Школьный роман

   И Егор, замерев в напряжённой позе, стиснув пальцами виски, боясь посмотреть в измученное лицо Маргариты Николаевны, почему-то просящей у них прощения, принял решение.

* * *

   — Егор, проходи, садись, — пригласила Маргарита Николаевна Васильева. — Ты хотел со мной о чем-то поговорить? Я слушаю тебя.

   Марго сидела за своим столом. Егор сел на стул напротив. Марго отодвинула в сторону бумаги и внимательно поглядела на своего ученика.

   Уроки давно закончились, школа почти опустела. Остались только те, кто занимался в кружках и спортивных секциях. После уроков Егор подошёл к Маргарите Николаевне, чтобы узнать, когда она сегодня освободиться, и сможет его выслушать. У Маргариты Николаевны день, как обычно, был загружен до предела и расписан по минутам. Но Егору она не отказала и назначила время в районе пяти часов вечера. Егор ждал этого важного для себя разговора то в кабинете информатики, то в библиотеке, то в комнате заседаний школьного совета. Он не хотел откладывать его ни на день, каждый лишний день был очень важен и стоил дорогого. Егора немного смущало то, что Маргарита Николаевна могла быть расстроена после сегодняшней стычки с Женькой, но уже под конец урока Егор, к своему восхищению, увидел, что на её лице не осталось и следа растерянности и грусти. Она сумела взять себя в руки, и снова была по-королевски спокойна, уверенна, невозмутима. Сильная, прекрасная, независимая женщина. Вот только глаза будто бы немного потускнели, в них мерцал печальный огонёк оскорбленного достоинства.

   Теперь в конце дня и он исчез, взгляд стал привычно деловым, проницательным, острым.

   — Прости, Егор, что заставила тебя ждать... — Марго ещё раз бросила мимолетный взгляд на свои бумаги, что-то поменяла на столе местами и, наконец, приготовилась слушать Егора. Но было заметно, что её мысли ещё где-то далеко, она раздумчиво постукивала пальцами по столу и смотрела мимо. Егор не смел требовать особого внимания к своей персоне, он пришел не за этим, ему нужно было изложить свою просьбу.

   — Маргарита Николаевна, — начал он негромко, — я хочу забрать документы и уйти из школы...

   — Что?!? — изумленно переспросила Марго, поймав, наконец, глазами его лицо. — Как так — уйти из школы? Куда???

   — В какую-нибудь другую школу...

   — Нет, погоди... Я ничего не понимаю! Что за нелепости ты говоришь? Какая может быть другая школа? Что случилось?!

   — Я должен уйти из нашей школы.

   — Как это так — должен? — Маргарита Николаевна нахмурилась. — Объясни мне толком, что произошло? Что-нибудь случилось дома? Вы собираетесь куда-то уезжать?

   — Нет...

   — В чем же тогда дело?

   — Я не могу больше здесь оставаться.

   — Что за нелепость! Ты идешь на медаль, и нет гарантии, что в другой школе ты её получишь.

   — Обойдусь без медали, — мрачно ответил Егор.

   — Вы что, сговорились свести меня с ума? — Маргарита Николаевна выглядела растерянной. Она не знала негодовать ей, сердиться или терпеливо ждать, когда в мозгах этого мальчишки наступит просветление. — Между прочим, Егор, твоя медаль нужна не только тебе, она нужна школе, в которой ты учился с первого класса. Или ты думаешь, что все эти пятерки исключительно твоя заслуга? К нашей школе слишком пристальное внимание, как со стороны благожелателей, так и недоброжелателей. Как же ты можешь сейчас куда-то уходить? Не кажется ли тебе, что это сродни предательству?

   — Я не могу иначе, Маргарита Николаевна.

   — Можешь! Я догадываюсь, на чем основано твое решение. Но думаю, что ты должен и обязан взять себя в руки, прекратить стычки с Женей, которые мешают тебе учиться! Егор, ты можешь сделать первый шаг к примирению, и всё успокоится, прекратится ваша нелепая война.

   — Она не прекратится никогда!!! Маргарита Николаевна, я всё это начал и мне расхлёбывать! Женька не оставит меня в покое, как когда — то я сам не давал ему вздохнуть. Я очень виноват, но, к сожалению, понял это слишком поздно.

