видели ли они нескольких девочек и ребенка, одетого в шелковые штанишки и курточку темно-зеленого цвета.

Люди свидетельствовали, что не видели. Но также сообщали о странной процессии нищих, которая прошла по дороге на рассвете и исчезла в лесу.

День сегодня выдался теплый, совсем не похожий на конец сентября. Мы давно сошли с дороги и пересекли молодой лес, за которым, если судить по картам, недавно началось строительство небольшого города под властью Церковного монастыря. Что же, неделю никаких новостей ни из столицы, ни от других следствий. Надежды, что дочь герцогини найдут, становится призрачнее.

Однако брат Лиссий не теряет уверенности и продолжает путь.

6 число месяца "ован".

Заметно похолодало, когда после ночного бдения на развилке большой лесной дороги, мы отправились в путь. Сегодня в зарослях кустарника Лиссий нашел старый плащ с пятнами крови. Зачем он взял эту ненужную вещь?

Впрочем, не следует упоминать. У меня плохие предчувствия.

Два часа назад вышли на каменистые холмы. Тишина. Клонило в сон, когда раздался голос Августина, давно исследовавшего след дикого зверя в стороне от нас: "Сюда, братья! Скорее..."

Мы бросились через кустарник, и через несколько минут достигли лысого пятачка перед входом в пещеру. Белая гранитная плита под ногами практически ушла в землю. От темноты лаза веяло сыростью и холодом. Но самое главное — кровь. Кровь повсюду. Обрывки ткани, точно указатель. И голова... Сложно писать, когда видишь столько боли. Оторванная голова ребенка прямо посередине плиты. Со слипшимися волосами, выклеванными глазами, поблекшей, частично сдернутой кожей.

— Мы должны войти внутрь, — отец Лиссий смело шагнул с мягкой травы на засохшее пятно и через мгновенье заглянул в пещеру. Смел ли я не подчиниться учителю?

Никогда я не видел такого мрака, никогда мое сердце не стонало от сознания, что и я сам — частица жестокого Убийцы. Серебряный свет открылся нам. Серебряный свет осенней жатвы. Но в эту осень смерть вдоволь поглумилась над жертвами. О, если бы среди них не оказалось дочери герцогини, никто бы не ринулся на поиски. Все сошло бы с рук. Все обошлось бы... И нам не пришлось бы искать, и не настал бы час, когда тайное превращается в явное.

Кровавое месиво — вот, что осталось от детей, которых связали между собой. Повсюду остались знаки и символы, написанные знакомой рукой. Я задохнулся от магии, пропитавшей воздух тлетворным зловонием, и долго стоял не шевелясь. Небеса, я боялся идти вперед. Я боялся пересекать говорящую пустоту. Еще несколько секунд, отец! Дайте несколько секунд...

Рядом вырвало церковников. Они отступили к выходу и внезапно кинулись бежать, а Лиссий вновь двинулся дальше. Следовать за ним... За ним — я не смел...

Далее привожу знаки в пещере...

...

Далее мы вернулись обратно в лес и застали Церковников, которые уже успели схватить и связать странного человека. С первого взгляда, скажу одно: грязный бродяга, жалкий и явно голодный. Рыпался не очень сильно, только выл и пускал слезу. Мол, не виноват ни в чем! Мол, шел следом, потому что надеялся из леса выбраться... Где уж ему поверят? На одежде-то следы крови. Жилет вот весь в подтеках. А он свое — ничего не знаю, вещичку на кусте нашел.

Ну, навешали ему церковники тумаков! Все требовали в убийстве признаться... Иродом называли! Все понятно, под сильным впечатлением... А Лиссий в сторонке стоял, на несчастного глядел задумчиво.

— Ты, — сказал, — дочь герцогини и девочек деревенских в лес утащил?

— Нет, не видел никаких девчонок. Не видел, — и давай плакать навзрыд. — Я не местный совсем, — говорит, — Я благородный! — говорит. — Я из соседних земель, — говорит.

Лиссий тогда нахмурился, глаза его почернели. Огнями вопросов наполнились...

— Что же ты по чащам плутаешь? — спрашивает. — Помнишь, как сюда попал?

— С войны шел, разорился совсем. Последние деньги потерял, а теперь до дома дня три пути... Да вот заблудился!

— Врет! — Закричал церковник Иллий. — Он здесь не зря крутился, по кустам прятался! Убийца!

— Я не убийца, я — герцог Авали! Герцог Авали..."

— Задумались, Виктин?

Сумрак опустился колыханием холода и пополз по полу. Мужчина взмахнул головой и поднялся, намереваясь подойти поближе к Клариссе, чтобы успокоить не просто женщину, но натянутую тетиву, но в это мгновение дверь открылась, озаряя факелом сине-черный дамаст платья и белое лицо со смиренной улыбкой:

— Сестра! Ты нашла меня?

20

— Неужели мистерик Виктин успел тебя обаять? — Тонкая фигурка скользнула в двери, и только мужчина увидел, что за пышным белым платьем мелькает знакомый образ гобби, который всучил ему черного червя, вместо украденной, разложившейся от яда души.

СиАвали выше подняла факел, чтобы осветить комнату для гостей, деревянные потолки которой сразу окрасились красным, а от умывальных принадлежностей на низком столике поползли длинные тени, которые не замедлили устремиться к Клариссе и обняли ее наподобие рук.

— Я думала, ты еще спишь, зашла, чтобы удостовериться, что камин горит жарко, но... — СиАвали быстро подошла к сестре и обняла ту за талию. — Но ты уже исчезла.

— Наш гость уверен, что можно избежать ареста. Он прибыл не с корыстью...

— А вот содержимое шкатулки в его заплечном мешке совершенно обратное. — Розовые губки склонились к ушку Клариссы и зашептали что-то быстро и неразборчиво.

Все это время мистерик сравнивал женщин: почему они такие разные? Сколько нежности и смирения в глазах давно спасшейся жертвы, видевшей и знавшей убийцу! Сколько жестокости и холодного расчета в той, что пронесла жертву через годы, как единственную надежду. Ведь СиАвали не покидала несчастную в минуты опасности, сама не боялась чудовищ и даже как-то сжилась с ними. Человеческая ли сущность в маленькой младшей сестренке? Или она тоже заражена?

— Вижу, мистерик Виктин совершенно оправился после ночной драки... Теперь, высокочтимый гость, вы не так категоричны по в поводу нашей напасти. Не думаете, что легко одолеете болезнь?

— Я считаю лишним доказывать возможности мистериков...

Под плащом напряглось и забилось чужое сердце. Мужчина вдруг ясно вспомнил картину недавней страсти, что соединила его на несколько часов с СиАвали в одно целое. Бесстыдное возбуждение, исходящее из глубин, пронзило голову и скатилось по позвоночнику вниз. "Обе они хороши по-своему. Обе нравятся тебе!" — Зашептал настойчивый соперник из груди, вздымавшейся тяжело и часто.

Мистерик отступил назад. Гобби решили поиграть вновь, как и предупреждали братья. Даже несколько лет в обители не возымели действия. Человеку сложно сопротивляться...

"Ты брал золото и камни у камня? — Вопросил голос беспокойства. — Сколько рубинов, алмазов, сапфиров, изумрудов попали в карманы молодого графа? Много! И всякий скажет, что на священной земле ничего нельзя трогать. Увещевания не помогли. Оглянись на окна. Я подскажу, как поступить с гобби. Мы вдвоем отправим тварей назад в полуоткрытую дверь. Доверься мне. Они будут смирными и покладистыми".

Мистерик покосился на призрачную луну в разводах дождя, еще не высохшего на стеклах. Красное зарево столицы потухло, но прямо над лесом, на горизонте, вился новый, белый дым.

"Войска короля. Мистерики. Церковники. Вы собрались здесь... Люди, хранители и чудовища. Ради меня! Неожиданно! Приятно..."

— Виктин... Виктин, что вы там увидели? — Кларисса оперлась на подоконник и щелкнула задвижкой, впуская внутрь ледяной воздух. — Никого не должно здесь быть. Все ушли...

— Забавно, что мы остались здесь втроем... — улыбнулась СиАвали, а голова Виктина закружилась, когда прелестница коснулась на груди золотого букетика, источавшего совершенный аромат. — Пойдемте вниз. Там давно накрыт стол для нас.

Если бы не действие червяка, подарка гобби, если бы не слабость, Виктин спросил бы себя, почему они должны отдыхать, когда на Авали надвигаются войска. Он также спросил бы у себя, почему в замке никого нет? Но голова, затуманенная ранением и желанием, слабо помогала воину сопротивляться чарам гобби, который сейчас хитро улыбался, поглаживая вышивку на подоле ироничной СиАвали.

Боги, мерзавец в замке не один! Прямо из-за гобелена с красным оленем на вершине горы на Виктина пялились несколько пар красных звезд, раздавалось тихое хихиканье и слышались подозрительные намеки: "Попался! Он попался! Как мы и предполагали... Довольны! Да! Очень! Еще чуть-чуть осталось..."

* * *

Несчастна та мать, чье дитя постигло насилие. Безумна женщина, у которой отняли прежнюю, доверчивую и радующуюся дочь. Год прошел, а малышка так и не пришла в чувство. Не откликается она на человеческую речь, не стремится к общению. Практически не двигается, но смотрит внимательно, словно за очевидным обличьем есть у каждого новый лик. Новое имя и новое предназначение. Люди — разные вы в ваших грехах. Прячете под кожей демонов. Пугаете синим пламенем зла, которое даже древний бог не скроет за красотой. Отойдите! Вскидывается дитя, кричит, бьется в истерике, гонит теней прочь, гонит родную мать, которая плачет и стенает над малышкой. Не нужен никто. Не смейте приближаться... Иди к младшей дочери, незнакомая женщина. Чужая ты теперь для изгнанницы! Чужие теплые руки твои и холодно твое сердце, потерявшее надежду. Не любишь ты более, а лишь сожалеешь, что дитя осталось жить. И лекари твои, пришедшие позлорадствовать, уверяют, что пустота умалишенных безгранична, и ничего они не знают ни про камень на болоте, ни про храм, ни про темный шлейф.

За окном плывут облачка. Их рисунки нечетки и изменчивы, но девочка не сводит глаз с выпуклых и смазанных разводов, созданных кистью самого лучшего художника — природы. Она не глядит на двух служанок, которые достали вышивание и сидят в отдалении на высоких стульях перед рамами, не смеет коситься на стражников в дверях, охраняющих покой маленькой наследницы, сжатой корсетом под темно-малиновым платьем. Сейчас никто не видит лица под плотной вуалью, но и вуаль не способна оградить несчастную от чудовищ. Эти твари давно заполонили замок и сменили всю прислугу. Эти твари охотятся по округам, но никто, кроме бывшей жертвы, не знает, как мерзкие "гости" скребутся по ночам в ее закрытую на засов дверь.

Убийцу не найдут, а темный шлейф может отрезать только он.

Мать говорит, что теперь знает настоящего виновника. Предателя. Отступника, который жаждал избавиться от родной дочери, чтобы та не претендовала на трон. Трон получит мальчишка, сын белошвейки... Сын, которого признала бездетная королева. Мерзавец!

Когда гладят по головке и жалеют твое будущее, хочется умереть. Ведь никто не желает престола больше, чем мама. Мама, которую обманули, которую использовали, как красивую куклу, для услады. Это теперь она бледна, худа. Это теперь волосы ее седы от горя, а раньше... Раньше все было иначе.

Девочка маленькими пальчиками накручивала волосы на палец, словно так можно вернуться по колечкам на недели и месяцы назад. Она старалась не вспоминать страшной ночи после возвращения домой. Она видела через пелену еще живого отца, герцога Далура. Видела, как мать, чьи белые кудри сравнимы лишь с шелковыми нитями, обнимает его за шею перед уходом на войну и умоляет скорее вернуться. Девочка протянула руки вперед, но коснуться картинки оказалось невозможно.

Тогда, в прошлом, отец, огромный, в парадных доспехах, целовал полуоткрытые губы самой прекрасной женщины на свете, и маленькая дочка считала, что причастна к таинству любви. Бесконечной любви, сложенной на костер предательства.

Это позже, на заре осени, в Большой Галанне случился переполох, какой не бывает даже во время сбора урожая, — во двор замка въехал сказочный отряд рыцарей, и с огромного черного коня спрыгнул высокий человек со смуглым лицом, русыми кудрявыми волосами, в плаще темнее ночи, расшитом серебряными нитями. Человек принес зло.

Бедная мама! Она сбежала по ступенькам, путаясь в складках просторного домашнего платья, перевязанного вокруг талии в несколько крестов золотым поясом. Скользнула шелестом по листьям, засыпавшим двор красным ковром, прижалась к груди незнакомца и заплакала. Так тонкий вьюн обвивает огромное дерево. Но дереву безразличны песни цветка.

Суровый взгляд направился к парадному входу, колонны которого венчались каменной аркой с навесом. Изучил склонивших спины домашних слуг и вперился в маленькую девочку, не понимавшую радости и волнения милой, страстно обожаемой матери. Малышка испуганно наблюдала, как воины снимают поклажу с сёдел, а самый старший из них делает знак рукой конюшему, чтобы тот отвел лошадей. Гости. Зачем гости, если отца нет дома? Можно ли опускать мост вооруженному отряду?

— Это она? — Низкий, холодный голос обдавал малышку ледяной водой.

Страшный, огромный...

Человек избавился от матери, чтобы решительно преодолеть внутренний двор с опустевшими клумбами и потрескавшимся искусственным прудом, который заполняли из колодца ключевой водой по весне.

— Как тебя зовут? — Лицо гостя оказалось напротив — жесткие морщинки в уголках тонких губ, густые сведенные брови, длинный с горбинкой нос и пронзительные зеленые глаза. Хотелось отступить, но незнакомец взял девочку за руку и потянул к себе, чтобы обнять и резко подхватить на руки. — Не бойся. — Пальцы помнили, как коснулись брони на груди, стали леденеть, а прошлое ударило почти реальным голосом по барабанным перепонкам. — Я не страшный! Я привез тебе подарки... Как тебя зовут, милое дитя?

— Кларисса, — почти шепотом отозвалась та и внезапно взглянула на мир с высоты взрослого мужчины (отец никогда не брал ее на руки).

Все: высокие стены со следами мха на камнях, рыцари, освобождающиеся от груза доспехов, мама, которая скромно склонила голову, словно в рот воды набрала, суетящиеся домашние, даже рыжая собака, которую так любила девочка, — теперь словно уменьшились и потеряли значимость.

