Четыре грани 3.2

Степняки ограничились доброжелательными белоснежными улыбками, преобразившими смуглые обветренные лица, и лукавыми взглядами, от которых ей стало вдруг жарко. И только таур благодушно рассмеялся, потешаясь над произведенным на девушку впечатлением.

16.

Получив утром хороший втык от Даута и Дерека (проснувшегося совсем не вовремя и обнаружившего отсутствие пацанов в казарме), пристыженные нарушители спокойствия своих нянек-наставников, несколько часов прилежно отрабатывали свой проступок, сначала просто разминаясь прямо посреди казармы под присмотром сердитого на их выходку Дерека, а затем, встав в спарринг, когда вернулся таур.

Даут вернулся в благодушном настроении и его изощренное издевательство над уже подуставшими пацанами, заставляя их снова и снова отрабатывать друг на друге коварные приемы защиты и нападения, подняли настроение и Меченому. Дерек вальяжно устроился на своей лежанке, откуда у него открывался прекрасный обзор на импровизированную арену, и, поглаживая урчащего кота, с которым делился остывшими булочками, с улыбкой наблюдал за экзекуцией.

После завтрака Рени снова засадили за учебники. Руслан же, пристроившись рядом, только из солидарности удерживался от того, чтобы не вытянуться в полный рост на волчьей шкуре, давая отдых нывшим от неожиданно сильной нагрузки мышцам. И только когда вернувшийся 'из разведки' Мерген сообщил, что гости лаэра отбыли из Замка, Даут объявил, что сегодня стоит выгулять застоявшихся в стойле коней. На самом-то деле, конюх Михай выводил элитных лошадок во внутренний двор, но это все равно не то, что дать им порезвиться в чистом поле на свободе.

Правда, воодушевившегося предстоящей встречей со своим подарками Рена слегка опечалил тот факт, что для первого знакомства с норовистыми животными, его будут страховать. И выезд будет похож, скорее, на неторопливую прогулку, чтобы всадник и конь привыкли друг к другу. И сегодня он не сможет вывести сразу всех трех своих красавцев, а только одного. На остальные условия, уставший сидеть взаперти юноша, согласился безропотно.

Новая одежда, привезенная степняками в подарок от таура, в которую его заставили облачиться, оказалась несколько непривычна. Но смотрелся он в ней потрясающе экзотично. И даже слегка расстроился, что не может сбегать домой, чтобы показаться Тессе, которая наверняка оценила бы его чудесное преображение.

Утопая пальцами в густом меху шапки, он почему-то представлял себе, как ласкает распущенные волосы любимой, по которой ужасно скучал, несмотря на плотно забитый с утра до вечера занятиями день.

Зимние 'парадные' шапки степняков были примерно одного фасона, но вот украшены волчьими мордами были только у него и таура. Бесспорно, смотрелась такая шапка изумительно. Сперва Ренальд решил, что это отличие даровано ему по праву особой крови, но оказалось все гораздо проще — это был один из отличительных знаков принадлежности к семье Даута, что впрочем, и не противоречило его первоначальному предположению.

Когда наконец-то все собрались и оседлали коней (причем, делали это не торопясь, словно красуясь перед маячившими возле конюшен девчонками с кухни, не решающимися подойти поближе, но и не торопящимися вернуться к своим обязанностям), Ильшат отправил Дерека переодеваться. Меченый так и не удосужился еще получить утепленную зимнюю форму, которая пока была ему без надобности, так как в караул он временно не ходил, а шикарный плащ лаэра вполне спасал от холода и ветра. Поэтому его отправили за плащом, недоумевая, отчего тот с видимой неохотой, вместо того, чтобы гордо носить заслуженную награду с господского плеча, каждый раз надевает его только по необходимости.

Может быть, небольшой отряд, впечатливший всех обитателей крепости, имевших удовольствие видеть их выезд, и не встретил бы Морицкого с его людьми, если бы не эта задержка. Потому как, выехав из Замка, собирались отклониться от дороги, ведущей в город, чтобы дать застоявшимся коням порезвиться на воле.

Но вышло так, как вышло...

Совершенно не ожидавшие встречи с кем-либо из уехавших вместе с Асланом, варвары наслаждались конной прогулкой. Ренальд неожиданно быстро нашел способ понравиться своему норовистому скакуну. Как и предполагалось, 'подарок таура' сразу признал в нем СВОЕГО хозяина. Тем более когда юноша, не скупясь на щедрые похвалы внешнему виду, гордой стати и восторженные авансы темпераменту, которые наверняка должны проявиться в боевых условиях, подкупил его душистым сочным яблоком, скормленным с собственной ладони. (Честно говоря, просто никто больше не решился совать руки к морде недружелюбно скалящегося и бьющего копытом животного, обладающего довольно отвратительным характером). И хотя Ильшат не разрешил пока (для первой выездки) проверить все, на что способен гнедой красавец редкой породы, юноша был очень доволен практическим знакомством с одним из живых подарков от Даута.

