Из Тени Прошлого

КАТТИ ШЕГГЕ

ЧЕРНОМОРЕЦ

КНИГА ТРЕТЬЯ

"ИЗ ТЕНИ ПРОШЛОГО"

ЧАСТЬ 5

Глава 1

СВИДАНИЕ

Он стоял возле окна между двумя далекими друг от друга колоннами. Прозрачная стена в виде мелкой решетки, в отверстия которой были вставлены темные стекла, открывала вид на пустынные просторы, засыпанные песками. Пески уходили далеко за горизонт, они поднимались от дуновения жаркого даже для поздней весны ветра и опускались на широкие каменные ступени, ведущие в заброшенный храм.

Позади раздались гулкие шаги. Он перевел взор от однообразного желтого пейзажа и оборотился к посетителю, чья поступь столь четко и громко отдавалась на холодном каменном полу зала, посреди которого в былые времена возвышалась золотая статуя Ал-Гаруна высотой в три человеческих роста. Она упиралась в потолок, также украшенный мелкими стеклянными окнами, через которые вовнутрь проникало темное солнце. Уже более двух лет в это святое для алмирцев место перестали стекаться паломники и священнослужители гарунского божества, когда-то бывшего правителем этого народа на земле, а ныне пребывавшего на вершине кургана в Аргуне, центре Со-Мира, северо-западных земель Ал-Мира. В бегстве гаруны не успели вывезти из храма все богатства, хранившиеся здесь в неприкосновенности столетиями, и ныне эти сокровища пополнили казну государя, а освященное молитвами место пустовало и засыпалось песками пустыни.

Еще раз оглядев величественное мрачное помещение, высокие колонны которого образовывали среди стеклянных стен, кое-где уже расколотых, два правильных прямоугольника, он остановил холодный взгляд на хрупкой фигуре, склонившейся в поклоне перед ступенями, на которые он взошел, чтобы ближе подобраться к застекленной решетке боковой стены. Девушка, закутанная в белые одежды, упала на коленях, опустив голову к полу. В вытянутых руках она держала широкий поднос с графином и золотым кубком.

— Я велел не беспокоить меня, — его голос был еще холоднее, чем взгляд. — Оставьте меня наедине и в следующий раз, чтобы я услышал шаги гостя, а не слуги, — последние слова были обращены к высокой мужской фигуре, которая замерла напротив его взгляда у широкого выхода из зала.

Охранник был проверенным телохранителем. Он громко выкрикнул пару слов на гарунском языке и взмахнул рукой в сторону дверей. Девушка мгновенно поднялась с колен и быстрыми мелкими шагами поспешила прочь из храма. Он заметил в солнечных отблесках, что её кожа отливала медным блеском. Она была рабыней в Ал-Мира. Она осталась рабыней и после прихода в эти земли чужеземных завоевателей. И он знал, что ничего нельзя изменить — даже изданный указ не поменяет умы тех, кто родился в кабале, не поднимет их с колен. Ниамей, охранник, вышел из тени и прохлады зала вслед за девушкой. Воин родился в Эрлинии, однако томился в плену у гарунов более двух лет. После освобождения мужчина счел за честь служить морийскому государю. Солдат прикрыл тяжелую створку дверей, однако солнечный свет продолжал литься между колонн сквозь вторую половину прохода, которая была разгромлена при взятии святилища.

Он усмехнулся, вспоминая, что сам присутствовал при захвате этого храма посреди пустыни. Тогда гаруны с ужасом бежали с северного побережья, на котором высадились морийские воины. Под внезапным натиском пал Илир. Стены небольшого приморского города были разрушены катапультами, собранными на скалистых песчаных берегах Э-Мира. А затем он повел войска вглубь страны к Миргуну, столице Э-Мира. На этом пути две сотни пехотинцев свернули в песчаные бураны, чтобы покарать безбожных гарунов, их идолов и жрецов, которые возносили молитвы своему богу, не признавая всемогущества Моря. Храм защищали лишь его непрочные стены и тяжелые железные двери, за которыми укрылись вооруженные мотыгами да кривыми саблями алмирцы. Но одного лишь взгляда государя на это укрытие хватило, чтобы двери развалились, а после морийцы разворотили образовавшуюся баррикаду у входа в храм и проникли вовнутрь. Кровь пролилась на холодные камни под ногами столпившихся в помещении людей, но тем, кто не пожелал добровольно сдаться и опустить оружие, не суждено было увидеть иного исхода войны. Оставшихся в живых погнали по пустыне впереди стройных рядов морян к ближайшему алмирскому городу, они должны были собирать материал и строить лестницы для взятия высоких ограждений гарунских поселений. Иногда пленные поворачивали назад на своих угнетателей — но в любом случае, они всегда принимали на себя первые потоки острых стрел, они погибали под горящими смолами и меткими камнями. А ежели горожане жалели своих соотечественников и поджидали, когда к городу подойдут северные захватчики, то он посылал им в знак приветствия несколько ярких молний. Государь морийский мог покорить город и без армии, но в первую очередь он хотел покорить головы этих людей. Он хотел показать им жестокость, он хотел посеять в них страх: он знал, что его противник многочислен, но большую часть его составляли уже смирившиеся покоренные рабы. А чтобы заставить их дрожать порой хватало и одного лишь фокуса, видения.

Он направил взор к горизонту. Пустыня, по-прежнему, была безмолвна, безбрежна и спокойна. Пустыня всегда была союзницей своих жителей. Сколько его солдат полегло в этих песках?! Сколько не выдержало жары, жажды, сгинуло в зыбучей бездне? Как ни горько было об этом думать, но порой ему казалось, что больше, чем погибло на поле боя. Битвы он привык выигрывать в одиночку, но люди, ставшие его противниками и врагами, даже осознавая, что не имеют шансов в этой войне, все равно поднимались на защиту своей свободы и умножали никому не нужные жертвы с обеих сторон. Этого он хотел? Нет, он хотел умерить спесь гарунов, но он никогда не вырезал деревни, не сжигал урожаи на зеленом побережье Э-Мира. Он не был дикарем, он был освободителем. Так все говорили в Алмааге. А нынче от этих слов эму хотелось громко рассмеяться. Морийцы называли колдуна освободителем, а раньше они сжигали лишь за подозрение в способности колдовать, лишь за долгую жизнь и неувядающую молодость.

Сколько лет прошло с тех пор... Не так уж много, а люди уже не помнили, что их страна не всегда была самой большой и непобедимой державой, что её граждане подымали мечи друг против друга, роптали на власть, взывали к богам. Теперь Море вспоминали, Тайру проклинали, а государя возносили в своих молитвах. Но как долог будет этот миг упоения славой и народной любовью?! Как скоро после подписания мира с империей гарунов, которая в последние годы развалилась от непрекращавшихся претензий друг к другу многочисленных потомков последнего почившего Ал-Гаруна, его войска вступят на новые непокоренные земли? А чем потом он сможет убеждать свой народ, что достоин титула и прозвища?! Неслучайно ведь его прозвали в Мории Разителем! Его взгляд, не мигая, пытался продырявить песчаную дюну на востоке. Когда же она приедет, чтобы раздражение, наконец, спало с его души, чтобы он мог заново поклясться себе в том, что не обнажит оружие на родной земле, что никогда не позволит этого своим последователям...

Клятвам могут быть верны слуги, дворяне, государи. Но, как говорил Молох, клятвы никогда не служат колдунам. Ибо если колдун решит дать клятву да еще скрепит её чарами, то тогда он перестанет быть колдуном, он станет обычным узником, заключенным в рамки, он потеряет свободу и будет вечным рабом своих слов, обетов. Он не видел этого ученого уже около двадцати... двадцати четырех лет. В той беседе он посмел возразить чародею: порой делать добро другим можно лишь будучи связанным, ибо, избавившись от уз, зачастую забываешь о других и думаешь о себе. Тогда он действительно был молод и многое не понимал, не ценил. Тогда он многое имел, многое приобрел, но не сумел сохранить из всего даже малую толику.

Он вновь усмехнулся. Воспоминания налетели на него горькой волной. Он окунулся в прошедшие годы с головой. Хотя в эти дни его имя наводило священный трепет, не стерлась еще память, когда оно звучало как зов исчадия Таидоса и Уритрея, посланного к людям для пожирания их тел, ибо стонала матушка Гелия и её дочь Олифея от безверия и уныния своих детей. Он по-прежнему обращался к чужим богам, чужим, ибо отныне не верил ни в каких...

Он был колдуном, но, как и все, родился в человеческой семье. Его отец был принцем-наследником, а мать царицей, чье иссохшее тело в момент смерти обратилось в хрупкую волчицу. Он был черноморцем, воспитанным магами в вере в Уритрея и великого Нопсидона, но юношей покинул родную страну, поклявшись не возвращаться без заветной жидкости, живой воды, что избавила бы его народ от проклятия ведьмы, обрекшего всех на послежизненное обращение в зверя. Он был изгнанником, был рабом, был возлюбленным и верным другом. Но теперь он был всего лишь государем морийским, и от этого сердце порой сжималось, и тошнота подступала к горлу, ибо грядущая вечность не обещала новых статусов, она готовилась забрать и оставшиеся роли, и несбывшиеся мечты.

История последних десятилетий его жизни была столь яркой и насыщенной, что мысли разбегались от недоумения — как же все так удачно сложилось?! Но на то воля колдуна, его желания и мысли сбывались — хотя знал ли колдун, к чему воистину стремился? Царевич Ортек всегда знал. Государь же морийский считал, что желает процветания своему народу. Но помимо цели чародею нужны средства, и на вопрос как исполнить задуманное ответ был готов не всегда.

Как быстро он понял, что в поисках живой воды обрел неожиданный дар или проклятие — воды мертвого озера одарили его колдовскими чарами, юностью и долгой жизнью. Он знал, что не каждому было суждено возродиться в том водоеме, неподвижные тела многих всплывали в его памяти в том путешествии к границам смерти, к царству богов. Познать свои силы и способности Ортеку довелось на трудной дороге домой. Путники брели по дремучему осеннему лесу, ожидая каждый день, что заметят знакомые следы, пеньки, пепел затушенных костров на прежних стоянках. Но лес не водил их кругами, он расступился и указал скитальцам звериные тропы, уходившие на север. Они перешли невысокие пики Рудных гор и повернули на запад к морским берегам. Добравшись к началу зимы до владений колдунов в Великом лесу, друзья уже догадались, что одному из них придется многому научиться в этих местах, оставленных около полугода назад. Он уже вернул себе прежний вид, его волосы, которые в одно мгновение обрели свет солнца, вновь потемнели.

В Деревне любой страждущий находил покой и помощь. Ортек был принят в среду колдунов, за которыми он лишь с любопытством и презрением подглядывал минувшей весной во время занятий с чародеями юной ведьмочки Марго. Ортек вместе с Дугласом и Оквинде поселились в одинокой избушке недалеко от Деревни и коротали длинные ночи и зимние дни в размеренном быте хозяйской жизни. Их путь был завершен, они потеряли друзей и еще не ведали, что обрели взамен. Дуглас вновь попал под пристальные взгляды Агрионы и прочих незнакомых колдунов, появившихся за время отсутствия искателей живой воды в Деревне. Рудокоп полностью исцелился, его руки и спина вернули себе здоровый вид, а на лице появился пушок первой бороды. Вин замкнулся в себе и не раз порывался тронуться на юг в Морию к морским берегам. Ортек же осваивал азы колдовства.

Глава Деревни, колдун Молох, поддерживал переписку с Алмаагом. Он сообщил своему давнему другу Элбету ла Ронэт, который во время проживания царевича во дворце деда стал близким человеком и для него самого, о завершении похода юного черноморца и его друзей на восток. Молох с радостью и большим удовольствием подтверждал, что живая вода существует, она надежно охраняется богами, а ныне, слава Морю, навеки попала под запрет номов и будет доступной лишь немногим избранным. Безусловно, эти новости были самыми желанными для колдунов, ибо их участь с возвращением живой воды морийскому народу могла быть поставлена под смертельную угрозу.

Ответные вести, пришедшие из Алмаага в Деревню, были не столь восторженными, хотя Молох обрадовался им несказанно. Элбет писал, что государь был совсем плох и последнюю неделю не вставал с постели, почти потерял голос, не выходил из забытья. Алмаагский колдун требовал срочного приезда в столицу черноморского царевича, ибо последние месяцы Дарвин II постоянно вспоминал своего внука. Сборы в дальнюю дорогу не затягивались. Ортек вместе с Вином тронулись на юг в Горест, снабженные письмами и монетами. Уже тогда черноморец догадывался, что его ожидало в столице, уже тогда Молох и другие колдуны с надеждой взирали на возможного наследника морийского престола, одновременно при этом предостерегая его от раскрытия другим тайны своих чародейственных способностей. Колдун на престоле мог защитить таких же как он, наделенных силами и вечностью, но, раскрыв свои козыри преждевременно, он мог никогда не занять это высокое место и скатиться, как и другие чародеи, в яму неизвестности и забвения, а может быть сразу на полыхающий костер.

Оставив Дугласа на севере, где рудокоп намеревался осмотреться и обустроиться на побережье Великого моря у лесовиков, подальше от морийских земель, черноморский царевич и релийский граф возвратились в Алмааг. За прошедший год столица государства совсем не изменилась: то же бледно-серое небо, мелкий дождь, шумные мостовые, кипевшие торговцами и иноземцами улицы. Ортек не замедлил послать весточку Элбету о своем приезде, и путешественники были приняты в апартаментах колдуна во дворце, хотя при этом старались всеми силами сохранять в секрете свое появление в государевых палатах.

Дарвин II, который уже разменял при жизни восьмой десяток лет, выглядел как прозрачная статуя из мрамора с седыми длинными волосами и бородой. Элбет провел Ортека к деду потайными ходами, но встреча государя со своим внуком и наследником была короткой и молчаливой. Старик лишь слегка приоткрыл морщинистые веки, сквозь редкие ресницы поглядел на юношу и попытался пожать его руку, которой черноморец ласково дотронулся до сморщенной ладони больного. Дарвин пробыл в сознании еще несколько недель и с приходом весны ушел в царство бога Моря. Его погребальный костер соорудили на площади столицы Малой Мории, а прах развеяли над родным для государя островом, с его самого высокого мыса, выступавшего в Великое море, откуда по преданиям юная Аллиин, дочь Алмааг, высматривала берега материка, стремясь попасть в земли, где обитал её суженный, приходивший к ней во сне.

В траурные дни в Алмааг прибыли главы всех государств и провинций Мории. Надлежало представить нового государя и провести соответствующие религиозные церемонии по возведению его на престол. По традиции морян, титул главы морийского государства переходил к здравствовавшему принцу-наследнику, то есть к старшему в роду по наследственной линии. У одра умиравшего государя стояли его младший сын Гравин и внук, сын первенца Релия, Ортензий. Гравин, до того более восьми месяцев обитавший в далийской столице Оклин, приехал на остров лишь, когда до дворян дошли вести о том, что государь при смерти. Он и его супруга Авиа получили достойный прием в среде далийцев, которым раздавали обещания об уступках и льготах, о подавлении восстаний крестьян, к лету вспыхнувших в Амане с новой силой и в итоге оставивших юг Мории почти без зерна и вина. Однако алмаагцы смотрели на своего принца-наследника с явным сочувствием и сожалением, ибо за два с лишним десятилетия его бравых подвигов и деяний в памяти народа остались лишь картины пышных дворянских празднеств, во главе которых всегда был наследник, да неудачный поход в Рустанад для устранения межевых претензий русов к тонам, в результате которого все южане увеличили свои права в морской торговле. Совсем другое дело обстояло с молодым черноморским царевичем, изгнанником, который отправился за горы в поисках живой воды. Об этом странствии в городе уже слагали песни и поэмы, храбрец вызывал уважение и любовь, как у простого люда, так и у знати, и немалую роль в этом сыграл советник государя, колдун.

На совете, собранном после прощания с Дарвином II, первое слово принадлежало близкому другу и помощнику скончавшегося государя графу Элбету ла Ронэт. Граф представил пред очами собравшихся правителей морийских провинций закон, подписанный Дарвином более года назад, в котором принцем-наследником объявлялся его внук Ортензий, и все права на престол переходили к этому молодому принцу. Никогда прежде наследование не определялось документом, подписанным государем, но воля властителя морийских земель всегда была непрекословна. Известие удивило многих, но открыто выразить свое недовольство отважился лишь Гравин, поддержанный далийской стороной. Сын Дарвина II объявил представленный документ подделкой, обвинил Элбета в сговоре с черноморским оборотнем и в скверном влиянии на своего отца. Он открыто бросил вызов алмаагцам и в ту же минуту, призывая в свидетели творившейся несправедливости Море и Тайру, скрылся из роскошного зала дворца, где собрались представители всех тринадцати морийских государств, хотя не все их них обладали особыми полномочиями и правами.

Кто знает, быть может если бы Гравин не был столь поспешен и резок в своих поступках и словах, он получил бы большую поддержку в совете, но скорее всего алмагский принц, бывший принц-наследник, был единственным человеком в том зале, который действительно не ожидал, что трон, предназначенный ему с самого рождения, прямо перед его носом перехватит чужак, язычник. Его окружали плуты и прожигатели жизни, которым на самом деле было совершенно безразлично, чью сторону поддерживать в дворцовых интригах, и которых даже забавляла столь зловещая фигура нового государя.

Принц Гравин отправился обратно к семье в Далию. Говорили, что именно по пути из Алмаага на материк его поразила страшная болезнь — тело покрылось кровавой язвой. По возвращению в далийский порт Гравин объединил вокруг себя самых богатых дворян и призвал их поднять оружие против самоназванного государя, чтобы отстоять свои права на земли, крестьян и деньги, утекавшие из их рук в алмаагскую казну. На самом деле в Далии уже давно были собраны собственные войска, дворяне отказались отправляться в Лемах для выполнения воинских повинностей, и фигура Гравина лишь добавила весомости в бунт, готовый разгореться среди морян. Далийцы самостоятельно вторглись во владения в Амане, зачастую громя усадьбы соседей — релийских землевладельцев, их бравые конники жестоко расправлялись с бандами разбойников и беглых крестьян, которые уже целый год кочевали по разграбленной земле. Но дальше дело не пошло. К лету Гравин, мучавшийся от проказы и крайне редко показывавшийся на людях, скончался. Государь морийский Ортензий велел выплатить далийским бунтарям штрафы за нарушение морийских законов, и хотя в ответ он не получил ни одного золотого, дворянские набеги за пределы собственной страны прекратились. В то время окончательно унять взбудораженных морян было невозможно — в Мории не были разрешены иные важные дела, и игры за наследство отступили в тень, но отнюдь не затихли. Ведь у Гравина осталась властолюбивая жена и двое подраставших сыновей. Авиа никогда не отказывалась от прав на престол Мории и всю свою энергию направила на то, чтобы обвинить колдунов в смерти Дарвина II, а также болезни своего супруга — к тому времени силы и способности нового государя уже ни у кого не вызывали сомнения...

В ту первую для государя Ортензия весну его огромное государство трещало по швам и рушилось на глазах. Обширные морийские земли, в которых уже более трех столетий приносили дары двум божествам — изменчивому всемогущему Морю и защитнице семьи и дома Тайре, погрузились во мрак восстаний, анархии и неповиновения. В Далии и Релии дворяне самолично погашали очаги крестьянских восстаний. В Рустанаде вражда между русами и тонами вылилась в установление водной границы по реке Агр, на обеих берегах которой южане кричали о самоуправлении, однако на деле лишь мешали речным торговым отношениям. В Лемахе и Навии дворянские войска отказывались подчиняться своим алмаагским и лемакским военоначальникам. Тайраг закрыл порты и не принимал на свою территорию ни одного корабля государя после того, как в его столицу пожаловали генеральские войска с приказом осмотреть все помещения храма богини Тайры. Лишь Минор поддержал нового юного государя — Главный Минора, управитель Гореста, сдержал присягу, принесенную при восшествии Ортензия на престол. Минор, в котором противостояние запада и востока, минорцев и светляков, также могло перерасти в вооруженные стычки, тем не менее продолжал исправно переправлять на столичный остров полные суда зерна, скота, угля. Страна, в которой жизнь мелких дворян не слишком уж отличалась от быта свободных землепашцев и ремесленников, с надеждой глядела на ставленника Дарвина II, по её просторам быстро расходились небывалые рассказы о странствиях черноморского царевича, его пребывании у северных колдунов и его возвращении из-за Рудных гор.

Осенью новая угроза возникла возле берегов стенавшего в пожарах и грабежах государства. С юга к берегам Релии подошел огромный флот Ал-Мира во главе с наместником земли Со-Мир Ал-Лапиром. Боевые корабли гарунов были оснащены огненными катапультами, их широкая палуба устойчиво сидела на волнах, суда продвигались вперед за счет непрерываемой гребли сотен черных рабов. Алмааг был совсем не готов дать отпор неприятелю. Известия о вторжении в морские пучины государства пришло слишком поздно из-за того, что в междуусобных разборках практически приостановилась дальняя торговля, которой в основном занимались рустанадские купцы и морянские дворяне. Оборудованные орудиями корабли Алмаага в это время бороздили северные воды, сопровождая минорские перевозки, ибо уже случались пиратские нападения морийцев на морийцев. Однако единственное верное решение, которое оставляло для Мории надежду, было без колебаний принято государем. Он решил дать отпор врагу.

Адмиралом морийского флота государь назначил близкого друга и сподвижника — Оквинде де Терро. Помимо алмаагских военных фрегатов, адмирал призвал под свои знамена торговые суда, которые в скором времени переоснащали в портах Навии. Оквинде повел свой разношерстный морской отряд на юг навстречу врагу. Основным преимуществом морийцев в этом сражении в прибрежных водах Аманы недалеко от устья реки Зеленая, вблизи земель далийского маркиза, зовущихся Лучистыми Берегами, была быстрота и маневренность малых и средних морийских судов. Однако на тот момент мало кто мог указать на главную неожиданность, что приберег Вин — на его флагманском корабле "Филии" находился сам государь морийский, а на соседней каравелле устроился его могущественный наставник граф ла Ронэт, колдун Элбет.

В сражении у Лучистых Берегов гарунские галеры, превышавшие в два раза по численности своего противника, были наголо разгромлены. Крепкий ветер, быстро гнавший вперед морийские суда, матросы которых умело управлялись с подвижными парусами, лишь донимал ал-мирцев, продвигавшихся вперед за счет рабов-гребцов. Южные корыта, как позднее прозвали гарунские суда морийцы, потеряли возможность быстро изменять курс и занять выгодные позиции из-за своей нагромажденности вблизи берегов Мории. Легко окружив соперника, морийцы забросали его стрелами и абордажными крюками, избрав ближний бой. Галеры, зажатые друг между другом, не могли открыть огонь по врагу. К тому же в их гущу полетели яркие молнии, от которых загорелись палубы кораблей. Оказавшись в огненном пламени, гребцы и солдаты прыгали в ужасе в воду, считая, что на них пала кара Ал-Гаруна, могущественного бога, взиравшего на свой народ с вершин кургана в южных землях. В довершении небесного гнева разбушевалось Море. Ветер усилился, и адмирал приказал морийским судам отступать к берегам. Ал-Лапир с оставшимся флотом оказался в центре жестокого урагана, который закончил дело, начатое колдунами Мории. Хотя, как полагал сам государь Ортек, ураган и буря явились откликом на молнии, что были обрушены на головы захватчиков, ибо такое вмешательство в устройство неба и облаков не могло пройти без последствий. Рассказы о тех днях, когда на сторону морийцев встали сами боги, о том, что адмирал де Терро лично обезоружил наместника Ал-Лапира, догнав корабль гаруна, до сих пор с удовольствием вспоминались в портовых тавернах бывалыми моряками.

Столь блестящая победа государя привлекла на его сторону новые силы. Не все люди осознали, кто явился причиной огненных стрел, павших на суда гарунов, многие наивно полагали, что это милость Тайры и Моря, которые благовалили к юному правителю. Но в портах Алмаага и Рустанада уже стали поговаривать, что государь на самом деле обладал большими силами, что был он подобен советнику Дарвина, о котором давно ходили слухи и обвинения в связях с колдунами. Однако даже несмотря на эти наветы, которые для иного лица стоили бы жизни, государь морийский в те дни стал великим и неприкасаемым героем. В стране затихли потасовки, в Алмааг прилетали послания от глав городов русов, тонов, дворян Релии и Далии с поздравлениями и заверениями в дружбе и любви, присягами верности. Особенно старались далийцы, опасаясь справедливого гнева государя — ведь клика их дворян вела недолгие переговоры с Ал-Лапиром о том, чтобы гаруны не высаживались на территориях Далии, а продвинулись далее на север, получив при этом помощь от дворян монетами и продовольствием. Вражеский флот на деле получил обещанную поддержку: в Эллине релийцы и далийцы снабдили гарунов всем необходимым, желая посильнее стравить Ал-Мира и Алмааг.

В тот же год государь Ортензий освободил от крепостной зависимости аманских крестьян, а также объявил право на воинскую службу среди всех граждан морийских государств. Одна эта новость утихомирила разлады в Рустанаде. Сотни крестьян со своими семьями, освободившиеся, но безземельные, бездомные и обнищавшие за время бунтов в господских владениях хлынули на север в тонские города, а также еще глубже в сердце страны к реке Агр. Многие из них стремились попасть в Лемах, чтобы вступить в войска генерала. И только вновь признав власть государя на своих территориях, рустанадцы дождались, когда к их городам подошли полки, принимавшие в строй солдат, а также следившие за порядком, который уже не в состояние были гарантировать местные коменданты.

Клич об образовании морийской армии не только из наемников-лемакцев и дворян, а людей всех сословий разносился по государству вместе с другой вестью — Ортензий I желал дать достойный отпор гарунам и в битве на суше. В первую очередь подготавливалась экспедиция в Межгорье, чтобы наказать работорговцев, смевших нападать на приграничные земли Мории. Но сперва следовало окончательно уладить внутренние разногласия.

Богиню Тайру особо чтили на земле морян, начиная от Тайранской степи на севере до истарской пустоши на юге. Её культ развивался самостоятельно в народной среде, ибо таги уже около двух столетий как не покидали пределов своей маленькой религиозной провинции — Тайрага. Именно этот клочок земли привлек на целый год внимание государя. Покорить его оказалось намного сложнее, чем распотрошить гарунские галеры.

Тайраг по велению Великого Тага Гарета отказывался принимать в своих портах суда, в результате чего полностью замерла торговля в стране. Местные крестьяне не имели, куда отправлять урожаи раг, меда, зерна, но очень скоро опустели и деревенские лавки, которые лишились возможности пополнить запасы тканей, масел, соли и даже южного вина. Но блокада продолжалась, таги в каждом поселке и городе увещевали люд не забывать заветов богини Тайры и не нарушать законов, согласно которым никто не имел высшей власти на этих землях, чем Великий Таг, никто, даже государь, не имел права вводить в эти священные места войска и требовать ответа от Тайры, тем самым призывая на головы морийцев беды и несчастья.

— Прозрейте, морийцы, — каждый день с высоких стен храма в Тайграде кричали таги, — первое знамение ярости Тайры уже явилось пред вашими очами. Несчетные по количеству корабли врагов подошли к нашим берегам. Но Тайра еще верит в своих детей, она пощадила их, ниспослав кару на дикарей-гарунов, преклонивших чело перед своим сородичем Ал-Гаруном. Но Тайра не будет милостива к тем, кто забудет её имя на этой благословенной земле, кто посмеет подняться против её воли!

Уже второй год в столице Тайрага не проводился знаменитый праздник Ночи Тайры, на который прежде съезжались все южане, поклонявшиеся богине. Точнее, ритуал прошел при закрытых стенах города, без лишних глаз, но от этого не меньше девушек упали на острые камни побережья с высокой стены храма во славу кровавой богини. А приношение первых младенцев тай произвели перед воротами храма у всех на виду, дабы "спаслись души еще тех, кто не предался огню предательства", восклицали служители богини.

Но в Алмааг доходили более достоверные и ужасавшие сведения из Тайрага. Зимой после Ночи Тайры в городе начались волнения горожан и крестьян, потребовавших открытие границ государства. На голосившую толпу набросились вооруженные люди в одеяниях тагов, вид которых был настолько устрашающим, что разгорячившийся люд быстро закрыл глотки, тем более что многим их перерезали воители, а других уволокли за стены храма. В последовавшие дни в поселениях Тайрага случилась серия нападений на школы и храмы тагов, служителей Тайры прогоняли вон из деревень. В Тагре горожане самостоятельно разорвали портовые цепи, запрещавшие вход в бухту кораблей, а всех слуг и охранников тагов, которые носили черное одеяние, связали и заперли в прибрежных складах. Среди народа пошли несусветные разговоры, что некоторые из "черных платьев", как прозвали сторонников тагов, ибо они совсем не являлись служителями Тайры и были незнакомы местным жителям, обладали огромной силой. Они были способны разрывать на себе даже самые тесные путы, не страшились стрел, после тяжелых ранений от меча держались на ногах, их глаза горели огнем, а изо рта торчали острые клыки.

Военные корабли государя вошли в порт Тагры в конце зимы. В городе царила разруха и безвластие. Две сотни опытных лемакцев по главе с первым капитаном Фролом, который уже не раз был отмечен за отвагу и верность самим государем, двинулись на север вдоль побережья к столице, укрепленному городу Тайграду. За один год вокруг него выросла высокая каменная стена, которая отделяла порт от основных площадей столицы — не город, а крепость. Соседние земли вокруг Тайграда опустели, многие крестьяне забирали семьи и стремились на юг к водной границе с Навией. Иного пути у них не было — на севере и востоке простирались непроходимые поля раг. Бежали из Тайрага и некоторые священослужители, сумевшие сохранить чистоту своей веры и деяний.

Взятие Тайграда могло завершиться тем, что все войска, посланные с этой целью, оказались бы по противоположную сторону стены и пополнили число кровососов или их жертв, которые заполонили священный город. Это капитан Фрол понял лишь после первой ночи осады, когда штурм укреплений не возымел успеха, его часовые полегли в постель от слабости и изнеможения, а некоторых и след простыл. В народе было известно, как бороться с упырем, когда нелюдь был единственного числа. Здесь же целый город заполнился нечистью, требовавшей новой крови и добычи. С той ночи с чужаков в лагере не спускали глаз, больных заковали в железные колодки и отправили обратно на корабль для вывоза из страны, а Фрол дожидался подхода к городу видиев. Лишь на их молитвы Великому Морю оставалась надежда у праведных морийцев.

Видии молились и окропляли воду вокруг лагеря солдат морской водой, однако особую помощь это не принесло. Войска застыли около стен города, но надежда на взятие Тайграда измором тоже была мала — внутри было слишком много людей, хотя лишь единицы верили, что они все еще не потеряли свободу и жизнь, не являлись пленниками, лакомством для упырей. Тогда в город вошел тот, кто не боялся острых зубов, ибо уже был с ними знаком. Дуглас Росси, помощник Фрола, получивший от генерала звание третьего капитана, начал вести с тагами переговоры о сдаче города и оставшихся в живых жителей. История тех дней не сохранила отражения всех событий в государевых летописях, и лишь единицы в Мории ведали, что имя Дугласа было прекрасно знакомо тагам-упырям. Ему навстречу на городскую стену вышел не Великий Таг Гарет, которого никто ни видел более живым с той самой зимы, а его помощник, таг Горн. Слегка хромавший упырь поглядывал на невысокого коренастого юношу с особым прищуром и улыбкой. Он знал, кем был Дуглас, а при взгляде на него осознал, кем тот стал — испившим живую воду. Переговоры начались. Дуглас предложил освободить десятки здоровых людей в обмен на жизнь тагов, которым будет позволено беспрепятственно покинуть город, и в дальнейшие дни разговор перешел в обычный торг, где Возрожденный снижал количество горожан, а Дуглас пытался отстаивать позиции, которых однако совсем не имел. Рудокоп добился права входа в город, чтобы самолично выбрать тех, кто в первую очередь получил бы долгожданную свободу из числа женщин и детей, но в действительности та прогулка по залитому кровью пустынному городу обернулась спасительной находкой.

Мало кто из морийцев уже сомневался в существовании упырей или оборотней, злых духов и домовых, но очень часто люди посмеивались над рассказами о рудокопах, сокровищах в Рудных горах и их хранителях, богах, которым они ежедневно оставляли у порога крынку пшена. Вряд ли хотя бы один из морийцев поверил бы с первого слова тому, что некоторые рудокопы обладали чудесными способностями, дарами номов, своих защитников. Об умении Дугласа понимать речь зверей и птиц было известно только самым близким друзьям, поэтому даже упыри ничего не заподозрили в том, что молодой капитан, чей подбородок украшала мягкая бородка, отличавшая его от всех других солдат, подобрал на улице бродячего кота и засунул его себе за пазуху. А на самом деле этот кот, а может и его собратья, помогли морийцам отыскать потайной ход в город, в самое сердце храма, и быстрым внезапным проникновением вовнутрь нанести удар по противнику. Морийцы сражались длинными мечами и любому, кто оказывал им сопротивление, отрубали головы. Отряд захватил помещения храма, воины государя вошли в темницы, где содержались сотни пленников кровососов, а дальше битва продолжилась на городских улицах, которые укрыли многих упырей, избежавших погибельного взмаха клинка. Так в середине весны Тайград был взят, но город с тех пор остался пустынным и разрушенным. Из-за его стен вывели сотни мирных жителей, при этом каждого из них видии кропили водой, но капитан Фрол, да и сам государь своим распоряжением доверил главное решение в вопросе определения сущности спасенного человека — упырь он или нет — лишь своему другу Дугласу. Его нос прекрасно различал запах упыря, в этом деле рудокоп доверился также некоторым обученным псам. При том поговаривали, что были привезены она заранее из Государина, лемакского порта.

Указом государя Тайраг был лишен статуса морийской провинции, его земли были присоединены к Лемаку и Навии, образовавшие единую морийскую страну. Но люди по-прежнему называли края, в которых проживали, старыми названиями. Не изжилась в народе и вера во всемогущую богиню Тайру, рассказы о кровососах, которыми на самом деле были первые таги, не пошатнули уверенности южан, что лишь Тайра помогает женщинам дарить новую жизнь, и только Тайра забирает души людей, отправляя их в пучины Моря, одаряя при этом будущим возвращением в новом обличии.

Ортек оторвался от вида песчаных далей, он улыбнулся воспоминаниям о Дугласе. Как давно он не видел своего верного друга? Десяток лет. Где теперь рудокоп, который не пожелал остаться при государе в Алмааге, не пришлась ему по душе и военная служба... После спасения собственной семьи из Тайрага, в которой никто из Росси не пострадал от кровожадных нападений упырей, Дуглас еще принимал участие в военных походах в Межгорье, а потом скрылся с глаз друзей, озабоченных новыми завоеваниями и битвами.

Чародей Элбет был настолько восхищен решительными действиями Дугласа в Тайраге, его предположениями о подземном ходе, ибо кровососы всегда оставляли себе путь для отступления, что обещал друзьям написать книгу о взятии города и войне с упырями, в которой заслуженно отвел бы главную роль рудокопу. Но колдуны говорят, что время подождет, и замыслы Элбета так и остались лишь словами, как полагал Ортек. Дуглас заслужил почести и награды главного героя, но рудокопа этим невозможно было привлечь и прельстить. А ведь если бы Тайград не был покорен, то на престоле в Алмааге мог бы в настоящее время сидеть не колдун, а упырь. Он бы тоже удивил многими способностями врагов Мории...

Кое-как объединенная страна, ликовавшая над победами молодого одаренного государя, обратила взор на восток, за горы, на врага, которого обозначил Ортензий. В первый год подготовки войны с гарунами над планами государя ввести войска в Межгорье и покарать захватнические отряды работорговцев посмеивались дворяне и в Алмааге, и на материке. Однако армия морийцев пополнялась за счет новых добровольцев-простолюдинов, численность солдат росла, а казна пустела с каждым днем, и даже заядлые скептики в Алмааге, которым было совершенно наплевать на ситуацию в пограничных с Пелессами странах Мории, ибо островитян она совершенно не касалась, признали, что людей, обученных обращаться с оружием следовало двинуть подальше из государства — ибо не раз обнаженный меч обрушивался на того, кто вложил клинок в руку солдата.

В 555 году в Ал-Мира скончался правивший Ал-Гарун. Земли гарунов под управлением наместников на время лишились единого руководства и начали борьбу за власть, стремясь возвести своих избранников в ранг бога в столице всей империи Ал-Мира в Рамире, городе-порте на берегу Южного моря на границе западных и восточных территорий Со-Мира и Э-Мира. У прежнего Ал-Гаруна осталось восемь сыновей и семь дочерей, среди которых самого достойного следовало определить жрецам. Священнослужители выбирали того наследника, в котором наиболее ярко отразились черты Ал-Гаруна, кто унаследовал способность правителя совершать великие чудеса, даровать жизнь и смерть своим подданным, кто обладал здоровьем, красотой и силой убеждения. Глава гарунов поистине считался богоподобным, при виде его у простых смертных не должно было возникать сомнений в могуществе правителя и его народа. Ал-Гарун творил невиданные чудеса. Но колдуны такие чудеса как закрытие руками солнечного лика, землетрясения и наводнения, оживление голубей и людей, похороненных заживо, называли обманом, мошенничеством и одурачиванием простого люда. Многое из этого свершалось без воли и ведома смертного правителя-бога, а некоторые деяния легко были подстроены жрецами, чтобы взбудоражить фанатично настроенную толпу.

В том году генерал Мории Аккемол, возглавлявший войска еще при Дарвине II, привел несколько десятков тысяч морийцев через Горный перевал к рыночным площадям Одинокого Озера. Гаруны даже не стремились оказывать сопротивление иноземным войскам, стараясь поскорее скрыться в каменной пустыни со своими семьями и пожитками, которые заранее начали вывозить в потаенные места в горах. Далее Аккемол двинул отряды на юг вдоль течения Одинокой и атаковал приречные города гарунов, стены которых не выдержали натиска многочисленного врага и ударов твердых таранов. Возле Богара, второго по величине порта на реке, к морийцам присоединились отряды степняков, которым Ортензий пообещал четверть всей добычи от взятого города. Богар сдерживал осаду две недели, но в конце концов был вынужден сдаться на милость победителя, ибо в город уже давно перестали поступать продукты с юга, из столицы Межгорья Мидгара. Этот город также не ощущал избытка в запасах, чтобы делиться ими с соседями. При переходе армии генерала через Пелесские горы, к Мидгару подошли военные корабли морийцев и не выпускали ни одного речного судна из русла Одинокой. Гарунские суда жестоко обстреливались горящими ядрами и пускались на дно, ежели капитан не выбрасывал белого знамени, признания поражения. У наместника Межгорья Ал-Вирона никогда не было собственного сильного флота, в основном он состоял из купеческих галер, промышлявших разбоем. Поэтому яростного сопротивления морийцам на море в тот год не случилось. Мидгар, окруженный степняками и сотней морийцев, прибывших на сушу на кораблях, дожидался своей участи тихо и обреченно. Ортек знал, что Ал-Вирон слал в Э-Мир через Южное море голубей и отправлял с донесениями верных слуг с требованиями военной помощи и поддержки у Ал-Гаруна. Но Ал-гарун до сих пор не имел тела, в котором, по мнению споривших жрецов, он возродился, поэтому от южных морских берегов на подмогу Межгорью не отошло ни одного судна. Мидгар был окружен высоким строем двойных стен, жители и солдаты города отбивали атаки немногочисленных осаждавших. Не сдались гаруны, и когда к городу подошли войска Аккемола. Однако город еще продержался всего лишь неделю. В Мидгаре проживало немало горцев, потомков пелессов, чье королевство было залито кровью при вторжении в него орд гарунов три сотни лет назад. Купеческие объединения горцев надеялись на милость морийского государя: безлунной ночью после быстрых переговоров со степняками, среди которых также было немало потомков коренного народа этих земель, они распахнули ворота Мидгара перед армией генерала. Не имея иного выхода, Ал-Вирон лично сдал оружие Аккемолу, признав потерю соотечественниками земель между Пелесскими и Рудными горами, захваченных своими бесстрашными дикими предками.

Речные города Межгорья были разграблены степняками и морийцами, но не разрушены. Ортек провозгласил об отмене на захваченной территории рабовладения и начале колонизации земель. Присоединенные морийцами угодья не отличались былой красотой и плодородием, это уже были не те зеленые поля, которые покорялись Морием I, первым государем, от периода правления которого велось летоисчисление в западных просторах материка. Межгорье стало каменной пустыней, в которой почва оскудела даже в долине реки, шахты в горах обвалились. Природа погибала с исчезновением королевства пелессов, которые возносили дары Земле и Небу. Тем не менее, Ортек потребовал от всех гарунов отречения от веры в Ал-Гаруна, принесения клятв морийскому престолу и богу Моря, а также выплаты ежегодных карательных взносов в течение двадцати лет за угнетение морийского народа. Всех нежелавших выполнить эти условия изгоняли из страны, лишая всего имущества. В городах Межгорья было разрешено селиться степнякам, а также государь освобождал от уплаты налогов всех морийцев, желавших перебраться в скалистый край.

Для поощрения колонизации межгорных земель Ортек отменил крепостную зависимость и на территориях Релии, Далии и Алмаага, выкупая земли у дворян по твердой низкой стоимости с рассрочкой уплаты этих сумм государством. Данные меры были приняты морянами как беспощадное нарушение законов Мории, и вновь в стране накалился внутренний конфликт. Но Ортек не пошел на поводу у советников, которые в основной массе являлись алмаагскими землевладельцами и попадали в категорию пострадавших морян. Его решение было неумолимо. Он самостоятельно посетил великие города Мории, в которых до сих пор сохранились высокие каменные плиты с вытесанными на ними законами первого государя, и, как рассказывали очевидцы, одним своим огненным взором приписал новые положения к уже закрепленным в морийском праве.

Новые цели и задачи стояли перед великим западным народом — покорение южного морского соседа, ибо ненависть к Ал-Мира воспылала с новой силой после захвата Межгорья. Хотя скорее это была не ненависть и жажда мести, а возросшее честолюбие и боевой пыл. Недовольство морян проводимой политикой государя, которое вновь подогревалось в среде далийских дворян призывами к открытому мятежу, было жестко прервано арестом принцессы-наследницы Авиа и её повзрослевших сыновей Дарвина и Норина. По приказу Ортека Авиа поместили в закрытый монастырь на территории Далии, а двоюродным братьям государь запретил покидать поместье далийского графа вблизи Корлины, которое было конфисковано в казну государя во время далийского мятежа пятилетней давности. Элбет, близкий друг и советник Ортека, высказывался за возвращение юных принцев в Алмааг. Фактически, они являлись единственными родственниками государя и имели все права на престол, ежели их брат бы скончался или был убит.

— Пускай мы и колдуны, но не забывай, Ортек, что никто не живет вечно, тем более государь, — говорил седой чародей. — Народ любит менять правителей, плакать у их погребального костра и радоваться новому ставленнику. Теперь в руках этих мальчиков продолжение рода морийских государей, ибо тебе, к сожалению, никогда не узреть собственных наследников.

— В последние годы они были лишь весомым доводом в руках матери для привлечения сторонников свержения моей власти, — хмуро ответил черноморец. — Здесь в Алмааге они могут стать орудием в руках не менее пытливых морян, приближенных ко двору. Уж лучше они позабудут на время, что являются принцами-наследниками.

— Неужели под охраной вооруженных наемников они забудут, кем являются и смогут простить тебе того, чего лишились?

Тогда Ортек не ответил на вопрос колдуна. Время сделало это за него. Спустя полтора года алмаагская принцесса Авиа, вдова Гравина, сына Дарвина II, совершила побег из-за высоких стен монастыря и нашла дружелюбный прием у своих единомышленников, восточных далийских дворян, земли которых пустели, ибо их крепостные массовым потоком переселялись за горы в новую морийскую провинцию, сохранившую старинное название Межгорье. Авиа сумела также поднять восстание горожан на землях легалийцев и рустанадцев. Южане взялись за оружие, как только основным кличем мятежников стало "За Тайру!". Божественные лозунги нашли отклик в сердцах людей, столетия до этого поклонявшихся кровавой богине, дочери Теи, земли, дарящей урожай, вино, жизнь. К тому же в то время, как колонистам в Межгорье предоставлялись всяческие привилегии, в других морийских странах был увеличен гнет свободных граждан. Хотя Ортензий и отменил монополию Навии на строительство судов, были введены новые пошлины на разрешение занятием кораблестроением, морская торговля затихла из-за конфликта с Ал-Мира, да и по всем странам разносились ужасающие известия о нападениях кровососов. Их гнездо было разворошено, но многие твари сумели выскочить из него и нынче разгуливали среди мирных жителей.

— Раньше мы приносили жертвы Тайре, и её гончие псы не трогали нас, — плакали сельчане и горожане, — мы знали, что нашим жизням ничего не угрожает. Нынче же каждый день опасаешься увидеть у близкого человека клыки во рту, ибо упыри живут среди нас.

Бунтовщики выступили за восстановление в Тайграде храма Тайры, требовали установления самовластия в собственных землях. Их поддержали и в Алмааге, хотя на острове не дошло до открытого вооруженного столкновения. Тем не менее, в городах звучали разгневанные тексты поэтов, разыгрывались сценки на площадях о плаче богини Тайры, а ученые, заседавшие в Академии, направили государю протест, в котором поставили в вину неравномерное обложение морийских стран, утрату главенствующих позиций Алмаага в деле управления страной, расцвет язычества, ибо бунтовщики приносили жертвы Тайре из числа захваченных морийских солдат, прогоняли прочь видиев и, кое-где поговаривали, даже призывали упырей, дабы поменять свою сущность, наполнить кровь мощью богини и дать отпор колдунам, заселившим скалистый остров.

Войска повстанцев, собранные на территории Далии, Релии, Рустанада, Аманы и Легалии, возглавлялись двадцатилетним принцем Дарвином. Юноша и его матушка Авиа, взбудоражившие южные окрестности государства до самой Серебряной Стены, блуждали с армией своих сподвижников по землям Мории, угрожая мечами её жителям. Ежели горожане не были лояльны и щедры к бунтарям, их моментально записывали в сторонники государя Ортензия и не щадили за это ни женщин, ни детей. В первый год восстания перед алмаагскими судами были закрыты все южные порты, из Рустанада и дворянских городов прогонялись государственные чиновники, следившие за исполнением законов Мории. Войска, вышедшие из Лемаха для наказания мятежников, не получали точных сведений об их местоположении, им было отказано в продовольственном снабжении соседними поселками, и командор Дюшер слал гневные донесения в Лемах и Алмааг с просьбами покарать неисполнительных мирных жителей, пособников бунтарей. Но Ортензий приказал не принимать никаких мер, и полчища его солдат замерли на границе с Рустанадом. Между тем минорские и алмаагские торговые караваны стали обходить стороной южные порты, останавливаясь в Мидгаре, а в Аватаре степняки, заключившие с Ортензием союзнические договора в самом начале его правления, не принимали корабли под флагами мятежных стран.

Неповиновение южан продолжалось около двух лет. Первым власть Алмаага признал Рустанад, ибо в разгоравшихся спорах между тонами и русами советники приняли решение вновь установить равноправие с присутствием третьей стороны, о чем они написали государю Ортензию. При этом рустанадцы требовали отмены всех запретов на морскую и сухопутную торговлю, которая стала развиваться через Горный Перевал и Межгорье. На границе Рустанада и Легалии Дюшер, наконец, настиг разваливавшиеся войска Дарвина, которые в разгар битвы в многочисленном количестве перешли на сторону командора. Сражение было проиграно молодым принцом, но части восставших удалось скрыться под командованием младшего брата главаря, Норина. В 561 году принца-наследника Дарвина и его мать принцессу Авиа привезли в Алмааг в качестве пленников, изменников, поднявших оружие на государя, которому присягали на верность. Историки Мории записали, что главной причиной поражения самого масштабного восстания в Мории, её раскола на две равных, но неравномерных частей, ибо южные земли было безусловно намного богаче и самостоятельнее своих северных соседей, явилось неспособность Дарвина вовремя перейти от войны к миру. Принц собрал многочисленную армию сторонников в начале своих действий и смог доказать её силу, однако не перешел к мирному управлению завоеванных земель, установлению среди людей справедливого уклада жизни. Но иного итога у этой кампании быть не могло, ибо по сути большая её половина подняла в руки мечи с криками о Тайре, а другая правящая половина с желанием вернуть себе право господства над первой, о чем дворяне боялись даже заикнуться, осознав ярость и неистовство южан, обрушивавшихся на врага с кровожадностью и свирепостью.

Все граждане, поддержавшие мятежников, были обложены уплатой огромных возмещающих сумм в казну государя, а те, кто сражался на их стороне с оружием в руках, были сосланы на каторгу в Истару. Главари — Дарвин, Авиа, Норин, принц релийский де Геори, графы Далии Ропри и Диош — были приговорены к смертной казни. Иного наказания для изменников власти государя не существовало. Казнь мятежников была проведена в главных городах их родных стран. Дарвина и Авиа обезглавили на площади Аллиина, второго порта в Алмааге. Дарвин за время бунта провозгласил себя Возрожденным, сыном Тайры, но на самом деле он так и оставался смертным человеком, хотя сполна заслужил погибельную участь кровососа. Младший принц избежал рассправы. Он скрылся от глаз и рук правосудия государя. Однако спустя шесть лет его настигло возмездие народа. В Атрате, столице Легалии, после серии убийств, приписанных клыкам упыря, на городской улице обнаружили труп молодого человека, в котором опознали бывшего принца Норина. Голова алмаагца валялась в нескольких локтях вдали от туловища. Тут же разнесся слух, что это и был кровожадный убийца, которого растерзали свои же собратья-упыри или неизвестный мститель. Голову принца как трофей выставили на неделю на всеобщее обозрение в Атрате, а после отправили в ящике в Алмааг в подарок государю. Полученные известия из Легалии привели Ортека в бешенство. К этому времени он издал приказ о помиловании Норина и ожидал, что принц возвратится во дворец, а в ответ на это получил гнилую башку. Элбет заверил государя, что нет никаких признаков подтверждавших, что Норин действительно был кровопийцей, однако не было никаких доводов считать обратное. Убийство вблизи Атрата после этого случая прекратились, но тайна гибели принца, последнего кровного наследника морийского престола, так и осталась неразгаданной.

Ортек спрыгнул с каменной ступени в глубину холодного мрачного храма и медленно прошел из одного его конца в другой. Солнце уже закатывалось за горизонт, а тишина этого заброшенного места еще не была нарушена. Он не любил ждать. Она должна была приехать. Она сама заговорила об этой встрече после стольких лет молчания. Её посланец скакал неделю по жаркой пустыне, чтобы привести короткое письмо, скрепленное царской печатью, о том, что она готова увидеться с государем морийским в самое ближайшее время и переговорить с ним сглазу на глаз, без лишних свидетелей в безопасном для обеих сторон месте. А что изменилось за эти годы, что она, наконец, ответила ему? Он покорил гарунов?! Это произошло более года назад, когда пала провинция Э-Мир. Почему же только сейчас она согласилась на встречу, ведь опасения за будущее её владений должны были родиться, едва он вступил на эту землю?! Едва Мория решила стать единственной державой западных земель... Хотя нет, она скорее переживала о себе, чем о собственном государстве.

После покорения гарунов в Межгорье государь Морийский дал народу Ал-Мира чуть более пятнадцати лет для того, чтобы объединиться и осознать мощь и безграничные амбиции северного соседа. Однако этого времени жрецам Ал-Гаруна явно не хватило. Морийские войска высадились на берегу Южного моря напротив алданского порта Аватар, близ столицы Э-Мира Миргуна. Когда армия под предводительством самого государя вторглась в земли Со-мира, к северному побережью которого пристали новые морийские суда, гаруны прекратили всяческое сопротивление. Западная провинция Со-Мир и южные края Юш-Мир, заселенные черными племенами, которых гаруны использовали только в качестве рабов в поле, признали господство морийского правителя и обязались выплачивать ежегодную дань в размере сотни тысяч золотых. Около месяца назад в Рамире данные соглашения были подписаны между всеми временными правителями алмирских провинций и морийским государем. Ортензий отказался от заселения народом Моря данных земель, потому как вряд ли это было возможным и желаемым решением, но собирался оставить на побережье немалые силы для поддержания клятв верности гарунов. Ал-Мира признало собственную зависимость от Мории, и Ортеку следовало лишь присматривать за каждым из временных правителей, дабы страна не сумела вновь объединиться под властью единого Ал-Гаруна.

Империя Ал-Мира была покорена, куда же отныне обратить взор? Как бы ни хотел Ортек забыть о той стороне света, но глаза не отрывались от востока. Там была его родина, его страна, о возвращении в которую он мечтал, но даже не надеялся на это. Глупо было думать, что черноморцы примут в свои земли колдуна. Безнадежными, но все же первыми действиями юного государя в начальные дни его восшествия на престол стали установление отношений с Черноморьем. Однако то давнее посольство трудно было назвать дружеским. К Аватару, порту степняков, пристал военный корабль алмаагцев с сотней лемакцев на борту. Это войско высадилось в порту с самыми мирными заверениями в сторону степняков, ибо государь уже вел переговоры со старшинами города о сотрудничестве. Государю Ортензию были лично известны многие степняки: прежний Веллинг Черноморья Релий отправлял своих детей в богатые города побережья поднабраться опыта, знаний и хороших знакомых. В тот же год Ортензий направил своему старшему брату Веллингу Орелию послание, в котором просил освободить престол, который тот незаконно занял, ибо воля их отца так и не была исполнена ни одним царевичем, чтобы претендовать на власть в стране. Тогда Ортек не требовал, чтобы Черноморье присягнуло на верность Морийскому государству, тогда он не имел на это сил, желания и права. Он лишь надеялся, что сможет охладить горячие заявления брата о вражде морийского народа к черноморцам, снискавших по их вине немилость богов и обличье зверя, предотвратить неминуемую схватку. Он верил, что между двумя государствами установятся мирные отношения, пусть до того времени черноморский царь посылал в сторону морийцев лишь гневные проклятья.

Сотня воинов, выступившая к реке Алдан, на восточном берегу которой начиналась граница черноморских краев, была посмешищем в глазах черноморцев. Кто собирался прислушиваться и замечать солдат государя без государства — Мория тогда сотрясалась от междуусобиц. Нынче же на эту сотню смотрели как на зуб дракона: такой же острый и устрашающий, но все еще неопасный, пока не появился его хозяин. А хозяин не торопился вот уже который год. С одной стороны, в Черноморье уже не произносили угроз в сторону народа Моря: прежний владыка умер, и на троне сидела его вдова, да к тому же проклятье черноморцев, в котором обвиняли морийскую ведьму, похоже, исчезло само по себе. Но с другой, черноморцы также как их дальние соседи последние годы расширяли собственные территории и укрепляли войска. Эрлиния ныне платила черноморцам дань и отправляла юношей под знамена царицы Антеи. Посмеет ли эта женщина вступить с ним в открытый конфликт? Готов ли был он, государь морийский, нарушить клятву, данную самому себе в честь памяти отца? Он обещал, что ступит ногой на родную землю не иначе как с живой водой. Но история о живой воде теперь покрылась легендарными подробностями, и мало кому было ведомо, что за истина скрывается под этими рассказами. Колдунам живая вода была совсем без надобности, нынче она стала бесполезной и для черноморцев, их проклятье осталось лишь в многочисленных могилах в глубине земли. А вот ненависть к колдунам еще не поросла высокой степной травой забытья.

Войска морийцев стояли у границы Черноморья с первого года правления Ортека. Он знал, что не двинет их ни на шаг далее, ибо не мог позволить ступать морийцам по своей родной земле в облике врагов и захватчиков. Но он всегда хотел, чтобы два государства, две страны, поделившие власть в водах Южного моря, нашли общие интересы и точки общения. Он знал, что отныне он чародей и мориец, но он никогда не забывал, кем был рожден. Он был черноморцем. И он хотел, наконец, встретиться с женщиной, уже более двадцати лет управлявшей от лица магов его народом. Узнать её, чтобы разобраться в своих чувствах к бывшей отчизне, а также проникнуть в намерения властной прекрасной царицы по отношению к его державе. Он ждал Антею.

* * *

— Ваше Величество, она приехала, — раздался голос Ниамея, прокатившийся по высокому своду храма.

Ортек отошел от прозрачной стены, через стекло которой наблюдал за заходом солнца над песчаным горизонтом. Его лоб пронзила глубокая морщина подозрения и замешательства. Черноморец не заметил в сумерках её каравана и не услышал шума от его прибытия. Он замер на месте, держа руки за спиной, выражая своей высокой стройной фигурой готовность к долгожданной встрече.

— Пропустите женщину и всех её людей, — Ортек слегка кивнул головой в сторону своего солдата, отдавая приказ. — Можете не обыскивать их и оставить все оружие при владельцах. Своих людей держи наготове, Ниамей, но я не хочу вашего присутствия в храме. Следите за округой.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — мориец ступил ногой обратно к двери, но развернулся при выходе и добавил более тихим голосом: — Только она совсем одна. На колеснице с возничим.

Замечание стражника вызвало любопытную улыбку на губах Ортензия. Он обратил взор на темное помещение храма, и высоко под потолком зажглись яркие фонари, излучавшие мягкое синеватое сияние. Он не двигался с места, наблюдая, как через приоткрытую тяжелую дверь храма внутрь вошла женщина. Она ступала чуть слышно по каменным плитам пола. Её фигуру окутывали легкие шелковые одежды, придавая ей изменчивую форму: длинные рукава и разноцветные ткани, спадавшие на пол и развевавшиеся от каждого движения. На голове красовалась тонкая вуаль, достигавшая подбородка, а на спине виднелись собранные и переплетенные драгоценностями густые темные волосы. Царица вышла на середину храма и закинула голову к потолку, несомненно, любуясь светильниками, созданными с помощью чар хозяина этих мест. Ортеку показалась улыбка на её лице, хотя вуаль полностью скрывала от глаз черты царицы.

Одеяние Антеи более походило на эрлинский наряд богатой молодой девушки. Её плавные движения привлекали и радовали взор. Трудно было поверить, что перед ним черноморская царица. Женщина, заслужившая репутацию жесткого правителя, прибравшего к своим рукам эрлинские города на всем побережье Южного, или, как его называли на востоке, Черного моря, безжалостно каравшая изменников, наладившая связи государства с дальними восточными соседями, выторговав право для своих купцов владеть кораблями во внутреннем Золотом море брессов, о землях которых в детстве Ортек лишь слышал диковинные рассказы. У царицы был взрослый сын, которого она полтора года назад оставила без законного престола, ибо срок её регентства уже истек, и молодой царевич в двадцать лет должен был принять титул Веллинга, то есть царя Черноморья и всех подчиненных ему земель.

Быть может это совсем не Антея, мелькнуло в голове у государя. Ведь он никогда не видел лица царицы. В Морию даже доходили слухи, что за годы своего правления она не разрешила ни одному художнику запечатлеть её черты на холсте. Даже Веллингу Орелию она отказала в этом, когда он велел перед их свадьбой провести портрет красавицы-невесты по всем городам Черноморья. Но тем не менее Антея никогда не скрывалась от глаз своих подданных. Из уст в уста переходила молва об её красоте, бездонных черных глазах, мягких алых губах и шелковых волосах. Путешественники и торговцы, сумевшие узреть лик царицы, говорили, что даже с прошедшими годами её красота не померкла, но нередко добавляли, что для этого пришлось лишь добавить больше красок и масел на лицо. Благодаря этим историям мода на яркие подрумяненные лица, раскрашенные глаза и выделенные ягодным соком губы пришла в Морию на балы алмаагских дворян. А затем это явилось лишь поводом того, что релийцы и далийцы вновь вслух высказывали свое недовольство островными морянами, равнявшимися на черноморских статуй, ибо именно куклой, по их замечаниям, была женщина, раскрашенная во все цвета радуги и благоухавшая на поллиги в округе. Хотя скорее всего истинная причина возмущений заключалась в том, что женам и дочерям этих дворян были не по карману эрлинские румяна и запахи после всех бед и разрухи, пережитых их поместьями.

— Да омоет Море наше свидание, — торжественно произнес на черноморском языке Ортек, спускаясь к женщине по ступенькам в центр зала. Полученное послание было скреплено царской печатью Веллинга, и у колдуна не возникло сомнения, что его подписала черноморская царица Антея. Эта гостья могла быть еще одной её посланницей — ведь не явилась бы царица на встречу с государем-чародеем в полном одиночестве. Она не могла быть столь самоуверенной, а скорее беспечной.

Гостья не стала дожидаться приветственного жеста черноморцев — пожатия руки гостя. Она развернулась к государю спиной, когда тот был от неё на расстоянии пары шагов, и медленно двинулась вглубь зала, желая скрыться в его темных уголках.

— Что же вас сюда привело? — Ортек остановился в замешательстве. Похоже, даже личная встреча не давала ему возможности получше узнать Антею, или её посланницу.

— Нам следует, наконец, очень многое обсудить, — её четкий голос отдался звонким эхом. Слова отлетали от холодных стен храма. Женщина продолжила свое движение к разрушенному алтарю алмирцев, так и не оглядываясь на собеседника.

— Я поджидал здесь царицу Антею и хотел бы удостовериться, что такой честью, как беседа, меня удостаивает именно она, — Ортек сделал лишь несколько шагов вперед. Он не собирался гоняться за чужестранкой. В конце концов, ему не стоило больших усилий осветить весь храм, а также заглянуть под шелка этой незнакомки, чтобы узнать, кто под ними скрывается. Но вот её голос его немного насторожил. Сильный, но столь расплывчатый под этими сводами, и такой знакомый...

— По-моему, самые главные доказательства в это время у тебя в руках. Что ты с ним сделал, Ортек? — последовал вопрос. Гостья остановилась перед высоким каменным алтарем, который был прежде украшен золотым орнаментом, и развернулась лицом к молодому человеку, стоявшему в двух десятках шагах вдали. Плотная вуаль все также закрывала её лицо и вдобавок приглушала голос.

Её слова окончательно озадачили морийского государя. Она назвала его по имени. Так к нему не обращались уже очень давно. Даже друзья редко позволяли себе такую шалость, и то без посторонних глаз. Хотя... он столько лет их не видал, и от этого так редко слышал собственное имя.

— О ком ты говоришь? О Кассандре? Я так и догадывался, — усмехнулся черноморец. — Сынок строит козни за спиной своей матушки. Но с какой стати ты думаешь, что я тебе всё расскажу?! — он тоже решил опустить вежливое обращение, перейдя к более простому языку, и с нетерпением ожидал её ответа.

— Не уклоняйся от ответа, Ортек, — в её голосе не было и намека на улыбку, страх или угрозу. Он был не более чем взволнован, но властен и непоколебим. — Своего сына я знаю, как пять пальцев на одной руке. И его козни мне также ведомы. Уж лучше поговорим начистоту.

— Уж лучше так, — громко захохотал Ортек. Он не дал договорить царице. В её титуле он уже не сомневался. Лишь безумец бы отважился называться её именем перед очами морийского государя, перед колдуном, который в любую минуту мог воспользоваться чарами и заставить собеседницу выложить всю правду, как она есть, в двух словах, а после стереть из её памяти минуты допроса. Но если бы все было так просто, то колдуны уже давно повелевали всеми людьми. Жаль, что порой человека сломить намного труднее, чем сдвинуть с места гору.

И хотя он не намеревался очаровывать гостью, применить некоторые способности было не лишним. Под внимательным взором государя легкая вуаль, прикрывавшая лицо царицы отлетела в сторону и повисла в воздухе между пристальными взглядами мужчины и женщины. Ортек не торопился. Он дал время на то, чтобы она ухватила шелковый платок и возвратила его на место, но в установившейся тишине она не сделала ни жеста, не произнесла ни звука. Шелк плавно опал на пол, и перед государем предстал облик его гостьи. Темные волосы были гладко расчесаны от лба, они блестели в тусклом свете, так как по-видимому были смазаны специальным раствором. Веки были подведены черной тушью и до самых бровей выкрашены в синий цвет, бронзовые щеки и лоб, яркие полные губы придавали лицу подобие маски.

— Ты хотел посмотреть мне в глаза?! — наконец-то она улыбнулась. Хотя может быть Ортеку лишь показалось, её губы по-прежнему были слегка приоткрыты. — Я не намерена объясняться или произносить слова сожаления. Я приехала узнать, где Сарпион, и что ты намереваешься с ним сделать.

Он ничего не понимал. Её голос, её слова, её лицо... Он знал, что был с ней знаком, но, перебирая в голове черноморских барышень, которых не видел более двадцати лет, никак не вспоминал эту женщину. Она была раннее магом, как говорили в Черноморье, и совершенно случайно повстречалась с Орелием, его братом, Веллингом Черноморья, который до этого намеревался жениться на оларской царевне. Но когда Ортек был черноморским царевичем, единственной известной ему девушкой в ордене магов была Двина. Двина, которая должна была стать его женой...

Морийский государь молча двинулся вперед навстречу Антеи. Он поглядел на три локтя поверх её головы, и над алтарем зажегся яркий световой диск. Она прикрыла глаза от этой внезапной вспышки. Теперь он хорошо её рассмотрел. Яркая помада меняла контуры губ, краска на лице скрывала маленький нос, лишь её черные глаза не давали ему покоя. Он решил проверить их своими чарами: она непроизвольно мигнула, и вокруг темных зрачков блеснула голубизна ясного взора. Но стоило ей отвести взгляд от его лица, и они вновь приобрели прежнюю окраску.

Она глубоко вздохнула, когда он остановился почти напротив неё.

— Да омоется наша встреча, Ортек, Ваше Величество, государь морийский, — тихо произнесла она, протягивая ему небольшую ладонь, украшенную золотыми кольцами на каждом пальце.

— Да осветят её боги, Марго, — после недолгого раздумья медленно ответил Ортек, с трудом скрывая в голосе изумление и недоверие. Он пожал протянутую руку и не отпускал её, рассматривая еще раз вблизи черты лица девушки под толстым слоем грима.

— Видимо, я в чем-то ошиблась, раз ты так долго вспоминал мое имя, — она улыбнулась и небрежно вытащила руку из его ладони. Марго обошла своего друга и продолжила разговор, отдаляясь к одной из боковых колонн. — Так что же ты сделал с Сарпионом, и что он успел тебе рассказать? Наверное, не всё, ведь ты до сих не можешь прийти в себя от вида черноморской царицы?! Поверь мне, Ортек, я Антея, регент Черноморья. Нам следовало давным-давно обговорить многие дела, те что прошли, те что грядут... Но я не могла. Я не могла и не хотела. По-моему, всё сложилась не так уж и плохо?

— Неплохо, говоришь?! — переведя дух, ответил Ортек. — Я с ужасом взирал все эти годы на восток, в сторону родной страны, в которой не стихали разговоры со времен моего брата о захвате Мории...

— Как можно было их воспринимать всерьез?! — скептически заметила царица.

— Но ты не пожелала ни разу их опровергнуть! Ты могла дать мне знать, Марго! Я искал тебя и Сарпиона все эти двадцать лет по землям и городам Черноморья, надеясь узнать, что с вами произошло! Мои лазутчики исходили все края, чтобы передать мне известия, живы вы или как расстались с жизнью. Но что мне стало ведомо — лишь то, что Сарпион был в Асоле, в Гассиполе, а после сгинул неизвестно куда... А о юной девушке, которая его сопровождала, никто и не слышал!

— Твои шпионы вероятно не столь уж мастерски поработали. Но нынче у нас не о том разговор, Ортек. Что ты хотел услышать на встрече морийского государя и черноморской царицы? Заверения мира? Ты их получаешь. Я никогда не допущу войны между двумя народами, славящими море. Притом воевать с колдуном — сущее безумие, в этом я уже который год убеждаю своих приближенных. А твои ответные слова мне ни к чему. Я никогда не сомневалась в твоей верности данным клятвам, пусть они принадлежали совсем юному царевичу. Иначе ты бы уже давно получил титул Веллинга и управлял всемирной державой. Но думаю, тебе тяжело справиться и с нынешними масштабами Мории. Поверь, Ал-Мира еще явит свою мощь.

— Странно слышать подобные предостережения от колдуньи. Уж интересно как ты завоевывала Эрлинию и планируешь удержаться в её городах?! Как вообще маги посадили на трон колдунью?! — его голос перешел на крик от возмущения.

— Я теперь уже не колдунья. И именно поэтому я пока жива. Тебя же даже с живой водой не приняли бы на родную землю, так как ты не скрываешь того, что стал чародеем. А ведь маги утверждают, что среди черноморцев не рождаются колдуны. Они считают, что Ортензий, сын Релия, погиб, и на престоле Мории сидит самозванец. Хотя это не должно быть для тебя новостью, Ортек. Несмотря ни на что, ты исполнил завещание своего отца, пусть и иным неведомым мне путем. Тебе открыта дорога домой. Но за прошедшие годы, кто точно ответит, где находится наш дом?!

— Ты уже не колдунья?! — переспросил черноморец после того, как девушка закончила речь. В её словах звучала истина, но он уже давно знал, что истина имеет много сторон. — Уж этому я не могу поверить, Марго. Я скорее нарушу клятву, данную отцу, чем поверю в такую чепуху!

— Вот именно об этой чепухе я и хотела с тобой поговорить. Где сейчас находится Сарпион? Ты должен вернуть мне его, и желательно живым! — перед ним вновь явилась непреклонная Антея.

— Последний раз я видел Сарпиона в твоей компании, Марго. И я понятия не имею о том, какие ответы ты тщетно пытаешься у меня вытянуть. Я не имею к этому никакого отношения.

— Он был заточен в храме Гисса близ земель Э-Мира. Около месяца назад твои люди пересекли границу с моей страной и разграбили это священное место. Они перебили моих верных солдат, забрали все сокровища бога войны, а также освободили всех узников, томившихся в подземельях. Точнее все они исчезли, в том числе Сарпион. Неужели морийцы уже нарушают пограничные рубежи без ведома на то государя?! Я прекрасно знаю о твоих лазутчиках из Аватара, что пересекают реку Алдан и блуждают по восточным селениям Черноморья. Некоторые сонтарии говорят, что государь, видимо, забыл о своих солдатах у наших границ, и тем приходится подкармливаться в домах крестьян на левом берегу. Ведь степняки принимают в дом лишь за звонкую монету!

— А до меня доходят слухи, что черноморские рыбаки с радостью торгуют с моими воинами за алмаагские золотые и приговаривают при этом, что отродясь не видали в своих краях солдат Веллинга, поглядят хотя бы на государеву рать, да и на него самого на чеканке монет.

— Я закрою глаза на нарушения границ, Ортек, верни мне Сарпиона. Ты ведь поддерживаешь отношения с Деревней и колдунами, что в ней проживают? Прежде, однако, я должна завершить дела с этим чародеем, после чего он вернется, куда пожелает, — Марго пыталась говорить убедительно, но её расстановочная речь скорее выражала таинственные замыслы, чем искренность.

— Вы ведете эти дела уже двадцать лет, и им нет конца?! Какой же я был глупец! Как ловко вы морочите голову всему моему народу! — Ортек усмехнулся с жалостью. — Я не знаю, где Сарпион, но если бы и знал, то не допустил бы продолжения представления, что ты творишь на глазах у всех людей.

— Да ты ничего не знаешь! Неужели ты веришь Сарпиону больше, чем мне? Его слова пропитаны ядом и ложью! Я не могу ему позволить получить желаемое, Ортек. И тебе не позволю!

— Марго, я же тебе сказал, что не причастен к истории с Сарпионом. Но ежели ты утверждаешь, что разграбление храма Гисса совершили мои люди, то я непременно выясню все до мелочей. Я, несмотря ни на что, благодарен Сарпиону за все, что он сделал для нас в том дальнем походе...

— Сделал? Он завел нас в болото! Он собирался сразу же попасть в Черноморье и лишь тянул время, надеясь переманить твоих друзей в свой отряд, и тебя кстати тоже. Неужели ты до сих пор не догадался, что лес между Рудными горами уводит любого путника в змеиные топи?! Сарпион давно признался мне, что в тех лесах лежит еще одно древнее заклятье, которое он намеревался снять, едва станет достаточно силен...

— Да, — выдержав паузу, ответил Ортек. Он вспомнил странствие меж заветными озерами, он знал, под чьей охраной находились те места. — Та дорога надежно оберегается. Но у нас не было иного пути, разве не так, Марго?

— Я рада, что то странствие завершилась хорошо для вас всех, — царица опустила голову, вспоминая прежние времена и очевидно сожалея о них. — Каждый из нас выбрал свою дорогу. И до сих пор неизвестно, куда она нас завела, — она улыбнулась. — Ежели ты не хочешь мне помочь, Ортек, тогда мне пора возвращаться обратно. Мы и так задержались в песках из-за бурана.

— Ты поедешь ночью одна?

— Диомей опытный возничий. Мой лагерь недалеко от границы, там меня ждут верные люди.

— Я разузнаю все о тех событиях, что тебя интересуют, Марго. Но думаю, что скрыться от чужих глаз колдуну, подобному Сарпиону, не составило особого труда. И нынче его отыщет кто-либо, только если этого пожелает сам чародей. Единственное, что мне ведомо о столкновениях на границе с Эрлинией месячной давности — это визит твоего сына Кассандра. На обратном пути его войско ополчилось на сотню наемников, расположившихся у рубежей двух стран. Черноморцы напали ночью и сумели убить и ранить с дюжину моих воинов, отдыхавших у костров вдалеке от основного лагеря. Они похитили их одежду, оружие, выпивку, припасы и скрылись в пустыне. Тогда я пожалел о том, что согласился принять его небольшое вооруженное посольство, и даже выслушал предложение царевича. Но Кассандр видимо разгадал в моих уклончивых речах неприятие его условий, поэтому решился напакостить напоследок.

— Что?! Ты встречался с Кассандром? Конечно, для тебя гибель десятка наемников мелкая пакость, и я благодарю Олифею, что это не стало поводом для ответного нападения. Но как он посмел?! Что возомнил о себе, этот честолюбивый юнец! — её голос наполнился негодованием и скорби. Она просительно глядела на Ортека, когда приносила извинения за действия своего наследника. — Ты не должен ему доверять, Ортек. Он подвержен влиянию каждого льстеца при дворе, каждого, кто обещает ему трон. Этого мальчишку давно следовало проучить. Правы были маги, когда выступили с предложением продлить регентство еще на три года. Но, видимо, за это время он станет не настоящим царем, а успеет погубить родную страну!

— Этим я и хотел тебя предостеречь, Марго. Он просил оказать ему помощь в получении трона в Асоле, а взамен обещал мне половину эрлинских городов. Я же ответил, что колдуну не стоит усилий покорить эти земли самому, но сможет ли он их удержать перед очами шестерых богов, в чьей вере был рожден?!

— Кассандр не мог ничего знать о Сарпионе. Но ежели в этом деле тоже замешан он?!... Я проучу этого мальчишку. Он давно не видел собственную мать в гневе!

— Ему ведь уже двадцать второй год, и он давно не мальчишка, Марго.

— Но его действия напоминают лишь детское баловство. Значит, он уже более месяца назад вернулся в Черноморье из Оларских Холмов, где сватался к невесте, а мне об этом не было сказано ни слова... — Марго с горечью в глазах поглядела на Ортека. Она была задумчива и обеспокоена, совсем не ожидая услышать такие известия из уст морийского государя. Хотя, по-видимому, не очень им удивилась, зная нрав своего сына.

Царица уверенным шагом направилась к выходу из храма. Ортек последовал за ней, ведь им нужно было еще столько всего обсудить. Он нашел Марго, колдунью, которую искал столько лет, чтобы узнать лишь одно — жива ли она. И вот лишь это знание и досталось ему после короткой встречи.

— Я возвращаюсь. Благодарю тебе за искренний разговор. Я приехала сюда не с такими мыслями. Но я была очень рада тебя увидеть. Знаешь, ведь именно благодаря тебе я стала той, с кем государь Мории общался почти на равных, — она повернулась к нему и протянула руку для прощания.

— Я думаю, что нам еще следует многое обсудить, — он поцеловал её в лоб и мягко пожал ладонь, настойчиво придерживая её.

Но она быстро выскользнула в опустившуюся на землю темноту, и он расслышал только громкий окрик царицы на возничего. Государь возвратился под свет своих чар. Так многое не удалось произнести, о стольких воспоминаниях хотелось поговорить, ведь нынче они нахлынули на него с самого утра. Но теперь он опять остался один.

Что же будет дальше? Скрывать её тайну, молчать о том, что Антея на самом деле ведьмочка Марго, о которой он узнал очень многое за прошедшие годы?! Или отправить в Асоль посольство, и открыто закрепить мир между двумя державами. Хотя вряд ли маги примут эти заверения от лица колдуна. Даже законный наследник Орелия, будущий Веллинг Кассандр, которому по прошествии нескольких лет Марго несомненно передаст престол, из-за своего самолюбия и надменности, которые Ортек рассмотрел в его хмуром лице во время их недолгой встречи, не согласится на взаимный союз с могущественным западным соседом. Осознает ли он тщетность противостояния Мории? Ведь война приведет лишь к потере сотен и тысяч жизней морийцев и черноморцев. А теперь еще и Сарпион... Отчего Марго так беспокоилась за колдуна, которого сама, похоже, упекла в темницу?! Хотя, конечно, месть чародея могла быть беспощадной. Что же не договорила царица Антея в лице далийской ведьмочки?

Он хотел разузнать об этом все. Он должен был найти этих двух колдунов. Ведь именно благодаря им в Черноморье более не хоронили трупы волков. Чародеи исполнили свое обещание и избавили его народ от проклятья принцессы Мории, морийской ведьмы. Они рисковали жизнью на черноморской земле, сгинули в неизвестность на долгие годы, и только сейчас он узнал, что на самом деле Марго стала правителем, а её учитель Сарпион — изгнанником и преступником. Один из них явно не достиг желаемого.

Однако государь морийский уже надолго задержался в Ал-Мира, откладывая каждый раз путешествие к родным берегам скалистого острова Алмаага. Он не собирался вмешиваться в дела колдунов, но следовало разобраться с историей о нападении морийцев на храм Гисса. Только одному человеку он мог поручить эту задачу. Лишь волны Южного моря разделяли государя с его другом. От близлежавшего порта Илира каравелла домчит чародея до Аватара, города в устье реки Алдан, за три дня. А Ортек уже прекрасно научился усиливать попутный ветер, пускай после этого в другой части моря устанавливался долгий штиль. У правителей иногда время стоило казны...

Глава 2

ИЗМЕНА

Стояла непереносимая жара, и Марго казалось, что её медленно нагревают как дичь, подвешенную над костром. Обратный путь к приморскому городу Ланиса от лагеря, разбитого в пустыне в зеленом тенистом оазисе, где царица Антея провела несколько недель в ожидании ответа от морийского государя, пролегал по сыпучим желтым пескам. Регент Черноморья ехала в удобном паланкине на спине взрослого выносливого верблюда. Она всем сердцем желала, чтобы их караван двигался намного быстрее, но прикрикивать на десяток верблюдов и навьюченных лошадей было бесполезно.

Царицу окружали верные люди — черноморские охранники-гизы, выполнявшие обязанности личной стражи царской семьи. Позади ступал вооруженный отряд эрлинского купца, который не посмел отказаться от чести сопровождать регента в её странствии по пустыне, пусть сперва он направлялся через пески в Памиру, один из трех городов Эрлинии, расположенных на берегу мелкого озера. Все спутники Марго ведали, кого приютили под сенью высокого шатра, специально сооружаемого на время стоянок, но крепко уяснили, что об этом путешествии следует позабыть, едва оно завершится. Наместнику-сетору в Ланисе, а также другим управителям ближайших городов было доложено, что царица видела во сне богиню Галлию, которая велела ей отправиться в паломничество к берегам Песчаного озера. За дни, что Антея провела в ожидании возвращения своего посланника к Ортензию, она успела появиться в Памире и произвести все соответствующие ритуалы для служения богам, чтобы весть о том, что царица действительно пребывала в раздумьях и молитвах, распространилась по её великому царству. Далее же она немедля возвратилась в лагерь у границы с Э-Миром и с беспокойством встречала рассветы и провожала закат солнца. Она была готова к тому, что каждый прожитый день станет для неё последним с той самой минуты, как узнала, что пленник Сарпион исчез из темницы.

Вечером она выпустила птицу с весточкой о своем скором возвращении в город, поэтому в жаркий полдень её паланкин внесли в распахнутые ворота Ланисы четверо крепких носильщиков под звуки труб, возгласы толпы, загородившей улицы, и звон лингов, которые сопровождавшие её гизы подкидывали в воздух. Монеты тут же оказывались в руках у самых проворных горожан, и Марго удивлялась, как эта традиция сеторов не создавала давку среди народа: эрлины воспринимали её как игру и соблюдали правила. Сквозь полупрозрачные шелка, свисавшие с паланкина, Марго наблюдала за своими подданными. Они радостно встречали царицу, воздавшую в долгом странствии почести богам, и громкими хлопками оглушали друг друга. Они её любили. Марго улыбнулась — как можно не любить кого-то в те минуты, когда по его приказу горожане могут легко раздобыть золотой линг на праздничный обед или ужин.

Чем дальше от городских ворот, тем реже и тише становилась толпа. Марго привычным жестом остановила носильщиков и приказала подать ей коня. Она пересела в седло, двинувшись далее по широкой улице Ланисы, вымощенной серым камнем, по бокам которой возвышались мраморные плиты с изображением сказочных птиц, зверей, сцен охоты, торговли, битв и любви. Эта дорога прямиком вела к пышному дворцу сетора, в котором уже более полугода проживала регент Черноморья, царица Антея. В конце зимы Антея собрала в Ланисе сеторов Эрлинии для ежегодного совета, на котором уточнялись размеры податей, перечисляемые в казну Веллинга в Асоле. А после она не покинула приграничных территорий, желая получить здесь скорые вести о делах в Ал-Мира и о дальнейщих действиях Разителя, морийского государя.

Она вступила под белокаменные своды дворца, который находился в самом центре города. Три яруса многочисленных ступеней окружали его со всех сторон. К этому возвышению вела лишь единственная широкая дорога, стезя сетора, как её называли эрлинцы, намек на то, что сетором, то есть наместником города стать очень легко — стоит лишь превратиться в самого богатого человека в округе и приобрести этот дворец. По закону бывший владелец не имел права отказывать в его продаже. Самое высокое здание в городе соседствовало с районом купцов — дома здесь походили на жилище сетора, отличаясь от него лишь величиной. Между ними пролегали узкие улочки, по которым невозможно было проехать на колеснице. Такие проходы между строениями были в каждом городском районе, которые отделялись друг от друга широкими мостовыми. В Ланисе было не менее двенадцати кварталов, называвшихся по-эрлински пирами — пира гончаров, пира ткачей, пира лекарей, пира возничих, пира моряков, пира банкиров, пира магов, пира палачей, пира кухарок, пира мясников, и на самой окраине города пира бродяг. Но ланисцы утверждали, что все разбойники и бродяги уже давно переселились в пиру купцов и в своих лавках продолжают древнее ремесло — обман и грабеж клиентов.

Хотя вдоль ступеней, ведущих в овальный сеторский зал, в котором происходили все приемы знатных горожан, выстроились слуги и придворные, ремесленники, купцы и несколько магов, приветствовавших возвратившуюся в город царицу, внутреннее помещение пустовало. Марго слегка удивилась, что ей навстречу так и не вышел Даросс, сетор, уже более пятнадцати лет управлявший городом, с тех самых пор, как Ланиса добровольно признала главенство Черноморья на своих землях и без лишнего кровопролития согласилась выплачивать в казну Веллинга часть своего дохода. Тем не менее царица вздохнула с облегчением, что не обязана была вновь уделять внимания своим подданным, желая им милости Галии и Уритрея, как того требовали весенние дни. Она прошествовала по пустому залу в жилые покои, размещенные на верхних этажах здания. Следом за ней отправилось лишь четыре гиза, которые безмолвно остановились возле комнат регента. Один из них отворил дверь в первую приемную и, скрывшись внутри прохладных палат для того, чтобы осмотреть все углы в спальне и умывальне, возвратился через несколько минут. Он извлек из ножен короткий меч и, поклонившись царице, встал чуть поодаль входа, готовый к охране её покоя. То же самое произвели его напарники. Это означало, что безопасности Антеи ничего не угрожало, и она уверенно прошествовала в собственные комнаты, громко затворив за собой широкие створки дверей. Этот звук указал стражникам, что царица не желала нынче никого принимать в собственных апартаментах.

Несмотря на распоряжение, до заката солнца в комнату явились служанки. Молодые девушки помогли Антее раздеться, искупаться в прозрачной теплой воде в каменном бассейне, наполненном лепестками роз и благоухавшими маслами. Марго не отказывалась от служанок, но в её покоях ванна всегда находилась подальше от чужих глаз. Она оголилась и опустилась в долгожданную воду, дарившую расслабление и прогонявшую прочь усталость, когда девушки закончили все приготовления и послушно стояли за высокой складной перегородкой, сделанной из ткани и твердой бумаги. Позволить кому-либо взглянуть на свое настоящее тело, означало вырыть себе могилу, ибо сорокалетней царице, вырастившей царевича-Веллинга, не надлежало походить внешностью на семнадцатилетнюю девчонку. После омовения Марго воспользовалась средствами для окрашивания лица, глаз и губ, что всегда находились возле её ванны, и вышла в небольшую гостиную, чтобы подкрепиться яствами, заполнившими невысокий стол. Она закончила трапезу и облаченная в длинные просторные платья шагнула на балкон, чтобы оглядеть уже затихавший город. Служанки заторопились убрать комнату и бесшумно оставили свою госпожу наедине с помыслами и раздумьями.

Все последние дни Марго не давало покоя исчезновение Сарпиона. Она была уверена, что случился спланированный побег, а не счастливый случай, в котором морийцы напали на старый храм, разграбили его и скрылись восвояси, чем не преминул воспользоваться хитрый чародей. Нет, Сарпион сумел все-таки вырваться из её рук, он дождался того, что должно было неминуемо случиться. Марго знала, что этого колдун желал разумом и духом, а колдуны всегда получали то, к чему стремились. Её учитель об этом предупреждал её не раз. Но у Марго тоже было заветное желание, и если она сумела сохранить себе жизнь, то её мечта тоже сбудется однажды, только бы не слишком поздно. Ведь она была когда-то колдуньей. Марго усмехнулась — как часто она себе это повторяла, как с каждым разом тяжелее было в это поверить.

Но этим вечером вспоминался не колдун Сарпион, а морийский государь. Она должна была о столь многом ему поведать, а их встреча завершилась как свидание людей, получивших желаемые знания и разбежавшихся прочь из-за боязни, что скажут друг другу намного больше, чем того следовало. Хотя на самом деле сбежала именно Марго. Оттого ли, что сейчас она попала вновь в беду, а искать помощи было не у кого — но человек, с которым она вновь встретилась после стольких лет, оказал бы поддержку, даже если бы она и не просила об этом?! Он ведь ничуть не изменился. Марго поняла это с первого взгляда, пускай лицо скрывала маска холодности и презрения, презрение к врагам можно было распознать в глазах Ортека во все времена их знакомства. Но царица Антея не имела права заговаривать о сочувствии и опасности, что подстерегали её на каждом шагу. Она сама выбрала этот путь, сама и должна его завершить.

В ночной мгле, озаряемой далекими звездами, светильниками Уритрея, царица открыла глаза, лежа на широкой мягкой кровати. Её разбудили шум и грохот. Вновь до слуха донеслись непонятные звуки, оторвавшие регента от сна. Несомненно, это был звон скрещиваемых мечей. После она расслышала, как треснули двери в её покои и по каменному полу отдались приближавшиеся тяжелые шаги. Марго быстро вскочила с постели, набросила на плечи длинный парчовый халат, вышитый золотыми нитями. Она кинулась в соседнюю комнату, где находилась библиотека, за одним из стеллажей в которой начинался потайной ход — витиеватая лестница в подземелья, откуда можно было выбраться через помещения для слуг. Но сперва царица подбежала к стене возле своего высокого, занавешенного шелковыми шторами ложа. За одной из картин, висевшей поверх выкрашенных гобеленов, был тайник, в котором она хранила дорогие украшения, письма и кинжал. Она уже открыла затвор и схватилась за острое оружие, когда дверь в спальню распахнулась от единственного сокрушительного удара.

В комнату вошли вооруженные солдаты в форме городской стражи. В руках они держали дымившие факелы и обнаженные мечи. После того, как незнакомые мужчины заполнили большую часть её спальни, и некоторые из них разошлись по соседним комнатам, в бликах огней появилась высокая худощавая фигура сетора Ланисы.

— Ваше Величество, — обратился он к Марго, застывшей около стены возле балкона. Одной рукой она по-прежнему касалась дверцы тайника за картиной, в другой крепко сжала кинжал. Сетор Даросс учтиво поклонился царице, хотя при этом нахально улыбался, не отрывая взгляда от её распахнутого халата, под которым была лишь полупрозрачная сорочка. — Прошу следовать за мной в нижний зал, Ваше Величество, — повторил он. — Только не делайте лишних движений, о которых потом пожалеете. Мои люди контролируют весь дворец.

— Как вы осмеливаетесь врываться в мои покои, сетор? — гневно произнесла Марго. В её голосе не было намека на волнение, страх или покорность. — Вы желаете немедленно погибнуть от молнии Уритрея, что не отрывает глаз от своих детей даже в ночной тьме? Вы нарушаете волю и власть данную богами Веллингу! — неужели он перебил всех её людей, с ужасом подумала Марго. В городе находилось не менее пяти сотен черноморцев под главенством онтария. Черноморцы не могли изменить своей царице и перейти на сторону эрлинов, вздумавших восстать против власти царя. Хотя свет от факелов освещал лица солдат, и среди них царица разглядела черноглазых воинов, отличавшихся от светловолосых и загорелых лиц эрлинов.

— Я исполняю волю настоящего Веллинга, Антея! — также сурово ответил долговязый сетор. — И сейчас ты предстанешь перед его взором, чтобы услышать его истинные слова.

— Ты заплатишь за то, что решаешь вместо богов, кому называть себя Веллингом, Даросс. Я приказываю твоим ублюдкам освободить мои покои и позвать ко мне онтария Эонита! — она не собиралась прислушиваться к голосу разума, который шептал ей, что жесткость и высокомерие в этом случае будут не самыми верными помощниками. Вернее всего было сдаться на милость захватчикам, ибо ныне перед их мечами слабая женщина, давно потерявшая колдовские чары, была не в силах ничего поделать. Но честь регента не знала иных слов для изменников и предателей.

— Схватите её, обыщите и ведите вниз, — ровным тоном приказал Даросс. — Если ты не выполнишь мой совет добровольно и не спустишься вниз пред очи Веллинга, Антея, тебя поволокут туда, как беглую рабыню.

— Видимо, мне придется встретиться лицом к лицу с самозванцем, чтобы с его глаз спала пелена безумия, и он возвратил себе здравый рассудок пред скорой кончиной от гнева богов. — Марго поняла, что угрозы сетора могут воплотиться в действительности, слишком уж самоуверенно звучал его голос. Тем не менее она не позволила себе торопиться. Она достала на виду у мужчин тяжелый ларец из своего тайника, спокойно без дрожи рук, которую было очень тяжело скрывать, раскрыла его крышку и одела на пальца кольца, браслеты, на шею она повесила толстую золотую цепочку с кулоном в виде голубя, а на голову водрузила диадему регента. Эти украшения были получены ею в день заключения супружеского союза с Веллингом Орелием, они были символами царской власти — хотя в сокровищницах Асоля и Гассиполя хранились более изящные и дорогие изделия ювелиров. Кинжал из руки Марго незаметно перекочевал в один из внутренних карманов халата, который она к тому же плотно запахнула на талии.

— Ты готова? — усмехнулся Даросс, когда женщина, наконец, отошла от стены и приблизилась к вооруженным солдатам. Марго с удовлетворением отметила, что многие из изменников были ранены и истекали кровью, которую пытались остановить повязками. — Вряд ли тебе понадобятся эти безделушки. Хотя Веллингу не придется долго искать в твоих покоях, чтобы по праву забрать их себе. А вот оружие тебе лучше сразу же выложить в руки моих людей, — добавил он после недолгого молчания, прислушавшись к замечанию одного из воинов, который все время не спускал взгляда с фигуры царицы, и скорее всего заметил её трюк с кинжалом.

Окруженная солдатами Марго проследовала из собственных покоев в коридор, где её взору предстали мертвые тела гизов, отдавших жизни за свою царицу. Спускаясь вниз по лестнице, на глаза попадались места кровавых стычек предателей с верными регенту воинами. Подойдя к повороту в темном коридоре к сеторскому залу, Марго вознамерилась двинуться к нему, хотя её насторожило, что оттуда не доносились голоса, не были видны огни светильников или факелов, но стража остановилась, ожидая распоряжения своего командира.

— Свяжите ей руки и проведите в верхние темницы, там уже приготовлена опочивальня для царицы Антеи, — издалека раздался громкий голос Даросса.

— Ты же сказал, что меня хочет видеть ваш самозванец! — воскликнула изумленная Марго. Из-за плотного кольца солдат она не видела самого сетора, но расслышала наравне со всеми его приказ.

— Веллинг призовет тебя, когда сам этого захочет, Антея, а пока тебе стоит привыкнуть к новым покоям, где пройдут твои ближайшие дни. Они могут к тому же оказаться последними и очень скоротечными.

У одного из молодых воинов в руках сразу же оказались кожаные ремни. Он обеспокоено переминался с ноги на ногу, ожидая, что царица сама протянет руки для того, чтобы их связать. Но Марго не собиралась обращать внимание на этих молодчиков, которым кто-то вздумал раздать оружие.

— Я хочу немедленно увидеть вашего главаря, — она оттолкнула от себя одного из эрлинов, который послушно отступил, давая царице пространство, чтобы подобраться к сетору, но его товарищ был менее учтив и церемонен:

— Ваше Величество, лучше вам покориться и не заставлять нас обнажать оружие, — произнес он по-черноморски. Он крепко ухватил её за оба локтя и подставил их для перевязи

Марго поглядела на солдата, посмевшего обратиться и дотронуться до неё. Он был высок, и ей пришлось забросить голову, чтобы заглянуть в его лицо и глаза. Он был черноморцем, притом его образ был хорошо знаком регенту. Она попыталась вспомнить, где видела это твердое выражение лица и умные глаза — конечно, это было в Асоле в прошлом году, когда проходил смотр войск Веллинга. Этот человек был из сотни, вступившей под командование её сына Кассандра, получившего тогда звание сонтария. Солдат её сына... Именно её сыну он клялся в верности, неужели ему он нынче и служит, позабыв, что пока еще своего сына представляет царица Антея.

Её провели в закрытый подвал. Темница была просторной, она освещалась лишь одним факелом, поэтому пленницу встретило очень мало света и тепла в сырых углах. Глухая деревянная дверь закрылась за парой солдат, оставленных в узком переулке, ведущем в заброшенную кладовку, где поместили узницу. Помещение находилось сразу же под кухонными печами и столовыми, в которых никогда не затихали шум и суета. Даже ночью слуги поддерживали огонь, коптили, варили и жарили яства, ибо им приходилось кормить всех солдат, а также знатных людей, проживавших во дворце. Нынче же кругом царила подозрительная тишина. Возле одной стены подвала стояли пустые стеллажи, где раннее хранили продовольственные запасы, около другой — длинный ящик, в котором лежал соломенный тюфяк, предназначенный для постели заключенного. Марго в изнеможении от пережитых волнений добралась до этого пристанища и устроилась на его поверхности. Сон давно покинул её, живот передергивало от ужаса сложившегося положения, а в голове гудел противный голос Даросса, предсказывавший встречу с новым Веллингом.

За ней пришли после долгих часов забытья. В темнице давно потух смердящий факел, и вся комната погрузилась во мглу, а сверху, наконец, стали доноситься голоса поваров и дворцовых кухарок. Но о царице Антеи вспомнили намного позже — когда она без воды, еды и света окунулась в беспокойный сон. Скрип раскрываемой двери и яркий огонь внутри стеклянной лампы вернули её в сознание, царице вновь пришлось ужаснуться своему безвыходному положению, хотя она каждую минуту надеялась, что солдаты приведут её в светлый зал, где ей окажут самый достойный прием, проведут положенные церемонии, и все случившееся окажется глупым и страшным недоразумением. Но слишком много событий последних дней намекало на то, что её власть находилась на краю пропасти, а теперь летела на её дно с огромной скоростью. Главное в этом падении не очень громко кричать от страха, решила Марго, ибо это все равно не помогло бы отрастить себе крылья.

Её вывели из подземелья и повели по коридору к сеторскому залу, откуда доносился звонкий молодой голос. Стражники, бывшие все черноморцами, развязали царице руки, и велели ступать рядом с ними к самому центру светлой высокой комнаты. Марго потерла отекшие запястья и, не отвечая ни слова на обращения изменников, вскинула голову, шагая посреди пятерых вооруженных мужчин под раскрашенный золотыми узорами свод самого большого во дворце помещения для приема гостей и просителей.

Они зашли через один из боковых проходов, и поэтому сразу оказались на середине зала. Солнечный свет, проникавший сквозь узкие окна в расписных стенах, был не столь ярок, и колдунья решила, что уже перевалило за полдень, и время клонится к закату. Охрана отступила от регента Черноморья, Марго в одиночестве осталась стоять под взглядами сотен любопытных глаз. Слабым движением головы она успела осмотреть всех присутствовавших. Здесь находились в основном эрлинские богачи, именовавшиеся знатью. Они были выряжены в парадные одежды, мужчины при оружии, дамы в блиставших украшениях. Марго также поправила на пальцах кольца, одетые ночью и, сложив руки на груди, направила взор напротив себя к высокому трону под мраморной аркой. Там восседал молодой человек. Его крупное лицо прикрывали густые вьющиеся волосы, спадавшие на лоб. Черные глаза были опущены в пол, губы сложены в жесткую ухмылку, а брови нахмурены у переносицы. Марго не могла вблизи рассмотреть облик своего сына, но именно таким он предстал перед ней с расстояния пятнадцати локтей. Рядом с Кассандром стояли сетор Даросс, маги Огей и Аротий, которых царица считала самыми верными своими сподвижниками, сонтарий Виянай, руководивший городским войском и надзиравший за порядком, казначей Ланисы, бывший купец Огор, и другие известные люди, которые не раз сидели за столом в этом дворце вместе с регентом и клялись ей в верной службе и защите.

— Я привел вам весомые доказательства обмана. Теперь же выслушаем ту, которая его покрывала, желая предать интересы родного нам царства черноморских Веллингов. Мою мать. — Кассандр говорил усталым голосом, как будто искренне желал, чтобы всё это поскорее закончилось. Он так и не поднял взор от пола и лишь мановением руки в сторону Даросса дал понять сетору, что пришла его очередь выступать. — Признаешь ли ты это обвинение? — вопрос был задан заранее. После произнесенных слов вперед шагнул сетор. Он развернул в руках плотный свиток, используемый для издания царских указов, и громко прочитал:

— "По добровольным признаниям Дейса Гриниула, уроженца Тольи, что в шести лигах на севере от Гассиполя, нашего порта в Черном море, бывшим гизом регента Черноморья, царицы Антеи, нам, царевичу Черноморского царства, Кассандру, стало известно, что сей человек по приказу нашей матери был отправлен в алмирские земли для передачи письма в руки государя морийского Ортензия I, после чего отвез ответное послание лично для царицы Антеи. Встреча царицы и Ортензия I произошла четыре дня назад на границе нашей державы. Из этого следует, что царица Антея изменила всевышним богам и уединилась с морийским колдуном, который имел возможность навести на неё порчу и лихие мысли об измене черноморскому царству. По нашему решению за такое действие Антея лишается титула регента, и вся власть богов на этой земле переходит в наши руки, то есть её единственного сына, наследника Веллинга Орелия, Кассандра"

Кассандр вновь вяло взмахнул кистью, желая, чтобы сетор прервал чтение.

— Ты признаешь, что вела переговоры с морийцами за моей спиной и без ведома магов?

Марго захотелось громко засмеяться, но в этот момент она могла лишь нервно хохотать. В ту минуту, когда она заметила фигуру на троне и узнала в ней Кассандра, она почувствовала легкость и беспочвенность всех ночных страхов. Со своим сыном она могла справиться. Это представление было не более, чем очередной шалостью юноши, которому очень уж не терпелось править. Нынче он готов был даже унизить собственную мать, лишь бы взобраться на её место. Неужели он полагал, что именно она не позволила ему стать Веллингом и с удовольствием собиралась возглавлять страну еще три года?! Как наивен царевич, если совсем позабыл о магах, об их собственном решении. Ему еще только предстояло иметь с ними дело. И слова о том, что сам Кассандр встречался с Ортеком за спиной магов и своей матери, Марго решила приберечь для более серьезного разговора в Асоле. Не думал же её сын, что если ему удалось убедить эрлинов в своих словах, и власть Уритрея и Нопсидона так легко перешла в его руки, то это удастся сделать перед лицом служителей богов.

— Нет, я не признаю ничего, ибо не обязана этого делать. Ты не имеешь никакого права на такие заявления, Кассандр. Ты еще не Веллинг, так что перестань кидаться обвинениями и оглядись вокруг. Скольких черноморцев ты сегодня убил? — строго проговорила царица.

— Я так и думал. Ты даже зайца назовешь котом, если будет тебе нужно, но мы не намереваемся принимать во внимание твои слова...

— Но Ваше Величество, — перебил его Огор, пожилой лысеющий мужчина, — вы утверждали, что ваша мать не сможет опровергнуть доводы. Она же не желает их даже выслушать, видимо имея на то право...

— Господа эрлины и черноморцы, внимание! — Кассандр все также сидел на троне. Он лишь выпрямил спину и зорким взором осматривал собравшихся на его зов людей, которым принадлежал этот город. Но не более этого... — Если вам мало показаний её посланника, то у меня есть сведения от людей морийского колдуна об их недавней встрече...

— Я хочу видеть Дейса, — Марго не могла позволить сыну и далее беспокоить собравшийся здесь по его воле люд. — Где мой гиз, пусть глядя мне в лицо, он подтвердит слова, которые вы, несомненно, вынудили его произнести и после подписаться под ними. — Она подозревала, что гиза пытали, в его верности Марго ничуть не сомневалась. Однако как изменникам стало известно, что именно Дейс ездил к Ортензию, если это было ведомо только ей одной?!

— Что ж, — царевич отреагировал на слова матери, — введите вновь в этот зал воина, — обратился он к сонтарию Виянаю, который тут же скрылся в темном коридоре позади тронной арки. — Мы вновь выслушаем его признания. Пускай царица увидит, что его лицо и тело здоровы, как и ум, что привел его к чистосердечному покаянию в изменничестве перед лицом людей и богов.

В зал вошли два стража-эрлина, между которыми стоял Дейс. Гиз смотрел прямо перед собой, стараясь не обращать внимания на одинокую невысокую фигуру своей царицы в середине дворца. Кассандр велел охраннику Антеи рассказать всё, что тому было ведомо об отношениях регента и морийского государя, и черноморец выложил всю правду, все предложения и приказы, которые при нем произносила Марго. Колдунья не могла поверить, что слышит эти слова из уст человека, которому она слепо доверяла до этого.

— Что они с тобой сделали, Дейс? — с непониманием спросила Марго, пытаясь перехватить его взор.

Гиз отстраненно посмотрел в её сторону:

— Они заставили меня говорить правду, Ваше Величество.

В воздухе повисла напряженная тишина. Её нарушил властный голос царевича.

— Что ты скажешь теперь? — он вопрошал Антею.

— Да, я встречалась с государем морийским. Регент и государь представляли свои страны, которые нынче стали соседями, нам многое нужно было обсудить. Мы договорились о совместных посольствах, — Марго не умела врать, точнее она совсем не любила это делать. Но последние годы жизни она занималась этим непрерывно. В этом деле главное было не забыть, что ты уже наговорил, и не предать себя собственным голосом, видом и глазами. — Но это выясняют на совете, а не на суде, который ты пытаешься здесь устроить, Кассандр. Я вновь призываю тебя одуматься, освободить моих людей...

— А разве кто-то захватил твоих людей? Они все свободны, но каждый из них понимает, что более не имеет права служить той, кого зовут колдуньей.

Марго замолчала, так и не договорив до конца. Она хотела, чтобы царевич вновь повторил сказанную фразу, так как надеялась, что ослышалась. Если он посмел обвинить её в колдовстве, то вероятно тоже приберег для этого какие-то доказательства. Но никаких улик для подобного просто не существовало — она не могла даже сдвинуть с места легкое перо, без того чтобы дунуть в его сторону. Она ведь была как все смертные люди, только...

— Да, горожане славного города Ланиса и все граждане Черноморья и Эрлинии, — Кассандр поднял высоко голову, оглядывая людей, собравшихся во дворце. — Я объявляю, что моя мать ведьма, колдунья, она такая же как мой дядька Ортензий, ныне управляющий Морией, и это главная причина, почему я собрал вас всех сегодня в этом месте, и отчего я столь быстро предпринял все необходимые меры, чтобы восторжествовала справедливость — колдуны никогда не займут черноморского престола, они обрекли наш народ на страдания, и единственная их участь на нашей земле — смерть.

Похоже, этих слов никто из присутствовавших не ожидал и слышал впервые. Царевич припас главный довод на конец. Безусловно, для ланисцев и других эрлинских городов хватило бы и того, что Антею свергли из-за связей с Морией, но чтобы убедить магов он подыскал более весомый аргумент.

— Ты не имеешь никакого права так безрассудно разбрасываться словами, Кассандр, — Марго пыталась сдерживать себя, но голос выкрикивал осуждения, наполняясь яростью и отчаянием одновременно. — Боги защищают нашу землю, и никогда на неё не ступала нога колдуна, иначе он давно бы уже погиб и сгинул в царстве Таидоса! Как можешь ты меня, мага, обвинять в колдовстве?!

— Царевич Ортензий тоже был черноморцем, но вместе с тем он стал колдуном. Ты недаром отправилась с ним на встречу, ибо вы сделаны из одного теста, матушка! — так же жестоко бросил он ей в ответ.

— Ваше Величество, но это обвинение очень серьезно, и я не допущу, чтобы кто-либо посмел уличить мага в колдовстве только по собственной прихоти, — вступил в беседу маг Огей. — Будь он самим Веллингом, кем вы пока не являетесь.

— Так пускай моя мать докажет обратное, — усмехнулся Кассандр. — Всем известно, что колдуны не стареют и живут вечно. Они обладают нерушимым здоровьем, на них не действуют ни яды, ни магические эликсиры. А теперь поглядите на царицу Антею, — он говорил спокойным тоном, выдвинув вперед правую руку. — Вы все возносите её красоту до небес, но никто из вас никогда не видел эту женщину, всегда скрывавшую свое истинное лицо под толстой маской красок и масел. Пусть она покажет свое тело, и вы увидите, что она похожа на юную девочку, а не зрелую женщину. Она колдунья, а теперь дадим ей шанс доказать иное.

Кассандр взмахнул вытянутой рукой, и в тот же миг пара слуг вкатила в зал три тканевые ширмы, укрепленные на деревянном каркасе. Они образовали своеобразный треугольник, который прикрывал фигуру царицы от посторонних глаз.

— Прошу вас, дамы. Теперь по вашим глазам и словам мы будем судить об истине, что нынче должна быть открыта всем.

По велению царевича на небольшое пространство, где все еще неподвижная и ошеломленная Марго пыталась унять охвативший её тело озноб, вступило шестеро эрлинских горожанок, среди которых были жена сетора, богатая содержательница швейных мастерских, три купчихи, управительница дворца, и еще пара служанок, которые ввезли за ширмы небольшой столик на колесах. На нем покоились таз с прозрачной водой и аккуратно сложенные мягкие полотенца.

— Прошу прощения, Ваше Величество, — обратилась к Марго женщина средних лет. Её звали Латея, и она последние годы руководила всеми хозяйственными работами в жилище нынешнего сетора, — позвольте мне...

Марго, казалось, не обращала внимания на происходившее вокруг. Её взор застыл в пустоте. Он не мог узнать и додуматься до всего этого самостоятельно, звучало у неё в голове. Как они заставили говорить Дейса, если этот человек готов был умереть за неё, не вымолвив при этом и слова?! Кассандр не посмел бы зайти так далеко в своем стремлении к власти, если бы его кто-то не надоумил. И как раз в это время пропал Сарпион... Это было единственным объяснением всему. Но она ведь вырвала язык этому чародею, он не мог вымолвить и слова?! Почему она вдобавок не выколола ему глаза!

В веко попал острый ноготь, и Марго вскрикнула от внезапной боли.

— Простите, Ваше Величество, я не хотела, — взмолилась Латея. Распорядительница во дворце еще не осознавала, что Марго для неё уже не госпожа, и можно было не приседать при каждом её хмуром взоре.

— У тебя откуда руки растут, Латея? — Марго выхватила из её пальцев мягкую салфетку и осторожно протерла поврежденный глаз. — Дайте мне зеркало — я сделаю все сама!

Одна из служанок тут же достала из складок своей одежды маленькое резное зеркальце и протянула его царице. Марго поглядела на свое лицо. Латея уже сняла большую часть грима, под слоем румян проступала свежая белая кожа. Колдунья посмотрела поверх зеркальца на окружавших её придворных дам, которые не спускали с её лица любопытных взоров. Она подумала, что если её сын сейчас томился в ожидании, что его подозрения сбудутся, эти женщины больше всего на свете желали, чтобы этого не случилось — чтобы их царица, которую за глаза в последнее время называли раскрашенной куклой и старой потаскухой, еще не потерявшей надежды охмурить хотя бы одного мужика, для чего она так ярко красила губы и глаза, не превратилась в настоящую красавицу.

— Мои уважаемые подруги, — громко обратилась к наблюдательницам Марго, стараясь чтобы её голос услышали и те, кто остался по ту сторону белого полотна, — поверьте, я закупаю маски из белой глины, которыми пользуюсь каждое утро, у самого лучшего продавца на побережье. Господина Штуса, — при этом царица ловко снимала с себя остатки крема, очищая лицо. Нет, по правде говоря, сейчас она выглядела не лучшим образом, кожа не дышала свежим воздухом много-много лет, но, конечно, для её истинного возраста это было совсем неплохо. — Я советую и вам провести эти омолаживающие процедуры, и вы убедитесь, что они творят чудеса Олифеи. А вам, госпожа Душаэль, — ведьмочка серьезно посмотрела на супруга сетора, которая все время презрительно сжимала тонкие губы, — это несомненно поможет скрыть ужасную бородавку на щеке. Ведь, как мне известно, здесь не помогли даже припарки уважаемого мага Аротия. Вам следовало давным-давно спросить у меня совета, дорогуша. — Марго забавляла себя этим неподходящим к месту разговором, лишь бы не дрожали руки и не подкосились колени, когда она выйдет из-за ширм на всеобщее обозрение. Она чувствовала себя как вещь, выставленную на продажу — если ей поверят и купят, то ею будет пользоваться новый хозяин, ежели нет, то старый просто выбросит её в груду хлама. Но человека не устраивало ни то, ни другое.

— Халат, Ваше Величество, — попросила Латея, протягивая руки для того, чтобы подхватить одежду царицы. — И всё остальное тоже.

Марго сбросила с плеч парчовый халат, оставшись в прозрачном шелке, который совсем не прикрывал её наготу:

— Думаю, и так все наглядно, дамы. Только не падайте в обморок. Вам не сравниться со мной в стройности талии, а мне с вами в количестве детей. Я все-таки храню верность усопшему Веллингу и родила ему лишь одного сына, который, к сожалению, очень быстро позабыл кому обязан своей жизнью... Этого достаточно? — Марго повернулась несколько раз на месте, давая возможность каждой горожанке рассмотреть свою бывшую правительницу. Ведьмочка была довольна этим представлением. Женщины в любом случае от зависти найдут в ней несколько изъянов, которые бы доказывали, что она обычная смертная вдова. Вот если бы здесь действительно был Сарпион, он мог заставить самих магов залезть к ней под юбку да убедиться к тому же, что царица Антея никогда в жизни не производила на свет ребенка. — Мне кажется, что каждая из вас скрывает неописуемую красоту под своими изящными одеждами, но не следует же делать из этого столь ужасающие выводы, что соизволил выдумать царевич Кассандр. — Марго не стала дожидаться ответов на свои восклицания. Она вновь набросила халат поверх сорочки, плотно запахнула его на груди, выступая прочь из-за белых полотен.

Служанки вмиг растащили в разные стороны занавеси, а дамы расступились к стенам, оставляя царицу Антею в одиночестве посреди изумленного зала. Марго поняла, что её вид все-таки произвел впечатление на придворных. Мужчины не могли остановить глаз, пробегавших от её ног до головы и в обратном направлении, в который раз оглядывая регента Черноморья, отчего Марго еще сильнее запахнула длинный халат и нервно поправила растрепавшиеся длинные волосы, спадавшие на спину. Неужели она действительно так сильно изменилась, или эти люди наконец-то позволили себе посмотреть на неё как на женщину, а не как на ставленника богов, мага и правителя страны?!

— Ну вот, — Кассандр был еще более хмур и рассержен, — это доказывает все мои слова. Разве эта женщина достойна быть Веллингом Черноморья?

— Это ничего не доказывает, сын мой, — Огей обратился к царевичу в манере, как и подобало магам поучать свой народ. — Некоторые зелья и мази действительно творят чудеса. А в случае с царицей в этом нет ничего удивительного. Она принадлежит к нашему ордену и знает множество секретов...

— Что ж, если вы, мой друг, еще сомневаетесь, — перебил его царевич, вновь повелительно взмахнув рукой. Очевидно, что Кассандр хорошо подготовился к разоблачению своей матери, — тогда мы дадим ей зелья, от которого обычный человек немедленно впадет в предсмертное состояние, но не колдун.

— Я не могу допустить столь опасных мер. Ежели вы ошибаетесь? Быть может вашу мать оклеветали, а вы без колебания готовы проститься с ней и отправить её в чертоги Таидоса, — голос Огея был осуждающе строгим. — Ведь если это ошибка, она неминуемо умрет!

— Я никогда не посмел бы нарушить волю Галии, любовь и забота о родных превыше всего для черноморца, но даже кровное родство невозможно поставить на чашу с предательством всех богов черноморского и эрлинского народа. К тому же я ни в коей мере не собираюсь лишать царицу Антеи жизни, ибо это вправе сделать лишь совет магов и правителей страны в такой решающий момент. Вот противоядие, если Антея все-таки станет жертвой этого напитка! — Кассандр вытащил из атласного красного камзола маленькую хрустальную бутылочку, наполненную желтой жидкостью.

— В любом случае, сперва маги должны исследовать как эликсир, которым вы собираетесь угостить царицу, так и лекарство от него... — Огей выступил вперед, обращаясь к царевичу, при этом поглядывая в сторону Марго. Но его речь была прервана грохотом, раздавшимся от высоких входных дверей дворца.

Они с яростью распахнулись, пропуская в зал поток свежего воздуха, а также гигантскую фигуру в тяжелых сапогах, боевой кольчуге и с обнаженным длинным мечом. Следом за статным красивым человеком, чей подбородок украшала небритая черная щетина, по каменным плитам пола ступали еще трое солдат. Им навстречу тут же двинулись люди Даросса, но царевич сделал жест, означавший, что нежданных гостей можно пропустить.

— Где она? — громким басом спросил гигант, озирая огненным взором собравшихся разодетых горожан. За несколько шагов он уже оказался возле трона царевича. — Где царица Черноморья, регент Антея?

— Дорогой Эонит, — засмеялся развалившийся в кресле сетора Кассандр, даже не думая стоя поприветствовать онтария, главу черноморских войск в Ланисе, — вы так рветесь её увидеть, что даже не заметили свою даму и прошли мимо неё!

— В городе говорят о вашем возвращении, Ваше Высочество, а также о том, что вы пленили свою мать, — обратился Эонит к молодому черноморцу. — Но ваш сонтарий Тацис с самого обеда угощает меня сладким медом и вином, убеждая при этом, что вы явились лишь в гости к сетору Дароссу и с доброжелательным визитом к регенту. Он признался в своей лжи лишь час назад, когда мои воины получили вести от гизов Антеи, сумевших выбраться из захваченного врагами дворца. Что здесь вообще происходит, возьми меня Таидос?! — Его голос раскатывался под сводом зала как гром среди ясного неба. — Где Антея? Что за чепуху про колдовство и чары, наплел мне мерзавец Тацис?

— Онтарий Эонит, очень жаль, что царевич не ввел вас в курс дела, что нынче он представил на наш суд, — отозвался Огей, — хотя мы, слуги Уритрея и Нопсидона, не можем его вершить в столь короткие сроки и при столь чрезвычайных обстоятельствах.

— Царица Антея, управлявшая Черноморьем более двадцати лет, на самом деле лгунья и ведьма, и она задумала предать нашу страну в руки другого колдуна — морийского государя, — строго пояснил Даросс, выступив вперед из-за трона. Царевич же с интересом переводил взгляд с одного ученого мужа на другого, а сам пока лишь задумчиво улыбался.

— Я никогда не видел государя Ортензия, но морийские солдаты, ходившие с ним в бой, а также моряки, которые порой заглядывают в наши порты, не устают рассказывать истории о том, как он одним лишь взглядом валил исполинские стены, мачты и с неба срывал огненные стрелы, — рассудительно отвечал Эонит своим оппонентам. — Но покорением эрлинских городов для черноморского престола занимался я вместе с другими доблестными воинами, и добывали эти земли мы ценой нашей крови и пота, без малейшего чародейства. За всю свою жизнь я ни разу не видел, чтобы царица Антея совершила хотя бы одно деяние, за которое вы смеете так называть её прилюдно и безнаказанно! Если бы наш правитель был колдуном, то вы бы даже рта не посмели открыть, чтобы воспротивиться его воли, так как он не позволил бы этому случиться, глупцы!

— Моя мать хитрая женщина, — столь же громко и убедительно ответил Кассандр. — Ей было ни к чему выставлять напоказ свои чары, тем более она прекрасно понимала, что ей грозит за разоблачение. Поэтому все эти годы она с успехом скрывала свое истинное лицо, но натура колдуна не изменчива, Эонит. Колдун никогда не стареет и не меняет облика с течением времени. А теперь обернись и посмотри на царицу Антею! Разве ты узнаешь в ней мою мать? Это ведьма, которая хотела присвоить себе власть Веллинга и лишить её законного наследника Орелия, меня! — он яростно ударил по подлокотнику каменного трона.

Эонит непонимающим взглядом остановился подле хрупкой одинокой фигуры Марго, которая с застывшей холодностью в глазах наблюдала за спором мужчин. Она сперва не решалась ответить на его внимательный взгляд, но симпатия и дружба к этому человеку, всегда с верностью выполнявшему службу и давно сердечно любившему свою царицу, растопили лед в её глазах. Она перевела на его лицо взор и виновато улыбнулась. В ту же минуту изумление на лице командира черноморцев сменилось радостью. Он припал на одно колено возле ног царицы и, взяв в обе руки её маленькую ладонь, прикоснулся к ним влажным от пота лбом.

— Ваше Величество, прошу простить меня за беспамятство, в которое я впал, получив эти скорбные известия из дворца. В таком состоянии я посмел не заметить вас. Вы напоминаете саму Олифею, столь же юную и прекрасную! — его глаза горели любовью, которая была видна всем собравшимся здесь придворным. Но онтарий никогда не стеснялся и никогда не скрывал чувств к Антеи, даже теперь, когда уже более двух лет он был женат на дочери эрлинского сетора. За это в эрлинских городах его личность не пользовалась особой приязнью, однако не потеряла уважения. Он был на службе у Антеи уже более двадцати лет, со дня её свадьбы с Орелием, когда царь представил ей начальника гизов, должных оберегать новую царицу Черноморья. Именно тогда в глазах еще молодого донтария вспыхнула искра пылких чувств к молодой царице, с тех самых пор она никогда не угасала. Он сделал славную карьеру, завоевал несколько эрлинских городов, а после сумел погасить без лишних жертв разгоравшиеся в них восстания, за что и получил звание онтария, командира тысячи царских войск. Марго доверяла Эониту порой больше чем самой себе, в его клятвах не было сомнений, но в её нынешнем положении уже даже солдаты Эонита не могли ей помочь. Историей с колдовством несомненно займутся маги, а эти "собратья" решали всегда так, чтобы побыстрее выйти сухими из воды.

— Так вы признаете, что лишь колдунья бы посмела и в сорок четыре года походить видом на юную Олифею? — с сарказмом спросил Кассандр. — Моя мать не стареет, онтарий, и это справедливый повод для моих обвинений. Так что царица Антея лишается статуса регента в черноморских землях, и в связи с этим я смею объявить себя Веллингом Черноморья с принесением всех сопутствующих клятв и проведением церемоний в Асоле и Гассиполе. Безусловно, после того, как маги убедятся в истинности моих слов, — произнося эти слова, царевич недвусмысленно посмотрел на Огея, чело которого было покрыто глубокими сомнениями. — И я как Веллинг приказываю вам ожидать на месте моих дальнейших приказов, Эонит.

— Как легко вы произносите слово "колдунья", царевич, — ответил онтарий. — Слово, всегда означавшее в Черноморье страшное несмываемое оскорбление. А знает хотя бы кто-либо из вас всех, — он развернулся, оглядывая толпу людей, уже изрядно уставших от сегодняшних потрясений, — кто такие колдуны? Видели ли вы хотя бы одного колдуна? Или только слышали о государе Ортензии, который приходится дядюшкой царевичу Кассандру, да о морийской ведьме, проклявшей наш народ, но чары которой были преодолены молитвами магов в царствование Веллинга Орелия и его супруги Антеи? Быть может лишь маги могут ответить на мои вопросы утвердительно. Тогда их я и спрошу о следующем: правда ли, маг Огей и маг Аротий, что колдуны и колдуньи не могут иметь собственных детей? А если это правда, то имеешь ли ты право, Кассандр, называться сыном царицы Антеи, которая по твоим же словам не могла родить ребенка от Веллинга Орелия?

Во дворце вновь повисла напряженная тишина. Все взоры устремились на царевича, который был явно сконфужен. Он выпрямился на своем жестком сиденье, на его бледном лице выступил пот, а глаза уставились в невидимую даль. Маги также не нарушали установившегося молчания. Лишь Огей, услышав вопросы Эонита, склонил голову на грудь: то ли в подтверждении слов онтария, то ли от тяжести темных помыслов, свалившихся на его еще не совсем седую главу. Аротий же ждал ответа царевича, маг не отрывал от него глаз, будучи готовым, по-видимому, признать правоту всего, что тот собирался произнести.

— Вот именно этот вопрос будут разрешать служители богов, — твердо выссказался Кассандр после долгой паузы. Он поднялся во весь рост и сошел с пьедестала, на котором находился трон. — Да огородят нас боги от нечистоты и злобы! Пусть в городе не будет волнений в связи с полученными вами известиями. Ступайте в мире, друзья! Сетор будет всегда с вами! — этими напутственными фразами, означавшими окончание зрелища, Кассандр простился со своими придворными и быстро скрылся в коридоре за тронной аркой.

— Я не оставлю вас, Ваше Величество, — шепнул Эонит Марго. Он вознамерился вновь пожать её руку, но к царице уже приблизились её охранники, точнее пленители, во главе с Дароссом.

— Я уверен, что вы не нарушите мир в городе, онтарий, — обратился к нему сетор. — Царица будет в безопасности во дворце, и боги подскажут магам, какое наиболее справедливое решение принять в данном случае.

Марго еще раз улыбнулась своему верному другу и, оказавшись в окружении пятерых рослых солдат, последовала за ними в темные покои, где она уже провела ночь и день. Она почувствовала, что ужасно устала, совсем обессилена и мечтала только о глотке холодной воды. Но просить о простейшем сочувствии она не собиралась. Она ведь действительно была ведьмой, а значит могла продержаться достаточно долго как без еды, так и без питья.

В темном подвале царице пришлось томиться около часа. Вскоре за дверью вновь послышался шум отпираемых замков, и её караульные попросили регента Антею последовать за ними. Марго усмехнулась тому, что эти изменники по-прежнему звали её регентом и царицей, и послушно зашагала по коридору к лестницам, ведущим в верхние покои. Они прошли комнаты сетора Даросса и остановились перед металлической позолоченной дверью. Как вспомнилось Марго, это был вход в главную библиотеку во дворце. Царица редко здесь появлялась, ибо, несмотря на название, это помещение было уставлено лишь изящными мягкими диванами да высокими полками вдоль стен, на которых располагались по большей мере не книги, а графины с разными напитками. Это было любимым местом отдыха сетора, где он всегда принимал своих гостей.

Стражники вступили в мягкий свет от зажженных ламп, которые благоухали ароматами сирени и муската. За ними в комнату последовала Марго. Она сразу же заметила одинокую фигуру царевича возле окна, оглядывавшего с высоты дворца город в закатных лучах. Он, не оборачиваясь, подал солдатам знак покинуть помещение и сменил застывшую позу лишь, когда захлопнулась входная дверь. Царевич остался наедине со своей матерью. Хотя Марго давно сомневалась, помнил ли он еще о том, кем она ему приходилась.

— Это правда — то, что сказал Эонит? Если ты ведьма, значит ты мне не мать? — хриплым голосом спросил Кассандр, развернувшись боком к своей пленнице.

— Ты, наконец, решил спросить моего мнения, Кассандр? А неужели больше не у кого посоветоваться?! — Марго не могла сдержать горечи и укоров в своем тоне. — Ведь тот, кто тебя просветил по этому поводу, вероятно, еще о многом не договорил!

— Так значит, ты — не моя мать?! — он поглядел на неё большими черными глазами. Марго была готова встретить его взор, но её поразили слезы, засверкавшие при свете ламп. А может ей только показалось...

— Если сын отказывается от матери, не значит, что и она будет действовать по его примеру. — Она не могла сказать ему, что не является его матерью. Она не могла, так как была ею. Она не спала долгие ночи, когда он кричал от голода, не желая принимать молока из чьих-либо рук помимо её, не желая сосать грудь кормилицы, она пеленала его маленькие ручки и ножки, она купала его младенцем в хрустальной ванночке, подаренной магами Гассиполя. Порой ей, казалось, что это материнство, задуманное Сарпионом, никогда не закончится. Она была с самого начала против, но колдун приложил руки и к этому событию в её жизни. И как подозревала Марго, именно Сарпион заставлял мальчика успокаиваться лишь при виде царицы Антеи, чтобы привязать их друг другу крепкой неразрывной нитью родства. А после, когда мальчик подрос, она учила его ходить, говорить, читать, различать добро и зло, следовать справедливости, быть сильным и всегда поддерживать слабых... — Я твоя мать, Кассандр.

— Нет, просто я не знал никого кроме тебя, — быстро ответил он на её фразу, произнесенную с горестным вздохом и сожалением. — Хотя даже тебя я совершенно не знал, оказывается. Ты была все это время совсем не такой, какой хотела казаться!

— Совершенно верно. Видимо, в последнее время я позабыла, что у меня есть еще совсем необузданный невоспитанный сын, который опять решил поиграть, только уже не в охоту на зверей, а на людей. Кассандр, очнись, ты совершаешь самую большую глупость. Ты разрушишь все Черноморье, если решишь предать огласки все, что сегодня устроил в этих стенах. Тебе не справиться с магами!

— Видишь, ты их боишься! А я раньше думал, что у меня бесстрашная мать. Ты марионетка в их руках, а теперь не желаешь передавать власть мне. Я смогу противостоять их планам. Ведь морийцы стоят у самых наших границ, а страна лишь на словах объединена. Неужели ты считаешь, что эрлинцы действительно подчиняются нам?! Если бы ты отменила в Эрлинии рабство, как намеревалась сделать... А в Аватаре? Этот порт всегда был нашим торговым центром, а теперь в нем кишат морийцы, которые очень скоро устроят бойню с нашими парусниками, как их государь развеял по морю гарунов. Ты ослепла. Ты ведь как он... ты ведьма, — Кассандр безнадежно развел руками и вновь отвернулся к виду из окна.

— Я как он, но это не помешало тебе побежать к нему с предложением свергнуть меня с престола и сесть на трон Веллинга в обмен за часть эрлинских земель?! Ты поспешил обвинить меня в измене, чтобы самому не встать на мое место. К тому же ты посмел напасть на морийских наемников! А теперь ты вгоняешь страну в пламя гражданской войны. Даже если я и ведьма, то маги могут закрыть на это глаза, лишь бы не допустить тебя до трона, Кассандр. Веллинг должен быть послушным, он должен всегда прислушиваться к голосу своего народа и богов, которым поклоняется.

— Так ты признаешься, что являешься ведьмой. Кто моя настоящая мать? И отец?

— Ты встал на путь войны, Кассандр. Сейчас не время думать о тех, кого ты никогда не знал.

— Ты всегда была против меня. Это оттого, что ты знала, что я ненастоящий Веллинг, не его наследник?

— Я никогда не была против своего сына. Я была против твоего самолюбия и тщеславия. И сейчас амбиции заглушают голос разума в твоей голове. Послушай, Кассандр, ты должен сказать мне одну вещь. Это твои люди напали на храм Гисса на границе с Ал-Мира? Ты освободил пленников, томившихся в его подземельях?

Он молчал, очевидно, не желая отвечать на вопрос.

— Сын, ты выпустил зло, которое должно было быть давно похоронено в глубинах времен.

— Ты считала себя неуязвимой? Думала, никто не поднимется против твоих слов? Так узнай же, что это такое — иметь врагов, и как больно предательство, тем более человека, которого считал за самого близкого на земле.

— Ты злишься за то, что я не выступила против решения магов, продлить срок регентства? Неужели ты не мог потерпеть еще два года, Кассандр? Всего лишь два года...

— Два года, и должен был бы целоваться с морийским колдуном, принося ему присяги верности!

— Если ты связался с Сарпионом, то уже через несколько месяцев ты будешь целовать его пятки, поверь мне, — Марго решила закончить разговор, который причинял ей лишь боль. Она знала, что сама была во всем виновата. Она не доглядела, она совсем не узнавала сына, который любил забавляться, но который всегда знал, где заканчиваются игры, и начинается жизнь. Таким он был в юности, этому она учила его сама. — В любом случае ты примешь все условия магов, и отныне новым регентом станет маг, Хранитель Башни, а возможно, что ты перестанешь быть наследником, и тебя заставят позабыть, что в будущем ты мог бы стать Веллингом, Кассандр. — Она развернулась и уже зашагала обратно к выходу.

— Я стану Веллингом, и сам назначу Хранителя Башни. И тогда маги будут выполнять мою волю, а не пытаться устанавливать собственную.

Марго замерла. Её уже который раз за прошедший день охватывал парализующий озноб. Хранитель Башни будет назначен Веллингом? Это безумие, маги никогда не допустят такого... Но ежели Кассандр уже подумывал об этом, следовательно он знал, кого поставить на это место. А кто так сильно стремился проникнуть в Башню все последние десятилетия, как не Сарпион?! Неужели, он добрался до её сына, а она ничего не могла отныне изменить.

— Знаешь что, — она еще раз посмотрела на молодого мужчину, в которого превратился её маленький озорной сын, — передай своему советчику приветствия от бывшей ученицы. И еще у меня есть для него небольшое послание на словах...

* * *

Ночь опустила черную пелену на затихший город. По тесным переулкам городских кварталов пробиралась темная фигура, кутавшаяся в плащ в весенней духоте, не прошедшей даже с заходом солнца. Путник уверенно вилял в узких проходах среди домов. Он быстро пересек пиру купцов, и по широкой дороге юркнул в новый проулок пира магов. Ему пришлось добираться до городской стены, под которой стояли обветшалые старые дома бедняков. Луна уже скрылась с неба, и человек брел в потемках, притормозив шаг, так как мог ежеминутно споткнуться о пустые бочки, корзины, разбитую телегу и прочий хлам, заполонивший проходы между лачугами.

Наконец, он остановился напротив двухэтажного дома, около входной двери которого висела скосившаяся вывеска. Он отворил дверь и ступил за деревянный порог. Постояв несколько мгновений в темноте, он вытащил из-под плаща длинную лучину и сильно ударил ею о камень, который держал в противоположной руке. Это было изобретением магов, и мало кому из простых горожан был известен столь быстрый способ зажигать огонь. Лучина догорела ярким пламенем до самых кончиков пальцев человека. Он подошел к столу, зажигая установленную на глиняном черепке толстую свечу.

При мерцании огонька он ловко взобрался на гнилую лестницу на верхний этаж. Это здание давным-давно было местным трактиром, но скорее всего в столь заброшенном месте города мало у кого находились линги на выпивку, и хозяин не имел средств на поддержание своего заведения в должном порядке. Хотя темный капир, высокий дом, уже долгое время не имел даже хозяина.

Он взобрался на самый верх, вступив в большую комнату, отведенную под весь этаж, которая была заставлена перевернутыми столами, стульями, около стен друг на друга взгромоздились широкие лавки, а также пыльные матрасы, из большого шкафа вываливались горшки, пустые бутылки и прочая кухонная утварь. Гость поставил свечу на ближайший табурет, и откинул глубокий капюшон, который скрывал его лицо. Едва он попробовал найти путь между завалами в дальний конец комнаты, под потолком замерцал бледный свет, будто длинная молния прорезала воздух, и её след осветил помещение.

— Я еще раз предлагаю тебе переехать в более удобное для встреч и для жилья место, — проворчал пришедший парень. Это был молодой человек, одетый в просторную белую рубаху и узкие штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги. В этом эрлинском городе его лицо видели совсем немногие, лишь самые знатные дельцы, но в Черноморье его фигура была известна каждому жителю, начиная от сгорбленного старика до непоседливого мальчугана, шнырявшего по площадям и лавкам. Это был царевич Кассандр, перед въездом в город которого устраивали представление жонглеры и актеры в маскарадных костюмах, а также нередко организовывался турнир по стрельбе. Царевич любил толпу, был с ней щедрым и веселым, и черноморцы отвечали ему взаимностью. Кассандра знали как отменного следопыта, каждый раз при этом вспоминая его отца Веллинга Орелия, который также любил охотиться, и которого именно на охоте настигла воля Таидоса, бога смерти.

— Последнее время я стал неприхотлив, — твердый старческий голос, казалось, доносился ото всех углов комнаты. Порой Кассандру думалось, что его слышал лишь он один в своей голове, но звуки и интонации были столь отчетливы и живы, что царевич не желал в это верить. Тем более, когда рядом стоял этот высокий старик, не отрывавший от него взора, но никогда нераскрывавший рта. Незнакомец, объяснял это волей Уритрея. Именно по милости небесного бога старик нашел в себе силы отправить весточку из своего затворничества на свободу. Он велел царевичу прийти, и тот не смог ему отказать. А теперь ничуть в этом не раскаивался. Благословение Уритрея опустилось и на его главу. Кассандр сумеет забрать себе то, чего его так несправедливо лишили год назад самонадеянные маги...

По голосу невозможно было определить, где находился его хозяин, однако вскоре раздался грохот за наваленными столами, и под мягкое свечение вышел высокий исхудавший человек с короткими седыми волосами, его лицо осунулось и изрезалось морщинами, впалые щеки покрывала отросшая щетина. Глядя на страца, трудно было поверить, что он не постарел за прошедшие годы — его вид был жалок и вызывал сочувствие, но только издалека. Ощущение тут же исчезало стоило заглянуть в его живые карие глаза.

— Ты уже совершил задуманное, царевич? — с оттенком любезности спросил голос. Именно голос, ибо на лице старика в этот момент не дрогнуло ни одной жилы.

— Да, — громко ответил Кассандр. Он захотел подойти поближе к своему собеседнику, но вместо этого напоролся на разбитый стул и споткнулся. — Как можно встречаться посреди этих развалин! Как ты здесь живешь?! Я принес тебе денег...

— Мне не нужны деньги, Кассандр. Тому, кто творит справедливость, монеты ни к чему — боги и так будут на его стороне. Она призналась во всем?

— Нет, нет... — заговорил юноша. Он забеспокоился и схватился обеими руками за голову. Он всегда чувствовал себя странновато, когда встречался с этим мужчиной. — Точнее да. Она призналась мне, что колдунья. Но если это так — выходит, что она мне не мать. Она мне не мать, а я ей не сын, значит я не сын Веллинга Орелия?! Ты понимаешь, во что она меня втянула, Арпей! Она ведь прекрасно знала, что маги признают меня подкидышем, едва кто-либо заведет разговор о чародействе царицы! Она знала и посмеивалась над этим! Я убью её!

— Тебе не престало так горячиться, царевич. Она очень хитра. Она может смеяться, а на самом деле в это время обдумывает, как тебя уничтожить. Я очень хорошо её изучил. Ты не должен её слушать. Будь твердым и хладнокровным, доведи начатое до конца.

— Она подозревает тебя, — Кассандр оперся спиной о высокий шкаф. Он отбросил в сторону свои эмоции. Он желал её смерти, но знал, что одновременно хотел, чтобы она жила и видела, чего он добьется. — Она знает, что у меня есть мудрый советник. Правда, она назвала другое имя и еще сказала, что он был её учителем, это правда?

— Откуда она узнала? Я же велел тебе никогда не произносить обо мне ни слова!

— Она сама догадалась. Она спрашивала меня о нападении на храм, где тебя держали взаперти...

— И что ты ответил? Надеюсь, ты промолчал.

— Конечно, я не вымолвил ни звука. Но тем не менее она просила передать тебе пару слов...

— Твоя мать очень опасный человек, Кассандр. Поверь мне. Она вырвала у меня язык, когда посчитала, что мои знания будут ей более ни к чему, когда решила стать Веллингом Черноморья и боялась, что я смогу помешать ей в этом. Двадцать лет она держала меня в темной сырой камере. Она поила меня помоями, к которым не притронутся и дворовые псы, по её приказу меня пытали, истязали тело, чтобы я мог жить, но при этом страстно желал умереть. Так что ты должен подумать, прежде чем облекать её на гибель, какое наказание для неё будет более справедливым — смерть быстрая или мучительно долгая. Но я не желаю ей вреда. Я выступаю за торжество истины и праведного дела. Ты сам примешь решение, Кассандр.

— За измену нет иной кары, чем казнь. Но это будет прилюдная расправа. Все черноморцы будут проклинать её и взывать к её крови, когда они узнают, что Антея замыслила привести в их страну проклятых морийцев, — злобно произнес царевич. — Я дождусь этого события, а пока она будет жить. Так как она должна своим видом подтвердить мои слова об её колдовской сущности магам в Гассиполе.

— Так она согласилась перед магами и знатью Ланисы, что твои слова верны или нет? — вновь спросил старик. — Ты должен заставить её подписать бумаги с признанием собственной вины.

— Я не успел довести все до конца, — царевич немного смутился. — Во дворец ворвался Эонит, он главенствует над черноморскими войсками в городе. Я вынужден считаться с его словами. Он не поверил в то, что она ведьма. И... именно он при всех провозгласил, что я могу быть неродным сыном Веллинга. Скажи мне, Арпей, это правда? Она действительно ведьма?

— Неужели ты до сих пор сомневаешься в том, что уже увидел собственными глазами. Она чародейка, Кассандр...

— Но я не успел дать ей яду. Маг Огей воспротивился этому. Эту церемонию совершат маги в Гассиполе... Да, она непохожа по виду на обычную смертную женщину. Она стерла с себя все крема, но... Она ведь еще молода, она могла сохраниться в такой превосходной форме. Моя мать ежедневно молится богам... Это ведь не доказательство. Эонит сказал, что Ортензий разбрасывает молнии на головы своих врагов, а царица?! Её ведь не в чем упрекнуть. Ты сказал, что она сама признается. Но она, я уверен, никогда не подпишется под словами, что она колдунья, — голос царевича звучал все менее твердо и уверенно. — Притом, почему ты сразу мне не сказал, что колдуны не могут иметь детей? Я сам подстроил себе ловушку!

— Ты очень сильно переживаешь по этому поводу, Кассандр. Она подпишет признание...

— Я уже сам не знаю, кто я такой?! Кем я был рожден? — парень обреченно уставился в тень одного из углов.

— Я знал твоих родителей, — громко ответил старик. — Это были очень хорошие люди.

— Кто они были? — тут же беспокойно спросил парень.

— Мать происходила из семьи ремесленников в Асоле, а отец...

— Так она мне не мать, не мать, — отрешенно повторил Кассандр, не слушая дальше слова старика. — А отец? Кем был отец? Каким-нибудь торгашем, да? А я возомнил, что происхожу из рода Веллингов, что во мне течет их кровь! — он закинул голову к потолку и, взывая, по-видимому, к богам прокричал последние фразы. — Она ответит за все! Она во всем виновата!

— Твоя мать, Кассандр, приемная мать, предпочитала всю жизнь скрывать от тебя правду. Но она не стала бы воспитывать сына обычного бедняка. Нет. Твой отец был Веллингом Орелием, и Антея из ревности к небогатой, но любимой им женщине убила как его, так и после погубила твою мать. Но сейчас пришло время отомстить за всех...

— Она убила?! — он недоверчиво переспросил своего наставника. — Она бы никогда не пошла на такое, — уже более осмысленно произнес царевич. — Она не могла этого сделать — я её очень хорошо знаю.

— Сегодня ты должен был убедиться, что совсем не знаешь царицу Антею. Но хватит об этом, давай лучше обсудим дальнейшие планы. Ты принес мне бумаги? — только сейчас фигура колдуна, хотя царевич, так и не ведал, с кем говорит с глазу на глаз, пошевелилась. Он нетерпеливо протянул вперед руку, желая получить испрашиваемые вещи.

— Она же ничего не подписала, — угрюмо ответил Кассандр.

— Неужели ты забыл, что я просил в любом случае принести все манускрипты.

— Я принес листы с её якобы признаниями, которые ты мне надиктовал в прошлый раз, но они бесполезны, — Кассандр извлек из-за пазухи свернутый пергамент. — Огей пожелал встретиться с ней в её темнице, чтобы побеседовать. Позволить ли ему это? А если я запрещу, у него, да и у всех магов, возникнут подозрения к моим словам. И еще он говорил о предосторожностях. Мол, колдунью следует поить специальным напитком, чтобы она не могла использовать свои способности...

— Да, он совершенно прав. Видимо, она еще не до конца поверила, что была разоблачена, только поэтому не попыталась что-либо предпринять. Позволь магу заняться этим, он должен знать в этом толк, — колдун спокойно взял из рук парня сверток бумаги. — В любом случае, ты перевезешь свою мать в Асоль, куда поскорее должен двинуться сам. До твоего восшествия на престол, она будет неопасна, Кассандр. А далее ты знаешь, что должен предпринять.

— Что это? — Кассандр с изумлением смотрел на действия старика.

Тот быстро развернул скрученный лист и извлек из складок одежды чернильницу с коротким пером. Положив бумагу на один из столов, старик умело расчеркнул внизу аккуратно выведенных букв признания подпись царицы Антеи.

— Теперь у тебя есть даже излишние доказательства вины регента Черноморья, в которых она сама созналась, — прогремел жесткий голос. Колдун протянул царевичу подписанный документ.

— Она все равно будет возражать, — недоверчиво заметил черноморец. — Эта бумага не стоит и медного линга. Они поверят её словам, она очень хорошо умеет убеждать людей...

— Эту подпись не отличит даже опытный глаз придворного писца и казначея. Даже сама Антея удивится ей. Я хорошо знаю, как она управляла страной и подписывала указы в твоем младенчестве, сынок. А если маг будет усердно её поить, то она не сможет вымолвить и слова своим обвинителям.

— Прекрасно, тогда пускай моя мать пока останется в забытье, а я тем временем поспешу в Асоль. Маги уже готовят мне неприятную встречу, но у нас тоже будут свежие силы. Царь Литто обещал, что уже к празднествам Галлии его войска привезут в столицу мою невесту царевну Гою, где мы и сыграем свадьбу. А с такими новыми родичами Асоль быстро признает своего Веллинга, так как вряд ли все олары уместятся на постоялых дворах города, жителям придется потесниться, тем более завидев их длинные мечи, — усмехнулся Кассандр. — А после меня признают и маги.

— Запомни, эти ученые мужи не захотят делать тебя Веллингом из опасений войны с Морией, о которой ты твердишь им. Поэтому они заставили тебя ждать престола три года. Но Ортензий никогда не двинет против своей страны морийские тысячи, и ты должен навремя забыть о подобных речах. Сомневаться же в вине Антеи магам долго не придется. Они умеют различать колдунов от обычных смертных. Главное, чтобы не струсили и признали свою ошибку... Ведь Антея принадлежит к их ордену. Однако стоит тебе показать её настоящее лицо народу, как толпа заставит жрецов сжечь её на ярком костре, как это всегда происходило в Мории. Пусть морянам пришлось смолкнуть в жажде крови, Ортек сумел закрыть им рты...

— Я не собираюсь выставлять мать на суд толпы, — внезапно заупрямился царевич. — Лучшим решением будет оставить её под надзором сетора Даросса. Ему можно доверять. А в Асоле маги смогут организовать её похищение для собственных целей. К тому же там у неё очень много сторонников, Арпей. Пусть Антея останется вдалеке, а её вину будут демонстрировать эти бумаги да показания свидетелей, узревших сегодня её истинное лицо. Я даже призову за собой в Гассиполь Эонита. Лишь онтарий представляет угрозу в этом городе, его пять сотен следует отослать на север. Пускай надзирают за морийцами, которые могут отважиться на любые действия в час колебаний в нашей стране. Я отправлю Эонита к устью Алдана, а Антея останется в Ланисе дожидаться своей участи.

— Кассандр, ты должен делать так, как мы с тобой договорились заранее, — старик приблизился к царевичу, его голос отдавал холодной яростью. — Антея должна получить по заслугам, как только я стану Хранителем Башни. Ты не должен позволить ей улизнуть.

— Тобой руководит сейчас лишь ненависть и желание отомстить, — также серьезно ответил Кассандр, непроизвольно отодвигаясь подальше от фигуры старика. — Ты можешь погубить этим все наши замыслы. Я ведь уже говорил, что здесь она будет в большей безопасности, чем в Асоле или Гассиполе, где у неё пока еще полно лазутчиков и друзей. Они непременно начнут планировать, как её освободить, едва узнают о случившемся. И они крайне удивятся, когда обнаружат, что пленница осталась очень далеко от их цепких рук. А что дальше делать с Антеей я решу, когда стану Веллингом. С тебя же станется то, что ты получишь власть над магами, которых так презираешь, и сможешь вознести самые пламенные молитвы к богам за свое спасение с вершины Береговой Башни.

— Кассандр, — окрикнул голос царевича, который начал пробираться к выходу, — не смей так со мной разговаривать. Запомни, ты пока еще никто, и без моей помощи можешь никем и остаться. Или же сгнить в тюрьме, куда тебя отправит мать, когда сбежит из-под носа сетора. Эрлинцы не очень прозорливы, они считают: что попало в руки, не может из них быстро исчезнуть.

— А что ты предлагаешь, Арпей? Убить её сейчас? Я не сделаю этого — это будет нарушением законов богов. Веллинг не должен так управлять народом. Я еще раз повторяю, через два дня я выезжаю со своими людьми в Черноморье. Воины сетора присмотрят за царицей. К тому же она ничего не сможет поделать сама в этой пустыни, среди чужаков. Даросс не допустит её побега. Я увожу всех своих людей, ибо многие из них преданы регенту Антеи, и я не могу ручаться за них сейчас. А завтра же я отправлю из города Эонита. Ты поедешь в Асоль вместе со мной? Я наделю тебя званием моего личного советника. Или ты по-прежнему будешь скрываться от всех людей и в одиночку отправишься в столицу?

— Хорошо, царевич, я исполню твою волю, — при этом старик слегка склонил голову на грудь в знак послушания. — Сперва мы покорим Черноморье, а после боги решат судьбу Антеи. Я готов тронуться в путь бок о бок с новым Веллингом!

Царевич ухмыльнулся. Он был доволен словами собеседника. Несомненно, он СТАНЕТ Веллингом Черноморья. А теперь следовало возвращаться обратно во дворец. Слишком мало дней оставалось до самого главного события в его жизни, а еще столько дел, нужно было успеть сделать, чтобы этот день действительно наступил.

— Я оставлю тебе все-таки сто лингов, — заметил на прощание Кассандр, останавливаясь у спуска по лестнице. Он положил небольшой, но тяжелый кошелек на пыльную мебель. — Мы выедем на рассвете третьего дня. Буду ждать тебя около городских ворот. В Торне нас ждет быстроходное судно.

— Будь стойким, Кассандр. У тебя впереди великое будущее, — колдун приблизился к парню еще на несколько шагов. Его голова внезапно дернулась в любопытном немом вопросе: — Так что же велела передать мне Антея? — вновь раздался его голос.

— Ах, да, — Кассандр уже спускался по верхним ступеням. — Она сказала, что-то вроде... ты дождался своего часа, так и она дождется своего.

Глава 3

ПРОГУЛКА ПО ВОЛНАМ

Трехмачтовое судно бороздило волны моря. Его капитан не выпускал из рук штурвала, а изо рта длинную трубку, из которой выходил едкий дым. Все эрлинские моряки курили табак. Для Ортека это не было вновинку, но за годы жизни в Мории государь совсем отвык от этой странности рабочего люда. Курить модно было лишь в порту или в море, так как маги осуждали пагубную привычку, перенятую эрлинами от бресов, народа Солнечного бога.

Ортек с самого утра не покидал высокой крепкой палубы каравеллы капитана Орлакса. Родом из Эрлинии, этот мускулистый загорелый мужчина, которому уже давно минуло пятьдесят, а в волосах еще не блестело седого волоска, был владельцем корабля, а заодно торговал товаром за свой счет, опасаясь влезать в долги или же нести ответственность за перевозку чужого имущества. Он не смел отказать такому пассажиру, как морийский государь. Ортек лично переговорил с капитаном, прежде чем вступить на борт его судна. Колдун заверил эрлина, что его присутствие на палубе неимоверно обогатит Орлакса, а также позволит всего за несколько дней домчаться до Аватара, куда тот держал путь, потому как ветер не забывает государя, верного слугу бога Моря. Но правитель выставил одно условие — его настоящее имя и титул должны были сохраниться в полном секрете даже от членов команды. Им было открыто лишь, что капитан за богатое вознаграждение принял на борт десяток наемников-морийцев, следовавших в порт степняков для присоединения к войскам морян, что уже второе десятилетие располагались в лагере на берегу реки у границы с Черноморьем.

На землях Ал-Мира Ортензий оставил две армии под главенством опытных храбрых командоров, которые были отмечены титулами капитанов третьего ранга еще при его деде Дарвине. Итого в южных краях разместились более десяти тысяч солдат, которым необходимо было ежегодно высылать на содержание сундуки золотых монет. Но даже такое войско не могло удержать в повиновении всю страну Ал-Мира. Морийцам надлежало сосредоточить свои силы на границах между Эрлинией и Э-Миром, а также присматривать за самыми большими городами гарунов. Ортек надеялся, что наместники, подписавшие с ним мирный договор, восседавшие в своих провинциях, сумеют поскорее наладить прежнюю жизнь и выплатить обещанные партии золота, серебра и прочего сырья в казну Алмаага. Дела в Ал-Мира он посчитал завершенными до новых всплесков недовольств, которые без сомнений еще предстояло пережить, и теперь государь глядел на север, прежде чем возвращаться в пределы Мории.

На северном берегу Южного моря лежали широкие степи, принадлежавшие кочевникам-степнякам, занимавшимся в основном разведением скота или же нападением на своих соседей. Прежде их деятельность никогда не доставляла неудобств морийцам, ибо сама Мория не имела границ с землями степняков, прозванными Тристепьем — холмистыми зелеными лугами ниже Рудных гор, которые раннее принадлежали народу Пелесса, но были разграблены гарунами-захватчиками, также называли восточные степи коневодов, простиравшиеся до реки Алдан. Чуть выше её устья начинались сады, засеянные поля, где можно было отыскать несколько уютных деревушек, заселенные степняками. Таким образом их владения делились на три части, но лишь единственный город вставал на этих равнинах. Путешественники утверждали, что этот порт раннее, также как и черноморские города, принадлежал эрлинам, но был захвачен в тяжелые времена кочевниками, нахлынувшими с востока. Город был разграблен и почти уничтожен. Он затерялся бы посреди зеленых лугов и полей, травы которых топтали копыта переселенцев, если бы эрлины не продолжили торговать по реке с рудокопами, и не отстроили место, столь удобное для стоянки речных и морских судов.

Наибольший расцвет торговли в Аватаре после погрома в гарунские войны случился в период правления Веллинга Релия, отца Ортека. В городе поселилось много черноморских купцов, сюда стали стекаться гаруны и эрлины, заинтересовавшиеся живым товаром, который могли предложить степняки, продавая в рабство как чудесные изделия из металла и фарфора, так и своих родных да пленников-иноземцев. Живая торговля не замирала в порту никогда, и именно это ремесло степняков беспокоило морийского государя. Хотя кочевники поддержали Морию в её борьбе против гарунов в Межгорье, нынче они относились к жителям-колонистам, заново осваивавшим земли по течению реки Одинокой, ничем не лучше, чем к людям Ал-Гаруна. Банды степняков, по-прежнему, налетали с кривыми мечами на мирных крестьян, похищая их женщин и детей. Единого вождя у степняков никогда не существовало, но уже более сотни лет управлением города занимались старшины, избираемые народной толпой. С ними Ортек намеревался обсудить невыгодное партнерство меж двумя народами, превратившееся в непрекращаемые набеги и убийства, а заодно разрешить иные дела вблизи Алдана. Пускай старшины не могли поручиться за племена-кочевников, бороздившие степь, но именно они держали в своих руках городскую торговлю. А рабы-морийцы продавались чаще всего на базаре Аватара, который в последние годы приобрел славу погромче, чем рынок рабовладельцев у Одинокого озера, ныне разрушенный.

Ортек отправил в Аватар послание о том, что желает нанести старшинам города скромный визит без лишней огласки. Он намеревался увидеться лишь с двумя главарями. Ирнем Гирд получил этот пост лишь несколько лет назад за счет того, что разбогател на поставках продовольствия морийской армии и сумел купить достаточное количество рабов, чтобы выставить свою кандидатуру на городской площади, где под несмолкаемый гомон толпы взял в руки медный скипетр, символ власти в Аватаре. Горим Старть сотрудничал с государем Мории уже более пятнадцати лет, он был еще не совсем стар, его голову покрывали густые длинные волосы, ранее отливавшие цветом спелой пшеницы, нынче же покрытые сединой. Поговаривали, что Горим вел свой род от горцев Пелессов и в молодости занимался разбоем, он служил богатым нанимателям, а в последствии сам собрал отряд верных людей и с ними совершил ряд безжалостных нападений на гарунские караваны и на дома богатых рабовладельцев на Одиноком. Он скопил достаточно сокровищ, чтобы обосноваться в Аватаре и стать старшиной, но при этом не владел ни одним рабом. Жители города любили его за честность и храбрость. Горим первым оказал поддержку морийцам при захвате Межгорья.

Гонец от морийского государя удалился из Илира на два дня раньше, чем сам государь, и Ортек надеялся, что два письма, которые он должен был передать старшине Гирду и командиру морийских войск, были немедленно доставлены по назначению. Каравелла бросила якорь в удобной бухте в устье реки в полуденное время. Однако на берег пассажиры сошли лишь к вечеру, когда Ортек отправил в город еще одно послание. За это время матросы выгрузили на берег тяжелые сундуки морийцев. Капитан Орлакс на прощание заявил о своей верности правому делу государя и поблагодарил за попутный ветер.

— Это я вас обязан благодарить за путешествие, в котором никто из моих людей не испытал даже толики неудобства или лишений, — Ортек слегка склонил голову в сторону капитана. — А вот и обещанная награда. — Он передал в руки эрлина тяжелый кошелек, доверху набитый золотыми монетами. — Куда вы держите путь из Аватара?

— Я выгодно продам здесь свой товар, но вряд ли наполню трюм новым, — довольным тоном ответил моряк. Несомненно, он жаждал поскорее получить золото за оказанную услугу. — Я не собираюсь заполнять каравеллу скотом кочевников, чтобы после этого трюм провонял и был негоден для перевозки пряностей и ароматных масел. Я отправлюсь на восток вдоль побережья, останавливаясь в портах Черноморья и Эрлинии — такой мой привычный маршрут. Но ежели я буду необходим Вашему Величеству, — капитан низко склонил голову, — то он всегда может на меня рассчитывать.

Известие о том, что государь уже на месте и ожидал в порту, видимо, заставило Ирнема очень поторопиться. По деревянным пристаням забегали сотни загорелых ног рабов, которые принялись растаскивать сундуки, бочонки и огромные ящики, опущенные с борта причалившей каравеллы, а издалека доносилось ржание порядка двадцати лошадей. Ортек спустился по трапу на землю чужого города и уверенно направился в сторону еще молодого загорелого мужчины, с которым государь встречался всего лишь один раз в Мидгаре на приеме по случаю двенадцатой годовщины освобождения Межгорья от гарунских племен. Ирнем Гирд в белоснежной просторной одежде, что носили жители города, украшенной по краям редкой золотой вышивкой, поправил на голове неуклюже надетый тарбу. Он уже спешился с коня и быстро приближался к молодому человеку в темной одежде, окруженному десятком вооруженных людей, которых нельзя было назвать никем кроме морийцами.

— Ваше Величество, — произнес старшина. Он сложил обе ладони, сжимая их в своеобразном замке, и приложил их к губам, склонив при этом голову. Так приветствовали в Тристепье мужчин, а столь учтивый поклон свидетельствовал, что им удостаивался человек, заслуживший огромное уважение, то есть старшина. Но морийский государь несомненно мог ожидать еще более почетного приветствия, хотя не в данном месте.

— Да омоет Море вашу землю, старшина Ирнем, — в свою очередь ответил Ортек, не дожидаясь новых речей степняка. Государь также сложил ладони в замок, но ограничился легким кивком. — Я рад нашей встрече, но надеюсь, вы не забыли о моей просьбе, — Ортек многозначительно взглянул в карие глаза собеседника. — Зовите меня просто Ортеком, как и подобает для этого тихого дружественного визита, — он вытянул губы в улыбке, хотя на самом деле ему захотелось заклеить рот нерадивому старшине, который не то, что не подготовил заранее все необходимое для прибытия морийского государя в порт, а вдобавок и восклицал о нем на всю округу.

