Раскосые карие глаза потрясённо раскрылись. Только теперь я разглядела её необычной формы, острые сверху уши. Взирая с изумлением и страхом, девушка стала суетливо отряхивать тело разбитыми дрожащими пальцами.

-И ана серк? — ошеломлённо пролепетала она.

Я скосила глаза на свои залитые кровью руки, улыбнулась, представив, что увидала девчонка: жуткое создание со слипшимися волосами, покрытое засыхающей коркой крови.

Её опухшие губы прыгали от волнения, таншерийка недоверчиво следила за каждым моим движением. Внезапно она вздрогнула, зрачки ненормально расширились, узкие глаза стали круглыми, взгляд упёрся мне в живот и остановился там.

-Йлдыг Здарр, — ошарашенно произнесла она, да так и застыла с раскрытым ртом.

Я согласилась:

-Неплохой поясок, мне тоже нравится.

Продолжая настойчивые попытки углубить мне пупок своим взглядом, аборигенка застыла, будто девушка-робот в саду командира Власты.

Я нетерпеливо шевельнулась, взгляд моей находки сделался более осмысленным, она отрывисто выпалила:

-Ме тцолб Здарр.

Глаза опять сузились в щёлочки, в них сверкнула дикая ярость.

-Меа тархка ррох Здарр! — выкрикнула девушка, сжимая крепкие кулачки.

-Ни хрена не понимаю, — безрадостно отозвалась я.

Отклеив, наконец, взгляд от моего пояса, она наморщила лоб, посмотрела в глаза:

-Йол быр? — интонация была явно вопрошающей, левая бровь девушки забавно изогнулась.

-Не понимаю, — повторила я.

Аборигенка кивнула, погрустнела, на секунду задумалась.

Вдруг вскинула голову, радостно засмеялась, запрыгала, встряхивая маленькими острыми грудками. Отбежав к тому месту, где была привязана, наклонилась к кустам, пошарила.

Непроизвольно уставившись на её бёдра и задницу, я почувствовала волнение. Уже третий день не занималась любовью, а тут прямо перед глазами такая лакомая попка, да ещё вертикальная полоска нежно-розовых губ, от которой никак не оторвать глаз.

Таншерийка разогнулась, выхватив из кустов шкуры, торопливо оделась.

Я разочарованно вздохнула.

Остроухая девушка подошла ближе, подняла кверху одну руку, серьёзно глянула на меня. Танцевать, что ли собралась? Указала на себя пальцем, произнесла:

-Шерра.

Повторив её имя, я указала на себя и назвалась.

Кивнув, аборигенка показала на почву.

На мой взгляд, ничего, хоть сколько-нибудь занимательного, там не наблюдалось.

Шерра большим пальцем ноги начертила в пыли огромный, в несколько шагов, квадрат.

-Шерра тархка, — указала на квадрат, вошла туда, села, улыбаясь во весь рот, добавила -Оол!

Кажется, я начала понимать, она хочет рассказать о чём-то!

Кивнула.

Просияв, девушка поднялась, снова показала на круг в квадрате, повторив своё имя. Продолжая пантомиму, добавила два других круга:

-Шерра анат, Шерра бат.

Выпрямившись, она подняла руку, привлекая внимание. Ткнула пальцем между соблазнительных грудок:

-Ана, — потом показала на себе ладонями большие груди, расставила бёдра.

Я сглотнула слюну, ощутив слабое головокружение.

Сделав шаг в сторону, бедовая девчонка ещё раз подняла руку:

-Ба, — показала широкие плечи, толстые руки, приставила к пупку локоть и помотала рукой.

-Ба, ана килт! — торжественно объявила она, из указательного и большого пальцев левой соорудила кольцо, несколько раз сунула в него средний палец правой, улыбнулась.

Сообразив, я повторила жест и повторила вслух по-онискиански:

-Любовь...

Шерра засмеялась, сказала "льюубофь", продолжая водить пальцем внутри кольца, потом сосредоточилась:

-Ба, ана — льюубофь.

Шагнула не прежнее место, показала груди, большой живот, констатировала:

-Анат!

Легла, раздвинув ноги, показала, как рождается человек, ткнув пальцем в воображаемого новорожденного, подытожила:

-Шерра.

