Легенда о вольном купце

— В чем суть этого стиля?

На этот раз мне удалось отбить его лезвие своим клинком, не роняя оружие. Уже успех, для человека, который за тридцать лет меч видел только в виде дюралевой тупой полосы в магазине сувениров.

— Древняя шутка. Считается, что тигры вымирают, их скоро не останется в природе. Поэтому у меня на родине есть специальная книга, куда заносят название и описание исчезающих видов.

— Странная традиция, — удивился он. В этот раз удар пришелся прямо по голове, я просто пригнулся, подняв над собой меч на всякий случай.

— Какая есть, — выдохнул я, закусив губу. Хоть бы спортом иногда занимался на этой своей мифической 'родине'... — А поэтому, раз говорят, что амурский тигр исчезает, то стиль звучит похожим образом. В начале драки я исчезаю.

Саррус расхохотался. Затем остановился, давая мне передышку и спросил:

— Разве это не в ущерб для чести?

— Объяснение шуток — ущерб для чести, — ворчливо пояснил я. — Но, раз юмор из другого мира, то в виде исключения можно.

Он гонял меня еще часа полтора, пока я не ощутил, что сердце отказывается сидеть в груди и рвется наружу, легкие отказываются нормально дышать, а руки болят, словно я разгрузил несколько грузовиков с кирпичами в одиночку. Лишь тогда Анатоль пощадил меня и отправил обратно в дом, сетуя, что бойца из меня сегодня не выйдет. Я был уверен, что не выйдет и спустя месяц подобных тренировок, но тактично промолчал.

В выражении лица йрвая промелькнуло сочувствие, когда я прошел мимо него и повалился на кровать. Дежавю, однако. Один плюс — никто не хлестал меня кнутом по спине, хотя взамен я получил несколько довольно болезненных порезов от наемника. Смешно — вроде бы предполагалось, что он не даст вредить этому самому телу, видимо, я ошибся в толковании слова 'телохранитель'.

— Больно?

— Терпимо, — простонал я. — Вроде бы понимаешь, что занимаешься чем-то важным и нужным, но, сколько данное занятие приносит дискомфорта, ты себе не представляешь.

— Анатоль говорил мне, что собирается тебя немного натаскать. И натаскал, — кивнул йрвай.

— Такое чувство, что меня таскали, в основном, мордой по булыжникам мостовой.

Локстед помусолил в руках обрывок газеты. Нервный он какой-то, вот уже и газеты рвать начал...

— Я послал курьера к Эдмонту.

— На какие шиши? — осведомился я.

— На твои, уж прости.

Кажется, мне срочно нужно порвать какую-то газету.

— Да иди ты в задницу! У нас денег не то чтобы вагон, чучело ты мохнатое, — взвился я скорее мысленно, потому что во время произнесения тирады продолжал обессиленно лежать на кровати.

— Погоди, — поднял он ладонь. — Я подумал, что у нас нет выбора, а профессор может быть опять занят. Не желаю ждать, чтобы меня снова окатили алкоголем.

— Зачем впутывать сюда его?

— Потому что он — единственный, кто может предоставить нам доступ к архивам Академии. Или, в крайнем случае, посмотреть сам, о чем честно написал в письме.

— Мысли о твоем отношении к деньгам и твоей способности рационально мыслить заводят меня в тупик, — сообщил я, обнаружив в себе способность сесть и неудержимую жажду помыться. — Поэтому я сейчас приму ванну, постараюсь разобраться, хочу ли я бросаться в тебя сапогами или нет, а потом буду спать до завтрашнего дня.

— Можешь бросать, — усмехнулся йрвай. — Все равно с меткостью у тебя проблемы еще большие, чем с фехтованием.

На следующее утро, наскоро плеснув водой в лицо и лишь изобразив прочие гигиенические процедуры, я спустился вниз, где, помимо утренних завсегдатаев постоялого двора 'Луи', обнаружил и свою команду в количестве двух лиц. То есть, в полном составе.

