Время выбора

И вот теперь, сидя у костра (все-таки в конце листопада под Киевом уже прохладно) и ожидая, когда разделают и приготовят добычу, князь вспоминал события предыдущей недели. Великий Совет, как его назвали, длился три дня, и закончился так, как он задумывался. Но все оказалось много сложней, чем хотелось. Владимир с самого начала определил задачей будущего совета, объединение Руси, и с необходимостью этого все, в общем-то, были согласны. Другое дело, что это объединение князь и посланцы княжеств видели по-разному. То есть в княжествах понимали, что внешнюю угрозу можно отражать только совместными действиями, и что свободная торговля внутри такого объединения всем принесет только пользу. Так что идея создания военно-торгового союза под рукой Великого князя была бы принята безоговорочно, но такие союзы, при всех их привлекательности всегда были недолговечны. Рано или поздно кто-то начинал чувствовать себя ущемленным, кто-то, наоборот, пытался стать выше других, и они распадались под напором внутренних противоречий.

Зная, к чему в будущем приведет дробление на удельные княжества, Владимир жестко потребовал от участников Совета приговорить именем Вече четырех княжеств нечто совсем для них неожиданное. А именно грамоту о создании царства:

"Собравшиеся на Большой Совет у князя Владимира Святославича выборные Вече княжеств Киевского, Новгородского, Полоцкого и Древлянского приговорили, что быть отныне не четырем княжествам, но единой и неделимой державе — Царству Русскому. Приговоренное ныне нерушимо, всякий покусившийся на это становится врагом Руси, и лишается всех титулов, состояния и прав.

Престолу державному быть в граде Киеве, и быть на том престоле Царю Русскому Владимиру Святославичу из рода Рюрика и наследникам его".

Такое предложение по душе пришлось только древлянам. До этого все шло к тому, что Киев просто поглотит древлянское княжество, а тут княжество сохранялось наравне с другими, и кроме того царем становился потомок легендарного древлянина. Киевляне с полочанами больше молчали, обдумывая сказанное. Поляки под стенами еще не забылись, и выходило так, что объединяться надо, хотя бы и на таких условиях. Зато новгородцы развернулись во всю ширь вольной вечевой души. Много было сказано того, что лучше бы и не говорить. Но всему бывает конец, упрекам и обвинениям в обмане тоже. Два дня потом Владимир рассказывал, разъяснял, доказывал, временами грозил. Но удалось-таки всех убедить. Волхвы опять же сильно помогли. По вечерам убеждением занимались они, используя авторитет жреческого сословия.

Воспоминания прервал Добрыня. — Ну что разогнал грусть-тоску? — спросил он, усаживаясь рядом, — каковы собачки, а? Даже третью пускать не пришлось, а ведь по одной зверюга этот так прошелся, я подумал, что и не встанет. И ведь как их мотал, а не отпустили!

— Да, и об дерево потереться у него не получилось. Но силен зверь, шкуру я ему едва проткнул, и дальше меч трудно шел.

— Пудов, пожалуй, на десять потянет. Голову бережливо отделили, отдадим чучельнику и на стенку в Золотой палате повесим. Такую не стыдно людям показать.

На некоторое время разговор прервался, и оба принялись за шашлык из шеи того, о ком только что шла речь. Как-то под Полоцком, когда ждали Мешко, Владимир поведал кухарям рецепт этой снеди, и теперь редко на каком подворье его, время от времени, не готовили, справедливо предпочитая обычному мясу на углях. Покончив с мясом, Добрыня отхлебнул из фляжки, и передал ее сотрапезнику.

— Давно уже думал тебя спросить, да ты все занят был, мешать не хотелось. Что тебе вздумалось царство учинять? И Великим князем можно было Русь объединить. Люди же думать будут, что тебе княжеской власти было мало и большего захотелось, а соседи нас царством и вовсе не признают.