   — В чем ты виноват? Объясни нормально, я ничего не понимаю.

   Егор выдохнул, сцепил руки и, заставив себя не прятать от Марго глаз, напряженно — тихим голосом начал свой рассказ о том, как на протяжении всех этих лет мучил и терзал Женю Никитина, унижал его, изводил своим презрением и ненавистью. Теперь Егор ненавидел и презирал самого себя, но уже изменить ничего не мог. Давние детские проделки обернулись большими неприятностями. Егор говорил долго, в деталях припоминая самые отвратительные случаи из прошлого. Он видел, как сужаются удивительно красивые глаза Марго, но не боялся её гнева. Он жаждал его, он нуждался в безжалостно— строгом слове. Он заслужил наказание, потому что от его детской жестокости и непорядочности может пострадать и уже страдает самый дорогой ему человек. Пусть Марго разозлится на него, возненавидит обидчика своего сына, выгонит его прочь, и тогда Женька больше не будет её мучить, причинять ей глубокую душевную боль. Егор, раскачиваясь на стуле, говорил, говорил, говорил, он уже давно не смотрел Марго в глаза, не смел их поднять на неё, ему было стыдно и мерзко оттого, что когда-то мог быть таким отвратительным существом — гадким, злым мальчишкой, для которого растоптать человеческое достоинство было источником наслаждения.

   Он замолчал, обессилев после рассказа. Егор сидел перед Марго и ждал своего приговора. Он выложил ей всё о себе — самое гнусное, самое омерзительное. Теперь её слово. Ей решать, что с ним делать, как наказывать.

   Маргарита Николаевна молча смотрела на него, и не чувствовала в душе ничего, кроме жалости. Глупые жестокие мальчишки! Один безрассудно творил зло в самодовольной уверенности, что никогда не придется за это расплачиваться. А другой терпел, накапливая злобу, иссушая свою душу ненавистью. Он был таким трусливым и слабым, он не смел дать сдачи, он боялся всех — Егора, одноклассников, матери. Он лелеял в душе одно — месть! Он вынашивал её долгие годы, собираясь жестоко покарать своего врага. И теперь час расплаты пробил, но только получается, что мстить приходится уже совсем другому человеку — повзрослевшему, изменившемуся, вышагнувшему из своей детской глупости и бессердечности.

   — Я виноват, Маргарита Николаевна, — прохрипел Егор, — я должен уйти. Простите меня...

   — Почему ты просишь прощения у меня, а не у Жени? Гордыня не позволяет? Если ты считаешь, что виноват перед ним, то повинись. Может быть, это вам поможет.

   — ВЫ думаете, что ЭТО можно простить?!? — вскинул на неё глаза Егор.

   — Но Женя может ведь понять, что уже нет прежнего Егора и на его месте совсем другой человек! Ведь сам Женя тоже изменился. Вы оба повзрослели и стали другими.

   — Он мне никогда не простит. Он не оставит меня в покое, пока не накажет. И он будет прав. Он все сделает, чтобы я не получил медали, чтобы не смог спокойно учиться... Но мне на это наплевать! Не из-за этого я хочу уйти. Ещё один человек будет страдать от нашей войны...

   — Это я?... — грустно усмехнулась Марго, — Видимо, я тоже должна понести наказание, потому что не увидела вовремя, что происходит с моим сыном. Я была слишком занята школой, чтобы обращать внимание на какие-то мелочи... Поделом мне.

   — Нет! — воскликнул Егор, — Нет! Я не позволю, чтобы вы... что бы вам было плохо... чтобы вы мучились, чтобы страдали... Если бы я мог его убить, я бы его убил, но он ваш сын... Это замкнутый круг, из него только один выход... Я ведь не случайно выбрал Женьку в качестве предмета измывательств — из-за вас! Я ему завидовал и поэтому ненавидел... А теперь я в ловушке. Я не могу ему противостоять.. — из-за вас! Я не могу здесь оставаться — из-за вас! Потому что.... Я люблю вас, Маргарита Николаевна... Я люблю вас..

