Казанский поход (Крестоносцы 2)

На левом берегу Казанки против Аталыкских ворот стоял Сторожевой полк князя Ростовского и полк Левой руки — Даниила Щени. Дальше к югу на Царском поле расположился сам Великий Князь Московский с личной дружиной и обозом. На Арском поле стояли Большой полк князя Холмского и Передовой полк Дмитрия Углицкого, их задачей был захват главных — Царских и Арских ворот. Озерную сторону, там каких либо активных действий не предполагалось, прикрывали касимовские татары царевича Джаная.

Диспозиция, русского войска, как, наверное, уже понял сведущий в военной истории читатель, практически не отличалась от той, что в нашем мире занимали перед памятным казанским штурмом войска Ивана Грозного. Однако, Василий Иванович, по своему усмотрению ставя воевод командовать полками, опираясь на их опыт и способности, а не на родовитость и предыдущие заслуги, почти на пятьдесят лет раньше, чем в нашей с вами, читатель истории, начал ломку местнических традиций, не раз служивших причиной неудач и поражений русского войска. Конечно, многие родовитые князья, были не довольны этим решением, но Московский князь слишком много поставил на карту в этом походе, чтобы брать в расчет чье-то еще, кроме своего собственного, мнение.

Но вернемся к нашему герою. Время для него вновь потянулось бесконечной резиновой лентой, подкоп прокопан, взрывчатка заложена, нужно лишь дождаться сигнала. Оставалось только ждать и надеяться, что шастающие туда-сюда за водой, по подземному ходу татары не пронюхают о подозрительных пустотах под своими ногами.

Наконец, через два дня не выдержав бомбардировки, рухнули Арские ворота. На следующий день, та же участь постигла ворота Царские и Аталыкские. Под прикрытием своей артиллерии Холмскому удалось подтянуть к стене две большие осадные башни и с них пальбой из пушек и затинных пищалей поджечь часть посада. Обо всем этом Щебенкин узнавал от прибывающих по ночам гонцов.

5 июня 1506 года, чуть свет, все московское войско встало на молебен. Вдоль застывших в строгом молчании рядов прошли священники, окропляя святой водой православное воинство и благословляя его: "...на смертный бой, с врагами веры Христовой и притеснителями люда православного...".

— С Богом! — Великий Князь Московский поцеловал поднесенный к губам образ, перекрестился, надел шлем и легко поднявшись в седло нервно приплясывающего скакуна, махнул рукой.

Тотчас блеснули, подавай сигнал щиты-зеркала на вышках и на всем протяжении городских стен: от Казанки, до Арского поля, разом взвыли трубы, ударили литавры. Огромная масса вооруженных людей, качнувшись, сначала медленно, но с каждым шагом ускоряясь, подобно приливной волне, устремилась к напряженно застывшему городу.

— Пора! — поймав долгожданный сигнал гелиографа, Костя следуя примеру своих товарищей осенил себя крестом, и взяв из рук помощника факел вновь спустился в темный лаз подкопа. Быстро прошел уже знакомым маршрутом подпалил фитили у пятнадцати пузатых бочонков с порохом, терпеливо ждущих своего часа и, не оглядываясь, бегом бросился обратно. В принципе, можно было не торопиться. Время горения фитилей было рассчитано опытным путем, и его было вполне достаточно, чтобы покинуть опасное место. Но липкий страх подталкивал в спину, заставляя ускорить шаг. Наконец почти у самого выхода взял себя в руки и уже неспешно, стараясь выглядеть уверенным и невозмутимым, поднялся по скрипучей лестнице и подошел к окну.

Внезапно земля под ногами тяжело охнула, страшно дрогнула. У подножья Нуралеевой башни вырос огромный, грязно — алый куст огня, дыма и подброшенной вверх земли. Казавшаяся несокрушимой, грозная твердыня наклонилась, словно раненый воин и, поднимая тучи пыли, со страшным гулом и грохотом рухнула, погребая под обломками своих защитников.

— Москва-а-а! — гулким прибоем прокатился рев на правом берегу Казанки, и сотни воинов устремились к реке, таща плоты для новых мостов.

