Лишь одна Звезда

Я, Адриан Ингрид Элизабет, единственный и полновластный правитель Полари, сказал свое слово. Оно прозвучало в Эвергарде. Оно будет повторено для всякого, кто, подобно Айдену Альмера, пойдет путем обмана и интриг.

Тем лордам, кто остается верен своему долгу перед Короной, я повелеваю: явитесь в Фаунтерру лично, в кратчайший срок, с тем, чтобы клятвой засвидетельствовать свою полную и безоговорочную преданность мне, правящему императору Полари."

Отец выхаркнул несколько слов. Мать перевела:

— С Палатой Представителей покончено. Адриан — абсолютный монарх.

— Да, милорд. Великие Дома доживают свои дни.

Эрвин глубоко вздохнул.

— Кроме того, Адриан предугадал мои планы. Я хотел спровоцировать атаку на Первую Зиму — император выбрал более легкую цель. Я надеялся объединить против него Великие Дома — больше такой надежды нет. Все, кто труслив и хочет выжить любой ценой, теперь подожмут хвосты и прибегут к Адриану на поклон.

— Трусов большинство, — скрипнул Десмонд.

— Да, милорд. Адриан требует подчиниться силе, и его сила — больше нашей. Каждый день кто-то будет становиться на его сторону, и чем больше у него окажется союзников, тем меньше будут колебаться остальные. Полагаю, нам осталось около двух месяцев. К зиме все лорды Полари присягнут на верность всемогущему правителю. Мы останемся одни против целого мира.

Даже в тени было заметно, как побелело лицо герцогини. Отец выдохнул одну букву:

— И?..

— Милорд, в течение месяца мы должны сокрушить имперские войска и свергнуть Адриана. Хочу посоветоваться о том, как это сделать.

— Никак, — после паузы сказал лорд Десмонд.

— Нет, милорд. Я не приму такого ответа, — отрезал Эрвин. — Я буду говорить. Вы — слушайте и отвечайте. Мысль первая. Максимально быстрым маршем идем на Фаунтерру. Пробиваем насквозь Южный Путь, сметаем силы герцога Лабелина. Вторгаемся в Земли Короны прежде, чем Адриан сосредоточит силы. Его армия поделена на два крыла: восемь полков у Алексиса Смайла, семь — у Дейви. Против каждого крыла в отдельности мы имеем шансы на победу.

— Нет, — сказал отец.

— Вы правы, — сказал Эрвин. — Я сам предупредил Адриана. Он встретит нас соединенными силами, а не разрозненными. К тому же, благодаря рельсам, он может перебросить войско в Лабелин всего за неделю. Там он нас и встретит: пятнадцать искровых полков плюс четыре тысячи кавалерии, плюс пять тысяч рыцарей Лабелина, плюс пехота Южного Пути — тысяч сорок. Сокрушительный перевес — даже без Перстов Вильгельма.

— Да, — шепнул отец.

— Вторая идея. Вторгаемся в Южный Путь и идем на восток, к побережью. Захватываем порт Уиндли и весь флот, который там будет. Перебрасываем войско морем в тыл Адриану. Когда имперская пехота выступит на Север, настигаем на марше и бьем в спину.

— Нет.

— Конечно, нет, милорд. В Уиндли не базируется военный флот, лишь неповоротливые торговые галеоны. Нас перехватят у Веселых островов и потопят. Или Лабелин догадается попросту сжечь корабли прежде, чем мы их захватим.

Сестра следила за разговором, затаив дыхание, словно за рыцарским поединком. Шепнула едва слышно:

— Третья идея?..

— Есть и третья. Идем через Нортвуд и Шейланд. Договариваемся с Нортвудами... если не выйдет — сметаем их. Вступаем в Шейланд через Предлесье. Речным флотом перебрасываем войско к Дымной Дали и через нее — на юг, в Альмеру. Присоединяем вассалов герцога Айдена с их войсками — они должны быть очень злы на Адриана. Совокупными силами идем на Фаунтерру с запада. В то же время один или два наших батальона подступают к Лабелину и планомерно жгут города, чтобы выманить Адриана на север. Едва он покинет столицу, как получит неожиданный удар во фланг из Альмеры.

В этот раз отец задумался на какое-то время.