— Смотри, кто проснулся, — кивнул на меня Локстед, смешно мотнув ушами. — Такое чувство, что спать — величайшая магия Телмьюна. Во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то мог проспать четырнадцать часов подряд.

— Может, у тебя начались провалы в памяти? — любезно предположил я. Новая рубашка пахла цветочным ароматом, тело почти пришло в порядок после вчерашней пытки, в общем, жизнь была хороша. — Я так и не спросил вчера, как мои успехи в фехтовании?

Саррус философски пожал плечами:

— Еще несколько уроков, и я, пожалуй, разрешу тебе носить на поясе охотничий нож.

— Шутки шутками, а потехе — час. Курьер пришел?

— Еще вчера, никто тебя не стал будить.

— Ну-у? — протяжно завыл я.

— Эдмонт Алакез сообщает, что запрос в Архив не нужен. Он и так помнит, что группа его дочери состояла из пяти человек, и даже перечислил их имена в ответном письме.

— Отлично, — пробормотал я. — Все интереснее...

— С отдельной группой проще работать, — заметил Анатоль.

— Ты тоже думаешь, что все пятеро погибли там?

— Это очевидно, если мы внезапно не получим опровержение.

— Не знаю, — беспомощно сказал я. — Все же у меня до сих пор есть сомнения. Следы лошадей... одна лошадь ведь точно убежала.

— Она могла убежать и сама, — возразил саррус. — Даже самый опытный следопыт не скажет тебе, была ли на спине подкованной лошади весом в тысячу фунтов хрупкая девушка весом в сто.

— А тогда ты, помнится, говорил что-то другое... неважно. Пройдемся по адресам?

— Прогулка может занять больше, чем один день, — проворчал Локстед. — Я смотрел карту, две семьи живут в пригородах на разных концах Телмьюна.

— Тогда распряжем коней и поедем верхом, по улицам для конного движения.

— Кони уже давно распряжены, — фыркнул саррус. — Мастер Шнапс, да будет мне позволено это скромное замечание, коней оставлять под седлом или упряжью не стоит ни в коем случае.

— Век живи, век учись, — развел руками я. Хотя и знал, только забыл. Нет, это не отговорка, честно. В общем, думайте, что хотите...

Локстед предложил:

— Разделимся, чтобы было быстрее. Я сейчас перепишу список еще дважды, мы с Анатолем возьмем на себя по две семьи, на твою долю, Рихард, остается одна.

— Ну, спасибо за заботу. Там не оборотни живут, иначе чего ты вдруг такой добрый стал?

— Хуже, — скривился он. — Фамилия Луккеш-Верштайн тебе ни о чем не говорит?

— О сломанном языке разве что.

— Глава семейства, отец указанного здесь Данрика Луккеш-Верштайна, мало того что граф, так еще и двоюродный брат церемониймейстера императорского дворца.

— Переводя на обычный язык, птица не нашего полета, — воздохнул я. — Ничего, справлюсь. Языком я фехтую гораздо лучше, чем сталью.

Мы договорились, что, кто бы ни управился раньше, пусть ждет остальных в забегаловке с гордым названием 'Слезы наглеца'. О каком именно наглеце говорилось, даже саррус, что был наиболее осведомлен обо всех подробностях столичной жизни, не знал. Зато это место находилось почти в центре Телмьюна, недалеко от обширного городского рынка. Вещевые рынки моего мира не могли сравниться с местным колоссом купеческого дела, надувательства и карманного воровства — без крепкой сумки с хорошими замками, желательно, защищенной заклинаниями, туда не ходили.

Я оседлал Полушку и поехал через город, выбирая самые широкие улицы, заполненные всадниками и экипажами. В любой другой улочке было не протолкнуться от народу, да и оштрафовать вполне могли. Моя неспешность, возможно, как-то вредила делу, но я до сих пор не уверен, а потом и корить себя не стал, когда добрался до резиденции Верштайнов всего лишь за полтора часа.