— Ты красивая, — гость улыбнулся, и ледяная холодность его сменилась старательной сдержанностью. — Смотри, что у меня есть. — Рука скользнула под плащ, из-под которого появилась тоненькая витая цепочка. — Такие продают лишь в заморских лавках, на теплом побережье... Огромные корабли прибывают в порт и разгружают сотни ящиков с товарами... Знаешь, там никогда не бывает зимы. Деревья не сбрасывают листья, а цветы с мою ладонь. Не веришь?

— А море большое? — Кларисса качалась наверху, словно сама плыла на большом корабле.

— Большое, малышка, большое. — Мужчина остановился перед старшей герцогиней и замолчал. Тогда девочка не понимала, почему сюда прибыл человек в расшитом плаще обшитом соболе парчовом акетоне, тогда она не догадывалась о сути визита, но бледность и напряженность матери заставляли волноваться.

— Ты скажешь мне? — Женщина, как дрожащая зверушка, заглянула в лицо воина, который избегал встречаться с хозяйкой глазами. — Скажи, — выдохнула она.

— Не сейчас и не здесь. Сперва размести свиту, а мы поговорим за обедом.

Боже, лучше бы девочка не помнила, как чужак обнимает мать! Лучше бы не слышала разговора, когда спряталась за портьерой!

Гость, сидевший за пышным, богатым столом, сервированным словно на праздник, вызывал противоречивые эмоции до тех пор, пока не схватил хозяйку в тиски и не заговорил быстро и страстно. Тогда несчастная девочка возненавидела его по-настоящему.

— Я принес тебе плохую весть, — мерзавец прямо-таки перегнул герцогиню, как тростинку. — После большой политики, эта весть вряд ли добавит что-нибудь необычное в наши отношения.

— Ты без церемоний прибыл в мой дом... — Дрожь матери прокатилась мурашками по спине маленькой Клариссы. — Ты знаешь, что Далур уехал в пограничье по твоему приказу. Ты был уверен, что не застанешь его здесь.

— Далур погиб в стычке с далонцами. — Дерзкий прищур горестью отразился в зажатом всхлипе ребенка. — Теперь я свободен от подозрений и интриг твоего супруга. Теперь и ты не будешь досаждать мне своими требованиями о наследстве. Достаточно, чтобы у моей незаконной дочери было герцогство. — Гость начал трясти хозяйку за плечи, но та и так не сопротивлялась, а словно одеревенела и совершенно растерялась от новостей. — Слышишь, я приехал предложить тебе последнее условие — Кларисса не наследует трон! Ты и она останутся жить. Если продолжишь требовать, лишишься и привилегий, и дочери.

— Ты убил его, — шелест боли, глаза в слезах — герцогиня сделала шаг назад, вырвалась и оступилась на ковре с красными маками по углам. — Отказаться от трона? Теперь? — Белые кружева, заметавшиеся крыльями птицы из стороны в сторону, выдали волнение старшей Авали, которая пошла пятнами и оттолкнула мужчину, предупредительно поддержавшего разъяренную кошку от падения. — Кто тебя надоумил на такое чудовищное убийство? Кто тебе сказал, что я хотела больше, чем несколько сладких недель на заре лета? Тогда ты любил меня. А теперь... Я ничего не требовала... Не спрашивала. Я просто подарила тебе дочь.

— Ты получила за это земли, твой муж был приближенным к моим делам. Теперь ты метишь на власть надо мной!

— У тебя паранойя. Никогда я не приезжала в столицу, жила как отшельница, выполняла все условия договора, но, как оказалось, этого слишком мало для прощения. Моя ошибка, что я сказала тебе о желании видеть нашего ребенка во славе и силе. Я желала, да, я желала... — Герцогиня утерла рукавом лицо, чтобы стереть первые слезы негодования. — Теперь ты лишил меня единственной опоры. Разве тебе понять, что такое жить без мужа? Церковники и так не оставляют дом, пасутся на жирной казне семейства. Теперь их увещеваниям не наступит конца.

— Кто бы сомневался, что ты печешься лишь о себе.

Гость мерил широкими шагами большую столовую, стены которой были обиты мореным дубом, а на потолке на огромных крюках висели два больших железных круга с догоревшими давным-давно свечами — это говорило о том, что гостей здесь встречают нечасто.

Всю недолгую, утомительную паузу девочка за портьерой стояла на мысочках, взявшись за защелку форточки, которая едва не выдала ослушницу резким скрипом и хлопком, а женщина тяжело дышала, сжимая кулаки от злости.

— Ты должна дать мне слово, что никогда не предъявишь счетов, что перестанешь мечтать о троне и о своем царствовании.

— К черту!— И герцогиня с грохотом распахнула дверь, чтобы поскорее уйти от разговора. Гость последовал за ней.

Когда дверь закрылась, девочка тихонечко вылезла из-за портьеры и взглянула на остатки обеда, который навсегда изменил ее жизнь. Если бы тогда она догадывалась, чем закончится ночь слез в подушку и скрытая скорбь по отцу, если бы могла простить свою мать за то, что потеряла детский эгоистический комфорт, она бы никогда не совершила непростительной ошибки, приведшей ее в кленовую рощу вопреки предупреждениям матери не покидать замок под предлогом, что в лесах водится страшное чудовище, которое пожирает непослушных детей в темной пещере. Тогда Кларисса еще не стала Титу-Авали, тогда ее мало волновало, что на трон взойдет сын простолюдинки. Главное — умер отец. Отец, которого огромный человек в дорогом одеянии отправил навстречу далонцам с небольшим отрядом. Конечно, этот страшный великан знал, что герцог исполнит долг до конца, что бросится в атаку, что навсегда канет в лету вместе с другими храбрыми простыми воинами. Гость утверждал, что крови пролилось много. Вменял эту смерть в вину герцогине из-за того, что та слишком упряма и что обойтись без интриг — легко, если отбросить амбиции.

На следующее утро мать с помятым лицом, со спутанными волосами, тихонько присела у кровати Клариссы и начала целовать ее сонную и беспомощную. "Никуда не ходи сегодня, — слышала девочка сквозь дрему. — Они приехали, чтобы уничтожить нас. Эти выродки и он! Я знала, знала...

— Мама? — девочка обвила шею герцогини и заплакала. — Правда, что папа умер? Правду сказал большой человек?

— Нет, нет, милая, папа жив. Все неправда. Мы дождемся его. Верь. Ты только не беспокойся и не ходи в лес гулять. Обещай, что не пойдешь. Там злой дьявол скрутит тебя и утащит в нору. Он убьет тебя, и мамочка ничем не поможет. Понимаешь? Скажи мне, что запомнишь запрет.

* * *

Холодный свет пробивался через щель в двери, за плотно занавешенными окнами холодный зимний вечер казался бесконечным. Девочка приподнялась на кровати и прислушалась к звукам шагов, которые шумно перемещались по внутренним коридорам с дугообразными потолками и редкими факелами, едва освещавшими неестественно зеленоватые гобелены и головы давно убитых животных.

Бедняжка посмотрела на запястья с синими полосами от веревок, оставшимися после приступов безумия, когда единственной мечтой было вырываться из удерживающих пут, чтобы покончить с собой. Раны давно зажили, чудовища больше не приходили, но в голове звучало постоянное эхо боли. Неужели воспоминания заняли целый день? Иногда Клариссе мерещилось, что время теперь идет иначе. Иногда казалось, что теперь она осталась совсем одна среди сотен деревянных кукол, которых почему-то называют людьми, иногда, особенно ранним утром, думалось, что можно разбежаться, выпрыгнуть через подоконник и полететь. Иногда виделось почерневшее лицо матери, которая едва справлялась с недомоганием, пришедшим вместе с холодным черным ветром зимы.

И каждый раз то ли во сне, то ли наяву повторялись дни, когда приходили лекари, или церковники, или поверенные короля, без устали изучающие все подробности дела. Единственная свидетельница молчала. Она не могла говорить, она пыталась, но никак не получалось, словно похититель вновь вернул на губы волшебную печать, а символы камня особенным образом переместились с безжизненной поверхности на лицо, которое служит теперь для осуществления тайных замыслов убийцы.

Девочка сидела на кровати и вспоминала, как церковники успокаивали безутешную мать известием, что преступник найден, что-то шептали старшей Авали на ухо...

Молчаливое недоумение являлось лучшим сигналом — пойман не тот. Убийца неуловим. Не оставляет следов. Не пользуется каретами, не берет с собой армий и монахов. Он один и одновременно... одновременно он словно везде.

Управляет помыслами, желаниями, требует жертв. Похоже, теперь ритуал закончен, иначе зачем повесили на воротах и казначея, и местного священника, подвергли суду соседа-графа?.. Но мама — как помочь тебе поправиться? Неужели и тебя заберет ОН у меня? Дрожь страдания прокатилась по спине, по ногам судорогой. Девочка сделала вид, что смирилась, то есть совершенно равнодушна к собственной судьбе.

Хотят спрашивать? Пожалуйста. Вас встретит абсолютно неподвижное существо без имени и будущего. Оно слушает и внимает, оно знает, что король желал избавиться от родной дочери — что прибыл в замок, дабы добиться от матери обета. Знает, что в лесах, около пещер, обнаружен нищий, утверждавший, будто он герцог Авали. Знает, что даже если отец и остался жить после стычки на пограничье, то никогда бы не убил ее и не позволил бы упасть хоть одному волосу с головы любимой белочки — так он нежно называл Клариссу. Возможно, отец выжил, возможно, искал. Возможно, похититель сам привел несчастного туда как еще одного жертвенного барашка. А еще, очень может быть, высокий гость и вызвал потустороннего духа. Но разве теперь кому-то интересно знать правду?

Правда в том, что король прислал герцогине подарки — много золота, много диковинок, грамоту на земли по ту сторону реки, милостью своей наградил "покойного" мужа и возвысил его вдову, которая теперь имела привилегию сидеть в присутствии его величества. И, похоже, мать сдалась.

Сдалась, видя, что если не отступится от амбиции стать регентшей, то дочь ее лишится жизни, что темные силы не остановятся: политика диктовала условия жесткой игры, отречение от претензий — на жизнь наследницы, ставшей разменной монетой.

Девочка тихонечко добралась до кувшина с водой, прижимая руку к недавно зажившей ране. Губами прижалась к краешку и тихонько наклонила горлышко к себе. Живительная влага затопила горло и освежила голову. Нет, она не сумасшедшая. Она слышит и наблюдает, она читает бумаги, которые частенько оставляют прямо на покрывале. Она сознает, каким образом произошло самое ужасное — люди страшнее существа, которое вытащило ее из той пещеры. Да, похититель знал, что детей соберут в одну кучу для уменьшения подозрений, что поведут подальше и будут убивать жестоко, словно по легенде из старой книжки. Что последней будет она! Настоящая жертва. Претендент на трон. Там, в темноте, кровь и боль смешались с образами. Но девочка точно помнит, что в серебряном мраке находилось двое чудовищ — человеческое и потустороннее. Охотник в старом плаще с животными долго ждал. Он улыбался, когда детей лишали жизни, и смотрел, как кровь обагряет обезумевшую от страха непослушную девочку. Теперь оставалось лишь воспользоваться беспомощностью.

Девочка подняла глаза к зеркалу напротив и ужаснулась тому, что стала настолько взрослой, практически подростком. Когда это произошло? Когда несколько недель безумия и боли вдруг превратились в годы? Кажется, рядом лишь один голос говорил не об убийце — смеющийся, неутомимый трезвон младшей сестренки, которая приносила к кровати больной цветы и гладила ту по голове, рассказывая сказки собственного сочинения. Кажется, она сидела рядом в саду и пыталась впервые нарисовать на небольшом листе что-то восхитительно яркое. Кажется, не слышалось долго ни завывания ветра, ни тоскливого стона деревьев во время долгой зимней ночи. Почему? Почему дьявол из пещеры лишил девочку простого счастья? Почему показал, насколько жестоки и страшны мужчины? Почему дал понять, как коварны и опасны женщины? Дети не ведают страха перед смертью, дети способны слышать Бога, и Бог исполняет все их желания, но если вместо желания приходит равнодушие?

Девочка неотрывно наблюдала за своим отражением. Тонкие черты уродовали шрамы знаков, прочитать которые мог лишь человек из местной церкви за голубой дверью. Да, человек, похожий на тень. Человек в плаще убийцы.

Девочка не дернулась, увидев, что сквозь нечеткие предметы с той стороны движется дымка. Не испугалась, когда знакомый оправил перед поверхностью простой костюм, пригладил волосы и тяжело вздохнул. Теперь ничего не изменить.

Корона досталась незаконному сыну, а ты — заложница детских страхов. Тебя считают сумасшедшей. Тебя, которая превратила герцогство в край чудовищ. Тебя, которая видела.

Страх, что тень в зеркале уйдет, заставила малышку приблизиться к стеклу, дохнуть на него, начать стучать пальцами... Безрезультатно. Не слышит. Он чем-то обеспокоен. Глядит сквозь стекло, но вряд ли выражение в темноте зрачков меняется. Уверенность, что зеркало — лишь небольшая преграда — дрожью прокатывалась по худенькой спине. Комната, в которой находился мужчина, несомненно та же самая, только света немного больше. Свет движется вместе с фигурами, неясными и опасными, как твари из черных лесов, что преследуют девочку до сих пор.

Безмолвные губы шевелятся, но перевести слишком сложно. Кажется, это обращение предназначено не тебе. Боги, кто же там? Силуэты женщин? Женщин, которые в любой момент могут оказаться на этой стороне, где весь замок заражен болезнью, где мать страдает... Кто они? Кто эти дамы? Девочка боялась собственного дара узнавания, трепетала от сознания близости судьбы и связанности с будущим. Она вдруг угадала слово, которое несколько раз обстоятельно повторял незнакомец. Она перестала следить за тенями.

— Чума, — девочка не впервые слышала, как священник из столицы упоминал о великой погибели, пришедшей из чертогов ада. Чума — это верная смерть. Она уносит жизни целых городов, она плодится в грязи и бедности, но способна проникать и в богатые дома, где уничтожает всех: от слуг до господ. Чума не щадит ни деревни, ни монастыри, Ходит по дорогам. Да, она ходит вместе с отвергнутыми путниками, такими же, что встретились в лесу. Такими же, как те нищие оборванцы, что не взяли несчастную жертву с собой.

Ладонь незнакомца на той стороне легла на поверхность зеркала. И девочка открыла рот от удивления: знак оказался настолько очевидным, что сразу выяснилось — мужчина видит ее. Между пальцами виднелись символы, выведенные то ли чернилами, то ли вырезанные ножом, потому что растеклись и отпечатались на поверхности.

— Он убьет мою мать. Он убьет ее сегодня. — Девочка не понимала, почему и как произошло, что незнакомое письмо обозначало именно это. Или просто обострился дар предвидения.

