Большая прогулка. Часть 3. Дом Генриха Четвертого

Это было слишком! Рауль сделал движение, чтобы забрать рисунок у Люка, но художник поднес портрет к зеркалу — так, по его словам, отец учил его в детстве определять, не перекосился ли портрет. Зеркало отразило все недостатки Луизиной пастели. Теперь портрет стал казаться Раулю отвратительным. Увы, у бедной Луизы правая щека была перекошена.

-Я сам рисовал дружеские шаржи, но не думаю, что мадемуазель хотела нарисовать карикатуру. Тут и технические ошибки. Пастельные портреты рисуют на специальной бумаге, и потом хранят в рамке под стеклом.

-Мы этого не знали, — вздохнул Рауль, — Значит, по-вашему, это очень плохая работа?

-Как вам сказать.... Это дамский рисунок. И всего лишь. То, что я вам сейчас сказал, самой мадемуазель я преподнес бы в более мягкой форме.... Девушка, видно, очень старалась. И хотела сделать вам приятное. Смотрите, какие ресницы нарисовала! Как у куклы! У нее они на самом деле такие длинные?

-Да, у нее длинные ресницы.

-Впрочем, многие дамы при Дворе рисуют гораздо хуже, — сжалился Люк.

Конечно, в другой ситуации Люк не обратил бы внимание Рауля на такие явные недостатки, но цели своей он добился. Портрет перестал быть иконой. Кумир был повержен. Может быть, со стороны Люка это было и жестоко, но Бражелон при нем держался молодцом, даже заставил себя усмехнуться. И.... портрет Луизы постигла та же участь, что и ее записку к де Гишу.

Но сжигать изображение любимой девушки вдвойне мучительно! Правда, на этот раз наш герой сдержал слезы — Люк стоял рядом. И при Люке он улыбался. Через силу, но улыбался.

-Не имел ли я несчастье обидеть вас, виконт? — мягко спросил Люк, пораженный улыбкой на устах его нового знакомого и отчаянием в глазах, — Но я только высказал свое мнение.

-Мнение профессионала, — склонил голову виконт, не выпуская из рук пылающую бумагу, хотя пламя почти коснулось его пальцев.

Люк фукнул изо всех сил, задув пламя. "Бедняга, — подумал Люк, — Он сам готов заживо сгореть с этой картинкой!"

-Вот что, господин Люк! — сказал Бражелон, встряхнувшись, — Вы можете сделать копию того, королевского портрета? У меня на чердаке есть старая картина, натюрморт какой-то. Холст точно такого формата.

-Вы что, по квартире де Сент-Эньяна с линейкой ходили? — съязвил Люк.

-Нет. Но на глазомер не жалуюсь. Как и на зрительную память. Так сделаете? Оливен принесет холст. Я распоряжусь?

-Нет! — отрезал Люк, — Я не так хорошо помню лицо м-ль де Лавальер!

Не ждите! Вам ни к чему это!

-Кто говорит о Лавальер? — сузил глаза Бражелон, — Вот эта девчурка, Роза, невеста моего слуги. Напишите ее точь в точь как... как...

Л-л-авальер на королевском портрете. Сможете?

-Вам это доставит удовольствие?

-Да. Пусть это будет мой свадебный подарок Оливену и Розе. Я заплачу, сколько скажете.

"Ага! И твой новый вызов королю Людовику и фаворитке! А меня чтоб за такой портрет повесили! И твоего Оливена за компанию. Но в Алжире король меня не достанет, а слуга виконта не так глуп, чтобы болтать о том, что будет существовать точная компания портрета фаворитки, принадлежащая простолюдину Оливену и изображающая цветочницу Розу, дитя Парижа".

-Я готов, — сказал Люк, — У меня, кстати, все необходимое с собой.

-Отлично. А теперь — прошу к столу!

х х х

Два часа спустя Рауль с бархатной полумаской на лице, закутанный в свой длинный черный плащ, поправил серенький кафтанчик Люка, прицепил шпагу, засунул за пояс пистолет, взял уже знакомый нам крюк с веревкой — пиратскую кошку, которым некогда пользовался сам добрый король Генрих. Он велел Оливену раскрыть окно на лестничной площадке, так как через главный вход он идти не собирался, помня о слежке за его квартирой.

Почему наш изящный аристократ надел старый кафтанчик бедного художника? Как ни искал Оливен что-нибудь незаметное из одежды своего господина, все кафтанчики, камзолы, колеты нашего героя были хорошо известны при Дворе. В одном он был на свадьбе принцессы Генриетты, в другом его видел весь Кале, в третьем примелькался в Фонтенбло. Ему подражали, новички Двора копировали фасоны его изящных кафтанчиков, а если раньше это льстило виконту, теперь привели в отчаяние. Даже черный бархатный камзол надеть было небезопасно — в нем его видело слишком много народу — и в Люксембургском дворце, и в Сен-Дени, и у Бофора. "Неужели никакого старья не осталось?" — взвыл виконт. А Оливен ответил: "Старья не держим, монашенкам отдаем для бедняков". Тогда Люк предложил: "Если вы не побрезгуете, мы с вами одного роста, виконт..." "То, что надо! Ночью все кошки серы!" — обрадовался Бражелон и надел серенький фрондерский кафтанчик Люка Куртуа.

Все вышли на лестницу. Люк и Оливен скрестили руки стульчиком. Рауль ловко взобрался, пролез в узкое окошко и спрыгнул во двор.

-Но куда же вы идете, господин Рауль? — спросил Оливен, уцепившись за окошко.

-Дело чести, Оливен! — ответил Рауль, надвинул шляпу на самые глаза и исчез в ночи.

-А мы будем пировать и работать, — сказал Люк, — А ты сейчас надевай любой из костюмов твоего господина, чтобы ни одна душа не знала, что виконта нет дома. Издалека могут за него принять — ночью все кошки серы!

109