Венец Эпикоридов (1-14)

Новый хозяин, господин Айот Деберский, от ошейников сразу освободил. Вообще, он относился к своим рабыням бережно, — к чему портить тела, которые зарабатывали ему сестерции. Если господин Айот и бил когда, то старался, чтобы битьё не оставляло следов. В лупанаре имелась рабыня со следами сумасшедшей порки, для любителей пикантности, но все страшные следы были нарисованы вываренным растительным соком.

Господин Айот поначалу пытался и его приставить к делу, но он не дался, несмотря на битьё. Подумав, содержатель лупанара отдал его в услужение к шлюхам, поклажу таскать да воду подносить для их бесконечных подмываний. В сущности, господин Айот был неплохой хозяин, — кормил досыта, бил редко. И всё-таки, на лесной поляне, среди борщевиков и нивяников, он получил своё.

Тем более, должны получить своё Публий Квинкеронтий и Мартис Силан. И этот... главный виновник.

Крайз поднялся с колен, ещё раз прочитал эпитафию, которую придумала старая жрица для могильного камня его матери. "Я ушла достойная".

Достойная, чтобы сполна отомстили за нее.

* * *

У могилы матери Крайз и не заметил, как ночь закончилась. Встал на ноги, голову поднял, — в верхушках деревьев белело небо. Ни единой звезды.

Холодный ветерок коснулся щеки. Просыпались птицы. Вдалеке хрустнул сучок. Громко заурчало в животе, со вчерашнего утра он ничего не ел.

У него в сумке — письмо для Гнея Орвила, но до Гнея Орвила ещё нужно добраться. Он понятия не имел, в какой стороне находились Анигира и Гларинас. Да чего он теряется-то? У него в сумке — целое сокровище, две крупные розовые жемчужины, только из глазниц черепа выковырять. Хватит на коня и провиант. И то, и другое он добудет в Бристоле, уж туда-то он попадет, не заблудится. И дорогу до Анигиры, столицы провинции, в Бристоле выведает.

Крайз вошел в город следом за тележкой зеленщика, среди подвод с фруктами и курами. Селяне торопились на рынок, по утренней прохладе.

Рыночной площади в городе не было, — была длинная улица, вдоль которой торговцы выставляли свои товары. В такой тесноте не обходилось без склок, — торговцы хлестали плетьми чужих волов, а то и брали друг дружку за грудки. После недолгого путешествия по рынку Крайз заметил торговца пирогами, — от румяных "шапок" поднимался пар, пироги только из печи. Невозможное мучение. Крайз было сунулся к торговцу, но разум заверещал: чего это он? Или он хочет обменять одну жемчужину, — прекрасную розовую жемчужину, — на кусок пирога? Жадность стискивала руку, тогда как голод стискивал желудок. Победил рассудок, Крайз отправился искать торговца драгоценностями. Кто же ещё даст настоящую цену за жемчужину?

Вскоре он заметил подходящую лавку, рядом — ещё две. В распахнутых дверях виднелись женские диадемы, браслеты и ожерелья, всевозможные подвески и заколки, манящие блеском серебра и золота, разноцветными искрами драгоценных камней.

Крайз подошел к ближней лавочке. За прилавком стоял иолиец, только иолийские мужчины повязывают платок на голову. Крайз вспомнил поговорку "лжёт как иолиец", и прошел мимо. Напротив располагались торговцы пряностями, и его обдало жгучим запахом плодов кардамона, горьковатым — мускатного ореха и остро-сладким запахом коричного дерева.

Рядом, в тесном закутке, гнили фруктовые кожурки.

От следующего прилавка его погнали: "Ты чего околачиваешься здесь? Хочешь украсть?" Увидев рядом с Крайзом богато одетого покупателя, хозяин немедленно расплылся в улыбке, стал ласков и разговорчив. Но всё-таки улучил минутку, сделал зверское лицо и показал Крайзу кулак.

Он пошел дальше. Чего обижаться? Понятное дело, вид у него неважный, — грязная туника, пояс-бечёвка, неумытое лицо.