— Нет, — сказал он после паузы.

— Не хватит времени?

— Да.

— Две недели чтобы пройти Нортвуд, две недели вверх по Торрею на веслах, пять дней через Дымную Даль, и две недели в Альмере... Да, милорд. За это время Адриан возьмет Первую Зиму.

— Четыре, — сказала сестра. — Мы можем найти союзников. Надежда и Литленд, Южный Путь и Шиммери встанут, конечно, на сторону императора... Но нортвудцы и западники любят свободу, не отдадут ее без боя — даже Адриану. А рыцари Альмеры захотят отомстить за Аланис.

Отец проскрежетал:

— Нет.

— Согласен, милорд, — с горечью бросил Эрвин. — Никто не встанет на заведомо проигрышную сторону. Чтобы за нами пошли, мы должны доказать свою силу: выиграть хоть один бой против войск Адриана. А он не даст нам этого сделать. Он превосходит и числом, и скоростью, и мощью оружия.

— Да.

— И ждать в Первой Зиме, конечно, тоже нет смысла? Когда за нами придут, их будет столько, что не выстоят никакие стены.

— Да, — подтвердил лорд Десмонд.

— Что ж... благодарю за совет, милорд. Теперь я знаю, какими путями не стоит идти.

Он направился к выходу, Иона двинулась следом. Отец шепнул что-то, и мать перевела:

— Не сдавайся, Эрвин.

Сын обернулся со злой усмешкой на губах:

— А я и не думал.

* * *

— Хочешь спросить, что мы будем делать?

— Хочу, — сказала сестра. — Но боюсь обнаружить, что ты не знаешь ответа.

— Никогда не давай им почувствовать, будто ты чего-то не знаешь, или сомневаешься, или боишься. Не дай им понять, что ты — такой же человек...

— Чьи это слова?

— Отца. Не бери в голову. Просто воспоминание... — Эрвин подмигнул. — Что будем делать? Ну, для начала напишем письмо.

— Адриану?

— И ему тоже. Всем. Император обратился к лордам — мы последуем примеру. Мы предложим Адриану добровольно отречься от престола в пользу законного наследника, а всем, кто не желает склонять головы перед тираном, — встать на нашу сторону.

Он помедлил, размышляя.

— Но это должно быть особое письмо... Не ультиматум, не угроза, привычная Северу... Адриан апеллирует к страху, и у него это прекрасно получается. Значит, мы будем взывать к иным чувствам. К гордости, чести, справедливости, жажде свободы, благородству. Первая Зима привыкла говорить языком железа и огня... в этот раз будет иначе. Хочу, чтобы в нашем обращении звучал свет, надежда и вера. Пусть в нем читается избавление от страха, который посеял Адриан. Пусть это будет письмо с душой. Лучше всех его напишешь ты.

— Я?..

— Конечно, сестричка. Во мне слишком много политики, интриг, властолюбия — всей этой феодальной дряни... Мое письмо будет смердеть дешевым пафосом или манипуляцией, или тем и другим вместе. А я хочу, чтобы оно было искренним.

— Ты чернишь себя, братец. Я не слышу ни пафоса, ни дряни... — Сестра решительно кивнула. — Но, конечно, я напишу!

— Хочешь спросить, поможет ли это? — предположил Эрвин.

— Да.

— Нет. Самое лучшее обращение даст нам при удаче один Великий Дом из двенадцати. А при совсем невероятном везении — два. Чтобы получить больше союзников, потребуется громкая победа.

— И... и что мы будем делать?

Он покачал головой:

— Мы с отцом перебрали все разумные стратегии — как видишь, все они ведут к гибели. Значит, есть лишь один путь: действовать неразумно. Абсурдно, глупо. Как ни один опытный полководец, вроде нашего отца или Серебряного Лиса, ни за что не поступил бы!

Иона вдруг рассмеялась:

— Извини, милый братец, я уверена: вот это у тебя прекрасно получится!

— Укушу, — пригрозил Эрвин и попытался засмеяться в ответ.

В зимний сад, где секретничали брат и сестра, вбежала большая серая овчарка. С разгону прыгнула на Эрвина и обняла: поставив передние лапы ему на плечи, принялась горячо дышать в лицо. Длинный розовый язык норовил лизнуть герцога в нос, тот с переменным успехом уклонялся.

