Непонятно лишь, почему за ним следят. Кажется, он давно перестал вызывать подозрения. Что-то случилось? Кельм не знал и пока не видел никакой возможности это выяснить.
Однако даже если это опасно и неудобно сейчас, задание следовало выполнять.
Горные лыжи были выгодны сразу по трем причинам. Во-первых, таким спортом не занимается абы кто. Заоблачно высокие клубные взносы, лыжи, экипировка, регулярные выезды на курорты... Горнолыжный клуб "Экей" посещала вся городская элита.
Во-вторых, форму все равно поддерживать надо, и такое хобби как нельзя лучше подходит для этого — по крайней мере, каждому ясно, для чего Кельму нужны тренажеры в подвале, зачем он ежедневно бегает кроссы. Горнолыжник, спортсмен, здоровый образ жизни...
В-третьих, Кельму просто нравилось кататься на лыжах.
Сейчас он нервничал. В последние две недели посещал клуб через день, но иль Велира так и не видел. Неужели все-таки придется связываться с ним другим способом? Это теперь опасно.
Кельм неторопливо размялся и пошел к лыжной стойке. Его красно-белые "Керсы" смотрелись отлично, не зря же угрохал на них половину месячного оклада. Кельм стянул перчатку, провел пальцем по липкой базе, задумчиво взглянул на снег. Может быть, и не попал в мазь. Неприятно, когда лыжи идут плохо, а "Керсы" на мокром снегу вообще не идеальны. Ну да ладно, посмотрим. Кельм надел перчатку и подхватил лыжи. Поздоровался с ладным красавцем в черной шапочке, идущим с трассы — второй вице-президент Маана, Ла Нейл. За вице-президентом торопились две женщины в бежевых незаметных лыжных костюмчиках, каждый — стоимостью в хороший автомобиль, женщины хохотали над чем-то, не замечая Кельма, приветливо им кивающего. Кельм миновал компанию молодых людей-яппи, ноги как палки воткнуты в крепления — очевидно, бывают здесь довольно редко и больше с карьерными целями, а может, корпоративный выезд. На детском склоне пестро мельтешили ребятишки с мамами или нянями, раздавался мощный визг. Кельм улыбнулся. А вот еще знакомые — две психологини из Южного атрайда, топчутся около учебных трасс. Психологини преувеличенно живо ответили на приветствие. Кельм наконец подошел к гоночным трассам повышенной сложности — двое-трое спортсменов озабоченно разминались в сторонке, основная толпа осталась позади.
На стартовой линии никого не было. Кельм надел лыжи, шлем, надвинул на лоб очки. Взглянул на электронное табло — по трассе кто-то спускался. Надо подождать. Он сделал несколько глубоких вздохов.
Снег сверкал вокруг, слепил — миллиардами кристалликов, холодный воздух обжигал горло, холмы торжественными дворцами вздымались в синее небо. Надо взять с собой Ивик, подумал он. Почему бы и нет? Поучить ее кататься. Она моя подруга, все официально. Надо ей это показать. Он почти забыл о цели посещения клуба, знакомый, привычный восторг, смешанный с легким страхом, ледяным холодом заполнил грудь. Уже пора, трасса свободна.
Пошел! — велел он себе, толкнулся палками. Разгонный шаг, раз, два, три — вошел в стойку, выпрямив спину параллельно линии лыж. Скорость нарастала.
Все перестало существовать, кроме скорости. Он пролетел по узкому коридору меж сугробов, совершил вираж направо вниз, прошел по диагонали — и только тут наконец вдохнул, сознательно вспомнив о кислороде, прошел спад — взлетел и промчался по воздуху метров десять, снова поворот и диагональ...
Он все-таки попал в мазь, лыжи шли гладко, четко входили в повороты — как все "Керсы", и полет вниз был наслаждением, был безоблачным счастьем...
Он влетел в ворота и финишировал по широкой дуге, обдав искрящимся снегом взвизгнувшую стайку девушек. Тут же повернулся к девицам, широко улыбаясь, помахал рукой. Здесь не имело значения то, что он дейтрин, дринская рожа — за его спуском наверняка наблюдали, и это было красиво.