Пошли рыбные ряды, здесь пришлось проталкиваться. Какая-то матрона, пришедшая на рынок с муженьком, объясняла торговцу: "Подай мне скумбрию не эту, а вон ту, — такую же жирную, большую, как мой муж". Взглянув на мужа матроны, Крайз на миг позабыл про голод.

Ближе к полудню он всё-таки набрёл на нужную лавчонку. Лавочка стояла в боковом тупике, покупателей завлекала вырезанная из дерева богиня Афара.

На богиню, высотой в полтора человеческих роста, надели всевозможные украшения, не очень высокой цены.

На божественной голове с тяжелым, неженским подбородком сияла бронзовая тиара, три луча сходятся у переносицы, усыпанные цветными стёклами. На шее — тройное ожерелье переливается, с каждого звена чеканный подвесок свешивается, с ониксом или сердоликом. Ожерелье весило не менее четверти таланта. Бронзовый пояс богини украшали бляшки, покрытые цветной эмалью. На деревянных руках — железные браслеты, блестевшие как серебряные, увитые медной проволокой и инкрустированные бирюзой. На растопыренных грудях богини — авилонские чашки из бронзы, украшенные травлением с чернью, каждая — величиной со столовое блюдо.

Афара была элланская богиня, а не авилонская. На островах Элланы не в ходу были нагрудные чаши. Очевидно, купец позаимствовал этот элемент женского убранства у авилонян ради пущего блеска.

Рядом с прилавком стоял упитанный дядька с массивным элланским носом, кончик носа загнут крючком. На тунике спереди — широкая красно-бурая полоса с орнаментом в виде квадратных спиралек.

Элланин посмотрел на Крайза внимательно, но без злости.

Ему до печёнок надоело рыскать по рынку. Он протянул элланину руку, раскрыл ладонь:

— Что дашь за это, купец?

Элланин прищурился, и — загорелись глаза. Он хотел взять жемчужину, но Крайз отдернул руку.

— Откуда это у тебя, парень? — спросил купец негромко, растягивая губы в улыбке.

— В наследство от отца досталось. Так покупаешь?

— Сады Светозарные твоему родителю, — благочестиво проговорил купец. — Эта жемчужина — редкой красоты, что и говорить. Если только она не поддельная. Некоторые обтачивают гальку подходящего цвета и выдают за жемчужину, другие красят белые жемчужины и продают, будто покрасила природа. А в городах Золотого Берега, особенно в Ишемене и Мелине, умеют делать такое цветное стекло, что от цветного жемчуга сразу не отличишь.

— Значит, не берешь?

— Я дам тебе хорошую цену, скажем, сто золотых сестерций. Но я должен проверить жемчужину, и хорошенько. Сотня "колесничих", знаешь ли... Оставь мне ее до вечера. Можешь не сомневаться, купца Мавросия знают все. Моё слово твёрже камня.

Крайзу понравилось, как элланин держался, — излагал уверенно, не божился через каждое слово, не махал руками и не плевался слюной.

Розовая жемчужина переместилась из кулака Крайза в ладонь купца, которая немедленно сомкнулась, подобно створкам устрицы.

— На закате получишь свои золотые, — сказал Мавросий.

Окончательно успокоенный, Крайз отправился бродить по базару. Очень скоро он пожалел, что не попросил у купца аванса. В этой части улицы он ещё не был. На вертелах, невысоко над землёю, жарились свиные ляжки, бараньи лопатки и задки, утки и каплуны целыми тушками. У Крайза началось слюнное половодье. Несколько раз он порывался возвратиться назад, к купцу, но стыд удерживал, не хотелось выглядеть попрошайкой. А ловкие торговцы еще измудрялись, на его глазах посыпали румяные корочки кардамоном, мускатным орехом, душистым перцем. Хорошо, что хоть сильфия не было, а не то язык Крайза отправился бы прямиком в желудок.

