Зря спящий проснулся

— Чем это грозит?

— Ничем. Либо всем, когда одна ложь потянется за другой. Тебя по головке не погладят за сокрытие сверхважной информации.

— Вас тоже.

— Обо мне не думай.

— Ладно.

Они распрощались. Горданов сел за руль, начал сдавать назад и вдруг остановился. Стекло опустилось и он, высунув локоть наружу, спросил:

— Слушай, а зачем вам все это? Не говорить ничего до отпуска?

Андрей пожал плечами.

— Не знаю. Так Спящий решил.

— А ты-то как думаешь?

— Думаю, что чутье у него не меньше, чем у Свистова. И после того, как он раскроется перед нами полностью, его начнут ебать во все щели. И сейчас единственная возможность хоть как-то что-то контролировать, это держать туза в рукаве.

— Значит, вы записные каталы, вошедшие в честную игру?

— Нет. Он живет, как может, а я помогаю ему в этом.

— Хорошим делом занимаешься. Апостол.

Шум колес, гул двигателя. Одна минута и вот уже Андрей остался один, под чистым ночным небом, и даже запаха бензина не чувствовалось.

Он постоял еще немного, рассматривая свои ботинки, а затем вошел внутрь здания. Чуть позже наружную камеру наблюдения наклонили пониже, и все встало на свои места.

А небо? А небо давно уже было чистым.

ДЕНЬ 93

Размякшее разноцветное месиво погибших осенних листьев хлюпало под ногами. В лужах отражалась бесконечность, помноженная на серые, будто высеченные из мертвых зубов, коробки домов. Они окружали эти маленькие окна в небо, случайно образовавшиеся на исчерченном трещинами и рытвинами, асфальте, как группа хирургов-маньяков, склонившихся над своей очередной жертвой.

Осень хотела вырвать из луж еще теплое сердце солнца, и у нее это отлично получалось.

Моросил дождь. Капли воды скапливались на скользких толстых черных ветвях деревьев, и когда их становилось слишком много, они сливались вниз, растворяясь в насквозь уже пропитанном киселе земли.

Деревья плакали. Им было холодно. Небо, когда-то ласковое и жаркое, теперь стало грязным и шершавым. Об него можно было лишь пораниться, но никак не пригреться.

Испуганные люди шагали по улицам, забегали в переулки, терялись в тупиках. На их лицах читалось обреченность вперемешку со злобой. Им было слишком сыро, слишком промозгло, слишком ветрено. За все годы прожитой жизни, они так и не привыкли к осени, хотя она привыкла к ним. Бессловесным кускам мяса, толкающимся и наступающим друг другу на ноги там, где было прикормлено чьей-то незримой рукой.

Выпотрошенные селедочные банки грузились в маршрутные автобусы, такси, собственные машины, трамваи, вагоны метро. Хотя нет, про вагоны Андрей подумал зря — в Воронеже из подземных сооружений были лишь парковки да переходы над оживленными перекрестками.

Замызганные машины сердито мчались по разбитым дорогам, а гудки их бичом пробивали желе отсыревшего воздуха, и уносились куда-то вдаль, за своими владельцами. Они превышали скорость в неведомом подсознательном стремлении убраться отсюда куда-нибудь подальше. В уютные, теплые края.

Но краем их был максимум пригород.

И так изо дня в день.

Чем не повод сойти с ума, натянуть петлю на потолке или выпрыгнуть из окна?

Окна своего чертового автомобиля...

Андрей с трудом пробирался через припаркованное стадо железных коней. Они покоились на своих четырех колесах абсолютно везде, где только душе угодно — начиная с пешеходных дорожек и заканчивая вытоптанными болотами, скрывающимися под звучным именем "газон".

Пару раз он зацепился рукавом за зеркала, покрытые толстым слоем жирной грязи, один раз обтерся ногой о крыло "Жигуля", замарав светлые джинсы. Все, что было одето выше, пачкалось с большим трудом. На нем было темное полупальто с поднятым воротником и кепка. Он отчасти чувствовал себя шпионом.

Согласно мутной, из-за ржавчины и бисера мелких капель воды, табличке, он был на улице Лизюкова. Дом 11. Квартира 96.