Но и нечего торчать здесь дольше. Не обращая более ни на кого внимания, он двинулся к подъемнику.
Едва спрыгнув на утоптанный снег, Кельм напрягся — впереди маячила затянутая в желтый костюм, кажется, знакомая спина. Неужели в этот раз ему повезло? Кельм рванулся вперед, сразу забыв о катании.
Спокойно. Встреча должна быть естественной. Кельм хотел после спусков посидеть в клубе часика три, подождать до темноты — вдруг иль Велир все же сегодня появится. Но вот же он, вот, собственной персоной, и ждать не надо... Натягивает шлем, как и Кельм, касается рукой скользкой прохладной поверхности лыж, размышляя о мази.
Кельм вразвалочку — после трассы ноги плоховато слушались — подошел к биофизику.
— Иль Велир?
Тот вздрогнул, обернулся. Кельм широко, радушно улыбался.
— Давненько мы с вами не виделись! Редко бываете — дела?
— Да, семья, работа, — пробормотал иль Велир. Похоже, он узнал Кельма, но очень смутно.
— Вы меня еще помните? Я иль Кэр. Работаю в лиаре.
— А-а... отвык я от этого "иль".
— Можно и без этого, — согласился Кельм, — здесь у них так принято. Я смотрю, у вас лыжи новые? Ну-ка, можно взглянуть?
— Купил на той декаде, — сообщил иль Велир. Протянул правую лыжу Кельму. Лыжа была на вид обычная гоночная универсальная — с довольно широкой талией, сэндвич в глянцевой сине-голубой рубашке,. Кельм аккуратно покрутил лыжу в руках, попробовал на скручивание и на прогиб.
— Что за фирма — а-а, вижу, Аплер. У них неровная продукция, но эти неплохие, я вижу. Я бы взял. Жесткие. Но не каждый справится. В поворот нормально входят?
— Я справляюсь, хотя, конечно, требует усилий, — поделился иль Велир, — по правде сказать, до них у меня было сущее барахло...
— На снаряжение лучше, я считаю, потратиться, — сказал Кельм, — а вы сейчас на трассу?
— Да, еще разок хотел...
— Слушайте, а я хотел с вами как раз побеседовать... время есть немного?
— Найдется, — ответил биофизик, с любопытством глядя на него.
— Тогда подходите в клуб, я столик займу. Договорились? Вы здесь один? Ну и отлично... Посидим, поболтаем, — перешел Кельм на дейтрийский, что означало новый уровень взаимного доверия.
— Хорошо, я не против. Ну до встречи! — биофизик подхватил лыжи. Кельм поглядел ему вслед.
В общем-то тоже собирался еще покататься, но до того ли теперь?
— Вы меня прямо заинтриговали, — сказал иль Велир, — а что, у вас дело какое-нибудь, или просто так, поболтать?
Кельм не зря потратил время — он выбрал удобный столик, в углу и на возвышении, и успел незаметно его проверить. Хотя — камеры и жучки в "Экее"? Хозяева жизни, которые здесь бывают, такого не потерпели бы. И все же, учитывая усиленную слежку в последнее время, да и просто по привычке, Кельм был осторожным.
Народу в кафе было немного, далеко не час пик. Двое лыжников потягивали крэйс за одним из центральных столиков, их обрабатывала полуодетая вангали. У самого выхода мамаша кормила обедом двух юных отпрысков. И по соседству компания золотой молодежи. Ничего подозрительного.
Кельм заказал себе малоградусный крэйс, мясную закуску. Начал потихоньку есть. Для стороннего наблюдателя все выглядело так, будто иль Велир заметил его и присоединился совершенно случайно.
. Биофизик и выглядел не лучшим образом, мешки под глазами, обвисшее лицо. Моложе Кельма, а выглядит старше лет на двадцать. Заказал шницели и двадцатиградусный крэйс.
— В сущности, — сказал Кельм, — просто пообщаться. Вы же знаете, как к нам относятся... идеологию Готана отвергли, но все равно — темноволосый чужак-дейтрин воспринимается соответственно.
Иль Велир оживился. Похоже, Кельм попал в нужную точку.