21

Читать на твоей ладони истину. Бояться тебя и желать увидеть вновь. Сейчас следовало бежать. Пока еще не поздно, спасать милую маму. Она не должна отвечать за шлейф, который подарил убийца. В этом виноваты интриги смертных, желавших, чтобы наследница исчезла с лица земли.

Девочка сорвалась с места, настежь распахнула дверь и сразу поняла, что оглушающая тишина и холодная луна — единственные ее спутники. Небольшое пятно света блеклой синевой легло на кромешную мглу, начинавшуюся как раз за порогом. Повеяло холодом и пустотой. Точно замок никогда не был жилым и здесь не обитали люди. Только бывшую жертву трудно напугать шуршанием ветра и не освещенным коридором. Ведь недавно она отчетливо слышала, что кто-то прокрался мимо, наблюдала, как отблески факелов проникают в щель. Не показалось, нет!

Робкий шаг вперед, и вот коридор превращается в туннель пещеры, где каждый звук, как стук сердца, отдается в ушах. Следует двигаться по стене, чтобы наконец оказаться у винтовой лестницы, которая ведет на нижний этаж, где гораздо больше окон и, конечно же, есть еще живые.

Тишина. Шаги осторожные, шаги подтверждающие, шаги угрожающие. Может быть, тебя бросили и ушли? Может, чума опустошила дом, пока ты металась между могилой и теплой кроватью? Пока сотни раз возвращалась в темную яму и добиралась до дома, где тебя вновь использовали и заставляли отречься от гордости и возненавидеть жизнь.

Девочка добралась до угла и совершенно вслепую поползла по ступенькам. Недели (или годы безумия) проплывали перед глазами чередой каких-то незнакомых лиц, сиделок-чудовищ, слез и причитаний матери, веселой музыкой где-то на краю сознания. Здесь всякий день повторял следующий. Здесь ничего не менялось, кроме тебя самой, — повторяла она про себя, желая забыть об убийце. Я — не часть целого. Я целое! Я герцогиня! Просто сейчас ночь, просто все спят, а я очнулась, я выздоровела и теперь никого не встречу на пути.

Только домашних! Казалось, лестнице нет конца. Каждый раз, сползая в сидячем положении с одной ступеньки на другую, девочка боялась, вот сейчас лестница оборвется и внизу окажется бесконечный туннель, что отправляет грешников в ад, а еще она ужасно страшилась появления мерзких карликов, которые живут между стен и используют людей, как марионеток. Они вспрыгивают им на плечи, накидывают петли на шеи, и разум отказывает несчастным. Несчастные начинают делать всякие глупости, ими возобладают страсти и желания, они сходят с ума, хотя думают, что просто жаждут жить лучше. Такие люди обречены делать все во благо подземного народца.

Дрожащее серебро заставило передвигаться быстрее. Впереди забрезжила большая проходная зала для приема гостей, и девочка облегченно вздохнула. Наверняка, глубокая ночь. Наверняка все спят, не дремлет лишь стража у ворот и на башнях. Белое пятно ночной сорочки стало прозрачным облаком, когда круглое ночное светило озарило худенькую, совершенно изнуренную фигурку, что резко поднялась и теперь нерешительно мялась на месте, точно не узнавала дома. Нет, бывшая жертва, конечно, прекрасно помнила родной дом в столице герцогства Авали. Узкие грязные улицы и бедные дома города — это обычное существование. Замок внутри крепости — рай. Счастлив тот, кто живет внутри. Так говорил отец, который умер в схватке с далонцами. Потому что он никогда бы не изрезал бы в клочья маленьких девочек. Потому что тот человек, тот жестокий дьявол — он выглядел совсем иначе.

Маленькая герцогиня заплакала.

— Мама, мамочка, где же все? Почему не горит очаг? Почему мне так холодно? — Она попыталась согреться, растирая плечи. Пересекла залу с длинными окнами и оказалась в коридоре, ведущем в большую столовую. Жажда и голод вновь охватили несчастную. Страх мешал думать. Никого не встречу, — убеждало сознание. — Я знаю, что никого не встречу. Только друзей! В охотничьих залах сейчас — гости. В кухне толпятся кухарки. Сейчас.

Девочка толкнула очередную дверь от себя. Отступила и вновь сделала шаг вперед. Несколько секунд ужас еще доходил от ног до корней волос. Бывшая жертва не видела, как подол белой рубашки пропитывается кровью, не слышала, как участилось ее дыхание. Не ощущала боли от того, что схватилась пальцами за косяк и до крови прокорябала дерево скрючившимися пальчиками.

Они лежали здесь все. Они были массой совершенно равнодушных тел. Разорванная одежда, у некоторых открытые глаза. Оружие в руках у стражников, палки — у служанок. Всех убили. Никого не пожалели. Никому не дали шанса. А в кресле, прямо посредине, сидела мать со склоненной на грудь головой. Она не заплела волосы, платье наполовину сползло с плеч.

-Мама, сейчас, сейчас! — девочка наступила в кровавое месиво и начала пробираться к герцогине. — Знаешь, мама, я знала, что так все закончится. Я догадывалась, что не следует возвращаться в этот жестокий мир. Я ненавижу его. Но ты... Ты не должна сидеть среди смерти.

Малышка коснулась холодной руки женщины и потянула ту к себе.

— Пойдем, пойдем сейчас же. Пойдем!

Мать не откликалась, она качнулась и внезапно повалилась прямо на мертвецов, как в большую и мягкую кровать. Руки вытянулись вдоль чьего-то лица, волосы змеями растеклись по частям тел. Кожа. Девочка вдруг увидела черные пятна на шее и груди матери.

— Мама, мамочка, — мир сотрясало, но убежать от происходящего было невозможно. Неужели? Старшая Авали шевельнулась и чуть приподнялась. — Мамочка... Пожалуйста!

— Принцесса моя, — женщина хотела коснуться дочери, но внезапно остановилась. — Ты не должна трогать меня. Слышишь, милая. Я заразная. Не бойся. Иди к выходу и не смотри. Ни на кого здесь не смотри.

— Мама, что произошло?

— Ты должна взять сестру и отправляться в ближайший монастырь. Ты должна покинуть замок. Немедленно! Только тихо. Уходи тише. -Герцогиня жестами подталкивала дочь к двери и ползла следом по трупам, пока обе не оказались в коридоре, и мать не поднялась, держась за стенку. — Я сейчас лягу на диван в гостиной. Я завтра приеду за вами следом. Уходи, милая! Уходи немедленно.

— Почему ты говоришь шепотом?

— Поверь мне, — вновь начала убеждать мать. — Я знала, что ты не сумасшедшая. Я знала, — она практически ввалилась в ближайшую дверь и доковыляла до низкого дивана. — Сестра сейчас спит наверху. Заверни ее потеплее. Заверни в одеяло, — герцогиня задыхалась. -Сейчас уже некогда объяснять. Я слишком долго искала не там. Возможно, я не сказала тебе до конца правды.

— Мамочка, — девочка не смогла обнять женщину, потому что та выставила вперед худые руки и закричала:

— Не подходи! Слышишь?

— Ты умираешь? — В ответ прошептала бывшая жертва и вдруг осела на пол.

— Сейчас я скажу тебе... Ты не бойся ничего. Ты — особенная. Ты должна знать, что я скажу тебе. — Сглотнула старшая Авали. — Твой отец убил здесь всех. Твой отец... Он — король! Он прислал нам зараженное мясо. Он хотел убить тебя там, в лесу. Он тогда специально отправил наемников с мужем, чтобы те напали со спины. Но их план не удался. Далур заметил. Далур избежал удара в спину. Кто-то сказал, что он — дезертир. Нет, милая... Далур добирался сюда, чтобы спасти нас, но не успел. Потому что руки волков слишком длинны. Потому что они приехали сюда и поймали вас, малышек совсем, там — в лесу. Они знали, что если похитить нескольких, все представят, как убийство сумасшедшего. Они подставили Далура. Они направили к нам сперва шпионов, которые хотели тебя уничтожить, а потом — ЯД! Чума... Чума теперь распространяется по городу.

-Мамочка...

— Я не знаю, что произошло, не знаю! Но ты теперь другая. Ты встретила кого-то в том лесу. Ты... Ты привела их в наши земли. — герцогиня закрыла глаза, на ее почерневшем лице луна нарисовала белые блики. — Эти твари... Повсюду! Убивают! Они убивают! И посланцев короля тоже убили... Теперь ты останешься с ними. Они охраняют тебя. Они не дадут тебя в обиду королю. Только ты не доверяй никому, никогда. Никто из людей не станет тебе помогать, а ты — ты станешь великой! Пусть не добрым гением, но... Разве имеет значение, на чьей стороне стоишь? Бог ведь мне не помог. А теперь беги. Беги к сестре... Беги, пока твари не вернулись. Умоляю!

И девочка побежала. Она не помнила, как оказалась наверху, как нашла комнату младшей сестренки, как на скорую руку одела ту, как искала одежду для себя. Очнулась от ужаса девочка только на опущенном мосту и оглянулась. Над башней шумно бились флаги. Чернота пожирала замок. Потому что на замок спускались неясные тени и голоса.

— Мне страшно, — захныкала малышка на руках. — Куда мы идем? Куда? — и прижалась к груди девочки.

— Пожалуй, уже никуда, — отозвалась бывшая жертва и плотнее закутала ребенка в длинное шерстяное одеяло.

Она застучала ножками по доскам, резко прыгнула на каменную дорогу, на которой начинались улицы города, и внезапно остановилась, так как прямо из-за угла выросла огромная тень черного всадника.

— Герцогиня, — голос принадлежал совершенно неземному существу, только пришедшему явно не из райских кущ. — Госпожа моя, советую вернуться вам обратно. В городе злобствует чума. Все монастыри заражены. То, чем люди не умеют управлять, лучше никогда не пользоваться.

— Кто ты? Кто ты такой? — Преодолевая дрожь, спросила девочка, а сама покрепче обняла сестренку.

— Не бойтесь вернуться домой. Там не будет больше никаких ужасов. Я обещаю вам.

— Госпожа, — это со стороны замка послышался женский крик и засияли огни факелов. — Госпожа, зачем же вы так пугаете нас?! Госпожа!

Девочка в полголовы взглянула на ворота, где появились какие-то люди, которые теперь бежали по мосту.

Первая — высокая служанка в белом переднике, темном платье, с простым гребнем в пышных волосах. Второй — явно конюший. Еще какие-то служки, еще какие-то незнакомые люди.

— В такой холод, в одном платье! И СиАвали взяли... Госпожа, — служанка удрученно закачала головой, накидывая на плечи девочки плащ, отороченный мехом. — Ваша матушка столько сделала, чтобы привести вас в чувство. Что же вы делаете? Отдайте мне сестру! Спасибо, Контуз. Хорошо, что ты заметил...

Как много света! Как освещен замок! Как много людей! Несколько минут назад здесь точно все вымерло.

Теплая рука еще одного помощника подняла девочку на руки и понесла обратно к дому. А кто-то все причитал:

— Бедная, натерпелась! Натерпелась наша госпожа! Нельзя, чтобы она пострадала. Ночи холодные. Вода во рве ледяная. Город заражен. Это ты не доследил! Ты не уследил за госпожой. Сейчас, сейчас, милая!

Десятки факелов озарили лестницу, а затем и полупустой первый зал, по которому бывшую жертву, что престала вообще сопротивляться и проявлять признаки жизни, пронесли к лестнице, а потом — в спальню.

— Мать ваша перед смертью много молилась, чтобы вы излечились от душевного мрака. Она не увидела дочку здоровой. Но мы-то здесь, госпожа! Мы теперь не дадим вас в обиду ни одному человеку. Не бойтесь. Не бойтесь, милая! Не ходите никуда больше. Люди злые. Люди — очень опасные твари. Люди — чужие вам! Они пришли сюда со злыми намерениями...

-Когда мама умерла? — девочка, накрытая пуховым покрывалом, во все глаза смотрела в сверкающие желтые зрачки и больше не испытывала никакого ужаса, что перед ней не человек.

— Несколько дней назад. Чума. Чума и в городе...

— А у нас? Разве нам не отравили еду? — тепло разливалось по крови и приносило чувство усталости. Как так? Как же трупы слуг внизу?

— Вам нечего опасаться. Чума никогда больше не войдет в замок.

— Милость моего бога, да? Он решил пожалеть меня? Но мне все равно... Все равно, — и девочка равнодушно закрыла глаза, хотя сердце ее обливалось кровью. Они убили маму. Они все убили ее — король, чудовища, невидимый изгнанник из пещеры. Теперь ты осталась одна. Ты должна притвориться смиренной, потому что твой жестокий страж требовал именно этого. И не следует молиться Богу, потому что бога нет.

* * *

Когда король безрассудно бросился вниз, Каелля вдруг пронзило сомнение. А мысли его беспричинно вернулись к последним минутам, проведенным в замке. СиАвали не стеснялась врать. Конечно! Именно она была инициатором этой битвы... Вот почему мерзкий гобби усмехался, вот почему подтрунивал... Он знал, что война — лишь отвлекающий маневр. Избавиться от шлейфа мнимой опасностью или...

Юноша рванулся за королем и практически сразу увидел его впереди, летящего на огромном коне с белоснежными крыльями. Мужчина не оглядывался на преследователя. Просто преодолевал потоки ветра и снега, жалящего, как тысячи ос. Теперь крупинки достигли и красивого лица мальчишки. Как же ты раньше не догадался? — прошептало сознание. — Ты ведь видел знаки. Ты ведь слышал ЕГО голос в комнате... Ты ведь выпил вина, и вино ослепило тебя... Ты должен был предвидеть скорую жертву. То, что ХОЗЯИН собирается прийти именно этой ночью?

Гобби использовали тебя. Они собрали все символы в одном месте. Они привели сюда армию, которую невозможно победить по простой причине, что она вся есть Бог мертвых. И король... король — не то, что есть на самом деле. А тебя купили на липовое величие, посулив получение нового статуса в образе великого создателя.

Где же король? Пелена и холодные потоки воздуха заставляли крылья работать сильнее. Вопли битвы внизу становились все слышнее. Рука же невольно потянулась к оружию, и тотчас прямо в вихре появился противник. Он несся навстречу, крутя над головой огромный меч. По бармице, по плечам, по плащу стекали струи. Высоко вскидывались копыта коня. Горячее дыхание дымом вырывалось из ноздрей животного, которое собиралось опрокинуть властолюбивого дьявола, внезапно осознавшего, что его все это время использовали, как обыкновенную пешку.

