Венец Венеры

Когда Лешка очухался, все уже кончилось — кончились враги, внизу венецианцев точно всех вырезали, оставалось только выискать тех, кто попрятался по тайным уголкам. Рядом с легатом остались только двое его близких — Ник и Стефан, Николашка и Степашка — пара клоунов. Стоит заметить, что Стефан, был странный типок, он работал как проклятый, он был фанат медицины, хирургии, всего Гиппократовского, и не проходило дня, чтобы он не возносил небу молитвы, благодаря его за явление в мир и его жизнь Рината Галимардановича Аматова — учителя, который нашел его достойным, и щедро передавал ему знания, помогал набираться опыта в деле врачевания тела и души человеческой. Но кончив дело — он гулял не просто смело, Степашка гулял откровенно безгранично, и непринужденно, он был первобытный типус, совсем без тормозов — он запросто мог соблазнить жену дожа, тьфу, называть её "догарессой" не хочется, и вспоминать её титул смешно, нельзя так с милой Катариной Фоскари — тетка была о-го-го, и Степашка мог уложить её в койку просто ради медицинского эксперимента, "Как там с секосом у дам за пятьдесят?" Другое дело, что такой эксперимент он уже проводил, безумный псих, прекрасно он знал, что похотливые дамочки, которые пожили своё, встречаются повсеместно и секос с ними может быть очень забавным времяпровождением. Пара всем известных придурков, полных и достойных учеников своего прохиндея учителя — вечного насмешника и безалаберного прощелыги, неунывающего Лешки Зубрикова. Первыми его словами, после того как он очнулся, были: "Вы с этими девочками лучше не тритесь. Вот этого я вам не прощу. Вы мне еще живыми пригодитесь, болваны ненормальные".

— Легат, ты чего, какие девки!

— Тихо, Ник, легат потерял немного много крови, — усмехнулся Стефан, и посмотрел в глаза командира абсолютно серьезными глазами. Тон его голоса стал холодноватым и "медицинским", чистым, ясным как спирт. — Как рука?

— Рука, — всполошился Лешка и поднес правую руку к лицу, чтобы рассмотреть ближе. Сразу увидел — нет страшной вещи, нет этой мрази, подлой змеюки на его руке. Он посмотрел на ребят — два сволочи, нет чтобы вина дать, спирт мог бы Степашка предложить, чего-то ему нехорошо. Но Зубриков знал меру в цирке, и просто отдал приказ. — Ник, принимай командование. Стефан, я в отвал.

— Понял, — сразу отошел от командира Николас и принялся что-то указывать друзьям, которые уже занимались и трофейкой и зачисткой помещения от крыс и хомяков лишних. Потому что хомячить могли теперь в соборе только атланты. И никаких конкурентов в деле похищения чужого добра им не надо было, и вообще — не похищение, а честный захват, "захвачение в результате приключения" — вот славные определения для дела, которое будет приятно вспомнить как-нибудь потом, будет что рассказать на Атлантиде.

— Может спирту, — предложил, чуть наклонив голову Стефан.

— Незачем переводить продукт, не цепляет ни капли, ты же знаешь, — отрицательно покачал головой Лешка.

— Хорошо, руку давай, без гипса обойдемся, незачем переводить продукт, крепко лубком зафиксирую, у тебя точно перерезаны вены, можно и поспать, — начал распаковку рюкзака Стефан, чтобы оказать первую помощь командиру.

— Теперь можно и поспать, — чуть приподнял руку Лешка, чтобы врачику было удобней с ней возиться. — А вы значит слепошарые, не видели ничего лишнего.

— Не знаю о чем ты, легат, — спокойно усмехнулся Степ, начав фиксацию пораненной руки командира. — Значит, не нашего ума дело.

— Сволочь и скотина, — улыбнулся другу Лешка. — Видел ты этих двоих. А может одну. Я по глазам твоим бесстыжим вижу, что ты видел. И Николашка видел.

— Ни фиги подобного, ни финика, ни маслинки, — отнекивался Степан. — Ничего Ник не видел и никого. И никакую. А мне не положено — не мои проблемы, не мои видения.