Так как проблем с управлением конем у Ренальда не возникло, весь небольшой отряд довольно далеко отъехал от Замка-крепости. Благо хоть и морозный, но яркий солнечный день навевал благодушное настроение, и ощущение полной свободы слегка кружило головы.

И как результат, степняки, сопровождавшие недавно обретенного родича на прогулке, непростительно для их воинского опыта утратили бдительность, потешаясь над устроившими возню мальчишками, решившими слегка размяться, к которым затем присоединились и остальные, побросав коней и не жалея облепленной снегом дорогой одежды.

Наблюдавший за забавами молодежи со стороны (предпочитая едко комментировать неудачные попытки каждого из устроителей кучи-малы победить остальных, чем вместе со всеми кувыркаться в рыхлом снегу), Даут насторожился первым, обратив внимание на предупреждающий клекот опустившегося на его рукавицу сокола, и велел заканчивать балаган. За плотно растущими голыми кустами, закрывающими развилку дороги, было пока не различить, кто там едет мимо. Но, судя по доносившемуся издалека топоту в наступившей по знаку Мергена тишине, стало понятно, что отряд большой.

В принципе, опасаться кого-либо на земле лаэра, являющегося степнякам родичем, было бы смешно. Особенно, если учесть, что их тут, не считая Ренальда и Руслана (которых, конечно же, в любом случае, придется прикрывать), четверо отменных воинов. Но на душе Даута почему-то стало тревожно. Сделав спутникам знак 'отмереть', он кивнул своему отряду срочно привести себя в порядок и вернуться в седла.

Поймав коней, свободно бродящих по снегу рядом с поляной, утрамбованной во время шуточного сражения их телами, раскрасневшиеся, все еще возбужденные парни почти успели принять приличный вид, отряхнувшись от снега и поправив сбитую во время шутливой потасовки одежду. Только Ренальд, не привыкший еще к тугим застежкам нового зимнего обмундирования, все никак не мог справиться с попавшим за воротник снегом. И Руслан, хорошо представляющий, как это неприятно — ощутить струйку ледяной воды, стекающей по разгоряченной коже под одеждой, как раз отряхивал последние снежинки у его горла, путаясь в густом меху оторочки тулупа, когда из-за кустов показался первый всадник...

Наверное, со стороны живописная поляна, истоптанная лошадьми и с отпечатками распростертых тел на снегу, утрамбованная порезвившимися, будто мальчишки-школяры, парнями наталкивала на определенные размышления. Особенно тех, кто достоверно не знал о тонкостях отношений между суровыми степными воинами, довольствуясь представлением об их интимной жизни в меру своей собственной испорченности и богатым воображением. Да и сами участники недавнего 'сражения' в экзотическом для Энейлиса облачении, разрумянившиеся, взбудораженные, и этот почти интимный жест Руслана (не видевшего ничего двусмысленного в небольшой услуге другу), оказались весьма впечатляющим зрелищем для неподготовленных. И уж одному-то из спешивших в сторону Замка-крепости тринадцати мужчин наверняка навеяли мысли о состоявшейся здесь несколько минут назад веселой оргии.

Заметив превосходящую численность отряда, спешившего мимо, но решившего притормозить своих скакунов, сидевшие в седлах степняки мгновенно сориентировались, перестроившись и загнав Рени и Руслана в середину образовавшегося круга. Мерген и Ильшат оказались чуть впереди по бокам, Дерек и Даут замыкали, не спеша привлекать к себе внимания. Хотя вряд ли удастся обмануть цепкий взгляд мужчины, первым из всадников очутившегося на поляне. Лаэрский плащ на плечах простого бойца — слишком приметен.

Меченый мысленно выругался, пятой точкой ощущая грядущие неприятности. Чувство собственной вины полоснуло холодом в груди — не надо было мешкать, возвращаясь за Аслановым плащом — не замерз бы и в собственной верхней одежде. Глядишь, успели бы разминуться с неожиданно возвратившимися гостями.

Судя по вытянувшейся физиономии Ливара Морицкого, жадно охватившего взглядом всю картину внезапной встречи, казалось, он слегка обескуражен. Но надо отдать ему должное — мужчина быстро совладал со своим лицом, и, убедившись, что обознался, облегченно выдохнул и более заинтересованно принялся изучать встретившихся людей, которые не торопились представляться и обмениваться с ним приветствиями.

Надо сказать, что Ренальда, несмотря на то, что лаэр Морицкий, бредивший наложником Аслана, буквально до каждой черточки лица представляя его мимику в определенные моменты своих фантазий с участием раба, тот узнал не сразу. И сперва решил, что из двоих юношей, оказавшихся в центре под охраной колоритных молодцов, Руслан — тот, который в светлом полушубке и шапке с хищно блестевшим на солнце янтарем волчьей мордой, венчавшей этнический головной убор варвара. Оскаленная пасть надо лбом низко надвинутой меховой шапки (даже без нижней челюсти создавалось устрашающее впечатление) действительно смотрелась, будто атрибут особого положения в иерархии воинов-степняков.