Он попытался отвлечься, ушел с рынка и принялся бродить по городу. Увы, чревоугодники бристольцы словно нарочно понастроили на каждом углу харчевен и питейных подвальчиков. И это, — не считая бесчисленных торговцев вразнос, предлагавших жирные медовые лепёшки, сушеные фиги, засахаренный виноград, румяные пироги с ливером, гусиные шеи с печёнью и яйцом, золотистые куски форели и копчёное филе речного углозуба.

Он немного отвлекся, оказавшись у высокого сооружения с плоской крышей и колоннадой у входа. Это было здание бристольского городского совета.

Но не само здание городского совета привлекло Крайза.

У входа стояла статуя из раскрашенного алебастра. Каменный старик в длиннополой мантии с широченными рукавами опирался на посох, горбился, выставляя вперёд острый подбородок. Раскрашенные глаза смотрели с чуть заметной насмешкой. Крайз прочитал на цоколе: "Эрихорон Эпикрет, императорский колдун". Очевидно, этот колдун был уроженец Бристоля. Крайз никогда не слышал о таком, но отчего-то его притягивал взгляд каменного колдуна, даром что краска глаз облупилась, а лепнина бровей осыпалась.

Но разве каменная статуя может иметь взгляд?

Какой-то возница крикнул, чтобы он посторонился. Крайз пришел в себя.

День клонился к вечеру, под карнизами домов легли тени. В самый раз наведаться к Мавросию.

Он вернулся на ярмарочную улицу.

Купец Мавросий оказался на месте. Он что-то объяснял важному старику, над которым раб держал зонт. На этот раз Мавросий не производил впечатления основательного торговца. Он молотил языком как помелом, рассыпался перед стариком с самым угодливым видом.

Наконец старик с надменной миной отошел.

— Ты проверил жемчужину, господин мой? — спросил Крайз.

— А, мальчик, — купец поковырял между зубов. — Можешь забрать ее обратно. Да где же она? А, держи.

Элланин передал ему некий предмет, ничуть не похожий на его великолепную жемчужину. Да это вообще была не жемчужина, а всего лишь камень-галька, белого цвета, а не розового, неправильной округлой формы.

У него лоб покрылся холодной испариной.

— Это не моя жемчужина, — сказал он и припечатал камень к прилавку. — Подавай мою жемчужину, паскуда!

— Какая жемчужина, не видел я никакой жемчужины, — прокудахтал купец. — А теперь убирайся, мальчик, пока я не разозлился.

— Ты украл ее! Ты вор! Мавросий — вор! Где моя жемчужина?! — закричал Крайз.

Кровь застучала у него в висках. Купец возвышался над ним как гора, — титькастый, с седыми лохматыми бакенбардами. Несмотря на разницу в комплекции, Крайз готов был вцепиться толстяку в глотку.

Он сунул руку к поясу, — ах, нож он уже потерял... Ладно же. Он кинулся к купцу через прилавок. Закачалась деревянная Афара, звеня бронзовыми безделушками.

Купец посторонился, не дав мягкой посадки. Он поскользнулся, упал. С полок посыпались чеканные кубки. Он вскочил, не чувствуя боли, — рвать, бить, пинать до смерти.

Купец отвесил оплеуху, и он потерял сознание.

Когда он пришел в себя, с губами в крови, над ним стояли два стражника.

— Вор, хотел украсть, — элланин показывал на бронзовую диадему, по центру — эмалевая птица, красные камешки вместо глаз.

— Ты кто такой? Откуда взялся? — спросил один из стражников, увидев, что мальчишка очнулся. Лицо у него было испитое и бледное, как посыпанное мукой.

— Я — свободный человек, — проговорил Крайз. Слёзы закипали у него на глазах. — Я — румей!

— Может, в правду румей, — сказал рыжеватый стражник, концом копья приподнимая тунику Крайза. — Клейма не вижу.

— Как зовут, чей сын? — спросил бледный стражник.

— Я — сын князя! Мой отец — Гней Фразон, — честно сказал Крайз и получил болезненный щелчок по лбу.

— Да пёс с ним, с его именем, — проворчал рыжий стражник. — Сколько стоит эта дура? — он показал на диадему.

— Полторы тысячи сестерций, клянусь Ружем Наичестнейшим! — воскликнул купец, назвав цену вдвое больше настоящей.

