Бод

'Подумать только: как повела бровями, как оскорбилась! У-уф!' — размышлял Константин, вспоминая светлоглазую девушку в храме. И эти длинные соболиные брови, сведённые вместе, рисовались и рисовались у книжника Тополи перед глазами.

* * *

Настоятель Матеуш проследил, пока кое-какие товары и гостинцы, приготовленные его монастырской братией, бережно уложили в тарантас.

Подождал, пока заберутся девицы — Тереза и Зося. Проводил глазами Букавецких, мостившихся на открытую повозку. И, опёршись об руку Тополи, залез в тарантас, позвав за собой молодого вестового, о котором успел узнать, что он — образованный книжник, сын новоградского ювелира, и знаком лично с книгоиздателем и проповедником славным Сымоном Будным*, которого считает своим наставником. Ксёндз Матеуш надеялся, что в обществе молодых и грамотных людей, таких, как Константин и Тереза, ему не покажется скучной долгая дорога.

В десяти верстах сделали первую остановку. Лошади всё время шли против ветра: сурового, ледяного.

Константин, улыбаясь, выпрыгнул из нагретого тарантаса на холод.

Он давно уже не вел такую интересную беседу! Терезка с жадным вниманием слушала его, задавала вопросы, один умнее другого, и в глазах её светился интерес и понимание.

Константин за свои двадцать четыре года ни разу не встречал такой пытливый ум в хорошенькой девичьей головке. Маленькая Зосечка вела себя вежливо, но, по отдельным словам, чувствовалось, что и младшая девочка очень неглупа. Но дорога сильно утомила сестриц, обе разрумянились, стали прикрывать глазки, и ксендз Матеуш сказал, что паненки могут смело устраиваться спать на узлах с поклажей.

Константин решил пообщаться с братьями Букавецкими, рассчитывая и в них найти людей интересных. Он прохаживался вдоль дороги, улыбался приветливо, подошёл к Владиславу: отроку лет восемнадцати. (На самом деле, Ладусю шёл шестнадцатый год).

— Прошу, пан! — как-то неопределённо махнул рукой тот в сторону ракитовых кустов. Константин не успел оглянуться, как парень схватил его за грудки, с неожиданной силой притянул к себе, и зло прошептал:

— Только тронь её, убью!

Константин опешил от неожиданности.

— Кого? — растерялся он.

— Сестру! — держал, не отпускал от себя злой парень.

— Терезу? Я?! — возмутился вестовой. — Ополоумел, малый?! Убери руки, дубина! Стой спокойно! — заявил он голосом, выдавшим его заволанье*.

Ладусь послушался, отступил.

— Ты, неотёсанный, ещё сунешься ко мне — я не посмотрю, что ты её брат: сточу на веретено! Ишь, додумался?! — Константин в своё время прошёл суровую школу ученичества. Будучи юным подмастерьем сам бывал бит и вышколен старшими мастерами. Всё это казалось, давно забылось, но сейчас всплыло в памяти и Тополя по всем правилам повёл наступление на строптивого братца.

Владислав поперхнулся от тычка, поплёлся к повозке, решив про себя, что этот злодей будет похитрее прочих, и значит, заслуживает только смерти! А молодой вестовой покрутил головой от возмущения: ну и лихой выросток!

'Ну что же, Константин, — подумал книжник, — разве не знаешь, каково приходится одиноким девушкам, если нет рядом заступника?' И тут же он решил, что, в принципе, парень просто хорошо делает своё дело: бережёт красавицу сестру, а, значит, надо постараться не ссориться с ним. И ещё Тополя подумал, что девушка действительно необыкновенно мила, умна, и смотреть на неё радостно — вся она, как солнечное утро. На следующей короткой остановке, ближе к вечеру, когда до крепости Горваль, в котором решили остановиться на ночлег, оставался один переход, Константин сам подошёл к Ладусю, приказал строго: 'Отойдём!' — и увёл прочь с дороги.

— Владислав Букавецкий, — сказал он с нажимом. — Я советую тебе научиться разбираться в людях. Здесь твоя сестра под опекой святого человека — ксендза Матеуша, и под моей опекой. А я тоже не последний в своём городе, и честь имею!