Поначалу Ливар и впрямь растерялся. Его крайне смутил лаэрский плащ на одном из парней, слишком схожих по телосложению с хозяином крепости. Промелькнула паническая мысль, что это сам Аслан каким-то образом успел оказаться здесь, проницательно догадавшись о безрассудной задумке, и решил помешать его планам. Но, убедившись в том, что обознался, Морицкий почувствовал неимоверное облегчение. Связываться с полукровкой столь явно Ливару не хотелось. Инстинкты самосохранения у этого хищника были на уровне условных рефлексов. И он прекрасно отдавал себе отчет в том, что его действия не вполне законны, особенно на территории чужих земель.

Парня со шрамами в плаще лаэра Mорицкому (не жалующемуся на отменную память) видеть уже доводилось. По осени тот неотступно сопровождал приглашенного к нему в гости младшего сына Правителя. Лишь в столице этого бойца не было видно рядом с его господином. Да оно и понятно — чтобы не оскорблять гостей венценосного родителя своим непрезентабельным видом уродливых шрамов среди роскоши и блеска убранства Дворцовых залов, и не шокировать ухоженных, нарядных придворных. Что уж говорить о простом солдате, когда даже на его собственном, полученном в бою за отечество рубце старой раны, обезобразившей глаз, не только дамы старались лишний раз не останавливать взгляд, поддерживая светскую беседу.

Что этот боец Аслана делает среди степняков, да еще с таким независимым видом таская на себе знак особого отличия хозяйской милости? Такого щедрого подарка солдаты могли удостоиться, лишь отчаянно проявив свою доблесть или находчивость. Видимо, поручение, с которым справился этот парень, было достаточно сложным для исполнения. Это как минимум. А как максимум — полукровка мог оказаться обязанным бойцу жизнью. Ливар, например, никому из своих подчиненных подобного подарка не делал. Хотя, конечно, бывали казусы, что господа расщедривались спьяну, но этот случай вряд ли относился к Аслану, ни разу не замеченному в подобной слабости пристрастия к хмельным напиткам.

Несколько смущало наличие среди варваров еще одного мужчины, почти старика, в таком же экстравагантном головном уборе, как у одного из юношей. Но пока Ливар явной связи не видел. Наверное, этот — тоже близкий родич Вождя Клана Парящего Ястреба, хотя жесткие, испещренные морщинами черты лица у старика и у юного красавчика довольно сильно различались, опровергая промелькнувшую мысль о кровном родстве. Скорее, тот, что моложе и с более светлой кожей казался чужим среди загорелых парней с обветренными лицами.

Размышлять на тему этого феномена, у Морицкого просто не было времени. Ухватившись за мысль, что ему улыбнулась Удача, мужчина лихорадочно думал о том, как воспользоваться этим шансом. Перестроившиеся при их появлении степняки дали понять, что с сыном Вождя с глазу на глаз переговорить не получится. Не хотелось бы посвящать в свои намерения слишком большое количество посторонних, но, видимо, ничего не поделаешь.

Ливар быстро оглянулся назад, прикидывая, все ли его бойцы успели подтянуться, и заставил своего коня сделать несколько шагов по направлению к варварам, в обманчиво расслабленных позах ожидающих озвучивания причины внезапной задержки спешивших мимо всадников.

Один из степняков предупреждающе поднял руку в останавливающем жесте. Морицкий поморщился, но подчинился требованию.

Светлая одежда, украшенная национальным орнаментом и привлекающий внимание головной убор сына Вождя выглядели достаточно презентабельно, несмотря на некоторую эпатажность образа. Морицкий даже и мысли не допускал о том, что мог обознаться. И гордая осанка с достоинством сидящего на шикарном жеребце парня (лаэр достаточно хорошо разбирался в лошадях, чтобы правильно оценить редкую породу животного), и холодный, бесстрашный, но настороженный взгляд (как у любого опытного воина, интуитивно чувствующего опасность и просчитывающего варианты своего поведения с незнакомцами, настроенными пока что не слишком агрессивно), сбивали с толку.

Ну еще бы! Ливар помнил субтильного, сутулившегося, безуспешно пытающегося прикрыть свою наготу мальчишку с затравленным, потерянным взглядом, и никак не мог провести параллели с этим уверенным в себе, пусть и тонкокостным, но явно не слабым уже физически и духовно юнцом.

Но до чего хорош, паршивец! Молодые варвары (по крайней мере, те, которых встречал Ливар) вообще отличались завидной внешностью — при достаточно брутальном телосложении, опасная хищная грация придавала им какую-то особую привлекательность. И даже грубые мужские черты симметрично-правильных лиц не портили впечатление. Но даже на фоне остальных — этот юноша с пронзительно-холодными голубыми глазами выделялся слишком сильно. Точеные черты лица, достойные быть увековеченными в мраморе умелым скульптором...

Ливар застыл, заворожено утонув в омуте синих глаз, погружаясь в этот холод, словно в анабиоз, не в состоянии скинуть странное оцепенение и ухватить вертевшуюся где-то в подсознании подсказку, отчего же с ним происходят такие метаморфозы. Ведь он хотел лишь предложить мальчишке выгодную сделку с целью приобретения вожделенной игрушки. И вовсе не собирался поддаваться его странному очарованию...