— Удушишь так! — крикнул кто-то даже укоризненно.
— Суров!
— Да дай нам, мы ее пожалеем!
Алина сжала кулаки. В этот момент она ненавидела и этих крылатых шутников, и весь этот ужасный мир, и даже...
— Я вас ненавижу! — процедила она по-рудложски.
— Говори по-лорташски, — сухо напомнил он ей в ухо. — Почему не вырываешься? Не сопротивляешься?
— Я не могу так, — прошипела Алина. — Не могу!
— Все это неважно, — ровно сказал он и отпустил. — Неважно, запомни. Еще раз.
Алина мрачно посмотрела на него, исподлобья, чуть качнулась в стороны, с сопением втягивая в себя воздух, и бросилась вперед.
Когда Тротт достаточно повалял ее по мхам полянки, а от усталости ей стали безразличны комментарии веселящихся бойцов, и подниматься на ноги стало очень трудно — он протянул ей руку и так же ровно сказал:
— Достаточно. Иди, помоешься.
Она посмотрела на испачканные землей руки, на грязную уже одежду, молча подхватила сумку со сменной сорочкой и штанами и пошла вслед за ним под советы бойцов, как Охтору следует девку утешить. Губы ее дрожали, но она ни за что бы сейчас не расплакалась. Алина была измотана, обижена и зла, в голове гудело, в горле царапали рыдания — и когда Тротт остановился на берегу, стягивая рубаху, она шагнула к нему, размахнулась, видя, как изумленно расширяются его глаза, только показавшиеся из ворота, и от души влепила ему пощечину. Голова его мотнулась в сторону, ее ладонь заболела.
— Хороший удар, — проговорил он сухо, высвобождая стянутые рукавами руки — и Алинка с мычанием, без слез, заколотила по его груди кулаками. И колотила до тех пор, пока он не взял ее на руки и прямо в одежде не бросил в воду.
Алинка вынырнула, хватая ртом воздух, провела ладонями по мокрому лицу. С волос стекала вода, и она чувствовала себя униженной и несчастной.
Тротт стоял на берегу и смотрел на нее мерцающими глазами. Пахло мхом, сырой землей и свежей водой, и как назло поблизости весело верещала парочка местных ящеров.
— Не я оскорблял вас, — сказал он тихо.
— Но вы могли бы провести занятие не у всех на глазах, — проговорила принцесса зло и шлепнула ладонью по воде. — Вы же знаете, что здесь за люди!
— Именно поэтому я и поступил так, а не иначе. Потому что вам нужно уметь защищаться в любых условиях, Алина. Вы слишком подвержены эмоциям.
Она много чего могла бы еще сказать — но не стала, молча выходя из воды. Молча она помылась, поглядывая на отвернувшегося Тротта, молча нанесла мазь на натертую кожу — и потом, вернувшись на поляну, так и не сказала ему ни слова.
Макс Тротт
Принцесса, поужинав, уселась на краю полянки, у того же ствола, у которого ранее ждала Тротта, слушая байки седоусого Верши. Макс расположился у костра, переговариваясь с бойцами, доедая кашу и периодически поглядывая в сторону угрюмой спутницы. Щека его горела, и он мрачно думал, что пережимает и серьезно пережимает. Но зато добился своего — теперь она относится к нему не лучше, чем в начале знакомства.
И это было хорошо. Потому что он достаточно долго жил, чтобы понимать, что именно он видит в глазах Алины Рудлог, когда она смотрит на него.
И что ему хочется сделать в эти моменты.
— А я просыпаюсь и думаю: вот диво-то! У меня в том мире в купальне чаша стоит железная, огромная, и в нее вода горячая сама из стены льется! Ванна называется!
— А если вернемся мы, как думаете, как жить-то будем? Там все совсем другое.
— Источник подскажет как. Подсобит.
— А я воюю. Не повезло, здесь эти твари, и глаза закрываешь — и там те же твари. Оружие чудное в том мире. Труба, а из нее огонь льется. Охонгов легко палить такой.