Ладусь хмыкнул пренебрежительно. Он этой осенью стал входить в силу и совершенно обнаглел.

— Ты женат? — спросил Ладусь как можно более небрежно.

— Я вдовец.

— Давно?

— Жена умерла полтора года назад. Осталась дочка.

— Жениться, значит, не торопишься? — прищурился Ладусь, став похожим на Терезку.

Константин шумно выдохнул от такой наглости! Он тоже был горяч и теперь только ждал причины наказать этого...

А Ладусь не стал ждать. Он узнал, что нужно, и молниеносно сообразил, как поступит. Ладусь ловко прыгнул, сделал стремительное сальто, и обеими ногами ударил в грудь Тополи. Вестовой упал навзничь, не ожидая такого коварства. Благо, упал в толстый слой сырого мха, взодрав его клочьями. Тут же вскочил на ноги.

'Драться придётся не на шутку!' — Прикинул силы. Он взрослее, крепче, шире в кости. Но юный Букавецкий — лось молодой! Выше, с развернувшимися плечами и, как оказалось, вёрткий, как угорь, сволочь.

'Ударю слабо — просто отлетит, посильнее — размозжу дурака...' — колебался вестовой. А Ладусь не колебался, и опять опередил: в прыжке сбил с ног, навалился на Константина, и, сдавив тому горло, прохрипел, как показалось Тополе, даже весело:

— Женись на Терезе! Я сказал! Женись, ты!!!

К ним из-за деревьев вылетела Тереза, обмирающая от ужаса, сама не своя, раскрасневшаяся, с блестящими, как в лихорадке, глазами.

— Владислав! — закричала она и упала рядом на землю. — Не надо, Ладусь, не бей его!

И Тереза, наверное, впервые в жизни, разрыдалась.

— Братец, прошу! Он хороший! Он честный, умный человек! Он — самый лучший! — Свернулась на опавшей листве калачиком, уткнувшись в свои колени, била кулачками по земле, и спина её ходила ходуном от рыданий.

Владислав испугался. Он никогда так не пугался, как сейчас, увидев смелую и мудрую сестру в таком отчаянии. Он ослабел, обмяк, и его, как всегда при сильном волнении, начало лихорадить.

Тополя поднялся.

Молча стоял, глядел на них. Потом подошёл поднять Терезку, раздумал, сказал Букавецкому:

— Забери сестру, чего стоишь? Веди в тарантас. Не пойдёт — тащи. Простудится на земле.

Но Тереза неожиданно подняла голову, встала с коленей, отворачивая несчастное лицо с припухшими глазами, мёртвым голосом строго сказала:

— Не ходите за мной. Я сейчас.... Идите на дорогу.

И ушла в лес.

Двое посмотрели ей вслед, недоумевая. Повернулись, пошли в обратную сторону.

О, если б знали они! Если бы заметили...

Тереза не вышла из леса.

Ждали её долго. Когда все встревожились не на шутку, искать Терезу было поздно. С полночи небо стремительно затянула свинцово-серая низкая туча, украв у короткого дня остаток светлого времени. Ветер засвистел, налетел, и началась страшная дьявольская метель.

* * *

В быстро сгущавшихся сумерках одинокий всадник пробирался сквозь бурю, с трудом заставляя лошадь двигаться навстречу ветру. Путник протрубил в маленький звонкий рожок и, показалось, метель замерла на мгновение, но потом новый порыв ветра швырнул всаднику в лицо полные пригоршни снега.

* * *

Бод только вчера приехал из Чернигова, приласкал любую Анну, погладил по головушкам своих дочек — иначе и не называл двойняшек, раздал всем в доме Кондрата гостинцы в благодарность за заботы и, довольный тем, как идут дела, собирался сегодня навестить старую цыганку Галлу. Оседлал коня, но лишь повернулся в ту сторону, куда намерился ехать, и до него долетел в свисте полночного ветра тихий, почти неразличимый зов: звали, кликали кого-то! Ветер усиливался, суровой дланью своей надвигая стену ледяного холода. Ветер нёс запах скорого снега и ещё: смутное ощущение чьей-то невысказанной смертной тоски.