— Ты привел сюда Орден, мерзкий гобби. Ты решил, что получишь добычу один. — Уста Каелля стали бледны, кулаки сжались. Сейчас, сейчас мы узнаем, чья кровь заалеет на траве. Тело напряглось в преддверии прыжка. Видели мы и страшнее воинов, которые приходили забрать нашу землю.

Мальчишка взвился вверх как раз в тот момент, когда животное уже собиралось ударить передними ногами сверху прямо по голове и плечам, и резко выбил короля из седла. Сильные руки крепко вцепились в царственное горло, и оба противника продолжили падение вниз, крутясь в вихрях и снеге.

Многие твари слышали, что Титу-Авали когда-то любила этого человека. Многие твари помнили, как она отдала прохвосту свою душу во имя спасения его тела. Король — это практически то же самое, что и предатель. Он вершит судьбами? Но на самом деле своей не управляет. Подчиняется законам, которые предписывают уничтожить Авалинскую ведьму.

Удар об землю, переполненную водой, вызвал вокруг черные брызги: противники кубарем покатились в разные стороны. И только сейчас Каелль смог оценить, что значит находиться в самом центре битвы. Казалось, дыхание врагов — одно дыхание, а свист и звон оружия — одна песня смерти. Здесь кровь не пугает, а вызывает азарт. Здесь крики заставляют проявлять храбрость или постыдную слабость.

Белые доспехи, испачканные грязью и жижей. Обнаженный длинный меч. Изморось дождя с длинных черных волос. В зрачках — отражение сражения. В ресницах — снег. И их только двое. Так бывает, когда сильно любишь или когда ненавидишь. Так случается, когда требуется решить правоту силой.

Как быстро человек вскочил на ноги. Принял боевую позицию, высоко поднял похожий на крест огромный меч обеими руками. И ударил, пытаясь рубануть наискосок Каелля, стоявшего на одном колене. Юноша едва успел увернуться, огромным крылом задел короля и, едва тот поскользнулся, скрестил с ним дрожащий от страсти металл, который задрожал, зазвучал, заголосил двумя силами. Защищенные доспехами, они все же могли наносить болезненные удары. Могли изучать слабые места и пытаться попасть между пластинами. Ноги утопали по щиколотку в воде. Сопротивляясь боли, тело двигалось тем стремительнее, чем настырнее и упорнее король пытался пробить оборону чудовища Каелля.

Да, юноша и дрался, и осматривался: черные мистерики начали наступление. Люди осмелели... Среди них замелькали флаги великой Церкви. Воодушевление или отчаяние привело несчастных сюда? Желание ли избавиться от Титу-Авали?

— Ты же казнишь ее? — Каелль злобно усмехнулся, неожиданно прыгнул в сторону и размахнулся со всей мощью, целясь королю по коленям. — Ты предал ее и теперь пришел сюда, чтобы вновь воспользоваться Тенями.

Мужчина взвыл от боли, когда лезвие проткнуло наколенники и вошло в кость, резко повалился в грязь, а юноша практически сразу оказался сверху и прижал коленом грудь воина:

— Убивать я тебя не собираюсь. Ты слышишь? Король! Какой же ты дурак, что привел сюда мистериков.

Рука мужчины в плетеной кожаной перчатке с острыми железными шипами в ответ вцепилась в плечо Каелля.

— Я привел их сюда вам на погибель! — Прошипел он. — Я знаю, как вас уничтожить. Ненавижу!

— Это душа Титу-Авали заставляет тебя делать глупости. Думаешь, ты получил дар жизни просто так? — Спросил юноша, а его крылья вдруг преобразовались и начали жить собственной жизнью, отметая людей, которые заметили, что король в опасности, и пытались прорваться через оборону острых огромных когтей. — Похоже, говорить ты не намерен. Тогда задам вопрос — знаешь ли ты, кто такие гобби?

Мужчина застонал. Заметался. А Каелль понимающе закивал:

— Гобби — хранители Теней. Тени — это все мы, только в разных временах и пространствах. А создал Тени ОН! И он сейчас получит жертву, которая сметет прежнее племя. Сметет и вас, и нас! Останутся лишь гобби. Гобби, которые ждали. Гобби, к которым вы направили ключ от двери, через которую появится Бог мертвых, создатель всех обитаемых миров.

— Ты лжешь!

— Чем больше здесь прольется крови, тем проще произнести проклятие, вызывая говорящие камни. В треугольнике окажутся жертва и палач. В треугольнике вырастет храм. Гобби будут ждать. Гобби встретят господина и убьют его. И вы подчинитесь их воле, а мы отправимся в забвение. Пищу ни один хищник не поделит с другим. Мы мешаем им пользоваться вашей глупостью, мы жрем вас, как обыкновенное мясо. А они сделаю вас послушными рабами.

— Кларисса — палач?

— Так ты еще глупее, чем я думал? — Юноша приподнял бровь. — Ты уверен, я осведомлен в правилах игры? Правила таковы, что моя сделка провалилась. И я не намерен отправиться на ту сторону. Никто из вас не получит Титу-Авали. Слишком велика ставка!

Король в этот миг потянулся к ножу на поясе, резко размахнулся, но улыбчивый враг перехватил смертельный жест и тогда уже один из когтей-крыльев вонзился в плечо мужчины, пришпилив того к земле. Крик Секиры утонул среди воплей дерущихся. Но, казалось, что зрение неудачного воина тогда прокатилось по всему полю: лето сменилось холодной осенью. Люди отчаянно сопротивлялись атакам чудовищ, подоспевшие церковники втыкали серебряные кресты в тела уже убитых воинов с той и другой стороны, и по земле от этого действа струился зеленоватый дым. Мистерики оттесняли войско Каелля к лесу. Их черные одежды стали крыльями воронья, которое способно выклевать глаза, разорвать в мясо врагов. Свист мечей и стрел отражался огнем на всем пути, проделанном Секирой из детства в час, когда отступить значит отдать любимую, которая отказалась от любви из сострадания к глупому и самонадеянному королишке. Прости меня, Кларисса! Я бросил тебя. Я хотел отдать тебя на костер. Теперь я знаю, что ты другая. Теперь я должен один сражаться с ними всеми — с тварями, черным хвостом ворвавшимися в твою жизнь, с мистериками, которые отнимут тебя и уведут на темную сторону, с церковниками, пришедшими убить маленькую, несчастную женщину, с Богом, коего никто на свете не видел...

— Больно? Ты знаешь, как больно мне? — спросил юноша со злой иронией. На бледном лице проступили голубые вздутые вены. -Приближается вечер. Начнется самое интересное. Настоящая бойня. Люди зря пришли в эти края. Зря привели мистериков. — Он ловко скрутил запястья Секиры уздечкой с мертвой лошади. — Ты хотел увидеть Титу-Авали? Радуйся, я предоставлю тебе такую возможность. Я приведу тебя туда раньше, чем прибудут наши черные гости. Вот странное сборище мы составим все вместе.

— Ты пожалеешь, ты очень пожалеешь!

— Конечно, ваше величество! Я пожалею, что не убил вас здесь. Но такова судьба несчастного слуги. А слуга должен исполнять повеления хозяина... Удивляетесь? Думаете, мой хозяин — Кларисса? Вовсе нет. Теперь я должен оправдаться за желание получить тело господина навсегда. — Каелль потащил Секиру сквозь дерущихся, продолжая крутить в плече острый коготь. Адская боль пронзала Секиру, но он продолжал упираться ногами и цеплялся связанными руками за руку мерзавца, которому теперь помогали отступать его помощники. Огромный рогатый урод выставил голову вперед и таранил людей, чудовище с шестью ногами и крыльями стрекозы пулялось ядовитой слюной.

— Скорее, повозку! Скорее, я схватил их короля! — заорал юноша во все горло, и звук слов перешел в вибрацию, которая способна кого угодно оглушить. — Мистерики заметили, что мы отходим. Быстрее, быстрее управляйтесь. Впереди ночь! Впереди замок! Там гобби, желающие обмануть нас вновь.

22

Секира, связанный и жалкий. Секира, которого волокли демоны по опустошенным землям Авали. Секира, который думал лишь о том, чтобы на мгновенье вернуться назад и коснуться кожи и вдохнуть запах любимой. Она — свитая из ароматов весенних садов! Она — точеная фигурка из слоновой кости!

Она спасла его от смерти. Она долгими ночами сидела у изголовья кровати и что-то ласково говорила. Она говорила, что теперь он -великий король — будет богат и не познает недостатка во власти. Она целовала его колючие щеки и гладила волосы, которые слиплись от долгого жара. Простое черное платье, собранные в тяжелый узел волосы. Ранним утром, сквозь бредовые сновидения, как сестра, Кларисса приносила воду и начинала протирать лицо мужчины. Она впускала через узкую щель в двери старую крестьянку, что приносила молоко и свежий хлеб, поила Секиру, распахивала окна, чтобы впустить побольше воздуха и снова садилась рядом. Она никуда не уходила. Всегда знала, что король чувствует.

Опустошение отступало от чела, прошлые беды государства мерещились призрачными, а щит, на котором недавно несли Арли мимо стройных рядов войск, вдруг переставал пугать неизбежной близостью могилы. Просто одна маленькая ведьма привела за собой целые полчища черных теней и уничтожила зеленый горный народ. Зачем, зачем она это сделала? Вспомнить так сложно, если все тело пылает, а живот скручивает в дугу. Ах да! Договор, заключенный на балу карликов, не действует, а казна пополнится бессметными сокровищами, что столько лет лежали без всякого толка. На них король построит новые крепости, на них оденет и обучит армию, на них вновь пойдет попирать поганых варваров из Далонских лесов, чтобы подарить им великую веру в великого бога. Тогда цивилизация протянется от самого моря в порту Дальней Оливы до сиреневых озер с большими реками, а имя Арли останется в веках и будет упоминаться лишь с благоговением.

— Я верю, что ты не умрешь. Теперь не умрешь. — Мягкие руки подбивали одеяло и перины кровати. Сюда, кажется, рыцари донесли Секиру в полуобморочном состоянии. Грязный двор. Несколько ступенек на крыльцо и наконец крохотная комната. А потом сон. Сон неделями и месяцами. Рана, которой следовало бы побыстрее затянуться, потому что настоящие дела требуют немедленного отклика.

— Мы победили карликов.— Первое, что сказала Кларисса, когда мужчина открыл глаза и сощурился от яркого солнечного света, пытаясь привстать и дотянуться до колокольчика. Неужели она не спит? — Мы получили богатство и даже избавились от претензий на трон — ты остался жив. Ты теперь ничего не бойся, мой король. Я не дам тебя в обиду. Никогда не дам... Я люблю тебя.

Секира вспоминал и улыбался. Улыбался тому, как легко решился пойти на свадьбу. Как ковылял, поддерживаемый любимой, до простенькой церквушки в деревне и повторял слова клятвы о верности Клариссе до конца жизни. Как целовал нежные уста сквозь тонкую паутинку вуали, скрывавшую уродливые шрамы на нежном личике. Она так и не сменила платья: черная невеста и рыцарь в синем акетоне и изорванных штанах. Замечательно и вполне величественно!

Это потом пришла разлука. Потом! Вместе с сомнениями. Вместе с... приближенными и Церковниками. Потому что нельзя доверять женщине, у которой есть дар вызывать дьяволов и возвращать жизнь. Нельзя молиться на нее, как на икону, и целовать без конца ее следы.

Сначала появился старый друг отца, барон Ожоли. Кларисса не хотела его пускать, а потом почему-то сдалась. Барон казался огромным, он почти упирался головой в потолок. И чрезмерно серьезным.

— Ты должен избавиться от твоей ведьмы, — шепнул он, наклоняясь над кроватью. — Народ начинает роптать. Пора бы королю явиться к престолу. Забыть про выигранную битву и отправить девицу подальше.

— Она мне ближе, чем просто наперсница. — Сидящий в подушках Секира недовольно нахмурился. — Теперь мои слуги диктуют условия игры.

— Вы очень рискуете. Вы не знаете, насколько близки к тому, чтобы оказаться отверженным и одиноким. Когда вы прочитаете это, — барон достал из-за пазухи свиток и протянул мужчине, — то все поймете.

Король нерешительно взял бумагу, развернул ее непослушными руками и еще долго молчал, держа страшное известие у груди. На шее его появились капельки пота, все мускулы напряглись.

— Вы уничтожили мою жизнь, — Секира почти решился голоса, подаренного ему когда-то карликами. — Почему никто никогда не говорил мне, что Кларисса моя кровная сестра?

— Секреты королевской семьи. Интриги ее матери, добивавшейся трона для незаконного отпрыска. — Барон пожал плечами. — Но есть еще более неприятное, и ваши верные слуги и фавориты обязательно упомянут об этом и поднимут вопрос о наследовании, если вы не избавитесь от Клариссы Авали.

— Что вы хотите сказать?

— Ваше собственное происхождение. Оба мы знаем, что ваша приемная мать скрывала, откуда взялся мальчик в королевском доме. И еще, — Ожоли грузно встал, отправился к двери, придерживая огромный, ему под стать, меч, чтобы тот не ударялся об ногу, выглянул наружу и неспешно вернулся назад: — Вы должны знать, ваше величество. Должны знать, что мать Титу-Авали собиралась стать регентшей и подпихнуть дочь на трон. Покойный Артиг совершил немыслимое преступление, — признание тяжело давалось барону, утиравшему красное лицо рукавом. — Он решился убить незаконнорожденную дочь. И теперь встает вопрос не только о крови, но и о сокрытии жестокой расправы. Понимаете, к чему я клоню?

— Почему? Почему все так... — Секира невольно зажмурился, представляя, как объяснится с любимой, но сил не хватило ни вечером, ни на следующий день. Вещи и еда, которые привез верный Ожоли, конечно, скрасили существование еще слабого правителя, но уже тогда в сердце появилась кровоточащая, незаживающая рана понимания, что очень скоро придется выбирать.

Любовь. Прекрасный сон, воспоминание, пред которым долг угасает и забываются прежние обязанности. Можно утопать в золоте волос, можно часами сидеть рядом и ни о чем не говорить, можно спать в бессилии на хрупких коленях. Милая Кларисса. Доверчивая девочка, которую он обманул. Которую арестовал среди ночи, когда она нежилась в вашей общей постели. Которую посадил в темную телегу с решетками и повез судить в столицу.

Почему он поступил именно так? Просто священники утверждали, что связь с ведьмой ставит под сомнение власть короля. Просто рыцари, которые стали приезжать чуть ли не каждый день и которые теперь стали лагерем неподалеку, уверяли, что семья Авали и раньше стремилась к трону, и теперь как никогда близка к успеху, тогда как действительно достойные семейства оказались забытыми. Избавиться от опасной помощницы требовала и духовная верхушка, приславшая из столицы Тирату целых четыре страницы гневных увещеваний вместе с хмурым представителем церковнков. К тому же, участники похода намекали, что при дележе подземных кладов, придется отдать половину наглой самозванке из пустынных земель. И неважно, что уговор был именно таким. Что он обещал охранять Клариссу.