Макс, краем уха слушавший эти разговоры, снова покосился на принцессу — она, прислонившись боком к папоротнику, безучастно смотрела куда-то в сторону, и красноватые отблески костра играли на ее лице и крыльях.
— Умаялась девка-то, — вполголоса сказал один из дар-тени, Утреша, тот, что первым предлагал за нее золото. Он разложил на коленях и штопал красную куртку, которой зацепился за сук сегодня.— Но хороша, не жалуется. Наша порода, сразу видно. Не то что мои бабы.
— Суров ты с ней, — поддакнул второй, молодой. — Как бойца учишь.
Макс пожал плечами, продолжая жевать. Ответов эта болтовня не требовала. Трогать принцессу никто не тронет — еще в поселении решили, и даже если соблазн у кого есть, попробуют умыкнуть — его свои же порешат за нарушение соглашения в пути. До похода на поединок за принцессу никто не решился, а после, в долине Источника, могут и попробовать вызвать его.
— А я бы ее берег, — пообещал Утреша, словно подслушав его мысли. — И золота бы за нее не пожалел. Спала бы у меня на перинах, ела вдоволь, только взор услаждать оставалось.
— Только взор? — хохотнул кто-то еще.
— А что? — серьезно парировал Утреша. — С бабами я не суровый, а эта вот какая нежная, красивая. Обижать не буду, женой возьму.
— Да тут каждый возьмет, — отвечали ему почти хором.
— Охтор еще ее так пару раз поломает, так она сама от него сбежит, — хохотнул седоусый Верша. — Вон как обучает.
— А и правда, зачем? — заинтересовались бойцы. Все уставились на Макса. Он прожевал, счистил лепешкой остатки каши с хитиновой легкой тарелки, отправил кусок в рот и только потом ответил:
— Видите, слабая какая? Худая, ножки-ручки тоненькие, боится всего.
Бойцы все повернулись к Алине, и плечи принцессы напряглись. На мужчин она не смотрела. А зря — потому что разглядывали ее сочувственно и даже жалостливо.
— Ищут ее, говорил уже. Ищут, не хотят, чтобы она в верхний мир вернулась, в жертву богам хотят принести. Если найдут, хочу, чтобы могла защититься.
— Куда ей против наемника, — буркнул Верша. — Не смеши.
— Ножом ткнуть успеет, а бегает она быстро, — ровно проговорил Тротт. — Главное, чтобы рука не дрогнула. Потому и учу так.
— Руки синие, так учишь, — проговорил Утреша с упреком.
Макс глянул на Алину — та сидела, по привычке своей обхватив руками коленки, — и отвел глаза. На запястьях ее и выше действительно была россыпь синяков от его пальцев.
— Ей тебя бояться надо, а она нас почему-то боится, — поделился боец, который днем шел в патруле перед отрядом. — Белеет вся, как кто подходит ближе. Мы тут с Хоршей, — он кивнул в сторону еще одного, грузного, с повязкой на голове, — хотели подойти, орехами угостить, так думали, лужу сделает от страха. Чего испугалась?
Вокруг костра пронесся смешок. Макс увидел, как принцесса нервно дернула крыльями.
Седоусый Верша прокашлялся:
— Вы на себя в трогше давно глядели? — проговорил он медленно. — Вот ты, Утреша, давно смотрелся?
— А что? — весело откликнулся тот, снова втыкая иглу в куртку.
— А то, что перед тобой от страха птицы на землю падают.
Мужики загоготали. Принцесса бросила на них затравленный взгляд, и Тротт поборол желание подойти и успокоить. Разговор она вряд ли слышит — разве что отдельные слова, а опасности для нее никакой реальной нет.
— Неужто я тут самый страшный? — отсмеявшись, спросил Утреша и помахал крыльями, приглашая отвечать.
— Нееет, — покачал головой Верша, погладил усы и кивнул в сторону бойца с повязкой на волосах. — Страшнее всех Хорша. Вот если бы я был девкой, положим, и с одной стороны на меня охонг наседал, а с другой — Хорша, то я бы к охонгу миловаться побежал. Полетел бы!