— Москва-а-а! — словно грозное эхо прокатилось по всему расположению русской рати, и клич этот не мог заглушить даже не умолкающий грохот пушечной и пищальной пальбы.

Штурм начался одновременно практически по всей многоверстной протяженности городских укреплений.

— Вот и наш черед настал — Костя натянул шлем, проверил замки пистолетов, сунул их за пояс, подхватив мушкет, окинул взглядом своих крестящихся и бормочущих молитвы бойцов. Хотел сказать что-то соответствующее моменту, но в голову так ничего и не пришло, поэтому просто махнул рукой — с Богом!

Он не оглядывался, но знал, точно, что чуть больше двухсот ратников его небольшого отряда бегут сейчас следом, не обращая внимания на падающих под пулями и стрелами немногих опомнившихся от шока защитников, товарищей. Главное было воспользоваться моментом, успеть ворваться в крепость, пока горожане не успели подтянуть подкрепления и закрыть живой стеной щитов, образовавшийся пролом.

И они успели. Прорвались через груду еще дымящихся развалин, походя, не задерживаясь, сметая немногих уцелевших защитников.

А по узкой, зажатой между высокими заборами богатых поместий, улице Казанского кремля, на горстку смельчаков, поблескивая металлом доспехов и щитов, накатывалась лавина брошенных к месту прорыва ханских нукеров.

Дружный залп сотни пищалей сделанный практически в упор, словно косой прошел по первым рядам набегающих казанцев, слегка притормозил их натиск. А потом началась рукопашная, страшная в своем ожесточении, в той ненависти, которую противники спешили выплеснуть друг на друга.

Двум сотням ворвавшихся в крепость, хоть и имеющим уже изрядный боевой опыт и неплохо оснащенными, но по большому счету все же ополченцам, противостояло более чем в три раза больше отборных, профессиональных бойцов. Но у русских тоже не было другого выхода, как встать насмерть на уже захваченном рубеже и постараться продержаться до подхода уже спешивших к ним на помощь ратников воеводы Киселева. Любая попытка спастись бегством была для них равносильна немедленной и бесславной смерти, хотя не будем скрывать, были и такие, кто все-таки предпочел бы попытаться бежать, но вид стоящих рядом, решительно настроенных товарищей удерживал их от подобного опрометчивого поступка. О сдаче в плен, по вполне понятным причинам и вовсе никто не помышлял, пленных в этой схватке не брали.

Личные телохранители Мухамед Амина были слишком хорошими воинами, за их спиной был родной город, им было, что терять, да и численное превосходство было на их стороне, а потому участь Костиного диверсионного отряда была решена. Вскоре лишь горстка ратников, сплотившись вокруг своих командиров, еще продолжала драться, заваливая пространство вокруг себя телами не только павших товарищей, но и сраженных врагов.

Щебенкин уже давно отбросил в сторону бесполезный мушкет, разрядил в упор по атакующим противникам оба пистолета, и теперь орудовал палашом и баклером. Тут уже было не до фехтовальных ухищрений. Бил куда придется и как придется, и сам получал удары, от которых трещала, но чудом держалась броня, а от ударов по шлему в голове стоял сплошной гул. Он не видел, как подняли на копья одного из его новоросских телохранителей, и упал с раздробленным черепом второй, как истекая кровью от нескольких ран, мягко осел к его ногам третий. Пот и кровь заливали Косте глаза. Последнее, что он уловил уголком угасающего сознания, это был приближающийся и нарастающий, заглушающий лязг оружия, стоны раненых и хриплые крики дерущихся, рев "Москва-а-а!" издаваемый сотнями глоток. Он так и не понял, кто нанес ему этот последний удар, после которого вдруг наступила темнота.

ГЛАВА 20. Награда.

Обеспеченный Костиным отрядом прорыв полка правой руки на территорию Казанского кремля окончательно решил дело в пользу русских. Атакованные на всем протяжении городских стен, защитники города нуждались в подкреплении, но последний резерв Мухамед Амина — его лучшие воины, нукеры, телохранители прочно увязли в кровопролитной драке с ратниками полка правой руки у стен ханского дворца.