Верхом они проехали по улицам города. Возле портовых помещений гнездились мелкие рыбацкие домишки и лавки, в которых продавалась рыба всех сортов и видов. Всадники пересекли широкий мост через одну из дельт Алдана и по пустынной дороге, по бокам которой располагались заброшенные поля и редкие деревья, въехали в центр Аватара, где проживали богатые купцы, их слуги, семьи и рабы. Издалека взору предстали высокие куполообразные крыши роскошных дворцов, но окружали эти красоты бедные разваливавшиеся глиняные избы, грязные постоялые дома и улицы, со всех сторон доносились звуки домашней птицы и скотины. Беднота и богачи жили бок о бок среди равнины, которую не ограждало даже подобие городской стены. Степнякам не было надобности опасаться врагов — они всегда могли уйти из своих домов в дали, а после большим числом, силой и оружием отвоевать свой город. Однако за последние времена никто и не собирался на него нападать.

Ирнем выстроил свой дворец на северо-западной окраине. Когда морийцы въезжали по идеальной в этом месте дороге под тень высоких пальм, высаженных вокруг дворца, Ортек заметил вдалеке новые строительные работы. Обнаженные спины рабов, таскавщих глыбы белого камня, мелькали под лучами уже заходящего солнца. За рядами пальм вставали невысокие дома слуг старшины, глаз радовали цветущие клумбы, незнакомые зеленые растения и, наконец, всадники спешились возле выложенной мелким красным камнем площадки, посреди которой возвышался фонтан. За этими красивыми сооружениями виднелись колонны дома степняка — огромного по величине одноэтажного здания.

— Я проведу вас в ваши комнаты, Ваше Величество, — старшина, за всю дорогу не вымолвивший ни слова, уже шагал в сторону своего тенистого жилища. Спрыгнув с седла и передав поводья слугам, которые толпой окружили возвратившегося хозяина и его гостей, Ортек последовал за степняком.

Высокие покои были убраны на эрлинский манер: мягкими тканями, расписными вазами и множеством подушек, расшитых цветами. Ортек любезно поприветствовал прекрасную жену Гирда, стройную и гибкую, с длинными темными волосами и светлыми глазами, что была большая редкость в степи, а также двоих озорных ребятишек.

— А где же граф, старшина? — удивленно спросил колдун. Он ожидал, что его друг встретит своего государя в порту или, в крайнем случае, увидится с ним в доме степняка. — Я ведь просил немедленно его оповестить о своем визите.

— Ваше Величество, ваш посланник отбыл к реке, и я лично послал туда птицу с приглашением в свой дом... — беспокойно ответил Ирнем. — Я уверен, что граф де Терро соизволит явиться на ваш зов.

Ортек метнул в его сторону недовольный взгляд. Что за манера отзываться о его друге и воспитаннике в таком тоне?!

— Капитан не соизволит, а немедленно явится, — ответил государь. — Надеюсь, что он вовремя получил письмо. Это может быть единственной причиной задержки, старшина Гирд. Так что прошу вас отправить в лагерь еще одного своего расторопного слугу.

— Конечно, Ваше Величество, — еще больше забеспокоился хозяин. — Только... разве граф де Терро не сотник? Он всегда носил золотые погоны, хотя в последнее время...

— Не старшинам рассуждать, какое звание у морийского командира, — усмехнулся Ортек. — Это решение принимает государь или генерал. Я удалюсь в свои комнаты, чтобы отдохнуть с дороги и прошу прислать за мной, когда приедет граф. Капитан первого ранга. А со старшиной Горимом я увижусь завтра. Передайте ему известия о моем прибытии.

— Но... Горима нынче нет в Аватаре, Ваше Величество, — извиняющимся тоном произнес Гирд. — Он уже более двух месяцев как отправился в степи и до сих пор не возвратился на свой пост. Старшины негодуют — без него невозможно принять решение об увеличение пошлин на вывозимый товар. Вполне возможно, что Горим лишится своей должности...

— Что за чепуха! — воскликнул Ортек. — Если вы еще увеличите пошлины, то вашу шерсть и ваших овец никто никогда не купит, ибо и так в последнее время намного выгоднее торговать с морийским портом в Мидгаре. Неужели вы этого не понимаете? А Горима можно будет снять только, если он не внесет платежи в казну города — поверьте, я знаю жизнь в Аватаре, и хотя не был здесь уже более двадцати лет, не думаю, что законы в городе изменились. Но нам будет, о чем с вами поговорить, мой друг. Обсуждением этих дел мы займемся с прибытием капитана де Терро.

На следующее утро Ортек завтракал с хозяином дома возле чистого бассейна под открытым небом. Восхитительный сыр, теплое молоко и свежий хлеб подняли государю настроение после бессонной ночи. Он решил прогуляться по владениям старшины в сопровождении лишь своих охранников и напомнил Ирнему, что их беседа продолжится с приездом людей из военного лагеря у Алдана. Но ожидать вестника от своих войск Ортеку пришлось до самого вечера, и даже тогда никаких гостей во дворец не пожаловало.

— В чем дело, Гирд? — этим вопросом государь встретил бледного степняка, который лично пришел пригласить своего величественного гостя к вечернему столу в гостиной. — Ваш человек сообщил морийским воинам о моем приезде или нет?

— Мой гонец еще не вернулся, Ваше Величество, — пролепетал Гирд в ответ.

Ужин за столом, где собрались лишь близкие знакомые старшины — его супруга, их родители, а также несколько богатых соседей, которым Гирд представил Ортензия как посланника государя морийского, хотя за столом несколько раз чуть было не обратился к нему злосчастными словами "Ваше Величество", проходил в натянутой манере. Гостя расспрашивали о делах в Мории, о здоровье государя и его советников, а Ортек в ответ лишь скалил зубы и делал короткие замечания. Он никогда не умел поддерживать светские беседы, особенно когда для этого у него не было необходимости и желания.

Когда старшина проводил государя до его покоев, угодливо освещая путь тусклой лампой, Ортек отдал последнее распоряжение, причем тоном, нетерпевшим отрицательного ответа:

— Завтра я пошлю в лагерь своего человека с письмом, скрепленным печатью морийского государя. И это идет в нарушение всех моих планов, Ирнем: остаться в тени и не использовать собственную власть. Но я покажу вашим людям, как нужно мгновенно исполнять приказы их хозяина.

На следующий день Ортек отправил вместе с одним из слуг старшины, который должен был показать короткую дорогу к лагерю морийцев, своего гвардейца с письмом для графа де Терро, на котором виднелась печать государя — ладья, плывущая по волнам. Весь день Ортек блуждал по дому и его окраинам, оборачиваясь на каждый шум и грохот, предполагая, что это связано с возвращением послов. Но со стороны реки никто не приехал. Вечером у него состоялся недолгий разговор со старшиной, в котором государь дал понять степняку, каковы его планы и, что был обязан предпринять Ирнем для их выполнения. При этом в глазах колдуна не угасала обеспокоенность, связанная со столь долгим ожиданием вестей от своего войска, расположившегося не далее чем в трех лигах на восток.

— Уважаемый старшина Гирд, Аватар и его жители уже много лет поддерживают дружественные отношения с Морией. Но пришло время доказать эту дружбу не только на словах, но и в делах. В Мории никогда не знали рабов, наши граждане всегда были свободны и величали хозяином человека, который платит им справедливую цену за труд, а не на за то, что он приобрел их жизни в свое полное владение и распоряжение, — разговор происходил в круглом зале, поперек которого висела легкая шелковая ширма, разделявшая комнату на две части. Ортек и Гирд сидели друг напротив друга на мягких коврах, опершись о подушки. Перед ними валялись камни, игра в которые предполагала умение собрать наибольшее их количество на своей половине поля — расчерченном на сотню треугольников платке.

Ортек знал, что его слова являли правду, которую справедливее было бы назвать ложью, так как в Мории всегда были крепостные крестьяне, принадлежавшие дворянам, но эти люди оставляли часть дохода от своего занятия в собственном доме, тогда как рабы не знали, что такое деньги — их кормил, одевал, оберегал их хозяин. Но в Аватаре, как и в Эрлинии, к рабам относились довольно хорошо, намного милостивее, чем в Амане к закабаленным смердам, когда управляющие дворянскими поместьями били их кнутом, палками и установили себе право первой брачной ночи. Однако это отошло в прошлое, настала пора позабыть о рабах и в Аватаре.

— Ваша же традиция платить золото не за изделия, а за людей, которые их могут произвести, приводит к расширению охоты на народы Моря и других богов, — продолжал колдун. — А чтобы остановить эти кровавые нападения на своих людей, а также прекратить угнетение степняками соплеменников я желаю, чтобы в Аватаре более никогда не устанавливали цену за человека. Ты потребуешь у старшин запрет на торговлю живым товаром. В ваших руках находятся все окрестные рынки, и вы более не будете принимать у кочевников людей и перепродавать их другим хозяевам. Я хочу, чтобы это предложение исходило от самих старшин, и было решением добровольного следования законам богов, которых вы здесь совсем позабыли, хотя между вами немало черноморцев, эрлинов и морийцев.

— Но если мы откажемся принимать пленных, они будут продолжать перепродавать друг друга посреди степи, — Гирд не хотел быть столь категоричным как его гость в заявлениях и начал торг за свое положение в городе, а также за жизнь всех его жителей, исподволь. Его голос был услужлив. Степняк отлично понимал, что в открытую отказывать государю морийскому просто невозможно, за это он мог лишиться не только своего имущества, но и жизни. Хотя, с другой стороны, он еще надеялся, что с виду юный государь не намеревался перестроить весь уклад и традиции, что столетиями управляли Аватаром. — Мы с вами честные люди, государь, и я верен богам — я молюсь Уритрею, священному Небу, но люди в степи не ведают иного слова, чем слова своего вождя. Если он приказывает, они готовы отдать ему и детей, и жен.

— Мы начнем с малого, Гирд. Ты переговоришь с правителями города. Нынче вас всего лишь семь, разве не так? Ты представишь им это предложение как совет государя морийского, которому они заявляли о дружбе и поддержке. На твоей стороне к тому же будут мои войска — не забывай об этом, пусть не ошибаются и они в том, как быстро морийцы берут города.

— Ваше Величество, но это немыслимо, — продолжал сопротивление старшина. — Мы никогда не продавали людей проклятым гарунам, но торговля с Эрлинией... Вы разорите нас!

— Потеря золота всегда предпочтительнее потери жизни, мой друг, — Ортек поднялся с мягкого ложа, окончание этой партии уже было предрешено, его платок был усеян мелкими камешками. Но разговор лишь только начинался, он уже приобрел угрожающие интонации, хотя колдун старался сдерживать свой пыл. Покамест он только прощупывал почву под ногами, но ни в коем случае не ступал в неё. Его намек на взятие город оружием звучал как вполне правдоподобная и решительная мера, которая могла бы за месяц изменить весь облик речного порта. Но Ортек не собирался к ней прибегать. Если он захватит Аватар, то здесь должны будут постоянно находиться тысячи морийцев, а не одна сотня для отражения налетов кочевников. К тому же это совсем не понравится черноморцам, а именно магам — за царицу Антею он не ручался. Он лишь знал, что обещал ей мира, и только поэтому пока предпочитал уговаривать старшин, а не отдавать им приказы с главной базарной площади. Хотя купцы должны были ясно представлять, что итог их действий мог быть один — послушание государю. — К тому же вас эта беда совсем не коснется. Я привез достаточно золота из Ал-Мира, чтобы вы смогли поделиться им с другими старшинами и рассмотрели вполне серьезно мое предложение. Помните, я говорю от лица богов, — колдун стоял над своим собеседником. Его гордый вид сам по себе указывал, кем был этот бог.

— В руках степняков торговый путь к Рудным горам, а мечи рудокопов всегда ценились очень дорого, — продолжал Ортек. — Вы не разоритесь. Отмена права на продажу рабов для начала будет выглядеть как весьма безобидная мера. Да, купцы лишатся своих комиссионных, но хозяева будут по-прежнему владеть работниками, которые всего лишь получат право со временем выкупить свою жизнь. Это уже детали, не так ли, Гирд, и у нас в ближайшие дни еще будет время их обговорить. — Ортек подумал, что было бы хорошей идеей послать в Аватар и Тристепье видиев из Малой Мории, чтобы они освещали степняков водой Моря и обращали их в веру морийцев. Тогда кочевники быстрее освоятся с переменами в жизни, вера всегда помогала народу, а в Тристепье пока не было ни народа, ни веры, а следовательно ни единства, ни закона. Однако степи кишели разбойниками, разросшимися кочевыми родами пастухов, стадами овец да быстроногих скакунов.

Возле входа в просторные комнаты, занимаемые государем, всегда дежурили четверо лемакцев, которые приехали с ним из Э-Мира. Ортек уже не один год знал этих людей, они служили в его гвардии в Алмааге, участвовали в покорении гарунов, он помнил их имена, происхождение и семьи, хотя за все время без повода перемолвился с ними не более чем десятью словами. Но этого было достаточно. Когда государь покинул на следующее утро свои покои, его подозрительный взор остановился на невысоком светловолосом парне по имени Арл, родичи которого по материнской линии происходили из светляков Минора.

— Почему меня не разбудили, как только возвратился Гренди?

— Мой государь, гонцы еще не вернулись во дворец, — четко ответил солдат, вытянув вперед шею, которая и так была слишком длинна.

— Пожалуй, на радостях солдаты напоили его вином, и он задержался на всю ночь, — укоризненно произнес колдун, обращаясь при этом к самому себе. Он прошел в столовую, которая в теплый сезон располагалась позади дома между белыми высокими колоннами, обдуваемыми свежим ветром. Там его поджидал в одиночестве Ирнем. Степняк справедливо решил, что государь не особо любит семейные собрания, и в последнее время он оставался его единственным компаньоном за столом. Но настроение величественного гостя не вызывало сомнений в том, что нынче ему не нужен ни собеседник, ни слуга, ни советник.

— За сколько времени можно добраться на быстром коне до реки? — внезапно нарушил царившее за завтраком молчание Ортек, когда допил чашку ароматного чая.

— Не более часа, Ваше Величество, — скромно ответил Гирд.

— Я ведь просил обращаться ко мне по имени, Ирнем, — повысил голос колдун, он отбросил прочь белые льняные салфетки и поднялся из-за стола. — Надеюсь, ваши домочадцы не понимают морийскую речь, или уже весь город в курсе, что вы принимаете государя?!

Он был очень раздражен и не сумел сдержать царившего в душе нетерпения. Уже третий день он ждал вестей от своих людей, а в ответ получал лишь молчание. Поездка в лагерь своего войска совсем не входила в намерения бывшего черноморского царевича, иначе вести об его возвращении мгновенно разлетелись бы между солдатами, а потом и среди торговок, крестьянок, заодно их мужей, семей и всех горожан. А значит, об этом бы узнали маги, и по берегам Черного моря пошли слухи, что морийский колдун подошел к границам родной страны и может даже готовился её перейти.

До обеда Ортек ждал. Он орудовал мечом со своими охранниками, одержав победу над каждым, но и сам получил острые царапины на плече.

— Вы никак решили мне поддаться сегодня, — он дружески подтолкнул самого старшего своего воина Джорика. Тот сжимал вывихнутую руку, из которой государь сильным ударом выбил оружие:

— Никак нет. Вы просто сегодня не в духе, и решили не уступить нам ни разу, — прогромыхал в ответ воин.

— Прикажи седлать лошадей, мы выезжаем к реке, — Ортек улыбнулся словам солдата. Пожалуй, впервые в Аватаре это была искренняя улыбка. Он тут же направился под своды дворца, не дожидаясь ответа на высказанное распоряжение.

— Будет исполнено, — Джорик нерасторопно проковылял в противоположную сторону, где располагалась конюшня. Самое главное, что любил Ортек в своих стражах, было отсутствие у них привычки спорить и задавать ненужные вопросы.

Государь прошел большие комнаты дворца и остановился перед дверью в кабинет Гирда. Юркая служанка сообщила, что хозяин занят в своих покоях. Это означало, что он копался в расписках, векселях и прочих бумагах, выписанных для своих работников, ежедневно скупавших товар у заходивших в порт судов и отправлявших его в иное место продажи. Ортек отворил дверь, без стука войдя в темную комнату, которую защищали от солнечного света толстые атласные шторы. Меж четырех колонн висели широкие каменные полки, заставленные рукописями и красивыми безделушками в виде статуй, ваз, пирамид, рядом стоял стол, а перед ним роскошное мягкое кресло, где сидел бледный и взбудораженный на вид старшина. Ортек огляделся на два дивана у самой стены и решил постоять на ногах, тем более заглянул он сюда ненадолго.

— Я собираюсь выехать за город, — громко произнес он, обращаясь к задумчивому степняку. Тот, казалось, даже не заметил появления государя, он держал в руке желтоватый листок бумаги и не отрывал взгляда от этого послания.

— Ваше Величество, — Гирд перевел на фигуру гостя испуганный взгляд. — Ваше Величество, вам опасно выезжать ... тем более сейчас.

— У меня складывается чувство, что моего войска и в помине нет возле вашего города, — прокричал Ортек. Раздражение накатывало, едва он глядел на этого старшину, который, похоже, единственное, на что был способен, это заключать сделки и подписывать контракты. — Или как вы объясните, что прошло уже столько дней со времени моего прибытия, а я не увидел ни одного своего солдата!

— Но ... я ... не знаю, почему граф не отвечает на ваши послания, — заикаясь, ответил Гирд. — Хотя в последнее время он игнорирует всех жителей этого города, точнее всех, кто имеет отношение к его управлению. Но, видите ли... он возомнил, что может отказывать и своему государю.

— Что?! — он был готов сделать невообразимое, и оно произошло. Под разгневанным взором колдуна на заполненный перепиской и бумагами стол обрушился ураганный порыв ветра, поднявший все, что покоилось на нем в воздух, а после сбросивший эту кипу на пол. Листы медленно разлетались по комнате, а Гирд, от испуга открывший рот, но так и не издавший ни звука, судорожно сглотнул. — Что здесь, побери меня Тайра, происходит? Теперь, Гирд, вы объясните мне все по порядку в двух словах. Очень жаль, что до вашего ума не дошло рассказать мне самое важное о ситуации в городе с самого начала.

— Но я не думал, что граф не приедет во дворец, — Гирд изумленно оглядывался на разбросанные по полу документы, в его руке не осталось даже послания, что так приковало его внимание в минуты появления разъяренного государя.

— Вы знали об этом, едва он не явился в день моего приезда!

— Ваше Величество, понимаете ли, сложилась такая ... сложная обстановка...

Ортек оперся двумя руками о гладкую столешницу, заслонив от старшины вид комнаты. Теперь взору степняка предстало лишь каменное лицо государя.

— Три недели назад наемники, что работали на старшину Лойса, перебрались через Алдан в черноморские земли и пригнали в город черноморскую девушку. Одну только пленницу. Но ваши морийцы остановили их, отобрали оравшую на половину Аватара девчонку и в столкновении ранили солдат Лойса. Силы были неравны, десяток морийцев против шестерых степняков?! Старшина вмешался — согласно законам ваши воины не могли нападать на наших жителей, он приказал арестовать виновных в драке и вернуть девушку. Но граф отказался исполнить волю старшины города. Тогда Лойс послал в лагерь на берегу реки более пятидесяти наемников, чтобы схватить виновных. Морийцы могли дать отпор, но, видимо, ваш командир не пожелал кровопролития, и Лойс забрал солдат, на которых указали его люди. Он увез и девушку. Он отлично понимал, к чему это может привести, поэтому тут же послал в лагерь гонца, который объявил, что плененные солдаты будут судимы и понесут наказание, так как находятся на земле Аватара и, следовательно, должны соблюдать наши законы. Он взывал к здравому рассудку графа: что эта схватка воинов не нарушит подписанных договоров, но, как рассказывают в городе, де Терро прогнал вестника Лойса и передал ему, что отныне он не будет иметь никаких отношений со степняками, не рассмотрит ни одного их послания, не выслушает гонца, покуда его солдаты не вернутся в отряд. Мы полагали, что вам уже известно об этом, государь, — Гирд виновато понурил голову.

— Так, значит, вздумали судить моих солдат!

— Такими вопросами занимаются старшины, ибо чужеземцы это не рабы, — пискливым голосом оправдывался Гирд. — Но Горима нет в городе... Лойс предлагал принять решение большинством голосов без него, но я выступил против, и меня поддержал...

— Я желаю, чтобы немедленно все захваченные вашими людьми морийцы были отпущены на свободу. А черноморскую девушку препроводите обратно домой, щедро наградив при этом! Понятно! Понятно? — Ортек со всего размаху ударил по столу, рука заныла от боли, но он не обратил на это никакого внимания.

— Ваше Величество... — Гирд отодвинулся от зловещей фигуры колдуна и вскочил с кресла. — Это люди Лойса, он не будет меня слушать...

— Ты поедешь немедленно к нему и сделаешь все, что я сказал. Предупреди его, что ежели он тебя не послушает, назавтра от его домов и казарм не станется и следа.

— Хорошо. Я попробую, — Гирд заскользил глазами по полу. — Где-то здесь находилось послание для вас, Ваше Величество, — в царившем полумраке трудно было разобрать бумаги, упавшие со стола. Потухшая лампа откатилась в другой угол комнаты. — От книжного мастера...

— Ирона?

— Да. Он, кажется, в курсе того, что вы гостите у меня во дворце... — голос Гирда был по-прежнему очень испуганным и обеспокоенным. Но Ортек не переживал по поводу того, что об его присутствии в Аватаре известно Ирону. Это был переписчик старинных книг, издававший их в изящных переплетах, внутри которых буквы выстраивались в ровные ряды, а используемые чернила мастера не стирались десятилетиями. Этот человек получил вести о приезде государя в первый же день, когда Ортек сошел на берег. Ему было поручено несколько заданий от колдуна, который направил к нему одного из своих охранников с письмами, что следовало отослать в Алмааг и Миргун.

— Это должно быть очень важное послание, если мастер не дождался визита к нему моего человека, — произнес вслух Ортек. Он подумал о том, что в комнате не помешало бы света, и в воздухе замерцал небольшой огонек. — Ищите, Ирнем! Да поскорее!

Старшина опустился на пол и стал перебирать листки.

— Она была с печатью мастера Ирона и без указания лица, — заговорил степняк, пересматривая свои бумаги, опустившись коленями на ковер, устилавший пол. — А другое послание книжник написал мне, в нем он отметил, что вам следует передать срочно это письмо... Оно еще написано на особой синеватой бумаге Ирона...

— А что еще он написал вам? — Ортек предположил, что Ирон служит осведомителем не только государя морийского, но и старшины.

— В Черноморье царевич Кассандр обвинил свою мать в измене из-за переговоров с морийцами и лишил престола, — Гирд, не отрывая взора от лица государя, поднялся и протянул ему аккуратно запечатанное послание, которое действительно отливало синими красками.

Всадники уже оставили позади городские строения, приближаясь к реке. Ортек чувствовал запахи болотных трав, густо проросших в устье Алдана. Он помнил горные бурные потоки этих вод в их истоках, нынче же взору предстала спокойная широкая река, чью гладь легко теребил ветерок. Рядом скакали его верные солдаты, успевшие за время ожидания государя подточить мечи. Колдун задержался во дворце надолго, поэтому теперь он спешил пуще прежнего. Добравшись до реки, они выехали на широкую утоптанную дорогу на юг. С вершины холма взору предстал большой палаточный лагерь, разбитый на берегу, а еще дальше виднелись белые волны Южного моря, куда уносила воды река.

Едва они добрались до первых палаток, возле которых виднелись глубокие ямы для костров, где уже не один год полыхал огонь, навстречу отряду вышли три воина, а с других сторон донеслись позывные и появились еще служивые.

— Проведите меня к палатке вашего командира! — громко велел Ортек.

— А наш командир занят пока, — нахально ответил загорелый солдат, его лицо покрывала борода, он был уже не молод и, по всей видимости, прожил в этих местах довольно долгое время. — Мы просили вернуть нам наших воинов, а не переодевать в их одежды гнусных кочевников.

— Ты уже своего соотечественника не можешь отличить от рожи степняка! — взорвался Ортек и со всего размаха замахнулся кнутом на бородатого вояку. Но тот ловко увернулся от удара.

— Может это действительно новые воины, прибывшие из Мории, — заметил его товарищ. — Говор у них чистый, да и тот вчерашний гонец заверял, что привез известия от государя.

— Да государю давно наплевать на нас, — огрызнулся бородач. — Вали их, ребята!

Лошадь под Ортеком встала на дыбы, два морийца ухватили её за поводья и попытались стянуть на землю седока. Государь расслышал, как его охранники мгновенно вытащили из ножен длинные мечи, но сам он, отбросив ударом ноги людей, полезших на животное, выскочил на открытую поляну посреди палаток. Колдун взглянул на небо и прикрыл глаза — яркая вспышка от ударившей в землю молнии ослепила нападавших. Люди раскидались в разные стороны, а лошадь под чародеем чуть было не опрокинула его на спину, так как удар пришелся совсем близко. Но Ортек ни на миг не отпустил поводья, оттягивая их на себя со всей силой.

— Я понимаю, что вы позабыли лицо государя за прошедшие годы, хотя оно и не меняется с течением лет, — громогласно произнес Ортензий, — но я не ждал от вас еще и нападения?!

— Государь! Государь! — тут же разнесся радостный крик по лагерю, который издавал молоденький парнишка, умчавшийся прочь в середину палаток. Другие же воины в испуге склонились на одно колено перед бесстрашным всадником, в котором не могли не признать лика человека, изображенного на алмаагских монетах.

Лагерь зашумел. Солдаты скрывались в своих жилищах, чтобы приодеться, почистить меч и обуть сапоги, которые валялись по углам палатки из-за жары. Перед Ортеком появились десятники, склонившись в почтении, они повторили слова клятвы, которую первый и последний раз произносили во славу государя и генерала в городах Лемаха при принятии на военную службу. Один из них принял от государя лошадь, другой провел его к палатке командира. Его воины были бодры и здоровы на вид, только вот многие из них постарели. Те, кто был рожден в Лемаке, занимались войной всю свою жизнь.

Палатка сотника, главного среди морийских воинов в этом лагере, ничем не отличалась от остальных. Пять шагов в поперечнике. Ортек откинул полу из грубой шерстяной ткани и зашел вовнутрь. Пол устилали ковер и множество подушек, среди которых были разбросаны оружие, бумаги, лампа, пустой поднос и пара плошек. Граф примостился в углу напротив входа. Он прислонился спиной к опорному столбу и задумчиво поглядел вверх. Ноги хозяина этого беспорядка были вытянуты на всю длину, руки покоились на животе, а меж губами торчал скрученный в трубочку вялый лист, который он лениво перебрасывал языком из одной половины рта в другую.

— С каких пор ты начал курить?

— Ваше Величество?! — удивленно, но без особо страха, испуга или волнения произнес сотник. Он поднялся с земли, скрученный лист выпал изо рта, но не был удостоен особого внимания. Наоборот, граф лениво взмахнул рукой: — Я не курю, дым режет мне глаза. К тому же степной табак слишком противен, чтобы его курить, порой можно пожевать...

— Совсем возмужал. Теперь тебя не отличить от отца, — усмехнулся Ортек, делая шаг навстречу другу.

— Пожалуй, я слышу эту фразу уже не первый, не второй, и даже не третий год, — на губах парня заиграла смелая ухмылка. Он тоже направился к своему гостю, и они жарко заключили друг друга в объятиях.

— Я так соскучился по тебе, Ланс.

— И я, мой государь. Уж думал, что придется мне состариться в этой глуши, так и не успев обогнать тебя на скалистом пляже у дома. Ты ведь совсем не изменился! Все также полон сил. Что привело тебя в наши скромные жилища? Или случайно услышал родную речь и набрел на лагерь?

— Твои шуточки здесь совсем ни к месту, — Ортек осматривал тесную палатку своего сотника, подыскивая место, на которое можно было присесть. — У тебя что даже нет табурета?

— Я уже давно привык обходиться без таких удобств. Прошу вас, государь, — Ланс сел на одну из подушек, подкладывая под себя ноги, и протянул другую колдуну, предлагая устроиться рядом.

— Я четвертый день как в Аватаре, — строго произнес Ортек. — Ты получил мое послание?

— Да что вы говорите?! — молодой сотник, которому на вид чуть перевалило за два десятка лет, изобразил на лице истинное удивление. — А я подумал, ты только с корабля и сразу решил навестить свое войско?! Или ты забыл, что возле реки с самого моего рождения сидят эти люди?

— Ланс, не забывай, кто перед тобой!

— Прошу прощения, Ваше Величество, — он учтиво склонил голову точь-в-точь, как это бывало проделывал его отец, обращаясь к царевичу, как подобало по его происхождению, хотя оба прекрасно осозновали при этом, что подобные вычурные слова были не более чем дружеской насмешкой. — Я принял вас за своего дядюшку Ортензия, а точнее даже друга Ортека...

— Ты сотник и обязан был немедленно явиться по моему слову. Я устал тебя ждать! Что еще за история с арестованными солдатами? Почему ты не поставил меня в известность?

— Я бы с удовольствием сделал это, Ваше Величество, но вот забыл, куда вам писать. В Алмааг? Так голубь полетит до Мидгара, потом его пошлют к Одинокому, потом в Рустанад, и пока известия прибудут в Алмааг, в Аватаре уже может не останется в живых ни одного вашего солдата. Хотя и это ведь без толку: последнее время мой государь бороздит южные края. До Ал-Мира птица долетит через море за дни, но империя гарунов столь обширна, а сведения о месте пребывания государя изменялись каждую неделю, и я боялся промахнуться городом, письмо могло оказаться в руках ваших врагов. По-моему, это вполне достойное объяснение. — Ланс вопросительно уставился на юного государя. По сравнению с ним граф де Терро выглядел более опытным и матерым воином, но скрещивание мечей скорее всего показало бы иное распределение сил.

— Борьба, выбранная тобой, а именно нота молчания и недоверия степнякам, не принесла бы никаких результатов, — заметил Ортек. — Я бы больше оценил, если бы ты силой попытался вернуть моих солдат из грязных лап наемников...

— Зачем же было торопиться?! Хотя бы десятеро из моей сотни в последние дни имело отличную еду, надежную крышу над головой и теплую постель. К тому же они передавали мне полезные известия о планах Лойса. Он содержит их в помещении для рабов, из которого давно прорыт потайной ход к реке, а также проход в дом старшины, — усмехнулся Ланс. — Этот захват моих людей был лучшей операцией с подсадной уткой в куриный птичник за два года, что я здесь.

— Подожди-ка, степняки говорят, что ты отказался принимать любых послов и донесения?! Но известия от твоих плененных осведомителей ты читал, а моего гонца и письмо... — Ортек остановился в своих догадках. Он перевел взгляд на бумаги, валявшиеся перед ним на ковре, на каждой была вскрыта печать. Он поднес к лицу одно из посланий: аккуратно исписанный желтоватый листок бумаги, внизу стояла его подпись, подпись государя. — Так ты прекрасно знал, что я в городе, Ланс! — в глазах колдуна вспыхнул яростный огонь, бумага полетела в сторону сотника, но не нанесла тому никакого вреда. — Что ж видимо ты совсем позабыл, что значит быть верным своему государю и его приказаниям! Ты немедленно отправляешься со мной во дворец Гирда, где мы с тобой побеседуем о манерах релийского графа. Я отправил тебя сюда, чтобы ты повзрослел и верно исполнял мои указания, ибо лишь тебе мог доверять в такой дали от Мории, а мой сотник... Нет, ты уже кстати не сотник.

— Я никуда не пойду. Я не оставлю своих людей. О них позабыл их государь, который не вправе ныне горевать, что и они позабыли о нем.

Ортек поднялся на ноги, но не сделал ни шагу, ожидая продолжения речи графа.

— Два года я торчу в этой дыре. Лагерь из палаток уже более двадцати лет стоит на берегу реки! А знаешь ли ты, что весной и в начале лета Алдан затапливает наши палатки, и мы обходим город с севера, чтобы устроиться в степи. Да за эти годы, мы могли бы уже выстроить себе каменные дома! Так нет, мы стоим у самых берегов, ибо государь обещал аватарцам, что его войска никогда не войдут в город без их на то согласия, а еще государь велел требовать от черноморцев соблюдения границ и сложения трона — только знаешь, где можно увидеть этих черноморцев? В десятках лигах на восток. А черноморских солдат? Я лично не видел ни одного. Они появились на границе очень много лет назад, но потом Антея приняла верное решение найти им более подходящее занятие, чем глазеть на кучку морийцев. Вот именно в сброд превратились твои солдаты за прошедшие годы. Их жалование задерживают на долгие месяцы. Не хватает одежды, оружия, еды. Мы подрабатываем в порту, а многие уже серьезно подумывают о том, чтобы уйти в наемники. Хорошо, что пока это только разговоры, но они не смолкают. Люди здесь не чувствуют себя воинами, они чужестранцы, забытые своими семьями, страной, государем! Раз в год приезжают новобранцы, и на алмаагском корабле уезжают отслужившие ветераны — и о том, чтобы покинуть войско мечтает каждый мой солдат. А тебе ведь должно быть прекрасно известно, что значит жить вдали от родины, когда в этой стране ты не нужен ни своим, ни чужим.

— Я привез золото. Ты сможешь щедро вознаградить своих воинов, — мрачно ответил государь. — Хотя, наверное, лучше мне это сделать самому. В последние годы вам, признаю, пришлось несладко: казна совсем опустела из-за войны с гарунами, и это тебе прекрасно известно, Ланс. Здесь вы не рисковали каждый день своими жизнями, а на юге погибали наши воины, о семьях которых я должен был позаботиться в первую очередь.

— Вот именно там морийцы были солдатами, а здесь они теряют веру в то, что Море примет их души в свои просторы, ибо они не исполнили долга, в котором клялись своей земле.

— Ланс, ты должен знать, что кто-то воюет впереди, кто-то позади, а кому-то следует сидеть в доме, чтобы охранять его от внутреннего врага. Вам было поручено наблюдать за пограничными территориями, и вы с этим прекрасно справляетесь. А твой голос столь обижен до сих пор от того, что я не взял тебя в Ал-Мира, а отослал сюда. Ты можешь мне, наконец, в этом признаться после долгих лет разлуки. Но я не сожалею о своем решении. Здесь ты действительно повзрослел, помудрел и, очевидно, готов к новым заданиям государя.

— Ты должен был взять меня с собою на юг, — поднявшись, с укоризной произнес Ланс. — Там я бы не разучился махать мечом.

— Мечом следует не махать, а орудовать, мой мальчик. Ты знаешь, что ты был лучшей ставкой на эту должность. Ты стал сотником. Тогда, да и теперь, я доверяю лишь нескольким людям в своем государстве настолько, чтобы отправить их к вражеской границе. Или Морис, или ты. Я выбрал тебя, но и Морис остался без кровавого пира в Ал-Мира. Поверь, тебе не стоило участвовать в этих боях...

— Морис сдерживал пыл дворян в Мории, которые без его присутствия вновь перегрызли бы друг другу глотки, а я хотел всегда быть рядом с тобой. Я ведь просил тебя, Ортек.

— Нам бы не помешал кувшин вина, — ухмыльнулся государь, похлопывая по плечу своего воспитанника, который уже был чуть выше его ростом. — Но сейчас у нас на это нет времени, да и места, — он еще раз с грустью оглядел жалкую палатку. — Собирайся, ты отправишься со мной. Сегодня тебе многое сходит с рук, Ланс. Я забуду, что ты заставил государя заявить о своем приезде на все побережье Южного моря!

Ортек вышел на солнечный свет, за ним из палатки появился граф.

— Подайте мне коня, — властно скомандовал колдун.

— Подожди, — приостановил его повелительный жест сотник. — Ты разве уже уезжаешь? А как же обсуждение последних известий, которыми ты хотел со мной поделиться. О какой неожиданной разгадке, ты написал в письме?

— Твое любопытство все же не вытерпело, — засмеялся Ортек. — Что ж, нам действительно следует поторопиться. Ты едешь вместе со мной.

— Нет. Я не покину людей.

— Не собираешься же ты ослушиваться государя на глазах у своих солдат? Выбери самого надежного и опытного десятника. С этого дня он получает новое звание сотника от самого морийского государя, а ты, дорогой Ланс де Терро, становишься капитаном. Конечно, тебя пока повышать в ранге рановато, но лишь тебе я могу доверить задание, за которое ты уже получаешь, заметь, награду.

— Что же это такое за задание?

— Поговорим об этом позже во дворце старшины, — строго ответил Ортек. Он стремительно вскочил в седло коня, которого к нему подвели охранники. — Садись на лошадь, если в вашем лагере они еще есть, — скептически заметил колдун, — мы поговорим по дороге.

— Я никуда не поеду, — голос звучал твердо, но перед лицом государя это выглядело как обычное упрямство. — Я не могу двинуться с места, пока степняки не возвратят мне моих людей. Я не нарушу собственного слова перед этими разбойниками.

— Ланс, не зли меня. Завтра же твое войско будет в полном составе, ты передашь командование проверенному человеку...

— Вот завтра и поговорим.

— Один лишний день может стоить провала всего дела, — полушепотом добавил Ортек, склонившись с седла к лицу графа. — Ты ведь не подведешь меня из-за собственного упрямства.

— Так скажи мне, что за дело.

— Черноморский царевич Кассандр сверг с престола свою мать Антею и обвинил её в колдовстве, — Ортек знал, что этот разговор в полголоса только и мог заставить Ланса подчиниться. Хотя уже давным-давно настала пора задать мальцу поучительную трепку.

— Это мне уже известно, и что же? Ты решил не пропустить подходящего момента и двинуть вперед наши войска? Тебя ждет лишь огорчения, моя сотня в нынешнем состоянии и экипировке не протянет и десяти лиг, если быть точным — до первого столкновения с царскими войсками.

— Все намного проще, Ланс де Терро, — прошептал в ответ Ортек. — Ты должен будешь отправиться в Черноморье и спасти царицу от неминуемой казни.

* * *

Судно Орлакса еще стояло в порту Аватара, когда на его борт пожаловал воин, облаченный в одежду морийцев, и передал в руки самого капитана послание от государя, которого эрлин несколько дней назад доставил в город. А с наступлением темноты по трапу на палубу каравеллы "Идия" поднялись незнакомые люди, о коих сообщалось в письме.

— Капитан, — обратился к нему высокий молодой мужчина, заросший щетиной, курчавые неостриженные черные пряди спадали на его шею и лоб, а карие глаза медленно скользили по каждому квадрату на борту, — можете звать меня командиром. Я вручаю вам письмо от государя Ортензия. В нем он наделяет меня всеми нужными полномочиями, и отныне на этом судне распоряжаюсь я. — Он цинично улыбнулся. — Вы получите за это очень щедрое вознаграждение, капитан. Мы выходим в море, как только вы соберете из кабаков свою команду и подготовите судно. Освободите место в трюме для груза, а также каюты для моих спутников. Нас будет не более одного десятка. И вас ненадобно предупреждать, что лучше держать язык за зубами о том, что это будут за пассажиры, иначе кто-то может ненароком лишиться жизни за излишнюю болтовню и внимание, — он зловеще подмигнул Орлаксу. Но эрлин замялся на месте, стараясь разгадать, являются ли произнесенные слова смехотворной угрозой или неминуемой истиной.

— Куда мы держим путь? — прочистив горло, спросил капитан через несколько минут.

— В пределы Южного моря. А более точный маршрут я поведаю вам завтра. Пока же мои люди занесут на борт "Идии" свои вещи. В путешествии всякое случается, поэтому мы прихватили немало багажа.

На самом деле Ланс де Терро не собирался выполнять поручения, смысл которых он не понимал. Но учитывая, что морийские солдаты возвратились из темниц Лойса целые и невредимые в тот же вечер, как речной лагерь посетил государь Мории, и об его визите в Аватар заговорили по всему городу, молодой сотник, а точнее капитан, уже не имел даже малейшего повода противиться воле своего господина.

Зачем было отправлять его в чужое государство и спасать чужую царицу, если об этом могли позаботиться её сторонники, недоумевал Ланс?! Иметь в руках козырь, который на нужном ходу государь Мории пустит в игру на черноморских землях, и с этой целью завладеть царицей — было бы разумным решением, но Ортек никогда не собирался играть родными землями, для чего собственно ему и не особо нужна была царственная персона. У государя хватило бы сил на покорение Черноморья даже без поддержания внутреннего раскола в стране. Возможно, Антея на самом деле и являлась ведьмой, как об этом провозгласил её сын — тогда её похищение лишь вызовет волну гнева по отношению к морийцам со стороны черноморцев, с которыми и так в последние годы разорвались всякие отношения. Да, колдуны в Мории держались совместно, но их сообщество уже долгие годы располагалось не внутри, а за пределами государства, в дебрях Великого леса. И пускай они знали друг друга в лицо и помогали в некоторых делах, Ланс давно уяснил, что на самом деле каждый из них вел собственную жизнь, в которой мог рассчитывать лишь на себя одного. Поэтому спасать колдунью только из-за солидарности к чародеям, которым являлся сам государь, было тоже очень глупо. Все перебираемые в уме объяснения наводили графа на единственную мысль, пусть не менее глупую, чем прежние — Ортек желал отправить его подальше от Аватара и лишь ради этого затеял экспедицию, которая в любом случае к тому же была обречена на провал. Этим он намеревался преподать Лансу очередной урок того, что не всегда можно получить желаемое всей душой. Но ведь если к этому приложить достойные усилия, государь, наконец, отпустит в его сторону заслуженную похвалу.

На ночь перед отбытием в дальний морской путь Ланс остановился во дворце старшины Гирда, где его встретил Ортензий. Государь в одиночестве дожидался приезда своего друга, а также его помощников, с которыми тому надлежало отправиться в экспедицию. Хозяин дворца днем перебрался вместе со всей своей семьей в более скромное жилище, что было расположено в центре Аватара, и на ближайшие недели просторные тенистые покои превратились в резиденцию морийского государя, который по заслугам собирался принять старшин, управлявших Аватаром, чтобы для каждого из них не возникло сомнений, чего именно желал государь, и что будет, если он останется неудовлетворенным в своих просьбах.

После немногословного ужина со своим воспитанником Ортек провел его до дверей спальни:

— Ты, похоже, успел повидаться с Лойсом, раз мои воины уже возвратились в свои палатки? — спросил Ланс. Нынче он почувствовал себя усталым, что не случалось уже давно в однообразии лагерного быта. Этот же день, казалось, никогда не завершится.

— Я сделал это только ради тебя, Ланс. Предпочел, чтобы перед долгим путем в удобной постели отсыпался ты, а не твои лазутчики в бараках степняка, — усмехнулся колдун. — Пусть будет приятным твое пробуждение, сынок, — он ласково потрепал Ланса по заросшей волосами голове.

— Я уже давно не мальчик, — недовольно ответил граф, отстраняясь от колдуна. — Послушай, Ортек, я считаю это никому не нужной затеей... то, что ты задумал. Мы лишь попадем под черноморские мечи, прежде чем отыщем следы плененной царицы и освободим её, а потом еще предстоит вывезти женщину из Черноморья. Ты готов ради потехи послать своих людей на смерть?

— Если ты не уверен, что справишься с этим делом, то я найду более смелых... — очень серьезно ответил государь, но выслушивать из его уст обвинения в трусости было совсем тяжко. Ланс вздохнул и перебил своего воспитателя:

— Вы приказываете, мой государь, и я пройду даже сквозь огненную пустыню, только я хочу знать, зачем?

— Да, я ошибся, отправив тебя в эту глушь. Лучше бы ты два года поучился службе у моих гвардейцев, которые никогда не задают вопросов государю. Ланс, я скрипя сердцем отправляю тебя в логово чужаков, но ты же знаешь, что в этом городе мне более некому довериться, а время не ждет, я не могу выбирать. Царица уже, возможно, готовится к последней ночи перед казнью. Я уверен, что её спасение по силам только тебе.

— Спасение?! — передразнил Ланс. — Я отправляюсь спать. Но, дорогой государь Ортензий, я уже начинаю подозревать, что ты или влюбился в эту заморскую царицу, или желаешь лично произвести расправу над женщиной, которая занимала твой престол, превратив при этом её в марионетку для собственных планов. — Граф вошел в свою комнату и с грохотом захлопнул дверь перед остолбеневшим государем.

— Эта женщина не позволит никому считать себя марионеткой! Если хочешь знать, то, задержись я несколько дней в Ал-Мира, где бы получил эти известия, то Ланиса была бы уже занята моими войсками, и царевич не посмел бы и пальцем тронуть свою мать. Ежели он станет Веллингом, то твоим солдатам придется не жариться на солнцепеке, а отражать атаки черноморских копий и стрел, — Ортек кричал сквозь дверь, надеясь, что его слова дойдут до слуха молодого графа.

— Кассандр будет достаточно здравым правителем, — раздался столь же громогласный ответ. — Он в любом случае стал бы Веллингом. Может по твоим словам мне разумнее выкрасть царевича?

— Ланс, сейчас ты мне напоминаешь свою мать! Но даже она была более рассудительной, хотя не менее упрямой, чем ты. С восходом солнца, я жду тебя за завтраком в столовой, чтобы обсудить скорое путешествие.

Наутро за столом спор продолжался.

— Вы отправитесь в Гассиполь и будете дожидаться приезда в порт царевича, — говорил Ортек, сидя во главе стола. Напротив него устроился Ланс, который отодвинул от себя свежий хлеб, горячий чай, сыр и фрукты, лишь хмуро поглядывая то на государя, то на своих друзей, которых выбрал из числа морийской сотни для выполнения предстоящего задания. — Он, несомненно, должен встретиться с магами, то есть с их главой, Хранителем Башни. Притом именно в Гассиполе становятся Веллингами, — усмехнулся колдун.

— Но это не означает, что он привезет с собой царицу, — перебил его граф.

— Антея предстанет перед судом магов. Она ведь принадлежит к их числу. Именно маги будут решать её судьбу. И я надеюсь, что это задержит планы Кассандра. В любом случае в Гассиполе вы разузнаете обстановку. Далее, если будет необходимо, двинетесь в столицу, в горы или в пустыню, чтобы освободить Антею и привезти её в Аватар живой и невредимой.

— По донесению из Эрлинии Кассандр заключил мать в темницу в Ланисе неделю назад. Допустим, он немедленно тронулся в путь на быстроходном судне, и в это время как раз подходит к черноморскому порту. Мы будем там еще через три-четыре дня. Кассандр очень решительно и быстро действует, государь, он мог уже расправиться с матерью. Если он действительно передаст её в руки магов, то тем самым лишь погубит все результаты, которых успел добиться. Я думаю, что он не настолько глуп. А даже если он поступит подобным образом, выкрасть Антею из-под носа магов просто невозможно — к тому же вероятно она сама этого не желает. Лучше быть среди своих, чем оказаться в руках иноземцев...

— Ланс, к чему ты клонишь? Ты предполагаешь, что её избавлением займутся маги, и тебе не стоит беспокоиться по этому поводу? Я приказываю доставить Антею в Аватар, — жестким тоном произнес государь, — и мои слова отменяются, лишь ежели к этому времени она сумеет вновь возвратить себе престол.

— Тогда позвольте мне самому решать, как исполнить ваш приказ, Ваше Величество, — не менее серьезным образом ответил Ланс. — Учитывая, что планы Кассандра нам совершенно неизвестны, зачем гадать и очень сильно промахнуться. Я считаю, что вернее всего будет отправиться в Ланису и собрать там все необходимые сведения о том, что Кассандр сделал со своей пленницей и куда направился. А после мы тронемся в погоню. Таким образом мы можем потерять драгоценное время, но ежели боги на стороне царицы, они не позволят совершить преступление и казнь до того момента, как она предстанет перед своим народом, чтобы отринуть все обвинения в колдовстве и измене. А за это время ей на помощь могут успеть прийти не только морийские воины, на которых она, по-видимому, даже не рассчитывает, а её верные сподвижники. Хотя если она действительно колдунья...

— Не будь я изгнан из родной страны, я бы сам занялся этим, — задумчиво ответил государь. — Но теперь это твоя задача, Ланс. Я не буду спорить с твоим планом действий. Помни лишь, что Антея на самом деле колдунья, и она безусловно постарается сама позаботиться о собственной жизни. Но мое чутье подсказывает, что в этом деле замешан еще один колдун, поэтому будь стойким перед его чарами. У вас уже есть корабль, я даю еще пять тысяч алмирских золотых. Предпочитайте действовать подкупом, а не оружием. Все-таки вас будет всего девять, — Ортек внимательно вглядывался в лица солдат, что должны были исполнить его поручение, безоговорочно подчиняясь своему командиру, капитану де Терро. Это были в основном опытные воины, некоторых он знал, по виду других пытался удостовериться в их преданности и отваге. Ланс решил взять с собой лишь восемь человек, и государь не стал противиться: большой отряд вооруженных морийцев вызвал бы ненужные подозрения у возможных союзников. Ведь в последние годы в каждом морийце на побережье Эрлинии, с которой еще торговали морийские провинции, хотя прибрежные города уже входили в состав черноморского царства, видели колдуна, подосланного государем для того, чтобы захватить порт и уничтожить его жителей. — И помните, капитан, — Ортек внимательно поглядел на графа, — на чужой земле вы должны стать её гражданами. Никто не должен преждевременно догадаться, что царица попала в руки морян.

— Эти подозрения будут покрываться вашим золотом, мой государь, — улыбнулся Ланс. Его люди за годы жизни в Аватаре изучили эрлинский и черноморский языки и давно утратили лемакскую спесь истинных защитников Мории, но они оставались, по-прежнему, солдатами, и труднее всего было этим людям влезть в шкуру эрлинского торгаша или черноморского горожанина. Но меч будет надежно укрыт под одеждой, а маской безразличия возможно прикрыть холодность взора и готовность ежеминутно схватиться за оружие.

На закате солнца в порт въехали всадники, облаченные в белые одежды степняков, их головы покрывали большие тюрбы, и портовые работники с матросами кинули в их сторону мимолетные взгляды, примечая пока еще неизвестные фигуры дельцов из кочевников, решивших заняться выгодным промыслом с соседними портами. Лошадей незнакомцы оставили в одной их конюшен, после чего поднялись на борт каравеллы. Матросы "Идии", бывшие родом из разных городов побережья Южного моря, весь прошедший день жаловались своим приятелям, с которыми успели за время стоянки распить не одну бутылку браги, что капитан опять выходил в море, а они даже не успели, как следует просохнуть на берегу и промочить себе горло. Им пришлось погрузить на борт судна сундуки степняков, наполненные оружием, а также алмирским золотом.

С первыми лучами солнца "Идия" покинула широкую бухту порта Тристепья и легла на южный курс. Орлакс все более сохранял молчание, исполняя повеление государя разместить неизвестных людей в каютах на палубе, а после вывел корабль в море, прислушиваясь к распоряжениям командира, молодого, но уже изрядно самоуверенного человека. Ланс остался доволен скромностью и понятливостью капитана. Но сам граф тоже вознамерился вести себя на корабле тихо и незаметно, он запретил своим людям разговаривать по-морийски и обсуждать иные темы, чем продажа в Ланисе товаров и возможный навар, который они пустят обратно в оборот.

— Если ветер не ослабеет, то завтра мы можем уже видеть эрлинские берега на горизонте, — на третий день обратился к Лансу капитан, сжимая во рту дымившую трубку. Он подошел к морийцу, стоявшему возле борта корабля. Тот следил за плеском высоких волн.

— Удача сопутствует нам с самого начала, — отозвался Ланс. Ветер раздувал полные паруса, неся их к южным берегам. Граф гадал, являлось ли это предвестьем быстрой победы, или всего лишь колдовством государя, который все же с грустью заметил в Аватаре, что не сможет управлять погодой в месте, где он не присутствовал лично.

— Это разумное решение везти для продажи в Ланису оружие рудокопов, — произнес Орлакс. — Я бы перекупил ваш груз, но, видимо, государь сам решил заняться торговлей. Странно лишь, что в столь неподходящее время, когда в городе на каждой улице дежурят солдаты сетора, командир.

— Такое обращение все-таки излишне, капитан. Здесь я обычный торговец, зовите меня просто Ланс, — граф многозначительно поднял вверх брови, чтобы его намек был верно понят. Он не желал, чтобы еще кому-либо на судне, кроме его владельца, стал известен настоящий род занятий пассажиров, хотя Лансу не довелось пока усомниться в надежности команды "Идии". — Вы можете распознать товар только по его весу? — усмехнулся граф. Скорее всего матросы расслышали звон мечей под крышками сундуков при погрузке.

— Что ж, господин Ланс... Я не буду настаивать на сделке, это прогулка на юг и так уже достойно меня обогатила, — усмехнулся капитан. — Вы же я вижу, решили все-таки продолжить дело своего отца. Вин де Терро был очень проницательным торговцем, он всегда знал, на какой товар возрастет цена, и успевал скупать его за бесценок.

— Вы знали Вина де Терро? — не удержавшись, спросил Ланс, хотя разумнее было прекратить разговор, который мог быть услышан зазевавшимся матросом.

— Капитан Орлакс уже тридцать лет бороздит воды Южного моря. А Однаглазого пирата до сих пор поминают в портовых тавернах добрым словом. Прошу прощения, командир, но я не мог более молчать, глядя на ваше лицо, — капитан перешел на более тихий и сдержанный тон, — очень трудно не заметить сходства. Хотя, по правде, мне известно и имя Ланса де Терро, главы морийских войск в порту степняков, — капитан втянул в себя дым из трубки и замолчал.

— Вы очень хорошо осведомлены, капитан, — ухмыльнулся Ланс. — Но не забывайте, что за сокрытие этих сведений вам заплачено золотыми монетами.

— Не сомневайтесь, я честный делец, — выпустив четыре дымовых кольца, растворившихся в воздухе, ответил Орлакс. — Я просто хотел напомнить, что всегда готов вам помочь. В память вашего отца и в знак моих заверений государю...

— Эрлинец уже перешел на службу к морийскому государю, позабыв о сеторе родного города?!

— Эрлины всегда служат тому, кто больше платит, мой друг. К тому же я родился в Лавале и перед сетором Ланисы не имею никаких обязательств. Но я не раз бывал в его дворце, — подчеркнул последние слова купец. — Я привозил во дворец Даросса лучшие масла из Лаваля, жаль, что нынче не успел зайти в этот порт, иначе имел бы повод встретиться со своим другом Рамеем, смотрителем складов сетора.

Ланс не знал, что ответить на столь заманчивые фразы капитана. Этот человек был ему симпатичен, но он не привык доверять тому, кто верен слову лишь после того, как за него платят звонкую монету. Тем не менее, граф имел достаточно золота государя, и следовало не упускать свой шанс.

— Вы предлагаете посреднические услуги по продаже сетору моего товара? — деловито спросил мориец.

— Через меня вы можете договориться хоть с сетором, хоть с черноморцами или гарунами. У меня есть знакомые в любом порту Эрлинии. Но вот в ланиском дворце, по-видимому, особо нуждаются в оружии — как вам известно, несколько дней назад там произошло кровопролитие, и сетор поддержал претензии царевича Кассандра. Город, безусловно, должен подготовиться к возможному продолжению столкновения. Ходят слухи о переговорах с морийцами...

— Достаточно, капитан. Я вижу, что вы отличаетесь прозорливым умом.

— В Аватаре эти новости взбудоражили порт, стоило из-за моря прилететь первой птице с посланием. Но если вас все-таки интересует дело, так позвольте узнать, кому вы собираетесь продать ваш товар?

— Вполне возможно, что товар останется при мне, пока я не разузнаю ситуацию в городе. Нуждается ли сетор еще в острых мечах или отныне это забота другого человека: не упустить из рук слабую женщину, которую он всеми силами обязан защитить.

— Что ж, продажа верных сведений тоже нередко приносила мне хороший доход, — ответил капитан. — На побережье Южного моря рукопожатием подтверждают заключенную сделку. Считаю, что мы с вами, граф Ланс де Терро, разберемся с делами в Ланисе, а если будет необходимо, я вам назову имена проверенных людей и в других эрлинских городах, которые всегда готовы услужить, если это поможет сохранить мир и принесет доход, — он протянул морийцу крупную загорелую ладонь. Граф не без улыбки крепко пожал её в ответ.

"Идия" бросила якорь у берега Ланисы в окутавших корабль сумерках следующего вечера. Капитан приказал спустить шлюпку за борт. Два гребца, Орлакс, Ланс и Дарион — морийский солдат, который по примеру своего командира был облачен в легкий плащ эрлинских горожан, носимый поверх одежды из белого хлопка, пристали к земле эрлинского порта.

Капитан уверенно зашагал по вымощенной камнями дороге, ведущей из портового района в узкие улочки посреди высоких каменных домов ланиских богачей. Здесь проживали ростовщики, счетоводы, торговцы. В трехэтажном здании, отделанном красным камнем, сдавались комнаты приезжим, в чьих карманах позванивали золотые монеты. Орлакс велел морийцам разместиться в этой гостинице и дожидаться его возвращения. Ланс попросил его поторопиться: он не планировал задерживаться в городе, "Идия" должна была тронуться на рассвете по новому курсу, о котором следовало разузнать Орлаксу.

С известиями капитан возвратился только на рассвете. Его лицо было угрюмым, и первого взгляда было достаточно, чтобы понять, что эрлин совсем недоволен собранными сведениями. Он обратился к Лансу, который всю ночь не смыкал глаз и дожидался этого разговора, попивая вино за изящным столом посреди занимаемой комнаты, стоившей десять золотых за ночь — недельное жалование морийского воина на границе с Черноморьем:

— Царевич Кассандр покинул город семь дней назад, он отправился на восток в соседний город Торн, где, вероятно, его поджидало судно. За день до этого из города были отправлены все черноморские войска во главе с онтарием Эонитом. Царевич ненапрасно опасался неподчинения своим решениям черноморского военоначальника. Он выслал его, говорят, на север к берегам вблизи Аватара. Но учитывая, что мы с вами не слышали о прибытии войск Веллинга к степным краям, можно предположить, что Эонит замышляет совершенно иные планы.

— Что же с царицей? — Ланс уже напрямую говорил с капитаном. Тому было вручено достаточно золота, чтобы в ответ граф де Терро слышал самые точные новости, которые ускорили бы их действия.

— Рамей не ручался за свои слова, — с сожалением произнес Орлакс. — Его люди видели, как вслед за отрядом царевича от города отъехала закрытая карета, в которой вполне возможно была заключена Антея. Но Даросс по-прежнему не снимает охраны с каждого коридора во дворце, и Рамей считает, что царица все еще в Ланисе. Говорят, что она признала все обвинения своего сына, подписала бумаги о том, что она колдунья и намеревалась передать власть в Черноморье морийскому государю. После таких разоблачений Кассандр мог и не везти с собой мать в Гассиполь...

— Тем более, если эти подписи всего лишь подделка, или же она решит по дороге отказаться от собственных признаний, — закончил мысль за капитана Ланс.

— Во дворце поселился маг Огей. Он испрашивал из припасов Рамея редкие травы для приготовления специального снадобья, вполне возможно от колдовских чар, а на кухне повара утверждают, что порой слышат из подвалов сдавленные крики царицы, которую не перестают пытать солдаты сетора. Вот, что мне удалось разузнать, господин.

— Мне нужны точные проверенные сведения. Без всяких домыслов слуг, которым отныне призрак царицы может мерещиться в каждом закоулке дворца. Вполне возможно, что Антею вывезли на отдаленную плантацию, где её охраняют люди сетора...

— Вы же понимаете, что это очень сложно, граф. Но я не думаю, что если Антею увезли, нынче она под охраной ланисцев. Уверяю, людей у Даросса не так уж и много, и все они в последние дни заполонили дворец.

— Узнайте, где Антея, Орлакс. У меня достаточно золота, чтобы подкупить самого сетора, ежели вы не сможете добыть сведения у его придворных. И не жалейте монет, вам достанется немалая доля за усердные труды.

— Я уже позаботился о том, чтобы оплатить беседы с солдатами во дворце. Но на все нужно время. Поэтому боюсь, что вам предстоит задержаться несколько дней в городе. К тому же никогда не мешает сохранять в тени лица испрашивающего истину, но это не столь просто, когда тебя торопят. Я возвращаюсь на корабль и буду ждать известий в порту, а вы же оставайтесь здесь. Не забывайте, что за мной уже могут следить, так что лучше вам не высовывать лишний раз носа на городские улицы. Я немедленно свяжусь с вами, как только раздобуду точные известия.

Ланс кивнул. Предложение капитана звучало вполне разумно, однако, в голову морийца уже закрались подозрительные мысли о том, что эрлинец решил в его отсутствие прибрать к рукам все золото государя. Но Ланс прогнал их подальше от себя. Доверие — вот стержень, на котором держались все торговые отношения в любые времена, его потеря для купца была потерей чести для воина. Капитан Орлакс покамест не давал повода усомниться в своих словах.

Через эрлина Ланс передал письмо для Энитора, оставшегося старшим среди морийцев на палубе каравеллы. Граф велел прислушиваться и выполнять поручения эрлина, а также сообщил о гостинице, в которой остановился вместе с Дарионом. Это было необходимой предосторожностью. С уходом Орлакса Ланс наконец-то повалился на мягкую перину широкой постели и заснул. Новый день встретил их уличным шумом, под высокими окнами не смолкали разговоры, колеса громыхали о камни при каждом проезде по проулку колесницы, а товарки, расхаживавшие между домами и предлагавшие духи, мази, омолаживающие крема порой не давали услышать друг друга внутри гостиной комнаты. Пришлось наглухо закрыть окна, и в воцарившемся спокойствии, а также духоте, дожидаться вестей.

Три коротких стука в дверь — как и договорились при прощании, пароль был соблюден. Ланс вскочил с кресла, где он развалился уже более часа с кубком холодного сока, чтобы встретить Орлакса. Появление капитана сулило перемены, хотя Ланс отвык от них за блеклые дни в солдатском лагере возле Алдана. В комнату вошел эрлин, он держал зажженную лампу в руках, с помощью которой освещал себе путь в темном коридоре. На лице играла задорная улыбка, а глаза сузились в хитром прищуре. Ланс и Дарион окружили широкоплечую фигуру капитана, но тот, пройдя мимо их нетерпеливых взоров, присел за стол посреди комнаты.

— Командир Ланс, вам действительно благоволит Море, а вместе с ним все эрлинские боги вместе взятые! — воскликнул Орлакс, когда мужчины расселись по бокам от него. — Царица Антея все еще жива, и она томится в подвалах сеторского дворца!

— Рамей легко подкупил двух солдат из стражи Даросса, признавшихся, что каждый день провожают в подземелье мага, который поит царицу особым зельем, но тем не менее она остается по-прежнему ведьмой, ибо так и не теряет свою молодость и красоту, явившуюся на глаза всей ланиской знати. Я уже обдумал весь план ваших действий, если вы еще не передумали выкрасть Антею из дворца, — капитан вопросительно поглядел на Ланса, извлекая из-под одежды сложенный листок бумаги.

— Рассказывайте поскорее, мой добрый помощник, — нетерпеливо ответил Ланс, выхватывая из его рук набросок и поднося его поближе к свету от лампы на столе.

— Это карта дворца, а именно той половины, где расположена кухня, хранилища и помещения для слуг. Рамей знает каждый поворот в этих подземельях, он начертил вам подробный план, так как спускаться в подвалы дворца вам придется в одиночку. В остальном же он сумеет подсобить. Вы легко проникнете на кухню под видом рабов, таскающих на склад закупленные продукты, таким же образом вам предстоит и выйти из него. Желательно, чтобы ваши мечи произвели как можно меньше шума. Люди Даросса ходят по темных туннелям по парам, но их редко насчитывается более четырех человек на одном месте — думаю, справиться с такими силами вам будет довольно просто. Самое сложное, командир, это пробраться незамеченными по городу, тем более, если по вашим следам начнется погоня.

— Можно нанять крытую повозку, в которой перевозят рабов, — предложил Дарион.

— Повозка застрянет на узких улицах, — возразил Орлакс. — Только если мы погоним лошадей по стезе сетора к воротам и свернем в пиру матросов... Но что потом, Ланс?

— Мы поднимемся на борт "Идии" и отплывем на север к родным берегам... то есть к Аватару, — спокойно ответил граф.

— Что ж, ты выбрал очень легкий путь: сесть на мое судно и, добравшись до государя, позабыть, что пришлось загубить мою репутацию. Ведь сетор безусловно узнает, кто принял на борт беглецов, и тогда я могу распрощаться с радушным приемом в этой части южного побережья.

— Но, Орлакс, я ведь обещал тебя щедро вознаградить... — недоуменно произнес Ланс. Иных слов, как уговорить капитана, от которого зависел его успех, у графа не нашлось.

— Тебе придется увеличить цену, сынок. Потому что я предлагаю тебе выгодную сделку: тебе нужен будет корабль — у меня он есть. Я продаю тебе "Идию", остаюсь в порту, а ты делаешь вид, что похищаешь мое судно, угрожаешь команде и отходишь на поднятых парусах подальше от прибрежных вод. Сегодня я причалю к берегу и освобожу мой трюм, чтобы не обязывать тебя доплачивать за товар, — ухмыльнулся делец. — А далее с каравеллой тебе придется справляться самому.

— Самому?! Тогда операцию надо откладывать на несколько месяцев. Пока ты не обучишь меня управлению кораблем, — возмутился Ланс.

— Отложить возможно лишь до завтрашнего вечера. Завтра день Света, празднества Галии и её небесного супруга Уритрея. Во дворце сетор принимает знатных горожан, будет звучать музыка и литься вино — это наилучший момент для выступления. А для того, чтобы корабль заскользил по волнам, необязательно нужен капитан. Мои матросы великолепно справятся без меня. Ты только не забудь подыскать им нового хозяина, когда снарядишь корабль в следующее плавание, ведь я предлагаю государю выгодное приобретение на довольно долгий срок. По дороге только присматривай за поведением команды и ориентируйся по звездам, дружище. Твой отец знал назубок все просторы Уритрея...

— Магию звезд мне поведал один мудрец, что забрел в Аватар... Уж север я найду, — усмехнулся граф. Он не ожидал, что капитан оставит его в самый ответственный момент, но торговцы всегда бежали туда, где пахло наваром, и оттуда, откуда несло гарью. — Я согласен на все твои условия, Орлакс. Боги мне благоволят, значит, в день их торжества они вновь обязаны быть на моей стороне. — Ланс не в первый раз вступал на палубу корабля, а в былые времена отец нередко оставлял его рядом с собой на капитанском мостике возле штурвала, но было это очень давно, так что больше всего парень надеялся, что матросы Орлакса не разбегутся вслед за их капитаном.

Вознице, нанятому Лансом в пире бродяг, было поручено остановить просторный деревянный фургон, в который была впряжена тройка быстрых лошадей, возле входа во дворец с обратной стороны сеторской площади. Когда лошади замерли, и нерасторопный, простоватый на вид эрлин раскрыл заднюю створку, прикрывавшую фургон, оттуда выпрыгнули стройные мускулистые рабы. Они носили грубую льняную одежду: просторные рубахи и штаны. Вытащив из повозки три огромных сосуда, запечатанных воском, они попарно подняли их в воздух. Шестерка слуг тронулась к стражникам, охранявшим вход во дворец, а ланисец вскочил на козлы перед большой деревянной будкой на колесах, ныне пустой, и погнал лошадей прочь от любопытных очей. Он бросил крытую повозку около дворца, едва она стала невидимой для стражников, и скрылся во тьме. На город уже опустилась звездная ночь, но из каждого дома все еще доносились голоса бодрствовавших горожан — в день Света надлежало петь и веселиться при ярком свечении ламп. Тем не менее, улицы были почти пустынны, гости уже добрались до домов, где их ожидали родственники и друзья, а выходить обратно пред взор темного Уритрея, бога-супруга Галии, надлежало лишь с восходом солнца. Празднества Галии в Эрлинии и Черноморье продолжались три дня, днем народ вываливал на улицы, а ночью плясал в своих домах.

— Масла для господина Рамея, — произнес высокий раб, отвечая на вопросительный взгляд охранников сеторского дворца. Его голос звучал приглушенно, слегка покашливая, Ланс старался прикрыть акцент в своей эрлинской речи.

— Что же Рамей в такую темень решил пополнить свои припасы, — удивленно заметил один из ланисцев, он приблизился к глиняному сосуду и легко постучал по его поверхности, но в шуме от звуков скрипки, доносившихся аж на задний двор, было тяжело что-либо расслышать. — Уж лучше бы принесли вина — его точно не хватит для всех гостей, — усмехнулся стражник, подмигивая своему напарнику. — А Рамей нам ведь обещал один бочонок!

Воины раскрыли небольшую дверь в темные коридоры кухни, и пропустили вовнутрь нерасторопных рабов:

— Быстрее, быстрее! Я видел недавно господина, он уже заждался вашего появления, смерды. И не забудьте прихватить яркий факел, когда будете возвращаться к своему хозяину — не то Уритрей нашлет на вас в темноте летучих отродий, что оберегают его праздник с богиней Галией, — прокричал напоследок любопытный солдат, который так внимательно оглядывал ношу рабов. Вот только то, что эти люди были не босы, как полагалось прислужникам в Эрлинии, а носили сапоги, ускользнуло от его проницательного взора.

Они остановились в узком проеме и опустили наземь тяжелые сосуды, которые тащили за боковые ручки. Ланс закатал легкие шаровары, доставая из сапог два длинных ножа, то же самое произвели его помощники. Граф ловко отклеил восковые печати на сосудах и отодвинул легкую ткань. Наружу выбрались еще три морийца, а на дне горшков лежали длинные мечи:

— Энитор, Агвес, вы останетесь здесь, — командовал Ланс, сжимая холодную рукоятку в крепкой руке. — Присматривайте за проходом к выходу. Оружие вынимать только по необходимости. Остальные за мной, нам в тот поворот, где мерцает факел.

— Эй, бездомные, вы что решили передохнуть? — позади раздался громкий голос эрлина. Из полумрака туннеля к отряду Ланса приближался один из стражников, что стоял у входа. — Я же велел вам торопиться, а теперь уже дождитесь меня, — он приближался к могучим фигурам рабов, которые сгрудились возле сосудов. Ланс приложил палец к губам, призывая товарищей к тишине и бездействию.

— Господин, эти сосуды слишком тяжелы, — скромно ответил граф. Он надеялся, что стражнику не вздумается пересчитывать слуг, чтобы понять, что их уже девять, а не шесть. Граф выступил вперед, задвигая за спину солдат, пряча около одежды острые клинки.

— Ладно, я не буду вас выдавать. Просто хочу узнать, откуда получает масло сетор. Мой отец содержит плантацию с оливковыми деревьями, его масло очень нежного аромата и вкуса. Если товар вашего господина уступает ему в качестве, я бы поговорил с Рамеем и посоветовал ему лучшего поставщика, — стражник неторопливо рассуждал, как будто перед ним стоял сам смотритель складов, а не рабы, посланные одним из купцов доставить во дворец необходимый груз. — Я всего лишь вскрою один из сосудов и попробую масла, хорошо? Это не будет нарушением ваших обязанностей, Рамей все равно ничего не заметит. — Он уже извлек из-за пояса короткий кинжал и вознамерился подойти вплотную к высокому кувшину, но его руки мгновенно оказались изогнутыми за спину, кинжал со звоном упал на каменный пол, а широкая ладонь зажала рот.

— Хорошо, Камьон, а теперь свяжи его, и ты останешься вместе с Энитором сторожить этого плантатора. Присматривайте за его дружком, который может нагрянуть к вам в любой момент, — Ланс одобрил быстрые действия своего десятника. Он обращался к воинам на эрлинском языке, приказав не произносить ни одного слова по-морийски. — Не забудьте про маски.

Морийцы достали спрятанные за пазухой белые колпаки, которые до шеи покрывали голову. В белой ткани были вырезаны лишь отверстия для глаз, в таком облачении люди более походили на призраков, шаставших в темноте. Ланс прикрыл свое лицо и направился в конец коридора, следом за ним бесшумно двинулись вооруженные мечами и ножами воины.

Музыка и громкие голоса то усиливались над темным сводом слабо освещенного туннеля, то совсем затихали. Проход через каждые десять шагов разветвлялся. Ланс вспоминал карту Рамея, которую изучал весь день — ходы от главного коридора вели в кладовые, в погреба для вин и комнаты слуг. Впереди замерцало свечение, туннель расширился и уходил в просторную кухню, где суетились люди, топились печи, звенела посуда. Чтобы зайти в подземелья, вырытые под стенами дворца, следовало миновать эти заполненные придворными и рабами помещения, но Ланс собирался воспользоваться другим путем.

Они остановились около нужной двери с левой стороны — Ланс отсчитывал входы в комнаты от поворота к кухонному залу. Дверь легко поддалась, морийцы быстро зашли в покои Рамея, которые тот оставил незапертыми для ночных гостей. Пустая темная комната отдавала сыростью и мышами, она соседствовала с более освещенным помещением, уставленным небогатой мебелью. В этой коморке тоже не было ни души. Напротив входа стоял деревянный буфет, полки которого заставляли горшки, чаши и котелки, яркий факел, прикрепленный к стене, освещал еще одну маленькую дверь, с которой был снят засов. Ланс уверенно распахнул её, взяв при этом лампу со стола, которую зажег догоравшим факелом. Перед морийцами предстал узкий коридор, сходивший вниз по спирали. Выступив вперед, граф освещал спуск, сжимая в руке меч, всегда готовый нанести удар встречному противнику.

Едва они ступили на ровный каменный пол, из поперечного коридора появился человек. Одетый в кожаную тунику, достававшую чуть ниже пояса, эрлин опешил на несколько минут, пытаясь рассмотреть нежданных людей в слепившем глаза свете лампы. Этого времени хватило для того, чтобы Ланс подбежал к нему и нанес сильный удар ногой в грудь, отчего тот отскочил к противоположной стене, касаясь головой голых камней.

— Хэй, что случилось? — раздался недоуменный возглас другого охранника.

К нему уже подскочили двое из отряда графа. Они молниеносно выбили оружием меч из руки наемника сетора и оглушили его ударом локтя по макушке. С одной стороны прямого прохода доносилась человеческого речь, и Ланс шепотом приказал троим воинам оставаться на месте для отражения возможного нападения, сам же граф с оставшимися двумя спутниками удалился в противоположную сторону коридора. По представлениям капитана, им предстояло миновать еще один переход на нижний уровень, чтобы оказаться как раз под кухней.

Ланс не стал задерживаться на перекрестке, в этом месте было очень много света и шума, морийцы прошмыгнули дальше по прямому коридору. Они прошли лестницы, ведущие к кухне, а также в верхние комнаты дворца. По пути пришлось напасть еще на трех ланиских стражников, один из которых, к сожалению графа, сумел сбежать и затеряться среди многочисленных извилин дворцового подземелья. Морийцы тщательно связали охранников сетора их же одеждой. В конце коридора виднелась широкая запертая дверь, верхняя часть которой была заделана крепкими прутьями решетки. Ланс потянул за ручку, но замок не поддавался. В досаде он со всего размаха полоснул ножом по гниющему дереву, но это ничуть не пошевелило преграду.

— Придется ломать, — заметил граф своим спутникам. Было очень неосмотрительно со стороны Рамея, соглядатая капитана Орлакса, умолчать о способе проникновения за тяжелую дверь. Парень разбежался с расстояния нескольких шагов и врезался в деревянную стену крепким плечом. Раздался скрежещущий шум, но не более того. Он вновь отошел на несколько шагов назад, как вдруг впереди послышался звук шагов, а после треск от поворачиваемых в замке ключей.

Дверь открылась и перед морийцами, которые уже с острыми клинками, поджидали врага, появился незнакомый человек. Его наряд указывал на службу сетору, однако внимательный бесстрашный взгляд на трех вооруженных мужчин и бесстрастное лицо слегка смутили ночных гостей. Граф поднял вверх лампу, осветив пустынный туннель позади головы солдата и давая знак своим людям немного обождать.

— Было условлено о полночи, — заговорил на черноморском языке страж, в одной руке он сжимал связку ключей, другую удерживал на поясе, где покоился длинный меч. — Вы поторопились, поэтому и я заставил себя ждать. Но теперь путь свободен.

Ланс сделал несколько шагов вперед, проходя мимо нежданного помощника. Он заметил возле ближайшей боковой двери скрюченную фигуру другого охранника. В его груди торчал нож.

— Где Антея? — по-черноморски спросил граф.

— В этой кладовой, — пробурчал в ответ охранник. Он указал жестом на толстую дубовую дверь. — Сегодня я подменил снадобье мага, как и было договорено. Вот ключи, — он подбросил их в воздух в сторону Ланса, но парень не собирался их ловить. Он быстро развернулся на одной ноге и нанес стражнику сильный удар в живот, тот со стоном согнулся пополам, и новый удар твердой ладони пришелся по шее, лишив ланисца сознания. Граф собирался оставить ему жизнь, но он не имел понятия ни о каких договорах, поэтому предпочел убрать человека, оказавшего им уже достаточно услуг. К тому же это было необходимо, чтобы отвести от него ненужные подозрения со стороны других людей сетора.

— Осмотри коридор, — повелел он Дариону, передавая тому лампу. Сам же командир нагнулся за ключами и направился в сторону дверей. Рядом с ним держался невысокий, совсем еще юный паренек, которого он взял в свой отряд за быстроту и изворотливость. — А ты, Санти, сними факел со стены и посвети мне.

Ланс поправил на лице маску так, чтобы лучше видеть сквозь прорези в ткани, и всунул в большой замок самый длинный ключ. Раздался щелчок, граф снял засов с двери. Он отворил тяжелую створку и вступил в темное помещение. Санти держался позади, высоко подняв над головой факел. На соломенном тюфяке возле стены сидела невысокая женщина, поднявшаяся навстречу своим избавителям. Она была одета в темный плащ, голову покрывал глубокий капюшон.

— Благодарю милостивую Галлию и Уритрея, что вы, наконец, пришли, — обратилась к ним пленница приятным голосом на черноморском языке. Но Ланс не собирался выслушивать слова благодарности, он уже достал из-за пазухи крепкую веревку.

— Мы свяжем вас ради вашей же безопасности, — произнес он в ответ, собирая в охапку ее хрупкое тело. Уж лучше вынести женщину на руках в безопасное место, чем позволить ей добираться туда самой, даже под зорким надсмотром — она всегда могла отстать, заблудиться или сбежать. К тому же Ланс сомневался, что царица сможет помалкивать всю дорогу, поэтому приберег для неё надежный кляп.

— Что вам вздумалось?! — недоуменно воскликнула женщина. Она попробовала сопротивляться, но граф уже опутывал её изворачивавшееся туловище. — Вы за это ответите! — она нагнула голову и попыталась укусить его руку, но он уже достал кляп — несомненно, он не прогадал, прихватив его с собой.

— Да это же не царица! — медленно на родном языке сказал Санти, приближая факел к пленнице. — Это какая-то малолетняя девчонка, — он указал пальцем на лицо Антеи, с которого слетел капюшон.

— Пустите же меня, ублюдки! — закричала девушка. — Вы что не понимаете? — она перешла на чистую морийскую речь. — Заберите от меня грязные лапы! Проклятье на порог, где мой онтарий Эонит?

— Она еще ругается как моя далийская тетушка-крестьянка, — усмехнулся юноша.

— Забери факел, ты подожжешь мою одежду, мерзавец, — она устремила на него ненавистный взгляд, но Санти уже опомнился и отодвинул огонь, который чуть не лизнул пленницу по лицу.

Однако Ланс, прекративший на мгновения свои действия, чтобы рассмотреть царицу, не намеревался выслушивать словесную перепалку. Он засунул в рот девушки кляп, и тесно перевязал рот, ей оставалось лишь беспомощно вертеть головой в разные стороны. Он перекинул легкое тело через плечо, а после вышел в коридор.

— Там тупик, а другие камеры заперты или пусты, — ответствовал Дарион, поджидавший товарищей возле дверей. — Все в порядке?

— Эта девушка, наверное, не Антея, — поделился своими сомнениями Ланс. Он передал её тело на плечи солдата, — продвигайтесь к выходу, а я попробую привести в сознание того тюремщика, что открыл нам дверь.

— Я слышал сверху звон мечей, — предупредил Дарион, осторожно принимая ношу. — Боюсь, что люди сетора уже обнаружили наших и скоро будут здесь.

— Тем более, поскорее уходите тем же путем. Девчонку, как и договаривались, спрячете в горшке. Боюсь, что царицы уже нет во дворце, но я попытаюсь спуститься в нижние подземелья и осмотреться там.

Связанная пленница что-то пробормотала в ответ, усиленно дергая при этом головой и ногами, её руки были тесно прижаты к телу, но Дарион сжал крепче её колени и двинулся исполнять приказ командира. Его обогнал Санти, внимательно всматриваясь вперед по прямому коридору, а также в попадавшиеся на пути проходы. Ланс же приблизился к обмякшей тяжелой туше стражника, привалившейся к стене. Граф потрогал его лицо, похлопал по щекам и прислушался к дыханию. Все было бесполезно. Издалека доносился лязг скрещиваемого оружия и крики о помощи. Ланс еще раз обыскал стражника. За поясом у того была прикреплена небольшая фляга с водой, но резкий запах открытой пробки намекал, что там скорее всего хранилось прокисшее вино. Он приоткрыл рот человека и попытался влить в него содержимое сосуда. Цвет лица ланисца изменился, глаза мгновенно открылись, грудь приподнялась в сдавленном вдохе.

— Караул! — тут же завопил он, пялясь в белую маску с темными глазницами, нависшую над собственным лицом.

— Молчи, — приказал Ланс, приставив к горлу охранника острый нож. — Где царица Антея?

— Она в этой кладовой, — сглотнув, ответил еще мало что осознававший стражник, но отлично почувствовавший холодный металл на своей коже. — Она была в кладовой, я передал ей серый плащ, чтобы в нем она смогла незаметно покинуть дворец. Я выполнил свое дело, что вы от меня хотите?

— Больше ничего, — ответил капитан. Он поднялся с колен от тела стражника и поспешил вперед. Там уже появились две незнакомые фигуры в темном одеянии. В руках они сжимали длинные зазубренные кривые сабли. Такое оружие носили черноморские воины. Позади двух витязей встал третий с яркой лампой в руках.

Ланс поднял в руке меч, в другой оказался нож. Он раздвинул руки и выставил по бокам острые лезвия. Быстрые шаги перешли в бег, он помчался на своих противников, каждый из которых сжимал обеими ладонями тяжелое оружие. Правым клинком Ланс отразил нападение первого солдата в черном плаще, ударом ноги отбросил в сторону второго, который, подняв оружие над головой, ринулся на незнакомца в маске. Нож в другой руке вонзился под ребра первого противника и, не обращая внимания на солдата, опавшего под тяжестью удара, граф де Терро уже добрался до третьего. Тот ловко увернулся от его навеса, он бросил в сторону нападавшего незнакомца сжимаемую в руке лампу. Обжигающее масло вылилось на белую одежду, мгновенно вспыхнув. Ланс повалился наземь, прижимаясь грудью к полу, сверху над ним нависла тень замахнувшегося клинка противника, но внезапно тот осел, издав сдавленный крик. Ланс вскочил на ноги, сдергивая с себя опаленную грязную рубаху. Рядом на полу валялся человек с кинжалом в груди. Подняв с камней меч, граф помчался вперед. Там его поджидал Санти, сжимавший в руке другой метательный кинжал. Вдвоем они пересекли широкий поперечный коридор, в концах которого лестницы уводили в верхние покои. Оттуда доносились громкие команды на черноморском языке. Морийцы припустились в узкий проход в комнаты смотрителя за припасами. В темноте они быстро возвращались по пути, что прошли около часа назад. Миновали коридор на кухню — в её ярких свечах виднелись мужские вооруженные фигуры — свернули в проход, в котором их должны были поджидать товарищи.

Все были на месте. Ланс с удовлетворением заметил, что никто из его солдат даже не ранен, не считая его ожога на груди, ужасную боль от которого он пытался не замечать. Дарион и Агвес подхватили сосуд, в котором до этого переодетые рабы проникли во дворец, а теперь в нем легко поместилась тощая фигура девушки, и поспешили к выходу. Остальные морийцы уже связали еще одного охранника, сторожившего задний вход в здание. Под покровом шумной звездной ночи похитители выбежали на улицу и устремились с обнаженным оружием в руках в сторону оставленной за углом повозки. Они забрались вовнутрь, а Ланс и Санти уселись на козлы. Предстояло объехать половину дворца, чтобы оказаться на дороге, ведущей к городским воротам.

Яркий свет из высоких окон сеторского зала во дворце заливал в ночи все окрестные улочки. Капитан придерживал вожжи, заворачивая по окружности дворца, а после вывел лошадей на широкую каменную мостовую. Он привстал, метко ударяя кнутом по спинам всей тройки лошадей, чтобы они гнали во всю мощь. Улица перед глазами, несмотря на празднества, была усеяна народом. Около боковых каменных плит лежали раненные или мертвые ланисцы, стражники города, а на ступенях дворца толпилось не менее двадцати вооруженных черноморцев. Ланс уже не сомневался, что люди онтария Эонита последовали за своим главарем обратно в город, чтобы освободить царицу из плена.

Заметив мчавшуюся от дворца карету, несколько солдат в темных коротких плащах яростно закричали в сторону безумного ямщика, грохотавшего повозкой по камням мостовой. Но граф не обратил внимания на эти возгласы. Он не отрывал взгляда от дороги. Лошади испуганно заржали: впереди собралась группа людей, и животные пытались притормозить, однако на их спины вновь обрушился яростный удар кнута. Ланс не собирался уступать дорогу. Это были черноморцы, которые, по всей видимости, расправились со стражей у городской стены и ныне возбужденно обсуждали доблестные дела. Воины бросились врассыпную, заметив бешеную скачку лошадей, а один из смельчаков зацепился за выступавшие края фургона и ловко взобрался на его крышу.

— Тебя что поразил Уритрей? — раздался сверху насмешливый вопрос. — Эй, останови повозку!

— Проваливай отсюда! — закричал Санти. Он поднялся на ноги, чтобы дать отпор наглецу, вздумавшему становиться на пути морийских солдат. Но в это время Ланс как раз подтянул поводья, заворачивая в широкую боковую улицу, спускавшуюся к самому морю в порт. Санти едва не потерял равновесие, но вовремя зацепился за балки фургона. Удержался лежа на крыше и черноморец.

Морийский юноша вскарабкался наверх, выдерживая несильные удары и толчки противника, который все-таки пытался закрепиться на крыше фургона, вилявшего из стороны в сторону по неровной дороге. Санти, оказавшись возле врага, припал к деревянным балкам крыши повозки, подражая черноморцу, но при этом нанес тому удар ногой, чтобы свалить вниз. До Ланса не доносились крики борцов: по обе стороны дороги светились ярким огнем окна домов, в портовых трактирах разгорались веселые гуляния мирных горожан, а грохот колес о камни улицы заглушал даже эрлинские напевы, звучавшие из распахнутых окон.

Сверху раздался отзвук глухого удара и ор, который быстро затих позади — повозка уже въезжала на морскую пристань. Ланс попробовал оглянуться назад, он позвал по имени своего товарища, но ответа не последовало. Однако граф остановил лошадей только возле трапа "Идии". Он вскочил на землю и обежал фургон, поспешно постучал в заднюю дверь, давая понять напарникам, что они уже на месте, а после ловко запрыгнул на крышу. Но там не было ни его друга, ни его противника. Лишь немного крови.

— Поднимайтесь на борт, — скомандовал Ланс. — Я вас догоню, лишь пристрою лошадей.

Однако его тут же ухватил за локоть Энитор.

— У нас нет на это времени, командир.

— Там Санти, — оправдываясь, ответил Ланс.

— Если Море оставило ему жизнь, то он сумеет её сохранить и дальше. Люди сетора или Эонита уже могут быть в порту, — рассудительно ответил мориец. — А нам еще предстоит справляться с кораблем.

— Эй, вы что сбежавшие рабы? — их окрикнули с соседнего парусника, освещенного яркими огнями.

— Да, и мы захватим этот корабль. Благодари Галию, что не позарились на твое суденышко, — прокричал в сторону Энитор. — Ланс, я уже вижу спешащих к нам портовых стражей.

Мужчины обнажили мечи и побежали к высокому трапу. Едва они оказались на борту каравеллы, загорелые матросы Орлакса подняли лестницу с песчаного берега, паруса уже распустились от порыва ветра, и метким ударом граф лишь перерубил швартовые канаты. Он взывал к Морю и Тайре, богам, которых редко вспоминал как на родине, так и вдали от неё, чтобы судно успело отойти от берега и скрылось в бескрайней ночи и море, владениях Уритрея и Нопсидона.

Пленницу спустили в темное помещение в верхней части трюма. Ланс приказал освободить девушку от пут, принести ей воды и свежей еды.

— Она же ведьма, командир, — опасливо возразил Дарион.

— Даже если это так, не думаешь же ты, что она не сделана из кожи и костей, как ты, или я, или наш государь?! — промолвил Ланс. Он покамест не мог точно утверждать, кем являлась затворница, освобожденная его людьми из подвала дворца, но надеялся, что она именно тот человек, за которым его посылал государь Ортензий. Между тем Антею граф всегда представлял себе в ином виде, и хотя он слышал, что царицу обвинили в чародействе, это ведь не означало, что она должна походить на юную девицу! Ланс хорошо знал колдунов, точнее помимо Ортека, его воспитал еще один чародей — граф Элбет, и по их словам колдуны редко сохраняли на вечные годы юность, чаще всего уникальные способности приходили к ним в зрелости. Так что он с иронией выслушал слова своего солдата, но посчитал не лишним добавить: — И не забудь приставить охрану к выходу из её каюты.

Ланс не покидал палубы корабля, он топтался на возвышении возле штурвала, наблюдая за движениями молодого моряка, обученного вести судно самим Орлаксом. Было решено отойти в море на несколько лиг, так чтобы во мгле скрылись огни Ланисы и бросить до утра якорь, лишь бы не сбиться с выбранного курса в темноте. Так и поступили, но граф де Терро, даже когда судно замерло на волнах, мерно покачиваясь, не отрывал взгляда от темной воды за бортом, опасаясь заметить факелы на приближавшихся шлюпках с вооруженными солдатами.

Едва поднялось солнце, в утренней дымке стали видны волны, бившиеся о борт корабля, чайки, с криками парившие в воздухе, и чистая синева неба. Палуба "Идии" вновь оживилась суетой матросов, и судно легло на северный курс. Но прошло не более часа, как люди расслышали пронзительный крик матроса с верхней мачты: "Земля!". Ланс, который занял капитанскую каюту на карме, тут же вскочил на шатавшийся под ногами пол и выбежал на палубу. Впереди опять показались стены Ланисы, или другого эрлинского порта, но отнюдь не северного берега Южного моря.

— Куда мы идем, бестолковщина? — выругался граф, не в силах сдержать досаду. Он оттолкнул матроса от штурвала и самостоятельно ухватился за вращавшееся колесо. — Нам ведь в другую сторону! — он завертел руль. Корабль слегка склонился на бок, и по палубе покатились бочонки, ящики и другая поклажа. — Теперь мы поплывем на север? — он поглядел на смутившегося юнца, стоявшего в стороне. Тот лишь пожал плечами. — Держи штурвал, и не вздумай его крутить, понятно!

Он отыскал в каюте капитана морские карты и внимательно изучал их последовавшими тихими днями. Ночи стояли ясные, и Ланс мог по звездам проверять правильность выбранного направления. Ветер гнал его судно вперед, по подсчетам графа "Идия" уже преодолела более трехсот лиг, однако северное побережье еще не явилось взору из-за горизонта. В команде Орлакса были умелые исполнительные матросы, опытные в своем деле, но не в ремесле капитана, который всегда самостоятельно вел судно по курсу. Ланс хватался за голову, представляя, что заплутал в морских пучинах, либо пристанет вскоре к берегу посреди степи, откуда придется неделями добираться до Аватара, да еще пешком.

— Капитан, мы стоим! — в каюту графа ворвался матрос, эрлин по происхождению, но отменно говоривший на морийском языке. — После полудня не сдвинулись ни на лигу вперед.

Проклиная волны, ветер и небо вместе взятые, Ланс выглянул наружу. Он собирался отоспаться после бессонной ночи и хлопотливого утра: в трюме образовалась небольшая трещина, откуда вовсю хлестала вода, и которую пришлось заделывать всеми подручными средствами. Прежде всего в глаза графа бросились надутые паруса, которые готовы были сорваться от силы морского бриза. Однако тут же он заметил странное ощущение того, что корабль замер в воздухе — Ланс подозрительно поглядел на палубу, которая не раскачивалась размеренно под ногами. Он приблизился к борту и еще более хмурый взор бросил на волны, по-прежнему гулко бившиеся о крепкую обшивку, однако нос корабля уже не разрезал их на части, поднимая белую пену.

— Что случилось? — его окружили готовые к любым приказам матросы, а также верные товарищи по оружию.

— Мы застряли на одном месте, но впереди нет ни рифов, ни отмели, мы проверяли глубину воды, — ответил один из моряков.

— Это все она, — вперед выступил Дарион. — Эта ведьма уже целый час кричит, чтобы развернули корабль и отвезли её к черноморским берегам. Видимо, вскоре "Идия" самостоятельно тронется на восток только по её прихоти.

Ланс тяжело вздохнул. Эти угрозы из уст спасенной из темницы девушки он слышал уже четвертый день, с тех самых пор как она очутилась в каюте на борту. Энитор и Дарион, которым он поручил не спускать с неё глаз, доносили, что девица отлично владела морийским языком и требовала, чтобы похитители отвезли её в Гассиполь. Она убеждала их, что это самое здравое решение в сложившемся положении, что его одобрил бы даже государь морийский, с которым она, оказывается, была лично знакома, и который их всех сошлет в Истару за ослушание её приказов. Ланс лишь усмехался воображению и самообладанию царицы, слыша её голос, который иногда доносился до его каюты на палубе. Он признавался самому себе, что вполне возможно выкрал именно царицу, а не какую-нибудь любовницу сетора, которую тот решил сокрыть в подземелье подальше от гнева жены. Порой он сожалел, что позволил развязать пленнице руки и освободить рот. Хотя в последние дни девушка замолчала, скорее всего она устала повторять морийцам, что действительно являлась царицей и регентом Черноморья, а также свои требования отвезти её на родную землю и немедленно освободить. Сам Ланс до сих пор еще не спустился ни разу в её каюту, он понимал, что не услышит там ничего нового, поэтому не желал тратить время зря — ему было поручено привезти Антею в Аватар, а не расспрашивать её в пути. Но сейчас первое объяснение, что приходило графу на ум, было — перед его глазами явление колдовства. Ведь управлять волнами и ветрами иногда удавалось государю Ортензию, который обладал чародейскими способностями. А если его догадки были верны, то единственным человеком, способным наводить чары на корабле, оказывалась именно царица Антея, которую в этом обвинил собственный сын. Неясность вызывало лишь то, что Антея решилась действовать так поздно, когда они уже должны были приблизиться к берегам Тристепья, но отнюдь не Черноморья.

— Даже если она настоящая ведьма, я не позволю ей играть моим кораблем как щепкой в луже воды, — жестко произнес Ланс. Он направился к ступеням, спускавшимся в трюм.

— Я никогда не сомневался, что она ведьма, командир, — за его широкими шагами поспевал Дарион. — У неё взгляд как у нашего государя.

— Это взгляд правителя, а не колдуна, Дарион, — устало усмехнулся граф. — Отопри дверь, я поговорю с ней.

— Ну уж нет. Граф Элбет, когда я его видел в Алмааге, тоже так глядел на людей. Вот, не забудьте надеть маску, — он протянул графу белый колпак, извлеченный из-за пазухи. — Если ведьма увидит ваше лицо, она может навести порчу на вас и всю семью. Поверьте, я родился на границе с Веданом, а у нас такие случаи бывали... — Дарион присвистнул от воспоминаний, но быстро вернул себе серьезный озабоченный вид. — Лучшим средством от колдовства всегда был настой сонника. Может сперва влить ей что-то в глотку? Недаром же её поил маг. Она, наверное, только сейчас пришла окончательно в себя...

— Элбет всегда повторял, что человек может противостоять колдуну даже без всяких настоев и эликсиров. Будь уверенным в себе, Дарион, и она ничего тебе не сделает, если, конечно, ей вообще что-то по силам, — сомнительным тоном добавил Ланс.

Солдат снял тяжелый засов, нацепив перед этим себе на голову колпак, висевший на крюке в стене. Ланс последовал его примеру — все-таки знание того, что тебя не увидит колдун, существенно добавляло уверенности в себе. Граф первым вступил в темную комнату. Непонятное свечение над головой тут же привлекло его внимание. Это не было похожим на подвесную лампу, скорее огненный шар, мерцавший прямо над девушкой. Такие иногда зажигал государь, чтобы осветить комнату, только они были не столь яркими.

Он посмотрел на пленницу. Девушка сидела на жесткой кровати, подобрав под себя ноги. Она расположилась прямо напротив входа и улыбнулась посетителям, не отрывая от них взгляда.

— Вы все еще не верите моим словам? Если вы немедленно не повернете корабль, я опущу его на морское дно, — произнесла она холодным голосом. На лице не осталось и подобия улыбки.

— Это мое судно, госпожа, и мне решать, когда ему отправиться на дно, — графу совсем не понравился её тон.

— Наконец-то появился капитан, хотя все вы для меня на одно лицо. Где же ваша честь, если вы прячетесь от царицы под масками, как я могу верить вашим словам? Немедленно доставьте меня в Гассиполь!

— Если вы признаете, что неподвижность моего корабля ваших рук дело, то я требую сейчас же остановить это колдовство. Иначе мне придется применить силу, — он не собирался шутить.

— Я не изменю своему намерению, можете требовать, что угодно.

Ланс махнул рукой Дариону. Мужчины сделали быстрые движения в сторону девушки, но в тот же момент солдат отлетел к дверям, грохнувшись тяжелым телом об её косяк. Он издал сдавленный стон, Ланс же, не раздумывая, набросился на царицу и повалил её на кровать. Он ухватил цепкие руки девушки, а другой ладонью зажал ей рот — порой слова колдуна было достаточно для колдовства, однако необходимо было еще завязать ей глаза и желательно лишить вдобавок сознания.

— Дарион, ты цел? — прокричал граф. — Давай сюда веревки, — он заглянул в юное девичье лицо, которое затмила тень непонимания и недовольства. Похоже, она собиралась отбросить прочь обоих мужчин, но он не переставал повторять про себя, что перед ним настоящая ведьма, и её колдовство не могло иметь над ним могущества. Так во всяком случае он пытался сохранить невозмутимость после того, как разглядел чародейное сияние под потолком. Её большие глаза ненавистно смотрели прямо на него. Ланс чуть не отпрянул от чародейки — голубые глаза никогда не встречались у черноморцев, во всяком случае, он никогда о таком не слышал, а в подземельях Ланисы ему показалось, что у царицы большие темные очи, отражавшиеся в свете огней. — Ты снимешь чары? — спросил он, пытаясь разобрать ответ в её глазах. Она даже не моргнула.

— Командир, — раздался голос Энитора, который уже стоял возле кровати. Рядом с ним, держась за поясницу, встал Дарион, он начал опутывать ноги девушки. — Мы можем напоить её брагой, командир.

Энитор протянул графу кожаную флягу с крепким напитком. Оторвав руку ото рта царицы и схватив сосуд, Ланс быстро поднес узкое горлышко к её губам. Она вертела головой, жидкость проливалась на постель. Граф попробовал другой рукой приоткрыть её рот, он вынужденно освободил её кисти, и девушка тут же воспользовалась минутной свободой. Она со всей силой ударила его ладонью в грудь, пытаясь сбросить с себя мужчину. Еще не зажитая рана от ожога вспыхнула страшной болью — Ланс охнул, его лицо скривилось от страдания и злобы. Не раздумывая, он нанес ответный удар по лицу царицы. Её голова отлетела в сторону, глаза закрылись. Ланс испуганно прикоснулся к бледным щекам, по её рассеченной губе потекла кровь. В то же мгновение яркий шар в комнате погас. Ланс приложил ухо к её груди — сердце громко стучало под нежной кожей, прикрытой серым плащом. Не стоило терять эти победные минуты: царица была жива, лишившись, похоже, чувств. Парень прикоснулся к её подбородку и приоткрыл рот, заливая в него обжигавшую брагу. Энитор поддерживал её голову, чтобы жидкость прошла во внутренние органы колдуньи. Внезапно она открыла глаза, опять отвернула голову мимо фляги, а потом, приподнявшись над постелью, насколько это позволял мужчина, сидевший поперек её живота, уставилась в его лицо и плюнула прямо в широкие разрезы в маске.

— Влейте ей еще этого горячего, — Ланс не ожидал столь быстрых действий, но он не стал более с ней бороться. Он передал флягу Энитору и спрыгнул с кровати, разрешая Дариону перехватить её руки, которые тот намеревался крепко связать. — Завяжите глаза, рот и все конечности. Если она еще будет сопротивляться, я сброшу её за борт, как черноморский царевич проделал с морийской ведьмой.

Он не оглядываясь, вышел прочь из каюты. Если случившийся разговор не доказал ей, что он еще имел право называться капитаном на этом судне, то он подумает над новыми доводами. Но движение деревянного пола под ногами, которое он заметил не сразу, охваченный эмоциями, свидетельствовало, что "Идия" вновь шла вперед на полных парусах.

На следующее утро на горизонте показался долгожданный берег. Однако это был пустынный пляж, и Ланс повернул корабль на запад, предположив, что он немного ошибся в расчетах, следуя в последние дни строго на север. Черноморские леса, встававшие за каменистым пляжем, граф рассмотрел в подзорную трубу, и тут же их опознал — по этим берегам ему пришлось не раз ходить за два года службы в Аватаре. К полудню матросы заметили вдали мачты других судов и синюю широкую ленту, впадавшую в море.

Лодка пристала к западным землям Алдана. Морийцы во главе с Лансом сошли на берег, а команде предстояло на борту дожидаться распоряжений самого государя, которому отныне принадлежало это судно. Первым через плечо измученную девушку, которую так и не развязали с прошлого дня, хотя она утихомирилась, взвалил граф и двинулся вперед вдоль реки в обход города. Отряд передохнул лишь через несколько часов. Ланс снял со рта царицы повязку и помог ей напиться. Он догадывался, что после тех порций браги, что его люди влили ей в глотку накануне, девушку ужасно мучила жажда.

— Развяжите мне глаза, — попросила она, когда получила возможность произнести хотя бы пару слов.

— Ваше Величество, вам предстоит потерпеть еще совсем чуть-чуть, — усмехнулся де Терро. Он вновь затянул повязку на губах, а также поправил платок, прикрывавший ей глаза. Он не собирался рисковать: на суше колдунья могла учинить ещё более невообразимые чудеса.

Во владения старшины Гирда путники проникли с севера, они потратили на окружную дорогу более двух часов, но зато их фигуры остались незамеченными сотнями глаз, что наблюдали в последние дни за дворцом, где остановился морийский государь. Их встретили гвардейцы Ортензия, после чего Ланс, наконец, предстал перед лицом самого колдуна. Солдаты графа уже были препровождены в комнаты, где они могли отдохнуть и поесть, а ему еще предстоял важный разговор. За прошедшие дни Ланс понял, что совсем позабыл об ответственности за собственные решения, действия, за свои слова, за жизни своих воинов. Он не раз повторял себе, что как только государь ему позволит, он отправится обратно в Ланису, чтобы отыскать Санти, юношу, который спас его жизнь. Столь скорое возвращение в Аватар произошло лишь по воле богов, одаривших графа де Терро сверх меры везением и удачей.

Ланс поджидал государя в передней гостиной, стены которой покрывали ковры, а на полу стояли низенькие столики и мягкие подушки вокруг них. Он поддерживал пленницу под руку, пока они прошли по просторному залу дворца. В первую очередь Ланс освободил ей рот, а затем занялся развязыванием рук. Веревки с ног он срезал, когда они только сошли на берег. Возвращать ей зрение, по его мнению, было крайне опасно, ведь если она увидит, где находится, то сможет быстро надумать как изменить обстановку вокруг себя.

— Я совсем тебя не ожидал, — заговорил Ортек, поспешно выходя их бокового прохода. — Почему ты не предупредил меня посланием?

— Я считал, о моем возвращении должно знать совсем немного людей, а если я напишу в порт, то новость разлетится по всему городу, — нашелся, что ответить Ланс, хотя на самом деле в суматохе даже не подумал об этом. А ведь в трюме Орлакс хранил клетки с птицами для писем.

— Марго, — не слушая объяснений капитана, воскликнул пораженный Ортек. Он метнулся к неподвижно стоявшей девушке и аккуратно снял с её глаз повязку, — что они с тобой сделали в темнице?!

Ланс как раз освободил руки девушки и поспешно отодвинулся от её свободных ладоней. Она могла заслуженно залепить ему несколько пощечин, ведь на её губе все еще виднелся вздувшийся бугорок от вчерашнего удара.

— В темнице?! — взорвалась девушка. Ланс не мог не признать, что у неё было идеальное дворянское произношение морян. — Это сделали твои люди, Ортек! — Да она к тому же действительно была знакома с государем! — И главным образом он, твой капитан, — она развернулась в сторону Ланса, обвинительно указав на него рукой. Но лицо девушки тут же изменилось, стоило ей увидеть своего мучителя. Её глаза двигались то вверх, то вниз, осматривая его с ног до головы — ей впервые довелось разглядеть лицо ненавистного спасителя.

— Я не сомневался, что не дождусь от вас слов благодарности за освобождение, — ответил Ланс на её изумленные взоры. — Тогда с позволения государя, я отправлюсь в свою комнату, — он поклонился в сторону Ортека. Он не мог выдержать сегодня никакого серьезного разговора про ответственность!

— Благодарность вы бы услышали, высадив меня на черноморской земле, — гневно ответила Марго. — К тому же за прошедшие дни я испытала больше мучений, чем от пленения в Ланисе. Кто это, Ортек? — тут же она перевела взгляд на государя.

— Ежели вы еще незнакомы, то позволь представить тебе Ланса де Терро, — учтиво произнес Ортек, обеспокоено взирая то на колдунью, то на своего воспитанника.

— Сын Вина... и Лиссы? — неуверенно спросила она.

— Совершенно верно. От отца он унаследовал внешность, от матери твердый нрав, а точнее невыносимый характер. Марго, ты, конечно же, очень устала. Каризи, проведет тебя в твои покои, — Ортек указал на невысокую женщину, смиренно ожидавшую приказаний возле темного прохода вглубь дворца. — Я очень рад твоему освобождению и прибытию под гостеприимную крышу этого дворца. Помни, что здесь ты среди друзей, — он дружески поцеловал её в чистый лоб.

— Хорошо. Я ценю, что ты вызволил меня из темницы, но обычно в гости приглашают, а не насильно привозят, — с издевкой ответила Марго, поглядывая по большей мере на высокую фигуру Ланса. Она послушно двинулась прочь из гостиной. Расспросы и объяснения могли подождать, а вот сил после дневного перехода не осталось ни у кого.

— Я тоже пойду, мой государь, — Ланс поклонился, — надеюсь, я исполнил твое пожелание, хотя, видимо, эту женщину зовут совсем не Антея. — Граф уже шагнул в противоположную сторону, где под расписной аркой тянулся коридор в другую часть здания.

— Это Марго, Ланс. Марго де Баи.

Произнесенное государем имя было капитану де Терро хорошо знакомо.

Глава 4

ВРЕМЯ ВСПЯТЬ

В Алмааге в большом парке за пределами города, где был выстроен не менее изящный дворец, чем государевый, носивший название Охотничьего Домика, Ортек любил проводить свободное время среди деревьев в уютных помещениях, предназначенных для отдыха и беседы. Под навесом располагались в круг удобные сиденья, позволявшие гостям наслаждаться свежим воздухом, нисколько не беспокоясь о жарком солнце или струях дождя. В Охотничьем Домике беседки были сделаны из крепкого дуба, каждая деревянная основа изображала растение или зверя, а пол под ногами украшала цветная мозаика. Похоже, некоторые старшины Аватара переманили традиции морян в обустройстве своих домов, недаром же чародей слышал, что несколько лет назад в город степняков приезжали алмаагские зодчие.

Беседка, поднятая в саду старшины Гирда, располагалась среди четырех каменных колонн. Кресла на тонких железных ножках были застелены маленькими подушками, перед сидениями стоял низкий столик — нововведение степняков — на котором покоился поднос со свежими фруктами. Ортек полюбил это место за дни пребывания в Аватаре. Он нередко проводил здесь обеденные часы, погруженные в размышления. Шелест листвы походил на шум алмаагских дубов, хотя здесь его окружали высокие пальмы и широкие листья незнакомых южных растений.

Шаги, отозвавшиеся тонким звоном о каменную дорожку, заставили государя оглянуться. К нему приближалась Марго. Она медленно ступала по тропе, прямая осанка и высоко поднятая голова придавали её походке величавый царский вид, но чистое, совсем юное лицо смущало первоначальное впечатление. Однако едва девушка вступила в тень колонн, присела на мягкие подушки кресел-скамей и заговорила, то заставила собеседника вновь осознать свое заблуждение.

— Это очень приятное место для отдыха, Ортек. Я тебе завидую, — в голосе отразилась смешинка, но глаза были крайне серьезны. — В первые же дни в этом дворце я попала в новый плен — портних, служанок, купчих, которые не уставали предлагать свои услуги.

— И теперь ты великолепно выглядишь, Марго, — он с восхищением поглядел на её темно-синий наряд, отливавший серебром. Длинное платье пышными воланами украшало её грудь, спадая на землю переливавшимися при солнечных лучах тканями. За одежду царицы государю пришлось выложить немало золотых, но оно того стоило.

— Я наконец-то выспалась за эти два дня, а Каризи приготовила для меня изумительную ванну из трав и цветов. Но теперь не время для расслабления, я хочу немедленно возвратиться назад. Я должна разобраться со всем тем, во что втянула страну, — она вопросительно поглядела на государя, понимая, что главное слово в её судьбе нынче принадлежало ему. — Я благодарю тебя, Ортек, за то, что ты спас меня из темницы, хотя я ожидала в ту ночь совершенно иных избавителей. Тем не менее, теперь ты должен позволить мне вернуться.

— Я не намерен удерживать в неволе царицу Черноморья. Ланс прожужжал мне все уши о том, что в этом нет никакой необходимости, — усмехнулся Ортек, — что это только создаст лишние поводы для вражды с черноморцами, с которыми с недавнего времени у нас появились общие границы. Но я послал его не за Антеей, а за ведьмочкой Марго. И теперь ты свободна, и не обязана испрашивать у меня позволения уйти. Только вот в память нашей былой дружбы я попрошу тебя кое-что мне рассказать.

— Еще раз благодарю тебя, Ортек, — он даже не договорил, как девушка, быстро поднявшись с противоположной скамьи, опустилась на одно колено возле его ног. Она взяла его ладонь и, нежно её поцеловав, также внезапно поднялась, отступая на прежнее место. — Я благодарю тебя как друга и как государя. Я знаю, что тебе почти ничего о мне неизвестно, но это не помешало вспомнить былые странствия и прийти на помощь. Теперь я даже не имею права от тебя что-либо скрывать, — её голос наполнился горечью, в глазах отразилась печаль, но очень быстро лицо вновь осветилось ясными лучами. — За двадцать лет мы прожили столько всего, что разговоров хватит на целый месяц!

Ортек улыбнулся. Он с первой же встречи отметил в этой хрупкой девушке здравый ум, она всегда выбирала слова и оценивала поступки. И теперь он также услышит от неё лишь то, что она пожелает рассказать.

— Кстати Ланс ... это ведь тот самый Ланс? — неуверенно высказала вслух свою догадку ведьмочка. — Он колдун? Возродившийся колдун? Мне следовало понять еще на корабле, что морийский государь не послал бы за колдуньей обычных смертных. Мне докладывали, что в последние годы возле Алдана сотня морийцев возглавляется графом де Терро, но я не предполагала, что это он самый. А теперь смотрю на него и вижу Вина с Лиссой. Как у них дела? Как поживает Дуглас? Вы ведь отыскали живую воду, и он спасся...

— Интересно, какие истории о живой воде стали ходить по Черноморью после нашего похода?! — усмехнулся государь.

Марго ответила ему такой же улыбкой и даже звонким смехом:

— О, что царевич заплутал в болотах в истоках реки и, молясь о возвращении домой, продал душу нечистой силе, что несомненно там обитает! За это он был проклят и стал колдуном, а черноморский народ с помощью магов, каждодневно взывавших к Уритрею и Нопсидону об избавлении от волчьего облика умерших, скинул со своей крови колдовское заклятье. Но ведь в этих историях есть и правда, — она уже вернула себе строгое выражение лица.

— Да, я стал колдуном. Нам пришлось сквозь многое пройти, многое пережить, и не все вернулись из тех зачарованных мест, чей покой мы нарушили, — скорбным голосом ответил Ортек. Марго не стала прерывать тяжелого молчания, но её взволнованный взгляд просил более четкого объяснения высказанных слов. Государь продолжил рассказ через несколько минут. Он описал земли рудокопов, через которые пролегал путь маленького отряда из четырех усталых путников, вспомнил разговор с номами, а также поведал своей внимательной слушательнице тайну потайных озер и живой воды, которая нынче была под запретом хранителей гор.

— Я не могу поверить, что Лисса стала русалкой?! — проговорила изумленная Марго, когда государь поведал всю история своего скитания с друзьями за живой водой. С этого пути ведьмочка свернула много лет назад, но до сих пор, видимо, не знала, стоило ли винить себя за это. — Черноморье перестало торговать с Морией, едва ты стал государем. Вести с запада во дворец приходили лишь из Эрлинии, да и то, я не могла себе позволить расспрашивать о морийских дворянах — я ведь не должна была иметь к ним какого-либо отношения или интереса, — Марго тяжело вздохнула. — Но как же все-таки Ланс?

— Мы считали, что Лисса погибла в водах того озера, но именно появление Ланса дало нам надежду, что её судьбу решило само Море, и никто не в силах её изменить — быть может это было самым достойным уделом. Хотя девушки о таком нынче не мечтают — стать русалкой и купаться в водах владыки Моря, изумляя своим видом людей.

— Это совершенно незаслуженная доля для Лиссы, — возмущенно произнесла Марго. — Это наказание, а не милость Моря.

— А колдовскую долю ты как вздумаешь назвать?! Милостью? Не нам судить. На то была воля богов.

— Следовало вернуться и искать её. Ведь Ланс должен был её уберечь!

— Марго, я же тебе сказал, что Ланс как раз в те дни пропал. И потом, уже будучи русалкой, Лисса родила на свет младенца, которого её речные сестры пронесли по всем бурным и тихим волнам и передали отцу для воспитания. Не иначе в нем теперь и обитает пропавший дух. Спутся два года после похода Вин прогуливался по берегу Аллиина, в местах, где я пожаловал ему дворец за все заслуги перед морийским государством, и прямо на его глазах возникла русалка. Она передала ему корзинку с младенцем. В ней было кольцо Вина, которое он подарил Лиссе в том странствии — сомнений быть не могло, это сын графа и Лиссы. Не было раздумий по поводу имени младенца — Ланс. Но возвращаться в те места, чтобы отыскать Лиссу, не имело смысла. Они уже все равно не могли быть вместе.

— Наверное, ты прав, — Марго потупила взор, — возвращение ничего бы не изменило. Что ж, очень жаль, что всё так печально обернулась. А что младенец? Теперь он...

— Он обычный человек, Марго. Он не колдун, но может быть со временем им станет. Он ничего не помнит, хотя как, я предполагаю, был свидетелем всех приключений своей матери. Но он еще слишком молод. Мы не открыли ему его тайны, быть может всему суждено остаться навеки в забытьи от его сознания и чувств. Ланс знает лишь, что его мать была женой Вина и умерла при родах. Он рос в Алмааге, в доме Вина на берегу Аллинна. В этом доме поселилась семья Лиссы после всех ужасов, пережитых ими в Тайраге. Ланса воспитала бабушка Риза. С семьей де Терро Вин поддерживал очень холодные отношения. Правда, Ланс все-таки один раз ездил их навещать несколько лет назад, уже после разлуки с отцом.

— Разлуки с отцом?! Конечно, Вин, пожалуй, все время проводил в море, но, как мне сдается, и Ланс решил стать капитаном судна. Ведь именно он командовал на борту корабля, что привез меня в Аватар, — Марго немного скривилась, очевидно, вспоминая свое плавание. — Уж лучше бы ты послал за мной Вина!

— Вина нет в Мории. Десять лет назад он отправился на запад в путешествие по Великому морю. Он снарядил четыре корабля и вместе с бывалыми матросами, которые знавали его как Одноглазого пирата, уплыл в бездну, что скрывается на краю земли. Граф считал, что воды всегда омывают землю, и не сомневался, что пристанет к твердой почве в своем плавании. Но с тех пор от его экспедиции не было получено ни одного известия. Тогда Ланс переехал в мой алмаагский дворец. Согласись, что парню в двенадцать лет нужен был отец, а Вин наотрез отказался брать его с собой. Ланс станет моим наследником и займет трон, как только в прибрежных землях установится долгий мир, и я смогу передать ему бразды правления, сделавшись обычным колдуном.

— Ты считаешь, что это тебе по силам? — усмехнувшись, произнесла Марго. — Отказаться от трона?! Может только поэтому последние годы Мория вела несмолкаемые войны с другими народами. Ал-Мира покорена, очередь за ... кем?

— Я как раз задумывался, чтобы остановиться, — в его глазах зажглись гневные огоньки, но голос звучал шутливо. — Но Лансу еще следует возмужать.

— Скорее подучиться манерам, — поправила его Марго.

— Вот поэтому я и отправлю его обратно в Алмааг, если он еще самолично не покинул город, — вздохнул Ортек. — Хотя нет, вот сама персона принца-наследника. Неплохо бы ему вдобавок обширное имение пожаловать да титул принца, — заметил он, указывая взглядом на высокую фигуру графа де Терро, гулко отбивавшего такт по каменной тропе. — Только прошу тебя, Марго — ни слова об его прошлом.

За прошедшие дни Ортек встречался с Лансом лишь по утрам. Граф подробно описал ему путешествие на юг, в котором им неслыханно повезло. Он отчитался в потраченных золотых, поздравил государя с покупкой быстроходной торговой каравеллы у капитана Орлакса, а также заверил его, что собирается немедленно возвращаться обратно за своим боевым товарищем, который остался в порту Ланисы. Граф даже не выслушал мнения государя на счет всей завершившейся экспедиции, на его взгляд, было достаточно того, что царица оказалась подле колдуна, как тот и просил. Парень нашел в Аватаре опытного моряка, который пришвартовал судно в портовой бухте, и на другое утро уже сообщил Ортеку, что отправил на гарунской галере в Ланису своих людей, должных по уставу подчиняться новому сотнику морийского войска у реки. Ортек менялся при таких разговорах в лице — от сдерживаемой ярости в красных горящих глазах до показной холодности и равнодушия бледного лица. Ему на самом деле захотелось проучить мальчишку за неуважение к своему вождю, но он понимал, что простить воспитаннику может всё.

К тому же решения, единолично принятые капитаном де Терро, не особо шли вразрез с планами государя. Ныне более всего он желал уследить за своим наследником и поскорее отправить его в Алмааг под зоркий и строгий надзор престарелого, но полного сил Элбета. Ортек убедился, что Ланс покамест никуда не денется из Аватара — здесь находилась царица Антея, о здоровье которой он не забывал интересоваться у государя, не иначе опасаясь, что нанес тому немалый вред, тогда как было поручено доставить пленницу в целости и добром духе. Но сам черноморец чувствовал вину перед другом за то, что не соизволил раскрыть заранее тайну царицы Антеи. Хотя вряд ли бы это знание что-либо изменило в действиях капитана: скорее всего он был бы даже более суровым и строгим к девушке, которую вытащил из подвала сеторского дворца, будучи твердо уверенным, что ей действительно по силам перевернуть палубу под ногами матросов и отправить их всех на съеденье рыбам. Да и утаивание ведьмочки Марго де Баи под маской регента Антеи стоило того мгновения, когда Ортек насладился растерянным выражением лица молодого графа де Терро, услышавшего эту новость.

— Доброе утро, государь! Доброе утро, царица! — Ланс вступил под тень колонн и торжественно склонился в приветствии: вначале перед Ортеком, после перед невозмутимой фигурой Марго.

— Солнце уже в своем зените, а для тебя только началось утро? — спросил Ортек. Он указал парню место на кресле между собой и колдуньей, куда граф тут же вальяжно уселся. От учтивости не осталось и следа.

— Для меня оно слишком уж затянулось. Я за это время успел побывать в порту и проследить за отплытием своих друзей. — Ланс иронично осматривал своих собеседников. — А о чем вы успели переговорить с момента пробуждения? Ведь дела правителей — это непереставаемые разговоры. Вы говорите — мы делаем.

— Я рассказывал Марго, чем закончился поход за живой водой, — ответил Ортек. Он взглядом отодвинул вазу от потянувшейся к фруктам руки графа. Тот, громко хмыкнув, обратил на государя взор внимательного слушателя.

— Ах, сказку, которую отец повторял мне с трех лет! — Он сложил на груди ладони, скрестив пальцы на обеих из них, и слегка сполз с подушек на скамье. — Да, царица, я знаю её наизусть. Правда, когда я немного подрос, оказалось, что это совсем не сказка, а странствия моих родителей, в которые я с трудом верю до сих пор. Вы там, кажется, были?

— Ланс, из тебя не выйдет шута. Даже задаром я бы не согласилась выслушивать твои шуточки, — Марго хмуро оглядывала его из-под ресниц. Она не отрывала от него глаз, едва граф подошел к беседке. — Мы с Ортеком можем легко найти верный способ себя развеселить, не так ли, Ваше Величество? — после этих слов тело Ланса стало медленно подниматься в воздух. Но парень не изменил позы, хотя его взор обеспокоенно забегал по сторонам.

— Ты ведьма, Марго, — стоило произнести эти слова, как он тут же плюхнулся обратно на подушки с высоты одного локтя, на которую его вознесла колдунья, — но свои чары надо было наводить на пленителей в Ланисе. Здесь они ни к чему, — он выпрямил спину и стер с лица наглую ухмылку, поглядев прямо на царицу.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — резко ответила ему Марго.

— Так пора услышать новую сказку о том, как колдунья спасла от проклятия черноморский народ, — граф развел руки в разные стороны, ожидая возражений, коих не последовало, после чего он нетерпеливо посмотрел в сторону девушки. — Или я уже пропустил эту историю? — де Терро переметнул вопросительный взгляд на государя.

— Пожалуй, действительно настало время её узнать, — тихо произнес Ортек.

Царица обвела понимающим взглядом лица друзей, обращенные к ней:

— Я не стану противиться. Мой рассказ объяснит, почему много лет назад я ушла вместе с Сарпионом, почему сейчас я также собираюсь уйти, — она начала размеренным тоном, её взор поник, и ведьмочка как будто погрузилась в пучину пережитых лет. — Мы пересекли на плоту реку Магарат и устремились на юг. Вин покинул наш отряд, хотя Сарпион возлагал на него очень большие надежды в задуманном мероприятии, и колдуну пришлось сильно изменить собственные планы. А эти замыслы он начал воплощать в жизнь, как оказалось, еще в самом начале пути, едва мы покинули Деревню в Великом лесу. Он говорил, что хочет помочь черноморцам избавиться от проклятья, а на самом деле мечтал лишь с помощью черноморского царевича, которого неожиданно встретил в поселении колдунов, возвратиться в южные земли и проникнуть туда, куда до этого ему был закрыт путь. Мне его истинные стремления открылись слишком поздно, но даже тогда я считала, что мы свернули на верную дорогу, которая выведет к той самой цели — снятие заклятия морийской принцессы. Я не буду говорить загадками, как любил делать мой бывший учитель, — ведьмочка слегка улыбнулась, вспоминая давние события, — я прямо открою вам его желания. Сарпион много лет своей жизни провел в поисках реликвии, которую, по его мнению, хранила принцесса Мория, и которая после её гибели досталась черноморскому царевичу, похитившему колдунью из страны. С помощью этой древней вещи Мория была в силах осуществлять дела поистине чудесные даже для колдунов: она возвела Серебряную Стену, а также наложила заклятие на сородичей своего погубителя. Сарпион узнал, что это была книга, которая нынче хранится в Береговой Башне и зовется Книгой Ветров. Но лишь Хранитель Башни имеет к ней доступ, произнося молитвы Нопсидону и Уритрею, что записаны на её страницах. Проникнуть в Башню, а точнее в те покои, куда входят лишь маги, не так просто. Учитель повторял не раз мне во время нашего пути, что лишь с помощью этой книги возможно снять проклятие черноморцев, так как именно таким способом оно было произнесено и обрушено на головы целого народа. И я действительно доверилась ему, но разочарование наступило слишком быстро: когда он лишил меня возможности колдовать до той поры, покуда он не заполучит в свои руки желанный колдовской переплет.

Я не могла сравниться с ним в опыте, пускай мои способности в колдовстве и поразили его ум. Тогда он взял с меня обещание достать ему книгу, а когда эти слова сорвались с моих губ, оказалось, что я не смогу колдовать, пока не исполню эту сделку. Да, это был договор, только со стороны моего учителя было лишь простое утверждение, что он никогда не причинит мне вреда. Что ж, он сдержал эти слова: никогда не обнажил против меня меча, не поднял руки, — тут Марго бросила стремительный взгляд в сторону Ланса, — он боялся все эти годы высказать в мою сторону угрозы или обвинения, но это не мешало ему возненавидеть меня в душе, ибо я будучи куклой в его руках, мечтала лишиться этих уз, и, пожалуй, нарушила все условия нашего соглашения.

Мы с Сарпионом придумали план, как попасть в Башню. Я предстала магом Двиной, которая долгие годы не появлялась в Гассиполе, а потом сбежала с царевичем Ортензием. Если бы мне удалось стать полноправным членом ордена магов, где мое имя должны были помнить, а лицо не очень, тем более что мой воспитатель Меней как раз отошел в царство Таидоса, то я легко смогла бы обыскать все помещения Башни и похитить Книгу Ветров. Я наивно полагала, что всего лишь вынесу книжицу для того, чтобы ею воспользовался Сарпион, то есть настоящий колдун, ибо я к тому времени могла только вспоминать, что раньше с помощью чар также облегчала себе жизнь или осложняла. После снятия заклятия я собиралась возвратить книгу в свяшенную обитель. С такими намерениями мы к середине осени достигли Асоля, столицы. Колдун мечтал поскорее заполучить заклинания древнейших колдунов, а я исполнить обещание, что привело бы к обретению заново мной чар.

Но если с помощью колдовства у меня немного изменились черты лица, то наделить магическими знаниями, стать настоящей Двиной таким образом было невозможно. К тому же я почти не знала языка, и поэтому мы решили для начала где-нибудь обосноваться, чтобы подготовиться к встрече с другими магами. Как вы понимаете, всё это задумал Сарпион — мы приехали в столицу, где поселились в старом заброшенном доме на самой окраине, за которым вставала роща и Черные предгорья. Колдун тут же бросил меня одну посреди незнакомых людей. Он должен был собрать всевозможные сведения о Двине, расспросить людей, которые её знали, устранить тех, кто был с ней очень близок, подкупить или очаровать тех, кто еще её помнил и смог бы способствовать возвращению девушки в Гассиполь. Он скрылся в неизвестности, оставив меня одну. Сарпион прожил в этой стране долгие годы, по дороге к столице он ведомыми лишь ему способами заполучил золотые и серебряные линги, он продумал каждый свой шаг, а мне до поры до времени досталась лишь роль старательной ученицы.

В Асоле мне предстояло в первую очередь изучить язык. В начале нашего пути по Черноморью я сохраняла тягостное молчание, чтобы не выдать свое иноземное происхождение, но, перейдя горы, чтобы поскорее пробраться в столицу, я перестала изображать жреца, давшего обеты. Слухи о маге Двине уже полетели на заселенный юг страны, и Сарпион решил, что молва послужит нам более на пользу, чем моё появление в столице, где меня намного быстрее смогли бы разоблачить, потому как однажды это уже случилось по дороге. В столице я стала обычной девушкой, скромной и нелюдимой. По соседству с нами жил очень бедный люд — дровосеки, ремесленники да обнищавший овцевод, стадо которого растерзали волки, им было не до беженки с востока. Новая история, придуманная колдуном, гласила, что мы отец и юная дочь, покинувшие деревню, на которую напал оборотень, и в столице мы искали спокойного пристанища. Назвалась я Антеей, и уже через несколько дней осталась в полном одиночестве. Вскоре колдун, исчезнувший в городе, прислал мне денег на проживание и книги, с помощью которых я должна была постигать черноморский язык. Основы южного письма и произношения учитель преподал мне по пути в город, и хотя я была немного рассеянной ученицей, вскоре пришлось припоминать его советы. Я проводила дни за изучением сложных предложений из писаний о могуществе черноморских богов — манускрипты были выкуплены колдуном у одного из магов — и очень редко выходила из дома. Я встречалась с черноморцами, чтобы купить свежих продуктов, нанять работников по дому, который трешал от порывов ветра, а зима все наступала, и постепенно я без стеснения за свои ошибки в словах начала общаться с этими темными людьми, которые мигом решили, что я столь малоразговорчивая и непонятливая от того, что на востоке страны среди людей уже говорят на страшном оборотневом наречии, отклики которого они слышали порой в моем голосе.

На окраине столице, где каждую ночь из леса доносился вой волков, я оставалась до прихода холодов. Затем вернулся Сарпион, и он с еще большим усердием взялся за мое обучение. Он оказался доволен моими успехами, я уже бегло говорила по-черноморски, выучила назубок все молитвы магов и освоила манеру никогда не опускать глаза при разговоре с людьми, — Марго встретилась с заинтересованным взглядом темных глаз Ланса, а после перевела взор на государя, который, казалось, впал в задумчивость. — Про жизнь в Асоле я упомяну еще одну подробность, которая меня крайне взволновала и которая будет очень интересна для тебя, Ортек.

В соседнем доме жила крайне дряхлая старуха. Она выходила на улицу, опираясь на кривую трость, передвигалась не быстрее улитки, чем вызывала насмешки ребятишек, её лицо покрывали грубые морщины и складки, глаз почти не было видно в глубоких глазницах, ресницы, брови и волосы все поседели, а кожа присохла к выступавшим наружу костям. Её все сторонились, и женщины нередко называли её ведьмой, сама же Урлина, как звали старуху, мало обращала на них внимания, но стоило ей бросить мимолетный взгляд в сторону какого-либо дома, тут же его хозяйка взывала к Уритрею с просьбами защитить жилище от сглаза, то и дело прикладывая к губам скрещенные пальцы. Урлина заговорила со мной в первую же встречу, когда я возвращалась от коровницы с кувшином молока.

— Постой, девочка, — она вцепилась в мою руку, когда я, еще не зная, что старуху следует обходить подальше стороной, столкнулась с ней на дороге, — постой, я погляжу на тебя.

Она всматривалась в меня своими маленькими впалыми глазами. Я попыталась вырваться, но она была настойчива в своей хватке.

— Давно я жду предвестий своей смерти, и вот ты, наконец, явилась, — заговорила она беззубым ртом. Я с трудом различала её слова и понимала их смысл. — Ты знаешь его, знаешь! Ты встречалась с ним, я вижу это в твоих глазах. Я все вижу, — вещала старуха, её голос уже оглушал всю улицу, но как я ни старалась избавиться от неё, у меня ничего не получалась. Она свернула со своей дороги и последовала за мной, не отпуская моего локтя, и таким образом провела меня до самого порога, выкрикивая непонятные возгласы. — Я вижу голубое небо, я вижу лес, изба. Он ушел, ушел, но он вернется, он не покинет свой народ, лишь он может его спасти. Он обещал мне, он связан со мной! Он не отпустит меня, пока не возвратится... Он возвратится другим, другим, но он не оставит свой народ. Только ему по силам... Ты поможешь ему. Теперь я увидела это — он переживет меня, и ты будешь рядом с ним, забытым черноморцем.

Я беспокоилась, что старуха могла заметить мои чары и разглядеть истинный цвет моих глаз, поэтому не поднимала взора, а едва я отворила дверь, то оттолкнула её от порога и мигом закрыла дом на засов. Я заметила через щель, что Урлина присела на крыльцо, и с ужасом ждала, что эта противная сумасшедшая старуха предпримет дальше — а ведь я тогда еще не могла подыскать верных слов, чтобы упросить её оставить избу, все изученные фразы на черноморском языке вылетели из головы.

На следующий день, едва я вышла до колодца, старуха уже проникла вовнутрь дома и поджидала меня, устроившись на лавке возле печи. Так наше знакомство продолжилось. Она повторяла бред про возвращение и избавление народа Черноморья, а также расспрашивала обо мне, давала советы по дому. Я большей частью сохраняла молчание, но постепенно стала отвечать на её вопросы, мне ведь следовало общаться хоть с кем-то, чтобы выучить язык. Я придерживалась тех вымыслов, о которых мы уговорились с Сарпионом, но Урлина будто бы пропускала их мимо ушей:

— Много-много страданий выпало тебе на пути, и еще больше ждет впереди. Хочешь, загляну в твое будущее, — предлагала она хитрым старческим голосом. Но я всегда отказывалась, когда она протягивала свои руки к моей ладони, чтобы предсказать мою судьбу. Я помнила наставления Сарпиона — для колдуна услышать предзнаменование означало неминуемо воплотить его в реальность.

Она бывала в моем доме каждый день. Порой я даже не замечала, как она оказывалась на лавке, незаметно она и выходила из него. Я перестала её бояться и смущаться. Постепенно я все больше расспрашивала её о городе, об обычаях, а она отвечала мне так подробно, как будто ведала, что я совсем не черноморка, но никогда не ставила мне это в вину или укор. Как-то я спросила ее, сколько ей лет.

— Если бы я сумела сосчитать все пережитые зимы, то ответила бы тебе, девочка. Но я сбилась со счета давным-давно, когда еще помнила, как складывать числа. Но знаю я, что не дожить в этот раз мне до первого снега. Пусть я более так и не увижу его лица, но сойду в могилу я в человечьем обличье, как было с моими предками. Я уже слышу ликования черноморцев, жаль, что в этом гуле совсем не звучит его имени. Да кто его вспомнит в грядущих временах?!

Урлина нередко говорила подобным образом, и когда я пыталась более подробно расспросить её о видениях, что представали перед её глазами, так как в конце концов поверила, что возможно старуха действительно обладает даром прорицания, она отвечала теми же неясными словами.

Прошло около трех недель, и она сообщила мне, что на утро отправится в царство мертвых, ибо её там уже давно заждались. Она велела похоронить свое тело на опушке голой рощи, с которой ветер сорвал последние пожелтевшие листья, и пожелала, чтобы я приходила на её могилу первые шесть дней и, как полагалось, молилась за её душу перед ликом каждого из богов. На следующий день она не появилась в избе, и я крайне обеспокоилась. Я решилась самой отправиться навестить её, предчувствуя правдивость всех слов, высказанных ею накануне. Она лежала остывшей в своей убогой постели. Я не знала, что предпринять, ибо ни разу не хоронила людей — я побежала к сапожнику, что жил в доме напротив, и его жена тут же откликнулась на мой зов. То, что случилось, я поняла лишь, когда она издала возглас удивления и страха, огласивший всю округу. Сбежались еще соседи, и все они с изумлением смотрели на старуху, которая после смерти не обрела волчьего образа. Жена сапожника согласилась похлопотать о погребении, когда я передала ей несколько золотых монет, и к вечеру Урлину уже закопали под молодым кленом, хотя кладбище располагалось в другой части города. Разговоры, которые пронеслись по соседним домам, но не двинулись далее в столицу, быстро затихли. Люди удивлялись тому, что старуха осталась человеком, но этому быстро нашлось объяснение — мол, она не была настоящей черноморкой. Соседи вспоминали, что жила она в этом доме с незапамятных времен, а откуда приехала и кто были её родичи, никто не ведал.

Как и обещала, я приходила каждое утро на её одинокую могилу. Было грустно потерять человека, ставшего мне близким за прошедшие дни, хотя облик Урлины и её голос порой пугали меня даже в минуты дружеской беседы. На шестой день, приближаясь к роще по свежевыпавшему нежданному снегу, мне повстречался незнакомый всадник. Лес оглушал охотничий рог и лай собак, но человек на коне был в одиночестве. Он поджидал меня возле могилы, и едва я подошла, задал повелительным голосом вопрос:

— Кто покоится в этой могиле?

Я в смущении промолчала, не совсем понимая причину его беспокойства по этому поводу.

— Кто разрешил хоронить мертвецов в моем лесу? — вновь обратился он ко мне, а я опять лишь простодушно улыбнулась.

— Ты что немая? Как тебя зовут?

Когда он протянул к моему лицу холодные пальцы и повернул его ближе к блеклому свету, я не сдержалась и отбросила прочь его руку.

— Сам назовись, — последовал мой ответ.

— Милой девушке не к лицу отмалчиваться перед лицом... — тогда я не дала ему договорить, так как уже вернула себе самообладание и решилась достойно противостоять наглецу, отставшему от других охотников.

— Кого? Дворянина?! Так распоряжайтесь в своих владениях, а эти земли подвластны Веллингу.

— И Веллинг велит хоронить усопших лишь на кладбищах, чтобы не осквернять их проклятыми телами нашу землю.

— Но в этом случае вы ошибаетесь, сударь. Женщина, покоящаяся ныне в царстве Таидоса, не обрела волчьего вида и должна лежать подальше от истинных черноморцев.

— Как тебя зовут? — он настойчиво повторил ранее заданный вопрос. Но я промолчала, не спуская с него взора, и дождалась, пока он представился сам. — Я Орэл, барон Орэл.

— Антея, — ответила я, даже не подумав, что простолюдинке следует поклониться дворянину.

Но ведь в Черноморье бароны не особо чтятся своим происхождением, поэтому он даже не подал виду, что чем-то оскорблен. Он спросил, увидит ли меня на следующий день на этом же месте, и я с обворожительной улыбкой согласно кивнула.

Вернувшись домой, я сама была крайне возмущена своим невежественным поведением, но возможно во мне всплыла память, что я также принадлежу к благородному роду графов, — усмехнулась Марго, продолжая свое повествование, — и я привыкла быть наравне с людьми, будь они слугами или дворянами. Так начались мои недолгие свидания с молодым богатым незнакомцем посреди холодной сырой рощи. Он приезжал каждое утро, и я спешила к нему навстречу в простом плаще по грязи от растаявшего раннего снега. Очень скоро я догадалась, что передо мной не барон, а сам Веллинг Орелий, но скрывала от него свое знание. Он походил видом и манерой речи на тебя, Ортек, — правда был чуть выше в росте и шире в плечах. Его темные глаза всегда сурово оглядывали пустынный лес, а когда он смотрел в мою сторону, казалось, они немного добрели. В моем лице он нашел терпеливую слушательницу, я при этом стеснялась говорить, опасаясь быть разоблаченной. Но, как вы понимаете, парень наедине с девушкой находят более приятные занятия, нежели разговоры — как я могла отказать царю в улыбке, нежном взгляде или поцелуе?! Неделя пролетела как в красивой сказке, Орэл говорил о предстоящей женитьбе на оларской девушке, а я изображала при этом самый трогательный удрученный вид, на который была способна, догадываясь, что эта избранница на самом деле дочка оларского царя.

— Любая женщина всегда лишь притворщица, — проговорил Ланс, из-под нахмуренных бровей глядя в лицо царицы, которое осталось бесстрастным к замечанию.

— Наедине с собой я размышляла, что мне было бы нелишним пообщаться с черноморской знатью, так как до этого познакомилась лишь с жизнью простого народа. А Орэл между тем был знаком с Двиной, пускай лишь в своем детстве, и я нередко заводила с ним разговоры об его юношестве, его друзьях, семье и о магах. Наши встречи помогли мне стать той, кого теперь вы видите перед собой — нет, не царицей, а женщиной, полюбившей черноморский народ.

Я чуть не погубила себя, когда он, проследив за мной от опушки леса, на следующий день пожаловал в мой дом. Там он заметил книги магов и высмеял мое скромное крестьянское одеяние и речь, предположив, что я на самом деле не так проста, как пыталась ему казаться.

— Ты ведь также не договариваешь, Орэл, — ответила я, и на этом мы прекратили взаимные расспросы. К тому же он приехал попрощаться. За эти короткие дни знакомства, между нами зародилось подобие дружеских чувств, мы никогда не затрагивали темы, где могли бы разойтись во мнениях — и, как я уже упоминала, чаще всего говорил он, а я лишь задавала скромные вопросы, чтобы поддержать общение. Он ни разу не упоминал о войне, что Черноморье вело с эрлинскими городами, или о морийцах, чьим кораблям запретил останавливаться в своих портах. Я знала, что вызвала в нем симпатию, но была уверена, что эти чувства не столь глубоки, чтобы пустить корни в его сердце — да и сама была рада и благодарна Орэлу за наши встречи, после которых я наполнялась уверенностью, что могу быть похожей на черноморку. Мой благородный всадник исчез, и жизнь тихо потекла посреди книг в темном холодном доме. В те дни по городу стали распространяться слухи, что более люди не обретают волчьего облика после своей смерти, и радостные вести облетали дома по всем поселениям страны, так как в каждом из них уже хоронили людей, а не волков. Тогда я стала понимать смысл слов старухи Урлины — она вещала о скором избавлении от проклятия принцессы Мории, а её возгласы о возвращении черноморца относились к тебе, Ортек. Я с радостью представляла, что вы все-таки нашли в своем походе то, что было навеки сокрыто от людей — живую воду, и тем самым избавили народ от колдовских чар.

Когда возвратился Сарпион, я поведала ему об Урлине и о Веллинге Орелии. В то, что проклятие снято, он не захотел поверить, находя десятки объяснений этим чудесам, а встречей с царем был крайне обрадован — это знакомство, по его мнению, очень пошло мне на пользу, ибо Двина знала обоих царевичей, а нынче и я могла этим похвастаться. Еще около месяца я провела в той глуши. Сарпион почти не выпускал меня из дома, он заставлял меня повторять молитвы магов, задавал вопросы, на которые я должна была безошибочно отвечать, он исправлял мое произношение и не прекращал занятия ни на один день. Лишь когда он решил, что я готова предстать перед магами, мы отправились на юг в Гассиполь. В порту нас уже поджидали, так как колдун в свое отсутствие в столице успел повстречаться со многими полезными людьми, и мало кто из них был в силах противиться его природному обаянию и колдовским способностям.

В Гассиполе моя участь свершилась слишком быстро, чтобы я успела её осознать и переменить. После смерти мага Менея новым Хранителем Башни был избран Гарионис. Хранителей всегда назначал Веллинг, хотя на практике этот титул обсуждался между всеми членами ордена, присутствовавшими в Гассиполе в дни скорби, связанными со смертью предыдущего главы магов, и среди кандидатур выбиралась самая достойная, то есть Хранителем обычно становился самый опытный и престарелый маг. Веллинг всегда одобрял выбор магов, и лишь однажды этого не случилось: в начале своего правления Релий принял подобное решение самостоятельно в интересах своего царства, которое начало обуревать волна недовольства молодым морийским правителем.

Гарионис возглавлял магов к тому времени не более полугода, он был уже очень стар, и Сарпион убеждал меня в том, что маг слеповат и глуховат, так что мне не составит труда перехитрить его, представ в роли Двины, воспитанницы Менея. Сложность заключалось лишь в одном: как удалось узнать колдуну, Двина должна была стать магом, но не успела пройти церемонии посвящения, сбежав с юным царевичем, и это могло спутать нам все планы. А вдобавок её разыскивали маги по всей стране. Но главное было проникнуть сквозь невидимые преграды Башни под её высокий свод, и надеяться, что все недоразумения откроются не раннее, чем я сумею достать заветную Книгу Ветров.

Мы приехали в порт в карете, подходящей для богатых купцов. Сарпион проводил меня в дом одного из баронов, с которым Сарпион оказался в очень близких доверительных отношениях, и именно этому дворянину предстояло возвратить меня, то есть бежавшую из Черноморья Двину, в лоно Башни. Вскоре черноморец дал богатый прием, на который были приглашены маги, военноначальники, дворяне и прочие богатые дельцы. Колдун поселился в скромной портовой гостинице, оставив меня в доме своего приятеля, который как ни странно действительно полагал, что я Двина, и был очень благодарен Сарпиону за то, что все награды, посуленные за мою персону, попадут в его руки. Тем не менее учитель часто навещал меня. До знаменитого приема, на который должен был явиться даже Хранитель Башни, мы объездили вместе с учителем весь город. Он показывал мне окрестные дома, указывал на людей, с которыми Двина общалась в своей юности, и которые непременно пожелали бы возобновления знакомства, а также подробно описал лица магов и других влиятельных людей города, с которыми я неминуемо столкнулась бы в доме барона. Колдун давал советы, как мне следовало себя вести — быть в основном в печали, не улыбаться, неохотно отвечать на расспросы, как будто бы опасаясь разбередить незажившие еще душевные раны. По нашему уговору, Двина скиталась все это время по землям Мории, но так и не нашла царевича Ортензия, не доверяя при этом сплетням, распространившимся по стране о том, что царевич попал во дворец своего деда государя Дарвина II. Испытав лишения и злоключения, она возвратилась в родную страну, где барон оказал девушке всякое содействие и помощь в прибытии в родной Гассиполь.

Вскоре наступил день торжества. Я облачилась в длинное платье черного цвета, который всегда, как мне было известно со слов Лиссы, предпочитала Двина, и покинула свою уединенную комнату. Меня спасло то, что на меня мало кто обращал внимания, и лишь когда барон, наконец, вспомнил об обязательствах перед Сарпионом, он подвел меня к Хранителю Гарионису и назвал тому мое имя. Маг, которому уже ужасно наскучили танцы лифий под звоны бубнов, внимательно посмотрел на меня из-под седых бровей и попросил провести его на веранду, где мы могли бы спокойно переговорить. Помню, там было очень холодно, ночной морозный воздух пробирал до самых костей, и, наверное, поэтому Гарионис не стал удивляться дрожи в моем голосе, когда я медленно, сбиваясь и путаясь в своем рассказе, выложила ему придуманную историю моих странствий.

— Я так и не успел с тобою познакомиться, Двина, во время похорон Веллинга Релия, — задумчиво проговорил он после того, как я замолчала. — Но твой наставник уважаемый Меней очень часто вспоминал тебя в последние месяцы своей жизни. Очень жаль, что вы не успели повидаться. Он ждал твоего возвращения, говорил, что тебя вызволил один его аватарский друг из рук гарунов в Межгорье. Но даже после твоего побега от степняков Меней не переставал надеяться, что сумеет отыскать твои следы. Я уже очень стар, Двина, но мне памятны еще порывы и страсти своей далекой юности. Ты была слишком безрассудна в своих чувствах, но я не могу винить тебя за это. Меней всячески скрывал, что царевич Ортензий сбежал из порта вместе с его воспитанницей. Поэтому тебе не стоит опасаться кары Веллинга за совершенное преступление, в память моего предшественника Менея закрою на это глаза и я. Но чем еще я могу тебе помочь?

— Благодарю вас, маг Гарионис. Я очень многое пережила за эти годы, и я еще сильнее укрепилась в мысли, что должна избрать стезю мага. Позвольте мне исполнить до конца то, о чем мечтал мой приемный отец, — я говорила так, как меня научил Сарпион.

— Я хочу верить, что ты была со мной искренней. Но что же заставило тебя покинуть царевича, за которым ты бросилась сломя голову в его изгнание? К тому же мне ведомо, что ты уже назвала себя магом, — его глаза так испытывающе смотрели на меня, что мне подумалось: даже при своей старческой слепоте и тусклом свете факелов, мерцавших по бокам небольшом веранды, он видел меня насквозь.

— Уважаемый маг, вот последнее напоминание о царевиче Ортензии, о нашей любви. Этот оберег из своих волос царевич подарил мне, когда мы сели на корабль в Аватаре, идущий на запад, — и я протянула магу кенну, что ты, Ортек, оставил мне на память на берегу Магарата.

— Я вижу, ты очень хорошо узнала мою историю и историю Двины, — недовольно заметил Ортек, перебивая рассказчицу. Не менее хмурым взглядом ведьмочку удостоил Ланс.

— Да, тогда я уже не думала о снятии проклятия с черноморцев, с этим легко справились вы, дорогие друзья, я всего лишь хотела всей душой вновь стать колдуньей. Пускай кто-то считает, что колдовские способности это проклятие богов, я же не была к себе столь взыскующей — и тогда я делала всё, чтобы поскорее стать самой собой.

Я передала перевязанный засохшей травинкой оберег в руки мага, и добавила, что отчаялась в поисках царевича.

— А теперь, — я произнесла совсем поникшим голосом, — я верю, что царевич нашел то, что искал в западных землях — живую воду, и именно ему черноморцы обязаны спасением от проклятья морийцев.

Гарионис не стал менее подозрительным после моего наигранного признания, он напомнил мне еще раз, что не следовало называться магом в Краиле, северном городе, через который мы с Сарпионом пробирались в Асоль, однако тем не менее он разрешил мне явиться в Башню для приношения молитв богам:

— Если ты готова пройти испытание и стать полноправным магом, то не забывай произносить молитвы и хвалу богам, что возвратили тебя на родину. Пускай они благословят твои силы и ум, чтобы ты достойно прошла посвящение.

На том завершилась наша беседа. Маг заметил на прощание, что я действительно многое пережила в чужой стране, и даже мой голос еще не возвратил себе родного произношения. После этого я ушла в свою комнату и уже на утро передала весь разговор Сарпиону. О том, что за испытание следовало пройти, прежде чем стать магом, не имел понятия даже он, так как эти знания тщательно оберегаются членами ордена. Но колдун, как всегда, попытался заверить меня, что в нем не будет никаких сложностей.

— Для тебя ничего не имеет трудностей, с которыми ты бы не справился, — обвинила я тогда учителя. — Ты же колдун, и легко сможешь уладить то, для чего не хватит человеческих сил, с помощью чар. Верни же и мне мои способности, чтобы я намного быстрее сумела помочь тебе, Сарпион!

Но он был неумолим. После того, как все громче и громче со всех сторон заговорили о чудесном избавлении от проклятья, он прекрасно понимал, что сможет заставить меня сыграть свою роль до конца лишь с помощью заключенного между нами соглашения. Он вновь указывал, что если я стану колдовать, меня очень быстро разоблачат. Тогда колдун крайне обрадовался тому, что я получила возможность посетить Башню, чтобы помолиться с её высот Уритрею и Нопсидону. Он уже предполагал, что мне очень скоро выпадет шанс осмотреть помещения самой вышки и разыскать магическую книгу.

На второй день после приема, получив письмо от Гариониса, я отправилась в Береговую Башню. В первый раз я была поражена долговечностью строений эрлинских зодчих. Башня представляла собой настоящую крепость на берегу моря. Внутри располагались оружейная, площадка для тренировок магов, поклявшихся охранять этот оплот от захватчиков, даже небольшой парк, клумбы, чистые источники, отделанные дорогим камнем, невысокие жилые помещения и сама башня в виде широкого цилиндра, устремлявшегося к небу. Один из учеников мага встретил меня у ворот и проводил к скромному каменному дому около высотной башни. Там проживал её Хранитель. Если бы не проводник, я бы легко заблудилась среди многочисленных построек на узких дорожках внутри цитадели, а Двине такая забывчивость и растерянность были совсем ни к чему.

Внутри жилище мага отличалось той же убогостью, что и снаружи. Другой юный помощник Гариониса, хлопотавший около небольшой плиты, указал мне на лестницу на второй этаж. Взобравшись наверх, я обнаружила, что престарелый маг выслушивал тирады не кого иного, как своего царя, Веллинга Орелия.

— Антея?! — воскликнул изумленный правитель, оглядывая мою темную фигуру, застывшую под его мимолетным взором. — Что ты здесь делаешь? Ах да, я так и думал, ты на самом деле маг, а не сирота. — На этом молодой человек сумел сдержаться и замолчал.

Маг Гарионис поприветствовал меня и попросил подождать, пока он освободится. Я спустилась вниз, и его помощник побледнел от страха, что забыл про посетителя верховного мага и не предупредил меня об этом. Когда Орэл покидал мага, то он еще раз остановился напротив меня и с ухмылкой заявил:

— Маг!

— Ваше Величество! — тут же ответила ему я, учтиво склоняясь в поклоне.

Этот обмен словами не ускользнул от взора Гариониса, который наблюдал за нами с лестницы. Поэтому он совершенно сменил тему предстоявшей беседы, едва мы остались с ним наедине.

— Неужели ты уже успела повидаться с Веллингом после возвращения из чужих земель? — спросил он, присаживаясь в деревянное кресло, а мне предложил место на мягком диване. — Отчего же он так взволновался, Двина? Уж не сумела ли ты покорить сердце и другого сына Релия?

Я не знала, что ответить, поэтому предпочла выложить правду. Ведь Гарионис легко мог расспросить обо всем самого царя. Я сказала, что жила некоторое время в уединении на окраине столицы перед тем, как повстречаться с бароном, который помог мне вернуться в Гассиполь и Башню. Я объяснила, что назвалась Веллингу другим именем, чтобы скрыть настоящее лицо, опасаясь, что он по-прежнему ненавидит брата и мечтает наказать всех его сообщников, но и сам царь в наших встречах величал себя лишь дворянином. Я убеждала мага, что с трудом узнала в грозном лике молодого правителя черты прежнего мальчишки, с которым играла много лет назад, и что Веллинг также не вспомнил подругу детских лет, хотя мы вновь стали с ним добрыми знакомыми. Хранитель ответил мне после этого очень красноречивым намеком:

— Знаешь, почему столь мало женщин готовы вступить в наш орден, и большая часть девушек мечтает стать лифией, а не магом? Потому что лифиям благоволят в замужестве сами боги, а магу очень трудно подыскать себе достойного мужа — никто не решится связать судьбу с не просто умной женщиной, а с той, кому ведомы тайны богов. А о муже всегда помышляли все жены, поэтому они так мало помышляют о мудрости, особенно в наше время. Но не согласишься ли ты со мной, Двина, что союз двух красивых молодых людей лишь выиграет, когда они оба будут мудры, послушны богам, любимы своим народом. Разве не лучше Веллингу связать свою судьбу с черноморской девушкой, чем брать в жены оларку, которая приведет в наши края чужаков, чужие обычаи, чужой язык, которая никогда не сможет увлечь его беседой, посоветовать в делах или снять усталость пережитого дня?! Но все это по силам магу, жаль только, что среди нас очень мало красивых молодых девушек, — он улыбнулся своими старческими темными глазами.

Гарионис тогда же подтвердил, что кенну действительно подарок царевича Ортензия, и после этого мы спустились во двор. Маг не переставал выражать недовольства желанием Веллинга жениться на оларской принцессе. Мне было уже известно, что Орэл ездил ко двору её отца в Оларские Холмы, но перед свадебным событием, которое бы окончательно соединило два народа, Веллинг должен был получить одобрение магов. Помнится, тогда Гарионис даже заикнулся, что если Релий не сумел соединить два народа — морийцев и черноморцев, хотя между ними гораздо больше общего, чем с оларами, то глупая царевна лишь разнообразит придворный этикет и выпросит у царя всяческие милости для своих родичей. В тот день Хранитель Башни одел поверх своего обычного одеяния белоснежный легкий плащ, а на голову водрузил серебряный венок и окропил меня водой из позолоченного таза с помощью лавровой ветки. После этого я вместе с ним поднялась по витой лестнице на вершину Башни и принесла дары и молитвы богам. Так быстро и успешно я проникла в Башню, но там я поняла, что у мага к моей персоне рождался совершенно невероятный интерес. Он даже забыл что-либо упомянуть об испытании, но прежде чем мы расстались, Гарионис пригласил меня к себе на обед, где должен был присутствовать Веллинг. Надеясь на мою красоту и симпатию, которую я вызвала в сердце царя, он уже представлял, как тот откажется от сватовства к северным соседям. Вдобавок хранитель вскользь упомянул приворотное средство, тайна которого ведома магам.

Мой рассказ о визите в Башню вызвал громкий хохот колдуна. Сарпион воскликнул, что мог бы легко уладить это дело в угоду магам, но сюда мы явились совершенно по другому случаю. Так что я выслушала от него больше наставлений, как мне следовало осматривать Башню в следующий раз, чем как приготовить приворотное зелье, о котором говорил маг.

Вскоре я обедала в маленьком зале верхнего этажа покоев Гариониса. За столом мы были втроем: я, хранитель и Веллинг. Как ни странно, но маг решил обращаться ко мне именем Антея, и с тех пор все в Башне и за её пределами должны были позабыть, что я была Двиной. Веллинг бросал на меня любопытные взгляды, и я с удовлетворением подумала, что справляюсь пока с порученной мне задачей. А после трапезы я попросила разрешения удалиться на вершину святилища, на что Гарионис не мог мне отказать, как бы он не желал этого в тот момент.

Я вновь вступила в темное пространство высокой башни. Я поднялась на её стены, внимательно осматривалась по сторонам, но не заметила ни одного бокового коридора, ни одной двери. Тем не менее верхняя площадка была намного шире, чем две лестницы, ведущие наверх, и я предположила, что между ними существует еще одна комната или проход. Когда я спустилась, то решила осмотреть темные углы у входа. Слева под ступенями были лишь аккуратно сложенные пустые корзины, покрытые паутиной, а справа я обнаружила потайную дверь, которой, очевидно, порой все-таки пользовались. Я подергала за круглую ручку посреди единственной деревянной створки, но дверь не поддалась. Я бы несомненно сумела её раскрыть, владей я колдовством, однако об этом стоило забыть, и я вовремя вернулась к небольшому коридору у выхода, где столкнулась с двумя магами, обсуждавшими возможно ли рассмотреть звезды при дневном свете и отправившимися проверить свои предположения с высот строения.

