Она всматривалась в меня своими маленькими впалыми глазами. Я попыталась вырваться, но она была настойчива в своей хватке.
— Давно я жду предвестий своей смерти, и вот ты, наконец, явилась, — заговорила она беззубым ртом. Я с трудом различала её слова и понимала их смысл. — Ты знаешь его, знаешь! Ты встречалась с ним, я вижу это в твоих глазах. Я все вижу, — вещала старуха, её голос уже оглушал всю улицу, но как я ни старалась избавиться от неё, у меня ничего не получалась. Она свернула со своей дороги и последовала за мной, не отпуская моего локтя, и таким образом провела меня до самого порога, выкрикивая непонятные возгласы. — Я вижу голубое небо, я вижу лес, изба. Он ушел, ушел, но он вернется, он не покинет свой народ, лишь он может его спасти. Он обещал мне, он связан со мной! Он не отпустит меня, пока не возвратится... Он возвратится другим, другим, но он не оставит свой народ. Только ему по силам... Ты поможешь ему. Теперь я увидела это — он переживет меня, и ты будешь рядом с ним, забытым черноморцем.
Я беспокоилась, что старуха могла заметить мои чары и разглядеть истинный цвет моих глаз, поэтому не поднимала взора, а едва я отворила дверь, то оттолкнула её от порога и мигом закрыла дом на засов. Я заметила через щель, что Урлина присела на крыльцо, и с ужасом ждала, что эта противная сумасшедшая старуха предпримет дальше — а ведь я тогда еще не могла подыскать верных слов, чтобы упросить её оставить избу, все изученные фразы на черноморском языке вылетели из головы.
На следующий день, едва я вышла до колодца, старуха уже проникла вовнутрь дома и поджидала меня, устроившись на лавке возле печи. Так наше знакомство продолжилось. Она повторяла бред про возвращение и избавление народа Черноморья, а также расспрашивала обо мне, давала советы по дому. Я большей частью сохраняла молчание, но постепенно стала отвечать на её вопросы, мне ведь следовало общаться хоть с кем-то, чтобы выучить язык. Я придерживалась тех вымыслов, о которых мы уговорились с Сарпионом, но Урлина будто бы пропускала их мимо ушей:
— Много-много страданий выпало тебе на пути, и еще больше ждет впереди. Хочешь, загляну в твое будущее, — предлагала она хитрым старческим голосом. Но я всегда отказывалась, когда она протягивала свои руки к моей ладони, чтобы предсказать мою судьбу. Я помнила наставления Сарпиона — для колдуна услышать предзнаменование означало неминуемо воплотить его в реальность.
Она бывала в моем доме каждый день. Порой я даже не замечала, как она оказывалась на лавке, незаметно она и выходила из него. Я перестала её бояться и смущаться. Постепенно я все больше расспрашивала её о городе, об обычаях, а она отвечала мне так подробно, как будто ведала, что я совсем не черноморка, но никогда не ставила мне это в вину или укор. Как-то я спросила ее, сколько ей лет.
— Если бы я сумела сосчитать все пережитые зимы, то ответила бы тебе, девочка. Но я сбилась со счета давным-давно, когда еще помнила, как складывать числа. Но знаю я, что не дожить в этот раз мне до первого снега. Пусть я более так и не увижу его лица, но сойду в могилу я в человечьем обличье, как было с моими предками. Я уже слышу ликования черноморцев, жаль, что в этом гуле совсем не звучит его имени. Да кто его вспомнит в грядущих временах?!
Урлина нередко говорила подобным образом, и когда я пыталась более подробно расспросить её о видениях, что представали перед её глазами, так как в конце концов поверила, что возможно старуха действительно обладает даром прорицания, она отвечала теми же неясными словами.