Благородный и храбрый Секира исчез, а остался мерзавец, ослепленный деньгами и страхом потерять трон! Он должен был презирать себя за сомнения, за то, что решился на предательство и исполнил волю отца, когда-то подписавшего смертный приговор. Он не признался, что держал любимую за руку в церкви, и душа его пела. Не сказал, как принимал дары чувства. Он собрался убить ее тайно, вдали от толпы, практически ночью, практически без суда. Оставить все деньги себе. Забыть злополучную тень, что приходила к жене во тьме и разговаривала его собственным голосом. Эта тень сообщила Секире, что однажды он действительно отплатит молодой жене, что отдаст всего себя ради ее спасения, но прощения так и не получит. Именно тогда исчезнет вся погань и черный шлейф, именно тогда прекратятся болезнь и голод.

— Ты — человечишка! — смеялся призрак. — Всего лишь жалкий человечишка со страхами и чрезмерными желаниями. Разве ты способен на великое чувство? Ты способен его обрести лишь на закате жизни, в минуту последнюю, трагическую...

Секира всякий раз дрожал, когда думал о ночном визитере. Так приходят дьяволы или даже сам Сатана. Крестился. Краснел и забывал, как обещал спасти милую и совершенно невинную любимую. Забывал, как мечтал возвести Клариссу на трон и признать себе равной.

Предателя, такого, как он, следует убивать долго. Предателя не прощают. И теперь, даже после раскаяния, армия его вновь в герцогстве Авали для убийства.

Прости, любимая! Прости меня, что власть сильнее, что я не могу отказать ни церкви, ни мистерикам. Прости! Я готов ответить, я не хочу сбегать от наказания, пусть теперь высокий мальчишка тащит меня к тебе.

Король закрыл глаза. Слишком много времени утекло, а сцена тайного суда так и стоит перед глазами. Ты не выдала нечестивца ни словом, ни взглядом. Ты даже не смотрела в мою сторону. Ты просто тихо сидела на стуле посреди зала и чему-то улыбалась. Ты не винила слабости короля, словно ожидала обмана. От прежней красоты остались лишь руки, сложенные на коленях, да кудри волос. Платье черной монашки безнадежно истрепалось, обувь износилась до дыр. А ведь и он когда-то, подгоняемый карликам, бежал до герцогини, чтобы увлечь ту в ловушку. И все ради денег и свободы от договора. Страшного договора, по которому люди королевства становились собственностью горного народца. Именно волшебством изменились земли, повсюду появились черные колдуны, гиблые места и опасные дни, в кои нельзя даже нос из замка высовывать. А потом еще и чума. Чума, принесшая отчаяние.

Во всем виноваты уродцы! Во всех тайных и явных изменениях. А ты, ты Кларисса, лишь оказалась на пути, чтобы расплатиться за все грехи. За войны, за кровь, за отчаянную войну с отступниками и недовольными, за глупость короля, вынужденного подчиняться слову собственных вассалов и великой Церкви.

"Милостью государя нашего Артига проведено было расследование об убийстве деревенских детей, — начал читать церковник приговор. — Несколько вольных отрядов и отрядов от его величества направились на поиски пропавших. В ходе следствия было обнаружено место трагедии. Ритуальное действо убийцы, выявленное церковью, подтвердило причастность семьи Авали к дьявольским силам. Убийца, герцог Далур, который покинул место службы на границе без соизволения короля, направился к родным местам в месяц ован для осуществления заранее продуманного плана, в котором, скорее всего, была замешана и сама герцогиня Авали, мать подсудимой. Заманив детей в пещеры, убийца жестоко разделался со всеми девочками, кроме означенной жертвы, на самом деле служившей для осуществления черной мессы. Девочка предназначалась дьяволу в качестве невесты. Девочка должна была свергнуть законного наследника престола Арли Великолепного, тогда еще принца. Но силы Церкви сразу распознали обман, разоблачили коварные помыслы и доложили королю о намерениях семьи Авали. Теперь перед нами та, что связалась с тьмой. Она околдовала молодого короля. Заставила его подчиниться зеленым монстрам из лесов и внушила крамольные помыслы. Она очаровывала людей золотом и страхом. Она направляла своих слуг, чтобы покуситься на законную власть. Она же практически убила нашего короля..."

Секира тяжело вздохнул и обвис на столбе, к которому его привязали защитники Клариссы. Позорный столб есть прямой итог нечестности. Он заслуживает смерти. Он пришел сюда, чтобы умереть и прекратить думать о ней. Сегодня день откровения. Ничто не оправдает совершенного поступка.

Даже то, что в ночь перед казнью в крепость прибыли тайные послы, которые подкупили стражу и вывезли любимую на волю. Они рассказывали, что женщина долго не желала выходить из камеры в коридор, упиралась, пока они волокли ее к выходу и бормотала, что желает умереть прямо сейчас. Только когда ее посадили на доброго коня, преступница затихла и внезапно взялась за узду, чтобы в следующее мгновенье сорваться с места и раствориться в вечернем тумане... Больше он уже не видел милую, нежную, беззащитную Клариссу, к которой пришел за помощью и которую так легко оставил. Приговор ведь так и остался в силе. А церковники с легкостью дали Арли свободу от постыдных обязательств перед ведьмой и признали их короткий брак незаконным и подстроенным. Но теперь, когда ты поседел от горя и терзаний, теперь у тебя есть выход. Ты знаешь, кого привел, ты знаешь, как искупить вину.

Мистерики. Не просто люди! Мистерики, доказавшие, что так должно закончится. Мистерики, договором с которыми не разорвать ни одним мечом. Мальчишка еще не ведает, с кем ведет войну. Он не подозревает... Но разве иначе можно спасти любимую и уничтожить чуму? Жизнь обычно меняют на жизнь, так предложил отец Лисий. А ты согласился и обещал сдаться в плен.

* * *

Женщина, у которой ничего не осталось, кроме отчаяния и беспокойного ожидания желанного конца, она всегда думала, что вот сейчас случится чудо, но так и не дождалась. И теперь ее удел — влачить жалость и боль, и теперь ее единственная награда — скрывать за маской равнодушия жалость к самой себе. Не нужно упоминать о прошлом. В прошлом оставалась надежда. Сегодня и она угасла. Угасла с приходом человека из-за дальних холмов. Человек принес на своих плечах плащ убийцы. Человек вдруг перестал быть Тенью в зеркале, но он не излечит и не поможет, как думала и мечтала маленькая девочка. Он тоже зависит от умных дьяволов, которые противостоят другим таким же умным дьяволам.

Сквозь свечи так светлы его глаза, так многозначительны жесты. Человек борется с раной, принесшей болезнь. Человек хочет переступить порог, за которым начинается царство смерти. Он еще никогда не был один. Никогда не окунался в пустоту, которая заполнила по самое горло стойкую и смелую девочку, палец которой, как залог подчинения, остался у ожившего героя из мифов.

Кто из них жертва? Кто из них сегодня окажется в круге высоких столбов, символы которых кровоточат и возбуждают желания низменные, жалкие?

Бедняга не видит, как за столом уже шевелятся гобби, пришедшие в пустой дом. Он не чувствует присутствия Бога Мертвых, а Бог уже здесь, рядом, витает в воздухе тлетворным дыханием, напоминая, что все сущее на земле бренно. Просто люди забыли, что рождены умереть, и он будет вечным их господином. Он, которому не ведомы ни жалость, ни желания. Он хочет посмотреть на мир. Он сегодня войдет в полузаброшенный зал и отведает впервые за столько лет вина, и перестанет играть судьбами. И никто в этот час больше не умрет. Да, никто не умрет, потому что тело ничто в сравнении с вечностью.

Кларисса читала в глазах Виктина вопросы, незаконченность их разговора перетекла в неспешную трапезу, а трапеза — в молчание на троих. СиАвали, что сидела во главе стола, теперь положила голову поверх сложенных на поверхности рук, и закрыла глаза.

Запах, источаемый золотым букетом, все усиливался и бередил воображение. Поблескивали золотые браслеты на тонких запястьях. Золотые волосы переливались в свете свечей. Кларисса и Виктин смотрели друг на друга. Кларисса и Виктин впервые видели так близко то, что так долго искали.

Они точно отражались в искаженных зеркалах, где мужчина есть женщина, а женщина есть мужчина. Недомолвки, произросшие на благодатной почве, даже через слова не коснулись тех, кто мог заглянуть в самую глубокую темную воду. Здесь мужчина становился пришельцем в плаще убийцы, а женщина — воспрявшей ото сна жертвой, которая превратилась теперь сама в великого и беспощадного палача. Потому что знала, что королевские воины долго не протянут, потому что ведала о том, что ее собственное войско окажется раздавлено мистериками, потому что стремление отомстить молчащему церковному Богу слишком велико, и скоро кресты и флаги Церкви окажутся втоптанными в грязь. Потому что сейчас в замке их трое. И трое множится на бесчисленных гобби, жаждущих получить последний атрибут великого создателя и уничтожителя, имени которого не знает никто. Имя которого написано на ладони.

Тогда, девочкой, она не придала значения тени в зеркале, не вчиталась внимательно в таинственные символы пришельца, но сегодня обязательно взглянет на рану под повязкой. Ибо там начертано великое. Великая правда, которая способна освободить ее от заклятия и темного шлейфа.

— Мы так и будем смотреть на друг друга и ждать, чем закончится битва? — благоразумная СиАвали резко поднялась и закружилась по черным мраморным плитам, как белое привидение, у которого, кроме мерцания материи, ничего больше нет. — Идите ко мне, мистерик. Идите, не бойтесь! Посмотрите, я покажу вам еще одну правду нашего замка. Чтобы навсегда закрыть тему всезнайства великих магистров. Вы как раз без ума боитесь этих существ. Эти существа пришли за вами... Пришли увести и оставить нас с сестрой в покое. Никто, теперь никто не захочет пересечь границу земель. Даже поганцы из обители мистериков.

Гибкое тело изогнулось, изображая полусферу. И тронутый черным демоном внутри, Виктин вынужден был встать. Он чувствовал, что находится на грани. Он понимал, что еще несколько минут, и головой завладеет чужой голос. Нет, не стены дрогнули, а пространство расступилось.

— Один танец, сиятельный посланник. Вы когда-нибудь танцевали без музыки? — светлые, полные озер и тины, глаза СиАвали дрогнули, по тоненьким бровкам пробежала рябь удивленного полудетского каприза. — Покажите, что вы не боитесь нашего дома. Покажите, что способны устоять после опасного удара, нанесенного моим чудовищем, что еще сохраняете человеческое естество. — Она обвила торс мистерика поверх плаща и начала медленное кружение по залу. В какую-то секунду пальчики герцогини оказались в пшеничных волосах, потянули голову Виктина к себе, нежные розовые губы полуоткрылись, призывая к поцелую. Цветы на платье стали невыносимо ароматны. Их запах лишал рассудка. Их естество заводило демона внутри все сильнее и сильнее. Тот стучался и бился наружу, желая оказаться на свободе.

— Вы хотите избавиться от меня. Как и от других посланников. Как и от других сумасбродных рыцарей. Вы отдаете их чудовищам, чтобы никто не трогал вас, герцогиня.

Неужели язык еще подчиняется? Еще есть возможность сопротивляться магическому влиянию.

— Какие интересные замечания! — СиАвали криво усмехнулась и сделала несколько маленьких шажков назад, продолжая вести танец. — Красиво мы смотримся. Последний вечер последнего из мистериков, который долго копался в книгах и бумагах, чтобы познать суть происходящего. Вы замолчали? Вам тяжело говорить? Как вы побледнели, Виктин. А ведь совсем недавно ваше сердце так быстро билось и ваша доблесть была так велика, что я не могла устоять перед соблазном обнимать и целовать вас.

Мужчина покачнулся. Туман. Почему так много тумана? В нем свечи — тени. В нем сидящая неподвижно Кларисса — абрис. В нем столько движения и столько неуловимых существ, которые появляются из всех щелей, как подвальные крысы. Глаза гостей красны, зубы остры, короткие копья смазаны ядом. Один из уродцев уже взобрался на стол и приближается к сиятельной Титу-Авали. Но та не шевелится. Да, кажется, есть объяснение: карлики управляют временем. Они пришли сюда исполнить свою миссию. Какие парадные костюмы! Поверх черных, расшитых серебром рубах, зеленые укороченные пеллисоны, на головах у каждого по серебряному обручу. В руках у многих странные атрибуты.

— Отпустите меня, герцогиня, — Виктин попытался закончить танец, но какая-то сила заставляла его продолжать кружиться. — Что вы собираетесь делать? Что вы затеяли? Неужели вы сговорились с гобби? Как вы не понимаете, что это опасно! Они используют и обманут вас, они уничтожат вашу сестру!

— Вы в этом уверены? — женщина улыбнулась. — Почему вы такой несмышленый, Виктин? Почему думаете, что все в этом мире происходит соответственно посылу и следствию?

— Я не намерен вести философские беседы! — сердце в груди неистово билось, червяк грыз грудную клетку и царапался через плащ. — Что вы за человек, если отдаете Титу-Авали гобби? Вы завидуете ее силе? Вы думаете...

— Полноте, мой сиятельный мистерик. Разве я не красивее и не привлекательнее Клариссы? — Нежный смех СиАвали вдруг перешел в переливы невидимых колокольчиков. — Разве вы не думали каждую минуту о моем теле и не корили себя за излишнюю податливость? Давайте потанцуем... В последний раз! Я кажется, начинаю привыкать к вашей доверчивости.

— Сестра не простит вам предательства.

— Развяжите плащ! Зачем нам одежда в танце любви? — Сладкий нектар заставлял руки подчиняться. — Не спешите, не спешите, я подожду еще...

Тяжелые складки плаща повалились с широких плеч и обрушились на пол. Все олени и все охотники стали черными пятнами без жизни, но они еще успели нашептать владельцу об опасности.

— Ты очень смелый! Ты очень честный... Твои "очень" выдают тебя с головы до ног. Да, твоя голова... Прекрасный экземпляр. — Щечки СиАвали заалели, в зрачках ярко вспыхнуло пламя. — Так что случилось в пещере? Что сказали мистерики про расследование вопреки всем реальным трактовкам?

