Бод

А жаль.

Сердцем я ещё с ними: теми, кто жил в моём городе четыреста лет тому назад. И вот сейчас сижу и стучу по клавиатуре до одервенения пальцев. Я спешу, чтобы не забыть, не упустить ничего из легенды.

Но легенда ли это?

Слишком тесно, тонко она переплелась с действительностью.

Всё так реально: время, и город, и люди....

Я стал частым гостем в библиотеках, копал всё, что можно, об истории края середины XVI-го. Говорю вам: я быстро нашёл знакомые дворянские фамилии: Халецкого, Сангушки и прочих.

Но не нашёл ничего о необыкновенном Служении.

Да....

Так и предупреждал Чародей.

Я читал Чеслава Петкевича и Довнар-Запольского.. Вот у кого прослеживается след чародея: он живёт в памяти многих в виде многочисленных поверий, заговоров и всеобщей неистребимой уверенности в том, что полесская земля — волшебный край.

Мне пришлось расставить в тексте множество сносок — возня была с этими сносками. Но без них может ускользнуть то, что считаю важным. И даже этих объяснений маловато: для нас собственное средневековье как марсианская жизнь. Скажу точнее: это надо знать изнутри. Иначе — никак!

А теперь предупреждаю: если надеетесь читать историю попаданца — путешественника во времени, — бросьте сразу, прямо сейчас. Я со своей писаниной не вписываюсь ни в один известный жанр. Проверял. Не будет альтернативной истории, не будет меня, героя, с волшебной байдой в руках, не будет драконов и опупенных чудес. Меня вообще не будет. Я не изменил ход истории ни на волос и, кстати, очень горжусь этим. Ха!

Теперь понимаю, какой выдумкой является типичная мистика или фэнтези.

Не верю!

Ни одному слову!

Короче, если хотите читать рассказ о жизни, незатейливый рассказ о простой жизни людей в маленьком городе-крепости на Днепре, тогда вам сюда. Больше ничего обещать не могу. Потому что не было в то время в городе ничего из ряда вон выдающегося по простой причине — в то время здесь был чародей Бод.

Но и его заслуги не каждый разглядит. Чародею жить среди людей — это вам не мечом размахивать.

Такой странный у меня герой.

А где же всё происходило? Или, как говорят, — место действия?

Речичане легко отыщут его:

*Дединец, самая древняя часть города, обжитая первыми поселенцами, располагался на территории детского парка над Днепром, за Школой Искусств. В XVI веке на этом месте стоял хорошо укреплённый Верхний замок.

*Ведрыц — современный Ведрич, приток Днепра.

*Белый ручей назван за частые густые туманы над ним. Он собирал воды обширного Белого болота (в начале 20 века это болото называли Куликовским). Теперь на месте Белого болота построен микрорайон 'Молодёжный' и рынок 'Славянский'. Там, где тёк Белый ручей, на местности можно видеть низину, тянущуюся через Парк Победы и по переулку Фрунзе — дальше, к реке. Над этой низиной и сейчас мы видим полосу белого плотного тумана.

*Ракитный овраг служил естественной преградой на подступах к городу с северо-западной стороны, имел военное значение и потому указан на всех старинных картах. Находился на месте слияния совр. улиц им. Ленина, Р. Люксембург, Трифонова и Речной.

* Я попытался выяснить, где мог находиться необыкновенный источник — ручей за Тиселем. Думаю, было так: двигаясь в направлении современного Лоева, Бод, по-видимому, обнаружил ручей в месте восточной янтароносной зоны — она обозначена на наших рабочих геологических картах. На глубинах 16 — 65 метров, в отложениях палеогена и песков неогена залегает янтарь, и где-то нашли себе выход нижние воды — крепкие рассолы хлоридно-натриевого, кальциево-натриевого состава. Температура этих вод в нижних слоях может достигать 92 градусов, уточнял у ребят из бригады разведочного бурения. Но, честно, за четыреста лет весь край изменился так сильно, что вы просто не можете себе это представить. И потому я могу двести раз ошибаться насчёт географических координат волшебного ручья.

Кивнул на прощание своим со смены, бодро выпрыгнул на тротуар, и наш автобус с надписью 'Беларуснефть' резво стартанул и унёс прочь освещённый и прозрачный, как аквариум, салон.

После автобусных сквозняков город встретил сухим жаром нагретого асфальта.

Я разогнался идти домой и, помню, пожалел, что не с кем потусоваться у амфитеатра этой тёплой ночью. Прошёл метров двадцать от остановки, обернулся — посмотреть на площадь, всю утыканную маковками-фонарями. В тёплые летние ночи здесь бурлит наша молодая жизнь.

