Кукушонок

  За стенами замка ревела буря, наполняя мрачный день особой тоскливостью. Чтобы хоть как-то отвлечь Амаис от горестных мыслей, смешавшихся в её сознании с жгучей жаждой мщения, я решил сделать ей подарок. Из всех моих вещей хоть какая-то ценность была только у чёрной жемчужины противоядия.

  — Недавно ты отдала мне самую ценную вещь из тех, что у тебя были. Теперь я дарю тебе самое ценное, что есть у меня.

  Я протянул ей противоядие. Амаис удивилась. Она не стала ничего спрашивать. Такие пилюли были известны среди знати, но оставались редкостью. Маги не любили работать с чистой болотной плотью. Алхимики делали таблетки похуже, их противоядие было рыхлым и коричневым, с существенно меньшими шансами выживания, но и этот товар расхватывался дворянами: отравителями и их жертвами.

  — А как же ты? — спросила она, не понимая, что я уже всё решил.

  Я улыбнулся ей:

  — В городе меня смогут и отравить, и исцелить. Ты же остаёшься совсем одна.

  Амаис хотела отмщения, но это была не сиюминутная прихоть, а твёрдая убеждённость в том, что старые порядки должны исчезнуть. С таким взглядом на мир она неизбежно столкнулась бы с интересами тех, кого всё устраивало. Последнее время поговорить нам удавалось редко. Ещё недели две назад Валотия всерьёз решила следить за мной, или за Амаис, или за чем-то, что она себе выдумала. Вот и тогда наш разговор прервался из-за визита служанки.

  Та очень мило улыбнулась, и прежний я счёл бы её улыбку искренней. К счастью, уроки Амаис не прошли даром, теперь я видел на лице служанки совершенно иные эмоции: нетерпение, раздражение, усталость от дежурной улыбки. А ещё в ней было что-то кладбищенское. Так улыбаются на похоронах. И поняв, что время пришло, не в силах сидеть на месте, я гулял по замку до позднего вечера. Все слуги вели себя исключительно вежливо, бесконечно улыбались мне и говорили слова одобрения. Они не особенно старались, их лицемерие чувствовалось в каждой фразе: меня уже вычеркнули из списка живых и полезных. Гроза продолжала греметь, периодически стихая и усиливаясь. К себе я вернулся совсем поздно, складывая в уме полнейшую неподготовленность побега с его необходимостью.

  Викор дважды врывался в мою комнату, на что-то смотрел, грозил мне пальцем и уходил обратно. После первого визита мою дверь стали охранять два дюжих молодца, а после второго он забрал их с собой. Характер Викора я изучил достаточно и понял, что главная его черта — непредсказуемость. Уже утром я мог оказаться в пыточном подвале на месте Херви, или и того хуже — стать товаром для обмена на жизнь его детей. Ничего хорошего от убийцы и похитителя я не ожидал: только иную форму мучительной смерти в Топи. Можете винить меня сколько угодно, но я не желал платить своей жизнью за свободу детей Орла. Под мерный перестук очередного ливня я вышел на двор подышать. Какая-то сумасшедшая решимость принялась жечь меня изнутри. Я понял: либо сбегу прямо сейчас, либо никогда. Прихрамывая, взбежал на пустую в ненастье стену, забрался на зубец при свете молнии и прыгнул, предпочитая рискнуть и умереть свободным, чем давиться страхом дальше. Грянувший гром заглушил звук моего падения в воду крепостного рва.

  День семьдесят пятый.

  Несколько минут я барахтался у края рва и пытался выбраться. Это оказалось совсем не простым делом: облицованные камнем стены под дождём стали слишком скользкими и не давали зацепиться. Кое как мне удалось расковырять тростью отверстие, чтобы вставить её между камней. Самодельная ступенька помогла выбраться, но сломалась в процессе. Я просидел на берегу несколько минут, ничего не делая, только наслаждаясь нахлынувшим ощущением свободы.