В конце концов, татары не смогли удержать натиска значительно превосходящих их по численности осаждающих, и уже во второй половине дня бой выплеснулся на городские улицы. Защищающие родной город казанцы дрались отчаянно, цепляясь за каждый дом, но силы были неравны и уже к вечеру, Казань, охваченная пламенем многочисленных пожаров, пала.

Несколько дней воины московского князя перевязывали раны, хоронили убитых и собирали трофеи, то есть, попросту говоря, беззастенчиво грабили богатый, торговый город. Увы, принять участие в этом увлекательном, а самое главное прибыльном мероприятии наш герой не мог. И причина была более чем уважительной. Все эти дни его могучий организм при помощи присланных Великим князем Московским лекарей, а может даже и вопреки их усилиям, боролся со смертью. И костлявая отступила, уступив Костиной молодости и огромному, неодолимому желанию жить.

Наконец к середине июня, оставив в Казани сильный гарнизон, князя Углицкого в качестве наместника и разослав по всему ханству отряды огнем и мечом приводить в покорность города и селения, Великий князь Московский с основными силами двинул к Москве. Вверх по Волге пошли караваны нагруженных огромным количеством награбленного добра, стругов и лодей.

На одном из этих суденышек, под выбеленным солнцем пологом полотняного шатра, из похода была доставлена в торжественно встречающую победителей столицу, израненная и избитая тушка новоросского посла и главного княжьего розмысла.

— Очнулся соколик! Испей боярин — Костя открыл глаза, с трудом пошевелился. В губы ткнулся краешек, какой-то посудины, прохладная, освежающая жидкость с травяным привкусом и ароматом приятно освежала пересохшее горло. Мягкая старческая рука чистой, влажной тряпицей утерла губы и лицо — вот и хорошо. Вот и ладненько.

— Где я? Ты кто, бабушка? — яркое летнее солнце сквозь небольшие, застекленные прозрачным стеклом окошки заливало светом просторную совершенно незнакомую комнату. Лицо склонившейся над ним пожилой женщины он также видел впервые.

— Ты лежи, лежи касатик. Слаб ты еще, рано вставать тебе. А я Прасковья — старушка ласково придержала рукой, попытавшегося подняться, Щебенкина — при усадебке твоей мы с дедом моим, да сиротками малыми, приблудными, живем, за хозяйством присматриваем.

— Моей усадьбе?

— Твоей батюшка, твоей. А как же иначе-то, коли сам государь ее тебе пожаловать изволил. Прежнего, то хозяина уже год, как Господь прибрал. И подворье наше тогда, в казну отписали. Ну, дворня кто куда разбежалась, а нам старым и деваться то некуда. Так и жили, бедовали, пока указ государев не поспел. Думали уж пропадать нам совсем, да спасибо холопам твоим боярин, покуда со двора гнать не стали. Добрые они люди, хоть и роду, племени басурманского. А теперь-то уж, как ты в себя пришел, все по твоему хотенью будет. Коли повелишь, так и уйдем — тяжело вздохнула Прасковья.

— Оставайтесь. Куда вы пойдете-то, да еще и с детьми малыми — Костя пожал плечами и тут же скривился от прострелившей бок боли — давно я здесь валяюсь?

— Благослови тебя Бог боярин, за доброту твою. Уж скоро седмица будет, как привезли тебя побитого, да пораненного. Плох был совсем, приходили лекари иноземные смотрели, головами качали. Думали, Богу душу отдашь. Спасибо, князю Даниле Васильевичу, заехал он тебя проведать, да привез с собой монаха аж из самой Лавры. Вот он то, отец Кондрат, с молитовкой раны твои почистил, перевязал. Дал мазей лечебных, да настрого наказал отварами травяными поить. Вот с той поры и пошел ты батюшка на поправку... — словоохотливая старушка вдруг резко прервала свой рассказ, всплеснула руками, подскочила и засеменила к выходу — вот дура я старая, заговорила тебя совсем, а ты и голодный то поди. Сейчас, сейчас.