Сейчас я могу более здраво оценить поступки магов, Сарпиона да и свои собственные. Меня всегда смущало, что мне так легко удалось обмануть Гариониса в том, кем я являлась — воспитанницей Менея. Но по прошествии нескольких лет я рассудила, что он никогда в этом не был убежден, скорее он увидел в моем лице девушку, которая осмелилась назвать себя магом, зная, что её ждет испытание, в котором раскрылись бы все её тайны и секреты. И этой девушке, не за её смелость, а по собственной выгоде, он решил подыграть. Хранитель ежедневно принимал меня в своем доме, знакомил с другими магами, купцами, дворянами, приближенными к Веллингу. Но он более никогда не упоминал имени Двина, и быть может некоторых из этих людей маг Двина должна была прекрасно знать, я же как Антея со скромностью и доброжелательностью знакомилась с ними вновь. Гарионис ответил на просьбы Орелия о благословении наказом дождаться весны, когда наступал сезон приношений и молитв Галии и Уритрею, покровителей брака. Он повелел мне отговорить Веллинга от женитьбы, и через некоторое время я должна была отправиться вслед за царем в столицу.

С Орелием у меня складывались теплые дружеские отношения, но именно благодаря тому, что Гарионис будто приставил меня к правителю, а тот не посчитал нужным противиться этому решению. Хранитель уже видел в глазах царя чувства, которые в нем разгорались, стоило нам с Орелием заговорить, я же читала в них с большей проницательностью, чем старик, никогда не бывший женатым. Веллинг лишь усмехался всем моим попыткам привлечь его внимание и переменить замыслы об оларских сватах. Казалось, что весь интерес к моей персоне у него пропал, едва он осознал, что я была магом, то есть хитрой и коварной, да вдобавок еще женщиной. Мне оставалось лишь жаловаться своим неудачам Сарпиону.

Колдун редко советовался со мной и делился своими планами, хотя мне в них по-прежнему отводилась важная роль. Я полагаю, что под тяжестью обязательств, которые на меня условно возложил Гарионис, не желая вызывать недовольство магов, которые могли легко раскрыть мой обман с чужим именем и личиной, чародей решил мне помочь. Он сделал то, что для него уже было не впервой. Я поняла, что Веллинг в меня влюблен именно после встречи Орелия с Сарпионом, но, конечно, любовью это можно было назвать лишь с точки зрения окружающих, сама я тогда небывало поразилась переменой в его поведении и очень быстро догадалась об её причине.

Заканчивалась вторая неделя моего пребывания в статусе мага Антеи. Я всюду следовала за Веллингом, ежели он выезжал из своей резиденции в центре города. Хранитель уже не заикался об испытании для ученика, так как он сам прилюдно назвал меня магом на одной из встреч с городской знатью, но я опасалась, что едва царь уедет назад в столицу, и Гарионис поймет напрасность своих замыслов, в которых возлагал на меня большие надежды, то я вновь стану самозванкой Двиной и лишусь всякого внимания и покровительства. Это не могло не беспокоить Сарпиона, который все дни размышлял, каким образом я бы смогла отпереть потайную дверь, хотя я в те скоротечные пасмурные зимние вечера не имела ни одной минуты, свободной от поручений магов, чтобы заглянуть в Башню. Я по-прежнему проживала в доме барона, знакомого колдуна, который нисколько не удивился сменой моего имени, ибо удивляться поступкам и решениям магов бессмысленно. В один вечер этот тихий молчаливый покровитель, как обычно, прислал за мной карету, которая должна была отвезти меня домой из дома Веллинга. Орэл вышел меня проводить, желая скорого доброго пути, когда с места возничего раздался хорошо знакомый голос Сарпиона. Колдун в тот раз отчего-то решил стать кучером:

— Вас так приятно слушать, Ваше Величество, — обратился он к Веллингу, не обращая внимания на все приличия, согласно которым слугам не следовало болтать лишнего, тем более в присутствии царя.

— Благодарю вас, — недоуменно ответил Орэл. — Это твой знакомый? — он уже менее приятным тоном обратился в мою сторону.

— Вы всегда знаете, кого спросить и послушать, — вставил Сарпион, не давая мне возможности ответить. После этого он слегка коснулся его плеча, вскочил на козлы, и мы отъехали в темноту ночной дороги. Это всё, что мне удается припомнить с той встречи, но мне думается, этого было достаточно, что очаровать Веллинга.

А дальше в моей жизни всё складывалось так, как нужно было колдуну и магу-хранителю. Я стала удобным средством в их руках, с помощью которого они стремились достигнуть собственных целей. Стоило мне попросить Орэла отменить свадьбу с царевной, он тут же послал в Оларские Холмы свой отказ, что едва не привело к вторжению их войск в наши предгорные деревни. Но маги легко закрыли на это глаза, их интересы всегда были сосредоточены на побережье. Позже я сама предложила царю укрепить наши чувства союзом перед ликами богов, и по всему царству разлетелись слухи о предстоявшем торжестве. Гарионис ликовал, он уже перечислял мне самые главные моменты, которые добрый муж Веллинг должен был обсудить со своей мудрой верной женой — и в первую очередь, это касалось осады эрлинских портов, в которых маги всегда пользовались уважением и почтением, и от которых они получали немалые подати. Мое будущее замужество радовало и Сарпиона. Орелий вскоре отбыл в столицу готовиться к празднествам, после которых он собирался, наконец, отправиться в Эрлинию к своим войскам, ибо лишь вопрос с женой последнее время держал его в Черноморье. Также были убраны с дороги колдуна маги, ибо отныне в Башне я стала самым дорогим и желанным гостем. И лишь мое мнение в этих вопросах никто не удосужился спросить, а я не имела возможности его высказать. Я не хочу себя оправдать, я хочу честно признаться: тогда я желала поскорее, чтобы вся эта суматоха, охватившая мой прежде уединенный быт, поскорее завершилась, и я продолжала послушно исполнять волю Сарпиона, ибо верила, что с его помощью лишь смогу вырваться из кольца лжи, в котором завертелась.

После отъезда Орелия я осталась в Гассиполе, где обрела больше свободного времени, хотя оно нередко протекало в беседах с Хранителем Башни. Между тем Сарпион мечтал поскорее попасть вовнутрь цитадели, чтобы заполучить Книгу Ветров или убедиться, что её никогда не существовало, так как проклятие черноморцев спало без необходимости ею воспользоваться. Но тем не менее он все еще не мог позволить себе появиться среди магов Башни, которые должны были хорошо помнить колдуна в лицо. Зимой не совершалось паломнических процессий, когда на высоту стен подымались избранные Хранителем уважаемые торговцы, землевладельцы, военнослужащие. Но даже в таком случае колдун опасался, что его узнает старик Гарионис, который нынче как Хранитель Башни должен был окроплять всех посетителей водой из крепостного источника, а ведь этот маг был одним из тех, кто уличил Сарпиона в обмане около года назад. В сложившихся обстоятельствах чародей настаивал, чтобы я искала в доме хранителя ключ от двери нижней части башни, и для этого отважилась даже на то, чтобы обыскать всю одежду мага, после того как он должен был заснуть от сонного зелья. Мне же помогло более простое средство — изучение книг.

За недели, проведенные в порту, я все более уверенно говорила на черноморском языке, я уже не молчала и громко выражала одобрение или возражения против тех или иных доводов своих собеседников, и, конечно же, я продолжала читать рукописи магов. В мастерстве священнослужителя мне помог Гарионис, который, как я уже говорила, предполагал, что мне еще неведомы очень многие секреты врачевания, прорицания, превращения, которыми владели настоящие маги. Он вручил мне тяжелый полудрагоценный переплет, где я и отыскала способ, как проникнуть за закрытую дверь, — на лице Марго заиграла лукавая улыбка. Она внимательно оглядела своих слушателей, которых несомненно могла утомить долгим рассказом, но лица мужчин еще не лишились заинтересованного выражения.

— Я не имею права раскрывать вам эти тайны, ибо вы не являетесь магами. Так что вам придется довольствоваться лишь знанием того, что из нужных ингредиентов я приготовила вязкий раствор, который залила в замочную скважину в двери, после чего одним умелым движением костяной заколки для волос я открыла замок и ворвалась под заветные покровы. Я отважилась на взлом темной ночью. В те дни я уже перебралась, как и подобает магу, жить в Башню и заняла отдельный дом, тогда как в других квартирах в двухъярусных жилых капирах размещались одни лишь мужчины, которые безусловно бы смущали, по словам Гариониса, невесту Веллинга. Итак, ускользнув из своей спальни под покровом темноты, я все-таки сумела пробраться в скрытые покои Береговой Башни. Я зажгла небольшую свечу, ступив за взломанную дверь, и увидела перед собой две узкие лестницы. Одни ступени уводили в подземелья, а другие наверх. Сперва я отправилась туда, где, по-моему, было наиболее безопасно, то есть в верхнюю комнату.

Лестница выводила в круглый небольшой зал. Его стены были заставлены ветхими полками со старинными книгами, около каждого стеллажа стояла низкая удобная скамья, а также высокий подсвечник. Посреди комнаты находился каменный постамент высотой до колен, на котором лежала толстая книга в обложке, обшитой красным атласом. Я тогда испытала такой благоговейный страх и восхищение, что долго не могла сдвинуться с места. А когда оцепенение прошло, я приблизилась к книге и раскрыла её. Толстые пожелтевшие страницы содержали тексты магических молитв, слова наговоров, которыми пользовались маги, рецепты различных зелий, описание природных элементов. Я перелистала дальше и не заметила никакого следа колдовских заклятий. Я решила просмотреть книгу с конца и, укрепив свечу на холодном камне, двумя руками перевернула сразу более половины страниц — вот тогда книга раскрылась в нужном месте сама. Она развернулась на ровные половины, между серединными страницами было вырезано отверстие не более, чем человеческая ладонь по величине, толщиной в половину среднего пальца. В этом проеме покоилась еще одна книжица — истрепанные записки в черном кожаном переплете. Я раскрыла её, и перед глазами предстали маленькие буквы аккуратного почерка, которые при тусклом свечении соединялись в слова родного морийского языка. Это тоже были слова молитв, но не могло быть сомнений, что эта книга раньше принадлежала колдунье Мории, во всяком случае я сразу же поверила во все ожидания Сарпиона, и, спрятав книгу за поясом, я прикрыла Книгу Ветров, быстро направившись к выходу. Я предвкушала скорый конец представления, что мы вместе с Сарпионом разыграли в черноморском порту, но моим чаяниям не суждено было сбыться.

Я спустилась обратно по лестнице, прикрыла за собой потайную дверь, надеясь, что ко времени обнаружения взлома меня уже не будет в городе, и выступила из-за арки, которая служила входом в башню, не будучи более ничем защищенной. Маги, охранявшие Башню, крепко спали, так как в сгустившихся сумерках ушедшего дня я подсыпала в их еду сонного зелья, когда им понесли поднос со стряпней. Но как только я вступила под свод арки, то ощутила внезапное жжение на теле, до носа донесся запах дыма и горелой одежды. Книга, спрятанная у меня за широким поясом, вспыхнула ярким обжигающим пламенем. Чтобы не завопить от боли, я прикрыла рот обеими руками и бросилась обратно в башню по одной из её лестниц на самый верх. Только потом я достала книгу и, кривясь от боли, затушила подожженное платье. Я думала, что от записей останутся лишь пожухлые страницы и пепел, а книга почти не изменилась — лишь кожа обложки еще обжигала пальцы, а бумага уже остыла. Я испытала облегчение. Признаюсь, что я еще дважды повторила свою попытку вынести книгу из Башни, и обе они закончились таким же результатом — книга заливалась алым пламенем. Мне не оставалось ничего иного, как вернуться обратно в потайную комнату и положить её на прежнее место. Я попыталась запереть за собой дверь под лестницей и, услышав тихий щелчок, бесшумно пробралась в свои покои. Ночь прошла без сна и покоя, наутро я не знала, чего более опасаться: гнева Гариониса, если он уже узнал о воре, пытавшемся проникнуть в потайные помещения Башни, или злобы Сарпиона, вызванной крушением его надежд.

Но все обернулось не столь мрачно и болезненно. Хранитель, кажется, так никогда и не догадался, что в тех покоях побывала непрошенная гостья, а Сарпион более радовался тому, что книга принцессы Мории все-таки существует, чем печалился о том, что я не сумела её достать. Он сразу же уверился, что возгорание книги было вызвано древним заклятием, наложенным на эту вещь прежней хозяйкой, что только подтверждало все его подозрения. И самодовольный колдун даже поблагодарил меня за помощь, что я ему оказала. Большего он и не желал пока, но на мое очередное предложение расторгнуть сделку он вновь ответил с улыбкой:

— Марго, это не письменный договор, который можно разорвать по желанию обеих сторон. Мы дали обещания исполнить свои обязательства в том рукопожатии перед самими собой, ни ты, ни я не в силах их отменить.

К концу зимы маги, по-видимому, получили известия из Мории о том, что царевич Ортензий живым вернулся во дворец своего деда да еще отыскал живую воду. Тогда они поспешили объявить всему народу, что проклятие с черноморского рода спало несколько месяцев назад благодаря неустанным молитвам магов, а также Веллинга Орелия. А одновременно вестники по всей стране разглашали еще одну радостную весть — маг Антея и Веллинг Орелий заключили союз перед очами прекрасноликой Галии и грозного Уритрея. Я была в бессонных сомнениях перед этим событием, я просила Сарпиона покинуть поскорее Черноморье и возвратиться на родину, но он поучительно отвечал мне, что тогда я навеки лишусь способности колдовать, а пока я находилась среди магов, то имела возможность вложить в руки чародея колдовскую книгу. Я долго колебалась. С одной стороны, побег в одиночку, ибо не у кого было просить помощи, отказ от своих чародейных сил и возвращение в страну, где меня давно никто не ждал. С другой же, меня влекла беззаботная жизнь во дворце, где я стала царицей и была бы окружена любовью верных людей, которую хотела всеми усилиями завоевать, а в Башне я смогла бы продолжать свое обучение и надеяться, что Сарпион придумает, как снять заклятье с книги Мории. Но кроме всего этого необходимо было далее изображать любящую супругу, наблюдая при этом за фальшивыми чувствами своего мужа, нужно было слушаться Гариониса, который надеялся, что я подчиню должным образом Веллинга, пускай Орелий никогда не давал повода думать о себе как о безвольном слабом правителе. Выбор у меня был неприятный, как ни посмотри, и я избрала второе решение: может быть от того, что уже свыклась с этой мыслью, уже представляла себя царицей и вместо гордости тешила себя славой и властью.

Семейная жизнь с Орелием оказалась не так проста, как я того ожидала. После свадьбы он тут же уехал в Эрлинию, а мне предстояло осваиваться с дворцовой суетой. И главные слухи, которыми тут же наполнились залы дворца, касались того события, когда молодая царица родит Веллингу наследника, а также как быстро она изменит мужу в его отсутствие. Может быть это избитая тема всех светских дворов, но я не привыкла в те времена к подобным разговорам. Поэтому я с большим удовольствием вняла настойчивым просьбам Гариониса и Сарпиона отправиться к мужу, чтобы стать его вторым я, голосом его рассудка — так похоже выразился каждый из них. Маг желал, чтобы я уговорила прекратить войну с Эрлинией, а Сарпион — чтобы Веллинг назначил его Хранителем Башни, благодаря чему колдун самостоятельно заполучил бы то, чего так страстно жаждал. И оба их стремления были неисполнимы для меня, они были лишены всякого здравого смысла, и я не могла их поддержать, но тем не менее отправилась к мужу — а точнее подальше от своих обоих наставников.

Орелия совсем не обрадовал мой визит. В это время его войска осаждали Гистаполь и Лаваль, самые крупные эрлинские порты на востоке моря. Вместо улыбок, которыми он одаривал меня в Гассиполе, в военном лагере я выслушивала лишь его резкие замечания, вспышки гнева и недовольства. От очарования, что навел колдун, мне порой казалось, не осталось и следа. Не было никаких надежд, что Орэл прислушается к моим словам по отношению к этой войне или смене Хранителя Башни — о последнем я даже боялась заговаривать, хотя Сарпион безоговорочно настаивал на этом решение Веллинга. Ежели Орелий и появлялся в моих покоях, то чтобы допросить скольких сонтариев я нынче принимала, какие любезности выслушала от них, и когда я, наконец, отправлюсь обратно в столицу. Я заметила, что ежели он проводил со мной несколько дней, то вновь становился покорным, внимательным и слепо выполнявшим мои просьбы, но стоило ему скрыться среди своих солдат, как его возвращение сопровождалось вспышками ярости, обращенными в мою сторону. Но даже мое общество не смогло унять его взрывного нрава, когда он узнал о том, что новый государь Мории, его брат Ортензий, послал в Аватар сотню морийских солдат и потребовал освобождения трона Веллинга. Тогда царь покинул на некоторое время Эрлинию, где уже вошел на улицы Гистаполя и ожидал добровольной сдачи соседнего города-порта Лаваля, и отправился вместе с онтарием и тысячей черноморцев в заброшенные западные земли Черноморья у берегов Алдана, где поначалу больше неудобств нашим солдатам принесли болота, нежели стычки с морийцами. Мне же пришлось возвратиться в Асоль.

В столицу немедленно приехал Сарпион, чтобы узнать от меня последние известия. Я никогда не вела с ним переписки, опасаясь, что моего учителя могут раскрыть шпионы магов, глаза которых наблюдали за каждым моим шагом. О колдуне в Черноморье было известно очень немногим, и то порой с некоторыми из них случались несчастья, и я с ужасом подозревала, что в этом был замешан чародей, готовый убрать с дороги всех, кто имел возможность помешать его планам. Выслушав описание нашей супружеской жизни, в которой все складывалось не так гладко, как представлял он сам, да и мечтали маги, Сарпион остался очень хмурым и недовольным. Я же успокаивала его тем, что попробую еще раз проникнуть в комнату и разузнать про книгу от самого Хранителя Башни. В действительности, став царицей я получила права почти равные Веллингу, и я вполне могла потребовать от Гариониса раскрытие мне тайн, до этого спрятанных в стенах его обители. К концу весны я вновь перебралась в Гассиполь. В общение с магами мне следовало применить всевозможные доводы и убедить их, что Орелий не остановит покорение Эрлинии, к тому же я пыталась подчеркнуть те преимущества, что получали черноморские маги и особенно Хранитель Башни над всеми другими магами Эрлинии, также приносившими молитвы шестерым богам. Я обещала, что буду настаивать перед Веллингом о прекращении кровопролития, о ведении переговоров с эрлинскими гражданами, но при этом всячески подчеркивала те привилегии и богатства, которые попадут в руки черноморского народа, если они закрепят свое главенствующее положение в Черном море. К тому же маги были очень недовольны желанием Орэла немедленно двинуться в Морию, чтобы наказать своего брата, изменника черноморского народа. Мне пришлось убеждать их в надуманности этих предположений, ибо у Черноморья пока еще даже не было необходимых источников, чтобы начинать борьбу с таким мощным государством как Мория, а своему мужу, который возвратился из алданских болот, я повторяла, что Морию разрушат в скором времени внутренние беспорядки, а также гаруны, которые собирали войско для вторжения в страну.

Тогда в Гассиполе я вновь была омыта водой перед аркой Башни и побывала в её скрытой комнате, куда меня провел сам Гарионис, исполняя мое желание. Маг показал мне Книгу Ветров, и мы вместе около половины дня читали хвалебные слова Галии, так как в то время как раз наступили дни её чествования. А когда я обратила внимание на маленькую черную книгу, то маг заявил, что молитвы на этих страницах нередко читал Веллинг Релий, который родился в Мории и до конца своих дней не отказывался от служения богу Моря. Это объяснение было столь простым и разумным, что я не могла дальше расспрашивать о том, почему книга возгорается, опасаясь вызвать лишних подозрений у хранителя. Но Сарпион категорически отверг версию Гариониса и был стойким в своем решении самому пробраться в сердце Башни.

События этого первого года моей жизни в Черноморье были очень насыщенными, и быть может поэтому я столь много уделяю им внимания. Летом Орэл вновь остановился в Асоле, туда же перебрался Сарпион. Колдун искал со мной встреч, он настаивал, чтобы я заговорила с царем о смене Хранителя Башни, тем более взгляды магов сильно разнились с желаниями самого Веллинга. Колдун считал, что я должна всячески настраивать Орэла против Гариониса, а после представить ему Сарпиона, который в Черноморье носил имя Арпея, в роли мага из Эрлинии, независимого от гассипольского сообщества, который бы всячески поддерживал действия Веллинга в глазах прибрежных народов. Но я не смела пойти на такой шаг, я все чаще стала задумываться, что Сарпион одержим своим желанием и в этом азарте совершенно не замечал всей пагубности своих замыслов. Его просьбы привели бы лишь к нашему разоблачению. К тому же я уже поняла, что повелевать не означало исполнять собственные желания. Вокруг меня жило много людей, которые видели во мне надежду, они всерьез верили, что свадьба царя и мага привела к снятию проклятия с их крови, они делились со мной своими бедами и горестями и ждали от меня помощи. Я не могла подвести всех своих подданных. Я заняла место на троне и считала, что должна быть его достойна, я не хотела рушить свою жизнь, в которой появилась новая надежда...

Но Сарпион имел собственную цель, к которой решил продвигаться любыми путями. Орэл очень любил охотиться, и летом он устраивал охоту почти каждую неделю по лесам у подножия Черных гор. В тот раз кабан, которого погнал царь, оказался орудием Таидоса, как говорили в народе. Орэл вонзил в огромного зверя копье, свалившее его наземь, а когда царь спешился, чтобы разделать тушу, то животное внезапно ожило и кинулось прямо на человека, разорвав его своими острыми клыками и скрывшись в чаще леса. Это произошло на глазах многих людей. Все было столь внезапно и неожиданно, что после эта история окрасилась в народной массе разными мистическими деталями. Веллинга привезли во дворец, он оказался под присмотром магов, но он потерял много крови, и на утро следующего дня умер. Его похоронили в Береговой Башне, где покоились все предки правителей. Не прошло и нескольких дней, как меня захотел увидеть Сарпион, оставив договорной знак в потайном месте, который проверяла моя верная служанка. Мы встретились, и довольный вид колдуна, который тут же потребовал от меня как от царицы, в руках которой после смерти супруга установилась вся власть, исполнить его желание — назначить его Хранителем Башни. О случайной гибели Орелия он говорил как о вполне закономерном следствии, в результате которого я становилась полноправной хозяйкой черноморских земель и могла довести все наши замыслы до успешного свершения. Тогда я заподозрила, что Сарпион приложил руку к несчастному случаю в лесу, а намного позже убедилась в этом мнении: оказалось, в той охоте принимал участие барон, приютивший меня в Гассиполе в первые дни моего возвращения в порт. Он же исполнил просьбу своего друга Арпея об участии колдуна в той охоте. Но эти подробности стали известны уже после того, как я, наконец, решилась расправиться с Сарпионом. В те же дни колдун серьезно подумывал, чем запугать меня, чтобы я немедленно исполнила его приказ. К его сожалению, он поклялся всячески меня оберегать и не должен был даже сметь нанести мне какой-либо вред.

Гарионис тоже был крайне доволен тем, как сложилась судьба Веллинга. Дело рук Сарпиона очень помогло планам магов. Отныне в Черноморье верховная власть оказалась в руках царицы-мага, которая безусловно исполняла бы волю Хранителя Башни, главы своего ордена. Но тут наследованием прав Веллинга занялись ближайшие родственники царя, а также знатные богатые дворяне: они мигом вспомнили историю царевны Октаны, которую маги обязали выбрать себе мужа, и требовали, чтобы и в нынешнем положении власть не осталась в руках женщины. Они настаивали, чтобы вдова Антея взяла мужа из круга черноморского дворянства, от крепкого союза с которым родился бы законный наследник черноморских земель. Маги как ни пытались охладить пыл молодых и престарелых кавалеров, вознамерившихся стать моими супругами и, следовательно, получить власть Веллинга, в конце концов не могли отказаться от собственных слов, высказанных более сорока лет назад. Только нынче они решили зайти еще более далеко в своих объяснениях — выбор мужа должна была совершить не сама царица, а маги, которые непременно заметили бы наиболее достойного и подходящего для себя кандидата. Тогда это решение совершенно не устроило Сарпиона, осознававшего, что я вновь смогу оправдываться в своем бездействии упрямством нрава нового мужа. Не радовалась подготавливаемому браку и я сама: Орелий все-таки был мне довольно симпатичен, а в этот раз я должна была принять незнакомого человека, которого могла увидеть в первый раз перед лицом Хранителя Башни при благословении союза царской семьи. Гарионис не раз намекал мне, что он сделает наилучший выбор, и мне даже не стоило беспокоиться на этот счет. Но маг держал все свои рассуждения по поводу подходящего жениха втайне от меня.

— Может быть ты сумел бы отговорить магов от этого решения, — делилась я своими беспокойствами с колдуном. Я прекрасно понимала, что вновь запутываюсь еще сильнее в игре в царицу, но уже не хотела из неё выходить. Я хотела быть царицей Антеей.

— Я не желаю иметь каких-либо дел с магами, — отрезал это предложение Сарпион. Но предстоявшее второе замужество не могло его не волновать. — Помнится, ты хотела стать матерью, Марго, — он высказал идею, которая по-честному очень редко приходила мне в голову в связи с тем, что была невыполнима. — Почему бы тебе не исполнить это благородное желание?! Ты родишь сына Орелия, его наследника, и тогда ни у кого не будет повода выдавать тебя повторно замуж.

Это было самое разумное решение, высказанное в последние месяцы моим учителем. Таким образом на свет появился Кассандр. Новость о наследнике вызвала радостные ликования среди простых черноморцев, еще неокончательно развеяла надежды моих женихов — они ждали, что родится девочка — и полностью устроила магов. В период моей беременности я ввела Сарпиона во дворец в Асоле как опытного лекаря, которому полностью доверила свою судьбу. Гарионис пытался лично следить за моим здоровьем, но я наотрез отказалась, сообщив, что сама была магом, и понимала в родах больший толк, будучи к тому же женщиной. Хранитель не мог покидать надолго Башни, и я жила в спокойствии вдали от него в столице. Все повитухи, что окружили меня на последнем сроке, когда уже должен был родиться малыш, были подкуплены или очарованы колдуном. После того, как дело было завершено, Сарпион умело скрыл все следы ложной беременности и появления малыша на свет. Я носила под платьем пуховую подушку, изображала крайнюю усталость, а в последние месяцы уединилась в загородном доме Веллингов, где все слуги и придворные каждый день с нетерпением ждали известий о моем самочувствии, которые затем разлетались в разные стороны Черноморья.

Сегодня я раскрываю все тайны, ибо все маски уже сорваны с моего лица, — горестно произнесла Марго после недолгой паузы в своей истории. — Моим главным помощником в рождении младенца стал Сарпион. На это время он даже позабыл о Башне и Книге Ветров. Я не желала знать, откуда он достанет здорового новорожденного мальчика, который со временем стал бы наследником Веллинга, но все-таки умоляла его не причинять вреда настоящим родителям ребенка. В то время одна из молодых кухарок была на сносях, и я предполагала, что её малыш займет место в царской колыбели. Однако рождение Кассандра случилось совершенно иным способом. В ту ночь колдун явился через потайной ход в мои покои и показал мне прекрасное лицо младенца, закутанного в грязные бельевые тряпки. Он тут же ворвался в другие комнаты, где спала моя прислуга, и взбудоражил весь дом новостями, что царица уже почти разродилась. За дверями моей спальни, куда мог зайти лишь Сарпион, звенели чаны, нагревалась вода, приносились молитвы богам, а я тем временем иногда издавала вопли от боли, после чего Сарпион разбудил малыша, который до этого сладко посапывал в моей постели. Он скрылся за дверью, возвратившись с тазом воды, где мы искупали младенца. Наше представление удалось на славу. Мальчик действительно родился лишь несколько дней назад, и никто не заподозрил подмены. А свою кухарку я увидела после собственных родов — она еще ходила с огромным животом, и я до сих пор теряюсь в догадках, откуда взялся этот чудесный малыш.

— Я нашел его подброшенным на порог дома, где проживал в это время маг, в Роди, и тут же помчался к тебе, царица, — однажды ответил на мои настойчивые расспросы колдун, и более об этом деле мне ничего неизвестно.

Родь была небольшой деревушкой в нескольких лигах от загородного дворца, и скорее всего родителями мальчика были пастухи или охотники, проживавшие в тех местах.

Кассандр оказался очень тихим прелестным младенцем. Я поначалу боялась держать его в руках, но Сарпион, не отходивший в те дни от меня ни на шаг, научил, как кормить, поить, пеленать сына. Колдун часто убаюкивал его, а я с горечью признавалась самой себе, что мать из меня получилась никуда не годной — это подтвердилось двадцать лет спустя.

Но радости и заботы материнства уступили место возобновившимся требованиям Сарпиона. Он понимал, что уже окончательно заполучил мою жизнь в свои руки, и отныне, не стесняясь даже своего обещания, начал мне угрожать. Хотя угрозы эти были скрыты за маской лестных слов о том, что мы, колдуны, смогли бы совершить с помощью могущественной книги из Прибрежного края великие дела во славу людей.

После рождения Кассандра я стала регентом наследника Черноморья. Все дальние родичи по материнской линии Веллинга Орелия не сумели заполучить одобрения магов в этом вопросе, и без особых возражений со стороны других приближенных ко двору последовавшие два десятилетия жизни своего сына я должна была управлять его будущим царством. Ничто уже не могло помешать мне удовлетворить желание колдуна, да и исполнить собственные мечты — вернуть себе колдовские силы — но стоило сперва выждать некоторое время, чтобы окончательно укрепиться на престоле. Однако Сарпион более не хотел ждать.

Уже давно по всему Черноморью разлетелись вести, что в далекой Мории царевич Ортензий, ставший государем, на самом деле свирепый колдун, который поработил всю страну и готовился уничтожить всех её врагов. Маги высказывались, что, дескать, это совершенно невозможно. Они уверяли всех, что в Алмааге никакой не царевич Ортензий, тот погиб от рук гарунов, захвативших его в плен, а государем стал всего лишь плут и самозванец, но из Эрлинии капитаны и матросы судов, торговавшие с морийцами, продолжали приносить известия, что это самый настоящий черноморец. Наибольшее беспокойство эти сообщения вызвали не у магов и черноморской знати, а у моего учителя. У него были собственные проверенные источники, из которых он, по-видимому, окончательно убедился, что Ортензий, которого колдун сопровождал в поисках живой воды, если и не отыскал этой спасительной жидкости, то уж вне всяких сомнений полностью переменился после похода за Рудные горы. Сарпион делился этими опасениями со мной, но я не особо волновалась по этому поводу. Не знаю, какие мои речи заставили чародея впервые на меня подозрительно взглянуть, но очень скоро он стал с еще большей настойчивостью добиваться своего возведения в орден магов в качестве Хранителя Башни. В то время Гарионис тяжело заболел. Это не было удивительно для его почтенного возраста, но неведомая для магов болезнь нахлынула на него столь внезапно, что мои советники намекали даже на возможное отравление, и мои негодующий взор переметнулся на фигуру Сарпиона, который незадолго до этого отлучался из Асоля.

В конце концов, я поняла, чего больше всего опасался колдун: он считал, что Книга Ветров может попасть в руки другого колдуна, а именно царевича Ортензия, который, оказывается, приобрел могущество, доступное не каждому из расы тех, кто не знает продолжения, но живет вечно. Сарпион боялся, что я поддержу морийского государя, которого считала за друга, и поэтому вновь решил перейти к решительным действиям. Мне кажется, в те дни он потерял рассудок. Гарионис все-таки поправился, и надежды колдуна, что в Гассиполе пройдут выборы нового хранителя рухнули. Колдун начал повторять, что если я не исполню свое обещание и не передам в его руки эту проклятую книгу, то он разоблачит меня перед магами и всем народом. Тогда меня лишат жизни, но это сделает не он — он бы никогда не посмел поднять на меня и пальца, это справедливое возмездие падет на меня по воле богов, перед ликом которых я уже второй год обманывала весь черноморский люд.

Как ни хотела я вернуть себе свои умения, я ясно глядела на вещи и понимала, что ежели книга морийской принцессы действительно столь бесценна для колдуна и наделит его огромной властью, то я не имела права допустить, чтобы один колдун решал судьбы остальных людей, не боясь при этом кары за свои поступки, ибо Сарпион не раз повторял, что станет неуязвимым, обретет невообразимое могущество. Я решила, что он недостоин такого дара, поэтому задумала окончательно избавиться от своего учителя, возведшего меня на такие высоты. Я все-таки была царицей и уже научилась вершить судьбы людей... и колдунов. Я многое познала из искусства магов. Эти жрецы прекрасно ведают, как справиться с колдуном — самообладание, а вдобавок они изготовили более десятка настоев и снадобий, которые лишают колдуна его сил, чувств, движений. Мне не стоило большого труда опоить Сарпиона в одну из наших встреч, когда я, наконец, пообещала, что выполню все его просьбы, а после самые верные мне воины, гизы, связали моего личного лекаря и вывезли из города. Я приказала выдернуть ему язык, чтобы он не мог говорить, но не решилась лишить его жизни. Я не могла отказаться от мысли, что когда-нибудь верну себе колдовские чары, хотя уже свободно обходилась без них. Сарпиона укрыли в отдаленном глухом месте, где каждый день его поили нужными травяными отварами. Теперь я жалею, что вдобавок не выколола ему глаза, тогда он бы точно не сумел совершить побег из своей темницы.

Далее моя жизнь вошла в спокойную колею. Я растила сына и исполняла пожелания магов, я ни на минуту не перестала быть марионеткой в их руках, но порой и мне удавалось настоять на своем. В завоеванных эрлинских портах Гистаполе и Лавале вновь вспыхнул мятеж. Маги склонялись к откупу от черноморского подданства, на который были согласны местные горожане, но я не захотела терять столь быстро то, что такой дорогой ценой досталось Веллингу Орелию. Я возобновила военные действия. В скором времени к черноморскому престолу преклонили головы сеторы и других эрлинских городов, опасаясь неминуемых грабежей и пожаров при входе за крепостные стены чужой армии солдат. Маг Гарионис скончался, и его место занял более молодой, но не менее прозорливый Хранитель, которому однако не были известны, как я полагала, мои небольшие секреты, и который поэтому более послушно относился к моим словам и зачастую их поддерживал, — Марго замолчала, вглядываясь вдаль, по каменной тропе к беседке приближалась Каризи.

— Шли годы, я перевезла Сарпиона в заброшенный храм Гисса посреди пустыни. Я надеялась, что как только Кассандр станет Веллингом, я смогу придумать способ коснуться рукой Сарпиона заветной книги, и при этом не допустить, чтобы он прибрал её к себе, то есть вернуться в прежнюю уже давно позабытую жизнь. До этого времени колдовские способности могли лишь бросить тень на мою чистую репутацию в глазах народа. Ведь даже если никто не может пока сравниться в силе с правителем, не означает, что у того совершенно нет врагов и неприятелей, которые запоминают любое его поражение. К тому же все прошедшие годы меня крайне беспокоило, что мое лицо сможет узнать кто-либо из морийцев. Мой сын превратился в юношу, а я по-прежнему оставалась очень молодой на вид, и мне пришлось научиться скрывать то, что не было предназначено для чужих глаз, — Марго замолчала. Видимо, её затянувшееся повествование подошло к концу.

Только тогда Ортек заметил стройную фигуру служанки, послушно стоявшую недалеко от беседки. Увидев обращенный в её сторону взгляд, женщина приблизилась и, низко склонившись в поклоне, произнесла:

— Ваше Величество, к вам пожаловал старшина Маир.

— Передай ему, что государь занят и сможет принять его только завтра, — равнодушно ответил Ортек.

— Хорошо, Ваше Величество. А что на счет обеда? Я уже третий раз велела его разогревать.

— Если Его Величество перенесет и обед на завтра, тогда готовьтесь подавать мне сразу все блюда за два дня, — усмехнулся Ланс, переводя озорной взгляд на государя.

— Вскоре мы подойдем в столовую, накрывайте на стол, — велел Ортек. — Этот разговор нас всех весьма утомил, но думаю, что он еще не завершен.

Служанка удалилась, и Ортек пригласил своих спутников последовать в тенистую столовую между колоннами у дома.

— Что же ты думаешь по поводу последних событий в Черноморье, — спросил Ортензий, пропуская вперед Марго в её величественном наряде. — Ты уверена, что в твоем свержении замешен Сарпион?

— Я подозревала об этом с того момента, когда услышала обвинения в колдовстве из уст своего сына, — ответила Марго. — Но теперь у меня не осталось ни одного сомнения. По дороге в Аватар я вновь обрела чары, которых была лишена более двух десятков лет. Я вновь стала колдуньей, Ортек, а это означает, что Сарпион добился того, чего все эти годы желал заполучить в свои руки.

Глава 5

ЧТО ХОТЕЛОСЬ ЗАБЫТЬ

За столом царила тишина. Во время обеда хозяину дома прислуживала Каризи и невысокий пожилой мужчина, на которого Марго бросила лишь беглый взгляд. Её тяготило установившееся молчание, хотя это объяснялось присутствием слуг, подававших блюда и разливавших вино. Но еда не лезла в горло. После истории, что она поведала мужчинам, она ожидала расспросов, порицаний, осуждений и даже громких обвинений в свою сторону. Ей не было оправданий — она отправилась в Черноморье, чтобы помочь царевичу Ортеку исполнить клятву отцу и тем самым заслуженно потребовать престол в Асоле, как того завещал прежний Веллинг Релий, а в конце концов все эти годы вела двуличную игру, преследуя собственные цели и интересы. Не так просто было отказаться от величия и богатства, что вложил в её руки Сарпион, и совсем невозможно было отыскать объяснений, почему она молчала столько лет. Боялась ли за свою жизнь?! Марго никогда не пробовала ответить на этот вопрос, единственное, в чем она была уверена все эти годы, что делала правильные вещи: так было лучше для страны, для людей, что в ней жили, для неё самой и её близких.

— Все-таки моего брата убил на охоте Сарпион? — спросил Ортек, едва они остались в комнате одни.

Марго почувствовала облегчение. Она была готова еще раз повторить все свои догадки, но не ради одобрения государя, а чтобы узнать его мнение, пусть оно было по отношению к ней самым низким. Она знала, что заслужила презрения, хотя этого не читала во внимательных черных глазах, а в былые времена черноморский царевич не умел скрывать своих чувств. Ведьмочка ответила колдуну, что ни разу не говорила на эту тему с Сарпионом, но таковыми были её собственные предположения. И за столом возобновилась тихая беседа, поддерживаемая давними друзьями — Марго и Ортеком. Государь расспрашивал о магах, о жизни во дворце, о знакомых людях, с которыми расстался много лет назад, постепенно разговор коснулся будущего обеих стран.

— Сейчас я убедилась, что в Черноморье должен быть царь, который действительно этого заслуживает по своему роду, по свершенным делам и по силе характера и духа, — взволнованно проговорила Марго. — Ортек, ты должен вернуть себе родную страну. Ранее я полагала, что маги никогда не допустят колдуна до власти в Черноморье, что тебя не примет сам народ, пускай ты и избавил его от долголетнего проклятия, но теперь я вновь вспоминаю слова старухи Урлины, которая не раз повторяла, что лишь ты спасешь страну, что ты возвратишься. И я сделаю всё необходимое для этого. Лишь ты сможешь одолеть Сарпиона. Но прошу тебя об одном — не подавайся одержимости, что захватила ум этого чародея. Книга, попавшая в его руки, должна быть уничтожена. Если она действительно наделяет могуществом, о котором говорил Сарпион, то лучше лишить наш мир этих сил, ибо они могут его лишь сотрясти, но никак не приукрасить.

— Отчего же ты не сделала этого до сих пор? Не уничтожила книгу? Ведь тебе тоже понятно, Марго, что в этом деле все зависит от человека, к которому она попадет, — задумчиво ответил государь. — Хотя, как мне кажется, мир еще не рухнул, небо над Аватаром чистое, а значит эта маленькая книга в черной обложке всего лишь старинная летопись, сборник молитв, но не более. Сарпион был очень мудр, силен и без её знаний или чар. Но я встану против его пути только, если он обратит свой взор на морийские земли, и кто будет Веллингом в Черноморье или Хранителем Башни меня не должно касаться.

— Я не сожгла книгу, потому что надеялась, что когда-нибудь с её помощью верну свои чары. И как бы ты не осуждал моих решений, сейчас я еще более уверена, что Сарпиона нужно остановить. Кассандр обретет звание Веллинга, но я боюсь, что вся его власть перейдет в руки колдуна.

— Марго, я не могу тебя судить или винить в чем-либо, — горестно произнес Ортек. — Я знаю, что от правителей порой зависит очень многое, но бывают случаи, когда их слова не в силах уже ничего изменить. По воле богов ли, сказывается предопределенность, которая иногда вершит судьбы людей, или просто мы не успеваем уследить за некоторыми деталями, что изменяют мир вокруг нас. Черноморье стало богатой процветающей страной при царице Антеи, и народ этого не забудет. Но откуда у тебя уверенность, что колдун не поднимет черноморскую державу еще на большие вершины? Сейчас тебе всего лишь хочется отомстить.

— Да, у меня с ним личные счеты, — не сдержавшись, выкрикнула Марго, — и он должен заплатить по ним сполна.

Ведьмочка опустила возмущенный взор на еще нетронутую еду в тарелке и отрезала от поджаренной печени небольшой кусок. Она не ожидала от Ортека такого равнодушия, спокойствия в то время, как его страна уже, вероятно, была охвачена гражданской войной — ведь не иначе как Кассандр силой потребовал назначение нового главы магов, а может быть Сарпион и без титула Хранителя сумел проникнуть в Башню. Сама Марго не собиралась дожидаться известий из Черноморья, она стремилась поскорее вернуться и поддержать тех, кто несомненно надеялся на её помощь.

— Тебе знаком граф д'Эскер? — этот вопрос заставил Марго побледнеть. Ланс, до этого сохранявший молчание и не выражавший особого интереса к беседе двух колдунов, настойчиво смотрел в её лицо, ожидая ответа на свой вопрос.

— Да, — она не могла солгать. Ложь почти довела её до края пропасти, а скрывать правду от друзей она уже просто не имела права. Но Марго не ведала, куда они клонят. Неужели они задумали распотрошить то прошлое, которое она уже давно решила забыть?!

— Кем он был? — вновь спросил Ланс.

— Он был приятным молодым человеком, с которым я познакомилась в своей юности, — она старалась не показывать своего волнения.

— Он был кровососом?

— Твоя юность ведь прошла задолго до правления моего деда, Марго, — к новому вопросу Ланса добавилось едкое замечание Ортека.

Она растерялась, глаза перебегали по испытываюшим черным глазам её собеседников.

— Я призналась Лиссе перед расставанием, что совсем не так молода, как кажусь на первый взгляд, — Марго поглядела на государя. А после она ответила и его воспитаннику: — Наверное, он был упырем. Я не встречала его очень много лет.

— Что ж, могу тебе сообщить, что несколько лет назад, в Мории стало еще на одного упыря меньше, — довольным тоном произнес Ортек. — Ланс убил графа, Марго.

— Как?! — вскрикнула девушка. Сердце бешено заколотилось в груди, щеки мгновенно окрасились в розовый румянец, Марго беспомощно выпустила из рук столовые приборы и уставилась в непроницаемое лицо молодого графа де Терро.

— Он был упырем, главным среди кровососов, заполонивших Тайраг, — ответил Ортек. — Мы разыскивали его много лет, и только юному Лансу удалось напасть на след мерзавца после побега из взятого штурмом Тайграда. Но, по-видимому, ты не ожидала этих известий и к тому же даже опечалена ими?!

— Нет ... да... то есть, — Марго не знала, что сказать. Она отпила воды, чтобы промочить высохшее горло. — Наверное, он получил по заслугам.

— Всех, кто питается человеческой кровью, должна постичь подобная участь, — твердо проговорил государь. — В записях, что вел граф, упоминалось не раз твое имя, Марго. Кажется, он испытывал к тебе нечто вроде симпатии, — Марго еще сильнее зарделась в лице, — но ты должна была отвечать ему совсем противоположными чувствами. Ведь именно он заключил тебя в монастырь, где тебе так долго пришлось томиться.

— Откуда вам это известно? — она пыталась вернуть себе самообладание. Но трудно было собраться с духом, когда до ушей доносились столь неправдоподобные утверждения колдуна, который отнюдь не имел намерений запутать подругу, а всего лишь передавал известные ему сведения.

— При нашем знакомстве ты не была слишком разговорчивой, Марго. Я всегда считал, что ты одна из юных барышень, с которой Лисса повстречалась в Доме Послушания на границе Далии и Релии. И хотя порой я сомневался, что ты действительно дворянка, так как твое поведение было напрочь лишено морянской заносчивости, характерной даже для Оквинде, твои глаза и благородные черты лица свидетельствовали всегда против этих сомнений. Но никаких знаний кроме имени — Марго де Баи — ты не оставила своим спутникам, а Лисса, даже если и ведала намного больше, не хотела, а может быть не успела нам поведать об этом. Когда я стал государем Мории, — продолжал свое объяснение Ортек, — то решил, что просто обязан отблагодарить твою семью и передать им известия об исчезнувшей дочери, хотя сам ничего не знал о твоей тогдашней судьбе. Я все-таки надеялся, что вместе с колдуном Сарпионом ты не пропадешь на черноморских просторах и вскоре возвратишься на родину или в Великий лес, но зачастую ведь по завершению одного дела колдуны приступают к следующему, поэтому я был озабочен твоей судьбой, но верил, что с вами будет все в порядке. Каково же было мое изумление, когда на запросы в Далию, а позже Релию, пришли ответы, что среди нынешних дворян нет графского рода де Баи. Пришлось признать, что подобно многим колдунам ты пользовалась чужим именем. Не так ли, Марго?

Колдунья лишь нерешительно повернула шею, услышав его слова, но так и не взглянула в лицо государя.

— На это недоразумение пролили тусклый свет записки графа д'Эскера, которые были найдены в храме Тайры в Тайграде. Но расшифровать всё, что там написано, сумел лишь повзрослевший Ланс. Из его уст я и услышал упоминание имени Марго де Баи, чем сразу был слегка озадачен, — продолжал Ортек. — Я написал управителям далийских городов и столицы Оклина, а также дворянам, что владели землей в восточной Далии с просьбой отыскать в своих архивах сведения о семействе де Баи, которые должны были относиться к временам второй гарунской войны. Ответ пришел из Корлины. Он был краток: в книгах видиев упоминалась расправа в поместье над женой графа де Баи деревенскими жителями за то, что она являлась якобы кровососом. Тогда дом графини был сожжен дотла, а за отсутствием наследников, ибо её единственная падчерица Мория де Баи исчезла, земли перешли во владение государя, который пожаловал их впоследствии графу Равенскому. И ни слова о Марго де Баи. Но записи д'Эскера позволили верно истолковать, кем стала на самом деле Мория де Баи, хотя из них непонятно, почему она превратилась в колдунью, а не новую охотницу на людей.

— А может быть она все-таки пьет кровь своих приближенных, — на лице Ланса изобразилось нахальное выражение, так что Марго не удержалась: его кубок с вином тут же упал со своей прочной высокой ножки-подставки и запачкал праздничное одеяние капитана, в которое тот нынче облачился.

— Я хорошо знаю тебя, Марго. В Деревне ты всем доказала, что являешься колдуньей, хотя мне было достаточно и того дождя, что ты вызвала над деревушкой Арон, — не пошевелив даже бровью на выходку ведьмочки, произнес государь, пока граф пытался очистить одежду от красных пятен вина. — Я внимательно выслушал Молоха и моего друга Элбета. Оба они опытные, мудрейшие из известных мне колдунов. Каждый из них признал, что колдуну никогда не стать упырем, колдуном рождаются по воле богов, в которых сами чародеи между тем не верят, — Ортек усмехнулся противоречивости произносимых фраз, — а упырем становятся те из смертных, кто решил не покидать земли, царства Тайры, и принял вечную борьбу за жизнь, которую Возрожденные отнимают у своих собратьев. Кровососы сами делают себе подобных нежитей, следует лишь, по словам Элбета, вовремя остановиться и не испить до конца крови из тела жертвы, которая поначалу очень слабеет, а затем начинает испытывать жажду крови и приумножается в силах, чтобы эту кровавую страсть утолить. Но тебе должно быть известно об этом намного больше, Марго. Граф д'Эскер ведь не случайно считал, что ты пополнила ряды Возрожденных?

— Вы просите от меня еще одной истории, — устало произнесла колдунья. Она встала с места и неспешно прошла к высокой колонне, прикоснувшись к её холодному белому мрамору. — Учтите, она не будет короче моего утреннего рассказа, и кое-где она стерлась из моей памяти, поэтому будет лишена подробностей, — Марго, наконец, обернулась лицом к тем, кто остался за столом. Ортек внимательно смотрел на царицу, а Ланс, изображая полное безразличие, копался в тарелке, пытаясь растерзать поджаренного гуся. Ей незачем было скрывать от них то, что произошло очень-очень много лет назад, то, что годами беспокоило её душу, но в последнее время поросло новыми чувствами и привязанностями, пускай не столь яркими и глубокими. Ведьмочка могла заупрямиться, ведь у её собеседников не было столь большой необходимости соваться в её прошлую жизнь, всё, что их интересовало, они уже узнали из записей д'Эскера и сделали очень правильные выводы, пускай не ведали причин тех скользких поступков. Но Марго умела и любила быть с друзьями наравне, а о своих нынешних товарищах она ведала намного больше, чем они догадывались о ней. Стоило удовлетворить их любопытство пусть только ради дружбы. Марго не сомневалась в том, кто находился перед ней, с тех пор, как услышала его имя — Ланс де Терро, тот самый дух, что однажды уже разоблачил её тайны прошлого. Теперь она не позволит, чтобы какие-то глупые недоговоренности вновь лишили её последнего друга, черноморца, который еще помнил, что она совсем не царица, а неопытная юная ведьмочка, ибо все годы своего заточения она оставалась именно такой.

— Я родилась в 289 году, то есть через пятнадцать лет мне возможно отмерить ровно три столетия жизни, — с иронией начала Марго. — Отца звали Королле де Баи, его предки носили титул графа со времен государя Релия I, хотя владения наши были всегда более скромных размеров, чем подобало таким дворянам. Моя мать Самина происходила из семьи разорившегося барона, который раздавал свои земли за долги в карточные игры, и поэтому приданное её состояло из десятка крепостных да вороха платьев. Я была их единственной дочерью, и назвали меня Морией. Это было самым распространенным именем после гарунской войны, каждый морянин стремился доказать своим родственникам, что превыше всего почитает принцессу, спасшую его дом от нашествия дикарей, пусть даже кое-где поговаривали, что она была колдуньей. В Релии и Далии эти слухи, доносившиеся из Рустанада и далекого Алмаага, где, по мнению моего поколения, вообще ничего не ведали о войне с гарунами, называли клеветой на государыню, отстроившую столицу в далийских землях, чем вызвала недовольство на скалистом острове, но уважение всех дворян на континенте.

Мама умерла, когда мне было десять зим, при родах второго ребенка, который также отправился в просторы Моря. Через несколько лет отец женился вновь на молодой минорской баронессе, гостившей у наших соседей. Звали её Галена, и хотя нрав у неё был премилый, своими улыбками, ужимками и дерганием ресниц она свела через год моего батюшку на тот свет под волнами. После этого она стала полной госпожой в нашем имении недалеко от Корлины, носившим название Высокие Поляны. Графский дом находился на пологом холме, и от его подножия начинались леса, за которыми располагались три небольших деревушки, крестьянские поля, старинные виноградники, а на окраине соснового бора лежал песчаный карьер, где отец обустроил мастерскую по изготовлению стекла. Граф всегда очень заботился о своих крепостных и нередко выкупал у соседей самых способных учеников да и самих мастеров, которые бы сумели передать и приумножить свои знания, он всегда очень гордился разработками в карьере.

Галена осталась жить в усадьбе, а я как раз вступила в пору юности, веселья и танцев и перебралась в город к тетушке по материнской линии, которая со стариком-супругом проживала в красивом богатом доме, однако не имела собственных детей. Первое лето среди новых людей и знакомств пролетело очень быстро, а когда мне исполнилось шестнадцать, то восхищения моей красотой из уст мужчин сразу же сделали их потенциальными женихами в глазах моей тетушки. Она решила полностью взять на себя заботу о моей дальнейшей судьбе, ибо Галена, по её словам, могла научить меня лишь собственному опыту, то есть самым грязным порокам. К тому времени до моей родни в Корлине достигли слухи, что моя мачеха вступила без омовения видиев в супружеский союз с управляющим наших земель. Хотя он был уважаемым, не столь уж бедным и даже очень завидным мужчиной, а Галена считалась вдовой, то есть свободной от прежних клятв, одно лишь упоминание, что он не являлся дворянином и не принадлежал к потомкам Орфилона, накладывало на мою молодую мачеху несмываемый позор. А между тем Галена была старше меня всего лишь лет на десять, и она при своей красоте могла надеяться найти себе нового мужа. Именно это очень печалило и злило мою тетушку, а точнее вызывало опасения за мое законное наследство земель графа де Баи. Я не знаю, насколько нынче изменились нравы далийцев, но тогда мою мачеху за глаза все называли полной дурехой, ибо ежели она пустила в свою постель обычного морийца, это означало, что она могла родить темноглазого малыша, и тому никогда было не занять высокого положения в обществе того времени.

В Корлине у меня завязался бурный роман с молодым маркизом, который собирался вскоре ускакать на север: тогда молодые южные дворяне, то есть релийцы и далийцы, обязаны были пройти службу в нескольких минорских поселениях, особенно же опасно было на востоке, где все еще непокоренные светляки поднимали оружие против народа моря, а северяне-минорцы же отправлялись на юг, чтобы быть под рукой у комендантов наших городов. Моя тетушка боялась, что маркиз перед разлукой явится в наш дом с видием и попросит омыть союз юных сердец — кто посмел бы отказать солдату государя?! Она всегда полагала, что я достойна более солидного и богатого мужа, поэтому, заметив наше взаимное увлечение, немедленно решилась отправить меня обратно в леса:

— Милая Мория, — проговорила она тогда, — наша строгая, внимательная и доброжелательная к нам баронесса Линита этой весною жила по соседству с твоей мачехой. И я совсем недавно получила от неё письмо, где упоминается, что в Высоких Полянах Галена принимает очень симпатичного молодого графа д'Эскера. Тебе стоит с ним познакомиться! И разузнать, чем обязаны мы его столь долгим и настойчивым визитам, — она делала вид, что обеспокоена судьбой моей мачехи. Действительно, так оно и было. Тетушка подозревала, что Галена выйдет за него замуж, и тогда мы бы распрощались с небольшими, но приносящими ежегодный доход благодаря стараниям моего отца землями, виноградниками и мастерской — ведь имение бы унаследовал их будущий сын, который без сомнений моей тетушки вскоре бы появился на свет. К тому же она возложила серьезные надежды на то, что я сама завладею вниманием графа д'Эскер, ибо хотя до этого мы ничего не слышали о таком человеке, один его титул и звонкая релийская фамилия — тетя уже была уверена, что он с южного побережья, которое несколько десятилетий назад заняли гаруны — стоили подороже смазливых зеленых глаз моего маркиза.

Так я вернулась к лету домой в милую тихую усадьбу, где и познакомилась с графом д'Эскер. При первом же взгляде на него можно было утверждать, что тетушка бы уже отправила на погребальный костер свои планы, а также взывала к Морю, чтобы оно обрушило на всех нас свои воды. Видите ли, дело обстояло очень плачевно. Граф действительно ухаживал за моей мачехой, она в него была по уши влюблена, но сам молодой человек и не думал зазывать видиев в наши края. Вот этот последний факт помог бы хоть как-то подсластить досаду. Однако я не собиралась тут же писать тетушке письмо, опасаясь за ее здоровье — хотя нет, опасаясь её немедленного в этом случае приезда.

Я не осуждала Галену. Мы не были очень привязаны друг к другу, но тем не менее между нами за год её жизни с моим отцом сложились очень добросердечные дружеские отношения. Она рассказывала о родном крае, о бедствиях, что постигли её отчий дом во время сражений со светляками, и я всегда испытывала к ней жалость и сочувствие. А её искренняя любовь к отцу скрепляла нашу симпатию. Поэтому при первом же взгляде на графа д'Эскер мне стали понятны её чувства, но ей стоило бы поучиться их скрывать, ибо столь бурное проявление эмоций порой даже не оставляло места и времени для ответной реакции со стороны графа. Говоря более кратко и яснее, Тамир был статным молодым человеком, в котором женский глаз мог отыскать красоту лишь тщательно всматриваясь в его грубые черты, у него были каштановые волосы, широкий нос, низко посаженные густые брови и темные глаза. Я сразу решила, что тетушка будет от такого известия в глубоком потрясении, даже мне стоило позабыть о разумности союза с ним, не морянином по роду, а точнее с носителем южных кровей.

— Тамир?! — переспросил царицу Ланс, подняв на неё удивленные глаза. — Разве графа звали не Горном?

— Его звали Тамир д'Эскер, — уверенно ответила Марго, — а Горном звали нашего управляющего, — она слегка укоризненно поглядела на капитана, перебившего её рассказ. Ведьмочка возвратилась к столу и заняла прежнее место. Следовало быть более краткой, но как можно было забыть и не пересказать всего того, что изменилось в её душе. — Галена представила меня графу сразу же по приезду, он был мил, учтив, немногословен, его глаза несомненно замечали больше, чем произносил рот. Но самое главное у него был восхитительный бархатный голос, заставлявший слушать в редкие минуты его звучания. Поведение моей мачехи, её непрестанное щебетание подле графа, который также не забывал улыбаться ей в ответ, насторожило меня в первые же моменты нашей встречи. Я попыталась сразу же намекнуть влюбленным, что их уединенное пребывание в Полянах рождает лишь недопустимые для нашей семьи толки, что Галене следует выехать в Корлину, где она в доме тетушки или своих близких родичей могла бы встречаться с молодым господином без осуждения праведных морян. Но мои слова даже не долетели до её ушей, ибо она, по-видимому, слышала лишь собственную болтовню о чудесной погоде, домашних делах, радостные восклицания о моем приезде, занятных прогулках и приятных беседах.

Самой верной помощницей в домашних делах в Полянах была моя нянюшка, тонка, то есть южанка. Она очень обрадовалась моему возвращению в родной дом, ведь мое присутствие могло бы загладить сплетни, что уже разносились по округе:

— Был бы в усадьбе Горн, — кручинилась моя воспитательница, — он бы не позволил Галене так сойти с ума от черных глаз графа. Она ведь души в нем не чает, а несколько недель назад те же пылкие речи говорила на ухо господину Логье. Она погубит всю твою репутацию, моя девочка. Но что поделаешь в этом деле?! Может вскоре господин Горн возвратится и разберется с этим зазнавшимся графом. Он без всяких сомнений уже положил глаз на твои леса, а еще он подробно расспрашивал меня о мастерской в карьере — видимо, уже считает себя её владельцем, и вскоре он выпьет все вино в подвале, которым так гордился твой отец!

Я не могла не поддержать надежды Арни, моей нянюшки, и не посочувствовать ей и себе. Горн Логье был очень уважаемым человеком в нашей семье. Он всегда занимался делами в карьере и на крестьянских полях, он был из свободных южан, и отец последние годы жизни, а именно после смерти матушки, когда его охватила апатия и тоска, доверил Горну управление своими владениями. Горн был честным и очень интересным человеком. Ему было около тридцати пяти лет, когда произошли те ужасные события в Высоких Полянах. Все годы, с тех пор как отец нанял его для работы в свой карьер, он жил в нашем доме, ибо граф де Баи очень ценил его знания и умения. А после смерти отца мы жили в Полянах втроем, что никогда не вызывало интереса у соседей, но стоило мне уехать в город, как округа ожила от любопытства: что же происходит между одиноким мужчиной и одинокой женщиной, отчего моя тетушка и выслушивала несусветное вранье о неподобающем поведении мачехи. В том, что это клевета, я была уверена, и даже когда моя няня упомянула о сердечных отношениях Галены с господином Логье, я не допустила мысли, что Горн потакал развязным манерам мачехи, хотя не сомневалась, что порой Галену нельзя было призвать к сдержанности никакими здравыми речами, ни холодными взорами или молчанием. Несмотря на то, что она была северянкой, в ней никогда не угасал жаркий огонь чувств, которым необходимо было кого-то обогревать.

Признаюсь, я ожидала, что граф д'Эскер обязательно переведет вскоре на меня свой взгляд. Но мы встречались с ним лишь за столом, где его невозможно было чем-либо отвлечь от ласк и воркования влюбленной графини, а после этого он обычно отправлялся в одиночку на прогулку верхом и возвращался в сумерках. Так было в первые дни моего пребывания в родных Полянах. По утрам я слышала, как Галена покидала его спальню, или он гулкими шагами ступал прочь из её покоев. Тогда я решила действовать более решительно. Обратившись за советом к Арни, которая как тонка лучше всего разбиралась в том, как покорить мужчину, я начала на практике применять её наставления. Первые дни я глядела на него влюбленным взором — нянюшка была уверена, что он не устоит перед моими голубыми глазами и позабудет Галену, у меня был иной расчет: даже если он ухаживал за мачехой ради богатства, то следовало открыть ей на это глаза, то есть влюбить в себя графа, а после признаться во всем Галене. Я бы на её глазах заставила сознаться гостя в том, что он пытался соблазнить обеих женщин в доме графа де Баи, где нынче более не имел права находиться. Единственной недоработкой в моем плане было, как бы о заигрывании графиньюшки де Баи с графом д'Эскер не стало известно еще кому-либо, кроме её мачехи, ибо это окончательно бы погубило все чаяния моей тетушки о выгодном замужестве. Меня мое положение в свете тоже волновало, я была категорично настроена дождаться своего любимого из Минора, маркиза, чьего имени ныне я и не вспомню.

Но откровенные взгляды, движения и придыхания не произвели должного впечатления. Казалось, что он ничего не услышал и не увидел, будучи за столом обычно поглощенным едой или поцелуями с Галеной — о, она вела себя совсем уж бестактно и бессовестно перед лицом своей падчерицы, о присутствии которой порой просто забывала. Тогда я перешла к другим мерам: я нацепила непроницаемое лицо и ни разу не подняла на него взора. Через день я уже отказалась от этого способа обольщения, так как против Галены он был совершенно никчемным. А не поднимать взора на лицо собеседника, к словам которого поневоле прислушиваешься, мне было нелегко! Тамир иногда заглушал своим приятным голосом брюзжание мачехи и говорил об охоте, о горах, о наших деревнях, в которых, как выяснялось, он уже не раз побывал. По-хозяйски осматривается! — беспокоилась Арни, а мне же было очень любопытно услышать мнение чужого человека о наших крепостных, и он похвально отзывался об отце, которого крестьяне очень любили и поминали в своих молитвах. Вслед равнодушного выражения лица настало время для явления моего ума. Хотя нянюшка совершенно не советовала идти этим путем, я решила все-таки поддержать беседу за столом и попробовать перекричать мачеху. Два дня я держалась строго и учтиво, без насмешек, едких замечаний, готовых сорваться с губ. Я расспрашивала об его родне, землях, знакомых. Это очень интересовало и Галену. Поэтому во время кратких ответов графа она замолкала, а потом я перехватила разговор тем, что описывала происхождение нашей семьи, традиции дома, и хотя беседа в тот вечер вышла на славу, я решила, что нынче же сбегу из дома от скуки, что навеяла на саму себя манерными фразами и улыбками. Тем более, на лице собеседника читалась лишь светская учтивость и никакой любознательности. Граф держался молодцом. И все-таки это оказалось мое самое блестящее выступление пред его глазами, я уже знала, что он меня заметил в моем же доме, и даже в тот день не удалился на конюшню, а остался в библиотеке среди книг, конечно, вместе с Галеной, устроившейся на его коленях. Я слышала, как она читала ему стихи, и с сожалением признала, что размеренные беседы за завтраком и обедом лишь заставили графиню взяться за книгу, а её поклонника ничем не вдохновили по отношению к юной Мории де Баи. В конце концов, у меня остался крайний метод — Арни назвала его самым действующим, но я не торопилась к нему прибегать, ибо это было для меня самым трудным испытанием: заплакать и признаться ему в своих чувствах, о которых я не имела никакого понятия.

Утро прошло как обычно, а когда граф уже собрался удалиться из столовой, чтобы оседлать на конюшне своего черно-белого мерина, я, кое-как улыбаясь, громким голосом попросила его дождаться меня, ибо мне также захотелось проехаться верхом. И это было неопровержимой истиной: прогулки по саду уже надоели, а в былые времена я ежедневно выезжала с отцом или Горном. Граф согласился, хотя в его интонациях при этом прозвучало больше недовольства, чем любезности, а Галена тут же заявила, что у нашего гостя деловая поездка, а не праздная прогулка, и пока господин Логье в отсутствии его обязанности милостиво согласился исполнять граф д'Эскер. Это замечание совершенно сбило меня с толку. Как она могла доверить какие-либо дела совершенно незнакомому человеку?! В голове все закружилось от возмущения, и мысли о том, что я должна была нежно переговорить с графом наедине, меня в тот момент бесследно покинули.

Прогулка началась как бешеная скачка по спускавшемуся к лесу склону. Казалось, граф хотел от меня скрыться среди лесной листвы, но я ведь прекрасно знала дорогу через рощу к деревням, а также все тропы в наших владениях. Лесную чащу обрамляла аркада из высоких крон дубов, молодая поросль так разрослась, что цепляла всадников за одежды, и пришлось перейти с галопа на неспешный шаг, чтобы не исцарапать лицо и не порвать наряд. Я готова была заплакать от досады, того, что догнала своего спутника только в самой гуще деревьев, но о слезах тут же позабыла, с негодованием припоминая его поведение — совершенно недостойное для дворянина по отношению к даме.

— Меня радует, что вы с таким рвением и скоростью покидаете мой дом, граф, — обратилась я к нему еще издалека, хотя он даже не подумал остановиться и подождать, пока мой конь пойдет вровень с его. — Будьте же благоразумны и не спешите обратно, а лучше даже подыщите себе место, где такому гостю как вы будут рады хозяева.

— Графиню де Баи привлекает мое общество. Я вижу, что и вас, юная графиньюшка, оно тоже не тяготит, иначе зачем вы за мной увязались?! — он поглядел на меня столь высокомерно, что владей я тогда колдовскими чарами, я бы неминуемо залепила ему воздушную пощечину.

— Я осматриваю земли, принадлежавшие моему отцу, а вам здесь делать нечего, граф, — я уверенно повторила свое предложение об его скором отъезде. — Вы ведь не глухой, прекрасно слышите и понимаете мои намеки!

— Разве вы на что-то намекали? По-моему, вы в открытую отказываете дворянину в крове, забывая о заветах гостеприимства морян, — он усмехнулся в мою сторону, хотя я не давала ни одного повода для этого.

— Я пришла к выводу, что с вами можно обходиться лишь таким же образом, как вы себя ведете в моем доме, — гневно прозвучал мой ответ. — Вы бессовестно обманываете мою мачеху, графиню Галену, вы стремитесь заполучить наследство моего отца, и только к нему проявляете интерес. Вы негодный лицемерный притворщик!

— Если бы я притворялся, то вы бы даже не заподозрили моих настоящих желаний, милая девушка! А вот вы занимаетесь уже который день разыгрыванием сцен из придворных спектаклей. Разве я не прав?

— Я прошу вас, граф, немедленно сознаться моей мачехе во всем, что вы сейчас имели в виду и недвусмысленно произнесли, и разочаровать её в чувствах, что она столь легковерно посчитала взаимными, и которыми она так яро загорелась. Или немедленно привезите сюда видия! Хотя никакой видий не согласится закрепить союз между неравными супругами, а вам видимо нечего предложить взамен моей мачехе кроме громкого имени?! — я выхватила из его рук поводья и заставила лошадей остановиться посреди тенистой широкой тропы.

— Я вам не говорил ничего, в чем должен сознаваться графине де Баи. Она уже давно взрослая женщина, самостоятельно решающая свою судьбу. В отличие от вас... Кстати перестань звать меня графом, мы уже довольно близко знакомы, чтобы ты обращалась ко мне просто Тамир. И тебя мне предстоит как-то назвать, — он изобразил задумчивость на лице.

— Я могу напомнить мое имя, — ехидно заметила я, считая, что он его просто не расслышал в день нашего знакомства.

— К чему же произносить имя, которое нынче звучит в каждом доме, как среди господ, так и среди босяков. Я буду звать тебя Марго.

— Марго?! Да пелессы зовут так потаскух в таверне! — я зарделась от произношения подобных слов.

— Это имя подходит к твоим глазам, — довольно произнес граф, — и как видишь столь же распространено за Пелесскими горами, как и прежнее на западных склонах. Ведь тебе имя Марго хорошо известно, раз ты упомянула пелесских красавиц?!

— Не думаете же вы, что я буду на него окликаться, — вызывающе ответила я, хотя тут же вспомнила, что собиралась с утра завоевывать расположение графа, и уж если он не желал добровольно уезжать из поместья, мой замысел по разоблачению самообмана мачехи оставался последней надеждой, а для этого стоило бы уже начать потакать самоуверенному гостю. Но перед его наглым взором это было совсем неудобно. — И куда же мы едем?

— Когда вы вернете мне поводья, мы могли бы заглянуть в карьер, а после объехать деревни и поглядеть на ваши виноградники. Слышал, что ваш отец продал большую часть этих плодородных земель? Меня очень заинтересовал ваш рассказ о здешних местах, — довольно добродушно проговорил граф.

— Карьером и виноградниками занимается наш управляющий Горн, он вам и расскажет об этих угодьях, если вы еще будете живы, — я бросила ему кожаные ремни от упряжки. — Ему кстати принадлежит половина виноградников.

— Вот это уже достойный намек. Я даже не понял, что вы имеете в виду?!

— Горн несомненно убьет вас на дуэли. Я бы и сама пожелала проколоть вас, граф, только вот боюсь, что вы будете столь нахальны, что примете мой вызов, так что я пока еще поупражняюсь владению шпагой...

— Марго, это совсем ни к чему. Я удостою вас права выбора оружия. Мы могли бы фехтовать вязальными спицами, — честно говоря, меня порадовал его смех. Видимо, ему довольно давно не удавалось столь искренне хохотать.

На следующее утро я вновь решила составить компанию графу. Я уже видела проявление ревности во взоре мачехи и наивно полагала, что она прозреет в своей страсти к красавцу д'Эскеру, как только уличит его во лжи. Когда я встала из-за стола и направилась вслед за ним на конюшню, то услышала её недовольный возглас:

— Мория! Мория, я прошу сегодня помочь мне перебрать гардероб. Мория!

Я даже не обернулась на её зов, на что в замешательстве обратил внимание Тамир, остановившийся около выхода из гостиной.

— Ах, матушка, — я изобразила на лице взволнованное смущение, обращаясь к Галене, ступившей из комнаты для обедов в нашу просторную залу в парадной части дома, наблюдая за тем, как мы с графом покидали дом. — Неужели граф Тамир забыл предупредить вас, что отныне он дал мне новое имя, и я с радостью буду откликаться лишь на него. Теперь меня зовут Марго, — я бросила в сторону мужчины озорную улыбку, а мачеха одарила его леденящим взором.

Так незаметно пробежали несколько дней. Наши прогулки с графом д'Эскер были немногословны, хотя порой мы перекидывались парой фраз. Он оставался загадочно невозмутимым, а я перестала пользоваться советами няни Арни и стала самой собой. Хотя нет, заодно я пыталась изображать хозяйку здешних мест, в душе надеясь на скорое возращение Горна, ибо внимательный озабоченный взгляд графа на каждый клочок наших угодий вызывал у меня крайнее раздражение. Но эти первоначальные ощущения от общества Тамира переросли в осознание того, что передо мной не простой дворянин, охотившийся за женскими сердцами и деньгами, а настороженный зверь, выискивавший следы своей добычи и пытавшийся не угодить в капкан. Так показалось мне, когда после утренней прогулки мы обедали втроем за домом под открытым небом, и обеспокоенная Арни привела худощавого грязного подростка, жившего в одной из наших деревень.

Бурными жестами и срывавшимся голосом мальчик рассказал, что в лесу набрел на избушку лесничего, где её хозяин валялся в страшной странной позе на полу, весь бледный, неподвижный. Он тут же примчался в усадьбу, чтобы сообщить о случившемся хозяевам, и я, услышав столь ужасающие известия, велела Арни немедленно отправить слугу к соседям за лекарем. Мой отец всегда пользовался услугами соседского целителя, опытного травника и акушера, но Галена и Тамир уняли мое беспокойство. Граф вызвался самостоятельно заглянуть в избушку лесника, который устраивал для графа де Баи охоты, следил за лесом и присылал на кухню полные корзины свежих и сушенных ягод да грибов, а мачеха отказалась даже от его помощи, считая, что сожжением престарелого лесника должны заняться его родичи, жившие в деревне, ведь несомненно тот помер от лишнего глотка браги в своей одинокой избушке. Но граф умел её переубеждать, и он немедленно тронулся в путь, прихватив с собой длинную острую шпагу. Мальчонка вызвался нас сопровождать, а я не могла не последовать за ними — ведь, как я уже упомянула, я должна была изображать хозяйку, ибо Галена совсем позабыла о своих обязанностях в этой роли.

Сруб среди зеленых деревьев стоял недалеко от опушки. Внутри единственной комнаты царил беспорядок, седой полысевший старик, которого я помнила с ранних лет своего детства, валялся на полу с застывшей на лице страшной гримасой. Тамир поначалу противился тому, чтобы я смотрела на это зрелище, опасаясь, как бы мне не стало дурно, но я проявила настойчивость, хотя она была совсем ни к месту. Уже через несколько минут нахождения в душном гнилом воздухе избы я выбежала вон и дожидалась известий от графа, сидя вместе с босым мальчишкой на небольшой лавке вблизи лесного сарая для птиц. Однако, явившись пред нами, граф был крайне неразговорчивым, лишь сообщил мне, что старик умер, видимо, по велению бога Моря, призвавшего его в свои воды. Он заверил меня, что это случилось быстро и безболезненно, но было очень трудно поверить в эти слова, освежая в памяти искривленное лицо мертвеца. Вскоре от соседа-барона прибыл видий, который вместе с графом в уединении от прочих людей совершили обряд сожжения тела и развеяли его прах над ручьем, протекавшим через лес.

А не прошло и трех дней, как уже вся округа взбудоражилась от новой странной смерти — притом наши крестьяне очень быстро отыскали её причину. Нянюшка в слезах и кручинах по постигшему наш край несчастью прибежала в мою комнату с причитаниями о кровососе, что убил в поле совсем юную девушку моих лет. Страшные сказки об упырях мне доводилось слушать из её уст, едва я начала ходить. Этими историями няня оберегала меня от походов в ночную пору за крыльцо, но как только я подросла, то вспоминала их с забавной улыбкой, ибо не верила ни одному слову из южных выдумок. Однако страх в глазах Арни заставил взволноваться не на шутку. Наш дом как будто вымер, слуги затихли от испуга, мачеха закрылась в собственных покоях, а я решилась отправиться в деревню, чтобы разузнать подробности происшествия и успокоить люд. Арни сказала, что лошадь графа еще не возвратилась в стойло, но я догадывалась, где смогу разыскать его самого, и очень надеялась, что он поможет разъяснить темным в этом деле крепостным, что люди умирают не только от укусов кровососов, а для этого всегда находятся более простые причины, как то... воля бога Моря.

Я увидела Тамира, спешившего мне навстречу, когда объезжала стороной карьер, в тот день выглядевший заброшенным: несомненно, многие рабочие поспешили в деревню поглядеть на жертву кровососа. Граф был мрачен и бесстрастен.

— Куда вы направляетесь в одиночестве? — недовольно спросил он.

— Туда же, где вы, по всей видимости, уже побывали, — едко ответила я. — Я надеюсь, что это лишь бредни полоумных старух, что на деревню напал кровосос?

— Совсем нелишне порой прислушиваться к старшему поколению. Я считаю, что вам нечего там делать. Молодая девушка лежала посреди поля без капли крови в теле, — уже более волнительно произнес граф. — Её нашли пахари, когда продолжили свою работу после отдыха в тени в жаркий полдень. И мужики быстро заметили на её шее следы острых клыков — так что нападение кровососа совсем не выдумка, и вам не следует в одиночку бродить вдали от дома, пока мы не разыщем этого мерзавца.

— Но ведь может это какая-нибудь падучая болезнь, — все еще недоверчиво возражала я услышанным словам. — Ведь лесничий также был бледен будто снег, а вы, граф, сказали, что это всего лишь Море призвало его в пришедшее время в свои просторы.

Вместо ответа он предложил мне поскакать рядом с ним обратно в Поляны, и по дороге мне все время вновь не давал покоя его крайне настороженный вид, который однако был постоянно скрыт под маской самонадеянности, веселости и влюбленности в мою мачеху.

— А может быть вы обнаружили следы от укуса и на теле лесника? — спросила я, когда мы уже поднялись по склону и подъезжали к дому.

— Да, — на удивление быстро признался граф, — после того, как ему сломали шею, из нее отхлебнули немало крови. Но я полагал, что упырь не осмелится так скоро вновь совершить налет на эти же места. Видимо, то, что я сохранил в тайне сведения о первом нападении, желая не волновать народ, лишь послужило на руку кровопийце, — с сожалением заметил он. — Марго, тебе следует поскорее покинуть Высокие Поляны и вернуться в город.

Я немедленно восстала против этого приказного тона:

— Милость Моря защитит истинных морян от нежити южных краев. Я не покину свое имение. Только вместе с графиней Галеной, а она не захочет расставаться с вами, граф д'Эскер, так что я соглашусь запрягать лошадей лишь в просторную карету, где хватит места для троих.

— Сейчас не время для легкомыслия, Марго. Я должен разыскать виновника этих несчастий, иначе очень скоро появятся новые жертвы.

— Я пытаюсь быть благоразумной, граф, — ответила я с некоторой обидой на полученное замечание. — Господин не имеет права покидать своих крепостных в беде. Я сделаю все, чтобы помочь вам, пока не приедет Горн. Он наладит прежнюю жизнь в округе.

— Ты так уверена в господине Горне?

— Во всяком случае его мнение очень уважают деревенские жители, и он сумеет убедить Галену уехать в город. Или вы сами решитесь на серьезный разговор с моей мачехой?!

Мы уже спешились около высокого каменного крыльца, откуда конюхи тут же увели лошадей. Тамир взбежал в дом по ступеням и немедленно направился в верхние комнаты, занимаемые Галеной, но к вечеру положение в имении не изменилось: мачеха не собиралась отправляться в город, граф, казалось, даже не заговаривал с ней на эту тему, а я терялась в догадках, как можно покарать кровососа, если в рассказах няни эти существа, похожие лишь внешне на людей, обладали недюжинными способностями и силами. Но очень скоро я узнала, что кровососы на самом деле являются людьми, точнее Возрожденным может стать любой смертный.

Новости до Корлины доходили из наших краев всего за один день, так что я незамедлительно получила письмо от тетушки, в котором она была крайне напугана убийством, совершенным по всеобщему убеждению кровососом, и она требовала, чтобы я немедленно возвращалась в город. Но я не собиралась уезжать из имения и оставлять свою мачеху, хотя на самом деле тяжелее всего мне было думать о разлуке с графом д'Эскер. Не знаю, насколько это возможно выразить словами, но тогда в моей душе уже зародились столь неясные для меня самой чувства к графу, который продолжал ухаживать за Галеной, но вместе с тем был совершенно иным, как мне чудилось, наедине со мной. Я рассказала ему о вестях из города, и он еще раз предложил послушаться тетушку и покинуть Поляны до тех пор, пока не наступит уверенность, что упырь нашел свою погибель. Мачеха об отъезде не хотела даже слушать, а я ставила это в вину Тамиру, и поддерживала упрямство графини де Баи.

Прошло около недели со дня убийства деревенской девушки, как от тетушки вновь пришло послание, в котором она была очень тверда. Она опять выражала беспокойство по поводу упырей, в которых, я думаю, до этого она также совершенно не верила, а также писала, что в её доме нынче бывает очень привлекательный принц-вдовец, который составил бы для меня отличную партию в брачном союзе. В завершении она говорила, что ежели я немедленно не возвращусь в Корлину, она пришлет за мной карету. Я спрятала письмо подальше с глаз, но тетушка умела держать слово. Скоро к имению подкатила запряженная тройкой карета, за пользование которой вероятно пришлось выложить десяток золотых. Однако среди горестей и слез, заполнивших в то утро наш дом, никто из слуг не заметил прибывшего экипажа.

Перед завтраком одна из кухарок крайне обеспокоилась пропажей своего пятилетнего сына, а вскоре его бездыханное тело нашли на южном склоне холма вблизи виноградных угодий. Мальчик был укушен упырем, его маленькое иссохшее тельце принесли слуги, и весь дом погрузился в тишину, нарушаемую лишь непрестанными рыданиями его несчастной матери. Тамир провел часы до полудня, расхаживая от нашего дома до места, где был обнаружен ребенок, и я не отходила от него ни на шаг, так как не могла вынести страдания безутешной женщины. Граф не сопротивлялся присутствию любопытной девчонки подле себя:

— Вполне возможно, что самое безопасное место сейчас это то, где в надежных руках вовремя обнажится острый меч, — заметил он, позволяя мне последовать за ним на место кровопролития, едва до нас достигли вести о найденном трупе.

Когда мы возвратились к обеду, то сразу же заметили черный экипаж, и граф весьма порадовался столь своевременным действиям тетушки, решившей забрать меня обратно за надежные каменные здания города. Но нас обоих поразило то, что Галена уже упаковывала собственные вещи, намереваясь немедленно покинуть Поляны, где все пошло кувырком. Мачеха стояла около дома, наблюдая, как лакей, присланный тетушкой, погружал в карету высокий сундук. Она бросила нежный взгляд в сторону графа, но тот буквально изменился в лице, заметив её поспешность в отъезде. Он в два прыжка оказался рядом с ней и насильно, схватив её за локоть, потащил в гостиную. Пока я говорила со слугой тетушки, который передал мне полученные от своей госпожи строгие распоряжения на мой счет, Тамир вновь показался на пороге.

— Галена передумала уезжать, здесь она будет в большей безопасности под моей защитой. А ты немедленно отправляйся к тетке, — хотя я не любила подобных интонаций, пришлось опасаться, что он поступит со мной точно также, как до этого затолкал в дом мачеху, поэтому я не возражала, но тем не менее поинтересовалась, чем вызвана столь внезапная перемена планов графини.

— Твоя мачеха должна оставаться под присмотром, Марго. Ты ведь понимаешь, что все это может быть её рук делом. Я предполагаю, что Галена упырь, поэтому не отпущу её на свободу в большой город, — приглушенным озабоченным голосом он поделился со мной ужасными подозрениями.

Я не знала, что ему ответить?! Лишь несколько часов до этого я сама предположила, что убийство произошло слишком близко от усадьбы, и это наводило тень на всех её обитателей. Я могла заявить, что не желала с ним расставаться и уезжать к богатому жениху, но в такой неподходящий момент он легко бы пропустил столь важные для моего сердца слова мимо ушей. А заверения, что я полностью полагалась на его меч, который бы меня защитил, были неуместны, ведь одним мечом трудно оберегать собственную и чужую жизни одновременно. Я промолчала, а Тамир отправил слуг собирать мои вещи и, проводив меня на кухню, чтобы я отобедала перед путешествием, скрылся в верхних комнатах.

Тройка лошадей помчалась прочь от родного дома, возвышавшегося на горизонте, и я с грустью смотрела сквозь легкие занавески в дверях на покидаемые края. Проехав через лес и карьер, кучер направил лошадей на запад во владения соседского барона. За деревянным мостом через узкую мелкую речушку, впадавшую в один из притоков Зеленой, полноводной северной реки, дорога делала крутой поворот. И едва карета завернула за редкие деревья, росшие на обочине, как раздался громкий треск, грохот, а я подскочила на своем мягком сиденье на два локтя в высоту, набив себе здоровую шишку на макушке: одно из колес сошло с оси, наш экипаж осел в дорожной пыли. Я выбралась наружу, кучер и лакей тетушки слезли с передних сидений и с недоумением смотрели на разбитую повозку. Вдвоем они вряд ли бы осилили эту починку, но позади послышалось обнадеживавшее ржание лошади, и возле нас остановился граф д'Эскер, как будто по милости Моря явившийся на подмогу из лесной чащи.

Я бросилась ему навстречу с радостными восклицаниями. А он нежно обнял меня и спросил, не пострадала ли я от удара. Оказалось, Тамир решил проводить экипаж до более населенных мест и поскакал за нами вдогонку. Он предложил мне вернуться обратно в имение, так как следовало прислать мастеров для исправления разломанной оси, а хрупкой девушке нечего было дожидаться продолжения путешествия посреди пустынной дороги. Я тут же согласилась, тем более, что тогда всякое желание уезжать в город у меня пропало — но едва я взобралась к нему в седло, дорога к соседнему барону запылилась от приближавшихся к нам лошадей. Два пегих жеребца были впряжены в открытую повозку, в которой восседал Горн Логье. Я узнала его горделивую статную осанку издалека и попросила Тамира дождаться управляющего, который наконец-то завершил свои дела в глубине страны, куда он неоднократно ездил в течение года, чтобы договариваться о поставках вина и стекла, производимого в землях де Баи.

— Что за несчастье случилось, милая Мория?! — Горн приказал вознице остановиться и участливо подошел ко мне, оглядывая раздробленные части кареты. Он был высокого роста, широкоплечий, с загорелым лицом, на котором приятная улыбка гармонировала с умными светящимися глазами. Видимо, в последнее время он отращивал волосы, которые темными кудрями спадали на плечи.

В кратких фразах я объяснила господину Логье, что после пары недель отдыха в Высоких Полянах я собралась обратно к тетушке, но по дороге на нас обрушилась досадная неприятность с поломкой кареты, и теперь граф д'Эскер, которого я не забыла представить управляющему, согласился провести меня обратно к дому. Горн был крайне опечален тем, что я уже покидаю эти места, и, конечно же, он предложил мне для возвращения в Поляны свою повозку, где было достаточно места. Я не посмела отказаться от его любезности, и лошади бойко помчали коляску по широкой дороге, а Тамир держался рядом с нами, отвечая на светские расспросы, с которыми Горн обращался к графу, гостившему в поместье. Между тем я сразу же заметила подозрение в голосе и взглядах Горна. Он не мог не получить слухи о графе и Галене, которыми кишели наши края в последний месяц, и поэтому я даже обрадовалась, когда Логье предложил графу напрямик через лес поскакать в усадьбу, чтобы предупредить графиню о нашем возвращении. Тамир согласно кивнул, пусть и совсем непростительно стеганул своего коня, так что с головы управляющего слетела широкополая шляпа, но я почувствовала облегчение, так как наедине с Горном собиралась серьезно обсудить все события, случившиеся в Полянах. Тогда я уже не думала уговаривать его о дуэли с графом, я должна была поведать ему о чувствах моей мачехи и просить помочь ей с ними справиться. Горн несомненно также желал поскорее со мной переговорить, и по его просьбе я согласилась сперва заехать в его дом, что стоял на противоположном краю оврага, спускавшегося в карьер.

Расспросы управляющего начались с господина д'Эскера, затем коснулись Галены, а после он поинтересовался известиями о кровососах, что уже навели страх на всю округу. Я подробно рассказала о всем, что произошло в наших деревнях, а также вблизи дома, описывав кровожадные убийства людей. Графа я представила как уважаемого отважного дворянина, который оказал нам большую честь своим присутствием в доме, и который принял очень близкое участие в несчастьях последних дней, занимаясь поисками кровососов. Я не успела поведать Горну об отношениях между мачехой и графом, потому как не знала с какого бока подойти к этой неприятной теме, но этот человек был очень прозорлив, чтобы все прочитать и без слов по моему лицу. В последовавшей речи он высказал все свои мысли по этому поводу.

— Не думал, что ты будешь отзываться столь высокопарно о госте, который возомнил себя полноправным хозяином в твоих владениях, Мория, — сурово заметил он. — Я знаю о событиях в Полянах намного больше, чем ты мне поведала, девочка. Честно говоря, я возвратился домой еще два дня назад, но предпочел скрыть это ото всех, чтобы не мешать злодею обнажить свое истинное лицо. Граф, похоже, влюбил в себя даже тебя, Мория, он соблазняет женщин своей улыбкой и хитрыми речами. То же самое он проделал с твоей мачехой, а ведь вы пустили на порог человека, о котором не знали ничего. — Признаюсь, тогда я пыталась возражать его словам, но Горн прекратил своим гневным голосом мои слабые попытки. — Может быть это мошенник или шпион гарунов?! А может быть граф д'Эскер и есть упырь?! Ты подозреваешь в убийствах свою мать, после того как в этом тебя предостерег он — но почему ты не задумалась, каким образом Галена стала кровососом, ведь не могла же она скрывать свою сущность от тебя столько лет! Едва я узнал о том, что в Полянах появился незнакомец, я захотел бросить все дела и возвратиться, но я задержался на пути назад, и, лишь подъезжая к Корлине, услышал о тех несчастьях, что произошли в поместье в присутствии здесь этого человека. Он очень опасный тип, и тебе следует держаться от него подальше. Отправляйся с утра в город, а я самостоятельно разберусь с этим мерзавцем.

— Это все ложь и клевета! — воскликнула я, не веря ни одному слову, произнесенному Логье в приступе гнева и ненависти. — Ты просто ревнуешь Галену, Горн. Граф не может быть упырем! У тебя нет никаких доказательств его причастности. А даже если бы и были, то я не позволю тебе... не позволю... — кричала я в ответ, с ужасом представляя себе, как Горн расправлялся с Тамиром, ведь он был намного крупнее молодого графа и в росте, и в плечах. — Я люблю графа д'Эскер, и он будет моим женихом, пусть он окажется кровососом или злобным лешим!

Горн привел мне тогда еще уйму доводов того, что Тамир виновен в случившихся бедах, но я не хотела даже слушать его наветы. Я вновь повторяла, что люблю этого мужчину, и никогда не поверю в приписываемые ему злодейства. Вдобавок я была очень зла от того, что Горн уже несколько дней назад возвратился, и возможно сумел бы предотвратить гибель мальчика возле виноградников, ежели был так уверен в своих словах по поводу виновности графа, но южанин предпочел скрываться и выслеживать, а не решительно действовать. В таком настроении я в одиночестве вернулась пешком в усадьбу, несмотря на все настояния Горна подвести меня по лесной дороге.

В доме было тихо и пустынно, хотя близилось время ужина, когда с кухни в гостиную всегда доносился грохот котлов и запахи еды. Я немедленно поднялась в свою комнату, где села за письмо. Я была взбудоражена разговором с Горном. Но сильнее всего я переживала по поводу тех чувств, в которых призналась управляющему, хотя боялась даже заикнуться о них графу. Я знала, что Горн очень скоро переедет в свои комнаты в усадьбе, где он проживал, хотя владел еще домом возле мастерской, поэтому я посчитала, что отныне в этих стенах совсем небезопасно вести серьезные разговоры: я попросила в послании к графу встретиться со мной после захода солнца в лесу возле избушки лесника, что пустовала после его смерти. Я не была бесстрашной девушкой, смело разгуливавшей по ночному лесу, где могли скрываться упыри, но тогда я не придумала более подходящего места для встречи: избушка находилась вдали от глаз и ушей всех обитателей дома, а моя настойчивость в строчках и пожелание столь скорой встречи даже в месте, где мог бродить призрак усопшего старика, должны были подчеркнуть серьезность и неотложность нашего разговора. Пусть я и не знала точно, что хотела тогда ему сказать.

За время моего усердного раздумывания над бумагой под окнами раздался стук колес, предупредивший о приезде Горна, поэтому, когда я решила отдать письмо графу, я постаралась быть бесшумной и незаметной. Я выкралась из собственной комнаты и двинулась по коридору к его покоям в Полянах. За дверью не было слышно ни шороха, и я осторожно пробралась внутрь темной комнаты. Тамир отсутствовал, тревожная мысль, что он наедине с Галеной промелькнула в голове, но я поспешила исполнить задуманное. Единственная затухавшая свеча горела посреди стола, около неё я и положила запечатанное письмо, надеясь, что оно вовремя попадется гостю на глаза. Я уже развернулась, чтобы покинуть комнату, как заметила полную бутылку, одну из тех, что делали наши мастера, в них отец всегда разливал вино при подаче к столу. Но на чистом стекле были засохшие пятна алого цвета, отнюдь непохожие на вино. Я дотронулась пальцем до горлышка, вокруг которого расползлось пятно, и, поднесла ладонь к языку. Внутри находилась свежая кровь. Не знаю, кому она принадлежала, но я в испуге бросилась прочь от стола, выбегая в коридор. Граф как раз закрывал дверь от комнаты Галены, и мы столкнулись друг с другом, обмениваясь нелепыми взглядами:

— Как поживает Галена? — вызывающе спросила я, стараясь, чтобы он не заметил мое волнение и беспокойство по поводу того, что я вломилась в его комнату и возможно узнала его тайну.

— Все в порядке. Марго, это не то, что ты можешь предположить... — он прикрывал разодранную на груди рубашку.

Я сделала вид, что мне все равно, и спокойно прошла к лестнице, твердо решив, что совершила ужасную ошибку, написав ему послание и оставив его на столе. Сперва я собралась немедленно позабыть о ночном разговоре, но прогулка вокруг дома в закатных лучах под шелест листвы старого дуба, что рос на углу, вернула мне уверенность в себе и в свои чувства. Оставалось лишь разобраться во взаимности.

Наступления темноты я ожидала в спальне. Обо мне, наконец, вспомнила Арни, которая принесла с кухни поднос с остывшим ужином. Она сокрушалась, что никто из господ не спустился в столовую. Даже не помню, как я задремала, оставшись вновь в одиночестве, но, очнувшись, я поняла, что уже почти светало. Тогда я со всех ног бросилась к тому, кому назначила свидание. Я помчалась в лес, перемахивая через знакомые кочки, ямы, пробираясь по заросшим тропинкам, переступая сухие ветки и заросли крапивы. Но когда я добралась до заветной избушки, за распахнутой дверью я увидела его неподвижное тело, распластанное на низком ложе около печи.

— Тамир, — я в испуге склонилась над ним, пытаясь расшевелить мужчину, но тряска и легкие пощечины не принесли пользы. Вскоре я кричала уже с мольбой и мукой в голосе: — Тамир, что с тобой? Тамир, вставай! — я пыталась услышать биение его сердца, но вместо этого в голове шумело, а учащенный стук в собственной груди заглушал все звуки.

— Он всего лишь отдыхает, — насмешливо прозвучал хорошо знакомый голос. На пороге стоял Горн, его фигуру скрывал походный плащ.

— Что ты с ним сделал? — обеспокоено спросила я. — Ты его убил?!

— Мория, разве я посмел бы так с ним обойтись, после того как узнал, насколько он тебе дорог, — ответил управляющий. Он медленно приближался ко мне. — Я ведь всегда любил тебя... как дочь и желал тебе только блага.

— Меня зовут Марго, — я недовольно поправила его слова. — Запомни, Горн, я уже давно поменяла имя. Когда он придет в себя?

— А тебя не страшит то, каким он придет в себя, — странно захохотал Логье, произнося слова, смысл которых я еще не осознавала. — Он кровосос, девочка. И теперь он голоден, он захочет утолить его...

— Пусть он поскорее проснется. Что ты с ним сделал?

— Ты ведь уже убедилась в справедливости моих подозрений, Мория... Марго, — тут же поправился он под моим хмурым взглядом, — и ты не собираешься свершать возмездие сейчас, пока ты еще сможешь его одолеть?! — он достал из-под плаща длинный тонкий меч, предлагая мне взять его в руки. — Вспомни, что он натворил в твоем доме! Ты должна его убить.

Я схватила оружие, но только затем, чтобы направить его в сторону прежнего владельца:

— Мне все равно. Кем бы он ни был, Горн, я хочу быть рядом с ним, поэтому ты не тронешь его даже пальцем! Мы уйдем из этих краев, и ты останешься полным управителем в поместье. Только помоги мне, прошу.

Мне становится жутко, когда я вспоминаю те моменты, — проговорила Марго, она не отрывала немигавшего взгляда от невидимой цели перед собой. Её лицо и голос уже давно застыли в воздухе, неподвижно и бесстрастно. — Но, и сейчас кажется, что проживи все заново, я не смогла бы поступить иначе. Я привыкла делать то, что желала, и видимо страх перед нечистью, упырями, совершенно исчез, стоило мне представить, что я буду вместе с графом, хотя я даже не знала, возможно ли это.

— Значит ты хочешь стать таким же как он? — с улыбкой спросил Горн. Он нежно дотронулся до моей щеки. И я была не в силах противиться, я замерла в ожидании его голоса. — Я так и знал. У тебя небольшой выбор: стать его жертвой или напарником. Ты можешь обрести вечную юность, вечную красоту, любовь, вечную жизнь и вечное проклятие, — он говорил завораживающе. — Тебя не пугает такая привлекательная участь? Ты согласна её принять, Марго? Все в твоей власти.

— Пускай я стану такой же, как он, пускай!

— Ты готова пить сладкую кровь и убивать для этого людей? — он медленно провел пальцами по моей шее, а я совсем позабыла, зачем сжимала в обеих руках длинный клинок. Меч опустился вниз, но я еще обогревала его рукоятку одной ладонью, а Горн вплотную приблизился ко мне. — Ты хочешь этого?

— Да, я хочу.

И тогда он потянулся губами к моей щеке, уху и скользнул к шее, в которую вонзил острые клыки. Я вскрикнула от боли, я не понимала, что он делает со мной, но чувствовала, что силы покидают меня, голова вмиг отяжелела, а меч был готов выпасть из онемевшей руки.

— Я хочу всегда быть с ним, — я попыталась оттолкнуть грудь упыря слабым ударом кулака, но он лишь еще крепче присосался к моему телу. Последним усилием я приподняла меч, острое лезвие вошло в его бедро, когда я навалилась на него всем телом, при этом медленно оседая на землю, лишаясь воли и духа.

— Но придешь ты ко мне, я всегда буду тебя ждать, — его слова, не иначе как злорадное предсказание, прозвучали будто во сне. Я еще видела его облик, бледный словно в тумане. Он не замечал клинка в ноге, хотя перед тем как проковылять к выходу, извлек его из глубокой раны, и, оттерев кровь с блестевшего острия, поднес ладонь к моим губам.

— Это кровь твоего нового повелителя, ты найдешь меня, Марго, и более никогда не посмеешь ослушаться. Как и он, — после этого зловещего голоса я провалилась во тьму.

Пробуждение было сладостным и горьким одновременно. Я с трудом открыла слипшиеся веки, еще не припомнив, что произошло накануне, и тут же увидела его прекрасное лицо, склоненное ко мне с нежной улыбкой на губах.

— Марго, ты в порядке? — волнительно спросил он, осторожно захватив мою растрепанную голову в свои большие ладони.

— Я... я счастлива, Тамир. Я так рада, что мы с тобой живы, — пролепетала я в ответ.

— Что случилось? Как ты здесь оказалась?

— Я хотела сказать тебе так много, — я слегка поднялась над полом, где, по-видимому, проспала несколько часов, так как сквозь распахнутую дверь лился яркий солнечный свет. — Но теперь у нас будет достаточно времени, чтобы наговориться. Он укусил меня, я стала такой же как ты, Тамир, — я потянулась пальцами к следам от укуса на его шее. Они сразу бросались в глаза, и это помогло мне хотя бы немного освежить память. — У нас впереди вечность. Хватит ли её?!

Но вместо радостной улыбки его лицо искривила гримаса отвращения. Он встал надо мной во весь рост и оглядывал, как будто размышляя над чем-то, глаза бегали в разные стороны. А я, по-прежнему, была переполнена какими-то необыкновенными ощущениями.

— Тамир, ведь это должен был сделать ты, да?! — пыталась я разгадать его мысли. — Ты должен был одарить меня этой силой, а Горн...

— Ты позволила ему себя укусить?! — с горечью произнес граф, не дав мне договорить. Он внезапно вновь склонился надо мной и ощупал все мое лицо, всматриваясь в каждую черточку, его пальцы то и дело прикасались к ране, еще пульсировавшей возле уха.

— Но ты ведь спал, — в мучительном сомнении ответила я, мне были непонятны его действия. Он вновь молниеносно поднялся, на столе лежали его вещи: дорожная сума, фляги с водой, меч. Захватив всё это, он, не оглядываясь, двинулся к двери. — Тамир! — прокричала я вдогонку. — Тамир, вернись же!

Я сумела подняться и добраться до порога, казалось, я слышала шорох травы под ногами от его поспешного бегства, но более я не имела сил — я вновь окунулась в темный сон. И когда я очнулась, то уже никогда не видела его лица.

Мне было неведомо, что ждет меня впереди, но я твердо решила не возвращаться ни в дом, где осталась Галена, ни в город к тетке, ни к Горну, который совершил со мной нечто, еще непонятное воспаленному рассудку. Я выбежала из избы, когда на землю уже оседали тени поздних летних сумерек, и побежала через лес туда, где, как мне казалось, скрылся Тамир. Я все надеялась, что расслышу его шаги, что он вернется ко мне, но кругом не было слышно человека, лишь звери да лесные птицы еще шумели в предвечерней поре. Я очень хотела пить, меня мучила жажда — и я уже знала, как её можно утолить. Образ управляющего сладостно облизывавшего кровь с растресканых губ стоял перед глазами: кровь должна была дать мне новых сил. Случайно я заметила зайца под кустом, и всей душой пожелала, чтобы юркий зверек застыл на месте, и я успела схватить его голыми руками. Быть может я заполучила быстроту движений вместе с жизнью упыря, рассуждала я в те начальные дни новой жизни, так как мне удалось словить животное, и я впилась зубами в его живое трепетавшее тело. Это было дикое помешательство: долгие минуты я пыталась прокусить его шкуру, задушить его своими пальцами, но он продолжал жить и двигаться в моих сжатых руках. В конце концов, я выпустила свою первую жертву и в изнеможении упала на землю. Уже в темноте я добралась до ручья, где умылась и напилась, а на рассвете продолжила путь.

За несколько дней скитаний по лесу я изодрала руки и ступни, испачкала одежду, волосы растрепались, тело исхудало. Я шла на восток к горам. Сперва я боялась подходить к крестьянским поселениям, считала, что меня сразу узнают, схватят и убьют за совершенные кровососами убийства. Однако за это время я питалась лишь лесными ягодами и ни разу не испытала тяги к крови, тем более человеческой. Но мне становилось вдвойне страшнее от этого, я совершенно не представляла, в кого я преобразилась, когда я приобрету образ мучителя людей, упыря, пьющего кровь ради своего существования. Вместе с тем в те дни я убедила себя, что должна отыскать Тамира и объяснить ему все что произошло, чтобы мы, наконец, соединились, ибо стали едиными в своих страстях и желаниях. Мысль, что впереди долгие годы, придавала уверенность, а подозрения, что я, вероятно, потеряла свободу, оказавшись в объятиях Горна, который предупредил, что я к нему вернусь, терзали душу.

В конце концов меня обнаружила в лесу одна добрая крестьянка. Она собирала травы и грибы, когда заметила меня, спящую на поляне. Она была столь мила, что пригласила меня в дом, напоила, накормила и уложила в постель. Дена была вдовой, ей приходилось кормить подраставших сына и дочь. Она пряла шерсть и ходила в лес. Я не имела даже монет, чтобы отблагодарить её за помощь и сочувствие, но эта женщина ничего не требовала взамен, а лишь предложила мне остаться жить вместе с ней, так как вдвоем можно было больше заработать. В начале нашего знакомства она совсем не задавала мне вопросов: однако её внимательный взгляд не мог не заметить моих светлых глаз, а также того, что я не умела ни скотину подоить, ни обед состряпать, ни прялку в руках удержать. Но Дена хвалила мои старания, терпеливо обучала меня мастерству и очень радовалась тому, что меня полюбили её дети, которых она зачастую оставляла дома одних. Дена очень скоро поделилась со мной беспокойствами — слухи о кровососах уже дошли до этих краев, и она боялась за ребятишек, за ними некому было присматривать. Ближайшие соседи жили по другую сторону широкого ржаного поля, и у каждого были свои хлопоты, своих бы детей не упустить. Так что я с радостью взяла на себя заботы по дому. Вскоре я узнала новые известия, привезенные в этот маленький поселок-хутор, жители которого обрабатывали поля среди лесов на землях одного их равеннских дворян. Крестьяне перешептывались, что в поместье графа де Баи, наконец, убили кровососа. Им оказалась хозяйка тех мест — молодая графиня, а вместе с ней её любовник заезжий граф. Говорили, что слуги заперли свою госпожу в доме и подожгли его, а когда она выскочила из горящего окна, то вогнали в её грудь осиновый кол, а после отрезали голову. Другому кровососу вроде бы удалось скрыться, но он более не посмеет наводить ужас на окрестные поселения, потому что в поместье де Баи уже побывал видий и даже омыл пожарище живой водой, чтобы прах кровососа не восстал с земли. У нас в Далии никогда не верили, что живая вода пропала в Алмааге из священных чанов — ведь видии продолжали окроплять вениками из цветов и молодых веток всех взывавших к Морю.

Эти сведения очень смутили меня, я не могла поверить, что мирные крепостные, которые всегда почитали и преклонялись перед своими господами, осмелились на столь дерзостное вторжение в наш дом, однако уничтожение нелюдя не могло расцениваться нашими соседями-дворянами как бунт, и расследование всех происшествий легло на плечи видия, уповавшего лишь на возвращение к прежнему спокойному труду. Дена не случайно столь подробно передала мне эти слухи — она подозревала, что я родом из тех мест, но я продолжала молчать о своей прежней жизни, и крестьянка, наверное, приняла меня за беглую крепостную или незаконнорожденную дочь одного из окружных господ. Я прожила в доме Дены до начала осени: вместе мы собирали в лесу хворост, ухаживали за домашней живностью, мололи зерно на мельнице и кормили озорных детишек. За это время я уже точно поняла, что стала совершенно другой, но не тем, кем ожидала. Я не была кровососом, я получила новые силы, способности, но никогда не испытывала тяги к убийству и крови. Порой я замечала, что все очень удачно складывалось вокруг: то огонь полыхал ярко, даже если я забыла подбросить дрова в печь, то корова не заболела, когда во всем хуторе скотина слегла от недуга, то пряжа у нас очень ладная получалась, когда мы сдавали её на продажу. Но вместе с этим иногда на наш дом сыпались сплошные неприятности: молния ударила, когда не было никакого дождя, окно случайно распахивалось, свеча вдруг загоралась ни с того, ни с чего. Я не обращала на это внимания, а Дена все чаще бросала на меня подозрительные взгляды. А когда её сын слег в жаре от лихорадки, что он подцепил в болоте посреди леса, в нашем доме появился видий, недавно зашедший в те края и не имевший права их покидать, покуда в поселке не объявился бы новый служитель. Видий весь вечер читал молитвы над пылавшим от жара телом мальчика, а после сказал матери, что Море уже призвало её малыша и осталось лишь провести его в последний путь с надеждой на встречу в морских просторах. Женщина мужественно приняла эту скорбную весть, и, хотя всю ночь просидела у постели сына, она уже в слезах прощалась с ним. Я также не отходила от него ни на шаг, и утром он вместо того, чтобы навеки застыть, открыл воспаленные глаза и, приподнявшись с постели, попросил питья и еды. Вскоре он поправился, и мы очень радовались чуду, что свершилось в нашем доме. Дена еще раз пригласила видия и приготовила для него богатый стол, чтобы отблагодарить за помощь, ибо несомненно благодаря молитвам Морю она не потеряла сына. Конечно, после этого видий пополнил запас рассказов и историй о могуществе и справедливости Моря, но ведь моряне никогда не преклонялись своему богу за то, что он миловал или дарил им жизнь — они чтили силу его течения и ветров, высоты неба и быстроту туч. Море не Галия, оберегающая новорожденных и детей в Черноморье, Море вправе призвать к себе душу, и видий истолковал это чудо как предвестье перемен. Но люди на хуторе совсем по-иному стали глядеть после этого в сторону нашей одинокой избушки. Когда пошел град, лишь крыша нашего сеновала осталась цела, лисица повадилась красть птицу не в нашем доме, хотя он находился ближе всего к лесу, мы собрали самый богатый урожай с небольшой грядки — все чаще соседи с завистью и злобой указывали на Дену. Я редко выходила к другим домам, но все были в курсе того, что вдова приютила незнакомку, беглянку. Пошли разговоры о странностях, что происходили в нашей семье. Указывали, что я совсем непохожа на скромную крестьянку, а однажды я расслышала около ручья в поле, как мужики назвали меня ведьмой. Вскоре в наш дом вновь ступил видий, а потом Дена скромно попросила меня уйти, чтобы не мутить головы людям моей загадочной фигурой.

У меня не было иного выбора. Я уже сама начала подозревать себя в том, что являюсь колдуньей — ведь зачастую я добивалась задуманного, однако что-либо другое шло наперекосяк. За лето в поселке три раза случился падеж скотины, около дюжины пожаров, пересыхали колодцы, или же вода начинала сочиться из совершенно невообразимых мест. И, наверное, то, что эти южане более опасались кровососов, нежели колдунов, истории о которых рассказывали в основном лишь потомки дворян, перебравшихся уже более столетия назад с севера в эти края, да умудренные путешествиями видии, спасло меня от быстрого разоблачения и наказания за деяния. Я ушла на восток и добралась до Равенны, города отстроенного после его разграбления черноморскими воинами в последние дни правления принцессы Мории. Я придумала себе новую историю: будто бы я дочь лекаря из Корлины, которая обучилась многим рецептам отца и покинула отчий дом из-за семейных раздоров. Я поселилась на постоялом дворе, где была помощницей хозяйки. Порой она посылала ко мне за каким-нибудь целительным средством своих клиентов, чем я и зарабатывала на жизнь. Готовить лечебные настои меня обучила Дена, а вот о колдовстве я постаралась более не думать. Я хотела разучиться колдовать: каждую неприятность, что случалась в доме, я относила на свой счет, настороженно встречая новый день. Из рассказов нянюшки Арни, которая, я надеялась, осталась живой после разгрома поместья, мне вспоминалось лишь, что колдуны желали людям зла и обрушивали на их головы проклятья.

Во время нападения на Равенну бесчисленных гарунских отрядов, быстрых и неуловимых, которые будто бы взбегали на стены осажденного города, не замечая, что им на головы обрушивались чаны с кипящей смолой и потоки стрел, я была среди жителей, взявшихся за оружие перед лицом прежнего врага. Осада была долгой, под крепостными стенами собрались орды гарунов в блестевших шлемах и кольчугах на голых загорелых телах, они швыряли копья, соорудили огромные тараны, которыми били каменные укрепления вокруг города, ударяли горящими бочками из высоких катапульт. Из-за гор гаруны прискакали на быстрых лошадях, за ними следовали обозы с продовольствием, и всем было ясно, что алмирцы подготовились к долгой войне в глубине наших земель. Пускай их галеры, которые пятьдесят лет назад пристали к берегам с тысячами диких воинов на борту, были далеко — через Горный перевал в страну врывались все новые и новые силы врага. В конце концов, они пробили стены города в нескольких местах, легко прорвались через второй круг преграждений невысоких башен с дозорными и хлынули на улицы. Они забрасывали в каждый дом смоленые факелы, рубили длинными мечами всех, кто попадался на пути, будь то солдат, женщина или ребенок. Даже не заботясь о том, чтобы разграбить город, они ввели свои ужасные разрушительные машины и вслед за свирепыми воинами, убивавшими людей, тараны и катапульты сокрушали здания, деревья, фонтаны. Равенна заполыхала в тот горестный для всех морийцев день и горела, как говорили, целый месяц. Воины Ал-Мира не брали рабов, не щадили жизни мирных горожан, они лишь выносили из домов припасы, уводили лошадей и домашний скот, поджигая жилища.

Все дни осады я провела на крепостной стене. Меня знали многие воины да и сам принц Гунн, пожилой дворянин, один из управителей, который возглавил войско города. Я залечивала раны, приносила еду защитникам и даже обучилась стрельбе из лука, притом никогда не промахивалась. В тот день, когда гаруны ворвались в город, я впервые сознательно обрушила молнию на осадные лестницы, которые они забрасывали на стены. Она поразила одного гаруна, а его товарищи в ужасе спрыгнули вниз вслед за ним. Но тогда же с другой части города раздался неимоверный грохот, и я подумала, что возможно из-за меня случилось непоправимое. В охватившей смуте некогда было сожалеть о том, что произошло. Гунн отрядил нескольких гонцов, чтобы немедленно покинуть город и передать известия о поражении командору, который должен был со дня на день подвести свежие войска на подмогу. Однако разведчики сообщали, что гаруны двинули на север к легалийцам еще более многочисленные армии, и далийские земли оставались в одиночестве перед вражеским мечом. Принц велел мне выбираться из города. Втроем, я, молодой барон, которому Гунн передал послание для командующих морийскими войсками, и его слуга, опытный воин, вскочили на лошадей и поскакали навстречу врагу. Ворота города уже были распахнуты, и около них улицы заполнялись свирепыми гарунами, но иного выхода за стены города мы не знали. Однако барон направил лошадь к западной стене, её защитники уже сражались с оружием в руках против солдат, атаковавших их с тыла.

— Марго, пробей стену, — крикнул он. Многие среди моих знакомых уже догадывались, что я на самом деле колдунья, но это знание лишь вселяло в них надежду на то, что мы сможем устоять против врага, а я, к сожалению, не оправдывала эти ожидания. — Ты ведь сможешь. За стеной гаруны давно засыпали ров и, наверное, сейчас уже покинули те места, рванувшись к воротам.

Я не помню точно, как у меня тогда получилось исполнить эту просьбу, произнесенную как приказ, но толстая стена внешнего круга покрылась кривой трещиной, её камни вылетели вперед, произведя грохот на всю округу. Стена искривилась до своих вершин, откуда попадали испуганные люди. И хотя отверстие получилось не столь уж большим, камни сами обвалились в пустоту, образовавшуюся вместо бывшей основы, и перед нами предстал высокий завал, который унес жизни десяткам морийцев и гарунов. Мужчины тут же подбежали к груде камней, отбрасывая прочь осколки, освобождая проход наружу. Позади нас возвышалась башня, все еще укрепленная морийскими лучниками, которые яростно обстреливали гарунов, устремившихся в нашу сторону, но все-таки нападавшие большей частью сразу же кинулись на жилые улицы, пускаясь в погоню за горожанами, многие из которых не успели спрятаться в своих домах, хотя и это не спасло бы от мечей и копий.

Сквозь каменные развалины невозможно было пройти на лошадях, и мы бежали далее втроем пешими. Мы сумели уйти от погони гарунов, так как все их отряды стремились в город, а мы укрылись в окрестном лесу, по которому перебежками направились на запад. Вся округа уже давно была разграблена гарунами. Деревни сожжены дотла, мертвецы, не нашедшие приюта в объятиях Моря, валялись вдоль дороги. Гаруны разорили все поселения вдоль главного тракта, ведущего в Корлину, и до нас уже доходили слухи, что этот город тоже не устоял перед сотней диких конников. Хотя некоторые беженцы, встречавшиеся нам на пути, говорили, что корлинцы сами сдали город на милость захватчиков, доверившись главе гарунов, который пообещал им, что город в этом случае не будет стерт с лица земли.

Вскоре барон со своим другом напали на тройку гарунов, разграблявших пустые дома деревни, мимо которой пролегал путь на запад. Мы сумели отнять у них оружие, еду и лошадей. После этого барон решил повернуть на север и пробираться к реке, но мне необходимо было попасть в Корлину. Там жили мои родные, и я не знала их участи. Я сумела убедить попутчиков, что командору будет весьма полезно располагать достоверными сведениями о судьбе далийского города, и мы поскакали на запад, нередко углубляясь в лес, чтобы не попадаться на глаза неприятельским отрядам, блуждавшим кругом.

Дым стоял лишь на окраине города, когда мы добрались до его стен. Я сказала, чтобы мужчины подождали меня на опушке, а сама помчалась по открытой местности весенних полей к распахнутым воротам, около которых не было заметно ни души. Я оставила свою лошадь в небольшом заросшем ольшаником овраге перед крепостными стенами и поспешила на городские улицы. За поясом был спрятан длинный кинжал, мое испачканное простое платье должно было показать, что я обычная крестьянка, и я надеялась, что сумею не привлечь к себе внимания, но ничего не пропустить мимо собственных глаз. Издалека Корлина казалась опустевшей, затихшей, было не видать ни стражников государя, ни гарунов. Однако, вскоре я заметила людей, испуганно выглядывавших из окон домов, воздух оглушил стук колес о камни мостовой, раздались крики и лязг оружия. Я мчалась вперед мимо знакомых мест, редкие горожане хлопотали около порогов, улицы были завалены разбитыми бочками, вещами, вываленными грабителями наружу, под ногами чернели лужи крови. Дом моей тетки располагался по соседству с другими особняками богатых дворян, которые были огорожены кованными металлическими решетками. Но едва я добралась до широкой мостовой, выложенной в этой части города, позади раздались грубые окрики. Я повернулась и заметила троих гарунов. Их лица были искажены презрением и ненавистью, жаждой всего, на что только наталкивался взгляд. Один из них вытащил на порог местной лавки женщину, таща её по земле за длинные волосы. Она даже не кричала, и я подумала, что она была уже мертва. Тогда ноги сами понесли вперед, и я побежала по улице. За спиной раздался рев их голосов и лязг металла. Сейчас я бы смогла остановиться и каждого из них поразить его же мечом, но тогда я даже не вспомнила, что была колдуньей и должна сама себя защитить. Я уже теряла последние силы, мостовая заворачивала, и я надеялась, что, скрывшись от преследователей, смогу затеряться в каком-то доме или проулке. Но едва я оказалась за углом передо мной встали на дыбы одичавшие лошади, впряженные в повозку. Наверное, я закричала, когда их копыта опустились прямо на мою голову — но более я ничего так и не смогла вспомнить о том дне, — Марго поглядела на Ортека и Ланса. Она была с ними честна, ей не хотелось, чтобы у мужчин сложилось впечатление, что она что-либо утаила от них. Но следовало закончить этот длинный рассказ.

— Очнулась я в темной сырой комнате. Поначалу мне показалось, что это темница в крепости: в холодных каменных стенах не было ни одного проема для солнечного света, я лежала на соломенном тюфяке, и возле моей постели находился лишь широкий стол, занятый тазом с водой и подносом со свежей едой. Глухая дверь была заперта снаружи, сбоку на стене была прикреплена масляная лампа. Самое поразительное было, что когда я схватилась за пищу, оказалось, что мне оставили холодное мясо, а в кувшине была свежая кровь, еще теплая. Мне тут же стало дурно. На мои настойчивые призывы в комнату вступили несколько женщин, одетых в бесцветные льняные платья до пят, на голове они носили светлые длинные платки, полностью скрывавшие волосы и лоб. Самая старшая поприветствовала меня и сказала, что по велению Моря эти смиренные покои отныне будут моим домом. Звали её Юффала. Она была настоятельницей монастыря, в котором я прожила с той поры более двухсот лет. Это пожилая женщина была со мной немногословной в тот первый визит. Она пообещала, что в этом месте я буду в безопасности, ни в чем не испытаю нужды, смогу жить в мире и смирении перед лицом Моря. Когда я потребовала объяснений по поводу того, как я здесь очутилась, а также удивилась еде, которой хозяева решили меня попотчевать, женщины попятились к выходу.

— Твой благодетель пожелал, чтобы ты ни в чем не знала отказа, Марго де Баи. Здесь все мы сестры, и ты наша новая сестра. Забудь обо всем, что было. В нашем доме всегда мир, пускай за его стенами стоят орды вооруженных дикарей, — сказала на прощание Юффала.

Очень долго мне пришлось разбираться со своими новыми подругами. Сперва я убеждала их, что мне совершенно безразлична кровь животных, надеюсь, они не подсовывали мне в кубке человеческую кровь. Затем мне удалось узнать, что моим спасителем оказался некий незнакомый дворянин, который щедро заплатил за то, чтобы я осталась в этом доме. Я хотела немедленно покинуть темное убежище, однако Юффала очень долгое время не разрешала мне выходить из тесной кельи, не говоря уже о всем строении — его я осмотрела лишь после нескольких недель своего заточения, когда я решила все-таки перестать просить у матушки Юф разрешения покинуть темницу и выбралась на солнечный свет сама. Я разбила чарами дверь, обретя свободу. Тогда я впервые задумала сбежать из места, которое еще совсем не знала. Оказалось, что я попала в дворянский особняк, в котором проживали лишь женщины, ведшие крайне скромный образ жизни.

Монастырь был построен еще при переселении на юг морян. Его владелица богатая вдова-баронесса решила, что служению Морю должны посвятить жизнь не только мужчины-видии, которых тогда еще было очень мало в тех краях, но и женщины. Она ввела в своем окружении традицию придерживаться очень строгого режима, время проходило в омовениях в каменных бассейнах и мольбах богу. Постепенно баронесса распродала обширные земли и купила на них несколько участков по всем землям Релии и Далии. На юге такие же монастыри для стариц, как звали себя женщины и девушки, уходившие в уединенную жизнь вдали от хлопот и суеты, были разрушены гарунами. И хотя они вновь вторглись в страну, матушка Юффала не особо беспокоилась о защите своих сестер — в последние годы монастырь обнесли высокой каменной стеной.

В свой первый побег я перебралась через неё, вскарабкавшись на высокое дерево, росшее вблизи, а потом я проделала в стене очень удобный лаз. Я сбежала, оглядываясь на совершенно незнакомые места в лесу, в который я тут же углубилась, направляясь на север, где можно было найти знакомых мне людей. Но вскоре я поняла, что очень устала, я прямо валилась с ног, мне было трудно дышать, а в глазах потемнело. И чем дальше я шла, тем хуже мне становилось. Тогда меня нашли захожие в монастырь крестьяне, которые прислуживали старицам. Меня вернули обратно за высокие стены. Юффала долго беседовала со мной, она убеждала меня отречься от всех дел, что остались недоделанными, от всех родных, которых следовало позабыть, и хотя меня действительно ничто не держало в землях, вновь охваченных войной, кроме разве желания отыскать Тамира, с которым однако я бы все равно не могла быть отныне вместе, ибо он был упырем, а я ведьмой, я желала вернуть себе свободу и вырваться любой ценой из плена. Лишь через полгода после череды неудачных попыток сбежать, каждая из которых оканчивалась потерей сил и истощением организма, я признала, что не могла отойти от монастыря ни в какую сторону. Я смирилась с тем, что стала старицей и была омыта водой, после чего обрела уединенную жизнь: я обязана была соблюдать обет молчания, обеты труда, обеты постничества и другие обычаи стариц.

Так я прожила десять лет, после чего матушка раскрыла мою тайну: что я на самом деле являюсь колдуньей. Но старицы редко виделись между собой, ежели желали вести действительно уединенную отшельническую жизнь, мы подолгу молчали, и имена друг друга стирались из памяти, лишь настоятельница имела право общаться с каждой из сестер. Юффала всегда была ко мне очень добра, она не стала прогонять меня, отлично ведая, что я не смогу никуда уйти, она запретила кому-либо обижать меня. А я за эти годы не раз занималась целительством в стенах монастыря. Сестры уважали меня, считая, что действительно Море внемлет моим словам, и лишь немногие догадывались, кем я являюсь, но, будучи отрешенными от земных забот, никогда не беспокоили меня своим наветами или подозрениями. После смерти Юффалы сестер возглавила новая настоятельница. Война обошла нас стороной, пережила я в безопасности и гонения на ведьм, которых живыми сжигали на кострах по всей Мории. Вскоре наш монастырь не мог принимать всех желавших стать старицами, ибо Дом поистине приобрел благочестивую славу в стране. Тогда новая настоятельница решила принимать молодых девушек на послушание, их обучали в стенах монастыря лишь несколько лет, а после этого они возвращались к родным, и обитель получила название Дома Послушания. Вокруг меня появились новые лица, молодые наполненные жизнью девушки, и я вновь захотела вырваться из невольного затворничества. Я возобновила частые побеги, всегда неудачные, а потом я уговорила настоятельницу разрешить мне перебраться в более светлые покои послушниц, где я бы могла узнавать последние известия и хоть как-то чувствовать свою сопричастность к миру. Свою колдовскую сущность я постигала самостоятельно, убеждаясь в чем-либо на практике — за полстолетия жизни я ничуть не постарела, не ослабела и не оскудела умом. Будучи старицей, я перечитала все книги, хранившиеся в монастыре, а став послушницей, разбиралась в нравах, царивших в те времена в светских кругах — ибо послушницей могла стать лишь знатная да богатая особа. Настоятельница не была в силах противиться моему желанию скинуть с себя платок старицы, однако спустя пару лет мне пришлось вновь его надеть: я скрылась с глаз одной графиньюшки, которая меня не взлюбила и требовала моего изгнания из Дома Послушания. Так протекали годы — я была то послушницей, то старицей, я убегала и возвращалась, мне встречались милые добрые девушки, с которыми удавалось подружиться или непомерно гордые заносчицы, которым я указывала на грязное место у очага. Я знала и простолюдинов, живших вблизи Дома, заботившихся о пропитании и удобствах его обитателей. На моих глазах вырастали и умирали их дети, внуки. Иногда я влюблялась, и в те периоды особенно страдала вся округа — от моего волнения летом шел снег, но зато зимой зацветали подснежники, — Марго с нежной улыбкой вспоминала прошедшие года, которые принесли ей много горести, но и минуты радости и счастья. — Все шло своим чередом, казавшимся нескончаемым, пока я не встретила Лиссу. Юную девушку с солонкой на шее, которая мечтала сбежать из этого блаженного места... А за долгие годы я помогла уйти за стены монастыря не одной послушнице, их было чуть более дюжины, — помолчав, добавила колдунья с усмешкой. — Немного, но всегда находились те, кто поднимались против принятых устоев. А дальнейшая моя судьба вам прекрасно известна — после того, как ты, Ортек, с графом де Терро спасли нас из огня минорцев, пришлось рассказать все без утайки.

— С тех пор ты никогда не встречалась ни с графом д'Эскер, ни с Горном Логье? — спросил черноморец, когда Марго закончила рассказ и отпила вина из кубка, чтобы промочить пересохшее от долгой беседы горло.

— Нет, я полагала даже, что они скорее всего давно умерли.

— Кровососы могут похвастаться тем же долголетием, что и колдуны, — заметил государь. — Однако твой рассказ лишь подтвердил то немногое, что нам удалось узнать из записей графа. Только вот остается ответить на самый главный вопрос — кто же был графом д'Эскер, устроившим логово упырей в Тайраге?! — Ортек поглядел на Ланса, ожидая выслушать размышления своего воспитанника, к мнению которого, как уже убедилась Марго, он всегда прислушивался, пусть порой и не одобрял.

— Несомненно, это был Горн. Человек, которого я убил, подходит лишь под описание управляющего в поместье де Баи. К тому же он хромал и носил имя Горна... Горн д'Эскер. Может быть титул и фамилию он сменил именно после услышанной нами истории далеких годов...

— Тебя никогда не смущали действия или поведение Горна, Марго? — Ортек вновь обратился к ведьмочке. — Ведь он был настоящим упырем, только как ему удавалось так мастерски скрываться под своей личиной?!

— Горн был другом семьи, он всегда был со мной дружелюбен, но не более. В детстве мы нередко играли вместе, а потом я повзрослела, лишилась отца и перебралась в Корлину.

— Те бумаги, что были изъяты из храма Тайры, содержат много восхвалений богине, подробное описание служений Тайры, историю происхождения от богов, ходивших в образе человека по древним южным лесам, которые требовали себе кровавых жертв за то, чтобы считать людей друзьями, а не добычей, — поведал Ортек. — Они оказались очень интересны для моих летописцев, историков, поэтов, даже колдунов. Но сохранились листки, смысл написанного на которых сумел расшифровать лишь Ланс — это были заметки о людях, которых знал Горн, которых он находил достойными посвятить в свою веру, точнее наделить даром Возрожденных, даром упырей — силой и вечностью. Наверное, до того, как Горн пришел в дом твоего отца, он уже прожил много лет, губя невинные жизни и питаясь человеческой кровью, хотя кровососы не пренебрегают и кровью животных, чтобы не привлекать к себе пристального внимания. Я могу даже предположить, что именно ты заставила его задержаться в тех краях, потому что он вспоминал, какой ты была милой в детстве, в какую красивую девушку ты превратилась за несколько лет. Он был в тебя влюблен и лишь выжидал, пока ты не наберешь все соки юности, чтобы принять его предложение и соединить навеки с ним свою жизнь. А Горн умел выбирать своих сподвижников. Он обычно останавливал взор на дворянах, так как те были богаты и знали вкус жизни, умели его ценить. Ты кстати, по всей видимости, была его последней находкой, о которой он вел записи. Хотя, конечно, не последней жертвой. Он очень долго ждал тебя, но началась война — пир для упырей. Горн и подобные ему сражались за свою землю наравне с другими морийцами, они прославляли Тайру, и именно Горн был одним из тех, кто заложил первый камень в строительстве храма своей богини в Тайграде. Кровососы ушли далеко на север, они считали, что там их никто не найдет. Тем более, они сумели добиться для своего существования великолепную ширму — прославление Тайры в победе против гарунов и страх к этой богине в её гневе, когда её дети, кровососы, могли уничтожить целые деревни.

— А про Тамира что-либо говорилось в его записях? Ведь он неслучайно назвался его фамилией?! — полюбопытствовала Марго, с нетерпением и волнением ожидая ответа.

Ортек же перевел взгляд в сторону Ланса, которому были более точно известны подробности.

— Упоминался молодой человек, к которому Горн, видимо, вас ревновал, царица, — этим вечером Ланс не оставлял почтенного обращения к ведьмочке, что с каждым разом заставляло её все сильнее сердиться, — и как я могу предположить, Горн сделал его упырем лишь для того, чтобы снять все подозрения с себя и тем самым обратить гнев и оружия крестьян в сторону неудачливого охотника. Ведь Горн превратил в кровососа вашу мачеху, она попала в зависимость от него, а он жаждал заполучить в собственные руки всё её имущество, а также падчерицу. Укусив Тамира д'Эскер, он тут же получал власть и над этим молодым дворянином — ведь кровосос никогда не может ослушаться того, кто его породил. Ваш возлюбленный граф смог бы этого избежать, только если бы был упырем до этого. В таком случае, можно признать верными подозрения Горна, и южанин всего лишь желал свергнуть другого упыря, а может даже своего господина, — Ланс усмехнулся в своих запутанных рассуждениях о прошлом. — Однако этого ничего не было в бумагах графа, но вам следует сообщить нам еще одну маленькую деталь, царица. Я побывал в Доме Послушания после того, как государь позволил мне изучить все сведения о Марго де Баи. Настоятельница Карелия не могла отказать просьбам, и я получил доступ к книге записи всех стариц и послушниц с самого основания этого убежища. Там я нашел ваше имя времен, о которых вы нам сейчас поведали. А также мне в руки попал журнал посетителей, которых отмечали с самых первых годов монастырской жизни, когда стариц можно было повидать лишь по особому распоряжению или разрешению. Вот в этих строках я и увидел знакомое имя — граф д'Эскер. Именно это навлекло меня на мысль, что вам может быть известно намного больше об его судьбе, — Ланс подозрительно поглядел в сторону царицы.

— Что вы хотите этим сказать?! Из всего услышанного я больше всего удивляюсь, что настоятельница Карелия еще жива, — Марго решила ответить безобидной шуткой. — Ей уже должно быть перевалило за столетие.

— Ланс кстати заметил, что настоятельница вашего монастыря тоже скорее всего обычная колдунья, познавшая жизнь без смерти несколько десятков лет назад. Неужели ты не догадывалась об этом? — остро ответил на замечание Ортек.

— Нет, — искренне удивилась Марго. — В это трудно поверить. Хотя может быть так оно и есть. В последние годы заточения я замечала за собой совсем уж непредсказуемые дела, которые просто не знала, с чем увязать, — в задумчивости произнесла она. — Но мне кажется, Карелия никогда не признается в своих способностях самой себе. Даже меня в монастыре многие звали ведьмочкой по прозвищу, что закрепилось за проведенные там годы и передавалось из уст в уста послушницами, их наставницами и самим старицами, но никто из них не верил, что это взаправду. Старицы пользовались иногда моим умением врачевать, но приписывали скорое выздоровление милости Моря. Однако при чем здесь граф д'Эскер?

— Граф д'Эскер был записан как твой благодетель, который пожертвовал богатое содержание на монастырь и пожелал, чтобы ты осталась в его стенах, — по существу ответил Ланс. — Вот только интересно был ли это Горн, или Тамир. Желал он тебе спасения от невзгод военного времени или хотел наказать за то, что не оправдала его надежд?!

Марго потянулась к вину. От услышанной новости внутри вновь все перевернулось.

— Оба считали, что я стала кровососом, неслучайно же меня сперва хотели напоить кровью, — медленно произнесла она.

— И оба, несомненно, бы вернулись за вами, царица, так как видимо были в вас влюблены, — заметил Ланс серьезным тоном. — Следовательно, это сделал тот, кто не смог вернуться. Горн был жив и еще не раз навещал южные края, а вот о Тамире вам ничего неизвестно — вероятно, это был он, и скорее всего он обрел заслуженную гибель.

— Нет, нет, — Марго отрицательно дернула головой. — Он бы не вернулся, даже если бы остался жив. Он бы никогда не простил мне, что я стала упырем, и, по всей видимости, обрекла на эту ужасную участь его самого. Он может быть живым до сих пор.

— Тогда ему еще предстоит умереть, — усмехнулся Ланс. — Даже одна спасенная жизнь, пусть и ваша, Ваше Величество, не может оправдать всех тех душ, что были и еще будут им загублены. Было бы хорошо, чтобы возмездие свершилось вашими же руками, — сарказм не покидал его тона.

— Знаете что, граф, — возмущенно воскликнула Марго, вставая из-за стола, — у меня есть дела поважнее, чем выслушивать ваши оскорбления и вспоминать прошлое, которого уже не изменишь! Кровосос менее опасен, чем властолюбивый колдун, который записался в советчики моему народу. На сегодня уже хватит бесед, а завтра я собираюсь отправиться на восток в Черноморье, — Марго бросила прощальный взгляд на государя. — Я не буду просить у тебя судна или солдат, Ортек, так как они ничем не помогут в этом противостоянии, я должна разобраться с Сарпионом сама.

Она повернулась и двинулась к дверям в комнаты дворца из открытой столовой, которая уже давно погрузилась в сумерки наступавшей ночи. Во время беседы слуги зажгли около колонн ароматные висячие лампы, нынче освещавшие путь царице. Она подошла к внутренним помещениям, когда расслышала слова, заставившие её споткнуться, но царица тут же постаралась скрыть эту неловкость от чужих глаз.

— Я пойду вместе с ней, — решительным громким голосом произнес Ланс.

И хотя ответом графу было молчание государя, ступая по дворцу в сторону своих покоев, Марго надеялась, что Ортек сумеет убедить своего друга отказаться от этой безумной затеи и немедленно отослать прочь по иным делам. Но вспоминая, как бесполезно было переломить упрямство Лиссы, ведьмочка лишь загадочно улыбнулась: ведь сын тайи действительно мог унаследовать нрав своей матери.

Глава 6

В ЛЕСНОЙ ГЛУШИ

На горизонте вставало предрассветное небо. Она шла по высокому заросшему травой берегу Алдана, который до противоположной полосы земли разделяло поллиги быстрой воды, спешившей в морские пределы. Марго оторвала рассеянный взгляд от течения и всмотрелась в далекие виды, разворачивавшиеся на восточном берегу. За прошедшую ночь зеленые луга перед лесной стеной у самого небесного края заполонили отряды солдат, её черноморских солдат.

Пошел уже десятый день, как ведьмочка вознамерилась отправиться в путь, но все откладывала свой уход. Ей удалось убедить Ортека, что отряд морийцев, надежных защитников, которыми тот хотел окружить её персону, будет совершенно излишним. Ведь она вернула себе прежние навыки и лишь развила за период тихого отдыха в Аватаре способности за счет знаний, которыми юный с виду государь с нею делился. Они оба сошлись во мнении, что добираться до Гассиполя наиболее безопасно по суше. Несмотря на то, что дорога вдоль побережья могла занять целый месяц, плавание на судне, которое бы при западном попутном ветре за несколько дней домчало царицу к родному порту, скорее всего завершилось бы скорой неудачей. Сарпион уже должен был проведать о побеге царицы Антеи из Эрлинии, и о том, что это явилось делом рук восставших войск онтария Эонита или самого морийского государя, в связях с которым колдун подозревал свою ученицу все прошедшие двадцать лет. А ежели чародей чего-то опасался, он всегда принимал меры для предотвращения возможной угрозы — Марго не сомневалась, что отныне в Гассиполе портовая стража обыскивала палубы и трюмы всех кораблей, пристававших к причалу. Тем более уже много лет бросать якорь у берега города черноморских магов имели право лишь отечественные или эрлинские суда. После захвата Морией империи Ал-Мира этого права были лишены гаруны, а с самими морийцами отношения прекратил еще Веллинг Орелий. Выходило, что покуда в Аватаре находились лишь алмаагские фрегаты, минорские каравеллы и гарунские галеры, следовало терпеливо выжидать, а единственное эрлинское судно "Идия" уплыло на юг прямо из под носа царицы. Но Марго не желала терять время.

Она задержалась в Тристепье в ожидании точных известий из Черноморья о своем сыне и его деяниях в новой роли, которую он самостоятельно для себя избрал. Из надежных источников в Аватар доставлялись послания с птицами, а приставший намедни к заброшенному черноморскому берегу корабль дал еще больше поводов для гадания, что же на самом деле творится в столице и порту черноморского царства. Из кратких строчек соглядатаев становилось ясно, что Кассандр даже не стал согласовывать свое решение о свержении власти царицы Антеи с магами. Ходили слухи, что Береговую Башню штурмовали войска царевича, а также оларские воины, прибывшие в столицу, а потом примчавшиеся в Гассиполь для поддержки нового Веллинга, который намеревался связать себя союзом брака с дочерью иноверного царя. Эти последние сведения более всего встревожили Марго. Они подтверждали, что Кассандр вместе с колдуном призвал в страну чужестранцев, которым безусловно обещал щедрую награду в обмен на их обнаженные мечи на своей стороне. А появление у берегов Тристепья черноморских солдат сулило скорую встречу с целым войском царя для вторжения в западные степи. Её сын всегда разделял стремления отца Веллинга Орелия покорить все соседние народы, тем более те, что порой с наглостью вторгались за пределы границы, похищая мирных жителей, обитавших в глухих болотистых лесах у самой реки. Степняков сторонились во все времена и на любых землях.

— Я боюсь, что Кассандр от льстивых безумных речей Сарпиона решится на самое глупое — войну с Морией, — высказывала ведьмочка свои опасения Ортеку, с которым после заката солнца прощалась и обсуждала в последний раз замыслы перед дальней дорогой. — Сарпион всегда мечтал о власти. Но он собирался заполучить её мирным путем, признавая, что Гисс, бог войны, худшее наследство эрлинов, которое переняли черноморцы. Однако возможно чародей поменял свои убеждения за годы лишений. Покуда противостояние не перешло в открытую бойню, у нас еще есть время. Для войны нужны люди и оружие, а не только книжка с заклинаниями. Тем не менее покорить Аватар черноморцам действительно по силам.

— Пока я нахожусь в этом городе, не думаю, что кто-нибудь осмелится в него вступить без моего разрешения, точнее одобрения старшин, — усмехнулся Ортек.

— Алдан всегда был средоточием торговли, и уже давно здесь хозяйничали именно черноморцы. Поэтому Веллинги не обустраивали иного города-порта, чем Аватар, в этих топких землях. Но в последние годы ты существенно изменил расстановку сил и влияния, государь. Я сдерживала праведный гнев магов, которые с возмущением каждый раз вспоминали, что морийские войска стоят у черноморских границ. Но, согласись, твоя сотня воинов не сможет защитить город, который не окружают даже крепостные стены. Ты надеешься на свои чары? Лишь глупцы распускают слухи, которым сами же верят, что морийский государь покорил гарунов только с помощью огненных молний, что падали с неба, и содрогания земли под ногами вражеских армий. — Марго была крайне серьезна. В её голосе звучала горечь, ибо царица прекрасно понимала, что ни этот, ни последующий разговоры не откроют истины будущего. — Но кто знает, что скрывается в книге с проклятиями, одно из которых уже использовала принцесса Мория?! Какие ужасы постигнут морийцев, ежели Сарпион не будет своевременно остановлен?!

— Не спорю, что по желанию Веллинга этот город может быть за дни стерт с лица земли, — ответил государь. — Но мои воины бесстрашно сложат головы, и их прах развеют над водами Алдана. А после я направлю сюда новых солдат, тысячи во главе с командорами, и я поддержу старшин, которые полагаются на помощь далекого острова Алмааг. Ты желаешь смерти Сарпиону, и может быть он её заслужил, — Ортек не спускал внимательного взора со своей собеседницы, которая, казалось, погрузилась в глубокие раздумья, — но ведь книга уже несколько недель как находится в его руках, а я еще не слышал о падении городов, гибели народов или гневе богов, испепеляющих, поражающих людей. Я отпускаю тебя, Марго, в это странствие с надеждой, что ты сохранишь жизнь себе и другим, тем, кого повстречаешь на пути. Черноморье охватывает пучины раздоров, и даже с помощью колдовства этого навряд ли избежать. Я не знаю, чего ты ищешь, только не стремись за незримой мечтой. Я бы пошел с тобой в Гассиполь, но сперва следует разобраться с подошедшими гостями у того берега, а потом возвратиться в Алмааг, где морийцы не видали своего государя уже не один год.

— О, не волнуйся, ОН великолепно справится с твоими поручениями. Ты ведь посылаешь его вместо себя?! Что ты ему приказал? Проследить, чтобы я действительно сожгла эту книгу?! Неужели, ты не веришь моим словам, не веришь, что в ней сокрыто тайное знание, которое неслучайно столько столетий томилось в подземельях Башни?! Я не хочу им завладеть, я желаю лишь помешать воспользоваться этим могуществом Сарпиону!

— Тогда я скорее прикажу ЕМУ выхватить это сокровище из твоих рук, ведь сама ты никогда не решишься её уничтожить, — усмехнулся Ортек. Было очевидно, что государь все это воспринимал не более, чем за шутку. — Марго, ты ведь догадываешься, что он сам решает прислушиваться к моим приказам или нет. Но только в его сопровождении я буду спокоен за твою жизнь. К тому же я был не в силах его разубедить в задуманном. Береги его!

— Ты должен быть более тверд с ним, Ортек, — непонимающим взором и тоном ответила Марго. — Он не мальчишка, чтобы до сих пор потакать всем его капризам. Он воин морийского государства. И для него воля государя должна быть непреклонной.

— Должен же я уступать хотя бы перед теми людьми, которых люблю. Ланс мне как сын. И даже более: я в огромном долгу перед его матерью и отцом, да и перед ним, если он действительно будущий колдун, тот самый хранитель солонки. Только поэтому я отпускаю его с тобой, ведь в далеком будущем его ожидает скучная доля правителя, сидящего на троне в роскошном дворце, дающего приемы, держащего суд и совет. Пускай до этого времени он познает окружающий мир и не упрекнет меня за нехватку приключений на его долю, — колдун вновь перешел на шутливые интонации. — К тому же его действительно не удержать ни охраной, ни уговорами, ни угрозами.

— Неужели мой сын сотворил такое на своей родине из-за отсутствия приключений?! Ты можешь доверять ему и дать желанную свободу, но после этого ты никогда не загонишь его обратно в клетку дворцовых интриг. Если Ланс станет колдуном, то все твои надежды напрасны. Неужели ты не видишь тупик в своих замыслах, Ортек? Да удлинит и омоет Море дни твоего правления, но не обольщайся тем, что подыскал уже достойного преемника. Самому тебе не скоро удастся выбраться из плена своих придворных. Неоспоримо, что государь Ортензий I самый великий из морян со времен самого Орфилона. Народ его обожает и превозносит до самого неба подобно Уритрею черноморцев.

Марго соскочила с лошади и, взяв её под узды, побрела вдоль берега, по-прежнему вглядываясь вдаль. Она рассталась с Ортеком вчерашним вечером, а нынче с восходом солнца улизнула из дворца старшины, надеясь, что никто кроме престарелого горца-конюха, дремавшего на конюшне, этого не заметил. Но нежеланный спутник нагнал царицу, когда она мчалась во весь упор по степи к реке.

— Черноморцы уже успели расположиться лагерем за прошедший день, — раздался громкий голос позади ведьмочки. — Они выстроили палаточный пункт, и их дозорные не спускают глаз с берега. Вон на том дереве за рекой сидит лучник, ветки кроны дергаются, хотя ветра нет в помине. Нам предстоит переправиться выше по руслу, чтобы остаться незаметными, а также идти скрытыми лесными тропами. Может быть лошади отыщут обратную дорогу в конюшню Гирда.

— Если уж ты, Ланс, пустился в дорогу, чтобы оберегать меня и помогать, то сперва поищи целую лодку, на которой мы смогли бы переправиться на другой берег, а после давай советы. Вверх по течению мы вряд ли отыщем хижины рыбаков, что торгуют в Аватаре уловом, так что придется спуститься еще на юг.

— И, будучи увиденными на открытом месте, попасть под стрелы твоих солдат? Или ты надеешься, что они встретят тебя ликованием и криками: "Ваше Величество!" — жестко возразил парень, который пустил своего вороного коня следом за попутчицей. — А на счет лодки, кажется, ты планировала позаботиться сама: не случайно же сбежала в дорогу в такую рань. — Он пришпорил коня и поскакал по невысокому берегу Алдана в северном направлении, где на противоположной стороне виднелись высокие деревья, подходившие к самой воде. Крошечные фигуры черноморских солдат и мачта их широкопалубного корабля скрылись из виду. Марго со злостью ударила кнутом по бокам лошади, намереваясь поскорее проучить мальчишку, который только что бросил в её сторону вызов.

Колдунья остановилась на заросшем высокой травой бугорке, склон которого опускался в реку. По ту сторону виднелся такой же зеленый берег, оказавшись на котором можно было быстро углубиться в лес. Несмотря на то, что Ланс удалялся вверх по течению Алдана, Марго решила перейти реку именно в этом месте: к тому же это был отличный шанс избавиться от того, кого и не приглашали в ранний путь.

Девушка сняла с седла поклажу: в грубой сумке был сложен плащ, сосуд с водой, пропитание на первые дни, а также острый нож и прочие снасти для дальней дороги. Она закинула её за плечи и, похлопав на прощание по крупу лошади, которую неразумно было тащить в густые вязкие дебри алданских краев, подошла к кромке воды. Неужели этот юнец полагал, что она не сможет переправиться на тот берег, гремело в её голове. Ему следовало уже давно осознать, кем она являлась — колдуньей — и что она могла позаботиться о себе сама, а вот ему действительно придется ломать голову, как разыскать царицу в чаще — ведь Марго не собиралась дожидаться, пока он будет строить плот, чтобы оказаться на другом берегу. Размышляя над этим, ведьмочка обернулась в сторону, куда поскакал граф де Терро. На её лице заиграла довольная улыбка — он, наконец, осознал, что она и не думала его догонять. Галопом его лошадь уже несла наездника обратно.

— В лиге от устья находится брод, — прокричал Ланс издалека, наблюдая, как девушка, подобрав юбку, вошла в воду. — Мы легко перейдем реку по камням и двинемся по известной мне тропе к небольшой деревушке...

— Я собираюсь в этом месте переправиться через Алдан, — твердо ответила она подоспевшему всаднику. — Как ты понимаешь, Ланс, мне для этого не нужна ни лодка, ни брод, а вот тебе не стоит терять время. По-моему, дно очень быстро убегает из-под ног и уходит на глубину, — она зашла в воду уже по колено, когда замерла на месте. Её голос затих, и лишь журчание воды нарушало утреннюю тишину округи. Следующий шаг ведьмочка сделала, как будто подымаясь на невидимую ступень, и оказавшись на самой поверхности реки, легко зашагала вперед, не оглядываясь, не замечая, что вода едва задевала её пятки и носки — она шла как будто под ногами не переваливалась волнами быстрая река, а выстраивалась ровная каменная поверхность дворцового пола.

Марго не отрывала взгляда от могучей реки, каждый её шаг был осознан, и девушка не могла позволить себе потерять контроль в чародействе. Она вздохнула полной грудью и посмотрела на разгоравшееся от восхода солнца небо, лишь когда ступила на твердую поверхность, заросшую травой и усыпанную речными камнями. Её переход занял длительное время, и, оглянувшись на тот берег, она не ожидала увидеть морийского капитана: Марго полагала, что Ланс уже поскакал на север, чтобы перейти реку вброд и успеть присоединиться к колдунье. Но его прямая высокая фигура замерла у края воды, он вглядывался в деревья позади девушки. Разочарование омрачило радость от только что проделанной дороги по волнам Алдана — она ведь не должна дожидаться, пока он решится на что-нибудь. Или он все-таки оставит её в одиночестве, пробежала в голове мысль, заставившая вздрогнуть все тело, как будто она только сейчас почувствовала студеную воду, омывшую её ноги, хотя на самом деле так сжалось её сердце. Она все смотрела на одинокий силуэт на берегу, призывая его двинуться вперед на север к броду, или на юг, где можно было отыскать лодку, но она уже представляла, как он вновь вскочит на коня и помчится прочь от реки к городским постройкам, и тогда то, чего она так усиленно добивалась последние дни — убедить Ортека не отпускать Ланса от себя — могло исполниться, а сама Марго осталась бы в неведомых краях своего царства, с колдовскими способностями, но без дружеской поддержки.

Она нахмурилась еще сильнее, когда Ланс подошел к лошади и вместо того, чтобы взобраться в седло, снял вещи и, прикрепив их за плечами, прогнал животное прочь от реки. После он уверенно зашел в воду, очень быстро его тело скрылось по пояс в холодном течении Алдана, но граф уверенно шел вперед, а вскоре поплыл.

— Ты что сумасшедший?! — вскрикнула Марго, хотя вряд ли её возглас долетел до противоположного берега. — Река унесет тебя к морю. Ланс, вернись!

Осознав тщетность своих призывов, она вновь собралась колдовать. Она подошла к реке и, прикрыв на мгновения глаза, представила, как её голос достигнет далекого берега — она вновь заговорила, уже не надрываясь, но зная, что слова летят вдаль, не теряя своей силы:

— Выбирайся на сушу! Ты погубишь свою жизнь в этом стремительном потоке. Немедленно плыви обратно, — девушке казалось, что она шептала гневные угрозы и проклятья, хотя при этом её голос прогремел над всей округой. Однако граф даже не оглянулся на её крики. Он упрямо греб вперед, хотя уже намного уклонился от прямой линии. Девушка замолчала, опомнившись, что путешественники должны были соблюдать тишину и скрытность в лесу, который уже не был столь безопасен: совсем рядом расположился военный лагерь черноморцев. Марго побежала вдоль берега по течению реки.

— Упрямец! Идиот! Лишенный всякого здравого ума! — повторяла чуть слышно колдунья, не отрывая глаз от поверхности воды. Она уже не один раз замирала в испуге на берегу, когда тело человека полностью исчезало посреди бурного потока, и вновь начинала свои причитания, стоило его голове выглянуть на поверхность. — Дурак! Да побери тебя Таидос! Гиссов отпрыск! Негодник! Мальчишка! — всё также твердила она, когда до крутого земляного обрыва оставалось лишь десяток локтей. Марго протянула пловцу руку, чтобы помочь ему выбраться на сушу, но Ланс легко подтянулся и вмиг оказался наверху, оборачивая к царице довольное лицо, после чего она вновь произнесла все свои речи, только уже глядя ему прямо в глаза.

— Ты мог запросто погибнуть, Ланс! Ты это понимаешь?! — она кричала ему в спину, потому что, не обращая внимания на слова, граф де Терро выжал мокрые вещи, а после тронулся уверенным шагом в гущу леса. Марго шла следом: — Неужели тебе так трудно было добраться до брода?! Ты мог рисковать своей жизнью и плавать с берега на берег хоть каждый день, но не в то время, когда нам следует быстро и незаметно покинуть эти места! Ты меня слышишь, Ланс?

— Ты хочешь, чтобы я еще что-то слышал, после того, как чуть не оглох от твоих криков, — наконец, ответил мориец. Он подобрал с земли сухую толстую палку и вручил найденный посох девушке, а себе же оторвал свежую трость от одной из нижних веток раскидистых кленов. — Для меня переплыть Алдан не намного сложнее, чем сломать этот побег, царица. В воде я чувствую себя как рыба, я бы и под водой чувствовал себя не хуже. А погибнуть могла ты, совершая самую большую глупость, на которую способны колдуны — играть своей жизнью, лишь бы мне досадить, — он усмехнулся, обернувшись к Марго. — Река достигает более тридцати локтей в глубину, по ней легко проходят алмаагские фрегаты и эрлинские каравеллы. Стоило тебе дрогнуть в своем хождении по волнам, и ты вмиг оказалась бы унесенной на острые рифы, возвышающиеся у выхода в море.

Колдунья промолчала. Она подумала, что это было лучшим решением: в это утро она уже произнесла достаточно речей, притом довольно громких. Ланс вел её по лесу, ориентируясь на ведомые лишь ему признаки какой-то тропы, и ведьмочка послушно следовала за своим проводником, довольствуясь, что он у неё все-таки есть в этом походе.

Здешние места были хорошо известны бывшему сотнику морийского государя. На первом привале, который путники устроили, когда солнце поднялось в зенит, Ланс признался, что не раз вместе со своими товарищами углублялся в черноморские владения и знает многие лесные тропы, которые заводят как в топкие болота на севере, так и к небольшим поселениям охотников и землепашцев, расположенных в нескольких лигах от реки на восток. К вечеру первого дня пути Ланс свернул на юг, полагая, что они уже миновали местность, нынче осваиваемую солдатами Веллинга, и повел царицу к ближайшей деревне. Однако у поселенцев они заметили нежданный гостей: высокие фигуры, облаченные в блестящие кольчуги и шлемы, а также мага, которого в этих местах не видывали по всей вероятности сотни лет. Путники заночевали в лесу под кронами деревьев, шумевших от ночного порывистого ветра, а на утро скрытыми тропами двинулись далее на восток.

— Эти лаисцы до сих пор уверены, что во главе Черноморья стоит царь Релий?! — удивленно произнесла Марго. По подсчетам колдуньи это была уже тринадцатая ночь с тех пор, как они вышли из Аватара, и в этот раз они покинули небольшую деревушку Лаис. Их путь, как и прежде, проходил свозь лесные дебри, которые кое-где были распаханы силами небольших крестьянских общин, хотя и считавших себя черноморцами, однако испокон веков не видывавших ни жрецов, должных доносить молитвы людей до богов, ни сборщиков податей, которые бы напомнили, что в царскую казну надобно платить монеты и имущество лишь за то, что общинники пользовались его землей, а также охотились в его лесах.

— Ты бы расспросила еще более древнего старика, чем Райст, — усмехнулся Ланс. Он шагал впереди девушки по свеже вытоптанной тропе посреди засеянного рожью полем. Они шли навстречу поднимавшегося в небе солнцу и вскоре вновь должны были углубиться в лесную чащу. — Кетрана приходится ему правнучкой, и она рассказала, что последнего чужеземца в этих местах видали еще до её рождения. Однако жители отправляются каждый год в город Прист, до которого еще несколько дней пути: там они сбывают свой товар да закупают необходимые пожитки. Так что не волнуйся, даже юная девушка наслышана о царице Антее, её красоте и величавости. Только вот люди, уже достаточно пожившие на свете, несклонны восторгаться своей правительницей, а больше хулят её, справедливо обвиняя в том, что в крае нет ни одной дороги, по которой можно было бы наладить поставку мехов и шкур на продажу.

— Пускай вначале налоги мне заплатят, а после сетуют на царя, — жестко ответила Марго. — Да на кого они здесь охотятся?! Волки да оборотни, которых лучше не трогать, а в остальном мелочь одна...

— А оборотня вот здесь не видывали лет эдак тридцать, — вставил Ланс. — Так что это только слухи, что на востоке страны нечисти полно. В этих болотах других тварей хватает, и люди здесь не превращаются в волков, а стараются всеми силами наладить свое хозяйство. Если пожалуют сюда новые войска Кассандра и изымут все продовольствие для собственных ртов, тогда лишь они почувствуют, что на них тоже распространяется власть Веллинга, только вот думается, что с ней они поладят не сразу.

— Это кто ж тебе мысли поведал? Уж не юная Кетрана, которая не спускала весь вечер с тебя горящих глазищ?! А ты и рад спать, где тебе постелят! Мы в этих поселениях не узнаем ничего нового, так зачем мы останавливаемся в них — лишь время теряем?! Еды и воды у нас в избытке, но видимо тебе не хватает чего-то иного, — Марго недовольно поглядела в спину своего провожатого, который даже не намеревался остановиться и выслушать её, глядя в глаза. — Из-за этого по утрам ты плетешься как развалившаяся телега за старой клячей, да и утро для тебя начинается, когда петухи уже давно встретили зарницу.

— А как же Ваше Величество тогда думало добраться до города? По-моему, вы даже не ведали, какой из черноморских городов расположен в этой глуши, — усмехнулся Ланс. — Неужели вы согласны блуждать по лесу целыми днями лишь бы не сворачивать к срубам на полянах, где живут ваши соплеменники, только как и подобает черноморцам, более ласковые и гостеприимные, чем их царица. Если бы не мальчишка-проводник, мы бы уже оба еще неделю назад лежали на дне болота! А там ваше колдовство бы не сработало как посреди Алдана — там каждый миг кто-то норовит укусить или прыгнуть поперек дороги, пускай это всего лишь мошкара или лягушки, но чарами их всех не заколдовать. К тому же Кетрана рассказывала, что по местным болотам бродят призраки предков тех, кто был похоронен в волчьем теле, а нынче обрел прежний человеческий вид.