  Потом я собрался и пошёл вперёд, кряхтя, как старый дед. Когда за мной вышлют погоню, лишь пройденные метры смогут превратиться в дополнительные секунды. Гроза не стихала ни на секунду, освещая небо редкими вспышками. В неровном свете молний я смог примерно выбрать направление на Хегль. Путь по дороге стал бы быстрее, но не только для меня. Через лес мне предстояло хромать часов пять, если я нигде не заплутаю во тьме.

  На опушке я выломал небольшое деревце, ободрал его от мелких веток и приспособил вместо посоха. В лесу моё необычное зрение помогло сохранить голову целой и не заплутать в трёх соснах, но без ориентиров о том, чтобы выдерживать направление оставалось только мечтать. Говорили ли мне егеря, с какой стороны у местных деревьев мох, или нет, не могу ручаться. К утру я признался себе, что заблудился. Белые облака низко висели над землёй, хоть и прекратив изливать влагу, они всё ещё не давали просохнуть ни мне, ни лесу. Я залез на дерево повыше и попытался сориентироваться.

  Предо мной расстилалось сплошное зелёное море без разрывов. Минут через пять мне удалось определиться с выбором, когда я заметил нечто похожее на границу леса. Яркое пятно на месте солнца послужило дополнительным ориентиром. Лес ожил после ненастья: птицы наполнили воздух звуками, растения — запахами, а звери — чувством опасности. Кое-что из уроков егеря я ещё помнил, обходя опасные звериные тропы стороной. Хищников мне удалось обойти стороной, везению ли я обязан, собственной ли осторожности — не скажу. Несколько часов я шёл к границе леса, периодически залезая на деревья, чтобы не заблудиться.

  Дойдя до края леса, мне пришлось остановиться и подумать. К этому времени погоня должна была опередить меня во всех направлениях. Если люди Викора сделают всё правильно, то мышеловка захлопнется, и я попадусь к ним в руки, так я рассуждал. Выбор был невелик: прорываться, или прятаться. Найти слабое место в оцеплении, выбрать удачный момент и прорваться наружу. При этом нельзя оставить новых следов, чтобы собаки не взяли. Спрятаться ещё сложнее, особенно от собак. Чтобы запутать животных, я сделал пару петель дважды обходя небольшие холмы по широкому кругу. Это отняло у меня не меньше часа, но добавило хоть какую-то надежду обмануть охотников.

  В очередной раз выжав одежду, я пошёл вдоль опушки. Приходилось постоянно смотреть по сторонам, надеяться заметить поисковую команду раньше, чем она найдёт меня. По пути мне встретился бурлящий от свежей воды ручей, я вошёл в него, поднялся по течению метров на двести, вышел по камням и вернулся к краю леса. Ночная прогулка увела меня довольно сильно в сторону, возможно, без ориентиров я сам не заметил, как сделал хороший круг, хромая в темноте шесть часов подряд. Увидев поле, я решил проверить свои соображения привычным способом. Хегль поманил меня здоровым грязно-серым пятном у горизонта, а вдоль дороги ехал конный разъезд графа.

  С другой стороны поля стали лагерем крестьяне. Я решил осторожно сблизиться с ними, чтобы выяснить их намерения: при удаче я смог бы добыть у них и одежду, и пищу, и компанию на пути к Хеглю. Пробираться через мокрое поле выше моего роста оказалось плохой идеей. Я вымок сильнее прежнего, по пути за мной оставалась хорошо заметная просека, да и шума создавал изрядно. Крестьяне что-то обсуждали, разговаривая громче обычного, и я смог подойти к ним очень близко.

  — Стародубовских мужиков граф через одного в солдаты забрал, а они на хорошем счету были. И из Верхнекаменки. Граф гребёт всех крепких мужиков. Не сможем устроиться в городе — сбежим к Вепрю! Авось, во время войны нас не хватятся. Устроимся сами, семьи заберём к себе, — атлетичный бородач втолковывал что-то стоящим рядом мужикам.

  — Нельзя нам бежать! Орёл лютовать станет. Мы и без того в бунтовщиках числимся! Сбежим — он на семьях отыграется, — отвечал самый старший из собравшихся.