— Да! — подхватил он, — В душе, такое впечатление, они как были, так и остались готанистами. Белые рыцари! Отношение совершенно другое. Вот мы вроде бы и ведем обычный дарайский образ жизни. Я работаю. Вела сидит с детьми, хозяйничает. Дочь пошла в классическую... она там единственная дейтра, конечно. И все равно — соседи косятся... вроде бы и вежливо общаются, но... — биофизик махнул рукой.
— Вот и у меня те же проблемы, — посетовал разведчик, — но что тут сделаешь? А ты, я видел, недавно на телевидении побывал?
Он непринужденно перешел на "ты", и биофизик, уже уговоривший бокал крэйса, воспринял это естественно.
— Было дело.
— Я смотрел "Вечернюю беседу". Неплохо — считай, миллионная аудитория.
— А, — иль Велир махнул рукой, — там бабки неплохие. У меня же дом, кредит выплачивать надо! Знаешь, вроде зарплата и ничего, — поделился он, — но как-то все почти в банк уходит. Жена на еде экономит, бегает ищет, где дешевле. Отгрохали домину, теперь маемся. Но с другой стороны, детям ведь это. И они получат дом по наследству, уже заживут как люди...
— Да, жилье здесь — это все. А я снимаю...
— Ну ты одинокий, тебе кому оставлять. Слушай, а чего не женишься?
— Да ну их, баб этих.
— Может, ты и прав, — иль Велир отлил себе крэйса в бокал.
— А что, за передачу правда хорошо платят?
— Угу. Подзаработал немного. Полчаса потрепаться в камеру — и получаешь, как за месяц в лаборатории. Обычное бла-бла-бла... дейтрийский фундаментализм... тоталитаризм... про тяжелое детство, про милитаристское воспитание.
— Я слышал, ага.
— Понимаешь, как бы информация из первых рук. Я свидетель.
Кельм кивал. В той передаче участвовали — дарайский офицер (не вангал, разумеется), две светских дамочки — журналистка и общественная деятельница, обе ни сном ни духом про Дейтрос, руководительница интеграционного центра для эмигрантов (она сетовала на плохую приспособляемость дейтринов к здешнему обществу), и "свидетель" — то есть иль Велир. Образец идеального эмигранта: нашел прекрасную работу, интегрировался, сделал карьеру, образован по-дарайски, не беден, прилагает все усилия, чтобы заслужить признание и одобрение со стороны коренных дарайцев.
Свято верит в демократию и рассказывает леденящие душу ужасы о Дейтросе.
— Мне вот не предлагали, — сказал Кельм, — видно, я не очень-то подхожу для таких шоу.
— Ты в военной области работаешь, у вас все засекречено.
— А у вас нет? Тоже ведь стратегическая наука.
— У меня-то что секретить? Воздействие облачного тела на вилочковую железу. Механизмов никто не знает, и при нашей жизни, видно, никто и не узнает, аминь.
— У тебя — нет, но ведь знаешь какие вещи бывают? Например, я слышал, разрабатывают излучатель, который расшатывает подвижность облачного тела. Не знаю уж, зачем — разве что, для триманцев. Не слышал такого?
Иль Велир молчал. Кельм сидел расслабленно, бросив руку на спинку стула.
— Пару лет назад, — сказал иль Велир, — встретил я на симпозиуме одного дядечку. Вот он нес такую ересь, да. Было дело. Он не сам этим занимается, но вроде, кто-то занимается. Хотя по-моему, шарлатанство это все.
— Почему же, интересно! Что за дядечка-то?
— Дядечка колоритный, — биофизик хихикнул, — на гнома похож. Весь такой заросший, борода до бровей, длинные волосы развеваются. Дедуля, совершенно седой. Звали его... погоди... Ларт, а по фамилии то ли Каба, то ли Кейба.
— А сам он, значит, в другой области работает?
— Да почем я знаю!
— Давай еще выпьем, — предложил Кельм. Скосил глаза на соседний столик. Компания приличной молодежи — старшеклассники из классической или студенты, раз здесь — не из бедных семей. Парни в спортивном, а девушки все как в форме в черных кожаных платьях на бретельках, плечи полностью открыты и овальная громадная дыра, обнажающая живот, по моде покрытый сложным узором с точками пирсинга, едва ли не до лобка. Смеются, тянут крэйс или молоко — какое там молоко, с хайсом, конечно. Высокий белобрысый губошлеп обнимает за плечи девушку-змею, обтянутую черным. Она заливисто, неестественно хохочет, обнажая мелкие белые зубки.