Прошло около трех недель, и она сообщила мне, что на утро отправится в царство мертвых, ибо её там уже давно заждались. Она велела похоронить свое тело на опушке голой рощи, с которой ветер сорвал последние пожелтевшие листья, и пожелала, чтобы я приходила на её могилу первые шесть дней и, как полагалось, молилась за её душу перед ликом каждого из богов. На следующий день она не появилась в избе, и я крайне обеспокоилась. Я решилась самой отправиться навестить её, предчувствуя правдивость всех слов, высказанных ею накануне. Она лежала остывшей в своей убогой постели. Я не знала, что предпринять, ибо ни разу не хоронила людей — я побежала к сапожнику, что жил в доме напротив, и его жена тут же откликнулась на мой зов. То, что случилось, я поняла лишь, когда она издала возглас удивления и страха, огласивший всю округу. Сбежались еще соседи, и все они с изумлением смотрели на старуху, которая после смерти не обрела волчьего образа. Жена сапожника согласилась похлопотать о погребении, когда я передала ей несколько золотых монет, и к вечеру Урлину уже закопали под молодым кленом, хотя кладбище располагалось в другой части города. Разговоры, которые пронеслись по соседним домам, но не двинулись далее в столицу, быстро затихли. Люди удивлялись тому, что старуха осталась человеком, но этому быстро нашлось объяснение — мол, она не была настоящей черноморкой. Соседи вспоминали, что жила она в этом доме с незапамятных времен, а откуда приехала и кто были её родичи, никто не ведал.
Как и обещала, я приходила каждое утро на её одинокую могилу. Было грустно потерять человека, ставшего мне близким за прошедшие дни, хотя облик Урлины и её голос порой пугали меня даже в минуты дружеской беседы. На шестой день, приближаясь к роще по свежевыпавшему нежданному снегу, мне повстречался незнакомый всадник. Лес оглушал охотничий рог и лай собак, но человек на коне был в одиночестве. Он поджидал меня возле могилы, и едва я подошла, задал повелительным голосом вопрос:
— Кто покоится в этой могиле?
Я в смущении промолчала, не совсем понимая причину его беспокойства по этому поводу.
— Кто разрешил хоронить мертвецов в моем лесу? — вновь обратился он ко мне, а я опять лишь простодушно улыбнулась.
— Ты что немая? Как тебя зовут?
Когда он протянул к моему лицу холодные пальцы и повернул его ближе к блеклому свету, я не сдержалась и отбросила прочь его руку.
— Сам назовись, — последовал мой ответ.
— Милой девушке не к лицу отмалчиваться перед лицом... — тогда я не дала ему договорить, так как уже вернула себе самообладание и решилась достойно противостоять наглецу, отставшему от других охотников.
— Кого? Дворянина?! Так распоряжайтесь в своих владениях, а эти земли подвластны Веллингу.
— И Веллинг велит хоронить усопших лишь на кладбищах, чтобы не осквернять их проклятыми телами нашу землю.
— Но в этом случае вы ошибаетесь, сударь. Женщина, покоящаяся ныне в царстве Таидоса, не обрела волчьего вида и должна лежать подальше от истинных черноморцев.
— Как тебя зовут? — он настойчиво повторил ранее заданный вопрос. Но я промолчала, не спуская с него взора, и дождалась, пока он представился сам. — Я Орэл, барон Орэл.
— Антея, — ответила я, даже не подумав, что простолюдинке следует поклониться дворянину.
Но ведь в Черноморье бароны не особо чтятся своим происхождением, поэтому он даже не подал виду, что чем-то оскорблен. Он спросил, увидит ли меня на следующий день на этом же месте, и я с обворожительной улыбкой согласно кивнула.