  — Согласен с резчиком. Граф на нашу работу в городе потому глаза закрывает, что ему деньги очень нужны, да и город он взять хочет со всем, что мы настроим. Если не сможем устроиться в городе — значит выбора нет: будем тянуть лямку в армии, — кивал невысокий, но крепкий мужичок.

  — Ай, какой умный! Лямку он тянуть станет! Да мы для войска герцога — тьфу и растереть. Послужит он! Тебя убьют, граф о твоей семье заботиться станет?! Нельзя нам назад возвращаться, — распалялся высокий и тощий парень лет двадцати пяти.

  Крестьяне вздохнули: их положение казалось безвыходным. Из-за долгих сборов и удалённости деревни от Хегля они опоздали, вчера на этом месте они встретили артель, возвращавшуюся от ворот города несолоно хлебавши, и теперь боялись повторения подобной истории. Граф набирал в свои разраставшиеся войска самых здоровых крестьян, совершенно не заботясь об их семьях. Сбившись в артель, они хотели пересидеть опасные времена в городе, зарабатывая звонкую монету, но теперь их надежды висели на волоске. Некоторые предлагали вернуться отсюда домой и так выиграть себе день пути, раз уж в городе им ничего не светит, другие предлагали пуститься в бега. Я вылез из зарослей сразу же, как услышал о серьёзности проблем этой артели и безвыходности положения.

  — Если поможете мне попасть в город, то работу в нём вы все найдёте.

  Я не стал клясться честью, хотя и мог бы. Мой разодранный и промокший костюм всё ещё оставался одеждой знати, падкой на разные громкие обещания. Правда я не был уверен, что об этом знают крестьяне. Из толпы вышел необычайно рослый и могучий мужчина лет сорока с небольшим.

  — Если есть что сказать, говори со мной. Я их предводитель.

  Мы с ним отошли на несколько шагов и принялись торговаться. Такого упрямого переговорщика нужно в жизни не встречал. Он смог вытрясти из меня обещание лично поговорить с бургомистром об их судьбе. Я получил от компаньона штаны, рубаху и шляпу. Бонусом мне достался чёрствый кусок хлеба.

  Окрылённые некоторыми шансами на успех, крестьяне толпой пошли в сторону города. Первый поисковый отряд догнал нас всего через несколько минут после ухода. Поговорив с предводителем крестьян, всадники утратили интерес к жалким травоедам. Собак с собой они не взяли, лица рассматривать не стали, поверив честным глазам вожака.

  Он подошёл ко мне:

  — Тебя ищут?

  — Меня, — не стал отпираться я. Врать в таком положении глупо и опасно. Ведь если я лгу своим партнёрам в одном, могу попытаться обмануть и в другом.

  — Не боялся, что я тебя выдам?

  Я кивнул:

  — Конечно, боялся. Но тебе невыгодно, и людям твоим. Графская милость — сегодня есть, а завтра опять в солдаты призовут. А город — он каменный, и слово его прочное.

  Предводитель улыбнулся:

  — Не бойся, не выдадим. Нам и правда хода назад нет.

  Мы пересекли ещё с дюжину полей, прошли через одну деревеньку, после чего вышли к просторам городских фермеров. Крестьяне даже дышали через раз, так их пробрала зависть к тем, кто жил и работал на этой земле.

  — Красиво? — спросил я.

  — Не то слово, — ответил предводитель, вздохнул и продолжил:

  — Половина земли в нашей деревне принадлежит графу, четверть — рыцарю Окфиру. Мы работаем на их землях большую часть времени, на лоскуты своих полей сил не остаётся, живём огородами. С рабочей скотиной большая беда у нас. Сильные лошади пали в прошлом году от бескормицы, а остальные заболели. А тут люди на себя работают, артелью пашут. У них поди инструментов разных не счесть...

  — Если в город войдём, жизнь выправится.

  — Хорошо бы, — без всякой веры ответил предводитель.