Виктин не смог ответить и начал оседать на пол, все еще пытаясь схватиться за белую текущую ткань платья герцогини. Секунду он задержался пальцами на худых коленях, а потом навзничь повалился на холодный пол, чтобы увидеть, как над ним склоняется самое странное лицо без всякого отблеска чувств — лицо, которое до этого видела лишь девочка в серебряной пещере перед тем, как чудовище разорвало на части маленьких крестьянских девочек.

— Спасибо, что отдал мой плащ, — благодарность бесцветного отзвука, а не голоса, задрожала в стеклах окон. Темные бесконечные глаза отразили лицо Виктина. — Глаза ко мне уже вернулись, отец Лисий был так любезен, что сам предложил убить себя. Ты хорошо танцевал.

— Что? — Мистерик попытался отползти, отодвигаясь ногами по плитам, но его словно кто-то держал со всех сторон. Точно, кругом проклятые гобби. Они цепляются за одежду, смеются и сверкают красными глазами.

— Несмышленый, ты до сих пор ничего не понял? — Ласково спросило существо. — Я так долго ждал тебя и так долго за тобой следил. Я так долго вел тебя в этот замок, в этот час, в эту минуту.

— Что произошло? — Мужчина попытался стряхнуть с себя наваждение, затряс головой и зажмурился. А потом резко огляделся в поисках СиАвали. Но та бесследно исчезла, а над ним продолжал стоять высоченный незнакомец, который ничем не выражал ни неудовольствия, ни волнения. Шерстяные простые штаны, белая рубашка с оторванной полосой ткани, меховой жилет, пояс с железной бляхой, плащ, небрежно набросанный на плечи.

— Мистерики все мертвы. Я убил их, — холодная улыбка тонких губ ослепляла. — Тайная власть закончилась. Ты возглавил братство и теперь можешь сразиться со мной, чтобы победить мглу, как ты хотел с самого начала. Не король, а ты — простой смертный, который пришел за потерянной любимой и нашел ее здесь, живой! Но, кажется, ты кого-то потерял... Ах, да! Ты потерял милую, маленькую СиАвали.

Ноги в черных сапогах начали обходить Виктина, у которого все плыло перед глазами. Постыдная слабость не давала мужчине подняться и сопротивляться. Ненависть на себя росла комом безрассудных обвинений в чрезмерном доверии хозяевам. Ведь отец Лисий предупреждал о мистификациях. О ритуальных убийствах и об обычаях этих земель. Здесь каждый убивает не ради удовольствия, а из-за желания утолить жажду. Почему он поверил Ордену? Здесь правит не вампиризм, который столь подробно описан в старинных книгах. Здесь обитает вера в права чудовищ на единоличное существование на земле, потому что именно они первыми появились на свет, прежде чем человек стал главным среди многих любимчиков бога.

— Спрашиваешь себя, почему я принял форму беззащитной девчонки? — Существо присело рядом. Эхо его голоса стало как будто ближе, но лицо оставалось провалом пустоты, где существуют лишь все пожирающие глаза. — Бедняга, ты вспоминаешь свою недавнюю похоть и сгораешь от стыда! Понимаю... Не волнуйся. Меня там не было. Разве я позарился бы на твою честь, мой рыцарь. Я послал свою служанку, с которой уже давно обменялся телами.

— Что ты хочешь от меня?

— Присутствия и понимания! Сегодня самая лучшая ночь, и одной маленькой девочке следует заплатить за жизнь, которую я подарил. Поднимите его! — существо резко встало и направилось прочь, к столу, где сидела дрожащая, как былинка, Кларисса.

Существо протянуло к герцогине раскрытую руку и пригласило ту жестом тоже подняться. Короткого колебания хватило для того, чтобы подхватить Клариссу на руки и понести через залу к выходу, а следом сотни гобби повели едва живого, ничего не понимающего Виктина.

23

Война. Ненависть. Страсть к жизни. Излюбленное желание — власть. Люди пришли сюда, чтобы окончить череду напастей и доказать варварам, что их бог сильнее каких-то демонов, что они одни способны победить болезнь и защитить семьи от черного ветра чумы. Церковники высоко держали флаги. Их воины с крестами вырвались на поле, чтобы закончить кошмар, хотя кошмар собственных городов, где сжигали ведьм и отправляли на виселицу простых смертных, не тревожил вовсе. Помнили ли вы, ревнители веры, как сотнями оставляли разоренными деревни в самые голодные годы, и все ради Церкви? Знаете ли, что такое настоящий голод, когда даже кора ивы кажется сладчайшим медом? Смотрели ли вы на остатки пшеницы со слезами на глазах? Отправляли ли на панель в города собственных дочерей? Нет, вы пришли в чужие земли установить здесь никому не нужные порядки, и правы те далонцы, которые сказали, что демоны давно завладели вашими телами, что ваши тени-прошлое решили отомстить, заслав к вам чуму и пожирая вашу плоть.

Сегодня вы пугались того, что твари убивают людей, а вчера сами умыли руки в человеческой же крови. Ваши пастбища жирны, богатые родовитые отпрыски! Ваши вассалы, наемники недавно жали молодых девок в ближайших харчевнях за одну или две медные монетки. Ваши детишки продолжат череду насилия и подчинения себе подобных. Ваш король — сын белошвейки, чей отец привел с десяток благородных рыцарей в замок бывшей возлюбленной. А потом приказал двоим исполнить страшный приказ: связать деревенских детей вместе с дочерью герцогини. А ведь герцогиня так любила государя, что пошла на измену и подарила тому самый лучший из даров. Вы отвели ребенка короля в глубокие пещеры, чтобы убить. Вы! Да, вы все — церковники, благородные вельможи, наемники — попустительствовали преступлению. Кто-то из ваших отцов привез приказ герцогу Далуру и выманил его из замка, чтобы отправить на границу, но не для верной службы, а для верного конца. Кто-то зарядил арбалет, когда он выехал вечерним дозором из приграничной крепости. Кто-то стрельнул Далуру в спину и промахнулся. Но и не это сейчас важно, не то что вы засудили невинного отца, который узнал о пропаже горячо любимой дочери и искал ту по лесам, а то, что вы вновь считаете себя правыми, люди! Вы готовы верить, что чума — дело рук одной маленькой женщины. А ваш король давно отказался от любимой, которая спасла его государство от карликов.

Каелль и его приближенная свита уже долго стояли на холме, следя за тем, что творится внизу с азартным интересом. Они крепко привязали короля к столбу, хотя тот практически и не сопротивлялся, а теперь и вовсе притих, словно готовый к отсечению головы петух. Жалкое, унизительное зрелище перестало давно интересовать и развлекать до этого разгоряченных дракой высокого крылатого получеловека и охотников, которые вдоволь наиздевались над неожиданным пленником, а теперь пристально наблюдали за ходом битвы.

— Люди все-таки глупы, — один из охотников щелкнул зубами. — Вечер не прибавит им сил и не подарит отдыха, но упорство, но надежда... Каковы?

— Кресты придали дуракам сил. А еще черные рясы. Черные рясы, что жили от нас особнячком. Они хранили секреты, а теперь решили, что мы без боя отдадим нашу добычу, нашу хозяйку.

— Во всем виноваты мы сами. Если бы мы могли покидать земли, то давно бы отыскали мистериков и заставили бы вернуть нам части Бога мертвых, чтобы совершить ритуал. Теперь мистерики здесь...

Каелль искоса посмотрел на помощников:

— Неужели вы не догадались? — Спросил он сквозь зубы. — Бог отказался от нас. Он отказался от первых своих созданий и собирается создать новую расу. Мы его слуги — да! Но мы ему больше не нужны, мы мертвые слуги, которых будут вспоминать только в легендах и страшных сказках.

— Бог мертвых никогда бы не поступил так с нами. — Замотал головой крылатый охотник слева. — Люди слишком жалки, чтобы выбрать их себе в пищу. Мы приносили ему жертвы, мы похожи на него.

— Не совсем так, — Каелль склонил голову. Черная масса мистериков надвигалась, оттесняя тварей к холмам. Все меньше становилось людей, все меньше от армии юноши. — Мы здесь, для того чтобы покинуть землю и переместиться обратно, в темноту. Наш повелитель не только разрушает, он еще и создает.

— Он создает смерть. — Получеловек злобно рассмеялся, а его чернильная кожа вдруг полыхнула огнем. — Чего мы ждем, почему не помогаем нашим?

— Да, конечно, — задумчиво отозвался Каелль и почему-то начал избавляться от доспехов. — Последняя атака должна ободрить вас, вперед.

— Ты странно говоришь и странно себя ведешь. Если бы я не знал тебя как главного в замке, то решил бы, что все мы ошибались, когда выбирали тебя вожаком. — Огромная лапа легла на плечо юноше, и длинная морда охотника с огромными передними клыками заглянула тому в лицо. — Ты знаешь больше нас, Каелль Тан. Ты почти уже не человек, ты уже почти достиг совершенства и изменил представления о мире.

— Ты тоже когда-то был человеком, а не пил по ночам у младенцев кровь и не нападал на девственниц, чтобы насладиться их невинностью и сожрать их плоть, — прошипел мальчишка, скидывая дружеское объятие. — Вы хотели им помочь. Тогда вперед, помогайте! Кровавое пиршество для Бога мертвых обеспечено. Два лагеря разбиты. Ночь весьма подходящая для магии... У гобби все атрибуты. А сейчас произойдет самое главное.

И Каелль указал оставшимся в живых чудовищам на то, что происходило внизу. Среди живых не было людей, флаги церковников больше не возвышались гордо над полем, не алели там и флаги короля. Но и смелых чудовищ тоже не мелькало в сплошном месиве из еще теплых трупов. Тишина. Пустота. Лишь черные капюшоны, что теперь стоят и не двигаются с мест, словно чего-то ожидают в кровавом закате. Они опустили мечи, они не перезаряжают стрелы, не проявляют никаких признаков жизни.

— Каелль, — тихо позвал охотник, который словно боялся, что его услышат. — Так тихо. Даже ветер замолчал. И дождь. Дождь закончился. И солнце, ты видишь солнце?

— Вижу, — чуть кивнул мальчишка, прижимая руку к груди, где часто-часто билось сердце, которое хранило рядом клочок ткани, помнящий кровь Титу-Авали.

Они не шевелятся... — Сглотнул получеловек, а ошметки двух половинок его лица мелко задрожали. — Что они такое?

Юноша не отвечал. Хотя уже сознавал, что имел в виду король, когда спрыгнул с облаков, рискую насмерть разбиться.

— Мы проиграли, — только и смог выдавить он совершенно потеряно. — Мы обыкновенные глупцы!

— Каелль, ты должен объясниться...

— Это ритуал, понимаете? Это было приготовление к ритуалу. И король, — недавний хранитель замка обернулся к Секире, который не подавал признаков жизни, — знал об этом. Он знал, кого привел сюда. Знал, что привел сюда Теней.

— Нет, — охотники затрясли головами. — Не может быть. Тени не обитают среди людей. Тени никогда не выходят на свет. Ты ошибаешься, Каелль.

— Но не тени Бога мертвых, — юноша задрожал от пронзительно холода и вдруг сделался совершенно жалким подобием самого себя, когда распоряжался в замке и смел перечить хозяевам. — Тени искали ключ и привели его сюда. А я, дурак, ревновал! Я ревновал ее, хотя должен был во все глаза глядеть. — Мальчишка сжал голову и застонал. — Какой же глупец! Какой же я идиот!

Твари переглянулись и со смутной тревогой заметались из стороны в сторону по лысому пяточку холма.

— Мы должны вернуться в замок, мы должны обороняться, — зашептались они. — Мы еще успеем опередить их.

— Ничего вы не успеете. — Юноша резко выхватил оружие и молниеносным ударом разрубил одного из охотников напополам, одновременно одним из когтей резанув по горлу второго, и бросился на получеловека-полудемона, который совершенно не ожидал предательства. Едва острые когти распотрошили внутренности урода и вывалили их на землю, едва огромное тело обрушилось на двух мертвых товарищей, Каелль сорвался с места, вырвал из пут бессознательного короля, и, взвалив того на плечо, начал тяжело подниматься в воздух.

— Поздно оставлять свидетелей, — заметил он совершенно спокойно. — Мне не нужны помощники.

Мальчишка поймал самый высокий поток, так как крылья не выдерживали нагрузки, развернулся к северу, где виднелись остроконечные шпили замка. Осталось лишь подчиниться стихии воздуха, которая несла двоих навстречу неизвестности. Неважно, что внизу, в самом центре недавней битвы, мистерики совершали ритуальные самоубийства.

Думать? Размышлять почему? Глупость да и только! Это подстроили обманщики гобби. Это они скрывали, что тени рядом. Скрывали, что обитель Ордена — круг, в котором место лишь самому Богу мертвых. Конечно же! Лишь он распоряжается жизнью и смертью людей. А значит, Виктин явился в гости в плаще господина не просто так.

Когда-то бедный крестьянский мальчишка выбился в люди лишь за счет ума и магической красоты, заключив сделку, сулившую явные выгоды. Наверное, следовало сомневаться, прежде чем кидаться в объятия гобби. Умерить аппетиты на власть и свободу и не продавать себя как подзаборного пса за неземную красоту и небольшую перемену в телесном воплощении. Черт, в какой-то момент юноша чуть не выронил короля.

Сейчас он остался абсолютно один. Если не считать человека, который сдался на волю судьбы и болтается мешком за плечом. Черт, какой тяжелый!

Каелль закружился над извилистой дорогой, идущей от брошенной некогда деревни, спустился пониже и бросил связанного пленника в траву. Хватит тащить на себе мерзавца, посмевшего заявить, что победа достанется жалким людишкам. Наверняка, этот эгоистичный болван не подозревал, как обернется дело. Надеялся на победу, на "справедливый" суд мошенников в рясе. Теперь, после измывательств оказавшихся по ту сторону реальности помощников — да успокоятся души чудовищ! — король застонал и очнулся. Он попытался утереться грязными руками от крови и что-то забормотал под нос. Все-таки странные существа — люди.

Каеллю, прежде чем оказаться на земле, пришлось еще пробежать несколько шагов, и тогда крылья полностью сложились и практически исчезли за спиной. Осталось лишь вернуться к неудачнику-воину, лежавшему на спине и глядящему на заливающееся синевой небо. Свидетель кровопролития — небо никогда не выдавало ни правых, ни виноватых, а души жалких творений бога мертвых и первых древних, которым пришлось выбираться на свет с помощью знаков на проклятой девчонке и влачить жалкое существование вдали от обильной еды, теперь далеко за пределами жизни.

— Ты видел, как закончился бой! — Констатация факта звучала вызывающе, и юноше хотелось вложить в него как можно больше ярости. — Из сотен выжили лишь двое. — Он схватил мужчину, выпотрошенного еще на холме из доспехов, затряс, как соломенное пугало. — Теперь ты доволен? Ублюдок! Ты подписал Титу-Авали смертный приговор!