— Ты гонишь, доктор!

— Нет, больной, я торможу, — улыбнулся изумленному легату парнишка. — Ты сам-то их видел? Не тех, кто двое последними исчезли, а тех — которые над тобой шушукались.

И вот здесь Леша присел на измену — ничего себе заявочки. А он ни сном, ни духом, и профукал все главное — непорядок и скандал в благородном семействе, и дочка на сносях, а все соседи девственницей её считают.

— Ты меня не томи, и не дури, я потерял сознание, и рука меня подвела, — честно признался Зубриков. — Что за "двое" надо мной шушукались?

— Нет, Альоша, не впутывай меня, это твои серьезные дела. Только твои. Я с Ринатом Галимардановичем много чего видел. Понимаю многое. И знаю многое, — улыбнулся Зубрикову друг и ученик. — Одна из них что-то с твоей руки, с запястья сняла, ткань, ленту, вот и раскручивай сам это дело, раз сам себе накрутил такого.

— "Альоша", — передразнил его легат. — Болван никчемный, неужели трудно сказать "А-лё-ша"? Отчество Рината вон выговариваешь.

— Получишь по башке с мое, и не такое выговоришь, — рассмеялся Стефан.

— Николашку позови, я понял важное, будем думать серьезно, думать будете, пока я отрублюсь.

— Николас, к командиру, — громко приказал доктор.

Ник сразу оставил работу и подошел быстрым скользящим шагом ловкого кота.

А Лешка собирался с мыслями, которые вдруг стали ясными и прозрачными. И он не в лучшем свете предстал перед своим требовательным взглядом. Он понял, что нечего ему в Венеции делать. Вот нафига ему лично миланская кампания? Карманьола все сделает грамотно — будет вытягивать деньги и никаких резких телодвижений.

Торчать прорабом при постройке Ла Скалы — глупо и неинтересно.

Войнушка вообще была ни о чем: ни опыта, ни прикола, никаких бонусов. И смутно теперь он понимал — всё много важней и страшней, даже ужасней с этой Землей.

Глава 15 Ой, что будет... Алексей Зубриков

И Леша отчетливо и ясно понял, что он дурак — ему линять надо, а как? Чего он достиг? Да — закрепился в Венеции, с неплохими перспективами для существования. Основал касту фаворитов Смерти — это интересно, это потешно. Втемяшил в головы либрадоро идею постройки гранд-театра — это здорово! Вот театр это сплошные расходы, это миллионы дукатов в год расходов из казны Венеции — а прибыли несущественные, прибыли скорее прибудут в плане удовлетворения тщеславия, но не в материальном плане, хотя ремесленники хорошо поднимутся, им полезно участвовать в больших проектах. Вообще, идея основания и финансирования развлекательного центра настолько дебильна, что купиться на неё могли только те, кто уже многие года не менее дебильно спускают деньги на финансирование своих куртизанок!

Другое дело, что Леша честно признал: ему категорично нельзя затевать долгоиграющие проекты, если он в любой момент намеревается сделать ноги. В Париже было хорошо: Катенька Валуа его быстро раскусила, и с другими он разыграл карту агента Атлантиды. А в Венеции так было нельзя — слишком сильна, чтобы пойти на контакт с атлантом, а агента атлантов Совет бы просто удавил в темнице.

Он влип! И ему срочно надо было придумать, как прикрыть свое исчезновение из Светлейшей. Допустим, на роль первожреца касты он Моро сподвигнет — там можно было парня убедить поработать — статус, внимание знакомых, не влияние, нет — просто уважение, которое дорого стоит в их кругу.

Но как убедить либрадоро в том, что Алю Пачино срочно требуется уплыть на пару месяцев в... куда-нибудь! Только бы подальше от Венеции. Вопрос. И Лешка сразу принялся искать ответ, привычным командирским способом, озадачил подчиненных:

— Дела такие, братцы, — начал тему Лешка. — Накосорезил я конкретно.