— Стрелец!.. Хороший!.. — растаяла Иона и принялась теребить густую шерсть на собачьей холке.

Эрвин ухватил пса за брыли и отодвинул на мало-мальски пристойное расстояние.

— Ну, друг мой, расскажи, не забыл ли ты уроки походной жизни? Не разучился ли выть? Поверь: если есть желание повыть, то сейчас — самое время!

Стрелец непонимающе склонил голову набок.

— Говори проще, — посоветовала Иона.

— Ррррав! — сказал Эрвин.

— Ав-вуууу! — с готовностью отозвался Стрелец.

— Милорд, вы нужны, — бесцеремонно заявил кайр Джемис, возникший следом за собакой. — Люди взволнованы известиями из столицы. Войско хочет видеть лорда.

— Объявите сбор офицеров. Я поговорю с ними.

— Кроме того, вас ищет кайр Роберт по поводу денег, кастелян — на счет поединков в гарнизоне, полковник Хортон имеет вопросы о снабжении временного лагеря, граф Лиллидей — о походе в долину Слепых Дев.

— Кто-то еще?

— Человек тридцать, милорд. Вам перечислить или список написать?..

* * *

Сегодня — только плохие новости. Если полночь осталась позади, но ты еще и не думал спать, — это еще сегодня или уже завтра? Как считается?

Эрвина оставили в покое глубокой ночью. Странная штука: весь день к нему шли с вопросами, и всегда — с неважными. Как наказывать участников дуэлей? В какой части долины разместить батальон горной стражи? Граф Шейланд дает всего пять тысяч эфесов, а не десять. Граф Лиллидей готовит свои войска для похода к Слепым Девам, но просит еще кавалерии. Полковнику Хортону не хватает транспорта для поставок фуража... И каждый проситель выглядел напряженно собранным, в словах каждого звучала скрытая тревога, каждый боялся задать главный вопрос: что будем делать, милорд? Знаете ли? Просто скажите, что знаете, как победить. Хоть намекните, что знаете!

Эрвин отвечал им. О неважном. Но твердо и спокойно, с привычной своей искристой иронией.

Что делать с дуэлянтами? Раздайте всему войску деревянные мечи. За три победы деревом — пять эфесов, почет и хвалебная ода. За одну победу железом — уютный каменный мешок и никаких шансов участвовать в походе.

Где разместить горную стражу? Тьма, в горах, конечно же! А именно, в тех, что между долиной Слепых Дев и Южным Путем. Если Уайт и Флеминг решат переметнуться, по дороге потеряют половину войска.

Граф недодал пять тысяч? Скотина... Ах, нельзя так о свояке? Ммм... половинчатые действия графа не отвечают грозному духу военного времени — лучше? Что ж, передайте ему в этой формулировке.

Лиллидею нужна кавалерия? Зачем? Штурмовать долину Дев и положить добрый батальон? Нет уж. Лиллидею нужны две роты — запереть долину, и полсотни катапульт — долбить с гор по лагерю изменников, пока те не осознают ошибочность своих политических взглядов.

Хортону не хватает транспорта? Телег, что ли?.. У городских купцов их полно. Потребуют денег? Платите. Нет, не монетой — размечтались! Векселями Дома Ориджин, чем же еще! Нет, не грабеж, а редкий шанс заработать! Когда герцог Эрвин-Победитель возьмет Фаунтерру, его векселя станут дороже золота!

Когда я возьму Фаунтерру... когда мы выступим ... сейчас-то хаос, но в походе станет проще... кайры дерутся, поскольку дуреют со скуки, но после первой настоящей битвы... Эрвин говорил так, будто решению подлежат лишь текущие, сиюминутные вопросы, а в перспективе — все ясно. Войско выступит из Первой Зимы, и дальше все пойдет своим чередом, в полном согласии с задумкой герцога. Ни с кем, кроме отца и сестры, Эрвин не обсуждал свои планы... и все верили, что план имеется. Люди уходили от него твердыми шагами, полные уверенности. Собственно, за этим и являлись. Не за телегами и кавалерией — за верой в успех. Лорд Ориджин знает, как победить. На то и Ориджин!