— Я спасу ее... От вас всех, — стойко отозвался пленник и отвел глаза. Черный пелиссон с меховой оторочкой по вороту и рукавам так шел строгой печали, дополнял серебро волос, познавших горе.

— Ты не можешь спасти себя, идиот! Ты привел сюда мистериков? А ты знал, кто такие мистерики? Монахи из святой обители? Нет! Праведники, желающие мира? Нет! Это части от бога мертвых, все части, в целом составляющие тени прошлого, настоящего и будущего. Сегодня на поле, на крови живых, мертвецы исполнили предначертанное и совершили массовое самоубийство. Твоя любимая теперь в лапах настоящего дьявола. А может быть, ты сам дьявол? Как и твой папаша...

— Его папаша давно издох!

— Кто это сказал? — Каелль закрутился на месте и наткнулся на маленького недруга, который посмел явиться из-под земли и вставлять лишние фразы.

Гобби отскочил прочь, когда мальчишка попытался ударить его сапогом, а потом бросил пленника, и начал носиться за мелким уродом по ближайшим кустам с воплями ярости "раздавлю!", "уничтожу!", "скотина!"

— Я не скотина, позвольте, позвольте! — Славный гад вспрыгнул на какую-то зеленую кочку, станцевал там дразнящий танец, показал черный язык и нырнул за дерево, а после показался и вовсе с другой стороны, из-за лопухов и осота, размахивая призывно венком из лесных фиалок.

— Давай поговорим по-хорошему, мой серьезный друг! Ты должен перестать быть мальчиком. Твое время волшебства истекает.

— Я сейчас покажу тебе, что у тебя истекает. — Пальцы прошли сквозь гобби, так и не сумев его зацепить, а мерзкий карлик гаденько засмеялся.

— Каелль, отдай мне лоскут, пока прошу по-хорошему. После будет по-плохому.

— Сволочь! — гнев лишил юношу рассудка и заставлял продолжать преследование, которым гобби собирался вымотать противника. — Ты ничего не получишь. Ты ничего не получишь, ты не будешь главным. Ты не совершишь ни одной молитвы, ты не отправишь мой род в преисподнюю. Мы еще вернемся! Мы вас выживем из лесов, мы изничтожим...

— Заткнись! — резкий щелчок в нос, и юноша повалился за карликом в траву. — Не бахвалься, а выполняй мои приказы, малыш! Если желаешь жить, конечно! — Гордый победой карлик по-дружески улыбнулся Каеллю. — Меня прислал господин. Твой господин желает тебя видеть и готов простить за то, что вся гвардия нечисти покинула черный хаос и направилась сюда развлекаться.

— У меня нет господина, заткнись...

— Ну же, Каелль, не делай вид, что не помнишь, как получил от меня власть над другими тварями и как вкрался в доверие СиАвали. Ведь еще год или два назад никто из столичной знати не знал, как тебя зовут. Ты нападал на подростков, чтобы поживиться их невинностью и напиться крови. Чем ты лучше людишек?

Юноша даже задрожал от гнева. Но как-то обмяк и перестал бороться. Как, наверняка, радуется король разоблачающим излияниям мелкой сволочи в богатых одеждах.

— Признаешь, что я сделал тебя истинным древним. Кровожадные первые творения приняли тебя, ты заслужил доверие хозяйки. Ты стал вхож в ее спальню... И все за небольшую услугу. — Гобби закачал головой. — А еще помнишь, как получил красоту? Красота может привлекать и завораживать, ей поют оды поэты, ее запечатлевают художники, ее везде принимают как знак божий. Сладки минуты, проведенные в теплой герцогской кровати, мой маленький любитель человеческой плоти.

— Ты намекаешь на что-то, я знаю, — Каелль силился вернуться в прошлое, но злополучный глоток вина перемен, ловко подсунутый мерзким обманщиком, мешал до конца осознать свою участь. Кажется, они с гобби договорились собрать все вещи бога мертвых, кажется, задумали вытащить создателя из хаоса. Юноша надеялся захватить власть и убить самого первого мыслящего на земле. А еще он собирался избавиться от орд гобби, возомнивших себя единственными обладателями волшебства.

Планы изменились с приездом Виктина.

— Задумался, мой любезный! — крохотные пальцы коснулись кожи на щеках юноши. — Возомнил себя королем! А король ведь лежит рядышком... И прекрасно понимает, зачем сдался тебе на милость, Каелль. Не правда ли, ваше величество?

— Я могу дойти до кленовой рощи сам. — Секира, до сих пор сохранявший молчание, вынырнул из-за кустов, потирая освобожденные руки. — Куда теперь? — и он вопросительно кивнул гобби.

— Ближе к пещерам, — засмеялся с недобрым сарказмом уродец. — Познакомьтесь, ваше сиятельное величество, с Каеллем. Наш господин выбрал тело крестьянской девушки, чтобы предоставить той желанную красоту и власть.

— Что? Как ты смеешь? Как ты... — Каелль выхватил оружие и рассек воздух практически в полпальца от гобби. — Как ты посмел такое придумать?

— Теперь я могу многое объяснить себе. — Секира внимательно разглядывал мальчишку, растерявшего весь пыл и боевой азарт. — Я — голос, он — тело, мистерики — воплощения в разных временах.

— Но главное душа, — резвый гобби скользнул к незаметной, затерявшейся среди зарослей орешника, дорожке. — Пока не стемнело, мои пытливые умы, прошу следовать за мной! Доверьтесь старому обманщику в последний раз. И ваши беды завершаться после ночи. Все встанет на свои места, если на то будет воля нашего господина. Впервые, да, впервые, он привязался к собственной жертве.

* * *

Она обнимала существо за шею и все больше погружалась в серебро подземелья. Сейчас его образ не имел никакого значения — остался лишь запах одежды, пахнущий дождями и северными ветрами, холодом и одиночеством. Как за такой короткий срок она перестала бояться дьявола, который принес ей одни страдания? Как могла полюбить убийцу?

Пальцы гладили пряди и вспоминали их шелковистость. Сердце неистово стучало в такт шагам, что отдавались где-то в глубинах земных недр. Мрак подземелий — его единственное убежище. Свет — ненавидимый противник. Он из тех, кто давно покинул солнечные долины и предпочитает молчать, не прислушивается к созданиям, которые считают себя высшими творениями на земле.

— Куда мы идем? — вопрос, заданные полушепотом, принадлежал не той несмышленой девочке, что боялась смерти, а женщиной, давно смирившейся с полученной участью.

Молчание. Лишь крепче стали объятия. Молчит, скрывает. Почему? Ведь она не выдавала его присутствие ни одном чудовищу, не сказала, что сестренка СиАвали умерла от чумы практически в тот же год.

— Ты рассердился, ты решил, что я поверила мальчишке, который возомнил себя монахом...

— На пороге герцогства король. — Шепот исходил ото всюду, только не от существа. — Теперь слишком поздно отступать назад. Не бойся ничего. — Его губы поцеловали щеку Клариссы, и та задрожала. Ни с кем и никогда она еще не была так близка, никогда не сливалась в одно. Никогда не доверяла настолько, что готова отдать жизнь.

— Зачем тебе мистерик? Что задумал мой ангел?

— Твой ангел лишь желает исполнить обещанное, лишь думает о расплате одной девочки, которая подарила ему палец за свою потерянную жизнь, когда собственный отец отправил за ней убийц и жестоко разделался с крестьянскими детишками. Вы, люди, жестокие создания, и тем не менее никогда и ни за что я не привязывался к несовершенному созданию.

Блики задрожали по поверхностям, и герцогиня узрела, что оказалась в огромной пещере, чьи стены сочились водой и ледяным дыханием. Похититель опустил ношу на ноги и отступил на шаг назад.

— Твой отец отправил рыцарей убивать дочь. Он повелел разделаться и с крестьянскими детьми, чтобы жертва выглядела действом сумасшедшего. Он наказал одному из лучших воинов исполнить это сложное поручение. И тот согласился...

— Зачем ты говоришь мне об этом?

— Посмотри на мужчину, который стоит напротив, — указующий перст повернулся к Виктину, который силуэтом колебался у узкого входа, весь облепленный гобби. — Именно его отец, Иной Фарун, согласился сделать черное дело. Именно он последовал за тобой в кленовую рощу... — короткая пауза, казалось, отдается стуком в голове. Яркое зарево факела обожгло глаза, но и тогда Кларисса разглядела, как круглы и испуганны глаза мистерика. О если бы она могла прочитать сейчас правду на ладони. О если бы могла освободиться.

— Сын не отвечает за грехи отца, — твердо заявила женщина и напряглась. Даже китовый ус в корсете затрещал недовольным ребенком, потому что вздох ворвался и вырвался из груди.

— Не всегда, моя жертва. Его отец шел по золотым и красным листьям и наблюдал, как дети резвятся под старым дубом. Он следил за каждым движением, за каждым словом... Но никак не ожидал, что его непослушный отпрыск прознает про близость отца и предпримет опасное путешествие через холмы к замку Авали. Не ожидал, что найдет отца в тот момент, когда тот тащил девочек к пещерам.

Дрожание прокатилось к коленкам женщины, и она начала оседать. А Виктин застонал и попытался вырваться.

— Две жертвы в один день: девочка и мальчик! А ты бы оставила свидетеля, даже если он твой сын? А ты бы хранила тайну о похищении, происходящем на твоих глазах? Ребенок, говоришь? Ребенок! Маленький мальчик. И ты — одиннадцатилетняя девочка, которую держали связанной пока других детей по кусочкам членили... У кого же из вас в тот момент не было души?

Существо стало передвигаться тенью по стенам.

— Двое в царстве мрака. Двое, которым приходилось каждый день молчать и хранить страшные тайны. Что вы хотели доказать? Что вы сильнее остальных смертных? Что вы способны победить самих себя? Вы слишком горды! Вас снедают страсти! Вы ужасны желанием обманывать себя. И я вас свел сегодня, чтобы завершить начатое отцом того мальчика, который, вопреки честности, не выдал ни словом, ни намеком родителя. Виктин, посмотри на меня! Ты должен убить ее. Ты должен принести мне жертву. Ибо ты все эти годы знал, что только так можно избавиться от заразы и от меня, Бога мертвых. Бога существ, которым уже нет места среди живых.

Мистерик не шевелился. Он опустил голову, и молился, вспоминая, как ошибался, как доверялся Обители. Как ожидал конца и освобождения! Как хотел искупить вину перед женой! Перед ребенком.

Сейчас живая и совершенно спокойная Кларисса не ответит, почему похожа на жену. Сегодня ему предназначено снова убить ее под давлением злобных карликов, которые знали, что камни — столбы, приносящие людям желаемое и отбирающие их душу. Купился! Жалкий, бесчестный, ничем не лучше отца.

Видел ли он, как уводили девочек? Не помнит. А во всем виноваты они. Зеленые сволочи с сотнями волшебных предметов. И братство... принявшее мертвеца после смерти на поле боя. Ведь ты умер тогда! Ты умер и подчинился воле великого убийцы, сейчас решающего, как поступить и что делать. Ловушка! Мы с тобой связаны, говорила герцогиня. Она знала, что связаны. Что скручены одной веревкой, как часть одного целого.

Намеки прозрачные и мягкие, слова тонкие и невесомые, потому что Кларисса всегда чувствовала подглядывающий взгляд, потому что не выражает эмоций и умеет умилостивить господина, возжелавшего уничтожить мир ради баловства и самодовольства. Он демон из разрушенного храма, неизвестно кем и когда воздвигнутого. Он...

— Да, я! — существо сорвалось с места и оказалось ближе, чем того хотел бы любой из живых. — А ты? Что ты из себя представлял бы? Если бы не я, не мое золото, не мои слуги и не моя щедрость? Я исполнял все твои молитвы... Я подарил тебе мечту. Я тень сделал человеком и человека — тенью. Я раскидал себя по свету, чтобы научить тебя древней магии и дать возможность показать, какой должен быть человек... Что ты? Ты стоишь и дрожишь. Ты страшишься гобби. Ты, который обязан их благодарить. Гобби собирали для тебя все мои воплощения, гобби принесли в этот замок все атрибуты, гобби дали тебе еще одну жизнь.

— Зачем? — прямо спросил Виктин. — Ради чего?

— Просто мертвецы обязаны умереть, а живые остаться. Ты считаешь людей достойными?

— Она отвечает за всех нас? — Злоба закипала в крови мистерика. — Она твоя собственность?

— Да, с тех пор, как люди отказались от нее. И ты тоже! Ты первый. Ты не помог ей, не предупредил родню и следователей. ТЫ повлек смерти. ТЫ УБИЛ ПЕРВЫМ! Тебя я избрал в убийцы! ТЫ справился! ТЫ всегда справлялся...

— Когда осуществится задуманное, — внезапно забормотал Виктин, — тогда род людской исчезнет. Жертва не вызывает древнее божество. Жертва уничтожает творение Бога. Я видел девочек, связанных и беспомощных, но я любил отца... Я не мог подумать, не мог предположить...

— Убийство в одеждах бога! Убийство с душою бога, убийство одним человеком, но с другой внешностью. И люди исчезнут! Навсегда! Не зря я несколько лет готовил тебя к роли. Обучал боевому искусству. ТЫ — это я! Я — это ты!

Существо засмеялось, а гобби вдруг перестали казаться смешными зелеными человечками и начали расти, превращаясь в черные тени мистериков.

24

— Это сговор! Ты сговорился с королем? — удивление Каелля не ограничивалось воплями, потому что он постоянно пытался лезть в драку к карлику, но все более утрачивал мужское естество и превращался в девчонку в мужской одежде, которая и по размеру-то не подходила — висела, как на чучеле. — Ты обещал мне! Ты утверждал, что я получу тело навсегда.

— Не я отпил от бокала перемен! — пожурил с ехидцей гобби. — Нечего винить маленького служку, коль рожица в пуху. Ты знала, что рискованно предавать господина. Ты пошла на измену.

— Это ты подбил меня! ТЫ!

— Я лишь предложил собрать все предметы, а выводов никаких не делал. — Уродец подальше отскочил от меняющегося образа Каелля и засмеялся. — Надо же возомнить себя героем! В сказках обитаешь?

Король тяжело вздохнул.

— И нашему пленнику путешествие смешным не кажется. Вишь, боится опоздать. Любимая! Слово-то какое! Волшебное. Да, ваше величество? А знаешь, Каелль, почему Арли Великолепный отдал на растерзание всю свою армию? Думаешь, собирался бороться со злом? Нет, дружочек! Он пришел сюда, чтобы оправдаться. Однажды одна несмышленая дурочка помогла ему бороться за судьбу целого королевства и отказалась от души во имя жизни любимого и изгнания карликов, наславших беды на земли...