Чувство тревоги не проходило.

Боду надо туда! Место это не близко, а времени мало!

Он вернулся в дом, сел на лаву, замер, закрыв глаза, и просидел так некоторое время в полной отрешённости. Понял, что надо захватить с собой. Собрался. Проезжая околицей, увидал городского паренька, просил зайти на двор Кондрата-сницера, передать, что уезжает ненадолго в сторону Горваля.

Подгоняя Навгуна и помогая коню заклинаниями, быстро проскакал большую часть пути, пока не попал за Милоградом в эту небывалую метель.

...Он ещё раз протрубил в рожок, долго и призывно. Где-то впереди и рядом забряцали железом о железо, давая ему знать, что люди близко. Бод спешился, повёл Навгуна в поводу. Вот заржали лошади подорожников — это люди свели коней с дороги в лес, поставили так, чтобы маленький тарантас хоть как-то защищал от ветра. Навгун отозвался, довольный, что он и хозяин не одни на пустынной, заметаемой снегом, дороге.

В людях Бод узнал семью батлейщика.

Мельком глянул на троих незнакомцев с возами, которые не стоили внимания; скорее всего, как обычно, люди сбились вместе, чтобы ехать в дальние дали. Ещё один приезжий человек держался рядом с Букавецкими. Бод заметил, что мужчины утомлены, и не дорога их так утомила! Они не прятались, не укрывались от метели под плотными попонами, и растерянно и бестолково в возбуждении своём суетились

Красивый Ладусь едва держался на ногах. Боду, с его способностью зрить во тьме, было видно: лицо парня стало нездорового цвета. Из возка показался ксёндз Матеуш, рассказал дрожащим от огорчения голосом, что они потеряли здесь в лесу Терезу. Ладусь, не дожидаясь, пока закончит ксёндз, зашагал опять в мглистые сумерки, в лес, откуда только что вышли измученные тревогой мужчины, надрывно, до хрипа, пытавшиеся докликаться пропавшую девчонку.

Бод приехал вовремя! Ещё он ощутил плотный клубок страстей, связавших Ладуся, незнакомого молодого мужчину и Терезу. 'И здесь треугольник!' — подумал Бод, и такой острый, что об края порезались все! А больше пострадала девонька. Как могли её упустить?'

Он догнал Владислава, заглянул в расширенные зрачки, и терпеливо, как маленькому, объяснил, что не надо ходить ему в лес, Тереза сейчас найдётся. А Ладусю надо лечь в повозку, накрыться, и постараться уснуть. 'Я займусь тобой позже... Сейчас главное — найти Терезу. Тот молодец поможет мне лучше!'

Чародей позвал Тополю:

— Не надейся на глаза. Они тебе нужны только, чтобы не напороться на деревья. Помнишь девушку хорошо? — Константин кивнул. — Представляй её так ярко, как только можешь. Думай, что хочешь, главное, зри её подробно и точно. Ты меня понял? Чем больше чувства будет в твоём образе, тем скорее найдём!

Тополя зашагал в лес, стонавший и сотрясавшийся от порывов ветра. Бод последовал за ним, махнув рукой Юзефу, чтобы стоял при повозках. Боду оставалось только внимательно следить за Тополей. Тот шёл долго, гораздо дольше, чем рассчитывал Бод.

'Ушла так далеко? Неужели верна моя догадка? Страшно!...' — нахмурился чародей.

Константин остановился с одной стороны поваленного ствола, осторожно перелез, и вытянул из-под дерева занесённую снегом окоченевшую Терезу. На лице её лежал, не тая, снег...

Тут же белой маской стало лицо насчастного Константина. Он с трудом, медленно, перевалился через вековечный ствол обратно, изо всех сил стараясь, чтобы внезапный приступ слабости не подкосил его. А Бод представил, сколько мужества проявила юная девушка, — не каждый мужчина способен на такое! И опустился на колени: благодарил небо за дар, который, — даст бог! — поможет спасти эту славную, не по годам мудрую девочку.