   Марго вдруг прижала к дрогнувшим губам пальцы. Напротив неё сидел человек с совсем недетским, тяжелым, вымученным взглядом и пересохшим ртом повторял эти слова:

   — Я вас люблю...

   Он говорил их как молитву:

   — Я вас люблю...

   Он будто не слышал сам себя и повторял снова, чтобы услышать:

   — Я вас люблю..

   А Марго не могла поднять на него глаз. Ей нужно было выдержать тактичную паузу, мягко успокоить этого мальчика, не обидев, не оскорбив... Она это прекрасно умела. В своей жизни она слышала такое количество признаний в любви! И от солидных сердитых мужиков, и от дон-жуанистых красавцев, и от юных мальчиков... Эти слова ей кричали, шептали, писали, говорили глазами... Он умела улыбаться всем своей загадочной улыбкой, умела легко ускользать, почти не причинив боли.

   — Я вас люблю, — прошептал Егор и закрыл лицо руками.

   Откуда-то из-под солнечного сплетения вылетела горячая молния, словно Марго хлебнула большой глоток обжигающе-крепкого конька. Молния ударила наискосок. Жгучая волна прошла под сердцем с такой силой, что Марго поневоле прижала к груди руки. Молния ударила снова, когда Марго взглянула на этого потерянного мальчика, сидящего перед ней, низко опустив голову. Ей стало трудно дышать. То, что происходило с ней сейчас, было похоже на панику. Она не могла понять, что с ней происходит, почему бьет эта сжигающая молния, почему у неё нет сил подняться, и мягко улыбнувшись, ласково сказать в ответ успокоительное слово-пустячок. Она не может себя заставить всё сделать так, как надо, правильно, мудро. Она вообще не может контролировать себя. Вспышки молнии ослепили её, парализовали волю... К ужасу своему Марго заметила, что медленно разворачивает кресло к окну, отворачиваясь от Егора. Боже, что она делает! И почему все же так трудно дышать?... Ей больно? Нет! Ей хорошо, ей замечательно, ей страшно, оттого, что она счастлива... Что с ней сделало признание этого мальчика? Почему никогда ранее она не испытывала ничего подобного, почему никогда ещё эта сладострастная молния не пронзала её от сердца — вниз? Что с ней — она падает или возвышается?..

   Егор резко отвел, словно отбросил, от своего лица руки и поднялся. Марго услышала грохот стула по паркету и повернулась.

   — Маргарита Николаевна, я... — он с трудом разлепил запекшиеся губы. — не должен был... простите...

   Его речь стала путанной, а взгляд был неподвижен и направлен куда-то внутрь себя.

   — Я могу забрать свои документы?...

   — Нет! Я тебя не отпускаю! — вопреки всяческой логике и здравому смыслу решительно сказала Марго. — Ты будешь учиться здесь, в моей школе и нигде больше! Ты слышишь? Я не разбрасываюсь теми, кто мне дорог...

   Егор в смятении взглянул на Марго. Она сказала это? Он не ослышался?

   — Иди... — тихо сказала Марго и кивнула головой на дверь. — Иди. Всё будет хорошо.

   Маргарита Николаевна осталась в кабинете одна. Поднялась из-за стола, прошлась по кабинету, остановилась возле зеркала. Почему на скулах размытые красные пятна? Почему в глазах не то испуг, не то блаженство? Она сходит с ума? Почему слова этого мальчика так смутили её, разволновали, смешали чувства? Чему она так радуется? Тому, что может ещё чувствовать, может вспыхивать и гореть?