На сразу сделавшиеся серьезными, но ничуть не встревоженными лица ординарцев, он продолжил пояснять свое видение проблемы:

— Нам категорично нельзя затевать долгоиграющие проекты. Мы в любой момент должны быть готовы сделать ноги. И не потому, что мы болваны прокололись. Атлантида превыше всего. В любой момент мы должны быть готовы прибыть и служить. А в Венеции я влип, я не могу отчалить без вопросов и проблем, не потеряв лица. Катенька Валуа про меня всё знала сразу — я атлант, точнее при атлантах, и могу оставить её в любой момент. Она меня славно поимела. И остальные вершки и корешки в Париже знали свое и мое место — там все чисто вышло, хоть и быстро.

В Венеции мы враги первосортные. Раскрываться нельзя ни перед кем. А дело надо было делать. У нас в активе на сегодня несколько забот, в которые мы вляпались, я всех вляпал. Каста фаворитов Смерти. Проект Ла Скала. И война с Миланом, не наша вроде забота, но дело крупное, мы сейчас на него сработали, не корысти ради, а только пользы для.

Думайте, советники мои маломудрые, но отличающиеся умом и сообразительностью, только перьев вам не хватает, говорунам общипанным.

— А чего думать-то? Какие проблемы? Я не понял, — честно и сразу выдал свое мнение Николас, скорчив мордашку простого человека, который сунул в рот невиданное ранее лакомство, навроде фисташки, и теперь вот пытается сообразить: "А что это такое у меня во рту, оно вкусное, или нет?" — Ты ничего никому не должен и не обязан, легат. В задницу Венецию. Пошли отсюда хоть куда, хоть домой, хоть в Александрию. Чего-то меня тянет туда, надо бы там поразнюхать — мрачная ведь девочка эта Нерезза. Она сильная девочка. Чего-то они крепкое мутят там в Египте.

— Без тебя разберутся, там коммандеры легат-капитана Виктора собак съели, кошаков чтят и уважают, — фыркнул на это заявление Стефан. Потом кивнул головой. — Но он прав, Алекс. Кому она нужна эта Венеция? Наоборот — не надо никому ничего говорить. Не надо никому ничего раскрывать. Был Аль Пачино, да весь вышел. Вернется — будет тема для слов и всяких болтушек. Ты свободный человек, никому ты не слуга и нет власти над тобой. Ты чего?

— Так проекты! Вы чего? А Каста и Ла Скала, — завопил во весь голос Зубриков, не способный понять такой пофигизм и пренебрежение к делу.

Но парни только фыркнули. Они выглядели парочкой молодых людей, которые на самом деле, чистосердечно и простодушно не хотели признать какую либо значимость Серениссимы, она для них была забавным, опасным, но вполне ликвидируемым городком. Они жили Атлантидой. Они вдвоем при желании, не особо напрягаясь, могли уже стереть эту Венецию с лица земли — потому что это был всего лишь городок на паре островков, небольшой городок с населением в полторы сотни тысяч человек, да они его, не парясь, взорвать к Люцику были способны. И плевать им было на детей, женщин и стариков со старухами — и глаза такие чистые, добрые, хотя у Николашки глазки были прохладные, волчонок он был. А Стефан — красавчик, проныра и опаснейший парнишка, еще один мерзкий типчик из компании Лешки — он был человеком Средиземноморья, сразу не разберешь толком, откуда он, но он везде был свой: и в Греции, и в Италии, и в Пиренеях, и в Европе — но все же в нем черты чего-то южного угадывались. Лицо у него уже сталось холодноватым и чуть отстраненным своим выражением, циничности много он пережил. Хладнокровия и спокойствия в полной мере испытал Стефан — хирург это особый образ жизни, особый гуманизм, в глазах паренька был холодок, но нисколько не враждебный, а просто покойный и чуть усталый, словно он таит мысль: "Как же вы все меня достали, со своими болячками". У него была пара родинок над правой губой — хоть какой-то изъян на мордашке знойного красавчика. Зубриков в свою команду отбирал только красивых мальчиков — работа такая.