Снова грянул гогот. Мужики продолжали подкалывать друг друга, и Макс тоже периодически улыбался. Пока они находились в зоне влияния Источника, можно было не быть настороже. Потом-то не до разговоров будет, да и решившему похохотать свои же рот заткнут. Такие посиделки у костра были обычным явлением, и обсуждали местные всех и вся, ничуть не стесняясь. Понятие этики им было неведомо, и они очень удивились бы, если бы им попробовали объяснить, что обсуждать человека в присутствии самого человека нельзя.
. — Уснула, кажись, — сказал кто-то.
На поляну опустилась тишина — все мужики повернулись туда, где, сжавшись комочком и обхватив себя крыльями, лежала беловолосая девушка.
— Ох, хороша, — пробормотал Утреша. — В золоте бы ходила у меня, — повторил он и посмотрел на Макса.
— И у меня, — поддержали его несколько голосов.
Тротт покачал головой.
— Не отдам, — сказал он. — А кто попробует увести силой, голову оторву.
— Да что я, нор поганый, девок силой уводить, — возмутился Утреша. — Договорились же. Утреша словом своим дорожит! И Источник за такое по голове не погладит. Согласился бы ты, а я уж ее бы уболтал. Ей защитник нужен и муж. Куда ей одной быть?
— Защитник у нее есть, — проговорил Тротт, поднимаясь. — И муж будет.
"Когда-нибудь", — добавил он про себя, отходя от костра. Лег на мох в корнях того же папоротника, у которого спала Алина, повернулся к ней, прикрыл глаза.
Костер догорал, и полянка почти погрузилась в темноту. Отряд располагался на ночь, за исключением двух патрульных и одного дежурного, оставшегося у костра. Макса должны были разбудить под утро, и он под звуки голосов соплеменников и крики ночных птиц начал засыпать.
Алина зашевелилась, повернувшись к нему лицом и тут же накрывшись крылом. Расслабленная белая кисть с темными пятнами синяков едва не ткнулась Максу в глаза. Он отодвинулся, посмотрел несколько минут на эти синяки, и тихо протянув руку, погладил принцессу по запястью.
Трогательная и сильная девочка.
"Маленькая девочка, — напомнил он себе, отнимая руку — потому что очень захотелось коснуться и ее обиженно надутых губ. — Принцесса. Дочь Михея".
ГЛАВА 10
Нижний мир, Макс Тротт
За следующие три дня принцесса окончательно замкнулась в себе. Нет, она вела себя крайне дисциплинированно, четко выполняла команды и отвечала на вопросы, но не более. Даже по нужде не просилась в пути, перестав пить и терпеливо дожидаясь общего привала. Макс заметил это случайно — сначала обратил внимание, как она облизывает пересохшие губы, а потом — как на привале после всех дел жадно хлебает воду. И на очередной дневной остановке, подождав, пока она напьется из ручья, Тротт тихо, чтобы не услышали остальные дар-тени, и сухо, как всегда, когда говорил о вещах интимных, пообещал:
— Если не будете сообщать, когда вам нужна остановка, я сам начну громко предлагать вам ее, ваше высочество. Прекратите глупить и вредить себе.
— Я не хочу задерживать вас и мешать, — буркнула принцесса, исподлобья глянув на него и дунув на пропущенную при стрижке светлую волнистую прядь, которая теперь постоянно лезла ей в глаза. Губы ее были мокрыми и пухлыми, на загоревших щеках сильно выступали веснушки, и лицо как-то резко стало старше и строже.
— Ваша задача — быть готовой бежать быстро и долго, если на нас нападут, — проговорил Тротт спокойно, отводя взгляд. — Далеко вы убежите с полным мочевым пузырем?
Принцесса, покраснев, снова дунула на прядь — у Тротта даже кончики пальцев зазудели от желания поправить ее.
— Вы правы, профессор, — она мотнула головой: локон опять упал на глаза.— Извините.
Инляндец вздохнул, потянулся к ножнам.
— Подойдите, я обрежу то, что мешает.
— А, это? — принцесса раздраженно дернула за прядь. — Нет. Я сама, профессор.