— Кетрана могла и не такое выдумать, чтобы заставить тебя покрепче себя обнять, — процедила сквозь зубы колдунья. — А того мальчишку из болот я вытащила именно с помощью колдовства, когда он свалился с кочки в трясину. Не думаешь же ты, что твоя тонкая тростинка, протянутая за десяток локтей, спасла ему жизнь?!

— То было не лучшим решением. Ваше Величество совсем позабыло, за какие способности вы лишились трона, а теперь вновь желаете привлечь к себе внимание. Нам бы уже стоило выдумать одну историю, которую сможет рассказывать каждый из нас, ежели жители будут слишком уж любопытствовать. Ваш совет — держать язык за зубами — слишком уж подозрителен для них, тем более, когда они принимают нас под крышей своих домов и ожидают, что помогают честным черноморцам, за что боги пошлют им благодать.

— Как будто ты следуешь хотя бы одному моему совету?! Я уже сотню раз тебя просила не говорить мне Ваше Величество, Ланс. И я уже давно догадалась, что каждой новой хозяюшке ты рассказываешь самую удивительную историю, на которую способен, чтобы завоевать её расположение. Я поняла это по взглядам, что они бросают в мою сторону, а также по тому, как пялятся на тебя.

— Кетрана не была столь любопытной, и я не желал её расстраивать. Мой рассказ не пришелся бы ей по душе, — лукавым голосом ответил Ланс, оборачиваясь к девушке. — Я поведал тому дровосеку и его жене, у которых мы ночевали две ночи назад на печи, что ты моя невеста, и мы хотим найти мага, который бы скрепил наш союз, ибо твоей матушке приснился вещий сон, и обряд должен произвести именно жрец Уритрея, иначе ты поклянешься стать лифией на десять лет.

— Так вот отчего хозяйка уложила нас рядом, — хитро проговорила Марго. Это было вновинку. Однажды она расслышала, как Ланс шептал сельчанам, у которых они расспрашивали путь через лес, что его попутчица неизлечимо больна, и её матушке был сон от богов, что выздоровление наступит после того, как она углубится прочь от всех селений и проживет там четверо суток в выкопанной голыми руками яме. Но теперь больше всего Марго досадовала не на очередную услышанную околесицу, губы плотно сжались от того, что он вновь произнес её имя, имя совершенно чужой девчонки, пускай она и была очень мила собой. — Мне стоило догадаться о подобном, едва ты намекнул, что сеновал в их доме очень сырой, и ты устроишься рядом со мной на печи. Я благодарю, что в прошлую ночь не слышала твоего храпа, который тогда не дал мне заснуть.

— А Кетрана не жаловалась.

Она окончательно решила, что едва услышит от него еще раз это имя, то его ноги запутаются посреди узкой тропы, и последним поцелуем на сегодня будут не касания нежных губ черноморки, а мокрый чернозем во рту. Ведьмочка вглядывалась в мелькания сапог графа: даже если не получилось бы наколдовать падение, так как Ланс временами, казалось, был неприкасаем для чар, она легко могла пустить в ход свой посох, который не выпускала из рук во время пешего пути.

— Что ж, этой ночью ты еще будешь мечтать о надежной крыше над головой, — вновь заговорил граф, внезапно останавливаясь посреди поля. — К вечеру хлынет дождь, а от Лаиса до ближайшей деревни не менее двух суток пути напрямик через лес, — он запрокинул голову и всматривался в небо, которое затягивали низкие облака.

— Если я захочу, то меня не коснется ни одна капля ливня, — ответила Марго. — А ты уж точно пожалеешь, что не остался в объятиях своей Кетраны, — передразнила она графа. Хотя тут же пожалела, что произнесла слова, которые более распалили её саму, чем невозмутимого спутника.

Марго еще раз поглядела на небо, когда Ланс вновь тронулся далее по тропе вперед. Почему же она столько лет могла равнодушно сносить все мужские привычки, насмешки и замечания, а нынче ей не удавалось сдерживать себя, наблюдая за самыми обычными поступками молодого графа?! Неужели её безмятежную чистую душу столь внезапно заполонили тучи?! Безусловно, эта непогода внутри бушевала с того самого момента, как её предал Кассандр. Разве можно теперь вернуть равновесие и рассудительность, когда сердце обуяла жажда возмездия.

Крупные капли холодного дождя забарабанили по листве, едва солнце стало садиться за горизонт. Верхушки высоких тополей раскачивал в разные стороны налетевший ветер, от дождевой дроби и шелеста листьев трудно было расслышать голоса друг друга. Несмотря на ненастье, Марго задумала продолжать путь — оборудовать место для ночлега было бесполезно, ветер бы легко затушил костер, а дождь промочил одежду даже сквозь тонкие прутья шалаша, который предложил соорудить Ланс. Ведьмочка вспоминала, как в давние годы колдун Сарпион сотворил в сильный ливень над стоянкой путешественников воздушный купол, непробиваемый для водяных струй, но у неё получалось уберечь лишь собственное тело от холодных капель, и только пока она сохраняла неподвижность. Глядя, как одежда её попутчика полностью измокла, а он терпеливо дожидался её слов или действий, Марго решила составить ему компанию в рядах измученных и мокрых, как она сама себя назвала. Когда наступили сумерки, девушке удалось зажечь бледный шар над ладонью, которым она осветила дорогу путников по ночному лесу.

— Ты слышишь это?! — донеся сзади окрик Ланса. Теперь Марго возглавляла их небольшой отряд. — Это гудение, и скрип, и звук глухих ударов, как будто орудуют топором?

Марго напрягла слух. Дождь на время перестал, но ветер всё еще раскачивал кроны деревьев и кустарников, нарушая покой леса. К тому же под ногами шлепалась вода и грязь. Тем не менее колдунья различила в воздухе далекие повторявшиеся удары, протяжный вой толи крик птицы.

— Ночью чего только не услышишь в глуши, — ответила Марго, не желая гадать, что за странные звуки раздавались по правую руку от тропы, которой путники неизменно следовали.

— А мне кажется, что там, откуда доносятся эти хлопки, совсем не лес. Ступай за мной, — Ланс ухватился за ствол дерева, чтобы не поскользнуться на мокрой траве, и скрылся среди лесной поросли, достававшей до пояса. Колдунья уныло двинулась следом — оставаться одной в таком месте было жутко и страшно даже для чародейки.

Они брели в темноте, не разбирая пути, когда совершенно внезапно высокие деревья остались за спиной, а перед путниками предстала ровная поляна, на которой стояли несколько деревянных домов, ныне заброшенных. Ветер со всей силы ударял створки окон и дверей друг о друга, заставлял скрипеть покосившуюся крышу, а вновь поливший дождь стучал по деревянному прогнившему порогу ближайшей избы. Марго шагнула по грязи, её ноги проваливались в мягкой земле, однако она не отставала от графа, спешившего под укрытие пустовавших жилищ.

— Да это могилы, Ланс, — в испуге вскрикнула ведьмочка, разглядев с помощью светильника, что земляные бугорки, по которым она ступала, было ничто иное как последнее пристанище усопших в черноморском краю.

— Только не разбуди их мертвецов, — зловеще ответил из темноты граф де Терро. Он уже взобрался на порог дома и схватил раскачивавшуюся в разные стороны входную дверь, которая была наполовину сорвана с петель. — Сойди же на траву, Марго, — укоризненно добавил он, наблюдая, как девушка продолжала топтаться в месиве грязи, — и иди сюда поскорее. Внутри вроде сухо и можно будет даже развести огонь в очаге.

Просторная комната была все-таки в одном углу залита водой. Тем не менее Марго не стоило больших усилий осветить всё помещение, а также в одном из целых горшков разогреть воды, чтобы заварить настой из дикой малины, которую девушка собрала по дороге. Нежданные гости спугнули небольшую стаю летучих мышей из-под крыши и неизвестного зверя, который, фыркая и скребясь под кроватью, вскоре совсем затих. Несмотря на пыль, глиняные черепки и гнилую скудную мебель, в доме можно было выспаться на широкой кровати, закутавшись в плащ, что было намного приятнее, чем зябнуть под струями дождя. Ланс подпер досками дверь, а с дребезжащими ставнями легко справилась Марго, остановив их одним своим взглядом, после чего покою усталых путешественников мешал лишь шум дождя.

Наутро ливень не прекратился. При свете дня они осмотрелись: вся земля вокруг дома покрылась глубокими лужами, в которых можно было запросто увязнуть, а с неба продолжали ссыпаться новые порции воды. О продолжении пути не заходило речи, хотя Ланс намекнул своей спутнице, что колдуны умели улучшать погоду.

— Я прямо сейчас могу разогнать тучи и призвать солнце, — высокомерно ответила ведьмочка, — однако не пройдем мы и двух лиг, как доберемся до мест, где дождь по-прежнему льет, и если не тут, так там точно утонем в грязной жиже.

Не оставалось делать ничего другого, как дожидаться, пока твердая дорога по земле вновь проглянет под ясным небом и ярким солнцем. Марго воспользовалась свободным временем, чтобы прибраться в доме. Её товарищ же лениво переваливался с одного на другой бок, лежа на жесткой лавке, где ему пришлось коротать ночь.

— Может ты все-таки попробуешь развести настоящий огонь в этой печи, — наконец, проговорила она, не выдержав долгого молчания, которое повисло в комнате с самого утра. — Я тогда бы приготовила горячий обед. Бывшие хозяева оставили полмешка пшена, которое почти не проросло. По всей видимости, дом пустует не так уж давно.

— У меня не получится развести огонь лучше и быстрее, чем у тебя, царица, — ответил Ланс, приподнимаясь и почесывая затекшую спину. — Но вот нелишним было бы осмотреть соседние постройки, там тоже можно отыскать какой-нибудь еды. — Он загорелся этой задумкой и лишь оттого поднялся со своего ложа.

С разведки граф вернулся через несколько часов — весь мокрый и грязный. Дождь, затихая на некоторое время, вновь начинал стучать по крыше, и вся поляна уже давно превратилась в зеленое болото. С собой Ланс принес запечатанную торговой маркой эрлинского винодела полную бутылку, а также тяжелый бочонок, в котором оказалось засоленное мясо.

— За домом расположен сарай, полный перьев от птиц, что растаскали хищные звери. Также сруб для дров, и еще один для охотничьих снастей и хранения добычи. А с другой стороны, стоит похожая избушка, но тоже нежилая, — рассказывал капитан, когда колдунья усадила его за стол и выложила горячую похлебку и сухари, которых у них было вдоволь припасено. — Там полный беспорядок внутри, а еще я увидел засохшую кровь да несчастного с разорванным клыками горлом. Неужели сюда никто из окружных деревень не заглядывает, раз человек лежит без погребения и костра уже более месяца?! Видимо, неслучайно местные боятся призраков, есть тут кому по земле бродить да живых людей пугать. — Ланс хмуро поглядел на девушку, но Марго не ответила ему ни словом, ни взглядом. Она лишь тяжело сглотнула очередную ложку каши. Ночью она сквозь шум ливня слышала шлепки и топанье человеческих ног за деревянными стенами избы. Но ни один из путников не заговаривал об этом, полагая, что может вызвать насмешки другого. Неслучайно, даже теперь граф так внимательно всматривался в лицо колдуньи, пытаясь разгадать, не замешана ли она в ночных шумах, лишь бы взволновать и подшутить над ним. Однако Марго столь же скептически отнеслась к принесенным де Терро сведениям — история о мертвеце по соседству могла оказаться обычной выдумкой, но она не собиралась её замечать и впадать в панику, а также бежать и глядеть на несчастный труп. В конце концов, на следующий день ведьмочка очень хотела тронуться вновь в путь, а желания колдунов должны были сбываться, и она собиралась думать предстоящую ночь только об этом.

Ланс раскрыл бутылку, внутри которой оказалось терпкое ароматное вино, приятно согревавшее в непогоду. Марго с улыбкой приняла из его рук полную кружку напитка и, взобравшись на лавку возле окна, сквозь которое посматривала на мокрые деревья и поляну, обратила к графу лицо:

— Ты не скучаешь по своим родителям?

— Я увижусь с ними в морских просторах, — ответил Ланс после недолгого размышления. Видимо, он не ожидал, что она начнет расспросы, ведь даже за прошедшие дни перехода по лесу Марго предпочитала не интересоваться его прошлой жизнью, довольствуясь тем, что она узнала от Ортека да сама увидела во время своего спасения из Эрлинии. — Море забрало у меня и отца, и мать. Надеюсь, хотя бы там оно не спрячет их от меня.

— Воспитан ты колдунами, а веришь в Море?!

— Нет, меня растили не колдуны, а отец, бабка да государь. Мать я совсем не помню, о ней рассказывали её братья, и то после моих настойчивых просьб, а отец и Ортек всегда отвечали одно: что она была такой же как я, и говорили это, когда меня следовало похвалить, а чаще, когда я заслуживал наказания. А еще они говорили, что я повзрослею и вспомню её, — горьким голосом произнес Ланс, заглядывая в свою полную кружку вина, — а всё случается наоборот. Я и отца уже плохо помню.

— Знаешь, Ланс, твоя мать тебя очень любила, и ты её любил — я знаю это, хотя мы расстались задолго до твоего рождения. И даже если ты её забыл, она всегда останется в твоих глазах, — колдунья ласково улыбнулась. — У тебя ведь её глаза, хотя... и не такие, — добавила она, когда он удивленно посмотрел на неё. Его глаза напоминали черную смоль в отблесках догоравшей свечи, которую Марго отыскала в доме. — А Вин всегда больше всего любил море, и может быть когда-нибудь и ты оставишь все не ради своей жены, ребенка, а ради мечты...

— А он мне говорил, что можно все бросить только ради чувства долга, — усмехнулся парень. — Он отплыл на запад десять лет назад. Я был уже взрослым мальчишкой и мог помогать на судне юнгой, к тому времени я выходил с ним не раз в плавание, но он не захотел брать меня с собой. С ним отправилась вся команда "Филии", самого большого двупалубного корабля, который выстроили за три года на верфях Навии. Там были и Мортон, и Темин, и старина Юджин, который обещал, что спрячет меня в бочке из-под рома, если отец откажется брать на борт корабля. Но никто не посмел воспротивиться его решению, даже я: он вызвал меня в свой кабинет в нашем доме в Аллиине и сказал, что отплывает на запад, чтобы добраться до морских чертогов и привезти оттуда мою мать. Порой он считал, что я в двенадцать лет еще наивный мальчишка, веривший в его сказки. Я знал, что он предполагал достичь новых земель, где также могли поклоняться богу Море, ведь оно должно омывать и другие берега. Тогда он еще сказал мне, что взял бы меня с собой, даже если бы точно знал, что более не вернется обратно, но мое место в этих морях и на этих землях, и когда придет время я пойму почему. Он и в молодости говорил загадками? — Ланс с ухмылкой посмотрел на девушку, ожидая её ответа, но тут же добавил, — я не мог ему не поверить. К тому же он обещал вернуться. Но годы проходили, а вестей не было никаких, и я даже решил не ходить более никогда под парусом и подался в сухопутные войска. Правда, со службой мне не очень повезло — в гвардии государя я бы встречался каждый день с прекрасными барышнями, но мне достался берег Алдана, где лишь недавно я впервые увидел благородную сударыню.

— Вин всегда был честен с друзьями, — улыбнувшись последнему замечанию, ответила Марго. — Но он был прав в том, что ты был рожден не для покорения морей, Ланс. А вот твой государь, Ортензий, посчитал, что может взять на себя решение, которое не посмел принять твой отец — определить твою судьбу. Он сделал тебя наследником морийского государства, но не думаю, что Вин позволил бы это совершить, будь он сейчас рядом.

— Нет, Ортек не зайдет так далеко! Какой выйдет государь из человека, проведшего пол жизни в порту, а вторую половину в библиотеке колдуна?!

— И добавим пару лет отшельничества в Аватаре, — рассмеялась Марго. — Но ты ведь еще успел за это время выследить предводителя упырей, Горна, дело действительно недостойное государя или его наследника! — пошутила она. — Как же тебя угораздило вляпаться в такое? Ведь с упырями в Мории, как поговаривали, покончили еще в первые годы правления черноморского колдуна. Ты в те времена даже не вылез из колыбели.

— Всё началось, когда в мои руки попали непонятные записки на жестких пожелтевших листах, сделанные неизвестным мне языком и символами. Мне тогда минуло семнадцать, и после смерти бабушки Ризы я окончательно переехал в столицу Алмаага к Ортеку, — поведал Ланс расслабленным голосом, как будто окунавшим собеседника в события прошлого. — Я разбирал вещи отца и наткнулся на эти бумаги. Во дворце государя я в первую очередь показал их Элбету, так как сам Ортек, как зачастую случалось, был в отъезде в Малой Мории или дворянских краях Мории. Я полагал, что документы могли иметь определенную ценность для него, поверх некоторых листов, где был написан текст по-морийски, стояли заметки моего отца — в основном это касалось описаний военных действий на реке Агр во вторую гарунскую войну, как я сам догадался по указанным отцом датам. Однако Элбет пояснил, что это лишь переписанные копии с оригинала многочисленных хроник и дневников, изъятых из Тайграда. Он также хранил в своем архиве некоторые из зашифрованных записей кровососов, а большинство документов были отправлены в Морий, главный город видиев, которые занимались их исследованием и составлением летописей прошедших и текущих времен. Когда же я спросил, что же скрывалось под этими непонятными знаками, колдун лишь пожал плечами — на самом деле его не столь уж волновали тайны упырей, особенно после того, как их логово было уничтожено, и жизнь в Тайраге постепенно налаживалась. Элбет лишь поведал мне, что граф Вин де Терро, мой отец, пожелал сохранить у себя один из экземпляров некоторых записок, полагая, что сможет узнать из них хотя бы какие-нибудь сведения о своей сестре Веллине, которая, похоже, также пала жертвой упырей, а может быть и еще хуже — стала одной из них. Но, видимо, у него не хватило времени разобраться с корявыми буквами, складывавшимися в неведомые слова.

Тогда этой идеей загорелся я сам. Я изъял у колдуна новые дополнительные листки, которые он сохранил в своей огромной библиотеке, и днями напролет изучал загадочные строчки. Моей главной задачей было отыскать своеобразный код, после чего можно было с успехом прочитать сокрытый от чужого ума текст. Более всего меня заинтересовал список — по всей видимости, имена и фамилии, ибо писались большими выделенными буквами, слова были выстроены в вертикальный ряд. Я предположил, что некоторые из этих имен должны встречаться на других листках, в других контекстах, однако к моему удивлению таких совпадений оказалось совсем немного. Лишь первое и второе имя попадались на последних страницах переписанных заметок упыря, и порой эти слова стояли даже в одних строках. При этом второе имя повторялось намного чаще, чем первое. И я задался вопросом, кого могло обозначать это слово?! Как сообщил Элбет, единственным знанием о колченогом кровососе, помощнике Великого Тага Гарета, было то, что звали его Горном, а некоторые упыри, которых удалось пленить и допросить, использовали также титул графа, графа Эскера. Я предположил, что текст написан на морийском языке, хотя он мог быть зашифрован на староюжанском наречии, на котором разговаривали русы и тоны еще до покорения этих племен морянами, ведь упыри похвалялись долголетием. Но первоначальная догадка оправдалась, и после нескольких бессонных ночей, когда я переставлял буквы и слога, пытаясь понять их значение, смысл написанного постепенно раскрылся моим глазам. Под первым словом оказалось сокрыто имя графа, точнее название его рода — Эскер, далее пошло намного легче. Оказалось, что второе имя звучало как Мория, и очень скоро я перевел все непрочитанные ранее листы. Таким образом мне стала известна небольшая часть твоей истории, Марго. Точнее лишь то, что Мория де Баи и Марго де Баи одно лицо, что она жила более двух сотен лет назад и стала кровососом.

Я уже точно не помню, что говорилось о самом графе д'Эскер и о Тамире. Тогда я полагал, что это два разных лица, разных человека, ведь Горн мало о нем писал, выражая крайнюю досаду и неприязнь к этому страннику, который занял его место в отсутствие упыря. Уверен нынче лишь в том, что я переписал список имен, и среди последних слов оказалось имя графини Имиры де Кор, которую еще мой старший дядя Дуглас лишил жизни перед походом за живой водой, но узнал я об этом уже со слов государя. Когда я передал свои переводы Ортеку, он был крайне омрачен и озадачен тем, что прочитал. Было несомненно, что все указанные в списке люди превратились в упырей, Возрожденных, все они были укушены лично Горном и по всей вероятности преданно ему служили. Скорее всего во время суматохи, что охватила страну в новую войну Горн уже перестал вести столь подробно свой дневник и записывать наблюдения за своими будущими жертвами — он ограничился лишь списком, который и вел до падения храма Тайры в Тайграде. Тогда же Ортек поведал мне всё, что знал о своей спутнице, юной колдунье Марго де Баи, и мы приняли решение, что я отправлюсь в Далию, чтобы раздобыть всевозможные сведения об этой девушке из места её последнего обитания — Дома Послушания матушки Ани, который в то же время являлся пристанищем стариц под управлением настоятельницы Карелии.

Как ни странно именно в этом путешествии я впервые убил человека, — задумчиво произнес Ланс, маленькими глотками он не забывал опустошать кружку с ароматным эрлинским вином. — Получив нужные сведения в монастыре, я возвращался обратно в Эллину, чтобы сесть на судно до Алмаага. По дороге я заехал в Сверкающий Бор, родовое поместье де Терро, о котором много рассказывал отец, но я туда отправился в первый раз. Мой дед Унео отказался от старшего сына и лишил его наследства. Он умер во времена восстаний в Релии и Далии, не вынесла всех несчастий и графиня Полина, уйдя следом за ним в морские пределы. Единственный брат отца Рионде де Терро остался дружен с нашей семьей, но на острове появлялся крайне редко, и я его почти не знал. Но тогда, будучи в тех краях, я заехал в поместье, о котором столько слыхал, чтобы своими глазами посмотреть на высокие ельники и сосновый бор, украшавший графские владенья. Оказалось, что Рин с семьей жил в ту раннюю осень уже в городе, его молодая жена совсем недавно родила вторую дочь, а я так и не был знаком ни с одной своей кузиной. Желание навещать родичей в Эллине пропало: все-таки я гнал лошадей вглубь страны и обратно с важным поручением, государь ожидал известий от меня, и я сразу же направился в порт, не совершая дружеский визит в их особняк на центральной площади релийской столицы. Но, видимо, Море рассудило иначе.

В тот день небо хмурилось с самого восхода солнца, и вскоре хлынул дождь, поднялся ветер, так что в штормовую погоду никто не собирался отплывать из бухты. Портовые таверны и кабаки были забиты матросами, отмечавшими крепким ромом еще один день стоянки на суше, а я шатался посреди узких грязных переулков в поисках ночлега. Там при входе в закопченный зал одного из постоялых домов я столкнулся с молодой девушкой.

— Вин?! Винде?! — воскликнула она, хватая меня за локоть и всматриваясь в лицо. Она была высокой и красивой, с завитыми длинными волосами и светлыми глазами, совсем непохожая на служанку или танцовщицу, хотя и носила простое платье под темным плащом.

— Сударыня, мы с вами знакомы? — спросил я. Её лицо действительно мне кого-то напоминало.

— Простите, я вас спутала, — тут же смутилась она, отпуская мою руку и убегая прочь от света ламп под струи дождя. Я бросился следом.

— Но вы приняли меня за отца, не так ли?! — прокричал ей в спину. Она еще раз обернулась и исчезла.

Я прекрасно уже осознал, что лицо Вина де Терро в каждом морийском порту знали многие девушки и женщины, но её серые глаза и очень юный вид не давали мне покоя. Первые помыслы были, что она неизвестная мне до этого кровная сестра, дочь Вина, так как девушка была на него очень похожа. Однако, пока я брел по темному мокрому городу, то решил, что ошибался: ведь его дочь вряд ли знала в лицо своего отца — граф уже пять лет как пропал, а в последние годы к тому же он редко отплывал из Алмаага, так что они не могли быть знакомы или общаться, даже когда она была еще ребенком. Притом в таком случае я был уверен, отец бы поделился со мной своим секретом. В ту ночь я все-таки разузнал, где проживал граф Рионде и, вновь почувствовав свою причастность к семье де Терро, решил остановиться под его кровом. Мне оказали теплый дружелюбный прием, и чтобы не обижать хозяев я остался в гостях еще на несколько дней. Но в доме я бывал редко, после трапез в гостиной я обычно уходил в порт, надеясь вновь встретить ту незнакомку, и лишь к ночи возвращался в свою комнату. Разговаривать по душам с Рином или его супругой, релийской графиней д'Орхе, наследницей огромных земель в стране, мне было не о чем, однако перед отъездом я тем не менее собрался расспросить у дядьки об этой странной девушке, повстречавшейся мне в ночи — ему могло быть очень многое известно о горожанах Эллины, особенно тех, кто знал нашу семью и походил на неё видом. Каково же было мое изумление, когда я едва вошел в удаленный от всех других покоев старинный кабинет графа, который занимал еще дед Унео, и увидал это красивое лицо девушки. С большого портрета, висевшего над камином, улыбалась незнакомка в открытом платье с ожерельем на груди и огоньком в серых глазах. На мой единственный вопрос Рин ответил, что эта девушка Веллина де Терро, его сестра и моя тетка, много лет назад пропавшая из поместья в провинции.

Более я не стал его беспокоить расспросами. Я самостоятельно раздумывал над этой новостью: ежели Веллина до сих пор походила по внешнему виду на двадцатилетнюю девушку, а не зрелую женщину, коей она должна была оказаться, следовательно она сохранила юность на вечные годы, то есть стала кровососом. Этого как раз и опасался отец. Конечно, с еще большим рвением я решил разыскать девушку: даже несмотря на то, что она была упырем, она оставалась моей родственницей. Я тогда не думал о том, чтобы загнать в ловушку еще одного из числа нечисти, я не гнал подобные мысли прочь из головы, ибо их попросту не существовало. Я продолжил её поиски, не задумываясь о последствиях.

В первую очередь я заказал у одного из художников миниатюрный набросок с портрета Веллины де Терро над камином. А после того, как я заполучил в руки этот рисунок, передававший её запоминавшиеся черты, я вновь углубился в жизнь портового района Эллины. Я обошел каждый дом, таверну или склад, расспрашивая хозяев о девушке с портрета. Многие её узнавали, оказалась, что она была частой гостьей за игровыми столами в трактирах и среди разных сборищ мужчин. Мне удалось разыскать постоялый двор, где некоторое время она работала помощницей по хозяйству, но в последние дни её никто там не видел. Мне называли разные имена, которыми она пользовалась, и очень непохожие между собой истории, которые она рассказывала — однако, я сделал вывод, что она не бедствовала, и зачастую имела при себе деньги, хотя, будучи всегда в центре внимания горящих желанием мужских взглядов, можно было только догадываться, как она заполучала монеты. Я остался в Эллине еще на долгий месяц, отослав в Алмааг весточку, что гощу у дяди Рионде. Но отыскать какие-либо свежие следы девушки в столице Релии более мне не удалось, и я решил, что она перебралась в другой город, заподозрив, что я её разыскиваю и пытаюсь выследить.

Тогда я сел на корабль, следовавший северным курсом, и тронулся в путь. Мы останавливались во всех портах Мории. По приказу капитана матросы выгружали товар для продажи и заново заполняли трюм свежими бочонками вина, рулонами тканей и прочей продукцией, которую ожидали в других городах страны, я же, спускаясь на твердую землю, продолжал расспросы о Веллине. Далийский порт Адин на границе страны с прежней Аманой, города тонов и русов — Тори, Бастар, Россы — везде я находил владельцев гостиниц, портовых рабочих или просто нищих, попрошаек, которые узнавали в её облике знакомые черты и говорили, что встречали раньше девушку. Однако, по их словам, она очень давно уже не появлялась на глаза — никак сумела охмурить богатого дворянина и выскочила за него замуж, ведь и сама не была лишена морянского величия, пускай в последние годы после разорения и гибели всей её семьи девушка осталась без покровителя и мужского крепкого плеча. Вот что зачастую рассказывали о ней в портах. Добравшись таким способом до Навии, где я не сумел узнать о ней ни слова истины, так как многие делали вид, что узнавали лицо, но на самом деле мечтали лишь получить от меня звонкую монету за сведения, которые были без сомнений ложными, я решил возвратиться обратно в Эллину, где по моим подозрениями находилось её постоянное укрытие. К тому же в глубине души я надеялся, что она могла вновь показаться за время моего отсутствия в местных забегаловках. Но в портовых тавернах она все-таки не появлялась, и вконец расстроенный напрасными поисками я принял решение возвратиться в Алмааг, чтобы заодно обратиться за помощью в этом деле к колдуну Элбету. Кому как ни опытному старику должно было быть известно, как выследить молодую девушку-кровососа?!

Я уже заплатил капитану небольшого алмаагского парусника за то, чтобы тот доставил меня в скалистую столицу, как вдруг в день отплытия цель моих блужданий встретила меня около трапа. Она расспрашивала о чем-то матросов, а когда я взошел на причал, тут же обратила на меня свой взор и неспешно последовала в мою сторону.

— Не ожидал меня здесь увидеть, Ланс де Терро? — игриво спросила она, подхватывая меня за руку и уводя в тень одного из береговых складов.

Поначалу я был слегка сконфужен, я не мог поверить, что она сама пришла, чтобы увидеться и поговорить со мной, тогда как до этого я обыскал её по всему морийскому побережью. Когда мы остановились, и я опустил на землю тяжелый кожаный тюк с вещами, она заговорила вновь, пытливо осматривая меня с головы до ног:

— Ты считал, что всё это время шел по моему следу, а на самом деле это я не спускала с тебя глаз, Ланс, — вся эта ситуация её лишь забавляла, — но теперь, когда ты покидаешь большую землю, я готова поговорить с тобой. Сейчас у тебя будет выбор: или сесть на судно до Алмаага и больше никогда меня не увидеть, или помочь мне в одном деле, которое может стоить тебе жизни, и также забыть после этого о своей тетушке Велли, — она потрепала меня по волосам, как будто для неё я был всего лишь пятилетним озорным малышом. — Если ты согласен на второе, то я буду ждать тебя после захода солнца в трактире около городских часов. Ежели ты хотел только поговорить и поглядеть на меня, Ланс, — тут она внимательно посмотрела в мои глаза, желая понять по ним, что же я отвечу, — то спрашивай сейчас, а после со спокойной душой отправляйся домой.

— Ты упырь? — негромко произнес я. Она стояла совсем близко ко мне. Я догадывался, что единственным ударом руки по горлу она может переломать мне шею, но хотя её серые глаза почти утонули в черноте зрачков, я полагал, что девушка была настроена ко мне доброжелательно, раз решилась на эту беседу пусть и вдалеке от чужих ушей и взглядов.

Она молчала. Еще раз взглянула в мое лицо:

— Я не зову себя ни упырем, ни Возрожденной. Я пока еще жива, Ланс, и можешь передать своему государю, что нас еще много, и что наступит время и кровь захлестнет Морию, и прольется она вновь по воле людей, а не ... меня и таких как я, — она отвернулась и быстро скрылась за углом склада.

А я так и не прокричал ей в ответ, что обязательно приду на место встречи, но с первого взгляда на её фигуру возле воды у трапа корабля уже знал, что в этот раз волны отшумят свою песню о борт парусника без меня. Я не задумывался, зачем хотел её найти, но когда она поставила меня перед выбором, я тут же решил, что пойду дорогой чести — так всегда учил меня отец, а он никогда бы не оставил в нужде свою младшую сестру. Пусть этот путь самый неблагодарный, извилистый, полон впадин с подъемами, но он единственный ведет к тому, чего желаешь, говорил граф Вин де Терро. Хотя на самом деле может быть в свои семнадцать я мечтал лишь ответить на вызов, что звучал в её голосе, окунуться в приключения и риск, что несомненно обещала игра со смертью на глазах у кровососа.

Веллина сидела за одним из квадратных столов в просторной нижней зале, где горели десятки свечей, а босоногие девушки танцевали конотоп и выкрикивали слова хорошо знакомой всем матросам песенки, обещая поцелуи за золотой, любовь же за простой медяк, но только если он будет последним в кошельке. Она окликнула меня, заметив, как я переступил в ночи освещенный шумный порог заведения, и я тут же подсел рядом. Моя тетушка, бывшая графиньюшка де Терро, пила чистый ром, хотя скорее всего она лишь делала вид, что что-то пьет и испытывает от этого удовольствие.

— Я дам тебе шанс, Ланс. Но на самом деле ты будешь лишь одним из многих, одним из тех, кто уже пробовали свою удачу, но не вернулись более в родные дома, — она сразу же начала по деловому вести разговор, с загадочной улыбкой поглядывая то на меня, то на веселый пьяный люд в зале. — Я знаю, кого вы не прочь убить, точнее кого уже долгие годы разыскивает наш государь Ортензий и его ищейки из Лемаха. И я готова дать тебе возможность покончить с ним.

— О ком ты говоришь? Я хотел найти лишь тебя, чтобы... Ты ведь могла бы вернуться. Живая вода... Отец и его друзья, они добрались до живой воды, так почему же не попытаться вновь отправиться к запретным озерам. Там ты сможешь стать человеком, Веллина, госпожа Веллина, — в порыве раздиравших меня чувств произнес я.

— Обычным человеком, ха-ха-ха, — вульгарно рассмеялась она, привлекая к себе излишнее внимание. — Я уже не смогу им быть, да и не захочу вновь валяться в смертельной горячке, в бреду, быть прикованной к постели и знать, что никогда более не увижу восхода солнца и не пробегусь по лесным тропкам. Ты можешь осмелиться убить и меня, Ланс, только не рассчитывай тогда на пощаду, — добавила она шепотом. — А теперь вернемся к моему предложению. Я сразу узнала в тебе Вина, ты стал очень на него похож, возмужал и подрос, и только оттого, что в тебе течет кровь де Терро, я так настойчиво тебя избегала. Но ежели ты решишь идти до конца, то не думай, что узнаешь от меня больше, чем все остальные. Есть человек, чьей смерти я желаю больше всего на свете. Некоторых я прошу сделать это из любви ко мне, другим обещаю щедро заплатить, тебе же я скажу лишь, кто этот человек. О, он даже не человек, это упырь. Это бывший таг, помощник Гарета, граф Горн д'Эскер.

Я вначале не поверил её словам. Мне казалось, что она смеется надо мной — ведь она действительно ведала обо мне намного больше, чем я о ней, она могла узнать о том, что я интересовался Марго де Баи и графом д'Эскер в Доме Послушания, а после устроить для меня ловушку. Да, в первые минуты я не понимал, что она говорит о том самом человеке, точнее упыре, чьи записки я увлеченно изучал последние месяцы.

— И почему я должен его убить? — чуть слышно выговорил я в ответ.

— Потому что он стоит за всей кровью в Тайграде, он обращал в упырей южных дворян, он не знает жалости и лишь возносит мольбы к своей богине! Он нечеловек, Ланс, он зверь, и при этом он готов вновь пополнять ряды своих рабов, упырей. Но он еще слаб, и ты сможешь сделать это!

— Но зачем это тебе?! Ведь вы с ним никак сообщники?! Разве ты не можешь справиться с одним из кровососов, у вас же огромная сила? Или почему ты не позовешь солдат и не донесешь на Горна, которого уже пятнадцать лет разыскивают по Мории, неужели нет иного способа очистить землю от этого ублюдка чем то, что ты мне предлагаешь?

— Ты всё еще можешь отказаться, — она в разочаровании закивала головой, опустив глаза в кружку с напитком. — Да, я отпущу тебя, но тогда мне придется подыскать другого смельчака, — она горестно ухмыльнулась. — Он будет надеяться на кого-то. Он ждет от меня посыльного в каждую смену луны. Поэтому его не так-то легко одолеть. Если ты пошлешь в то место вооруженный отряд, то он скроется, и более я не увижу его никогда — а я не хочу его упустить, я хочу его убить!

— Так убей его сама.

— Я не смогу, — Веллина прикрыла обеими ладонями лицо. — Я не умею, я никогда не умела это делать, Ланс. — Она не плакала, её голос нисколько не дрожал. — Я никогда не убивала человека, тех, к чьей крови порой с такой усладой припадаю. Как же я решусь остаться в полном одиночестве, без того, кто кормит меня и поддерживает в этой вечной охоте?! Он говорит, что я не смогу ему противостоять, он заставляет меня выполнять его приказы, а если я попытаюсь хотя бы прикоснуться к нему, то он сам набросится и разорвет мое тело, — она говорила, как будто эти ужасные кровавые картины уже проплывали перед её глазами. — Он крепко держит мою душу, он мой хозяин, я не...

— Он не может быть твоим хозяином. Разве он сделал тебя упырем, Велли? — вскричал я, совсем не понимая причины её страха и жалостного вида. — Над тобой властен лишь тот, кто обратил тебя в этого монстра. Но это ведь был не Горн. Тебя не было в списке его жертв, тех, кого он считал преданными псами, готовыми разорвать глотку любому по его единому жесту.

— Это ничего не меняет, — она подозрительно покосилась на меня. — Он сумел найти меня, и уже который год мы не расстаемся. И я желаю его гибели, пусть после этого умру и сама.

Наша беседа завершилась тем, что она еще раз предложила мне уехать прочь из Эллины, но видя мою решимость исполнить её пожелание, она рассказала мне о месте, где прятался Горн, вдали от людей, но не будучи лишенным их общества благодаря моей тетушке.

— Он не выходит уже целый год на солнечный свет, он привык к мгле и сырости, но он не потерял ни капли своей ловкости и быстроты. За день верхом ты доберешься до деревушки маркиза де Нуге и расспросишь у крестьян, где находится заброшенная мельница. То место давно все обходят стороной — мельницу выстроили на холме, где в древние времена среди лесов возвышался алтарь кровавым богам южан. Едва в округе стали пропадать люди несколько лет назад, сразу заговорили о старых проклятиях, и высокое прочное сооружение оставили летучим мышам да совам. Он объявится, только если не заподозрит облавы, Ланс. Будь осторожен. Я предупреждала каждого до тебя, что они могут лишиться жизни, и каждый был уверен в своей победе, иначе не отправился бы к нему на пир — и все сгинули.

Она попрощалась со мной, скрываясь среди заполонившего трактир люда. Я решил, что более не увижу её никогда, хотя безусловно она могла продолжать следить за мной, пока я не приблизился бы к старой мельнице — ведь ей следовало обеспечить своего господина свежей кровью. Мне было ясно лишь одно — если она хотела меня убить, то могла бы сделать это и без столь длинных пояснений и рассказов, но ежели она была со мной честна, то она отправляла меня в пасть чудовища, надеясь лишь на то, что я сумею выбить ему хотя бы один зуб, но даже это не помогло бы ей, хотя несомненно доставило бы удовольствие. Я догадывался, что я всего лишь мышка, которую выпускают в амбар на потеху кошке, но у мелкого грызуна всегда есть шанс успеть проскочить сквозь когти и юркнуть в свою нору, утащив при этом кусок сыра — только на это я и надеялся. А чего на самом деле желала Веллина де Терро, упырь, дорожившая жизнью и ненавидевшая подобную жизнь, было да и осталось мне неведомо. Но я вознамерился узнать, кто же скрывался за стенами зловещего убежища, о котором она мне рассказала, и если это был действительно Горн д'Эскер, то хотел проткнуть его грудь острой шпагой, которой я овладел мастерски к пятнадцати годам — правда, я не знал тогда, что уколы шпаги для кровососов совсем не смертельны, и, наверное, об этом не догадывались многие, кто попадал туда до меня.

Как и велела Веллина, я тронулся в путь из Эллины на северо-восток ранним утром третьего дня и с наступлением поздних летних сумерек добрался до неглубокой речушки, за которой возвышался бугор с мрачным строением, издававшим жуткий скрип от порывов ветра. Прежде чем зайти под высокие балки мельницы, покрытые паутиной, где воздух пропитался сыростью и запахом крыс, которые безбоязненно бегали по полу в поисках остатков зерна, я зажег яркую лучину. Я осторожно ступал между перевернутыми коробами, железными кольцами, цепями, приводившими в движение жернова, моя голова то и дело оборачивалась назад на каждый подозрительный шорох, а взор перебегал с пола под потолок. Признаюсь, что издалека мельница мне показалась совсем небольшой, но, вступив под её крышу, двигаясь при этом тише притаившейся добычи и не быстрее, чем подкрадывавшийся охотник, я увидел, что меня окружает сотня предметов, за которыми может скрываться неприятель. В том незнакомом темном месте я был слепцом, за которым наблюдали тысячи внимательных глаз.

Сначала раздался хлопот крыльев и тонкий писк. Я задрал голову кверху, и в тот миг на меня навалилась черная тень. Он спрыгнул с одной из верхних балок. Я успел упасть наземь и в кувырке отпрянуть в сторону. Однако у меня было не более нескольких мгновений — высокий широкоплечий мужчина в развевавшемся плаще легко приземлился на обе ноги с высоты десяти локтей и направил в мою сторону удар длинного хлыста. Крепкий канат больно резанул по ладони, прилипшей к полу, но, несмотря на это, я тут же поднялся на ноги и обнажил острый сверкающий меч — это оружие принес посыльный в дом Рионде де Терро после ночного свидания в таверне с Веллиной. Но мой жест ничуть не удивил и не испугал врага — упырь лишь громко расхохотался, разбудив стаю летучих мышей, которые зашумели над самой крышей. Он вновь замахнулся плетью и, хотя я отскочил в сторону, кнут еще раз обжог мое тело, толстые нити ударили по щиколоткам. Однако я устоял на ногах и с запалом ринулся на нелюдя. Он, похоже, ожидал и этого — упырь ловко нагнулся, уворачиваясь от рубящего удара, а потом с ревом толкнул меня в бедро, и я отлетел в груду пыльных мешков, о которые с грохотом столкнулась моя спина. Нечеловек обладал огромной силой, и он собирался справиться со мной, очередной жертвой, только с помощью кулаков да острых клыков, обнажившихся в его кривом оскале.

Моя ладонь, по-прежнему, сжимала рукоятку меча, я выставил его перед собой, наблюдая, как упырь готовился совершить прыжок ко мне, чтобы добраться до шеи. Но он уже замедлил свое движение, осматривая меня пылавшими очами. Казалось, его взгляд покорял и заставлял терять волю, я почувствовал желание отбросить оружие и свободно двинуться ему навстречу, но впечатление быстро разрушилось, стоило мне осознать боль в пояснице, едва я отодвинулся от мягких мешков. Расстояние между нами уменьшилось до пары шагов, и я выбросил вперед свое тело и обе руки, в которых сжимал клинок, и со всей силы резанул им по воздуху. Но кровосос так высоко подпрыгнул на месте, что мой выпад оказался совершенно безрезультатным и бескровным. А потом он повалил меня на пол, меч вылетел из рук, и его клыки впились в кожу возле уха. Я пытался отклонить голову, но его колено сдавило грудь, и только одной рукой я сумел достать до его лица и пальцами заскрежетать по щеке и глазам упыря. Он взвыл от боли и сжал своей ладонью мой подбородок до такой степени, что чуть не треснул рот. Только тогда к нему на плечи упала она. Я не знал, что произошло — лишь гибкий стан, который облегала темная кожаная одежда, обернулся вокруг его туловища и спины. Её руки обхватили голову мужчины. Он освободил меня от своих железных объятий, и я быстро перевернулся несколько раз прочь от борьбы двух упырей. Когда я поднялся на ноги и подбежал к своему мечу, то уже ясно разглядел в незнакомом спасителе Веллину, её темные волосы были собраны на голове, наряд состоял из куртки и узких брюк, а на ногах были мягкие туфли. Я смотрел на то, как он пытался сбросить её со своих плеч и не знал, как приблизиться к упырю, чтобы нанести ему смертельный удар, но при этом не навредить девушке.

Горн поднялся на ноги, а Велли сидела будто сжавшаяся в комок, ощетинившаяся кошка на его голове — её ступни были на плечах, тело согнуто вдвое, а крепкие пальца по-прежнему обхватывали голову мужчины. Его руки были длинны, но он не мог достать до лица самой девушки, поэтому лишь пытался сбросить её с себя, хватаясь за её ступни и раскачиваясь в разные стороны. Я ударил, как только услышал её крик:

— Меть в голову! — она опустила его и, подпрыгнув вверх, крепко ухватилась за одну из балок, куда затем ловко забралась.

Не теряя времени и не давая упырю возможности насладиться вновь обретенной свободой, я нанес удар ему между лопаток. Меч легко вошел в спину противника, он прошел насквозь, и я с силой выдернул его обратно. Горн обернулся ко мне. Из его груди текла струя крови, рубаха под плащом окрасилась в алый цвет, но на бледном лице кровососа не было и следа сожаления от расставания с жизнью. Я вновь ударил мечом, теперь клинок вонзился в его живот. Он схватился обеими руками за окровавленное лезвие и упал на подогнутые колени. Я знал, что победа досталась нечестным путем — я бил в спину противника, но вряд ли кому-то удавалось одолеть упыря в открытом бою. Переполненный ненавистью и злобой я смотрел, как он умирал в луже своей крови. Он закатил глаза и завалился на бок, затихая в слабых стонах, которые вылетали из его рта.

— Велли, ты цела? — спросил я, решив, что более нам не угрожает опасность. Я запрокинул голову, пытаясь рассмотреть её в темноте. Единственным источником света все это время был зажженный мной огонек, который при первом моем падении перебрался на охапку соломы. Но сухая трава догорела, а сырой пол так и не вспыхнул, что уберегло нас от пожара, но одновременно погрузило в полный мрак.

Сверху донесся негромкий шум, и вскоре я различил её силуэт рядом с собой на полу. Она опасливо склонилась над неподвижным телом упыря.

— Ему лучше отрубить голову, — произнесла она. А после я расслышал её испуганный окрик, и девушка упала наземь, оказавшись в руках бывшего приятеля. Он ухватился за её ногу и, повалив вниз, сжал пальцами её горло. Я увидел, что мой меч уже был вытащен упырем из брюха и отброшен прочь под хозяйские снасти для молотьбы.

— Если ты не дашь нам уйти, я сломаю ей шею. На это мне еще хватит сил, — угрожающе произнес он. Его голос был хрипловатым, но ровным и чистым, как говорят все в южных краях.

— Не слушай его, Ланс, — выкрикнула она. Она схватилась руками за его цепкие пальцы, касавшиеся её шеи. — Убей его! Мы оба упыри, ты не должен нас пощадить!

Её голос отдавался в темноте эхом, он был пронзительным, но в то же время в нем не слышалось ни страха, ни отчаяния, лишь призыв к действию. Я нагнулся к полу, на ощупь пытаясь найти какое-нибудь подходящее орудие для нанесения удара. Тогда я еще не знал, что упыри прекрасно видят в темноте, и Горн заметил, как я двинулся вперед — я же услышал лишь, как он взвыл от ярости и негодования. Грохот от столкновения и падения ряда пустых тяжелых коробов заглушил шорох моих шагов. Кровосос отбросил прочь тело девушки и кинулся в мою сторону. Но я уже ухватился за валявшуюся под ногами толстую доску, которой со всего размаха залепил по его плечу и голове. Он слегка пошатнулся, но устоял на ногах, отвернув в бок лицо. Мое оружие треснуло на две части.

— Щенок, — прошипел Горн, — ты всего лишь щенок!

Он уже стоял напротив меня, когда я недоуменно отбросил прочь из рук ненужный более кусок дерева. Всего лишь одной рукой, испачканной его собственной кровью, он подхватил меня за подбородок и поднес к толстому столбу, возвышавшемуся посреди заброшенного сооружения. В спину вонзился острый гвоздь, торчащий на поверхности столба, но я не мог издать даже крика от острой боли — я не мог говорить, я ничего не слышал, я не отрывал взгляда от его горевших зеленым пламенем глаз. Казалось, что именно сияние, которое они излучали, освещало окружавшие предметы. Потом я только помню, что моей ладони коснулся холодный металл. Я сжал рукоять меча и, направив лезвие вниз, вонзил его в пах противника. Он скривился от внезапной боли, выпустил меня из своих когтей и отошел на шаг назад. Меч остался в моих руках. Сжав его обеими ладонями, я резанул по воздуху поперек горла кровососа. Я выдохнул лишь, когда его голова с глухим звуком упала на пол, а через мгновение осело все туловище.

Ещё долгое время я держал обнаженным перед собой клинок, опасаясь, как бы упырь не восстал вновь. Вокруг расползалась темная лужа крови.

— А теперь ты дашь мне уйти, Ланс, — звонко прозвучал голос Веллины. — Ты уже добыл славный трофей.

Её силуэт показался у самого выхода, в дверном проеме, сквозь который проникал тусклый свет луны.

— А ты отпустишь меня? — удивленно спросил я, приходя в себя. Я поднял за длинные темные волосы голову упыря и приблизился к отблескам лунного света, расползавшимся по полу. Я хотел рассмотреть лицо упыря — оно было бледным, еще жестоким и мрачным в своих чертах.

— Среди нас убийца ты, — ответила она. — Ты убил его. Люди всегда убивают других, не таких как они. И при этом их редко волнует, кто же на самом деле скрывался за личиной чужака. Отныне ты не можешь винить в этом упырей — мы также убиваем лишь кого-то из иного рода, хотя порой восстаем и против своих. В этом люди и упыри очень похожи, — в желтом сиянии она улыбалась, и всем своим видом выражала, что, наконец, добилась именно того, к чему стремилась.

— Ты ведь могла с ним справиться в одиночку, Веллина, — хмуро проговорил я. Её слова были мне совсем неясны — хотя люди порой не понимают друг друга, так отчего ж я хотел разобраться в чувствах и мыслях своей тетки-нелюдя. — Зачем ты позвала меня? И почему ты пришла ко мне на помощь?

— Я никогда бы не посмела сделать это сама, — уже вновь тревожно и волнительно произнесла она. — Я вложила в твою руку меч, но не подняла бы его на упыря. Ведь Горн был таким же, как и я. А упыри не убивают себе подобных, они чтят некоторые законы людей, они соблюдают заветы матери Тайры, своей прародительницы. Но сегодня я поняла, что не могу позволить умереть тебе, Ланс. Других охотников на Горна мне никогда не было жаль. Они сражались и погибали, а я лишь, горько вздыхала, признавая, что вновь подобрала слишком легкую добычу для своего хозяина, слишком слабого противника для того, чтобы суметь его побороть. Ты считаешь, что я кровожадный монстр, который уже привык убивать и наслаждается этим процессом?! Не стану тебя разубеждать — может быть когда-нибудь я и стану такой...

Она замолчала так внезапно, что я не осмелился долгое время нарушить возникшую между нами тишину.

— Значит для тебя это была всего лишь игра?! И она закончилась лишь тогда, когда решила ты сама. Ты захотела сделать из меня убийцу — знай, я не чувствую ни капли горечи или раскаяния. Нынче мы совершили благое дело.

— Ты считаешь, что я могла вмешаться раньше? Ты видимо уже позабыл силу и быстроту упырей, — усмехнулась она. — Он всегда следил за мной, он мог разорвать меня на части, ежели бы я не выполнила его прихоть. Он был карателем и терзателем тела и души, но одновременно он умел убеждать меня исполнять его капризы лишь своим голосом и взглядом. Я любила и ненавидела его одновременно! Но больше всего я страшилась, что он будет вечно убивать, забывая обо мне, при виде тех, кого я ему приводила, а потом оставит меня совсем, выбрав новую спутницу. Больше всего я не хотела остаться в одиночестве — разве есть еще такие как я?! Но в его обществе я познала настоящее одиночество, — она опустилась вдоль дверного косяка, приседая на холодную землю и со слезами в глазах смотрела на далекую луну. — Он звал и отгонял, он обещал и убивал. Я жила его жизнью и не имела своей. С тех пор, как мы повстречались в Бастаре, он покорил мою душу. Я была несчастной, но с его появлением я стала к тому же несвободной. Я играла, Ланс, все эти годы, по его правилам, под его песню. Но я не могла позволить тебе задохнуться в этой паутине, куда невольно тебя впутала.

Веллина посмотрела на меня с надеждой.

— Я благодарю тебя за то, что ты оставила мне жизнь, — сказал я. — Но мои слова о живой воде не были выдумкой, Велли. Если ты отправишься со мной в Алмааг, то ...

Она расхохоталась в ночной тишине.

— Неужели ты еще не понял! Я такая как есть. Я упырь, я пью кровь. Я не убивала людей и не собираюсь. Я буду жить так, а не иначе, Ланс. Я хочу, чтобы ты знал — я другая, но я не жалею. Я бы умерла, если бы Имира не подарила мне новую жизнь. И моя жизнь ничуть не хуже, чем человеческая. В них много похожего, лишь люди не желают этого замечать. Но ты ведь видишь это, Ланс?

Я все еще держал за волосы голову Горна, одежда и руки были окровавлены, в горле по-прежнему застрял жуткий ком нервов. Я не мог слышать, что она хотела донести своими словами до моего воспаленного последними событиями ума. Когда я собрался в дорогу, взобрался на коня, который все еще поджидал меня на привязи около одинокой березы, и сложил в седельные сумки голову и некоторые пожитки Горна, точнее того, кто укрывался долгие годы под крышей мельницы, она сказала на прощание:

— В следующий раз мы, случится, будем не столь терпимы друг к другу, Ланс. Ты захочешь меня убить, а я обратить тебя в Возрожденного. Но даже, несмотря на это, я с радостью увижусь с тобой вновь.

Однако с тех пор я более никогда не встречал Веллину де Терро. Я не спрашивал, куда она собиралась податься и чем заняться, но я навсегда запомню её слезы — она говорила, что является упырем, да и она не могла иначе заполучить свою силу и гибкость, однако мне показалось, что графиньюшка де Терро пока еще сохраняла молодость тела и духа, а вместе с этим человечность внутри себя, умело сопротивляясь тому, что стремилось поколебать её уверенность и твердость. Я прибыл в Алмааг и только с Ортеком поделился всей правдой о событиях на континенте. Голова Горна была переправлена в Тайград, где его опознали бывшие служители богини, которые по-прежнему носили свои саны тагов и возносили молитвы Тайре, не претендуя при этом на кровавые жертвоприношения, хотя, как поговаривали, в Рустанаде прошлые ритуалы тагов находили все большее распространение. Вот таким образом был уничтожен граф Горн д'Эскер.

— И после этого ты никогда не начинал вновь выслеживать Веллину, опасного упыря? — спросила Марго. Все это время она с интересом внимала каждому его слову, поражаясь сдержанности рассказа, хотя при этом Ланс не раз улыбался или недовольно хмурился.

— Она не была опасной. Во всяком случае не опаснее любого человека, Марго, — резко ответил граф. — Разве ты отправилась разыскивать своего возлюбленного Тамира, хотя прекрасно ведала, что он упырь, ради его убийства?! А ты между тем обрела колдовские способности и могла бы одолеть кровососа. Только, по-моему, выслушивая мою историю, ты больше переживала за то, чтобы под маской графа д'Эскер не скрывалось его лица. Ведь тогда бы оказалось, что на заброшенной мельнице был обезглавлен твой избранник.

— Да, я бы никогда не пожелала смерти Тамиру, — она задумалась, обращая свой взор в сторону окна, за которым уже опускались сумерки в тихом шуме дождя.

— Ты его еще любишь?

Марго вздрогнула, её лицо, удивленное и растерянное, обратилось к спутнику:

— Твоя мать, Ланс, говорила мне, что если любишь по-настоящему, то пойдешь за человеком сквозь огонь и воду. Если я смогла отпустить его просто так и не искала потом, даже будучи колдуньей, которая может притянуть всё, что хочет... значит ли это, что я его когда-то любила?! — она опустила взор, объяснять свои чувства молодому капитану было ни к чему, ему в любом случае было их не понять, подумала девушка. — Тамир был всего лишь мечтой, которая осталась далеко в прошлом, — но в её голосе звучало глубокое сожаление о потерянной мечте.

Ланс встал со своего места и, наполнив кружку вином, выглянул за дверь.

— Если к утру перестанет моросить, можно рискнуть и продолжить путь, — сказал он. — Ты ведь вытащишь нас из болота, если мы там увязнем? Но бывает, что оставить человека намного труднее, чем поддержать — нелегко решиться, но не стоит себя обманывать в том, что это было так необходимо или безвыходно. Ты просто отпускаешь его в собственное свободное плавание, надеясь при этом, что он все-таки вернется в порт, будь там мор, война или солнечный мир. И разве это не самое главное испытание в жизни, когда человек обретает самого себя. Так считал и так поступил мой отец. Со мной. Только этот подарок остался как воспоминание о нем, — Ланс грустно посмотрел на палец, который украшало золотое кольцо с вложенным в него большим зеленым камнем.

* * *

Путники не стали дожидаться, пока яркое солнце подсушит капли воды на траве и болотистую почву под ногами. Они двинулись в путь с раннего утра и уже спустя несколько часов ходьбы по земле, которая прилипала к сапогам, оба выдохлись из сил, озябшие, мокрые и испачканные до пояса в зелено-черной грязи. Однако Марго не делала лишних привалов ни для того, чтобы подкрепиться, ни для приведения себя в порядок — Лансу лишь оставалось улыбаться, наблюдая со стороны за тем, как колдунья шагала сквозь высокие заросли, приподнимая в руках отяжелевшую от болота юбку. Он следовал чуть позади неё, так как на самом деле не успевал за быстрым неутомимым шагом девушки, которая вкладывала в каждодневный переход все свои силы и никогда не предлагала первой своему спутнику передохнуть, ведь ей следовало не забывать самой да и демонстрировать попутчику, что колдуны не знают истощения и могут выдержать испытания, которые сломят простого человека. Ланс же всегда уступал здравому смыслу, полагая, что измученными долгой дорогой до её конца могут не дойти ни чародей, ни человек, ежели не замедлят выбранного темпа.

Покинув разграбленную, заброшенную усадьбу, они за несколько дней одолели около сотни лиг лесных нехоженых троп. Позади остались еще три небольшие деревушки, жители которых ютились в скромных домах, в замкнутом круге обрабатывая поля и ведя хозяйство. К окончанию очередной недели странники вышли на вытоптанную копытами лошадей дорогу. Она вилась от окрестной деревни к единственному городу на востоке страны — Присту. С раннего утра по ней уже проехали две груженные повозки с земледельцами, спешившими на торг. Но попутчиков хозяева не соглашались брать: все места отводились для домашней птицы, мешков с мукой или прочего товара для продажи.

— Мы можем углубиться в этом месте в лес и пойти напрямик, — заявила Марго, останавливаясь на перегибе тропы, которая сворачивала на север по усыпанному цветами летнему лугу. — Так мы быстрее доберемся до города, а также спасемся в тени от знойного полдня.

— Но крестьяне в деревне велели держаться дороги, — ответил Ланс. Он встал рядом с девушкой, которая между тем срывала спелые ягоды ежевики с одного из кустов, росшего на обочине. Парень скинул наземь тяжелую сумку с пожитками, запасы которых они пополнили давеча в поселке. — Старик Армис предупреждал, что леса в этих краях опасны для чужаков, в них легко заплутать.

— Как раз наоборот, — упрямо возразила ведьмочка. — Он рассказывал о тропе, по которой безопасно можно пройти к городу, только по ней не проедешь на лошади...

— Ты не так поняла, — усмехнулся Ланс. Говор в здешних деревнях намного отличался от диалекта Черных предгорий и побережий. В первый год службы в Аватаре граф совершенно не понимал речь жителей восточного берега Алдана, с которыми солдаты и горожане порой обменивались товарами. А между тем государь Ортензий с малых лет обучил Ланса языкам Южного моря, и тот свободно владел черноморским и эрлинским словарем. — Армис как раз говорил, что тропа была, но заросла и нынче через лес никто не ходит. Ты же не хочешь, чтобы мы потратили еще несколько дней на блуждания среди темной чащи вместо того, чтобы наконец достичь города, где взберемся в седло быстрых скакунов.

— Ланс, я прекрасно понимаю черноморскую речь. Она стала для меня родной за последние двадцать лет, так что твои поучения совершенно ни к чему, — ядовито ответила девушка, надменно поглядывая на спутника.

— Ты могла просто не расслышать этого...

— Я прислушивалась к твоему разговору со стариком, так что мне всё прекрасно ведомо. Мы отправимся прямиком на восток, — обойдя колючие кусты, Марго вступила под тень раскидистой акации и скрылась среди деревьев.

— Ты как всегда спешишь, но несколько лишних часов ненамного приблизят тебя к цели, Марго, — прокричал он, надеясь, что она расслышала его голос. Тем не менее, он уже ступал за ней следом. — И я бы посоветовал тебе вдобавок научиться разбирать слова своих подданных.

— Не забывай, с кем ты разговариваешь, — её невысокая фигура возникла прямо перед ним, так что граф слегка опешил. — Ты должен мне помогать в пути, а не сбивать с него своими надоедливыми замечаниями. Так что смотри под ноги и не растеряй припасы, Ланс!

Граф отметил про себя, что она хмурилась с самого утра. Он промолчал, хотя поначалу немедленно пожелал ответить, как и подобало верному солдату принимать приказ государя: "Будет исполнено, Ваше Величество!". Однако он рассудил, что, наконец, пора принять к сведению её просьбы и не звать её царицей или Веллингом, тем более сейчас, когда это могло быть кстати и даже желательно с её стороны. Безусловно, у колдуньи пропало всякое настроение после ночлега в маленькой деревушке, оставшейся позади. Марго взялась помочь за оказанное гостеприимство хозяйке низкой избы, где их разместили на ночь. У пожилой женщины и её мужа Армиса было две молодых дочери на выданье. Старшая уже второй месяц хворала неизвестной болезнью, от которой она не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Ведьмочка была уверена, что сможет исцелить несчастную девушку, однако все её попытки не привели ни к чему путному, и лишь в печи неожиданно потух огонь, а означало это, что, как и прежде, Марго не могла полностью контролировать свои способности. Затем Ланс сгоряча в очередной раз решил донять попутчицу расспросами, с какой целью она следовала в порт Черноморья. При этом он неудачно пошутил, что с такими умениями ей не одолеть не то что опытного колдуна, коим является Сарпион, а даже самый глупый маг мог её обличить и арестовать. Хотя, видимо, царица была вдобавок рассержена из-за того, что весь вечер накануне Армис пытался просватать молодому человеку свою младшую дочь, и Ланс шутя даже согласился на это, выдав старику часть монет для приготовления к свадьбе, что уже назначили на будущую весну. Если бы не этот предлог, черноморцы бы ни за что не согласились взять с гостей деньги за ночной приют, поэтому Ланс считал, что его уловка будет одобрена царицей, но она лишь переводила суровый взгляд с графа на румяную юную девушку, которая скромно сидела в уголке, уже мечтая о том, что станет невестой такого доброго и приятного человека.

— Посмотри, олень! — раздался звонкий удивленный возглас Марго.

Ланс оторвал взгляд от земли, на которой пытался не запутаться в сухих ветвях, хрустевших под ногами, и оборотил взор в сторону, куда указывала вытянутая рука девушки.

— Было бы неплохо полакомиться сегодня мясом, — произнесла она, устремляясь вперед сквозь заросли кустарников.

Граф был позади и не смог остановить её порыва. Когда он добрался до места, где стояла Марго, её след уже простыл. В лесу в последнее время уделом ведьмочки стала охота. Из всех видов оружия морийский капитан сохранил при себе лишь длинный кинжал, с помощью которого он разделывал птиц и зайцев, которых ей иногда удавалось очаровать и обездвижить, что совершенно не походило на настоящую погоню охотника за добычей. Ланс раздвинул руками листья молодых деревьев, пробираясь вперед в сторону, где исчезла его спутница. Он вышел на небольшую поляну, окруженную старыми дубами с развесистыми кронами в форме своеобразного купола, благодаря которому вся прогалина была погружена в прохладную тень. Он огляделся, услышав шум человеческих шагов в лесу, что вновь разрастался за открытым пространством, и устремился вперед. Но, пробежав пару шагов, воин полетел вниз, пропадая с поверхности земли, на которой разинула зев широкая яма, прикрытая до этого сухими ветками и травой.

Он упал спиной на мягкий ковер пожухлой листвы, заполонившей дно глубокой ловушки. Не позволяя себе охать и мучиться от боли, которая свела все туловище, Ланс вскочил на ноги, извлек из-за пояса кинжал и закинул голову к небу, проступавшему сквозь зелень верхних листьев, ожидая встречи с неведомым врагом. Но кругом царила тишина, и только влажный гнилой ковер шелестел под его ступнями.

— Марго, — поначалу негромко проговорил граф, прислушиваясь к звукам леса. — Марго! — прокричал он после, надеясь разобрать её отклик в ответ.

Он не переставал звать её, обеспокоено и настойчиво. Ежели она углубилась в чащу за увиденным животным, то вскоре она бы обязательно вернулась и должна была услышать его крики. Он надеялся, что с царицей ничего не случилось, и помощь просить придется ему одному.

— Марго, ты слышишь меня? Марго, помоги мне, я здесь! — взывал он в прозрачный воздух над головой. Яма, в которую он угодил, была не более двух шагов длиной и шириной, в высоту же она достигала два человеческих роста.

Как ни пытался он допрыгнуть до края ловушки, ничего не выходило. Несомненно, воронку вырыл опытный охотник для крупной добычи — медведя или кабана. Но Ланс полагал, что скорее всего в такие ямы местные жители загоняли оборотней. Об этом сотнику морийских войск рассказывал один из магов, с которым граф встречался в Аватаре, куда жрецы, к сожалению, в последнее время захаживали крайне редко.

Тишина в округе лишь усиливала настороженность. Вместо того, чтобы по-прежнему надрывать голос и ожидать подмоги от колдуньи, Ланс попытался сам выбраться на поверхность земли. Острым концом кинжала он выдолбил в сухой пористой земле небольшой выступ, в котором можно было закрепить стопу. Далее он занялся подготовкой следующей ступени, которая бы помогла ему достичь верха земляной пропасти. Иногда он вновь призывал Марго, но, не получая откликов, продолжал работу. Хотя кое-какие звуки, которые послышались ему на краю ямы, вызвали на озабоченном лице парня кривую ухмылку, и заставили его взглянуть на небо над головой, слегка потемневшем за время его возни в земле. Лансу показалось, что он различил шуршание травы и листьев от неспешных крадущихся шагов, а потом солнечный свет над ловушкой преградила небольшая тень, напоминавшая девичью фигуру. Граф не замедлил вновь позвать свою исчезнувшую подругу, но по лесу лишь прокатилось чуть слышное эхо, и ответа, как и прежде, не прозвучало. Сверху на него посыпалась мелкая земля. У него мелькнула догадка, что Марго уже вернулась и устроилась вблизи, чтобы слегка помучить своего проводника или дождаться, пока он отчаялся бы молить о помощи. Только тогда колдунья соизволила бы её предложить.

Его руки испачкались черной землей, приходилось все более глубоко вгрызаться внутрь почвы, которая была совсем мягкой и проваливалась под тяжестью его тела. Устроившись вплотную к крутой стене, оставалось выдолбить последний выступ, от которого Ланс бы достал до верхнего края. Он уверенно и осторожно орудовал кинжалом, старясь не сорваться вниз, как вдруг над самой головой послышалась возня и шорох сгребаемой листвы. Он насторожился, пытаясь разобрать в тишине прочие звуки — сверху донесся шум недолгой борьбы, неразборчивое ворчание, как будто человеку не давали раскрыть рот.

— Марго, ты в порядке? — испуганно прокричал Ланс, не сомневаясь, что слышал девичий голос. Но вскоре лес опять затих.

Засунув кинжал за пояс, граф зацепился рукой за недоделанную ступень и, сжимая её пальцами и ногтями, подтянулся вверх, ухватываясь за травяную кочку на краю. Другой рукой он дотянулся до молодого побега, крепко вросшего в землю под редкими солнечными лучами, поблескивавшими сквозь листву. Ещё одно движение, и парень оказался на поверхности, лишь тяжелая сумка осталась на дне ловушки, но он уже не думал о ноше. Его взгляд перебегал по примятой траве возле западни. Несомненно, в этом месте кто-то совсем недавно отдыхал, рядом валялась палка, с которой человеческая рука сорвала лишние ростки.

— Марго! — вновь позвал Ланс. Он уже был уверен, что с девушкой что-то случилось, пока она молчаливо поджидала его на краю ямы.

— Ланс, помоги мне! — раздался долгожданный призыв. Но её испуганный голос доносился, казалось, со всех сторон леса. — Я ничего не вижу! Он связал меня и поднял вверх! Я в силках. Ланс, ты где? — даже несмотря на отчаянное, по всей видимости, положение, девушка кричала отнюдь не просительным тоном, а скорее приказным, отдавая советы, как её поскорее освободить. Парень надеялся, что это не было очередной шуткой графини де Баи.

Он закинул голову в небо, взор блуждал по густым кронам дубов, толстым веткам, прикрытым листвой. Её голос звучал на всю округу, но его источник было не определить. Он отбежал к другому старому дубу, всматриваясь в его богатую зеленую прическу, в которой также было трудно что-либо разглядеть. Он уже собрался перебежать к следующему дереву, как вдруг что-то мягкое и волосатое спрыгнуло на плечи. Длинные густые пряди чужих волос накрыли голову, а маленькие руки неизвестного существа начали опутывать его тело крепкой древесной веревкой. Ланс даже не успел увернуться от быстрых цепких объятий, в которых он оказался, его руки мгновенно лишись свободы, глаза не видели ничего, так как к лицу прижалось смрадному маленькое тело волосатого создания, которое ловко справлялось со своей задачей, ползая по человеку как по стволу дерева.

Пальцы его руки, туго прижатой к бедрам, нащупали за поясом кинжал, но пока использовать это оружие было бесполезно, хотя Ланс сжал холодный металл рукояти в ладони. Когда небольшое существо, ростом не выше пояса человека, перебралось на спину своей жертвы, граф отпрыгнул назад, со всего размаха ударяясь о ствол могучего дерева. Противник издал скрипучий, толи гудящий визг, еще больнее впившись острыми когтями в тело человека. Тогда Ланс повалился на траву и перевернулся несколько раз вдоль земли. Нападающий отцепился. Он взобрался на нижние ветви дерева и скрылся в его листве. Граф достал кинжал, который прижимал в ладони к своему опутанному веревками телу и, орудуя его острием, постепенно возвратил себе способность шевелить руками.

Едва он полностью освободился, как тут же вытянул вперед клинок, готовый немедленно поразить врага. Широкое лезкие блестело в солнечном свете меж листвы. Ланс осторожно поворачивался на одном месте, опасаясь повторного нападения.

— Да будь ты хоть самим лешим, не вздумай со мной шутить, — прокричал он в наступившую тишину, в которой гулко отдавался шорох листьев под его ногами. — Марго, где ты?

Девушка откликнулась, однако её голос, показался столь чужым и отдаленным. Она звала его по имени, при этом как будто убегая вглубь леса, лишь эхо в конце концов еще звучало среди деревьев.

— Со мной такие шуточки не пройдут! — угрожающе произнес граф, по-прежнему, внимательно озираясь кругом, оглядывая верхушки дубов. Он слышал рассказы степняков о страшилищах, обитавших в лесах по другую сторону реки — в народе их прозвали попросту лешими. Мелкие чудища могли заморочить голову любому путнику в лесу, завести его в дебри и там оставить на растерзание голодным зверям. Ланс решил, что на него набросился один из их числа. Говорили, что лешие понимают человека и даже боятся его, они остерегаются ночных костров, а если нападают, то всегда на одиноких странников — дровосеков или охотников. — Я спалю твой лес, если ты не освободишь девушку! — произнося эти слова, Ланс вспомнил, что оставил сумку с вещами, среди которых было огниво в глубокой яме, но тем не менее с пущей яростью повторил еще раз предупреждения. — Все заполыхает ярким огнем, если ты не оставишь её в покое!

Вновь задребезжал голос Марго, удаляясь в этот раз совершенно в другой стороне, чем послышалось прежде. А после этого её крик зазвучал совсем близко, то звеня в тишине, то исчезая, оставляя лишь глухой отголосок. Граф раздумывал, что же предпринять, чтобы схватить лесного хулигана или хотя бы заметить его среди деревьев. Гул женского крика нарушил треск сучьев, и с одного из дубов повалилась на землю небольшая клетка, сплетенная из гибких прутьев. Ланс не успел даже осознать, откуда она слетела, как, наконец, услышал хорошо знакомый ему голос:

— Ланс, я здесь, — кричала Марго. Он разглядел её сжатую в комок фигуру на одной из толстых веток в самой вышине. — Я сумела избавиться от ловушки и от собственных волос, которыми он опутал мне лицо, но руки связаны за спиной, и я боюсь, что полечу вниз, едва попытаюсь ими пошевелить. — Её озабоченный тон свидетельствовал, что колдунья не теряла зря времени, пока её спутник метался на звуки голоса обитателя этой глуши.

— Эй, бедолага, — прокричал Ланс, надеясь, что его слова долетят до существа, посмевшего на них напасть, — я совсем не шучу. Я подожгу твой лес, если ты не спустишь её наземь.

Граф уже вспомнил о том, что он долгое время хранил в своем небольшом кожаном мешочке для монет. Рядом с золотом в шелковом платке он припрятал диковинку, которую морийский солдат приобрел за высокую цену у захожего черноморского мага. Это были три длинные палочки, воспламенявшиеся при трении друг о друга. Ланс засунул кинжал обратно за пояс и быстро извлек из-за пазухи свои сбережения, среди которых хранился небольшой сверток. Развернув его, он обнаружил то, что искал. Более он не собирался произносить на всю округу угрозы — пора было показать кое-чего и на деле. Он легко ударил конец одной из огненных палочек величиной с палец о другую, и древесная щепка загорелась. Ланс подобрал с земли мелкие сухие веточки и приблизил их к огню. Хвороста под ногами было много, парень поднес горящую головешку к веткам и к пожухлой траве. По лесу заструился дым, затрещало пламя огня. Его яркие языки разбежались кругом, подгоняемые легким ветерком.

Сверху раздался испуганный возглас Марго, она интересовалась, что он задумал делать, и откуда появилась в воздухе гарь. Ланс лишь улыбнулся, хотя самонадеянное выражение его лица вскоре сменилось опасливым оглядыванием. Пожар разгорался и уже приблизился к стволу и нижним ветвям одного из исполинов, быстро занимаясь по сухой траве.

— Ланс! О, боги! — вновь испуганно заверещала колдунья. Однако в этот раз она кричала не от неведомой страшной опасности, а от удивления, что испытала сама да и её спутник. Ланс недоуменно задрал голову вверх и взирал на то, как леший легко подхватил тело девушки, сложенное вдвое, и ловко перепрыгивал с ней на руках на нижние ярусы дерева. Он спустился почти к самой земле и усадил её на одну из веток. С перевязанными за спиной руками Марго мгновенно прильнула телом к стволу, чтобы не потерять равновесие.

Леший спрыгнул на землю. Он перебегал по поляне небольшими шажками, и огонь затухал. Несколько мгновений Ланс не мог отойти от потрясения — оказывалось, что пламя было не так уж и страшно для этого волосатого карлика, а его силе, быстроте, ловкости позавидовали бы даже Возрожденные. Поляна уже почти остыла, и лишь дым еще исходил от вороха листьев. Наконец, граф оборотил взор от фигуры лешего, юркнувшего в кусты, на девушку.

— Марго, спускайся вниз, — велел он, подходя под ветку, на которой оставили колдунью. Он вытянул вперед обе руки, готовый подхватить её при падении на землю.

— Как, ты считаешь, я спущусь?! — недовольно ответила она. Девушка так и не сумела освободить свои кисти, перевязанные крепкими жесткими травами. — И не надейся, что я доверюсь твоим объятиям. Ты ведь меня уронишь!

— Я, конечно, могу просто отойти в сторону и наблюдать покуда ты, наконец, сумеешь сама выбраться из этой западни...

— Не сомневайся, что мне это удастся, — передразнила она. — Если я хотя бы видела эти веревочные узлы, то легко бы от них отделалась... — Она завернула голову назад, пытаясь рассмотреть, что творится за плечами, но, отстранившись спиной от ствола дерева, её сиденье стало вновь очень ненадежным — Марго потеряла равновесие. Она успела громко закричать, почувствовав, что летит вниз, и уже через мгновение оказалась в руках графа де Терро. Ланс подхватил её, хотя при этом заметил, что тело девушки буквально замерло в воздухе: ведьмочка успела подумать о собственном спасении и воспользоваться чарами.

— Нам надо поспешить, — он ограничился лишь этой фразой, освобождая ножом путы за её спиной. — Было бы хорошо, если это чудище укажет нам дорогу, — добавил он, схватив Марго за ладонь и направляясь в сторону, куда по его памяти, вела их первоначально выбранная тропа — на восток.

Листва на деревьях зловеще зашелестела, а потом опять послышался звонкий девичий голос, повторявший имя графа. Но голос не затихал и не перемещался в пространстве — он доносился спереди, как будто приглашая путников последовать за ним. Граф лишь крепче сжал руку девушки и, недолго размышляя, зашагал на неведомый зов. Ведь если он вел к новой западне, то хуже могло быть только тому, кто её подстроил. Теперь капитана и колдунью, поспевавшую безропотно за другом, было не так легко разлучить и загубить.

— Понимаешь, я слышала твои крики, — Марго начала объяснения, когда они оставили позади высокие деревья-великаны и брели по молодняку. Путеводный голос уже затих, под ногами вилась узкая тропа, которая, как ожидали люди, выведет их из леса. — Я ведь даже не так далеко от тебя отошла и видела, как ты провалился вниз... — она говорила сердито и беспокойно, но скорее всего из-за недовольства собой. — Я просто хотела посмотреть, чтобы бы ты делал, не будь меня рядом...

— Я знаю.

— Понимаешь, я бы все равно чуть позже вытащила тебя. Я хотела слегка тебя позлить и помучить. Ланс, прости меня, но я бы все равно тебя вытащила...

— Я понимаю.

— Нет, ты ничего не понимаешь! Я сидела там и думала, чем бы тебе насолить, а в это время совершенно не услышала, как этот волосатый демон подкрался ко мне сзади и набросил древесную сеть, а после столь быстро поднял ввысь...

— Это был леший. Я всё понимаю, Марго! Только одно мне неясно до сих пор — куда ты идешь? Тебя ведь там никто не ждет...

Она промолчала. Только вытащила ладонь из его руки и зашагала вперед, обгоняя на узкой тропе. Ничего удивительного в этом не было. Этим вопросом он умел менять её настрой.

— А олень так быстро убежал, что я даже не успела его задержать своими чарами, — непринужденно произнесла она, не поворачиваясь к спутнику, хотя была уверена, что он расслышал её слова. — Да, колдуньям порой бывает не намного легче в жизни, чем обычным людям.

Он предполагал, что она в этот момент улыбалась. Она непринужденно сменила нежелательную тему, ответы в которой пока еще не ведала сама. Но Лансу они и не были нужны. Ему было совершенно безразлично, куда она держала свой путь, он лишь хотел, чтобы она позволила ему всегда идти рядом.

Глава 7

СВОЕЙ ДОРОГОЙ

К городу подходила широкая вытоптанная за столетия дорога, по бокам которой колосились поля с небольшими избами посреди них, далекими от проезжей части, а после стали попадаться дворы, огороженные высокими кольями, и, наконец, показался сам Прист, поселение с деревянными прямоугольными домами, чьи высокие дощатые пороги выходили на обочины грязных улиц. Прист встретил усталых путников свистом и песнями. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, все еще были открыты купеческие лавки, где можно было приобрести вина, сладостей и прочего товара для забавы и для пользы дела, а впереди шумела людская толпа, которая собиралась в этих местах лишь несколько раз в году — на сезонные ярмарки, когда в город съезжался народ со всех окрестностей поглядеть на невиданные диковинки и сбыть свои излишки.

Плащ Марго затерялся в лесу вместе с вещами, и девушка сложила руки на груди, пытаясь согреться в вечерней прохладе. Из одежды на ней была лишь изодранная длинная юбка-сарафан, подобавший черноморской крестьянке, и тонкая блузка. Ланс, шагавший за девушкой, по-видимому, даже не замечал её состояния. Он пересчитал монеты в своем кошельке и держал ладонь на рукоятке кинжала, укрытого за поясом. Он внимательно оглядывал прохожих, стараясь держаться подальше от тех, кто мог оказаться мошенником или вором. Ими кишел любой город, особенно в дни бойкой торговли. Несколько золотых монет было единственное, что у них осталось на покупку лошадей.

— Если бы ты не обрезала косу, то могла бы распустить волосы и хотя бы немного согреться, — проговорил Ланс.

Ведьмочка мигом обернулась в его сторону и зашипела на попутчика, приставляя палец к губам:

— Ты что, Ланс?! Тебя ведь может услышать каждый, — на черноморском языке ответила она, намекая, что и графу следовало перейти на родную речи этих людей. Хотя его замечание было не лишено здравого смысла, но после случившегося вблизи ямы для оборотня, Марго на первом же привале кинжалом обрубила свои длинные растрепанные волосы до самого подбородка. — Мне и так нравится моя прическа, и я совсем не замерзла, — соврала она.

— Зато теперь ты привлекаешь к себе все взгляды, так как совершенно не похожа на черноморку, — тоже полушепотом вставил Ланс, догоняя девушку и вступая с ней в один шаг. — Одними темными глазами дело не исправишь. К тому же голубыми они смотрелись намного лучше!

Она бросила в его сторону любопытный взгляд, однако слова, готовые сорваться с уст, так и остались несказанными. Марго сомкнула раскрытые губы и тут же развернулась в противоположную сторону, увлекая за собой Ланса к одному из прилавков, где при свете зажженного в стене факела женщина нахваливала лисьи и заячьи шапки, хотя на дворе стояло жаркое лето. Ланс был немного смущен, но не поспешил с расспросами, заметив, как ведьмочка пыталась спрятать свое лицо в сгущавшейся темноте.

— Вы не подскажете, как поскорее добраться до постоялого двора? — спросила Марго торговку. В толпе ей на глаза случайно попались две знакомые мужские фигуры, которые прошли почти рядом с ними. Это был коренастый старик, отрастивший немалое брюхо и передвигавшийся лишь с помощью крепкой трости. Его сопровождал мужчина более молодых лет, который смиренно скрестил руки поперек груди и склонил голову вниз, стараясь не пропустить ни одного слова наставника. Первого взгляда на них для царицы Антеи было достаточно, чтобы опознать мага и его ученика. В Черноморье маги не носили специальных одежд или прочих отличительных принадлежностей. Обычно их речь и манеры сами говорили за себя, лишь во время служения богам, проповедования их милости маги переплетали кисти рук кожаными шнурками, спадавших до земли, чтобы таким образом подчеркнуть всем, что они не выше иных людей перед очами великого Уритрея, а всего лишь те, кто ведает больше, но предназначен делиться своими знаниями со всеми. Маги в Черноморье каждый год почитали за долг явиться в Береговую Башню для омовения из святого источника в присутствии Хранителя, и поэтому знали друг друга в лицо. Визит в башню можно было избежать не иначе как по воле либо разрешению верховного мага. Марго хорошо изведала быт жрецов, ибо последние годы величала себя таким же служителем богов на земле, как и они. И, приметив одного из почтенных магов Гассиполя, Неория Лития, ведьмочка решила незамедлительно подыскать теплый надежный приют подальше от шумной части города.

— Все комнаты в них сейчас заполнены, кумушка, — скрипучим голосом отозвалась черноморка. — Вон сколько люда привалило. Все хотят поглазеть на бродячих артистов. Здесь на широкой дороге вряд ли вас кто на постой возьмет, зайдите в переулочки или окраинные избы может еще успеете на горячий ужин.

Девушка благодарно кивнула за полученный совет и зашагала далее вперед по улице. Народу, и вправду, была тьма. Люди ссорились и радовались, выкрикивая свои пожелания на всю округу, а в самом конце дороги светились десятки огней. Скитальцы добрались до центральной площади, на которой были установлены алтари богам, когда на небо уже взошла полная луна. Между высокими колоннами, редкими каменными строениями в этом городе, которые символизировали каждого из шестерых божеств Черноморья, был возведен постамент, где при свете огней кувыркались, подпрыгивали в воздухе и взбирались друг на друга молодые акробаты. Парень и девушка, гибкие и бесстрашные, показывали зрителям очередной трюк под громкий ор и свист.

Хотя Ланс с интересом замер перед зрелищем, Марго увлекла его за собой, шутливо заметив, что в этой толкучке у всех раззяв, глазевших на площадь, уж точно посрезают тугие кошельки. Они свернули в один из проходов между близко стоявшими домами, нижние ярусы которых в основном служили мастерскими или купеческими лавками. Постучавшись в первое же здание, через прикрытые ставнями окна которого струился мягкий свет, путникам открыли дверь, но только для того, чтобы розовощекий солидный хозяин пожал им руки, восхваляя Олифею и Гисса, и пожелал дальнейших удачных поисков, так как в его доме не было ни одного свободного для ночлега места. Вдоль проулка они заходили в еще незапертые во время ярмарки дома, но всюду получали схожие ответы. Уже отчаявшись согреться около теплой печи, Марго собралась согласиться на ночлег в сарае или бедном хлеву, как неожиданно пожилая торговка, грузившая товар из открытой лавки на низкую тачанку, сама предложила бродячим незнакомцам помощь.

— Вы, похоже, нездешние, миленькие, — проговорила она с улыбкой на круглом морщинистом лице, когда Ланс услужливо предложил ей подкатить полную тележку до склада. — Так я могу сдать вам уютную комнату. Только обойдем этот капир, ибо вход в него с другой стороны, и сможете заглянуть ко мне в гости.

Капирами в Черноморье называли двухэтажные деревянные дома, которые стояли на толстых сваях, и жилыми в них были обычно лишь более просторные верхние этажи, что разделялись между несколькими хозяевами строения. Ланс завернул за угол и остановился возле маленькой двери в подвальные помещения. В них старуха хранила овощи и фрукты, что еще не успела продать за прошедший день. Совсем рядом возвышался трехступенчатый порог, за дверью которого располагалась маленькая теплая комнатушка. Пока Ланс помогал добродушной хозяйке управиться с поклажей и аккуратно снести её вниз, Марго получила разрешение осмотреть свободное помещение.

Внутри было совсем немного места. Около стены стояла мягкая широкая кровать, а напротив неё низкая лавка. У входа висели крючки для одежды, и покоился тяжелый окованный железом сундук, а одна из стен, выложенных из гладких бревен, была свободна. Её украшали чистые белые полотенца, изящно прикрепленные в виде полукругов, а также ароматные букеты, которые в домах выставлялись в честь юной богини Олифеи и её матери Галии, покровительницы супружеского счастья.

— Нам все подходит, — довольно произнесла Марго старухе, поджидавшей на пороге после того, как закончила сборы в лавке. — Мы постараемся вас щедро отблагодарить.

Ланс всунул в ладонь хозяйки, которую благодарно пожал, три золотых, что в другом случае позволило бы им снять комнату в хорошей гостинице на пару дней.

— Вы не пожалеете, — хитро улыбнулась черноморка. — Я живу на верхнем этаже, а эта комната принадлежала моему сыну. Он связался с юной яни, но хорошо, что боги не дали им чад, так как союз так и не был благословлен магами. Сами понимаете, эрлинов тут не привечают... Хотя не о том речь. Вы здесь отдохнете на славу. Молодые в дни гуляний порой любят подольше поваляться в постели, а перину я сама стелила, самую мягкую, — она напоследок подмигнула Марго, к которой были обращены эти слова. Женщина притянула её за руку поближе к себе, чтобы девушка лучше расслышала последнее предложение. — Можете оставаться здесь до конца полнолуния.

— Мы благодарны, бабушка, но на рассвете уже тронемся в путь. Нам бы отужинать, а то с утра крошки хлеба во рту не держали, — ласково попросила ведьмочка, при этом с сожалением подумав, что свежесть перины сможет изведать этой ночью лишь один из усталых путников, и, конечно, Марго не сомневалась, что это право по справедливости достанется ей.

Негромкий стук в дверь разбудил Марго от сладкого сна. Однако ведьмочка даже не думала подниматься с постели. Несмотря на то, что на дворе стояло лето, утренняя прохлада сквозь многочисленные щели в необжитых стенах залезала в маленькую комнату, занимаемую парой путников, и девушка, подобрав под себя покрывало и закутавшись в него до самой головы, вновь погрузилась в дрему. Шлепки босых ног по полу и скрип отпираемой двери вернули её в мир яви. Марго выглянула из-под одеяла, бросив любопытный взгляд в сторону порога, где показался ранний нарушитель её покоя.

— Доброго утра во славу Уритрея! — раздалось приветствие мягкого мужского голоса, и в комнату вошел высокий черноморец, который в одной руке сжимал глиняный кувшин, а в другой тарелку, на которой были выложены свежие блины, чей сладкий аромат вмиг распространился по всем углам.

— И вам света Уритрея! — ответил Ланс. Он стоял напротив незваного гостя, все еще придерживая открытую дверь. Граф был обнажен по пояс и бос. Видимо, вскакивая с лавки на неожиданный стук, ему удалось натянуть лишь штаны.

— Моя мать просила передать вам, своим почтенным постояльцам, горячий завтрак, — дружелюбно заявил незнакомец, — а я же от своего имени не могу не угостить путников, которые, похоже, пришли в наш город издалека, самым настоящим эрлинским вином... с его замечательным терпким вкусом. — Марго еще сильнее вытащила голову наружу, стараясь получше рассмотреть черноморца. Его голос весело дребезжал, отчего девушка решила, что он улыбался. Она не отрывала глаз от мужчин, покуда те не присели возле низкого стола у лавки, и их беседа продолжилась в той же добродушной манере. Марго вновь накрылась покрывалом. Ланс был немногословным и тихим оттого, что, как и колдунья, он не приветствовал столь ранние посиделки. Хотя, прикрыв слипавшиеся глаза, Марго была не уверена, что Ланс вообще что-либо одобрял в этой чужой для него стране, и лишь полный кувшин мог его действительно заинтересовать.

— Меня зовут Кемний, — представился черноморец и тут же продолжил, даже не дожидаясь, пока его невольный собеседник назовет свое имя. — Я был очень рад, когда узнал от матери, что внизу поселилась приезжая пара. Ты еще молод, но мой глаз сразу определил, что ты настоящий воин, — мужчина, которому на вид можно было дать на десять годов больше чем морийскому капитану, бойко ударил того по плечу. — Глаз у меня наметан. А сейчас нам как никогда нужны бравые воины. Сама Галия привела тебя в мой дом, она не устает заботиться о своем народе, который порой лишается ума, а после этого и жизни. Так что давай выпьем, мой друг, чтобы ты мог мне все подробно рассказать.

Вскоре в комнате опять раздался голос Кемния:

— Жена?

Марго не расслышала ответа Ланса, но к этому времени она уже окончательно убедилась, что не сможет заснуть и вновь высунула голову из-под одеяла на большой кровати, которая располагалась в противоположном углу комнаты.

— Вы ведь идете со стороны глухих деревень? Не иначе как оттуда, — подтверждающе произнес черноморец. — Если бы шли с востока, то точно были бы верхом. Вам ведь скакуны по карману. У кого в кошельке водятся золотые, тот не станет жалеть их на доброго коня. Много молодежи потянулось к нам в последние дни... Так ведь здесь их ждут дела, о которых воспоют в песнях менестрели, и маги будут поминать в молитвах долгие времена. Нынче Черноморью понадобится меч каждого солдата, чтобы отстоять честь и границы родной земли... — Кемний не забывал подливать вина в высокие кружки, — новости о трагических событиях в нашей столице уже должны были долететь до западных пределов Черноморья. Престол в Асоле занял узурпатор, самозванец... тот, кто совершил убийство нашей царицы, годами справедливо управлявшей страной...

— А разве Антея убита? — наконец, подал голос Ланс.

— Дружище, я не буду рассказывать тебе все подробности последних недель нашей жизни... Ты, видимо, совсем не в курсе реальных событий... Немудрено, ежели с тобой молодая дивчина... Я не владею тем искусством красноречия, которым наделили боги магов. Но я могу провести тебя на встречу, где на глазах у всех шестерых богов людям указывается истинный путь во спасение отечества... На трон сел Кассандр, который безжалостно убил свою мать. Да что говорить, она была магом, она была регентом, то есть почти Веллингом Черноморья, ставленником Уритрея и Нопсидона...

— Я думал, что ставленником богов является Хранитель Башни в Гассиполе?! К тому же, чем плох Кассандр? Он бы и так стал царем через пару лет, и значит лишь поторопил событие, но никак не сместил свою мать.

— Дружище, из какой глухомани тебя занесло в наши края? Там на западе еще не видали злобные наглые рожи оларов, которые пришли в след за Кассандром в Черноморье, и которые нынче собираются распоряжаться здесь как полные хозяева... Пусть спускаются все в царство Таидоса, да там и разговаривают со своими предками, кои вечно велят им поступать так, а не иначе! Для меня же воля и слово Уритрея дороже, чем бред оларских жрецов, который меняется каждое полнолуние! Да к тому же, как ты можешь защищать Кассандра, если помимо смерти родной матери, на его совести убийство верховного мага, и отныне жрецы потеряли свой крепкий оплот в Гассиполе — Башню, кою этот мерзавец посмел отдать в руки никому неведомому эрлину. Даже если Антея не убита, а сбежала к своему любовнику, морийскому государю, за гибель Хранителя Башни каждый должен получить заслуженную кару! А чьими как не нашими доблестными руками свершится эта справедливость?!

— Послушай, Кемний, я действительно незнаком с последними передрягами, случившимися в стране. Но не кажется ли тебе, что ты сам заблудился в своих громких словах? Ты не желаешь ходить под властью Кассандра, но сам утверждаешь, что более некому возглавить страну. Верховный маг нынче чужак, Антея убита, а даже если нет, то ты не лучшего о ней мнения, несмотря на хвалебные речи об её правлении... Иначе ты бы не поверил, что она сбежала в Морию.

— Так я, мой друг, и не сомневаюсь, что она погибла в заточении... Скажу тебе по секрету, — черноморец понизил свой звонкий голос, — что царицу пытались освободить её верные солдаты, к коим я причисляю и себя. Но ничего не вышло. Она непонятным образом исчезла из дворца сетора, где была заключена. Но я не поверю, что регент была любовницей морийского колдуна, даже если она сама об этом заявит! Хотя да спасет её душу Таидос, — Кемний сложил обе ладони и слегка опустил голову, вознося мгновенную молитву подземному богу усопших, — боюсь, что она уже не сможет вернуться из этого царства. Антея ни разу не пошла на поводу у западных завоевателей. Она бы не допустила, чтобы Черноморье растащил на куски каждый жаждущий лишнего квадрата плодородных земель. Но ты разве не видишь, что эти черные дни уже наступили в наших домах?! В Эрлинии города отказываются более признавать подданство Веллингу, олары заполонили Асоль и вскоре обустроятся в Гассиполе, а морийцы только и ждут этого, чтобы напасть на нас. Их золотые монеты уже стали завершать дело Кассандра. Это ведь колдуны платят эрлинским портам за сопротивление, и не иначе как то же золото попадает в казну оларов, а царь Литто в первую очередь намерен сыграть свадьбу своей дочери и Кассандра, чтобы запустить свою длань в казну Веллинга.

Черноморец вылил себе последние капли вина из кувшина и мигом осушил полную чарку, после чего вновь продолжил разглагольствования:

— Я знаю, что говорю. Теперь в наших руках, в руках настоящих воинов и отважных мужчин, готовых бороться за свой дом, детей и жен, остановить эту череду преступлений. Маги должны возглавить народ. У тебя храброе горячее сердце. Я сразу же понял это. Едва посмотрел в твои глаза, дружище. Если ты решишься поддержать меня, то ты сможешь еще пожить со своей семьей в достатке и на родной земле, а иначе твои дети будут подавать за столом у зазнавшихся оларов. Ну что? — Кемний вытянул вперед руку. Однако жест этот не напоминал обычное приветствие. Он положил локоть на стол, а разжатой ладонью передвигал пальцы. Это было ничем иным, как предложением побороться на руках, чтобы сила богов сама рассудила, кто прав в разгоревшемся споре. В городских и деревенских трактирах разговоры мужчин нередко заканчивались этим соревнованием, и отказаться от него было бесчестно, а еще хуже было не признать после поражения правоту противника. Марго слегка поднялась над постелью, желая прекратить бесполезную перебранку, тем более что никакого противостояния между мужчинами на самом деле не наблюдалось. Она лишь переживала, что Ланс, незнакомый с черноморскими традициями, нечаянно выдаст себя своей непроницательностью. Однако граф лишь скривился в усмешке и принял условие рьяного гостя. Его кисть встала напротив довольного лица черноморца: видимо, де Терро не раз боролся на столах с противниками, будучи сотником в Аватаре, городе, где черноморцы последнее столетие насаждали свои обычаи.

Ведьмочка присела в кровати, пряча под одеялом голые плечи, хотя на неё никто не обращал внимание. Мужчины устроились поудобнее, они сели по бокам стола, широко растопырив ноги, выставив правые руки. Крепко сжав ладони, уперев локти о твердую поверхность, противники для начала обменялись холодными взглядами.

— Что ж, Гисс станет на сторону истины. Да утвердятся прежние справедливые порядки на черноморской земле! — воскликнул Кемний. Улыбка, которая заиграла на его губах, очень быстро погасла, едва он ощутил крепость своего соперника. Несмотря на то, что широкая ладонь черноморца явно превосходила по размерам слегка утонченную кисть морийского графа, хватка у последнего была железной. Первые минуты борьбы тянулись медленно и безрезультатно. Силы были равны, и ни один из мужчин не оставлял позиции на середине стола.

— Юный царевич просто глуп, призвав в страну оларов... — черноморец ожидал, что его речи добавят преимущества ему самому и лишат уверенности противника, — хорошо хоть ему хватило ума не обращаться к морийцам. Но, пожалуй, его остановило лишь то, что нынешний государь является его родным дядькой, и, будучи колдуном, он обладает вечной жизнью. Несомненно, Кассандр побоялся, что колдун пожелает прибрать власть над страной в свои руки. Тот может даже подождать пару десятков лет, ведь для него это ничего не стоит. Но боги бы вмиг разверзли землю и море под его ногами... Уже месяц как вся столица гудит о прорицаниях лифий, что Уритрей и Нопсидон обрушат на наши края беспощадную волну, которая поглотит всю живое и неживое на своем пути. Неужели ты противишься тому, чтобы черноморцы вновь обрели посредников в служении богам?! Ведь без магов мы неминуемо окажемся покоренными чарами западных нелюдей... — голос Кемния всё серчал, рука его дрогнула, поэтому последние слова он уже выкрикивал, не будучи в силах остановить натиск Ланса: — Ты не убедишь меня! Ты призвал самого Таидоса посмотреть на собственную гибель!

Костяшки его пальцев гулко ударились о дерево. Черноморец проиграл поединок. Скрепленные ладони вмиг разжались, и оба мужчины вскочили на ноги, оглядывая друг друга жесткими презренными взглядами.

— Мне сразу не понравилось твое лицо, — произнес хозяин дома, он уже даже не пытался вести себя по-приятельски. Его рука дернулась в сторону пояса и вытащила острый нож, который черноморец с гулом вонзил в стол, после чего принял вызывающую позу, уперев обе руки в бока. — Темная рожа, ничего не скажешь! Да ты никак дезертировал из западных войск, что Кассандр послал к реке? Как я сразу не догадался! Голос то совсем без акцента, что у деревенщин из этих глухих мест... Сбежал, девку себе отыскал на болотах, да еще в измене царевичу эту же власть осмеливаешься отстаивать!

— Я ничего не отстаиваю, — на удивление спокойно ответил Ланс, хотя Марго подозревала, что граф очень болезненно реагировал на оскорбления. — Я не собираюсь поддаваться тебе только ради красивых слов, Кемний, которые на самом деле мало что значат... Не хочешь же ты сказать, что вы уже собрали армию, которая пойдет в Гассиполь, чтобы вернуть магов в Башню?!

— Больше ты от меня ничего не услышишь, скользкий перебежчик! Таким как ты лишь бы время выждать, а чужих женщин и денег вам всегда хватает ... особенно когда другие пропадают на поле битвы с обнаженным мечом... — Черноморец ступил на шаг вперед к Лансу, стоявшему напротив, и выкинул вперед крепкий кулак, от удара которого граф успел увернуться.

— Ланс! — не в силах сдержать себя закричала Марго.

Но на неё в недоумении поглядел лишь Кемний, де Терро же, пригнувшись, со всей силы налетел на крепкого широкого в теле хозяина и подтолкнул того к двери. Ланс прижал мужчину к деревянной стене и кулаками наподдал в живот.

— Оденься, — холодно велел капитан девушке, выскочившей из постели в легкой ночной сорочке, а потом одной рукой ловко отворил дверь наружу и, схватив черноморца за шиворот, вытолкал на улицу, тут же последовав за ним.

Марго в растерянности осматривала пустую комнату. Выбегать в таком виде на улицу было неразумно, но и мешкать колдунья не собиралась. Она схватила с лавки длинный плащ Ланса, которым тот укрывался ночью и, набросив его на плечи, босиком выбежала во двор. С порога просматривалась открытая площадка, огороженная от проезжей улицы высокими тополями. Через пару десятков шагов возвышался еще один капир, с верхнего этажа которого выглядывали любопытные женские лица, а на его пороге уже показались двое зрелых мужчин, направившихся в сторону драчунов. Спины противников поочередно переворачивались по земле, а сжатые в кулаки руки наносили остервенелые удары по лицу и груди. Быстрого взгляда на их крепкие фигуры, сцепившиеся в пыли перед домом, хватило для того, чтобы из горла ведьмочки вылетел сдавленный крик ужаса и отчаяния.

— Ланс! — вновь завопила она, не узнавая собственный голос.

Граф в это время выбрался из-под более массивного соперника и поднялся на ноги, но черноморец подполз к нему сзади подобно змее и ухватился за колено, резко повалив обратно в серую пыль. Из разбитого лба и носа Кемния стекали две струи алой крови, но жесткость и ненависть по-прежнему наполняли все его черты, а в темных глазах не было ни капли жалости, ни пощады как к самому себе, так и к другим, кто нынче попался ему под руку. Один из соседей, выбежавших из дома напротив, попытался ухватить разбушевавшегося молодого человека: он восклицал имена богов, а также просил Кемния вернуть себе рассудок, но тот лишь, развернувшись, залепил миротворцу сильный удар в челюсть, отчего мужик отлетел на пару шагов в сторону, а его товарищ замер в раздумьях, решив, что потасовка завершится и без его вмешательства.

Черноморец оказался на земле, будучи тем же приемом сброшенным туда морийским графом. Мужчины сцепились по новой: Ланс, стоя на коленях, ударил противника в живот, а после еще раз прошелся кулаком по лицу, Кемний же умело уворачивался от нападений, ловко извиваясь на земле, при этом отбиваясь как ногами, так и руками. Оба воителя уже изрядно устали, их одежда пропиталась пятнами крови, но несмотря ни на что, парни поднялись на ноги и смерили друг друга уничижительными взглядами, под которыми стерлось то небольшое расстояние в несколько шагов, что их отделяло. Черноморец с воинственным кликом, выдвинув вперед окровавленную голову на мощных плечах, помчался прямо на врага. Ланс успел выдвинуть вперед обе руки, чтобы остановить его и хоть как-то смягчить удар. Однако он все же скривился от боли, когда мощный череп вонзился в его грудь. Между тем граф, надавив на спину соперника, ударил его под дых коленом.

— Помогите же! Остановите их... — не умолкала Марго, но после очередной схватки девушка, наконец, вернула себе утраченное спокойствие. Она сошла с порога и направилась в сторону избивавших друг друга людей.

— Вам лучше обождать, сударыня, — остановил её благоразумный сосед, который все время отступал в сторону, не желая встревать в жаркую рукопашную. Он придержал Марго за локоть. Она притормозила, но даже не оглянулась в сторону советчика. Её глаза впились в две мужские фигуры, которые в это время обхватили друг друга в замок за шею и неуклюже поворачивались на месте.

Сначала она ударила невидимым воздушным потоком в спину черноморца, отчего тот ослабил хватку и оказался полностью в руках де Терро, уже замахнувшегося для очередного безжалостного удара. Но Марго знала, как прекратить эту драку — перед её глазами предстала непробиваемая стена, которая разделила двух свирепых соперников, и колдунья непроизвольно выбросила вперед руки, отцепившись при этом от державшего её соседа. В тот же миг оба бойца отлетели на несколько шагов в противоположные стороны. Кемний упал в мягкую рыхлую почву свежеразбитой клумбы, а Ланса, наскочившего в атаке на воздушную стену, сотворенную колдовскими чарами, отбросило к самой дороге на жесткие камни.

Улица зашумела женскими удивленными возгласами и криками, под одиноким всадником заржала лошадь, видимо, почувствовав, что человек свалился почти под её копыта, и случилось это совсем не по его воле и даже не по желанию богов всего сущего в черноморских краях. Наездник тут же соскочил с седла и склонился над бледным неподвижным телом графа, к нему уже со всех ног мчалась ведьмочка. Она припала к груди капитана и, расслышав биение его сердца, повелительным тоном обратилась к незнакомцу:

— Прошу вас, помогите, отнести этого молодого человека в дом!

Он подхватил тело на руки, на подмогу пришли еще двое мужчин. Они втащили графа в комнату, около двери которой стояла Марго. Она жестом указала на помятую кровать и озабоченным взглядом следила за движениями горожан, бросивших избитого парня в грязных разодранных штанах на чистые простыни. Придерживая створку двери, колдунья нетерпеливо ожидала, когда любезные помощники покинут помещение, и она останется в доме одна, чтобы привести графа в чувства. Поэтому она даже слегка вздрогнула, услышав позади обращенные к ней слова, которые вывели её из задумчивого оцепенения:

— Ваше Величество, регент...

Марго обернулась. Перед ней стоял согнутый, одной рукой придерживавший поврежденное бедро, с перепачканным кровавой пылью лицом черноморец, который некоторое время назад столь яростно бился с Лансом на глазах у десятков пар восторженных глаз. И хотя вид его был ужасающим до неузнаваемости, голос охрип, а изо рта сочилась кровь, и был выбит зуб, Марго совершенно по-новому посмотрела на человека, которого уже по услышанному из кровати разговору знала, как звать, а нынче удалось разглядеть вблизи.

— Кемний... Гиз Кемний Братах, — сперва в её голосе сквозило сомнение, но последние слова она произнесла твердо и уверенно.

— Уже давно не гиз, Ваше Величество... Хотя вы тоже, — черноморец оскалился в жестокой улыбке, — прошу прощения, но уже не регент. Я узнал вас только сейчас, царица. И увидев вас, я понял, насколько счастлив...

— Что ж, хорошо, что вы еще хотя бы помните, кем я была, — строго перебила его колдунья. — Вот только заветы гостеприимства вами совсем забыты. — Марго пыталась сдерживать голос, но это удавалось ей с трудом, едва она представляла, что бывший солдат сделал с Лансом. К тому же не стоило кричать на всю округу, что она царица, ведь все прошедшие дни странствий она старательно скрывала это.

— Но я бы никогда не посмел...

Гиз не успел договорить, так как девушка, пропустив в дверном проеме мужчин, покидавших комнату, немедля скрылась внутри, захлопнув за собой крепкую деревянную створку. Она помедлила всего лишь несколько секунд, размышляя верно ли поступила, проигнорировав черноморца, который мог в запале гнева и ярости, владевшим им совсем недавно, погубить все замыслы ведьмочки. Но Марго решила, что сейчас важнее не её планы, а жизнь человека, который лежал в темном углу. Кемний был её гизом десять лет назад, а люди Веллинга были приучены к тому, что все тайны и секреты царей оставались навсегда похороненными в их памяти и извлекать что-либо на суд людей и богов не было позволено ни перед угрозой смерти, ни из самых благих намерений. Но предавали извечно и завистники, и верные гизы, и даже родные дети... Марго это изведала на собственном пути. Однако она отбросила прочь сомнения и скорым шагом приблизилась к кровати.

Она присела на край и слегка прикоснулась холодной рукой ко лбу графа. Марго прикрыла глаза, пожелав, чтобы Ланс поскорее пришел в себя. Ей никогда не нужно было зрение, чтобы лечить людей, ведьмочка должна была почувствовать состояние пациента. В памяти Марго всплывали отголоски уроков Агрионы, которая напутствовала её в этом деле в Деревне, но те подробные описания человеческого организма так и остались за пределами знаний юной колдуньи, а новых сведений о целительстве она не получила. Её учитель Сарпион никогда не был заинтересован этим чародейством. Марго всегда лечила на ощупь, так поступила и теперь. Казалось, что ничего не изменилось. Но она еще раз прильнула к груди Ланса. До слуха донеслось размеренное биение его сердца, а также дыхание. Она поглядела на спокойное лицо графа. Он все еще не открыл глаз, но девушка решила, что скорее всего он просто заснул, как это зачастую случалось со многими старицами, которых ей приходилось лечить, применяя колдовство в далийском монастыре. Губа графа была рассечена, подбородок вымазан в крови, вокруг глаз расплывался фиолетовый след от меткого удара кулаком. Нос и щеки были вымазаны в грязи, к обнаженному торсу присохла земля.

Колдунья ласково провела рукой по его лицу, а после отошла к столу, возле которого стояло ведро со свежей водой. Она оторвала небольшой лоскуток от сорочки, которую еще вечером нашла в сундуке и облачилась на ночь, так как дорожные платья следовало давно почистить и освежить. Намочив ткань в прохладной воде, девушка вернулась к кровати. Она взобралась на широкую постель, подобрав под себя босые окоченевшие ноги. Аккуратными медленными движениями ведьмочка протерла лицо и грудь графа, стирая багровые пятна запекшейся крови и грязи. Марго нежно коснулась щеки Ланса чистой ладонью, а потом нагнулась и припала к его коже губами:

— Ланс... Ланс... — только и прошептала она, печально улыбаясь от того, что он не мог её услышать. — Ты же знаешь, как мне дорога твоя жизнь...

Она приподнялась для того, чтобы осторожно спрыгнуть с высокой кровати, не разбудив при этом своего спутника, но его сильная рука одним движением привлекла её к себе. Марго успела лишь широко распахнуть глаза и тут же оказалась распластанной на мягкой перине. Над ней улыбался все еще чумазым лицом релийский граф.

— Так уж и дорога?! По-моему, за неё еще не назначали цену в золотых... — он медленно потянулся к её губам.

Марго обняла его за крепкие плечи и ответила взаимностью. Она не могла сделать иначе, ведь этого момента она ждала с тех самых пор, как встретила его обжигавший взгляд во дворце аватарского старшины.

* * *

Маленькое окно мерцало блеклым светом полной луны. Марго не могла уснуть. Она еще сильнее прижалась к груди Ланса и нежно провела по его коже пальцами. Как хорошо было лежать в мягкой теплой постели, не выпуская друг друга из объятий. Хотя ничем иным они не занимались вот уже вторую неделю. Марго горько усмехнулась своим воспоминаниям и поцеловала графа в ложбинку у шеи. Он спал, развалившись на спине, но внезапно его тело вздрогнуло, и она взволнованно приподнялась над лицом любимого человека. В царившем в комнате полумраке она различила лишь его широко открытые глаза. Он, вероятно, заметил её беспокойство и ласково притянул к себе:

— Не спишь?

— Нет.

— О чем-то задумалась?

— Да.

Она еще крепче его обняла. Так, чтобы он понял, что большая часть её мыслей принадлежала ему одному, хотя не стоило забывать и о других делах... Они так и не ушли из Приста и по-прежнему снимали комнату в доме тетушки Зои Братах. Большую часть времени пара не вылезала из постели, но помимо любви Марго помнила, что у неё оставались долги. Кемний, гиз царицы Антеи, стучался в их покои каждый день. Поначалу он неустанно выговаривал прощение за горячие слова и действия, которое было принято Лансом, и столь неожиданно начавшиеся прения между мужчинами забылись за чарками крепкого вина. Однако помимо гостеприимства, которое хозяин отныне показывал не только на словах, но и на деле, взяв на себя честь кормить и развлекать гостей, Кемний очень скоро вернулся к деловым разговорам. Он не расспрашивал Марго о том, как она очутилась в городе и куда направлялась, а также что за мужчина её сопровождал. Гиз незамедлительно выложил перед царицей планы некоторых людей из западного Черноморья, кои он считал самыми верными, задуманными во славу Антеи, да и всего отечества.

После смены власти черноморская знать осталась не у дел, к тому же свое влияние потеряли маги, которые прежде склоняли голову в едином жесте лишь перед главой Башни в Гассиполе, но после его гибели никто не пожелал вновь кланяться самозванцу и выскочке — именно так прозвали Сарпиона, а точнее нового Хранителя Арпея, о ком никто из самых опытных, уважаемых и ученых магов даже не слыхивал доселе. Поэтому ныне разрозненным магам предстояло объединиться вокруг нового вождя, и главным результатом этого единства должна была стать реальная сила, которая бы позволила вернуть прежнее положение в стране. Гражданская война была неминуема, в переломный момент в стране всегда находились те, кто недоволен, но пока что молчал, и те, кто уже заточил оружие, чтобы применить его в бою.

Разговоры с Кемнием проходили в тишине за обеденным столом, но вскоре Марго изъявила желание узнать все подробности дел, случившихся в её стране за месяцы отсутствия регента. Она взволнованно выслушала историю о жестоком штурме Береговой Башни, где беззащитные маги попали на растерзание дикими собаками, натравленными на них безумным Кассандром, как изъяснялся гиз. Царица ясно дала понять своему воину, что более не допустит такого беспредела в родном царстве, и потребовала встречи с любым из магов.

Несомненно, именно этого дожидался решительный гиз. Марго была уверена, что он все время сохранял тайну своей гостьи, а отныне ему было позволено поделиться радостью от возращения царицы с другими собратьями. В том, что таких людей, как Кемний, бывших и нынешних солдат, не пожелавших служить Кассандру, в городе каждый день увеличивалось числом, можно было убедиться по непрекращаемому потоку обозов и всадников, въезжавших в его пределы. Вскоре Марго встретилась в темном подвале одного из соседних капиров с двумя магами. В них ведьмочка с улыбкой на губах узнала прохожих жрецов, которых заприметила еще в первый день прибытия в Прист.

Невысокий маг Неорий, выглядевший в своей извечной согнутой позе намного старше настоящих лет, все время постукивал по земле корявой тростью. Он поприветствовал Марго, сидя в одном из спущенных в сухой подвал деревянных кресел. Он разглядывал вновь обретенную царицу совсем недолго, его лицо быстро приняло умиротворенный вид, означавший, что он узнал регента Антею. Беседа началась на равных, так как оба переговорщика являлись магами, и хотя Марго не собиралась это вспоминать, Неорий именно это подчеркивал в своих речах. Он рассказал Марго, как отряд из личной охраны Кассандра сразу же по прибытию в Гассиполь ворвался в обитель магов, как покои Хранителя Башни были заняты неизвестным человеком, которого после всех зверств, сотворенных в стенах святилища, царевич посмел назвать новым главой магического ордена и вложил в его руки все атрибуты этой власти. Из этих слов Марго лишь еще раз убедилась, что Сарпион заполучил не только Книгу Ветров, но и всю Башню, в недрах которой скрывались бесценные рукописи и прочие волшебные предметы, позволявшие являть простым смертным волю богов. Однако описания кровавой сечи, что была устроена внутри оплота магов, в этот раз также основывались лишь на слухах и подозрениях, ибо в Присте пока не было очевидцев той истории, но, как говорилось, нет дыма без огня, и Марго решила, что скорее всего Сарпион не лишил себя удовольствия в убийстве нескольких магов, особенно тех, кто был ему особенно ненавистен. В этом списке без сомнений оставались еще невычеркнутые имена, а возглавляла его скорее всего регент Антея, хотя колдун никогда не обращался к ней по титулу, и ведьмочка знала, что больше всего он желал погубить Марго де Баи, свою ученицу.

— Ваше появление, царица, весьма кстати, — эти слова Неория особенно запомнились колдунье, и нынче ночью именно над ними она размышляла, не в силах погрузиться в сладкий сон. — В стране полная анархия. Кассандр считает, что стал Веллингом, но на самом деле его солдат уже повел к мятежным эрлинским городам самозванец Арпей. А в нашей столице распоряжаются, как будто среди собственных низких холмов, олары, этот царек, бросивший все дела в своем государстве, едва запахло жаренным у соседей. Сильная личность нужна и тем, кто во имя богов, восстанет против содрогателей нашей земли. Уже несколько недель мы все считали, что вы погибли. И от этого ненависть к убийцам и жажда мести только росла в наших сердцах. Но теперь вы сумеете навести порядок. Воины бросят свои жизни к вашим ногам во имя торжества справедливости и воли Уритрея. Черноморцы разделились, многие солдаты поклялись в верности новому Веллингу, но есть те, кто не забыл, что даже царю следует жить по законам богов. Нам нужно время для укрепления сил, но с вашим возвращением это станет проще и быстрее. Онтарий Эонит не мог поверить в вашу гибель и уже которую неделю напрасно рыщет по пустыне в поисках ваших следов. Он даже отважился атаковать алмирскую границу, полагая, что морийцы похитили и увезли вас в Э-Мир. Однако теперь его солдаты незамедлительно тронутся к родным берегам, и очень скоро на троне Веллинга вновь воссядет истинный маг.

Неорий исподлобья глядел на женщину, стараясь увидеть на её лице одобрение его речи, звучавшей более зловеще, чем радостно. Но Марго никогда не любила спешить в делах. Она велела передавать ей свежие известия, а также докладывать о численности повстанцев, что собирались в черте города. Она пожелала, чтобы об её появлении знало как можно меньше людей. Она была готова доверять лишь тем, кто предлагал взамен реальную помощь и поддержку. Маг получил разрешение отписать всем знатным черноморцам, которые пересылали в Прист щедрые вознаграждения на подготовку вооруженных отрядов, а также другим магам из Асоля и эрлинских городов о том, что регент жива и находится в безопасном месте, после чего оставалось лишь ждать новостей.

Именно этим Марго оправдывала свою задержку в городе. Она повторяла себе, что ввязавшись в заговор, который нынче вряд ли был уже тайным для противников, она не могла бросить людей, вновь обредших веру и надежду в её слово и дело. Она знала, что Сарпиона нет в Гассиполе, и поэтому еще раз успокаивала себя, что пока не стоило спешить, подвергаться неоправданному риску, появляясь в порту, где было полно шпионов колдуна, которые бы мгновенно доложили о возвращении царицы, тем более отныне ей вряд ли удалось бы сохранять свою персону в тени. Но в глубине души Марго знала, что её удерживало на этом месте совсем иное: она была счастлива как никогда прежде, и ей хотелось, чтобы блаженство крепких объятий не кончалось.

— А ты как? — ласково спросила она Ланса, который уже долго молчал, лишь нежно теребя её волосы.

— Мне такой странный сон приснился... Про тебя, — задумчиво ответил он.

— Про меня?! — она легко рассмеялась. — И что там такого странного?

— У тебя была смешная челка, прикрывавшая лоб... А на лбу была яркая родинка, ты была похожа на настоящую южанку, — его голос звучал так мягко, что девушке показалось, что граф улыбался при этом, хотя она не видела его лица, крепче обняв мускулистое тело.

— Может когда-то я и походила на неё видом, — игриво произнесла ведьмочка.

— Но потом рядом с тобой появился незнакомый мужчина. И хотя я несомненно присутствовал рядом, но не мог выговорить ни слова, и даже не сумел ему помешать... Этот мужлан начал орать на тебя и потом ударил, а я не пришел к тебе на помощь... — Ланс был заметно опечален ночным видением. — Это было все так реально, Марго. — Он приподнялся в постели и, отодвинув от себя любимую, заглянул ей в глаза. — Только глаза у тебя были тоже другие — черные. И ты запустила в этого тона посудой, ты даже не дотрагивалась до неё, видимо, с помощью своих чар... Самое гадкое, что он звал тебя своей женой, а ты поначалу даже очень мило ему улыбалась.

— Так ты меня приревновал? — Марго старалась, чтобы её голос не выдал действительного волнения, охватившего грудь. Ведь сон графа скорее всего был не простым ночным видением, ложными грезами, а воспоминанием из её прежней жизни, её жизни рядом с Лиссой, а значит и рядом с невидимым хранителем тайи, который по её словам видел и слышал всё, что происходило кругом.

— Я просто очень испугался за тебя. А потом я увидел еще одну девушку. Совсем мне незнакомую. И тогда я проснулся. — Ланс замолчал, может быть ожидая расспросов Марго, но ведьмочка тоже не подавала голоса, и ему пришлось продолжить самому. — Я увидел её первый раз в жизни, но там во сне мне казалось, что я знаю о ней всё, что это самый близкий для меня человек, и что я очень по ней соскучился. Такое непонятное ощущение, тем более теперь я даже не могу точно вспомнить её лица. Знаю лишь, что у неё были светлые волосы... хотя нет... во сне она носила мужской наряд, и я не видел её лица, спрятанного под темным пради... Ты слышишь меня, Марго? Мне никогда не приходили такие яркие сновидения.

— Я слышу. — Колдунья встала с кровати и зажгла перед собой небольшой огонек, чтобы осветить комнату. Ей захотелось промочить пересохшее горло. Пришло время вновь оглянуться назад — Марго уже знала, что это лишь начало воспоминаний о прошлом. Неужели граф де Терро становился тем самым Лансом, что жил в солонке её подруги?! Эта мысль пульсировала в голове, и ведьмочка не могла остановить её бешенный ритм. Он всё вспомнит, всё вспомнит — твердила она себе. А это значило, что он вспомнит многое, о чем Марго не хотела говорить, он разворошит то, из-за чего она уже однажды слышала его голос перед расставанием с Лиссой. Но покамест опасения следовало отбросить прочь, ведь порой люди не придают особого значения снам, решила она. — И что, ты думаешь, означает этот сон? Не надеешься же ты, что я как маг буду его толковать.

Девушка обернулась к графу, полулежавшему в постели.

— Незнакомые девушки снятся к... — она замолкла, недоуменно оглядывая его лицо. Блеклый огонек, висевший в воздухе, запылал еще ярче и медленно проплыл к голове Ланса.

— Но мне казалось, что я её давно знаю, — усмехнулся капитан. — Что с тобой? Неужели теперь ты ревнуешь меня к моим же снам?!

— Что с тобой, Ланс? — ошарашено проговорила Марго. Она вновь взобралась на кровать и обеспокоенно дотронулась до его волос. — Твоя голова... ты совсем побелел... тебя просто не узнать...

Он лишь поцеловал её руки, когда она испуганно ощупывала его волосы, при этом так и не удосужившись проверить её слова.

— Никак черноморские боги решили отметить иноверца, — посмеялся Ланс над переживаниями девушки.

Наутро же, когда он долго изучал свой новый вид в ведре с прозрачной водой, граф лишь добавил с ироничной улыбкой:

— А может это колдунья решила приукрасить мой вид?! Неужели прежним я был ей совсем не мил?

Марго усмехнулась замечанию, но от её взора не ускользнул тревожный взгляд графа. Она не знала, как развеять его подозрения, ибо совсем не представляла, что же с ним произошло за ночь, но за собой вину ведьмочка не оставляла. Конечно, она могла бы изменить облик человека, но только в глазах других людей. Возможно было перекрасить голову в другой цвет, но об этом у неё не было даже помыслов. Волосы морийца окончательно потеряли оттенок черного вороньего крыла и приобрели светло русый, молодой пшеницы, без всякого вмешательства колдовства, во всяком случае без чар Марго.

— Может ты становишься другим человеком, Ланс, — бросила она ему напоследок, выходя из капира на улицу, чтобы как всегда с утра зайти в лавку Зои за свежими продуктами и новостями. Граф все это время не отрывал взгляда от отражения в воде, а когда девушка возвратилась обратно, то застала его вновь в постели. Он мирно спал, но ведьмочка с горечью подумала, что новые сны не принесут ему покоя и не вернут прежнего облика.

Потекли дни, за которые Марго познала одиночество. Она с тревогой наблюдала за переменами в Лансе, что происходили на её глазах. Граф стал апатичным и вялым, почти не выходил из дома. Дни напролет он спал мертвецким сном, так что Марго порой даже не могла расслышать его дыхания и безрезультатно пыталась его разбудить. В краткие минуты бодрствования он лишь принимал мелкие порции пищи и перебрасывался с подругой парой слов. Он еще улыбался и даже целовал её, но с каждым разом ведьмочка видела, что он становился все более молчаливым и замкнутым. Он спешил вернуться в тот мир забвения, из которого она пробовала его вытащить. Если в первые дни он делился своими воспоминаниями и интересовался у девушки, что могли бы значить столь яркие образы в его снах, то вскоре вся правда сама дошла до его сознания, хотя Марго пыталась разъяснить ему то, что не имела права скрывать.

— Ланс, ты должен понять, что жил и раньше... до своего рождения... хотя может и не жил, а лишь наблюдал за многими событиями, — она говорила сбивчиво, не зная, как выразить всего того, что помогло бы ему принять столь необычную реальность.

— Может это какой-то дар? Как у прорицателей и гадалок. К некоторым из них ведь приходят души из морских просторов, которые рассказывают о прошлом и грядущем, — предположил де Терро. — И вскоре мне начнут являться сны о том, как тебе вернуть престол!

— Нет, просто ты видишь людей, которых хорошо знаешь, разве не так? Ты видишь события, действительно случившиеся с нами. В твоих снах есть я, Ортек, Вин, твоя мать...

— Теперь я точно знаю, что она моя мать. Лисса... Мне снится дядя Дуглас, и еще одна девушка, что путешествовала с нами. Её звали Двина. И если от того, что я все увижу, я не сойду с ума, то очень скоро поверю, что все это происходило на моих глазах. Но почему это случилось со мной? Неужели вскоре я проживу всю жизнь своих родных, узнаю всю твою судьбу?! Сегодня я вспомнил, как ты жила в Доме Послушания, и даже могу описать келью, где тебя поселила матушка Ани... А еще у тебя был друг Клаус, который помог тебе с Лиссой сбежать. Где он сейчас?

— Тебе снятся отрывки... Вскоре ты узнаешь многие судьбы, Ланс, — она не могла заглянуть в его лицо. Порой ей казалось, что он совсем не изменился: та же уверенность, та же холодность и пренебрежительность к её делам в Присте, даже его волосы с каждым днем возвращали себе темный окрас. Но в глубине души она знала, что он уже не молодой граф Ланс де Терро, он становился старше и мудрее, он набирал за часы сна опыт, накопленный годами прежней жизни. И даже если пока он вспоминал жизнь своей матери, чьим неразлучным спутником был долгие месяцы, то неминуемо было прозрение и тех лет, которые завершились его смертью. Как говорила Лисса, она была мучительной, но кто знал, насколько непростой была его жизнь. Жизнь колдуна. — Память прежних времен иногда больно режет по зажившим ранам, тебе же предстоит ощутить все эти удары одновременно, да еще на непотревоженном страданиями сердце.

Ей хотелось увести его подальше из Приста, чтобы вновь вернуть ту сладость безумных ночей, когда в его мыслях и мечтах присутствовала только она, но ведьмочка знала, что убежать от самого себя невозможно. Она всего лишь безропотно ждала, когда он станет тем, кем должен быть. К тому же этот перерыв в их страстных отношениях позволил Марго более серьезно взглянуть на собственные замыслы. В городе скапливалось войско, которое собиралось идти на разграбление черноморской столицы с её именем на устах, а маг Неорий оставался уверенным во мнении, что она с радостью вновь взойдет на трон в Асоле, занимаемый по праву столько лет. Он по сути возглавлял и управлял увеличивавшимся лагерем наемников, ибо без больших монет и купеческих обозов, что приходили из Черных предгорий, вряд ли многие бы согласились браться за оружие, чтобы восстать против воли Веллинга, пусть тот и спутался с безбожными оларами и самопровозглашенным жрецом. Марго перебирала в уме слова, которые бы не погубили справедливого дела и намерения, при этом просветив мага, что бывшая регент действительно являлась колдуньей, как заявил её сын, а значит более не могла надеяться на возвращение власти. Каждый раз при встрече с магом она откладывала этот важный разговор на потом, хотя и вздрагивала от неуместных шуточек и намеков престарелого Неория, что она обязана как маг поделиться с другими членами ордена рецептами волшебных эликсиров молодости, что несомненно помогли царице сохранить такой цветущий вид.

Встречи с магом проходили уже не в мрачном подвале, а в главном здании Приста, которое огибало центральную площадь и представляло собой вытянутый прямоугольник со множеством дверей и окон на обоих этажах. В этом капире проживал глава города, а также были расположены комнаты для высоких гостей, купеческие лавки и таверна, где можно было всегда вкусно поесть и всласть упиться. По наружной лестнице Марго поднялась наверх и прошла в затемненный коридор, из которого попала в помещения для заезжего люда. В одном из них, как было известно девушке, проживали маг Неорий и его ученик Бирит, долговязый юноша, вечно глядевший себе под ноги, бормоча несвязные речи под нос. Ведьмочка застала хозяев комнаты за трапезой, к которой опытный маг не преминул пригласить столь почетную гостью. Марго не отказалась от горячего обеда: с раннего утра она перекусила лишь свежими фруктами, которыми торговала тетушка Зоя, а после провела долгие часы около постели, ожидая пробуждения Ланса, чего однако так и не произошло до назначенной с магами встречи. Граф ворочался на подушке, и Марго с волнением пыталась разобрать по его обеспокоенному лицу, что же за воспоминания терзали его ум.

За столом в просторной светлой комнате, уставленной всем необходимым для уютного пребывания и отдыха, в основном раздавался голос Неория. Маг делился с царицей последними слухами, а также пересказывал письмо, что он получил от друга с недавно прибывшим из Эрлинии вестником:

— Черноморские войска были направлены нашим Веллингом в Эрлинию для подавления восстаний в некоторых городах-портах, которые при поддержке магов, что я, с одной стороны, не могу не одобрить, но, с другой стороны, крайне сурово осуждаю, отказались признать власть нового правителя Черноморья, — неспешно повествовал Неорий, временами прожевывая жареное мясо с овощами, что подали с кухни. — Один из этих магов, которому я успел сообщить, где ныне пребываю, пишет: несмотря на все ожидания, что в первую очередь солдаты Веллинга подойдут для возмездия к стенам Лаваля — ведь вам прекрасно известно, Ваше Величество, что лавальцы всегда громче всех кричали о своей самостоятельности и независимости от Асоля, хотя мы никогда не требовали от нас зависеть, лишь бы все пошлины поступали в царскую казну — Кассандр направил четыре сотни пехотинцев к стенам Ларне, города, отдаленного от побережья десятками верст. Конечно, Ларне разбогател на сухопутной торговле с бресами через песчаные барханы, но этот город более всего страдает от набегов разбойников, скрывающихся в пустыне, поэтому его стены считаются самыми крепкими и высокими на всем восточном побережье. Было ведь очень глупо надеяться на плодотворную осаду крепости всего лишь четырьмя сотнями пеших солдат?! — Неорий вопросительно поглядел на Марго, желая увидеть в её взоре поддержку своих слов. — Но мой друг сообщает, что несколько дней назад город пал. И случилось это во время первой же атаки. Стены из древнего камня рухнули сами по себе перед воинственными кличами черноморцев, и солдаты проникли в город, заполонили площадь перед дворцом сетора, после чего растерявшиеся ларнийцы бросили к ногам захватчиков такие откупные, что по прежним условиям Веллинг бы получил лишь за десять лет. Не кажется ли вам, все это более чем странным?

— Вы спрашиваете меня о том, не удивляюсь ли я взятию черноморцами города, или именно тому, каким образом это было совершено? — задала ответный вопрос Марго.

— Именно каким образом! Говорят, что стены разрушились сами по себе?! Была ли это воля богов? Эрлины уже до смерти напуганы гневом Уритрея, ведь не иначе явилась кара небес, но маги не могут быть столь богобоязненными... тем более в тех случаях, когда боги не вмешивались в житейскую суету, — он исподлобья поглядел на царицу. — Я ведь говорил вам, Ваше Величество, что по моим сведениям вместе с армией в Эрлинию направился новый верховный маг Арпей. И нынче я склоняюсь к мысли, высказанной уже моим приятелем в переданном мне послании, что новый Хранитель Башни является никем иным как колдуном.

Марго молчала, ковыряясь в тарелке. Кусок не лез в горло. Подошло время для разговора, а не для еды. Маг затронул вопросы, о которых, несмотря на сомнения, ведьмочка желала с ним переговорить.

— Арпей чистой воды самозванец, Ваше Величество. Но он знает о магах столь многое, и создается впечатление, что он действительно был вхож в наш орден. Не вам мне напоминать, кем являются маги, и как следует истинным жрецам поддерживать свой статус. Многие недоучки пытаются выдавать себя за мага, но за подобное Гисс воздаст каждому по заслугам. На самом деле лишь верховному магу да его помощникам в Башне известно истинное число тех, кто принят в наше окружение. И каждый из нас может лишиться этой чести, ежели нарушит обеты своего служения. Так вот на моей памяти много лет назад случилась встреча с одним колдуном, который сумел покорить своей чародейской сущностью волю людей, приближенных к магам. Мы долгое время после того случая отыскивали его следы, и теперь мне кажется, что они нашлись сами по себе. Мой друг из Ларне в те далекие годы вместе со мной наставлял в Береговой Башне новичков, и он хорошо знал того человека, колдуна. Нынче он написал мне, что маг Арпей и есть тот самый чародей, хотя он тщательно скрывает лицо, оставляя для обозрения окружающих только глаза. Но во дворце сетора в Ларне, где поселился хранитель и сонтарий, возглавивший поход, нет комнат, в которых можно было бы скрыться от чужих очей, — Неорий хитро усмехнулся. — По крайней мере для моего друга Реола.

— А что Кассандр? Есть новости из столицы?

— Пока нет сведений, что царевич, точнее Веллинг, покинул Асоль, — ответил Неорий.

— Царевич совершенно обезумел. Говорят, что он передал все полномочия по управлению городом своему будущему тестю Литто, и тот без стеснений уже запустил руку в городскую казну, — дополнил слова учителя Бирит, как всегда не поднимая взора на собеседников, что весьма раздражало Марго.

— Ваше Величество, все уже почти готово для выступления в поход. За городом перед лесом солдатский лагерь уже не вмещает новое пополнение из числа добровольцев, которые спешат к нам даже из столицы, прослышав о вашем возвращении, — заметив строгий взгляд Марго, Неорий тут же поправился: — Хотя несомненно ваше место пребывания известно лишь самым надежным и проверенным людям. Однако стоит уже решить, куда мы двинем войска — к столице или к морю, в порт.

От Приста переход пеших войск, а большая часть солдат, вступивших в ряды повстанцев, не сидела в седле, занял бы не менее двух недель как на север к Черным горам, так и на юг к Черному морю. Разница была лишь в том, что в Гассиполе были сосредоточены основные военные силы тех, кто признал власть Кассандра. На побережье многие торговцы и землевладельцы не стали её оспаривать, так как свержение монополии магов на все богатства морской торговли, которая закрепилась в порту за Береговой Башней и магическим орденом, было принято ими с большим ликованием. Однако в Асоле нынче также хватало вооруженных мужчин, а именно оларских воинов, которых привел с собой в страну царь Литто на свадьбу дочери с царевичем Кассандром, поэтому данный путь также был не из легких. Марго собиралась подумать над выбором верной дороги, но прежде следовало признаться магам в кое-чем другом.

— Для вас не секрет, маг Неорий, что в обоих этих городах мне следует разрешить свои личные вопросы, которые в то же время имеют особо важное значение для всего черноморского народа. Я должна повидать своего сына, — Марго не собиралась отказываться от того, что сама виновата в поведении Кассандра, ибо именно она вырастила его таким честолюбивым и беспринципным, готовым любыми способами дойти до своих целей, — а также нового главу ордена, который не заслуживает этого звания, ибо никогда прежде не являлся магом. И я сделаю задуманное вне зависимости, окажете ли вы мне помощь в этом ... или нет.

— Но это ваши войска и ваши солдаты, готовые отдать свои жизни за вас, царица! Иного быть не может, — воскликнул Бирит, чем слегка сконфузил Марго своим чувственным порывом.

— Видите ли, — продолжила ведьмочка, переводя взгляд с покрасневшего лица юного мага на его учителя, — эти люди, мои бывшие подданные, о благополучии которых я заботилась долгие годы во славу всех богов, а также маги, мои собратья в служении Уритрею, не знают очень многого о царице Антее. Вы подозреваете, что Арпей колдун, а не маг. Я могу подтвердить ваши догадки, уважаемый Неорий. Поверьте, мне это известно лучше всего. А к тому же мне, как и ему, нынче многое по силам. Например... — Марго решила не объяснять долго словами то, что лучше всего было просто показать. Без доказательств её признание выглядело бы не более чем пустая болтовня.

Ведьмочка посмотрела в глаза каждому собеседнику, её завораживающий тон заставил их в удивлении воззриться на свою царицу. Когда она захватила их внимание, то осталось лишь подумать о перевоплощении — и вот перед ними за столом уже сидела не хрупкая молодая девушка, а седой сморщенный старик, который постукивал жилистыми пальцами по столу и причмокивал беззубым ртом. Прошло несколько минут, и видение исчезло. Колдунья вновь вернула себе прежний облик. Она сняла пелену с их глаз, но после решила показать, что может не только обманывать зрение людей, но и воздействовать на другие предметы. Девушка хлопнула ладошкой по столу, и посуда вмиг поднялась в воздух на поллоктя в высоту от деревянной поверхности. Еще один легкий удар — миски с кружками повалились вниз, при этом остатки еды и питья подпрыгнули от толчка, забрызгав сидевших за столом людей. В заключении, Марго зажгла на глазах у изумленных зрителей огненный шар, осветивший пространство комнаты.

— Я колдунья. И все обвинения, которые Кассандр выдвинул против меня в Ланисе, являются чистой правдой, хотя никаких признательных бумаг я никогда не подписывала. В тот момент, да и за все время своего правления в черноморском царстве, я не могла ничего такого совершить. Но теперь я не могу утаить своих способностей, которые ко мне возвратились. В любом случае вам меня не задержать, потому как я не намерена останавливаться на полпути.

Бирит лишь испуганно сглотнул, а маг Неорий все еще сжимал в руке кубок с вином, который давно замер вблизи его губ.

— Хм, — наконец, проговорил маг, сделав глоток, — это, конечно, многое меняет, Ваше Величество. Отныне я не сомневаюсь в нашей победе, ведь кому как не колдунье по силам одолеть колдуна.

Марго возвращалась в дом Зои Братах в тревожной задумчивости. В собственных мыслях она беспрестанно ругала себя за излишнюю откровенность, ибо так и не осознала истинность намерений своих собеседников, которые остались, пожалуй, слишком беспристрастны к её признанию. Одновременно ведьмочка терялась в размышлениях о дальнейших планах Сарпиона, от которых непосредственно зависели бы её действия. А время для того, чтобы что-то предпринять уже давно пришло, и пора было очнуться от бессонницы, что терзала её в последние дни, когда её спутник и охранитель не раскрывал сонные слипшиеся глаза. В конце концов, от Ланса мало что зависело в её действиях, пробормотала сама себе Марго, кутаясь в легкий дорожный плащ во время быстрого шага по безлюдным улицам города. Теперь у графа, несомненно, появятся более важные дела, чем сопровождение ведьмы на встречу с давнишним врагом. Ланс де Терро становился другим человеком, и она не имела право лишать его этого перерождения. У неё была целая армия, которая сможет о ней позаботиться. Она непроизвольно оскалилась: на следующий день после триумфальной победы вооруженные люди могли занести мечи над головой победителя.

Она корила себя за то, что вновь оказалась не более чем игрушкой, вновь она станет для магов лишь острым клинком для того, чтобы вернуть себе утраченную власть в стране. Маги были не согласны оставаться под властью Кассандра, царевич обладал слишком своенравным характером, такого жрецы не смогли бы обломать даже за долгие годы взаимных уступок. Но царица Антея не собиралась отныне скрывать, что являлась колдуньей и что не хотела возвращать себе престол. Так пускай же Неорий и его сообщники задумаются, кого усадить на трон в Асоле — достаточно твердого, чтобы не развалить страну и достаточно гибкого, чтобы не перечить магам.

Отсутствие Сарпиона в Гассиполе давало колдунье превосходный шанс для исполнения главной миссии, а именно уничтожения черной книги заклинаний. Но её до сих пор смущало, отчего колдун, который столько лет так безудержно стремился заполучить эту реликвию, столь скоро с ней расстался. Ведь не мог же он вынести книгу из Башни?! Хотя говорить об этом с полной уверенностью девушка не могла — то, что не удавалось ей, лишенной в те времена колдовской силы, могло поддаться одному из самых мудрейших колдунов. Отчего ж Сарпион уехал в Эрлинию и сражается с мятежниками? Ответ ведьмочка находила лишь в том, что имя верховного мага при взятии им укрепленного города уже покрылось божественным ореолом. После Ларне перед оружием черноморцев без сопротивления сдадутся и лавальцы, которые больше кичатся борьбой за свободу на рынке, чем на ратном поле, не станут особо противостоять войскам нового Веллинга и другие эрлинские города. Сарпион сумеет вернуть Черноморью былое величие и сплоченность. Однако, зачем он допустил раскол в стране, в которой нынче хозяйничали восточные соседи с Оларских холмов?! Хотя... Марго остановила шаг от пришедшей в голову мысли. Если после признания верховного мага в Эрлинии он сумеет избавить Черноморье от назойливых иноземцев, то быстро заполучит любовь всего народа. Юный Веллинг Кассандр будет очернен настолько, что ему не найдется иного выхода как передать бразды правления Хранителю Башни. Так бы поступила Марго, желая добиться вершины в своем царстве, но её учителя прежде не интересовала власть, его тянуло к знаниям, что были сокрыты в книге. Но кто знает, что за мечты рождаются в голове человека после того, как прежние уже осуществились?! Пожалуй, прежде и она не считала себя столь честолюбивой. Однако теперь Марго не могла позволить творить в её стране самоуправство тому, кто никогда не считался с числом жертв, кто превратил её на долгие годы в жалкую марионетку, а после столь же подло нанес в спину удар руками её же сына. В наилучших ожиданиях за свершенные злодения и преступления должен был погибнуть лишь один человек, точнее колдун, но следовало быть готовой к тому, что жизни лишатся и другие ни в чем неповинные люди, которые обретут в царстве Таидоса высокие почести. Ради этого черноморцы во все времена не боялись глядеть смерти прямо в глаза.

Она завернула в боковой переулок и, обогнув шумную кузницу и коровник, подошла к капиру, приветствуя на ходу соседских хозяек. Внутри её поджидал Ланс. Марго улыбнулась графу, радуясь, что он бодрствовал: парень сидел недалеко от входа и затачивал свой меч.

— Неужели ты собрался в дорогу? Или возьмешь меч с собой в постель? — едва Ланс поднял на неё свои темные глаза, ведьмочка поняла, что её шутка совсем не удалась. По телу прошел озноб от его холодного зеркального взгляда.

Но мориец промолчал, продолжив свое занятие.

— Я виделась с Неорием, — безразличным голосом произнесла ведьмочка, желая показать, что может быть такой же спокойной, как и капитан. — Вскоре наши солдаты выступают. Командование берет на себя один из сонтариев — Ирний. Надеюсь, он оправдает ожидания мага и похвалу Кемния. Мы двинемся в Гассиполь. Через пару дней мы получим точные данные о количестве и расположении войск около порта. По морю в Черноморье должны прибыть оставшиеся едиными после потасовок в западной Эрлинии части онтария Эонита. Тогда уж точно мы легко возьмем Гассиполь. А для меня главное добраться до Башни...

— Так ты дожидалась Эонита, — странным тоном заметил Ланс. — А правдивы ли слухи, доходившие до Аватара и даже до Мории, что онтарий Эонит вхож в любовники царицы Антеи?

Она не успела от изумления прикрыть рот, из которого должны были вылететь совершенно иные слова. Реплика графа сбила её с толку, но он ждал ответа.

— Некоторым слухам порой можно и верить, только если они вконец не обросли сетью лжи и интриг, — она подыскивала оправдания, чтобы выразить то, что хотела. Ведь прямой ответ "Да" был бы очень болезненным, а "Нет" нечестным по отношению к её спутнику. Он уже должен был понять, что в её жизни было много мужчин.

— Хотя бы его ты не очаровывала для достижения своих целей, Марго? Теперь ты вновь вернула себе эту женскую хитрость, разбавленную колдовскими силами — застилать мужчинам глаза, посылая их исполнять собственные козни, — его голос был столь жесток, что она тяжело сглотнула ком, подступивший к горлу. — Ты бы при этом хоть давала более точные указания — а то Эонит будет брать порт, а мне что прикажешь делать?!

— Это совсем не смешно, Ланс!

— А ты думаешь, я мог смеяться, когда наблюдал за этим?! — он отложил меч в сторону и со своего места мрачно посмотрел на девушку, замершую около стола. — Ты хотя бы чуть-чуть любила кого-то, кроме своего Тамира? Ты любила хотя бы немного моего отца? Иначе зачем ты морочила ему голову... разлучила с Лиссой... но он сумел найти в себе силы опомниться...

— Ты считаешь, что я и тебя околдовала? — Марго прыснула от удивления. — Ланс, неужели ты не понял, я никогда не ... может быть только Робера, того тона, ты ведь вспомнил его. Но я никогда не очаровывала твоего отца. Вин любил Лиссу, а она его, и я никогда не собиралась вмешиваться в их отношения, пусть он и очень нравился мне. Как друг. Твой отец был настоящим дворянином, он не мог не понравиться женщине.

— Даже сейчас ты не хочешь в этом признаваться, — с сожалением произнес граф. — Конечно, ты ведь ведьма, для тебя всё возможно: влюбить в себя или заставить забыть, поманить или оттолкнуть, убить или исцелить. И таких людей, которых ты будешь использовать по своему усмотрению, на пути вечной, юной жизни у колдуньи встретится немереное число. Но я то хоть зачем тебе нужен? Ты любишь меня, Марго?

Она не могла подыскать нужных слов. Лишь судорожный горький смех покатился изнутри её груди, и Марго откинула голову, озирая растерянным взглядом потолок, будучи не в силах остановиться. Как верно он подметил, пронеслось в мыслях. Зачем вести за собой человека на возможную гибель в чужой стране за чужую власть и чужие жизни, когда он думал о любви, а не о том, чтобы с улыбкой на губах заглянуть в пределы Таидоса?! У неё есть взрослый сын, у неё есть старый враг, у неё есть вера тех людей, что нынче поддержали свою царицу. Как она могла при этом завлекать еще одну человеческую жизнь?! Неужели она не сдержала свои порывы и околдовала его — Марго внимательно поглядела на Ланса: те же черты лица, та же улыбка, красивая фигура, что была у его отца, Оквинде де Терро. Но теперь рядом нет Сарпиона, на которого можно свалить наведение чар, теперь она сама пошла у себя на поводу. Но даже если все совершенно не так, разве не пришло время оставить еще одного из тех, кого она любила...

— Любовь колдуньи скоротечна. Разве ты до сих пор не понял, как о ней судить, хотя вспомнил так много из своей жизни? — она собрала в кулак чувства и твердо выговаривала каждое из слов. Казалось, будто они доносились из другого рта и издалека достигали её собственного слуха. — А раньше ты давал очень много советов о жизни колдунов, Ланс! Люблю ли я тебя? А может ты тоже меня очаровал? Как могу я отвечать за твои поступки? Неужели ты считаешь, что тебе это не по силам? А, по-моему, это ты изначально притянул своих родителей в объятия друг друга, а теперь требуешь от меня признаний в том, что я никогда не совершала.

— Что ты говоришь? Какие чары? — он вскочил со стула и через мгновения уже был около девушки, схватив её за плечи: — Марго, я не виню тебя за любовь, что ты подарила моему сердцу, глазам, ушам... Я не могу без тебя, но почему, почему ты столь быстро забываешь тех, кого приблизила к себе?! — восклицал он с распахнутыми блестевшими глазами на бледном уставшем от постоянного сна лице.

— Пусти меня, — она отбросила его руки, с гневным взором отступая назад. — Ты еще не понял, но очень скоро поймешь. Очень скоро ты узнаешь, кем являешься на самом деле, Ланс. И быть может тогда уже я буду задавать тебе вопросы о всех тех, кому ты застелил глаза мутной пеленой волшебной реальности. А мне же не в чем перед тобой виниться! Тебе пора возвращаться домой, Ланс! Поверь, сейчас тебе лучше быть возле Ортека и других колдунов, так будет легче и проще...

— Ты хочешь от меня сбежать? Как тогда. Ушла с Сарпионом — да?! Теперь я очень хорошо знаю, кто такой колдун, который возвел тебя на вершину власти. Тебе было тяжело с неё упасть, Марго, а теперь ты хочешь не позволить ему туда взобраться. Вот и всё на что я был горазд: подвести тебя к горе, а ты будешь карабкаться сама.

— Всё так и есть. Дальше я как-нибудь сама. Ланс, все, что было между нами лишь самообман, — она сказала слова так быстро, что сама не поняла, как сумела выговорить их гладко и без запинки. Она рубила под корень связь, что тяжким грузом удерживала её в этом городе в последние недели. Хотя груз был столь сладок и божественен! Марго не хотела верить, что кончает своими едкими фразами лишь с иллюзией, которую два путника создали в своем мозгу. — Ты как две капли воды похож на своего отца, которого я любила. Нынче я отомстила тебе за то, что тогда ты не дал мне увести Вина за собой и поссорил с Лиссой. Ты ведь мог многое от неё утаить, чтобы горечь разлуки не была столь ядовитой.

— Что?! — недоверчиво воскликнул граф. Он вновь подступил к девушке. — Что ты такое говоришь?! Ты любила Вина? Ха-ха-ха, — его смех прокатился по комнате как громовой грохот. — Да ты просто не можешь забыть своего упыря! Ты уже сотни лет вздыхаешь по тому, кто лишил тебя свободы и обрек на смерть в темных стенах! Ты все еще веришь, что можешь с ним встретиться, ведь стоит колдунье захотеть... А помнишь еще, что говорила Горелли...

Громкий хлопок ладони об его щеку оставил на ней алый отпечаток. Граф лишь отвел в сторону лицо, а после все также ожесточенно посмотрел на девушку. Она негодовала. Как смел он говорить такие слова! Как мог он не принять её объяснение!

— Это кольцо много лет назад Вин де Терро хотел принести мне в подарок. Разве не смешно, что я приняла его спустя столько времени от другого графа де Терро, его сына! — ведьмочка стянула с пальца золотое кольцо, что Ланс вложил в её руку после первой ночи любви. Тогда она лишь звонко посмеялась над забавным совпадением, о котором не поведала юноше. Зеленый камень в красивой оправе ей был хорошо знаком: правда, в тот раз этот перстень ей предложили как память о дружбе, нынче же как залог любви. Но чувства не вынесли проверку, не стоило оставлять о них и воспоминания. Она хотела, чтоб он понял её именно так. Марго бросила украшение прямо в лицо слегка озадаченного капитана, а затем вытянула вперед руку, желая оттолкнуть мужчину. В ту же минуту мощный поток воздуха ударил в его грудь, мориец отскочил к противоположной стене, со стоном спадая на пол. В её глазах все потемнело от ярости и обиды, но графиня де Баи не стала медлить. Она уверенно зашагала к выходу, даже не оглядываясь на фигуру капитана, распростершуюся вблизи кровати. Она должна была уйти, пока имела на это силу, силу воли.

— Марго! — вскричал граф.

Полуприкрытая до этого дверь с размахом захлопнулась прямо перед её лицом. Она неодобрительно посмотрела на него, уже поднявшегося на ноги. Не было сомнений, что это сделал он. Он сам. От пола дрожь передалась ногам, и вся комната затряслась в страшном гуле. Марго замерла только для того, чтобы вернуть себе спокойствие. Она шагнула вперед, рукой распахнула деревянную створку и вышла на порог.

— Вернись, Марго! — изнутри донесся полный мольбы крик. Она не поняла, был ли это его голос, или она сама просила себя остаться. Но она знала, что если задержится хотя бы на мгновение, то не сможет двинуться вперед. Ноги побежали по утоптанной земле, она уже достигла широкой дороги. К высоким кольям была привязана лошадь, чей хозяин, вероятно, зашел в ближайшую лавку. Девушка смело вскочила в седло, ухватила поводья и поскакала прочь. Ей не нужен был кнут, чтобы заставить животное мчаться вперед, не различая пути. Для этого сгодились колдовские умения. На ходу ведьмочка лишь единожды обернулась назад — там посреди дороги бежал Ланс, но её уже невозможно было догнать.

Она скакала прочь из города, проносясь по его центральной улице. На окраине всадница направила лошадь на юго-восток к древесным зарослям, стороной от палаточного лагеря, расположенного у крайних крестьянских изб. Она спешилась у самой опушки молодого леса. Загнанное уставшее животное громким ржанием приветствовало желание наездницы остановиться. Марго спрыгнула на землю и припала на коленях к высокой траве под стройной березой. Она зарыдала. Её тело согнулось в безудержных судорогах. Никогда прежде Марго де Баи не проливала слез, никогда она не плакала от ран или усталости, от непонимания или предательства. Но настало время, когда сердце так сильно сжалось от боли, что ей хотелось взвыть, кричать, а из горла доносились лишь всхлипывания, и все лицо намокло от бесконечного потока слез. В небе прогремел гром, и на землю хлынул дождь.

Глава 8

ГОСТИ ИЗДАЛЕКА

От Приста до побережья он пробирался пешком по густому лесу, переходившему в болото, когда ковер из гнилых листьев неожиданно проваливался под ногами и до бедер путник оказывался заглоченным густой бездонной землей. В небольшой приморской деревне Ланс удачно сторговался за немолодого хромавшего жеребца. В старом протертом седле обратный путь к Алдану стал быстрее и веселее в компании животного, которого он исцелил уже через несколько дней. Он не знал точно, как это произошло, но скакун отныне нередко заливался веселым ржанием и нетерпеливо гарцевал в предвкушении нового дня пути по зеленым лугам и пляжам вдоль Черного моря на запад к устью самой полноводной реки этих краев.

Граф прибыл в Аватар, когда солнце уже перестало неуемно жечь своими лучами все вокруг, приближались одни из дней, когда все морийцы возносили славу своему божеству, молясь за собственное благополучие и удачу, радуясь равенству света и тьмы. Последние версты, остававшиеся до реки, он проплыл по морю, обходя разросшееся и укрепленное становище черноморских солдат, которое лишь основывалась на левом берегу Алдана во времена, когда морийский капитан вызвался сопровождать черноморскую царицу к её заветной цели. Небольшое войско уже отстроило легкие избы на равнине перед лесом. Так и не получив за прошедшее время подкрепление, черноморцы, готовились самостоятельно встретить зиму и навряд ли собирались отвоевывать кров у степняков. Капитан прыгнул в прохладные воды Южного моря и поплыл к устью реки, со стороны наблюдая за житейской суетой военного лагеря. Грести пришлось неблизко, но купание всегда доставляло ему удовольствие, поэтому оказавшись вновь на твердой земле, Ланс с сожалением оглянулся на спокойные прибрежные волны, переливавшиеся в закатных лучах солнца. В сумерках он побрел в город. В Аватаре у него было довольно знакомых и приятелей, которые бы предоставили измученному скитальцу крышу над головой, сытный стол и дружескую беседу, но парень всю дорогу надеялся, что успеет застать у степняков государя, которому так многое хотел рассказать.

Все дни в дороге прошли как в бреду. Он несся в седле, временами совсем не разбирая пути, голова затуманивалась, и видения, что прежде приходили к нему во сне, поглощали разум и мысли наяву. Ночи, полные тревог и раздумий, чаще всего он проводил под открытым небом у костра, что возгорался от одной слабой искры и пылал всю ночь, даже когда заканчивался хворост. Иногда он спал и грезил, порой усталость не оставляла воспоминаний в воспаленной голове. Он уже не мог различить, что на самом деле из всех сновидений являлось правдой, а что вымыслом, воображением его разыгравшегося мозга. В Присте ночами ему казалось, что он видел очень долгий, но последовательный сон, хотя он не запоминал к утру все его события, но потом они повторялись, и к нему возвращались прежние мысли, эмоции, чувства. Он знал, что он существовал раньше, но до сих пор не вспомнил, как он жил и кем он был. Он смотрел на жизни других людей, но не мог возродить в памяти свой образ. И, хотя просыпаясь, ему иногда думалось, что увиденное не более чем сон, к нему возвращались знания и прежний опыт. Он уже знал, кем он стал. Он понял это, когда по своему желанию захлопнул дверь в капире перед носом Марго. Он ужаснулся содроганию земли от той силы, что он оставил без контроля, воспользовавшись чарами.

Сны добавляли переживаний молодому колдуну. В них он зачастую видел Марго, которая его ласкала и любила. Просыпаясь после таких грез, он с сожалением осознавал, что это была лишь мечта, привидевшаяся ему. Иногда образы были не сладки, а ужасны — он вздрагивал от кошмаров, приходивших к нему по ночам, но рассветные лучи солнца стирали их из воспоминаний. Он пытался разделять мечтания от следов прошлого: то, что возрождалось в его голове в череде лиц и событий, так глубоко оседало в глубинах его памяти, что в реальности случившегося он уже не сомневался. Он представлял Дугласа, Двину, Лиссу, о которых раньше слышал скудные истории своего отца и государя. Он вспоминал, как впервые увидал Марго, как не отрывал от неё подолгу взгляд. Он знал, что она заняла его мысли очень давно. Как горько было признаваться, что он узнал эту женщину не несколько месяцев назад после опасного прорыва через Южное море из Эрлинии в Аватар, а намного раньше. Уже тогда он злился, когда она смотрела и улыбалась другим мужчинам. Он иногда больше следил за ней нежели за Лиссой, которую несомненно знал ближе и любил сильнее, пускай другой любовью, но именно из-за Марго он позволил ей тронуться вслед за отрядом на юг к озерам с живой водой, именно из-за Марго он потом не решился настоять на том, чтобы мать отправилась вместе с подругой в Черноморье: он не мог наблюдать за тем, как колдунья найдет счастье в объятиях пирата де Терро. Он узнавал себя и других близких людей с новой стороны. Хотя события всплывали порой вразнобой и обрывались на важном незаконченном штрихе, его чувства, мысли не пропадали прочь, а продолжали и днем во время скачки бешено искать ответы на многие загадочные вопросы, что задавал он себе сам.