Раньше я бы просто сказал, что никаких звёзд не увидел, только в подсветке серебрился металлический высокий шпиль каплицы... Но теперь какое-то необыкновенно тёплое чувство заставляет меня описать всё по другому. Кажется, я становлюсь поэтом, иначе откуда эти строчки? Перечитал, сам удивился: 'Над речным обрывом, как на краю мира, на фоне бархата неба серебрилась в подсветке стройная каплица Евфросиньи Полоцкой. Звёзды ходили в небе за рекой, даже не пытаясь соперничать с городскими огнями. Маленькая звёздочка, которой вместо имени досталась лишь греческая буква 'гамма' и несколько цифр, взошла почти до верхушки каплицы и сверкнула тонкими лучиками-иголочками сквозь ажурный сквозной силуэт святой покровительницы города. Звёздный луч пронзил пространство над площадью, и ушёл бы, как всегда, в никуда...'.

А дальше было вот что: один миг, случайное совпадение, и этот луч попал точно мне в зрачки...

..Я исчез.

Помню только, как мигнул ближайший фонарь, а когда включился снова, парочки, шатавшиеся по тротуару в этот час, просто прошли по тому месту, где ещё секунду назад стоял я.

* * *

Резануло светом по глазам. Земля под ногами крутнулась, как бывает, когда сходишь с карусели, и, в общем, больше ничего не произошло. Только глаза некоторое время свыкались с непривычной, новой темнотой.

Потом из темноты проявилось бездонное, не засвеченное сиянием города, грандиозное небо, плотно утыканное большими и малыми звёздами. И на фоне этого неба медленно таял негатив силуэта каплицы святой Евфросиньи.

Я вполне современный парень, и голова моя, как у всех, закручена на другое но, честное слово, я сказал: 'Господи!' — с чувством сказал.

Мать настояла, чтобы не снимал серебряный нательный крестик, и вот тут-то я первым делом проверил, на месте ли крестик? Да. Он висел под одеждой, на тонком лавсановом чёрном шнурке.

Поверх одежды болтался шнур плеера.

Мобильник не подавал признаков жизни.

Пахло пылью, травами, и эта ночь была полна звуков: шелеста и трескотни. Рядом угадывалась большая река, в том же направлении, где и была, но нет, пожалуй: русло её находилось ближе и очертания берегов другие. Там, где её не заслоняли деревья, река слабо сверкала отражением безлунного звёздного неба.

'Как это произошло? Что со мной?' — спрашивал я себя, а по затылку, спине и рукам пробежал холод, и неприятно пусто стало в животе. 'Что за фигня?!' Я сжал в кулаке крестик. Поганое, тягостное чувство отторжения и безысходности буквально придавило меня и сердце ощутимо стучало в рёбра.

Заставил себя осмотреться.

Заметил слабый огонёк на берегу, примерно в том месте, где в моём городе стояло кафе 'Нептун', и собрался двигать на свет. Как раз с той стороны раздалось короткое металлическое бряцание: похоже, несколько раз ударили железом о железо. Звук отчётливо разнёсся над спящей землёй. А затем перекликнулись далёкие мужские голоса, повторив по очереди одно слово. Тогда я не понял, что за слово. Теперь могу объяснить. Кричали: 'Пильнуй!' ('Бди!', 'Сторожи!') — перекликалась ночная стража в Верхнем замке.

Сверлила навязчивая мысль: почему-то нужно как можно точнее запомнить это место...

Я достал связку ключей из кармана, обвёл ключом свои ступни и глубоко процарапал на земле стрелку в направлении на растаявший в небе силуэт Евфросиньи.

'Евфросинья — Святая Покровительница' — стучала в висках зачитанная со школьных лет фраза. Честно, она несла хоть какое-то успокоение, потому что я тогда был здорово не в себе....

Я принялся кружить в темноте. Обнаружил, что топчусь посреди дороги, по обеим сторонам которой растёт пыльная терпко пахнущая трава.

Остановился.

Помню, что поднял несколько штук камешков, а заодно и мелких щепок, уложил в траву с краю от дороги, обозначив ими место своего следа и нужное направление. 'Зачем? Непонятно! Но пусть будет' — вертелось в голове. Решил, что ни к чему кому-то постороннему видеть мою работу, и расправил, как мог, траву над своим знаком. И только потом я сошёл с дороги и двинулся в сторону костра над рекой.

И тут же ощутил: что-то неуловимо изменилось вокруг. Кажется, стрекот невидимых насекомых, шелест крыльев ночных тварей и все звуки чужой ночи под роскошным мерцающим небом вдруг сложились в беззвучное: 'Стой, человек!'