И лорд говорил очередному посетителю:

— Все ясно, вопросов больше нет? Тогда ступайте. Через три дня выдвигаемся. Мирная жизнь — сущий кошмар! Скорей бы уже война!

Человек принимал за чистую монету и уходил с довольной миной на лице...

Последней пришла мать — далеко за полночь. На ней запас уверенности исчерпался. Герцогиня стала рассказывать о новом театре, о концертах, которые устроит ко дню Сошествия, о благотворительности. Сейчас это не волновало никого, и леди София Джессика страдала. Ей необходимо было, чтобы ее выслушали. Эрвин честно слушал. Но вдруг на полуслове мать сорвалась:

— Бедняжка Аланис... я пытаюсь не думать, и не выходит. Ведь это так ужасно! Ни стены, ни войска больше не дают защиты. В любой миг смерть может свалиться прямо с неба...

— Миледи, — процедил Эрвин, — не нужно! Вы жалеете Аланис? Я тоже, пусть и не любил ее. Хотите услышать, что с Ионой не случится такого же? Не случится, клянусь. Как я этого добьюсь? Не знаю. Как быть с тысячами искровиков Адриана? Не знаю! Что противопоставить Перстам Вильгельма? Тьма сожри, не знаю! Как только придумаю способ разбить сильнейшую армию всех времен, сразу скажу вам! А пока, прошу, давайте о театре.

На какой-то миг показалось, что герцогиня заплачет. Леди Дома Ориджин льет слезы в присутствии мужчины — это было бы чем-то вроде снега в июле. Но чуда не случилось. Леди София Джессика глубоко вздохнула, моргнула несколько раз и сказала:

— Ах, да, прости, я сбилась... О чем я говорила?

— Вы хотите поставить балладу о Терезе...

— Нет, о Семи Кораблях! Как можно быть таким невнимательным? Чем только забита твоя голова?.. Придется мне повторить с самого начала! Я поняла, что хочу увидеть в нашем театре полноценную трагедию. Комедия — это не искусство, а забавка для черни. Ведь ты согласен со мною?

Эрвин улыбнулся:

— Я люблю вас, мама.

— А я не стану любить ребенка, равнодушного к искусству! Так вот, для успеха трагедии нужно...

Когда она ушла, Эрвин тщетно попытался уснуть. Покрутился в постели, чувствуя то жар, то холод. Закрыл глаза, открыл, закрыл. Полежал носом в подушку. Встал, зажег свечу, налил орджа. Уселся на подоконник, принялся пить, глядя в окно.

Двор полон ночи: несколько пятен света ложатся на входы, а громады построек растворяются в темени. Их не различаешь глазом, но чувствуешь. Тесная темнота: протяни руку — упрешься в камень. Ощущение склепа... оно же — ощущение покоя. Нет разницы, если разобраться. Смерть и есть покой.

Звучат шаги во дворе — одинокие, потому очень гулкие. Фыркает конь, со стуком засова отворяется дверь. Поскрипывает ветряк искровой машины. Любой звук в стенах замка — даже упавшая капля воды — отчетлив и звонок, исполнен значимости. А за стеной лает собака — далекая, будто за горами. Как ни надрывается, все равно едва слышна. Тяв... тяв...

— Первая южная, — раздается голос караульного, и другие тут же откликаются:

— Вторая южная... Надвратная... Склады... Арсенал... Первая восточная...

Перекличка часовых — каждые полчаса. Любая ночь Первой Зимы размечена этими звуками. Северная колыбельная. Из детских лет Эрвин не мог вспомнить случая, чтобы мать пела у его кроватки, зато хорошо помнил, как учился угадывать время по голосам часовых: около полуночи они звонки, ближе к рассвету — тягучи, будто эль... Первые месяцы в столице Эрвин не мог спать без этих звуков, тишина казалась слишком тревожной.

— Вторая восточная... Казармы... Озерная...

Небо безоблачно. Светит Звезда, одинокая, как вечность. "Есть лишь одна Звезда", — так говорила Аланис Альмера, имея в виду себя саму. Звезда сгорела заживо. Тонкий янмэйский каламбур... И шутовской колпак на голове убитого герцога — еще одна милая шуточка. У императора теперь два шута: живой и мертвый. Мертвый забавнее.