   Она всегда ощущала себя уставшей от чужой любви, от чужого пристального внимания к собственной персоне, от потока комплиментов и признаний. Они её не удивляли, не радовали, не возбуждали. Она привыкла, воспринимая их как закономерность, но не как дар. Она сторонилась пылких воздыхателей, они ей мешали оставаться самой собой. Потому что, самокритично рефлексируя, Марго думала, что, видимо, Бог обделил её способностью бесконечно и безрассудно влюбляться. Она знала о том, что ей не нужно ничье плечо рядом. Ничьи пламенные речи и страстные объятья не могли доставить ей того счастья, которое испытывали многие женщины. Да не многие, а почти все. Марго далека была от того, чтобы кидаться в круговерть роковых страстей, неистовых влечений. Слушая признание очередного поклонника, она скучала. Ей казалась неинтересной эта игра в покорение сердец. Может быть, потому, что она никогда не была обделена мужской любовью и восхищением. А может быть совсем по другой причине. За исключением последних нескольких лет Марго, ещё поддаваясь настойчивости своих поклонников, втягивалась в романы, относясь к ним как к неизбежной реалии жизни. Но она немедленно уставала от них. Всё в этих романах было так прозрачно, так однообразно, так бесцветно. Ухаживание, цветы, красивые слов, нашептываемые на ушко с горячим томным придыханием... Шампанское, обещание бросить мир к ногам... Но этот мир не нужен был Марго. У неё был свой собственный мир, в котором она была спокойна и счастлива. А мужчинам от неё нужно было всегда, в конечном счете, одно — её покорность и слабость, обнаженное, отданное ласкам тело. Но просто обладать ею им всем почему-то казалось мало. Они непременно хотели, чтобы она сходила с ума от страсти, преданно глядела в глаза и была готова забыть о себе, положив и тело, и душу на жертвенник любви. ИМ всем непременно нужно было властвовать над ней, приручить её гордую красоту, сделать своей собственностью. Все мужчины начинали ревновать, ещё не имея на неё никакого права. И так каждый раз. Все связи Марго были похожи друг на друга как близнецы. И очень напоминали ей однажды ставшую настоящей пыткой недолгую семейную жизнь. Та же ревность, те же упреки в холодности и нелюбви, те же смешные заламывания рук, мольба не покидать во взгляде... А потом неожиданная агрессия, и эта утомительная, долгая, подчас болезненная близость.

   Муж Сергей не давал ей отдыху, он хотел ей подарить океан страсти, хотел заставить её наслаждаться. Разве возможно наслаждение через силу? Но Сергей был очень требователен и к себе и к ней, превращая их совместное проживание в муку. В конец измученная Марго ушла от него. Ушла, но вовсе не за тем, чтобы найти себе кого-нибудь другого, более подходящего для этой роли. Она ушла, чтобы остаться одна. И всю свою жизнь посвятила борьбе за право никому не принадлежать, жить в прекрасном спокойном одиночестве, со своими мыслями, любимыми книгами, музыкой, фильмами, казавшимися ей намного интереснее любого, самого изысканной любовной интриги.

   Однажды Марго кто-то сказал, что ожидание близости для неё забавнее, чем сама близость, но это было неправдой. От романов она уставала, флирты не любила. Ей достаточно было обычной своей тонкой полуулыбки, чтобы смутить любого мужчину... Быть красивой — это не удовольствие, это — маета...

   Одна близкая подруга, одна единственная подруга, как-то осторожно намекнула ей, что такое отношение к существам противоположного пола не совсем нормально и может быть стоит обратиться к сексологу...

   Марго и обратилась бы, если бы хотела что-то в своей жизни изменить. Но ей не надо было ничего, кроме того, что у неё есть. Она была совершенно спокойна и счастлива. Она жила своей жизнью, создавала школу своей мечты, растила сына, учила детей... Умело обходила все острые углы в общении со сгорающими от страсти мужчинами. Если могла, направляла их любовную энергию в другое русло, созидающее. Они зачастую, забыв про всё, бросались помогать её школе, пока их любовный пыл не иссякал. А когда иссякал, не выдержав её холодного сопротивления и гордыни, на их месте оказывались другие... И им словно было несть числа. Иногда Марго это начинала пугать, она задумывалась, не ведет ли себя сама неподобающе-кокетливым образом? Нет, всё было как раз наоборот. Один её очередной воздыхатель сказал Марго однажды, что её притягательность — в царственной холодности, а все мужчины в душе и по натуре — завоеватели. "Значит, мне нужно просто стать доступной, чтобы ко мне один раз и навсегда все потеряли интерес?" — спросила она. "Вовсе нет... Нет неприступных крепостей, как нет неприступных женщин... Просто не родился ещё ваш завоеватель" — услышала ответ, показавшийся ей странным и невпопад.