Вернувшись домой, я сама была крайне возмущена своим невежественным поведением, но возможно во мне всплыла память, что я также принадлежу к благородному роду графов, — усмехнулась Марго, продолжая свое повествование, — и я привыкла быть наравне с людьми, будь они слугами или дворянами. Так начались мои недолгие свидания с молодым богатым незнакомцем посреди холодной сырой рощи. Он приезжал каждое утро, и я спешила к нему навстречу в простом плаще по грязи от растаявшего раннего снега. Очень скоро я догадалась, что передо мной не барон, а сам Веллинг Орелий, но скрывала от него свое знание. Он походил видом и манерой речи на тебя, Ортек, — правда был чуть выше в росте и шире в плечах. Его темные глаза всегда сурово оглядывали пустынный лес, а когда он смотрел в мою сторону, казалось, они немного добрели. В моем лице он нашел терпеливую слушательницу, я при этом стеснялась говорить, опасаясь быть разоблаченной. Но, как вы понимаете, парень наедине с девушкой находят более приятные занятия, нежели разговоры — как я могла отказать царю в улыбке, нежном взгляде или поцелуе?! Неделя пролетела как в красивой сказке, Орэл говорил о предстоящей женитьбе на оларской девушке, а я изображала при этом самый трогательный удрученный вид, на который была способна, догадываясь, что эта избранница на самом деле дочка оларского царя.
— Любая женщина всегда лишь притворщица, — проговорил Ланс, из-под нахмуренных бровей глядя в лицо царицы, которое осталось бесстрастным к замечанию.
— Наедине с собой я размышляла, что мне было бы нелишним пообщаться с черноморской знатью, так как до этого познакомилась лишь с жизнью простого народа. А Орэл между тем был знаком с Двиной, пускай лишь в своем детстве, и я нередко заводила с ним разговоры об его юношестве, его друзьях, семье и о магах. Наши встречи помогли мне стать той, кого теперь вы видите перед собой — нет, не царицей, а женщиной, полюбившей черноморский народ.
Я чуть не погубила себя, когда он, проследив за мной от опушки леса, на следующий день пожаловал в мой дом. Там он заметил книги магов и высмеял мое скромное крестьянское одеяние и речь, предположив, что я на самом деле не так проста, как пыталась ему казаться.
— Ты ведь также не договариваешь, Орэл, — ответила я, и на этом мы прекратили взаимные расспросы. К тому же он приехал попрощаться. За эти короткие дни знакомства, между нами зародилось подобие дружеских чувств, мы никогда не затрагивали темы, где могли бы разойтись во мнениях — и, как я уже упоминала, чаще всего говорил он, а я лишь задавала скромные вопросы, чтобы поддержать общение. Он ни разу не упоминал о войне, что Черноморье вело с эрлинскими городами, или о морийцах, чьим кораблям запретил останавливаться в своих портах. Я знала, что вызвала в нем симпатию, но была уверена, что эти чувства не столь глубоки, чтобы пустить корни в его сердце — да и сама была рада и благодарна Орэлу за наши встречи, после которых я наполнялась уверенностью, что могу быть похожей на черноморку. Мой благородный всадник исчез, и жизнь тихо потекла посреди книг в темном холодном доме. В те дни по городу стали распространяться слухи, что более люди не обретают волчьего облика после своей смерти, и радостные вести облетали дома по всем поселениям страны, так как в каждом из них уже хоронили людей, а не волков. Тогда я стала понимать смысл слов старухи Урлины — она вещала о скором избавлении от проклятия принцессы Мории, а её возгласы о возвращении черноморца относились к тебе, Ортек. Я с радостью представляла, что вы все-таки нашли в своем походе то, что было навеки сокрыто от людей — живую воду, и тем самым избавили народ от колдовских чар.
Когда возвратился Сарпион, я поведала ему об Урлине и о Веллинге Орелии. В то, что проклятие снято, он не захотел поверить, находя десятки объяснений этим чудесам, а встречей с царем был крайне обрадован — это знакомство, по его мнению, очень пошло мне на пользу, ибо Двина знала обоих царевичей, а нынче и я могла этим похвастаться. Еще около месяца я провела в той глуши. Сарпион почти не выпускал меня из дома, он заставлял меня повторять молитвы магов, задавал вопросы, на которые я должна была безошибочно отвечать, он исправлял мое произношение и не прекращал занятия ни на один день. Лишь когда он решил, что я готова предстать перед магами, мы отправились на юг в Гассиполь. В порту нас уже поджидали, так как колдун в свое отсутствие в столице успел повстречаться со многими полезными людьми, и мало кто из них был в силах противиться его природному обаянию и колдовским способностям.