Слова и намеки колдуньи, брошенные в его сторону в последнем споре, теперь были ему более ясны, и он даже понимал и принимал их истинность и неоспоримость. Он с горечью признавал, что колдуны познают слишком много людей на своем пути, чтобы сохранять верность только одному из них. Видимо, он сам был таким же. Он мог забыть Марго, он должен это сделать, твердил он себе, каждый раз как вскакивал в седло, чтобы двинуться дальше в дорогу. Он знал, что влюблялся уже не первый раз. Во дворце государя граф де Терро пользовался успехом у юных барышень, хотя держался с ними всегда сдержанно и холодно. Оказывалось, многих такие манеры в нынешние времена притягивали, а мужчин в девушках всегда привлекали красивая улыбка и нежное лицо. Он говорил возлюбленным о своих чувствах и порывах несчетное число раз: но будучи отвергнутым или любимым, он все равно забывал о прежних словах, стоило увидеть новое приятное лицо. А порой хватало даже нового увлечения, например, охоты или морской прогулки к берегам материка. Он должен будет её забыть — она пошла по другой стезе, она сможет самостоятельно достигнуть того, чего желала, она была колдуньей, она бежала обратно в черноморские земли, где искала победы, а не смерти. Она выдержит в противостоянии Сарпиону, Марго справится со своим царством, ведь она умела влюблять в себя самых сильных людей, и их поддержка вновь вознесет её на оставленные вершины — хотя он так и не разобрал, куда она на самом деле стремилась.

Для себя граф решил, что обязан разыскать ту, что он всегда оберегал от беды, ту, что дала ему жизнь. Он считал, что знал все о своей матери, теперь же мир перевернулся вверх дном. Он запутался в рассказах, воспоминаниях, ожиданиях... Лишь верный друг мог рассеять его сомнения.

По сведениям, полученным в Аватаре, государь морийский Ортензий давно покинул город и на алмаагском фрегате отплыл в столицу, где отсутствовал уже несколько лет. Для Ланса де Терро на всякий случай было оставлено послание у мастера Ирона, исполнявшего обязанности верного осведомителя государя. Ланс с сожалением выслушал известия о том, что Ортек уже далеко от этих мест. Еще более недовольным и задумчивым стало его лицо после прочтения письма. Государь повелевал немедленно отправляться за ним на остров Алмааг, несмотря на то, чем завершилась экспедиция к Береговой Башне. Он писал о том, что молодому графу, который уже давно отвык от жизни при дворе морян, следовало вернуться к светским делам. А к тому же, в столице с нетерпением будут дожидаться появления наследника морийского престола!

— Вряд ли найдется прок, дорогой Ортек, от того, что в государстве один колдун сменит на троне другого, — скривившись, произнес Ланс, пробежав глазами строчки послания. — Неужели, ты надеялся, что я никогда не вспомню, как ты сбежал от алмаагского наследства, пускай, тогда еще веря, что возможно вернуть себе законное положение на родине в Черноморье?! А мне остается уповать лишь на то, что в Великом лесу мне также удастся разгадать пару головоломок...

Очень скоро Ланс вновь помчался вперед на быстром выносливом скакуне. Лошади в Тристепье были главным товаром, что расходился во все стороны Южного моря. В степи табуны резвых жеребцов перегонялись кочевниками по пастбищам, возле которых сами люди устраивали жилища. По этим еще зеленым полям пролегал долгий путь графа. Он, по-прежнему, выпадал временами из реальности, окунаясь в воды прошлого, но удержаться за нить яви в череде одинаковых дней посреди степи было непросто и опытному наезднику-пастуху. Одиночество и уединение на бескрайних просторах полей гнали его еще быстрее на запад к южным пикам Рудных гор. Он нередко наезжал на кочевые становища, где пополнял припасы и менял лошадей, а, приблизившись к владениям рудокопов, даже переночевал в их извилистых каменных постройках, будучи принятым в дом после того, как хозяева услышали от него слова на их родном языке. Это был язык родичей одного из его дядьев, Дугласа Росси, и как оказалось именно благодаря ему Ланс сумел извлечь из своей головы эти скудные знания. Как много слов он слышал о Дугласе от отца и Ортека, сколько теплых рассказов и пожеланий, но никогда в этой жизни он не встречался со сводным братом своей матери, который уже долгие годы жил за пределами Мории. Теперь Ланс отчетливо вспомнил доброе лицо и пережитые страдания этого человека, которого он узнал почти одновременно с Лиссой и почти одновременно потерял. Но до Великого леса было не так уж далеко, а там он легко отыщет друга. Еще мальчиком Ланс де Терро уговорился со своим младшим дядькой Морисом, также с пеленок воспитавшим племянника, что навестить Дугласа в колдовских лесах они отправятся вдвоем. Теперь он должен был нарушить это обещание, данное как залог того, что в свои юные годы Ланс не сбежал бы на север, чтобы встретиться с тем, кто испил живой воды.

После приюта у рудокопов он свернул на север и помчался вдоль западных отрогов Рудных гор. Взгляду всадника предстала унылая серая каменная пустошь. Ланс оставил позади развалины одного из прекраснейших городов в Межгорье Горгарата, столицы прежнего Пелесса. Как ни манило его побродить среди огромных плит и блоков, из которых были выстроены некоторые здания, единственно устоявшие даже по прошествии сотен лет, но он бросил лишь восхищенный взгляд в сторону гор и причудливо возвышавшихся у их подножия камней, не задерживаясь в своей дороге. Его ожидали долгие дни лишений. Его конь должен был давно пасть под своим седоком, если бы не желание того мчаться вперед. Сила колдуна несла одинокого всадника, который бывало днями не держал во рту съестного, не утолял жгучую жажду. Но он знал, что не умрет от истощения, организм колдунов был намного сильнее обычного смертного тела. Он не жалел себя и подгонял коня.

Самая тяжелая часть путешествия завершилась, когда глиняные твердые почвы уступили место голой равнине с редкими деревьями, которую прорезала голубая широкая нить спокойной реки, отшумевшей по глубоким трещинам и каскадным выступам с ледяных вершин Рудников. Ланс свернул на северо-запад, придерживаясь течения Дона, реки, впадавшей в Ольвийский залив, в устье которого стояла столица Минора Горест. Вскоре на его пути начали попадаться людские поселения минорцев, он вновь обрел крышу над головой, теплый очаг и постель. На противоположном берегу реки после того, как в её воды влился еще один поток Межгорья, Пустынная, уже виднелись темные, почти оголенные в это время года леса. Нехоженые тропы среди высоких деревьев исчезали в чащобе, где по рассказам сельчан таились многие столетия колдуны, изгнанники из морийских пределов, ибо не было им входа во владения единого праведного бога Моря. Минорцы в этих краях жили уединенно, чтя и соблюдая старинные традиции, и Лансу иногда казалось, что они даже не знали, что самой Морией в эти годы управлял не кто иной, как колдун. Но граф не стал блуждать по незнакомым лесам, грозившим своим видом на горизонте. Он решил избрать дорогу, которая иногда всплывала в его памяти. Де Терро добрался до Гореста и, перейдя по мосту на северное побережье залива, направился в Деревню по тропам, которыми небольшой отряд шел более двадцати лет назад. Знакомых мест Ланс достиг как раз к первому снегу.

Нельзя было сказать, изменился ли лес за это время: толстые стволы деревьев-великанов все также возвышались посреди более мелких и гибких собратьев. Через пару дней он расслышал в лесной чаще лай собак, а также петушиный крик. Парень вышел из чащи на небольшую поляну, посреди которой стояла крепкая изба. Теперь это строение совсем не напоминало заброшенный ветхий дом. К нему были приложены высокие пороги, а за крышей, покрытой прожженной черепицей, виднелась еще одна двухэтажная пристройка, складно поднятая из гладких бревен. Тут же в стороне Ланс увидел соломенные сараи, птичник, загон для животных. И только старый вяз, склонивший свои ветви на стены дома, да тропа, что уводила дальше в лес через заросли шиповника к небольшому пруду, заставили почувствовать графа странное ощущение, что он здесь бывал раньше.

Навстречу выбежала собака, коричневого окраса, худая, на длинных тонких лапах. Она залилась громким лаем, пытаясь при этом ухватиться за лодыжку чужака, пожаловавшего в эти места, но он лишь отпихнул её в сторону тяжелым сапогом. Скрип открываемой двери еще сильнее раззадорил шаловливую псину. На пороге появился хозяин избы. Ранние сумерки только начинали окутывать деревья, но тем не менее разглядеть человека, стоявшего в нескольких шагах, было нелегко.

— Тише, Чора! — прикрикнул мужчина с порога, и собака тут же, обидчиво заскулив, отползла к своему укрытию под сенью толстого орешника.

Его голос не изменился с течением времени: все такой же грубый и хриплый на первый слух, а на самом деле наполненный понимания и сочувствия. Перед усталым путником стоял Дуглас, уже немолодой немного сутулившийся мужчина, с большими плечами, на которые был наброшен зимний тулуп, и крепкими руками. Его лицо еще не полностью избороздили морщины, коротко остриженные волосы не сверкали сединой, но в этом человеке с трудом узнавалось наивное ребяческое лицо Дуга, которое помнил Ланс. Он глядел на опытного воина с неизгладимой печатью пережитых страданий на челе. Граф приложил одну из широких ладоней ко лбу, прищурив при этом глаза, чтобы лучше рассмотреть в лучах заходившего солнца фигуру незнакомца.

— Проходите в дом, — дружелюбным жестом рудокоп позвал в гости путника. — Мы всегда рады принять на постой заблудившегося странника.

Ланс приблизился к входу в избу. Он видел, что Дуглас не спускал с него любопытного взора, но вряд ли рудокоп узнавал вечернего гостя. Парень снял с головы меховую шапку, что прикрывала копну отросших волос, которые за время пути вернули себе цвет смолы. Он провел пальцами по щеке и подбородку, покрывшемуся щетиной. Он знал, что его вид нынче не очень похож на релийского дворянина, скорее на нищего оборванца, забредшего в эти края в поисках лучшей доли. Но это не меняло сути дела. Ланс шел к своему близкому другу, и хотя пока перед ним стоял совершенно чужой человек, он надеялся, что признание старых знакомых произойдет пусть и не с первого взгляда, то хотя бы после взаимного представления. Они ведь прекрасно знали имена друг друга:

— И я буду рад остановиться около твоего очага, Дуглас, — неспешно ответил Ланс. В это время из полуприкрытой двери выскочило небольшое создание, которое вцепилось в бедро хозяина. Это была девочка не старше пяти лет, закутанная в десяток платков и тряпья, она походила на толстый мешочек с мукой, который выкатился за порог. Девчонка таращила на незнакомца большие темные глаза, при этом не отпуская маленьких пальцев от шаровар отца, ведь так цепко можно было впиться только в ногу очень дорогого человека.

— Кто это? — она перевела взор на Дугласа, запрокинув при этом голову на шее, перевязанной шерстенным шарфом, чтобы увидеть где-то там в вышине лицо мужчины.

— Я Ланс де Терро, — сказал Ланс, приближаясь еще на один шаг к двери, и, также как ребенок, желая увидеть на лице рудокопа ответ на услышанные слова, не спускал с него взора. — Я знаю, что ты должен был слышать это имя...

— Лисса, детка, ступай в дом, — Дуглас положил огромную ладонь на голову девочки и слегка подтолкнул её за спину, обратно в теплую комнату. — Пусть мать собирает на стол и спустится в подвал за клюквенной настойкой. У нас сегодня очень неожиданные гости, — он прикрыл за дочерью дверь, а потом, наконец, выступил навстречу пришельцу. — Не скрою, имя такое слышал, и фамилия у тебя известная, но вот увидеть мне довелось тебя впервые, Ланс де Терро. Честно говоря, не думал, что вообще удастся. Но видно время настало. Добро пожаловать в мой дом! Да омоет Море твой путь!

Он распахнул объятия и крепко сжал в них слегка растерявшегося и сконфуженного капитана. Но через мгновение Ланс тепло похлопал рудокопа по спине и плечам, как и велели приветственные обычаи у морийцев. А после, когда мужчины вновь посмотрели друг на друга, они еще крепче обнялись:

— А ты похож на отца, малец! — улыбнулся Дуглас, потрепав графа по волосам точно так, как до этого обошелся со своей маленькой дочерью. — Настоящий де Терро!

— Да уж, — сгримасничал в ответ Ланс. — Чего искал, то и получил, может даже немного перестарался...

Вряд ли Дуглас понял весь смысл произнесенной графом фразы. Её истинная суть была известна лишь тому, кто вспоминал мечты и планы давнишних времен.

Они прошли в теплую избу. Маленькая комната преобразилась со времен, когда здесь совсем недолго проживали три друга, собиравшиеся в поход за живой водой. В центре под свисавшей с потолка лампой был накрыт большой стол. Ланс удивился, как быстро управилась с поручением мужа хозяйка этого уютного крова. Она стояла около печи, выкладывая перед гостем на стол теплые пироги. Светловолосая и светлоглазая, одного роста со своим мужем, она скорее всего была родом с севера, так как говорила с минорским акцентом. Её лицо все еще не утратило привлекательность, особенно когда она улыбалась супругу и дочери.

— Алон, — обратился к ней Дуглас, — встречай моего племянника, Ланса де Терро. Парень проделал долгий путь для того, чтобы навестить своих родичей, хотя, видимо, он двигается еще дальше в Деревню... — рудокоп вопросительно посмотрел на графа, желая убедиться, что был прав в своих догадках. Но Ланс лишь закивал головой в разные стороны, и на этом расспросы о цели визита на время прекратились.

Дуглас наливал графу красную ароматную настойку на ягодах, а Алон следила, чтобы не пустовала его тарелка, так что Ланс все больше молчал за столом, выслушивая рассказы хозяев о здешних местах. После разорения Тайрага рудокоп покинул Морию и отправился на поселение в лес, где в окружении не менее верных друзей, лесных зверей, он хотел забыть лишения прошедших дней. Он искал уединения и покоя. Его тело полностью исцелилось, лишь рубцы на руках до сих пор напоминали о болезни плоти и разума, но вернуть прошедшую беззаботность и жажду жизни было не так быстро и просто: одним глотком живой воды этого не добьешься. Дуглас поселился в избушке Отиха и постепенно освоился вблизи от колдунов, которым нередко помогал в их делах, получая добрые слова и поддержку в ответ. А десять лет назад в этих темных лесах он повстречал девушку, которая решила, что его одиночеству должен наступить конец. При этих словах Дуглас ласково посмотрел на жену, и более не сказал ничего о том, как они наладили семейную жизнь, в результате которой на свет появилось столь чудесное дитя.

Недолго копошась около печи под ногами матери, Лисса вскоре скрылась из дома через другую дверь, также выводившую во двор. Девочка вернулась, держа на руках крошечного серого щенка, которого крепко прижимала к груди. Она на ходу стала снимать с себя лишние одежки, решив окончательно остаться в теплой светлой горнице, поэтому её ноша была небрежно спущена на пол.

— Вот это Ланс! — громко объявила она взрослым. — Он на месте, и совсем не превратился в этого... солдата. Хотя когда он станет большим, то тоже будет носить с собой меч. Но пока он совсем малыш и не может меня защищать. Этим буду заниматься я сама...

Алон не выдержала и залилась звонким смехом, глядя на свою дочь. Не скрыл улыбки и Дуглас, при этом немного виновато взглянув на гостя, но лицо Ланса выражало искреннее удивление, и отнюдь не оскорбление тому, что его именем в этом доме звали дворового щенка. При более внимательном взгляде на зверька парень понял, что это был настоящий волчонок.

— Почему ты смеешься? — Лисса приблизилась к матери, вновь поднимая на руки малыша. — Это ведь мой подарок, и вы говорили, что больше ни у кого нет такого Ланса?! А оказывается есть... хотя мой, конечно, намного лучше, — она опустила свои большие глаза в пол, не решаясь взглянуть на незнакомца, который несомненно весь вечер был ей очень любопытен.

Женщина нежно поцеловала дочку в волосы и посадила на колени, чтобы накормить непоседливое чадо. Но Лисса не хотела молчать:

— А ты тоже был сперва таким маленьким? А кто тебя так назвал? Я сама выбирала ему имя... Хочешь потрогать Ланса? Он совсем не кусается, а, когда вырастет, станет большим волком и уйдет в лес, и, когда я буду его звать, он будет возвращаться, а по ночам будет становиться человеком. Ты тоже на утро станешь волком?

— Алон балует Лиссу разными сказками, — вмешался в поток слов Дуглас. — Ты уж извини, что мы назвали волчонка твоим именем. Просто я хотел, чтобы этот новый друг был столь же верным и надежным для Лиссы, как когда-то один... приятель был предан моей сестре. Тебе сейчас это может показаться странным, но со временем ты поймешь...

— Я уже понял, — вздыхая, ответил Ланс. — Для меня даже, пожалуй, честь носить вместе с волком имя легендарного морийского героя. Правда, хотелось бы вспомнить свое настоящее имя, данное родителями при первом рождении...

Ужин продолжился в тишине. Нарушила её Алон, взявшая на руки уже засыпавшую дочь, ласкавшую щенка, и, попрощавшись с гостем до утра, женщина вышла из комнаты.

— У тебя замечательная семья, Дуглас, — задумчиво произнес Ланс. — А я, оказывается, раньше считал, что ты влюблен в Двину и не сможешь её никогда забыть. Ортек вот не забыл... Хотя нередко я доказывал Лиссе совершенно обратное, — граф ухмыльнулся, заметив, что рудокоп поднял на него удивленный взгляд. — Да, мы порой спорили с ней о твоих чувствах. Она не собиралась оставлять тебя в смятении и планировала после исцеления найти тебе хорошую девушку. Даже приглядывалась для этого к Марго, но с ведьмами лучше не иметь дел... — его голос слегка помрачнел, и парень погрузился в собственные размышления.

— Значит, ты уже все знаешь о том, кем был? — спросил Дуглас, подливая собеседнику напитка.

— Я, наконец, понял, что в моей памяти есть огромные черные дыры, которые очень медленно и порой болезненно затягиваются прошлыми воспоминаниями. Это случилось совсем недавно. И я не очень точно могу все это описать. Вспоминаются другие люди, их дела, разговоры. Притом людей так много, но действительно близких для меня среди них лишь единицы. В голове постоянно всплывают чужие истории... А про себя я мало что помню до сих пор. Я ведь жил, если все видел и слышал, но почему я говорил только с Лиссой, почему я не помню, как шел рядом, как спал или просто сидел с кем-то за столом?! Но я должен все это узнать.

— Так ты так до сих пор не понял, кем ты был? Поэтому ты и приехал сюда, в Деревню, к колдунам.

— Я приехал не к колдунам, а к тебе, Дуглас. Я уже догадался, что был колдуном, и теперь мои способности возвращаются ко мне. Я только должен буду вновь научиться с ними обращаться. Я пришел сюда, чтобы услышать от тебя все остальное, что пока еще сокрыто от меня в прошлом. Что стало с моей матерью, ведь Лисса моя настоящая мать, или нет?

— Да, мы так и думали, что ты можешь стать колдуном. Хотя никто не знал, когда это случится. Но до своего рождения ты был совершенно другим, Ланс. Я плохо тебя знал, да и сейчас не могу похвастаться тем, что вместе с тобой прошел лиги сурового пути, хотя это было именно так...

— Уж я с тобой знаком очень давно и хорошо, Дуг, — вставил Ланс, сдерживая смешок.

— Ты был находкой Лиссы, моей сестры, и по её словам ты никогда об этом не жалел. Ты был всего лишь духом, пустотой, но тем не менее ты поддерживал с ней общение через позолоченую солонку. Прости, Ланс, но большего я не смогу тебе рассказать. Никто не знал о том, что вы обсуждали за долгие месяцы совместного пути. Ты был её хранителем, и благодаря тебе она не раз спасала жизни нам всем.

— Бесплотный дух?! Как странно...

— Никто из нас никогда не видел тебя живым. Но до того, как твоя душа стала обитать в драгоценном амулете, ты безусловно имел тело... Так рассказывала Лисса. Только вот эти воспоминания уж точно будут принадлежать лишь тебе одному.

— Теперь многое встает на свои места, — Ланс заговорил после долгой паузы. — А я никак не понимал, отчего я не вижу во сне самого себя?! Я был никем. Но я ведь был? Я ведь не сошел с ума, Дуг?

— Ты колдун, и это дело колдунов помочь тебе разобраться в прошлом. Государь отправил тебя в Деревню?

— У государя нынче другие дела, зачем ему добавлять новых хлопот. Если я к тому же не сумел выполнить порученное задание, — он опустил голову, но рудокоп не стал задавать вопросов, которые бы еще более смутили гостя, и Ланс был ему за это благодарен. Вскоре он собирался и сам рассказать Дугласу о своем путешествии по восточному побережью Южного моря. — Нужно время, я вспомню всё сам.

— Молох получает известия из столицы от колдуна Элбета, советника государя. Последние данные о сыне Вина де Терро были, что юный граф отбыл в Аватар... Ты давно не был дома, Ланс. Тебе лучше навестить своего воспитателя.

— Хм, я встречался с государем этим летом. И хотел бы увидеться с ним поскорее, но у меня нет никакого желания отправляться в Алмааг. Теперь следует разобраться с прошлым, а он помышляет о моем будущем, строя планы, которым вряд ли суждено сбыться. Мой отец и Ортек не раз рассказывали мне о походе за живой водой, Дуг. Признаюсь, что по большей части считал эти истории сказкой... пусть и очень захватывающей, особенно когда я был мальчишкой — до чего ж я любил слушать об огненном драконе и темных пещерах рудокопов, о прекрасных русалках, что подарили государю живую воду, которая излечила тебя от болезни. Что ж, теперь я многое могу добавить к этим фантазиям, но то, что они по большей части приукрашены, нет сомнений. Расскажи мне, что случилось со мной на пути к запретным озерам и что произошло с Лиссой, раз более я так и не увидел свою мать.

— Верно, ты уже достаточно повзрослел, чтобы узнать всю правду, Ланс. В любом случае не думаю, что от колдуна возможно что-то скрывать, — Дуглас склонил голову, присматриваясь к племяннику. — Она очень горевала о твоей пропаже, но причины этого тебе должны быть известны лучше, чем кому бы то ни было. Оставшись самой — а случилось это в самом конце нашего долгого пути — она не потеряла своей твердости. Я, признаюсь, очень плохо помню те дни, я был в горячке, что порой отпускала мою голову, а временами накатывала вновь. Но не только поэтому я не люблю вспоминать те события у запретного озера... Может быть мы не могли ничего изменить тогда, а после... Я задумывался об этом не раз, но в дороге туда, не знаю куда, за тем, не знаю чем, всегда нужна помощь всемогущих. Мы решили, раз участь Лиссы решил бог Море и его слуги, то нам непозволено идти им наперекор.

Негромким голосом, наполненным горечью и тоской, Дуглас поведал графу о том, как тайя самовольно приняла вызов владык чудесного озера и сгинула в его пучинах, за что путникам открылась дорога к источнику с живой водой. А затем он рассказал о том, как нежданно-негаданно Вин де Терро стал отцом, и что нынче все сомнения о том, кем же являлась мать Ланса, окончательно исчезли, раз младенец, принесенный русалкой, действительно стал тем, кем предрекала ему быть порой в своих шутливых восклицаниях сама Лисса.

— Она отдала свою жизнь за ваше спасение, а вы не решились отправиться на её поиски, даже когда появилась надежда, что она все-таки жива, когда появился я?! — в возбуждении и негодовании выпалил Ланс после речей Дугласа.

— Она стала русалкой, такое служение Морю самое достойное для смертных людей, — возразил рудокоп.

— С каких пор русалки рожают детей?! Это столь же глупо, как и то, что и ты, и Ортек, и Вин согласились в это поверить! Моей матерью может быть только Лисса, а значит с ней ничего не случилось, ведь я же колдун и уберег бы женщину, что собиралась родить меня на белый свет.

— Что ты будешь делать? — рудокоп говорил печально, но навряд ли он ощутил острее свою вину после громких фраз графа. Это чувство так никогда и не покидало бывшего обреченного на смерть.

— Для начала я вспомню, кем я был, а потом я стану настоящим колдуном, не только по словам и делам, но и по образу жизни. А колдуны что вольный ветер, сегодня гуляют по одним краям, завтра в других просторах...

— Тогда в моем доме для тебя всегда найдется теплый уголок, Ланс. Только когда вдруг решишь исчезнуть, не забудь попрощаться.

...Он слышал гул от хлопков по голой коже и, лишь когда раскрыл глаза, понял, что чьи-то широкие ладони мелькают перед его лицом. Поначалу он не мог разобрать, спит или уже проснулся. Кругом было темно, лишь где-то вдалеке за темной фигурой в развевавшемся длинном плаще мерцал одинокий огонек лампады. Он вытянул вперед руки и удивленно посмотрел на них, сам пошевелил пальцами, потом с таким же чувством изумления и недоумения попытался подняться. Спина коснулась острых камней позади, а ладони истерлись до крови о гранитный пол, на котором он полулежал. Он потянулся желая, чтобы человек, стоявший напротив, помог ему встать на ноги, но вместо этого в голову влепилась новая пощечина, еще более сильная и безжалостная, чем прежние, призванные привести его в сознание.

— Ты думал, от меня так легко избавиться?! — прогремел грубый мужской голос. Он еще раз попробовал пошевелиться на жестком полу, чтобы привстать и разглядеть своего противника, но в полумраке видно было лишь бледную кожу лица, скрываемого глубоким капюшоном. — Я не дам тебе умереть, пока не услышу то, что ты должен мне поведать! Где она? Куда ты её упрятал? Ты же знаешь, что я вытяну из тебя каждое слово, стоит мне только захотеть!

— Кто ты? Где я? — вымолвил он и тут же замолк в растерянности. Ведь это был совершенно незнакомый ему раннее голос, он слышал себя, казалось, в первый раз.

— Надеешься, что я пойду у тебя на поводу?! Отставим это представление в сторону — отдай мне то, что я ищу уже долгие годы! Я еще раз предлагаю тебе стать рядом со мной в один строй, иначе ты будешь растоптан как мелкое насекомое!

Он ничего не понимал из услышанных слов, а грозная фигура все ближе нависала над головой.

— Я не знаю, чего ты хочешь от меня.

— Ха-ха-ха, — этот хохот внушал неимоверный страх и ужас, стоило лишь представить, что ожидало шутника, вызвавшего громоподобный смех. — Что ж, я могу очень быстро вернуть тебе память, и ты даже не воспротивишься моей воле. Тебе не сравниться со мной в силе, безумец!

В его голову как будто впились железные щупальца у висков, глаза полезли на лоб от нестерпимой боли, из горла вылетели крики отчаяния. Он не мог сдерживаться, так как не знал за что и каким образом испытал эту муку:

— Помоги! Помоги мне! — завопил он, дрожащими ладонями сжимая раскалывавшуюся на части голову.

— Ты молишь о пощаде, — усмехнулся человек, — что ж я вновь даю тебе шанс всё рассказать. Тогда ты умрешь не так медленно и не так мучительно.

— Но я ничего не понимаю, я не знаю, что тебе сказать. Кто ты? Кто я?

— Подлец! Ты решил поиздеваться надо мной. Даже не думаешь сопротивляться, рассчитывая, что я не смогу тебя убить, — палач со всего размаха ударил его ногой в живот, и он, издав при этом слабый стон, не чувствуя ничего кроме дребезжащего стука крови перед своими глазами, согнулся пополам на холодной каменной земле. — Ты думаешь вывести меня из себя?! Так получи же, недоучка! Невежа! Трус!

Удары тяжелыми сапогами все сыпались на его скукоженное тело, а он не мог даже увернуться от этого града толчков. Он не знал, что делать, чтобы это прекратить. Он мог лишь принять все то, что выпало на его долю, ведь это был всего лишь сон. Только эта мысль помогла ему открыть глаза, когда побои прекратились, и боль отпустила. Сперва взгляд прошелся по прежней полуосвещенной пещере, а потом он посмотрел на свои руки, которые выпустил из волос — на ладонях чернели пятна крови, первое же легкое движение тут же напомнило о том, что весь кошмар произошел наяву, и скорее всего он еще не закончился.

— Если ты и дальше будешь стоять на своем, то вскоре заглянешь в саму огненную бездну Теи. Поверь, тебе не придется по вкусу ни спуск туда, ни возвращение. Возвращение к жизни.

— Я ничего не знаю. Я не помню. Я не понимаю, что ты от меня хочешь!

— До утра ты вспомнишь каждую минуту своей жизни, и даже самая горькая из них покажется тебе медом по сравнению с сегодняшней участью.

Его тело извивалось на земле от боли, его организм выворачивало в тошноте, мышцы рвались под кожей, глаза, казалось, более не увидят отблеска света. Он молил о спасении, он взывал к смерти и завершению всего, но после он вновь мог говорить, слышать, видеть и страдать. Человек совершал с ним все пытки без единого движения, лишь холодно со стороны наблюдая за его судорогами и с довольной гримасой выслушивая его плач и мольбы.

— Ты колдун! Только они могут делать такое! Ты сам сгниешь в безднах Теи! — кричал он перед тем, как вновь ненадолго кануть в темноту, где не было боли.

— А ты просто глупец, — услышал он обращенную в его сторону холодную речь, произнесенную ненавистным уничижающим тоном. — Ты прожил так много, чтобы по достоинству оценить свою жизнь. Неужели ты так легко с ней расстаешься?! Неужели ты ни во что её не ставишь? Я ведь прошу у тебя лишь то, что по праву принадлежит мне. Я все равно достану её, а твои кости сгниют в этих горах, и никто никогда не вспомнит даже твоего имени. Ты выбрал не тот путь, но обратной дороги нет...

Вновь мутный свет перед глазами, и тьма, сердце, выпрыгивающее из груди, и изнывающее тело после пережитых потрясений. Его били, обжигали, ломали, отрывали. Он мог лишь издавать подобие смеха и стона, глаза заплыли потоками крови. Он хотел умереть. Последний взгляд на серый мир, и перед ним предстал долгожданный взмах острого клинка...

Он почувствовал, как кто-то слегка потягивал его за ухо, перевернулся на другой бок, но внезапно полетел вниз и рухнул на жесткий холодный пол. Руки успели уберечь голову от удара, и он медленно открыл глаза. В комнате светились искры от догоравшего в печи огня, а совсем рядом раздался жалобный вой. Ланс вытащил из-под своего тела локоть, который костяшками стукнулся о доски пола, и тут же ощутил, как его лицо обожгло теплое касание. Маленький шершавый язык облизывал щеку, а после подбородок. Граф схватил волчонка, который непонятно как взобрался к нему на печь и потревожил его во сне. Он, скрипя зубами от растяжения в спине, поднялся на ноги и вытянул щенка на обеих руках, чтобы лучше разглядеть зверя при свете огня.

— Ты испортил мой сон, малыш, — обратился он к детенышу волка. — Обычно такие кошмары запоминались мне лишь своим финалом, когда я обретал долгожданный покой. Ты же лишил меня сегодня даже этого, но ... если это был не просто сон, в чем я почти наверняка уверен, значит я видел свою смерть, — Ланс притянул щенка к груди, ласково поглаживая того по гладкой шерстке, произнося слова в тишине пустой комнаты. — Осталось узнать, какая у меня до этого была жизнь.

* * *

Ветви деревьев встречали его белым инеем, а утренние лучи еще не растопили изморозь на пожухлой траве под ногами. Дуглас не спеша исследовал свой лес, осматривая каждый куст и тропинку. В руках он держал длинную рукоятку топора, а за собой тащил неглубокие сани, в которые уложил первую вязанку дров. Он остановился около молодой поросли, которую умело обрубил, связывая в охапку для растопки. Удары топора гулко отдавались по тихому сонному лесу, его обитатели еще молчали, а Дуглас давно привык получать от них новые известия. Но, несмотря на спокойствие и безмятежность, рудокоп ощутил непонятную тревогу после того, как бросив топор в сани, двинулся в обратную дорогу к избе.

В воздухе разносился дым от далекого костра, но странное было в том, что ветер приносил этот запах с востока. А еще ни разу за годы жизни вблизи Деревни к чародеям не приходили из тех мест. Дуглас вновь принюхался — скорее всего это был костер какого-то охотника, ныне гостившего у колдунов или пришедшего с севера из краев лесовиков, но Дуглас не любил гадать. В своем лесу он хотел знать обо всех событиях. Рудокоп слегка присвистнул, оглядываясь по сторонам. Вскоре на лапу ели села маленькая красногрудая птичка.

— Хэй, снегирек, — улыбнулся Дуглас, — где летал, что повидал?

В ответ раздался протяжный щебет и хлопанье крыльев от того, что снегирь еще больше нахлобучился. Рудокоп прекрасно понимал каждый его звук, если среди них были те, которыми птица хотела что-нибудь выразить. Этот птенец предпочел лишь заливаться трелями о том, как прекрасно новое утро.

— Поспеши к своим сородичам, пусть разузнают, что за искры разгорелись в нескольких лигах на восток, — он указал рукой в сторону деревьев, над которыми поднималось солнце, и снегирь тут же улетел в том направлении.

Дома Дугласа заждались. Жена накрывала на стол и растапливала печь, а дочь вместе с Лансом кормила животных, что нашли приют около жилища. Рудокоп приветливо кивнул графу, который ласкал одного из псов, однажды зимой забредшего в лес из Гореста в поисках лучшей доли. Ланс уже вторую неделю жил в доме Дугласа, и его беспокоило, что юноша не желал общаться с колдунами. Их советы были бы очень полезны для морийского капитана: из-за его неуклюжести внутри избы уже не один раз переворачивалась посуда, или вспыхивал неожиданно огонь от того, что парень овладевал чародейными способностями. Но сам молодой человек лишь усмехался безобидным до поры проделкам:

— Это всего лишь дело времени и привычки, — оправдывался он. — Я просто иногда забываю, что следует лучше контролировать свои мысли и желания, а то они могут тут же исполниться. Жаль, что не всегда те, что действительно очень желанны. А колдуны не подгонят время вперед для того, чтобы я вспомнил всё, что знал. К тому же я уже представляю, как Молох впишет меня в свои многотомники о колдунах, пошлет письмо с донесением Элбету, а Агриона начнет изучать мое тело, пытаясь разгадать, почему меня угораздило открыть в себе столь рано этот дар. Разве ты убедишь меня, что за два десятка лет в Деревне что-то изменилось?

— Ланс, им ведь и так уже известно о твоем визите, — возразил Дуглас. — И еще им известно намного больше, чем ты пока думаешь. Кроме насмешек колдуны заслуживают и уважение, и ты станешь, вернее, уже стал одним из них. В Деревне мало что изменилось, хотя там появлялись новые лица и исчезли старые. Я предлагаю тебе лишь сходить туда и осмотреться, а не оставаться там навсегда.

Наконец, пару дней назад граф де Терро действительно тронулся сквозь лес к Деревне. Молох, глава колдунов в этих краях, который нередко заходил в дом к Дугласу, а также всегда с радостью привечал его под своим кровом, осторожно поделился с рудокопом своим мнением об юноше:

— Ланс очень уверенный в себе колдун, Дуг. Он добьется многого, ибо не опоен своей силой, а уже точно знает, как её использовать. Но приглядывай за ним более внимательно. Я уверен, что как только Элбет получит мои известия о том, где находится этот парнишка, то тут же потребует его возвращения в столицу. А нрав у твоего племянника и повадки очень напоминают нашего государя. Да-да, не его друга релийского графа де Терро, а именно черноморского царевича, когда мы с тобой еще знавали его таким. Он столь же хладнокровен и непоколебим на выбранном пути. Боюсь, что задумал он недобрую дорогу. Иначе с какой стати он расспрашивал меня о самой краткой тропе к озерам с живой водой, да еще уверял будто леса, уходящие на юг за Рудными горами зачарованы, но колдунам должно быть известно, как снять эти заклятия?!

Поэтому теперь Дуглас зорко наблюдал за Лансом, опасаясь, что парень отправится в путь, который нынче не мог принести никаких плодов. Колдуну не удалось бы добраться к озеру с живой водой. В последние годы смельчаков, желавших пройти дорогой славы, находилось все больше и больше, но никто из них пока не достиг желаемого. Те тропы надежно охраняли номы, а колдунам было запрещено даже вступать в их пределы.

В полдень Дуглас обычно уходил на прогулку к лесному пруду, еще непокрывшемуся первым льдом, но с появлением Ланса у рудокопа появилось новое занятие. Мужчины каждый день отрабатывали навыки владения мечом. Хотя на самом деле Дуглас лишь с удовольствием поддерживал компанию гостя, который мастерски фехтовал. Они как раз наносили друг другу удары деревянными мечами, когда на плечо хозяина без страха и опасений присел лесной обитатель — старый клест, главный разведчик среди птичьего племени. Ланс в это время произвел косой выпад, который Дуглас успел отразить, но птица тут же вспорхнула и издала недовольный щебет, требуя пристального внимания к своей особе. Видимо, это пожелание понял даже колдун.

— Ну что? — спросил вслух Дуглас, глядя на взмахивавшего крыльями вестника между двумя вооруженными людьми. Затем он внимательно вслушался в звуки, которые издал клест и, заметив в глазах соперника немой вопрос, объяснил ему сообщение. — К нам приближаются четверо незнакомцев, которые в пути провели уже не один день. Пора бы встретить нежданных гостей и узнать, откуда их занесло в наши края!

Дуглас перебросил меч в руку Ланса, который успел его ловко подхватить, и двинулся к дому, чтобы собраться в дорогу. Обычно он не был столь любопытен ко всем тем, кто захаживал в эти места. Народу, особенно в теплые времена, здесь бывало немало: в последние годы многие позабыли о злобе и зависти, что вызывали колдуны, и нередко направлялись к лесным чародеям со своими заботами и просьбами. Но клест умел описывать людей, и у Дугласа сложилось впечатление, что захожие странники совсем не походили на охотников или любопытный люд. Из лесной чащи, что разрасталась на бескрайние территории на восток, не могли выйти обычные путешественники.

— Я пойду с тобой, — сказал Ланс, нагнав старшего друга около порога. — Разве не к колдунам спешат все чужаки в этих лесах — так почему бы сразу не оправдать их надежд, учитывая, что я являюсь одним из чародеев.

Рудокоп не стал противиться, лишь усмехнулся замечанию молодого де Терро: уж точно не желание помочь двигало графом, а нескрываемое любопытство и подозрительность. Вдвоем они направились по лесной тропе в сторону, куда указывал клест. Птица перелетала с ветки на ветку, при этом посвистывая. Дуглас различал в этих звуках историю о скором большом снеге, описание вида пришельцев, а также радостные крики каждый раз как перед глазами попадалась шишка полная плодов. Друзья шли меж деревьев уже несколько часов, и небо потемнело от ранних сумерек. Летун-проводник скрылся в чаще, привлеченный трелями своих сородичей, а люди продолжали пробираться по бурелому и невидимым тропам. В воздухе вновь ощущался запах гари и близкого костра, поэтому Дуглас не сомневался, что держит верное направление, а наступавшая темнота его ничуть не смущала: он научился различать предметы в черной мгле еще во времена своей юности.

Впереди замерцал огонек разведенного костра, раздалась далекая речь и веселый хохот. Дуглас слегка пригнулся к земле, его острожное движение повторил Ланс. Пробираясь под голыми ветками высоких деревьев, стараясь не производить лишнего шума, друзья заняли для наблюдения удобную позицию за колючими ветками кустов боярышника, который разросся вокруг пустынной поляны. Хотя нынче это место совсем не пустовало: посреди горел костер, над которым поджаривалось свежее мясо оленя. Вокруг языков пламени сидели четверо крепких молодых мужчин. Они были одеты в меховые полушубки, теплые рукавицы покрывали руки, длинные шапки были нахлобучены на головы. Возле каждого незнакомца на земле лежали палица, тугой лук и короткий меч или кинжал. Лишь один из молодцов сидел к ним лицом — тот, что был самым задорным и разговорчивым. Его головной убор спал на плечи, обнажая длинные русые волосы, лицо заросло такой же светлой щетиной. Он с аппетитом слизывал жир с пальцев и, пережевывая кусок мяса, обращался к товарищам. Дуглас напряг слух. Никогда прежде рудокоп не слышал такого наречия, однако смысл слов четко отдавался в его уме, и он тихонько зашептал в сторону Ланса, который, не сдержась, уже несколько раз подтолкнул друга в плечо:

— Ну что? Кто они? Ты понимаешь, о чем они говорят?

— Они обсуждают, как славно сегодня поохотились. Этот длинноволосый пристрелил оленя. Надеюсь, что это был не мой старый дружище Однорог, — ответил Дуглас. — Похоже, эти люди уже давно в пути. Наряд их из выделанной кожи да мехов, и сможет их защитить от ранних заморозком, но для стужи и холодов не очень сгодится, к тому ж мешков и иных припасов нигде не видать. Видимо, все уже давно израсходовали — да не удивительно, если язык их незнаком, значит из дальних мест пришли.

— Похоже на то, — прошептал Ланс. — Но говор их да светлые лица очень напоминают мне... болотников. Помнишь, как мы жили в лагере на болотах, Дуг?

— Не думаешь же ты, что они пришли с юга? У них мечи, а болотники их давно не держали в руках! Хотя кто знает, чем закончилось та бойня, от которой нам удалось ускользнуть, и как нынче там обстоят дела...

Дуглас замолк от того, что притихла компания, устроившаяся возле огня. Даже в веселье, по-видимому, они не теряли бдительности и услышали подозрительные шорохи. Один из мужчин, сидевших спиной к кустам, за которыми прятались лазутчики, обернулся и метко зашвырнул в тонкие разросшиеся колючие ветви дубинку. Ланс одернул рудокопа от шипов, которые могли поранить тому лицо, в то же время колдун начал медленно вприсядку отступать назад. Его примеру последовал Дуглас. Тем более, что незнакомец поднялся во весь рост и направился в их сторону, чтобы поднять свое оружие:

— Это зверье не может дождаться утра, когда полакомится всеми остатками, — разъяснил для себя Дуглас громко произнесенное замечание охотника.

Но, несмотря на царившую кругом темноту, присутствие людей опытному глазу было обнаружить очень легко, поэтому Дуглас решил сделать первый шаг к знакомству, так как не сомневался, что оно должно состояться. Он поднялся во весь рост, осматривая более внимательно и яснее пристанище охотников, обзор которого теперь не прикрывали ветви куста. Почувствовав желание рудокопа выступить к огню, рядом тут же встал Ланс. Юноша шагнул вперед в отблески пламени и громко заговорил. Чужаки мигом обернулись на его голос, а один из них обнажил меч, вскакивая с земли.

— Мы приветствуем путников, проделавших немалый путь до этих краев, — произнес Ланс. Дуглас понял, что колдун выразился на языке черноморцев, который прекрасно знал благодаря воспитателю, государю морийскому. Очевидно, это было мудрым решением, так как сам рудокоп несмотря на понимание смысла речей не ведал всех языков людей, а звери и птицы понимали его без слов, также как он их.

Ланс поклонился незнакомцам в знак дружеской встречи, и данный жест был истолкован чужеземцами верно, так как каждый из вскочивших с земли мужчин ответил на приветствие: они отвесили глубокие поклоны, касаясь руками земли. Дуглас, выступив из-за спины племянника, также не замедлил выразить благие намерения.

— Наконец-то мы добрались до лесов, где под кустами прячутся не только хищники да мелкие грызуны, а люди, да к тому же богатыри, — проговорил парень, который все еще держал в руках меч, хотя его лезвие было уже опущено и служило ныне более опорой владельцу, нежели угрозой его противникам. Он обратился к своим друзьям, и те дружно поддержали его слова задорным смехом.

— Мое имя Ланс, а это мой друг Дуглас, — продолжил начатый по-черноморски разговор колдун. Он приложил ладонь к своей груди, а после указал на рудокопа, представляя товарища. Все-таки пояснения были нелишними, так как быстрая речь путников на самом деле была далека от плавности языка народа Черных гор. Но разобраться в словах, высказанных в дружелюбной форме, обычно не составляет труда — поэтому Дуглас надеялся, что захожие гости поймут более по тону, нежели по выговору, что два странника, вышедшие из леса, пришли с миром, а зачем сюда наведались сами чужаки рудокоп собирался выяснить, прислушиваясь к их словам и не пропуская ни одного замечания мимо своих ушей.

— Невелика удача и благосклонность гралов, если окажется, что Лансов в этих странах, что грибов вокруг моей деревни, — воскликнул самый юный на вид охотник, чьи длинные русые волосы были перевязаны кожаной лентой на затылке, а лицо в отличие от его спутников было пока еще безволосым.

Ланс вопросительно взглянул на рудокопа, очевидно, что колдун не понял весь смысл произнесенной чужестранцем фразы, а также громкого смеха, последовавшего за ней. Но Дуглас ответил таким же непонимающим взором.

— Присоединяйтесь к нашему пылающему очагу, — вновь заговорил главарь. Он обошел костер, возле которого на земле оставил меч, и подбросил огню сухих дров. — Мы будем рады вашему вниманию и разговору.

Мужчины устроились вокруг языков пламени. Странники предложили гостям для сидения свежевыделанные шкуры животных, которые не давали продрогнуть на сырой холодной земле. Добыча охотников в последние дни, по-видимому, оказалось богатой, так как только теперь Дуглас заметил выложенные в стороне крепкие сумы, вокруг которых подсушивались куски просоленного мяса.

— Мое имя Ведимир, я княжич велесов. А это мои верные друзья-дружинники: Ратмир, Елизар и Салимар, — представил спутников глава четверки. На вид этому парню было не более двадцати, но его голос, стать и холодный взгляд говорили, что воин уже многое повидал на своем пути.

Дуглас внимательно оглядел других чужеземцев. Ратмир был таким же высоким и сильным, как и Ведимир, лишь его более темные волосы спадали на спину гладкими длинными прядями как у морянской девушки, короткая борода и усы были аккуратно прочесаны и подстрижены. Елизар, самый старший воин, не носил длинных волос, он был слегка коренаст и почти все время поглаживал заросший подбородок, переводя молчаливые взгляды с нежданных в этот час гостей на горевший костер. Юный Салимар отличался задором и весельем, его смех не раз оглушал тихие окрестности засыпающего леса. Сильные и закаленные, с открытыми приветливыми лицами незнакомцы располагали к себе, даже несмотря на то, что Дуглас недолюбливал тех, кто ради удовольствия заносил в лесу ножи на его обитателей. Было крайне интересно, откуда пришли эти люди, и что занесло их так далеко от дома?! Рудокоп различал язык, никогда не слышанный прежде, и заглядывал в светлые, блестящие от искр огня глаза охотников, чтобы разрешить эти загадки. Смутные переживания не оставляли его душу: слишком уж нежданным было появление в лесу пришельцев из далеких краев, слишком пристальным был взгляд Ведимира, единственного из чужаков чьи глаза были окрашены в карий цвет.

— Мы уже долгие месяцы держим путь по нескончаемому лесу. Идем с востока туда, где заходит солнце, неподвластное ни одному гралу, — Ведимир ответил на вопрос Ланса о том, как велесы из униатских земель забрели к пределам Великого западного моря. — Я знал, что там, где исчезает солнечный диск, живут люди, поклоняющиеся отражающему облику воды, и рад приветствовать первых встреченных нами в дороге из этого народа. Странна ваша речь. Некоторые слова напоминают родные песни, а другие созвучны с языком, на котором, по мнению моего учителя, говорят в стране Мория.

Ланс незадачливо покосился на Дугласа, осознавая собственный промах: ежели незнакомцам был известен морийский язык, то не следовало путать их черноморскими словами. Но когда капитан решился принести извинения по-морийски, то Ведимир тут же усмехнулся этому:

— Нет, уж лучше будь понятным всем моим друзьям, а не только мне одному, — коверкая слова, выговорил он на языке морян, и рудокоп еще более внимательно вгляделся в его красивое лицо. Далее Ведимир вновь продолжил на родном наречии: — Мы следуем из краев, в которых уже долгие столетия племена и народы живут дружно и сплоченно на своих территориях и именуют себя униатами, то есть заключившими союз. Ныне поддержка друг друга крайне необходима на наших землях. Сильный враг подступил к границам. Но униаты устоят, если вспомнят заветы отцов об единстве и сплочении, забвении прежних усобиц на период вражеского нашествия. Пусть полоры сгниют среди червяков в своих разоренных хижинах, если нарушат древние клятвы, но мы, велесы и кривличи, а также дризы, сириги, воличи, улы да низы, живущие на плодородной равнине меж двух рек, несущихся к Золотому морю, не сдадим свои дома, — голос Ведимира стал жестким и негодующим. Он прервался и взглянул на гостей, видимо, осознав, что слегка отошел от задуманного разговора. — Однако мы пришли на запад не в поисках помощи и сочувствия. Мы держим путь к огромному острову посреди бескрайнего моря, к скалам Алмаага, где должны отыскать одного человека.

— В Мории непросто встретить нужного человека, тем более, если вам неведомо ни его имя, ни его род, ни занятие, — иронично заметил Ланс, косясь на чужеземца, призывая того к раскрытию цели столь долгого и дальнего похода. — И хотя Алмааг лишь малая часть нашего государства, остров велик по сравнению с другими землями, омываемыми со всех сторон морскими водами, а уж населен он десятками тысяч людей, уж поболее, чем любая другая морийская провинция!

— Давно проведали, что непростая перед нами задача, — хитро улыбаясь, ответил Ведимир. — Но дорога приведет, куда тебе нужно, если будешь по ней идти, и гралы услышат топот твоих ног и укажут самый короткий путь, — вновь совершенно непонятная для рудокопа фраза вылетела из уст охотника. Однако расспросы об гралах, которых униаты уже не раз упоминали, можно было оставить на потом. — А будь мне даже известно всего лишь о существовании этого человека, в любом случае я не мог бы не отправиться на его поиски: не позволено сыну перечить воли матери, как и дочери не повиноваться отцу.

В окутавшей лес ночи люди расположились на ночлег вокруг жаркого костра. Дуглас и Ланс подверглись в ответ расспросам новых знакомых о землях, что предстали перед странниками. Рудокоп рассказал о лесе и людях, которые его населяли, а граф предупредил униатов, что не все жители этих краев являлись обычными людьми. Но о колдунах дремучих лесов, как оказалось, было известно и в тех далеких местах, их которых пришли путешественники.

Наутро гости были препровождены в Деревню, где пустовало немало заброшенных изб в ожидании покинувших их хозяев. Молох, старейший и самый уважаемый среди колдунов, принял чужеземцев доброжелательно, но помимо крыши над головой и накрытого стола, он не спешил оказывать им какие-либо услуги. Сами странники также не стремились к более тесному общению. Они были в меру любопытны и совсем не прихотливы. На приглашение колдуна погостить в этих местах до начала весны, Ведимир ответил хозяевам лесного поселения, что холод пройдет и голод пройдет, если под рукой тугой лук, а времени упускать нельзя.

После прибытия чужаков в стан колдунов переменился весь житейский уклад в доме Дугласа. Точнее он вернулся в прежнее тихое русло, когда Алон днем убиралась около печи, а вечером делила его общество, малышка Лисса забавлялась с животными, что приютил рудокоп, а сам Дуглас пропадал в лесу, не забывая при этом о хозяйстве. Были оставлены разговоры о прошлом, что взбередил негаданно появившийся племянник, забылись совместные тренировки, шумные вечера, когда Ланс делился веселыми историями из своей недолгой, но уже наполненной приключениями жизни. Отныне граф де Терро большую часть времени проводил в Деревне, не отходя ни на шаг от новых друзей. Очень скоро он разделил с иноземцами удовольствие от ежедневной охоты. Даже не взирая на то, что юный колдун все прежние дни сторонился своих собратьев-чародеев, теперь он проводил дни напролет в Деревне и наведывался к дому Дугласа лишь вместе с новыми товарищами. Но это случалось очень редко.

Многие из колдунов, что жили в Деревни двадцать лет назад, оставили эти края. Ушел ученый Бад, передавший Молоху множество манускриптов своих исследований. Несмотря на долголетнее изучение воздействия чар, он исчез из Деревни тихо и незаметно, как и все колдуны, и никто не знал, вернется ли он. До этого сбежал от своего наставника Сэм, пропадала на несколько лет Агриона. Лишь Молох не собирался оставлять владений, куда даже во времена, когда колдуны вновь открыто могли говорить о своих способностях в миру, ибо сам государь обладал подобным даром, стекался люд за советом, исцелением, новой жизнью. Многих он отправлял на север к лесовикам, чьи поселения на берегу Великого моря расширялись с каждым годом, и Ортензий даже заключил с колонией изгоев из морийского государства договор о поставке леса в Алмааг. Поговаривали, что государева длань доберется и до этих вольных земель, раз за поставку лесовикам продуктов и прочих материалов уже была введена огромная пошлина для купцов. Тем не менее не меньше народа, забредавшего в Великий лес, так и возвращалось обратно на юг — колдунам было ведомо о всех, кто вступил за грань невидимых границ этих земель, и не каждому было позволено увидеть тех, кто отринул богов и за безверие получил вечную жизнь.

Больше всего от разлуки с Лансом скучала маленькая Лисса. Девочка вслух жаловалась своему волчонку, что теперь ей вновь не с кем было играть в палки, а также кататься на собаках. Пытаясь неоднократно упросить Дугласа отвести её в Деревню, где она показала бы Лансу, как научилась за последние дни метать снежки, Лисса напрасно вертелась у отца под руками и ногами. Дуглас как обычно по утрам колол дрова, а болтовня дочери его пусть забавляла, но он уже готовился прикрикнуть на жену, чтобы она забрала девчонку в дом, так как та успела вываляться в мягких сугробах, которых навалило за прошедшие две ночи. В это время до слуха хозяина донесся скрип шагов по прибитому снегу на очищенной тропе, и он сдержался.

Вскоре из-за деревьев показалась высокая фигура Молоха, как всегда одетого в длинный коричневый балахон. Колдун поприветствовал друга, затем склонился над малышкой, потрепал её по мокрым волосам, выбившимся из-под платка, и преподнес в подарок небольшую шишку, полностью покрытую инеем, отчего Лисса пришла в дикий восторг и кинулась в избу поделиться сюрпризом с матерью.

— Давно ты не захаживал в мой дом, Молох, — по-доброму покорил соседа Дуглас. В былые времена рудокоп смотрелся рядом с седовласым чародеем безусым юнцом, хотя именно так и было в первую их встречу. Нынче же морщины, натруженные руки и оценивавший взгляд говорили о том, что возраст между мужчинами не так уж и разнится, но колдун между тем за последнее столетие не изменился ни лицом, ни нравом. — Добро пожаловать, выпьем горячего чаю с утра!

— Не с такими я добрыми известиями, Дуглас, чтобы спокойно чай распивать, — старик был хмур и даже немного согбен в спине и плечах, что случалось крайне редко. — Давно следовало попросить тебя уговорить племянника возвратиться в Алмааг, да сомневался, сладишь ли с ним. Но теперь все же пришел к тебе, ибо нет у нас и у него иного выбора...

— Что-то случилось с Лансом? — забеспокоился рудокоп.

— Что ж с ним случится в Деревне?! Правда, компанию он выбрал не в чету колдуну. Ему бы учением заняться, советов у меня просить: знают же все, что из-за чар новичка глыба снега на крышу Гениза свалилась, что по его воле пруд намедни замерз, а совсем рядом в лесу кустарник заполыхал ярким пламенем, но граф Ланс предпочитает отмахиваться от моих намеков и далее забавлять новых приятелей, пришедших из неведомых краев. Даже говорить тебе не буду, Дуглас, чтоб не огорчать лишний раз, чем они промышляют все дни в лесу, — Молох опустил сокрушавшийся взгляд в землю, тем самым лишь подтвердив подозрения рудокопа, что охотники не складывали без дела свое оружие. Хотя об этом Дугласу было хорошо известно от лесных обитателей. — А вчера униаты все повыскакивали из хижины на мороз, едва снега намело, и ветер затих. По пояс оголены — давай товарищей в сугробы окунать! Затем пошли друг на друга с кулаками. Весь народ из домов вывалил на зрелище такое посмотреть: как они боролись двое против трех. На смех подняли всю толпу, а после молодцы за девушками стали гоняться, да и во всякого сельчанина комьями кидаться! И Ланс де Терро, наследник морийского государства, везде поспевал рядом с Ведимиром, самым статным среди униатов. Пора уж прекращать ребяческие игры! Если так полюбил новых друзей, то пусть поскорее и составит им компанию на остров. Но даже если они еще передохнут в Деревне, де Терро следует немедленно отправить к Элбету, — Молох уже сменил укорительный тон на серьезный и полный печали. Он замолчал, не зная, как далее выразить свои мысли, и лишь протянул другу два послания. Одно было запечатано государевой печатью и предназначалось лично Лансу, а второе, уже вскрытое, написал колдун Элбет, ближайший друг и советник Ортензия I.

Дуглас развернул скрученную в трубку плотную шероховатую бумагу и пробежал глазами ровные строчки письма. Он остановил взгляд внизу на аккуратной подписи колдуна, а затем еще раз перечитал сообщение с начала. Его лицо замерло бесстрастной маской, на которой лишь глаза вновь перебегали по буквам и словам, выписанным чернилами. Когда рудокоп, наконец, поднял голову и посмотрел на колдуна, то почувствовал, что в горле застрял ком, не дававший выговорить ни слова.

— Эта новость заставит скорбеть многих людей, но мы уже не можем ничего изменить. В нашей власти лишь проводить Ланса в Горест, где он на судне отбудет в Алмааг, чтобы исполнить предначертанное ему волей самого государя. Я считаю, что ты должен сам сказать ему об этом, Дуг, — произнес старик.

Они вместе прошли по белой тропе к широкой поляне, где окруженная черным лесом, засыпанная снегом лежала Деревня, из нескольких десятков домов которой в воздух подымался серый дымок. Избы выстраивались в два неровных ряда, и Молох, проводив рудокопа до своего жилища, простился с ним, пожелав крепости духа и настойчивости в речах. Далее Дуглас побрел в одиночку, направившись на другой край поселка, где нашли приют путники из восточных земель. Впереди между построек он заметил высокую фигуру парня, тащившего в руках полные ведра с водой. Это был один из униатов. Он остановился перед порогом дома и выплеснул с каждой стороны от себя несколько пригоршней воды. Скорее всего это был очередной обычай велесов, которые особо заинтересовали Молоха, и только из-за желания разузнать побольше о дальних народах старик принимал столь взбалмошных гостей в своих владениях.

Парень открыл дверь и скрылся за нею, так что когда Дуглас вступил следом на порог, его поджидала лужа воды, а также громкий разговор, доносившийся из дома. Он различил твердый голос княжича Ведимира и замер погруженный в раздумья, невольно прислушиваясь к словам:

— Иза почитает все водные источники в краях велесов. Моя мать пусть только вторая княгиня, но её возносят сами сириги, хранители Ледяного Света. Мачеха порой винит её за презрение к духам, забвение гралов, но княгиня Иза верна своей вере и слову, за что и любима всеми.

Дуглас уже вытянул руку, но не успел постучать по доскам, как перед ним раскрылся вход вовнутрь. Он ступил в теплую комнату, в которой мужчины расположились около печи и длинного стола, заполненного охотничьими снастями. Его взгляд тут же столкнулся с внимательными темными глазами Ланса, который поджидал гостя: видимо, он расслышал, что кто-то вступил на порог и решил приоткрыть дверь, чтобы не заставлять посетителя мерзнуть снаружи.

— Я проверял, привиделась ли мне твоя фигура в окне, или ты все-таки прошел мимо, так и не заглянув к нам на огонек, — усмехнулся Ланс. Он почетно поклонился, приветствуя друга, а за ним в своей манере знаки внимания гостю оказали чужестранцы. — Мы собирались заглянуть к тебе в избушку, чтобы поздравить с приходом настоящей зимы. Но думаю, Алон не так уж обрадовалась бы поведению оравы мужиков. А для малышки Лиссы подарок к наступающим зимним празднествам Моря еще не готов. Ты считаешь, ей понравится новая игрушка, пусть даже его оскал не лишен острых клыков? — Ланс указал на шкуру кабана, которую Елизар набивал соломой и опилками. Дуглас покосился на чучело разъяренного вепря.

В другой раз он бы вслед за хмурыми взглядами опустил за подобные проделки строгие замечания, а также запреты. Он иногда не обращал внимания на убийства зверей для пропитания, но истребление и охота ради удовольствия и забавы никогда не поощрялись рудокопом. Но теперь Дуглас лишь грустным осуждающим взглядом окинул Ланса. Его пальцы крепко сжимали письма, которые следовало передать графу, и он молча подсел к столу на старую расшатанную лавку. Ведимир, занимавший место на другом краю, выстругивал из веток новые стрелы. Велес налил гостю кружку неизвестного напитка, от аромата которого рудокопа тут же прошиб жар.

— Да не суди так строго, Дуг, — смиренно произнес Ланс, заметив недовольный обеспокоенный вид друга. Он подошел к столу, затачивая лезвия двух длинных ножей. — Этот зверь несся с диким ревом на Ратмира, и тот заколол его кинжалом, хотя при этом здорово пострадал от огромных клыков.

Поднеся кружку ко рту, рудокоп решил залпом вылить её содержимое вовнутрь. Однако глоток получился небольшим, горло обожгло огнем, а глаза расширились от неожиданной крепости напитка. Мужчина закачал головой, возвращая себе ясный незамутненный взор и ум.

— Ха-ха-ха, — засмеялся молодой де Терро. — Велесы варят такую брагу из свеклы и редиса. Не забудь запивать её водой, а не то Алон не дождется мужа к вечеру, во всяком случае, уж точно он не сам дойдет до дома, — пошутил Ланс, и Ведимир поддержал его веселье, так как княжич действительно понимал речь морийцев. Дуглас принял от того другую чашу с чистой водой и, только осушив её до дна, смог произнести:

— Надеюсь, что не этот напиток задерживает твоих друзей в лесу, Ланс, — он смотрел на графа свысока, хотя тот на двух ногах возвышался над его головой. — Я принес тебе письма от Ортека и Элбета. Ты должен собираться в скорую дорогу. Но кажется, что это лишь на руку униатам, которые тоже спешили в величественный Алмааг? — Дуглас протянул послания графу, при этом вопросительно взглянув на молчаливого, но внимательно прислушивавшегося к разговору Ведимиру.

— Да, нам с Веди отныне по пути, — ответил де Терро. Он взял в руки бумаги, но даже не думал их раскрывать. — Но покамест мне нечего искать в Алмааге.

Дуглас еще сильнее нахмурил брови, не спуская взгляда с Ведимира. После выпитой браги уже кружилась голова, но он все же прекрасно расслышал слова племянника и взирал на его нового друга, ожидая от того пояснений.

— Неужели вы решили отложить свои поиски? — недоуменно спросил он княжича.

— Расскажи ему всё, — велел Ланс. Он вернулся к своему занятию, а письма небрежно бросил на стол.

Ведимир внимательно и настороженно разглядывал рудокопа, а после медленно заговорил на морийском языке. Его речь была почти правильной, но парень каждый раз запинался, подбирая нужные слова, пока Дуглас не предложил ему изъясняться на родном наречии, которое бы он прекрасно понял. Размышления, откуда юноша из далекого восточного племени велесов мог знать морийский язык, уже посещали голову рудокопа, теперь же с каждым новым словом он осознавал разгадку этих дум, но одновременно перед ним вставали новые беспокойства от услышанного признания.

— Мы с дружинниками тронулись в путь более полугода назад. От высоких предгорий Синих Вершин шли по нехоженым лесным тропам. Не посмел бы я покинуть родину в дни, когда неприятель напал на земли и угнетает мой народ. Не привык я во время войны отправляться в дальние странствия, да и никогда прежде не покидал родные края. Но княгиня Иза, моя мать, призвала меня из войска и молила во имя верности и любви, милосердия и смелости, чем славится наш род, двинуться в эту опасную дорогу. Не смел я отказать княгине, даже против желания отца пошел на поводу у матери, так как взяла она с меня клятву, что принесу ей истинные известия из далеких краев, откуда она происходит родом. — Веди замолк и обратил взор на Ланса. Казалось, что воин впервые осматривает лицо и фигуру графа, любуется ею и изучает его черты. — Моя мать светловолоса, ликом бледна и чиста, она ничем не отличается от женщин униатов, и по праву считается самой красивой из них, лишь темные глаза в диковинку среди велесов. С малых лет рассказывала она мне истории о далеких странах на берегу бескрайнего моря, втайне от великого князя обучала родному языку своего края, а совсем недавно поведала, что есть у меня в этих землях родной брат. В его поиски и уговорила отправиться. Должны были мы идти до острова Алмааг, там разузнать о графе Оквинде де Терро, а также об его сыне, которого могли наречь именем Ланс. Так говорила матушка. Она написала письмо для этих людей, а также просила потребовать с них золотой перстень с изумрудом размером большого семечка, чтобы удостовериться в истинности их лиц. И вот теперь, когда с приходом снега мы всего лишь достигли пределов леса, а до острова в Великом море еще долгие дни пути, гралы направили на наш след того человека, что являлся нашей целью. Долго я удивлялся, услышав его имя, еще больше сомневался, узнав фамилию и род капитана Ланса, но заметив это кольцо на его пальце, — Ведимир указал на графа, который прекратил скрежетание ножей друг о друга, поглядывая то на княжича, то на рудокопа, — я поведал ему о замыслах нашего похода.

— Я прочитал письмо, Дуглас, — серьезно проговорил Ланс, когда велес замолк. — Его написала Лисса, моя мать. Уж я хорошо знаю её почерк.

Дуглас потянулся к чарке с брагой и сделал еще один глоток обжигавшего напитка. В голове никак не укладывалась невероятная история. Лисса Риза Росси, его сводная сестра, тайя, уже более двадцати лет назад утонула в водах волшебного озера. Никто никогда не сомневался в этом. Она канула в объятия зачарованных вод и стала русалкой, дочерью Моря. Хотя появление младенца из вод моря и встреча Вина с русалкой на пляже в Аллиине давали хрупкую надежду, что девушка могла все еще выходить из подводных пучин на прибрежные скалы, как описывали видения русалок вблизи острова, все-таки Дуглас давно смирился, что не сумеет противиться воле бога, избавившего его от болезни взамен жизни близкого человека. А где к тому ж вход в царство Моря, куда следовало тронуться для спасения сестры?! Это не было известно даже видиям, даже колдунам, противостоявшим всемогущей стихии и её детям.

— Этого не может быть, Ланс, — тихо ответил рудокоп.

— Русалка не может родить сына — в этом я всегда был убежден и не поверю иному, пусть сама Алмааг явится передо мной! А то, что моя мать стала княгиней велесов, может оказаться сущей правдой. И я собираюсь убедиться в этом сам.

— Если бы она была жива, то никогда не покинула бы своего ребенка. Отчего ж ты, Ланс, оказался так далеко от неё? — Дуглас не мог представить, что рядом с ним на скамье сидит еще один сын Лиссы. Он вновь разглядывал лицо Ведимира и узнавал контур губ, вырез глаз, изгиб бровей, что остались в его памяти от облика любимой сестры.

— Я уверен, у неё найдется достойное объяснение для всего этого. Она ведь не бросила меня, а всего лишь передала на воспитание отцу, разве не так? Вот здесь я храню её письмо, — Ланс прикоснулся ладонью к своей груди, на которую была одета кожаная куртка с меховыми вставками. — Я хочу выслушать все, что здесь написано, из её уст. Она жива, Дуглас. Она меня не забыла, а теперь и я многое вспомнил — так что у меня нет иного пути, чем возвратиться с Ведимиром в его края.

— Почему ты только сейчас мне говоришь об этом?! — сконфуженно вымолвил Дуглас. Он догадывался, что граф собирался в далекое странствие на восток уже не первый день, но рудокоп узнавал об этом в последние минуты. Притом тогда, когда парня немедленно следовало отослать совсем в другие места. Но кто мог управиться с его упрямством, не говоря об упрямстве колдуна?! — Разве я не заслужил твоего откровения намного раньше?

— Всему свое время, — на губах у Ланса заиграла язвительная улыбка, которую тем не менее он пытался скрыть. — Ведь этому ВЫ научили меня: говорить лишь, когда тебя сами об этом спросят! Да к тому же это мало что изменило бы, Дуг, — уже более мягко и добродушно продолжил он. — Прошло слишком много лет, в эту дорогу я иду один, без тебя. Теперь у тебя есть Алон и Лисса, и они не могут отпустить тебя на поиски неведомо чего. Но когда я вернусь, то непременно передам тебе известия от своей матери. Уверен, я найду её, и она будет рада за тебя!

— Ты не можешь никуда уйти, Ланс. Прошу тебя прочти эти письма. Тебя ждут в Алмааге не менее важные дела, которые нельзя отложить на потом. Их вообще нельзя откладывать, от этого зависит судьба всего государства, — Дуглас старался быть убедительным. Под его настойчивым взглядом граф взял в руки сложенные послания.

В первую очередь Ланс пробежал глазами вскрытый свиток, содержавший известия от графа Элбета. Его лицо оставалось бесстрастным до тех пор, пока глаза вновь не оглядели окружающих. Только тогда Дуглас заметил, как похолодел его взор. Второе письмо он, не раскрывая, спрятал за пазуху, там, где хранил послание Лиссы.

— Я ничем не смогу помочь ни Алмаагу, ни Мории, — мрачно проговорил он. — Тем более там меня отныне никто не ждет. Я найду свою мать, ведь только она поможет мне вспомнить, кем я был. Нынче я разорванный на части, Дуглас: без прошлого и будущего, бредущий во тьме настоящего.

— Ты ведь понимаешь, что от твоего решения зависит очень многое? — рудокоп уже читал на лице племянника, что тот не отступит. В глубине души он не знал, радоваться или печалиться этому выбору, ему оставалось лишь его принять — для колдуна не было иного существования как поход навстречу туманных замыслов, и ничто не могло остановить желавшего познать себя.

— Я не сойду с пути, Дуглас, — де Терро непроницаемо глядел вперед. Пожалуй, колдуну действительно было невозможно идти против собственной воли, и Дуглас лишь пожелал, чтобы тот постиг притягательного знания и финала.

— Помни, что ты обещал проститься, прежде чем уходить.

— И обещаю сюда вернуться, — Ланс посмотрел на рудокопа и широко улыбнулся ему, по-доброму, как нередко улыбался своим друзьям его отец Вин.

Колдуны каждый раз давали эти обещания, прежде чем покинуть мирные пристанища в Деревне. Но многие из них не сдержали своих слов, и лишь известия, которые приходили иногда спустя долгие годы, рассказывали о судьбах тех, кто не пришел назад.

Глава 9

ВЫБОР ДЕВЯТИ

Острые пики дозорных башен, возвышавшихся на отвесных скалах, о которые разбивались буйные волны, показались на горизонте серым пасмурным утром. А вскоре меж стаи чаек и низких белых облаков выглянули развевашиеся на ветру морийские стяги — тринадцать вышек располагалось вдоль скалистого побережья острова, тринадцать разноцветных полотен встречало суда, подходившие к главному порту государства, его столице Алмаагу.

Стоя на корме, государь невооруженным глазом вглядывался в родные берега. Его лицо озарила недолгая улыбка, когда в небо над островом полетела яркая вспышка, загрохотавшая на десятки лиг, а вершины башен почти одновременно заполыхали сигнальными кострами, дым от которых еще более усиливал утренний туман. Город приветствовал возвращение своего правителя. В ответ на это многочисленная команда алмаагского фрегата заревела хриплыми глотками хвалу государю, солдаты обнажили мечи, в воздух полетели потоки красноперых стрел, матросы запрыгнули на борт судна и на его мачты, радостно размахивая руками.

Ортензий I, наконец, вновь вступал в столицу могущественного, самого великого по территориям и военной мощи государства, чьи пределы он расширил до Рудных гор на востоке, алмирских копий в южных горах, а запад и север принадлежал морянам во все времена, ибо там простирались владения бога Моря, чьим сыном не раз называли юного всесильного государя. На вид этот прославленный правитель мало чем отличался от прочих воинов, стоявших рядом со своим вождем — даже в жаркое лето государь носил высокие сапоги, темные брюки, заправленные в голенища, грудь скрывала белоснежная шелковая рубаха. Его выбор этого цвета, тогда как обычно Ортек носил лишь темные тона, был единственным признаком того, что нынче в Мории предстояли небывалые до этого торжества.

Капитан уверенно вел судно между рифами и отмелями прибрежных вод, и вскоре корабль вошел в широкую бухту, защищенную со всех сторон скалами и смотровыми площадками с укреплениями на них. На рейде стояло лишь три малых парусника, однако они были очень далеко от главной пристани, уходившей в море. Нынче этот деревянный помост заполнился гудящей толпой, собравшейся с самого утра в ожидании чуда, которое несомненно должно было ознаменовать приезд домой победителя и завоевателя, государя Ортензия, прозванного в народе Разителем, ибо его удары, как и слова, всегда достигали цели. Несмолкаемая барабанная дробь прогремела с вершин скал, а после в воздух полетели цветы и монеты, и самые удалые юноши, обнаженные по пояс, занимавшие крайние к воде места на берегу, как по единой команде, бросились в священные воды моря.

— Вы отлично справились, капитан Шерт, — обратился Ортек к молодому голубоглазому далийцу, который проходил службу на флоте и планировал далее остаться в морских войсках для служения государю.

— Для меня была большая честь сопровождать вас, Ваше Величество, — моряк ответил поклоном на похвалу. — Тем более благодаря вам нам всю дорогу сопутствовал ветер! — По взмаху его руки с мачты спустили паруса, и корабль коснулся правым бортом пристани, на которую был спущен трап.

Гул восторженных приветствий и звук барабанов не утихали ни на мгновение. Ортек замахал рукой своему народу, который так жарко встречал государя. Он прижал ладонь к груди, склоняясь в знак почета и благодарности. Правителю не следовало быть столь милосердными к своим подданным, но Ортек знал, что любовь этих людей он снискал именно из-за того, что всегда стоял с ними наравне. Его душа наполнялась радостью, ибо именно это было его неизменным желанием — быть вместе с ними, быть одним из них. Быть первым из них, пронеслось в голове. Он шагнул вниз с палубы корабля на заполненную людьми пристань. Тут же следом двинулись верные воины, наряженные в лучшие одеяния со сверкавшими заточенными мечами и кинжалами в руках. Они прикрывали его спину. Впереди толпа расступалась перед величием правителя, перед его взглядом, перед тем чудом, что они непременно ожидали. Ортек, едва сделал первые медленные шаги по земле, окинул округу безразличным, казалось, взором — однако тут же по прочным многолетним доскам под ногами замерцали невысокие языки пламени, которые заставили людей вздрогнуть, а затем издать восхищенные возгласы. На их глазах по волшебному завораживающему огню двинулся государь, а за его ступнями пламя отступало, и дощатая поверхность омывалась влагой. Он дал им фокус, который они желали. Огненная дорога добежала до песчаного берега, местами выложенного круглыми гладкими камнями. Там его тоже поджидали: богатые дворяне, гвардейцы, встречавшие государя, и обычный рабочий люд. Когда Ортек ступил на небольшую мостовую, уводившую к главной улице портового района, по его прихоти воздух пронзил удар молнии, а после с неба хлынул теплый летний дождь.

— Омоемся, жители Алмаага, — громогласно произнес государь, вытягивая руки к низким облакам, пролившимся водой на землю. Он ждал новых восторженных криков, но толпа в смущении поднимала взоры туда, куда глядел их правитель. Лишь где-то вдали по-прежнему стучали барабаны. Город понял, что вернулся истинный хозяин этих мест, и хотя он хотел казаться простым человеком, который вел за собой весь морийский народ во славу бога Моря, трудно было не вспомнить, кем он являлся на самом деле — самим богом, могущественным чародеем.

По широким улицам Алмаага государь шествовал верхом на пегом жеребце, увешанном богатой попоной. Макушку скакуна венчала кожаная накидка, вышитая золотом и широкое перо павлина в знак того, что южные земли гарунов пали ниц пред северными воинами. За разряженным конем Ортека поспевали два десятка гвардейцев, всадников, которые столь вычурно и прямо сидели в седле, как будто являли собой каменные статуи. На их лицах не дрожал ни единый мускул, они бы остались бесстрастными, попади в них букет цветов, встань их лошадь на дыбы, или же прикажи им государь немедленно кинуться в море с прибрежных скал. Улицы города были заполнены ликовавшим народом, люди вываливались с низких балконов богатых особняков, забирались на крыши, толпились вдоль стен, лишь бы взглянуть на Разителя, криками и взмахами руки поприветствовать своего правителя. Позади гвардейцев на широкой открытой повозке ехали бродячие музыканты, оглашавшие воздух звуками приветственной музыки вдобавок к несмолкаемому ору алмаагцев, а на главной площади столицы процессию встретила группа акробатов и жонглеров, которые развлекали зрителей в ожидании государя.

Дворцовую площадь нынче украшал величественный фонтан, который Ортензий приказал пристроить к огромному чану, ранее служившему неисчерпаемым вместилищем для живой воды. Блестящие брызги воды, выплескивавшиеся вверх из каждой ладони двух русалок, которые полулежали по разные стороны сосуда, спадали в чистый белокаменный бассейн. В обычное время вокруг фонтана возились дети и купчихи, желавшие сбыть товар залюбовавшимся прекрасным творением гостям столицы. Но в этот день стражники отстранили толпу от монумента, и перед продвигавшейся к дворцовым вратам кавалькадой предстал свободный путь вперед, где государя ожидала еще одна многочисленная и великолепно одетая группа верных слуг. Ортек замедлил шествие. Он натянул поводья жеребца и у самого фонтана склонился с седла, чтобы зачерпнуть ладонью чистую прозрачную воду, вытекавшую из желобов в каменных фигурах русалок. Он всего лишь напился в занимавшемся летнем зное, но люди глядели на действия государя с замирающим дыханием, и с тех пор фонтан назвали Победителем, а воду из него признали поистине живой и дарящей удачу.

От решетчатых ворот дворца к государю двинулись пешие шеренги, состоявшие из алмаагских дворян, их дам, а также синих вял видиев и видориев. Впереди ступал седовласый старик. Несмотря на кажущийся преклонный возраст, он двигался быстрым уверенным шагом. Ортек спешился и с широкой улыбкой на лице, которая, наконец, коснулась даже его глаз, зашагал навстречу подданым. После обязательных церемониальных поклонов молодой на вид государь оказался в объятиях старика, своего наставника и друга, графа Элбета ла Ронэт. Ортензий также поприветствовал уважаемых видориев, служителей Моря, которые занимали самый высокий сан в маломорийской провинции. Видории не только совершали религиозные обряды во всех странах Мории, но нередко посвящали свою жизнь писанию трактатов, изучению истории, наук. В последние годы государь пригласил многих из них жить при дворе, так как находил их мысли очень полезными для управления государством, тем более во времена, когда оно достигло необъятных размеров. После низких поклонов служителям Ортензий не преминул расцеловать в лоб прекрасных дам, встречавших своего государя, а также приобнять за плечи их важных кавалеров, большая часть которых приходилась ему дальними родственниками — алмаагскими принцами, графами и маркизами.

В сопровождении колдуна и видориев государь прошел по широкой тропе вглубь дворцовой территории: вновь журчали фонтаны, зеленела трава, раскрашенная яркими красками разномастных цветов. За ними следовал отряд гвардейцев и прочая публика, желавшая проводить государя до самых дверей чертога, за которыми в честь его возвращения празднества и веселья были расписаны на целую неделю.

— Я знаю вашу нелюбовь к шумным гуляниям, Ваше Величество, — шепнул по дороге Элбет, — но ваше долгожданное появление на родине стало настоящей радостью всего народа. С наступлением сумерек город погрузится в звуки скрипок и флейт, на площадь по моему распоряжению вынесут десятки бочек далийского вина, а за стенами дворца вас ожидают не менее приятные лица верных слуг, которые желали бы вознести хвалу Морю за окончание столь славного похода!

— Надеюсь, что вы никому не отказали в приглашении на бал во дворец, если планируете сделать его действительно великим и всеморийским? — с сарказмом спросил Ортек, склоняясь к уху колдуна. — Только, похоже, релийцы и далийцы не соизволили приехать меня встречать, или я по невнимательности не заметил их дворян?

— Они не преминут отметить ваше возвращение в своих домах, и там также напьются, будьте уверены, — осклабился старик, — только скорее не от радости, а от злости. Хотя ваш дядя Морис Росси в прошлом году так сильно распотрошил их карманы, утаивавшие деньги от казны, что своему возвратившемуся государю, который отзовет командора в столицу, они будут непременно рады.

— Не будем так обобщать, Элбет, — уже более миролюбиво произнес государь. — И на материке есть немало преданных людей, иначе мы бы с вами не дождались этой великой победы морийской армии! Я рад, что празднества начнутся лишь с закатом, у меня будет хотя бы несколько часов, чтобы отдохнуть.

У входа во дворец, а также в просторном зале для приемов, стены и потолок которого зеркально отражали сотни зажженных свечей и фигуры гостей, слуги разносили полные кубки вина, засахаренные фрукты и прочие яства. На этом церемония по прибытию Ортензия I в столицу подошла к своему завершению. Зал наполняли мелодичные аккорды свирели, и вскоре вид сверкавших стен сменился умножающимися людскими отражениями, которые в танцах и светской беседе окунулись в столь привычную для себя среду. Ортек знал, что его присутствие отныне необязательно, во всяком случае, до начала вечерних торжеств и, распрощавшись с графом ла Ронэт, скрылся в хорошо знакомых галереях дворца, преследуемый лишь парой верных гвардейцев.

Комнаты государя отделялись от темных коридоров дворца высокими двустворчатыми дверьми. Около них стояли два молодых, незнакомых прежде Ортеку юноши, скорее всего новички в рядах дворцовой стражи. Они мгновенно выпрямились, завидев приближавшихся мужчин, и приложили пальцы к эфесам мечей.

— Эээ, вас ожидают, Ваше Величество, — беспокойным тоном выговорил один из них, опуская бегавший взгляд в пол.

— Я бы хотел, чтобы меня никто не тревожил до вечера, — строго ответил Ортек. Нежданный посетитель должен был немедленно покинуть покои, в этом государь не сомневался, и лишь еще более взволнованный и тихий голос стражника заставил его изменить решение.

— Там дама, — пролепетал юноша.

Ортек кивнул в сторону гвардейцев — он собирался разобраться с гостем самостятельно. В государевом дворце женщины имели доступ в любые комнаты, пока хозяин лично не запрещал им туда заглядывать. Поэтому, приняв к сведению слова, государь слегка задумался, пытаясь припомнить, какая красавица была и, видимо, оставалась завсегдатай этих палат с тех пор, как он отправился на войну три года назад.

Он вступил в гостиную, уставленную тяжелой железной мебелью, обшитой дорогими тканями. В первой комнате не было никого, однако его слух уловил движение в правой части покоев. Кто-то бежал ему навстречу, шлепая босыми пятками по гладкому каменному полу. Он распахнул дверь в уютную библиотеку, где обычно проводил время за разговорами с колдуном и Лансом и прошел по направлению к спальне. Но девичий стан, окутанный полупрозрачной шелковой накидкой, под которой проглядывало прелестное тело, уже выскочил прямо на обескураженного государя. Тонкие руки обняли его за шею, а на лицо посыпались жаркие поцелуи.

— Ты вернулся, вернулся, любовь моя! — шептала она, не прекращая неистового действия.

Колдун ухватил девушку за талию и отодвинул от себя, желая разглядеть лицо бывшей возлюбленной. Перед ним стояла высокая черноволосая морянка, на красивом лице которой блестели наполненные слезами серые глаза. Это была маркиза ла Нои, младшая дочь в семье, которая в свои пятнадцать лет влезла в его постель, о чем потом болтал весь двор. Неужели она была последней?! Он призадумался, осматривая её повзрослевшие черты лица и округлости тела. Видимо, именно она провожала его в далекий путь, бывших любовниц страже было строго запрещено пускать в эти покои. В противном случае сюда могла бы заявиться любая барышня, пожившая хотя бы с месяц при дворе. Ортек усмехнулся — в былые времена мать этой девочки искала его благосклонности, едва узнала, что черноморский царевич, волчье отродье, унаследовал морийский престол, хотя против проявленной настойчивости этой женщины не устоял бы даже Уритрей, отличавшийся непогрешимой верностью своей супруге Галии. Тогда Ортек уступил, насмехаясь над её упорством и наслаждаясь её красотой, а она же растаяла, когда поняла, что стремилась быть вместе с новым государем не только из выгоды и приобретенного статуса фаворитки, но и чувств, которые сама себе намечтала. Таким объяснением Ортек удосуживал любую женщину, признававшуюся ему в любви, ненависти, ревности. Многие из них поначалу хотели занять место на троне правителя, другие жаждали лишь его близости, были и те, кто собирался воткнуть ему в грудь острый кинжал во время сладкого сна. Но морийский государь не взял себе жену. Ни для кого уже не было тайной, что он никогда не обретет наследника, а значит не было необходимости в государыне — но борьба за сердце черноморского царевича продолжалась и не стихала уже которое десятилетие, только теперь многие из соперниц надеялись на победу своих дочерей. Нравы в Алмааге были далеки от целомудренных уставов, провозглашаемых богиней Тайрой. На острове испокон веков возносили мольбы лишь текучему Морю, всемогущему, но изменчивому подобно всем женским сердцам — так говорили поэты.

— Арре, твой прекрасный бутон распустился в восхитительную розу, — проговорил государь. Но в ответ на слова она лишь вздернула маленьким носом, видимо, считая, что он не рад тому, что она повзрослела.

— Я смиренно ждала Вас все эти годы, Ваше Величество, — обиженным капризным тоном произнесла маркиза, ожидая немедленной ласки за свои надутые губки.

Он не сумел сдержать смешка, а вскоре захохотал во всю силу. Девушка отбросила прочь его руки с плеч и, всё еще поглядывая на государя из-под приспущенных темных ресниц, повернулась к нему боком, демонстрируя изящный профиль лица.

— Конечно, среди горячих алмирок вы были не столь сдержанны! Но говорят, что они черны как сажа?! — фыркнула она, еще далее отходя вглубь комнаты. Маркиза отступала прямо в спальню, при этом изгиб её тела манил прекрасными формами.

— Разве может кто-то сравниться с дочерьми Моря! Жаль лишь, что в большинстве своем они более болтливы, чем русалки и рыбы в морской бездне! — он продолжал посмеиваться и уверенно двинулся за красавицей. Дорога на корабле изнурила его, но колдунам быстро возвращались силы, и хотя Ортек мечтал побыть несколько часов в одиночестве, нынче он изменил планам — не стоило игнорировать приятный сюрприз в собственной спальне. Когда-то он ведь действительно её ценил, как и многих других, но предпочитал, чтобы его возлюбленные не устраивали истерик и сцен ревности, именно из-за этого многие из них становились бывшими и навсегда теряли свои позиции фавориток государя.

— А еще говорят, что рядом были эрлинки и черноморки, — она кокетливо улыбнулась. Девушка юркнула за дверь спальни, а после забралась со смехом на большую кровать, устеленную свежими простынями. — Почему вы мне не писали, государь?

Он криво оскалился, её вопросы хотя и высказывались в шутливом тоне, но были совсем неуместны. Никто не имел права требовать от государя подобных ответов, никто, кроме самых близких людей... Тем не менее он приблизился к ней и склонился над этим юным созданием. Взгляд соскользнул на картину, что всегда висела около его ложа — простой рисунок, обрамленный лишь узорчатой рамкой из красной сосны. Через небольшой желтоватый листок бумаги проходила черная полоса. Ортек зажег в воздухе огненный шар напротив стены, чтобы развеять мрак и лучше разглядеть лицо, которое, ему казалось временами, он позабыл. Тени на картине не разгладились, а лишь явственнее прояснилось, что весь рисунок испещрен неровными соединенными краями от разрыва бумаги.

— Что это?! — вскрикнул он, ощетинившись от гнева. В один прыжок он оказался около стены и осторожно взял в руки дорогую своему сердцу картину. — Кто это сделал? — его негодующий взгляд прошелся по Арре, которая от испуга присела на простынях.

— Я хотела, чтобы художник нарисовал новый портрет, Ваше Величество, — испуганно пролепетала маркиза, — но граф Элбет сказал, что вы не потерпите подмены. Он... Я...

— Это сделала ты? — ярость и ненависть все также полыхали в его взгляде. Он знал, что более никто не мог проникнуть в эти покои за время отсутствия государя. Только женщины, которые входили в любые апартаменты во дворце, ежели к ним был милостив их хозяин, а также его приближенные, к коим в Алмааге относился Элбет, Морис Росси, его казначей, видорий Олий и еще несколько верных людей. Но здесь уже долгие месяцы не должны были появляться ничьи фигуры, лишь прислуга готовила убранство к приезду государя... — Как?

— Я... Государь мой, прости меня, — она зарыдала во весь голос и упала перед ним на колени. Похоже, она предчувствовала все эти годы, что наказание за свершенное безумство будет суровым. — Когда ты покинул меня в ту далекую ночь, то больше глядел на этот портрет, чем в мою сторону! Ты всегда не сводил с него глаз! Я была не в силах этого вынести... Кто она? Почему она так долго угнетает ваше сердце? Теперь я вижу, что даже тяготы войны не затмили её лика... Я хотела разорвать в клочья этот рисунок, — она уже не молила, а вызывающе и обвинительно бросала упреки сквозь всхлипывания и затихавшие рыдания. — Я бы спалила его в камине, если бы не граф Элбет, принесший мне ваш прощальный подарок, который вы велели ему передать... — Арре протянула к нему ладонь, на среднем пальце которой был нанизан серебреный перстень с малыми рубинами по всей длине. Ничего незначащий дар очередной любовнице. Ортек нахмурился, пытаясь вспомнить столь далекие, уже затуманенные в сознании события.

— Вон отсюда, — чуть слышно произнес он. Он хотел, чтобы она поскорее исчезла с его глаз, поэтому невидимый поток воздуха будто бы поднял её с пола и подтолкнул к двери. Его гнев унялся в тишине, что, наконец, воцарилась в комнате. Женские крики и слезы, к тому же без особого повода, приносили одно раздражение.

Ортек вытащил из рамки рисунок и, подойдя к мягкому креслу у темного пустого камина, опустился в него, собираясь рассмотреть потрепанный портрет. Контуры карандаша стирались со временем, но он не забывал добавлять им красок. Вот и сейчас он поднял с пола маленький уголек и подрисовал большие темные глаза, сжатые губы, длинные локоны волос. Элбет соединил разорванные части с помощью чар, и теперь бумага была твердой и несгибаемой, а прежде... Черноморец вспомнил, что оставил этот рисунок во дворце, убегая вместе с другом-пиратом в северный лес, и именно поэтому стремился возвратиться в апартаменты деда, завершив свою миссию. Автор рисунка был для государя не менее дорог, чем девушка, изображенная на нем. Но тайю, порой разрисовывавшую чистые бумаги, и верную подругу-мага, которую он любил юношей, еще не познавшим первых чувств — обеих спутниц он не сумел уберечь от ухода в царство богов, туда, где нога чародея не ступала ни в какие времена. Он не сохранил им жизни и даже после смерти не мог надеяться на встречу... Надежда и вера поддерживали его народ, в его душе этим чувствам не было места.

Вставив рисунок обратно в красивую раму, Ортек провел по поверхности бумаги рукой — давно следовало защитить картину крепким прозрачным стеклом, но прежде он так любил подрисовывать любимые черты. Теперь же невидимая пленка покрыла рисунок, которая послужит надежной преградой от пылинок, а также чужих рук. Он откинулся на спинку кресла и направил отрешенный взгляд в темную дыру за решетками камина. На верхней полке распологались резные статуэтки и драгоценные изделия, от разнообразия и числа которых трудно было не удивиться, но колдун даже не обратил внимания на новые подарки, выставленные на обозрение. Перед ним блистали подсвечники из Рудников, вазы Ал-Мира, золотые плоские кубки и чаши эрлинов, предметы из Аватара и Черноморья... Всё это было его, а точнее все эти земли отныне преклонялись перед величием морийского государя. Почти все, мелькнуло в голове.

В Аватаре он сумел договориться со всеми старшинами города. По его воле запретили вход в порт эрлинским судам. Это, несомненно, привело бы к тому, что вся торговля на востоке Южного моря перетекала в руки гарунов и морийцев, сблизило бы две раннее враждебные страны, которые теперь были объединены, пускай пока лишь формально. Учитывая, что алмирские провинции единогласно признали власть государя, и их наместники обязались выплачивать ежегодные взносы в казну, а также в пользу армии, которая по-прежнему оставалась в заморских краях, Мория закрепила свои интересы в этой стране. Теперь границы государства на востоке упирались в Рудные горы, в которых расплата за милость номов, карликовых хозяев тех мест, была крайне суровой, хотя среди степняков ходили слухи, что рудокопы выходят из недр гор, опустевших от гнева богов. А далее на восток простирались города и поля его родины и зависимых от Черноморья эрлинских поселений. Царство, возглавляемое регентом Антеей, распалось на глазах с низложением царицы. Эрлинские города, как поговаривали моряки в портах, совсем недолго сопротивлялись черноморским войскам нового Веллинга Кассандра, однако внутри страны нарастал раскол среди тех, кто все-таки решил смириться с узурпаторством трона, и их противниками. И теперь от каждого мясника или же благородного принца можно было услышать, что государь Ортензий единственный законный наследник черноморского трона. Пусть причины этих возгласов, слетавших из многих уст, описывались каждый раз по-разному, его народ не сомневался, куда теперь обратит взор их всемогущий правитель.

Он никогда не любил торопиться, но не умел и медлить. На черноморской земле он обрел жизнь, ради процветания отчизны он отправился в скитания и потерял верных друзей. Он должен был начать действия, чтобы вернуть мир в дома бывших соотечественников. Ортек не один раз уже пожалел, что столь необдуманно увлекся рассказами Марго и позволил ей уйти в одиночестве для выполнения совершенно немыслимой задачи. Еще более он терзал себя за то, что не удержал Ланса. Но там в Аватаре он считал, что помогает друзьям. Теперь же он вновь стал государем и должен был позаботиться в первую очередь о своем народе. Слухи о посольстве, что Веллинг Кассандр отправил к берегам Алмаага, пришли в порт степняков перед самым отплытием колдуна. Они были очень кстати. Если юный сын Антеи и Орелия, а точнее их приемыш и самозванец на престоле в Асоле, имел, что выложить перед лицом своего якобы дяди, государя морийского, Ортек был готов его выслушать. Но отныне он не будет вспоминать, что давным-давно давал клятву не вступать на родную землю без сосуда с живой водой. Настала пора вернуться в страну, что должна по праву принадлежать ему. Он не нарушит своих слов и обещаний, колдун не сможет этого сделать, ежели желает остаться верным себе и своим чарам — но ведь владеть и управлять Черноморьем возможно и находясь за тысячи миль вдали от тех земель. Если титул Веллинга прибавится к именованиям Ортензия I, то для всех народов, признавших его власть, наступят настоящие времена ликования и радости, ибо никогда прежде их не объединяла единая крепкая длань, распростершаяся от Великого моря до восточных берегов Черных вод.

Потекли недели дворцовой суеты, балов и встреч, которые постепенно сменились на тихое уединенное заточение государя среди стен своих комнат. Только приближенные имели право беспокоить правителя, подолгу лично перечитывавшего многочисленные послания из морийских государств и присоединенных провинций. Дела управления не могли ждать. Ощущения, что самые важные и неотложные решения в великой Мории уже приняты, и её народ не знает несчастья, постепенно развеялись даже у самых неопытных и наивных интриганов, желавших хотя бы мимолетом ощутить вкус власти и влияния на судьбы других людей.

Ортек перебирал бумаги, которые приходили в Алмааг по голубиной почте, по морю, через гонцов, деловые наблюдения верных слуг. Государь сидел за длинным столом в темной небольшой комнате, уставленной книжными стеллажами. Его рабочее место украшала единственная зажженная лампа, но высоко под сводом потолка полыхал яркий диск чародейного света. Он вновь перечитал сообщения с материка. Глава видориев и видиев Морий был обеспокоен тем, что таги вновь желали вернуть себе власть над Тайрагом, а также требовали разрешить им проведение обрядов служения богине Тайры. Государь всегда злобно ухмылялся, вспоминая, что это были за обряды. Но, несмотря на собственное презрение к кровавым служителям богини, ему было хорошо известно, что в народе, а особенно в Рустанаде и южных краях, люди продолжали поминать Тайру в своих молитвах. Таги, покинувшие Тайраг, куда до этого два раза в год стекались толпы паломников, нынче пустились подобно видиям в странствия, и их деятельность не приносила особого вреда. До Алмаага доходили слухи, что многие из тагов исцеляли одним словом всевидящей Тайры, что они поддерживали бедняков, и вместе с черными одеждами многие из них отныне носили острый меч, чтобы защищать обездоленных. По большей части под видом таких благочестивцев скрывались обычные разбойники, но орден тагов действительно не распался, был избран его новый глава, который заваливал государя письмами с требованиями вернуть прежние привилегии. За прошедшие двадцать лет стало ясно, что избавить народ от веры в изменившую ему богиню намного труднее, чем прогнать из дома неверную жену. Приходилось признать, что его народ, познавший жестокость упырей, не позабыл богиню Тайру, и неуступчивость государя в этом вопросе могла всколыхнуть в стране новые волнения особо страждущих, которых всегда поддерживали особо алчные.

Беспокойства вызывали известия из Ал-Мира. Стычки морийских войск с гарунами участились, едва по бывшей южной империи распространились вести об отъезде колдуна в далекие края. Прекратить эти беспорядки было не по силам ни командору, оставленному для руководства армии из Миргуна, ни алмирским наместникам, желавшим сохранить зыбкое равновесие в своих владениях после кровопролитных годов войны. Непримиримое противостояние возникло из-за того, что сотня морийцев сожгла небольшое гарунское поселение вместе с безоружными крестьянами, их женами и детьми. Это было возмездие за насмешливое отношение южных дикарей к празднествам Моря в день равенства дня и ночи с приходом осеннего сезона. Государю доносили, что в тот же день гаруны насыпали посреди водоема, возле которого должны были пройти ритуалы омовения, высокий курган и призвали с его вершин Ал-Гаруна и его детей, а на следующее утро родники близ лагеря солдат пересохли, и вскоре начался мор. Солдаты продолжали пить воду из грязных ближайших луж, тогда как следовало наполнять сосуды в дальних, более чистых источниках и водоемах. Случаи нечистой болезни, или, как её называли на западе, хили случались в Мории каждое десятилетие, даже в Алмааге, которому покровительствовали дети Моря — русалки и водяные. Однако в последние годы в государстве морян не вспыхнуло ни одной эпидемии, ибо по первым же признакам беды в злополучные места отправлялись колдуны, которые знали, как предотвратить и остановить болезни. Но, несмотря на беспечность своих воинов, более всего душу Ортека, как и всего морийского люда, обуревал гнев на гарунов, покусившихся ради своего трехклятого бога, бывшего правителя, кости которого на самом деле давно сгнили на вершине возведенной в его честь горы, на веру морийского народа, его воинов, имевших право на такую же жизнь в далекой стране, как и прочие граждане, то есть в окружении видиев и бога Море. Никто из морян не сочувствовал алмирцам, нашедшим погибель в жарком пламени огня, лишь Элбет в уединенной беседе с государем призывал того к хладнокровному решению, точнее к бездействию, ибо все прочие советники при дворе жаждали поскорее обратить гарунов к истинному богу с помощью оружия, чью ярость покоренные алмирцы еще не должны были забыть.

— Ваше Величество, — в комнату вошел граф ла Ронэт, держа в руках перед собой раскрытую грамоту, несомненно содержавшую новые сообщения, и Ортек состроил кислую мину, предугадывая скверный характер новостей, — по-моему, вскоре вас ожидает очень приятное путешествие! — Голос колдуна был на удивление бодрым и веселым, что со стариком случалось крайне редко.

— Неужели я вырвусь из плена этих посланий?! — мрачно ответил Ортензий, все еще подозрительно взирая на бумагу, которую удерживал граф.

— Смею вам напомнить, что несколько лет я сам разгребал все эти листы. Потому как, несмотря на то, что при дворе живут десятки писцов, есть вещи, о которых следует знать и читать лишь государю, — он слегка склонил голову, делая другу явный намек на секретность многих посланий, что попадали в их руки. — Однако эта приятная весть уже облетает всю страну! Через десять дней в Ильме спустят на воды двухпалубный галион, который прибудет в столицу государства и примет на свой высокий борт всех желающих совершить первое путешествие вдоль берегов Мории. А вскоре подобные корабли смогут развить и укрепить морскую торговлю между державами в Южном море, не говоря уже о том, что никто не посмеет на него напасть!

Ортек искренне улыбнулся. Это было долгожданное завершение его замыслов — морийский флот нужно было обновить и сделать непробиваемым для рифов, непогоды, а также абордажных крюков. Но еще ни разу не качалось на волнах Моря такое судно, что не прибрал бы в свои просторы бог — давно шутил граф Вин де Терро, хотя государь, несмотря на это, верил, что опытным мастерам удастся сотворить гиганта, способного покорить водные просторы.

— Действительно ты порадовал меня этими речами, Элбет, — глаза молодого колдуна уже загорелись мечтами о прибытии галиона к Береговой Башне, с палубы которого он бросит вызов черноморцам, призывая их к единению с морийским народом. Но рассудок пока еще мог отметать мечтательные видения прочь. Земли по ту сторону Королинского пролива нередко забывали, что управлялись государем, а не главой провинции или избранным правителем в своей стране, так отчего он, по-прежнему, рвался в давно покинутые края в то время как в собственном хлеву хватало скотины и мусора, который следовало прибрать?! — А есть ли известия от Мориса?

— Командор Росси на днях возвращается в Алмааг, чтобы предстать перед Вашим Величеством. Его супруга и младенец остаются в Государине, а он сам не мог не откликнуться на ваш зов.

— Я не стал бы тревожить его в такой момент по пустякам, — ответил Ортек, тяжело вздыхая от того, что вскоре должен будет отправиться на омовение второго сына Мориса. Он недолюбливал подобные церемонии. Малые дети в последнее время не доставляли государю радости и умиления. Он уже представлял как быстро и незаметно они превратятся во взрослых мужей и жен, подарив при этом своим родителям слезы переживаний, счастья и гордости. Но этого было не испытать колдуну, поэтому с недавних пор Ортек смотрел на десятилетних отроков, вступавших в подготовительные отряды гвардейцев, лишь как на будущих солдат, которые очень быстро отслужат время, состарятся и уйдут навсегда. — Я люблю Мориса как брата, и только ему я доверю вести переговоры с черноморцами. Морис и принц ла Фонти смогут оказать достойный прием послам, что вскоре причалят к нашим берегам. А я, государь морийский, встречусь с ними, лишь когда точно изведаю их намерения.

— Вы слишком предупредительны, государь, — лукаво поморщился старик. — Черноморское судно уже встало в Бастаре. Через неделю они увидят скалы Алмаага. Черноморцы уже узнали гостеприимство морийцев, ведь их привечали и в Мидгаре, и в Эллине. Однако окончательное решение о том принимать ли во дворце людей, которые будут говорить от лица Веллинга, предавшего собственную мать, только за Вами.

Ортек задумался над словами колдуна, а тот терпеливо выжидал паузу, ведь графу было что добавить к сегодняшнему визиту. Государь вспоминал встречу с Кассандром в песках Э-Мира, после которой подвергся нападению отряд его воинов. Царевич был коварен и изворотлив как змея. А если рядом с ним все еще находился Сарпион, колдун, то язык Веллинга был полон жгучего яда. Но правителя не всегда одобряет народ, и не всегда он его заслуживает — ведь даже мерзавец и предатель иногда преследует благие цели, пусть идет к ним грязными путями. Ортек нередко предвкушал, что долгожданные вести из Черноморья о смене власти и свержении царя самим народом с помощью магов, которые нынче попали в опалу, достигнут Морию ранее, чем снаряженное Веллингом посольство. Корабль черноморцев двигался в столицу Алмаага, как казалось, с огромной неохотой, в каждом порту желая повернуть назад, борясь с невидимым течением, которое как будто бы отбрасывало его прочь от берегов, живших по законам единого бога. А может это было всего лишь личное ощущение государя, нетерпение от слишком долгого путешествия черноморских послов по Южному и Великому морям, ведь на самом деле он ожидал от своих сородичей многих слов, но до сих пор не знал, что им ответить.

— И еще, Ваше Величество, я получил сообщение от Молоха из Деревни, — вновь заговорил Элбет, отрывая государя от глубоких размышлений. — Неожиданно в северные леса прибыл граф де Терро, ваш воспитанник и приемный сын, точнее будущий наследник. Или может быть ваше решение в последнее время переменилось? Ланс де Терро приехал к своему дядюшке Дугласу. Но самое главное, по подозрениям Молоха, этот юноша, выросший на моих глазах, обрел колдовские чары! Ему следует немедленно возвратиться в Алмааг...

— Он стал колдуном? — переспросил государь недоверчивым тоном. — Это немыслимо... Конечно, он должен поскорее приехать во вдорец! А как же Марго?! — Ортек выказал вслух свое недоумение по поводу местонахождения Ланса и ведьмочки, ведь вряд ли первый бы покинул её, а сама царица никогда бы не отказалась от навязчивой идеи поквитаться с Сарпионом, что отнял у неё власть. Неужели книга колдунов уже уничтожена, а следовательно за спиной Кассандра не осталось никого кроме разношерстных войск, гадал Ортек...

— Вы имеете в виду ту девушку-колдунью, с которой случай вас вновь свел в южных землях?

— Это был не случай, Элбет. Это была встреча двух правителей.

— Не спорю, Ваше Величество. Случайностью можно назвать ваше разрешение, данное ей, на возвращение в черноморское царство. Видимо, сам Гисс и Нопсидон затуманили ваши мысли и глаза в те дни в Аватаре, раз вы позволили колдунье вступить на враждебные берега, где маги неминуемо воткнут ей в грудь острый кинжал, если раньше этого не сделают солдаты её сына, молодого Веллинга.

— Полно тебе, Элбет... — Ортек нахмурился.

— Ни о какой девушке, которую бы сопровождал наш капитан де Терро, не упоминается в письме. Молох лишь высказывает свои подозрения о способностях графа. Тот остановился в избе Дугласа и почти не видится с колдунами. Сегодня же я постараюсь написать ответ с просьбой отправить графа немедленно ко двору Вашего Величества. Но, думаю, убедить Ланса по силам лишь Вашему письму...

— Да, лучше будет, если я напишу ему сам, — государь потрепал ладонью густые темные волосы — совсем как мальчуган, раздумывавший над очередной озорной выходкой, а после поднял на старика решительный взгляд. — Хотя, пожалуй, я не буду так срочно призывать его к себе. Начинающий ученик для тебя очень интересен, но может быть опасен для других. Негоже будет смущать моих придворных еще одним колдуном, — он выдавил из себя смешок, — уж если Ланс действительно стал тем, кем должен был стать, то отныне он сам решит, куда увлечет его дорога жизни.

— Но ты ведь назначил его наследником, Ортензий?! Его жизнь не минует этих стен!

— Об этом знают лишь самые верные друзья. Наследник у государя должен быть всегда, но не стоит его загонять силой на трон... Тем более место пока еще несвободно! — колдуны одарили друг друга одобряющими веселыми улыбками. Давно у Ортека не было дня с приятными известиями. Но какие на самом деле плоды принесут распустившиеся цветы, судить было рано.

Приближалась ночь полной луны, когда морийцы по прежним традициям почитали Тайру, а вместе с ней Море. В Алмааге в эти торжества было принято подавать на стол похлебку из рыбы, а запивать блюдо следовало сладким красным вином, кровью Тайры. И хотя на острове не особенно любили богиню, но от вина в ночь Света никто не отказывался. К этим ежемесячным весельям, когда замирали работы на полях, в портах и мастерских, ожидали прибытия посольства от царя Кассандра. Ортензий перед встречей гостей распорядился устроить смотр своих войск, расположенных в столице. Основное ядро вооруженных солдат на всем острове составляли гвардейцы, особо приближенные к правителю военные части, которые в отличие от всех остальных дворян и наемников, обучавшихся в Лемаке, военной морийской провинции, проходили подготовку и несли службу около своего государя.

С раннего утра перед государевым дворцом царила суматоха. В серый осенний полдень молодые и пожилые зеваки, дельцы, дворяне, моряки из порта и прочий столичный люд собирался поглазеть на необычайное зрелище — парад гвардейцев государя. Воины в красно-черных куртках, служившие личными охранниками государя, и в темно-зеленых костюмах, отличавших прочих солдат острова Алмааг, выстроились в четыре шеренги поперек площади прямо напротив белого фонтана вблизи волшебного чана, главной достопримечательности столицы. Перед ними строгой поступью шагали командиры, волнительно осматривая в последний раз внешний вид своих подопечных, а вскоре среди рядов вооруженных мужчин появился коротко стриженный молодой человек, облаченный в простой наряд дворянина. На его плечах красовались золотые погоны, на груди висела цепь с массивным орденом в оправе из красных камней. Знавшие в лицо приближенных к государю Ортензию людей купцы зашептали своим соседям в толпе любопытного народа, что этот бедный мещанин на самом деле был никем иным как одним из морийских командоров, Морисом Росси.

Строй солдат преграждал путь особо выпиравшим зрителям, желавшим поближе увидеть государя, когда тот выедет на площадь для осмотра войск. Меж стражей стояли барабанщики, которые застучали в один ритм, едва лучи блеклого солнца упали на головы жителей Алмаага под прямым углом. Однако главным сигналом для заглушавшего вой толпы боя барабанов послужил государь. Он тронулся на вороном статном жеребце от распахнутых ворот дворца к центру площади, туда, где возвышалась огромная чаша братьев Орфилона. Следом за государем верхом на своих лошадях выступали два всадника — командор и худощавый узколицый мужчина, чье лицо украшали пышные свисавшие на губы усы. Клазон Доге являлся начальником гвардейцев. Он занимал этот пост уже десятый год, будучи крайне молодым при принятии на себя столь важных и ответственных обязанностей. Но в мастерстве и преданности этого человека государю ни у кого не возникало сомнений. В народе ходили слухи, что Клазон, младший сын графа ла Доге, отказался от дворянского титула, после чего отправился на службу в Лемак, откуда вновь вернулся в родной Алмааг и поступил в ряды гвардейцев. Однажды он защитил своей грудью государя от коварного удара ножом убийцы, что пробрался во дворец и задумал совершить покушение на правителя Мории. Клазон остался в живых, а вскоре был удостоен такой величайшей милости от Ортензия I как охрана жизни государя, с чем он успешно справлялся все эти годы.

Ортек довольным взором осматривал стройные ряды своих гвардейцев. Он видел, что их ясные лица и горящие глаза устремлены в сторону правителя, и гордость за доверие и любовь, что испытывали к нему его воины, преисполнила сердце. Колдун сидел в седле с такой же строгостью и сдержаностью, как вытянулся каждый его солдат, ныне представший перед толпой, своими начальниками, а также видиями, которые провожали Ортека от здания дворца до выезда на центральную площадь. Лишь поровнявшись с фонтаном Победителем, он бросил беглые взгляды через плечо, желая удостовериться, что ненамного опередил своих спутников, которые совместно с государем нынче должны были оценить вид и подготовку алмаагских воинов к приему черноморских послов, хотя те прибывали совершенно с мирными заявлениями, а иначе они бы даже не осмелились сунуться на далекий остров среди скал. Морис и Клазон также натянули поводья своих скакунов, чтобы соблюсти почетную дистанцию от государя.

Барабаны еще громче застучали по всей окружности площади, и колдун медленным шагом направил коня к стройным рядам гвардейцев. Ему надлежало четыре раза проехать из одного края строя к другому, осматривая при этом алмаагских солдат. Если он хотел кого-то выделить из шеренги, то, соблюдая традиции, указывал на воина своим мечом, в случае недовольства — следовало наставить на провинившегося недотепу палец или ладонь. Обычно на парадах Ортек отмечал тех гвардейцев, что служили в его личной охране, нередко он награждал всего лишь за уверенный взгляд, твердую стойку и непроницаемое лицо, которое в то же время не отталкивало прочь взора. Порицание во время ежегодных смотров также получали многие солдаты, и в первую очередь государю были не угодны грязный неопрятный расхлебанный вид и запах вина.

Как только тройка всадников приблизилась к рядам солдат, площадь затопили громовые крики: "Да здравствует государь морийских земель!". Ортек начал осмотр с правового края, и при первых же шагах, сделанных его жеребцом в конец строя солдат, раздались четыре приветствия, бойко оглашенные каждым из рядов. Барабаны замолчали, и в тишине государь вглядывался в фигуры и лица гвардейцев, каждый из которых держал руки плотно прижатыми к телу, а при приближении государя ладонь опускалась на эфес меча, вложенного в блестящие ножны. Колдун прошел весь ряд и развернул коня. Вновь прогремели приветственные кличи, только теперь лишь три раза. Первая шеренга опустилась на одно колено и преклонила головы. Теперь взору правителя предстали солдаты из второго ряда.

Он был доволен. Гвардейцы держались, как и подобало выступать перед своим командиром настоящим воинам, не сутулясь и не опуская живого взора. Многих из красно-черных он знал поименно, поэтому подбадривал их доброй усмешкой. Ортек прошел до половины строя второго круга, как вдруг его тело дрогнуло в седле. Жеребец внезапно громко захрапел, заржал, вставая на дыбы. Черноморец быстро и умело натянул поводья, сжимая бедра животного крепкими ногами. Однако седло из-за слабой подпруги начало сползать с вертикальной спины непослушного животного. Конь упал копытами на землю, а затем вновь поднялся в воздух, норовя сбросить седока. Ортек не сомневался, что самостоятельно справится с норовом жеребца, который до этого был послушнее ягненка, но сбоку он уже заметил обеспокоенный взгляд Мориса. Тот попробовал одернуть животное за ухо. Очередное поднятие на задние ноги завершилось тем, что лошадь странным образом провернулась в воздухе и повалилась ниц. Командор и глава гвардейцев отпрянули назад, а государь вовремя выскочил из седла, даже не теряя равновесия в ногах. Он бросил недоуменный взгляд на своего жеребца, а после осмотрелся вокруг. Со всех сторон раздавались испуганные крики, а от ворот к ним уже бежала пара слуг. Лишь гвардейцы продолжали сохранять спокойствие, чем вновь подняли его дух.

— Я продолжу осмотр пешим, — кивнул он в сторону Мориса. В конце концов, испуг или нездоровое поведение лошади можно было объяснить многими причинами, но над этим предстояло подумать после завершения нынешнего парада. Хотя Ортек был колдуном уже более двадцати лет, вокруг него нередко случались странные происшествия, а неповиновение жеребца был скорее неприятным, чем непонятным.

Морис тут же спешился и последовал за государем, не желая ступать верхом, когда тот шел по земле. Клазон помог подоспевшим слугам забрать лошадей с площади и также остался на земле. Ортек терпеливо выжидал, когда закончатся старания трех молодых прислужников поднять его вороного на ноги. Когда им это все-таки удалось, и жеребец захромал прочь, уводимый за узды, государь продолжил смотр.

Взглянув в лицо одного из юношей, он приметил его сходство с Лансом. В голове вновь завертелись мысли об известиях, принесенных накануне советником. Государь двинулся дальше вдоль опустившихся на колени солдат, с жалостью вспоминая вид истертых мундиров, заросшие бородами, но закаленные испытаниями лица морийских солдат, отстаивавших интересы своей страны у берегов Алдана, на рубеже с Черноморьем. Но вскоре в Ал-Мира, Межгорье и Аватар отправятся новые корабли с юными отважными сердцами и сильными ударом воинами, которые послужат во славу Мории своей доблестью. Эти планы было необходимо воплотить в жизнь, ведь победа на поле брани еще не означала сохранение этого положения после того, как стороны заключали мир. Силу и превосходство всегда подтверждали более весомыми аргументами, чем рассказы о величии и всемогуществе бога Море, а также государя-чародея.

Он окинул задумчивым взглядом с десяток лиц, даже не запомнив их выражения, поскорее бы закончить этот процесс. Но Ортек нахмурился, останавливаясь перед гвардейцем, который нервно пытался застегнуть верхние пуговицы своей куртки цвета грязной травы. Он уже хотел вытянуть вперед руку с осуждающим жестом, как глаза неловкого солдата впились в государя, и колдун замер от пронзившего его холодного негодовавшего взора. Он сделал следующий шаг, все еще испытывая желание покарать наглеца, но рука так и не поднялась в воздух, а перед глазами уже предстало новое чистое и преданное лицо. Он не обращал внимания на тех, кто смиренно преклонили головы прямо перед ним, поэтому даже не заметил, кто именно из нижнего ряда прыгнул как затаившийся зверь, атакующий свою жертву из засады. Ортек схватил нападавшего за плечи, но в ту же минуту его взор пронзила вспышка света. Из горла не вырвалось даже стона, однако силы с быстротой мысли покидали тело. Он сполз по рукам своего убийцы на землю, прижимая ладонь к груди, из которой торчала толстая рукоятка кинжала. Когда белая пелена совсем застелила взор, а в ушах более не стучало собственное сердце, не звенел лязг обнажаемых из ножен мечей, государь Ортензий I навечно покинул земные владения...

* * *

Высокие стрельчатые окна пропускали в огромный зал солнечные лучи, но в период длинных ночей здесь царила колдовская атмосфера из бледного мерцания огней и приятного теплого ветерка. Все пространство занимали глиняные горшки и отгороженные земляные насыпи, из которых прорастали побеги небывалых размеров и видов. Элбет ла Ронэт озабоченно склонился над кустом розы, красные бутоны на котором поникли, и их лепестки опали на холодный пол. В палисаднике колдун проводил утренние часы, в течение которых в тишине и безмятежности раздумывал над государственными делами, при этом ухаживая за растениями, которые под воздействием чар радовали глаз круглый год.

За дверью раздался топот спешивших по коридору ног. Колдун нахмурил высокий старческий лоб. В собственные покои граф допускал вторжения лишь в крайних случаях. Хотя в подобные важные моменты он считал, что спешка недопустима, лишнее беспокойство поколебало бы внутреннюю гармонию чародея, которую он обретал среди своих растений, а в рассерженном состоянии колдун мог только усугубить ситуацию, поэтому строго наказал своим помощникам не появляться в этих покоях. Он отошел от поникших роз и двинулся к выходу. На его лице отразилось подлинное удивление при столкновении с личным слугой, от которого Элбет никак не ожидал возмутительного нарушения своего ежедневного недолгого ритуала по созерцанию красоты в полнейшей тишине.

— Его Величество... государь... наш государь... — пролепетал юнец, приходившийся племянником Ристо, верному другу колдуна, который скончался два года назад. — Его Величество убили.

Элбет, едва расслышав бормотания мальчонки, изменился в лице, а после приподнял полы мантии государственного советника, которую он почти никогда не снимал с плеч, и быстрым шагом направился прочь по галерее к жилым комнатам.

— От кого ты получил известия? — на ходу спрашивал он слугу, семенившего рядом. — Где сейчас государь? Да отвечай скорей!

— В вашу библиотеку пожаловал один из гвардейцев и передал слова самого командора Мориса... Я тут же побежал в каменный цветник, господин... Я не хотел вас беспокоить, но...

Старик лишь удручающе покачал головой. Этот послушник не годился на тот ответственный пост, что для него завещал родственник. До расторопности и прозорливости Ристо ему было далеко. Ежели пока что передали непонятные слова, да к тому же всего один из солдат, это могло означать всего лишь недобрую шутку над колдуном, хотя тот, кто осмелился на подобную дерзость, совершает её в первый и последний раз. Неужели во время смотра войск на площади действительно произошли неприятности?! Элбет допускал любые недоразумения, но в гибель Ортензия поверить не мог. Государь был колдуном, и смерть не приходила за теми, кто не верил в богов, ибо сам являлся одним из них. Даже если произошло очередное покушение, молодой по развитию организм государя сможет пережить многое, что не по силам обычному человеку. Однако, несмотря на светлые мысли, промчавшиеся в голове, чародей ускорил шаг, выбираясь на морозный воздух пасмурного дня. Он спешил к зданию дворца, что нынче было украшено поднятыми флагами и гербами, он обязан был оказать помощь и поддержку другу, воспитаннику и государю. В целительстве Элбет был опытен и силен, он спасал от эпидемий целые деревни в Мории, он не допустит смерти единственного человека, который возглавлял государство долгие годы и привел его к настоящей славе и процветанию.

Всех охватила суматоха. Ступени у входа во дворец заполонили дворяне, а также солдаты, которые с обнаженными мечами отодвигали всех стремившихся попасть вовнутрь. На Элбета обратились беспокойные и в тоже время обнадеженные взоры сотен глаз. Графы и принцы, видии, рустанадские купцы, приглашенные на торжество нынешнего дня, лемакские капитаны, менестрели, поэты... люди разного положения и интересов собрались в гнетущем ожидании. Перед колдуном двери вмиг распахнулись, и один из гвардейцев, сохранявший остатки дисциплины, повел старика прямиком в покои Ортека.

— Командор просил вас немедленно пройти к постели государя. Его тело перенесли в опочивальню. Вы ведь сможете ему помочь? — казалось, в глазах мелькнули слезы, что заставило Элбета еще сильнее нахмуриться. Очевидно, что в такие минуты даже у гвардейцев остались лишь крупицы рассудительности, решил он, уверенно проходя в комнаты, занимаемые государем.

В гостиной он заметил дворцового лекаря и двух принцев, приходившимися родственниками государю Дарвину II, а следовательно и нынешнему правителю. Девушки-служанки бегом пересекали комнаты с зажженными лампами, кипами простыней и дымящимися чашками с резким ароматом. Элбет даже позабыл о приветственном кивке и, остановившись у закрытых дверей в спальню, резко дернул за ручку, которая оказалась заперта.

— Командор только что прогнал всех прочь, — сурово заметил л'Уль. Его хрупкому сложению противостоял очень низкий боевой глас, голова начала седеть, но глаза всегда ярко сверкали, как и живой ум, за который Ортензий приблизил к себе этого троюродного дядюшку, поручив ему ведение дел по мореходному строительству.

Элбет вновь потянул за позолоченную ручку, задвижка чуть слышно скрипнула по ту сторону двери, и чародей молча вступил в темное помещение. Он готов был взывать ко всему и всякому, лишь бы Ортензию были подарены минуты на борьбу за жизнь. Колдун хотел не опоздать, а желания колдунов всегда сбывались. Но над каждым нависает порой непреодолимый рок, а может всего лишь случай, дающий шанс исполниться замыслам других.

Просторная комната была погружена в полумглу, лишь блики разожженного камина бегали по украшенным картинами и гобеленами стенам. У изголовья широкой кровати, преклонившись на мягком ковре, устилавшем пол, граф увидел Мориса Росси, командора Мории, под чьим руководством находились агмаагские войска всех трех рангов. Его коротко подстриженные темные волосы различались на белых простынях, в которые была зарыта голова. Однако, услышав позади себя скрип отворяемой двери и громкие шаги, мужчина резко приподнялся. Мориса осветило тусклое облако, которое колдун зажег под потолком. Командор был все еще молод и в расцвете сил, однако увидев следы переживаемых страданий можно было удивиться, как быстро их печать отразилась на привлекательном лице, которое теперь стало бледной маской.

— Элбет, я послал за тобой так давно, что, кажется, за это время минули годы, — уныло произнес он. — Боюсь, что уже ничего не поможет.

— Не прошло еще и часа после полудня. И сюда я спешил, как мог. Ортензий выживет, — старик приблизился к кровати, занимая место Мориса, который послушно отодвинулся прочь на пару шагов.

Тело государя было аккуратно возложено на чистое белье. Его кожа еще привлекала живым алым цветом, лишь глаза немигающе смотрели вверх. Руки были сцеплены на груди, где одежду залили пятна багровой подсохшей крови. Элбет взял в ладонь холодные пальцы государя, другой рукой притронулся к его груди, желая различить хотя бы слабое биение сердца, а также поскорее затянуть рану от удара, что поразил свою цель стремительно и метко. Колдун замер. Чары накладывались незаметно для других людей, да и сами колдуны не ощущали их возникновения — был виден лишь результат воздействия, лишь исполненная собственная воля.

— Он не дышит, он уже мертв, — не веря произнесенным словам, сказал советник. — Я не могу ничего изменить. Почему все случилось так быстро?

— Государь умер, — отрешенным голосом повторил Морис. — Он ушел от нас навсегда.

Элбет проследил за неподвижным взглядом командора, и чуть было не поддался его апатии и леденящему спокойствию. Вместо этого он еще раз обратился к остывшему юному телу морийского государя. Впрочем, осознание своей беспомощности пришло очень скоро. Он приложил ладонь к черным глазам Ортека, но веки бывшего черноморского царевича так и не сомкнулись.

— Что случилось, Морис? — громко и требовательно спросил граф ла Ронэт, призывая своим гневным тоном к немедленному ответу.

Тот вздрогнул. Ясный взор вернулся его глазам, и глава морийских войск поведал о случившемся во время парада на площади. Он говорил четко, не затягивая с описаниями волнений среди толпы, что начались сразу же, как государь пошатнулся и опал на землю после нападения убийцы. Морис не забыл упомянуть странный, по его мнению, случай с норовом жеребца государя, который до этого всегда был покорным желаниям своих наездников.

— Покушение совершил один из темно-зеленых, — это было обозначение гвардейцев, проходивших службу в иных городах Алмаага. — Предателя тут же поразил мечом другой солдат. Однако кинжал в руке нападавшего вошел глубоко в грудь государя, и когда я подхватил его тело на руки, то уже увидел потухший взор на его лице. Я был совсем рядом, но не успел ничего предпринять.

— Я должен осмотреть этот кинжал, а также допросить всех свидетелей убийства, — ответил Элбет, внимательно выслушав Росси.

— Клазон собрал людей для того, чтобы не позволить никому из виновных — ведь у убийцы могли быть сообщники — избежать возмездия. Однако от самого злодея мы теперь никогда не узнаем, что подвигло его на клятвопреступление, после которого его душа отправилась в огненные глубины Теи!

— Черная пелена застелет небо в дни гибели морийского государя. Печаль и скорбь пронзит сердца всего народа, когда он поймет величину понесенной потери, — назидательно ответствовал Элбет. Боль и злость от того, что ничего нельзя было изменить и вернуть назад, затопили слова графа. Он уже предполагал, что разоблачить тех, кто стоял за подставными фигурами наемников, в открытую осмелившихся напасть на правителя и отдавших при этом собственную жизнь, будет крайне сложно. Ортензий I снискал любовь своих подданных, но еще большую ненависть врагов, которых он лишал силы и власти, а после милосердно записывал в число новых союзников. Государь всегда смотрел вперед, замыслы его были поистине велики, и горькое сожаление отравляло душу с осознанием того, что больше эти предприятия никто не сможет воплотить в реальность.

— Граф Элбет, вы управляли городом и страной в период отсутствия нашего государя. Нынче вам лишь позволено сообщить всем об его кончине. Государь морийский умер. Но кого приветствовать на его троне взамен? — спросил Морис, сохраняя холодный вид воина, готового к любому исходу, который встретит нежданную победу или полное поражение с неизменным бесстрашием, лишь мысленно взывая к богам.

— Государь Ортензий предусмотрел многое в течение своего правления. Он оставил Мории достойного наследника, точнее он закрепил власть над землями за своим новым ставленником, чье имя мы узнаем из его бумаг. С уходом государя его тело следует передать видориям для совершения всех необходимых ритуалов и сожжения на берегах Малой Мории. Сразу после этого я, как глава города и острова, соберу совет, чтобы все возрадовались новому государю морийскому, — голос колдуна звучал тихо и печально. Трудно было поверить, что вскоре этот дворец вновь наполнится радостью и весельем.

Гонцы и послания были разосланы во все части государства. Три дня над столицей раздавался глухой размеренный бой барабанов, а затем омытое слезами народа и священными водами видиев тело государя Ортензия было препровождено скорбной процессией на небольшой парусник, чью палубу окружали зажженные факелы, должные все дни плавания освещать дорогу погибшему. Судно взяло курс на Морий, главный город маломорийской провинции, где глава видориев Морий Белый XXXI согласно традициям соорудил бы погребальный костер для государя. В этот день огромные барабаны, расположенные на крышах зданий, окружавших дворцовую площадь, наконец, замолкли, а небо, едва судно скрылось за горизонтом, потемнело, как будто сумерки пришли на остров намного раньше положенного срока, и на удивление всех мудрецов, нашедших пристанище при дворе морийских государей, на землю полил тихий ливень вместо ожидаемых хлопьев белого снега.

Элбет не покинул город, тогда как многие моряне посчитали долгом отправиться следом за траурной ладьей в Малую Морию на торжественное сожжение. Из высших чинов государства в последний путь Ортензия I сопровождал Морис. Клазон Доге не покидал городские темницы, где велись строгие допросы каждого гвардейца, стоявшего в день гибели государя на площади, а граф ла Ронэт подписывал необходимые распоряжения, отправлял послания тем, кого необходимо было обязательно в скором времени принять в Алмааге, а также не пропускал известий о ходе расследования совершенного убийства. Как удалось выяснить, гвардейца, поднявшего руку на государя и пронзившего его сердце кинжалом, звали Панн Геез. Ему было около двадцати лет, и проходил он родом из Ксадра, порта на севере острова. Все алммагцы называли себя морянами, то есть потомками Орфилона, тогда как на материке морянами зачастую считались лишь богатые дворяне-землевладельцы. Но островные моряне в основной массе занимались тем же земледелием, ремеслами, зодчеством, что выпало на долю южан еще в далекие времена покорения их морийскими вождями. Так и юный Панн был рожден в бедной семье ткачихи и сапожника, что тем не менее не препятствовало ему вступить в ряды наемных охранников самого государя, чтобы исполнить клятвы верности и смелости, приносившиеся каждым при получении длинного меча гвардейца. Однако все эти сведения, которые поведали те, кто знал убийцу, заколотого на месте преступления, не проливали даже искорки света на мотивы совершенного деяния. Были осмотрены вещи преступника, допрошены его знакомые и люди, с которыми он общался в последние дни. Гвардеец оказался весьма шустрым малым, любившим посидеть в портовых кабаках, а также домах искусства, в одном из которых не столь давно за десяток золотых заказал мастеру слова сочинить прекрасную поэму, посвященную милой любовнице. Монеты у наемника водились, но каждый гвардеец на получаемое жалование мог позволить себе подобные забавы.

Ищейки, прибывшие из Лемаха, а также люди Клазона искали всех лиц, которые могли быть причастны к гибели государя. Они описывали доходы и траты Гееза, расспрашивали об его пристрастиях и суждениях о государственных делах, выясняли связи убийцы с тонскими купцами, ибо, как оказалось, кинжал, которым был нанесен смертельный удар, выковали в кузнице на берегу Агра, чью марку можно было легко разглядеть на рукоятке. В народе же о том, кто и почему убил государя Ортензия, Разителя, заговорили, как только его остывавшее тело перенесли во дворец, и эта загадка не переставала мучить умы дворян да простых босяков еще многие годы. Одни возмущались, что Геез оказался обычным ревнивцем, которому страсть к тайной девушке, любившей государя, замутила рассудок и подвигла на предательство. Более осмотрительные искатели причин постигшей страну трагедии не сомневались, что за действиями гвардейца стояла личная выгода. Посулы несметного богатства бедняку могли предложить те, кто не желал платить в казну золото, заработанное смертями морийских солдат на поле брани — гаруны, черноморцы, не исключая даже релийцев и далийцев, которые не раз желали избавиться от государя, чей гнев обрушивался на их земли. По другим слухам, к гибели Ортензия приложили руку сами колдуны или же маги, ведь только им было по силам охмурить голову человека, толкнуть его на необдуманные поступки — лишь безумец или желавший собственной смерти мог осмелиться напасть на государя, зная, что за это неминуемо сгорит в жаре пламени как на земле, так и после казни в её недрах. Очевидцы того печального парада не уставали до седых лет рассказывать своим потомкам о том, как внезапно взбесилась лошадь государя, словно предчувствуя беду, а может под воздействием невидимых чар недругов колдуна. И хотя окровавленный труп убийцы Ортензия I после прощания с государем кинули на растерзание своре собак под яростный крик собравшейся для зрелища толпы, каждый мориец был убежден, что за покушением скрывались еще многие имена, но их так никогда не огласили народу. Тайна гибели Ортензия перекрыла многие его деяния в памяти граждан Мории. Будучи нераскрытой, она так и не привела более ни одного виновника на эшафот, хотя многие невинные не пережили пыток в сырых подвалах. Но морийцы верили, что Море воздало каждому по заслугам...

Погруженный в тишину великий город Алмааг, омытый струями дождя, что разнес все дороги на юге острова, ждал нового правителя. Горожане перешептывались между собой, встречаясь на главной площади, бросая при этом любопытные взгляды в сторону дворца, где решалась судьба их страны. У государя Ортензия не было потомков, не осталось ни одного прямого наследника и от Дарвина II, деда Ортензия. За годы своей власти выходец из Черноморья жестоко расправился с возможными претендентами на престол, и нынче линия, восходившая к Морию I, прервалась. Алмаагцы ежедневно расспрашивали друг друга о прибывших в порт судах, беспокоясь как бы в столицу так некстати не пожаловали черноморские послы, отныне имевшие право предъявить свои претензии на престол от имени племянника Ортензия, Веллинга Кассандра, но с еще большим недовольством они встретили корабли из Релии и Далии с представителями дворянских советов, которые несомненно собирались внести собственную лепту в дело избрания нового государя, хотя никогда прежде южных морян не допускали в тайные государственные дела. Народ в нетерпении ожидал имени нового вождя. В кругах знатных господ поговаривали, что наследника трона назначил сам убиенный государь. Получая известия от дворцовых осведомителей, они тут же заключали скорые союзы, в которых обязывались поддержать того или иного возможного кандидата, а также извлекали из своих сокровищниц набитые кошельки звонких монет, чтобы немедленно начать сбор добровольцев под водруженные над мятежными землями стяги, призывавшие к борьбе. Однако, к открытым действиям не перешел никто, покуда граф ла Ронэт, принявший на себя бразды правления государством, сохранял свои тайны, лишь разослав во все морийские пределы легатов с сообщениями, что новый государь омоется водами видориев в грядущие празднества почитания Моря, в самую длинную ночь, когда в Алмааг съедутся все правители свободных провинций Мории.

Между тем имя будущего государя было объявлено узкому кругу людей на совете, собранном Элбетом сразу же после прощания города с прежним владыкой. В темной комнате толстые бархатные шторы занавешивали оконные пролеты, обстановку украшали лишь тринадцать резных стульев и длинный овальный стол, во главе которого всегда восседал государь. Здесь собрались те, кто зачастую и прежде участвовали в советах Мории, хотя нынче место во главе стола было пустым. Граф Элбет стоял возле каминной полки, перебирая многочисленные бумаги, лишь кивком головы приветствуя людей, получивших от него записки о встрече. Рядом с ним находился невысокий мужчина, в строгой черной форме, что носили писцы и книгохранители в Алмааге. Грен был личным помощником Ортензия, чью переписку он вел последние годы. Свои места за столом занимали люди, имевшие право вхождения в круг советников по происхождению своих громких имен, а также те, кто за верные годы службы доказали своей стране преданность, опыт и прозорливый ум. Видорий Олий смиренно присел на крайнее место, где он всегда располагался при живом государе, по правую руку от него. Принц л'Уль, принц ла Жиль, принц ла Фонти — уже немолодые дворяне, которые не один год отстаивали интересы алмаагцев, почти в ряд выстроились около своих сидений по другую сторону от служителя моря. Клазон Доге перешептывался в дальнем конце стола с лемакским капитаном третьего ранга, прибывшим лишь несколько часов назад от Первого Судьи, председательствующего в Каро. Свои места заняли хранитель казны, содержатель дворца, а также защитник интересов, как именовали в Алмааге человека, который за золото оказывал каждому желающему доверительные услуги. Клод Шинье за десятилетия работы в области наследований и передачи прав владения сумел сохранить чистую безупречную репутацию, его слову доверяли как простолюдины, так и богатые вельможи. В комнате собрались люди, под чьим началом в Алмааге находилась большая часть войск, а также им принадлежали основные земли на острове: три принца владели всем озерным краем, и только государь считался еще богаче их. Лишь один из присутствовавших на совете был здесь впервые, и поэтому даже не пытался избегать подозрительных взглядов, которые другие бросали в сторону чужака, и надменно ухмылялся в ответ. Граф д'Орхе прибыл из Крианы, нынешней столицы Релии, чтобы наконец заверить государя в ликовании и радости южных лесистых земель по поводу возвращения того из победного похода. Хотя Элбет подозревал, что главной причиной визита релийца в Алмааг были предстоявшие переговоры с черноморцами, о которых дворяне с материка желали получить известия из первых рук, а после выказать свою точку зрения по этим отношениям. Но вместо бала и пира граф д'Орхе попал на заупокойные барабаны, что однако по его мнению и решительному виду нисколько не изменило стремлений заявить собственное слово в такой важный для всего государства момент. То, что избрание и возведение на престол нового государя являлось делом только Алмаага, нисколько не смутило сероглазого графа, который, прожив половину столетия, все еще производил вид румяного молодца, охотника до вина и развлечений, хотя на самом деле являлся намного более сдержанным в поступках, но честолюбивым в замыслах. Пионне д'Орхе потребовал своего участия в совете, ибо по его словам он имел право защищать интересы на престол своего дальнего родственника, которого государь Ортензий всегда ценил за сына. После такого намека Элбет не мог ему отказать, действительно полагая, что отныне Алмааг и Релия свяжутся крепкими родственными узами между собой.

— Уважаемые друзья, я собрал вас всех, чтобы совместно узнать последние замыслы государя Ортензия, а именно его волю относительно того, кого нам следует возвести на престол Мории и Алмаага и поддержать на нем вопреки всем недругам государства и нарушителям его законов, — Элбет повел речь торжественно и прямолинейно. Он так и не присел на резной стул, заняв вертикальную позицию возле места бывшего правителя. — Мне известно, что Ортензий несколько лет назад оставил завещание, в котором изъявлял волю по поводу своего наследника.

Его взгляд метнулся в сторону Клода Шинье, выступавшего здесь как доверительное лицо. Алмаагец поднялся и, прочистив горло, немного сутулясь и заикаясь, перешел к сути дела. Он держал в руках свернутую грамоту, на сургуче которой виднелась государева печать, а другой придавливал к столу прочие бумаги, исписанные аккуратным почерком.

— Его Величество Ортензий I передал мне в шестнадцатую неделю 571 года этот свиток, и мы обоюдно подписали договоренность, согласно которой я обязался вскрыть послание в случае невозможности дальнейшего занятия им морийского престола и управления страной. Нынче этот горестный для всех нас момент наступил. Так что позволите мне? — он вновь прокашлялся и дрожащими пальцами ухватился за запечатанный документ Ортензия. Едва лист распрямился перед его глазами, Шинье начал читать срывавшимся на хрип голосом: — Согласно закону морийскому о наследовании прав на имущество, а также иные права, я, Ортензий I, государь морийских земель, признаю графа Ланса де Терро, сына Оквинде де Терро и Лиссы Ризы Росси, своим приемным сыном, что дает ему все необходимые права наследования как государевых земель, так и власти над подданными народами, что требует соблюдения им клятв данных мной перед лицом самого бога Моря.

— Ура! Ура! — закричал д'Орхе, нарушая покой собрания громкими хлопками, последовавшими за восторженными возгласами. — Я всегда любил и ценил нашего государя за его предусмотрительность и расчетливый ум. Я не сомневался, что государь не объявит иного наследника, чем юный граф Ланс. — Многие присутствовавшие сдержанно взглянули на релийца. Воля государя не стала ни для кого сюрпризом, и, озвученная вслух, она окончательно развеяла волнения последних дней, чем действительно могла бы вызвать улыбки на лицах и радостные взоры. Но мужчины сохраняли озабоченный строгий вид, так и не поддержав веселья релийского дворянина, который будучи отцом супруги Рионде де Терро, брата Оквинде и соответственно дяди Ланса, уже предвкушал, как закрепится при дворе, чтобы оказать влияние на молодого государя. Элбет лишь усмехнулся этим размышлениям, ибо представил, как изменится лицо графа, когда он поймет, что новый государь не так прост, как мог казаться несколько лет назад, когда он навещал Релию. Хотя по всей очевидности даже тогда д'Орхе не успел познакомиться с племянником зятя, иначе не вздумал бы даже мыслить о собственных интересах в Алмааге.

— Безусловно, нам всем стоит возрадоваться новому государю Мории, — проговорил колдун, когда Шинье опасливо занял свое место за столом, а релийский граф приутих, осознавая несвоевременность бурных эмоций, покуда тело погибшего государя еще не предали огню. — Ланс де Терро был воспитан Ортензием, и даже лично мной, — отметил он, делая многозначительный кивок головой. — Его отец был закоренелым моряком, верным капитаном и великим адмиралом, его мать, хотя очень рано покинула бренную землю, также совершила славные подвиги во спасение жизни своих друзей, в числе которых был будущий государь Ортензий. Да омоются наши земли божественными водами при восшествии на престол нового государя. Государя морийского Ланса I! Однако, как вам известно, господа, нынче граф де Терро находится вдали от родных краев, и я считаю, что он не сможет возвратиться в Алмааг раннее, чем к зимним празднествам Моря, именно тогда вся страна и почтит нового ставленника бога Моря на острове.

— Я полностью с вами согласен, граф ла Ронэт, — произнес Клазон, приподнимаясь над столом. Он склонил голову в знак уважения к последней воле государя и продолжил: — Наследнику трона к тому же пока слишком опасно появляться в столице, где до сих пор не выяснены подробности покушения на государя. Несомненно, ему тоже грозит опасность нападения, а жизнь графа де Терро отныне дороже жизни всех гвардейцев и прочих воинов Мории, которые присягали на верность вождю.

— Ланс де Терро еще тот пройдоха, — вполголоса пробормотал себе под нос принц ла Фонти, дряхлый старикан с трясущимися руками, осунувшимся лицом, но все еще прямой фигурой. Он не расставался со своей твердой тростью, которой мог выбить спесь из любого заносчивого молодчика при дворе. — Когда этот мальчуган приезжал с отцом в мое поместье, то загнал до пены любимого скакуна, а парню тогда было не больше двенадцати. Этот или сам себе голову сломает или сломает головы своим врагам. Государь знал, кого признать своим сыном...

— Любезный Эннет, за прошедшие годы граф Ланс очень изменился, — перебил принца видорий. — Я надеюсь, он стал рассудительным и благовоспитанным, терпеливым и ответственным. Однако Море может каждое мгновение призвать любого праведника в свои просторы, и мы должны молиться, чтобы этого не произошло с принцем-наследником, поэтому не мешало бы обезопасить его возращение в великий град.

— Всех гвардейцев следует предать суду и выслать в Истару, тогда моему племяннику не будет грозить никакая стрела, ни шпага, ни кинжал! — вновь воскликнул граф д'Орхе столь быстро признавая в персоне государя близкого родича. — Но что вы ответите, мудрый Элбет, на мои опасения, что государь Ланс просто не успеет добраться до Алмаага? Ведь не исключено, что юный граф, ныне исполняющий обязанности сотника в далеких степных краях, узнает трагические новости о кончине государя спустя пару недель, а до празднеств Моря осталось не более месяца?!

Об истинном месте пребывания Ланса после путешествия по Черноморью было известно всего лишь двум людям во дворце — погибшему государю и его советнику Элбету, поэтому престарелый колдун не стал разуверять релийца в оправданном беспокойстве.

— Я могу заверить вас лишь в том, что я уже отослал для графа печальные известия, — ответил Элбет.

— Вы как всегда поступили очень верно, граф. Но смею предложить наиболее достойное решение для случая, если наследник государя все-таки задержится в пути, — д'Орхе не собирался уступать в своей настойчивости. — А это, к сожалению, может случиться, ведь лишь нашему государю были подвластны волны и ветер в пути по морю, чего отныне мы навеки лишены, кроме некоторых... — он бросил подозрительный взгляд на прямую фигуру колдуна. — Господа заседатели, предлагаю принять решение о том, что на время отсутствия государя, его обязанности, выполнение которых народ с нетерпением ожидает, должен будет исполнять регент, то есть ближайшее приближенное к государю лицо.

— Я готов сию же минуту записать и подтвердить ваши решения, судари, — важно проговорил Клод Шинье, хотя его голос все еще дрожал от волнения, находясь в столь значимый для всей морийской державы момент среди тех, кто определял её будущую судьбу.

Предложение релийского графа было поддержано, и даже Элбет нашел в нем крохи разумности — ведь назначение регента для колдуна не принесло бы особых затруднений, тем более рядом находилась достойная для этого кандидатура Мориса Росси, настоящего родственника принца-наследника Ланса, будущего государя морийского.

Каждый день граф Элбет ожидал вестей из порта. Суда, заходившие в столицу с северных вод, должны были привезти того, чью голову омоет глава видориев Морий, который покидал свои палаты лишь в таких торжественных случаях, как восшествие нового государя на престол. Однако среди многочисленных дворян и прочих морян, спешивших в столицу на зимние праздники, на пристань не сошла нога принца-наследника, и колдуну по-прежнему приходилось отрицательно кивать головой на ироничные вопросы графа д'Орхе о том, есть ли известия от его молодого родича де Терро. К тому же за неделю до самой длинной ночи в Алмааг пожаловал другой де Терро, граф Рионде. Он прибыл вместе с молодой женой, вновь носившей под грудью дитя, и тут же заявился во дворец заверить графа ла Ронэт, ставшего на время правителем острова, в своих искренних дружеских намерениях и стремлениях к процветанию всего морийского народа. Элбет не мог отказать Рину и его семье в богатых апартаментах при дворе, о которых, правда, уже успел распорядиться релийский выскочка д'Орхе, за последние дни возомнивший себя полным хозяином среди роскошных просторных залов великолепного строения алмаагских зодчих, что испокон лет занимали морийские государи. Младшего брата Оквинде де Терро Элбет увидел впервые, и хотя на внешний вид с возрастом релийский граф все более походил на своего отца и брата, его лицо было слишком добрым, а голос мягким для того, чтобы взвалить на плечи управление огромными просторами государства. Но его тесть, видимо, не сомневался, что Рионде это крайне необходимо, тем более под его надежной опекой и присмотром.

Однако вести с севера все-таки пришли, пусть и случилось это за пару дней до назначенного совета глав всех морийских стран, многие из которых уже вступили в столицу, окруженные богатой свитой или всего лишь верными помощниками. Придворные слуги суетливо носились по коридорам в заботах, а многочисленные гости, заполонившие галереи, террасы, лестницы и залы дворца, обменивались краткими, но порой очень важными фразами о предстоявшем событии в истории Мории.

На верхней площадке, прикрытой от непогоды прозрачным толстым стеклом, сооруженной не без чародейства графа ла Ронэт более сотни лет назад, располагалась голубятня, куда прилетали самые последние известия с материка от верных осведомителей алмаагца. Элбет отцепил от маленькой лапки прибывшей птицы, стучавшейся в приоткрытое окно, небольшой бумажный свиток, которому были не страшны ни дождь, ни снег, так как он был надежно защищен чарами колдунов, из чьих краев был отослан. Не задерживаясь в светлом помещении, в котором он нередко наблюдал по ночам звездное небо, советник поспешил спуститься по запутанным узким ходам каменной башни, выстроенной в форме пирамиды, в основании которой проходили ритуалы омовения и служения видиев богу Море. Оказавшись внизу, колдун прошел мимо глубоких бассейнов, заполненных чистой подогретой водой. Помещения были почти пустынны в столь ранний час, однако до слуха графа долетели голоса из-за толстой ширмы, разделявшей мужские купальни от женских. Элбет поспешил к выходу, но вскоре понял, что его догоняли быстрые легкие шаги, и старец все-таки оборотился.

— Не ожидала вас здесь встретить, граф Элбет, — раздался горловой женский голос, после чего рядом с колдуном появилась высокая женщина, наряженная в открытое платье, облегавшее стройную фигуру. Но, несмотря на прелестные формы и сверкание драгоценностей на груди и пальцах, спутницу трудно было назвать красавицей. Принцесса де Кри, Корлинская, приехала в Алмааг несколько дней назад вместо своего мужа далийского принца, отправленного для заседания в совете оклинскими дворянами. У неё было очень длинное лицо, острый вздернутый нос и тонкие губы, но зеленые глаза особо подчеркивали образ хищницы, что рождался при первом же взгляде на принцессу. — Неужели колдуны тоже молятся богам? — добавила она, слегка прищуриваясь.

— Кому как не колдунам заботиться о морийском народе, сударыня, — ответил Элбет. Они не спеша направились по заснеженной тропе из красного камня к зданию дворца. — Поэтому нам также иногда надо разговаривать с вашими богами. Очень жаль, что я только сейчас удостоен чести с вами поговорить, хотя мне уже поведали о вашем прибытии. Позвольте поинтересоваться, что стало с принцем Корлинским, вашим мужем?

— Неужели вы также недовольны тем, что ваше мужское общество разбавит женская простота и непосредственность?! — совсем некрасиво улыбнулась женщина. — Принц слег в лихорадке неделю назад, поэтому я исполняю в Алмааге его обязанности, о которых мне уже сообщил преподобный Морий. Разрешите и мне спросить вас, граф Элбет. В длинную ночь мой голос действительно будет что-то значить, или я все-таки со спокойной душой поприветствую будущего государя, которого вы, наконец, нам представите?

— О, вы уже в курсе, что ваш сосед, граф Релии, предлагает назначить регента на время отсутствия принца-наследника в столице. Но не забывайте, что это всего лишь краткосрочная инициатива, и без сомнения очень скоро законный государь вступит в свои права...

— Да, релийцы самые болтливые среди морян, — принцесса подтвердила вечную неприязнь между дворянскими родами соседних государств, но колдун полагал, что на совете эти условности вмиг отпадут, едва они поймут, что следует вдвоем противостоять Алмаагу, острову, который недолюбливали все дворяне материка. — Однако я, как и полагалось, узнала эти известия из уст главы видориев, который будет председательствовать на совете, к тому же именно ему предстоит первому всенародно назвать наследника Ортензия титулом государя морийского.

— Что ж, я надеюсь, что вы и на совете прислушаетесь к мнению Мория XXXI, — они уже ступали по открытому переходу в другую часть дворца, когда из-за темного угла выплыла пышная фигура правителя Бастара, первого из русов, которые осенью и зимой управляли городом и страной. — Господин Регат, рад приветствовать вас этим утром, — Элбет склонился в почетном кивке, однако бастарец удосужился лишь слегка двинуть головой на этот жест и безответно двинулся далее по коридору.

— Эти русы да тоны! — воскликнула принцесса. — Никакого уважения к женщине! Своих они держат взаперти вдали от чужих глаз и рук, а на чужих даже глядеть не желают. Я предчувствую, что правитель Рустанада не вымолвит в мою сторону ни единого слова, ведь совершенно негоже появляться в свете без супруга!

— Сомневаюсь, что вы будете скучать в одиночестве, сударыня. Во дворце в дни празднеств собираются и более галантные кавалеры, — колдун слегка усмехнулся, а женщина поддержала его искру:

— И я уже успела познакомиться с некоторыми из них. Так, например, барон Тюрон Насса, управитель Гореста, Главный Минора, просто великолепен в широкополой шляпе и высоких сапогах, а его способность убедить любого собеседника в своей правоте просто поражает мой ум!

Элбет подумал, что либо у этой дворянки ума не хватало, и оттого она смотрела на мужчину, а точнее главу морийского государства, только как на объект женского желания, либо принцесса умело играла избранную роль и скрывала предпочтения, которые, несомненно, выскажет на совете. Колдун поинтересовался у далийки, как она устроилась в своих комнатах, и распрощался с гостьей, передав её внимание и любопытные взоры новому собеседнику, командору Брэну, наместнику ныне объединенных земель Лемака, Навии и Тайрага. Далее по освещенным коридорам дворца колдун старался двигаться быстро и незаметно, чтобы не задержаться под градом допросов прочих людей, с которыми следовало считаться даже в собственном доме, вдали от их земель и богатств. Элбет желал поскорее добраться до спальни, где он сумел бы прочитать долгожданную записку от Молоха. Но, оказавшись за толстыми дверьми своей опочивальни, которую стерегли с вытянутыми в руках алебардами два гвардейца в тонких кольчугах, граф ла Ронэт с некоторым сожалением отметил, что его подкараулили для разговора и в этой части дворца. Но от Мориса у колдуна почти не было секретов, так как этот мальчишка на его глазах вырос в смелого юношу, верного гвардейца, воина государя, получив чин капитана, а после став помощником самого генерала — командором Алмаага.

— Я пришел обсудить с тобой предстоящий совет, Элбет, — строго и без всяких предисловий начал солдат, чем заслужил хмурый взгляд в ответ. Сперва колдун хотел прочитать послание, а затем лишь что-то предполагать о сборище правителей морийских земель.

Он нетерпеливо раскрыл клочок бумаги и пробежал взглядом текст послания.

— Проклятье! — колдун не сдержал чувств, но тут же спохватился: слова и мысли колдунов порой значили намного больше, чем обычных людей. — Немыслимо! Куда они все глядели?!

— Что случилось? — обеспокоенно спросил Морис, оглядывая советника удивленным взором.

— Этот мальчишка сбежал из Деревни, и уж точно он направляется не в Алмааг. Он лишился последней чести, оставив в столь тяжелую минуту свой народ! Как наивно я полагал все эти дни, что он достойно исполнит долг и завещание Ортензия, своего любимого друга и государя! — сокрушался старик. — Но Ланс подобно своему отцу сперва думает о себе, а потом об обязательствах перед семьей и страной...

— А разве Ланс был в Деревне? — переспросил Морис, которому, как и всем, было известно лишь, что граф де Терро находился среди войск государя в восточных краях.

— Да, — погружаясь в собственные раздумья, ответил чародей. — Теперь нам следует его немедленно разыскать... Хотя что я задумал?! Разве можно отыскать колдуна, да еще усадить его против воли на престол?! — он отбросил прочь смятое в кулаке послание и обратил стеклянный взгляд на тайранца. — Остается лишь надеяться, что в скором времени Ланс одумается и вернется домой, а пока нам предстоит бороться за удержание позиций в государстве, всегда управляемом Алмаагом. Отныне надежда лишь на тебя, Морис.

— Значит, это не бред престарелого Мория о том, чтобы мне занять место регента у временно пустующего кресла государя?

— Нет, ты единственное спасение для нашей державы, командор. Никогда прежде главы морийских государств не избирали вождя, ибо всегда это решение оставлял за собой правящий государь. Так что теперь голосование, раннее лишь походившее на реальность выбора и значение мнений других сторон, может действительно сыграть на руку всем противникам твердой и непрекословной власти алмаагцев, истинных потомков Орфилона и его братьев. И я боюсь, что уже многие из них понимают это, желая прибрать власть в свои руки хотя бы на несколько месяцев.

— Но я ведь бедный крестьянин из Тайрага, я не дворянин. Я привык воевать, а не дергать за ниточки и опутывать двор интригами, чем занимаются все дворяне.

— Государь Ортензий тоже был воином. Тебе будет необходимо лишь не потерять все его присоединения к нашим границам, Морис. Ведь армия стервятников уже готова разорвать слабеющего монстра.

Правители всех морийских государств собрались в совещательном зале за столом на тринадцать персон после проведения видиями ритуалов омовения и очищения от грехов и неугодных помыслов, что придавало грядущему заседанию еще больше мистического смысла. Но места в тяжелых креслах заняли лишь девять из присутствовавших советников, только те, кто имел право говорить от лица граждан своей страны. Морий XXXI, облаченный в длинную вялу, вновь напутствовал собравшихся в зале морийцев пожеланиями разумных решений и поступков, а после зачитал письмо государя, оставленное на хранение защитнику интересов Клоду Шинье. Оглашенное завещание не вызвало удивления ни на одном лице, каждый правитель уже был ознакомлен с его содержанием, да к тому же многие из них к этому дню успели провести переговоры по поводу выбора на совете. То, что принца-наследника Ланса де Терро так до сих пор не было в Алмааге, подтверждало, что народу необходимо представить иного правителя государства, пусть даже на короткое время.

— Дорогие друзья, — громким голосом, несмотря на свой преклонный возраст, произносил уже заготовленные фразы Морий, глава видориев, — воля государя Ортензия для всех морийцев непоколебима, и мы обязаны её исполнить. Но доколе принц-наследник Ланс де Терро не возвратится к родительскому ложу, где займет подобающее ему место во главе морийского государства, нам следует избрать человека, которому государь Ланс без сомнений доверил бы ведение дел. Я уже переговорил с каждым из вас и на основе этих мирных бесед осмелюсь предложить на суд двух благородных мужей, приходящихся принцу-наследнику родными дядьями.

Морис и Рионде стояли чуть позади видория, и священнослужитель выдвинул каждого из них вперед в то время, как описывал по очереди их славные деяния. Речь Мория была долгой и неспешной, размеренной, как и подобало удрученному жизненным опытом старцу. Он не выказал ни малейшего предпочтения ни к одному из кандидатов, ибо служители Моря всегда оставались на серединной позиции в вопросах голосования, и Элбет с сожалением подумал, что голос от маломорийской провинции не достанется никому, хотя он мог бы решить все в пользу командора, ведь северные земли всегда поддерживали друг друга.