Впрочем, долго лежать в одиночестве Щебенкину не дали. Не успела Прасковья скрыться за дверью, как довольно просторная комната оказалась битком забита людьми.

Первым даже не вошел, а скорее ворвался Афанасий Мошкин. Следом, сияя широченными улыбками на бородатых физиономиях, топали Карл и братья мурманы, и где то за их широкими спинами уж совсем затерялся Чарли с чашкой куриного бульона.

Их бурные восторги и предшествовавший им долгий разговор с болтливой бабулей, сильно утомили нашего героя, поэтому похлебав горячего, ароматного варева он попросту вырубился, погрузившись в глубокий, оздоравливающий сон.

* * *

Постепенно силы возвращались, и уже через неделю, Костя окреп настолько, что смог сначала с помощью Чарли, а после уже и самостоятельно совершать небольшие прогулки по дому и двору. и разобраться, наконец, с княжеским подарком.

Василий Иванович не забыл заслуг заморского розмысла. Дождь, а скорее даже настоящий ливень милостей, наград и трофеев пролившийся на головы победителей не миновал стороной и скромную Костину особу.

Подаренная усадьба находилась в Китай-городе и мало чем отличалась от других боярских и дворянских усадеб. Крепкий и высокий частокол-тын, вполне достаточный даже для того, чтобы выдержать небольшую осаду с массивными, тяжелыми даже на вид воротами опоясывал довольно просторный по площади участок, на котором располагались: собственно хозяйский терем с замощенным перед высоким "красным" крыльцом деревянными плахами "чистым" двором, две небольшими избы для дворни, амбар для хранения припасов, конюшня, хлев для скотины, погреб, ледник и баня. Имелись даже небольшой сад с увешанными созревающими плодами яблонями, грушами и сливами и заботливо обихоженный стариками огород. Всем этим, внезапно разросшимся хозяйством заправлял неплохо знающий свое дело Скряга.

Стоит ли говорить, что как только Щебенкин окреп настолько, что смог заниматься делами именно Хэкон первый прибыл к нему с докладом.

Новое Щебенкинское жилище буквально ломилось от даров и трофеев. Были здесь и серебро, и сундуки, набитые дорогой рухлядью, драгоценное оружие и породистые скакуны. Солидную прибыль принес и товар, привезенный из-за моря. Князь не обманул, казна действительно выкупила его почти весь, и за хорошую цену. В общем к немалому Костиному удивлению с стоимость всего имеющегося у него имущества как минимум в четыре раза превышала ту сумму, с которой он покинул Форт Росс.

Жизнь новоросского посла протекала тихо — мирно, и где-то даже скучновато. Все торговые и финансовые вопросы взяла на себя парочка скандинавов, с хозяйством управлялись старики и помогавший им Скрыня. Чарли, окончательно освоившийся с обязанностью слуги знатного господина, решал все бытовые заботы, на плечах Карла лежали все обязанности связанные с охраной и безопасностью. Радовали и послания доставленные купцами из Холмогор. Капитан "Надежды" рапортовал, что дела идут нормально, припасов и денег хватает, судно отремонтировано и хоть сейчас в море, а на острове Ягр выстроен настоящий поселок с причалами, мастерскими, складами и жильем для команды каравеллы. Пришлось даже построить еще казарму для будущих переселенцев, которых, несмотря на отсутствие, официально разрешения на вербовку, уже набралось больше трех десятков, и они продолжают прибывать, правда, небольшими группами. Короче все были при деле и если какие-то проблемы и возникали, то они прекрасно разрешались и без Костиного участия. Единственный, кто хоть иногда мог составить ему компанию, был Афанасий. Но и тот в усадьбе бывал редко, то и дело, на несколько дней исчезая по каким-то своим делам. Так что, первое время по своему выздоровлению Щебенкин откровенно маялся от безделья. В Кремле, казалось бы, напрочь позабыли о его существовании, а сам о себе напомнить он достойного повода как-то не находил.