Первое, что привлекло мое внимание — соломенная крыша. Нет, серьезно. Если бы речь шла про обычный дом, я бы не удивился — мало ли какими особенностями обрастают столичная знать? Может, так мода велела, дама крайне экзальтированная. Но через черные кованые прутья забора я наблюдал каменный замок, вернее, то, что принято у нас называть замком. Я где-то вычитал: замок должен обноситься крепостной стеной, иначе его суть, как защитного сооружения, утрачена. В общем, передо мной на зеленой лужайке раскинулось поместье в форме замка, сложенное из грубых глыб темно-серого камня, увенчанное соломенной крышей.

Я не смог сдержать улыбку и поехал вдоль забора. Вид частично заслоняли неизвестные хвойные деревья, красиво высаженные вдоль ограды, так что я не мог так сразу определить, где вход в усадьбу. Территория у Луккеш-Верштейнов обширная, в четверть от Императорского парка, поэтому до ворот я добрался только спустя десять минут — они находились на севере, в самой дальней от меня точке.

Меня хмуро поприветствовал стражник в простом кожаном доспехе и с копьем. Я указал цель своего визита, после чего месье удалился в будку и совершенно неожиданно начал оттуда орать, как сумасшедший. Я подал коня вперед и с любопытством посмотрел, чем же он занимается. Парень держал в рукавице обычную металлическую банку, вроде консервной, а от нее вверх тянулся металлический же провод. Забавно. Я думал, это старое развлечение уже забыто, а оно здесь применяется в качестве вполне серьезного атрибута.

Вторую такую же банку он приложил к уху, выслушал ответ и кивнул мне. Правильно. Нечего надеться на швейцара. Я соскочил на землю, привязал лошадь к поперечной доске на ограде и открыл тяжелую калитку, пройдя внутрь. Кроме того, что я успел рассмотреть архитектурное издевательство со всех сторон и заранее смириться с чудаковатым нравом владельца (до сих пор имею глупость предполагать, что хорошо разбираюсь в людях), мне пришлось внимательно смотреть под ноги — едва не испортил сапог, да и ногу заодно торчащим гвоздем. Присев, я понял, что меня напрягло: гвоздь был круглым.

Само по себе, не такое уж потрясение для того, кто большую часть жизни имел дело только с круглыми гвоздями, однако в мире Кихча до сих пор я видел только квадратные. Может ли кто-то продавать инструменты и прочую утварь из моего мира? Да легко, если дело, конечно, не ограничивается одними гвоздями.

Суровость замка несколько оттенялась соломенной крышей и небольшой дверцей, которая выглядела карликовой. Приглядевшись, можно было вернуть все на свои места — обычная непропорциональность. Как-то подсознательно ожидаешь увидеть широкую двустворчатую дверь, которую в случае штурма можно заложить дубовым бревном размером со среднее дерево. Здесь — ничего такого, разве что вход добросовестно укреплен железными пластинами.

Я потянул за веревку, беззастенчиво свисавшую на пределе моей досягаемости. Из глубины глухо донеслось дребезжание дверного звонка, затем послышались неторопливые, полные достоинства шаги. Дверь мне открыл, судя по богато украшенной одежде, сам хозяин поместья. Вообще-то, это был обычный халат, но вы бы видели охотничьи сцены на отворотах! Такое впечатление, что деталь домашнего туалета была подарена в свое время графу Луккеш-Верштайну самим императором, текущим или его предшественником. Вполне вероятный вариант, учитывая лицо, изрезанное глубокими морщинами и красиво уложенные длинные седые волосы.

Граф с любопытством рассматривал меня, я вежливо наклонил голову:

— Мастер Рихард Шнапс, вольный купец. Имею к вам безотлагательное дело, касающееся вашего сына.

Доброжелательное выражение на лице мужчины тут же сменилось подозрением:

— Пемброк Луккеш-Верштайн, граф Мохамаутский. Уж не пришли ли вы меня шантажировать, сударь?

— Ни в коем случае. Видите ли, я веду частное расследование, касающееся пропажи нескольких студентов Академии. В их числе был и Данрик, поэтому мои люди точно так же со всем почтением опрашивают семьи упомянутых молодых людей.