Мория несколько столетий состояла из тринадцати государств, но именно по воле последнего правителя, Ортензия I, были проведены масштабные территориальные реформы. Отныне на картах значились лишь необозримые просторы Минора по обе стороны Минорского плато, к которым к тому же были присоединены заброшенные земли Ведана. Статус отдельной провинции получил Лемах, состоявший в последние десятилетия из прежних рубежей, а также Навии и Тайрага, хотя все морийцы по-прежнему использовали старые названия этих краев. Ортензий также объединил вместе Рустанад и Аману, населенные в основном южанами, а вдобавок владения морийцев расширились на восток, ныне включая огромную по территории провинцию Межгорья с наместником в Мидгаре. Однако на совете от его имени выступал один из командоров в связи с тем, что дожидаться приезда на остров самого правителя, являвшимся также командором и ставленником генерала, было очень долго.

Таким образом лишь девять представителей от морийских государств могли избрать регента, и каждый из них уже принял окончательное решение, о чем говорили их спокойные уверенные взгляды, перекрещивавшиеся иногда с другими. Элбет оценивающе осматривал людей, собравшихся за столом. Он был единственным колдуном среди них. Он бы мог заставить каждого из них произнести желаемое для алмаагца имя, но чары изменили бы лишь мгновения жизни. Если бы далее она потекла против желания всех этих могущественных глав государств, то очень скоро обернулась бы тысячами смертей. Люди, как и колдуны, умели идти к желаемой цели: к тому же их всегда было намного больше, чем чародеев, и мечты смертных отличались яркостью и притягательностью от помыслов вечноживущих. Колдун уставился на графа д'Орхе, который чуть беспокойно постукивал пальцами по дереву — для советника так до сих пор не стало ясно, стремился ли релиец к власти или все-таки желал лишь обставить Алмааг, подсадив к трону своего человека, чужака среди распущенных алмаагских нравов и свободомыслия. Громкий призыв видория вывел его из задумчивости.

— Государь будет судить о вашем выборе, господа. Сделайте же верное решение, то, что принял бы сам Ланс де Терро, будь он с нами, то, что будет угодно Морю, — Морий замолчал. Настала очередь голосов собравшихся.

— Я выбираю Мориса Росси.

— Я выбираю Мориса Росси.

— Я выбираю Мориса Росси.

— Я выбираю Мориса Росси, — вслед за бароном Насса из Минора, командором-правителем Лемаха, а также представителем Межгорья произнес Элбет от лица жителей Алмаага.

— Я выбираю Рионде де Терро, — счет в противоположную сторону открыл граф д'Орхе, что было также предсказуемо как слова предыдущих советников, всегда поддерживавших Алмааг.

— Я выбираю Рионде де Терро, — правитель Атрата, столицы Легалии выглядел крайне строго и просто. Страна, расположенная у самых гор, издавна страдала от нашествия гарунов, и хотя наместник в Легалии назначался на бессрочное правление самим государем, ныне легалиец решил поддержать соседних дворян, а не тех, кто посылал в его страну одни лишь приказы и распоряжения, но совсем мало солдат и золота.

— Я выбираю Рионде де Терро, — произнесла принцесса де Кри, — никогда потомкам южан не стать выше морян. — При этом женщина бросила презрительный взгляд в сторону Мориса, но Элбет лишь поздравил себя с этой маленькой оплошностью дворянки — ведь оставшиеся голоса принадлежали Рустанаду и Истаре, землям южан.

— Я выбираю Рионде де Терро, — тихо вымолвил рус. Хрупкая надежда в душе у колдуна вмиг оборвалась.

— Я выбираю Рионде де Терро, — сразу же добавил комендант 44-го пункта, главного в Истаре. В этой южной стране в последние годы были узаконены вольные поселения, хотя вблизи гор так и остались каторжные лагеря для осужденных.

Решения были оглашены — алмаагцев не любили везде, и стоило им ослабить хватку на горле правителей прочих земель, те тут же позабыли о взаимной грызне и набросились на своего кормчего. Элбет горько вздохнул. Ланс почти не знал своего дядю по линии отца и без сомнений никогда не доверил бы ему управление Морией. Не доверял релийскому графу и сам колдун, но он всегда исполнял волю государя, пускай порой не удерживался от того, чтобы мудрым советом направить мысли подопечных в верное русло. Элбет не собирался идти поперек законов морян. Он прожил долгие годы вблизи государя Дарвина II, воспитал его сына Релия, помог взойти на престол его внуку Ортензию. Он слишком долго находился на одном месте, он полюбил морской воздух в Алмааге и прекрасные каменные здания за его высокими стенами, но тяжелее всего на него давило возможное расставание со своим цветников над государевой библиотекой. Теперь лишь растения удерживали графа ла Ронэт в великом граде, ведь люди приходили в мир на очень короткие годы, и, осознавая нескончаемые потери, колдуны отправлялись в странствия, где привязанности были краткими и разлуки привычными. Элбет знал, что уже готов избрать этот путь.

— Да здравствует регент морийских земель, граф Рионде де Терро, — торжественно произнес Морий, выслушав выбор каждого советника. Он взял из рук молодого прислужника золотой сосуд и вылил на голову названного избранника тонкую струйку воды. Отныне государство получило нового главу.

* * *

Граф Элбет ла Ронэт спустя три года окончательно покинул Алмааг. Он по-прежнему оставался советником регента Рионде, возглавлявшего Морию, но не к чему было довольствоваться должностью, ежели его слова обычно тонули в пустоте залов и редко принимались во внимание, ибо регент приблизил к своим ушам многих других льстецов и мудрецов, чьи речи были столь разумны по звучанию, но столь же бесполезны в действии. Однако колдун уехал из родных мест, лишь когда всякие надежды на возвращение истинного наследника государя Ортензия покинули как алмаагцев, так и весь морийский народ, которому между тем было безразлично как именовать государя, восшедшего на престол на далеком острове, лишь бы его гнев не достиг их собственных домов.

За период регенства Рионде заключил мирные соглашения с черноморскими и эрлинскими землями, признав тем самым власть тогдашнего Веллинга. В то же время это ознаменовало полный отказ морян от претензий на черноморский престол, право на который сохранялось с периода царствования Релия, отца государя Ортензия. Вновь суда обеих держав получили доступ в торговые порты, а взамен этого Рионде пришлось отозвать морийские войска с берегов Алдана и отречься от обещаний, данных аватарским старшинам о защите земель степняков. Торговля в устье великой реки вновь перетекла в руки черноморцев, и морийцы утратили позиции, на которых столь настойчиво, но безрезультатно продержались два десятка лет.

Уступки на южных просторах были сделаны и в Ал-Мира, где вести о кончине Разителя, морийского государя-захватчика, были встречены радостным ликованием и подняли на восстание массы народа, желавшего возвратить свою свободу и веру. Морийские войска быстро утихомирили разрозненные вспышки дикарских нравов, но взамен ужесточения режима в алмирских провинциях, введение которого предлагал граф Элбет, регент пошел на поводу у своего тестя графа д'Орхе: для установления былого мира на землях гарунов были снижены размеры годовых компенсаций, а вскоре из краев вывели еще два гарнизона под главенством командора. Морийцы пытались сократить расходы на содержание наемников, хотя в итоге дали противнику необходимое время и ресурсы на восстановление сил.

В 577 году Рионде объявил по всей стране о гибели принца-наследника Ланса, своего племянника, хотя на самом деле никто в государстве так и не получил от него никаких известий. Вся власть в стране законно перешла в руки графа де Терро, дяди наследника Ортензия I. Это вызвало протест единственного человека, все еще приближенного ко двору — колдуна Элбета. Но даже он был вынужден признать, что положение дел осталось прежним — сменилось лишь именование Рионде, он стал морийским государем. А на самом деле так и остался ставленником релийских графов, ибо именно они умело нашептывали на ухо Рионде I, как поскорее уничтожить достойные деяния прошлых потомков Орфилона. Их советы и стремления в конце концов возымели успех.

На море всего за один год расцвело пиратство невиданных доселе размеров. Гарунские суда не брезгали нападениями на любые торговые шхуны, после чего отходили в южные просторы вдоль западных берегов, где основали укрепленные посты и колонии. Отнекиваясь в посланиях к морийскому государю от грабительских дел своих соотечественников, наместники в провинциях Ал-Мира — Э-Мире, Со-Мире и Юш-Мире — перестали выплачивать золото в алмаагскую казну, а вскоре началось новое восстание на гарунских землях, возглавляемое лидером, провозглашенным новым Ал-Гаруном, которого поддержали как бывшие рабовладельцы, так и рабы, вставшие на защиту краев. Морийские войска терпели поражения, отступали к берегам и без подкрепления с северного материка были почти полностью разгромлены. Лишь третья часть воинов вернулась в родные земли.

Вспыхнули недовольства и в Межгорье, где, несмотря на начатую Ортензием колонизацию, речные порты в большей мере все еще населяли гаруны и степняки. Но помимо столкновений горожан с войсками командора, новая морийская провинция занесла на западные склоны Пелесских гор неведомую прежде болезнь. Сперва кожная лихорадка, вызванная скоплениями мириад мелких мошек в воздухе вблизи реки, на которой стояли основные людские поселения, поразила морийцев, непривычных к подобным явлениям. А вскоре этот недуг на судах был перевезен в главные порты Мории. За несколько месяцев опустели Алмааг, Аллиин, Бастар, Лина. Государь приказал перекрыть сообщение с Межгорьем, потребовали права на введение защитных мер и прочие морийские государства. В 580 году в Алмааге вновь собрались все главы стран, издавна именовавших себя Морией. По инициативе графа д'Орхе советники рассмотрели вопрос о предоставлении каждому правителю на местах возможности самостоятельного определения финансовых, оборонных и торговых дел. Государь не стал накладывать запрет на это предложение, и таким образом оно было поддержано большинством голосов, что означало распад единого морийского государства на независимые отныне части, в которых прежние правители, обладавшие лишь титулами и званиями, получили настоящую власть.

Соглашение об образовании новых государств было подписано теми же главами спустя год. На землях великой Мории появились никогда прежде неустановленные границы, о расположении которых немедленно вспыхнули ярые споры. Но теперь алмаагцы не вмешивались в дела русов и тонов, вновь решивших разделиться вдоль северного и южного берега Агра. На острове молчали на требования релийцев и далийцев возвратить земельные угодья в Амане, которые так и не были окончательно погашены государственной казной по замыслам о выкупе дворянских уделов и отмене зависимости крестьян, принятых к воплощению Ортензием. Владения морийцев долгие годы продолжали делиться между людьми, доказывавшими свои права архивными документами, заточенными мечами и верой в забытых богов. А в краткие годы мира и затишья, когда в города заходили бродячие поэты или менестрели с рассказами о временах величия потомков Орфилона, морийцы вновь начинали верить в древние легенды, так притягательно звучавшие из уст сказителей — после темных времен придет новый правитель, который заставит весь мир вспомнить о славе и могуществе первой из морских держав, великой Мории.

ЧАСТЬ 6

Глава 1

МЕЧ ВЛАСТИ

Бездонное небо перед глазами проплывало белыми облаками. Лисса моргнула несколько раз, а затем разгладила ладонью мелкую зеленоватую рябь перед лицом — вода как будто все еще укрывала её своей болотистой пленкой, но на этот раз она совсем не почувствовала приятный холод от прикосновения к жидкости. Изображение наверху рассеялось, и вновь голубая бездна чистого неба заблестела в вышине, а кожу обдуло морозным воздухом. Она, наконец, поняла, что лежит на спине, по телу покалыванием пробежал озноб, и девушка застонала.

— Ланс, — жалобно сквозь подступавшие к горлу рыдания произнесла она тихим голосом, сжимаясь в клубок на холодной земле. Но никто не ответил. Слезы стекали по щекам, а перед ней вставали воспоминания последних дней: испуганные лица и крики друзей, твердая решимость ответить на зов, доносившийся из волновавшихся вод озера, прекрасные девушки-русалки, укрывшие её своими развевавшимися волосами. Она все еще слышала их чарующие голоса.

— Ланс! — еще раз прокричала она в пустоту, закрывая влажные глаза. Лишь её дух-хранитель так разговаривал с ней до этого, но его уже не было. Она помнила, что он исчез, и голоса в голове также повторяли это.

— Вставай! Иди, ты ходила до этого! — слышала она.

Лисса открыла глаза, утирая ладонями соленые слезы. Она приподнялась над землей и огляделась. Она лежала на небольшом островке, покрытом сухой травой, посреди озера. Недалеко виднелся еще один островок, заросший камышом, за ним открывался далекий берег с высокими деревьями, с которых уже облетала листва, а позади девушки простиралась гладь тихой воды. Лисса резко развернула голову в сторону, откуда послышался всплеск. Зеленые волосы русалки показались над водой, а потом водяная красавица вынырнула по пояс, игриво похлопывая сильным хвостом по поверхности озера. Мутные видения предстали перед глазами — она тоже так плескалась в воде, рассекала руками и хвостом гладь бездонных водоемов, погружаясь в темноту, которую освещал иной свет, бледный и мягкий, они были её сестрами, и теперь русалка также звала девушку в ответ:

— Сестра, тебе следует отправляться в путь. Поторопись, на земле жить не так просто, как под водой. Но ты ведь помнишь, как надо ходить! Ступай туда, где восходит солнце!

Лисса поднялась: сначала на колени, придерживаясь ладонями земли, а потом встала во весь рост, с трудом удерживая равновесие на двух ногах. Она шагнула и сошла с острова, погружаясь в озеро. Русалка все повторяла указания, плавно взмахивая рукой в сторону камышей:

— Туда! По лесу! Держись ручьев и речушек, мы будем поддерживать тебя! У тебя хватит сил, только иди на восход солнца, лишь там ты найдешь собратьев. По другим местам ты будешь блуждать месяцами, прежде чем достигнуть убежища. Там же тебя встретят люди, отец раскроет неприступные границы, и ты выйдешь из сокрытых пределов. Мы еще встретимся, Лисса. Береги себя и его!

Она плыла. Вода стала родной стихией, она наслаждалась её тихим журчанием, теплотой, ласками и задорными брызгами. Остров остался позади. Русалка держалась рядом, поддерживая девушку звонким смехом. Лисса ухватилась за протянутую бледно-зеленоватую ладонь, когда они добрались до мелких вод у самого берега, поросшего старым лесом. Она прижала её к своей груди, слова благодарности застряли в горле, но дочь Моря понимала не слова, а читала мысли. Русалка вырвала свою ладонь, взмахнула в знак прощания и, выпрыгнув из воды, совершив при этом прекрасный переворот в воздухе, скрылась в озере. Лисса вышла на берег. Она знала, что уже целый месяц как жила не только своей жизнью. Она носила под сердцем дитя, и теперь время текло для них обоих. Она должна была думать об их спасении и выживании, ведь отныне её окружали не безмятежные водные просторы, а небо и земля, меж которыми велась вечная борьба. Она сделала пару шагов вперед и ухватилась за низкую ветвь, с которой уже опали листья. Ей придется научиться заново ходить, дышать и жить.

Она чувствовала, где текла вода, и три дня шла вдоль журчавшего под ногами ручейка. Пищей служили засохшие ягоды, орехи. Силы ещё не покинули её, и нередко девушка лишь утоляла жажду чистой водой. Лес не расступался, он лишь менялся иногда: молодая голая поросль следовала за исполинскими дубами, зеленые сосновые боры с просторными прогалинами выступали вслед за кленами, грабами и тополями. Легкая блузка на плечах и длинная истрепанная юбка защищали скиталицу от холодов, крепчавших с каждой ночью. Она не знала, как развести огня, засыпала около воды, согреваемая её журчанием. Как и было обещано, сестры-русалки не забывали укутывать её своими чарами и защищать от тягот долгого пути. К концу второй недели девушка совсем исхудала и выбилась из сил. Лес был пустым и сухим. Она брела по листве и бурелому, хрустевшему под ногами. Иногда она падала и двигалась вперед ползком. Слезы были все выплаканы, голос пропал, руки и ноги исцарапаны до крови. Она теряла надежду, забываясь в беспокойных снах. Она находила силы встать и идти дальше только благодаря тому, кто вскоре должен был появиться на свет.

Яркое солнце заблестело над головой, и Лисса прикрыла глаза от вспышки света. Ветви, высокие и низкие, закрывавшие небо и цеплявшиеся за одежду, сбивавшие с ног, закончились. Она вышла на опушку, с которой за пригорком виднелась небольшая деревня. Повторяя благодарности Тайре и Морю, девушка побрела по черной вспаханной борозде туда, где её должны были встретить люди. В одиночку она больше не могла, не хотела жить. Ей нужна была помощь, и она была готова молить о ней у каждого, лишь бы ей было позволено хотя бы немного отдохнуть. А после она сможет за все заплатить. Она уже давно уяснила, что расплата неминуема. Лисса приблизилась к дому на окраине и постучала в запертую дверь.

Старикам, ютившимся в небольшой избушке на краю деревни, уже давно перевалило за восемьдесят годов, но, несмотря на худые лица, согбенные спины и высохшую кожу, они проживали без посторонней помощи, ходили в лес за дровами, держали домашнее хозяйство, не бедствуя и не кляня тяжкую судьбу. Завидев на пороге обессиленную истощенную молодую женщину, Венга подхватила её на руки. Несчастная была готова упасть в обморок, едва перед ней распахнулась входная дверь. Лисса могла лишь шептать, прося о воде и еде, а ответы приглушенного старческого голоса хозяйки дома она даже не пыталась расслышать, так как все равно не поняла из них ни единого слова.

Первые дни она провела в постели, согреваемая шерстяным одеялом и горячими бульонами бабушки Венги. С теплотой и заботой к ней отнесся и старик Ханор, хозяин дома, который помогал жене ухаживать за бедняжкой, постучавшейся в наступавшие холода в их двери. Вскоре пришла зима, с неба повалил первый снег, а Лисса, уже поднявшаяся на ноги и окрепшая от перенесенных лишений, так и осталась в доме на краю деревни, носившей название Ициль. Хозяева полюбили незнакомку как родную дочь. Очень скоро Венга разузнала, что Лисса ожидала ребенка, и совсем запретила той выходить в мороз за порог или носить воду из источника, вытекавшего из холма посреди поселка. Девушке пришлось коротать темные вечера за вышивкой платков разноцветными нитками или рисованием угольком на выструганных Ханором дощечках, после того как он заметил её мастерство в изображении других предметов, лиц и животных.

Очень долго Лисса ничего не понимала из слов, с которыми добрые сельчане обращались к ней. Их язык был для неё незнакомым, и она в ответ обычно произносила лишь свое имя. Но после того как девушка окрепла и стала подолгу сидеть подле старой Венги, она постепенно разобралась в чужой речи. Венга называла себя родом из кривличей, что напомнило тайе рассказы друзей о восточных племенах униатов, из числа которых несколько столетий назад вышли черноморцы, а может и болотники, с которыми они повстречались на пути за живой водой. В деревне Венгу знали как опытную, самую старшую знахарку, и женщина нередко перебирала целительные травы, сидя возле огня печи. Это дело вскоре полюбила Лисса, которая от униатки перенимала новые знания в изготовлении зелий.

— Ты, Иза, могла бы стать моей помощницей в Ициле, — говорила Венга. Старики прозвали девушку Изой, немного изменив её настоящее имя — на языке кривличей "из" значило "дерево", а ведь именно из древесной глуши она пришла в их дом. — Но жизнь на краю леса будет для тебя очень тяжела, тем более с малым дитем да без сильного мужа. Вот приедет наш сын Серпач, заберет тебя в город на красном берегу голубой реки. Очень красивые узоры выходят из-под твоих пальцев, станешь рукодельницей и выручишь звонкие монеты за свое мастерство. А в нашей деревне не увидишь достатка и счастья, здесь лишь лесорубы да пахари. Да и кто нынче вторую девку в дом возьмет?! На имеющиеся рты не хватает порой еды.

В деревню Лисса выходила редко. Сельчане поначалу бросали на неё подозрительные взгляды, но вскоре привыкли к молчаливости и отчужденности молодицы. Сами Ханор и Венга принимали Изу за беженку из южных мест, которая в лесу лишилась ума из-за того, что не попросила гралов указать верную дорогу и вынуждена была блуждать долгие дни в чаще. Оно и ладно, признавалась самой себе тайя, ведь внешне она была похожа на местных поселенцев: русые волосы, невысокий рост, светлая кожа, лишь глаза у них чаще всего отражались голубым цветом, и она старалась прятать взгляд своих темных очей.

В конце весны на свет появился крепкий здоровый малыш, которого Лисса тут же искупала по обычаям морян, а Венга, принимавшая роды, не забыла зажечь над изголовьем мальчика низкую толстую свечу, чтобы гралы дома оберегали дитя в первые дни его жизни.

— Ты выбрала неверное имя для сына, — с укором заметила Венга, услышав решение молодой женщины назвать мальчика Лансом. — Гралы не признают таких слов, он будет лишен их опеки, и поэтому должен будет всегда носить с собой огонь, чтобы в любом месте его признавали за человека, того, кто идет собственным путем.

— Это имя он получил очень давно, уважаемая Венга, и он будет носить его и далее, — твердо стояла на своем Лисса.

Время бежало вперед, сын подрастал, а дружба и привязанность к двум старикам лишь укрепилась в сердце молодой тайи, которая погрузилась в материнские заботы. Перемены пришли по новой осени, когда в Ициль как всегда в это время года пожаловали купеческие обозы из северных краев. Прибыли гости и в дом Ханора. На козлах перед крытым длинным фургоном, раскачивавшимся в разные стороны по ухабистой дороге, сидело трое мужчин. Два молодых воина гордо щеголяли клинками, вложенными в латные ножны, отливавшие серебром. Их хозяин, по одному кивку головы которого они спрыгивали на землю или забирались внутрь фургона, чтобы вынести тяжелые сундуки, был одет в парчовый красный кафтан, его голову покрывала меховая шапка, на ногах блестели сапоги, обшитые вычурным узором поверх гладкой кожи. Серпач слыл одним из самых успешных купцов в этих землях, в Ициль он приезжал, чтобы навестить престарелых родителей, а также закупить товара, ибо в предгорьях Синих Вершин не водились столь сладостные ягодные настойки, что готовились жителями лесных окраин.

— Так, значит, правдивы вести, что дошли до меня: мои любимые родители взяли в дом приемную дочь! — воскликнул купец, едва переступил порог родной избы. Он, прищуриваясь, погладил короткую бороду из русых волос и снял шапку. В мерцании огня стала видна темно-желтая копна на голове, которая немало поседела. — Что ж, да пребудут с тобою гралы, сестрица! — он поклонился ей в пояс, и Лисса ответила незнакомцу тем же.

В те дни деревня оживилась. Вечерами за околицей раздавались веселые голоса гулявшего люда, который отдыхал после сбора урожая, радуясь, что сможет его выгодно продать на торге, припрятав еще запасы на зиму. Шумно было в домах, где остановились заезжие гости. Ханор угощал родного сына при всем честном народе, выскребав припасы из небольшого подвала, однако и Серпач на славу одарил родных золотом, медом, зерном и мясом. А когда через десяток дней северяне собрались выезжать из лесов, вместе с ними в путь отправилась Лисса с младенцем на руках. Добрые и ласковые глаза купца пришлись ей по душе, а утомлять более маленьким сыном старых людей она не хотела. Лисса согласилась переехать на время в дом Серпача, который был бездетен в браке со своей женой Ирицей и с радостью принял просьбу отца помочь несчастной девушке воспитать сына. Расставание с Венгой и Ханором было наполнено горечью и слезами, но Лисса обещала приезжать к ним в гости каждую осень и привозить мальчика, который несомненно стал бы со временем настоящим богатырем.

— Вырастет Ланс крепким молодцем, вот тогда и сгодится в нашем доме, — на прощание сказал Ханор. — Будет вместо меня дрова рубить да печь топить, а мы еще доживем до этих годов, ведь гралы не проникнут в дом знахарки, чтобы забрать её здоровье, они селятся лишь там, где люди теряют смысл и свет грядущих времен.

Лисса с надеждами покидала дом в Ициле, где обрела теплый приют и верных друзей. Но в шумном северном городе она могла найти достойное занятие, покуда бы Ланс не подрос, и они бы не пустились в долгий путь домой. Каждый вечер она с горечью встречала закат, стремясь поскорее двинуться в те края, где скрывалось светило, где её должны были ждать и любить.

В Пилени тайю встретил большой светлый дом, выстроенный на холме вблизи реки. Высокий терем стоял вдали от прочих городских зданий местных богачей, нагроможденных в кучу посреди более бедных и мелких домов обычных ремесленников. Жена Серпача была очень статной и красивой для своих зрелых лет, она носила яркие бусы на груди, наводила цветом щеки и губы. Ирица встретила гостей на пороге дома. Она низко поклонилась возвратившемуся мужу, а в сторону девушки, что приехала вместе с ним, бросила резкий взор, так что Лисса с беспокойством подумала, что рассказы Ханора и Венги о милом и доброжелательном нраве их невестки были крайне несправедливы.

— Дорогие мои Ирица и Иза, я очень хочу, чтобы этот дом заискрился от ваших добрых сердец, — произнес Серпач, встав напротив двух женщин, которым по его желанию надлежало отныне вместе разделять крышу над головой. — Наконец, эти стены наполнятся материнской любовью и детским криком. Я уверен, что вы примите друг друга с дружбой и пониманием, и вместе, как родные сестры или как мать с дочерью, займетесь хозяйством.

Обе женщины послушно согласились со словами старшего и единственного пока мужчины в семье, но за его спиной они обменялись отнюдь не дружелюбными взглядами. Ирица, властная и неуступчивая жена, лишь на глазах мужа была немногословной и милой с девушкой, которую он ввел в их круг как близкую родственницу, дочь или сестру. Но в минуты, когда в доме оставались лишь одни женщины, отношение к молодой матери напоминало недовольство хозяйки нерасторопной служанкой. Речи и презрительные взоры кривлянки наполнялись ревностью и завистью к незнакомке и её чудесному малышу, в котором купец не чаял души, так как всегда мечтал иметь сына. В первые же дни пребывания в большом тереме Лиссе были поручены работы по уборке просторных покоев, стирка белья и закупка еды. Ирица выгнала из дома одну из служанок, и лишь на кухне по-прежнему стряпала полногрудая Насти, остальные же хозяйские заботы были возложены на плечи появившейся гостьи. Сама купеческая жена взяла на себя уход за младенцем, хотя Лисса с крайней неохотой отпускала его в чужие руки. Но с малышом Ирица действительно была нежной и внимательной, чем заставила тайю закрыть глаза на все прочие неудобства. Тайя осталась жить в доме купца. Беспокоясь за сына, она оставила гордость, упрямство, позабыла мечты. Она была готова в любой момент повалиться в ноги тем, кто приютил её, согрел своей заботой, накормил и защитил от холодов, нищеты и прочих напастей, она сумела бы вытерпеть любые невзгоды, людские сплетни и насмешки.

Пройдут годы, и она сумеет вновь подняться... Лишь кем станет её сын за время, пока его мать будет преклоняться другим?! Она задумывалась над этим порой, слезы наворачивались на глаза, когда она представляла, что Ланс назовет матерью другую женщину.

Серпач часто бывал в разъездах из города, в доме он появлялся лишь на пару дней не более двух раз в месяц. Только в эти дни Лисса наслаждалась свободными минутами, откладывала в сторону рубахи, которые по заказу Ирицы она вышивала днями напролет. Купец привозил богатые подарки тайе и её сыну, и Лисса полюбила тихие вечера, когда она вместе с Лансом на руках усаживалась возле печи, слушая рассказы хозяина терема о дорогах, которыми он пробирался по униатским просторам, о пожарах, заполыхавших в лесах дризов, о разладах в княжеской семье велесов. В середине зимы из соседних велеских земель вместе с купцом пожаловал еще один юный знатный гость. Серпач был вхож во многие богатые дома столиц союзных племен, а с матерью младшего княжича велесов он состоял в особо близких доверенных отношениях. Княгиня Сафагья была из рода сиригов, северного народа, населявшего берега Белого моря, где до сих пор поклонялись Ледяному Свету и верили в предсказания Вещунов. Она была матерью самого младшего сына Великого Князя велесов Вислара, и в то время как неопытный отрок попал в немилость к родному отцу, она попросила старого друга о надежном укрытии для княжича в землях соседей-кривличей.

Юноша был высок и строен, его лик ещё не утратил детского румянца и наивности. Большие голубые глаза и светло-русые волосы, спадавшие на крепкие покатые плечи, украшали чистый лоб и подбородок, на губах неизменно играла улыбка, а ладони он никогда не спускал с драгоценного эфеса меча, прикрепленного к поясу на кожаном ремне. Ведимиру, сыну князя Вислара, еще не исполнилось шестнадцати, а он уже не раз с отцовской дружиной участвовал в походе на мятежные города, запоздавшие с выплатами в казну, бил южных нарушителей границ — полоров, загонял на охоте кабанов и даже, поговаривали в народе, вместе со старшим братом завалил медведя-шатуна. Однако именно из-за Ведимира, как молвили пиленчане, погиб один из его братьев, третий сын Вислара, за что великий князь удалил от себя меньшого наследника. Слухи ежедневно обрастали новыми домыслами, а Лиссу, едва она выходила за порог дома, тут же донимали мастеровые и торговки, расспрашивая о загадочном княжиче, который остался в доме Серпача даже после отъезда купца в очередную экспедицию.

С новым поселенцем Лисса поначалу виделась и общалась крайне редко. Серпач без перерыва принимал многих друзей и гостей, изъявивших желание выразить признание и соболезнование княжичу-мальчишке, который с равнодушным видом наблюдал их поклоны и выслушивал льстивые слова. Купец сопровождал парня на зимнюю охоту и катание на санях по заснеженной дороге, а перед своим отбытием в дальние края попросил жену и Лиссу не оставлять княжича без должного внимания. В отсутствие главы дома посещать пиры и посиделки у прочих господ и бояр среди кривличей считалось делом, неугодным гралам, защитникам жилища, которые по верованиям униатов также покидали хозяйство вслед старшим в семье. Поэтому юный князь должен был довольствоваться обществом хозяек уединенного дома.

Потекли короткие дни, когда Лисса успевала лишь сходить на торг за покупками, и темные вечера, просиживаемые тайей за рукоделием. Ирица как всегда осматривала палаты, придираясь к мелочам, которые не доделала или не заметила девушка в постоянных заботах, а если у неё случалось приподнятое настроение купчиха перебирала наряды в сундуках да припасы в кладовой. Бывало, она укачивала Ланса в колыбели, которая была смастерена из кормушки для скота, а иногда Ирица удосуживалась бросить в сторону Лиссы несколько добрых слов. Но с появлением Ведимира боярыня и вовсе не глядела на девушку, показывая всем своим видом, что та в доме не более чем обычная прислуга, хотя от глаз княжича не должны были укрыться трепет и дружба, с которыми Серпач относился к молодой матери. Хозяйке пришлось не по душе решение мужа оставить в тереме юношу, отныне имевшего право свободно в нем распоряжаться, ибо по неписанному древнему закону гости не знали отказа.

Днем Ведимир пропадал в гуляниях по городу, а вечерами нередко внимательно наблюдал за умелой работой девушки возле яркого огня. Она была немногословной, до сих пор с трудом изъясняясь на неродном языке. Да и говорить с юнцом, который по слухам загубил жизнь родному брату, чтобы поближе приблизиться к престолу в борьбе за наследственную власть, ей было крайне неприятно. Но его озорной взор мог растопить любое сердце. Когда Ведимир в очередной раз вернулся из города, где прошелся по местным тавернам, чтобы осушить чарки браги, а затем уселся возле колыбели, нежно покачивая её и наблюдая за быстрым движением пальцев девушки, Лисса встретила его мутный взгляд и громко рассмеялась в ответ, не в силах себя сдержать.

— Ты совсем не походишь на наших девушек, — обратился он к ней с вопросом-догадкой. — Пусть у тебя светлые волосы, да и глаза темные, как у улов и низов, но ты не родилась меж велесов, как говорил мне Серпач. Разве не так?

Она смущенно затихла. Захотелось ответить, но тайя поняла, что именно её речь в первую очередь выдает в ней чужеземку.

— А где твой муж? Кто отец этого смышленого молодца, который вчера чуть не отгрыз мне палец? — на лице юноши улыбка вновь сменила недоумение и задумчивость.

— Пусть я не из твоих краев, но разве у вас принято расспрашивать человека о его прошлом, даже не спросив его имени?! Или князьям велесов позволено нарушать запреты гралов?

— Гралы на то и охраняют этот мир, чтобы люди покушались на их владения! — усмехнулся он. — А имя твое мне прекрасно известно, милая Иза! Ты так хороша собой, что я уже который день мучаюсь вопросом, почему ты одна воспитываешь сына. А о себе я могу рассказать и сам, без расспросов с твоей стороны, ибо уже знаю, что ты наслышана о многом, но, надеюсь, поверила не всем историям...

— Трудно представить, что ты завалил одним лишь мечом дикого медведя, на которого ходят с рогатиной, — девушка исподлобья поглядела на собеседника. — Уж скорее поверю, что ты погубил всех своих братьев и сестер!

— Разве я так похож на беспощадного чудовищного зверя?! — он нахмурился, опустив взор, и тайя тут же пожалела о шутливых замечаниях. — Герин был моим самым любимым братом, мы выросли вместе и почти не расставались. Мы забрались на высокие скалы в скитаниях по Синим Вершинам, когда возвращались от Белого Моря. Я сорвался вниз, а он успел меня спасти и вытащить наверх, но сам поскользнулся, канув в глубокую пропасть. Даже птицам не спуститься на её дно, хотя они покоряют просторы неба. Я не знал и не узнаю покоя от разлуки с ним до скончания недолгих годов, отпущенных мне в этом теле...

— Прости меня, княжич Ведимир, но люди говорят совершенно иное, и я не ведала о твоем несчастье, — тихо извинилась девушка.

— Вести о смерти брата разлетелись аж до полорских степей... Я вернулся в своей скорби к сиригам, моим родичам со стороны матери, но туда пришли письма от моего горячо любимого отца с посулами предать меня гибели перед лицом Ледяного бога из-за потери славного Герина! Вот тогда мне пришлось искать убежища в предгорных краях, ибо сириги не могут ослушаться князя велесов, а кривличи пока еще сами хозяйничают в своих землях, пусть и воюют с попеременным успехом с соседями за пограничные леса. Так что о несчастье моем известно всем, но только люди смеются и зовут меня убийцей родича, а мне кажется, что это я умер вместо него...

— А теперь ты расскажи о себе, — попросил Ведимир, когда снова поднял на тайю любопытный взгляд. Его переполняла жизнь и сила, потоки которой истончались на лице, стоило парню погрузиться в тяжелые мысли, но для возврата юношеского легковерия и безрассудности не требовалось много времени. — Говор твой не похож на униатскую речь. Не вышла ли ты из болот, что простираются на юго-западе и непроходимы для людей, хотя ходят легенды, что там доживают свой век все заблудшие души, нашедшие гибель в морских волнах и водах рек да озер?

— Я расскажу, только ты вряд ли всему поверишь.

— Обещаю поверить каждому твоему слову, а со временем я пойму как ловко ты обвела меня вокруг пальца... Ведь женскую хитрость не распознает и мудрец, лишь в её глазах отражается этот запутанный клубок, и когда она опускает взор, будь уверен, что женщина лжет. Это слова моего отца. Я еще смогу тебя получше узнать: вечера ранние и длинные, да и ночь можно скоротать за разговором. Тогда точно разгадаю твою искренность.

— Князю не пристало водиться с обычной служанкой, — грустно ответила Лисса.

— Но ты ведь не служанка... Ты полна тайн. Мужа себе до сих пор не взяла, значит, не хочешь задерживаться в этих краях! Но уж точно не велесу заложено твое сердце. Уж не уважаемого ли Серпача готовишься стать второй женой?

— Это тебе в тавернах наболтали обо мне?! — сгоряча воскликнула девушка. Предложения стать женой молодых пиленчан сыпались ей в подол, едва она стала выходить из дома на торг за продуктами, но тайя воротила голову прочь от подобных возгласов, несшихся ей в след. Поэтому кривотолки о служанке купца ходили разные, порой очень бесстыжие, что в первую очередь задевало его строгую и любезную жену Ирицу. — Да я бы давно ушла из этих краев в родные земли, если бы можно было туда добраться. Но с малым дитем на руках далеко не уйдешь по бесчисленным верстам густого леса...

— Ты пришла из-за западных гор, что возвышаются непроходимой стеной?!

— На западе очень много гор, Ведимир, а мой дом расположен за всеми их вершинами на берегу великого моря, что не имеет конца.

— Ты из Мории? С юга к нам иногда приходят черноморские торговцы с рассказами о далеких землях...

— Да, я родилась в Мории, которая объединяет тринадцать прекрасных государств, пусть некоторые из них ныне мертвы или совсем не те, что были раннее. Но там мой дом, и я доберусь до родных берегов, если Тайра и Море не оставят вдали мою несчастную душу.

Вечерние беседы между юным княжичем и тайей всё более увлекали обоих. Лисса поведала своему внимательному слушателю историю недавних странствий, и хотя в глазах его сперва сквозило недоверие ко всему, что она рассказала, все-таки отношение Ведимира к девушке явно изменилось: он проникся уважением и восхищением её отчаянными поступками.

— И ты прожила под водой больше месяца? Мне трудно вообразить, что ты была рыбиной?! Хотя возможно гралы водоемов выглядят именно так, как ты описываешь дочерей Моря, и у них вместо ног длинные хвосты! — юноша как всегда устроился возле печи и, приглядывая за Лансом, сладко посапывавшем в люльке, помогал тайе наматывать шерсть в толстый клубок.

— Если ты не доверяешь моим словам, то к чему эти расспросы... — наигранно обидчивым тоном ответила Лисса. Некоторые события из прошлой жизни она с трудом уясняла даже для себя, но она ничуть не приукрашивала их и не старалась забыть.

— Мне интересно, как же эти создания переносят холода, где они скрываются зимой, когда реки и озера покрываются слоем льда, — объяснил свое удивление Ведимир. — А ныне ты также долго можешь находиться под водой, как и прежде, когда жила в запретном озере?

— Ты хочешь меня испытать? — хитро улыбнулась тайя. — Что ж, я докажу, что детям Моря не страшны в родной стихии ни холода, ни мгла, ни бездонные пропасти! Река около нашего терема уже скована льдом, и через три дня её поверхность станет гладкой и твердой под ногами человека. Рыбаки вскроют проруби для зимней ловли, а я запросто искупаюсь в одном из них!

— Если ты сумеешь меня настолько удивить, я брошу к твоим ногам золото и самоцветы, едва отец сменит свой гнев ко мне на милость, — отозвался парень. — Твои слова услышаны гралами терема, и они не дадут тебе уснуть, покуда ты не исполнишь обещанного!

Как и было условлено, они выбрались из дома в полночь, когда царившую кругом тишину нарушал лишь треск огня в печи. Ведимир кутался в меховой полушубок и длинную шапку, ибо мороз за плотными стенами терема мгновенно пробирал до костей. Лисса при свете звезд неспешно ступала вслед княжичу, подбирая платья, полы которого волоклись по выпавшему снегу. Девушка держала в руках масляную лампу, в которой до поры времени почти притушила огонь, а ношу юноши составлял лишь его длинный меч, с которым он никогда не расставался. Крадущимся шагом они обошли дом и со смехом сбежали по склону вниз к берегу реки, где простиралось снежное нетронутое одеяло.

— Ступай за мной, — велел Лиссе княжич. — Я гостил в Пилени у Серпача вместе со своей матушкой несколько лет назад, и тогда с местными мальчуганами мы забавлялись в небольшой глиняной пещере, вырытой у берега на этой стороне реки. Там нередко устраивают стоянку рыбаки. Если сегодня в ней пусто, мы разведем костер, чтобы согреть тебя после купания. А может ты и вовсе не отважишься лезть в воду в такую стужу? Иза, я не буду настаивать, мне приятнее глядеть на тебя живую, чем бледно-мертвую от холода.

— Я знаю это углубление в земле, — усмехнувшись, ответила Лисса. — Как раз подходящее место для того, чтобы ты не замерз, пока я буду омываться во славу Моря, единственного из великих богов, и Тайры, всесильной богини!

Они прошли по кромке льда вдоль возвышавшихся сугробов, покрывших склон прибрежных холмов, и вскоре нашли небольшой круглый лаз, уводивший вглубь земли. Проход расширялся после десятка шагов в широкую пещерку, посреди которой камнями было выложено кострище, усыпанное пеплом и недогоревшим хворостом. При свете зажженной лампы ночные скитальцы увидели рядом нетронутую охапку дров, с помощью которой развели небольшой огонь. Отогревшись возле очага, Ведимир метнул в сторону спутницы озорной взгляд.

— Прорубь совсем недалеко отсюда, с утра из него вытащили неплохой улов. Если ты готова, то пошли, я легко разрублю мечом свежий лед.

Тайя лишь кивнула, она сбросила на глиняную землю в пещере плащ, оставила внутри обувь с шерстяным платьем, чтобы вещи не замерзли на морозе, пока она будет плескаться в воде. Её вмиг окоченевшее тело укрывала лишь тонкая сорочка. Она выбежала в звездную ночь по снегу на середину реки, Ведимир поспевал за ней, при этом порываясь притянуть её к себе, чтобы защитить от ветра и холода. Но Лисса только указала ему на вырезанный во льду круг, уже запорошенный легким снегом и превратившимся в тонкое ледяное стекло, которое от первого же удара рукоятью меча треснуло.

— Может ты передумаешь?! — испуганно проговорил юноша, погружая ладонь в студеную воду темной реки, а Лисса отодвинула его от края проруби и прыгнула в черный люк на белом снегу, полностью скрываясь в его пасти.

Он ждал несколько минут, неподвижно замерев на краю льда, затем Ведимир беспокойно заметался возле черной воды, выкрикивая её имя, но лишь круги расходились по поверхности реки, отражавшей далекие звезды. Ладони без теплых руковиц окоченели на морозе, изо рта валил клубами пар, он охрип, обеспокоенно призывая девушку и всех гралов неба, реки и самой жизни человека, что крепко удерживают нити его бытия. Юноша уже собрался окунуть голову в прорубь, чтобы попытаться разглядеть в пучине те самые великолепные водные просторы, о которых повествовала Лисса, но сомнения, что там ничего нет не оставляли его до конца, да и сама чужеземка предупреждала, что тайны богов открываются не всем. Иные лишь складывают головы за излишнее любопытство. Но вдруг вода, скованная кольцом льда, вновь задребезжала, и светлая голова тайи показалась на поверхности. Она сделала глубокий вздох холодного воздуха и тут же выкинула в сторону Веди мокрую руку, ухватив за которую он быстро вытащил плавунью наружу. Парень не помнил себя от радости, он прижал её озябшее тело, а после и вовсе подхватил на руки, унося в глиняную пещеру, поближе к огню, где было тепло и светло.

Её мокрая кожа была подобно льду, от тела шел пар. Он уложил девушку, как будто бы впавшую в забытье, на сброшенные на землю одежды. Ведимир прильнул к её груди, прислушиваясь к бешенному ритму сердца, колотившегося внутри, а затем ладонями попытался растереть её побелевшие конечности. Тайя зашевелилась. Она приподнялась на меховом полушубке, окидывая его мутным взглядом, и что-то пробормотала в сторону юноши, который не разобрал ни одного слова.

— Ты что совсем лишилась рассудка? — обвинительно закричал он, притягивая к себе её лицо. Она вновь закрыла глаза, щеки разгорались от жара огня, но самочувствие Лиссы не миновало еще крайней черты. — Зачем так долго?! Я тебе поверил уже тогда, когда ты стояла со мной возле этого проруби, совсем раздетая, но полная решимости.

Он нагнулся над ней и нежно припал к её неподвижным холодным губам. Она была по-прежнему словно озябший листок, срываемый порывом ветра. Но когда княжич навалился на девушку всем телом, желая отогреть её своей любовью, он осознал, что дочь Моря позабыла о всякой усталости, едва его руки начали бродить по мокрой сорочке.

— Пусти меня, — слабым, но твердым голосом произнесла Лисса, отталкивая его грудь обеими руками.

— Ты совсем оледенела, — лишь сказал он в ответ, ничуть не отстраняясь прочь, а лишь желая вновь поцеловать её лицо.

— Я скоро приду в себя, дай мне лишь время, просто я не ожидала, что возвращение из глубин реки в морозный воздух так больно... меня как будто укололи сотнями мелких иголок... — она уклонилась от губ, но он уже ласкал её шею. — Веди, оставь меня! — более громко и строго приказала она.

— Неужели ты не желаешь стать моей женой? — отбросив в сторону прочие отговорки, прямо спросил он, заглядывая в её глаза. — Ты ведь так красива, Иза. А я уже давно стал воином и теперь лишь докажу тебе это...

— Мне плевать мужчина ты, воин или сам великий князь! — гневно воскликнула Лисса, пытаясь вырваться из крепких объятий. — Мы не для того сюда пришли, пусти меня!

— А для чего ты согласилась темной ночью уединиться со мной в этой пещере?! Ты ведь совсем одинока, а я тебя люблю... — Веди сковал её руки, прижимая их к хрупкому туловищу. Усмехаясь, он разорвал мокрую сорочку. Она продолжала сопротивляться, бросая угрозы и проклятья в его сторону, но стоило ему поймать губами её рот и заставить замолчать в долгом поцелуе, как тайя прикрыла глаза. Тело поддалось всем его желаниям...

Лисса отбросила прочь теплую мужскую ладонь, и, откинув одежки, которые до этого служили любовникам покрывалом, поспешила вновь водрузить их на себя. Костер почти догорел, тайя добавила мелкого хвороста, молча глядя в сторону спящего княжича. Она уже не была возмущена и разгневана его поведением, но осадок от того, что он почти не спросил её желания, отравлял душу. Он обещал ей камни и монеты за то, что она искупается в проруби, но даже не ради этого девушка согласилась окунуться в холодные воды реки — она лишь хотела, чтобы он поверил её словам, ведь Ведимир был единственным человеком, которому она решилась рассказать всю правду о своем прошлом. А взамен он столь нечестно с ней обошелся, пускай она и не очень противилась его воле. Девушка задумчиво покосилась на сильное здоровое тело юноши, мужчины. Даже теперь во сне почти без одежды в отблесках костра он держал одну руку на своем мече, уложенном рядом на глиняном пласту. Лисса усмехнулась своему скорому решению — уж если он берет, что хочет без спроса, то почему бы ей не поступить точно также. Она набросила на плечи плащ и осторожно нагнулась к княжичу. Аккуратно отведя прочь его пальцы, сжимавшие эфес меча, Лисса подняла в воздух тонкое заточенное лезвие. Она залюбовалась тяжелой рукояткой, покрытой серебром и прозрачным камнем в основании, который переливался цветами в отблесках огня. Клинок был сделан искуссным мастером, равновесное лезвие легко рассекало воздух. Княжич в её ногах подозрительно зашевелился, и тайя тихо отступила к выходу из пещеры. Меч был достойной платой за минувшую ночь, решила она, и, оказавшись под темным небом, направилась к подмерзавшей глади проруби.

— Нет! Отдай его! — раздался позади крик, наполненный болью и испугом.

Обернувшись у самого края воды, она заметила спешившую фигуру Ведимира. Удовольствие от того, что она выбрала стоящую вещь, отозвалось в голосе:

— Ты взял, что пожелал, настал мой черед, княжич, — с этими словами Лисса выпустила меч из рук, и клинок, сверкнувший в отблесках снега и звезд, быстро скрылся в черной воде.

— Я убью тебя за это! Ты заслуживаешь смерти, раз осмелилась лишить меня родительского дара, — взбешенно кричал Ведимир. Через мгновения он уже заглядывал в темный омут, по которому лишь расползались круги. — Этот меч никто не может заменить! — Он навис грудой мышц под распахнутой рубахой над её невысокой фигурой, но Лисса даже не пошевелилась. Толи от страха, толи от неожиданности она не смела вымолвить более ни звука, признаваясь себе, что возможно совершила ошибку. Но её лицо не выразило ни тени сомнения или сожаления о поступке.

— Я утоплю тебя в этой реке, если ты не вернешь мне меч отца, — пригрозил Ведимир, отпуская руку над головой девушки, которую в запале поднял для удара.

— Сам достанешь, если он тебе так дорог, — бесстрастно ответила Лисса. — Приедешь ко мне по весне, я ведь отныне твоя жена, и искупаешься в реке, — она развернулась и уверенным шагом пошла к берегу, где возвышался дом Серпача. Она хотела обернуться, но ноги несли вперед, подальше от разгневанного велеса, чью ругань и проклятья ветер разносил по округе.

Она уже бежала в сторону подъема к дому, занесенного белоснежным покрывалом, не разбирая пути, когда нога внезапно провалилась в воду. Девушка упала на осколки льда, который в этом месте реки был растрескан и вставал глыбами над ровной гладью. Руки зацепились за ледяную глыбину, и она быстро выбралась из воды, с еще большей суматохой и беспокойством поспешив прочь из этих мест. Не пройдя и десятка шагов, Лисса с ужасом в глазах нагнулась над белой землей. На снегу колыхался лоскут серой ткани. Она ухватила его и пронзительно прокричала в тишине — в бледном свете она узнала платок, которым обычно укутывала своего маленького сына. Разум говорил, что находка ничего не значила, что тряпка на берегу реки лишь совпадение, что она просто испугалась ярости в глазах Ведимира, и теперь от этого неслась со всей силы к теплому очагу, но лицо заливали слезы, и она поспешила еще быстрее.

Дверь была распахнута. В широкой гостиной, где тайя обычно вышивала у камина и укачивала Ланса в его колыбели, поджидала грозная Ирица.

— Ты все-таки решила вернуться? Вспомнила о сыне или о той сладостной беспечной жизни, что устроил тебе мой муж?! — закричала она на растерянную женщину, мгновенно подлетевшую к пустой люльке.

— Где мой сын? Где Ланс? — ор Лиссы перекрыл рыдания, столь не к месту вырвавшиеся из груди.

— Надо было раньше о нем думать! — ненавистно ответила Ирица. — Сбежала с княжичем, а на меня решила бросить этого подкидыша... Его визги не давали мне уснуть!

— Он же совсем маленький, госпожа, — с мольбой она взывала к неподвижной статуе, стремясь получить известия о мальчике. — Вы же его любили! Скажите мне, где он? Что вы с ним сделали?

— Ты бросила его...

— Нет, что вы! Я всего лишь отлучилась на несколько часов! Я бы никогда... Он никогда не просыпался по ночам, да и Насти справлялась, когда я засыпала от усталости, не слыша его плача... — Лисса упала на колени и схватила за руки кривлянку. — Где он?

— Насти не могла его успокоить, а я не могла терпеть его визг. Я вышла на улицу, чтобы позвать тебя. Я верила сперва, что ты всего лишь отлучилась по делам... Но только ветер гудел, а он все пищал. Я увидела ваши следы. И понесла Ланса к реке, желая вас догнать. Но он в конце концов не мой сын, и даже не сын Серпача... — она говорила спокойно, так что холод пронзил сердце Лиссы, и она опустила женщину, подымаясь на ноги. Она окинула её затуманенным взором и вновь выбежала из дома к реке, туда, где подняла с земли серый лоскуток.

В округе было бело и тихо. Лишь снег и звезды на темном небе. Лисса сбежала по спуску к воде. Теперь она ясно различала чужие отпечатки на земле. Но сколько девушка ни металась по пустому берегу, её поиски не дали результата. Она уже не кричала, лишь закрывала ладонями рот и глаза, чтобы сдержать осипший голос, выражавший вопли, отирая при этом слезы с лица.

— Лисса! — раздался знакомый голос, когда тайя в изнеможении опустилась на землю у края реки, где она чуть не ушла под лед. — Лисса, не плачь! Ланс в надежном месте.

Над водой покачивалось серебристое тело русалки, прикрытое длинными прядями волос. Лисса не знала имен своих подруг, но именно эта дева-рыба указывала ей путь, когда тайя покинула морское царство.

— Ты спасла его?! — с надеждой в голосе спросила Лисса, еще ближе устремляясь к кромке льда.

— Мы забрали Ланса. Ему здесь не место. Он должен многое узнать в других краях, когда обретет то, что суждено. Его отец сможет воспитать достойного сына. Не плачь, когда-нибудь вы встретитесь вновь...

— Я не должна была оставлять его одного! Я не сумела дать ему всего.

— Тебе очень тяжело, Лисса. Ты дала ему жизнь, и за это он всегда будет тебя любить. Не беспокойся, воды протекают аж до берегов Алмаага, очень скоро твой сын окажется на острове, оберегаемом нашим отцом, Морем.

— Но там его никто не встретит. Верните мне сына, прошу вас! Я сумею вырастить его сама. А потом я уйду вместе с ним. Возьми меня туда, — Лисса протянула к русалке руки, окунаясь в мелкую воду у берега. Но дочь Моря выставила перед ней ладонь, приказывая остановиться.

— Ты уже не можешь идти тем путем, что прошла. Ты отныне ходишь по земле. Ты выбираешь свою дорогу, и Ланс изберет свою сам, когда подрастет.

Тайя замерла в воде. Она знала, что уста русалки не лгут. Лисса недолго раздумывала. Она сняла с пальца кольцо, что подарил ей Вин, и передала его водной красавице, а затем потянулась за солонкой, которую все еще носила на груди, так как для малыша она была велика.

— Я передам кольцо его отцу, — прозвучало в ответ, — а медальон оставь при себе. До поры он все еще принадлежит тебе. Твой сын будет в безопасности на том краю земли. И он не забудет тебя, Лисса.

Русалка исчезла под водой, а на плечо девушки опустилась мужская ладонь.

— Это была твоя сестра?! — с восхищением произнес Ведимир. Он ухватила тайю за руки, которые она протянула к нему, оборачиваясь на голос, и вытянул её на берег, укутывая своей одеждой. — Красивая, но совсем неразговорчивая... О чем вы так долго молчали? Она сможет вернуть мне меч?

— Она забрала моего сына, Веди, — горестно ответила Лисса, прижимаясь еще крепче к мужчине. Его угрозы и ненависть уже стерлись из памяти, во всяком случае, теперь она была благодарна ему за тепло и поддержку. — Я не пойду обратно в дом, из которого Ирица выбросила моего малыша, — она тихо зарыдала.

— Пока я рядом с тобой, никто не причинит тебе вреда. Теперь ты принадлежишь мне, и если кто-то осмелится тронуть тебя пальцем... или взглянуть недобрым глазом... я призову того к ответу вопреки всем гралам, стоящим за его спиной!

На постоялом дворе Горничей Ведимир снял для девушки маленькую комнату, внеся плату наперед. Лисса с равнодушием приняла новое жилище, а вскоре согласилась помогать хозяйке Оге Горнич в кухонных делах. Новые хозяева приняли молодую служанку тепло и дружелюбно, оба трудолюбивые и молчаливые, они не задавали ей ненужных вопросов, хотя безутешный и потухший вид постоялицы выражал горе, выпавшее на её долю. Их сын Ратмир, молодой дружинник, оставил на попечении родных жену Кору, с которой тайю связали приятные беседы за вечерней работой на кухне или около зажженного очага. Княжич навещал свою возлюбленную. Нередко оставаясь наедине, они предавались мечтам о светлом будущем, хотя Лисса с горькой улыбкой выслушивала пылкие речи юноши, не добавляя к ним ничего. Ведимир обещал любимой отыскать её сына, а также взять в жены, едва отец, князь Вислар, простит сына за свершенное преступление, ибо не уберечь человеку жизнь в униатах считалось не меньшим грехом, чем навлечь смерть.

Спустя две недели в город возвратился Серпач. Известия о трагедии в своем тереме купец получил от молодого княжича, который встретил его на окраине города у моста через реку Ворошинку. В тот день гнев кривлича вылился на виноватую жену прямо с порога дома, так что прохожий люд с испугом спешил вдоль широкой дороги, на которую Серпач за волосы вытащил Ирицу, осыпая побоями за непослушание и нарушение его заветов. После купец появился в комнате Лиссы. Он был хмур, невесел и почти не вымолвил ни слова. Тайя сама не сдержала слез, выступивших на глазах, и кинулась ему на шею, с горечью вспоминая своего малыша Ланса, которого отныне ей не суждено было вновь увидеть. Она не винила ни купца, ни его милосердных родителей, в трудный час приютивших несчастную мать, но возвращаться к их очагу девушка не захотела. Зимние дни и ночи пролетали перед ней как в бредовом сне, она молила об их окончании и с первым теплым ветром собиралась тронуться в обратный путь к озерам или сквозь дикий лес на запад к морийским берегам. Ни обещания Ведимира, ни добрые люди, ни новые друзья, ничто не могло помешать её замыслам. Но долгожданная весна принесла новые перемены.

По приезду в Пилень Серпач привез Ведимиру послание от отца, в котором княжичу дозволялось возвратиться в столицу велесов Деряву, расположенную посреди южных соседских земель.

— Я исполняю волю князя Вислара и отбываю в родной стольный град, но как только растает лед на Ворошинке, я вернусь и заберу тебя с собой, — прощался юноша с тайей, чья близость тронула глубины его сердца, но сама девушка при расставании оставалась холодной и безмолвной.

С вершин гор зима еще намела немало снегов, кривличи возводили на потеху ледяные дворцы и жгли костры, призывая на землю теплое солнце. Время убегало прочь, с началом оттепели Пилень залили полноводные ручьи, а река затопила прибрежные дома. От велеского друга не было вестей, но Лисса невольно осознала, что ей следовало поведать ему о радостных событиях. Тайя ожидала ребенка, а далекие дороги вновь убегали в неизвестность грядущего. Пополнение в семье наметилось также у Ратмира и Коры, что еще сильнее сблизило молодых женщин. В работах и заботах пролетели месяцы, будущие матери вязали, готовили малышам удобную одежку, а их мужья пропадали вдали от семей. Ратмир в дружине князя Лякорича, головы кривлечей, осаждал опальный город у северного подножия Синих Вершин, а княжич Ведимир не поддавал о себе вестей.

— Как ты назовешь сына? — Кора спросила подругу, когда они вместе купали новорожденного младенца Лиссы, появившегося на свет в день равенства дня и ночи, когда небо уже заполонили осенние серые облака. — Малышу уже десяток дней, а гралы еще не видят его имени. Кто ж тогда защитит его в этом доме от напастей?!

Лисса лишь пожала плечами, недовольно поглядев на кривлянку, всё еще ступавшую по дому с большим круглым животом.

— Как назвать сына, которого совсем не просила у богов? Как назвать сына, который никогда не узнает ни отца, ни старшего брата? Ни любви родной матери...

— Оставь эти раздумья, которые не принесут никому блага, — строго ответила беременная женщина. — Он будет расти на твоих глазах. Ты еще не ведаешь, какую любовь ты можешь ему дать, и какой великой радостью он одарит тебя взамен! Союзные племена всегда называют первенца в семье по имени отца или матери. Разве ты не желаешь следовать этому обычаю?

— Что ж, — Лисса улыбнулась словам подруги, она взяла на руки светлого малыша, которого недавно произвела в муках и слезах на свет, и нежно поцеловала его розовый лоб, — он принесет мне много бед и переживаний, а может и радостей... Совсем как его отец. Пусть зовется Ведимиром.

Вскоре Кора родила здорового и крепкого сына, которому дала в честь мужа имя Ратмир. Но молодая кривлянка очень тяжело перенесла роды, после которых лишилась молока, так что кормление обеих младенцев взяла на себя тайя. С наступлением новой зимы в родительский дом приехал Ратмир, а затем дружинник увез супругу и сына в столицу кривличей Кичень, где отныне проходила его служба. Вместе с ними к отрогам гор отправилась Лисса с маленьким Ведимиром. Семейство поселилось в уютной избе вблизи мастеровых лавок города, и пока единственный взрослый мужчина в доме обнажал меч во славу и защиту своего князя, женщины воспитывали детей, следили за хозяйством и нанялись в рукодельницы к одной их стольных ткачих. Через год в Кичень пожаловали сваты от велесов — младший княжич Ведимир приезжал за юной супругой, но ею стала не Лисса, которая лишь от торговых глашатаев проведала о свадьбе велеса и княжны Седры, старшей дочери князя Лякорича. Спустя несколько месяцев в город пришли более печальные известия, хотя кривличи их встретили хвалебными песнями гралам смерти — князь Вислар, который в былые времена не раз подступал к Синим Вершинам, требуя податей с соседей в нарушение всех союзнических договоров, заключенных еще дедами и прадедами нынешних правителей, скончался после скоротечной болезни. Отныне за высокий престол в Деряве начали борьбу три его живых сына — Вислар, Двилар и Ведимир. Каждому из них еще под управлением отца были оставлены уделы и подчиненные города, но стольный трон давал власть над всеми землями велесов, и, как поговаривали в народе, младшие братья не собирались добровольно сдавать его в руки старшему.

В междуусобицы в велеских краях незамедлительно вмешались соседи. Двилара поддерживали дризы, князь которых отрядил на юг большое число дружинников для осады высоких столичных стен, защищавших Деряву от нападений неприятелей. По пути дризы разграбили восточные города велесов, в которых прежде сидел Вислар, а вблизи столицы к их войскам присоединились люди Двилара, и второй сын скончавшегося великого князя во всеголосье объявил о своем несогласии признавать верховные права старшего брата. Главной причиной этого протеста провозглашалась продажа велеских девиц в полорские земли, откуда живой товар отправлялся в Оларские Холмы и золотые храмы бресов на берегу Срединного моря, а распоряжаться человеческой жизнью в пределах униатских земель было неподвластно самим гралам, не то что обычным людям, пусть они и держали в руках силу и власть. Младший княжич обнажил оружие и поднял на битву своих дружинников, а также союзные ему войска князя Лякорича спустя два года после смерти своего отца, когда противостояние двух старших братьев завершилось гибелью Вислара от рук подосланных в город убийц, осыпанных Двиларом золотом. Дерява открыла ворота братоубийце, как прозвали княжича, самолично признавшегося, что загубил одну жизнь, чтобы не пролилась кровь сотен униатов. Двилар щедро наградил дризов и отослал их обратно в северные края. Он занял стольный грал, и велесы пировали семь дней во славу нового великого князя. Но спустя два месяца крепостные стены вновь оказались в окружении вооруженного войска. Его возглавил княжич Ведимир. К его лагерю подходили кривличи, готовые поддержать претензии младшего брата на престол велесов, тем более с берегов ледяного моря распространялись прорицания сиригов, что именно Ведимиру удастся объединить под своей властью потомков могучего Велеса, старшего из вождей, во времена которых были заключены священные союзы.

Ратмир вместе со своими боевыми товарищами также ушел в земли велесов, чтобы встать на сторону Ведимира. Кора и Лисса остались, как уже нередко бывало, одни на хозяйстве, с подраставшими сыновьями на руках. В Кичени все принимали тайю за вторую супругу дружинника, что было не запрещено среди униатского народа. Однако постепенно этот обычай изживался — лишь вдова имела право стать еще одной женой друга или брата мужа, чтобы иметь рядом трудолюбивого работника, заботливого отца для своих детей и спутника в седых годах грядущей старости.

— Кора, ты ведь позаботишься о Веди, если я не вернусь назад? — с надеждой во взгляде и голосе спросила Лисса, прощаясь с женщиной у порога дома. Верхом на быстром скакуне, на которого тайя потратила все свои сбережения, она с тревогой всматривалась в лица близких для неё людей.

— Но куда ты едешь? Ты собралась так поспешно, и даже словом не обмолвилась об избранной дороге, — обеспокоенно ответила кривлянка, державшая в руках ладошки обоих мальчиков, похожих друг на друга по росту и виду, как будто они были родными братьями.

— Говорят, что осада Дерявы вскоре закончится. Братья договариваются о поединке чести за право называться вождем велесов. Если схватки один на один не случится, то воины пойдут с мечом на своих же братьев и сестер. Но как младший княжич выйдет против брата, если не явит при этом символ власти, на которую претендует... как он примет вызов, если не имеет достойного оружия, чтобы ответить на него?!

— О чем ты говоришь? В Кичени болтают о разном, но жены уже ждут возвращения своих мужей. Братья тянут переговоры, ибо не могут условиться о величине золота, что получит тот, кто признает правоту другого. Ты задумала глупость, Иза, и не более. Негоже женщине вмешиваться в мужские кровопролития, пока не задета жизнь её родных. Лишь воины могут обнажать мечи ради прихоти и пыла битвы!

— Я возьму с собой меч, милая Кора, но не хочу его обнажать, — ответила, улыбаясь, тайя. — Я давно откладывала решение испросить свои права у одного из возможных князей, а теперь я окажу ему помощь, за которую он многое освежит в своих воспоминаниях. И тогда я смогу отблагодарить тебя за твою щедрость, любовь и доброту, или уже более никогда не вернусь сюда. Прощай!

Дорога на юг затянулась на две недели, хотя девушка гнала коня без передышки напрямик сквозь густой лес. Когда перед взором предстали холщевые палатки, разбитые под стенами белокаменного города, она спешилась на опушке светлой березовой рощи, через которую двигалась с самого утра, едва покинула постоялый двор в соседней велеской деревушке. Лисса привязала уздечку лошади к толстой нижней ветви, сняла поклажу, привязанную к седлу, и спрятала её под колючим кустом, присыпав сверху груду земли и сухого валежника. К шумной стоянке войск она направилась пешком. Мужчины провожали её заинтересованным удивленным взглядом, они указали ей на палатку княжича Ведимира, с сожалением осознав, что молодая девушка в длинной развевавшейся на ветру юбке и полуоткрытой блузке на груди достанется в этот вечер их командиру.

— Я желаю видеть князя Ведимира, — резко ответствовала Лисса высокому дружиннику, стоявшему около приоткрытой полы палатки. Рядом был водружен длинный шест, на вершине которого развевалась красная лента, знак предстоявшего сражения. В лагере готовились к битве, а не к миру.

— Но эээ... — в недоумении старый беловолосый вояка начал заикаться.

— Мы с ним хорошо знаем друг друга, и я принесла ему приятные известия, — произнесла тайя и, не дожидаясь разрешения, шагнула вперед, тут же натолкнувшись на широкую грудь самого господина.

Она замерла под его внимательным взглядом, не смея опустить голову и отступить назад. Юный Ведимир за прошедшие годы повзрослел, суровые складки уже избороздили лоб, на лице закалились шрамы от полученных ран. Окрепшая фигура и совершенно другие, суровые глаза.

— Ты обыскал её, Фазил? — строго спросил Ведимир воина, и когда тот, замотав головой на тощей шее, от волнения все-таки изрек положительный ответ, княжич за локоть завел девушку в палатку и прикрыл вход, так что внутри воцарился полумрак.

— Будь здравым, княжич Ведимир, — Лисса заговорила первой, надеясь в темноте хотя бы по голосу определить настрой бывшего любовника.

— И тебя да охранят гралы, — ответил он. После недолгого промедления Ведимир тронулся с места вглубь небольшого шатра и умело высек искру из огнива, осветив помещение яркой лучиной. — Зачем пожаловала?

— Узнать запомнил ли ты хотя бы мое имя! — едко ответила Лисса, с негодованием отметив спокойствие и безразличие стоявшего напротив неё молодого мужчины.

— Зачем ты пришла? Здесь нет места для женщин и детей, достаточно смерти дружинников, чтобы я отомстил за убийство брата. Золота у меня сейчас нет, монеты приготовлены для тех, кто свершит геройские подвиги, или семьям воинов, которым более не подняться с земли для ратных дел...

— Ты думаешь, золотом сможешь заменить ребенку отца?

Ведимир бросил в её сторону жесткий усталый взор.

— У меня нет сейчас золота для тебя, Иза! Что ты еще хочешь от меня?

— Я пришла сказать, что родила тебе сына, который должен стать твоим наследником. Это твой старший мальчик, и к нему перейдет власть над велесами, если ты сумеешь её завоевать.

Он горько засмеялся, ухватив ладонями длинные русые волосы, грязными локонами спадавшие на лоб.

— Я должен признать сына, который после моей смерти вновь поднимет оружие на своих младших братьев, или они ополчатся на него, не соглашаясь с возвышением приемыша, которого принял в семью их отец?! Этого ты желаешь своему ребенку?

— Он будет не приемышем, он будет законным наследником, так как его мать станет законной княгиней, женой князя.

— Значит не золото... а всего лишь княжеский титул... — произнес Ведимир, с ироничной ухмылкой на лице косясь на гостью, склонив при этом голову на грудь. — Но у меня уже есть жена, княжна Седра.

— У тебя к тому же есть сын, и я хочу, чтобы Ведимир знал своего отца, гордился им и достойно перенял его дело! Он заслуживает лучшей доли, чем ютиться в тесной темной избе и кормиться жидкой похлебкой! Он станет воином, и этому его должен учить отец, а мальчик до сих пор его не видел.

— Серпач писал мне, что ты ждешь ребенка, а после я узнал, что родился сын, и лишь благодаря его вмешательству об этом не заговорили все униатские племена. Рожденных вне союзов немало в каждой семье наших народов, но мало кто из них переживает свое детство, если был рожден от князя, — все тем же суровым голосом произнес княжич. — Я не отказываюсь от своей крови, но сперва твоего сына ждет тяжелое испытание, если ты хочешь, чтобы в мальчике признали моего потомка. Все юноши проходят через это, а для детей княжеского рода, будущих правителей и воинов, условия еще жестче и непреодолимей, ибо лишь гралы смогут защитить избранного, достойного вести за собой племена униатов. К тому же чтобы стать княжичем мать мальчика должна быть княгиней... Я могу назвать тебя лишь второй, младшей женой, так как исполнил настояние отца и связал себя союзными клятвами с княжной кривличей.

— Я согласна. Знаю, что ты изменился, Ведимир. Но, посмотрим, сдержит ли свои слова князь, ибо княжич не отличался долгой памятью... Можешь осуждать меня, можешь возненавидеть, можешь прогнать, но наш сын должен вырасти на родительской земле и стать настоящим воином. Как и положено велесам, сын будет защищать в первую очередь мать, что произвела его на свет, а я ради его будущего готова зваться второй, третьей или бесчисленной женой. Только не думай, что я пришла к тебе лишь с просьбами, княжич, — Лисса, наконец, посмотрела в лицо молодого правителя, выражая своим взором презрение как к самому человеку, так и к словам, что по его вине она вынуждена была произносить. — Мне известно, что твои люди приезжали этой весной на Ворошинку, переплывая её вдоль и поперек, так что пиленчане решили, что на дне реки зарыт древний клад. Действительно, меч, изукрашенный драгоценными опалами, выкованный из самой прочной стали, является желанным сокровищем...

— Ты вытащила его?

— Давно. Как и обещала, едва оттаяла река, нырять в ледяную воду я больше не решалась, тем более с младенцем под грудью.

— Если ты предлагаешь мне меч отца в обмен на будущее твоего сына, я принимаю его. Я приму его на любых условиях.

Ведимир приказал поселить Лиссу в отдельный шатер, а также велел скупить с окрестных деревень всю брагу и скотину и готовиться к веселому пиршеству.

— Завтра уж в бой? — со сдерживаемым пылом поинтересовался солдат, которому княжич передавал распоряжения.

— Бой еще впереди, и пускай он будет жестоким, но смертей в нем будет не больше двух. Так и передай всем. Завтра славные вести придут в дома велесов!

Наутро в палатку, занимаемую тайей, к которой княжич приставил караул из двух мечников, перебросив через руку тяжелые темные ткани, зашел он сам. Заметив её любопытный взгляд, Ведимир отбросил прочь верхнюю материю, под которой оказался парчовый сарафан, вышитый золотыми нитками.

— Это одеяние для будущей княгини. Я буду ждать тебя посреди лагеря. На глазах у всех моих воинов, при свидетельствах кривличей, велесов и незримых гралов я принесу тебе клятвы брачного союза, и тогда ты станешь моей женой, и я буду ждать приезда своего сына, если сохраню жизнь до этих дней.

— Благодарю тебя, Ведимир, — от всего сердца отозвалась девушка, хотя голос звучал не совсем благодарно и дружелюбно. — Возьми свой меч, я берегла его все эти годы. Пусть ты не дрогнешь в сражении с княжичем Двиларом и одержишь победу. А за сыном я прошу тебя отпустить одного из дружинников князя Ляко — Ратмира Горнича.

Он согласно склонил голову, после чего осторожно взял из рук тайи заветный меч. Блестящее лезвие отсвечивало белым пламенем в тени палатки, а на рукоятке сверкал прозрачный камень. Княжич быстрым шагом покинул покои будущей жены, и вскоре к столичным стенам понеслось трое вестников, которые объявили жителям города и Двилару, что юный Ведимир докажет в честном поединке свое законное право на престол великих князей велесов, пусть воля гралов выберет победителя, ибо оба воина поднимут мечи, на которых выкованы их имена, оружие, что положат в их могилу, клинки, подаренные им родным отцом, великим князем Висларом.

Много песен сложили о том ясном дне, когда поклялись друг другу в супружеской верности, помощи и любви княжич Ведимир и кривлянка Иза, пусть никто не ведал чьего она рода и кто был её отцом. Были их речи тверды и громки, но невеселы были взгляды обоих, и разошлись по разным сторонам, едва пожали в знак союза друг другу обе руки. Гам и смех охватили дружины, стоявшие у ворот города Дерявы, наливались полные кубки браги за здоровье новой четы, второй семьи, хотя первая супруга, ныне ставшая названной сестрой княжны Изы, Седра, была далеко отсюда и вероятно даже не ведала о делах мужа. Но еще больше ликований послышалось, едва стало яркое солнце катиться к закату. Княжичи не отсрочили свой спор, решив немедленно установить желанный в отчих землях мир. Они сошлись в красной сечи в тот же день под высокими стенами Дерявы на глазах у тысяч верных сподвижников.

Вышли сыны Вислара на бой,

Не за силу, не за славу сцепилися,

А за стольный город белокаменный.

Старший — меч взмахнул — искр рой,

Младший — клинком блистающим отбивается,

Воздух кругом как огонь раскаленный.

Брат на брата насылает взгляды-молнии,

Один — ногу подставит, другой — назад отступит,

Но не знает пощады рукоять опалами выложенная.

Дерутся будто волки на цепи голодные,

Ведимир-княжич вверх одерживает,

Отца меч заносит над главой склоненной.

Но не пролилась кровь велесов!

Примирились братья сводные!

Перешла столица победителю!

А Двилар признал участь угодную!

Гралы-духи все ведали, не допустили бы обмана...

В белый город Ведимир въехал на сером статном коне, рядом на белой лошади восседала княгиня Иза. Супружеская чета приняла высшие титулы среди велесов — великого князя и княгини, город приветствовал молодого правителя. Несмотря на долгое стояние около его стен, кровопролития удалось избежать, и наследство отца было поделено сыновьями по принципу чести.

В просторном каменном тереме в три этажа, входы в который были выстроены зодчими с четырех частей света в виде ступеней и широких перил между ними, княгиня поселилась в окружении юных дочерей знатных бояр, с которыми ей предстояло проводить большую часть времени, показывая пример во всем: вышивании, пении, хороводе, общении. Княгине принадлежало первое слово среди подруг, но Лисса скоро поняла, что приязнь к новой правительнице испытывали разве что близкие к Ведимиру воины, которым было известно, что за дар принесла вторая жена своему избраннику в день свадьбы, а девушки не спускали с неё глаз лишь для того, чтобы потом в тихом перешептывании посмеяться над её говором, упрекнуть её за молчаливость или излишнюю мягкость, а самое главное заметить, что великий князь так до сих пор и не побывал в её опочивальне. С мужем Лисса виделась лишь во время вечерней трапезы, которая проходила на нижнем ярусе за длинным столом в присутствии всех бояр и, как правило, при негромком пении гусляра. Тайя обычно сидела по левую руку от супруга.

— Я очень соскучилась по сыну, — тихо обратилась она к Ведимиру, после того как князь похвалил игру бродячего музыканта, приглашенного в высокий терем. — К тому же мне бы хотелось, чтобы в Деряву приехала моя подруга, которая действительно скрасит мне дни в этом большом доме, ведь прочие молодые девицы лишь подглядывают за своей княгиней.

— Человек, которого ты назвала, уже несколько дней, как отбыл на север за маленьким Ведимиром. Наберись терпения и ожидай его возвращения. Вскоре в столицу пожалуют и моя мать вместе с княгиней Седрой, с ними тебе тоже придется мириться несмотря ни на что, — строго ответил он, слегка склоняясь к жене, приглушив голос. — А со своим кругом разберись сама, княгиня. Можешь ввести в него кривлянок, только я не желаю, чтобы твои действия вызвали недовольство этих бояр, собравшихся за нашим столом. Раньше они желали здравия Двилару, нынче мне, но только гралы могут догадываться, что у них на уме назавтра.

Услышав имя старшего брата мужа в его речи, Лисса напряглась. Она уже проведала, что побежденный княжич будет изгнан из земель велесов к дризам. Таково было наказание для воспротивившихся власти великого князя, пусть после они признали свою неправоту. Оставалось определить срок, на который княжич был обязан покинуть родные края, и именно по этому поводу спорили бояре за столом в последние дни.

— Твой брат нынче, безусловно, важнее новой жены, так некстати объявившейся в твоей жизни, Ведимир. Но не иди на поводу у своих бояр и в этом случае, откладывая на потом тяжкие думы. Разве не лучше держать врага на глазах, чем отпустить его в лес, где он вновь нарубит крепких дубинок, чтобы возродить былую вражду?! — последнее предложение Лисса выказала так громко, что привлекла к себе немало любопытных глаз.

— Лишь мать может советовать сыну, жена же как всегда говорит без толку, — усмехнулся князь, оглядывая бояр, которые поддержав веселый тон вождя, громко захохотали. — Не забывай о традициях на униатских землях, Иза... Женщина у нас обычно молчит, когда её не спрашивают, — уже более мягко полушепотом проговорил Ведимир.

— С каких пор ты стал столь беспрекословно следовать традициям, Веди? И это был действительно не совет, а народная мудрость, которой научил меня мой отец. Но ты вправе принять обычаи, выгодные твоим богачам, которые будут всегда иметь запасной вариант в землях дризов, если нынешний станет помехой. Можешь даже не прислушаться к старинной поговорке или голосу разума... Ты примирился с братом на глазах у воинов обеих сторон, зачем же наказывать того, кому подарил свою милость?! Не лучше ли отправить его в твои прежние уделы, где до сих пор сидят преданные тебе люди, которые сумеют не допустить новой измены.

— Этот разговор лучше продолжить наедине, — произнес князь, внимательно поглядев на жену. — Я и не предполагал, что вместе с мечом заполучу в дом умную женщину... Мои кузнецы уже начали ковать меч для нашего сына, которым я одарю его, как только он станет воином, пусть и очень юным.

— Я рада, что ты уже готовишь его к предстоящей стезе воина, но в будущие годы ему предстоит обучаться на другом оружие, более простом, пока он не достигнет права на испытание, — Лисса ответила князю взглядом, наполненном радости. Только теперь она узнала в нем того юношу, с которым её свела судьба четыре года назад, когда он сумел зацепить её беспокойную душу.

— Я не собираюсь откладывать испытание на будущее, — резко заметил Ведимир. — Мой сын не должен все эти годы жить рядом со мной под недоверчивыми взглядами велесов, принимающих его не более чем за приемыша, рожденного вне союза. Завтра же я покажу тебе Княжеский лес и Дуб Воина, от которого начинается стезя к славным битвам. Ведимир сумеет по ней пройти. Если он мой сын, то даже гралы-завистники не перейдут ему дорогу.

Лисса мгновенно лишилась уверенности в себе. Она не знала, что сказать на слова мужа, в них истина соседствовала с безрассудством. Испытание, которому подвергались многие мальчики в униатских землях, проходило в некоторые дни всенародных гуляний в году. Ребят, достигших десяти лет, отправляли в леса, где они должны были бродить целый день и целую ночь, ища пропитание, защищаясь от темноты, зверей и лесных ловушек. Обычно юноши блуждали по лесу небольшими компаниями, и в назначенное время выходили из древесной тени с полными корзинами ягод, громкими песнями и веселым стуком посохов, найденными в лесу. После этого похода, прозванного как стезя воина, мальчик имел право взять в руки меч. Но малышу Лиссы было всего три года, и желание его отца признать в нем воина и княжича в столь раннем возрасте пугало мать. Однако она сама избрала путь для младшего Ведимира, и теперь не могла отступить... Пусть её сердце обольется кровью за собственное дитя, она не откажется от его прав и судьбы. Он пройдет стезею, ибо все княжичи изведали эти тягости, перед тем как взобраться в седло. Не пошлет ведь родной отец малыша на гибель?!... Княжеский лес, как она слышала от девушек-работниц, тянулся на многие версты, но ведь князь не отправит туда сына в полном одиночестве, её сына, который уже бегал, но был еще совсем крохой...

Спустя месяц в Деряву, наконец, явились родичи из предгорий Синих Вершин. Гонцы привезли известия, что княгиня Сафагья и княгиня Седра спешат к палатам князя, а вместе с ними в столицу велесов следовал отряд кривличей, посланный за сыном княгини Изы. Предводитель Ратмир уделял должное внимание как знатным женщинам, так и своей супруге с двумя маленькими ребятишками, которая восседала на выносливом жеребце меж вооруженных воинов. Долгожданных гостей поджидали у входа в высокий терем. В белых одеждах навстречу матери и жене вышел Ведимир, рядом с ним стояла Лисса, которая с нетерпением вглядывалась вглубь всадников, чтобы разглядеть Кору и мальчиков.

Низкий поклон в пояс Сафагья совершила напротив смущенной Изы, а после склонилась перед своим сыном и его второй женой княгиней Седрой, высокой привлекательной женщиной, черты лица которой тем не менее отталкивали своей правильностью и белизной.

— Да пребудет с вами здравие и благополучие, дети мои, — радостным возгласом обратилась Сафагья к хозяевам терема. Лисса, растерявшаяся от столь теплых слов, еще больше взволновалась, когда в руки княгини-матери из отряда всадников передали её сына.

— Велесы, жители Дерявы, — обратилась женщина в толпу, сгрудившуюся неподалеку, чтобы взглянуть на прибытие высоких гостей, — великое событие случилось в нашем роду! В зеркальной глади Вещуны предрекли мне этой весной, что появится у меня внук, которому предстоит стать самым достойным среди униатов, ибо на поле брани и за пиршественным столом возродит он былые союзы между нашими племенами! Будет править велесами и восславит их среди всех других народов! Не ведала я тогда, что у моего сына уже есть сын, и лишь в Кичени узнала об его рождении. Возликуйте же, велесы, ибо привезли в ваш город наследника и спасителя!

Гул поднялся среди простого люда, а Лисса с недоумением переводила взгляды со светловолосого мальчика на столь же прекрасного супруга, желая понять, встречали ли подобными речами каждого княжича в столице велесов, или сириги, из чьего рода происходила княгиня Сафагья, действительно прозрели будущее маленького Ведимира.

— Завтра мой сын Ведимир пройдет стезею воина, — князь громким властным голосом обратился к своему народу. — От старого дуба в Княжеском лесу ему придется самостоятельно выбираться до опушки, где три дня его будут поджидать воины. И когда он выйдет на свет, он станет княжичем велесов и получит меч власти, что обнажит против врагов во защиту наших домов и жизней!

— Но он же еще слишком мал, — нахмуриваясь, проговорила княгиня в сторону сына, пытаясь перекричать ор возбужденной толпы. — От Дуба Воинов не каждый воин найдет дорогу, если окажется впервые в лесу, не говоря о малыше, которому от роду лишь пару лет.

— Если ему суждено стать князем велесов, как ты объявила, матушка, то он непременно найдет верный путь, — Ведимир присел на колени и поманил к себе сына, которого Сафагья опустила на землю со своих рук. Малыш остановился под любопытными взглядами собравшихся кругом людей и, не произнося ни звука, побежал в сторону Лиссы.

— Ведимир! — позвал мальчика князь, пока тот еще не достиг широкого подола матери, которая уже протянула в его сторону раскрытые объятья. Голос отца заставил Веди обернуться. Он виновато покосился на тайю и серьезным шагом направился к князю, вкладывая свою крошечную ладошку в широкую длань отца.

Глава 2

КАРА БОГИНИ

Восемь племен насчитывал униатский союз, и хотя не было различий между ними ни в говоре, ни в виде, ни в общих предках, ибо за сотни лет перемешались по крови между собой их потомки, но за каждым из народов сохранялись свои прозвища. Велесов звали самыми раздорными, кривличей угрюмыми, полоров подлыми, сиригов верными, воличей хитрыми, улов и низов несговорчивыми, а дризов смекалистыми. Никогда не существовало четких и постоянных границ между владениями великих униатских князей, отродясь спорили и воевали между собой: велесы с дризами за обширные леса, что покрывали огромные территории в землях союзников, улы с низами за судоходство на реках, побережье которых заселяли, полоры не пускали прочих купцов на свои земли, желая самостоятельно торговать с южными краями, на сиригов роптали все униаты, кляня их за прорицания и веру в бога, силу которого ведали лишь Вещуны, служители Ледяного Света. Но настали в северных уделах времена, о которых предупреждали провидцы морозного зеркала, и вспомнились клятвы предков о вечном союзе против вражеских полчищ.

В стольном граде велесов уже более двадцати лет сидел на престоле великий князь Ведимир. Не было видно седины в его светлых длинных волосах и бороде, но немало лишений он пережил, потерял верных сподвижников, да и сам отнял жизни у изменников, противников великой княжеской воли. Самыми обширными стали земли велесов: уступили им дризы пограничные леса, отвоевали велесы южные степи у полоров, лишь на западе нечего было захватывать у мертвых болот, уходивших за горизонт, а на север к кривличам отправилось немало работников для истощения глубоких шахт в Синих Вершинах, сокровища которых по соглашению между князьями делились пополам. Славили велесы своего вождя, давно не смели соседи тягаться с дружинниками князя, приезжали в Деряву обозы, груженые дарами, а также звали князя на великие собрания к улам и низам, чтобы вершить среди униатов справедливость и правосудие.

Но более всего разошлась молва по землям союзников о красоте единственной дочери князя Ведимира юной Миларе, а также о храбрости старшего сына Ведимира, ни в чем не уступавшего своему отцу. Лишь среди велесов правили в столице один князь и две княгини, его верные жены. Первую супругу Седру хвалили за сдержанность и смирение, вторую за мудрость и красоту. Обе женщины были любимы народом, но говорили велесы, что первую княгиню уважают лишь за то, что она из кривличей, а не дризов, а княгиню Изу поминали всегда по делам, справедливым речам и прекрасным детям, которых она подарила мужу — княжича Ведимира и княжну Милару. Даже младший сын великого князя Сигирь, рожденный от союза с Седрой, был более похож лицом и нравом на свою мачеху, с которой не расставался от рождения.

Всего лишь несколько лет был мир и покой в униатских землях, окруженных на западе лесами и топями, с севера омываемых водами холодного моря, на юге ограниченных горными пиками и высокими холмами, а на востоке разделенных с богатыми соседями фезами многоводной рекой Пенной. Оттуда и пришли лихие вести. Могучим был Хафез: распростер свои владения от Белого моря до Золотого. Горы Солнца защищали его восточные границы, на их склонах разводили фезы тысячные стада овец, из каменных недр доставали изумруды и металлы, на обширных землях богатые дичью леса сменялись плодородными равнинами, орошаемыми водными источниками и согреваемыми солнечными лучами, которым фезы возносили ежедневные молитвы. Древним и процветающим был восточный сосед униатов, издавна жили союзные племена в дружбе с великим Хафезом, их отношения были прочно скреплены торговыми делами. Последние правители страны фезов все более устремляли взгляды на юг к богатым золотом, камнем и невиданными животными, ценными за кость и шкуры, землям виндов. Принимая постоянную дань от улов, воличей и полоров, фезские наместники ограничивались небольшими войсками для поддержания порядка в собственных уделах, а полки наемников, к которым порой примыкали униатские дружины, отряжались в набеги на разрозненные племена виндов, отступавших по жарким пустыням вглубь заросших непроходимым лесом просторов. Но многочисленны были темнокожие винды, и страшны были их воины с длинными копьями в руках, верхом на исполинских верблюдах и слонах.

Однако будто песчаная буря пронеслась по тем землям в начале летнего зноя. Перейдя невиданные никогда прежде униатами далекие горы, хлынули через поселения виндов стада быстроходных скакунов. Всадники, вооруженные кривыми саблями и тугими луками, с крепкими кожаными щитами возле седла, как саранча налетели на крайние деревни, сжигая их дотла, забирая с собой воду и продовольствие. Нескончаемый поток захватчиков устремился на север, ибо не проехать было сквозь густой дикий лес конникам, и столкнулись иноземные орды с отрядами фезов, что также быстро побежали от них прочь, как прежде мирные винды спасались в своих убежищах от фезских грабителей.

Всего за несколько месяцев тинголы, как именовали себя кровожадные пришельцы, промчались по всему Хафезу, ввергнув страну в резню и пожарища. Их войскам не было видно пределов, а когда дорогу им преградили воды Гаи, одного из притоков реки Пенной, всадники помчались обратно на юг, оставляя после себя гарь, дым и пепел опустошенных поселений. Атан Хаам вел вперед двенадцать отрядов из сотен тысяч воинов-всадников, оставшихся в восточных степях тинголов. Имя Хааматана восклицали воины как боевой клич, врываясь в чужие жилища и разрубая редкие армии фезской знати, не успевшей объединиться для отпора гибельного нашествия врага. К середине осени затих плач, и унялась кровь на отрогах гор Солнца, ибо некому было более защищать родные дома и семьи. Уцелевших мужчин заковали в кандалы, женщин и детей обратили в рабов, а на прежде раздольных территориях стали возводиться высокие шатры, в которых оседали тинголы, новые хозяева земель. Среди их солдат были даже двенадцатилетние подростки, а рядом с оружием в руках скакали на битву их матери и отцы.

Тинголы заняли самый большой и красивый город в восточных землях — Шафри, древнюю столицу Хафеза, полностью выложенную из белоснежного камня. Именно по традиции зодчих фезов была много столетий спустя выстроена Дерява, главный город велесов. Шафри был окружен несколькими поясами крепких стен, но каждый раз город вырастал из прежних размеров, и новые еще более высокие и прекрасные здания возводились на его окраинах, где проживали богачи Хафеза. Вдоль берега реки распологались мастеровые и купеческие ансамбли, роскошные дворцы, обнесенные парками с фонтанами и лабиринтами дорожек между ними. Хааматан разместил своих полководцев в самых величественных строениях, которые уцелели в отполыхавших пожарищах, а остальные улицы и районы города были отданы во владения рядовым воинам, которые до этого не привыкли спать под высокой надежной крышей над головой, ибо в непрестанной скачке не было иного укрытия от гнева неба, чем кожаный шатер.

С приходом холодов около половины войск атана ушло под предводительством одного из его сыновей на юг, покорять виндов, а оставшиеся конники выжидали новых походов, задуманных вождем, который обживал богатые покои в каменном становище у слияния рек Гая и Белу, главных притоков Пенной. Захватчики наслаждались сокровищами чужого народа, как не заставили себя ждать и новые поступления даров от обеспокоенных соседей по ту сторону реки.

Сплочение и объединение униатских племен, с ужасом и смятением встретивших известия с востока о поражении фезов, легло на плечи велеского князя Ведимира и молодого князя дризов Торика. Войска союзников стекались в центральные леса, но к этому времени столица Хафеза уже была захвачена, и тинголы опустошали северные земли. Покуда князья спорили о том, где дать решающее сражение захватчикам, тинголы замерли, и наступила зима. А воличи, низы и полоры поспешили предложить тинголам откупные дары, осознавая, что их территории первыми попадут под копыта коней кочевников. По широкому каменному мосту через Пенную, который соединял прежде основные торговые тракты в землях униатов и фезов и был быстро разрушен при нападении тинголов, а ныне возводился вновь, потекли богатые караваны в Шафри с подарками от князей-отступников, как прозвали их прочие племена. Впереди обозов ехал князь полоров Шусть, желавший не только задобрить новых соседей расшитыми одеяниями, мехами и драгоценными украшениями, но и заручиться поддержкой в борьбе с северными "союзниками".

Беспокойно прошла зима. В затишье. Хотя в кузницах не покладали молотов, выковывая булатные мечи и сабли для дружинников князей униатов, готовившихся к неминуемой битве за родные земли. Когда растаяли снега, воздух огласился щебетом птиц и наполнился ароматом весенних цветов, с востока в столицу велесов пришли взбудораживающие известия. Шусть выехал в Деряву с посольством от Хааматана к великому князю Ведимиру.

Лес начинался сразу же за восточными крепостными стенами города. Белые березы гибкими ветвями приветствовали пожаловавших в их просторы людей. Под вой ветра молодые девушки запевали мелодии, то грустные и жалобные, то веселые и задорные. Князь ступал меж тонких стволов с зелеными кронами, держа под узды статного коня, верхом на котором восседал его младший сын Сигирь. По другую сторону от лошади медленной грациозной походкой шла княгиня Иза. Чета намного отстала от молодежи, отправившейся с самого утра в лес по грибы и ягоды.

— Что за думы выгнали Великого Князя в светлый лес? — дружелюбно спросила Лисса супруга. Она похлопывала коня по гриве, в то же время с волнением наблюдая за мальчиком, который ехал на крупе животного без седла, поводьев, с восторгом хватаясь за боковые ветви берез. Сигирь уже совсем вырос, ему шел десятый год, но Лисса переживала за здоровье сына князя, так как непоседливый мальчуган за прошедший год не раз падал с лошади, крыши терема и вершин деревьев, куда забирался, едва оставался без присмотра многочисленных нянек.

— Вы как всегда прозорливы, мой друг, — улыбнулся в ответ жене Ведимир. — Предстоящий прием гостей не может не заставить задуматься. Тем более речь с ними зайдет об очень важном вопросе для нашей семьи и всего народа велесов, разве не так?

— Не помешало бы пригласить в город менестреля князя Торика для приветствия послов тинголов, ведь именно их появлением вы огорчены, князь, — Лисса догадалась, что супруг желал с ней поговорить начистоту о делах правления народом, как только он выразил волю сопровождать её в прогулке по лесу. Разговор мог остаться в тайне только среди уединения природы, ибо комнаты бедных хижин или роскошных дворцов всегда имели много невидимых ушей. — Доходят вести, что Шусть спешит в Деряву с полными обозами, лишь бы в них не оказались острые клинки да кольчуги, которые его люди обратят в сторону северных соседей.

— Его человек прибыл поздно ночью ко мне с посланием. Как говорят бродяги, побывавшие на пепелищах Хафеза, не только предстоящие войны и битвы занесли в наши края полоров, подлизавшихся к Хааматану, но и возможный союз между нашими родами. Шусть приезжает к велесам, чтобы просить в жены тинголу нашу дочь Милару, княгиня.

— И каков же будет ваш ответ? — признание Ведимира не было для неё неожиданным. Лисса уже разговаривала с торговцами, ходившими с караванами в южные страны, ныне однако разоренные тинголами. Они рассказывали, что атан Хаам покорен красотой и много наслышан о чистом голосе, ясном взгляде и сверкающей улыбке княжны Милары. Все жемчужины должны быть собраны в ожерелье, как поговаривали фезы, поэтому немудрено, что вождь тинголов вознамерился купить у велесов дочь князя.

— Дризы и кривличи могут обвинить меня в сговоре с врагами и заклеймить подобно низам и воличам, принесшим еще зимой дань тингольским наездникам, но ведь по сути у меня нет нынче иного выбора, — Ведимир вопросительно поглядел на княгиню, ожидая её совета. — Если свадьба Милары и Хааматана поможет удержать мир на землях униатов, то пусть гралы берегут нашу дочь в чужих краях.

— Неужели вы допускаете мысли, что тинголам хватит лишь одной униатской девушки?! Они уже показали, что их жажда крови и богатства неутолима! Глупо надеяться, что брачный союз Милары и Хааматана что-то изменит, — возмутилась Лисса. — Спустя несколько лет тинголы лишь еще с большими претензиями посмотрят в нашу сторону, а потом дети Милары будут обнажать оружие против наследников Ведимира — вот к чему приведет эта дорога! Хааматан никогда не станет считаться с родичами жены, он, рассказывают, имеет вдобавок более десяти женщин в своем доме и уже два десятка детей. Милара окажется лишь очередной игрушкой, одним из украшений, богатой добычей, но не более. Я не желаю такой судьбы для своей дочери!

— Но если мы откажемся от его предложения, то полчища верховых чудищ вломятся на наши территории. К тому же Милара станет женой одного из самых сильных и могущественных правителей этих земель...

— Прежде вы должны спросить согласия у неё самой, — продолжала строгим тоном Лисса. Она даже не желала выслушивать доводы супруга о выгоде подобного союза для велесов. Княгиня давно обдумала все варианты и нынче не сомневалась, что счастье дочери для неё важнее спокойствия униатов, которым в любом случае придется сравнить свои силы с противником на поле брани, пусть они желали отсрочить это испытание. Но в противостоянии Лисса желала быть со своими детьми и мужем на одной стороне, а не в разных лагерях. — Милара была обещана вами в жены князю дризов. Вы должны исполнить данные клятвы, это скрепит отношения между униатами, и, объединившись, возможно будет дать отпор войскам тинголов, которые никогда прежде не знавали наших лесов. Если заманить захватчиков в ульские топи...

— Зачем искать войну, если можно заключить мир, — перебил жену князь. — А с дочерью я уже переговорил, и она стремится к этому браку всей душой, так что мы примем послов с открытыми дружескими объятиями и передадим им радостные вести. Я знаю, что вы, княгиня Иза, не страшитесь сечи, в которой возможна гибель вашего супруга или сына, но бояре и я желаем чистого неба и земли в союзных краях. Тинголы захватили огромные просторы. Чтобы их удержать, они также ищут мира и союза с соседями. Брачные узы лишь укрепят эти взаимные стремления.

— Если вы полагаете, что тинголы ослабли и истощили свои войска, отчего ж так быстро отдаете за шелка и ткани свою дочь в руки чужеземцев?! — вскричала Лисса. — А если вы осознаете их настоящую мощь, то поймите, что их мечтания не утолит одна лишь красивая велеска. Они пойдут на нас с мечами, и все полученные ныне дары вы отдадите обратно, а в придачу все земли и богатства. Да и где былая гордость велесов?

— Я хотел услышать от вас слова поддержки, ибо предполагал, что подобные речи выльются на меня из уст других князей, — грустно произнес Ведимир, недовольно поглядывая на жену. — Но вы как обычно имеете свое суждение. Только теперь я вижу, что причина его не забота о народе, а вызвано оно одним тщеславием и честолюбием. Я же не могу впадать в пустые грезы. Униаты еще слишком разобщены, чтобы воевать с тинголами.

— Вы не грезите, уважаемый супруг, — резко ответила Лисса, пожав при этом небольшую ладонь Сигиря, который во время разговора переводил непонимающие взгляды от одного родителя к другому, — вы всего лишь ослепли от страха за грядущее. Униаты слабы, но именно неприятель на пороге должен, наконец, предать забвению все былые споры. Если ныне и велесы станут в сторону, то они удержат свои земли — но надолго ли? Тинголы заставят склониться дризов, после кривличей, сиригов, а потом и мы падем к их ногам.

— Но не можете же вы противиться решению самой Милары стать женой великого атана Хаама?

— Я приму этот выбор, если она действительно сделала его сама, — скупо ответила Лисса. Путники вышли на светлую поляну и вынуждены были прервать беседу, так как молодые девушки заставили прогалину плетенными корзинами, которые наполняли спелой ягодой. Лисса помогла спрыгнуть с высокого коня Сигирю, помчавшемуся в самую глубь красных зарослей, и задумалась над тем, что разговор с дочерью будет не менее горячим, чем с князем. В семьях униатов дочь не смела ослушаться отца и перечить его воле, но в то же время родитель не должен был насаждать силой свои решения. Ведимир любил Милару, пожалуй, даже больше чем сыновей, и она не чаяла души в сильном прославленном отце, всегда разделяя его убеждения. Так и нынче, Лисса не сомневалась, что, подобно отцу, в предстоящем браке Милара уже разглядела все притягательные стороны, но это не значило, что за их краем стерлась неприглядная плата и настоящая реальность.

По возвращении в город княгиня незамедлительно отправилась в светлые горницы под куполообразной крышей терема, где молодые девушки обычно проводили обеденное время за рукоделием и веселыми беседами. Поднимаясь по лестнице, она расслышала звонкий смех, но едва переступила порог просторной комнаты, занятой лишь длинными скамьями около свежевыбеленных стен, хохотушки умолкли и, вскочив с мест, низко склонились перед своей хозяйкой. Среди них Лисса с одобрением отметила свою дочь, княжну Милару, с колен которой на пол упало полотно с портретом брата.

— Милые красавицы, солнце сегодня светит столь ярко, что вам лучше не пропустить его лучей и немного освежить бледные лица. А я пока переговорю с княжной, — Лисса слегка склонила голову в бок, что было достаточно для того, чтобы подружки Милары вмиг выбежали прочь из палат.

— Матушка, как ваша прогулка по лесу? — вежливо поинтересовалась княжна, застыв в неподвижной стойке.

Милара почти не отличалась от прочих велесок, должных в скором будущем стать женами и матерями. Она носила длинный сарафан василькового окраса под цвет своих серо-голубых глаз, а в прямые золотистые волосы обычно вплетала шелковую ленту. Гибкий тонкий стан и белое правильное лицо придавали юной княжне очаровательный вид, но от прочих молодиц её отличали разве что алые губы и длинные ресницы, а также чистый звенящий голос, который всегда задавал тон в праздничных хороводных посиделках.

— Я поговорила с твоим отцом, Великим Князем, о предстоящем визите полоров в Деряву, — Лисса улыбнулась девушке. Её наивный взгляд и голос сразу же влюблял в себя любого собеседника. Но мать знала дочь лучше её многочисленных ухажеров и воздыхателей, которые жаждали заполучить Милару в жены, но которым Ведимир без колебаний отказывал только из-за капризов собственного дитя. — Князь уже говорил с тобой по поводу предстоящего сватания тинголов? Хааматан желает сделать тебя своей женой, точнее одной из своих многочисленных наложниц. — Княгиня перешла на строгие интонации, призывая слушательницу к серьезному разговору.

— Я не смею противиться доли, что выберет для меня отец, — покорно ответила Милара, склонив голову в почтительном кивке.

— Но он утверждает, что твое желание совершенно не противоречит его воле. Неужели ты стремишься покинуть отчие земли и перейти в стан врагов своему народу, Милара?

— Отчего ж. Если я стану княгиней тинголов, то никогда не допущу, чтобы велесы и тинголы обнажили друг против друга мечи! — наконец, в её голосе проявилась твердость и вызов, а глаза загорелись, как и прежде, когда еще девочкой Милара нередко противостояла в играх старшему брату, занимаясь с ним на равных во дворе возле кольев с оружием. — Хааматан признаёт, что не видал создания, прекраснее меня, во всех землях, что проскакали его воины, он одарит меня золотом и камнями, ожерельями и перстнями. Он исполнит любое мое желание. А женщины у тинголов также как и мужчины нередко скачут в бой в первых рядах, дабы доказать свою доблесть в ратных подвигах! Их слово будет значить немалое.

— Кто поведал тебе такие глупые вещи! — воскликнула Лисса. — Ты не будешь княгиней, ты будешь одной из многих жен, что захватывает вождь тинголов в покоренных землях. Ты нужна ему лишь как доказательство его величия, но не более. Хааматан стар и противен как жирный боров, вот что рассказывают мне о тингольском атане. А ты должна будешь делить с ним постель и преклоняться перед его детьми, женами и обычными солдатами! Ты будешь чужеземкой, диковинным зверем, на которого все будут глазеть, но трогать тебя будет возможно лишь правителю! Женщины не покидают седло в постоянных набегах кочевников, но разве ты стремишься к такой жизни?

— Я смогу покорить атана тинголов, и тогда я стану его правой рукой и смогу защитить родные края от его гнева, — стояла на своем княжна. — А ежели я откажу, разве не погибнут наши бравые дружинники? Но даже их смерти не смогут остановить бесчисленные табуны тинголов, что хлынут на наши луга и поля!

— Дочь, я всегда желала тебе лучшей участи. Ты должна выбрать любимого мужчину, которому родишь детей. Власть не украшает женщину. Тинголы темны и страшны, они кровожадны и свирепы, разве ты хочешь стать им равней? Да к тому же ты дала уже слово князю Торику, что станешь его женой.

— На этом союзе настаивали вы, матушка, и Великий Князь. Но Торик не более красив и молод, чем Хааматан. К тому же я не могу противиться воле батюшки и интересам велесов, а дризы до сих пор не договорились с нами об общем выступлении к реке. Их князь мог бы быть в этом деле более сговорчивым с отцом, раз собирается стать его родичем!

— Последние годы ты восхищалась одним из самых прославленных на поле битвы воинов в униатах — князем Ториком, но после того как увидела его воочию, твой пыл угас, — назидательно проговорила Лисса. — Неужели ты думаешь, что Хааматан не вызовет у тебя отвращение, и так уверенно ради сокровищ готова отдать старику свою молодость и красоту?... У тебя ничего не останется взамен, поверь, Милара. Я убежала прочь от неугодной судьбы, и пусть она все равно меня настигнет, но свой выбор по жизни я делала всегда сама по зову сердца и чести, а долг каждого человека разный, поэтому даже в этом деле тебе предстоит выбирать. Если ты воспротивишься решению отца, то не будет союза с тинголами, после которого навеки будут разорваны союзные клятвы наших предков друг с другом.

— Великому Князю виднее будущее нашего народа, матушка, — Милара опустила глаза в пол, чтобы не показывать, что её мнение ничуть не изменилось даже после слов княгини. — Гралы не одобряют противостояние родителю. Я исполню его волю. Быть женой тинголов не более противно, чем уехать в дризские леса и целовать ужасное лицо князя Торика, изрубленное поперек.

Она совершенно не понимала дочь, хотя скорее Милара еще совсем не понимала, что её ждало в будущем, но Лисса не собиралась так легко отпускать к чужеземцам юную девушку, пусть даже по её собственному желанию. Через несколько дней послы должны были добраться до Дерявы, и княгиня заготавливала им ответные речи и дары. Она заперла дверь в комнату, и в тишине ночи распахнула окно навстречу прохладному ветру и лунному свету. На груди княгини всегда висел старинный медальон. Лисса прикоснулась рукой к заветной цепочке и солонке, металл которой отливал тусклым золотом, но по составу был прочен подобно стали. Княгиня раскрыла крошечную крышку и высыпала на ладонь серый порошок. Прикасаться к нему было совсем небезопасно — прах волка, а точнее черноморца. До униатов уже давно дошли вести, что страна за Черными горами избавилась от древнего проклятия и вновь обрела чистоту крови. Теперь достать прах усопшего человека-волка было невозможно, да и раньше тела умерших запрещалось сжигать, лишь закапывать в глубинах земли. Только маги ведали свойства порошка, который Лисса аккуратно удерживала на ладони.

— Напоить его лунным светом для смерти и солнечным для жизни, — чуть слышно бормотала женщина, припоминая далекие уроки Двины, черноморского мага. — Смешать с маслом и указать человека.

Княгиня неподвижно стояла в отблесках луны, а когда она почувствовала жжение на ладони, быстро отошла в тень. На низком столе лежал раскрытый ларец из кости. Внутри было припрятано серебряное ожерелье в виде широких лепестков, в каждом из которых был выгранен драгоценный камень. Это дорогое украшение княгиня Иза приобрела несколько лет назад у фезского купца и собиралась преподнести сыну в день брачного союза, ибо уже давно Ведимиру надлежало связать себя клятвами с кривлической княжной, своей двоюродной сестрой. Но с нападением тинголов княжич находился вдали от дома, в ульских землях на берегу реки Пенной, сзывая под стяги велесов добровольцев, готовых обнажить оружие против безжалостных завоевателей. Нынче же она решила подарить ожерелье другому жениху. Будущий зять велеских правителей должен был получить достойный ответ на свое предложение: Лисса посыпала порошок поверх серебряных ячеек украшения, а после сбрызнула его прозрачным ароматным маслом, повторяя шепотом имя человека, чью грудь вскоре надлежало увесить тяжким даром.

Несколько лет назад Лисса уже испробовала силу серого порошка. Она сумела исцелить малыша Сигиря, когда он почти умирал в постели от падучей болезни. Тогда она молила о жизни и спасении, теперь призывала смерть. Ибо лишь окончательное уничтожение ознаменовало бы окончательный результат, к которому стремилась княгиня — счастье дочери и всех велесов. Она прикрыла крышку ларца и отложила его в темное место. На дне солонки еще перекатывались остатки серого праха. Память о верной подруге и помощнице... Двина, по-прежнему, находилась возле её сердца. Там же она берегла память о старшем сыне Лансе, которому принадлежал позолоченный амулет.

Великий князь Ведимир приказал расставить за стенами стольного города широкие шатры и навесы из богатых разноцветных материй, под которыми в раздольном поле готовились к приему полоров. Как и было предвещено, послы прибыли верхом на бравых тингольских конях, а вслед за их строем тянулись груженные телеги свадебных даров. Хааматан не поскупился на богатства, ибо слава о красоте дочери велеского вождя лишь приумножалась год от года. Восседая между обеими княгинями, Седрой и Изой, Ведимир с дружелюбием выслушал слова статного темноволосого полора. Шусть устелил около ног велесов изысканные ткани, на которые высыпал из полных сундуков золотые браслеты, кольца, серьги, брошки, на другой фезский ковер было выложено прекрасное оружие, а также в шатер привели боевого коня, украшенного золотой попоной, который Хааматан слал князю в знак дружбы и уважения.

— Могущественный атан Хаам желает узреть дочь князя велесов, — молвил Шусть. — Говорят, что даже молодая луна не столь услаждает взор, как княжна Милара. Лишь самому сильному и мудрейшему из мужчин придется ровней такая жена. Хааматан возведет твою дочь на вершины власти и славы. Он приглашает её в сады Шафри для принесения брачных клятв.

— Велесы польщены столь щедрым вниманием Хааматана, — величаво ответил Ведимир. — Но моя дочь уже перешла порог отеческой заботы, нынче она сама примет решение и любовь тингольского правителя. Или откажется от неё. Милара даст ответ на третий день нашего веселья, а пока что, гости дорогие, пейте, пляшите и наслаждайтесь весенним теплом и цветением!

Ночи напролет на зеленых лугах не смолкали звуки гуслей, гармони и звонкие девичьи напевы. Ясное небо не засорили пасмурные тучи, поэтому празднества удались на славу. Князь не поскупился на угощения, хотя весной земледельцы берегли зерно и скот для посевов и благодатных всходов, поэтому велеские торгаши завозили к столице разнообразные товары со всех частей униатов. Утром последнего дня гуляний княжеский шатер вновь наполнился дружинниками, боярами и обычными горожанами, которых оттеснили под открытое небо. Шусть в окружении приближенных воинов и советников явился за ответом к князю Ведимиру. Он низко склонился перед князем, его женами, а также дочерью, которая нынче также восседала по центру палат в высоком кресле, устланном переливавшимися золотом и серебром полотнами. Милара первая от велесов ответила послу таким же низким поклоном, а после поведала свое решение.

— Для меня большая честь принять приглашение атана Хаама, — скромно и величаво произнесла девушка, глядя прямо в глаза князю полоров. — Если он не забудет о своей чести после заключения брачных уз, то я согласна стать его женой.

— Лгунья, обманщица, бесстыдная стерва! — внезапно донеслось из народной толпы, но очень быстро осмелившемуся на такой поступок закрыли рот. Несомненно, возгласы принадлежали дризам, которые также пожаловали в Деряву, с негодованием обратившись к князю Ведимиру за дни празднеств по поводу того, что княжна Милара уже не первый год обещана в жены великому князю Торику.

— Да будет эта воля угодна гралам! — громовым голосом промолвил Ведимир, стремясь заглушить поднимавшийся ропот толпы. — Велеская княжна станет женой тингольскому атану.

После супруга со своего места поднялась княгиня Иза, мать невесты. Она сурово глядела на высокого полора, а также его людей. Среди них было несколько тинголов — рослых широкоплечих темноволосых мужчин с раскосыми темными глазами и удлиненными лицами. Чужеземцы бросали по сторонам хищные взоры и жестокие ухмылки, и Лисса лишь утвердилась в своем выборе.

— Я прошу лишь об одном у великого атана Хаама, — заговорила княгиня. — Пусть он позволит Миларе сохранить заветы предков среди чужого неведомого прежде нам народа тинголов. Пусть не загубит её прелестный дар радовать своими песнями и улыбкой окружающих людей.

Полор послушно склонил голову в знак одобрения слов княгини, а у дочери, как заметила Лисса, лишь слегка запылали щеки на белоснежном лице.

— Княжне надлежит отправиться к морю, дабы по обычаям униатов узреть свою судьбу в зеркальной глади пещер. Так что покамест утешением Хааматану будут наши обещания и заверения, а также лично от меня примите и передайте для великого атана это серебрянное ожерелье. Во благо предстоящего союза, князь Шусть, попросите его не снимать этот дар княгини Изы с груди до приезда моей дочери в столицу Шафри. Свадьба случится в разгар лета, когда велесы снарядят не менее богатые караваны к берегам Пенной реки.

Лисса передала в руки Шустя заветный ларец с ожерельем. Она заметила, как благодарно кивнул на её жест Ведимир, как удивилась Седра милостивому тону соперницы, но сама княгиня Иза лишь посмеялась неверным ожиданиям своей семьи. Она сумела убедить Ведимира и Милару, что приняла и одобрила их решение, но она не могла согласиться с глупыми надеждами бояр и князя на мир. Захватчики вновь собирали войска, возвратившиеся из похода в земли виндов, около пограничной реки, чтобы двинуть их на исконные владения униатов. Жить под кем-то ничем не лучше смерти. Лисса осмелилась посягнуть на жизнь, первой нанеся удар. Если он не достигнет цели, она была готова отправиться вместе с дочерью в Шафри, чтобы лично расцеловать будущего зятя, обмазав при этом его кожу ядовитым порошком.

Спустя несколько дней после отбытия в южные края послов велесы проводили в земли сиригов княжну Милару. Княжеские дети нередко бывали на северном побережье, ибо там уже многие годы проживала их родная бабка Сафагья, мать князя Ведимира. Княгиня Сафагья отреклась от мирской суеты и коротала закатные годы бытия в тишине и покое общины Вещунов, которые ежедневно посещали ледяные пещеры, дабы прозреть будущее и предугадать, что оно принесет народам униатов. Не каждому дозволено было заглянуть в ледяные отражения, только тем, кого призывал сам Ледяной Свет или же особо нуждавшимся, кои нередко все-таки так и не обретали даже надежды на спасение у прорицателей сиригов.

Побывала однажды на берегу Белого моря и княгиня Иза, но белоснежная кристальная стена осталась безмолвна, сколько не вопрошала женщина о своей участи в землях супруга. Тогда Сафагья убедила невестку, что не всем открывались тайны грядущих лет. Позже Лисса узнала, что если зеркала молчали пред лицом тех, кого сами призвали — то незавидной была судьба вопрошающих, отчего и меркнули светящиеся стены. Но в семье князя в тот год случилось наоборот неожиданное счастье, и на свет появилась крошечная Милара, первый ребенок, рожденный под присмотром гралов после заключения священных брачных уз.

Лисса очень скоро получила известия от дочери из пустынных суровых краев сиригов, где дороги проходили по буграм и холмам холодной степи, а города возводились в несколько кольцевых строений с широким внутренним двором. Княжна писала матери, что в ледяных пещерах увидела свою предстоящую свадьбу, но, к сожалению, девушка не разглядела лица суженного супруга, в зеркале прорицателей отобразился лишь постриг её золотых кос, что совершалось среди велесов перед обрядом по заключению союза между мужчиной и женщиной. Также Милара обеспокоенно передавала княгине известия о скором нападении вражеских полчищ на земли велесов, которое принесет стенания, слезы и гибель многих из её народа. Она печалилась, что вместо ожидаемого мира и веселья по поводу её сватания, негодные Вещуны твердили о неотвратимой гибели воинов, их жен и детей. О том же грохоте от бесчисленных лошадиных копыт поведала в своем сообщении княгиня Сафагья: не было ни дня, ни ночи, чтобы из пророческих склепов и пещер не доносился леденящий душу скорбный крик, а также стук и топот приближавшихся орд. Предостережения с севера вновь навеяли тревожные думы на велесов и князя Ведимира. Каждому мужчине, купцу или землепашцу, меняле или ремесленнику, надлежало запастись верным оружием, а женщины в окружных лесах устраивали землянки и наполняли скрытые убежища запасами из хозяйских погребов.

Однако княгиня Иза с невозмутимым спокойствием наблюдала за вновь нараставшим убеждением в противостоянии бесчестным противникам, что двинут свои войска в родные земли велесов. Люди готовились к войне, а Лисса с надеждой ожидала вестей из Шафри. Слова дочери, что она так и не увидела лица будущего мужа, вселили в княгиню уверенность, что им окажется все-таки не тингольский атан, которого она обрекла на смерть, а иной человек. Лисса послала к Белому морю вестника с наказанием княжне Миларе оставаться в кругах, как называли города сиригов, и предупредила, что сама явится за ней в северные края, чтобы сопроводить в земли фезов, ныне опустошаемые тингольской сворой. Надолго и подальше удалив от родного города дочь, княгиня с нетерпением ожидала случая, чтобы защитить в неотвратимой сече жизнь своего сына. Невозможно было уговорить его не рваться впереди дружинников в самое сердце сражений, Ведимир не знал страха и не чуял опасности, стоило ему занести над головой отчий меч или умчаться навстречу врагу, на скаку размахивая тяжелой булавой. Но некоторым просьбам матерей не смел отказать ни один из сынов. И Лисса без сомнений и опасений, что прежде охватывали её душу от тревожных дум, решилась отправить Веди в далекие земли, ибо только ему могла поручить исполнить заветную миссию, как ни болело сердце, лишь представляя тяготы долгого неизведанного пути.

Князь велесов послал старшего сына в земли дризов для возобновления испорченных сватанием тинголов союзнических отношений. Юный Ведимир и князь Торик уже ходили в поход против полоров, и между воинами, хотя и была разница в целый десяток лет, установились крепкие дружеские связи. Домой в Деряву Веди возвратился лишь к середине лета, условившись с соседями за проведенное в лесах время о совместном выступлении против полоров или тинголов, ежели конники нарушат южные границы. В день прибытия сына Лисса явилась в его комнаты в отдельных казармах для дружинников. Известия о неизвестном недуге, что охватил Хааматана, уже достигли столицы велесов. Во дворце в Шафри собирались лучшие лекари среди фезов. Купец, что перевозил товары в Оларские Холмы через земли полоров, по старой дружбе с кривличем Серпачом, передал ей личные наблюдения о том, что атан несмотря на сыпь, охватившую его тело и боль в голове, на которую он непрестанно жаловался своим целителям, в последнее время выходил к воинам и держал речь во славу будущих ратных походов. Но Лисса не сомневалась в конечном действии своего погибельного дара, поэтому не собиралась медлить и откладывать уход Ведимира к западному Великому морю.

Едва княжич Ведимир встал во главе дружины, порученной ему великим князем, Лисса поведала повзрослевшему сыну истинную историю её рода и племени, тогда как лишь его отцу до этого было известно прошлое жены. Долгие годы, наблюдая за сыном, она ждала, когда он станет достаточно сильным и ловким, чтобы отправиться за кровным братом в земли, куда так и не возвратилась более тайя Лисса. Узнав, что у него есть старший брат, его мать не униатских кровей, а родилась в почтении к богине крови и смерти, Тайре, и всемогущему богу морской стихии, Ведимир вознамерился немедленно выйти в далекие края, чтобы узнать судьбу младенца, забранного девами рек, гралами, что показывались в прекрасных телах наполовину женщин, наполовину рыб. Но Лисса не решилась опустить от себя второго сына, который мог сгинуть в бескрайних лесах, лежавших за Синими Вершинами, и велела оставить эту затею. Нынче же она не колебалась, гоня прочь все страхи и опасения за возмужавшего княжича. Ведь ежели Ланс остался жив, то он также превратился в статного мужчину, а может быть даже обрел чародейские способности, о которых столь часто мечтал, будучи связанным с солонкой-амулетом. Его воля и сила колдуна не допустила бы гибели Ведимира, ибо сам Ланс стремился бы отыскать мать, которую не должен был позабыть за прошедшие годы.

— Я рада вновь видеть тебя, сын мой, — нежно произнесла Лисса, оставшись наедине с воином в небольшой затемненной комнате, которую княжич делил с другими дружинниками. — Ты, кажется, совсем не выходил в последнее время на солнечный свет, так бледно твое лицо, — она обеспокоенно провела рукой по его длинным светло-русым волосам.

— Не часто мне доводилось выбираться в эти дни на теплую землю из её темных недр. Мы помогали дризам рыть подземные шахты и проходы от лесных чащ к столице. А теперь я по велению отца, великого князя, готовлюсь выезжать в земли сиригов за княжной Миларой. Вы будто бы собирались также следовать в эти края, матушка, — устало спросил он. Они сидели на длинной скамье вдоль голой стены из обтесанных досок. Лисса не отводила от осунувшегося лица сына недовольного взора, но её голос почти не дрогнул, когда она вновь заговорила:

— И я несомненно туда отправлюсь, как только подойдет назначенное время празднества твоей сестры. Только повидаться с княжной тебе, Веди, предстоит не скоро. Я двинусь с надежным отрядом на север одна. Для тебя же, мой сын, пришло время исполнить обещание, данное мне в пору твоей юности. Ты поклялся, что по первому же моему слову будешь готов начать поиски старшего брата Ланса. Нынче я прошу тебя исполнить эту волю. — Она обняла жесткие ладони княжича, не давая ему возможности на возражения против её затеи. — Знаю, что в данную минуту тебя обуревают другие помыслы и заботы, но летний зной лучший из сезонов для путешествия по глухому лесу, а к новой весне ты уже воротишься обратно домой с братом, который столь же отважен и воинственен, как и ты, Ведимир. Его меч послужит униатам, ибо я не сомневаюсь в его чести и преданности.

— Но я должен быть подле отца, мой меч ему понадобится в каждый из дней в темноте, что спадает на земли велесов, — нерешительно ответил Ведимир. — Битва свершится, как только прежние договора и союзы будут нарушены.

— Хааматан не выйдет против униатов, пока не насладится сполна ласками твоей сестры. Бедствия не придут раньше будущего года, сынок. А к этому сроку я желаю, чтобы ты привел ко мне своего брата Ланса, графа де Терро, ибо не думаю, что он взял иное имя, чем от рода своего отца. Собери верных товарищей и уходи на запад. Лес будет долог, но за его просторами лежит Великое море, чьи волны омывают огромный остров Алмааг. Там велю тебе искать моего сына. К этим священным местам доставили Ланса русалки, дочери Моря.

— Если вы настаиваете на моей клятве, то у меня нет иного пути, матушка, — Ведимир смиренно склонил голову, которую прижав к своему лицу, поцеловала княгиня. — Я найду вашего сына и вернусь обратно вместе с ним или с известиями от него.

Принеся богатые дары гралам, духам удачного пути, окропив широкую тропу пшеном и брызгами вина, Ведимир выехал к кривличам, откуда должен был выйти в неизведанные западные просторы. Великий князь простился с сыном, призывая на его голову милость гралов, но истинную цель свершаемого путешествия Лисса так и не открыла супругу: она убедила князя, что Ведимир едет к юной княжне кривличей, которая должна была вскоре стать его невестой. Княгиня Иза наказала сыну не откладывать эту встречу, что пошла бы на укрепление старых и до сих пор надежных дружеских связей с кривличами.

Истекли восемь дней после отъезда княжича вместе с верными спутниками, друзьями детства и юности, отправившимися вместе с ним в далекие морийские земли, и в Деряву примчался вестник от берегов Пенной. Атан тинголов Хаам скончался в своих палатах от неведомого удушья, что сжало его горло, запечатлев на старческом лице гримасу отвращения и страха.

* * *

Вождя тинголов, приведшего племена с бескрайних восточных степей на плодородные зеленые равнины и луга, не стало. Хвалебные песни разнеслись по униатским землям, в которых народ радовался смерти поработителя. Более двадцати детей оставил после себя Хааматан, и все они претендовали на его власть, владения и войска. Сыновья и дочери атана съезжались к стенам Шафри, чтобы воздать последние почести великому старцу, а через оборот одной луны забальзамированное, ничуть не истлевшее тело владыки усадили в седло его любимого жеребца и пустили того в чистое поле. Там, где нашел мертвец себе пристанище, упав на землю, тинголы вырыли ровную могилу, которая вскоре заросла травой.

Споры между братьями и сестрами завершились намного быстрее, чем ожидали союзные племена. Уже к середине осени из полорских краев пришли известия, что новым атаном стал сильный и опытный второй сын Хаама, Атуб, крепкий воин, который водил не один отряд в походы и завоевал отцу немало новых земель. Никто не ведал, как произошел выбор нового вождя, но бродячие сказители повествовали князю Ведимиру, что в семьях тинголов издавна был единый закон избрания наследника: на быстрых конях пересекали степь, тот, кто первый возвращался к дому, получал права родителя, а другие зачастую более так и не видали белого света.

С трепетом смотрели униаты в сторону Атубатана. Был он могуч и коварен, как его отец, мстителен и беспощаден к врагам, хитер и подозрителен с друзьями. Княжна Милара по-прежнему оставалась у берегов Белого моря, ибо брачный союз потерпел неудачу из-за кончины жениха, а велесы, дризы и кривличи стягивали дружины к границам у реки, чтобы быть готовыми к отражению возможного наступления нового атана. Трехсоюзническими дружинами, вышедшими на восток, руководил князь Торик, Ведимир же занялся укреплением собственных рубежей с полорами, которые после смерти Хаама тут же присягнули на верность новому ставленнику тинголов Атубу. Ненапрасно велесы оставили часть воинов в родных краях: не прошло месяца после возвеличивания Атубатана, как его неукротимые бешеные отряды вторглись на голые поля северян из полорских степей. Разведчики принесли скорые сообщения в Деряву о приближении всадников, спешивших к стольному граду, даже не задерживаясь у мелких поселений, чтобы захватить скот и еду. Без остановок и передышек двигались тинголы в самое сердце униатских земель.

Князь Ведимир отправил послания о приближавшейся беде во все города велесов, управляемые советами бояр. Он велел вооружать мужчин, способных удерживать в руках прочный меч и щит, и выступать к столице, ибо не было сомнений в цели тингольского похода. К седьмому дню возле Дерявы собралось достаточно великое войско из велесов и кривличей. Соседи подошли из приграничных северных городов. Лишь князь Торик задерживал силы, которые князь велесов просил немедленно отрядить от его войск на востоке. Стройные ряды Ведимир выстроил в ожидании столкновения с тинголами, за минувшие дни разворошившими селения на подступах к Деряве, сжегшими дотла две деревни, не пожалевшими жизни ни одного велеса.

По правую сторону от основного ядра войска, состоявшего из дружинников, вооруженных длинными копьями и щитами, а также тяжелыми мечами, на вершине холма были выставлены ряды лучников, за ними стояли малочисленные верховые отряды кривличей. С занятых униатами позиций открывался вид на широкую долину, устремлявшуюся к горизонту, а по левую руку от воинов князя простирался густой лес. Именно стрелы должны были в первую очередь встретить незванных на чужие земли тинголов, после чего Ведимир задумал выдвинуть вперед копейщиков и всадников. Открытый левый фланг, куда до последнего дня князь надеялся поместить дризов, так и оставался защищенным лишь высокими древесными стволами, ибо соседи завязли в пути на размытых осенними ливнями дорогах. Но лес всегда служил надежным укрытием для велесов, в нем легко было заблудиться бывалому путнику, не говоря уже о наездниках, никогда прежде не бывавших в этих местах. Лес разрастался далеко на восток и юг и почти облысел после листопада.

Воины ждали битвы уже второй день. Вместе с верными дружинниками Ведимир на коне объезжал занятые войсками места. Непогода и пасмурное небо сменились блеклыми солнечными лучами, дарившими земле последние крохи тепла. Утро занялось прозрачной дымкой и теплым воздухом, лишь резкие порывы ветра трепали гривы лошадей, стяги над лагерем униатов и готовились помешать стрелкам в меткости, ибо дуло с востока поперек убегавшей на юг долине. Поле было чистым и спокойным, редкие крики и взволнованные возгласы доносились иногда из рядов солдат. Подступал полдень, когда ветер еще более усилился, принося со стороны леса подозрительные запахи дыма и гари.

— Великий князь, огонь! — воскликнул молодой дружинник, имевший право зваться старшим среди собратьев по оружию. Гайар приходился князю племянником и уже три года ходил вместе с ним и двоюродным братом Ведимиром в походы. Он стремительно указал рукой на белые клубы, поднимавшиеся с окраин леса.

— Что за пожар поздней осенью?! — недоуменно произнес князь, вглядываясь в сторону очагов дыма, все явственнее проступавшего в воздухе.

— Это тинголы! — вновь раздался голос Гайара. — Они идут лесом!

Ведимир недоверчиво всматривался в далекие деревья. Костры были зажжены на расстоянии сотни шагов дргу от друга, оттуда исходило более десяти дымовых столбов. Завеса быстро распространялась над открытой равниной, а ветер еще более подыгрывал коварным замыслам врага. Следовало отрядить в лес людей, чтобы захватить лазутчиков тинголов и потушить пламень, но внезапные крики из рядов воинов переманили взоры князя.

— Они приближаются! Конники на горизонте!

Сквозь дым, развеваемый ветром, издалека показались отряды неприятелей, мчавшиеся галопом по ровной земле навстречу велесам. Быстро приближаясь, тинголы на ходу обнажили короткие луки, спрятанные за спинами, и одновременно выпустили уйму стрел в стройные неподвижные ряды копейщиков. Но расстояние было слишком велико, чтобы их удары могли нанести урон. Всадники приближались сплоченной массой, однако их количество было слишком мало, чтобы противостоять тысячам униатских дружинников. Ведимир вновь подозрительно поглядел в сторону леса, где сильнее и ярче разгорался огонь.

— Они намешали фезских порошков для густого дыма, — высказал вслух свои мрачные раздумья Ведимир. — Гайар, отправляйся с тремя десятками верховых в лес. Только подходите туда скрытыми тропами через гущу. А лучники пусть готовятся к выстрелам, — отдал повеление он другому соратнику, когда племянник ускакал к конным отрядам.

Минуты безвозвратно утекали прочь, а князю казалось, что время застыло на месте. Наконец стрелы велесов взмыли в воздух в сторону чужаков-захватчиков, но сквозь густую пелену можно было разглядеть лишь, что тинголы внезапно раздвинули свои ряды и вразнобой поскакали в противоположные стороны: одни к лесу, другие к холмам, удаляясь все далее на запад от позиций защитников Дерявы. Враг пытался разрушить строй воинов, четко мыслил князь, наблюдая за движениями кочевников, но любые их попытки были бесполезны, ежели они явились к городу в столь ничтожном количестве.

— Развернуться спиной к спине, — скомандовал Ведимир дружинникам, половина которых направила копья в сторону лесных зарослей, а другая ожидала нападения тех, кто вознамерился объехать холмы. Но за ними князь отправил кривличей, не менее скорых в управлении с лошадьми.

— Братцы, вон они! — послышался бравый клич из задних рядов.

Из леса показались меховые шапки, украшавшие головы тинголов. С обнаженными кривыми саблями наездники обрушились на солдат князя, и в то же время один за другим чужие кони и люди вырвались на открытое поле, атакуя ряды велесов из клубов белого дыма. Сомкнутые ряды униатов дрогнули в окутавшем их тумане среди воинственных криков нападавших, явившихся со всех сторон. Тинголы рубили одиноких копейщиков саблями, а там, где строй униатов держался, отступали назад, дожидаясь соплеменников, вытекавших из лесных чащоб, обстреливая при этом острыми стрелами дальние ряды. Кривличи заметались между небольшим отрядом тинголов, нанесшим удар с правого фланга, и основными силами, выходившими из-за деревьев.

— В атаку! — скомандовал Ведимир. В сложившейся кутерьме оставался лишь единственный шанс на победу: заставить тинголов вновь зайти в лес, где на лошадях они потеряют скорость и движение, ибо теперь уже не будут действовать втайне и неведении велесов. Но конники уже высыпали в открытое поле, все еще погруженное в белый дым. Они теснили дружины, вторгшись в их середину, топча копытами людей, размахивая орудиями и оглушая просторы яростными звериными кличами.

Князь Ведимир сражался в гуще, бок о бок со своими воинами, поражая верным мечом тела тинголов, облаченных в кожаные куртки, обшитые меховыми вкладками. Все гуще становилась белая пелена над столкнувшимися в сече армиями, все яснее видились князю над головами своих солдат белые облака, что символизировали гралов смерти. Несмотря на духов, призывавших к себе униатских воинов, с еще большим отчаянием и отвагой бросались дружинники на врага. Не опускал руки Ведимир, разя тинголов, истекая при этом кровью из полученных ран. Но князь не знал помыслов об отступлении за стены столицы. Уйти с поля брани он мог лишь вослед своих воинов, но никак не перед одерживавшим вверх противником. Гралы являлись людям, но ведь за человеком всегда оставалось последнее слово и свободная воля...

Из длинных высоких окон в девичьи покои падали яркие солнечные лучи. День был столь пригожим, что княгиню Изу потянуло к рисованию. Она установила на возвышавшейся деревянной тумбе жесткий лист бумаги и легкими движениями руки, в которой удерживала черный уголек, начертила контуры зимнего леса. Но темные отливы красок в последнее время лишь угнетали раздумья княгини, поэтому она оставила прочь свое занятие. Она прошлась по просторной комнате, наблюдая за работой служанок и помощниц, молчаливо вышивавших на скамьях вдоль стены. Здесь были жены и взрослые дочери бояр, дружинников, мужья и родичи которых покинули дома, чтобы защитить родной город. Вместе горожанки с тревогой ожидали вестей из-за стен Дерявы, шепотом прося у гралов победы и скорого возвращения всех воинов живыми домой.

Холодно и угрюмо на высоком деревянном кресле восседала княгиня Седра. Она держала руки на широких подлокотниках, устремив отрешенный взгляд впереди себя. Около её ног примостился Сигирь. Мальчик усердно протирал короткий ржавый кинжал, который отыскал около входа в казематы и уже несколько дней не выпускал из рук. К тому же нынче он прикрепил к поясу меч, два года назад полученный от отца, великого князя Ведимира. После холодной одинокой ночи в лесу Сигирь удостоился данного оружия, символа власти и признания, и теперь длинный клинок лишь мешал мальчику при каждом его резком движении, притягивая своей тяжестью к земле.

Лисса приблизилась неспешным шагом к пасынку и улыбнулась в ответ на его открытый уверенный взгляд. Сигирь был еще маловат для битв и сражений, но он уже умел принимать кровь, смерть и слезы как неизменных спутников удалой скачки навстречу сопернику, ставшему на пути. Княгиня опустилась на ступень возле мальчика, чтобы приласкать и поглядеть на него в солнечных лучах, которые так красиво обрамляли светлое лицо, ей вновь захотелось взять в руки уголек и запечатлеть черты сына, но за стенами раздался быстрый топот спешивших ног. Женщины замерли в напряженном ожидании.

Тяжелая дубовая дверь в светлую горницу распахнулась, пропуская высокого крепко сложенного солдата, чьи одежды покрылись пылью, кровью и источали запах гари. Лисса узнала Иснара, одного из самых верных дружинников, приближенных к супругу. На него одновременно обратились десятки взволнованных глаз, с трепетом готовых внимать любому донесению, известию.

— Князь Ведимир славно погиб, положив вокруг себя тела тинголов и их коней. Перед смертью он велел отходить к городу тем, кто еще остался в живых, и просил передать вам, княгини, свою последнюю волю — защищать Деряву до конца и не впускать за её стены кровожадных захватчиков.

Одна из мастериц слезно заверещала, прикрывая руками голову, другие женщины скорбно опустили лица, не каждой из них нынче выпало встретить дорогого мужчину, вернувшегося домой. Княгиня Седра, казалось, даже не услышала обращенных к ней слов. Она совсем не изменила своей строгой позы и каменного выражения лица.

— Значит ли, что наши дружины полностью уничтожены, Иснар? — переведя дух, выговорила Лисса.

— Мой отряд прорвался к воротам города, мы забрали с собой тело великого князя. Большая часть пеших воинов полегла на поле в крови, кривличи разбиты, лишь княжич Гайар успел увлечь десяток дружинников в лес, но их судьба мне неизвестна. Тинголы прошли тайными тропами, ведомыми немногим. Они взяли языков в соседских деревнях, а теперь они вломятся и в наши дома...

— Я приказываю немедленно перекрыть все ворота, — громко скомандовала Лисса. Выслушивать дальнейшие подробности не было времени. Её волевой глас обращался к воинам, появившимся за спиной Иснара. Один из караульных тут же выбежал прочь из комнаты, выкрикивая приказ княгини. — Никто не покинет более стольный град, и ни один тингол не посмеет войти в него с обнаженным оружием. Я назначаю вас главой городских войск. Воевода Иснар, немедленно исполняйте решения, что принял бы сам князь Ведимир, будь он живым.

Она не знала, какие еще распоряжения следовало отдать по защите города, но дружинник лишь послушно склонился перед княгиней почти до пола и быстро вышел вон. Он был совершенно измучен и истощен, но время на отдых и спокойный сон не обрести, покуда враг стоит у самого порога. Взглядом проводив из горницы мужчин, Лисса обратилась к женщинам, взиравшим на свою госпожу с надеждой на защиту.

— Подруги, я велю вам вернуться в свои дома. Если вы желаете покинуть Деряву, то собирайте детей и имущество и выходите к лесным землянкам по подземным проходам, вырытым около княжеских казематов. Но ни одного мужчину, сына или старика я не выпущу из города. У нас достаточно оружия и припасов, чтобы дождаться подмоги и отбить атаки конников. К вечеру, если кто-то не успеет покинуть город, знайте, я прикажу засыпать скрытые туннели, чтобы не допустить измены. — Лисса говорила решительно и твердо. Она уже знала, что выйдет к народу и объявит о понесенном поражении всем горожанам, а также призовет их стойко принять трагические известия, ибо предстояли новые испытания, не терпевшие бездействия и отчаяния. Столица должна была устоять. Лютые тинголы в случае своей победы не пожалеют ни одного жителя, настигнут его в доме, на дворе или в широком поле.

Светлый зал быстро опустел. Лисса выглянула из окна верхнего этажа, где располагались девичьи мастерские, и посмотрела на собиравшихся во дворе перед княжеским теремом горожан.

— Я выйду к внешним стенам, — обратилась она к Седре. Княгини остались наедине, их сын Сигирь также подбежал к окнам, всматриваясь за городские укрепления. — А тебе, княгиня Седра, следует встретить нашего супруга и привести в порядок его тело и одежды, чтобы мы успели проститься с ним в последние часы, прежде чем гралы окончательно не заберут его в свой незримый мир.

Седра, наконец, пошевелилась, а после грациозно поднялась с места. Княгиня была моложе Лиссы, её холодная красота все еще не слетела с лица женщины, но высокомерный вид кривлянки и очень сдержанные манеры всегда противоречиво действовали на Лиссу. Она знала, что её соперница испытывала к ней ненависть и злобу, но в силу своего высокого положения, а может из-за страха перед Ведимиром, за прошедшие годы Седра ни разу не выказала своих чувств в открытую женщине, что заняла её законное место как в сердце любимого мужчины, так и в душе сына, перед глазами народа. Даже теперь Седра очень долго молчала, прежде чем ответить на приказной тон второй княгини.

— Я должна поторопиться, ежели вы распорядились вскоре закрыть выходы из столицы, — сухо произнесла она. — Мой долг велит спасти жизнь княжичу Сигирю. Я немедленно отправлюсь на север в земли отца, который направит свежие силы против войск разрушителей и отомстит за гибель нашего любимого мужа.

— Нет! — закричал Сигирь. Он подскочил к Лиссе и обнял её за талию, не желая расставаться с приемной матерью. — Я никуда не пойду! — продолжал капризным тоном мальчуган, еще крепче сцепляя свои объятия. — Вы ведь повелели всем мужчинам оставаться в городе, и поэтому я тоже буду здесь, с вами, — он закинул голову вверх, желая увидеть глаза Лиссы. В последних словах княжича была твердость и непреклонность, а отнюдь не детская прихоть.

— Конечно, княжич Сигирь должен оставаться в Деряве, — невозмутимо ответила Лисса, хотя при этом её сердце сжалось от боли: ведь она предугадывала самый неприглядный для велесов исход противостояния тинголам, и именно поэтому поспешила отослать подальше от себя родных детей. — В отсутствие княжича Ведимира после гибели великого князя, нашего супруга, Сигирь становится главой велесов и обязан быть со своим народом до конца. — Она взяла в ладони зардевшиеся щеки сына и улыбнулась. Его взор сверкал от гордости и благодарности за полученное разрешение остаться. — А вы, княгиня Седра, ежели желаете, можете уезжать к кривличам, их помощь нынче будет очень кстати. Я прикажу отрядить в ваше сопровождение нескольких воинов.

До заката в городе царила суматоха. К стенам подвозились повозки с оружием, заготовленными заранее метательными снарядами, бочки с водой, стрелы, высокие лестницы. В то же время женщины и плачущие дети уходили в скрытые убежища за пределами столицы. Если город все-таки не сумеет удержаться, это была единственная надежда выжить. Через потайные ходы и лазы в Деряву проникали остатки тех, кто сумел спастись в кровавой обеденной сечи, а также разведчики с сообщениями о тингольских всадниках. Иснар к наступлению ночи передал княгине Изе вести, что все защитные стены вокруг столицы были укреплены и освещены факелами. Неприятелю не удалось бы атаковать в ночной мгле. По донесениям с окружных полей тинголы потеряли более половину своих воинов в кровожадной битве, и теперь они погребали мертвецов в обширный котлован на окраине леса.

На следующее утро Лиссу разбудил беспокойный ранний стук в дверь её опочивальни. Княгиня впустила к себе испуганную девушку, что прислуживала и помогала ей в княжеских палатах, а за её спиной возвышалась фигура посланника воеводы: к стенам Дерявы подъехали гонцы от тинголов, которые желали обратиться к княгиням или владыке города со своими требованиями и заявлениями. Лисса облачилась в нарядные княжеские одежды, набросила на плечи теплую накидку и поспешила на статном коне к городским стенам, чтобы лично присутствовать при объявлении условий тинголов, уже почти вплотную подошедших к воротам столицы.

Она встала на широких выступах каменных вершин, лишь толстые бортики, облицованные острыми железными пиками, отделяли княгиню от падения в черную грязь у основания городских стен высотой в три воинских роста. Под местом наблюдения, куда привел её Иснар, как раз располагались тяжелые деревянные ворота, которые были обшиты с внутренней стороны прочными металлическими листами. Перед ними в ряд выстроились пятеро всадников. Посредине гарцевал могучий конь, чей круп украшала бархатная богатая бахрома, а его наездник, издали выглядевший как зрелый мужчина с короткой черной бородой, носил на голове меховую тингольскую шапку, с которой спадала на спину толстая длинная копна из жестких конных волос. Его окружали два тингола, а также два бойца, в которых можно было опознать полоров, ибо ростом и одеждой они походили на униатов.

— Кто это? — обратилась Лисса к Иснару, вставшему рядом с княгиней.

— Они прискакали некоторое время назад от стоянки тинголов. Похоже, что их главарь есть сам атан Атуб. Во всяком случае ночью мы выловили одного из полоров, что сражался вместе с тинголами в битве, — воевода вполголоса докладывал женщине последние сообщения об обстановке в войсках. — Беднягу даже не нужно было допытывать — он сам выложил, что отряды конников в этом походе возглавляет новоизбранный вождь, а также к ним должны вскоре присоединиться большие силы полоров, несколько тысяч солдат. Если это правда, то надежды на сохранение велеских домов нет.

— Если это взаправду Атуб, — злобно хмыкнула Лисса, услышанные новости вмиг испортили её настрой и навеяли скверные ожидания, — то вам следовало давно пустить в его грудь пару стрел, чтобы он подох, как и его отец.

Воин кинул на неё изумленный взор, и Лисса тут же очнулась, осознав, что следовало вести себя подобно княгине, а не своенравной мстительнице, ибо она уже успела уразуметь, что убийство одного человека может привести к не менее губительным последствиям, чем ежели бы его негодная жизнь продолжилась. Но она попыталась отринуть прочь мысли о смерти Хааматана, которая к сожалению в действительности ничего не изменила. Хотя возможный брак Милары с тингольским атаном несомненно оборотился бы вскоре тем же итогом...

— Что вы делаете в чужих владениях? — громким голосом, разнесшимся на всю округу, обратилась княгиня Иза к посланникам. — Как осмеливаетесь приближаться безоружными к стенам города, отцов и сыновей которого изрубили на родной земле?

Главный тингол вывел чуть вперед своего коня и заговорил в ответ властным громовым голосом на непонятном рычащем языке. Но едва он замолк, воздух огласили слова одного из полоров, служившего для перевода иноземной речи жителям города.

— Атубатан, вождь тинголов, пришел к вашему городу по долгу чести и справедливости. Он должен наказать князя Ведимира и княгиню Изу за нарушение договоренностей между племенами велесов и тинголов. Атубатан пощадит жителей, если они отдадут ему в руки княгиню, ибо первая часть его намерений уже исполнена. Вождь своей рукой в прошедший день нанес последний удар в сердце князя Ведимира. Не за войной тинголы прискакали в леса, а с заслуженной карой за убийство Хааматана.

— Что за белиберду несет этот ублюдок, — тихо выругалась Лисса, а когда говоривший закончил передавать слова атана, она вновь во весь голос спросила со стены: — Мы не верим ни единому вашему предложению и обвинению! Велесы исполнили все свои обязательства! Князь послал щедрые дары на могилу отца Атубатана. С его смертью исчезли клятвы моей дочери Милары стать женой атана. Дерява не откроет врата тем, кто пришел в её земли с обнаженным оружием и убил её славных воинов! Убирайтесь прочь из униатов, иначе гралы нашлют на вас еще большие мучения, нежели испытал Хааматан!

Спустя долгие минуты, пока полор переводил вождю слова княгини, тот вновь закричал в сторону города. Теперь его голос был наполнен гневом и разрушительной силой, которой трудно было сопротивляться.

— Мудрецы Хафеза и искатели трав определили причину удушья великого Хааматана, — пересказывал ответные возгласы тингола солдат. — Его шею скрутило ожерелье, что княгиня Иза передала ему в дар. За это она будет предана смерти! И свершится это на площади Дерявы, города клятвопреступников! Но Атубатан не хочет разрушать город. Если жители сами отдадут то, что просит Атубатан, они сохранят свои жизни и богатства. Он дает вам на раздумье три дня.

— Для чего же сюда вышли полчища полоров?! — чуть слышно произнесла Лисса, предаваясь собственным размышлениям. — Уж они точно не будут довольствоваться одной лишь княгиней.

Не дожидаясь ответа со стороны велесов, Атубатан взмахнул в воздухе рукой, быстро вытаскивая что-то из-за пазухи, и на земле перед лошадьми вспыхнула линия огня, которая однако быстро угасала.

— Фезский огонь, — ужаснулся Иснар. — Они заполучили секрет фезского огня, что воспламеняется в мгновенье ока.

— Мы не изменим своего решения, — бросила всадникам у ворот княгиня на прощание. Кони помчалась прочь от стен на юг, где возле леса тинголы обустроили временную стоянку.

К обеду на зов княгини в зал для совета вступили бояре, еще при князе Ведимире заведовавшие в городе продовольствием, конюшнями, кузнечным и прочими делами. Лисса расспрашивала каждого из них. Опасаясь измены, она приказала зарыть все выходы из города, а также засадить в подвалы всех тех, кто подозревался в предательстве и мог соблазниться на тингольские посулы. Всем своим видом княгиня показывала, что озвученное ею решение являлось единственно правильным и угодным велесам. Едва беседа с советниками завершилась, Лисса покинула покои, распорядившись готовить столовые комнаты для обеда, хотя отныне княгиня, бояре и обычные горожане должны были довольствоваться очень скромными угощениями.

За передним столом княгиня Иза впервые восседала в одиночестве. Рядом не было ни мужа, ни его первой супруги, ни их детей. Но она не стала отменять традиционные застолья в княжеском тереме, которые и так были позабыты в день битвы, из-за охватившей весь город скорби и печали по погибшим храбрым мужам. Опустели и боковые столы. Поредели ряды бояр, воинов из дружины, а также их жен, которые нередко приглашались на обеденные и вечерние трапезы.

— Это могут быть последние дни княжеского застолья, — громко произнес один из бояр, с аккуратно постриженной темно-русой бородой и усами. — Даже вино не лезет в горло от подобных мыслей, а ведь можно всё разрешить миром...

— Дризы уже давно должны были подойти на помощь, но видимо Торик не торопит своих воинов, — тут же отозвался его сосед. — Мы останемся без подмоги, запертыми среди этих стен, а тинголы и полоры в это время разграбят все окраинные селения, мучая и уничтожая наш народ.

— Несомненно они не пожалеют даже невинной души младенца, ибо их сердца обуревает жажда мести, и лишь кровь способна её утолить, — несдержанно заметил молодой боярин, который при Ведимире занимался грамоте и получил свой удел за верные годы службы.

— От всех вашей речей несет не иначе как крамолой! — не сдерживая пыла, выкрикнула Лисса. — Говорите о мести, о смертях, как будто всего этого не принесли несколько дней назад поганые кочевники в наши земли! Они убили нашего князя, которому вы клялись в верности, которому вы обязаны своими жизнями за то, что не сумели уберечь его от вражеских ударов. Его прах еще не предан покою, а вы уже собираетесь договариваться с теми, кто поднял на него руку! Неужели вы верите тем лживым обвинениям и обещаниям, что сегодня произнес Атубатан?! Разве так требуют возмездия за свершенные преступления, при этом скрываясь за желанием уничтожить лишь правителей велеского народа? Тинголы заберут после сдачи города всё, что захотят!

— Сам Атубатан говорил нынче с жителями столицы, он дал слово, что сохранит им жизни и имущество, — возразил еще один из бояр.

Лисса с негодованием обвела горящим взором людей, что многие годы кормились за счет милости её супруга. Теперь они готовы были бежать на поклон к другому повелителю, едва тот поманил их сладкими словами.

— Тинголы хитры и коварны! Битва показала, насколько скрытны они в бою, настолько же изворотливы в своих обещаниях! Если бы только возможно было сохранить мир на родной земле, неужели вы сомневаетесь, что я сама не отдала бы свою главу под топор палача?! После смерти князя Ведимира мне не мил солнечный свет. Но ведь это не спасет вас от разорения! Город простоит всю зиму, а за это время дризы и кривличи подведут к вратам достаточную армию для противостояния врагу. Или же конники сами отступят, разграбив окружные края, но ведь многие жители спасутся в лесных убежищах...

— Но если тинголам нужна ваша голова, княгиня, они не уйдут пока не заполучат её, — горестно вздыхая, произнес Иснар. — Я велю увеличить охрану княжеского терема.

Она с удивлением посмотрела на дружинника, понимая, что следовало поблагодарить его за заботу, хотя предложенный вариант не мог быть принят княгиней. Но в глазах окружавших воина бояр Лисса заметила немое согласие с произнесенными словами — казалось, что они уже точно изведали, почему на их земли обрушились все несчастья.

Подходил к окончанию срок, отведенный Атубатаном для принятий его условий. Дни прошли в тишине и безмолвии, лишь низкие серые облака вновь омрачили небо над столицей. Лисса в одиночестве поднималась по лестницам княжеского дома, совсем опустевшего после прощания с князем Ведимиром, чей прах после сожжения погребли в золотой урне под стенами терема. Княгиня наведалась в глубокие погреба, где вместе с распорядителем складов проверила сохранность и изобилие припасов, на которые можно было рассчитывать в период осады. В горнице, куда возвратилась княгиня, еще было светло от лучей заходившего солнца, и женщина устало присела возле теплого очага: запасов дров в Деряве, также как иных закромов, должно было хватить на всю зиму.

— Мама, мама! — раздался звонкий голос Сигиря. Мальчик бежал со всех ног по лестнице, а через минуту он уже распахнул двери её покоев. — Они открыли ворота, и тинголы въехали в город на высоких лошадях! Вам нужно срочно уходить, княгиня, — его глаза были наполнены ужасом и беспокойством.

— Откуда ты узнал это, сын мой? — Лисса растерянно встала с места и приблизилась к княжичу. Он был одет в теплый камзол для уличных игр, за поясом висел короткий кинжал, меч отца после прощания с князем Ведимиром Сигирь спрятал в укромном месте, признавшись мачехе, что возьмет его отныне в руки, только когда станет таким же достойным воином как его отец и старший брат.

— Я услышал... я услышал это от Черноперого, ворона, и тут же помчался предупредить вас. Они ведь хотят убить вас.

— Если сами велесы открыли ворота врагам, то они погубили не только мою жизнь, но и свои... — Лисса склонилась над мальчиком, взяв в руки его холодные маленькие ладони. Она знала, что слова и опасения сына были верны. Каждый вечер и каждое утро она ожидала услышать от бояр, собиравшихся в тереме, решение пойти против её воли и сдать город. Но советники молчали, они свершили задуманное, даже не поставив её в известность — а разве могла одна женщина противиться желанию жителей Дерявы принести её в жертву ради хрупкой надежды на собственную безопасность. — Я не боюсь их, Сигирь, — княгиня твердо ответила мальчику, со слезами на глазах всматривавшегося в её лицо. — Я останусь верной городу князя Ведимира, твоего отца, и ты должен послушать меня, чтобы также исполнить его заветы. Ты немедленно отправишься к тетушке Сорень. Она укроет тебя от чужих глаз, а после выведет из города. Ты уже большой и сможешь выдержать долгую дорогу в земли твоей матери Седры. Там ты дождешься возвращения своего брата Ведимира, ты понял меня?

— Я не хочу оставлять вас, — он почти готов был разрыдаться, но боролся со слезами, чтобы выглядеть как настоящий воин.

— Ты должен поспешить, мой мальчик, — Лисса продолжила ласковым тоном напутствовать пасынка. — Ты навсегда останешься со мной, как и я не покину тебя. Я передаю тебе этот амулет, — она сняла с шеи позолоченную цепочку, одетую под одежду. На ней по-прежнему висела темно-желтая солонка, ничуть не потускневшая за долгие годы. — Он будет оберегать тебя от нехорошего взгляда, слова или поступка. Только прошу тебя никому не говорить об этом украшении. Береги его от чужих рук, и наказываю отдать его Ведимиру или Миларе, как только увидишь брата или сестру. Они позаботятся о тебе и будут любить также, как люблю я, — она нежно поцеловала его в растрепанные светлые волосы, а после подтолкнула к выходу. — Будь осторожен и не попадайся никому на глаза.

Оставшись в одиночестве, Лисса сбросила с плеч простой плащ из темной шерсти и достала из сундука богатый праздничный наряд. Она распустила длинные золотистые волосы, прилежно расчесав их в ровные локоны, спадавшие на спину, и, гордо выпрямив голову, подошла к окну, чтобы оглядеть двор перед теремом. Улица была пустынна. Захлопнув тяжелые ставни, княгиня молчаливо вышла из комнат, направляясь к передним ступеням княжеского жилища. Она подготовилась к любым встречам.

Снаружи она не встретила ни живой души и одиноко остановилась на высоком белокаменном пороге. Издалека до слуха доносился протяжный рог, а также крики и звон мечей, но всё явственнее раздавался топот лошадиных копыт. Широкая утоптанная улица задребезжала под мощью сотен конских ног, вдалеке показались клубы пыли. Отряд, предела которому было не видать за спинами передних всадников, приближался к месту ожидания великой княгини. Во главе скакал сам Атубатан в своей черной шапке, украшенной конским волосом, рядом с ним следовали другие тинголы и полоры, а в ближних рядах Лисса увидела фигуры велеских бояр, отчего гнев и возмущение всколыхнулись в её душе. Но еще большее потрясение испытала княгиня, когда в седле одного из тингольских солдат, она заметила Сигиря. Мальчик был перевязан поперек груди толстым канатом, а его рот удерживал широкой ладонью воин, усадивший своего пленника перед собой в седле. Лисса переводила отчаянные взоры с одного всадника на другого, озиралась по сторонам, придумывая, откуда ожидать поддержки для того, чтобы освободить мальчика, но горожане из опасений укрылись в своих домах, а Иснара и его людей скорее всего уже упрятал в подземелья боярский совет, которому безоговорочно подчинялись многие дружинники из велесов, ибо происходили из их вотчинных уделов. Удар кнута, пронесшегося прямо перед её лицом и оглушительно полоснувшего по камням княжеского терема, заставил вздрогнуть. Она стояла прямо перед тинголами и их вождем, остановившихся около ступеней в высокий терем.

— На колени перед великим Атубатаном! — надменно обратился к ней один из полоров, боярин из людей Шустя, приезжавших в Деряву в качестве сватов.

Княгиня обратила жесткий взгляд на лицо атана тинголов, в руках которого вновь взвился длинный кнут. Его темные глаза полыхали ликованием и яростью. Трудно было выдержать этого взора, но Лисса не думала сопротивляться. Кнут ударил по её ногам, и, сдержав крик от пронзительной боли, она лишь отступила назад по ступеням.

— Вы получили то, что просили, и не думайте, что вам достанется большее. Вы вошли в город и сможете насладиться моей смертью, но вам не принадлежит моя жизнь, — вызывающе ответила она в толпу мужчин.

Атубатан хладнокровно выслушал её слова, а после громко объявил всем, кто его окружал:

— Княгиня Иза приняла наши условия, ей отпущен еще один день, а на утро на этом месте будет сооружен костер, на котором она познает все муки, что навлекла на голову атана Хаама! — полор столь же величественно озвучил чуть позже слова вождя, обращаясь в главную очередь к Лиссе, которая старалась с мужеством встретить грядущую участь, как и положено княгине, с гордо поднятой головой, со смирением, но отнюдь не страхом.