Я замер.

Не знаю, долго ли я простоял, не решаясь сойти с места. Ни страха, ни удивления не было, просто выжидал.

С первых мгновений ТАМ я чувствовал себя совсем другим. Пожалуй, самое точное сравнение будет: как молодой сильный зверь. Ноздри впитывали запахи и трепетали, обострился слух, мышцы готовы были к действию в любое мгновение, а кожа ощущала лёгкое касание потоков тёплого воздуха, восходивших от раскалённой за день земли...

Из темноты неслышно выступил старик, маленький и щуплый. Придвинулся близко-близко, всмотрелся мне в лицо и заговорил:

— Скоро подойдёт сторож Ефим со своей шумной сучкой, она наделает беды. Если придётся тебе здесь остаться, не нужно с такого беспокойства начинать. Пусть всё будет тихо-лихо, а там, глядишь, люди привыкнут к тебе, вот и хорошо.

И этот дед палкой-клюкой дотронулся до моего бока, приглашая идти за собой.

Я неслышно потянулся за провожатым. Даже ноги ступали не так, как всегда: я шёл пружинисто и осторожно. Но мысли... Никак не мог их успокоить и в голове прокручивалась сложная мешанина. Приключение не нравилось. Конкретно, до скрежета зубов оно мне не нравилось!

'Ежу понятно, что я не совсем там, где должен быть... совсем не там, где должен быть... Где же я?! Что за сложный глюк? С чего бы? Не ширяюсь, не покуриваю.... Устал, вспотел, сейчас бы в душ и растянуться на тахте с холодным пивом, и даже просто завалиться спать...да, выспаться...'

Старик ввёл меня в огороженный двор, показал на вход в маленькую хатёнку. Открыл низкую дверь, пропустил вперёд. Направил к скамье, а сам, затеплив лучину, осторожно обвёл ей вокруг моего лица.

— Знал, что придёшь. Видел тебя во сне. При крещении тебя нарекли Никитой. Боялся пропустить — не следует тебе сразу показываться на глаза людям. — Помолчал. Потом внимательно рассмотрел светлые льняные брюки и свободную, навыпуск, рубашку (что ещё могло быть на мне в середине жаркого лета?), кивнул:

— Рубашка и штаны твои не бабьей рукой шиты. Сам ты гладкий, как сынок кастеляна. И, должно быть, в карманах твоих не огниво, а удивительные штуки, за которые и на дыбу попадёшь, упаси бог!

Он зашуршал чем-то в тесной полутьме:

— Слушай, сынок: старый Бод сейчас окурит тебя дымом корня черноцвета, тогда глаза людей не будут о тебя спотыкаться. На тебя будут смотреть, но как бы не видеть. А коли приметят, забудут сразу. Хорошо? При людях лучше тебе молчать, как молчит младенец, хоть всё видит и слышит. Если пожелаешь, можешь повторять то, что говорят люди, слово в слово. Не бойся, но берегись. Держись ближе ко мне и не смотри пристально людям в глаза.

Я внимал ему, боясь пропустить слово и, уверен, побледнел, — так погано всё оборачивалось. Наскрёб в уголках памяти белорусские слова, выстроил их в вежливое архаичное обращение:

— Знает ли дед Бод, как я оказался здесь?

Старику мой подходец пришёлся по душе:

— Должно быть, та звезда, под которой ты родился, высветила тебя сквозь священную диковину.

— А почему я здесь, а не в другом месте?

— Здесь твоя родина. Твои деды и прадеды все до девятого колена рождались здесь. Или в землю эту схоронены. И должен ты нечто найти, или что-то понять, что свяжет тебя навечно с отчизной.

— Я вернусь в своё время?

— Думаю, никто не возвращался. Надобно, чтобы звезда человека и сам человек заглянули друг другу в глаза в святом месте. А разве ты помнишь точно, где поймала тебя звезда? То-то же! Я возвращался на своё место час в час. О, да! Час в час... . Но или место было чуть-чуть не то а, может, облачко клубилось между мной и звездой... Так и доживаю свой век в этом краю.

'Ну и наворот! — мне сделалось страшно.

Вздохнул, чтобы успокоиться.

— Дед Бод родился не здесь?

-Нет. Я в младенчестве был посвящён богу Оанну в главном храме Эшнунны, разве знаешь ты, где это?

— Ур, Эриду, Эшнунна... Стоп.

Я вспомнил! Я просил когда-то у одноклассницы красный стержень выделить в конспекте названия, показавшиеся такими фантастическими...

— Это древнешумерские города, они старше египетских пирамид, их нет... наверное, четыре тысячи лет их нет!