  Второй разъезд был более внимательным. Они долго расспрашивали крестьянского предводителя, думали строить нас в шеренгу, или нет. Мне снова улыбнулась удача: к разъезду подъехал ещё один всадник, что-то сказал, и все охотники на двуногую дичь умчались прочь.

  Ближе к вечеру мы подошли к самому Хеглю, но войти не смогли: солдаты Орла стояли рядом с городом и досматривали всех входящих. Уж не знаю, что они сказали городским, и каким правом воспользовались, для меня все эти мелочи законов, традиций и норм так и остались китайской грамотой. Среди досматривающих я увидел Денкеля, и наши взгляды встретились. Он нахмурился, покивал головой и отвернулся, затем развернул коня в другую сторону и громко сказал:

  — Эти крестьяне смердят на тысячу шагов. Не хочу, чтобы у наших собак нюх пропал.

  Люди Викора отъехали подальше, и мы смогли приблизиться к воротам города без досмотра. Стража не горела желанием нас впускать.

  — Вам же вчера сказано было: опоздали вы, город более не принимает новых работников, — ругал нас командир.

  Я вышел вперёд и поманил стражника. Своей манерой держаться я совершенно не походил на крестьянских детей, да ещё и набрался у семейки Орлов повелительных ноток. Одного этого оказалось достаточно, чтобы солдат подошёл ко мне.

  — Передай бургомистру, что жених прибыл на свадьбу. Если сделаешь всё быстро, то получишь от него золотой.

  Стражник попытался усмехнуться, но я взглянул на него фирменным взглядом Викора и добавил:

  — Ступай.

  Озадаченный солдат ушёл к своим. Они немного посовещались и решили проверить: всыпать нам плетей всегда успеется, а золотой и на пятерых — хорошие деньги. Пока стража бегала к ратуше и обратно, мы по традиции всех кочевников разожгли костры и принялись варить обед. Стража вернулась раньше, чем твёрдая крупа разварилась, так я снова остался без еды. Остальным моим спутникам повезло больше: их впустили в город уже после моего ухода.

  — Удачи тебе, орлёнок, — подбодрил меня предводитель.

  Признаться, я надеялся, что останусь безымянным, но слухи обо мне разошлись достаточно далеко. За воротами меня ждал Телти. Я представлял себе бургомистра несколько иначе. Эдаким жизнерадостным колобком с хорошим аппетитом. Вместо этого передо мной стоял уставший от работы и недосыпа чиновник средних лет.

  — Рад приветствовать Вас в Хегле, — сказал он.

  — Счастлив увидеть Ваш город, господин Телти, — ответил я и, не дав ему возможности продолжить, добавил:

  — Не могли бы Вы одолжить мне свою трость? Я уже больше суток на ногах, и сил терпеть боль совершенно не осталось.

  Да, добравшись до желанной цели своего долгого путешествия, я мог думать только о том, что у меня адски сильно болела нога. Легкомыслие? Возможно, или признание того, что на тот момент именно боль в ноге оставалась моей единственной серьёзной проблемой. Я был жив, почти здоров, свободен и весьма близок к редкому состоянию полного счастья. Впереди меня ждала ванна с горячей водой, не менее горячий обед и тепло дружеской встречи. Впервые за два с половиной месяца холод неминуемой смерти перестал морозить меня каждую секунду.

  День семьдесят шестой. Никогда так не высыпался.

  День семьдесят седьмой.

  Пока я отсыпался, весть о моём исчезновении начала распространяться со скоростью лесного пожара и с такими же последствиями. Граф узнал о побеге своего приёмного сына ещё утром семьдесят пятого дня. К произошедшему он сразу отнёсся со всей серьёзностью, предполагая, однако, возможность удачного похищения. При свете дня солдаты облазили всю окрестную грязь, выискивая следы копыт, но ничего не нашли. Кроме моих собственных следов ничего не было. К тому моменту, граф разослал своих конных во все стороны, куда мог бы скрыться отряд похитителей. Тщетная предосторожность позволила мне выскользнуть из кольца поисковых отрядов, если бы Викор сразу бросил все силы на поимку беглеца, то меня точно поймали бы.