К счастью, на пустой скамейке возле подъезда не сидело ни единой бабули. Только взъерошенный голубь что-то выискивал у себя под крылом. В дырке, возле ступеней, ощерившихся побитой плиткой, что-то промелькнуло. Круглое и быстрое. Скорее всего крыса.

Андрей поднялся наверх. В полозьях пандуса для детских колясок текли миниатюрные горные реки, переливаясь на тусклом свету.

Слева, на стене, висела большая белая доска, сплошь усеянная объявлениями. Один слой покрывал второй, за ним третий. Часть ободрали, часть отсырела. Психолог давно не видел таких в Москве. По крайней мере, рядом со своим домом. Провел по ним рукой, как по волосам короткостриженной головы, и зачем-то сорвал зубчик с телефоном объявления о похудании, положив его в карман куртки.

Он уже приготовился набрать номер квартиры на домофоне, как вдруг за дверью послышались шаркающие шаги, затем раздался писк, и чья-то не слишком сильная и уверенная рука толкнула железную дверь.

Из темноты, навстречу психологу, вышла аккуратная бабушка. В руках она держала прозрачный пакет, битком набитый куриными костями и объедками. Поджав губы и оглядев его с ног до головы, она, неожиданно молодым голосом, спросила, не покидая свой пост и загораживая вход тщедушным телом:

— А вы к кому, мужчина?

— К знакомым.

— К каким знакомым?

С секунду поизучав ее пристальный взгляд, Андрей с безысходностью понял, что допроса не избежать. Радость пустой скамьи оказалась преждевременной, птичка попалась прямиком в лапы разведчика. С усмешкой подумав об этом, психолог неожиданно для самого себя вздрогнул.

А что, если это агент Свистова? Сотрудник охранки, следящий за домом объекта? Теория была насколько чудовищно неправдоподобной, настолько же и ясно-правдивой, особенно с учетом глаз бабушки, прожигающих незнакомца насквозь.

— Ну?! — прикрикнула она на него. — Иль ты наркоман?

— Какой я еще наркоман!

— А я по что знаю? Развелось вас всякой нечисти кругом, проходу нету. То нассыте в подъезде, то еще чего.

— Что же еще? — спросил Андрей, потрясенный ее откровениями.

— Ничего! Удумал плохое, наркоман поганый?! — Грубые буквы "г" в ее словах, особенности местного говора, били еще сильнее, чем претензии.

— Да не наркоман я! Пришел к знакомому, дружили мы в детстве, Максим Воронцов!

— Воронцов? — Старушка быстро-быстро поморгала, переваривая информацию, а потом вышла на улицу, широко распахнув дверь. — Иди тогда, если к Воронцову, только...

— Что?

— Ай, ничего, сам поймешь. — Она махнула рукой и ловко засеменила вниз по мокрым порожкам. Уже спустившись, обернулась и сказала: — Зря ты решил друга навестить. Поздно и зря.

Андрей хмыкнул и с лязгом закрыл дверь. Видимо, бабушка еще не совсем выжила из ума, чтобы понимать — рассказывать людям плохие вести не самое благодарное занятие. Есть вещи и поважнее. Например, обсуждать, как переносят чужие люди эти самые вести. И живут с ними. Выкарабкиваются. Взлетают. Опускаются на дно. В крайнем случае, можно просто покормить собак во дворе, но сообщать человеку, что его друг детства погиб в авиакатастрофе — упаси господи.

Лифт громыхал и трепыхался, как рыба, выброшенная берег. Путь на девятый этаж показался Андрею бесконечно долгим. Свет судорожно моргал, панели тряслись, а в щели можно было с легкостью рассмотреть все внутреннее строение дома, мимо которого скользила кабина.

Наконец, пытка закончилась, и створки неохотно разъехались в стороны. Психолог вышел в просторный коридор, выискивая номер 96. Нужная квартира оказалась в самом конце коридора.

Он подошел к ней, еще раз сверился по записям, которые дал ему один хороший знакомый, полицейский, и нажал на звонок. Раздалась легкая, едва слышная мелодия, но никто не открыл даже спустя минуту. Он сверился с часами — половина восьмого. Вроде бы, обычно люди к этому времени должны быть дома. Если же это не так, то придется куковать здесь, в ожидании либо Марины, либо наряда блюстителей порядка, вызванных внимательными соседями.

