Часть третья

      — Крест белый, фон красный. Перекладины толстые. Важно.

      Потому что шестиконечный крест с тонкими перекладинами успели опоганить словацкие фашисты.

      Эсдес повертела рисунок:

      — Нашивать? Как-то не смотрится... Закажу эмалевую кокарду, не против?

      — Не против.

      — Я потом зайду. Не исчезай.

      Синие волосы поднялись волной и утянулись за хозяйкой в дверь.

      Носхорн вздохнул. Хлопнул по плечу:

      — Поздравить вас?

      — Ну не сочувствовать же! — моряк перестал краснеть, сопеть и вообще смущаться. — Господин Енот?

      — Можно и просто Енот.

      — Просто Енот... — Вал подобрался и выпалил:

      — Не знаю, с чего она так в тебя вцепилась. Может, ей все равно кто — лишь бы Тацуми забыть. Но это ее выбор. Да и тебя я в деле видел еще без тейгу. Там, в кафе, помнишь?

      Дождавшись ответного кивка, моряк продолжил:

      — Тогда, кстати, твой расчет оправдался тоже. Сейчас я только хотел сказать... Постарайся не предать ее. А то будет плохо.

      Носхорн укоризненно поднял брови: мальчик, ну разве можно так откровенно угрожать, да еще и в таком деле? Вал поглядел на него в упор, без тени прежнего смущения: и нужно! Мужики хреново понимают намеки, это я как мужик говорю...

      Наблюдая безмолвную перепалку, я раскрыл рот, чтобы огрызнуться побольнее, но губы сказали с неподдельным сочувствием:

      — Это ты из личного опыта?

      — Вот именно, — без тени улыбки ответил Вал. — Пробовал. Не понравилось.

      

* * *

      — Конечно, как такое может понравиться? — Надежда фыркнула. — Променял нашего львенка на эту... Мерзлую синюю швабру!

      — О, Енот! — картинно заломила руки Леона.

      — Хомяк! — поправила Ривер. — С печки бряк! Щеки подвяжи!

      — О, Хомяк! За что ты так? После всего, что между нами было! — тут львица все-таки не сдержала улыбку:

      — А главное, после всего, чего между нами так и не было!

      — Мерзкий старикашка, — хихикнула красноглазая, отодвигая Первый Проклятый.

      И обе с визгом кинулись обниматься. Даже Надежда протянула живую руку, погладила меня по макушке и тотчас убрала. Леона привычно зашла за спину, обняла и задышала в ухо; Акаме прыгала перед лицом, восторженно хватая узкими прохладными ладошками за лоб, рукава, запястья:

      — Живой! Вернулся!

      Невысказанное “братик!” повисло в комнате аршинными буквами.

      — А как тут у вас? — наконец, сумел я выдохнуть.

      — О, новая пьеса, ставят все театры. “Ледовый поход или Триста сердец!” Вильям твой прорвался в Столицу; видел, кстати, по пути тела конников Хадрамаута... — воодушевленно замахала руками Акаме:

      — В Лесу завелись твари. Отчего, думаешь, мы войска скатами перевозим, по десять человек? Тракт перекрыт напрочь. Отожрались на трупах, нежить мохнатая... Но ничего, уже скоро мы им устроим ночь упавшего звездеца. Сейчас Вал и Куроме уточняют... Ты чего?

      — Все хорошо. — пальцы Леоны привычно разминали мне шею. — Все хорошо... Думай о хорошем... Вот обо мне... Я же хорошая!

      — Вала я недавно видел. Я боялся услышать, что Куроме... Мне до слез надоело, что всех моих знакомых рано или поздно убивают!

      — И поэтому ты сунул голову в пасть западникам? — фыркнула красноглазая. — Как меня научила говорить в таких случаях сестра: “ой, все!”

      — Вот уже тебя и отпускает. — Леона последний раз провела пальцами по коже, легонько царапнув мочки ушей. — Все, дыши, дыши.

      — Ты... Не злишься?

      — На всех злиться даже моей груди не хватит. Ой, кстати, хочешь, расскажу? Тут был такой но-овый ма-альчик. Симпати-и-ичный, аромати-ичный, халва прямо... Сидел тут на базе, с таким загово-о-орщицким видом, и говорит нам: “А вы зна-аете, что после Революции победившее правительство вас может всех перебить?”