— Не хитри, дядька, — рассмеялся Владимир, — небось все еще опасаешься, что это, как ты тогда сказал, от духа приблудного, и что он мной командует?

— Ну, не то что бы опасаюсь, а так просто, бывают иногда такие мысли. Да и все равно, ему-то, зачем это может быть нужно?

— Самую малость ты, дядька, прав. От него это, только никто мной не командует, просто по знаниям моим теперешним получается, что по-другому нельзя. К примеру, живут люди в веси, и чувствуют себя жителями именно этой веси, а не соседней, пусть там и друзья их живут и родичи. То же и с княжествами, киевлянин к новгородцу по другому относится, нежели как к киевлянину, хотя все мы русичи. Нужно, что бы каждый русич почувствовал себя частицей единого целого Царства Русского. Тогда и раздоров промеж княжеств не будет, и всякая беда, что в одном конце державы приключилась, общей бедой станет для людей. Вдруг, конечно, все не получится, годы и годы на это нужно, но начинать надо сейчас. Убеждать делом, словом, а кого и силой. А что до соседей, признавать нас царством, или нет, то их забота. Главное, что бы мы сами себя признали.

Так что, дел у нас через край. Как реки станут поеду по княжествам, погляжу, кто чем дышит. С боярами буду говорить, с купцами, со всеми, в общем. Пускай кто хочет скажет, чего бы он от царя ждал, а там подумаем. Вот еще нужно Ирынея с Ролло из Польши дождаться, должны уж скоро вернуться.

— Думаешь, не уйдут тишком к себе? Делиться-то ой как им не захочется.

— Ну, что ж, уйдут, и уйдут, только жалко будет, коли так случится. Не доли жалко, а то, что получится так, что ошибся я. Хотелось бы мне их в союзниках иметь, а иначе придется других искать, а не вдруг и найдешь. Ну да, поживем — увидим, а я тебя что хотел спросить, у вас с боярыней Веселиной так просто, или вы о семье думаете? Ты не обижайся, в твои дела лезть не хочу, просто мы как-то с Зорецом перемолвились, и обоим подумалось, что если тебе с ней честным пирком да за свадебку? А то и неловко даже, набольший воевода, как мальчишка по вечерам к зазнобе бегает.

— Боязно мне, Владимир, привык один, да и годы мои уже не те, что бы на молоденькой женится.

— Какие твои годы! Да и она поди не дева юная, вдова, и моложе тебя всего на десять лет, или одиннадцать? Невелика разница. А то славно бы получилось! Детишки опять же, утешение будет в старости, и роду продолжение, — Владимир замолчал, прислушиваясь, — это что и впрямь от шатров женские голоса? Твои парни холопок что ли на охоту прихватили?

— Ну, так вестимо, дело молодое, как же без этого? Да и тебе, после битвы с кабаном, это бы не помешало.

— Нет, — князь потянулся, и стал подниматься, — не до того мне, устал сегодня что-то, хлебну напоследок из твоей фляжки , да спать пойду. Скажи всем только, что бы не сильно шумели, и долго не загуливались, завтра вставать рано.

Наутро, охотники проснулись не сказать, что бы очень уж рано, впрочем, никто никого и не торопил. Неспешно поснедали, свернули лагерь и к обеду вернулись в Киев. Встряхнувшись на охоте, Владимир с прежней энергией приступил к делам.

— После обеденной трапезы он призвал к себе Елеца и Николая. Последнему предстояло путешествие в Магдебург ко двору императора Оттона II в качестве посла. Выбор молодого человека для такого ответственного дела был не случаен. Во время своего наместничества боярин показал недюжинную хватку в делах, безусловную преданность и личную храбрость. Кроме того он был убежденным христианином, что обеспечивало ему благосклонное отношение императора и придворных. После взаимных приветствий все расселись за столом.