— Проекты, — фыркнул Ник. — А оно нам надо? Ты и без касты стариков либрадоро вокруг пальца обведешь и под наши дудки плясать заставишь. Подрастут парни — и что? Мы их всегда к рукам приберем, пустые они, мелкие.

— И то, — согласился с другом Стефан. — Ла Скала грамотно сделано. Это настоящий проект "Белый слон" — Только в Венеции такую дурь и можно было втюхать. Они же дикари, на куртизанок своих готовы золото швырять, такой же бред, как на театрон. Но красиво жить не запретишь. Вольно им беситься с жиру — пускай дуркуют, Атлантиде легче.

— А вы резкие нахалы, — заметил Лешка, который никак не мог принять такое пренебрежение к Сиятельной империи. Она его не восхищала — что за глупости — но она его впечатлила по полной. Посидев в канцеляриях, потратив сотни дукатов на покупку не такой уж и секретной информации — значительная часть инфы в Серениссиме была прозрачна, допустим, ежегодно всем венецианцам публично рассказывали о финансовых итогах года, венецианцы прекрасно знали: сколько миллионов они заработали, сколько налогов заплатили, и на что ушли деньги налогоплательщиков. А деньги уходили не только на смутные темы поддержания строений в порядке, поддержка и развитие флота в порядке — согласимся, там все мутно и навевает мысли о казнокрадстве. Деньги тратились и на правильные вещи: бесплатная медицина и образование — это было солидно, это было дукатно!

Лешка вообще однажды завис в шоке — а что там сейчас и давно уже творится в Новгороде! У него в голове были какие-то бредни на уровне: правили купцы и приглашали к себе для отмазки и интриг князька из семейки правящей династии. А там ведь Ганза заправляла. Там статус был свободной торговой республики. Ого!

Вот что характерно — венецианцы были долгожителями — их дожи до семидесяти постоянно доживали! Восемь десятков лет — нормально для смерти обычного жителя Сиятельнейшей.

Франческо Фоскари избрали дожем два года назад, ему было уже пятьдесят — толковый дядька, крепкий сволочь, он долго проработает на своем посту. Фоскари подсуетился на четкой позиции по отношению к войне Флоренции с Миланом, его предвыборная кампания оказалась удачной.

Милан пару лет назад и начал реальную войну против Флоренции, выйдя за рамки обычной резни между торговыми конкурентами. Понятно дело, Геную то он к тому времени скушал. Медичи, род которых во Флоренции уже реально заправляет, бросились в Венецию за поддержкой — но! — ничего толком не обещая взамен. А кому нужна чужая война, если не сулит выгод? Угрозы, что флорентийцы, как генуэзцы, признают миланца своим господином, и останутся вечно обиженными на венецианцев — смешно. Когда придет время войны — придет время войны. А пока идет время торга — где ваши деньги, господа флорентийцы, что у вас есть предложить? Вы и так никакие не союзники, а вечные конкуренты и задравшие носы позёры. И Флоренция поняла — мало заплатили гнусному Фоскари, не впутали они Венецию в свои проблемы, самим придется воевать: нанимать новые банды наемников, новых кондотьеро.

Лешка, наконец, разгадал загадку, отыскал корни того презрения, которое вызывали итальянцы у милитаристов поздних времен. Итальяшек было привычно презирать за их культуру войны. Причина этого была в давней деятельности института "кондотьеро"! "Кондотьеро" — наемный военачальник отряда — "банды" — решал слишком много, он был свободен в своих манипуляциях — а бывали гении, талантливейшие полководцы, и они никому не были верны. Не скрываясь, они работали принципиально: "Мой меч может купить любой!" Это закон. "Предай их всех — останься верен себе!" И войны стали странными маневрами. Никогда не уничтожай соперника — оставляй ростки для будущего конфликта, на нем ведь можно будет славно поднять новые репутацию, деньги, славу и опыт. Вот когда итальянцы научились воевать "искусственно", превратив войну в искусство уловок, мелких потерь при многом шуме. И вполне возможно, что великое высказывание "Война — фигня, главное — маневры", тоже родом с полей итальянских кампаний.