      Надежда прыснула:

      — Я морду кирпичом, и так через губу: “Да ты что? А я-то думала, это мы всех перебьем. Для чего и делаем революцию.” Смотрю, Леона смехом давится. Акаме так, с намеком, пальцы на оплетку рукояти Мурасаме, а он этак важно: “Думаю, магия этого мира велика!”

      — И что потом?

      — Ушел в город. Сказал, на рекогносцировку. Больше мы его не видели. Жа-аль. — мурлыкнула Леона. — Симпати-и-ичный. Был.

      — Надеюсь, он свое счастье нашел. Кстати, я тут подумал. Долой кустарщину! Пьесы эти, марионетки. Мелко. Даешь важнейшее из искусств победившей революции! Даешь кино!

      — Точно! Ты же как-то рассказывал! — Акаме захлопала в ладоши. Надежда деловито загибала пальцы:

      — Камеры. Пленка. Реквизит. Сценарий. Осветители. Не помню, что там еще. Но помню, что надо много всего! И много профессионалов.

      — Да ерунда! Главное, героев подобрать... Получается, тут весь “Рейд?”

      — Только Мейн и Тацуми в Пыльном, но ты же знаешь.

      — Знаю.

      — Мейн, кстати, жаловалась. Только соберется Тацуми пнуть, на них все так оборачиваются. Дескать, не стыдно? Вы ж герои! Говорит, приходится кипеть в сторонку и ругаться шепотом, пока Тацуми не подойдет утешать.

      — Ну, а серьезно. — Надежда вернулась в привычное кожаное кресло. Леона и Акаме тоже заняли места на памятных с самого первого знакомства кожанных диванчиках. Кресло и диванчики вокруг знакомого с тех самых пор полированного столика, на столике широкая ваза с яблоками, вокруг столика комната, вокруг комнаты здание финансового управления, вокруг здания Столица; в Столичном регионе — весна!

      Ривер продолжила:

      — Серьезно, Енот. Не подумай только, что я осуждаю твой выбор...

      — Хер советчиков не ищет, — подмигнула львица “Рейда”, с хрустом раскусывая большое яблоко.

      — Просто интересно. Почему Эсдес?

      — Не знаю, — пожатие плечами жест банальный, затертый, но такой естественный! — С каждым я чем-то связан. С капитаном Огре, с рыжей сыщицей — мечом и стихами. С Леоной...

      — Добротой, — внезапно сказала Леона. — Я, как-никак, провела с тобой ночь. Могу судить.

      — Прости за грубость... У нас что было-то? Как заснул, помню. Как проснулись, помню. А что было в промежутке?

      — А это моя страшная месть. — Леона разулыбалась. — Получишь ведь от Эсдес по шапке. А за что, не скажу. Терзайся!

      — Ну, пусть добротой... С Надеждой — взглядом на некоторые вещи.

      Генерал Ривер не сказала ничего.

      — С Акаме красными глазами.

      — Только мои от природы, а твои от недосыпа. — Прошелестела мечница.

      — А с Эсдес мы два сапога пара. Сначала сделаем, а потом разбираемся: может, и не надо было? По зрелому размышлению, половину моих убитых можно было как-то иначе нейтрализовать. Без крови. Как-то так... И вот зимой, когда мы по Долине прятались от западников, а ночами выходили ворота пломбировать...

      Все трое засмеялись:

      — Как же, ворота!

      — Ночь коричневого хрусталя, гм... Да.

      — Вот сейчас там все растаяло, представляю.

      — Лучше не надо. Ну и вот, наступил момент, когда мы стали понимать друг друга без слов совсем. Мы не говорили о чувствах вообще, это выразилось в синхронности действий... Как объяснить... Акаме, ты рубилась против Эсдес. У тебя не возникало чувства, что...

      — Что мы с ней не враги, а сотрудники. Что мы вместе создаем рисунок, видный и понятный со стороны. Как заученный танец. Но только не заученный, а настоящий. Вокруг настоящей смерти одной из нас. — тихо сказала красноглазая. — Все точно. Это крепче всего, что я когда-либо чувствовала к мужчине.

      Леона согласно кивнула:

      — Вот поэтому я иногда флиртую с противником. Кто бы из нас ни погиб, схватка должна получиться красивая... Ты на блюдечке выложил мне Онеста, и песню подарил неплохую, хотя и не собственную. “Если вспомнишь, вспоминай меня с улыбкой.” — львица качнула немаленькой грудью. — “Я весьма весомый повод улыбаться!” У нас не было ничего — и у нас было столько! Ты правда думал, что я буду сердиться?

      Вообще-то думал. Но только сейчас и только немножко начал понимать.