Тополя с мёртвой Терезой на руках уходил прочь из леса, но заблудился бы в метели, если бы не подоспел Бод. Вместе они вышли со страшной ношей из темноты к пятну света от латунного монастырского фонаря. Мужики-подорожники смотрели в их сторону, готовясь в скорби снять шапки...

...Скоро трое селян со своим скарбом торопливо отъехали, возвращаясь назад. Теперь метель ревела им в спину, и они надеялись, что успеют оказаться в селе пана Халецкого раньше, чем туда придёт весть о непонятной Лихой болезни.

Под пологом леса остался маленький тарантас и повозка, накрытая рогожами. В тарантасе слегла в жару Зося. Бод велел Юзефу нести девочку в повозку к больным Ладусю и Терезе. Честный старый настоятель сказал ему:

— Пусть остаётся, на всё воля божья!

— Спасибо, отец, — отвечал Бод. — Я знаю, что делаю. Забирай, Юзеф, сестру.

Он приказал всем, кто пока здоров, обмотать лица чистыми онучами из запаса белья, закрыть нос и рот. Повязки не снимать! Тополя сел на козлы тарантаса: возница сбежал от них с уехавшими мужиками. Юзефа Бод просил править твёрдо и ничему не удивляться. Прежде чем тронулись с места, дал каждому по глотку воды из фляжки: воду лил им в ладонь. Окропил повязки, делавшие людей похожими на страшную нежить. Сам сел в повозку, склонился над больными. Бод вручил Стасю рожок, объяснил, что трубить надо без перерыва, от этого зависит их жизнь. И действительно, пока звучал рожок, путешественники в повозке не чувствовали ни метели, ни бешеных порывов колючего ветра. Странная маленькая процессия двинулась.

Скоро показался Горваль*— крепость князей Сангушек, но въезд в местечко уже заложили на ночь жердями.

— Куда? — обернувшись, прокричал с передка тарантаса Константин.

Узнают, что везут больных, не пустят ни на один двор. А могло быть и хуже: по-прежнему, случалось, в яму живым закапывали первого заболевшего человека. Правда, в Речице этого уже не делали давным-давно: закапывали чёрного петуха. Но здесь — другое место, другие люди... Бод показал знаками Тополе забрать левее: объехать местечко. За Горвалем, Бод это чувствовал, им найдётся приют.

Они въехали во двор заброшенного хутора. Когда-то мастера здесь добывали поташ*, но прекратили дело, оставив пустовать строения. Константин Тополя вздохнул с облегчением: Пресвятая дева, есть стены, в которых можно укрыться от ветра!

Они с Юзефом собрали деревянный хлам, нашли даже дрова. Очаг оказался в порядке, и скоро путники сидели у огня, ожидая, что вот-вот прогреются стылые стены. Бод всё это время был при больных. Ещё в пути он понял, что странная хворь поразила и Станислава: мальчик тоже стал покрываться пятнами и с трудом дул в рожок. А рожок этот, между прочим, звуком своим защищал повозку от ветра и метели, словно невидимый щит. Из Букавецких держались пока только Юрась и Юзеф, но вряд ли надолго. Бод не мог заняться замёрзшей Терезкой, потому остановил её время, как недавно проделал это для себя.

Здоровые скорбно смотрели на девушку: недвижимую, захолодевшую. Только настоятель помнил, что недавно видел такой же труп и, сидя у изголовья дщери божьей, тихо читал молитвы, перебирая свои четки.

Скоро слег Юзеф, а следом — Юрасик. Бод метался между горячечными больными, лечил и, не слишком таясь, чародействовал. Поглядывал на старика Матеуша и волновался за безотказного Тополю, хозяйничавшего в доме. Если он не убережёт здоровых, может потерять всех: просто не справится. Мужчинам давал пить наговорённую воду, надеясь, что этого хватит — болезнь обойдёт их стороной.

На следующий день стал вопрос о еде.

Константин кипятил и кипятил воду для отваров, рубил дрова, поддерживал огонь, но охотиться не умел. Да и зайцы в такую погоду залегли. Боду пришлось оставить больных, идти в местечко: Константин не мог 'туманить', а слух о Лихой болезни докатился и сюда. Местечко закрылось, отгородившись от прихожих: и конных, и пеших.