— А черт его знает на самом деле, — пробормотал иль Велир, — ты вон на девок пялишься. А у меня дочь этого возраста. У них своя жизнь. Тоталитаризм, демократия... да пошло бы оно все к черту в задницу...
— А чего из Дейтроса свалил?
— А ты чего?
— Я в плен попал. А там, знаешь, сильно выбирать не приходится.
— Ты в плен. А у меня семья — как заложники. Брат раньше сбежал, потом весточки передавал, давайте, мол, валите к нам... А сына тогда в квенсен забрали. Я подумал, да и тоже... Ну чего мы там не видели? Блок — одна комната, а нас четверо было, сына — в армию, а ведь война, убили бы, горячей воды вечно нет, кухня общая...
— По телевизору ты все больше про демократию и свободу распространялся...
— Да это абстракция все. А правда — вот она. Там я, образованный человек, ученый, биофизик, и жена, между прочим, программист — мы жили в скотских условиях, никакой разницы: что мы, что доярки с фермы. А здесь — приличный дом, бассейн, нормальный квартал, в отпуск ездим по высшему классу... разве сравнить?
— Ну да, условий не создают в Дейтросе, это верно. Тут ты прав, — согласился Кельм.
— И обрати внимание, люди ведь не отсюда туда бегут. А наоборот, из Дейтроса — сюда. И еще и не пускают, знаешь, как мы бежали? Я еле достал пропуск в Медиану, и то с патрулем разборки были. В Дейтросе мы заперты, как в тюрьме. Это что, случайно?
— Люди всегда выбирают, где получше и поудобнее, — пожал плечами Кельм, — это им свойственно. Как животным. Те тоже ведь ищут место, где охотничьи угодья, вода, все удобства... Если, предположим, человек поставит в лесу кормушку, олени к ней и будут жаться...а откуда кормушка взялась, зачем, почему, и чем за это придется платить, олени не думают. Как правило...
— А мне правда без разницы... и потом, что ни говори, но дело не только в кормушке. Здесь свобода. Живешь, как хочешь.
— Кое-что и здесь запрещено. Например, христианство.
— Запрещено только то, что мешает жить обществу. А так... в Дейтросе даже профессию нельзя выбирать...
— Твоя дочь уже выбрала? — спросил Кельм, чтобы перевести тему.
— Не знает еще. Думает. Тут ведь как, она бы хотела литературоведением заниматься, но это только если преподавать где-то, а так — где она рабочее место найдет? А в общем, способности есть, в школе лучшая по гуманитарной части... Наверное, пойдет на психолога. Уж психолог точно везде найдет работу. Правда, поступить трудно, конкуренция большая... Но у нее неплохие баллы.
— Поступит, — сказал Кельм, — а хорошее знание дейтрийского — это плюс. Для психолога. Будет работать с эмигрантами... их в атрайде полно. Давай выпьем за будущее твоих детей?
Кельму потребовалось полчаса, чтобы найти дядечку-чудака, пожилого биофизика. Не так уж много людей заняты исследованиями облачного тела, несколько сот из них обладают хоть каким-то именем и весом. Звали биофизика Ларт Киба, других похожих вариантов не нашлось. Да и внешность соответствовала описанию иль Велира: забавный старичок с развевающимися мягкими совершенно серебряными волосами, бакенбардами и бородой. Как гном. Кибе уже сравнялось семьдесят пять. Эвтаназия ему не грозила — обеспечил себе старость, своевременно и щедро платя в пенсионный фонд.
Киба был широко известен в узких кругах. Возможно, даже гениален. Но больших открытий не совершил, так как круг его научных интересов оказался слишком уж широк. Энциклопедист. Всю жизнь порхал от одной темы к другой. И сравнительные характеристики облачных тел его интересовали, и взаимодействие с иммунной системой, а потом он вообще перекинулся на исследования гнусков. По крайней мере, этому была посвящена значительная часть его работ. Кельм ознакомился с ними в общем виде.