Говоря это, я и сам сообразил, что все пропавшие — люди, исключая Великого Магистра. Мог ли иметь место какой-то расовый предрассудок главаря полумифической Организации? Еще один вопрос. Как будто их было мало.

— А-а... — протянул он, — извините. Вы же понимаете, что существуют желающие воспользоваться как моими связями, так и богатствами. Которых — смешно признаться — у меня как раз и нет. Заходите, мастер Рихард.

— Спасибо, граф, — учтиво сказал я. — Это как-то связано с вашей, простите, странной кровлей?

Верштайн усмехнулся — вопрос явно ожидаемый.

— Нет, просто мой хороший друг, коллегиальный маг Дольен, знает неплохое заклинание для утепления и водонепроницаемости крыши. Есть лишь одно условие — крыша должна быть сделана из травы или листьев. Боюсь, как бы я не предлагал данное новшество, мало кто из знатных людей решится на подобное безобразие.

— Насколько я знаю Телмьюн, никто. Вернемся к Данрику, если позволите.

— Да-да, — рассеянно отозвался он. — Присаживайтесь, но мне вас нечем порадовать. То есть, я бы знал, где ошивается мой сын, если бы видел его чаще шести-семи раз в год.

— Вы находитесь в ссоре? — с недоумением спросил я.

— Можно и так сказать... к сожалению, мы не сошлись в интересах лет пять назад. Я хотел отправить его в одну из факторий Объединения Механиков, там как раз в то время открылась небольшая учебная семинария, но Дан уперся, как одержимый.

— Понимаю. У меня, к сожалению, пока еще нет детей, однако проблема отцов и детей известна не понаслышке.

— Правда? Понимаете, я, конечно, знаю о ситуации. Я поместил в полиции объявление о том, что пропал мой сын... но, по правде говоря, я почти не испытываю к нему родственных чувств. Мать любила его, но и ее он сторонился.

Тяжелый взгляд графа говорил о том, что свою жену он обсуждать сейчас не намерен. Я потер подбородок, задумчиво произнес:

— При вашей приверженности к технике, почему вы так огорчились, когда сын захотел стать магом? Вы ведь и сами не сторонитесь некоторых полезных в хозяйстве вещей магического происхождения.

— Дело принципа, хотя большинство механизмов в моем доме с магией не связано никак вообще. Я человек жесткий, хоть и не злой, а потомок пошел в меня. Коль заупрямился — легче голову сложить, чем переубедить его в чем-то. Поссорились, накричали друг на друга — все как у обычных людей. Варанг может быть доволен, я активно провожу в жизнь его указ о приближении образа жизни простых людей к уровню проживания знати, хоть и не совсем в тех пунктах, о которых говорится в законе.

— Интересно, — пробормотал я. Насколько подобный закон может вызвать недовольства? Мои знания пестрят пробелами о политической ситуации в Грайруве, однако делать выводы, опираясь на чужие знания, я вполне могу. Для помощи сгодится тот же профессор, как существо аполитичное и способное к логическому анализу. Но позже.

— Хотите чаю? — прервал затянувшуюся паузу Пемброк. Я кивнул:

— Если не сложно.

Осторожно прихлебывая горячий ароматный напиток, я пытался сложить два и два. Граф оказался вполне приятным в общении человеком, но демонстративное пренебрежение собственным сыном могло говорить лишь об одном — либо его потомки не наследуют титул и активы аристократа, либо у него есть на примете кто-то другой, не обязательно рожденный в законном браке.

А поэтому и надеяться на помощь, составление психологического портрета и прочие мелочи было бессмысленно.

— Скажите, Рихард, у вас есть хоть какая-то информация? — спросил он. — Косвенная, возможно, догадки?

— Боюсь, догадки у меня самые худшие, — мрачно сказал я. — Но, чтобы их подтвердить или опровергнуть, мне нужно потратить огромное количество времени на поиск и размышления. Я не являюсь, как вы понимаете, профессиональным следователем.