Без особого энтузиазма Андрей нажал на звонок еще раз, на этот раз продолжительнее, и вдруг увидел желтую точку света, промелькнувшую в глазке.

— Кто там? — раздался из-за двери женский голос. Он узнал его сразу.

— Здравствуйте, я друг вашего мужа, Максима Воронцова.

Дверь приоткрылась, и психолог увидел то самое круглое, сытое лицо из телевизора. Только на этот раз с ярким макияжем и модной прической.

— Вы друг Максима? — неуверенно спросила она. Капризно изогнутые полные губы остались приоткрытыми, в ожидании ответа.

— Да.

— Но он же...

— Что? Его нет? Мы просто не виделись со школьной скамьи. — Андрей хорошо помнил свою роль, которую настойчиво учил всю дорогу из Москвы в Воронеж.

— Его нет, да... Но он погиб.

— Погиб?! — Психолог искренне понадеялся, что хорошо разыграл удивление. Схватился за голову, потом прикрыл рот рукой и вспомнил, как однажды забыл наполнить поилку своего любимого хомяка. Тот умер на следующие сутки, и ему пришлось лично хоронить его, так как дома устроили настоящий скандал, обвиняя маленького Андрюшу в безответственности. Восьмилетний безответственный черствый сухарь! Душевная травма, полученная довольно давно, даже сейчас приносила ощутимые плоды — на глазах выступили слезы, и психолог зашмыгал носом.

— Как же так, как же так это случилось?

— Вы ничего не знали? Проходите.

Он вошел в прихожую. И сразу же заметил объемный круглый животик Марины. Она была в обтягивающем трикотажном платье, довольно коротком, и, судя по всему, ничуть не скрывала своего положения, а наоборот — гордилась им.

— Когда это произошло с Максимом? — спросил Андрей сиплым голосом.

— Может, в кухню пройдем, чаем вас угощу?

— Нет, нет. — Он сел на мягкий пуфик, и оперся на руку, замерев в позе мыслителя. — Я ничего не хочу, спасибо.

— Дело ваше. Это случилось весной, полгода назад. Он разбился на самолете.

— Боже ты мой...

— Да. Он летел ко мне, в Питер, но не долетел.

— Не хочется верить. Он же был таким, таким... Я даже не знаю, каким он был! — Андрей хлопнул себя по колену. — Мы разъехались в разные стороны больше десяти лет назад. Он остался здесь, а я в Москву рванул. У вас есть его фотография?

— Фотография? — тупо переспросила Марина.

— Да. Любая, последняя.

— Ну... наверное, есть. — Она покраснела. Сначала шея, затем щеки и уши. Психолог тут же подметил это.

— В смысле — наверное? Вы же Марина? Его жена? Он писал мне как-то в... — Андрей запнулся. Говорить про социальную сеть был не вариант, потому что тогда не нужно было бы просить фото. — На электронную почту. Один раз. Как устроился, чем занимается, на ком женился.

— Простите, а вас как зовут?

— Меня Андрей Никитин.

— Андрей, понимаете ли... — Марина аккуратно сложила ладошки вместе и отвела глаза в сторону. — У нас в последнее время было не слишком все просто, я не буду вдаваться в подробности, но мы сильно ругались. Очень сильно. И разъехались по разным квартирам в тот самый последний раз, весной. Чуть позже я уехала в Питер, по работе и вообще отдохнуть, у меня там подруга живет.

— А он — за вами?

— Да. Говорил, что не может больше переживать разлуку.

— Понятно. Он всегда был очень преданным. И детей еще любил. — Психолог указал на живот. — Это ваш с ним ребенок?

— Эм...

Масляно и отлажено щелкнул дверной замок. Андрей посмотрел в ту сторону и поднялся, Марина сделала тоже самое, но куда с большей прытью. Бросилась к мужчине, который вошел в квартиру. На вид ему было лет пятьдесят, в прямоугольных очках, с открытой широкой физиономией и залысинами, которые не скрывала хорошая дорогая прическа. Он поставил большой кожаный портфель на пол, приобнял Марину, и удивленно спросил:

— У нас гости?