— Ты слишком много болтаешь, — Секира швырнул в тварьку ближайшую ветку и практически попал в цель, но ловкий гобби все же сумел ускользнуть от наказания, а потом решительно посмотрел на Каелля — Когда умерла сестра Клариссы? Когда вы начали обманывать ее?

— Давно. Си`Авали оказалась слаба и простудилась. Я не знала, кому отдаю свое тело. — Девчонка замялась и обнажила острые клыки. — Но не думайте, что теперь стали сильнее меня. Свое прощение я получу и древних тоже оправдаю.

— А я и не сомневался! — король хмыкнул. — Только вряд ли вы останетесь здесь.

— Наш Арли прав! — Гобби начал взбираться на холм, покрытый кленами. — Здесь, ваше величество, наемник вашего отца и осуществил свое черное дело. Готовы ли пожертвовать собой ради спасения? Готовы ли повернуть пробужденного бога в сторону солнца?

— Да, — уверенно кивнул Секира. И тогда чужой голос впервые отказал ему в продолжении. Предатель любил. Предатель шел умереть. Он не обращал внимания на боль в колене. Ни когда путь по траве сменился камнями и неровностями, ни когда трое путников пересекли границу между входом в подземелья и редкими лесами, ни когда рана защипала от быстрой воды пещерной речки, через которую пришлось перейти.

Король согласился на сделку с тенями. Король собирался отдать жизнь за счастье одной преданной девочки с чистыми голубыми глазами.

— Король, — девушка, некогда носившая чужой образ, ближе подобралась к Секире и старалась идти с тем в ногу. — Древние думали, что через Клариссу обретут величие. Они читали знаки, где было написано, что она есть суть бога мертвых. Они желали служить ей и набираться сил, чтобы уничтожить вашу расу. Гобби врали мне, когда уговаривали собрать одежду господина. Вы отдадите жизнь зазря.

— Ты тоже мучила ее?

— Клянусь, что нет. Клянусь! Я знала, что господин где-то рядом. Я пыталась умилостивить его. Мы все пытались, потому что подходит срок выбора.

— В чем же он заключается? — Склоненный тонкий профиль с прядями седых волос, ложащихся серебром на бармицу, спущенную на плечи, выглядел, как чеканная монета.

— Есть сотни столбов, что служат проводниками в хаос, но лишь три способны зарождать жизнь. Несчастных крестьянок убили в темноте пещеры именно у такого столба. Жертва, принятая богом, всегда будет услышана. Древние, которых отправили в темноту, получили прощение и начали занимать тела людей, менять их по своему усмотрению. И уничтожили бы, если бы не символы на лице герцогини. Символы держали их на определенной территории и не выпускали дальше. Говорят...

— Ты хорошо излагаешь, но мне почему-то кажется, что вы убили сестру Клариссы, — король увидел впереди странные проблески. — Ты убила, чтобы занять чужое место. Ты решила, что получишь царство и поддалась на увещевания гобби.

-Такое часто случается, — карлик шикнул на спутников и поманил их в сторону в темноту. — Я всего лишь посланник господина. Он решал, как поступать. Он сделал выбор.

Трое прижались к стене. Каелль зашуршала одеждой и достала лоскут, который теперь сжимала между пальцев. Похоже следует признать, что прощение оказалось неполным. Признать, что не видела дальше своего носа, пока кувыркалась в постели господина и не догадывалась о том, что он смеется над ее бахвальством, изображающим мальчишку-любовника. Просто именно так создатель и умертвитель мог находиться поближе к Клариссе, к его избраннице. Он знал, что чудовища возжелали покинуть бездну, он играл... Он...

Секира услышал отзвуки голоса Клариссы, тень которой мелькнула в проходе. Отсоединился от мрака и, совершенно не скрываясь, полез наверх, туда, где сейчас находилась любимая.

— А ты оставайся на месте! — Гобби ухватил за рукав Каелля. — Возможно, несмотря на властолюбивую натуру и чрезмерную похоть, хозяин простит тебя и остальные неудачные творения и даст им еще возможность уничтожить людей.

* * *

Утерянное лучше никогда не ворошить. А если утерянное стучится в двери, то не следует его пускать внутрь. Но если ты — свидетель! Если ты не в ладу с совестью? Как поступать тогда?

Виктин чувствовал, что нереальность происходящего продиктована хитроумным ходом гобби. Он понимал, что раздваивается, что сознание на какое-то время отказывает подчиняться, и тогда наступают провалы. Шепот червяка словно покинул внутренности и теперь спорил и насмехался над мистериком, и уйти от разговора не представлялось возможным. Существо в пещере и существо в груди были одним целым. Приют обители — логовом для мертвеца. А мертвец — он сам, бравый вояка с отсеченной головой и камнем на сердце.

Да, он убивал людей не раз, шел в атаку на восточные рубежи, чтобы победить диких далонцев, потому что те считали образованное государство сборищем чудовищ. Но по-настоящему сделал зло лишь дважды — когда убил жену и когда сокрыл от герцогини Авали, что видел в кленовой роще.

Мальчишка, маленький Фарун сильно любил отца, чтобы подозревать того в дурном поступке, чтобы умыслить в цепочке связанных детишек... Нет, конечно, врал себе, оправдывал. А потом молчал. Молчал... Молчал...

— Если я убью ее, то смогу уйти?

Тени на стенах зашевелились, точно подчинились движению огня. А потом скажут, что я сошел с ума. Что бросился на герцогиню...

— Я же говорила вам, что мы связаны в одно целое, — женщина у противоположной стены закачалась. — Выбор, Виктин! Вы должны сделать выбор.

— Выбор, — ухнула черная дыра посередине, и черное существо сбросило плащ. — Поборитесь сами с собой, мистерик. Вы один понимаете, что сейчас играете с собственным воображением, что нет никаких теней, никаких гобби, а только вы и клинок в вашей руке. Вы пришли сюда по настоянию Ордена, чтобы увезти в святые земли эту женщину, живой или мертвой. Давайте же, решайтесь! Решайтесь убить ведьму и вместе с ней человечество.

Мужчина попытался зажать уши и выронил неизвестно откуда взявшийся нож. Может, он схватил его со стола во время ужина?

— Конечно же, — заулыбалось существо и поползло вокруг ног. — Ты схватил нож и пырнул сестру Титу-Авали, поволок ее в подвалы и потом — сюда! ТЫ бредил какими-то карликами. Ты сумасшедший. Ты убийца, который живет в тебе незавершенным преступлением. Убей ее! Убей ее теперь...

Огромные столбы, поддерживающие неровную сферу, как будто подросли и засветились сочащимися золотыми знаками. Прямо перед Виктином появился невысокий алтарь. Боже! Он ощутил, как тяжело одеяние: как давит на плечи плащ, как жарок меховой жилет, как обжигают ладони шерстяные перчатки.

— Я человек, я не хочу, — мужчина отступил, а Тени по периметру пещеры захохотали.

-Желания суть человеческого существа. Предрешено ли вам, смертным, выбирать путь?

— Мерзкие гобби. Вы управляете временем. Вы подстроили встречу. Вы использовали меня. Я не буду, не буду ее убива...

Виктин сорвался с места, когда вновь увидел в черном проеме существо с оружием в руках. Или оно выползло из дыры? В порыве страха схватил с алтаря меч и ринулся наперерез, чтобы оказаться между Клариссой и убийцей.

— Даже если мне кажется, — зашептал он. — Даже тогда я не позволю тебе коснуться ее. Какие бы ты не принимал обличья, какой бы наградой не приманивал. Даже если я превращусь в чудовище, даже если стану есть трупы, как твари проклятых земель, я не дам убить девочку... — Конец фразы смутил ум Виктина. Дрожь пронзила тело. Вырвавшаяся глупость придала особую ауру происходящему, а время остановилось.

— Защищайся, — Виктин ударил по существу сверху. То парировало и почти выбило оружие из человеческих рук. Скользнуло в сторону. Мечи скрестились и загудели, как бесконечное эхо голосов. Их противостояние тем явственнее выражалось, чем сильнее становился напор противников, которые наконец отлетели в разные стороны и вновь кинулись друг на друга. Мистерик попытался ударить ногой врага в живот, но тот отклонился, и атаковал сбоку так, что мужчина едва успел отбить удар, что болью прошел через напряженную раненую руку в плечо. Еще несколько раз, и ошибка превратиться в смертельную.

Камни залили пещеру неописуемо ярким светом. Даже тени померкли. Остановиться — никогда! Пока чудовище живет, покоя Виктину не обрести. А Кларисса, вжавшаяся в стену, бледнее луны. Она так прекрасна и так похожа на Наишу, только цвет волос другой. Но все равно!

Пальцы противников на короткое мгновение сцепились, лязгнули железные наколенники на существе, пришедшем из ямы. Оно начало крутить мистерика по подземному храму в танце сопротивления, пока не опрокинуло на алтарь и не занесло оружие над головой. Именно тогда Виктин узрел впервые настоящую смерть, которая огненной молнией готова сорваться вниз и пронзить тебя, как придорожное дерево. Секунда промедления — и вот они, небеса! Но грудь противника открыта. А рука еще держит спасительный меч. Он сверкает, он требует пролить кровь. Он знает правду. Раненая рука заныла, крепче сжимая рукоять, повязка поползла в сторону, а ладонь обагрила оружие собственной кровью.

Не медлить. Убить бога, который принял образ девушки и обманывал его. Убить сволочь, которая привела его в Обитель, чтобы подбить на постыдный ритуал. Убить... чтобы освободить Клариссу, которая даже если и не полюбит проклятого графа, но избавится от Теней, что теперь заполонили герцогство да и все королевство, превращая людей в чудовищ.

Лезвие резко вскинулось и проткнуло существо насквозь. Существо колыхнулось, всхлипнуло, обмякло, становясь невыносимо тяжелым и начало валиться в сторону. И мистерик не смог удержать противника, что рухнул практически плашмя на ритуальный алтарь, заливая его чернотой.

Небеса! Виктин повалился на колени и опустил голову. Он погружался в боль, он стонал от спазмов, скручивающих ладонь. Он задыхался, словно воздуха вовсе не осталось, но ничего не мог выговорить.

— Кажется, все удачно получилось! — Кто-то коснулся раны и пролил на нее капли жгучей смеси. — Если вглядеться, то слово проглядывает вполне четко, мой повелитель.

Кашель. Душащий. Невозможно остановиться. Слезы из глаз. Удушье! За что? И сволочь. Он знает, кто говорит. Гобби. Гобби из подвалов. Гобби из лесов. Гобби с поля боя.

— Вы должны дышать носом. Попробуйте, господин. Попробуйте! Сейчас... Ну же! Уже хорошо!

Виктин сглотнул и поднялся из скукоженного состояния на одно колено. Его огромный плащ зашевелился и ласково забормотал. О святые небеса, сколько же света! Как высоки своды этого здания! Как ослепительно солнце в сфере, похожей на россыпь звезд. А девушка, сидящая на алтаре, она так прекрасна. Ее слезы стекают по щекам, рисуя разводы дождя на белой пудре. Белые волосы раскрасили черное платье бликами. Девушка гладит волосы мертвеца, раскинувшего руки по молчащему камню, символы которого навсегда замолчали. А камни вокруг почернели и перестали излучать свет, чтобы дать волю солнцу.

Человек лежит на алтаре. Жертва без души. Ибо душа есть голубой шарик в руке девушки, которая отдала самое дорогое за любовь и теперь получила обратно свой дар в обмен на свободу. Но зачем ей душа?

— Господин, прости! — Кто-то целует руки мужчины, и он оборачивается на бледную тень, так похожую на Каелля. Белые одежды не скрывают женских очертаний. — Господин, ради смерти, не уничтожай древних. Не уничтожай нас! Я знаю, ты сделал выбор. Но ты можешь еще простить. Мы ведь выполняли твою волю. Мы... Я виновата! Я действительно лелеяла надежду получить твою душу. Я любила тебя! Я отдала тебе свое тело! Я не хочу обратно в пустоту, где томятся все прежние создания... Я принесла лоскут. Забери! Забери и не отправляй меня в хаос...

Виктин еще раз с ног до головы окинул жалкое создание, покосился на гобби, который пожал плечами. Мол, сам решай, и заковылял к Клариссе, что молитвенно сложила руки и закрыла глаза. Зачем ему тряпочка, почерневшая от времени?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, дитя! Но ты абсолютно свободна. Я никому не желаю смерти. — Глаза наблюдали, как гобби тянется к герцогине и что-то шепчет той на ухо. Он непроизвольно посмотрел на ладонь и вздрогнул — там было написано "бог жизни".

Они покидали кленовую рощу, залитую медовым солнцем. Все тени провожали пару, крепко держащуюся за руки. Высокий блондин с чертами далонца в старом плаще и женщина с царственной осанкой, лицо которой было залито слезами. Частями ли целого являлись эти двое или спутниками лишь на мгновение, знало лишь время. Но двое, не добравшись до замка, сели на привязанную кем-то к дереву лошадь, и поскакали прочь от проклятых болот. Объезжая стороной заметаемые землей трупы людей и чудовищ, пропуская горящие деревни и города, поборовшие чуму. В кармане мужчины лежал лоскут с засохшей кровью, в кармане женщины — шарик с голубой каплей.

* * *

Говорят, что гобби — это злобные твари, которые управляют судьбами людей. Говорят, что они судят несправедливость. Говорят, что Бог мертвых дал им право принимать решения и даже делать выбор за господина. Но никто никогда не упоминал зеленых карликов, которым вернули зрение на истинную сущность человека. Никто никогда не слышал, что именно они спасли человечество от великой погибели. Ибо ушли болезни с земель королевства и твари ушли. И никто их более не встречал. И еще долго не встретит. А бог мертвых, разве не выдумка это досужих крестьян, которые насочиняли страшилок и обыкновенное предательство одного короля переделали в историю, которую и пересказывать невозможно? Ведь карлики убили бога мертвых. Ведь карлики сделали его иным — животворящим! Прощающим! Человечным!

Ведь на самом деле приехал один церковник освещать от чумы замки в Большой Галанне и отпустил грехи одной грешнице, которая спаслась от смерти в детстве и слыла изгоем среди дворян. И был тот церковник не простым человеком, а переодетым королем. И правил он честно много лет, и взял с собой грешницу. И родила она ему дочь. Великую волшебницу, которая открыла миру тайны бытия, а гобби больше не тревожили ни городов, ни деревень. Но то совсем другая история.

7.03.2006