И она действительно достала нож и выражением крайнего упрямства на лице откромсала себе чуть ли не половину волос.
Богуславская теперь вообще все пыталась делать сама и помогать, где только можно было. Перед дорогой сноровисто и ловко перематывала себе ноги, и Тротт, проверяя, молча отходил: все было в порядке. Вечером, когда он говорил "Бери нож", вставала, послушно нападала на него, стараясь игнорировать комментарии спутников, хотя периодически и краснела, и отвлекалась на них. Стойко поднималась после того, как Макс швырял ее на землю, отбивалась, если теряла оружие. В ее неловких движениях появилась какая-то отчаянная злость, но ударить ножом его она так и не могла. Отважно терпела жесткие захваты, с сухими глазами терла ушибы, после занятий говорила неизменное "спасибо" и устало брела к воде. Тротту все тошнее было от этого "спасибо" и от ее печальных глаз.
На второй вечер, после занятий и трапезы, Алина, опустив голову, шагнула к костру и начала под комментарии веселящихся дар-тени собирать посуду в опустевший котел, а затем пошла к ручью — скрести и мыть. Дар-тени, наупражнявшись в остроумии касательно соплеменницы, постепенно поутихли, переключившись друг на друга. Принцесса их еще боялась, это было видно, но желание доказать, что она не бесполезна, было сильнее. И это желание, и обида ее были настолько очевидны, что Тротту было и совестно, и немного забавно наблюдать за спутницей. И за собой. За собой он тоже наблюдал с крайней степенью едкого удивления, слыша на периферии сознания то умирающего от хохота Мартина, то насмешливый голос все понимающего Мастера Клинков.
На последнем ночном привале, когда принцесса вернулась от ручья, раздав спутникам разномастные отдраенные тарелки, неугомонный Утреша сунул ей в руку лакомство — застывшую папоротниковую смолу, сваренную с медом и местным зерном. Она вздрогнула, едва не отдернув ладонь — и Макс, наблюдающий за этим, напрягся, но Утреша справился сам.
— Не бойся, — сказал он так утрированно-ласково, что остальные подавились смешками, — я не обижаю баб. Это сладкое, попробуй.
Принцесса дернула головой — словно хотела посмотреть на Макса и спросить, можно ли. Но не стала.
— У меня есть, — проговорила она и аккуратно положила лакомство рядом, на тарелку. — Не надо.
— Бери, бери! — дар-тени вскочил, схватил ее за руку, снова вложил. Алинка испуганно замерла.
— Утреша, она не хочет, — негромко высказался Тротт. Радушная улыбка соплеменника немного потускнела, и он отступил назад — не из страха, из уважения.
— Я п-попробую, — вдруг тихо и упрямо произнесла Алина. Отломила кусочек, попробовала и поблагодарила — суровый и кряжистый Утреша смотрел на нее с таким умилением, что казалось, он слезу сейчас пустит. А она косилась на Тротта. И это он тоже видел, и улыбался про себя — и тут же ловил себя на том, что вызвать Утрешу на поединок хочется до скрипа в зубах.
На третий день его спутница проснулась еще в темноте — когда дежурящий до того Верша разбудил Макса на смену, а сам неторопливо пошел укладываться, чтобы не терять еще два часа сна. Принцесса некоторое время сонно таращилась на Макса зеленющими глазами, так нежно улыбаясь ему и потягиваясь пушистыми крыльями, что Тротт почти улыбнулся в ответ. Но она вдруг помрачнела и опустила глаза. И улыбка пропала, и она снова стала такой же отрешенной, как накануне.
— Еще можно спать, Алина, — буркнул он, покрутив плечами и с недовольством потерев снова отросшую щетину. — Если не хотите, можете пройти со мной к ручью.
Принцесса некоторое время задумчиво посопела, оглядела спящих вокруг костра дар-тени и поднялась.
— Буду благодарна, лорд Тротт. — Она босиком — ботинки и обмотки сняла на ночь,— пошлепала следом. И, конечно же, несмотря на ночное зрение, запнулась, чуть не упав и наделав кучу шума. Тротт развернулся к ней — и она сжалась.