      — Енот... — вступила уже спокойным голосом Надежда. — Помнишь, ты спрашивал нас, какой мы хотим построить мир? Ты не забыл наши ответы?

      — Нет.

      — А ты сам чего хотел? Чего хочешь теперь?

      Вздох тоже получается естественно, и потому вся беседа состоит из пожатий плечами да выдохов наподобие этого:

      — Хотел... Озеленить кусок пустыни за пыльными воротами. Сразу бы появилась земля для расширения Долины. Не пришлось бы до бесконечности дробить наделы. Хотел резать пустыню каналами, отводить в них горные озера; выворачивать наизнанку бесплодные пустоши, открывая под ними каменный уголь... Вот для чего порох. Взрывчаткой и парой тысяч лопат мы могли бы получить четверть миллиона участков. И главное, никого за них убивать не надо!

      — Думаешь, западники позволили бы пронести такой жирный кусок мимо рта?

      — Нет, разумеется. Но война шла бы в пустошах, не в заселенной стране. Жители Долины и настоятель Собора со всей их Истинной Верой Чистой Земли держали бы нашу сторону. Потому что мы бы защищали их новые наделы против западников. А теперь все замыслы можно спокойно выкидывать.

      Я снова пожал плечами:

      — Нет, понятно: с военной точки зрения необходимо удерживать Пыльные Ворота и Долину. Но жить среди этих куркулей мне как-то противно. Тем более, землю для них у пустыни отвоевывать. Да и после восстания рабов земли там куда больше, чем людей. Туда придется переселять колонистов из уцелевших областей Империи. Лезть в полупустыню больше необходимости нет.

      Надежда покивала собственным соображениям, подняла взгляд к потолку, что-то прикидывая в уме. Спохватилась:

      — Ты же догадываешься, что я спросила не просто так?

      — Да уж.

      — У меня назначены переговоры с твоими соплеменниками. Не знаю, отчего, но каждая твоя встреча с земляками кончается их смертью. Ладно, капитан Огре был пьян и не готов. Но вот зазеркальная охрана Онеста, да и Верховный Король совсем не мальчики для битья. А все равно померли. Ты у нас прямо изгонятель демонов. Ты, кстати, еще не назвал Третий Проклятый Меч? Как тебе “Экзорцист” или попроще, скажем: “Бесогон”?

      — Что-то нехорошее напоминает. Я еще подумаю.

      — Думай. — Надежда согласно покивала. — Енот, мне крайне нужна твоя помощь. Совет. Оценка ситуации. Да просто перевод, в конце-то концов! Можно тебя попросить, Енот?

      — Не издевайся, а? Что нужно?

      — Не кромсай хотя бы этих. Пожалуйста! Вот что тебе предложить... Волшебный меч уже имеется... Женщина... С ледяным тейгу, да. Ты никогда не вернешься с холода... Но выбор твой. Так, что еще. Земля? По линии рода жены ты можешь претендовать на земли фон Партас. Грубо говоря, на весь имперский Север... Вот это мы змеюку выкормили на собственной груди, а, Леона?

      — Надежда!

      — Хомяк?

      — Я сделаю, что нужно. Не язви.

      — На суде я слушала твою пламенную речь. Послушай немного и ты.

      — Так это месть?

      Акаме и Леона засмеялись; красноглазая вышла на середину комнаты, подняла Первый Проклятый в ножнах — горизонтально, на вытянутой руке в уровне глаз. Театральным трагическим голосом произнесла:

      — Прими мое сочувствие, боевой Хомяк! Ты победил принцессу и получил в жены чудовище, с которым будешь жить... Будешь жить до тех пор, пока не разлучит вас...

      — Производственная необходимость, — припечатала Ривер. — Но ты не печалься, ибо долго твои мучения не продлятся. Встреча сегодня в полдень. Пошли, нам еще надо переодеться для приема послов.

      — Хорошо. Надежда, ты упоминала там какие-либо имена?

      — Нет пока. А что?

      — Тогда меня представим как Адзино Миура...

      

* * *

      — ... Но вы, господа, можете обращаться ко мне по земному имени Вильям Адамс. Я буду иметь честь переводить переговоры.

      Встреча происходила в большом зале дворца. Енот лично подавал руку каждому гостю из зазеркалья, отводил на предназначенное место — разумеется, внимательно высматривая скрытое оружие. Не то, чтобы это могло помочь против обученного спецназовца — а в делегации неизбежно имеются такие — но хотя бы позволяло составить некое мнение о гостях.