— Думаю я, что ты, Николай, в последнее время немного заскучал, — начал разговор князь, а теперь уже царь, — да и обиду на меня, полагаю, имеешь. Не спорь, я бы и сам обиделся коли бы мне после такого наместничества, кое было у тебя, никакого нового дела не дали. Просто, покуда царство наше возглашено не было, о том деле, что тебе надлежит исполнить, говорить было рано. А сейчас время подошло, и будет тебе поручение от меня великое. Ты пойдешь к Оттону моим великим послом. Дела предстоят тебе там разные, и от того, как ты их сделаешь, многое в будущем зависеть будет. От меня ты получишь верительное письмо к императору о твоем посольстве, список с грамоты о возглашении Царства Русского и мою жалобу на польского князя. Он, небось уже в Магдебурге за свой разгром винится, а заодно и меня всячески поносит

— А если не захочет он со мной говорить, и царством нас признавать откажется?

— Признает он нас царством или нет , нам и вовсе все равно. Царь я, или Великий князь по его разумению , а четыре русских княжества под моей рукой это сила, с которой ему придется считаться. В грамотах, которые я тебе дам, будет сказано, что моим именем ты сможешь подписывать уговоры, как по купеческим делам, так и по делам государственным и военным. Не любые, конечно, но многие. Переговоры все одно будут, и ты уж в них охулки на руку не положи. Народ там кичливый, поэтому у тебя будет еще и моя грамота о том, что твое боярское достоинство соответствует их графскому, и твой благородный предок упоминается в договоре князя Олега с ромейским императором. Я так думаю, что император тебе аудиенцию даст, а дальше прикажет все переговоры с тобой вести своему канцлеру, Пьетро де Павиа. Так вот либо сам де Павиа, а скорее всего кто-нибудь из его клевретов, захотят с тобой задружиться. Ты тому не противься, но веди себя так, что бы было видно, что ты человек гордый, абы с кем водится не будешь, но хорошему человеку всегда рад. Пробыть там тебе придется не меньше чем полгода, и за это время нужно тебе стать своим при их дворе. Не совсем конечно своим, но, что бы и чужаком тебя не считали. Что и как делать увидишь на месте, но у канцлера о твоем посольстве должны остаться самые добрые воспоминания. Серебра у тебя будет достаточно, что бы жить, как надлежит моему послу, отберем в казне диковин разных для подарков. Императору само собой, ну и другим тоже, сам там решишь кому чего. И еще, прямо не спрашивай, но постарайся разузнать захочет ли Оттон лично со мной встретится. Если да, то сразу шли гонца ко мне. Будем думать где и как.

— Понял, государь. Возможно ли мне будет, если кто меня унизит, вызвать обидчика на поединок?

— Возможно, но для этого тебе следует будет испросить разрешение на вызов у императора. Ты на его земле без разрешения никого убивать не должен. Это им как обида может быть понято.

— С тобой кроме отряда воинского, коему положено посла сопровождать, и людей во всяких делах сведующих, поедут двое людей Елеца. Они тебе и советом помогут и разузнают, что потребуется, и гонцов ко мне, если нужно будет, снарядят. Отправишься через месяц, как дороги подсохнут, а пока собираться будешь, эти люди расскажут тебе про тамошнюю придворную жизнь. Много мелочей всяких есть, не зная которых дудаком можно выставиться, а этого нам не надо.

После того, как Николай ушел, разговор перешел на другие, не менее важные дела. Впрочем, как и посольство Николая, все они будут направлены на главное — реальное воплощение только что возглашенного Царства Русского.