Вернувшись к большому квадрату, счастливо улыбаясь, показала на нарисованные круги:

-Шерра, Шерра анат, Шерра бат.

Нарисовала внутри квадрата много кругов, больше полутора десятков, двумя руками накрыла сверху:

-Шерра тархка. Оол!

-Семья, хорошо, — понимающе кивнула я.

Отойдя на несколько шагов, девушка подняла руку. Скроила живодёрскую рожу, оскалилась, изобразила мужчину с мечом. Назвала "серк", и после паузы "Здарр", — то слово, что она твердила с самого начала. Шагнула в сторону, показала ещё мужчину ("ба-серк"), потом ещё "ба-серк", ещё, ещё, я сбилась со счёта, да и она махнула рукой, как бы желая сказать, что воинов было много. Снова оскалив зубы, стала на цыпочках красться к нарисованному квадрату. Впрыгнула туда, размахивая воображаемым мечом и громко крича.

Хмуро оглянулась:

-Шерра бат, — полоснула себя ребром ладони по горлу, — Ррох!!

Упала, сложив руки на животе, закрыла глаза.

Поднялась, стерла круг, изображающий отца.

-Шерра анат — ррох!! — ребром по горлу, опять легла.

Исчез круг, символизирующий мать.

-Шерра, Аттхи, Нам, Бирс... — показывая на оставшиеся в квадрате-семье круги, девушка сорвала с себя одежду, встала на колени, с унылым выражением лица склонила голову и свела протянутые вперёд запястья, будто бы их связали. — Тцолб!

Потом гневно вскочила, разразилась целой тирадой:

-Ме килт Здарр а ба-серк, ба-серк, ба-серк, ба-серк.

При этом, скривившись, плюнула в пыль, прошипев с отвращением слово "ххашш". Подняв на меня раскосые глаза, таншерийка грустно улыбнулась, развела руками:

-Шерра тархка йол...

Потерянно повторив "йол", девушка стёрла большой квадрат со всеми кругами, так, что ни осталось и следа. Сложила запястья перед собой и, уронив голову, пошла мелкими шагами.

-Шерра тцолб, — сказала глухо. — А-ба килт Шерра, килт, килт, килт, килт, килт. Ххашш!!

Снова брезгливо сплюнула.

-Здарр ххашш, ззян урул!!!

Мне было ясно — бывший владелец пояса, Здарр, разорил дом Шерры, убил родителей, вместе со всеми своими бандитами надругался над нею, а потом превратил оставшихся в живых членов семьи в рабов.

-И ррох Здарр? -спросила девушка, с надеждой заглядывая мне в глаза, ещё не веря, что её мучения отмщены.

-Ррох, ещё как ррох, — с удовольствием подтвердила я, широко улыбаясь и для пущей наглядности прочертив ладонью по горлу.

-И оол, оол ана-серк!!! — подпрыгнув, счастливо взвизгнула девчонка.

Прижав к своей груди правую руку, подержала секунду, потом протянула мне открытую ладонь:

-Шерра тцолб и!

Бросившись на колени, подползла, принялась целовать ноги. Стало очень неловко, я смутилась, хотя никто не мог этого видеть. Подняла несмело улыбающуюся таншерийку и, повинуясь внезапному порыву, поцеловала её во вздрагивающие губы. Шерра обхватила, теперь уже за талию, прижалась с неожиданной силой. Я почувствовала на своём животе влагу. Погладила жирно блестящие волосы, погладила плечи. Внезапно она громко разрыдалась, целые потоки слёз оросили мой вонючий набедренник, который до сих пор не удалось нигде вымыть...

Некоторое время мы сжимали друг друга в объятиях, потом я сообразила, что слишком долго задерживаюсь на одном месте. В нескольких шагах валяются груды свежего мяса, со всей округи сюда рвануло зверьё, и, что хуже всего, может быть даже и люди! Потрепав успокаивающуюся Шерру по плечу, я составила неуклюжий коктейль из двух языков:

-Ме, и — идём отсюда! А-ба-ххаш могут придти.

Влажные карие глаза пытливо уставились на меня. Девушка опять застыла, будто зачарованная.

-Ме, и?

Быстро закивала, потом подпрыгнула, вскинула вверх обе руки, закричала, счастливо смеясь:

-Ме, и — оол! Ме, и — оол!!