— Да, это...

— Я школьный друг Максима Воронцова. — Андрей протянул руку, и они обменялись рукопожатиями. — Мужа Марины.

— Вот оно что. Мариш, ты не сказала гостю, как обстоят дела?

— Я только что собиралась. — Марина стояла рядом с ним, потупив взгляд. — Сереж, ты есть хочешь?

— Да. Только руки помою. А вы можете пока решить все вопросы. Они же решаемы?

Андрей одними глазами проводил солидную фигуру в черном полупальто, которое тот небрежно бросил на тумбочку. И когда послышался шум воды, с нескрываемым презрением спросил:

— Это теперь ваш новый муж?

— Послушайте! — Марина прижала пальцы к вискам. — У нас с Максимом все было плохо. Мы ссорились по пустякам, у него сложный характер, он порою требовал от меня невыполнимых вещей. Очень был щепетилен к своим чувствам, к мелочам. Вы, наверное, и сами прекрасно знаете.

— Догадываюсь.

— Но я не виновата, что он погиб как раз в тот момент, когда я начала встречаться со своим любимым мужчиной! Если бы не эта ужасная трагедия, мы бы просто развелись, вот и все, как это делают тысячи нормальных людей.

— Любимый мужчина — это он? Сергей, если я не ошибаюсь? — Психолог кивнул в сторону коридора.

— Да. Жизнь продолжается, поймите. Мы расписались уже, но медовый месяц пришлось отложить, из-за ребенка.

— Вашего? Или его?

— Что значит — "его"?! — она вспыхнула. — Он наш, общий.

— Не Максима?

— Нет, конечно же.

— Понятно. — Андрей еще раз оценил ее живот. Явно больше шести месяцев. Скорее всего семь, если не восемь. Вопрос про "когда рожать?" был бы лишним.

Он удрученно покивал, подошел к двери и поднес руку к замку, потянул за язычок. Марина следила за ним широко распахнутыми глазами.

— Не подскажете, где его могила?

— Он, — женщина шумно сглотнула, — он очень далеко похоронен, вы не найдете.

— Я все же попытаюсь.

— Это бесполезно! Даже я не смогу найти этот участок, потому что у нас тут новое кладбище, и там все как-то запутано чересчур.

— Скажите хотя бы название кладбища, я сам отыщу.

— Идите уже! — крикнула Марина и пихнула дверь, распахивая ее. — Я не собираюсь вам ничего говорить! Может вы вор какой или грабитель!

— Или наркоман? — с легкой улыбкой спросил Андрей.

— Да кто угодно! Уходите! Максим умер и меня с ним больше ничего не связывает!

— А как же любовь?

— Не было у нас никакой любви! Не любила я его!

— А он вас очень любит, Пультик. Очень.

Неожиданно сильные руки вытолкали Андрея из квартиры и дверь, обитая красивой лакированной кожей, чавкнув, захлопнулась перед его носом. Он еще постоял немного, упрямо смотря в глазок, в надежде, что Марина делает то же самое.

И в голове у него вертелось ровно две мысли — как эта сука вообще могла спокойно жить в своих насиженных трех комнатах, в которых совсем еще недавно хозяином был другой мужчина? И второе — как мог Спящий скучать и тосковать по подобной стерве?

Конечно, для него будет шоком узнать, что любимая (в мыслях) жена залетела от другого и делит с ним сейчас их постель. С успешным, немного староватым, но таким перспективным и не требующим от нее никаких чувственных мелочей. Вот с таким-то можно было жить. С таким-то можно было разгуляться.

Женщина странные существа. Наверное, гораздо более жестокие и материальные, чем мужчины. Для них нет ни чувств, ни воспоминаний. И вся жизнь — лишь периоды, в которых они находят свое женское счастье от одного к другому. Дети, теплый дом, уверенность в завтрашнем дне. А тот, кто рядом? Да плевать. Сколько мы знаем историй о том, как муж ушел от жены, но затем вернулся обратно, влекомый любовной тоской? Тысячу. Обратных же историй единицы. Единственная возможность закрепить любовь женщины, опять же, самая материальная вещь на свете — штамп в паспорте. Либо дети, но...