В Гассиполе моя участь свершилась слишком быстро, чтобы я успела её осознать и переменить. После смерти мага Менея новым Хранителем Башни был избран Гарионис. Хранителей всегда назначал Веллинг, хотя на практике этот титул обсуждался между всеми членами ордена, присутствовавшими в Гассиполе в дни скорби, связанными со смертью предыдущего главы магов, и среди кандидатур выбиралась самая достойная, то есть Хранителем обычно становился самый опытный и престарелый маг. Веллинг всегда одобрял выбор магов, и лишь однажды этого не случилось: в начале своего правления Релий принял подобное решение самостоятельно в интересах своего царства, которое начало обуревать волна недовольства молодым морийским правителем.
Гарионис возглавлял магов к тому времени не более полугода, он был уже очень стар, и Сарпион убеждал меня в том, что маг слеповат и глуховат, так что мне не составит труда перехитрить его, представ в роли Двины, воспитанницы Менея. Сложность заключалось лишь в одном: как удалось узнать колдуну, Двина должна была стать магом, но не успела пройти церемонии посвящения, сбежав с юным царевичем, и это могло спутать нам все планы. А вдобавок её разыскивали маги по всей стране. Но главное было проникнуть сквозь невидимые преграды Башни под её высокий свод, и надеяться, что все недоразумения откроются не раннее, чем я сумею достать заветную Книгу Ветров.
Мы приехали в порт в карете, подходящей для богатых купцов. Сарпион проводил меня в дом одного из баронов, с которым Сарпион оказался в очень близких доверительных отношениях, и именно этому дворянину предстояло возвратить меня, то есть бежавшую из Черноморья Двину, в лоно Башни. Вскоре черноморец дал богатый прием, на который были приглашены маги, военноначальники, дворяне и прочие богатые дельцы. Колдун поселился в скромной портовой гостинице, оставив меня в доме своего приятеля, который как ни странно действительно полагал, что я Двина, и был очень благодарен Сарпиону за то, что все награды, посуленные за мою персону, попадут в его руки. Тем не менее учитель часто навещал меня. До знаменитого приема, на который должен был явиться даже Хранитель Башни, мы объездили вместе с учителем весь город. Он показывал мне окрестные дома, указывал на людей, с которыми Двина общалась в своей юности, и которые непременно пожелали бы возобновления знакомства, а также подробно описал лица магов и других влиятельных людей города, с которыми я неминуемо столкнулась бы в доме барона. Колдун давал советы, как мне следовало себя вести — быть в основном в печали, не улыбаться, неохотно отвечать на расспросы, как будто бы опасаясь разбередить незажившие еще душевные раны. По нашему уговору, Двина скиталась все это время по землям Мории, но так и не нашла царевича Ортензия, не доверяя при этом сплетням, распространившимся по стране о том, что царевич попал во дворец своего деда государя Дарвина II. Испытав лишения и злоключения, она возвратилась в родную страну, где барон оказал девушке всякое содействие и помощь в прибытии в родной Гассиполь.
Вскоре наступил день торжества. Я облачилась в длинное платье черного цвета, который всегда, как мне было известно со слов Лиссы, предпочитала Двина, и покинула свою уединенную комнату. Меня спасло то, что на меня мало кто обращал внимания, и лишь когда барон, наконец, вспомнил об обязательствах перед Сарпионом, он подвел меня к Хранителю Гарионису и назвал тому мое имя. Маг, которому уже ужасно наскучили танцы лифий под звоны бубнов, внимательно посмотрел на меня из-под седых бровей и попросил провести его на веранду, где мы могли бы спокойно переговорить. Помню, там было очень холодно, ночной морозный воздух пробирал до самых костей, и, наверное, поэтому Гарионис не стал удивляться дрожи в моем голосе, когда я медленно, сбиваясь и путаясь в своем рассказе, выложила ему придуманную историю моих странствий.