Снова бросилась на меня, покрывая живот сильными поцелуями. Ласки девушки, близость обнажённого тела начали всё сильнее выводить меня из равновесия. Чтобы не наделать глупостей, подняла её, ещё раз поцеловала, повторила:

-Ме, и — надо идти, скорее!

Вглядевшись в мою тревожную физиономию, Шерра кивнула:

-Итти, ме, и — оол.

Вернулись к трупам, чтобы подобрать что-нибудь для Шерры, одежда которой представляла собой жалкие лохмотья, где было больше дыр, чем целого, а обувь отсутствовала вовсе.

Я снова занялась оружием, ревниво сравнивая его со своим, и только теперь обратила внимание, что у всех местных островерхие уши. Таншерийка увлечённо занималась одеждой, разложив на почве набедренник самого крупного детины, двумя ударами ножа что-то подрезала, ловко набросила себе на плечо. Получилась одежда, скрывающая груди, видимо, принятая у здешних женщин. Второй набедренник она просто укоротила, обмотав вокруг узких чресл.

Одевшись, заинтересовалась бумерангами, долго их перебирала, взвешивая в руке, пока не отложила, по её мнению, лучшие. Выбрала пояс, подогнала, развесила на нём два больших ножа, которые и я бы сочла неплохими, несколько метательных, флягу, бумеранги и целую кучу непостижимой мелочи.

Девушка взяла для себя щит, я придирчиво осмотрела его, вернула, одобрив. Покосившись на вторую пару сандалий, висевших на моём поясе, быстро размотала ремни с ног каждого трупа, перебрала кучу обуви и выбрала четыре пары. С поклоном подала мне, сказав "Оол!". Сравнив обувь с той, что имела я, поняла — там кожа двухслойная, сшита вместе. Снизу жёсткая, а сторона, соприкасающаяся со ступнёй — напротив, пружинистая, упругая, незаменимая для долгих переходов.

-Шерра оол! — похвалила я девушку, и она заулыбалась.

Переобувшись, мы поели, вырезали из тел лучшее мясо, забрали всю воду.

Меча, лучшего, чем мой, я и в тот раз не нашла, а для Шерры мужское оружие было непосильным.

Мы бежали довольно долго, уже близился вечер, но таншерийка не отставала. Сперва я держала средний темп, прислушиваясь к дыханию спутницы. Оно осталось размеренным даже тогда, когда я прибавила скорость. Сама обливаясь потом на такой жаре, я удивлённо оглядывалась на ровно, хотя и глубоко дышащую девушку. Ветер усиливался, но помогал, толкал в спину, это радовало меня — летели, как на крыльях, не чувствуя веса.

Необычно быстро темнело, в конце концов, боковым зрением я заметила, как догоняет сзади огромная чернющая туча. Вдали загромыхало, ветер стал почти ураганным, вздымал тучи пыли и песка.

Быстро и непонятно затараторив, девушка потянула за руку к ближайшим кустам. Пожав плечами, я последовала за ней, потом только вспомнив, что во время грозы нельзя оставаться на открытой местности. Всё-таки трудно жить в открытом мире!

Истрескавшейся почвы достигли первые редкие капли, тут же жадно выпитые ею досуха. Шерра деловито разоблачалась, раскладывая одежду на валунах и придавливая камнями, сандалии уложила подошвами вверх. Я последовала её примеру. Через несколько секунд с неба обрушились тёплые струи, пыль под ногами на секунду вскипела, и вот уже нам на головы падала сплошная стена воды, сгибавшая кусты.

Над самой головой жахнуло, моя спутница присела, в страхе прижалась, обхватив мне икры. Вода била с такой силой, что даже такая иссохшая степь быстро покрылась лужами. В том месте, где мы укрылись, почва неохотно впитывала воду, стала скользкой.

Я остервенело полоскала набедренник, промывала волосы, старательно скребла плечи. Таншерийка в первую очередь зачем-то тщательно оттёрла под падавшими струями воды один из бумерангов. Удивившись, я промолчала — может, ритуал такой?

Она вдруг приблизилась, начала тереть мои плечи, груди, живот и бёдра, отмывая глубоко въевшуюся в поры красно-бурую пыль. Смотрела странно, в упор, в расширившихся зрачках отражались сполохи молний. От прикосновений маленьких сильных пальцев к грудям меня всю затрясло. Остроухая девушка смущённо потупилась, сквозь рёв ливня что-то заговорила, прижавшись губами к моему телу. Но даже в дождь я не стала лучше понимать местный язык.