По молчаливому указанию Атубатана двое всадников спешились и окружили Лиссу, но они не вымолвили ни слова и даже не дотронулись до неё рукой. Атубатан обратился к своему войску с непонятными для княгини возгласами, которые были приняты хвалебными приветствиями и радостным ором, а Лисса, в это время замеревшая на ступенях, решила возвратиться в дом, коли её до сих пор не лишили свободы. Она была уверена, что незамедлительно окажется в темных подземельях или клетках тинголов, в которых по слухам дикари закалывали своих преступников множественными ударами копий и мечей. Приставленные к ней тинголы не стали задерживать быстрый шаг Лиссы, они лишь молча последовали за ней. Она спросила их о возможном уединении в верхних горницах, где присела за вышивание, стараясь унять дрожь в руках и гнев внутри груди, но воины скорее всего ничего не поняли из её речи, продолжив безмолвно и неподвижно наблюдать с расстояния одного шага за её действиями.

С наступлением ночи двор осветился десятками ярких костров, возле которых разместились победители, заполучившие город. Жарилось мясо, разливалось вино, которое извлекли из своих погребов услужливые бояре. В ночной тишине звучал одинокий бубен, звон которого перекрывали сотни горланивших во всю глотку мужских ртов. За Лиссой пришли полоры, ей велели присоединиться к веселью. Серьезные лица посланников выражали решительность: ежели бы она вздумала не подчиниться, то была бы тут же вынесена из комнат для поддержания компании тингольских воинов, поэтому Лисса все с той же бесстрастностью послушно последовала во двор. Её усадили в невысокое кресло на мягких коврах, расстеленных на холодной земле. Рядом расположился сам Атубатан, его советники, а также бояре, которые осмелели, вернули себе уверенность в светлых днях и с хвалебными словами на устах выпивали полные кубки, призывая при этом гралов сохранить здоровье и жизнь милосердному атану. Лисса не притронулась к угощениям и ни разу не заговорила, хотя больше всего ныне её волновала судьба Сигиря, которого схватили тинголы, а может быть сами предатели-бояре или их люди, заприметив одинокого княжича на улицах города. Но вряд ли Атуб проявил бы милость к мальчику, узнав, насколько он дорог той, которая загубила жизнь отца атана.

Попытки подняться из-за стола и покинуть гуляние, на котором никто не обращал внимания на княгиню, были прекращены. Главный тингол положил тяжелую ладонь на её плечо и без лишних слов усадил обратно на место подле себя. Он не обращался к ней с приказами или просьбами, лишь нередко за долгую ночь не спускал с неё своих темных глаз. Гам, музыка, песни завершились с проблесками солнца на предрассветном небе. Охранники из чужеземцев, которые простояли всю ночь за спиной княгини, провели её обратно в верхние горницы, где Лисса забылась в кратком сне.

Проснулась она от пронзительного гудения рога. Тинголы по-прежнему стояли около дверей её комнаты. Она так и не снимала с себя княжеских одежд. Протерев лицо прохладной водой из ковша, Лисса выглянула во двор. На месте завершившегося празднества, среди золы костров, грязи, луж, разбросанной посуды, деревянных помостов, оставшихся после поедания и упивания чужими яствами, был возведен высокий столб, обложенный сухим хворостом.

Её позвали, когда площадь Дерявы заполнили не только вошедшие в город воины, но и горожане, вытащенные из своих домов угрозами расправы. Выйдя из каменного терема и подходя к подъему на место своей казни, Лисса с сожалением глядела на людей, предавших её. Велесы молчаливо опускали головы, едва встречая взор своей княгини, женщины утирали с лиц слезы, их дети, которые так и не ушли из столицы, от испуга прятались в материнских подолах. Княгиня взошла наверх по ломавшимся под ногами веткам. Там уже находился один из людей Атубатана, который жестами велел ей развернуться спиной к столбу. Он оплел её талию и толстый шест крепкими путами, а затем поднял руки, скрепив их у основания кистей и привязав к вершине столба. Лицом княгиня предстала прямо напротив своего высокого терема, ступени которого в это время уставляли резными креслами. В них уселся атан Атуб вместе со своими приближенными.

Над городом повисла мертвая тишина. Лисса чувствовала, что глаза людей, которыми она управляла двадцать лет, с ожиданием поглядывали на неё. Они хотели услышать её речь, слова надежды или проклятия, что кинула бы княгиня в лицо предавшего её народа и обрекших на смерть захватчиков, но в голову не приходили подходящие перед уходом напутствия. Она смотрела на хмурого вождя тинголов. Атуб взмахнул рукой, и тишину прорезало гудение рога. К костру подскочили солдаты с зажженными факелами в руках, которые побросали в кучу валежника. Огонь заполыхал в одно мгновение, пробежав по окружности, поднялся на высоту человеческого роста, быстро приближаясь к центральному столбу. Лиссу отделила от прочего мира обжигающая красная стена.

— Велесы, что еще готовы взять в руки оружие для защиты земли, издавна принадлежавшей вашим предкам и должной остаться вашим детям, — несмотря на охвативший женщину страх перед обволакивавшими языками пламени, голос княгини звучал громко и призывно, — не забывайте о былой свободе. Княжич Ведимир возвратится на отчие просторы и поведет вас вновь против заклятого врага! Вспомните, какое величие предрекала княгиня Сафагья своему внуку! Ведимир объединит униатов, и тогда эти проклятые наездники, не знающие иного труда и забавы, чем пасти лошадей, будут изгнаны обратно за горы! Старые союзы всегда надежнее новых... — Она замолкла, так и не договорив последних слов. Огонь уже добежал до её пят, но Лисса сдерживала крик от нестерпимого жжения и жара. Её глаза еще различали сквозь уходившую ввысь дымовую пелену очертания людей, внимавших её возгласам. Но из глубины темных клубов вылетело толстое острое древко, пронзившее грудь княгини, и её широко распахнутые глаза, а также приоткрытые губы более не пошевелись.

На глазах у тысяч защитников и захватчиков Дерявы, стольного града велесов, огонь пожирал тело княгини, которое поразила копьем меткая рука тингола. Свидетели того кострища говорили, что, несмотря на высокое пламя, воздух над городом в тот пасмурный осенний день не наполнился запахами гари и человеческого тлена, а столбы дыма, вовзвышавшиеся до самого неба, обращались из серого в белоснежный цвет. Когда к вечеру от пожара остался лишь пепел, горожане украдкой забирали в свои дома горсточки темной пыли, чтобы предать достойному захоронению прах любимой правительницы. А поднявшийся в те дни восточный ветер унес остатки отполыхавшего возле княжеского терема костра в ту сторону, куда так неимоверно стремилась умчаться княгиня Иза, но так и не повидавшая более родных пределов, что лежали на западе от униатских земель.

Глава 3

ОДИН НА ОДИН

Как любой эрлинский город-порт Гассиполь был окружен высокой стеной, выложенной из больших обтесанных блоков-камней. Даже от моря город, уже четвертое столетие стоявший под властью черноморцев и их магов, был защищен стенами, отделявшими портовые сооружения от городских районов и зданий, а самым высоким среди них считалась Береговая Башня, вершину которой было видно за много верст издалека. Из Гассиполя выходили четыре широких дороги, выложенные застывшим ровным раствором, который покрывал пути во многих поселениях восточного побережья Южного моря. Городские ворота всегда были распахнуты настежь для приезжих гостей и покидавших свои дома жителей: южные выводили в порт, северные — на прямой тракт к столице Черноморья, восточные — к Присту, а западные — в Эрлинию, к Гистаполю, другому порту, в котором уже давно черноморская речь заглушала прочие разговоры.

Одинокая всадница въехала в город в опустившихся на высушенную летним зноем землю сумерках. На её плечи был наброшен легкий плащ, темные волосы прилежно уложены на макушке головы. Девушка шагом вела свою лошадь по широким каменным улицам Гассиполя, которые ей были хорошо знакомы. Навстречу неслись закрытые экипажи, спешили богато одетые дамы в сопровождении благоухавших кавалеров, более сдержанные и незаметные воины, простолюдины, купцы, постоянно державшие руки на поясе, беспокоясь за сохранность кошельков, мелькали юркие ребятишки и городские бродяги... Лик города почти не изменился. Теперь в нем только не хватало уверенно выступавших фигур, обычно задумчивых лиц магов, кои управляли им от лица самого Веллинга.

Фонари, прикрепленные к стенам высоких капиров, освещали путь, но Марго нашла бы нужную лавку даже при свете ярких звезд, разукрасивших темное небо. Госпожа Сати была одной из самых уважаемых портних в городе и содержала собственную мастерскую. Нынче она одевала только знатных и богатых барышень Черноморья. Поэтому если женщина желала сойти за обладательницу изящного безупречного вкуса, она должна была познакомиться с эрлинкой, проживавшей в доме с броской вывеской "Соблазн". Удержаться от желания купить все ткани и модели, платья и шляпки, перчатки и чулки в лавке Сати было невозможно, а значит было невозможно туда заходить с пустым кошельком. Но Марго за неделю, в течение которой она добиралась от Приста до порта, ненамного разбогатела. Зато она окончательно утвердилась в правильном решении, что платить за её стремление вернуть прежний уклад жизни в Черноморье придется всем тем, кто встретится на её пути, пусть они искренне возрадуются возращению бывшей царицы, или уже успели пристроиться в прислужники оларов и Веллинга Кассандра.

Она громко постучала в крепкую дверь, взойдя на высокий деревянный порог капира. Внутри было тихо и темно, через верхние окна не виднелось ни одного зажженного огонька, но все же вскоре до Марго донесся скрип от половиц, по которым ступали легкие шаги, а также недовольное женское ворчание.

— Кого это принесло в такую темень, — бормотала немолодых лет служанка, отпирая засов и слепя гостью яркой лампой, — уже Уритрей застелил небо от солнца, а им все неймется?! Чего тебе, девочка? В работницы нанимаются с утра, а не по ночам!

— Позови мне немедленно госпожу Сати, — ровным тоном произнесла Марго, заглянув в темные глаза черноморки и не желая упустить её взгляда и внимания. — И зажги свечи в гостиной, чтобы я разглядела последние модели нарядов. — Колдунья знала, как нужно говорить. Внушение она использовала уже не первый раз по дороге в Гассиполь, а нынче оно пригодилось, чтобы не тратить попусту время на ненужные объяснения.

В своем ночном одеянии служанка послушно поплелась вглубь дома, сперва осветив огнями комнату, где меж мягких дорогих диванов находились наряды, наброшенные на высокие напольные вешалки. Марго тщательно осматривала платья, что поджидали своих покупательниц, примеряя к плечам и росту размеры и фасоны изделий. Она скинула плащ и расхаживала среди застывших одеяний, оживленно перебегая глазами с одного на другой. Ведьмочка собиралась остановиться в Гассиполе не в тихом укромном месте, а в самой дорогой гостинице, поэтому она должна была выглядеть как настоящая богачка, владетельница земель и замков, чтобы шпионы Сарпиона не заподозрили обмана. Хотя Марго могла выбрать более скромную роль для проживания в порту, ведь оно не должно было затянуться, но перед последним боем ей хотелось пожить с шиком и роскошью — ведь более никогда черноморские барышни не будут желать походить на регента Антею, зато она сможет уподобиться одной из них.

— Что хотела эта дама, Тобия? Объясни мне более внятно, для чего ты поднимаешь меня с кровати?! Пусть там сидит сама Галия и Олифея, я не желаю выслушивать капризы очередной жеманницы, повздорившей со своим супругом поздним вечером! — громовой голос Сати раздался еще из коридора, а после в сопровождении своей помощницы хозяйка лично появилась перед поздней гостьей. На её плечи был наброшен парчовый балахон, а распущенные длинные волосы, почти полностью поседевшие за прожитые годы, спадали прядями на спину. — Чем вам обязана, сударыня? — несмотря на высказанные недовольства, при обращении к возможному клиенту голос портнихи вмиг приобрел наработанную лесть и услужливость.

— Госпожа Сати, прошу прощения за столь несвоевременный визит, но я только приехала в порт, — немного сбиваясь, заговорила Марго, стараясь выказать из себя несмышленую девчонку. — Вашу лавку мне посоветовала госпожа Кария Гиот. Она моя дальняя родственница из Асоля. Я же всего несколько дней узнала о кончине своего дяди и прибыла в город для получения наследства. Так что деньги у меня есть, а вот доброй советчицы под рукой, — Марго неуверенно пожала плечами, — нет. Вы не согласились бы взять меня под свое покровительство?

— У тебя есть рекомендательные письма, дитя? — строго спросила Сати. Жестом черноморка отослала прочь верную служанку, которая уставилась на колдунью, как будто увидела её в первый раз.

— Вы ведь поверите мне на слово, — скромный жалкий тон Марго вмиг сменился холодными утвердительными отголосками. — Сперва мы подберем мне нужные наряды, а после благодаря лингам, что вы одолжите богатой наследнице, я смогу снять хорошую комнату на постоялом дворе в центре города.

— Мы с вами раньше не встречались? — Сати подозрительно оглядела фигуру девушки, чем заставила ведьмочку лишь нахмурить взгляд, впивавшийся в лицо портнихи.

— Разве я непонятно произнесла, что отныне в этой комнате все вопросы задаю только я, — она усилила голос, и черноморка недоуменно и испуганно замерла перед ведьмочкой. Теперь она действительно внимала каждому слову. Но беседа продолжалась недолго. Для начала Марго поинтересовалась, как скоро несколько из платьев можно было подлатать под свою хрупкую фигуру, а после без церемоний сбросила обношенную сорочку и юбку, примеряя шелка цвета морской волны. Сверху она набросила одну из вышитых цветами накидок и поглядела на себя в большое зеркало, одобряя новый образ. В ней вновь можно было признать царицу Антею: те же темные глаза, задумчивое лицо и сжатые губы. Быстрым движением рук Марго набросила на волосы шелковый шарф, прикрывая его краями нос и рот. Теперь выряженную девушку было сложно отличить от прочих сверстниц, чей род принадлежал к знатным землевладельцам Черноморья или чьи предки сумели накопить достаточных богатств на содержание своих детей.

— Этот сундук, — Марго указала на небольшой деревянный короб, в который уложила еще три дорогих платья, — прикажите прикрепить на моем скакуне, а вот монеты я приму из ваших рук лично.

Сати вернулась спустя несколько минут, докладывая, что все пожелания гостьи исполнены. В ладони ведьмочки опустился тяжелый кошелек полный золота и серебра.

— А что слышно в последнее время в городе, госпожа Сати? — вновь тихим безвольным голосом заговорила Марго, желая при этом, чтобы лишь последние минуты их беседы остались в памяти хозяйки. Чары все еще окутывали слегка затуманенный взор черноморки.

— Заказов меньше, потому как нынче мало кто из богачей дает знатные приемы и балы, — Сати возвращала себе прежний властный вид и голос.

— А кто главный в порту? Ведь маги всегда улаживали вопросы с бумагами на наследственные права, но поговаривают, что маги оставили свою обитель в Башне...

— Чего только не болтают ныне, милочка, — уже совсем свысока покровительственным тоном произнесла портниха. — Маги все также лезут во все дыры, уже чуть ли не в дом ломятся за пожертвованиями, тогда как до дней Гиза еще далеко. Просто в кои-то веки Гассиполь покинул верховный маг, но ведь и без его светлого лика хватает тех, кто называет себя служителем богов, жаль лишь, что когда зовешь их к одру больного, то отмахиваются более важными делами, веля лекаря за линги приглашать. Да что говорить, деточка — прохвостами были маги, такими же и остаются, лишь клика их сократилась, едва сам Веллинг распространил власть над их орденом. Ах, сколько я выслушала историй о магах от всех тех женщин, что побывали в этой комнате!

Взгляд ведьмочки становился все более жестким, но отвечать на насмешки торговки Марго не планировала. Она поскорее покинула капир и, взяв под узды груженную нарядами лошадь, повела её вниз по улице к небольшой площади, сверкавшей десятками огней. Орден магов всегда особо чтили в Черноморье, ибо за слова неуважения, высказанные кем-либо сгоряча или по невежеству, можно было легко поперхнуться едой, а то и слечь с грязной болезнью в постель. Таких смельчаков находилось всегда немного, но в смутные времена вина за все невзгоды всегда валилась на тех, кто стоял выше обычного люда. И ежели глупцы принимали за магов всех тех, кто просто вздумал так себя именовать, то еще более глупо было хулить после этого всех мудрецов. Хотя кто услышал бы все эти пересуды, если Хранитель Башни покинул великий порт, и нынче некому было возносить высокому Уритрею и бескрайнему Нопсидону народные мольбы и стенания?!

Она выбрала имя Латека, чтобы снять просторную комнату в самой большой и уютной гостинице Гассиполя. Пышногрудая хозяйка сама отвела молодую девушку в верхние покои, при этом с живым любопытством интересуясь судьбой одинокой путешественницы. Ей пришлось выслушать примерно ту же историю, что ведьмочка поведала госпоже Сати, и, получив задаток за неделю в десяток золотых, позднюю гостью оставили в покое, заверив, что в комнатах всегда будет чистое белье, свежая вода и вкусный обед. Марго устало вздохнула, когда осталась наедине. Наконец она могла заслуженно отдохнуть, ведь она уже почти достигла своей цели. Девушка выглянула в окно, осматривая темный переулок, вид на который предстал перед её глазами. Спуститься вниз с третьего этажа капира было непросто, но это было не главной преградой для колдуньи: комнаты её вполне устраивали, потому как они были почти единственными заселенными нынче на этаже, а также через них можно было попасть в совершенно неприметный район города — ведь Марго не собиралась привлекать к себе внимание, особенно по ночам. Лишь юной Латеке следовало хотя бы к вечеру спускаться на глаза хозяйки, чтобы не возбуждать её беспокойства и в очередной раз утолять женское любопытство.

На следующее утро Марго вновь отправилась по купеческим лавкам, чтобы приобрести новые вещи, только теперь не для отвода глаз, а для удобства передвижения в темной ночи, когда развевавшиеся лоскута и шелка могли зацепиться за колья или острые углы и оставить лишние следы.

— Эй, босой, — Марго прокричала в сторону высокого мальчугана, появившегося из переулка, легко прошмыгнувшего мимо и помчавшегося дальше, скрываясь в толпе горожан. Колдунья ускорила шаг, чтобы нагнать сорванца, которому на вид было не больше четырнадцати лет. Она увидела, как он обернулся на её голос, после чего еще быстрее замелькал впереди прохожих. Но ведьмочку не волновало, отчего он так сильно желал скрыться с глаз, ей всего лишь приглянулся его рост и тощее телосложение. — Стой же!

Едва она выкрикнула последние слова, как беглец повалился на твердые камни улицы, и добравшаяся до своей добычи девушка с улыбкой на губах отметила, что, несмотря на стоны и разбитое колено, парень сумел подняться и самостоятельно зашагать подле неё.

— Разве принято без оглядки мчаться от милости богов! — укоризненно закачала головой Марго, по дороге обращаясь к юному спутнику. — Галия послала на мою голову богатства, а теперь я по заветам богини желаю поделиться им с другими. Тебе вот никак не помешают новые штаны и рубаха, а также легкие сапоги, не все время же сверкать голыми пятками о плиты улиц. Я сменю твои лохмотья на достойный наряд, только не подскажешь, где бы его прикупить?

Парень проворчал неразборчивые слова в ответ, опасливо косясь в сторону прекрасной незнакомки, что не стыдилась ступать рядом с ним. Он указал рукой на один из узких пустынных закоулков, в который Марго без раздумий свернула следом за ним. Его запуганные глаза не сулили сопротивления её решению, и вскоре бродяга действительно остановился напротив одной из лавок на заброшенной улице, где проживали небогатые ремесленники. Марго не стала возражать выбору спутника. Она лишь оглянулась назад и, отметив позади внимательный взгляд еще одного нищего, лишь усмехнулась сама себе — в Гассиполе среди лазутчиков магов были и бедняки, и богачи, каждый из них докладывал о всех подозрительных лицах в городе, и вполне возможно, что верховный маг Арпей поручил следить за незнакомцами с двойным упорством и вниманием, ибо он должен был не сомневаться, что ему предстояло встретиться со своей бывшей ученицей, колдуньей Марго.

С хозяином лавки ведьмочка была улыбчивой и щедрой. Старик торговал поддержанными вещами, его стены были увешаны большим числом мечей и кинжалов, а также обмундированием для воинов. Но девушка попросила показать неброскую удобную одежду для своего младшего брата, коим в её словах предстал юноша, чьего имени она так и не спросила за время их краткого знакомства.

— Не знал, что у этого бездельника есть такая хорошенькая сестра! — воскликнул продавец, но более он не стал удивляться словам клиентки, а лишь подобрал для мальчугана удобное одеяние.

— Это нам как раз подходит. Пусть он немедленно скинет свои лохмотья и примерит вещи, а вы, уважаемый, заверните еще один набор темной рубахи, легких туфель и узких штанишек в узел. Про запас, — попросила ведьмочка, выкладывая за покупку серебряные линги.

Вдвоем они вышли в узкий пустынный переулок. Малец с непривычки подергивал плечами, ощупывал новые одежды. Но как только они вновь оказались на широкой многолюдной мостовой, он помчался со всех ног, так и не поблагодарив ни одним словом свою нежданную благодетельницу. Но в этот раз она не стала останавливать его воздушным ударом. Марго свернула в противоположную сторону и поспешила в комнаты, чтобы по достоинству оценить свою покупку. Грядущей ночью ведьмочка готовилась к первой вылазке в Башню, где, будучи магом, она провела немало дней среди книг, эликсиров, трав, а теперь должна была проникнуть туда скрытно и незаметно.

Она выпрыгнула из окна в кромешной мгле срединной ночи, мягко, будто кошка, приземлилась на землю, замедлив падение своего тела, облаченного в мужское одеяние. На волосы Марго повязала темный платок, крепко затянув его концы на затылке, а за пояс заткнула длинный нож, который приобрела еще во время пути к порту для самозащиты, а точнее предупреждения наглецов и хамов о том, что она может их ненароком и ранить. На самом деле она бы преподнесла запоминавшийся урок каждому, кто бы посмел её зацепить, даже без острого лезвия и крепкой пощечины — колдунья уже достаточно овладела искусством очарования.

Улицы были безлюдны, зажженные в сумерках фонари уже израсходовали запас масла и лишь кое-где слабо мерцали, но Марго очень скоро свернула в закоулки, которые никогда не освещались иначе, чем звездами и луной. Она хорошо знала город. За прошедшие годы царица Антея не раз в одиночку пробиралась по нему, чтобы встретиться с верными людьми в назначенных тайных местах для получения важных сведений или испрошения совета. Стена, отделявшая от прочих городских строений жилища магов, среди которых возвышалась и сама Башня, показалась издалека. Днем около её основания раскладывали свои товары приезжие крестьяне, чтобы поскорее сбыть их в большом количестве городским купцам, теперь же на этом месте валялась лишь груда мусора. Улица уходила далее к портовому району, но ведьмочка стремилась попасть именно в обитель служителей, поэтому она обошла два раза от одного конца дороги к другому только для того, чтобы определить наиболее удобное место для подъема на вершину стены. Однако выбор был неширок — везде камни были выложены прямым гладким рядом. В густой мгле она вытянула руки вверх, закинула голову к черному небу. Ноги оторвались от земли, а когда напротив глаз показался край сооружения, колдунья ловко ухватилась за него, взбираясь на стену, а потом столь же бесшумно опустилась по другую сторону высокой преграды.

Каменные здания различной формы и высоты, возведенные на территории Башни в разные периоды, прилегали друг к другу плотным строем. Марго пробиралась узкими проходами, пока не вышла на широкую тропу, выложенную белым мрамором, уводившую ко входу в саму цилиндрическую башню Гассиполя. Девушка кралась мелкими шагами, стараясь держаться в тени. Под высокой аркой около входа, который венчали две резные дверные перегородки, постоянно распахнутые, ибо не они были главной преградой на пути чужаков, вознамерившихся попасть вовнутрь, стояли два мага. Скорее всего, стражники были лишь учениками магов, ибо именно им надлежало в первые годы служения богам охранять проход в святилище Гассиполя, ведь отсутствие достаточного опыта в исцелении, науках и богословии не мешало им быть отличными воинами. Каждый маг должен был сперва познать мастерство владения мечом, чтобы защищать жизнь праведных, и лишь после многолетних учений мудрецы обходились зачастую без клинка, ибо умели поражать умы и жизни всего лишь словом или прикосновением, чем уже давно страшили и восхищали народ.

Марго приблизилась к магам, неподвижным в лунном свете, спадавшем на мраморный проход в башню. Сбоку казалось, что они дремали в ночной тиши, но это было ошибкой. К первому стражнику она подкралась со спины и возложила на его плечо холодную руку. Колдунья почувствовала, как мгновенно вздрогнуло его тело, а после высокая фигура, облаченная в короткую тунику и крепкие сапоги поверх льняных брюк с вшитыми кожаными вставками, застыла подобно статуе из камня. Обойти со спины второго охранника ей не удалось, он оборотил блестящие глаза на шум её легких шагов, но ведьмочка тут же уловила его взгляд, и маг безмолвно отвернул голову, как будто не видел перед собой никого и ничего подозрительного.

Настало время для того, чтобы перевести дух. Она еще раз внимательно оглядела обоих охранников и, удостоверившись, что они более не являлись помехой, быстро шагнула в башню. Внезапный удар отбросил ведьмочку назад, заставив при этом издать громкий стон от ушиба. Марго незадачливо потирала лоб, колено и бок, которым врезалась со всей силы о невидимую преграду. Мысль о том, что в Башню дозволено входить лишь тем, кого окропил священными брызгами воды сам Хранитель, верховный маг, вспыхнула в разбитой от удара голове. А девушка не встречалась с хозяином здешних мест с тех пор, как маги отказали её сыну в присвоении титула Веллинга. Уже прошел почти год, как регент Антея не посещала эти оберегаемые высшими богами стены, а значит ей было необходимо новое омовение. Но ведь прежде Антея не смела даже думать о чарах и своих позабытых способностях, нынче же Марго не отчаивалась, слегка покорив себя за поспешность. С помощью колдовства ведьмочка могла проникнуть за любые пределы. Она встала напротив открытого прохода, через порог которого виднелась кольцевая лестница, ведущая на вершину здания. Её желанием и волей было разрушить запреты, наложенные неизвестно кем и когда на святыню магов. Она ощущала, как невидимая энергия направилась от её тела в открытое отверстие меж дверей, и ведьмочка вновь шагнула вперед, уверенная, что сумеет пройти. Она двигалась теперь более сдержанно и аккуратно, поэтому легко избежала нового столкновения с воздушной преградой, которая отнюдь не исчезла. От обиды и сожаления Марго ударила кулаком по прозрачной стене, ладонь заныла от усиленной отдачи, но в воздухе не раздалось ни звука или стука. Колдунья простояла около входа в Башню, покуда где-то в городе не запели петухи, и небо посветлело от разгоравшейся зарницы. За это время все ее попытки проникнуть за невидимые пределы остались безуспешными. Ей еще не раз пришлось восстанавливать контроль за застывшими фигурами стражников, которые отрывали её от раздумий внезапными пробуждениями. Но с рассветом Марго покинула тихую обитель прежним путем, так ничего не добившись.

Твердо решив довести начатое дело до конца, тем более покуда Башня почти пустовала, Марго повторила вылазку на следующую ночь. Она пробралась в покои, которые издавна предназначались для Хранителя Башни — двухэтажный дом, скромно обставленный изнутри, в котором маг принимал посетителей, а также были собраны многие ценные тома книг, редкие травы, порошки и драгоценности. В подземелье этого каменного капира была собрана сокровищница магов, куда колдунья желала заглянуть, чтобы отыскать необходимые атрибуты великого мага, с помощью которых совершалось священное омовение для входа в Башню. Хранитель Башни всегда одевал для подобной церемонии дорогую мантию, вышитую золотыми нитями, серебряный венец, украшавший его седую главу, как только избирался новый глава магов, а также сосуд, который наполняли чистой водой из окрестного родника. Но нигде ей не удалось разглядеть ничего из вещей бывшего хранителя, убитого по приказу Сарпиона, который несомненно присвоил все богатства и диковинки магов себе.

Колдунья вернулась в Башню в третий раз. Она сразу усыпила охранников, наслав на них дрему, поднеся к носу рассыпчатого порошка, чтобы их сон был долгим и крепким. Затем девушка подошла к сооружению с задней стороны, там где башня почти соприкасалась с внешней стеной, за которой разворачивалась гассипольская бухта. В этом месте незнакомая фигура была сокрыта ото всех посторонних глаз. Марго посмотрела на ровную темно-серую поверхность башни, которая убегала ввысь. Ежели нельзя было проникнуть в это хранилище через вход, то почему бы не попробовать взобраться сперва на вершину громадного строения, чтобы затем спуститься вниз к заветной комнате в сердце Башни. К полетам в воздухе ведьмочка уже привыкла, хотя свободы в воздухе ей до сих пор не доставало — единственное неверное движение или мысль, и можно было рухнуть наземь, от которой она научилась отрываться с помощью чар. Ведьмочка бесстрашно и быстро взметнулась к звездному небу на высоту более десяти локтей. Когда она добралась до края башни, то руками зацепилась за шершавые камни и перепрыгнула на широкую площадку вышки. Небольшая арка служила входом на лестничные спуски. Ведьмочка уверенно сбежала по ним вниз, но после пары поворотов по кругообразной ленте, она обессиленно повалилась ниц. Дыхание сперло, сердце бешено заколотилось в груди, а глаза ослепило яркими мерцавшими точками. Марго протерла веки, но каждое движение рук и пальцев давалось ей с трудом, в голове как будто завертелся вихрь, который отбирал все силы и развеивал мысли. Она не смогла подняться, но попробовала ползком спуститься еще на несколько ступеней, ощутив при этом, что совершенно лишается свободы. На четвереньках подобно раку колдунья попятилась назад к свету звезд. Ясность взора и разума возвращались, девушка поднялась на ноги и выбежала под освещенное небо, наслаждаясь прохладой и свежестью ветра. Прошлые воспоминания о затворничестве в монастыре, когда ведьмочка не могла преодолеть более одной лиги пути прочь от места своего заключения, нахлынули на неё. Страх сковал тело, но Марго лишь одернула плечами, сбрасывая тяжесть пережитых мук и страданий. Нынче она не была взаперти, она всего лишь хотела попасть за грани, что охраняли уже иное — память колдунов, бывших быть может Владыками в древнейшие времена, которая даст знание творить невиданное, неподвластное ни человеку, ни чародеям.

Она спустилась, просто окунувшись вниз в темную пропасть, ибо с высоты башни невозможно было разглядеть земли. Застыть в воздухе колдунье удалось совсем недалеко от каменной поверхности, так быстро произошло падение. Она плавно призмелилась и встала на обе ноги у самого подножия башни, но в тот же момент сбоку раздался пораженный возглас:

— О, чудо, сама Галия, парящая во мгле!

В стороне, где вымощенная тропа уходила к прочим сооружениям цитадели, стоял человек, держа в руках подвесную лампу. Он не поднял шум, не двинулся с места, увидев темную фигуру чужака, а лишь недоуменно разглядывал её. Но Марго хотела обойтись без любых свидетелей своего визита. Однако пока незнакомец был спокойным, ведьмочка также решила не торопиться и не предпринимать поспешных действий. Она лишь шагнула ему навстречу. Заманчивая идея уже проникла в голову: ежели она не могла пройти за стены Башни, то почему не послать туда того, кто уже был омыт священными водами.

— Ты маг? — Марго заговорила, когда вплотную приблизилась к невысокому молодому мужчине, облаченному в одежду простолюдина, однако его умиротворенное лицо и внимательные глаза, которые отражались при свете огня, указывали на пытливый рассудительный ум и занятие. — Что ты здесь делаешь?

— Маг Каста, — ответил черноморец без капли волнения. — Я как раз направлялся в святилище, чтобы вознести молитвы Уритрею и Галии, которые только что послали мне столь изумительное видение.

Его голос был лишен хитрости и лукавства, но также в нем ведьмочка не услышала раболепия и восторженности по поводу возможной встречи с богиней, хотя она так и не поняла, за кого в действительности её принял маг. Вблизи царица узнала его лицо, это был один из младших магов, что прислуживал в последний её приезд в Береговую Башню, и именно от этого колдунья немного смутилась в отличие от собеседника.

— Пусть туда и ступают твои ноги, маг, — она хотела заполучить над ним контроль, но чары бессильны, если человек осознавал, что перед ним колдун. Именно этому знанию она научилась от магов. Все члены ордена при встрече с чужаком должны были изготовиться отразить любые атаки, как физические, так и духовные. Это всегда было первым уроком юных жрецов в Черноморье и на всем побережье Южного моря. — У меня есть для тебя одна просьба, Каста. Ты исполнишь её? — она все-таки не опускала взора с его чистого ясного лица и только слегка улыбнулась, когда он безропотно ответил согласием на её вопрос.

— Иди вперед. Ты услышышь мой голос, и сделаешь все, что тебе будет велено, — она говорила негромко, так чтобы он разобрал её слова, но их разговор не должен был нарушить царившую кругом тишину.

Маг послушно продолжил путь, озаряя тропу лампой. Под входной аркой он внезапно остановился и с интересом поглядел на распластанные на земле тела стражников, один из которых периодически похрапывал. Марго забеспокоилась: если человек находился под влиянием чар, то он не мог замечать окружающий мир, только если не удалось сломить окончательно его волю, или ежели его воля совпадала с приказами чародея...

— Они не должны спать в такую знаменательную ночь! — недовольно отметил Каста, так что Марго непроизвольно выругалась сквозь стиснутые зубы. Похоже было, что он принимал все это за забавное приключение или всерьез уверовал в явление чуда. Но о невероятных диковинках потом рассказывали на каждом углу, а ведьмочка хотела, чтобы в Башне не происходило знамений, которые могли бы привлечь Сарпиона, покуда она не избавилась самостоятельно от волшебной книги.

— Закрой рот и делай, что тебе говорят! — решительно скомандовала она магу. — Иначе... — она даже не успела задуматься об угрозе, но на вытянутой при резких словах ладони заиграл яркий язычок огня. Марго горько приняла свою несдержанность, пламя заполыхало еще ярче и взвилось вверх — этой ночью она хотела сжечь всю Башню и магов, чтобы с лица земли при этом исчезла и проклятая книга колдунов. — Не заставляй самого Таидоса явиться перед твои очи! Пройдешь к двери, что под лестницей и проникнешь в коридор, оттуда поднимешься наверх. Там в небольшой комнате Хранителя возьмешь Книгу Ветров. Передашь её мне. Дверь заперта, но ты ведь маг и придумаешь, как справиться с замком!

— Я как раз туда и направлялся. У меня есть ключ от хранилища верховного мага. Я должен вернуть одну из старинных рукописей, — оправдывался парень, пялясь на огонь. Он слегка побледнел, и голос стал более глухим, но дрожи этот молодой маг скорее всего так и не испытал.

— Жду тебя здесь. Еще одно твое слово, и ты заполыхаешь также ярко, притом вместе с твоей рукописью, — только сейчас Марго заметила, как осторожно Каста сжимал что-то свободной рукой под полами рубахи. Он посмотрел на колдунью и, наконец, увидел сквозь пелену своих фантазий её холодные глаза. Теперь она почувствовала, что он попал на крючок. Маг медлительно кивнул в её сторону, принял прямую исполнительную позу и прошел в башню.

Он появился быстро и неожиданно, выскользнув со своей лампой из мрака. Колдунья успела несколько раз поругать себя за крайне сухое разъяснение черноморцу поручения: ведь сама Книга Ветров ей была ни к чему. Это большое собрание записей магов было слишком громадным и тяжелым, чтобы его так запросто сдвинуть с постамента. Колдунью интересовала лишь черная книжица принцессы Мории, вложенная в неё, а Сарпион мог из безопасности перепрятать альманах заклинаний в более надежное место в самой башне, а может он забрал сокровище, к которому стремился столько лет, с собой в Эрлинию, нанеся на него иные, более надежные для сохранности заклятия... Но к неожиданной радости царицы в руках мага, появившегося на пороге, было именно то, чего она так сильно желала.

— Это она? — спросил он, показывая истертый кожаный переплет.

Марго не успела ответить, потому как Каста уже перешел черту, за которой невидимые чары более не имели действия, а может быть наоборот вступали в силу преграды, потому как книга ярко вспыхнула в его руках, и молодой человек в испуге отскочил назад, роняя возгоревшийся переплет на землю. Он переводил взгляд, полный недоразумения со своих обожженных ладоней на камни, где темнели страницы в желтом пламени, а потом на застывшую маску на лице Марго. Девушка наклонилась к земле и быстро отодвинулась прочь. Книга была охвачена настоящим огнем, не тем видением, что возгорелось из её ладони. Снизу обдавало жаром, однако ни дыма, ни пепла пока что не было заметно.

— Забери её! Забери назад! — внезапно истошно вскрикнула Марго. Парень содрогнулся, не обращая внимания на пекло, протянул руки к алой от огня книге и кинулся обратно под лестницу, но книга вновь выпала из его рук, так как она мгновенно остыла и вернула себе прежний вид, отчего у мага от удивления разжались ладони.

— Немедленно положи её на место! — все еще кричала царица.

Каста вновь управился очень скоро. Однако по возвращению из-под арки башни под лунные блики ночи вид мага был совсем непохожим на хладнокровного умудренного старца.

Колдунья заметила, как вздрогнул и перевернулся на другой бок один из дремлющих стражников, но она не могла уйти, не будучи уверенной в молчании своего невольного помощника.

— Ты забудешь всё, что видел, и всё, что здесь произошло, — уже более сдержанно произнесла Марго. — А если ты не сможешь забыть, то знай, что в первую очередь кара ниспадет на твою голову, маг Каста. И это будет не возмездие Уритрея или Нопсидона, а более могущественных владык.

Закончив речь, девушка развернулась и зашагала в обход башни. Она не стала проверять, насколько верно были поняты её слова, отныне её уже не волновало возможное раскрытие и беспокойство лазутчиков Сарпиона. Она знала, что сегодня встала на самый край, и хотя шла к нему долгим трудным путем, переступить его она не смогла. Как легко было уничтожить книгу, но ведь не это подгоняло её все время вперед. Записи колдуньи будут не опасны, если уничтожить тех, кто мог их прочесть. Хотя даже не в заклинаниях дело... Теперь она также была в силах познать истину многих веществ и явлений, так почему же спешить с тем, что можно сделать потом. Стереть в пламени огня древние знания можно и в другую ночь, когда она поймет, что у неё нет надежды на противостояние своему учителю. Сарпион обязательно вернется в Гассиполь, туда, где до сих пор хранилась книга могущества, с которой, по всей видимости, колдун так и не сумел снять заклятие. Ведь с чего бы она так спешила в порт, зачем она оставила Ланса и до сих пор не объявилась открыто среди магов, затеявших мятежный бунт?! Потому что она жаждала встречи с Сарпионом, она мечтала упиться его поражением и злостью от потери заветного источника силы. Но эта месть должна быть честной. И пусть бесценная награда достанется победителю.

До начала листопада Марго тихо проживала в верхней комнате гостиницы. Благодаря историям о богатой наследнице, что хозяйка разболтала многим постояльцам, вокруг девушки закружились кавалеры и почитатели, присылавшие в её покои красивые цветы, записки с признаниями, а также заказывавшие для одинокой незнакомки, обычно ужинавшей в темном углу нижней залы, нежные мелодии на флейте. Но на милые забавы и развлечения колдунья не отвлекалась. Ей нужно было заново войти в знатные дома гассипольцев, ей приходилось заводить полезные знакомства. Она ждала вестей из Эрлинии, чтобы поскорее услышать о возращении в порт Хранителя Башни, верховного мага Арпея. Торговцы и моряки с юга доносили, что эрлинские города покорены, заняты черноморскими солдатами, а глава магов покинул те места, но об его прибытии ничего не становилось известно.

Между тем обычные горожане, а также верхушка власти в Гассиполе, которую в период анархии составили судовладельцы и купцы, обладавшие наибольшими богатствами, а значит и влиянием, забеспокоились о нескольких тысячах мятежников, приближавшихся к границам города. Марго собирала сведения на вечерах и приемах в богатых черноморских домах, куда она входила в сопровождении новых друзей. Зачастую она получала эти приглашение на имя Латеки Сорви после того, как беседовала с хозяевами торжеств наедине, намекая об известных ей планах узкого круга торгашей по подкупу смотрителей учреждений, онтариев и магов, которые формально еще правили от лица Веллинга Кассандра. Колдунья умело заметала следы, и после расспросов хозяин запоминал лишь сладостную улыбку, а также желал вновь увидеть юную наследницу в своем доме, даже не догадываясь при этом, что всего несколько мгновений назад он подобно изможденному узнику на допросе безоговорочно выложил ей все тайны и секреты.

К тому, что бунт против Веллинга возглавили маги, в Гассиполе отнеслись двояко. С одной стороны, некоторые дворяне предложили принять служителей, которые издавна управляли городом, с другой, нашлось много тех, кто не желал терять захваченные позиции в принятии важных решений для личной выгоды, а на словах доказывал своим сообщникам, что верховный маг Арпей, перед которым склонились эрлинские города, испепелит собственную башню и всех гассипольцев, ежели они посмеют его предать. Вскоре дошли слухи, что из столицы Веллинг, наконец, направил навстречу мятежникам отборные войска, но еще через несколько дней в город хлынули беженцы, коими были черноморские солдаты из царских строев, которые после понесенного поражения от соотечественников не могли укрыться иначе, как в защищенном порту. Большую же часть разбитого царского войска под главенством онтария Ако составляли олары, к коим принадлежал и сам командир. Иноземцев, прозванных захватчиками, к которым не только мятежники, но и пока еще бездеятельные смиренные черноморцы испытывали ненависть и неприятие, по приказу магов даже не брали в плен, отрубая головы на поле боя. Битва с царскими отрядами произошла недалеко от главного тракта страны, соединявшего столицу и порт, и получила название Придорожной Рубки, ибо в ней было пролито немало крови и ни одной слезы. Так записали позже в свои манускрипты историки и бродячие сказители.

Одновременно с подходом к Гассиполю пехотинцев-копейщиков, за которыми следовали повозки с продовольствием, орудиями и катапультами, удар по городу был нанесен с моря. Горожане негодовали и втайне ужасались грядущим переменам в своей жизни, ибо о каком-либо сопротивлении повстанцам в верхах даже не осмеливались заговаривать. Еще в начале осени в город пришли известия, что онтария Эонита, оставшегося верным царице Антеи и не покорившегося воле Кассандра, пленили эрлинские пираты. После Рубки в Гассиполе наивно полагали, что маги двинут основные силы в столицу для окончательного свержения с престола неугодного им правителя. Но с первыми заморозками после проливных дождей приморским горожанам стало ясно, что вторжения в свои жилища разъяренных бунтарей не избежать.

Город зашумел, едва по улицам разнесся слух о корабле с поднятыми стягами царицы Антеи, появившемся на горизонте. А далее матросы в порту разглядели, что в бухту вошел сам онтарий Эонит на судне, что обычно сопровождало в морские путешествия саму царицу. Но нынче большой парусник шел не в одиночестве, за ним появились небольшие ладьи, а также две эрлинские каравеллы. Не было сомнений, что Эонит не только попал в плен к пиратам, но сумел их переманить на свою сторону. Торговые корабли, стоявшие на рейде, не могли и не собирались задерживать приближение недружелюбного морского строя, а единственный охранный корабль, который не был отряжен приказом Хранителя Башни вместе с прочими судами к берегам Гистаполя и Лаваля, даже не успел отойти от причала из-за медлительности и раздумий капитана и смотрителя порта, как на его палубу уже проникли солдаты Эонита.

В тот день, несмотря на то, что в комнату Марго внесли богатые подарки из драгоценных украшений и дорогих тканей, она отложила восхищенные возгласы от щедрот очередного ухажера. Едва Длаена, хозяйка гостиницы, в нетерпении заглянуть под крышки внесенных слугами сундуков поведала о происшествиях в порту, Марго без лишних объяснений выставила всех зевак за двери комнаты, сменила дорогие одежды на более простой наряд, через окно выбралась на улицу и помчалась к берегу. Захват Гассиполя совершенно не соответствовал планам самой царицы Антеи, от чьего лица нынче вздумали говорить все бунтари, а заодно мошенники, воры и просто грабители.

Колдунья успела в порт, как раз к высадке вооруженных мечами солдат на песчаный опустевший пляж. Южные ворота были своевременно закрыты до получения особых распоряжений от главы города, бывшего ростовщика, назначеннего Арпеем при отъезде из Гассиполя. Но нападавшие со стороны моря не нуждались в долгих ожиданиях и сомнительных метаниях. Воины ударили организованным потоком в ворота, удерживая перед собой мощный таран, а по всей протяженности стены стали забрасывать абордажные крюки и веревочные лестницы. В городе сдерживать атаку морских захватчиков было некому. Но даже с сожалением оглядывая подоспевший к воротам небольшой отряд городских стражников, Марго не собиралась оставлять их в одиночестве. Поддержать оборону возможно было лишь сильным колдовством. Однако небо было пустынным, она не смогла бы вызвать достойный дождь, к тому же осадки вряд ли бы остановили нападение, а иные мысли не приходили в голову ведьмочки — ведь она могла бы сокрушить воздушными ударами одного или двух пиратов, но не тысячу вооруженных воинов.

Лестница вела на дозорный пост возле ворот, от которого гассипольцы перебегали по стенам, вскидывая на ходу луки и арбалеты, поражая врагов, подобно муравьям, заполонившим прибрежные пески. Марго пробралась наверх, игнорируя насмешливые окрики и взгляды опытных закоренелых солдат. Но пока её не решились сбросить обратно на землю, ведьмочка не слушала горестные упреки и обидные шутки в свою сторону. Ей нужно было оглядеть побережье. Она насчитала около десяти незнакомых судов, от которых в сторону стен города приближались эрлины и черноморцы. Не особо разбирая, что за флаги были подняты на мачтах, колдунья обратила на палубы яркие вспышки молнии. Одна, вторая, третья... В небе зажигались желто-белые огни, и многие из солдат повернули взгляды обратно в море, где с гулом рухнули две большие мачты на каравеллах, а одна небольшая ладья мгновенно пошла под воду.

Сперва по рядам нападавших прошло недоумение, сменившееся волнением. Многие моряки бросились назад к заполыхавшим кораблям, чтобы спасти имущество и снасти. Марго же посчитала, что дальше задерживаться на стене у неё не было смысла: первую атаку удалось отбить, но город падет после следующего штурма.

— Песка! Камней! — кричали гассипольцы, чьи оборонительные ряды увеличились за счет добровольцев.

Марго спрыгнула со стены на каменную мостовую, ведущую в город от самих ворот. Она легко приземлилась, приучившись контролировать свое движение в воздухе. Перед ней на дабы встала лошадь помощника главы города, отряженного, по всей видимости, для укрепления защиты стен, ибо по улице катили полные повозки смолы, дров для разведения костров. Высокий мужчина с короткой бородкой с изумлением вглядывался в знакомые черты девушки, что невероятным образом спустилась с высокой стены, но Марго лишь мимолетом обратила внимание на лицо одного из почитателей своей красоты и наследства. Даже его имя вылетело из головы ведьмочки, поэтому она просто закричала приказным тоном:

— Немедленно мне коня!

Она не стала дожидаться, пока смысл слов дойдет до его ушей и ума. От одного разгневанного взора всадник выпал из седла, а Марго вскочила на круп скакуна, подгоняя его окриками и чарами. Она мчалась через весь город к восточным воротам, чтобы успеть выскочить за их заслон. Войска магов, как говорили, стояли уже второй день в десяти верстах от Гассиполя, и вполне возможно также вышли этим днем к его стенам. Настало время для того, чтобы Неорий Литтий вновь узрел царицу, ради которой он начал поход, и внял её словам и приказам.

Лишь к глубокой ночи Марго достигла вершины большого холма, где был разбит военный лагерь. Его окружали сигнальные костры и караульные, но ведьмочке без особого труда удалось убедить двух воинов, что она спешит из окрестной деревни за помощью к магам, ибо её мать угасает в постели от неизвестной болезни. Она велела указать ей на палаточное пристанище главного мага и, оставив недоуменных солдат осматривать округу, без особых церемоний распахнула полу шатра, усыпив при этом еще одного часового, стоявшего на страже сна служителя богов.

— Нам ни к чему захватывать Гассиполь, уважаемый Неорий, — твердо и убедительно выговаривала Марго свои намерения, когда маг окончательно пришел в себя после того, как увидел в ночной тьме палатки царицу Антею, пропавшую из Приста около двух месяцев назад. — Эонит уже штурмует южный проход в порт, и даже ему в одиночку с горсткой разбойников, что он привел за собой, по силам это сделать. Но ответьте, что же будет дальше? Мы с вами не раз говорили начистоту: Черноморьем завладел безумный колдун, и его необходимо любыми средствами уничтожить. Если падет порт, а после и столица, то Арпей вернется в страну, но только вновь под скрытой личиной, и продолжит творить козни и плести интриги, в первую очередь направленные против магического ордена, который он всей душой ненавидит. А играть втемную будет намного сложнее с могущественным колдуном, поверьте моим словам, Неорий! Но у нас еще есть шанс вызвать его к открытому противостоянию, ежели мы сумеем показать свою слабость, а не силу, если он поймет, что в его власти вернуть себе Гассиполь и удержать черноморский престол за своим наивным ставленником, моим сыном.

— Чего же вы требуете от меня, Ваше Величество? — недоумевал маг.

— Всем известно, что нового Хранителя Башни невозможно будет избрать, покуда не произойдет смерти прежнего. Вас устроит именование главы магов, тогда так на самом деле вы не сможете исполнять в действительности все обязанности этого титула, доколе жив прежний? Мы должны согласно правосудию черноморских земель покарать Арпея, а для этого нужно заманить его обратно в город. Если Гассиполь падет, то вы более никогда не увидите этого колдуна в пределах Башни. Может быть он вернется, но не на вашем веку. Он сможет подождать столетия, прежде чем вновь объявит себя владыкой Черноморья, притом сделает это громогласно, не помыкая уже никем подобно ручной кукле. Но ежели мы дадим шанс горожанам защищать их дома, то колдун может успеть возвратиться в осажденный город. Поверьте, его сил будет достаточно, чтобы растоптать все войска, — Марго не очень верила произносимым словам, но с магом следовало общаться более чем уверенно, ибо очаровать его у ведьмочки вряд ли бы получилось, поэтому немного преувеличений было как раз к месту. — Я прошу вас осадить город, но ни в коем случае не переходить к погибельным для защитников штурмам и атакам. Можете выставить гассипольцам ряд условий и дать время на раздумье, при этом не лишне указать ваше желание завершить столкновение соотечественников мирным путем, ибо маги никогда не желали пролития крови на родной земле. Не забудьте связаться с Эонитом и высказать ему эти пожелания. Я буду порой наведываться в лагерь, Неорий, но покамест забудьте, что царица Антея вернулась в порт. Мы должны дождаться прибытия туда Хранителя Башни, ибо лишь этот человек может помешать вернуть черноморцам прежние законы, традиции и мирную жизнь, если не сейчас, то потом.

Гассиполь выстоял. Люди Эонита осадили южные ворота и стены города, а в последующие дни с востока подошли сотни Неория, возглавляемые сонтарием Ирнием. Однако за это время глава порта успел отослать гонцов в столицу с описанием бедственной ситуации, и, покуда новых штурмов не было, а маги от мятежников выступили с предложением вести взаимовыгодные переговоры, мысли о скорейшей сдаче города редко посещали умы верхушки дворян: только как крайний способ избежать разорения собственных владений, ибо надежда на помощь из Асоля все еще не угасла, а возвращение магов в Гассиполь сулило новые поборы в пользу священнослужителей и расплату за предательство ордена городской знатью.

Марго продолжала вести прежний, со стороны казавшийся беспечным и праздным образ жизни. Однако очень скоро в городе она заметила за собой внимательные взгляды и несмолкаемые позади шаги. Ведьмочка не собиралась долго терпеть слежку, тем более следовало выяснить, кому её персона стала подозрительной или неугодной. Но узнав в лице одного из бродяг, что брел за ней по темным улицам города, своего давнего знакомого по Присту гиза Кемния, Марго почувствовала большое облегчение. Оказалось, что Неорий приказал десятку солдат во главе с бывшим охранником царицы оберегать всеми силами жизнь девушки, хотя скорее всего не менее интересно магу было получать от них сведения о времяпровождении колдуньи.

— Вы всегда можете рассчитывать на своих воинов, Ваше Величество, — вполголоса обратился к ней Кемний, когда был разоблачен своей госпожой. — Наши мечи призваны защищать вашу спину или пробивать стены, что встанут на вашем пути.

— Хорошо, я не буду настаивать на том, чтобы вы ушли, хотя именно от вас у меня и могут возникнуть большие неприятности, — недовольно ответила Марго. — Если уж вы смогли пройти в город, то отныне будете передавать для меня известия из лагеря, чтобы я не бегала туда каждые три дня. Ты, Кемний, держи своих ребят рядом, но я не желаю больше видеть и слышать их постоянное присутствие, а тебя я возьму в свои охранники. В конце концов, в моем положении богатой наследницы, о котором уже известно всей знати и купцам, в этом не будет ничего странного. Только не вздумай много болтать, потому как я знаю твой распущенный язык!

Дни убегали к зиме, а положение дел не изменялось, чем были озабочены как осаждавшие, так и осажденные за высокими стенами. Лишь Марго не потеряла терпения. Она не позволяла Неорию кончать с переговорами о мирном разрешении конфликта, а с начальником города ведьмочка нередко говорила в повышенном тоне, приказывая тому даже не мыслить о сдаче порта, покуда еще были открыты пути сообщения, и у жителей хватало припасов. Эти разговоры не оставались в памяти ростовщика. Лишь последние решения, оглашаемые им своим советникам, доносились до его слуха, но желание поскорее заключить союз с магами, к которым черноморский народ всегда относился с уважением и почтением, особенно во времена невзгод и лишений, возрождалось в толстом невысоком дворянине вновь и вновь. Так что вскоре своими частыми визитам в его дворец Марго вызвала неприглядные пересуды, но она не стала из-за пустых сплетен рушить собственные планы.

Кто-то громко колотил в дверь её покоев в гостинице Длаены, и девушка спросонья побежала отпирать засов, даже не успев зажечь лампу. В темноту вступил Кемний — она узнала гиза по голосу, ибо он тут же заговорил, сбиваясь в дыхании и словах. Марго осветила комнату мягкими лучами, набрасывая на плечи плащ. Она втащила мужчину вовнутрь и заперла за ним дверь, так как вести, что произносил черноморец, были слишком важны и не нуждались в чужих ушах.

— Хранитель Башни этой ночью возвратился в крепость, — задыхался Кемний. Скорее всего, он бежал в гостиницу царицы со всех ног. — Люди онтария Эонита заметили на юге судно, что пристало к заросшим лесом берегам. Разведчики доложили, что на землю сошел небольшой отряд, не более двадцати человек, который направился к западным вратам. Как вы и велели, нападение на верховного мага не совершали. Перед лицом переднего высокого всадника ворота отворились сами по себе. Нет сомнений, что верховный маг возвратился в город. После лазутчики захватили пару моряков, что остались на судне, и те подтвердили, что на борту находился сам главный жрец, самый могущественный из людей. Эонит отправил послание магу Неорию, а я как раз находился в лагере в эту ночь. Уже светает, Ваше Величество, за прошедшие часы Арпей со своими людьми, наверное, сумел закрепиться в цитадели...

— Не думаю, что он ожидает столь быстрого падения своей крепости, чтобы стоять лично днем и ночью на её защите. Однако мы оправдаем его самые худшие кошмары. Собирай своих солдат, Кемний! Поодиночке подходите ко входу в Башню, разведайте, насколько возможно, точное число её защитников. Этим утром мы захлопнем ловушку. Если же нам это окажется не по силам, — пробормотала уже почти шепотом колдунья, выдворяя гиза обратно в темный коридор, — то маги сумеют завершить начатое.

Но о таком варианте она предпочитала не задумываться, ибо он означал бы, что царица Антея и ученица колдуна Марго потеряли самое ценное, что имели — свою жизнь. Для чародеев не было иного сокровища.

Улицы еще были пустынны, а серое небо заволокла предрассветная дымка. Марго куталась в теплый плащ, спеша обычным маршрутом в сторону крепости, за стенами которой стояла Береговая Башня. Когда она подошла к решетчатым воротам, около них уже были связаны два мага, а на их местах в облачении незадачливых стражников стройно держались воины, которые в последнее время вновь величественно называли себя гизами, ибо все эти дни они охраняли саму царицу Черноморья, регента Антею, пусть Марго лишь кривилась, слыша подобное обращение к себе.

Кемний появился рядом, а за ним из переулка вынырнула еще пара вооруженных солдат. Ворота раскрылись, и мужчины разбежались в разные стороны от широкой каменной тропы, которая вилась к постройкам, где петляла, после чего вновь ровной линией выводила к входу в саму Башню. Марго направилась прямо к своей цели. Она слышала, что нынче обитель магов была совсем не молчаливой и спокойной, как это бывало в прежние ночи, когда ведьмочка навещала Башню. Но звон мечей и схватки воинов не задерживали её в пути. Гизы должны были доказать свою смелость и доблесть умелыми ударами по противнику. Колдунья подошла к высокой Башне. Позади неё уже ступали её солдаты, те, кто поклялся ей в верной службе еще во времена регентства, те, кто остался ей предан в минуты борьбы и измен.

Свободное пространство перед башней осветили первые лучи холодного солнца. Со стороны каменных капиров, а также дома верховного жреца, на чужаков, посмевших проникнуть за ограждения святейших территорий, изумленно смотрели маги и облаченные в темные одежды солдаты, которых привел с собой Сарпион. Люди выжидали, держа наготове оружие, ведь вперед выступила невысокая женщина, чей громкий голос узнали многие из жителей башни, потому как заговорила сама Антея:

— Наконец-то мы вновь встретились, Сарпион! — она обращалась к фигуре, застывшей в темноте прохода Башни, которая медленно выступила навстречу. Перед Марго появился высокий человек, его плечи покрывал дорогой, обитый мехом плащ, его волосы были как всегда коротко острижены, но теперь они совсем поседели, хотя считалось, что колдуны не старели со временем. Голову венчало серебряное украшение из тонких маленких листьев. Лицо старика осунулось, только глаза по-прежнему загадочно блистали. Но даже печать страданий, пережитых за долгие годы томления в сырой темнице, не изменили его гордой осанки и вида. Перед колдуньей стоял все тот же Сарпион, друг, учитель, союзник и злейший враг.

— Долго же мне пришлось за тобой побегать, Марго! — его голос доносился как будто из-под земли, а на лице чародея при этом не дрогнул ни один мускул. — Но вижу, что ошибался в тебе — сама явилась за тем, к чему стремятся все колдуны. Отчего же за тобой нет непобедимых тысяч морийского государя?! Или ты не хочешь делиться знанием и силой с тем, кто спас тебе жизнь? — он хрипло захохотал, отчего захотелось зарыдать в ответ. — Я вот тоже не желаю этого!

— А ты думал, что я не вернусь в царство, где ты переворошил жизнь всех моих подданных? Даже сюда ты ведь явился с личными целями, а совсем не для того, чтобы спасти город от осады...

— Я спешил, как мог, едва понял, что маленькая ведьмочка не последовала за своим другом в Алмааг. Воистину Ортензий все еще не разучился доверять своим друзьям, за что неминуемо поплатится жизнью, ибо для колдуна это смертельная ошибка. А те, кто посмел поднять оружие на город Хранителя Башни, а также против воли Веллинга, обратятся в бегство, едва я расправлюсь с малой кучкой предателей, что ты решилась привести для противостояния мне. Ты хотя бы знаешь, что я могу сотворить со всеми этими людьми, Марго? Нет, ты же не могла заглянуть в книгу, — он вновь злобно засмеялся. — Я нанес повторное заклятие на записки колдунов Прибрежного края, отныне эта книга будет принадлежать лишь мне! А ты даже не в силах ступить за порог Башни, так с какой стати ты все еще именуешь себя царицей и регентом?!

— Как бы ты не перемудрил с заклятьями, учитель, — нахально ответила Марго, ощутив, что волна ярости и ненависти накатывает на неё. Она должна была вернуть себе спокойствие, иначе разгромит всю крепость, но вряд ли сумеет причинить хоть малейший вред своему главному недругу. Она продолжила так, как и прежде говорила со своим наставником. Казалось, время обратилось вспять, и сотня людей с мечами в руках, окружавшая двух колдунов, была лишь непричастной толпой, зрителями на светском диспуте мудрецов. — Неужели ты сумел снять прежние чары, ведь только после этого возможно было сотворить что-то иное с книгой принцессы?! А если это так, то отчего ты не забрал её из Башни на время столь долгого отсутствия? Похоже, тебе до сих пор не все по силам, Сарпион...

Она видела, как он напрягся, его глаза замерцали, а это сулило безудержный гнев. В бледном свете утра сверкнула яркая молния, но Марго предугадала неминуемый удар и за мгновение до вспышки отпрыгнула в сторону. Тем не менее, сильный огневой поток вонзился в камни под её ногами, и ведьмочка от мощной отдачи повалилась вниз. Руку и правый бог обдало жаром. К ней поспешили гизы, но Марго сумела подняться самой, и жестом целой руки отогнала солдат прочь. Она ухватилась за плечо, что поранилось при падении, и взглянула на колдуна. Теперь настал её черед действовать, но на лице Сарпиона застыла маска изумления и испуга. Он мог быть удивлен, как она сумела выжить после столь меткого удара, но это недоумение и медлительность лишь были на руку царице. Она выступила вперед, желая обездвижить соперника, а после воздухом согнула его колени, заставив пасть ниц. Чары подействовали мгновенно, и колдун неподвижно застыл на земле. Она не могла поверить своей удачи — ведь чтобы бить наверняка, ей следовало использовать физические законы и привлечь силы извне, а не лишать немедленно самого чародея его движения и свободы. Но осознание ошибки пришло потом, когда ведьмочка нетерпеливо закричала своим воинам:

— Вяжите его веревками. Не забудьте рот и глаза.

Хранитель Башни был все еще в сознании. Он закинул голову и жалобным взглядом смотрел на Марго. Она видела, как безмолвно он открывал свой рот, но оттуда не вылетело ни звука. Однако Марго не собиралась попадаться на его уловки. Даже если он решил поддаться её победе только ради ведомых ему целей, она даст ему шанс всего лишь дожить до утра. Она смогла удержать его в подземельях храма двадцать лет, неужели он надеется сбежать за одну ночь?! Марго захотелось засмеяться, но вместо этого она ужаснулась тому, что лишь случай помог ей сохранить жизнь, и совершенно несвойственная колдуну слабость и смирение вновь сделали его пленником. Следовало побыстрее лишить его жизни, но слишком беззащитный был вид у колдуна, так что царица не решилась на крайние меры, жалея, что не захватила с собой напиток для одурманивания головы — ведь, идя сюда, Марго ожидала лишь одного исхода: гибели колдуна или колдуньи.

— Маги! — Марго обратилась ко всем защитникам Башни, так и не выступившим против женщины, в которой каждый узнал бывшую царицу Антею. — Верховный маг Хранитель башни Арпей был колдуном, и нынче лишается своего титула. Завтра утром по законам Черноморья и магического ордена ему отрубят голову. В Башню вновь вернется мир и справедливость, жрецы соберутся для совета, на котором будет избран новый ставленник богов на земле после великого Веллинга. — С этими словами она нагнулась над Сарпионом, которого обвязанного крепкими путами поставили на колени посреди площади перед башней. Колдунья вырвала из его волос серебряный венок, что принадлежал главе магов. До её слуха донесся хрип изо рта старика, уже давно лишенного языка, но она не желала его слушать, тем более в минуты её триумфа это вряд ли бы оказались приятные слова.

В окружении солдат Марго прошествовала в покои верховного мага, велев при этом всем служителям последовать за ней. Рана в боку неимоверна жгла и ныла, но ведьмочка только теснее обвернулась плащом. За длинным обеденным столом собралось более двадцати жрецов, продолжавших в последние месяцы смиренно исполнять обязанности перед богами и людьми. Марго обратилась к магам, с некоторыми из которых была давно знакома, хотя нынче они смотрели на неё недоуменными взглядами, полными недоверия к её изменившемуся облику, а также к тому, что она вновь присутствовала в башне живой и невредимой, тогда как по стране давно ходили слухи, что Кассандр лично придушил родную мать. Ведьмочка не стала объяснять всю истину последних событий, а лишь поставила орден в известность, что войска мятежников и сонтария Эонита подчинялись каждому её слову, и ежели горожане, а точнее глава города и его советники, не примут сегодня окончательного решения сдать Гассиполь и присягнуть повторно на верность царице Антеи, стены и сооружения порта будут разрушены, а все богатства присвоены победителями.

В тот же день Марго встретилась с магом Неорием, сонтарием Ирнием и онтарием Эонитом. Войска обеих сторон, осаждавших город с юга и востока, сильно поредели за последние недели. Эрлинские пираты покинули черноморского военоначальника, так и не получив обещанной награды, хотя при этом полностью обчистили портовые заведения перед стеной города. А отряды мятежников, собранные на востоке страны, лишились крестьян и землепашцев, вступивших в ряды в надежде скорого обогащения и возвращения домой, в избы, куда благодаря их усилиям больше не посмели бы соваться ни маги, ни олары, ни солдаты Веллинга, ибо на землях Черноморья воцарился бы прежний, справедливый закон богов.

Ворота Гассиполя были распахнуты. Через них на улицы вступили стройные ряды солдат, большая часть которых перешла на сторону Антеи из войск Веллинга, несогласная с близкими отношениями нового царя с оларскими гостями. Воины прошли в центр города к царскому дворцу, неся перед собой флаги с цветами царицы, которые были сняты с парусника Эонита. При этом они оглушали горожан громкими приветствиями во славу живой Антеи, которая возвратилась в родные края. А в это время их командиры вживую встречали свою госпожу. Неорий и Ирний, которые не раз обсуждали с ведьмочкой дальнейший ход событий в полевом шатре, были по-обычному сдержаны и учтивы, а Эонит, не видевший царицу со дня её обвинения в сеторских залах Ланисы, казалось, был готов подхватить женщину на руки и закружить в танце или задушить в объятиях — столь крепким было его дружеское рукопожатие, столь преданно смотрели его темные глаза.

— Я рада вас видеть рядом в день, когда обманщик и злодей Арпей, коего царевич Кассандр по незнанию возвел до столь величественного сана Хранителя башни, ныне свергнут и заточен в подземелья крепости, — Марго обращалась к смелым мужам, которых принимала на виду у прочих служителей Уритрея и Нопсидона. — Отныне звание верховного мага, а вместе с этим и все дела, необходимые к восхвалению и молению перед нашими великими богами, должны перейти к достойному человеку. Я думаю, что вам, уважаемый Неорий Литтий, это занятие придется как раз кстати, — царица увенчала голову мага серебряной короной, которую так и хранила при себе, ибо с самого утра её окружали люди, и столь желанное проникновение за стены самой Башни ведьмочка решила отложить на будущее, когда её у всех на глазах омыли бы священной водой.

— Я польщен оказываемым мне доверием, Ваше Величество, — скромно ответил Неорий, — но это решение будет принадлежать совету магов, который, как уже было договорено, соберется этой ночью, но, к сожалению, в неполном составе.

— Тогда я повторю еще раз, — Марго пристально оглядела всех магов, что ныне были в крепости. Из них лишь один мог оспаривать заслуженное право Неория на пост Хранителя башни, ибо был его старше и более опытным во врачевании и изготовлении эликсиров, но мага Гирния никогда не интересовала светская суета и управление мирскими делами, так что вряд ли этот отшельник воспротивился бы словам, что произносила царица, — хотя я не привыкла разбрасываться словами. Нынче состоится совет, и именно Неорий Литтий станет Хранителем Башни.

Марго осталась довольной собой. Никогда прежде она не смела приказывать магам в открытую и мало кто из Веллингов на такое отважился бы, но в столь быстро изменившихся обстоятельствах, когда некоторые из них отчетливо осознавали с кем имели дело, а другие наоборот пока еще терялись в ужасающих догадках, оспаривать волю царицы не посмел никто.

Мысли о Сарпионе не покидали колдунью с тех самых пор, как он обездвиженный и покорный пал на землю перед её чарами. Связанного преступника отвели в крепостные подземелья, где Марго поручила Кемнию тщательно допросить узника о последних его действиях и планах. А в то время, пока царица улаживала формальные дела с управлением в городе, размещением войск и возобновлением сообщения с прочими черноморскими поселениями, даже отправив известия в Асоль с ликующими приветствиями своему сыну о том, что его игра подошла к сокрушительному финалу, в её голове разворачивались картины поражения Сарпиона, самого могущественного из известных ей колдунов, который пал от единственного, не очень умелого колдовства. Вечером Марго послала за Кемнием, в нетерпении поджидая доклада гиза, но тот вошел в её покои с мрачным лицом и понурым взглядом, что говорило о невыполнении полученного задания. Она обеспокоенно потребовала объяснений и сменила суровое выражение глаз и губ, только убедившись, что колдун находится по-прежнему в подвале и никуда не сбежал.

— Он все время молчит, Ваше Величество. Ребята его и кипятком обливали, и угли прижигали, и в бочку с водой опускали, и растягивали на дыбе. А потом я заглянул ему в рот — а там же языка нет! Чего ж он скажет тогда?! Когда оставили бедного старика недолго в покое, я гляжу, он что-то пальцем выводит в пыли камеры. Я и приказал одному солдату перерисовать это послание, может вам понадобится оно, — он передал царице испачканный кусок холста, на котором углем было выписано "Зови царицу" на морийском языке.

Она выругалась про себя, обрушивая весь гнев Таидоса на головы тех, кто только после целого дня истязания пленника, заметили, что тот нем.

— Он что-то еще писал?

— Писал, но да мы не сильны в грамоте.

— Ясно, Кемний. Гиз, а в грамоте не силен! — укоризненно заметила Марго. — Отведи меня к нему, немедленно.

В сыром каменном подвале они прошли несколько отделений, освещенных смердящими факелами. В самом дальнем углу зловеще стучали по наковальне молотки. Там при свете тусклых огней к потолку за руки и шею в железных кандалах был подвешен колдун.

— Отпустите его, — приказала Марго. — Вы поили его с утра отваром, как я сказала?

— Поили, Ваше Величество, но он совсем потерял силы и чувства. А как от такого чего-то добиться?! Поэтому больше не вливали...

— Хорошо. А теперь усадите его за тот стол и оставьте нас наедине.

Властным взглядом она отмела все попытки гиза возразить её словам, ибо несомненно уединенное общении столь хрупкой с виду девушки с измученным, но все еще не сломленным стариком было совсем небезопасно, но Марго ведь прекрасно оценивала свои силы, а с недавнего времени она стала понимать и состояние колдуна. Сарпион сидел напротив, опустив на грудь голову с взлохмаченными волосами. Он выставил перед собой скрепленные ладони, с которых так и не сняли цепи. Он молчал, хотя даже, если бы пожелал, не смог заговорить. Она позаботилась об этом еще очень давно. Только тогда для верности колдуна поили сонным зельем, чтобы он не мог использовать свои чары, для которых зачастую не нужны ни язык, ни глаза, лишь мысль и знание. Теперь же Сарпион тоже не мог колдовать, иначе он давно бы исчез из этой темницы. И лишь смутные подозрения проникали в разгоряченный последними событиями разум ведьмочки, когда осознание того, что не она сумела одолеть учителя, а он сам себя загубил вконец сложилось в её голове. Ведь все прошлые годы Марго была заложницей слов, что вынудил произнести её колдун перед началом странствования по Черноморью: она не могла использовать свои чары, ощутив себя обычным смертным человеком на долгий, иногда казавшийся нескончаемым срок, но та же участь по обоюдному соглашению грозила чародею, если бы он нарушил свои обеты. С минуты, когда книга принцессы оказалась в его руках, и былые способности возвратились к ведьмочке, она напрочь забыла о соглашении с колдуном, ибо считала его исполненным и более недействительным. Но, похоже, произнесенные слова не так легко и быстро стирались из памяти богов...

Она потянулась обеими ладонями к его голове и закрыла глаза, желая вернуть ему дар речи. Тишину нарушил его грудной презрительный смех.

— Говори, — повелительно произнесла она, откидываясь на спинку жесткого стула, на котором сидела у противоположного края стола.

— А что ты хочешь услышать? — вырвалось из его рта.

— Теперь ты уже не колдун?

— Оказалось, что за наш союз ты расплачивалась, Марго, всего лишь двадцать четыре года, я же буду нести ярмо твоих слов всю оставшуюся жизнь. Хорошо, что ты милостиво приблизишь её конец. Какой же я был глупец?! Все эти месяцы я провел, гоняясь за твоей тенью. Я был в Аватаре, а оттуда последовал за Ортензием в Алмааг, полагая, что он не отпустит тебя в одиночестве в Черноморье, ведь по моим сведениям вся сотня морийцев так и осталась на берегу Алдана, и даже их бывший сотник Ланс де Терро, который может быть тебе знаком, вернулся в город степняков, но тебя там не было. Очень поздно я понял, что тебя не было и на судне государя, что отчалило к острову в Великом море. Я желал сполна воздать тебе за все мучения, что ниспослала ты на мою голову в ответ на власть, положение, славу и богатство, которыми наградил я тебя. Мечтал утолить жажду мести, считая, что отныне свободен от обещаний оберегать тебя и защищать от врагов. Но мой старческий ум не помнил, что ты навечно обрекла меня быть твоим хранителем и рабом. Жаль, что единожды нарушив клятвы, я так и не достиг своей цели, хотя расплата неумолимо обрушилась на мою голову.

Он был обречен, почти смирившийся со своей потерей, жалок и в то же время притягивал к себе взоры и вызывал сочувствие. Она вновь ощутила преклонение перед учителем, что долгие месяцы открывал перед ней новые границы жизни и мира. Отныне он не мог ей помешать, он не был всевластен, чего больше всего опасалась колдунья, а желание его уничтожить и покарать растворилось в горечи, что уже испил её противник. Она захотела оставить ему жизнь, ведь колдун не потерял свои знания, его жизненный опыт и советы были бесценны.

— Я заглянул в книгу колдунов, Марго, — горестно продолжил Сарпион. — Но лишь малая часть возможного покамест открылась мне. Я оставил чтение и познание чудес на будущее, намереваясь в тишине и спокойствии постичь секреты и тайны, известные Владыкам, что равнялись самим богам. Не страшись этих заклинаний. Помни, что не в книге зло, зло в людях, что возьмут её в свои руки.

— Завтра за измену черноморскому закону тебя отрубят голову, — она заговорила с ним напрямую. — Я знаю, что ты преступил заветы богов и закон Веллинга не один раз, Сарпион. Разве не ты убил Орелия? А что ты сделал с родителями Кассандра? Сколько еще безвестных жертв пали от твоей руки?!

— За колдунами всегда идет по следу смерть. Ты еще не заметила её дыхание за спиной, пока она забирала чужие жизни? Только по этим знакам издревле и определяли Вечных.

— Но вечность тебя не покинула, однако желания и мысли более не воплощаются в явь. Может быть я оставлю тебя в живых, чтобы по истечению долгого заключения ты раскаялся и познал радость от бытия обычного смертного, — она выпалила колдуну то, что совершенно не собиралась ему предлагать, спускаясь в темницу: сказала и сама испугалась, что он согласится с её словами. А ведь неизвестно как долго он не сможет колдовать, и может быть после столетий отшельничества и томлений во тьме другой чародей вернет ему способности к чародейству?! Ведь книга наделяла уникальными знаниями, мелькнуло в голове у ведьмочки, и Сарпион также мог предполагать и надеяться, что на её страницах обретет исцеление и восстановит утраченные способности. Поэтому она в спешке поднялась из-за стола. Но колдун не подавал голоса, он молчал, раздумывая над ответом.

— Человек не боится смерти, потому что он очень слаб и ему всегда нечего терять на своем пути. Оттого он бесстрашно бросается на скалы и летит в пропасти, — прошептал колдун, когда Марго вновь вознамерилась дотронуться до него, чтобы снять заклятие голоса. — Колдуны же слишком сильны, поэтому цепко держатся за свою жизнь. Но я отныне не человек и не колдун.

Она лишь провела ладонью по его лицу ото лба до подбородка, и старик вновь замолчал, он даже не пробовал раскрывать рта, ибо оттуда не вылетело бы ни звука. Царица вышла прочь, не оглядываясь и не прощаясь. Она не стала разбивать надежды, что посеяла в душе смертника, но решение об его судьбе ведьмочка изменить не могла. Вновь симпатия к колдуну нахлынула на неё, озаряя давние воспоминания. А может он еще сохранил способность очаровывать собеседника, гадала девушка, но коварство и ложь всегда были обратным лицом её учителя, поэтому сожаление о расставании быстро оставило усталую колдунью.

Церемония введения в Башню нового верховного мага и Хранителя Неория Литтия была произведена по всем правилам перед самим священным строением. После ритуала новый глава магов и правитель города вышел на главную площадь Гассиполя с речью к жителям, поздравляя их с обретением мира и покоя в домах и семьях. Хотя город уже кишел известиями о последних событиях и ждал появления самой царицы Антеи, в то пасмурное холодное утро этого не произошло. Марго оставалась в уединении в капире, что Неорий предоставил в её распоряжение на весь срок пребывания царицы в обители магов. Не вышла колдунья даже к царскому дворцу, перед которым был возведен эшафот, и прилюдно под рев толпы, при смятении магов был обезглавлен богослужитель Арпей, чье имя и лицо быстро стерлись из памяти народа, и лишь эрлинские города навсегда сохранили страх перед магом, который обрушил на них огненный дождь и громовые раскаты.

Торжественное омовение магов и знати в стенах крепости совершилось как всегда в тишине и прежней обыденности. Марго наравне со всеми преклонила колени перед Хранителем Неорием, облаченным в драгоценную мантию. На его волосах сверкал венец, а в руках он держал серебряный сосуд, из которого тонкой струей пролил прохладную воду на шею людей, достойных взойти на вершину башни и помолиться шестерым богам. Царица Антея вновь прошла под каменной аркой входа в Башню и поднялась по длинной лестнице на ровную площадку наверху. Серое небо, по которому порывистый ветер волок низкие тучи, да бушевавшее в непогоду море на горизонте — она устремила взгляд в дали, где по верованиям черноморцев находились обители главных богов, Уритрея и Нопсидона. Настал желанный миг. Спустя всего несколько часов заветная книга попадет в руки колдуньи, и Марго уже знала, что сперва заглянет в её ровные строчки, секреты которых раннее были для неё непостижимы. Как и любой колдун, она хотела стать вровень с богами людей, чьи облики всегда были сокрыты, но созерцание их силы в стихиях воды и огня поражал глаза и разум живущих на земле.

* * *

Потолок в каменном зале, занавешенном дорогими тканями, узкие высокие окна в котором были украшены цветными стеклами, терялся над головой в огромном пустом пространстве. С него свисали пять великолепных люстр, зажигаемых слугами с верхних комнат только в дни празднеств и приемов. Поэтому обычно в главных покоях царского дворца в Асоле царил холод и полумрак.

Молодой человек гулко ступал по мозаичным плитам из одного конца зала в другой. Он бродил в одиночестве по хорошо знакомым комнатам уже второй день. Хотя счет дням и ночам, проведенным взаперти, был для него давно утерян. Царевич остановился напротив величественного трона, с которого сползала старая парчовая накидка, и устало опустился на него. Он с болью сжал свои волосы, черными кудрями спадавшими на лоб, но осознание того, что все это не сон, а неприглядная реальность, лишь усилило немощь тела.

Совсем недавно он еще видел людей вокруг себя. Юные служанки приносили в его спальню горячую еду и чистое белье, а в этом зале он принимал гостей и праздновал собственное возведение на трон и принятие титула Веллинга. Всё, что случилось после этого, для него затянулось туманной пеленой. Новый Хранитель Башни Арпей, благодаря которому Кассандр сумел по праву занять самое высокое положение в стране, отбыл в Гассиполь, а молодой Веллинг запомнил лишь слова, что тот произнес ему на прощание в этом темном зале:

— Покуда я не вернусь, ты будешь дожидаться меня во дворце, Кассандр. И не вздумай обсуждать дела правления без моего ведома и присутствия!

Он следовал этим пожеланиям, потому как не мог иначе. Хотя лишь в последние дни царевич стал понимать, что уже давно не думал о своем народе. Он припомнил далекую встречу с царем оларов Литто, во время которой согласился со многими условиями своего будущего тестя, так как не мог выговорить ни слова возражения для обсуждения каких-либо проблем. А о чем именно спрашивал олар? Сколько дней, месяцев уже прошло с тех пор? Он должен был давно разрешить судьбу своей матери, хотя только недавно в его голове прояснились полученные от кого-то известия об её побеге. А маги? Они собирали мятеж? Или он видел это всего лишь во сне, так и не будучи способным спросить о жрецах у придворного люда? Хотя во дворце он уже не различал равнодушных лиц, которые проносились ежедневно мимо него, да и сам царевич превратился в тихую тень, что бродила из угла в угол, совсем не замечая посторонние шумы, звуки, разговоры.

Но разум возвращался. Он уже знал, что накричал из-за пустяка на старого слугу, который плохо растопил камин в покоях, а после пришел в бешенство из-за пропажи своей любимой охотничьей суки, хотя до этого даже не вспоминал о четвероногом друге. Кассандр стал больше размышлять, и лишь горечь и тоска охватывали его душу. Забытия и отстранения от дел, что допустил он, Веллинг Черноморья, нельзя было простить. Но если мысли более четко ложились в голове, его темница так и не пропустила вовнутрь ни одного лучика надежды: он обошел все комнаты и подвалы дворца, но так и не нашел нигде выхода, везде его поджидала глухая стена тупика.

Тишина рассеялась от гулкого топота десятков ног по каменному полу. Кассандр слегка оживился на троне, полагая, что, наконец, вновь объявилась прислуга, потому как он очень проголодался за последнее время, а шаги приближались из внутренних помещений дворца. Но четкая боевая поступь была слишком хорошо слышна на гладких камнях пола, и царевич нахмурился. В главную залу направлялись не покорные придворные и челядь, а чужаки, что вновь потребуют от него ответов.

В полумрак вступила женщина в закрытом длинном платье, в которой по походке и фигуре он с первого взгляда узнал свою мать, хотя царица прежде всегда одевалась более вульгарно и обольстительно. Следом вышли её стражники в форме гизов, передние из которых держали высоко над головами зажженные факелы. Их пламя ослепило его глаза, и Кассандр прикрыл рукою лицо.

— Приветствую Веллинга! — укоризненно, с немалой долей иронией заговорила царица. — Вся оларская псарня разбежалась вмиг, едва прослышала о возвращении Гассиполя к законному Хранителю Башни, но вот хозяин все-таки не посмел пуститься наутек перед волками. Тем не менее пощады не бывать за предательство, Кассандр!

— Значит все, наконец, закончилось?! — обреченно произнес он, прищуриваясь в сторону вторгнувшихся в его мрачные покои людей. — Ты все-таки победила. Тебя не остановили ни боги, ни законы черноморцев, поэтому не стоит нынче этим устрашать меня, Ваше Величество.

— Все солдаты, которые вступили в войска Веллинга, уже сложили оружие. Царь Литто еще несколько дней назад покинул столицу, прихватив с собой немалые богатства из асольской казны. Тебе должно быть всё это прекрасно известно, сын, но, видимо, ты предпочел совместному бегству со своим новым родичем запой в стенах отчего дома... Только отныне эти стены не вынесут изменника и труса!

— Хорош же мой новый родич! Жену мне не привез, а подарки увез сверх меры! — внезапно захохотал Кассандр, чем обратил на себя гневный взор матери. — Только вот Литто даже вина мне не оставил, чтобы приятно скоротать время, покуда он разворовывал мое царство.

— Это не твое царство, Кассандр! Ты потерял на него все права, когда посмел пойти против воли богов и магов!

— Почему же ты не говоришь, что я никогда и не имел на него прав?! — его голова все более трезвела от сонного тумана, в котором находилась в последнее время. — Да, я совершил ошибку. Теперь я это признаю. Я всего лишь не умел ждать, и поэтому связался с твоими недругами. Ты думала, что вокруг царицы Антеи одни лишь верные слуги и трусливые подхалимы, которые никогда не поднимутся против её приказов? Я должен был потерпеть эти два несчастных года! — он с размахом ударил по подлокотникам трона, не щадя кулаков. — Хотя ты скорее всего убила бы меня потом, также как сделала это с моим отцом Орелием и родной матерью...

Его лицо отбросило в сторону от сильного удара по щеке, от которого, однако, не раздалось в воздухе ни звука, лишь царевич не сдержал удивленного стона, а после прижал ладонь к покрасневшей коже. Он обратил на царицу негодующий взор, но поверх пальцев на лице был нанесен еще один невидимый удар.

— Запомни, Кассандр, у тебя была всего лишь одна мать, но сегодня даже она отказывается от тебя. Лишь одному человеку были ведомы настоящие имена твоих родителей. Несколько дней назад его голова слетела с плеч, так что более Арпей не сможет ни обмануть тебя, ни открыть правду. Но я никогда не знала тех, кто произвел тебя на свет. Теперь же ты можешь забыть ту, которая тебя вырастила и воспитала, — она говорила твердо и жестоко. Мокрый ком поднялся к самому горлу, и сын не мог ничего вымолвить в ответ. — Тебя должна постичь та же участь, что лжемага Арпея, но я не желаю проливать твою кровь на площади в столице. Убирайся немедленно из города, и если ты объявишься в Черноморье без моего разрешения, то тогда отвечать за совершенные преступления придется сполна.

Кассандр медленно поднялся с места и ступил мягкими ногами по холодному полу. Его вновь мутило и покачивало от ходьбы, захотелось лечь и забыться, но её тон не терпел возражения и промедления. У него не было иного выбора, как уйти, хотя он знал, что уже много дней не может этого совершить. Наконец он дошел до запертых высоких створок парадных дверей, снял затвор и дернул их со всего размаха на себя. В лицо ударил дневной свет и свежий морозный воздух поздней осени. Он не размыкал рук, наслаждаясь пьянившей свободой, что явилась взору с высоких ступеней дворца в виде спокойного и безмятежного родного города с его монументальными зданиями и далекими снегами Черных гор.

— Чего же ты ждешь? — голос матери зазвучал позади спины, казалось, уже более сдержанно и сочувственно, но царевич не желал оборачиваться для прощания. Он знал, что ему все равно не выйти. Однако она требовала от него этого шага, и он сделал его. Он захотел закрыть глаза, потому как уже привык и ожидал удара, но нынче солнце так нежно ласкало лицо, и он заставил себя поверить, что сможет искупаться в этом зовущем свете.

Столкновение с прозрачной стеной произошло как всегда внезапно, его больно отбросило назад на темные камни дворца. Он упал, но быстро вскочил на ноги, вновь порываясь выйти наружу, однако невидимая преграда не исчезла. Царевич вновь врезался в непробиваемую стену перед собой, за которой представал такой манящий пейзаж.

— Остановите его! — выкрикнула царица, быстро приближаясь к ступеням, выводившим в центр города, окруженного одной из крепостных стен. Она спокойно прошла через проем, спустилась на несколько уровней ниже, оглядываясь в поисках возможной причины случившегося на её глазах недоразумения. — Выведите царевича из зала, — обратилась она снаружи к двум сильным стражникам, которые ухватили молодого человека за руки, когда он попытался совершить еще одну попытку пробиться сквозь распахнутые двери дворца.

Солдаты застыли в проходе, изумленно озираясь кругом. Они спокойно сделали шаг через каменный порог, но далее не могли пройти, удерживая при этом царевича, который на самом деле не производил ни малейшего сопротивления. Но лицо царевича, ставшего в неподвижную позу перед воздушным заслоном, вмиг побелело, он закрыл глаза и готов был кануть в обморок. Лишь окрик женщины заставил воинов отступить назад. Она беспокойно встала напротив фигуры юноши, задыхавшегося на руках гизов.

— Он запер тебя в этой ловушке, — ухмыльнувшись, сказала Антея, приподнимая лицо сына за подбородок. Она прикоснулась холодной ладонью к его лбу, и царевич ощутил как усталость и боль оставляли измученное тело. — Чары, что он нанес на твое тело, должны тебя отпустить, ибо их создатель уже мертв, однако заклятие дворца, которое похоже направленно лишь на персону, послушную воле колдуна, не так просто уничтожить.

Она прошла медленным шагом вдоль стены зала, рассматривая исписанные рисунками гобелены и окна.

— Ты пробовал выйти другим путем, Кассандр? — голос матери звучал строго, как всегда.

Царевич лишь согласно мотнул головой.

— Значит и там ничего не вышло, — она остановилась напротив глухой стены под высоким мозаичным окном. — Он мог запечатать все окна и двери, но навряд ли колдун охватил чарами весь дворец, хотя с книгой он мог совершить то, что прежде казалось немыслимым, — она размышляла вполголоса, вглядываясь в камни напротив. — Отойдите все вглубь зала! — велела царица своим людям, которые все еще удерживали Кассандра.

Колдунья вытянула вперед руку, и внезапно воздух наполнился гудящим звуком, а стена, с которой она не спускала глаз, задрожала в нескольких локтях от земли. Яростный грохот и пыль поднялись в воздухе, люди от испуга зашептали имена милостивых богов или своих недругов, на чьи головы по привычке слали проклятия за разворачившееся у них на глазах бедствие. Пролетели мгновения ужасающего гула, и в стене образовалось достаточно широкое отверстие, строительный материал из которого вывалился грудой мусора и камней за пределы дворца. Верхняя половина стены осталась нетронутой, хотя на землю то и дело обваливались мелкие камни, глина и известняк.

— Теперь ты сможешь покинуть палаты царей, — она обратила в сторону сына сосредоточенное суровое лицо. — А если колдун заковал тебя совсем уж тесно меж этими стенами, то свобода, что я тебе нынче дарю, так и ограничится темными комнатами, и в Асоле необходимо будет возводить новый дворец.

Кассандр заметил обычные насмешливые ноты в её голосе. Его мать одинаково смеялась в минуты поражения и победы. Он сбросил с плеч грубые чужие руки и в молчании направился к только что созданному проходу через камни, пыль и доски. Он переступил за границу дворца, слегка пригибая голову, спеша при этом поскорее миновать стену, с которой вниз срывались большие и малые глыбы и их осколки. Более ничто не помешало ему на пути, он сделал несколько спасительных шагов и оказался за пределами своей темницы. Впервые за долгие месяцы царевич улыбнулся. Он получил именно то, чего так сильно желал. Свободу. Ноги несли вниз с высокого выступа вокруг дворцовых внешних стен, но он захотел проститься.

— Я ухожу. В этом доме я уже давно стал изгоем, Ваше Величество.

Она смотрела ему вслед, но ничем не выдала своей милости или неприязни. А царевич лишь учтиво поклонился в сторону матери. Она совсем не изменилась, несмотря на свое слишком юное лицо, которое так часто снилось ему в далеком детстве.

Глава 4

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Снег покрывал землю меж высоких елок, которые вставали перед глазами путников уже который день подряд. Они шли по возвышенностям, а потом вновь спускались к замерзшим водам рек, несущихся с вершин далеких гор. Дни походили друг на друга, и счет их уже давно был потерян, но в воздухе и в пейзажах чувствовалась перемена и скорое пришествие теплых ветров. Весна наступала.

Путь по лесу, покрытому снежным одеялом, тянулся долго и непросто. Охота порой не приносила желаемой пищи, холодный ветер задувал костер, а глубокие сугробы задерживали небольшой отряд в своих бездонных пучинах или заставляли искать окружные тропы. Но там, где свернул бы простой человек, вступал в борьбу колдун, поражая попутчиков неведомыми прежде способностями, умениями и чудесами. Ланс без стрел и лука сбрасывал с верхних веток птиц или контузил мелких зверушек, разводил и поддерживал огонь, освещал дорогу, когда ночь вступала в свои права вслед за коротким днем. Он мог сутки напролет обходиться без сна и еды, залечивал раны и ссадины друзей, а также нередко прокладывал дорогу для отряда среди дремучих зарослей нескончаемого бора.

За исполинскими хвойными красавицами открылась светлая равнина, которая чернела прогалинами растаявшего снега. А далее взгляд поражался великолепной картиной горной панорамы. Ровные пики снежных вершин вставали в ряд на горизонте, и над грядой искрилось чистое синее небо.

— Если нам удастся до заката отыскать у подножия гор каменное озеро, то мы вышли в верном месте, и далее через Синие Вершины перейдем по изведанной тропе, — сказал Ведимир, шагая вперед по полю к пикам, которые нависали над людьми своей величиной подобно десятку великанов, вставших на пути.

Долина круто спустилась к узкой ленте скованной хрупким льдом реки. Друзья двинулись вдоль её течения на юг. По словам Елизара, выросшего в горном поселении кривличей, озеро в каменной ложбине по эту сторону Вершин скрывалось между пятым и шестым пиками, если начать отсчет со стороны южных лесов. Именно по этим тропам более полугода назад униаты вышли из родных краев в сторону далеких морских берегов.

Чистый водоем в глубокой каменной ложбине они обнаружили через два дня, по-прежнему следуя вдоль нависавших над головой утесов и каменных стен по берегу реки. Вода в озере не замерзала в холода, оттого что её подпитывали теплые подземные источники, и путники устроили привал на окраине каменных плит, под которыми блестела ровная гладь. Горы вставали вокруг странников как непроглядная занавесь из серых глыб и белого снега, и в ней виднелось немало дыр и прорезей — темные пещеры и пропасти.

— Я никогда раньше не видал таких высоких гор, — заметил Ланс, когда друзья собрались около огня, чтобы подкрепиться едой перед вступлением на узкую тропу, уводившую в проход меж двух почти соприкасавшихся друг с другом горных кряжей. — Пелессы и Рудные горы не уступят Синим Вершинам в красоте снежных шапок, но мне не доводилось так глубоко заходить в их владения.

Друзья усмехнулись словам Ланса, который за долгие дни странствий хорошо изучил их родной язык и теперь высказывал восхищения каменным преградам, что были неведомы также многим униатам, ибо лишь кривличи проживали у их границ, а прочие племена союзников не знали иных просторов, чем раздольные луга да темные леса.

— Хотя довелось мне мельком заглянуть в глубокие шахты рудокопов, что спускаются в глубины недр, — после раздумий продолжил Ланс, вспоминая прежние путешествия, которые вновь ожили в голове, пусть их образы были не столь ясны и ярки, как нынешняя жизнь в молодом теле. А то, что было до бестелесного бытия так и оставалось в неизвестности, о давнишних чудесах, что мог повидать колдун, де Терро лишь терялся в догадках. — Но еще более великолепными оказались существа, которые их населяют... крошечные номы. Правда, карлики эти были очень привязаны к своим владениям, и, не думаю, что они обитают в глубинах других гор. В Рудниках номы оберегают рудокопов-людей, живущих в тех горах и предгорных холмах, Синие Вершины же пустынны и молчаливы.

— Здесь горы встают строем, тесня друг друга размерами, гулким эхом и частыми впадинами, что образуются от их столкновений, — ответил Елизар. — Кривличи испокон веков заполонили восточные склоны Вершин, а в недрах гор не найти раздольных пастбищ и зеленых косогоров, лишь натолкнешься на ужасных тварей и голодное зверье.

— Колдуны из Деревни рассказывали, что в этих краях обитают снежные великаны, перекидывающиеся огромными глыбами ради собственной потехи, и от этого сотрясаются все земли в округе. А еще я слыхал, что у великанов есть младшие братья, более низкие и не столь могущественные громадины, которые походят на медведей, лишь ходят они на задних лапах, и шкура у них светлого цвета.

— Так то и есть белые медведи, только живут они за краями сиригов, за пещерами на снежных островах, где открываются тайны и видения Вещунам, служителям Ледяного Света, — сказал Ведимир. — Но в горах кривличей живет не меньшее зло, чем великаны, о которых твердят древние легенды. Драконы, — склонившись к своему найденному брату по матери, чуть слышно добавил велеский княжич.

— Мабу? Драконы? — переспросил изумленный Ланс. — Но ведь они остались лишь в сказаниях... Однако, я помню одного детеныша дракона, которого сохранили в болотных землях люди.

— Не знаю, как в болотных землях, а Синие Вершины всегда были логовом для драконов. Только за долгие столетия наши предки сумели одолеть гигантских ящеров в яростной борьбе. Точнее, великие герои, о которых сказители распевают на народных празднествах, сразили всех до единой огнедышащих тварей.

— И то не всех, — после ответа Ведимира заметил его молочный брат Ратмир. — Разве не правдивы слухи, Елизар, о появлении в последние годы над столицей крылатого змея с длинным хвостом и огромной пастью?

— Я сам его видал, — воскликнул кривлич. — Уже лет десять как появляется к началу лета, а бывало и в другое время. Настоящий дракон. Из пасти клычища торчат да огонь полыхает. Он на стада возле Кичени нападал, но людей еще не утащил в свои пещеры, гралы уберегли. А однажды, когда я еще совсем юнцом был, поговаривают, что дракон вынес с горы одного непутевого охотника, что сорвался со скалы. Вот с тех пор, даже если и появляется он над городом или деревнями, люди считают это за благой знак, и даже не сетуют на пропавший скот или сожженный урожай, тем паче, что случается это редко.

Чем выше путники поднимались в горы, тем явственнее ощущалось возвращение зимы. Всё больше снега покрывало гладкие каменные выступы, по которым приходилось осторожно ступать, чтобы не соскользнуть на острые глыбы внизу, всё глубже становились сугробы на ровных отрезках пути, всё холоднее были стоянки, устраиваемые в небольших глубинных пещерах. В середине второго дня перехода, когда солнечные лучи были самыми яркими, но тем не менее лишь отражались на снежном покрове, не в силах его растопить, пятеро друзей вышли на широкую площадку, ведущую к остроконечному утесу, с края которого открывался вид на высокие пики, что стояли на страже южных границ Синих Вершин, и на более низкие горы, что окружали низину на дне широкой пропасти. Вереница гор возвышалась со всех сторон, а в нескольких шагах впереди от любопытных пешеходов по краям узкой тропы на другой конец расщелины разверзла белую пасть снежная бездна.

— Мабу! Мабу! — внезапно закричал Салимар, самый младший из спутников Ведимира. Парень указывал вытянутой рукой на черное, быстро приближавшееся пятно в небе, что появилось от противоположных ледяных шапок. Казалось, что в воздухе парит большая птица, но она очень быстро увеличивалась в размерах, а вскоре можно было расслышать гул и ощутить ветер от взмаха огромных перепончатых крыльев.

Мужчины отскочили от края утеса под защиту кряжа, Ратмир и Ведимир мгновенно зарядили луки, собираясь выпустить стрелы, едва животное приблизится на расстояние удара. Лишь Елизар восхищенно наблюдал за полетом гигантской твари, а Ланс строго предупредил:

— Не смейте стрелять. Я сумею остановить его, даже если он вздумает причинить нам зло.

Колдун бросил безоговорочный взгляд в сторону товарищей и ступил на край утеса. Дракон подлетал к выступу над пропастью, где в одиночестве стоял Ланс. С приближением чудища чародей рассмотрел его черты, которые были ему уже знакомы: темно-зеленый окрас длинного туловища размером в три человеческих роста, большая голова с вытянутым носом, над которым сверкали круглые глаза, крепкая чешуя, покрывавшая спину и длинный хвост, который оканчивался острым трезубцем, короткие толстые лапы. Дракон долетел до утеса и изверг в сторону одинокой фигуры поток рыжего пламени. Огонь не был столь мощным, чтобы достичь и обжечь человека, но даже вылетевшая из пасти струя невероятно изменила свое течение, как будто порыв ураганного ветра мгновенно унес её прочь. Ящер сделал разворот в воздухе, поднялся в высоту, несколько минут парил в пространстве, вглядываясь большими желто-красными зрачками в незнакомцев, забредших в его владения, а после вновь налетел на человека, но лишь для того, чтобы опуститься возле него на землю.

— Драконыш? — первый раз неуверенно спросил Ланс, успевший отскочить от животного, занявшего почти весь край выступа. Он сделал пару шагов вперед, вновь обращаясь к ящеру, надеясь, что тот понимал его речь. — Ныш, это ты? Я Ланс. Это можешь быть только ты, столь молод еще, а также шаловлив! Ныш! — Он говорил на морийском языке, надеясь, что животное различит прежде знакомые звуки и слова.

Дракон отвернул в бок свою голову, издав горловинный рык, при этом из его ноздрей вновь вылетели струи огня. Ланс подошел вплотную к животному и осторожно дотронулся до жесткого маленького уха на макушке. Он уже не сомневался, что повстречал молодого дракона, которого много лет назад его родители и друзья вытащили из змеиных болот. И хотя он не видел никогда прежде столь большого летающего ящера, ибо маленький Ныш лишь забавно подпрыгивал над землей, размахивая короткими лапами, именно таким Мабу он и должен был стать со временем.

— Ныш! То-то же будет рад Дуглас, когда услышит от меня о том, каким здоровенным ты стал, дружище! — Ланс уже совершенно безбоязненно похлопал дракона по морде, отчего тот лишь довольно завертел головой в разные стороны, все еще попыхивая дымом. — Как хорошо, что ты не потерялся в Рудниках! Ныш! — повторял колдун, по-дружески поглаживая шершавую чешую громадного летуна.

Хвост дракона поднялся в воздух с земли и слегка подтолкнул человека в спину, так что Ланс врезался в могучую тушу зверя, распластавшуюся на утесе.

— Эй, полегче, малыш! — вскрикнул слегка озадаченный граф. Но кончик хвоста еще настойчивее направлял его в сторону крупной спины. — Ты желаешь меня прокатить? Разве не великолепно ты плавал по реке, теперь хозяйничаешь в воздушных просторах?

— Ланс, будь осторожен, — выкрикнул Ведимир. Униаты, заметив спокойный прирученный нрав дракона, также приблизились к ящеру на краю пропасти. — Не хочешь же ты оседлать этого монстра?!

— По-моему, он сам непротив, — усмехнулся де Терро в ответ. — Жаль только, у меня нет подходящего седла! — Он забрался на спину Ныша у самого изголовья и вцепился руками в жесткие отростки по бокам драконьей шеи.

Хвост слегка покачался в сторону спутников Ланса, отгоняя их прочь, а после дракон плавно поднялся в воздух, распрямив крылья, едва ступив за пределы утеса. Колдун с восхищением поглядел вниз в глубины впадины, развернувшейся под парящей в небе парой. Ныш поднялся еще выше в облака, набирая скорость, ветер в ушах крепчал, и Ланс закрыл глаза от мороза, что впивался в его открытое лицо. Он чувствовал, как быстро застучало сердце в груди от испытанного восторга. Ему хотелось закричать от нахлынувшего потока радости и удивления, но холодный воздух залепил открытый рот, и граф лишь сильнее прижался к спине крылатого друга.

Они совершили над снежными покровами один круг, а после Ныш взял курс на далекие вершины, что лежали впереди выбранной странниками дороги. Ланс уже привык к обжигавшему покалыванию льдинок воздушной стихии, он с любопытством вглядывался в земли, что дракон оставлял позади, и осматривал те горы, к которым мчался крылатый ящер. Дракон замедлил ход и медленно закружил над чистой нетронутой следами ни зверя, ни человека пустошью на вершине пологого холма. Ланс спрыгнул в сугроб, озирая незнакомые просторы. Он не знал, зачем Ныш принес его в эти места, но ожидать от дракона ответа было бесполезно. Дара номов понимать зверей и птиц колдуну было не дано. К тому же Ныш тут же поднялся над землей и, не обращая внимания на недоуменные окрики человека, оставшегося в полном одиночестве, скрылся за вершинами, из-за которых прилетел сюда со своим наездником.

Некоторое время Ланс ждал возвращения ящера, но кругом было тихо. Колдун, увязнув в снегу, решил разведать местность. Он спустился с холма в неглубокую долину, на другом краю которой вновь поднимались горы, только не такие высокие и зловещие. Между двумя соседними нагромождениями из скал и свисавших снежных комьев, готовых обрушиться вниз беспощадной лавиной, виднелся широкий проход. Граф посчитал, что до него можно добраться за полдня пути, но сперва ему предстояло вновь обрести покинутых друзей. Он возвратился на вершину холма с намерением исследовать возможный путь обратно через высокие пики, но далекий свист разрезаемого широкими крыльями воздуха раздался в безмолвии белой пустыни, и Ланс с надеждой закинул голову в голубое небо.

На спине дракона сидели двое. Ныш легко уселся на просторный холм, и в объятия Ланса попали Ведимир и Салимар, которые переводили дух после воздушного путешествия. Дракон вновь скрылся в вышине, а друзья обменивались восторженными впечатлениями от пережитых потрясений.

— Да это же прямая дорога на Кичень, — воскликнул Ведимир, вглядываясь в скалы на горизонте. — Мы должны были добираться до этих мест еще целый день, а теперь мы почти дома!

Вскоре Ныш принес оставшихся по ту сторону пиков Ратмира и Елизара. Униаты склонили головы до самой земли перед драконом, благодаря его за дорогу и удачу, что без сомнений он должен был сулить им в неоконченном еще пути, а Ланс вновь потрепал чешуйчатого друга-великана по носу. Колдун прошептал Нышу на прощание добрые слова, а также очертил непонятные для окружающих круги вокруг ушей ящера.

— До встречи, Ныш! — крикнул Ланс дракону, вновь поднявшемуся над снегами. Игриво размахивая хвостом, зверь скрылся в горных лабиринтах. — Теперь ты сможешь всегда услышать призыв друга или позвать на помощь, за которую мы у тебя в долгу.

По пологому заснеженному спуску и широкой тропе путники добрались к закату до расщелины между двумя горами-великанами, за которой взору предстали массивные заросшие лесом отроги. Еще одну ночь друзья провели под темным звездным небом, согреваясь пламенем яркого костра, а с утренними лучами солнца вновь продолжили путь. Ельник редел, и вскоре до слуха скитальцев донесся стук топора дровосека. Они поспешили на резкие звуки, раздававшиеся в лесной округе, и выбрались к просторной поляне. Посреди неё стояла худая кляча, впряженная в низкие сани, на которые пожилой кривлич укладывал срубленные ветки.

— Будьте здравыми, да не потревожите вы гралов! — приветствовал работника Ведимир. Он поклонился до земли, отдавая уважение почтенному возрасту человека. — Давно не видали мы людей, а на родных землях не бывали и того дольше! Как выйти нам к Кичени, уважаемый, и что слышно в униатах?

Старик подозрительно осматривал незнакомцев, имевших потрепанный вид, чьи лица заросли жесткими волосами, а острое оружие сразу бросалось в глаза. Но разобрав дружелюбные интонации в обращении чужаков, также учтиво ответил им после низкого поклона:

— И вам не навлечь на себя гнев гралов, хотя ныне их милостей уж давно не видно в союзнических племенах. Вижу, что идете издалека — никак завела вас охота в дальние края, но известия за уходящую зиму не стали более светлыми и радостными. Полоры по-прежнему хозяйничают среди велесов, уж вскоре дризы преклонят колени перед тингольскими поганцами, а наш князь останется одним воином в поле, ибо покинули его прежние други.

— Но разве не установлен еще с лета мир между городами по оба берега Пенной реки, разве не соблюдает соглашения Хааматан, взявший в жены Милару, княжну велесов? — с тревогой спросил Ведимир.

— Ох, давно не заглядывали вы, сынки, в отчие дома, — сокрушенно закачал головой в разные стороны дровосек, устало присев на сани. — О каком мире можно говорить?! Стал после смерти Хаама владыкой у тинголов Атубатан, злобный шакал, что привел в земли велесов несметные войска. Под стенами Дерявы погиб один из моих сыновей, там же нашел покой великий князь Ведимир, а после и княгиню Изу конники сожгли на костре в наказание за убийство своего атана, ибо посчитали, что именно она умертвила его своими дарами. Да, много чего произошло за последнее время, темные дни пережили униаты, и не видно в них просвета.

— Ты никак ополоумел, дед! — воскликнул ошеломленный Ратмир. — Какими вестями ты встречаешь велеского княжича Ведимира?! Положено свернуть шею за наветы о гибели родных, хотя гралы сами отплатят тебе подобной же скорбной монетой!

— Истину я молвлю, — печально ответил старик, исподлобья вглядываясь в молодых странников, что повстречались ему в лесу. — Если и ваши слова правдивы, то, наконец, объявится воин, что поднимет свой народ против полорских захватчиков и воров! А ежели не верите мне, то поспешите в город, чтобы услышать те же слова от славного нашего князя Лякорича.

С темными думами и предчувствиями продолжили друзья дорогу по лесу. Очень скоро они вышли на его окраину, с которой виднелась груда домишек, окружавших высокую стену стольного града. Подобно небольшой крепости был выстроен Кичень у подножия Синих Вершин, но сам город давно разросся вокруг княжеского круга, как называли городище внутри каменных преград, где селились подле князя его дружинники и влиятельные бояре. В безмолвии поспешили путники к высоким стенам, в княжеский терем. Знакомые дружинники, бывшие на страже, встретили их около распахнутых ворот, но не радость отражалась на их лицах, а печаль, хотя в глазах, казалось, заполыхали искры надежды. Ведимира и его спутников тут же провели извилистыми тропами среди многочисленных строений к самому высокому из них — двухэтажному белому терему.

Они взошли тесным строем на высокое крыльцо. Уже садилось солнце за снежными пиками гор, но путники не знали в этот день ни минуты отдыха, желая поскорее развеять смутные подозрения, что отравили и больно ранили их сердца. Поэтому даже когда перед лицом Ведимира юные стражники Лякорича закрыли проход вовнутрь, сказав, что князь в это время принимал просителей и разбирал их дела, велес уверенно разомкнул скрещенные копья, назвал свое имя и вступил в передние палаты. В дальнем конце длинной залы восседал при свете факелов престарелый князь, который приходился родным отцом мачехе Ведимира, княгине Седре. По обе стороны от правителя города на длинных скамьях вдоль стен сидели облаченные в длинные расшитые яркими нитками поверх темных материй одежды бояре, а посреди палат стоял простой люд, обращавшийся к верхам за советом, судом, правом или долгом.

— Не обойдут ваши дома милостивые гралы! Доброго здоровья вам всем! — обратился Ведимир громким голосом к кривличам, собравшимся в тереме. Просители расступились, и княжич большим шагом прошел вперед, представ пред очами князя Ляко.

— И вам здравия! — старый князь выдвинул вперед седую голову и прищурил глаза, чтобы не ошибиться в опознании явившегося в его покои человека. — Воистину лишь княжичу Ведимиру я бы позволил нарушить ведение мирских дел в своих краях. Нежданный, но очень радостный для нас всех твой приезд, мой сын! — Лякорич слегка кивнул в сторону молодых гостей, которые не замедлили отвесить приветственные поклоны.

— Я и мои друзья сегодня вышли из гор, великий князь, но слухи о тяжких бедствиях уже достигли наших ушей. К тебе пришел я, не медля, чтобы узнать все о делах в землях униатов.

— Весна идет, — задумчиво ответил князь. — И ты её первое предвестие. Будь желанным гостем в моем доме. Как угодно гралам, пусть стольник проводит вас наперво в баньку да за белую скатерть, уставленную яствами, а после и поговорим. И друзьям твоим не будет отказано в радушном приеме, статных воинов вижу перед своими подслеповатыми глазами!

Как и было велено князем, гостей умыли, обогрели, накормили и напоили, а после они вновь прошли в передний зал, что уже пустовал. Лишь князь все также в задумчивости пребывал на своем высоком месте.

— Много времени минуло с тех пор, как в знойные дни ты покинул Кичень, Ведимир, — обратился к мужчинам Лякорич, велев занять места около престола. — Как поговаривали, пропал ты с тех пор из родных земель. В недобрый час отлучился ты по собственным делам, много несчастий свалилось на главу твоего народа да и всех племен союза. — Князь внимательно оглядел молодых гостей, что привел вместе с собой велеский княжич, и, горестно вздыхая, поведал собравшимся слушателям о событиях, что случились в их отсутствие в отчих краях.

— Атубатан, как и обещал боярам Дерявы, после возмездия над княгиней Изой, которую сами же горожане отправили на костер, ушел на юг, но по его стопам набежали полоры, вторгшиеся в столицу, разграбившие все деревни и города до самых северных границ велеских краев. Князь Ульч, брат великого князя Шустя, занял княжеские палаты и стал управлять городом от имени твоего брата малолетнего Сигиря, которого тинголы увезли с собой в Шафри в качестве заложника. Ведь Атубатан потребовал вдобавок от велесов исполнить обещание их убиенного князя Ведимира и отдать в жены атану тинголов княжну Милару. Так вот, твоего брата обещали вернуть домой, когда княжна прибудет к своему новому жениху. А в это время Ульч объявил себя ставленником Сигиря в Деряве, тогда как от имени младшего княжича могла говорить лишь его мать, моя дочь Седра, ныне пребывающая под отчим кровом, или же его родные брат и сестра. Но никто не смел перечить полорским дружинам. Торик же отказался отпускать из своих войск велеских воинов, но не стал надвигать их походом в западные от реки земли. Князь дризов до сих пор медлит со своими решениями, не желая оставлять без обороны собственные уделы. А твоя сестра, Ведимир, не вернулась в Деряву, несмотря на принадлежащее ей право возглавить город после твоего исчезновения и гибели родителей. Милара написала мне, что чувствует себя в безопасности лишь в далеких холодных снегах и замуж за Атубатана не пойдет, но она не желает слышать и о брачном союзе с Ториком, который бы вновь скрепил велесов и дризов. Теперь без их поддержки тебе не возвратить вотчину.

— Так неужто полоры бьют велесов на их же землях, и те не в силах прогнать прочь дружину полорского князя, которую в прошлые годы мы не раз одолевали своими мечами и копьями?! — воскликнул Ведимир, когда Лякорич закончил излагать известные ему сведения.

— Трудно собрать войско под единый стяг в зимние холода, когда в краю нет князя. Сельчане и горожане уже избавились от гнета полоров. Нынче их солдаты занимают лишь стольный град, стены которого высоки, а ворота отпираются лишь для купцов по особому распоряжению Ульча. Князь утверждает, что его права на возглавление Дерявы законны, и никто не в силах оспорить это право. Но, наконец, явился настоящий наследник власти в землях велесов. Только не знаю, решишься ли ты, Ведимир, заявить о своих правах. Велесы окончательно разъединены, и страх, что за твердое сопротивление полорам в их селения вновь пожалуют тинголы, которые теперь не будут столь милосердны и безразличны к их домам, как в прошедшую осень, еще очень велик.

— Не бывать такого, чтобы велесы страшились далекого врага! Я не оставлю полоров в сердце своих владений! Они ответят своими жизнями за гибель моего отца и матери.

— Но вряд ли вы загубите так много жизней и прольете крови неприятеля, если отправитесь к Деряве только впятером, — рассудительно произнес Лякорич. Ни радости, ни печали не было слышно в голосе старого князя, лишь назидательные интонации опытного воина.

— Знаю, великий князь, — немедленно ответствовал Ведимир. — Так прошу у тебя верных дружинников. Никогда не отказывали кривличи в помощи своим южным соседям велесам!

— Время посевов наступает, не смогу я оторвать своих мужиков от полей. Но отправлю тебе в подмогу сотню проверенных воинов. К тому же в Зуеве, у общих границ наших земель, встретишься с княжичем Гайаром, твоим двоюродным братом. Он сумел не пропустить полоров далее на север и отбросил их обратно к Деряве, но саму столицу не взять числом воинов, что собрал княжич после поражения от Атубатана. А за зиму многие разошлись по своим домам. Посоветуйся с братом как вернуть велесам главный город. Может решитесь возвратить утраченную дружбу с дризами... Ведь столицу не взять долгой осадой, надежны её крепостные укрепления, да и казематы наполнены припасами еще со времен твоего отца. А за это время обязательно придут на помощь своим прихлебателям злобные тинголы, так что и вам понадобятся новые силы и войска союзников.

— Но можно ведь ударить так сильно, что после первого раза полоры не успеют обнажить оружие и признают возвращение княжича Ведимира, — громко произнес Ланс, чем обратил на себя хмурый взор кривлича. Князь внимательно оглядывал темноволосого незнакомца, которого до сих пор не признал из окружения Ведимира, должного вскоре породниться с его семьей.

— Если хотите разбиться о закрытые ворота Дерявы, то попробуйте, — угрюмо ответил Лякорич. — Только простись сперва с моей внучкой, Ведимир, хотя она уже и не чаяла вновь тебя увидеть. Если ты намерен воспользоваться советом своего... друга... то боюсь, что ей придется вновь оплакивать тебя, только уже слезы прольются не в постель, а на твое остывшее тело.

Никто не переубеждал князя кривличей. Прежде громких слов следовало явить доблестные дела. В этих краях вряд ли кто-то слышал о великом государе морийском Ортензии, который брал некоторые города в одиночестве, хотя войска его всегда были за спиной своего вождя. Ныне граф де Терро обладал способностями, которыми возможно было изменить жизнь многих людей, и знание чародейства все явственнее всплывало в его голове. Он уже использовал колдовство, о котором вероятно даже не имели представление северные колдуны, но сам Ланс пока еще терялся во мгле своего прошлого, в котором эти навыки приобрел. Да и настоящее затянула пелена безнадежности и отчаяния от осознания того, что он никогда не увидит свою мать, что он не успел откликнуться на призыв Лиссы.

Снега таяли, широкие дороги затопили журчащие ручьи и грязные лужи. На телеге было не проехать, лишь лошади под ударами плетей все-таки пробирались вперед по слякоти и жиже, что намешивалась под ногами и копытами. Ведимир задержался в Кичени на пару дней. Он выступил на юг в родные края, едва была собрана дружина, и на добрых скакунах воины помчались вершить возмездие за разгром униатских поселений. Семь рассветов всадники встретили в пути, покуда не добрались до первых дремучих лесов, еще не покрывшихся листвой, которые тянулись нескончаемым покрывалом на восток в земли дризов. Здесь на окраине кривлических уделов возвышались первые города велесов. В Зуеве их уже ожидал Гайар.

— Полоры как лисы забрались в свои норы, закрылись за высокими стольными стенами и не суют более носа в дальние земли. Но сколько домов они уже разграбили, угнали весь скот, перерезали птицу, увели зерно! В Деряве более нет высокого слова князя, ибо Ульч не глаголет для всех едино, а лишь защищает своих людей. Мастеровых не выпускают прочь, заставляя работать днем и ночью на князя и его головорезов. Ульч всю зиму отправлял собственных дружинников на вылазки из города, и они обшарили все окрестные леса, где схоронились многие горожане — поганые полоры не пощадили ни голодных детей, ни их матерей, оставшихся вдовами после сражения с атаном Атубом, — делился горестными вестями со своим родичем княжич Гайар. — Многие воины покинули прежние дружины, бывшие в подчинении бояр князя Ведимира, предавших город тинголам, но остались и те, кто отныне служит новому князю, ибо вершит свою волю он от имени Сигиря, младшего княжича велесов, право на власть которого никто не был в силах оспорить. Но ты вернулся, Ведимир, и я передаю тебе свой меч, а также оружие всех тех, кто готов был подняться на мой зов. Мы последуем за тобой, как и подобает дружине идти за своим князем.

— Да помогут гралы нам в этом походе, брат мой Гайар. Но да не только духи будут свидетелями нашей победы, подобно орлу налетим мы на спящий птичник. Поверь, не выдержит Дерява, — уверенно заглядывал в будущее Ведимир, — поведу я войска на свой родной дом, но не для того, чтобы сжечь его, а чтобы воздать заслуженные почести в любимом городе велесов тем, кто погиб за него. И чтобы усадить по обе стороны от себя на высоком престоле обоих братьев, что будут подле меня в эти дни, — княжич решительным взором оглядел сперва Гайара, более юного, но столь же храброго, как все велеские князья, а потом обратил взгляд на Ланса. Лишь верные спутники Ведимира ведали, кем князю приходился чужестранец из далеких земель, что не походил видом на униатов. Разве что за сирига можно было принять колдуна по черным волосам, высокому росту и темным глазам. Они знали, что граф де Терро с заморского острова Алмааг являлся непростым человеком, был одарен силами самих гралов, ибо по-другому не понимали, как объяснить его невероятные деяния. Другим униатам княжич Ведимир представлял брата по матери как опытного воина и мудрого советника, и действительно даже в родных землях Веди прислушивался к словам графа и с благодарностью принял его план по завоеванию Дерявы. Его разработал колдун, и только он мог воплотить его в жизнь.

Более тысячи воинов, вооруженных мечами и копьями, в коротких кольчугах под светлыми льняными рубахами поскакали к стенам города Дерявы. Во все стороны униатских земель разносились радостные вести о возвращении в отчизну княжича Ведимира, но воины не спешили обгонять эти слухи. Не торопились они в пути, мчались ровным строем, распевая славные песни, призывавшие удачу в бою и смерть врагу. Постоянный лагерь разбили лишь на подступах к своей цели, когда до крепостных ворот оставалось не более половины дня скачки. На ровном лугу, покрывшемся весенней зеленью, Ведимир приказал ставить шатры. Княжич написал послание к главе города Ульчу, предупреждая того о возвращении истинного наследника велесов и требуя дружеского приема и мирного пира по этому радостному поводу. Но никто не стал дожидаться согласного ответа от полоров.

Во вторую ночевку в небе над лагерем дозорные разглядели огромную крылатую тень, а также линию яркого пламени, подобную вспышке молнии. Дружинники князя уже были предупреждены о небывалом союзнике, что обрушит свою мощь на укрепленный город, воины готовились к бою, седлая коней и высыпая на землю крупицы пшена, призывая гралов не покидать их ни в минуты победы, ни перед гибелью от рук врагов. Темное чудовище опустилось на пустынный луг, где с зажженным факелом-маяком его встречал человек.

— Ныш, — Ланс неспешно приблизился к дракону. Граф призвал ящера к себе еще несколько дней назад, и теперь тот настиг колдуна, которого благодаря наложенным чарам мог чувствовать на расстоянии. — Ныш, нам нужна твоя помощь! — он погладил вытянутую морду зверя и зашептал ему в ухо свой план, надеясь, что хоть что-то из сказанного будет драконом понято и одобрено.

При свете луны ровный строй верховых дружинников шагом двинулся на юг в сторону городских ворот. Воины держали на локтях кожаные щиты для защиты от стрел, а верный меч у пояса был готов пасть на головы противников в бою. Над всадниками прошелестел жесткими крыльями летающий монстр, небесная тень которого быстро удалилась к городу, на чьих стенах были зажжены сигнальные факелы. Дракон на миг заслонил своим крупным телом ясный лик ночного светила, а после обрушился вниз на столицу велесов.

Ланс припал к грубой шкуре дракона, крепко вцепившись в один из роговых наростов на его шее. Колдун всматривался в горящие точки во тьме, указывавшие на близость крепостных стен, к которым Ныш молниеносно приближался. Граф поправил перед собой щит, а левой рукой прикоснулся к тяжелым звеньям кольчуги, одетой под плотную рубаху. Свой меч, закаленный еще в печах Алмаага, который верно служил хозяину годы, проведенные на постах в Аватаре, мориец пока не трогал. Нынче колдуну были нужны другие умения.

Первый огненный шквал пришелся на изумленных дозорных, стоявших на вершине стены. Они в ужасе прижались к камням под ногами, истошные крики тех, кто от испуга и жара соскочил со стены на далекую твердую землю, пронзили тишину ночи. Ныш вновь взмыл в небо, заходя на следующую атаку стражей, стоявших над высокими воротами города. Но теперь приблизиться к стенам было не так просто: с разных сторон в дракона и сидевшего на нем человека метнулись десятки стрел, поток которых не иссякал. Прикрывшись щитом, Ланс не мог следить за местом, на которое дракон изрыгал пламенные струи. К тому же колдун сразу осознал, что многие из наконечников достигли своей цели, впившись подобно острым иголкам в не совсем еще затвердевшую шкуру молодого ящера, а также гулко отражаясь от его щита и железного наряда. Но чародейские способности были бесполезны для отражения стольких уколов, стольких опасных выстрелов, и Ланс лишь старался передать часть своих сил другу, который налетел на ворота с внутренней стороны и внезапно чуть не разбился о землю внизу, совершив неожиданное для своего наездника падение. Однако дракон вновь взмыл в темную ночь, и направленные в их сторону луки стали не более чем игрушкой в руках защитников города.

— А теперь ты оставишь меня на одной из сторожевых вышек, — выкрикнул Ланс дракону, указывая рукой на деревянный пост дозорных, который заполыхал от пламени еще в первую атаку. Когда Ныш совершил круг над городом, колдун успел оглядеть его окраинные строения. Он надеялся, что теперь помещение, возвышавшееся на уровне стен, пустовало, в противном случае морийцу предстояло самостоятельно очистить его для того, чтобы потом в безопасности и уединении завершить замысел.

Дракон, вновь закружил под ясными звездами, а после устремился подобно хищной птице на свою жертву. Он осыпал огнем почти всю северную стену и замер в воздухе около деревянной башни, готовой в скором времени сокрушиться от огня, охватившего её верх и скользившего вниз по толстым сваям. Ланс соскочил в самое пекло, а Ныш уже умчался к звездам. Пламя быстро отступало, его языки становились все меньше и меньше, и лишь дым продолжал исходить от обуглившегося поста. Колдун терпеливо ждал, пока его чары усмирят огонь, а после оборотился в сторону массивных ворот, выступавших напротив его взора. Две тяжелые деревянные створки были скреплены вместе надежным засовом, который однако не выдержал бы силы обрушиваемого на него тарана. Но униаты не были знакомы с подобным способом взятия городов, и его излишне было предлагать, ежели на их сторону встал сам колдун. Затруднение создавала крепкая решетка, что была нынче опущена, а в мирные времена лебедкой поднималась вверх над воротами. Именно к этому железному устройству граф направил свой взор.

Механизм проворачивали не менее трех человек, но чары колдуна воздействовали даже без прикосновения к рычагам. Он замер на краю вышки, устремив взор и мысли вниз, где в полыхавших огнях, охвативших приближенные к стенам районы города, была установлена лебедка для поднятия решетки. Ланс погрузился в себя, стараясь не замечать гул и свет от пожарища, распространявшегося кругом. Он не видел новые атаки Ныша на людей, что прятались за стенами домов и прочими укреплениями, но продолжали посылать в сторону невиданного монстра стрелы, осталось без внимания графа и восстание, вспыхнувшее на улицах Дерявы благодаря велесам-горожанам, поднявшим оружие против своих недолгих управителей полоров. Он слышал лишь скрежет от поднимавшихся вверх кованых брусьев и не отрывал взгляда от этой преграды. Несколько стражников заметили, что решетка оторвалась от земли, и ухватились за лебедку, стараясь остановить её движение, но усилия оказались бесполезны, а затем их вновь окатило жаром налетевшего ящера.

К воротам спешили конные отряды, земля содрогалась от топота тысяч копыт, но для Ланса звуки были за пределами слуха. Наконец заслон приподнялся на нужную высоту, под ним мог промчаться человек на коне, и колдун, не забывая концентрировать внимание на железной решетке, направил сильнейший удар в сторону створок ворот, которые разлетелись в разные стороны. На городскую дорогу ворвались велесы, обрушившие мечи на недоуменных дружинников князя Ульча, спешивших после звучания тревожного рога к стенам столицы для отражения нападения. Но их строй быстро разметался под копытами всадников, звон оружия перекрыл крики горожан, собиравшихся у княжеского терема.

Стрела звонко ударила в грудь де Терро, и Ланс будто очнулся от работы, полностью поглотившей силы и мысли. Он помнил, что следовало поддерживать решетку, но его глаза быстро пробежали по противоположным стенам: лишь с высоты его мог достать предательский удар. Он разглядел прицеливавшегося лучника, что скрывался за камнями на стенах. Воин опустил тетиву лука, и светлое оперение с блестящим наконечником мелькнуло в темноте, но Ланс уловил движение стрелы в отблесках огней, и оружие сгорело в полете, рассыпавшись в золу. Однако в его сторону уже был выпущен новый выстрел. Ланс пронзительно вскрикнул от неожиданной острой боли, поразившей бедро. Он со злостью вытащил острие стрелы из ноги, откатываясь за бревна, чтобы спрятаться от меткого надоедливого воина, но внезапно пронзительное ржание лошади и крик человека донеслись от ворот. Ланс с досадой вынырнул из укрытия. Решетка, о которой он совершенно позабыл под градом выстрелов, с грохотом ринулась вниз и придавила одного из велеских дружинников. Тут же его товарищи вручную принялись за поднятие железного заслона, чтобы пропустить в город оставшихся за его пределами всадников. Колдун выругался от допущенной оплошности, но вернуть потерянные минуты было невозможно даже богам.

Пригибаясь к доскам платформы, он всматривался в стену, стараясь разглядеть своего врага, но жужжание стрел над головой затихло. Битва разгоралась на земле, велесы подгоняли полоров все ближе к середине города, где в княжеском тереме укрывался их главарь, ставленник тинголов, прихлебатель Ульч. Колдун спрыгнул вниз, его спуск более напоминал плавное приземление в полете, и незамедлительно обнажил свой меч. Он поднимал его против всякого, кто вставал на пути, но пробегал мимо многих из тех, кто истекал кровью или без оружия испуганно прижимался в тени к стенам домов. Нередко Ланс всматривался в небо, желая разглядеть Ныша, но более всего он спешил догнать брата, который ворвался в город в первых рядах.

Князь Ульч не стал сопротивляться воинам, что ворвались в палаты терема, заполонив его этажи. Он передал меч княжичу Ведимиру, за что тот помиловал полора и велел запереть его в подземельях. В темные остроги также были заключены бояре, поддерживавшие власть полоров в стольном граде велесов, а также те, кто открыл ворота Дерявы и впустил тингольских карателей, погубивших княгиню Изу. От верных людей Ведимир знал всех недругов поименно, и с предателями он не собирался быть столь мягким, как с южными соседями, что вечно дрались между собой вопреки униатским соглашениям. Но время для праведной кары еще не пришло. Княжич не выпускал оружия из рук, покуда схватки между велесами и полорами на улицах города окончательно не утихли. В ночи гонец велесов промчался меж домов Дерявы, оглашая приказ княжича, что всякий из воинов, кто защищал неверную власть захватчиков-полоров мог до рассвета беспрепятственно покинуть город, оставив свое оружие. Жизнь в отчих землях была обещана при условии присяги верности законному наследнику власти велесов, Великому Князю Ведимиру.

В предрассветных часах город, наконец, погрузился в затишье. Ланс вышел на порог большого каменного дома, где последние годы жила его мать. Он уже обошел её покои, но все вещи и наряды княгини Изы были для него чужими и непривычными, лишь стопка пожелтевших рисунков на дне сундука убедила, что надежды на встречу с Лиссой не воскреснут никогда. Это были без сомнений бумаги той самой девушки, которая подарила ему жизнь, а позже осталась в одиночестве в чужих краях, где назвалась другим именем. Граф вдыхал холодный утренний воздух, оглядывая площадь меж деревянными кривыми домами, где была сожжена тайя. Горечь оседала в глубине души, но за минувшую ночь он впитал сполна страданий, и воспоминания о верной подруге и хозяйке расплывались перед потоками чужой крови и слез.

Он позвал дракона. Следовало заботиться о тех, кто еще был с ним. Он желал, чтобы крылья Ныша разрезали серое туманное небо, и вскоре их шелест донесся до графа. На площадь приземлилась огромная туша, из которой местами до сих пор торчали обломанные древки стрел. Ланс приблизился к ящеру, но тот лишь печально фыркнул на ласковое прикосновение колдуна.

— Я помогу тебе, Ныш! Ты был сегодня самым главным героем! Благодарю, что ты остался живым!

Ланс вытаскивал из твердой кожи стрелы, иногда острым ножом доставал застрявший внутри наконечник, отчего Ныш беспокойно пыхтел. Но боль быстро отступала — колдун лишь проводил ладонью по ранам и царапинам зеленоватого тела дракона, как порезы срастались, и приходило долгожданное облегчение. Граф все больше бледнел от усталости пережитой ночи. Он многое сотворил из того, что раньше было ему неведомо, он знал теперь, что силы его велики, и мысли о незримом прошлом, в котором он познал все свои умения, вновь взволновали душу. Казалось, что он обрел власть над всем миром, но сколь дорого обходилась эта сила для тех, кто становился на её пути, даже не желая этого. Те, кто управлял другими, всегда расплачивались чужим имуществом и жизнями. В чародействе же также приходилось забирать от других, чтобы сотворить желаемое.

— Вы лекарь? — раздался тонкий голос позади Ланса, который в полусне припал к шершавой спине дракона. На пустовавшей площади около одного из домов стояла худая девушка-подросток, которая не отрывала взгляда от человека, бесстрашно отважившегося приблизиться к невиданному чудищу. — Мать послала меня за лекарем. У нас в доме раненные дружинники, — вновь проговорила девушка.

Колдун еще раз погладил морду дракона, а после велел ему укрыться в окраинных лесах, чтобы не пугать местных жителей. Граф пошел следом за велеской. Ему еще не скоро предстояло испить здравых напитков и прилечь для отдыха. Пришла пора для дарения жизни, ибо смерть колдовские чары в эту ночь принесли всем, кто посмел противиться его воле.

* * *

Празднества по поводу восшествия на престол Дерявы нового Великого Князя были крайне скромны. Горожане громкими радостными криками встретили молодого правителя, вышедшего к ним на высокое крыльцо для произнесения речей. Ведимир, как и надлежало по обычаям предков, поклялся в верности всем велесам на отцовском мече, держа его плашмя в обеих вытянутых руках, а после склонился восемь раз до самой земли перед своим народом. Он пообещал, что более ни один из захватчиков не вступит безнаказанно на родные просторы, и что велесы вновь станут самыми достойными из униатов, ибо он продолжит великие дела своего отца по объединению союзных племен.

Великое застолье так и не было собрано за стенами высокого терема, ибо скорбь и горечь по погибшим, а не веселье поглотили души воинов, отбивших столицу ценой большой крови униатов. Лишь за городом на зеленевшем весеннем лугу по приказу князя были заколоты десять голов скота во славу гралам и дракону. Удивленные горожане с трепетом и ужасом взирали на большого летающего ящера, с удовольствием явившегося на угощение, и не сомневались, что дракон был посланником богов.

Ворота Дерявы вновь были открыты купеческим обозам, в родные избы возвратились беженцы, скрывавшиеся в лесах. Князь лишил прежних владений бояр-предателей, многих из которых изгнал из родных краев, прежде наградив их сотней ударов палками, и назначил других княжеских советников. От великого князя Ведимира во все стороны униатов были разосланы гонцы с заверениями мира, а в свою очередь князья соседних и дальних союзных племен отправили в Деряву ответные дары и клятвы князю Ведимиру. Встречи, дружинные построения, объезд владений — на все дела не хватало дней, которые каждый раз становились все длиннее и теплее. Лишь Ланс в уединении заперся в покоях матери, не желая участвовать в обрядах и жизни брата, который стал ему по-настоящему близким другом за долгие месяцы пути. Но нынче князь не мог выкроить времени даже на откровенный неспешный разговор с морийцем, спешившим на встречу с матерью, а попавшим на пепелище, жизнь на котором медленно возрождалась без многих людей, не забытых, но ушедших навсегда.

— Я собираюсь выходить в скором времени в обратную дорогу, — сказал Ланс брату, когда тот, наконец, заглянул в его комнаты. — Хотя пойду я теперь другим путем. Сперва на юг, через Валимейский перевал в Черноморье, а оттуда... ежели и там не застану тех, кто дорог моему сердцу, наведаюсь в Эрлинию или в Аватар... Теперь я везде буду лишь гостем, порой желанным, порой незаметным.

— Я благодарю тебя за бесценную помощь, за спасение, что ты принес моему народу, Ланс де Терро, брат мой, — открыто, но печально ответил Ведимир. — Не в праве я задерживать тебя, твой меч сверкал рядом с моим в яростном бою, и он бы еще очень пригодился велесам. Ведь не только против предателей и грабителей будет отныне разгораться княжеский гнев, а против кочевников, что двинут полки сперва в края униатов, а после захватят все земли до самого Великого Моря, ибо число их несметно, а жажда крови и богатств чужих народов неутолима.

— Ты всегда можешь рассчитывать на мой клинок, и когда велесы выступят против этого грозного врага, я буду в рядах твоих дружинников, — Ланс поклонился князю в знак неизменности своих слов. — Но покуда не потерял всех близких людей, покуда не стал окончательно безродным колдуном, — он опустил голову вниз, избегая глядеть в глаза брата, — я уйду настигать свое прошлое и настоящее.

— Не по силе мне да и не по воле задерживать тебя. Прошу только дождаться нашей сестры Милары. Не ведает она о тебе, но сможешь утешить её после тех горестей, что испытала она вдали от отчего дома, ибо в тебе течет кровь нашей матери. И она сможет поведать тебе больше о княгине Изе, если, по-прежнему, важны для тебе воспоминания о той, кто дал нам жизнь.

Колдун согласился с князем. Тем более что ожидания не затянулись. Княжна Милара прибыла из северных земель в сопровождении богатых спутников-сиригов, среди которых, как гласила еще наперед их появления молва, в Деряву явились сами Вещуны. Великий князь встречал сестру в светлых нижних палатах, восседая во главе комнаты на высоком троне, а рядом с ним почетные места занимали Ланс и княжич Гайар.

— Да сберегут гралы здоровье Великого Князя велесов Ведимира, — объявила княжна, выступив на середину залы и отвешивая низкий подобающий поклон. — Радостные вести встретили нас в пути, хотя мы не ждали иных свершений. Холодные зеркала предсказали твою победу, брат! Мы спешили сюда на быстрых конях, чтобы поздравить тебя, а также пролить слезы на родной земле о тех, кто пал под мечами поганых полоров и тинголов за прошедший год.

— Всегда милы моему сердцу ваши лица, друзья, — ответил Ведимир, выступая вперед, чтобы обнять юную сестру. — Благодарю за ваш визит и да пусть принесет он лишь добрые приятные минуты, — после того, как Веди поприветствовал Милару, он обратил взор на четверых высоких темноволосых и темноглазых сиригов, что сопровождали её.

— Это дружинники князя Конни, — Милара указала на своих попутчиков. — Они зорко следили за врагом, что мог подкрасться к нашему каравану, а вот это Гриар Ерпич, мудрый Вещун, который отправился на юг в наш стольный град с важными посланиями для тебя, князь Ведимир, — она немного запнулась на последних словах, так как по-видимому еще не привыкла звать любимого брата великим князем. Девушка кивнула головой в сторону невысокого, еще нестарого мужчины, плечи которого покрывали длинные пряди волос. В одежде вещун ничем не отличался от прочих сиригов — такой же тулуп до колен, кожаные сапоги, широкие штаны, заправленные за голенища. Лишь когда княжна назвала его по имени, он вышел вперед и поклонился собравшимся в зале велесам.

Ведимир пригласил гостей усаживаться на свободные лавки вдоль стен терема, а сестру подвел к креслу на возвышении, которое занимал граф де Терро.

— Разреши и мне представить тебе человека, что за долгие месяцы нашей разлуки оберегал меня. Это чужеземец из далекого приморского края, что простирается там, где исчезает солнце. Я расскажу как-нибудь тебе историю, что поведала однажды мне наша мать, великая княгиня Иза. Она родилась в одной из западных стран, а перед своей гибелью послала меня на запад, чтобы отыскать потерянного еще в младенчестве сына, — Веди говорил негромко, так чтобы лишь приближенным были слышны его слова, а Милара сохраняла величественный строгий вид, хотя речи брата заставили её глаза забегать между лицами князя и незнакомца, о котором он говорил. — Это морийский граф Ланс де Терро, наш сводный брат. Лишь благодаря его помощи мы вновь можем встретиться в родимых стенах.

Ланс поднялся с высокого кресла, и они обменялись приветственными поклонами, после чего княжна с достоинством и грацией заняла свободное место подле него, не удостоив более родича ни единым взглядом. Но Ланс даже не успел заметить или рассердиться на её поведение. Едва Ведимир возвратился к трону, вперед выступил Вещун. Гриар Ерпич не сделал ни шага с тех пор, как брат и сестра удалились от него в сторону трона. С установлением в палатах тишины и внимания он заговорил приятным мягким гласом, обращаясь главным образом к великому князю, хотя нередко окидывал странным взглядом колдуна, который совсем не походил своим видом на светлых униатов.

— Отважные велесы, мои собратья отправили меня в ваш белоснежный град Деряву со скорыми важными сообщениями. Ледяной Свет явил своим служителям страшные картины сечи. Предупреждали сириги ваш народ: грядет война, но слишком изворотливым и коварным был враг, не устояли ряды князя против его быстроты и внезапности. После узнали мы, что побегут прочь неприятели от дружинников, которых вел молодой да бравый княжич Ведимир. Подтвердились далекие пророчества, что записаны в летописи ледянных пещер, которые принесла в вашу столицу двадцать лет назад княгиня Сафагья.

— А что нового показали пещеры? — выкрикнул Гайар. — Не томи уж, уважаемый Вещун!

— Тяжелые времена настали в землях униатских, — уныло продолжил Ерпич, — еще много огня, окровавленных мечей и плача случится в грядущие года. Но есть надежда на победу, неслучайно я пожаловал в ваш высокий терем, князь Ведимир. Видели вещуны в ледяных зеркалах храброго мужа подле вас, призывает его Ледяной Свет к себе для раскрытия истины всех времен его жизни. Не он ли восседает по правую руку от тебя? Одно лишь точно стало известно служителям снегов, что приходится этот воин тебе близким родственником, и что следует прийти ему в земли сиригов, но только непременно с тем, что может вас связать.

— Что же кроме нашей матери могло нас связать крепче даже железных пут и оков? — задумчиво произнес Ведимир, оглядываясь в сторону Ланса. — Да, уважаемый Вещун, вы правы, я привел в униаты великого мужа, своего брата Ланса! Лишь благодаря ему нынче Дерява занята велесами.

— Я лишь передаю слова наших старцев, — Ерпич низко поклонился Лансу, к которому и обращал свои слова. — Они говорили о цепи, что от одного переходит к другому. Вот и всё, что я должен был поведать. Тебя ожидают на скованных льдом островах, Ланс. Не медли с отправлением, чтобы воспользоваться тем прозрением, что дает Ледяной благословенный Свет!

В честь приезда сестры и северных гостей князь Ведимир наказал разбить навесы и шатры на лугу за стенами города, где бояре, дружинники и прочие приглашенные могли испить вина и угоститься ароматными блюдами. Но сам князь не предавался гуляниям. За плотными полами своей палатки он собрал верных людей для держания совета. Здесь были и сириги, и дружинники от кривличей, а также близкие друзья и воины, среди которых Ратмир, Гайар, Ланс.

— Как бы не хаяли нынче велесы дризов, что не исполнили ни одно из обещаний, данных Ториком моему отцу, я не намерен поддерживать злобу и ненависть между нашими племенами. Дризы не успели прийти на помощь под стены Дерявы, когда тинголы столь скоро и нежданно совершили мстительный поход, не имели они веских оснований для нападения на стольный град при полорах, ибо не дело вести войска в чужой двор, когда не ясно, кто хозяин дома, не сменил ли он свое лицо, ведь многие бояре Дерявы добровольно покорились жадным угнетателям, — обращался Ведимир к собравшимся друзьям, но речь его затихла, когда по ту сторону входа послышался гневный разговор.

— Немедленно пропустите меня к брату и заберите от меня ваши мечи, я и так прекрасно знаю, как вы умеете ими обращаться! — звонкий девичий голос был тверд и полон возмущения.

— Княжна Милара, — чуть слышно доносились ответы стражников, — мы не можем... вы не должны... князь велел... подождите...

— Тогда вызовите его ко мне для разговора. Великий князь может ведь уделить родной сестре несколько минут внимания наедине! Скажите, что я очень прошу и не намерена откладывать свои просьбы на следующий день, — в этот момент завеса, прикрывавшая вход в шатер, колыхнулась, и сквозь неё пробилась белоснежная тонкая рука девушки, но внезапно раздался её визг, и потасовка снаружи продолжилась.

— Там ведь стоит Елизар... — озабоченно промолвил Ведимир, поднимаясь со своего места. Князь быстро вышел вон из шатра, и по последовавшему громкому возгласу можно было догадаться о картине, что предстала его глазам. — Княжну Милару воистину порой следует носить на руках, но теперь лучше отпустить её на землю, иначе она перекусает и перецарапает всех моих воинов!

— Ведимир! Он не пустил меня к тебе, а я ведь так спешила к родному брату, надеясь лишь на его поддержку и милость. Из-за верных стражников я не могу даже поговорить с тобой как следует, — голос княжны по-прежнему был громким, так что до слуха мужчин, оставшихся в палатке, доносились все слова, произносимые братом и сестрой.

— Я думал, что ты желаешь сперва отдохнуть после долгого пути. Позже мы могли бы и поговорить.

— Но беседу об участи нашего брата невозможно откладывать на потом, Ведимир!

— Наш брат сам решит, как отнестись к словам сиригов! Ему и так ведомо многое и северные провидцы, даже ежели желают задержать его подобным способом в землях униатов, не смогут повлиять на его собственный выбор.

— Да не о том я говорю! Разве ты позабыл о Сигире, нашем младшем брате, сыне князя Ведимира?! Тинголы увели его с собой в Шафри, и следует немедленно потребовать его возвращения, так как законный князь велесов, то есть ты, мой брат, воссел на престол. Но, конечно, только словами это дело не решишь. Тебе необходимо снарядить богатые обозы с дарами как плату за кровного родича. Вместе с князем многие бояре отдадут свое имущество, так как их дети также были уведены в полон кочевников.

— Ха-ха-ха, — гулко засмеялся князь, — чтобы велесы гнули колени и преклоняли головы перед теми, кто вторгся на их земли?! Неужели княжна велесов предлагает уподобиться полорам, которые отдают ежегодную дань захватчикам фезов, или низам, или воличам, которые живут далеко, да платят всегда наперед, предпочитая заранее оградить себя от несчастий?! Нет, дарами тинголам мы станем еще хуже, чем прочие покорившиеся их воле униаты. Мы пойдем туда не как друзья с платой за мир, а как презренные слуги, признавшие силу победителя. Никогда такому не бывать!

— Но как же заложники?! — Милара говорила уже более тихо и смиренно. — Эти кровожадные дикари растерзают их, если уже не сотворили злодейства над беззащитными пленниками. Только ты, Ведимир, великий князь, можешь спасти нашего младшего брата. Ведь отец с матерью души в нем не чаяли. Княгиня Иза всегда готова была отдать всё ради блага своих детей!

— Княгиня Иза очень беспокоилась о счастье дочери, поэтому, поговаривают, она решила сама избрать ей мужа, точнее помешать собственному выбору своего дитя. Но после казни матери вы, княжна, ведь имели возможность спасти Сигиря, приняв предложение Атуба стать его женой. Ведь именно от этого зависит время освобождения нашего брата! Отчего же вы так и не выехали в земли любимых вами тинголов?!

— Вы прекрасно понимаете, я была слишком беззащитна в последние месяцы и не имела никаких гарантий того, что сумею сохранить жизнь Сигирю, а также себе!

— Теперь вы под надежной опекой! Отныне я, как и положено великому князю, твоему старшему брату, решу твою судьбу. Слишком уж жалким даром за Сигиря будет велеская княжна без должного приданного, для которого нынче казна пуста. Пойдешь замуж за Торика. Может хотя бы благодаря этому мы сумеем укрепить союз с дризами и вместе противостоять тинголам!

— Нет, за него не пойду! Уж лучше сбегу к Атубатану, чтобы в последний раз увидеть Сигиря!

— Ты будешь противиться воле князя? Елизар, проведи княжну Милару в её горницу, да следи за ней во все очи. Отвечаешь за неё головой. Пусть отдохнет и подготовится к принесению брачных клятв, моей сестре давно пора осчастливить достойного мужа!

— Никуда я не пойду! Не сделаешь же ты меня пленницей в родном тереме, Ведимир?! Пустите меня! Я ненавижу Торика! Я не пойду за него, уж лучше в омут с головой, чем к дризам! Да опусти меня на землю, бесчестный воин! Я тебе не седло и не мешок муки...

К союзу с дризами князь Ведимир стал стремиться пуще прежнего. Он делился с друзьями планами по сбору войска, которое к осени двинулось бы на земли полоров. С реки Пенной доходили известия, что тинголы нынче были заняты унятием беспокойств в покоренном Хафезе, жители которого спустя год после завоевания все-таки подняли десятки очагов восстания по всей стране. Князь велесов не намеревался терять драгоценное время для ответного удара. Он лично писал послания князю Торику.

— Думаю, что Торик не будет против моего предложения: чем быстрее он приведет к Деряве тысячи дризов, тем быстрее наш союз скрепится брачными узами, — поведал Лансу свои замыслы Ведимир. — Еще мой отец договаривался с князем дризов о замужестве Милары, теперь ей придется смириться с этим...

— Я не могу пропустить это событие, ежели Милара не сбежит подобно своей матери в юности с предстоящей свадьбы, — ответил колдун. — А после я отправлюсь к сиригам, чтобы узнать, что ведомо их богу. Жаль, однако, что я приду к ним с пустыми руками... — В последнее время Ланс думал лишь о полученном послании от Вещуна. Его тянуло немедленно скакать к чудесным зеркалам, которые возможно открыли бы тайны прошлого, но, с другой стороны, он опасался заветов колдунов — никогда не внимать чужим предсказаниям, которые для чародея всегда опасны, ибо непременно сбудутся.

В условленное утро солнце светило особенно ярко на голубом небе, лаская своими лучами всадников, спешивших по зеленому лугу под сень княжеского леса. Там на поляне перед Дубом Воина их поджидал небольшой отряд. По-нарядному были одеты велесы: сверкали расшитые дорогими нитями верхние платья, длинные светлые волосы воины перевязали на лбу широкими жгутами из разноцветных камней, драгоценные ножны блистали возле роскошных поясов. Не менее празднично вырядились дризы, лишь их предводитель был как всегда строг в одежде, во взорах, в словах.

— Приветствую тебя, Торик, великий князь дризов! — проговорил Ведимир, соскочив с седла на землю. Вслед за князем спешились его друзья, лишь одно животное все еще несло седока на своем крупе. Это была статная лошадь самого Ведимира, ибо до этого она мчала по земле двоих.

— И вам мы приносим низкие поклоны, — дризы вместе со своим князем согнули спины, касаясь ладонями самой поверхности земли.

— Нынче я исполняю клятвы перед великим князем Ториком, — продолжил величественным тоном Ведимир. — Передаю ему в жены Милару, свою сестру. Пусть произнесет она обещания, что до самого конца будет держать перед своим супругом.

Все взгляды устремились на девушку. Гордо выпрямив спину, она восседала на коне. На белом платье, расшитом жемчугами, покоились две длинные косы золотых волос, тонкая талия и высокая грудь подчеркивались вытянутой осанкой. Руки княжны были перевязаны возле кистей за спиной, чтобы всадница не создавала особых неприятностей во время скачки. Милара молчала. Она не опускала глаз, полных презрения, со своего будущего мужа, а когда Ведимир ухватил её за пояс, чтобы водрузить на землю, княжна окатила брата еще более жгучим ненавистным взором.

— Если невеста не может от смущения вымолвить ни слова, то придется мне доказывать её смирение и преданность, — строго продолжил велес. Он придерживал сестру за талию, а другой рукой вынул из ножен острый клинок. Затем князь натянул её золотые косы и одним взмахом обрубил их по самую шею. Девушка не сопротивлялась, все также сохраняя невозмутимый горделивый вид.

— Отныне она навсегда распрощалась с девичьими хороводами и посиделками, и полностью принадлежит мужчине, что возьмет её, — Ведимир подтолкнул княжну вперед, но она, слегка пошатнувшись, сделала лишь один шаг по зеленой лесной траве.

— Я беру её в жены и клянусь быть верным защитником этой велески до самого конца, — монотонно произнес Торик. Он приблизился к Миларе и, подхватив её на руки, поднес названную жену к коню, после чего перебросил её поперек седла. — Мы разбили лагерь в том конце леса, князь Ведимир. Сегодня окраинные поляны огласятся радостными песнями. Приезжайте на пир. Отныне мои войска будут служить за правое дело униатов под главенством велесов. А моя жена будет привыкать к походной жизни.

Ведимир довольно кивнул, он поднял меч вверх, после чего его спутники повторили княжеский жест. Дризы ответили тем же, закрепляя таким образом принесенные клятвы. Торик вскочил в седло, осторожно поправил на крупе коня тело девушки, по-прежнему сохранявшей молчание, и дризские воины скрылись на узкой тропинке в чаще леса.

Праздник в военном лагере начался с улюлюканья любопытной толпы. Князь Торик привез из земель улов бродячую труппу артистов, которые ходили на голове, пели, плясали, а также водили за собой маленького медведя, пугавшего и забавлявшего горожан, наваливших в просторные луга за десяток верст от Дерявы. Кашевары на кострах готовили ароматные похлебки, черпатели угощали гостей полными кружками браги и вина, юные девушки, подруги молодой жены, разносили подносы с едой меж воинов, отдыхавших от походов и тренировок, а также кружились на арене, отведенной для показательных рукопашных боев между униатами.

Дни и ночи протекали среди шума и гама, новых лиц и знакомых, кислого пива и уже жесткого мяса, постоянных разговоров и переходов из одного шатра в другой. Ланс устало сидел около затухавшего костра. Утро только наступало, а веселые менестрели вновь затягивали громкую песню, и слух прорезал задорный женский визг. Колдун выпил чистой воды из фляги и поморщился, когда его напарник, один из дружинников Ведимира, приказал юнцу-прислужнику притащить для важных бояр, коими он желал предстать в глазах дризов, еще один кувшин вина. Ланс надеялся вскоре удалиться к себе в шатер, чтобы поспать, когда на почетном месте для поддержания главного свадебного костра его сменил бы Ратмир или Гайар, прочие близкие со стороны невесты. Но прибытие очередной порции выпивки означало, что графа де Терро не отпустят так просто со столь почетного поста.

— Ланс де Терро? — раздался приятный голос за спиной колдуна. Он поглядел через плечо и с трудом сдержал удивление на лице. Девушка, негромко позвавшая его по имени, оказалась Миларой, которая за время празднеств почти не выходила на глаза веселившемуся люду. — Я бы хотела поговорить с тобой. Не откажешь мне в прогулке к опушке леса?

Он незамедлительно поднялся на ноги и, поклонившись нововозведенной княгине дризов, последовал за её неспешным шагом. Они медленно в молчании добрались до весеннего леса, наполненного птичьими трелями и свежестью распускавшейся листвы. Ланс с интересом осматривал сводную сестру, о которой уже много слышал, но девушку так и не успел узнать поближе. Милара шла чуть впереди, и колдун пробегал взглядом по её невысокой фигуре, простому платью, какое отныне полагалось носить хозяйке, пусть даже в тереме князя, по её светлому лицу и волосам, покрытым легким платком. О княжне велесов слагались песни и ходили легенды в униатах, где обожествлялась её красота, но перед Лансом шла ничем не примечательная юная девушка, хотя ступала она горделиво, заманчиво вела головой в бок, а плавность рук и ясность глаз приковывали взор. Теперь княжна лишилась своих длинных золотистых волос, а кроткий нрав, за который она получала немало похвал за годы минувшей юности, так и остался для Ланса лишь на языках велесов, ибо в своей сестре он увидел в первую очередь упрямство и непреклонность матери. Милара держалась уверенно и строго, как будто не было тех недель сопротивления решению брата о союзе с Ториком, так что граф лишь поймал себя на мысли о справедливости поговорки морийских южан — стерпится да слюбится.

— Князь Ведимир многое поведал мне с тех пор, как я вернулась в Деряву, — девушка заговорила неожиданно, оборачиваясь к спутнику. Она замерла на месте, изучая лицо колдуна, лишь её глаза, казалось, жили на бледном красивом лице. — Вы наш сводный брат Ланс де Терро. К сожалению, вы очень рано лишились матери и, наверное, её совсем не помните, но теперь вы обрели родичей... и, как я смею предположить, очень крепко подружились с ними. Во всяком случае Веди не чает в вас души и полностью доверяет вам свою жизнь. А как вы относитесь к нам, велесам? — учтиво задала она последний вопрос, озвученный более в подозрительной, нежели дружелюбной манере.

— Я вас совершенно не знаю еще, княжна. Из родичей действительно полюбил пока что лишь князя Ведимира, — резко ответил колдун. Притворствовать Миларе он не собирался. За её праздными расспросами Ланс уже предугадывал неотложное дело, с которым она, видимо, вознамерилась к нему обратиться. — А свою мать я помню очень хорошо. Просто порой моя память уносится за пределы моей жизни, — иронично добавил он.

— Люди поговаривают, что сами гралы стоят за вашей спиной, наделяя вас невиданными силами. Вещуны были правы, когда сказали, что я найду дома того, кого совсем не ожидаю, и будет он мне ни мужем, ни братом, ни другом, ни врагом. Не мудрено догадаться, что слова эти были о вас, Ланс де Терро.

— Если вы, княжна, не желаете во мне видеть никого из перечисленных вами...

— Вы чужак, — перебила она очередное насмешливое замечание мужчины. — Но вы неслучайно прибыли в наши земли. Гралы призвали вас для защиты наших краев. Не откажите же в помощи и несчастной сестре, — на последних словах её голос все-таки дрогнул. Она собиралась произнести просьбу до конца, но внезапно спохватившись, замолчала и поникла.

— Ты очень похожа на мать, а, с другой стороны, совсем иная, — нарушил тишину Ланс, вернув себе серьезность. — Она обычно просила лишь за самых близких людей и никогда за себя. Говори же, что ты хотела, Милара.