— Если цена краденой вещи больше тысячи сестерций, рубим левую руку. Больше пяти тысяч — правую... До завтра в тюрьме прохладишься, парень, — сказал бледный стражник. — Завтра — к претору на суд. И ты чтобы был, почтенный. Избави боги, его милость заставишь ждать.

— У паренька, смотри-ка, одна рука как дерево мёртвое, — заметил рыжий стражник.

— Может, уже украл чего?

— Тогда руки не было совсем, а она есть, только неживая. Что приключилось, парень?

Крайз понурил голову. В первый раз ему говорили о его убожестве. Ощущение не из приятных.

Неожиданно проникся Мавросий, чувствительный, как всякий настоящий элланин.

— Бедняга, бедняга... — пропел купец трогательным голосом. — Пожалуй, добрые господа мои, эта прекрасная тиара стоит меньше тысячи сестерций. То есть она стоила больше, но я разглядел только сейчас, — два камешка выпало.

— Так ты солгал, элланин? — с пугающей медлительностью проговорил бледный стражник и обернулся к своему напарнику: — Ты слышал, как он солгал?

— Простите мою слабую память, от папаши досталась, — быстро затараторил купец и сунул что-то в ладони стражников. — Простите, господа мои, простите!

Стражники, ворча, удалились.

Мавросий, руки в слоновые ляжки, выпятил живот и нижнюю губу.

— Что же мне с тобой делать, а? — Некоторое время он изучал Крайза как некое малоприятное насекомое, извлеченное из собственных волос, потом злобно скривился. — Грабь, и чтоб я тебя больше не видел! — Он сунул в руку Крайза три серебряные монеты. — А опять начнёшь блажить, тебе отсекут обе руки. Уж я постараюсь.

— Отдай мою жемчужину!

— Брысь!

Купец выдворил Крайза за прилавок и подтолкнул.

Он прошел несколько шагов. Оглянулся, как волчонок. Купец глядел недобро. Разве он справится с таким? Он, безрукий...

Злоба накатывала волнами, застила разум.

У него есть три монеты, три серебряных сестерция. На эти деньги он купит нож или какой-нибудь недорогой кинжал. Купит и вернется.

Крайз пошел по улице, высматривая торговцев оружием. Где, где ему попадалось на глаза оружие?.. Через несколько шагов его накрыла волна ароматов. Он купил на один сестерций пару жареных сосисок, ячменный хлебец, кувшинчик со слабым молодым вином. Ещё получил пять медяков на сдачу.

Утолив первый голод, он немного утолил злость. Во всяком случае, голова начала лучше соображать. У него времени — три недели. Он пообещал колдуну, что через три недели он устроит этот фокус с чашей в Румне.

До Румна — неделя конного пути. Он слышал, как один торговец расспрашивал о лучшей дороге до столицы, и ему, объясняя, сказали: "за неделю доберешься". Значит, у него есть две недели, чтобы отомстить за мать.

Мартис Силан, Публий Квинкеронтий, Тиберий Фразон.

И ещё, этот элланин Мавросий, ограбивший его.

Так что, без оружия, как ни крути, не обойтись.

Он прибавил шаг.

Вон и оружейная лавка. Из окон стук молота доносится. Шипит вода, попадая на раскаленное железо.

В Бристоле имелось несколько оружейных лавок. Большинство из них было лавками при кузницах. Но покупателю предлагалось и привозное оружие, в двух местах Крайз видел такое. Купцы выставляли оружие, украшенное чеканкой и травлением, инкрустированное драгоценностями (обычно фальшивыми, но попадались и исключительные экземпляры).

По дороге к кузне Крайз заметил нужный товар на одной повозке. Постой-ка, сказал он себе, почему бы ни посмотреть? Он направился к повозке, по пути извлекая из глазницы черепа оставшуюся розовую жемчужину.

На грязно-желтом полотне были разложены кинжалы и ножи всевозможных форм и размеров. Мечей не было. Все лезвия отливали необычайной синевой, насыщенной и глубокой, словно сталь впитала холодную красоту льда.