Сначала тон был нерешительным, вопрошающим, а голос вздрагивал. Вдруг тонкая фигурка придвинулась ко мне, обхватила руками, прижалась грудь в грудь, а узкая ладошка стала намного смелей.

Небесная вода лилась бесконечно, пахло свежестью, я представила себя в бассейне на "Солнце", на секунду прикрыла глаза.

-Ты что...— прошептала я. -Умеешь любить?

Что-то прозвучало в ответ, не веря, я уловила знакомое "килт", карие глаза не отпускали моего взгляда. Стоя вплотную, Шерра высоко вскинула голову — маленькая, хрупкая, одинокая в беспощадном мире. Обхватив её мокрые плечи, я проглотила невесть откуда появившийся в горле комок:

-Конечно, очень...

Валяясь в лужах, мы сплетались, жадно лаская друг друга, гром вторил нашим сердцам, и вспышки молний были едва ли ярче чувств, переживаемых нами. Тело юной таншерийки легко отзывалось на нежные прикосновения, и мы пили дождевую воду из лепестков друг друга...

Шерра распласталась на быстро высыхающем песке, ярко-рыжие локоны, в которые после дождя превратились её сосульки-пряди, прилипли ко лбу, ноги-руки разбросаны во все стороны, на лице блуждала счастливо-блаженная улыбка. Моя ладонь покоилась на тонкой талии девушки, бедро прижималось к её бедру, дыхание Шерры щекотало плечо, в глазах сияла любовь, а тонкие пальцы подрагивали в моей руке. Это было чудесно, жестокий алый мир сделался вдруг тих и пустынен.

Тучи быстро обратились в полупрозрачные облака, а затем и вовсе исчезли.

Алая звезда засияла уже на западе.

Мы двинулись дальше, и я тогда впервые задумалась: а что же будет с этой девочкой дальше? Я вернусь на корабль, а куда вернётся она? В рабство к очередному Зарру, или как там его?

После ужина Шерра зачем-то разложила вокруг нашего убежища несколько непонятных предметов из тех, что взяла с собой. Сбросила одежду, уселась на камень, плеснула чуточку воды между ног, подала свою флягу мне. Словно загипнотизированная незримым в сумерках, но физически осязаемым взглядом раскосых глаз, я сделала то же самое.

Взявшись за руки, мы опустились на песок.

Сев напротив, таншерийка грациозным движением придвинулась вплотную, мускулистые голени обвили мне талию. Девушка взяла тот самый бумеранг, что мыла под дождём, судя по её уверенности, она знала, что делала, и я расслабилась, уступая инициативу... Моя любовница принялась совершать медленные, замысловатые движения. Вскоре я с удивлением ощутила необычное возбуждение, охватывающее меня всё сильнее. Таншерийка безумствовала, издавая горловые звуки, тело её странным образом завибрировало, вселяя и в меня экстатическую дрожь посредством соединявшего нас предмета. Завопив, я стиснула себя пальцами — и забилась в неистовом приступе сладострастия...

ВЕТА

Жажда совершенно изнурила меня, третьи сутки я не могла отыскать ни капли. Язык распух, едва помещаясь во рту, в голове гулко бухало, ноги не держали. Сильно мотало из стороны в сторону. Перед глазами колыхалась и постепенно плотнела розовая муть, превращаясь в туман. Я падала, с трудом поднималась, подбирая камень, своё единственное оружие, снова начинала механически переставлять костыли, будто старинный робот. Снова падала, и опять вставала... Становилось всё невыносимее, теперь уже казалось, что на проклятущей кровавой планете не меньше трёх g. В конце концов, сил, чтобы удерживаться на дрожащих и вихляющихся ногах, не стало. Застонав, я поползла, подтягивая тело вперёд негнущимися пальцами, отталкиваясь ступнями. Принуждала себя двигаться, двигаться, двигаться. Мутилось сознание, отчаянно хотелось умереть, но стыд заставлял ползти, упираться израненными ногами. Через несколько часов такого пути я впервые лишилась сознания. Потом очнулась, чтобы с каждым разом всё чаще проваливаться в черноту.