В последние месяцы Елец занимался, в первую очередь, обустройством и налаживанием обучения собранных по всей Руси юных учеников. За пять лет им предчтояло выучится многому, от латыни и греческого, до торговых хитростей и воинского умения, что бы впоследствии стать становым хребтом всей системы управления единого государства. А главное, чтобы служение этому государству была делом всей их жизни

— Извини, волхв, — начал Владимир, — что за делами с Советом совсем про учеников не вспоминал. Теперь, думаю, месяц времени на то у меня будет, пока по княжествам не поеду. Хоть разорвись, и здесь дел невпроворот, и ехать надо. Царство-то мы возгласили, а на деле там сейчас много недовольных найдется. Придется кому-то сладких пышек пообещать, а кого-то и кнутом погладить. Как встанет лед на реках, так и пойду, думаю, что до весны управлюсь. Так что рассказывай, как с обучением дела идут, и в чем я помочь смогу.

— С этим все рядом, государь.

— Елец, перестань, мы не на Вече.

— Мало ли что, привыкать надо, и нам, и народу на Руси, и тебе в первую очередь. Царь, это совсем другое, нежели князь, и ничего тут не поделаешь.

— Понял тебя, теперь говори по делу.

— Я и говорю, рядом все. Разместили их на Подоле, там после заговора большое купеческое подворье освободилось, места всем хватило. Пока начали их языкам обучать. Ребята толковые, у всех Дар имеется, так что обучаются хорошо, да и наставники им помогают крепко все запоминать, есть у нас такие, что могут. Пока этого достаточно, потом и вему другому начнем учить. С обучителями только от тебя помощь потребуется.

Волхв положил на стол несколько свитков

— Мы тут, по тому, о чем ты мне рассказывал, и тому, что сами надумали, написали, что им знать следует. Ты, пока ездить по княжествам будешь, почитай, может, еще чего добавишь, или поправишь.

— Немало у вас получилось, — Владимир встал, и убирая пергаменты в стоявший рядом со столом сундук продолжил, — посмотрю, а с моим приездом начнем вдалбливать им в головы то, что в здесь написано. В этих делах ошибаться нельзя. Каждый из этих мальчишек, можно сказать, на вес золота.

Царь вернулся к столу, сел и задумчиво посмотрел на собеседника. Очень не хотелось Владимиру, что бы христианство на Русь несли монахи-чужеземцы. Ясно, что пастыри, присланные из Константинополя или из Рима прежде всего будут фанатиками. А как иначе? Кто еще с охотой уйдет от привычной жизни в неведомую страну, населенную варварами-язычниками. Как в таком случае будет происходить христианизация Руси, он знал. Да и помимо этого, несколько сотен, говоря языком будущего, агентов влияния Царю в стране совершенно не нужны. Именно так и будет, стань Русь одной из епархий ромейской или латинской церкви. Избежать этого, не вступая в конфликт Патриархом и Папой, можно, только легитимно утвердив автокефальную русскую христианскую церковь. Задача сложная, но решаемая, и теперь настала пора делать первый шаг на этом пути.

— Теперь о главном на сегодня, хотя получается так, что за что ни возьмись, все главное. У тебя в Риме, ты говорил, знакомцы остались с прежних времен?

— Давно я там не бывал, конечно, но думаю, что еще там те, которые меня не забыли.

— Как-то ты двулично говоришь, не забыли. Не только ведь друзья не забывают, но и враги.

— Так у меня там и тех, и других хватало. Некоторым друзьям я до сих пор с оказией иногда весточки передаю, и они мне тоже. У тебя, как я понимаю, мысль есть моими тамошними возможностями воспользоваться, так я честно скажу, что не очень они и велики, хотя кое-что есть.

— И то — хлеб. Прежде скажи, можешь ты узнать кто сейчас в Папской Курии кардинал-библиотекарь, и что он за человек?

— Это узнавать незачем, я и так знаю — Джильермо Паоли, бывший настоятель монастыря в Вероне, кстати, один из моих тамошних недругов. Чуть меня к палачам не определил, спасибо, римский епископ, что тогда там проездом был, за чужестранца заступился. С ним я в Рим и отъехал. А два года назад Джильермо в епископы был рукоположен, и ватиканскую библиотеку под начало получил.

— Чем же ты его прогневил?