— Я прошу вас, прошу вас от всего сердца убедить князя Ведимира вызволить из плена княжича Сигиря или узнать о нем хотя бы весточку, хоть одно слово. Он еще совсем юн, отрок десяти лет, а Веди видит в нем лишь возможного соперника, лишь сына, рожденного от первого брака нашего отца. Но ведь Сигирь еще только мальчик. Княгиня Иза любила его также пламенно и самозабвенно как Ведимира, как меня, как она любила бы вас, хотя никогда не молвила о своем утерянном первенце ни слова. Жизнь княжича можно выкупить за золото. Я знаю, что он еще жив. Я видела его образ в пещерах сиригов, но нужно поторопиться, чтобы возвратить его на родину, — её нежный голос взывал к собеседнику. Княжна молила неподвижно и почти бесслезно, лишь её ладони были прижаты к груди, и глаза не отрывались от лица колдуна в ожидании ответа.

— Я поговорю с Ведимиром. Но у великого князя нынче более насущные дела. Если он вместе с вашим супругом сумеет поразить полоров, то униаты получат возможность наравне говорить с восточными наездниками. И все это время жизнь вашего младшего брата будет висеть на волоске, однако против неё положены тысячи жизней ваших воинов. Не проще ли упросить князя Торика послать с выкупом к тинголам богатые обозы, в обмен на которые освободят и прочих пленников? В любом случае посольство от дризов не будет встречено столь враждебно, чем гонцы велесов, а я обещаю, что приму в нем участие.

— Нет, мой муж не будет слушать молодую жену. Ему вправе советовать лишь его мать. Я не хочу, чтобы он мне отказал в первые же дни нашего союза, — строго проговорила Милара. — К тому же в руках дризов Сигирь действительно может стать лишь игрушкой, возможным ставленником на землях Ведимира. Вы еще совсем не знаете, как кровожадны бывают униатские князья в погоне за властью. Спустя годы родные братья нередко ополчаются друг на друга, сыны сживают со света родителей лишь бы поскорее добиться высокого положения и богатых уделов. Это может быть пострашнее набегов тинголов.

— Но вы уже стали княгиней дризов, и вам подобает заботиться об интересах мужа, — после произнесенной фразы Ланс увидел недовольные огоньки в серо-голубых глазах девушки. — Я действительно чужак и задержусь на этих просторах лишь до поры, покуда не исполню слов, данных друзьям. Не волнуйтесь, княгиня, если в моих силах убедить Ведимира вспомнить о меньшом брате, то я сделаю все возможное. Только уверен, что он о нем никак не забыл.

Она кивнула, а затем поклонилась ему в ноги, благодаря за искренний ответ. Путники продолжили прогулку, возвращаясь к шумному лагерю.

— Позвольте и мне кое о чем вас спросить, — Ланс счел необходимым поддерживать возвышенный и уважительный тон в речи, ибо Милара по всей видимости не собиралась признавать в нем близкого человека. — У моей матери, княгини Изы, был позолоченный амулет в виде небольшой склянки на цепочке. Вы не знаете, кому он мог попасть в руки после её казни? — Колдун уже давно вспомнил о солонке, с которой был связан во время бестелесного существования, однако его расспросы Ведимира и пары слуг, что остались в Деряве в осаду города тинголами, не принесли надежды на возвращение утерянного талисмана. По размышлениям графа де Терро именно с ним следовало отправиться к сиригам.

— Княгиня всегда носила этот оберег от злых гралов на груди. Она не могла его передать никому, так как даже детям было не позволено дотрагиваться до этого дорогого амулета. Ведь с годами его темный блеск так и не потускнел.

— Бояре уверяют, что тинголы даже пальцем не тронули княгиню, а после её сожжения на костре перед теремом осталась лишь груда пепла, который развеял ветер или верные горожане разнесли по своим жилищам. Может она успела спрятать солонку, перед тем как оказалась в руках врагов? Где может быть этот тайник?

— Этот предмет принадлежал Лансу де Терро? — участливо поинтересовалась Милара. — Только так можно объяснить столь трепетное отношение матери к неброской драгоценности. Меня не было рядом с ней в те горестные дни, и я не могу ничего поведать об украшении, потому как в посланиях от матери о нем не было ни слова. Но Сигирь остался в осажденной Деряве, и я уверена, что она не отпускала его от себя ни на миг. Если ты освободишь младшего княжича велесов, то сможешь получить ответы на эти загадки, Ланс. Да, сириги ведь зовут тебя к себе, — со вспышкой надежды выкрикнула девушка. — Они видели твое отражение в разных землях и с разными людьми. Именно среди этих картин вещунам представал и мой меньшой брат, а после я сама узрела его на ледяной стене. Пусть все идет своим чередом. Верни княжича Сигиря в отчий терем, а после ты сумеешь изведать прорицания бога Льда.

С князем Ведимиром Ланс поговорил наедине, лишь когда велеские бояре возвратились за стены столицы после долгих гуляний.

— В следующее полнолуние к Деряве подойдут свежие полки от кривличей и сиригов, — довольным голосом князь делился с другом о договоренностях, коими успел заручиться с соседями. — Несмотря на то, что земли вещунов самые удаленные на север от злобных тинголов, сириги ожидают войны, которая достигнет их пределов, если князь и дружина останутся не у дел. А с князем Лякоричем в это лето я породнюсь, взяв в жены его внучку. Таким образом к началу листопада из наших земель на юг двинется сильная армия копейщиков и конников. Дризы с улами и низами перейдут реки, чтобы зайти с севера и поддержать мятежных фезов. Если бы нам еще с десяток огнедышащих драконов... — Веди с задором поглядел на брата, — то не только полоры, но и сами тинголы вмиг умчатся в свои темные степи.

Князь засмеялся, иначе, чем шуткой нельзя было назвать его слова. Но внимательный взгляд, брошенный в сторону Ланса, указывал, что велес желал выслушать совет графа и надеялся на его поддержку.

— Все эти приготовления к войне не пройдут мимо глаз вражеских шпионов и доносчиков. На юге тоже неминуемо начнется сбор огромных войск, а ведь силы тинголов намного превышают униатов, до сих пор подозрительно принимающих любые союзы, действующие в первую очередь в интересах своего племени, а не всех тех, кто живет по западную сторону от гор Солнца. Пока идет подготовка к ответному удару, Ведимир, я бы подумал на твоем месте, как отвлечь от вооружения самого атана. Атуб захватил в заложники десяток детей здешних бояр, он надеется, что мы не двинем на его земли войска, покуда верховная знать и сам князь дорожат жизнями своих близких. Но, похоже, что тебя не остановит гибель Сигиря, младшего брата?

— Я не могу ничем ему помочь. Только если атан тинголов увидит, что меня не запугать и не остановить пролитием родной крови, только тогда он сможет отказаться от ненужного убийства, — твердо ответил князь.

— Сколько уже совершено ненужных убийств, атан не станет лишать себя подобного удовольствия, как смерти княжича велесов. Но можно сделать наоборот. Явить страх и трепет перед лицом захватчиков, чтобы они не спешили с действиями, ибо на время все равно получат желаемое, а мы благодаря этому соберем достаточно дружин, чтобы разгромить обидчиков. — Колдун наполнил кубки темным вином и подал один из них велесу, сидевшему напротив за маленьким столом в одном из караульных помещений. — Караван с лучшими товарами, что купцы завезли с юга, отправится вместе с твоими послами с целью выкупить пленников, а за меньшого княжича предложишь обмен — например, меня, своего старшего брата, ведь весть о нашем родстве уже облетает униаты, и вскоре достигнет ушей Атуба. С дарами будет оглашена перед тинголами твоя воля — признать величие Атубатана и испросить у него разрешение на избиение полоров, которые гадкими ногами истоптали наши земли в минувшем году. Если мы уверим атана, что собираемся воевать лишь с полорами, то есть одними из униатов, а позже возможно обрушим наши войска на дризов, чей князь против воли взял в жены княжну Милару, то пусть и ложью, но мы получим столь желанную отсрочку в войне. Опишем атану, что нынче дризы метят на престол в Деряве, и лишь покровительство тинголов сможет защитить наши леса и поля...

— Велесы всегда были честны с друзьями и врагами!

— Я думал только на западе так кичаться своей честью. Ведимир, враг коварен и хитер, у нас нет надежды на победу, если мы будем полагаться лишь на гралов. Иногда нужно самим падать, чтобы заполучить шансы на новый подъем, иначе нас растопчут.

— А ежели в Шафри не поверят этим словам? Я лишь нарушу обеты данные своим союзникам...

— Вот именно, Атуб не догадается, что гордые велесы решились приехать с прошениями, ежели находились бы в дружбе и мире с соседями. К тому же я смогу его убедить в своей правоте. Покуда я буду возле Атуба, тингол не воспротивится моей воле, — загадочно усмехнулся колдун.

— Твое предложение слишком хорошо и заманчиво, брат. Ты никогда меня не подводил с советами, — князь долго обдумывал ответ. — Но только это посольство возглавлю я сам, чтобы у Атуба не возникло ни капли сомнения в словах князя велесов, которые он услышит из первых уст. А в Деряве с делами справится за это время князь Гайар.

Ланс согласно кивнул, принимая решение Ведимира о ставленнике на престоле, но желание сына Лиссы самому везти дань тинголам вызвало у него немалое удивление.

— Я знаю, что должен вернуть Сигиря, и если положу начало этому пути, то пройду по нему как князь, и как брат, — нахмурился Ведимир, осушив чарку терпкого вина.

Глава 5

ЗАПАДНЯ

Груженные сундуками и ящиками три открытые телеги, на которые были наброшены толстые холсты, со стороны походили на небольшой купеческий обоз. Лишь целая дюжина высоких статных молодцов, одетых в прочные кольчуги, с чешуйчатыми шлемами на головах наводила на мысли, что караван был не так беден, как хотел казаться издалека. И это не было излишним, охотников до чужого добра в землях униатах хватало всегда. Дружинники восседали на быстрых скакунах. Они мало, чем отличались друг от друга, лишь прислушивались не к богато наряженному купцу, а к одному из воинов отряда, по привычке величественно и уважительно называя его, несмотря на запреты, "Великий князь Ведимир".

В дороге минуло десяток дней, и посольство в восточные земли преодолело лесные края дризов, колеся по холмистым просторам улов. Небо было затянуто мрачными тучами, с которых на землю непрерывно лил холодный дождь.

— Что это за большая дорога, если её за день разнесло от ливней?! — пробурчал Ведимир. Лошади под всадниками давно перешли на медленный шаг, в котором порой увязали по колено в жидкой грязи. Обоз тащился по зеленым лугам, превратившимся в болото. Кругом не виднелось ни одного поселения или пролеска, где можно было укрыться от непогоды. — Прозвали тракт Два Моста, как будто улы живут только лишь возле реки и встречают там путешественников, кто не увяз в этой трясине!

— Но, мой князь, вы же сами не пожелали оставаться в деревне, которую мы проезжали вчерашним днем, — слегка ядовито напомнил побратиму Ратмир. — А жители предупреждали, что до первого моста через Белу еще долгий путь по опасным местам. Зверье, болото да злые люди развелись тут в последнее время, ибо так до сих пор и не разрешили между собою споры улы и низы, кому надлежит охранять первый мост, что соединяет их границы.

— Эти униаты никогда не смогут договориться! — воскликнул Веди. — Но не оставаться же нам в поселке, где все дома и постоялые дворы заняты прочим бродячим людом, укрывшемся от дождя. Не ютиться же в грязных хлевах и сеновалах! Я уж думал, что гралы внемлили молитвам и приношениям сельчан, которые вышли в поля, где утопает рожь, а вода с утра вновь полила с неба как из ведра...

— Ваши гралы должны обладать огромной силой, если они умеют останавливать и вызывать столь долгие ливни, — заметил Ланс. — В Мории люди приписывают подобные деяния великому богу Морю, мало кто из морийцев осмеливается без почтения произносить его имя. В ваших землях я уже наслышался столь много о безликих гралах, что не ведаю, стоит ли им молиться или лучше пореже вспоминать их, дабы не призвать гнев духов на буйну голову, — колдун лукаво поглядел на спутников.

— Раньше у всех гралов были имена, люди знали их и всегда призывали в минуты горя и радости, — в беседу вступил Елизар, который также ехал в первых рядах всадников, медленно пробивавшихся вперед по черной жиже. — Но за прошедшие столетия вера людей в незримых помощников ослабла, их имена были позабыты. Среди северян, ныне зовущихся сиригами, распространилось поклонение новому божеству, тому, кто являл им будущее, а прочие племена слишком понадеялись на собственные силы, ибо был между ними заключен вечный союз, и жизнь долгое время в этих краях текла мирно и счастливо в трудах и заботах. А когда вступили в высокие терема новые правители, и начались новые раздоры и бедствия, взывания к гралам не помогли, так что наши предки, а вслед за ними и мы, стали жаловать духов лишь как соседей, что могут помочь, но не всегда желают это совершать. Гралы нам не боги, Ланс. Бог ведь никогда не покидает и не оставляет свой народ. Гралы могут помиловать лишь за что-то, это всего лишь своенравные божки, через раз решающие принять моление или остаться к нему глухими. Но такими стали и мы, — горько добавил кривлич, — ведь недаром души после смерти уходят в мир гралов, а потом возвращаются обратно в этот стареющий изменчивый мир.

— Я колдун и не нуждаюсь ни в каких богах, — уверенно заявил Ланс. — Молох из Деревни не раз говорил, что уверовать в них возможно только когда убедишься, что они делают нечто большее, чем сами колдуны. А ведь вызвать дождь или усилить ветер — это по силам некоторым из рода нелюдей,— он привлек к себе изумленные последними словами пары глаз и с усмешкой добавил: — Человеком меня уже нельзя назвать, а своего рода у колдунов нет, потому как, к сожалению, именно от человека мы рождаемся.

— Так почему ты не вернешь нам солнце, если приписываешь себе столько могущества, мориец? — вызывающе спросил Ратмир. — Не прими мои слова за обиду, в твоей храбрости и силе я успел убедиться, но если ты утверждаешь, что тебе, колдуну, доступно даже такое...

Ланс громко засмеялся:

— Пусть я колдун и чародей, но даже такие как я не в силах противостоять порой грозным явлениям, по причине их неотвратимости или по воле более яростного и мудрого соперника. Я смог бы вызвать такой ливень, но он пролился бы лишь на твою голову, Ратмир, — после этих слов мориец внимательно посмотрел на униата, собираясь применить чары, — но остановить разгулявшуюся стихию я не способен, как не имею знания, времени или умения задержать иногда собственные колдовские превращения.

На некоторое время показалось дождь затих, его непрестанная дробь по лужам умолкла, но спутники не успели обрадоваться доброму знамению, как яростный поток воды обрушился на одного из них. Ратмир и его конь вздрогнули от струи холодной воды, накатившей невероятным водопадом с неба на его шлем и кольчугу. А затем дождь вновь зашумел, с новой силой проливаясь на сырую уже насытившуюся влагой землю.

Своевольной выходке улыбнулся только колдун. Его товарищи не могли от удивления и поражения вымолвить ни слова. Они лишь усерднее стеганули по бокам лошадей, как новая неожиданность заставила потерять спокойствие. Яркая молния ударила посреди луга в нескольких шагах от отряда, а потом серое небо содрогнулось от раскатов грома. Все униаты, дружинники и кучера на козлах, мгновенно бросились ниц на землю, не взирая на то, что их тела и одежда окунулись в холодные лужи на размытом тракте. Ланс тоже спешился, хотя валяться в грязи ему совсем не хотелось. Гром уже отзвучал, и вскоре люди поднялись на ноги, при этом совершая непонятные для чуждого местным обычаям колдуна жесты.

— Жаль, нет соли, — пожаловался Ведимир. Князь одним из первых встал с земли, и, схватив в испачканные ладони комок грязи, швырнул его назад через правое плечо. — Соль больше приходится по вкусу гралам, когда следует защититься от небесного огня.

Вскоре воины вновь были готовы продолжить путь, но большинство лошадей, испуганных молнией и совсем изможденных на мокрой дороге, встали на дыбы и не желали слушаться хозяев, срываясь с поводьев, отвечая разъяренным ржанием и брыканием копыт.

— А с этим ты можешь что-то поделать? — пытаясь перекричать шум дождя, восклицал в сторону колдуна Ратмир.

— Я же не пастух и не коневод, чтобы управлять стадом. Пусть на что-то сгодятся и ваши гралы, — обрезал Ланс. Он знал, как опасаются униаты грозы, но о том, что сверкнувшая молния была неожиданным откликом на его колдовство, граф решил промолчать.

— А как же! Пора уже предложить им достойное угощение за погожее небо, — Елизар посмотрел на князя с загадочным выражением лица.

— Да пусть насытятся эти гралы! Неси птицу! — прокричал с досадой сквозь дождь Ведимир. — Разве недостаточные жертвы были принесены на удачу в этом походе при выходе из Дерявы?!

— А кого нести, великий князь? Соловьи в паре припасены для Атубатана, один сокол из троицы уже улетел из клетки... — призадумался Елизар.

— Нет, этих пернатых я не трону. Давай павлина, южные диковинки в Хафезе не редкость, а вот гралы должны быть польщены столь редким даром.

Ведимир приказал отряду готовиться к обряду одарения. Ему поднесли клетку, которую покрывала плотная защитная материя. Князь уверенно распахнул тонкую решетку, выпустив наружу высокую птицу с яркими перьями в пышном хвосте. Павлин не пожелал долго оставаться под каплями дождя и тут же забился обратно в клетку, но по зову князя за красивое животное взялись широкие старческие руки одного из бояр, который состоял при Ведимире, ибо его юный сын также был угнан в полон тинголами.

— Наир Дрозд, вы самый старший среди нас, вам и проливать алую кровь в дар гралам тракта Два Моста, — заметил князь. Он передал воину заточенный кинжал с выбитыми на позолоченной рукоятке узорами, и боярин без лишних возражений и раздумий совершил обряд. Он одним взмахом удалил птице алую голову на тонкой шее, а после свежей кровью облил землю под ногами каждого коня, дружинника и телеги. Вялое поникшее тело павлина выбросили на середину луга, куда совсем недавно ударила молния. К телу жертвы не разрешалось прикасаться никому кроме старшего в роду или в отряде.

— А если это не поможет? — недоверчиво спросил Ланс, с интересом наблюдая за совершением ритуала, в котором лица многих униатов прониклись благоговейным трепетом и ожиданием.

— Конечно, поможет, — без всяких сомнений ответил Ведимир. — Иначе я более не вспомню ни одного грала, покуда не завершу начатую миссию!

Толи угроза князя подействовала, толи жертва действительно оказалась по вкусу гралам, которые милостиво приняли её в дар, Ланс не собирался выбирать между объяснениями, которые в равной мере были для него неубедительными. Только гроза вскоре затихла, и к сумеркам всадники выбрались из вязких лугов к лесным окраинам. Широкая дорога ровной полосой пролегала между высокими деревьями. Всадники сошли с неё на ближайшую открытую поляну, где развели костер и устроили долгожданный привал при ясных звездах на темном небе и приятном дуновении свежего теплого ветра.

Яркое солнце пробивалось сквозь зелень листвы, тракт уходил все далее на восток через пролески и луга в обход оврагов, прорезавших местность из редких холмов. Земля под ногами вновь затвердела, летний зной быстро подсушил лужи от прошедших дождей, и повозки, которым за ночь подлатали развалившиеся оси и колеса, в окружении всадников быстро покатили за двойками впряженных в них лошадей под лихие пощелкивания кнутов. Душный воздух наполнялся ароматами лесных цветов и прочей растительности. Алое светило уже склонялось к закату, когда люди въехали под сень старых дубов, вставших подобно великанам вдоль дороги и вытянувших густые руки-ветви над головами людей. Шелестевший от ветра зеленый свод пропускал через мелкие прорези листвы косые солнечные лучи.

Ланс пустил жеребца медленной рысью вслед за Ведимиром, который как всегда возглавлял отряд, хотя никому в странствии не называл своего настоящего имени и титула, даже во время ночных остановок на постоялых дворах. Колдун подозрительно вслушивался в дыхание леса. В дубраве из могучих старинных деревьев и молодой поросли было глухо и тихо. Трели птиц, пересвистывания, которые звучали при вступлении в темную рощу, давно замолкли и более не радовали слух, хотя обычно лес гудел даже в сгущавшейся ночи.

Сбоку послышался крик совы, и позади громко заржали лошади. Ланс обернулся, но не успел осадить коня. Животное внезапно споткнулось и повалилось на передние ноги, выбрасив своего ездока из седла. Граф сумел защитить голову от ударов лошадиных копыт, перекувырнулся на земле и быстро вскочил на ноги, с изумлением озираясь кругом. Под товарищами также пали скакуны. Послышался треск и стоны, впряженные в экипаж животные упали наземь, перевернув за собой повозки, немало клади обрушилось на головы выпавших под колеса людей и искалеченных лошадей. Взгляд колдуна быстро метнулся вниз, заметив под ногами тонкую крепкую нить, натянутую поперек дороги через каждый десяток локтей. Он немедля потянулся к ножнам, обнажая меч, но враг уже напал на беспечных путников.

В легких светло-болотистых куртках, цвет которых сливался с зеленью леса, на дорогу выскочили десятки вооруженных палками и кривыми мечами разбойников. Некоторые из них выбежали из-за кустов, в которых прятались, натягивая веревки под копытами лошадей, другие спрыгнули на всадников и повозки с веток деревьев. Дружинники, не мешкая, приняли бой, отбиваясь от превосходившего численностью противника. Ланс не успел разглядеть друзей в суматохе, что воцарилась среди лесной тиши, а скрежет и звон металла от взаимных ударов по оружию лишь распалял азарт и желание дать отпор неожиданным неприятелям.

Вылетевший на колдуна молодой разбойник, пригибаясь, кинулся в ноги графу, который одним из первых встал на землю после падения с седла. Крестьянин со всего размаха ударил его толстой дубиной по коленам. Ланс вновь повалился ниц, а его обидчик, поднимаясь после своего рывка, занес палку для удара другого воина. Разбойники редко желали смерти своим жертвам, они всего лишь забирали добро, что те затащили в столь глухие дебри. Однако одолеть колдуна было не так просто, как показалось бесстрашному юнцу. Ланс приподнял голову над пыльной дорогой и нанес мальчишке сильную невидимую оплеуху, а затем еще один удар под затылок. Изумленный захватчик озадаченно ухватился за голову, даже позабыв при этом отразить нападение Елизара, вставшего на его пути.

Быстро вскочив на ноги, де Терро поднял меч против другого разбойника, соскочившего с одного из дубов на обочине. Они скрестили оружие. Противник был изворотлив и умен, он умело отражал выпады графа, который полностью сосредоточился на поединке. Если бы он решил заняться колдовством, то единственная минута выжидания могла бы стоить победы. Граф с ухмылкой на губах подумал, что его жизни вряд ли бы это грозило наихудшим концом, однако с каким сожалением он бы поверг ниц противника, осознавая при этом, что мог бы сокрушить его и в честном бою на мечах. Разбойник, которому на вид было чуть более тридцати, ловко избегал ударов колдуна. Он завел его к крайним деревьям, юркнул под одну из нижних ветвей, когда меч графа врезался в жесткую кору, покрывавшую старый ствол. Лезвие застряло в дереве, а униат, развернувшись всем торсом, так что по воздуху разлетелись его длинные светлые волосы, переплетенные в две косы, обрушил мощный удар меча на плечо соперника. Ланс успел увернуться, но кончик клинка разрезал его одежду, появилась кровь от неглубокой царапины. Мориец вознегодовал. Его оружие в правой руке вновь свободно разрезало воздух, отразив еще один выпад нападавшего. Он скрестил с грабителем сталь, которую никто не пожелал отводить первым. Ланс всем телом навалился на мужчину, подставляя под ногу ступню, так что униат упал наземь, хотя в защитном жесте все еще удерживал перед собой меч. Граф без промедления надавил на живот разбойника, заставив того скорчиться от боли. Метким ударом он выбил оружие из рук поверженного противника. Подобным приемам его обучили не в гвардии государя, в поединках дворян в первую очередь следовало заботиться о чести. Но если перед тобой враг, то думай сперва о своей жизни, так говорил его отец Оквинде де Терро, хотя во всей Мории этого пирата и адмирала почитали за самого благородного и честного из морян.

Ланс оглядел дорогу, посреди которой продолжалась бравая схватка воинов и разбойников, но взгляд привлекла странная пустота, образовавшаяся среди их отряда. С широкой тропы уже исчезли две повозки, третья скрывалась меж молодняка, ветви которого воры развели в стороны, открыв проход в чащу леса. Колдун окликнул брата, указав туда, где на земле лежали оглушенные и израненные велесы, от которых грабители уводили прочь лошадей, подбирали оружие павших в бою. С высоких дубов то и дело слетали острые стрелы, чтобы угомонить тех, кто не желал оставаться на земле и все еще жаждал борьбы. Один из выстрелов чуть не поразил графа, но тот удачно сдвинулся с места, и острый наконечник вонзился в кору дерева. Ланс быстро подскочил к тропе, где скрывался последний обоз. Заметив высоко в ветвях довольного стрелка, колдун взмахнул рукой в его сторону, и бедолага с испуганным криком повалился вниз, угодив на колючие заросли шиповника. Затем чары колдуна были направлены вдаль, где понукая искалеченных лошадей, трое мужиков тащили прочь от большой дороги захваченную на колесах добычу. Перед грабителями вспыхнул яркий столп света, от которого люди бросились врассыпную, а животные еще более взбесились, фыркая и взрыхливая копытами зеленую траву.

По лесу вновь разнесся сигнальный свист. На плечи Ланса опустилась прочная веревка, сжавшая его в петле аркана, которую ловец подтягивал к верхним ветвям одного из деревьев, где он ловко устроился. Мориец повернулся, чтобы разглядеть нового посягателя на свободу и жизнь, но путы соскользнули на шею, теснее сжимаясь от резкого взлета веревки. Он успел ухватиться за петлю, чтобы не дать удушить себя, но быстро почувствовал облегчение. Ратмир взмахом меча разрубил аркан и, подхватив край каната, потянул его на себя, вытащив из ветвей неказистого охотника, который не догадался опустить другой конец. Паренек быстро вскочил с земли и побежал сквозь кусты в лес, и Ратмир кинулся за ним. После условленного уханья совы те немногие разбойники, что еще продолжали сдерживать пыл воинов, тут же растворились в лесной зелени вслед за своими товарищами, уведших большую часть пожитков и клади купеческого обоза.

— Где наши кони? Где повозки? — возмущался Ведимир, оглядывая широкую дорогу, устланную раненными и убитыми телами. Князь только оторвался от умельца, что изворачивался целых полчаса от его ударов, а потом юркнул в кусты. Велес вытащил из плеча две стрелы, и его левая рука безжизненно повисла в воздухе. Не обращая внимания на потерю имущества, Веди уже пригнулся к одному из дружинников, горестно восклицая его имя и призывая гралов для проведения погибшего воина в незримый мир предков. Он закрыл его веки и поспешил к другим товарищам.

— Осталось лишь несколько лошадей, — ответил Ланс, следуя за братом. Вместе с князем колдун склонялся к тем, кому еще мог помочь, исцеляя их силой колдовства, а также прощаясь с теми, чьи глаза навеки погасли. Среди напавших бродяг убитых было немного, некоторых соратников разбойники успели увести при отступлении, но в плену у князя оказалось трое, в которых по их невысокому росту можно было признать коренных жителей речных берегов — улов. — Эти бандиты уволокли почти весь обоз. Если мы не поторопимся, они еще решат вернуться за последней телегой, — продолжил Ланс, когда Ведимир, наконец, убедился, что почти все товарищи, кроме четверых, целы и невредимы. Колдун силой остановил брата и сжал его раненное предплечье, передавая ему необходимые для скорого заживления силы.

Когда велесы собрались вновь в стройный ряд вокруг своего предводителя, Ведимир тронулся в дальнейший путь через темную дубраву. Грабители явно превосходили мирный отряд в числе и ловкости. Следовало посторониться этих краев. Тем не менее князь пожелал прихватить с собой тех лиходеев, что не успели сбежать, в надежде разузнать у них о логове бандитов, куда перекочевали все богатства, предназначенные для атана Атуба.

Далее по тракту двинулись пешими. Тройку лошадей впрягли в единственную уцелевшую телегу, а в седлах остались только Ведимир, Ланс и боярин Наир. Колдун освещал дорогу, когда на лес опустилась темная ночь, а сквозь густую листву не пробивалось ни света луны, ни сияния звезд. Но после неравной схватки и многочасового перехода все нуждались в хорошем отдыхе, поэтому решено было устраивать под недружелюбными сводами леса привал.

Пленным преступникам стянули веревками руки, на ночь их накрепко привязали к стволу одного из деревьев. Ведимир распорядился выставить парных дозорных, которые немедленно бы предупредили о новой опасности, а разбираться с шайкой грабителей князь решил, едва отряд достиг бы ближайшего поселения. Он твердо вознамерился поручить старосте деревни изловить бандитов, или хотя бы отправить гонцов в Рулку, столицу в ульских землях, для сообщения местному князю о беспределах в его краях. Но на утро от захваченных языков остались лишь разрезанные ножом веревки, и хотя дружинники клялись гралами, что ночью не смыкали глаз, не заметили даже мелкого зверя, не было сомнений, что за грабителями явились друзья, чтобы под мраком ночи вернуть их в родные лесные просторы, где каждый из воров обучился быть незаметным и неслышным для чуждого взора.

За день велесы добрались до большого ульского поселения под названием Сновка, после которого разливалась река Белу. Через неё пролегал крепкий мост в земли низов. Всю дорогу до постоялого двора, а также внутри просторного трактира Ведимир сокрушался о потерях.

— С каких это пор земли князя кишат разбойниками?! Да еще около самого большака... Хотя бесспорно, где в ином месте им обирать честных путешественников, — Ведимир вместе с Лансом и Ратмиром сидели за круглым низким столом. — Вот скажи, хозяин, — велес притянул за рукав плотного невысокого мужика, который как раз принес новым поселенцам свежего напитка, ибо прежние кувшины с брагой были уже опустошены, — разве мало со мной охраны, что эти наглецы осмелились устраивать на меня засаду? Разве проку им от моих мешков в повозках, или они узнали от кого-нибудь, что я везу? — Веди уже изрядно опьянел после тяжелого перехода, но переговорить с местными людьми было для князя необходимо, чтобы разузнать последние известия и дальнейшую дорогу.

— Что говорить, милые люди, — трактирщик подсел к ним за лавку, — в этих лесах грабители обитали всегда, только если раньше их была малая кучка, то ныне только крепкая дружина сможет выкочурить этих мальцов из дебрей. Разрослась банда после прошлогодних захватов фезов. Бродяги пришли из-за рек, да и среди униатов многие пошли неугодным гралам путем. Нужно прокормить семьи, а князь увеличил все подати, чтобы собрать дань для кочевников. Нелегкие нынче времена, друзья. Но и в низовских краях немало дорожной швали и воровья, готового обобрать последнего нищего, лишь бы набить собственный карман. Эти же ребята, переходя вброд реку, орудуют на противоположном берегу, а князья наши так и не знают, кому из них и в чьи земли следует посылать людей для того, что угомонить поганых ловкачей. Других нынче хлопот хватает, в страхе все перед гневом чужого князя, то бишь атана, как его там зовут у тинголов. Однако не всех трогают эти бездельники. Вы уж поговорите вон с теми людьми, — ул указал на соседний стол, за которым отдыхали двое: один пожилой и сутулый, уже седой мужчина в добротном кафтане, а другой молодой и стройный, годившийся ему в сыновья. — Господин Дагул много лет перевозит товар по тракту Два Моста. Он вам подскажет, как можно договориться с ворюгами, так чтобы и лошади, и обозы остались целы, но потратиться на полюбовный разговор все равно придется из вашего кармана, любезный. — Трактирщик поклонился, вставая из-за стола, и еще раз кивнул в сторону купца, сидевшего по соседству.

Новым собеседникам Брин Дагул был несказанно рад, тем более что под личиной светлобородого Ведимира торговец, принадлежавший к самому хитрому и молчаливому из униатских родов, воличам, мгновенно опознал князя велесов.

— Как же не узнать великого князя, когда ваш батюшка Ведимир так часто бывал в здешних краях?! Да и хотя я сам северянин, сразу слышу, что у вашего люда говор не речной, а прямо как в западных землях велесов, да и белобрысы вы все, — усмехнулся купец. Он велел принести еще напитков и горячего рагу богатырям, а затем продолжил отвечать на расспросы Ведимира. — Нынче нашему брату тяжело приходится. Монет у народа нет, а тут еще поборы неимоверные. Только и остался толк, что возить изящные товар для самых богатых бояр, а бродячим разбойникам только это и подавай. Они сами с голоду помрут, но мешок лекарственных порошков утащат в свои землянки да ямы, чтобы другим честным людям не досталось! — Брин жаловался как-то мягко, с улыбкой, ибо в наступившие дни отовсюду слышались лишь страдания, что даже на слезы и потери люди уже смотрели привычно, без особых переживаний. — Хочешь от них отбиться — даже войско тинголов не поможет, украдут из-под носа самого атана. А по мирному сговориться — значит отдать половину навара. Но иного выхода для быстрого оборота не придумали. Так что пусть у меня воинов-охранников не целый десяток, как за твоей одной телегой ползло, но согласен поддержать твой отряд, князь, а мои люди смогут отбиться от нахальства многих удальцов. С моими наемниками я плачу дорожной черни не более десяти золотых за проезд в Хафез.

— Что ж это за воины у тебя? — хмыкнул Ведимир, игриво осматриваясь по сторонам и задерживая веселый от выпивки взгляд на молодом человеке, что скромно держался рядом с бывалым торгашем. — Одного только молодца вижу, да и то не скажешь по его роже, умеет он орудовать мечом или таскает все больше для украшения?!

— Отец... — попробовал возразить юноша. Он сперва обратился к родичу, ища соизволения заговорить с князем, как того требовал обычай, но Брин лишь успокаивающе похлопал сына по плечу.

— Это мой сын, князь Ведимир, и он путешествует со мной отнюдь не для размахивания мечом, коим, однако, мастерски владеет, — купец хитро сощурился, так что мужчины за столом поверили ему на слово, не желая проверять на деле остроту клинка и затевать ненужную ссору по пустякам. — А наемники, что следует всегда за моим фургоном, ребята не менее бравые и умелые. А вот и они кстати...

Из темного места в углу поднялась четверка высоких воинов. Все они были одеты в темные грубые куртки, под которыми угадывались легкие кольчуги, в высокие сапоги были заправлены широкие штаны, а около пояса торчали по два меча с каждой стороны.

— Все в порядке? — неожиданно со стороны подошедших людей раздался приятный женский голос.

Ланс развернулся, чтобы внимательно оглядеть его хозяйку, и с удивлением заметил, что это произнес один из наемников, который сперва держался позади, но около стола Дагула присел ближе всех на крепкий стул. Волосы женщины были собраны в две косы и уложены на затылке. Её кожу уже покрыли морщины, однако голубые глаза с любопытством блестели на закаленном в дальних дорогах лице.

— Хороших же наемников ты подобрал, купец! — воскликнул Ратмир. — Для них дела найдутся в любые времена: кому оружием помахать в сечи, а кому гибким станом в ночи!

— Неужто ты, юный велес, сомневаешься, что я способна не только помахать мечом, но и заколоть им тебя? — женщина не дала вставить слова своим спутникам, которые уже почти зарычали на грубую шутку гостя. Она, по всей видимости, привыкла отвечать на подобные колкие выпады сама и даже любила это делать, судя по выражению её самодовольного лица.

— Да зачем меч, если тебя можно вместе с ним голыми руками завалить, так что ты не успеешь его из ножен вытащить! — не унимался Ратмир, несмотря на дружеское, предупредительное подталкивание Ведимира, который хотя слегка охмелел, но не желал доставлять неприятности людям нового знакомого.

Она лишь громко засмеялась в лицо униату, а её товарищи поддержали хохот. Ответ воительница произнесла, поднявшись и решительно оперев ладони о столешницу, наклонившись в сторону Ратмира:

— Даже если я легка как перышко для твоих кузнечных мускул, воин, не откажись от борьбы со мной. Посмотрим, кто кого первым уложит!

— Не надо, Клата, — Дагул просительно посмотрел на женщину, но она равнодушно отмахнулась от его слов, внимательно оглядывая своего противника и выжидая его решения. Ратмира не приходилось долго тянуть за язык, он с ухмылкой вскочил навстречу.

— Конечно, лучше бы здесь была мягкая постель, а не жесткий пол, уложенный лишь соломой. Но я был бы не против потом закончить дело на сеновале...

Клата отбросила прочь свое оружие, выходя на свободное место в зале, подальше от столов, занятых посетителями, которые уже обратили взоры на расшумевшуюся компанию. Напротив неё встал Ратмир. Они равнялись в росте, но его покатые плечи были в два раза шире стройной фигуры женщины, наряженной в обтягивавшую хрупкую фигуру мужскую одежду. Когда он протянул руки к ней, показалось, что воительница мгновенно согнется от тяжести и давления богатырских мускулов, но борьба ещё не началась, и она с улыбкой протянула тонкие руки к его груди. Картина больше напоминала пару, застывшую перед плавным танцем под звуки гуслей, но эта игра быстро завершилась, когда на лицах обоих воинов исчезло выражение насмешки. Осталось лишь желание одержать вверх любой ценой.

Оба, колдун и князь, с интересом оборотились на борцов, которые к немалому удивлению велеса и морийца сцепились в долгой схватке. Напряженное лицо Ратмира выражало искреннее недоумение тому, что все его усилия уложить на пол за предплечья хрупкую женщину оказывались бесплодными, сама же наемница также была сосредоточена и не отрывала взора от противника, неестественно легко упираясь в его тело под распахнутой рубахой. Затем девушка сделала шаг в сторону, и дружинник как будто воспарил в воздух. Она неожиданно опрокинула его на спину и с победным взмахом головы вступила мягким сапогом на его грудь. Ратмир вскочил с пола, ошарашенный произошедшим. Его глаза блуждали по женщине в поисках оружия, которым она так внезапно его покорила, точнее лишила движения и силы.

— Этой солдатке никак помогли все гралы, которым я не воздал благодарности за прежние победы и успехи! — под нос пробурчал он, так и не понимая, в чем же был подвох. Ратмир вернулся к друзьям и уселся подле них на скамье.

— На торговом тракте Клату знают все, — извинительным тоном произнес Дагул. — Она очень ловка, и поэтому под её зорким глазом и чутким ухом я вожу товар уже третий год, ибо если бандиты и встают на нашем пути, то предпочитают сами договариваться о проезде миром.

Воительница все еще принимала в середине зала похвалы и одобряющие хлопки выпивох. Похоже подобные представления на этом дворе она давала не впервой. После женщина возвратилась за стол купца:

— А на сеновале, мне кажется, ты бы упал еще раньше, воин, — засмеялась она, глядя в смущенные глаза Ратмира.

Вместе с большим крытым фургоном Дагула, который тащила тройка статных лошадей под присмотром нанятых охранников, велесы продолжили путь, перейдя по мосту в пределы низов. Странствие до второго моста через Гаю, за которой начинались владения фезов, ныне захваченные тинголами, продолжалось два дня. Всё шло тихо, без неприятных происшествий. Как заверил князя велесов Брин, уплата за проезд по землям низов была внесена в карманы главаря разбойников, наблюдавших за трактом, еще на постоялом дворе в Сновке, так что до второго моста всадников и обозы никто не должен был беспокоить.

Ланс всю дорогу с любопытством поглядывал на Клату, воительницу, что так неожиданно одолела одного из сильнейших воинов Ведимира. Она бросала в его сторону похожие, подозрительные и заинтересованные взгляды.

— Приветствую тебя, Ланс де Терро. А правду говорят, что ты настоящий колдун? — женщина подъехала к коню графа, который как обычно шел вровень с княжеским скакуном в самом переде отряда. Однако вопрос, который вылетел из уст униатки и загадочный взгляд её светлых глаз, заставили Ланса отстать от товарищей, тем более что он сам желал завести с воительницей важную беседу.

— Да, в далеких западных землях меня именно так и называют — колдуном, то есть приписывают способности, доступные лишь вашим гралам, духам всего сущего, — дружелюбно ответил чародей, вглядываясь в красивые, но уже увядавшие черты женщины.

— Эти далекие земли зовутся Морией, не так ли? И как поговаривают на дорогах, ибо именно на них собираются известия со всех концов света, во главе Мории уже много лет находится еще один колдун — государь Ортензий. А какие новости ты привез со своей родины?

— Я уже много месяцев как покинул отчие края, и не знаю, что бы ты хотела от меня услышать, — нерешительно ответил Ланс. Он давно не думал о родном доме в Алмааге. С тех пор, как в Деревню пришли известия о гибели государя, ему нечего было делать на острове. Там его уже никто не ждал. Хотя морийцы могли видеть в его лице наследника огромной державы, но Ланс де Терро стал иным, нежели надлежало быть правителю. Он стал колдуном, обрел вечную жизнь и вечное одиночество, которое не могли скрасить даже заботы о собственном народе, ибо до сих пор его прошлое находилось для него в забытье и неведении.

— Говорят, что государя Ортензия убили, а на его месте нынче управляет регент от имени истинного принца-наследника тех земель. Времена, когда колдуны смогли вновь раскрыть свои имена и не опасаться гнева людей, вновь канули в прошлое...

— Все может быть, Клата, — прервал её беспокойную речь граф, — но тебя должны более интересовать нынешние времена в землях союзников, когда люди продаются другим за монеты, не помня былой чести и обещаний. Неужели даже женщины уже взялись за мечи, оставив в пустых избах своих ребятишек?

Она лишь усмехнулась его намекам, но не ответила ни слова о том, почему пошла по стезе наемника. Клата приблизилась к морийцу, заставив обеих лошадей иди бок о бок, почти касаясь друг друга громоздкими седлами, и при этом властным голосом продолжила расспросы:

— Как давно ты начал колдовать, Ланс?

— Давно, очень давно, — тут же произнес колдун, сам подивившись своей поспешности, к тому же он добавил, сам того не желая, — еще до гарунских войн.

— Когда ты проснешься? — немного подумав, спросила воительница, не меняя строгого выражения лица, хотя сущность вопроса Ланс так и не уловил. Но, несмотря на это, он ответил ровно и быстро, извлекая знания из своего темного прошлого:

— Никогда, если засну очень крепко, — он через мгновения понял, что это был условный пароль между колдунами во времена, когда еще не была выстроена Деревня, где по сей день собирались все те, кто владел чудесными способностями.

— Ты пришел по своей воле или по приказу?

— Кто ты? — перед ним была не обычная униатка, показывавшая чудеса силы и ловкости, а одна из колдуний. Эта мысль тут же прояснила его голову, ибо он уже был готов послушно ответить на очередной вопрос. Но вместо этого Ланс пожелал узреть её истинный облик, и наездница предстала перед ним в тех же одеждах и фигуре, лишь её волосы окрасились в темный цвет, а на их фоне светлые глаза выдавали коренную морянку. Её лицо оказалось чуть более моложе, чем виделось до этого, но его тут же прорезали морщины негодования, так как ведьма заметила изменившийся цвет своих волос в одной из кос, переброшенных со спины на грудь.

— Прекрати! — шепотом велела она, хотя всадники уже шли в самом конце отряда. Она притронулась распахнутой ладонью к своему лицу и провела до самого сердца вниз, вновь принимая прежний вид усталой, но горделивой униатки средних лет.

— Ты тоже колдунья, — восхищенно выговорил Ланс. — Я не открою твоей тайны, но поведай мне, что ищешь ты в этих краях. Как давно ты скитаешься по миру и не бывала у родных морийских берегов?

— Я покинула Морию очень давно. В те дни, когда после нашествия гарунов на колдунов обрушились сами моряне, позабыв, что благодаря нашей опеке, а не живой воде, их деревни обходили стороной засухи и неурожаи, эпидемии и наводнения. Уже много лет я скитаюсь по землям около Гор Солнца, а до этого исходила всю Эрлинию. Лишь в Ал-Мира у меня до сих пор нет желания соваться, хотя гаруны создали империю достойную преклонения, пусть ныне она разрушена.

— Ты блуждаешь уже более трехсот лет?! В Деревне Молох отчаялся верить, что хоть кто-то из самых древних и мудрейших чародеев остались в живых. Может быть ты была рождена еще в Прибрежном краю и именовала себя наравне с другими Владыками, почти богами? — Ланс был поражен столь нежданной встречи, и слова о своей собственной участи потекли из его рта в надежде обрести у колдуньи помощь и поддержку, хотя немного ранее он глядел на неё с нескрываемым подозрением. Была ли навалившаяся на него откровенность результатом её чародейства или всего лишь желанием самого графа познать истину, так и осталось в безвестности, ибо он был уверен, что колдунья в своих ответах также ему не лгала. Поэтому Ланс лишь полагался на тот дар, который получают все колдуны — счастливую случайность, когда внезапно и неожиданно самые потаенные желания чародеев сбывались. — Если ты столь могущественная, Клата, то помоги и мне вернуть былые силы, хотя я ощущаю новые пределы своих знаний и умений с каждым новым днем. Я жил много лет назад, но память о тех днях померкла. Ныне я возродился в новом теле, не будучи способным узреть прежние деяния и замыслы... Как мне быть?! В Деревне чародеи даже не могут помыслить о таком, но ты мне не откажешь в совете?

Женщина с изумлением выслушала его слова, а после еще раз оглядела парня с ног до головы.

— Ты очень молод, но я также обрела свои силы не в старческом возрасте, а еще будучи во цвете лет. Однако я не принадлежу к тем вечно юным, кто когда-то покинули благодатный край во след глупым людям, уверовавшим в безразличных к их страданиям и мольбам богов. Я родилась во времена, когда государь Касий II отправился за горы покорять пелессов, боровшихся за свою независимость и все-таки отстоявших её. О Владыках Прибрежного края я слыхала в легендах, древних песнях и рассказах своего учителя об его наставнике. Раньше колдуны не знали единого прибежища и по негласному закону брали в ученики любого, в ком разглядывали способность к чародейству. — Клата бросила беспокойный взгляд на округу и, удостоверившись, что их спутники далеко ушли вперед по открытой дороге через крестьянские поля, продолжила рассказ. — Знаешь ли ты хоть что-то о Калаваргане? — Ланс отрицательно покачал головой, и колдунья сама ответила на вопрос. — Говорят, что это было удивительное сооружение из громоздких каменных глыб высотой в десятки этажей, площадью сотни квадратов. Оно знаменовало торжество человеческой и колдовской мысли над низшими верованиями убогих племен, что прежде населяли эти земли. Но и в этих краях в другие времена люди засомневались в колдунах, прогнали их прочь и разрушили их творения. Калаварган был выстроен вблизи реки, теперь на его обломках стоит величественный город фезов Шафри. А сам этот народ считается одним из самых мудрейших за счет наследия, что оставили его предкам изгнанники. Вблизи города, там, куда люди боятся ступить ногой, поищи колдуна, что сможет тебе помочь. Потому как он несомненно принадлежит к одним из Владык Прибрежного края. Полстолетия тому назад я заходила в те места и увидела его. Имен у него много, вряд ли они подскажут тебе что-то из забытого прошлого, но сила его знаний и опыта неимоверна, потому как в одиночку он поднял из руин часть Калаваргана, в которой уединился на долгие годы. Он выбрал жизнь отшельника, дабы добиться того, к чему стремился уже многие столетия. Я знаю лишь, что он дал обет о том, что не покинет вновь заселенные каменные ложи, покуда не обретет желаемого знания, но он может выслушать тебя и помочь... Хотя я впервые слышу, чтобы колдун сумел воскреснуть после своей смерти.

— Не воскреснуть, а возродиться, — поправил Ланс. — Прежде мое тело было совершенно иным, и ежели до сей поры остались в живых чародеи, которых я знавал и звал друзьями или врагами, учителями или учениками, то даже им не опознать во мне прежнего лица, они не смогут ни огорчиться, ни возрадоваться моей жизни. Но если мое возрождение связано с явлением колдовских чар, то значит и воспоминания прошлой жизни можно вернуть, иначе я бы не пожелал никому такой участи: томиться о том, что было раньше, незаконченное, незавершенное до конца, что кого-то не долюбил, а кому-то не воздал по заслугам...

— Но ты получил второй шанс. Люди веруют, что им доступно множество жизней, только колдунам этого не достичь никогда. Хотя ты воистину был величайшим из нас, если обрел подобное могущество, — Клата совершенно по иному посмотрела на молодого морийца, которого и до этого принимала за чародея, ибо уже наслышалась об его подвигах при взятии столицы велесов Дерявы, но не представляла насколько загадочен и таинственен его лик даже для него самого. — Я с трудом, но все-таки верю тебе, Ланс де Терро.

— Благодарю тебя, воительница. Отныне мне понятно, как столь хрупкая девушка так умело одолевает здоровяков и наводит ужас на местные банды злодеев, — усмехнулся Ланс. — Однако, кем бы я ни был, до поры мне осталось лишь пытаться вернуть расплату за свою жизнь — самого себя. Может другой колдун, один из тех вечных мудрецов, что уже десятки столетий скитаются по бренной земле, сумеет подсказать, возможно ли заглянуть за пределы своих снов, ибо кое-что из прошлого все-таки оживает в смутных видениях ночи. Я найду каменные палаты древнего Калаваргана, — чародей замолк, ибо название, впервые услышанное из уст униатки, оказалось знакомым для того, кто прежде был бестелесным узником солонки и сохранил некоторые знания и умения. Он не заметил, как Клата подстегнула коня и помчалась вперед догонять ушедший караван. А в голове у графа завертелись мысли о колдуне, что был одним из богов родины далеких предков морян, а также он вспомнил о книге, что так волновала царицу Антею и чародея Сарпиона. Ежели книга морийской колдуньи скрывала секреты древнего колдовства, то она должна была раскрыть перед ним путь к прежней жизни. Ланс уже слышал в придорожных кабаках на пути к тинголам, что в Черноморье окончательно улеглись волнения, и торговля с южной державой под властью прежней царицы вновь возрождалась. Он знал, что ведьмочка достигла своей цели, и с горькой ухмылкой предполагал, что колдовская книга вероятно уже уничтожена и не сможет ему ничем помочь. Хотя сожаление было мимолетным. Задумчивое лицо Марго и её голубые глаза заполнили его сознание. Ланс завертел головой желая оторваться от наваждения — он хотел не думать о возлюбленной чародейке. Пусть вернуть память прошлых лет было за гранью его возможностей, но забыть недавнюю любовь должно было оказаться ему по силам.

Путешественники распрощались на берегу тихой Гаи. Ведимир принял решение далее продолжить путь на одной из широкопалубных барж, что перевозили товар в самые южные воды Золотого моря. Брин Дагул тронулся в дорогу по крепкому мосту и, пожелав успехов велесам, согласился исполнить последнюю просьбу князя — доставить в ближайший город фезов, ныне управляемый кетаном, ставленником атана, послание о прибытии послов от велесов в земли за рекой для того, чтобы быстрая птица прилетела с этими вестями в палаты самого Атуба. Купец тоже направлялся в столицу Хафеза, так что друзья понадеялись на скорую встречу среди великолепных домов Шафри, хотя волич по дороге должен был посетить и иные города фезов, чтобы продвинуть вперед собственное дело по сбыту лекарственных эликсиров и мазей, изготовленных северянами из жиров животных. Но купец утверждал о божественном происхождении своих товаров.

Сплав по реке занял два дня. Князь щедро заплатил хозяину судна за скорую дорогу. Ярким летним днем, когда воздух мерцал от жары и зноя, небольшой отряд велесов сошел на деревянную пристань Шафри, города, выраставшего каменными громадинами из земли на восточном берегу Пенной, в которую в этом месте сливались воедино два её притока — Белу и Гая. Едва воины оказались на твердой земле, к ним приблизились вооруженные стражники во главе с чернобровым тинголом, который говорил на ломанном языке униатов. Он представился Самканом и был послан самим Атубом для встречи гостей из далеких земель.

Город Шафри окружали ровные высокие стены из красного кирпича, за которыми поднимались в небо или расширялись по земле разнообразные по формам здания. Улицы был вымощены грубым камнем, а между домами почти не виднелось проходов, лишь главные широкие дороги тянулись к центру, где находились самые величественные и красивые постройки зодчих. Поэтому прогулка по городу оборачивалась проходом через аркадные двери самих домов, жилые комнаты и небольшие сады. Воздух накалялся до невыносимой духоты от пылавших лучей, на улицах почти не было деревьев, их спасительной тени и зелени. В пределах крепостных стен, отделявших столицу от реки, не протекало ни одного водного источника, лишь глубокие колодцы, из которых с помощью мощных насосов поднимали воду, украшали голые пейзажи. Однако монументальность Шафри отступала перед взглядами усталых путешественников, которые замечали лишь бедноту и истощенность горожан, шатавшихся по улицам в поисках пропитания или подгоняемых тинголами на соорудительные работы. После захвата многие дома и здания лежали в руинах, осколки валунов и щебенки пылились под ногами, темные пятна от пережитых пожаров и запах гари до сих пор уродливым пятном лежал на лице прежде светлой и прекрасной столицы фезов.

Дорога привела послов и сопровождавших их вооруженных воинов атана к самому центру города на открытую, огромную по площади территорию, испещренную возвышениями в виде окружностей, где велся торг, читались указы правителя, устраивались представления и наказания преступников. Униаты объехали публичные арены разной величины и приблизились к главному высокому кругу, внутрь которого вели строгие ряды арок, державшихся на опорных колоннах. В этом месте было тихо и мрачно, шум и гам обыденной жизни остался в стороне от покоя, которым окружил себя глава города и повелитель тинголов. Поднявшись по пологим выступам вверх к самому солнцу, странники узрели большой каменный трон, на котором восседал атан Атуб. По бокам загорелые рабы обмахивали владыку широкими листьями южных деревьев, а около каждой колонны стояли охранники с закутанными лицами и повязанными на голову темными платками. Они были готовы по первому же жесту пронзить грудь широкими саблями любому нарушителю воли властелина. Из-за спинки трона вставало подобно грозной тени самое высокое здание в Шафри. Его было видно от первых ворот города — дворец-башня, украшенная белыми гипсовыми скульптурами, колоннами и лепкой. Остроконечные крыши четырех боковых башенок терялись в облаках. Требовалось много усилий, чтобы взобраться по многочисленным лестницах на самую верхнюю балюстраду сооружения, ибо там в прежние времена каждые день и ночь мудрецы фезов наблюдали за явлениями небесных светил — солнца, луны и звезд, предвещая по ним грядущее своего народа. Это здание ныне облюбовал атан, однако не для продолжения наблюдений и выслушивания воли богов, которые являли по вере фезов им знаки в далеких небесах, а для свершения воли и отдыха в его роскошных стенах. Хотя не менее изысканным и богатым был дворец правителя фезов, хафа, располагавшийся на другом холме старинного города.

Очутившись перед грозным лицом атана Ведимир, а следом и его люди, у которых еще при въезде в город отобрали оружие, позволив лишь князю оставить при себе меч его отца, низко склонился до самой земли, приветствуя хозяина этих краев.

— Я признаться не ожидал приезда столь высоких гостей в свой чертог, князь, — Атуб отвечал на языке фезов, который был немного знаком и правителю велесов, поэтому помощь советников из городских ученых для беседы двух вождей не понадобилась. — С чем пожаловал, князь Ведимир? Неужели самое главное твое сокровище, на которое я уже давно желаю взглянуть — княжну Милару — ты спрятал под платьями одного из этих воинов?

Атан говорил низким хрипловатым голосом, привыкшим отдавать приказы огромному войску, а не отпускать шутки, поэтому в его взгляде читалось не столько усмешка и удивление, сколько злобное презрение к гостям.

— Велесы пришли в великий город Шафри с заверениями мира, — ответил Ведимир. — Я по праву вернул себе престол отца, великого князя Ведимира, и теперь посылаю тебе, Атубатан, дары, чтобы искупить вину, которую по незнанию униаты посмели нанести тинголам, а также надеюсь возвратить в отчий дом своего меньшого брата — княжича Сигиря, дабы прекратить безутешные слезы его матери.

Никогда Ланс не слышал, чтобы Ведимир говорил неправду, слова князя были сильнее камня, весомее писанных законов, однако ныне велес даже не пошевелил бровью, произнося речи, что несомненно доставляли боль его честолюбию и сердцу, но были необходимы для его победы. С врагом всегда надо бороться его оружием, нередко повторял советник Элбет своим юным подопечным. Но что значило забыть о чести для колдуна, которому чары позволяли затуманить взор собеседника и лишить его воспоминаний об этих минутах лжи и падения?! Иную муку приносило сознательное бесчестие человеку, непривыкшему заключать сделки с совестью, губившему свою жизнь, ибо отныне она становилась противной ему самому: без доверия, без правды, без надежды. Колдун знал, что эти вопросы мучили его молодого брата, принявшего бразды правления. Но для вождей был более высокий долг, чем собственная жизнь и честь.

— Какими же дарами богата велеская земля?

По кивку атана несколько стражников из тех, кто проводили приезжую процессию по улицам Шафри, стали разгружать телегу, которую наполняли сундуки и деревянные лари. Перед тинголами раскрылись тюки с дорогими тканями, огромные сосуды с ароматным медом, большая шкатулка, доверху набитая переливавшимися самоцветами. Но подарки, которым действительно стоило позавидовать и восхититься из тех, что князь вез на поклон к атану — мечи и доспехи, выкованные умелыми мастерами велесов, сгинули в ульских лесах.

— Это всего лишь часть всех тех богатств, что я послал в твой великолепный город, атан Атуб, — заметил Ведимир. — К сожалению, нынче на дорогах в униатах даже князь не может быть спокоен за свою безопасность. Полно сброда, готового ограбить и нищего простака, и богатого вельможу. Вожди уже давно не могут примириться для того, чтобы решить, кому из них следует карать и излавливать плутов и мошенников, а попросту преступников. Уверенность в будущем надолго покинула наши сердца, и только вашей мудрости по силам её вернуть, — в этот момент Ведимир был по-настоящему жалок.

— Не так густо в дарах, как в речах, — проворчал Атуб. — Я не сомневаюсь, что твоих солдат может ограбить любой отрок, князь, но в моем народе не принято дарить черепки вместо целой вазы. И где же твоя сестра, за которую я обещал освободить меньшого из княжичей?!

— Разве печальные известия еще не достигли вашего дворца, Атубатан? Княжна Милара самовольно в тайне принесла союзные клятвы князю дризов Торику. Я не мог после этого не признать данного брака, потому как она стала более недостойной вашего внимания. Отныне дризы запустили руку в мои края, и я приехал просить помощи у великого атана, чтобы не допустить покушения соседа на свои владения. Велесы заплатят сполна и даже вдвое больше за то, чтобы княжич Сигирь вернулся в отчий терем, ведь князь Торик желает забрать мальчика себе, дабы свергнуть меня, законного наследника, и усадить в Деряве на трон малолетнюю куклу! А все, что было утрачено по пути в Шафри, прибудет пред ваши очи, как только мои дружинники лично разберутся с ульскими беззаконниками.

— Можно верить словам велесов, которые уже нарушили один раз обещания, при этом сгубив моего отца?! Притом не желают они исполнять приказов атана и ныне! Клянись же всеми богами и жизнями самых дорогих людей, что говоришь истину, князь!

— Клянусь! Клянусь гралами, что оберегали меня в пути, и да не покинут они меня на обратной дороге, ежели я говорю правду!

Среди каменных колонн установилась могильная тишина. Её нарушил скрежет стали мечей, вытаскиваемых из ножен тинголами по взмаху правой руки атана.

— Возвращение домой для князя велесов, однако, будет не столь скорым, — зловеще произнес Атуб. — Вот когда я действительно увижу подобающие дары, а также самых красивых велесок, шагающих впереди каравана, тогда я отпущу тебя домой. А покуда ты вместе с твоими спутниками подождешь исполнения княжеской воли, — тингол вытянул ладони и провел ею по первому ряду униатов, которые выступали перед атаном наравне с Ведимиром. Среди них оказались Ланс, Елизар и Наир. — Бросьте их в яму со зверьем. Тех троих, — его пальцы двинулись в сторону молодых дружинников князя, — отвезти к полорам, дабы Шусть услышал от людей князя Ведимира, что тот желает видеть его управляющим северных земель, покуда сам велес исполняет свои заветы у меня в гостях. А остальных отошлите на родину. Если они сумеют пешими добраться до отчих земель, то поведают сородичам, что следует собрать более щедрые выкупы за молодого правителя, иначе вскоре его позабудут не только гралы, но и мои любимцы, которые вмиг растерзают человеческое тело на куски, мясо заглотят острыми клыками, а кости закопают в темном углу.

Довольный хохот еще звучал в ушах недоуменных послов. Ведимир потянулся к мечу, но в одиночку он не мог противостоять десятку вооруженных стражников, которые окружили его людей. Колдун сохранил невозмутимое спокойствие, хотя был в силах раскидать от себя в разные стороны даже полсотни солдат, пусть это бы вызвало в последствие обрушение башни мудрецов. Но Ланса увлекало любопытство: куда же отведут пленников мрачные тинголы, узнает ли он об участи юного приемыша Лиссы, княжича Сигиря, или же о колдуне, скрывавшемся в покинутых развалинах Калаваргана.

— Вот как поступает тингольский атан с гостями, которым через своего посла на берегу обещал дружеский прием, — с презрением выговорил Ведимир, не сопротивляясь солдатам, которые подтолкнули его к спуску за каменным креслом Атуба.

— Очень скоро вы познакомитесь с друзьями, что всегда жалуют новых гостей! — продолжал злорадно шипеть тингол сквозь смех.

Четверых мужчин, подгоняемых острыми палашами, подвели к ступеням, что были выточены у подножия круглой арены позади трона атана. Ланс бросил взор на Атуба, который как будто бы вновь погрузился в собственные мысли, развалившись на каменном седалище. Как оказалось, за спиной атана находилось точно такое же кресло, обращенное в сторону великолепной башни. Однако дорогу к зданию преграждала широкая впадина овальной формы глубиной около десяти локтей, на дне которой под ярким солнцем возлежали огромные по размерам твари. Пленников подвели к самому краю ямы, её дно было засыпано светлым песком, а в стенах из камня виднелись множественные дыры-отверстия, закрытые прочными решетками. Ланс разглядел желто-черные шкуры зверей размерами с медведей, а по виду напоминавшие громадных кошек. В дальних южных краях их звали тиграми, знание об этом сохранилось от прежнего утраченного бытия чародея.

В спины людей врезались острые концы орудий, подталкивавших их в бездну, где рыжие монстры уже лениво подняли морды к появившимся на горизонте чужакам. Тигры встали на тяжелые лапы, подтягиваясь, обнажая при этом острые когти и оскал. Первым спустился князь. Он спрыгнул в песок, стараясь как можно мягче приземлиться на землю, чтобы успеть достать из ножен отцовский меч, ибо это была единственная надежда на жизнь для него и его друзей. За ним последовали Елизар и Ланс, а после с негромким криком в луже воды и жидком месиве арены оказался боярин Наир, которого за нерасторопность солдаты сами скинули вниз.

— Я не дам им напасть, — кинул в сторону брата колдун. Ланс был уверен, что сможет задержать хищников, однако если зверей обозлить колкими ударами меча, то в своей ярости они могли выйти из-под власти чар. Поэтому он надеялся, что князь не будет торопиться. К тому же графа волновала, где же та темница, куда повелел направить узников Атуб. Не пожелал же он скормить велесов животным и не насладиться этим зрелищем лично.

За колдуном встали Елизар, поддерживавший Наира, который повредил при падении ногу. Ведимир прикрывал телом друзей, шепотом веля им отходить. Три тигра подходили к свежей добыче с разных сторон, отодвигая людей к высокой стене. Ланс ждал, пока хищники не приблизятся достаточно близко друг к другу и к пленникам, чтобы одним махом нагнать на них страх, а точнее ударить огневой вспышкой или воздушным кулаком. Но внезапно с боку раздался звонкий голос, отвлекший внимание как напряженных и измученных воинов, так и хищников, из пастей которых при этом донесся рык, наполненный любопытства и жажды крови.

— Сюда! Быстрее! Быстрее!

Одна из решеток распахнулась, и оттуда звучала родная униатская речь. Тигр, находившийся в той части арены, злобно зарычал и бросился в огромном прыжке к раскрытому выходу, наперерез Елизару и Наиру, поспешивших к укрытию. Но зверь испуганно заскулил от взрыва в земле перед его мордой. Куча песка затуманила взор хищника, и он отупил. Ланс вместе с Ведимиром нагнали друзей, помогая Елизару, тащившему на своих плечах обессилевшего боярина. Мужчины скрылись от палящего солнца, за ними вмиг закрылась решетка, и лязгнул крепкий засов.

— Сынок! Сын! — счастливый крик ослабшего воина вылетел из груди, заставив Ланса и Ведимира оторвать взоры от тигров, с пущей подозрительностью двигавшихся в их сторону, хотя нынче между ними встала надежная преграда из железа.

Братья, наконец, посмотрели на тех, кто открыл для них спасительный путь. Отстраняя от себя кривлича, Наир Дрозд упал в объятия рослого юноши, которого звал сыном. Рядом с подростком шестнадцати лет были его товарищи: с осунувшимися лицами, в изодранных одеждах, но с радостными пылавшими глазами от того, что вновь встретились с сородичами. Кроме самого взрослого на вид Тсандира, сына боярина, за которым тот отправился в поход, в темном помещении среди закопченных дымом факелов и испещренных надписями стен новоприбывшие узники разглядели еще троих отроков и совсем юную девушку, сжавшуюся в клубок в одном из сырых углов.

— Сигирь?! А где княжич Сигирь? — недоуменно воскликнул Ведимир, озираясь в поисках брата.

Но дети лишь качали головами, а вскоре и вовсе опустили уже остывшие взоры в землю. Это они желали о многом расспросить взрослых мужей, пожаловавших по их уразумению для освобождения пленников. Однако вскоре с мрачным унынием и печалью дети поняли, что новые гости оказались такими же узниками ямы, как и они.

Князь перешел к расспросам, покуда Ланс осматривал ногу Наира, стремясь облегчить на время его муки и боль, ведь заживление некоторых ран даже с помощью колдовства не проходило быстро и бесследно. Краем уха колдун прислушивался к разговору Ведимира и ребят, окруживших воинов. Больше всего говорил Тсани, юноша с беспокойством взиравший на отца, но тем не менее признавший своего правителя, велеского князя, и не решившийся отмалчиваться под его строгим взглядом.

— Великий князь, уже бесчестное количество дней мы блуждаем по кругу в этих сырых камерах, что выстроены вдоль стен ямы. После того, как нас вывезли из Дерявы, мы жили несколько месяцев во дворце, в темной комнате среди мягких ковров и низких столов. Нас кормили и поили ежедневно, а иногда позволяли прогуляться по пустому каменному двору. Служанка из фезов заботилась о нас и передавала скудные сообщения с родины. Но как только в город пришли известия, что возвратился княжич Ведимир, то есть вы, и он забрал себе княжеский престол, нас бросили на глазах у кровожадной толпы в это логово чудовищ, которые стерегут пленников, а иногда лишают их жизни. Нас была дюжина. А теперь осталось всего пятеро.

— Что это за место? Куда делись остальные пленники?

— За каждой решеткой небольшая светлая камера, они сообщаются между собой темным узким коридором, — пояснял паренек. — Мы можем открывать их, чтобы выйти на солнечный свет, но там, — он боязливо кивнул в сторону ровной песчаной площадки, — нас всегда поджидают они, поэтому мы обычно запираемся и ждем удобного случая, чтобы подобраться к еде и воде, что оставляют стражники. Кормят нас обычно два раза в день. Тинголы кидают куски мяса зверям, и опускают полные ведра с водой и с похлебкой, иногда бросают хлеб или фрукты, к которым не притрагиваются полосатые. Пока они жуют, мы можем проскользнуть по арене и забрать пищу. Если же не успеем, то сами можем стать едой. Так каждый день. А порой на представление собирается толпа людей, и сам атан смотрит за тем, как они, — он вновь кивнул в сторону тигров, — охотятся за нами. Их тогда специально держат несколько дней голодными. И нас тоже.

Мужчины обратили взоры полные ужаса и сочувствия на несчастных детей, уже несколько месяцев вынужденных бороться за свою жизнь на дне темной ямы.

— Иногда сюда спускаются солдаты, — продолжал Тсани. — Они приводят других пленников и забирают самых слабых или сильных, как им вздумается, то есть как им прикажут. Места здесь много, но когда много людей, еды все равно на всех не хватает, поэтому силы покидают, а особенно тяжело с водой. Звери повадились в последнее время переворачивать полные ведра, отчего образовались лужи, а мы изнываем от жажды. Уже погибли Самара и Гринди, а молодых девушек из семьи Кажича даже не отпускали в яму, их сразу увели в соседние палаты, где, поговаривают, у атана гарем, то есть женский дом. А одного старца-феза на наших глазах кошки разорвали в клочья.

— А где княжич Сигирь? — Ведимир не удержался и вздернул юношу за плечо, призывая того не тянуть с ответом о судьбе брата.

— Сигирь был самым младшим, но юрким и разумным. Пока он был с нами, звери слушались его, и нам всегда хватало еды. Но потом он сбежал. Он звал нас с собой, но я не решился уходить темными тоннелями, что ведут к прожорливым крысам и червям, как рассказывали фезы! — вскрикнул юноша. — Они все послушались меня, — он удручающе обвел взглядом своих друзей, — а теперь я знаю, что был не прав.

— Да он заблудился во мраке переходов! — пробурчал один из мальчиков, едва не срываясь на рыдания. — Отсюда нет выхода. Только во дворец, где нас вновь бы схватили стражники и точно бросили на кормежку этим кискам, как они их кличут! Мы надеялись только, что атан смилостивится над нами, ежели наши родные сумеют его задобрить. Но если сам князь теперь у него в плену...

— Малыш, глупо полагать, что великий князь может быть у кого-то в плену, — приободрил всех Ланс. Он задорно улыбнулся, хотя взгляд при этом выражал горечь от лиц и истории измученных узников.— Разве ты не видишь, что при нем все еще отцовский меч, а также верные друзья. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. А теперь расскажите более подробно, куда исчез княжич.

Вновь ответил Тсани. Он недоверчиво поглядывал на колдуна, не признавая в нем знакомого велеса, да и говор у морийца был совсем не похож на униатский. Тем не менее, парень обращался теперь именно к колдуну, почувствовав, что этот человек не просто так удостоился дружеского взора самого князя.

— В темном коридоре вокруг арены есть не только выходы к небольшим, подобно этой, комнатам, но и проходы в подземелье. Здесь очень много перекрытых засовами и замками решеток. Мы знаем, через какую из них стражники попадают в темницы, но она очень надежно заперта. Некоторые двери тут оставлены без присмотра, но по ночам оттуда тянет могильным холодом как в склепах и усыпальницах, иногда там жутко завывает толи чудовищный зверь, толи ветер. Там есть крысы, и мы ловили их, когда было совсем плохо, — он смутился и замолчал, но под внимательным взглядом воинов продолжил объяснение. — Туда очень опасно ходить. Там бывают обвалы, и под ногами собирается вода, в которой ноги морозят чьи-то лапы... Мы сами завалили несколько из подобных проходов, даже Сигирь не заговаривал о том, чтобы пройти по ним до конца. Он предлагал пробраться вслед за стражей во дворец, оттуда выбраться в город и сбежать за его стены, хотя они так высоки, что вряд ли это было возможным. А потом к нам подселили одного городского вора, который рассказал, что все эти подземелья выводят за пределы Шафри, потому как являются развалинами древнего города, на котором фезы выстроили свою столицу. Он обещал, что сбежит сам и поможет нам ускользнуть. Особенно ему поверил княжич. Но феза вскоре вытащили наружу, на свободу, после того, как он сумел избежать клыков тигров на игрищах, устроенных тинголами. В этом была немалая заслуга Сигиря, однако после своего освобождения, Плут, как его звали, видимо, позабыл о нас. Да и кому мы были нужны?! — произнося жестокие слова, Тсандир уже совсем не казался малым подростком. Он был решителен в своих размышлениях, не отступил бы назад и в своих поступках, решил Ланс. Перед ним стоял храбрец, который стал бы отменным воином, вручи в его руки меч. — Сигирь улизнул в тоннель, по которому ходили стражники, около двух недель назад. Он прошмыгнул в коридор, когда они зашли, чтобы вытащить из углов самых слабых и уже умиравших от жажды и страха пленников. Мы не согласились следовать его плану. Княжич ведь еще совсем мал и глуп, так я отговаривал своих товарищей. Только Дара хотела пойти с ним, но я не позволил ей, — он поднял глаза, наполненные виной за свои поступки, на девочку, из угла наблюдавшую за незнакомцами. — Сигирь исчез в темноте, и больше мы ничего о нем не слышали. Его не вернули обратно. Больше к нам никто не заходил за это время. Мы остались совсем одни, только мы и эти звери, да далекий шум города.

— Покажите мне ход, в котором скрылся княжич, — велел Ланс. Он не желал терять ни минуты времени, надеясь поскорее выбраться из сырого мрачного круга. Тсани поднялся с земли и шагнул во тьму прохода, за ним поспешили Ланс и Ведимир.

— Сперва мы должны узнать, что случилось с моим братом, — на ходу заметил князь. Похоже, он никак не мог поверить, что младший княжич был способен самостоятельно двинуться в опасное странствие под землей, которое имело очень мало шансов на успех.

— Конечно, — ответил колдун. — Мы двинемся его путем, чтобы узнать, куда он пропал. Но при этом надо постараться сохранить наши жизни, а также поднакопить сил.

— Плут говорил, что подземные ходы уводят на многие версты в разные стороны города, а некоторые даже за его пределы, — вставил Тсани, оглядываясь на воинов, хотя в полумраке можно было различить лишь их силуэты. — Если в них заблудишься, то навсегда останешься в непокрытой могиле под толщей камней.

Они провели ночь в небольших камерах, прижимаясь друг к дружке, а также к холодному металлу прутьев решетки, желая разглядеть где-то в непроглядной тьме свет звезд, при этом опасаясь приближения свирепых хищников. Вечером никто не позаботился об еде ни для зверей, ни для людей, и настроение пленников совсем упало, несмотря на обнадеживания Ланса, что вскоре они обретут свободу. Но колдун молчал о том, что возможно до сладостного момента доживут не все. Девочка и один из юношей выглядели очень слабо и истощенно, даже его чародейство не вернуло им сил. С приходом рассвета пленников разбудил шум трения о камни деревянных помостов, над глубокой ареной расстилали темную материю, закрывшую солнечные лучи.

— Опять, — обреченно вздохнул Тсани. — Они устраивают представление, желая выгнать нас к тиграм.

Серый утренний свет померк, и люди погрузились в беспокойное забвение, которое то и дело тревожили звериные рыки или окрики тинголов, готовившихся к забавному зрелищу.

— Но мы ведь можем не выходить из укрытий, — сказал Наир, когда пленники собрались в одном месте, чтобы обсудить грядущую участь. — Эти клетки надежно заперты с внутренней стороны, да и звери не столь разъярены, чтобы кидаться с острыми когтями на решетки.

— Обычно их держат впроголодь перед собранием толпы несколько дней. Пожалуй, атан не удержался, желая поглядеть на новых заключенных, — сын велеса виновато посмотрел на рослых мужчин, которые внимательно его слушали. — Скорее всего, они опустят вниз только воду, и мы должны будем отправиться за ней, чтобы напиться.

Воины признали правоту его слов. Несмотря на то, что ребята не произнесли за прошедшую ночь ни слова жалобы или просьбы о куске хлеба и глотке воды, каждый из них исчерпал последние силы. Даже колдун, познавший удивительные способности своего тела переносить самые жестокие лишения, хотел пить и есть, поэтому он тут же согласно кивнул в сторону Тсани, который вдобавок заметил:

— А если никто из нас не выйдет на арену, то сюда пожалуют стражники и вышвырнут самого слабого, которого звери точно растерзают на глазах у восторженной толпы.

Звуки множества голосов, далекие завывания трубы, лязг металла и скрип дерева доносились сверху, где мерцала темная пелена ткани, сквозь которую пробивался тусклый свет. А потом раздался твердый громовой голос самого атана, обратившегося на неизвестном языке к своим подданным. Развевавшийся от ветра купол-занавесь был убран, и пески ямы залили яркие лучи полуденного солнца.

— Я сам выйду в круг, — без всяких колебаний проговорил Ланс. — Колдун сможет постоять за свою жизнь, а вот князь должен припрятать на всякий случай меч, потому как эта будет единственной защитой для тех, кто останется за решетками. Нам обязательно надо утолить жажду и голод перед тем как углубиться в подземелья. К тому же следует расспросить кое о чем атана, — граф встал около выхода, внимательно наблюдая за тиграми, которые бродили по арене, задрав головы кверху, оскаливаясь на людей, собравшихся по краям ямы. Один из мальчиков протянул ему жестяной сосуд, в который они набирали воду, и мориец крепко сжал в ладони тонкую ручку кувшина.

Вновь затрубили, и с того места, где схваченных послов сбросили вниз, на толстых веревках в песок опустили два полных деревянных ведра с водой. Хищники остановились, ожидая, что вскоре им будут сброшено долгожданное угощение, однако веревки обвисли, и более никто не появлялся у заграждений, что окружали каменную яму. Тогда тигры лениво направились всей троицей к темной луже, возле которой была оставлена вода, и, вылакав из ведер несколько порций прохладной жидкости, как по команде, улеглись рядом на мокрый песок.

— Чего заснули?! Эй, мордастые, где ваши зубы! Кого вы будете есть? — доносились из толкавшегося за деревянными панелями строя горожан окрики.

Затем в одного из хищников полетел огрызок яблока и сухой ломоть хлеба. Из укрытия пленников была видна груда людей, собравшихся на противоположном краю стены, откуда и был произведен меткий бросок. В три прыжка тигр оказался под оравшими зрителями и, громко огрызаясь, встал на здание лапы. Его размеры поразили толпу, мгновенно затихшую, а потом с испуганными криками поддавшуюся прочь от пропасти, подминая задние ряды. Было явно, что еще один ловкий прыжок вверх, и зверь одолел бы даже деревянные помосты, вырываясь наружу. За своим товарищем последовали другие звери, один из них при этом не забыл задней лапай нагнуть ведро, готовое перевернуться. Тигр отскочил в сторону от водяных брызг и протрусил, рыча на ходу, к испуганному народу. Видимо, он даже не заметил, что Ланс чарами остановил посуду, покачнувшуюся в разные стороны, но так и не опрокинувшуюся в песок. В тот же момент, когда звери покинули сторожевые позиции, колдун выскочил из ближайшего к луже отверстия через распахнутую решетку.

Он добежал до ведер, которые были наполовину опустошены и, зачерпнув полный кувшин чистой воды, кинулся обратно к друзьям. Ланс передал сосуд в руки Ведимиру, решительно бросив взгляд обратно к воде. Нужно было попытаться достать её в достаточном количестве, поэтому колдун уверенно двинулся назад. С его появлением крик толпы раздался с противоположной от тигров стены. Звери тоже заметили свою возможную добычу. Они жадно наблюдали за быстрыми движениями человека, успевшего уже почти скрыться за железными прутьями, но когда он вновь вышел из тени на яркий свет, хищники прыгнули ему навстречу и почти сразу же оказались в центре арены. Но последовавшие действия были не столь быстрыми и яростными. Перед мордами животных мелькнула огненная вспышка, тигры попятились обратно в прохладу дальней стены, а песок окрасился высоким пламенем, разделяя арену на два полукруга. Ланс, удостоверившись, что отныне звери не осмелятся подойти к нему, ухватился за веревки, удерживавшие большие посудины. Они легко порвались от его касания, а в воздухе разнесся запах горелых нитей. Чародей схватил оба ведра и вернулся в темный проход. В тишине, воцарившейся после свершенных чудес, раздался повелительный голос атана:

— Гонти ханам! — Атуб, которого колдун заметил только сейчас, приподнялся со своего каменного трона, обращенного в сторону подземной арены. Он указывал вытянутой рукой на человека и выкрикивал искаженным от гнева ртом приказы своим солдатам.

В сторону Ланса полетели два копья, но он сумел уклониться. Еще одно толстое древко вонзилось в песок прямо перед лицом, и Ланс замер. Солдаты стояли около края занятого своим господином, а также его приближенными. Возле атана находилось немало тинголов, одетых в богатые одежды, а прямо рядом с троном, устроившись на одном из широких каменных подлокотников, сидел мальчик, скорее всего, приходившийся сыном вождю, потому как его украшенный сине-золотыми красками короткий наряд поверх атласных брюк в точности походил на одеяние атана.

Другое копье направилось в сторону колдуна, однако оно переломилось и вспыхнуло огнем в воздухе, не достигнув цели. Атуб продолжал отдавать приказы на грубом родном языке, и не было сомнений, что он требовал уничтожения пленника. Несколько воинов, вооруженных тяжелыми мечами, проталкивались сквозь толпу, чтобы спуститься в яму в том месте, где не было тигров, которые отрезанные огнем встали как раз под троном тингольского вождя. Однако Ланс также не тратил времени впустую. Он заметил боковым зрением, как на помощь выбежал Ведимир, обнажая свой меч. Колдун же лишь опустил перед собой ведра и вытянул вперед обе руки, как будто порываясь ухватить что-то невидимое перед собой. Его движения были совершенно излишними для колдовства, однако по-прежнему не забывая об огневом рубеже, граф таким образом лучше представлял то, что собирался сотворить.

Мальчик, сидевший подле Атубатана, как и сам правитель, находился довольно далеко от колдуна, но для Ланса это не составляло особых затруднений. Он вознес руки, и внезапно маленький тингол поднялся в воздух, а после плавно поплыл в сторону чародея. Толпа разразилась недоуменными возгласами, по большей части обращенными к человеку, который делал невозможное. Многие фезы запрокинули головы вверх к светлому небу, взывая к богам, а тинголы оборотили взоры на могучего атана. Атуб замолк, увидев, как его сын завис над ареной. Под ним сгрудились три тигра, пожелавшие вблизи рассмотреть, кто посмел загородить им солнце. Сам же мальчик был не в силах передвигать нижней частью туловища, он испуганно ворочал головой и торсом, желая отыскать взглядом своего отца, чье имя выкрикивал. Тем не менее, паренек не зарыдал и не потерял присутствие духа даже когда осознал, что в нескольких локтях под его ногами встали голодные хищники.

— Останови своих людей, не то мальчику придется разделить участь пленников! — громко обратился к атану Ланс. Его униатскую речь тут же перевел один из приближенных к Атубу военачальников. Тингол взмахнул рукой, и солдаты, которые после испуганного ропота толпы вновь занесли в воздухе копья и обнажили мечи, отступили от ямы.

— Все твое потомство будет расплачиваться за покушение на атаниса! — грозно ответил тот самый командир войск, что стоял подле Атуба. — Освободи любимого сына вождя! И тогда он освободит тебя, — добавил он спустя несколько минут, расслышав повеление атана.

Ланс захотел засмеяться, но он почувствовал, что с трудом может говорить нужные слова, а хохот лишь отнимет столь необходимые в этот момент силы. Он не отрывал взгляда от мальчика, удерживая того над землей:

— Мы и сами вернем себе свободу, если пожелаем. Только для начала ты приведешь князю велесов его меньшого брата, а после получишь целым и невредимым своего сына, — колдун говорил непреклонным тоном, но Атуб понял, даже не разбирая речь противника, что тот не отступится и исполнит все свои угрозы и обещания. Атан заговорил в ответ. Советник переводил слова:

— Княжич Сигирь уже должен был встретиться со своим братом, потому как он вместе с прочими узниками заключен в яму. Атубатан согласен отпустить вас всех.

— Сигиря там нет. Он исчез две недели назад, и твои стражники скорее всего захватили его! Где мальчик?

— Но атану неизвестна его участь! — негодующе ответил тингол. — Неужели ты сомневаешься в словах правителя?! Княжич мог иссохнуть от жажды и голода, но тогда вы должны были найти его тело!

Всё заклокотало внутри графа от того безразличия за судьбу маленького велеса, что звучало в речи советника. Он слегка отпустил атаниса вниз, и наследник Атуба закричал от страха, потому как один из тигров с жадностью распахнул огромную пасть, подпрыгнув вверх, и едва не достал до пяток ребенка. Толпа ахнула от волнения, Атуб вскочил со своего каменного места, протягивая вперед руки.

— Мы ничего не знаем о судьбе княжича, — вновь повторил советник, удерживая своего владыку у края возвышения, на котором стояли вельможи тинголов.

— Отпусти его, Ланс, — совсем рядом раздался просительный голос Ведимира, — мальчик же совсем мал, еще меньше Сигиря. Посмотри, какой ужас ты на него навел.

Другой зверь вдруг запрыгнул на спину своего товарища и встал на задние лапы. Акробатический элемент хищника еще более взволновал публику. Люди завопили. Особенно резко раздавались женские крики. Не ожидал такого исхода и колдун. Хищник царапнул когтями по зависшей в воздухе ноге, но Ланс уже отвел атаниса в сторону, а после перенес перепуганного мальчика за боковые заграждения, опуская его на руки мужчин и женщин.

Сверху прогремел яростный приказ Атубатана. Десятки вооруженных стражников спрыгнули в яму. Испугавшись за жизнь мальчика, колдун унял и линию огня, что разделяла арену. Пламя мгновенно потухло, и теперь вслед за князем, потащившего за рукав морийского брата и друга к ближайшей камере, бежали не только воины, но и звери. Граф забыл о воде, что собирался принести пленникам. Лишь единожды он обернулся в сторону настигавших тинголов, но в тот момент его вновь ухватила сильная рука. Елизар затащил друзей в темный угол и захлопнул за ними на засов решетку.

— Надо уходить, — решительно произнес Веди. — Они убьют нас. Атуб послал сюда людей через подземные входы из дворца, я уверен в этом.

Князь отступил в темный проход, соединявший между собой камеры вокруг арены. Разглядев в полутьме вход в один из сырых тоннелей подземелья, ударом ноги он легко вышиб решетку, что прикрывала проем.

— Нет, нам не сюда, — выкрикнул Тсани. Парень поддерживал своего отца, следом встали готовые к побегу мальчишки, Елизар держал на руках истощенную Дару, а Ланс устало оперся о холодную каменную стену. У него кружилась голова. Он знал, что чародейство требовало усилий и отнимало энергию, но прежде колдун никогда так сильно не уставал как духовно, так и физически. — Сигирь ушел через другой ход, — продолжил юноша.

— Если получится, позже мы вернемся за Сигирем и попробуем отыскать его следы, — ответил Ведимир, вступая в темный коридор, — а пока там нас неминуемо встретят солдаты. Вперед. Ланс, посвети, как ты не раз делал по ночам.

Они поспешили во тьму. Первым шел колдун, уже вернувший себе часть утраченных сил, за ним ступали дети, Наир с сыном, Елизар с девочкой и замыкал цепочку Ведимир, крепко сжимавший в руках верный меч. Позади слышались звуки погони. Рык тигров нарушал тишину заброшенных переходов, но, видимо, хищникам не слишком по вкусу приходилось на сыром холодном полу. Вскоре до слуха стали доноситься лишь окрики солдат, что подгоняли зверей острыми копьями и мечами. Ланс освещал путь бледным шаром, зажженным на раскрытой ладони. Он мало оглядывался по сторонам, шагая вперед, во тьму. Подземный ход, по которому они шли, был достаточно широким, сооруженным из ровного обтесанного камня. Под ногами на узорчатой плитке вскоре зажурчала вода, и путники слегка замедлили движении, желая вдоволь напиться, несмотря на то, что князь и колдун неумолимо спешили вперед. Вскоре проход разделился на три ветви, с каждой из которой стекали по полу прохладные ручьи.

— Да мы никак уйдем прямо под реку, — заметил Елизар. — Знать хотя бы, где тут запад, где восток.

— Сигирь скрылся в коридоре, что находится правее этого хода. Он выводит во дворец, который выстроен на западе города, поэтому нам надо держаться всегда правой стороны, — вполне логично заключил юный Тсани, и, прислушиваясь к его словам, Ланс свернул в бок.

Они шли вперед еще около часа, а позади все слышна была погоня. Каждый раз Ланс заворачивал в правые отвороты темного лабиринта. Вода уже исчезла, под ногами шуршали слои мелких камней и пыли. Воздух то совсем разряжался, то вновь наполнялся на очередной развилке свежестью, и колдун с надеждой пытался почувствовать, откуда она приходит, чтобы выбрать верный путь. Однако вскоре перед униатами встала темная дыра. Граф внезапно остановился на самом краю пропасти. Он редко смотрел под ноги, впереди освещались все те же каменные стены прохода, но теперь снизу зиял бездонный обрыв.

— Может вернемся? Мы совсем недавно сюда зашли. Следует выбрать другой коридор, а то заплутаем и будем ходить кругами, — опасливо произнес Наир.

— Если вернемся, то потеряем то преимущество, что выиграли у преследователей, — хмуро ответил Ведимир. — Неужели, провал так глубок? А как широка пропасть?

Под взглядом Ланса светлый шар размером с печной горшок медленно переместился в темноту. Когда он проплыл около десяти локтей, снизу вновь затемнела гладкая поверхность камней. Потом усилием мысли колдун опустил светлячок в глубины пропасти, но шар становился все меньше и тусклее, а конца ей было не видать.

— Никак мы наткнулись на какой-то колодец великого старого города, что построили еще прежде самого Шафри, — предположил один из ребят.

— Мы можем попытаться перепрыгнуть, — задорным голосом отозвался другой. — Если как следует разбежаться. Дома я прыгал так с крыши дома в стог сена...

Храбрец получил от старшего Тсандира оплеуху, но Ланс улыбнулся идее мальчишки.

— Отличная мысль, — колдун ухмыльнулся еще сильнее, заметив недоверчивый взгляд князя. — Я постараюсь перебросить вас на ту сторону, подобно этому огоньку. Как я сделал сегодня с сыном Атуба, — пояснил он. — Если мы окажемся за преградой, то точно можем не беспокоиться о погоне. Разве что они возвратятся в город за дровами, чтоб перебросить их на манер моста, а после настигнут нас в каком-то тупике...

Ведимир и Елизар совсем не одобрили подобную затею, они лишь недовольно покачали головами. Но Ланс не стал дожидаться разрешения или приказа князя велесов. Он шепнул на ухо пареньку, который хвастался прошлыми прыжками с высоты, что нынешний полет будет не менее увлекательным и захватывающим, и, подтолкнув того на самый край, подхватил тело воздушным потоком, желая, чтобы тот переместился на противоположную сторону, где Ланс оставил гореть одинокий огонек. Граф незаметно смахнул со лба капельки пота, выступившие от концентрации и собранности своих помыслов. Он ужасно устал, чувствовал, как изнемогал после каждого перемещения на расстояние всего в десяток локтей. Духовные чары отнимали внимание и способность здраво и последовательно мыслить, но когда колдун воздействовал на физические законы природы, он терял также силы тела. Ланс ощущал, что сам на руках тащит через пропасть как легкую Дару, так и отяжелевшего за десятки прожитых лет боярина Дрозда. Однако граф не позволял себе отдыхать более чем того было необходимо для следующего усилия. На противоположном краю уже стояли все друзья кроме князя Ведимира. Брат заглянул в пропасть и вновь поинтересовался у колдуна, не будет ли безопаснее выдолбить отверстия в боковой стене, по которой можно перебраться через дыру. Но его уже подняла в воздух невидимая сила, и вскоре велес оказался подле товарищей.

— А как же ты?! — выкрикнул издалека Ведимир.

Только тогда Ланс понял, что не знает, как самому перебраться через темную впадину. Колдуны в Деревне говорили, что люди не могли летать, потому как они были не птицами. Ланс поспешил успокоить поджидавших на другом краю друзей, что вскоре подобно им окажется на твердом полу, лишь отдохнет несколько минут. Он прислонился к шершавой стене. Голова трещала, мешая обдумать иные пути, но никаких светлых мыслей не было и в помине. Где-то сбоку вновь раздался рык зверя, и Ланс очнулся от забытья, что охватило его тело и разум. Тогда же он расслышал зов друзей, старавшихся кричать не громко, чтобы не выдать себя тинголам. Его окликали как Веди, так и мальчики, и даже маленькая Дара.

— Я готов, — ответил он во тьму, потому как светящийся шар потух. Колдун заново зажег огонек, легко направив его вперед.

Он поднялся в воздух на краю каменного пола, а потом пожелал двинуться вперед, но не смог. Его тело продолжало висеть между каменными стенами. Он пожелал и представил, что перенесется в другую точку коридора, но ничего не изменилось. Ланс закрыл глаза. Это всего лишь страх, произнес он про себя. Я должен быть уверенным, что все получится, и тогда легко полечу. Самоубеждение не помогло. Он остался на месте. Тогда колдун сделал в воздухе широкий шаг, желая пройти по воздушной тропе, как будто она могла его удержать. Он вспомнил, как уверенно и без помех пересекла когда-то по волнам бурную реку Марго, но, передвинув вторую ногу, Ланс разобрал, что камнем летит вниз. До него донеслись испуганные крики, однако граф уже вернул себе способность менять окружающий мир. Чары остановили падение. Он поднял голову вверх, а после и его тело медленно поплыло к свету. Он вновь оказался на глазах друзей, только теперь Ланс висел в воздухе, а под ним разевала пасть бездна, а никак не каменная шахта, до которой был лишь один шаг назад. Но колдуну нужно было идти в противоположную сторону.

— Ланс, давай! — подбадривал его Ведимир. — Иди сюда, ты же теряешь силы.

Он отметил правдивость в словах брата. Своим промедлением чародей лишь разбрасывался последними силами, которые ему еще могли понадобиться. Ланс вновь сделал огромный шаг в пустоту и снова окунулся в пропасть, быстро вынырнув на светлую поверхность. Затем еще два шага, и он уже ухватился за протянутую князем руку. Ведимир и Елизар вытащили его из очередного спуска в пропасть, и друзья вновь продолжили путь.

Тоннель пошел под откос, а затем опять начал подниматься. Путники пересекли длинную лестницу, выдолбленную в камне в виде ровных ступеней, затем они свернули в очередной правый закоулок, и ровная стена по бокам превратилась в испещренную мхом и трещинами пещеру. Это оказался тупик. Беглецы решили недолго передохнуть. В дальнем углу светился маленький пруд, наполнившийся подземными водами. Люди заснули на берегу, даже не беспокоясь о дозорных. За время их блуждания в темноте на пути не встретилось ни жутких монстров, ни червей, о которых рассказывали дети, так что опасаться в тишине пещеры было нечего и некого.

После сна и отдыха решено было продолжить переход. Ведимир отказался от первоначальных планов всего лишь переждать в подземелье погони и гнева атана. Теперь князь да и его спутники понимали, что на обратный путь у них может попросту не хватить сил, поэтому следовало искать спасения только впереди. Они вернулись из пещеры в гладкий коридор и выбрали соседний ход. Вскоре все повеселели от того, что почувствовали в воздухе свежесть, а дети даже как будто бы услышали далекое пение птиц над своими головами, что было крайне сомнительно. Друзья шагали вперед почти без остановок, но усталость и изнеможение одолевали беглецов. Ланс по-прежнему вел отряд, освещая проходы своим волшебством, и когда по узкому каменному коридору, выложенному человеческими руками, путники прошли более трех часов, их глазам вновь предстала глухая стена тупика.

— Не может быть, — обреченно произнес Елизар. Он опустил девочку и размял затекшие руки.

Его чувства разделял каждый. Колдун досадливо ударил кулаком по ровной стене, преградившей путь. Он бы мог попытаться раздробить её своими чарами, но с сожалением понимал, что это вряд ли помогло бы, если за ней находится толщь земли, и при этом их отряд неминуемо засыпало бы осколками камней.

— Плита! — воскликнул Тсандир, всматриваясь в потолок. — Посмотрите, эта плита отделена от гладкого камня потолка.

Мужчины запрокинули головы, желая разглядеть ту надежду, что звучала в голосе юноши. Действительно, вверху серая плита как будто бы пропускала лучи света. К ней были приделаны два железных поручня, с помощью которых громоздкий люк сдвигали в сторону. Первым свою силу решил испробовать Елизар, самый крепкий из униатов, но ему пришлось подниматься на носочки, чтобы достать до потолка. Князь оттолкнул от конца прохода своего дружинника, желая самому открыть верхний лаз, однако его остановил колдун. Ланс встал под каменной крышкой шириной со столешницу в портовом кабаке и приподнял глыбу без малейшего движения рук. Он отодвинул преграду в сторону, пропуская в подземелье солнечный свет. Исполненные восторга ребятишки громко завизжали, а Ведимир благодарно похлопал брата по плечу, отчего тот между тем едва не согнулся попалам, ощутив всю усталость пережитых дней.

Первым наружу выбрался Ведимир. Он заглянул вниз с довольным лицом, отвечая на любопытные взгляды друзей:

— Лес, тихий лес. Мы спасены.

Затем в руки князю воины передали детей, подняли наверх Наира, за ним последовал Елизар, и в конце к колдуну протянулись руки всех попутчиков, хотя было понятно, что он может легко сам воспарить вверх к ясному солнцу.

— Можно это назвать и лесом, — произнес Ланс, оглядываясь кругом. Он стоял ногами на мягкой зеленой траве. И хотя чародей вздыхал полной грудью свежий воздух, наполненный ароматом древесной гнили, спелых ягод и ярких цветов, что украшали небольшую поляну, на которую беглецы выбрались из-под земли, его голос был полон тревоги и сомнений. Лесом униаты назвали редкие высокие деревья, выросшие между каменными валунами невиданных размеров.

Глава 6

В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО

Деревья кругом были древними. Они возносились зелеными кронами в ясное утреннее небо. Елки да сосны, а между ними камни-исполины невероятных форм: широкий диск, испещренный неизвестными письменами, гладкий шар ростом с человека, разрушенные колонны, темные колодцы, уходившие вглубь земли. Путники с удивлением ступали по диковинным местам, гадая в какие эпохи и какими строителями или богами были возведены сооружения, от которых ныне остались одни руины.

— Недаром же фезы считают, что их предками были великаны, сошедшие с гор Солнца, где они могли касаться своими головами самих звезд и луны, — проговорил Ведимир, проходя под высокой каменной аркой.

Густая трава разрослась меж валунов и толстых стволов до кустов ежевики, преградивших путь. Спелые ягоды немного утолили голод, не покидавший друзей уже несколько дней. Подкрепившись, князь обнажил меч, прорубая проход сквозь колючие заросли. Когда униаты преодолели жгущую безжалостную полосу растений, их взорам предстала светлая поляна, с которой начиналась давно нехоженая тропа, выложенная серым камнем, уводившая прочь от деревьев к открытым просторам, где лежали разрушенные гранитные изваяния и останки. Они вышли за пределы леса, всматриваясь в окрестности. Вдали вставала высокая скала, подобная длинной стене, по бокам которой росли многовековые ели.

— Как мне помнится, за городом Шафри возвышается Стена Истины, где еще с древних времен выбиты послания богам фезов, — сказал Наир, оборачиваясь назад. — Если мы нынче видим именно её, то она прикрывает от наших глаз столицу и реку, а мы идем на восток. Лишь жрецы могу ступать за эту стену, чтобы познать тайны бытия. Наврядли нам попадутся здесь живые люди, и нам тоже стоит поскорее убраться из этих запретных мест.

— Мы уже вступили на дорогу и посмотрим, куда она нас приведет, — строго ответил Ведимир. — Для нашей же безопасности лучше сперва уйти подальше от города, где нас могли бы искать люди Атуба, а после мы свернем на север, чтобы выйти к поселениям и вернуться на родину. Но я не забываю о Сигире. Я должен отыскать его следы, иначе не смогу простить себя за то, что так долго медлил с его возвращением домой, — уже приглушенно добавил князь, опустив голову на грудь.

Они быстро продвигались вперед. Дорогу кое-где накрывала раскидистая тень одиноких деревьев, освещали яркие поляны летних цветов, или преграждали каменные громады. На горизонте вставал все тот же безлюдный пейзаж, уходивший в холмы. Солнце перевалило зенит. Путники утолили жажду из маленького ручейка, протекавшего через древние развалины, и перекусили грибами, что нашли дети под заросшим пнем сваленного дерева, а после вновь тронулись вперед.

— Смотрите! Смотрите! — заверещала Дара. Девочка сама ступала по дороге, с тех пор как они выбрались из подземелий, хотя её мелкий шаг лишь замедлял отряд. Мужчины впервые услышали её звонкий возбужденный крик. Ухватившись за рубаху Тсани, она указывала юноше на то, что заметила среди разрушенных проемов из обтесанного красного камня.

— Да это лиса, — проговорил Ведимир, тут же вытаскивая верный меч. Князь уже вздумал попытать удачу в охоте, но Ланс придержал его за локоть. Единственного насмешливого взгляда колдуна хватило, чтобы велес осознал тщетность усилий в погоне за юрким зверьком, который к тому же очень быстро скрылся среди камней.

— Нет, нет, — уверенно возразила девочка. — Это была собака, рыжая, с лохматым черным хвостом, совсем как в нашей кузнице!

— Может недалеко бродит её хозяин, — озираясь кругом и прислушиваясь, произнес князь.

— Хотя бы один человек, я надеюсь, все-таки встретится нам в этих краях, — ответил брату Ланс. — Похоже, это и есть остатки древнего города Калаваргана. И у этих мест должен быть хозяин.

— Тихо, — Ведимир стоял посреди дороги, всматриваясь в тропу, которая прежде чем подняться на возвышенность огибала молодой подлесок. Его шипящий приказ привел людей в напряженное ожидание. Мальчики, весело закидывавшие друг друга колючим репейником, замерли на траве, а воины подозрительно завертели головами в разные стороны. — Слышите свист? По-моему, к нам приближается странник, заливающийся звонкими трелями, — шепотом пояснил Веди. — Убирайтесь все с дороги, а я встречу его, будь он другом или врагом.

Едва униаты успели спрятаться за валуны, как из леса вышел молодой высокий парень. Он был темноволос, но светлая кожа отличала его от смуглых тинголов. Фез, решил Ведимир. Из племен союзников темными густыми волосами и глазами на восточных соседей походили как южане-полоры, так и северяне — воличи и сириги. Но по широким скулам незнакомца, князь безошибочно различил его происхождение. К тому же об этом говорила одежда странника: крестьянский потрепанный наряд светло-коричневого окраса, легкая кепка на голове, плетенная из древесины обувка для недалеких переходов, пустое лукошко, что он сжимал в ладони, и палка, которой разгребал листву на тропе.

— Солнце светит, — заговорил на языке фезов Ведимир, приветствуя путника, который от удивления точно вкопанный замер перед князем. Около бедер на пыльных брюках велеса блестели ножны меча, и именно к ним был прикован испуганный взгляд крестьянина. — Куда путь держишь, молодец?

— Светит ярко, — дребезжащим голосом ответил фез.

— Так куда ты собираешься? Я, видишь ли, отстал от своих попутчиков и заблудился. Не подскажешь, как выбраться из этих мест?

— Город в другой стороне, — волнение странника сменилось подозрительностью.

— А ты откуда идешь? — все допытывался Ведимир. — Я нездешний, но попутчики вели меня от ближайшего селения ... название уж позабыл... — Он приложил пальцы ко лбу, как будто пытаясь освежить негодную память, но собеседник не спешил договаривать за ним слова.

— Знаю, что нездешний, — буркнул фез в ответ. — Иначе бы не сунулся сюда.

— Слушай, парень, изголодался я, у тебя случаем нет, чем заморить песнь живота? И устал я очень...

— Уже отдал всё. Пустой я.

— А кому отдал?

— Не твое дело.

— Ты дорогу мне все-таки укажи, — резким и повелительным тоном проговорил Ведимир, дивясь дерзости одиночки, как будто и позабывшего о том, что у князя был меч, а у того лишь кривой посох в руке.

— Если в город выйти, то, говорю же, возвращаться тебе надо. Проведу, коль хочешь, здесь тебя все равно звери сожрут да птицы склюют, потому как не выберешься из дебрей.

— А что это за дебри?

— Темные места, нечего здесь бродяжничать. Твои приятели видать уже угодили в одну из ловушек.

— Ты яснее скажи, дружище.

— Мне униаты не други и не враги. Ступай следом, коли хочешь живым остаться. А коли нет, не заслоняй мне дорогу.

— Быстро же ты меня опознал. Может и о себе расскажешь? Отчего это ты не боишься ходить темными тропами среди развалин?

— Не твое дело. Я тоже не желаю здесь долго задерживаться. До заката успеть бы покинуть проклятые места. Звезды не восходят за Стеной Истины.

— И что по ту сторону этих краев, на востоке?

— Не знаю. Нет туда выхода.

— Что же ты делал в этих опасных и темных лесах? — громкий голос колдуна раздался позади сурового путника, и он слегка отпрыгнул в бок, оглядываясь на человека, приблизившегося к нему со спины. Ланс бесшумно покинул укрытие и подошел к брату. Он был спокоен, однако едва глаза колдуна уловили испуганный взгляд феза, лицо морийца напряглось, озаряясь при этом неведомой силой. — Отвечай четко, откуда и куда ты направляешься!

— Я не могу, я не могу сказать вам, — отступая в высокую траву, пробормотал парень. Он вмиг побледнел от ужаса, отразившегося в его расширенных зрачках. — Он запретил мне говорить об этом.

— Кто он? — задал вопрос колдун.

— Я не знаю.

— Это человек? Он стар или молод?

— Вроде человек, во цвете сил. Только не говорите ему, что я с вами виделся. Прошу, не говорите! — парень все отступал назад и, случайно споткнувшись о кочку, повалился на землю.

— Что он хочет от тебя?

— Ничего. Я просто приношу ему еду. И все. А теперь я должен подкармливать еще его мальчишку...

— Какого мальчишку? — встрепенулся Ведимир, нарушая допрос брата. — Как давно, ты заметил в этих местах мальчика? — Оба сына Лиссы нагнулись над лежавшим человеком, ожидая его слов.

— В последние мои приходы у него появился мальчик. Совсем светлый, как ты, — фез кивнул в сторону князя. — Больше я ничего не знаю. Хозяин не разговаривает со мной, он лишь благодарит за помощь и велит помалкивать.

Ведимир протянул руку незнакомцу, чьего имени до сих пор не узнал, и помог ему подняться на ноги.

— Как тебя зовут, фез? — спросил князь человека, который подарил своими словами его сердцу надежду. — Я не смогу нынче ничем отблагодарить тебя за помощь, но поверь, если ты окажешь нам еще некоторые услуги...

— Я не могу с вами торчать тут, — видимо, воздействие колдовских чар уже спало, и встречный путник вновь злобно поглядел на окружавших его людей. На велеса, потом на колдуна. — Похоже, что ты потерял не всех своих друзей, униат.

Не обращая внимания на косые взгляды незнакомца, Ланс обратился к Ведимиру, отводя того в сторону:

— Я думаю, что он говорит чистую правду. В этих местах не столь уж безопасно, тем более в темноте. Однако я должен разузнать, про какого хозяина упоминал этот бродяга...

— У него может быть Сигирь, — воскликнул князь.

— Вот именно, поэтому я пойду далее, чтобы добраться до самой сути. Вам же следует возвращаться к реке вместе с этим провожатым. Пойми, Веди, люди очень ослабли, и кто знает, что за прием устроит нам незнакомый владыка этих краев. Но у вас есть шанс выбраться к людским поселениям, где можно просить о теплом ночлеге и горячей еде. Я колдун, я выдержу еще много лишений. После я разыщу вас на берегу.

— Ты как всегда прав, брат. Нам не следует углубляться в эти леса. Я отошлю прочь детей вместе с Елизаром и Наиром, а сам же пойду с тобой. Это слово князя, — метнул он решительный взгляд на Ланса, как только тот приоткрыл рот, чтобы возразить.

Ведимир повернулся обратно к фезу, который, по-прежнему, с недоверием глядел в сторону воинов. Но человек не порывался уйти, терпеливо дожидаясь решения чужаков.

— Ты укажешь нам путь к своему хозяину, а после проведешь моих людей в город. Только так, чтобы их не заметили тинголы.

— Если захочет, хозяин сам тебя найдет, а если не захочет — ты его вовек не сыщешь!

Князь пропустил мимо ушей презрительный смешок из уст феза. Он громко позвал Елизара с боярином и поведал им о необходимости разлучиться на время. Мужчины не стали противиться воле вождя, и только юный Тсандир попросил разрешение остаться вместе с князем и колдуном.

— Ты очень храбр и отважен, Тсани! — улыбнулся юноше Ведимир. — Потому-то твое мужество и опыт понадобятся больше для возвращения на родину. Позаботься об отце и ребятах, — он дружески похлопал парня по плечу. — А эти развалины мы обследуем с Лансом в одиночку. Не ждите нас в Шафри. Постарайтесь отыскать купца Брина Дагула. Если он уже прибыл в город, то непременно поможет вам. Елизар, — князь серьезно посмотрел на дружинника, — остаешься за старшего. Я верю, что Ратмир живым добрался до родных земель, надеюсь, что и ты встретишь нас невредимым в Деряве. Берегите себя! Пусть гралы сопутствуют вам в пути!

— Отдай им меч, — тихим голосом посоветовал Ланс. — Некоторое время это будет их единственным оружием, на него к тому же можно выменять немало монет, а деньги пригодятся, чтобы без задержек пройти по городу и его окрестностям. Я сумею защитить нас от любой опасности даже без холодного клинка.

— Но... — Веди был немало смущен услышанным словам. Он не имел право расстаться с мечом, что вложил в его ладони отец — великий князь. А предложение продать столь дорогое оружие в другом месте велес воспринял бы не более как неудачную шутку, однако теперь он не знал, что ответить колдуну. — Я оставлю меч, лишь когда мой прах опустят в могилу. Иначе я не достоин титула князя...

— Если ты зовешь себя даже в этих краях князем велесов, — резко ответил чародей, — то ступай к своему народу вместе со своими людьми. Негоже князю в одиночку разыскивать следы малого брата вдали от родины, на которую вскоре обрушится гнев атана.

Тяжелый взгляд брата заставил Ведимира потупить глаза. Он сделал выбор уже давно, еще в столице, едва решился отправиться в далекий поход. Он двинулся за своим братом и должен был пройти этой дорогой до самого конца, пусть завершалась она тьмой и глухим тупиком. Как ни манили князя предсказания о будущем, в котором он со славой и победой возглавлял свой народ, а также все униатские племена, пришлось давно сознаться: ничто не давалось без труда и упорства, чести и риска. Если он отступится сейчас, разве хватит сил и воли достойно завершить уготованный гралами жизненный срок, каким бы неровным, прославленным или неведомым его народу он ни оказался. Среди изможденных людей в чужой земле Ведимир давно перестал быть князем, было глупо настаивать на другом, лишь бы сохранить величественный вид в их глазах. Он неспешно отстегнул от пояса крепкие ножны и протянул их Елизару:

— Сохрани для меня ваши жизни, а меч пусть послужит тебе в этом верным помощником.

— Благодарю тебя, князь, — кривлич низко склонился к земле. — Мы будем ждать твоего возвращения.

Дружинник обернулся в сторону провожатого, который с любопытством прислушивался к униатской речи, а когда Елизар кивнул ему, показывая, что люди готовы продолжить путь, фез вновь зашагал подпрыгивавшей походкой по каменной тропе. Рядом с ним ступал Наир, взявшийся за расспросы незнакомца, а мальчишки еще долго оборачивались назад к одиноким фигурам братьев, махая на прощание руками.

— Мы обязательно вернемся, — задорно произнес Ланс, ступив в противоположную сторону. Ведимир, последовавший за колдуном, с горечью подумал, что этими словами мориец уже не первый раз прощался с друзьями, но лишь ему одному было известно, как часто он исполнял обещание.

По твердой тропе, которая изворачивалась среди леса, холмов и лугов, покрытых валунами да колдобинами, друзья шагали до позднего вечера. В темноте Ланс зажег огонь, жадно пожиравший сухой валежник, собранный под высокими соснами. Мужчины утолили голод ягодами и неизвестными плодами из леса. Они устроили ночлег посреди неровных глыб, выступавших из земли в форме прямого треугольника. Между этими странными камнями путники легли спать на сырой высокой траве.

— Боюсь, что мы ходим кругами, — заметил Ланс, разваливаясь около костра и широко зевая от усталости. — Не думаю, что этот парень добирается до своего хозяина несколько дней пешего хода.

— Даже если мы заблудились, то можно вернуться по дороге, ведь мы не сходили с неё все это время, — ответил Ведимир. Князь должен был первым дежурить около костра до захода луны. Он держал в руке толстую трость, которой разгребал огонь, а также был готов отразить возможную атаку, хотя кругом стояла мертвая тишина. В этих местах почти не было ни птиц, ни зверей.

— Тропа и водит нас по тем же местам, — совсем тихо произнес мориец. — Утром надо будет оставить её и идти прямо на запад.

— А разве мы и так не двигаемся в том направлении?!

— Разбудишь меня, как только заприметишь что-то неладное, — уже сквозь сон пробормотал колдун, не обращая внимания на недоуменный возглас Ведимира.

Всё было тихо, лишь пламя костра потрескивало, пробираясь по веткам, что князь подбрасывал в огонь. Он отогнал от себя прохладу ночи, сковавшую тело в тяжелые часы перехода, и теперь усталость нахлестывала сонными волнами на склоненную у камней фигуру. Иногда велес медленно прохаживался по огороженному треугольнику, стараясь не помешать отдыху друга, а стоило ему вновь присесть к костру, как голова беспомощно опускалась на грудь не в силах противостоять дреме.

— Кто здесь? — вскочил Ведимир. Сквозь беспокойный сон ему послышался собачий лай. Однако внезапным пробуждением он лишь всполошил Ланса, который также поднялся с травы и подозрительно оглядывал окрестности в бликах догоравшего костра.

В ночной тиши отдавались близкие шаги по темному лесу, и внезапный собачий вой послышался совсем над ухом насторожившихся путников. Ведимир сжал покрепче в руках длинную палку, а Ланс зажег над стоянкой бледноватую зарю, осветившую местность намного дальше за пределы их укрытия. На одной из глыб появился рыжий зверек, который внимательно оглядел двоих мужчин, развернул маленькую мордашку и вновь звонко пролаял. А потом шелест листвы и хруст веток под ногами стали совсем явными, и из темноты на бледный свет выбрался мальчик.

— Веди! — радостно закричал он, кидаясь в объятья князя.

— Сигирь, — не веря собственным глазам, ответил велес, прижимая к груди младшего брата, которого он никак не ожидал увидеть в ночной глуши леса. — Что ты здесь делаешь, малыш?

— Я знал, знал, что ты придешь!

Ведимир отстранил от себя княжича, чтобы внимательно рассмотреть его в колдовском свете. Брат вытянулся в росте, возмужал в плечах, его светлые волосы падали длинными завитками на лоб и шею, а в глазах светилась радость и ни капли влаги, так что князь постеснялся собственных слез, готовых выступить на лице, и только еще раз покрепче притянул к себе мальчика.

— Ты один? — подозрительно спросил Ланс, со стороны наблюдая за встречей родичей, при этом по-прежнему беспокойно вглядываясь в ночь.

— Со мной Кай, — княжич присел подле брата, недалеко от него примостилась рыжая собака, то и дело помахивавшая пушистым хвостом. — Кай мой друг, это собака фезов, только о ней уже давно позабыли хозяева.

— Ты так изменился, повзрослел, — не отрывая глаз от мальчика, произнес Ведимир. — А я уже и не чаял тебя увидеть. Наша сестрица вся извелась, покуда ты был в плену. Я-то был занят совершенно иными делами, а она не давала мне покоя. Она очень желает поскорее встретиться с тобой, потому как с недавних пор Милара более не княжна велесов, а дризская княгина, — Веди постарался улыбнуться. Ему совершенно не хотелось заваливать брата тяжелыми расспросами и грустными известиями. Главное для князя было, что отныне они соединились и могли последовать за друзьями на восток, домой. Однако, похоже, у колдуна было иное мнение.

— Откуда ты пришел, Сигирь? И как ты нас нашел? — спросил Ланс, не давая возможности мальчику обрадоваться за сестру.

Княжич переводил взоры с одного мужчины на другого, при этом поглядывая на своего пса.

— Я ждал. Я все время ждал, что кто-то приедет за нами из велесов. Там у атана остались мои друзья, а некоторых уже увели в другие места. Но мы должны им помочь. Где ваш меч, Ведимир, великий князь? А как же вы прознали обо мне? — это говорил уже не маленький мальчик, а вполне рассудительный мужчина, который заранее заглядывал в будущее, чтобы подчинить его собственной воле. — Вы, наверное, хотите есть? Я взял немного припасов, прежде чем покинуть залы. Вот, берите, — Сигирь достал из-за пазухи платок, в который были завернуты свежий хлеб и сыр. Никак еда, что нес с собой фез, подумалось Ведимиру. Князь поблагодарил брата и гралов и взял в руки хлеб, передавая половину Лансу. Покуда воины жадно глотали мягкие ломти, Сигирь продолжил:

— Вообще-то я думал, вас будет больше. Я вышел, не задумываясь, как только Кай рассказал мне, что увидел незнакомцев, бродящих по развалинам. Он учуял, что один из них очень похож на меня, и я решил, что встречу велесов или кого-то из униатов, которые помогут мне вернуться домой. Но увидеть вас, любимый брат?! Гралы всегда стоят за моей спиной. Благодарю их! — он столь возвышенно запрокинул голову и прижал руки к груди, что колдун не сумел сдержать смешок, а старший велес в ответ наградил его суровым взглядом.

— Расскажи нам все по порядку, малыш, — попросил Ланс, возвращая себе серьезный вид.

— Мой князь, — Сигирь обратился к брату, искоса взирая на колдуна, — а что это за человек? Он не похож на наших родичей?! К тому же Кай чувствует, что от него несет также, как от Хозяина. Запах... — более тихим голосом, придвинувшись к брату, договорил он.

— Я ему полностью доверяю, Сигирь, — очень строго ответил Веди. — И перестань звать меня столь высоко. Для тебя я по-прежнему просто Ведимир.

Паренек согласно кивнул и продолжил рассказ, отвечая на немые вопросы в глазах друзей. Он начал с того дня, как его словили на улице Дерявы, перебегавшего к дому, куда его направила мать Иза, желая уберечь пасынка от опасности. Похоже, мальчику уже давно было известно об участи княгини, и его голос при воспоминаниях о ней звучал особенно грустно и приглушенно. Когда его схватили, то продержали некоторое время взаперти, а после в фургоне вместе с другими пленниками повезли в Хафез. Ведимир успокоил брата новостями, что ему вместе с друзьями удалось спасти некоторых из заложников, и тогда Сигирь перешел к описанию своего побега из подземной арены в центре фезского города:

— Я выскочил в темный проход за одной из решеток, когда стражники пришли за другими заключенными. Я помчался вперед, наугад. Коридор был широким, по бокам вставали каменные стены, совсем как в погребе нашего терема... Кое-где горели зажженные факелы и попадались новые решетки, которые были оставлены в то время распахнутыми, так что я легко прошел через них. А потом я почуял запах еды и дыма. Из бокового коридора виднелась дверь, а в ней тускло светило окно. Я прокрался в ту часть подземелья и укрылся в одной из глубоких ниш в стене. Вскоре я услышал, как возвращались тингольские солдаты, но они не свернули в мой проход, так что я остался совсем один. Я попробовал отпереть дверь, только когда за ней стало темно и затихли громкие крики и позывы на чужом языке. Тогда я оказался в маленькой коморке, где топилась огромная печь, а на грязном столе лежали крошки съеденного ужина. Выход из той комнаты был закрыт, я сгреб объедки, чтобы хоть чем-то подкрепиться, и вернулся в свой темный угол в коридоре. Только дверь я оставил приоткрытой, чтобы подсмотреть, кто живет или трудится в тесном помещении. А потом туда через скрытый лаз проник Кай. Он всегда бегал по подземелью, обшаривая пустовавшие покои, чтобы полакомиться, чем придется. Так мы познакомились. И он помог мне выйти из города через один очень длинный-длинный ход. Я взял из комнаты лампу, и Кай указывал мне путь. Мы шли долго, так что я пару раз поспал за это время. Под ногами текла вода, а мне очень хотелось есть. Затем я выбрался из норы в холме на светлый луг. Кругом не было никого. Я очень боялся, но я, наконец, оказался на свободе и хотел найти кого-нибудь, кто смог бы помочь мне и другим моим друзьям, запертым в клетках под охраной тигров. Кай вывел меня к свету, как я и просил. Дальше мы пошли напрямик, надеясь набрести на людей. Сейчас я знаю почти все ловушки в округе, но тогда я сам чуть не разбился оттого, что не смотрел под ноги. Хозяин спас мне жизнь и разрешил остаться жить с ним. А больше здесь никого нет. Правда, неделю назад к нему приходил один мужик, который принес полную корзину мяса, овощей, муки. Я хотел попросить его о помощи, но я не знаю языка фезов, а Хозяин не любит разговаривать. Тот незнакомец тоже был скрытен, он быстро покинул наше укрытие, а накануне опять пожаловал к нам, и я просил Кая проследить за ним, чтобы узнать дорогу к другим людям, которые бы согласились мне помочь.

— А как зовут этого Хозяина? — поинтересовался Ланс. — Ты сможешь меня к нему провести?

— Хозяином и зовут. Он так мне велел говорить. Он обращался ко мне по-униатски, а еще иногда я слышал, как он произносил слова на языке матери Изы. Он совсем не похож на фезов или тинголов. Я думал, что он из сиригов. Хозяин накормил меня и разрешил остаться жить вместе с ним. Он мало разговаривает и почти не покидает огромного по размерам каменного жилища. Я только мешал его уединению в эти дни. Но когда я попросил его провести меня в другие края, на родину, он даже не захотел слушать об этом. Сказал, что когда я подрасту, то смогу уйти сам. Он даже сейчас меня не держал, вот я и ушел, когда узнал про вас...

— Так ты сможешь вернуться, чтобы я поговорил с ним? — вновь спросил колдун.

— Зачем нам и далее бродить по этим жутким краям?! — вмешался Ведимир. — Отблагодарить этого человека нам нынче нечем, да и мне кажется ему совершенно не нужно ни наше общество, ни наши слова благодарности, ни наши прогулки по его владениям. Наутро мы тронемся на восток к реке.

— Я уже слышал об этих развалинах, здесь был древний город, и нынче тут обитает могущественный колдун. Мне нужно с ним увидеться и узнать, действительно ли сила его столь велика, или это всего лишь бедный отшельник. Вы можете подождать, покуда я не возвращусь от него. Но идти без меня вам обратно к городу крайне опасно.

— Хозяин совсем не злой. Он просто обычно молчалив и неподвижен. Сидит себе на полу и размышляет, или пропадает в темных комнатах, куда я так и не сумел заглянуть. Я проведу тебя, — Сигирь посмотрел на Ланса, не обращая внимания на недовольный вид старшего брата. — Если не знаешь дороги, то в этих развалинах очень быстро найдешь смерть.

Князю ничего ни оставалось, как согласиться со словами мальчика. Он привлек к себе брата и крепко обнял. Ланс прошелся из угла в угол стоянки, принимая пост дежурного, а Ведимир вместе с княжичем улеглись на мягкой, влажной от росы траве.

— Княгиня Иза очень просила тебе кое-что передать, — зашептал Сигирь, прижимаясь к груди брата.

— Спи, Сигирь, остальное ты мне расскажешь утром, тебе надобно отдохнуть, — Веди ласково погладил мальчика по волосам, пытаясь убаюкать его, как в детстве это делала мать. Князь еще многое должен был вызнать у брата: о его пребывании в плену, о тинголах, о пленниках, а особенно его занимало с каких пор, Сигирь стал слышать голоса гралов, которые несомненно оберегали юношу в этом долгом томлении вдали от дома и которые потом с помощью одичалого пса вывели его на правильную дорогу, но все эти разговоры можно было завести на обратном пути в отчие земли.

Но княжич еще сильнее зашевелился и наполовину привстал с земли. Ведимир вновь призвал брата ко сну, но тот лишь отмахнулся руками, которыми в это время пытался развязать нити на рубахе, чтобы освободить грудь. Возле брата около костра присел князь, обеспокоенный непоседливостью мальчугана, на долю которого в последнее время выпало столь много лишений. Напротив велесов во весь рост замер Ланс, непроницаемым взглядом окидывая спутников.

— Я все время хранил его под рубахой, — проговорил Сигирь. — Прятал даже от глаз друзей, а тинголы, во славу гралов, нас не обыскали. Даже Тсани не знал об этом. Мать дала мне цепочку, когда велела убегать из терема. Она сказала тогда, что навсегда останется со мной, даже если я больше её никогда не увижу. Княгиня очень просила сохранить этот медальон для тебя, Ведимир, — он извлек наружу тускло мерцавший металлический предмет на тонкой цепочке, что носил на шее. Сняв её через голову, княжич в раскрытой ладони протянул драгоценность брату. — Я пообещал, что как только получится, передам его тебе или Миларе. Отныне это принадлежит князю велесов.

В руки Ведимира опустилось холодное, тяжелое, по виду напоминавшее полую склянку украшение, совершенно неприметное и неприглядное для взора ценителя сокровищ. Однако когда князь перевел взгляд с цепочки на морийца, все еще застывшего в лунном свете, то сразу же заметил перемену в его лице. Обычно спокойные глаза загорелись неистовым огнем, губы исказила гримаса нетерпения и жажды, а лоб прорезали невидимые ранее морщины и бледнота.

— Благодарю, Сигирь, — слегка помедлив, ответил князь. — Ты все сделал правильно. Только я думаю, что эта память о нашей матери должна достаться тому, кто её больше всего заслужил. Мы много лет жили рядом с княгиней, она согревала нас своей любовью и лаской, а ему так и не удалось встретиться с ней, хотя ради этого он оставил родину, друзей и весь свой народ.

Ведимир улыбнулся на удивленный взгляд княжича и только потрепал того по гладкой щеке.

— Я полагаю, что этот медальон всегда принадлежал ему, и теперь мы только возвратим его настоящему владельцу. Возьми же эту безделушку, Ланс, в знак нашего родства и крепкой дружбы. Тем более, что ни я, ни Милара никогда не имели права на эту редкую вещицу, принесенную матерью с далеких западных краев.

Колдун неуклюже приблизился к велесам и, опустившись подле них на одно колено, с восторгом и трепетом принял от брата темно-желтый кулон-оберег, который был очень дорог его сердцу. Солонка была для морийца превыше всех наград, посулов и званий, кои Ведимир перебирал в уме, но так и не знал, чем именно отблагодарить друга за помощь во всех делах.

— А кто он? — молчание нарушил Сигирь, с волнением наблюдавший за незнакомцем, к которому его старший брат испытывал столь высокие и благородные чувства. Мальчик подозрительно кивнул в сторону колдуна.

— Это Ланс де Терро, старший сын княгини Изы и одного моряка, что жил на далеких западных берегах у самого Великого моря. Ланс пришел сюда, как только я передал зов нашей матери, и теперь он будет с нами, покуда его не уведет дальняя дорога.

Наутро путники подкрепились едой, что прихватил с собой Сигирь, и выступили в путь по унылым безмолвным просторам. Впереди бежал Кай, нередко останавливаясь и принюхиваясь к земле, пытаясь разыскать ночные следы, когда мальчик и пес добирались до места привала. Постоянно окликая верного товарища, спешил княжич, а за ним шагали вровень Ланс и Ведимир. Каменную тропу оставили позади. Сигирь уводил друзей обратно в лес, при этом строго-настрого велел ступать нога в ногу. По его словам до логова Хозяина было не более часа пути, если только не заплутать среди развалин.

— Глядите вверх, — мальчик остановил их перед небольшой открытой поляной, что выступила меж густыми стволами молодняка. — Как только выйдете туда, вмиг окажетесь захваченными в сети. Хозяин хотя и закрылся под землей, но в лес порой наведывается...

Ясное небо между кронами высоких ясеней перекрывала сплетенная из толстых нитей сеть. Они бережно прошли стороной западню, исколов тело о шиповник, росший по бокам тропы, по которой вел путников юркий пес. Когда друзья вновь оказались в чистом поле, окруженном со всех сторон стволами хвойных и лиственных великанов, посреди зелени и цветов, что покрывали траву, показалось диковинное строение из семи каменных глыб, испещренных надписями и выставленных в виде круга. Ланс с любопытством остановился возле одного из монументов, представлявших собой каменные таблички, выступавшие из земли. В центре этого сооружения был расположен источник с водой, украшенный белым камнем, по которому стекали струи прохладной воды. Маленький фонтан манил к себе тихим журчанием свежего подземного ключа, который поднимался вверх по камням, а после ниспадал на землю.

— Эти глыбы очень похожи на более высокие плоские изваяния, покрытые морийскими законами, что были водружены в самых больших городах нашего государства еще пять сотен лет назад при первом правителе Мории, — восхищенно произнес Ланс, притрагиваясь к скальным валунам.

— Как они сумели сохраниться посреди развалившегося старого города? А вода тут по-прежнему переливается в лучах, и до чего она чиста, — изумленно заметил Ведимир, шагнув к источнику и желая напиться, но его удержал от непоправимой ошибки брат.

— Это же тоже ловушка! — воскликнул Сигирь. — Разве ты не видишь темную впадину, что окружает колодец?! Она же очень широка, тебе не перепрыгнуть на ту сторону!

Ведимир по-новому посмотрел на землю, что прежде была покрыта высокой травой и разделяла прекрасный родник от тяжелых каменных глыб. Он увидел, что находится на краю пропасти, дно которой терялось в темноте бездны.

— Даже я не сразу заметил обман, — раздался встревоженный голос Ланса. — Действительно, Хозяин здешних мест оставил немало гибельных секретов для тех, кто желает напрасно нарушить его уединение. Видать, он взаправду именно тот, о ком упоминала опытная воительница...

Они, не задерживаясь, пересекли загадочный луг и вновь скрылись среди листвы самых высоких и древних деревьев, названия которых Ведимир даже не ведал. Их ствол был покрыт толстой осыпавшейся корой, а ветви и сердцеобразные красноватые листья шелестели на высоте более пяти локтей от головы взрослого человека, возвышаясь к небесным далям. Исполины стояли поодаль друг от друга, а между ними по земле вились зеленые щупальца густого плюща.

— Мы почти пришли, — княжич остановился подле одного из краснолистов и приласкал пса. — Теперь шагайте от одного дерева к другому, не приближаясь к ковру из травы, — посоветовал малыш, двигаясь вперед, проверяя при этом подобранной в лесу палкой сухую листву под ногами.

— Здесь разве болото? — спросил колдун.

— Хуже. Трясина затягивает тебя медленно вниз, а на этом пестром ковре можно мгновенно провалиться на сотню локтей и разбиться о твердые камни. Именно от этого спас меня Хозяин, когда я забрался в его покои. Я летел вниз, истошно вопя, а он ловко подхватил меня на руки, так кстати оказавшись в той части своего дома. Его жилище находится прямо под нами, и размеры его огромны.

Под одним из одиноких стволов, окруженных светлой поляной, рыжий пес внезапно скрылся под землей, а за ним и Сигирь ступил по каменному спуску на старинные ступени, прикрытые растительностью. Они опускались все ниже и ниже. Солнечный свет, проникавший через прорези в искусной крыше, сплетенной из веток, стеблей и листьев, ослабевал. Глаза постепенно привыкали к полумгле и сырому воздуху каменного зала, куда выводила пологая лестница. Наконец, Ведимир вышел на темный пыльный пол из раздробленных плит и огляделся кругом при мягком свете, что исходил от единственного зажженного светильника на высокой подставке недалеко от спуска в подземелье.

Серые стены были пустыми, огромный по размеру зал терялся в темноте, что поглощала его дальние углы. Помещение было скромным и величественным одновременно. Высокие колонны поддерживали травяной ковер наверху. Строй прямоугольных основ трудно было разглядеть, потому как некоторые из них стояли совсем близко друг к другу, другие разделялись десятками шагов. На полу кое-где вставали каменные постаменты различной вышины и размеров, а прочую обстановку завершали несколько низких лож подле колонн, устланные теплыми одеялами. Узкий водопад струился по одной из стен и спадал в полукруглый бассейн. Друзья вышли к яркому огню, пытаясь разглядеть в необъятных покоях обитателя этих мест, но никого не было видно и слышно, лишь ручеек звонко бился о гладкие камни.

Ведимир стиснул холодную ладонь княжича. Сигирь замолк и опасливо озирался по сторонам, шепнув брату украдкой, что Хозяин точно прознал об их визите, и скоро выйдет к ним или загубит всех, потому что нередко отзывался совсем плохо о людях, что ходят по земле. Поэтому князь не торопился нарушать тишину, и даже граф молчал среди угнетавшей древности строения.

— Никогда не жаловал гостей, а непрошенных и подавно, — сильный голос раздался со стороны лестницы, что привела друзей вниз. Они не расслышали звук его шагов, в то время как высокий мужчина в длинном потрепанном одеянии подходил к бликам одинокой лампы. Хозяин двигался неспешно. Он скрепил руки у пояса, его лицо полностью заросло бородой и усами, длинные пряди темных волос ложились на спину, но на нежданных визитеров смотрели довольно молодые глаза. — Разве ты не знал об этом, мой мальчик? — мужчина сурово посмотрел на Сигиря, и тот лишь сильнее впился в ладонь брата.

— Приветствуем тебя, господин, — не растерялся Ланс, отвечая на языке униатов. — Мы пришли с миром, чтобы увидеться с тобой, поблагодарить за спасение мальчика и попросить о помощи, если ты не откажешь в ней.

— Я не оказываю помощи чужакам, не даю советов и даже не принимаю их в своих владениях. Лицо одного из вас, — он безразличным взглядом окинул обеих мужчин, что вторглись в его дом, — напоминает по чертам этого отрока, и я могу предположить, что он его брат и тоже происходит из племени велесов-союзников. Но благодарности за мальчугана мне ни к чему. Он все еще жив, потому что не сдался и не хотел умирать. Вы должны были давно покинуть эти священные места, запретные для обычных смертных. А вместо этого, — его тон мгновенно повысился и стал угрожающе-неистовым, хотя лицо отшельника все также отрешенно от всех невзгод, переживаний и эмоций глядело вперед, — вы привели сюда полора?! Хотя он не походит даже на отпрысков южных униатов... Не принадлежит он и к тинголам, слишком уж гордый, но никак не надменный вид у твоего товарища, Сигирь.

— Я мориец, господин. И я знаю, что тебе не стоит объяснять, где расположены мои родные земли, — слегка усмехнулся Ланс.

Глаза отшельника вспыхнули огоньком.

— Южанин?

— Граф Ланс де Терро, — колдун склонился в легком учтивом кивке. — Я хотел с вами увидеться, чтобы расспросить о том, что может быть известно лишь... колдуну, но не обычным людям, — граф перешел на морийскую речь, однако Ведимиру были понятны многие слова, но он до времени лишь внимательно прислушивался к ним, предпочитая сохранять молчание.

Хозяин направился к одной из колонн, около основания которой опустился на низкий деревянный табурет. Он прислонил голову к холодному камню и закрыл глаза.

— Если бы я помогал каждому, кому нужна моя помощь, то по этим местам уже прошла бы широкая дорога, истоптанная ногами страждущих, — заговорил отшельник. Он отвечал на языке, что был родным для матери Ведимира. Его голос был спокоен, и можно было надеяться, что гнев все-таки минует усталых странников, забредших в чужие палаты. — Но раз уж вы здесь, то я позволю вам остаться в этих стенах до утра, отогреться на жестких кроватях, утолить жажду и голод, что всегда сопутствуют бродягам.

— Уважаемый господин, мы с благодарностью примем вашу милость и останемся на ночлег, — мориец подошел к хозяину и опустился на груду камней, что располагалась как раз напротив деревянного сидения. Ланс говорил мягко, но именно от этой смазливости речей несло обманом и неведомым замыслом. — Прошу тебя еще об одном. Ответь на мои вопросы, ведь моя судьба очень схожа с твоей, однако мне неведомо, к сожалению, её начала, а конец, надеюсь, еще не близок. Я такой же колдун, как и ты...

Глаза человека, который до этого будто бы задремал, широко раскрылись. Он уставился в лицо графа, и уже не мог отвести взора от черных зрачков Ланса:

— Я забыл часть своей жизни, и нынче уверен лишь в том, что она была. Я жил столетия назад, но как вернуть знания о том, кем я был и что натворил в прежние времена? Что ты можешь сказать об этом?

— Невелика потеря, — монотонно ответил Хозяин, — ты утратил прошлые страдания, горести, ошибки, смерти...

— Но также я утратил свои чувства, стремления. Я не знаю, кто я, кем я был и кем стал.

— Ты колдун, а значит ничего этого у тебя и не могло быть, Ланс де Терро.

— Говори мне, что тебе известно о том, как возвратить эти воспоминания в мою голову. Если бы я забыл все, то может и не мучился кошмарами, меня не съедала бы жажда мщения за собственную смерть!

— Есть много причин, по которым люди сходят с ума и теряют память о прошлом. Иногда в этом виноваты колдуны, и лишь возвратное заклятие способно уничтожить прежние чары.

— Ты знаешь его?

— Оно задается тем, кто творит подобное колдовство, и не может быть раскрыто другим чародеем. Хотя в этом деле всякое бывает, потому как люди помимо колдовства верят в своих богов. И эти боги нередко лишают их памяти и возвращают потом обратно, — Хозяин скривил губы в короткой ухмылке, которую тут же стер с лица, возвращая себе непроницаемый отрешенный вид. — А еще боги оставили на земле то, что может воздействовать не только на глупых неразумных людей, чья память не длиннее отпущенных им коротких лет бытия, но то, что забирает силу даже у колдунов. Я говорю о воде живой, мертвой и забвения. Эти жидкости одинаково опасны как для людей, так и для колдунов. Неотвратимы их последствия, не отменить силы, что заключена в них — заживлять, убивать и возрождать.

— Но ведь даже после испития живой воды человека все равно когда-нибудь настигает смерть, мертвая вода не убивает каждого, значит и воды забвения не действуют вечно.

— Видишь, тебе известно даже более моего, — отшельник прищурился и придвинулся к морийцу, — зачем же ты пожаловал сюда?

— Я слышал, что ты один из самых древних колдунов, может быть даже Владыка Прибрежного края, а теперь ты поселился в этих развалинах великого города Калаваргана. К кому, как не к тебе, мне было обратиться с вопросами о своей жизни, если теперь я проживаю её во второй раз?! — Ланс понурил голову, предвидя, что его надежды не оправдались, хотя велес так и не понимал до конца, чего ожидал от встречи сам колдун, стремясь в эти места будто призванный.

— Если бы колдуны умели дарить жизнь или возвращать её, разве посмели бы люди или кто иной усомниться в нашем величии, возроптать на нас и более не признавать за богов?! Человеческий род готов поклоняться любому растению, капле воды или ничтожному муравью, если уверует, что тот способен исполнить его мечты и дать достойный смысл жизни. Великолепен был этот город, но нынче никто не знает, кто управлял им и что за народ его населял, даже самые мудрые из фезов, те, что заглядывают в небо и считают, что способны читать будущее по звездам, предугадывать движение жизни... Даже они может быть уже забыли, что далекие предки их также тщетно взывали к старым богам — человекоподобным статуям с головами орлов и исполинским древам, в чьих кронах узрели людские лица. Но память верующих коротка, они прощают себе свои прегрешения и с радостью забывают их. Так и от прежних идолов люди отворачиваются, проливая кровь, а новые поколения, сваливая всю вину на богов, с готовностью ищут других. Но бывает, что прежние властелины возвращаются, — старец легко дотронулся до рукава Ланса, а после сжал его ладонь. — Я чувствую, что ты пришел сюда ненапрасно. Поведай мне всё как есть.

— Как будто паутина опутала меня, но я сумел выбраться из её сетей, только мысль, что там в её нитях осталось что-то важное никак не дает мне покоя, — заговорил граф. Он выглядел столь несчастным в тот момент, будто пытаясь раскрыть душу, но понимая, что выпускать наружу нечего, потому как за распахнутыми вратами вставала непроглядная тьма неизвестности. — Только колдовство может помочь мне, не иначе как с помощью него я обрел потерянную жизнь. В богов я не верю, ибо был воспитан чародеями. Хотя знаю, что не только их сила преображает мир, точнее это совершенно иная сила, а мы лишь пользуемся ею. Я надеялся на могущество колдунов в деле познания самого себя, но даже самый древний из них отвечает мне лишь загадками. Я могу еще отправиться в Черноморье, чтобы воспользоваться книгой колдуньи, что наделяет знанием и властью, но может она тоже окажется никчемной...

— О какой книге ты говоришь?

— О реликвии, что должна быть уничтожена, а может уже исчезла с лица земли... — на этих словах колдуна передернуло, и он странно вскрикнул. Только тогда Ведимир заметил, что Кай, рыскавший по темному залу, вцепился острыми зубами в лодыжку морийца.

Собака зарычала, когда Ланс попытался отстраниться, и ему на помощь тут же бросился Сигирь.

— Кай, пусти его! Кай! — не веря глазам, восклицал мальчик. — Что ты делаешь?! Это же свой!

Однако вместо того, чтобы ухватить пса, княжич начал усиленно тянуть за локоть графа, стаскивая того с места. Ведимир также поспешил к другу, с немалым удивлением оглядывавшегося по сторонам. Бородатый отшельник легко отнял зубы пса от штанины графа. Одной рукой он ухватил того за загривок и отбросил прочь, но собака, звонко взвыв, вновь кинулась в атаку на морийца.

— Взбесился что ли?! — гневно произнес Хозяин, однако теперь Сигирь не дал ему прикоснуться к зверю. Мальчик обнял пса за туловище и стал упрашивать оставить в покое ногу человека. Ланс попытался встать, неуклюже размахивая руками и ногами, а другой колдун желал вернуться к прерванному разговору. Но возбуждение графа перешло всякие границы и вылилось в сплошную брань. Он склонился вниз, чтобы самому добраться до мерзкого пса, как вдруг яркая солонка вывалилась из-за пазухи. Ланс не заметил своей оплошности, но в глаза князю велесов сразу же бросился опасный огонь, блеснувший из под век хозяина этих стен. В порыве колдун даже потянулся к амулету бледной худой рукой, но Кай столь же неожиданно как перед нападением на графа вгрызся в одеяние старика. Сигирь вместе с псом на руках повалился на пол возле ног сгрудившихся людей.

— Мы уходим, — выпалил мориец, когда, наконец, выбрался из суматохи. — Мы немедленно должны тронуться в путь.

Он с надеждой посмотрел на князя, и тот согласно кивнул.

— Кай всего лишь решил поиграть, — сглотнув, объяснял Сигирь, не выпуская от себя уже притихшего пса. — Он совсем не злой. Просто захотел напомнить о себе.

— У тебя очень умный зверь, малыш, — улыбнулся Ланс, что было совершенно невероятно после всего того, что он насылал на голову шаловливого животного несколько минут назад. Следовало опасаться, что все угрозы сбудутся, потому как Ведимир уже не раз убеждался, что слова и желания колдунов не просто так растворялись в воздухе.

Еще более странно было увидеть ответную улыбку на лице старца.

— Значит, вы не останетесь до утра?

— Нет, мы не вправе тревожить более вас, господин, — Ланс простился обычным поклоном.

— И, правда, я могу и не справиться со всем тем, что навалилось нынче на меня. Но я очень рад вашему визиту. Я живу здесь очень долго, и, наверное, ждал именно вас, чтобы понять, как дорого мне общество людей, — теперь в его лице и голосе не было даже в помине холодности и безразличия, с которой он встречал усталых путешественников. Он злорадствовал, подумалось князю. С еще большей уверенностью Веди признал, что решение Ланса незамедлительно покинуть темное подземелье было самым верным. — Однако я не могу отпустить вас с пустыми руками. — Хозяин удалился в один из углов зала, его шаги и движения во мгле гулко отдавались эхом от стен.

К этому времени друзья подошли к ступеням, что выводили из холодного мрака, но остановились, увидев, что отшельник нес полную сумку, поспешно разъясняя на ходу:

— Я собрал вам кое-чего из собственных припасов. Во флягу наберите воды из моего ключа или верхнего родника, а вот в этом кожаном кошеле груда монет. Здесь они мне ни к чему, а вам пригодятся, чтобы вернуться на далекую родину.

Ведимир принял вещи, поблагодарив за щедрость и сохраненные им жизни.

— Может мы еще свидимся, так что следует расстаться на доброй ноте, — Хозяин поклонился Лансу. А после ответствовал князю. — Ты ведь князь, велес, потому как Сигирь рассказывал, что происходит из семьи великого князя. Береги своего брата. Если ты еще не догадался, то знай же, что он обладает редким даром слушать и понимать все языки и наречия. Он еще не научился пользоваться им в полной мере, но со временем станет лучшим из твоих воинов и соратников.

— Номы наделяют подобными умениями некоторых рудокопов, — произнес Ланс тоном, как будто бы уже давно прознал про способности княжича.

— Рожденные в горах иногда удостаиваются такой чести, — подтвердил отшельник.

— Сигирь был рожден в Кичени, возле отрогов Синих Вершин. Только кривличи испокон веков не слыхали о номах. Помню лишь, что именно в ту ночь по рассказам матери над городом впервые за последние столетия появился дракон. И имя, выбранное для брата нашим отцом, означает не иначе как Си-Гирь, Пламя Гор, — задумчиво ответил Ведимир. Он поднимался по ступеням к отблескам солнца, что закатывалось за горизонт, а Хозяин уже исчез во мраке своего жилища.

Впереди ступал княжич, довольный тем, что визит закончился столь щедрыми подарками. Едва услышав о драконе, он тут же забросал братьев вопросами об ящерах, о которых прознали и рассказывали в Шафри даже узники атана, представляя, как те прогнали прочь полоров из Дерявы и вскоре сожгут армии самого Атуба. Мальчику отвечал Ланс, потому что Ведимир не мог вымолвить ни слова. Он рассеянно прислушивался к разговору. Колдун с интересом допытывался у юноши, как тому удавалось справляться к тиграми, которые, по рассказам других ребят, никогда не трогали княжича... Ведимир брел по лесу, стараясь не отставать от друзей, но перед взором то и дело вставал жадный огонь в глазах одинокого старца, за долгие годы привыкшего к безмятежности и покою. Этот огонь вспыхнул совсем не к добру, потому как было ясно, что его невозможно отныне затушить.

* * *

— Совсем не нравится мне этот человек, — слова Ведимира, произнесенные в блуждании по лесу, всплыли в голове графа де Терро, когда развалины Калаваргана остались позади. В предрассветных лучах друзья ступали по ухабистой деревенской дороге, усталые и измученные, но прошагавшие всю ночь, чтобы поскорее выбраться из зачарованных пределов и отыскать кров у обычных крестьян, живших на фермах за крепостными стенами столицы.

Он уже не раз пожалел, что так рьяно желал встретиться с колдуном, который мог бы приоткрыть завесу его прошлого, подсказать верный для этого путь. Однако на деле вышло все совсем не так. Он корил себя за несдержанность в словах. До сих пор Ланс не мог понять, как его угораздило рассказать чародею о том, чего он совсем не намеревался раскрывать. Например, о книге принцессы Мории. Или о том, что он умер, а потом вновь обрел жизнь. Там среди высоких мрачных колонн Ланс впервые почувствовал, что значило попасть под власть колдовских чар. Он сам поначалу решил воспользоваться своей силой, чтобы развязать язык старцу, которому без длинных волос и бороды можно было дать не более сорока лет, и проникнуть в тайны его знаний. Но Ланс не сумел выдержать ответного удара. Как просто прежде ему удавалось удивлять друзей и учителей в Алмааге, государя Ортензия и его советника Элбета, когда их желания, направленные на юного непослушного воспитанника, оказывались недейственными, он легко избегал воздушных пинков или проходил сквозь воздвигнутую перед ним стену, развеивал чары иллюзий и страха. Колдовству всегда можно было сопротивляться, но перед звучанием завораживавшего голоса Хозяина, а может от прикосновения того к руке графа, де Терро совершенно потерял разум. Он думал, что спит наяву, хотел проснуться, но не мог. Он знал, что впервые встретил соперника, который посмел его околдовать. Хотя может это совершила уже однажды Марго, мелькнула горестная мысль о том, что любовь к ведьмочке была всего лишь чародейством, ловушкой, в которую он угодил давно и до сих пор не мог из неё выбраться.

Тревога и опасения терзали душу, но Ланс не улавливал их истинные причины. Нелестное мнение князя велесов об отшельнике лишь подтвердило его собственное отношение к этому человеку, а точнее колдуну. Устало перебирая ноги по дороге, мориец в который раз успокаивал себя, что благодаря Сигирю и Каю, он не выдал Хозяину ничего особенного, ничего, что могло нанести вред кому-либо или помешать планам униатов. Колдун Калаваргана уже долгие годы вел затворническую жизнь, он мог давно выйти к людям, чтобы встать на чью-либо сторону, если бы пожелал. Граф упомянул о книге, в которой Марго видела угрозу для мира и свободы, ежели рукопись попадет в руки колдуна. Но разве Хозяин, коли он действительно происходил из круга тех Владык, что именовали себя вечными богами и сами создали могущественные заклинания, не знал о том, что стало с этими записями?! А ежели он и не знал о такой реликвии, то Ланс не успел оговориться подробно, да к тому же Марго скорее всего уже избавилась от книги Мории, и граф унимал напрасные беспокойства.

Ему довелось встретиться с человеком, который взирал на мир сквозь многие прожитые годы. Ланс испытал невообразимое почтение к старцу, принявшему их в глубинах разрушенного города. Пусть некоторые его слова и действия показались странными и непонятными для друзей, но вместе с тем граф признавал справедливыми услышанные речи о том, что следовало воспользоваться сполна выпавшим ему шансом и прожить жизнь с чистого листа, оставив все плохое и хорошее в глубинах непознанного. Он не станет забывать ради смутных призраков былых времен тех, кому нужен сейчас. И даже, если он сумеет пронзить пучину прежнего бытия, ничто не повлияет на него настоящего. Теперь он Ланс де Терро, мориец, брат, колдун. Пусть раньше он был самим богом, а может государем или убийцей, он проживет эту жизнь тем, кого избрал себе сам, будучи узником солонки. Ланс сжал покрепче на груди цепочку, что вновь обрела своего владельца.

Колдовскими чарами Ланс изменил облик товарищей. Отныне их волосы и глаза потемнели, и друзья, купившие в бедной фезской деревне двух лошадей, более походили на странствовавших жителей восточных берегов, чем на иноземцев из дальних западных пределов Синих Вершин.

— Этот знак еще долго будет напоминать вам о походе к тингольскому атану, — задорно произнес Ланс, перебирая длинные темные, будто вороное крыло, локоны мальчика. Сигирь склонился над тихой заводью реки, вдоль которой всадники гнали лошадей на север, и с недоверием осматривал свой новый вид. Он перевел хмурый взор из отражения в воде, покрывшегося рябью, на колдуна. Мальчик был расстроен тем, что пришлось оставить верного Кая на дворе местного рыбака, несмотря на то, что пес, завидев феза, залился громким радостным лаем. А тут еще добавилась темная краска, что напоминала о тинголах и их беспощадных лицах. — Нет, ты не будешь всегда походить на темноволосых полоров, — с улыбкой успокоил его граф, — только покуда волосы полностью не отрастут.

Оружие в захваченных землях разрешено было носить лишь солдатам атана, но до переправы и расставания можно было обойтись без него. Реку Гаю два всадника, позади одного из которых сидел невысокий юноша, перешли вброд, а не по мосту, опасаясь, что в городе на другом берегу их могли опознать и донести тинголам. Низы платили темным конникам дань, не стоило надеяться на честность и верность униатов заветам гралов. Нынче ради наживы брат предавал брата, из боязни сосед доносил на соседа: случалось это во всех местах, где союзнические клятвы и заветы давно забылись подобно праху далеких предков. В землях низов на остатки старинных монет, вызвавших удивленные взгляды купца, Ведимир выбрал себе заточенный короткий меч, который можно было легко спрятать под одеждой.

Друзья тепло простились на распутье в надежде свидеться вновь.

— Не знаю, нашел ли ты то, что искал в Шафри, Ланс, но пусть в землях сиригов тебя поджидают радости, а не потери, — князь низко поклонился в ноги брату, и рядом с ним ниц опустился Сигирь.

— Я всегда верю, что нашел больше, чем потерял. Однако лишь неизменное течение времени расставит все на свои места. Берегите себя в нелегком пути домой, а мне еще не скоро доведется узнать, где мой дом, — он также отвесил велесам низкий поклон, как велели их обычаи, а после, не удержавшись, привлек к себе Ведимира и Сигиря, чтобы сжать их в крепких объятиях. Ланс отправлялся на север к берегам Белого моря и уже не загадывал, какие новые дороги откроются ему в речах Вещунов, что призывали колдуна в свои холодные светлые пещеры.

До приморских краев колдун добирался более двух десятков дней. Он пересек верхнее русло реки Белу, что протекала в тех местах подобно узкому спокойному ручью. Граф промчался через деревни улов, пустынные поля сиригов, покрытые бедной травой и низкими хвойными лесами. Ланс узнал добродетель униатов, их щедрость и заботу. Но все чаще он ловил себя на мысли, что соскучился по самоуверенным морийцам, каждый день вспоминал бездонные глаза Марго. Пускай колдун спешил к сиригам, чтобы после вернуться к схватке с армиями тинголов, он тосковал по скалам Алмаага, портам Мории и своей сотне бравых солдат.

За спиной остался город Алман, главный в сиригских степях. Покинув его с первыми утренними лучами, Ланс оглядывал пустынный берег, на который накатывали волны холодного моря. Туман рассеивался в разгоравшейся зарнице, и на горизонте зачернели далекие скальные берега островов, что почитались за святейшие места на всю длину земель от северного моря до Оларских Холмов. Ему стоило немалых трудов разыскать среди ветхих хижин на берегу лодочника, который в самую рань согласился перевезти путника через пролив.

— Обычная это, конечно, для нас работенка, — сильными руками налегая на весла, говорил коренастый бородатый мужчина. — Мы всегда перевозим на острова прихожан. Летом это обычно те, кого сами Вещуны призывают. Уже зимой, когда вода превратится в твердый лед, в пещеры ломятся толпы народа, дабы каждый успел испросить у служителей Ледяного Света своей судьбы. А нынче, там поговаривают, совсем немного мест, где раскрывается истина... Лед тает, внутри не прозрачные зеркала, а темные стены. Хотя какая там истина, — с недоверием вымолвил он, кидая не менее подозрительный взор на своего пассажира. — Ежели уже полоры стали забредать в пещеры, то недолго до того часа, когда Вещуны решат призвать к себе самого атана, чтобы промыть ему мозги своими бреднями.

— Я не из полоров, — ответил ему Ланс.

— Да уж не знаю, откуда ты, только не нашего роду. Слишком высок, пожалуй, ты для полоров, слишком молчалив для волича... Но не мое это дело. Я, знай, веслом гребу, людей доставляю к скалам.

— Ты лучше расскажи мне про эти острова, дружище.

— Острова как острова... — лодочник пожал плечами, вглядываясь в земли, что выступали на горизонте. — Этот самый большой. Красиво там. Сам скоро увидишь. Ходят легенды, что прежде все эти края под толстым слоем снега и льда находились круглый год. И никто из людей сюда не забредал, а потом пришли Вещуны из-за Синих Вершин, то бишь с запада, где только острые пики торчат над белой землей. Очень давно это было, тогда еще у гралов имелись имена. Сказывают в песнях, что новые племена, потому как были среди них и крепкие мужи, и бесстрашные женщины, и малые дети, обосновались в этих заваленных белым покровом краях, и вскоре растаяли снега, обнажилась от их молитв земля. А потом началась война между пришельцами и теми, кто жил южнее, потому как затопились поля и образовались широкие озера и болота, проступили среди волн и эти острова. Однажды забрели люди в пещеры, что выбил в скалах сам бог, которому они поклонялись, и там узрели, что победа в войне будет на их стороне. Но не стали они еще яростнее и кровавее вести битвы с коренными жителями, а предложили им мир. Вот так объединились оба народа и заселили берега Белого моря. А в пещеры стали ходить самые мудрые из сиригов, осталось за нами название древних жителей этих краев. В княжеских летописях записано, что не раз сбывались предсказания Вещунов. Видели они в своих зеркалах и объединение униатов в союз, и отречение от прежних богов, потому как только один владыка есть на земле, на небе, в каменных недрах и на вершинах гор — это вода, что дает жизнь. Да только, сколько всего еще нагадали эти прорицатели, чего не сбылось, из-за чего кровь проливалась, да и просто людям голову морочили! Я сам тоже бывал в пещерах. И скажу тебе, мил человек, ничего я там не узрел на замерзших иниеватых стенах. Спрашивал Вещунов, что, мол, со мной, коли сам не увидал ничего, может вы углядели? А они только руками разводят — не всем дано, не с тем, мол, приходил... Птьфу на них!... Как оставлял для гралов муку под порогом на счастье, так и делаю. И мои дети, и внуки будут вспоминать их! А ежели гралы не помогут, то мы и сами справимся без подсказок с островов, как нам жить.

Ланс слышал немало почтительных слов от униатов о Вещунах, следивших из тесных пещер за жизнью других людей, но не переставал он удивляться богохульству, что не раз закрадывалось в речи как молодых, так и опытных пожилых людей. Вера с безверием соседствовала так близко, что странно было наблюдать за мирным отношением друг к другу двух противостоявших мировоззрений. Колдун признавался себе, что и он походил на эти народы: упоминал богов всех краев, чтобы снискать благосклонность их жрецов, а сам не веровал ни в одного из них.

По пустынному берегу навстречу приставшей лодке шагал незнакомец, одетый в необычный плащ. Мужчина был начисто выбрит, что отличало его от прочих униатов, любивших растительность на подбородке. Его длинные темные волосы спадали на плечи, а тело до пят обволакивал переливавшийся серебром темный мягкий материал без единого разреза для рук. Колдун вспомнил пересуды на постоялых дворах, что Вещуны не прикасаются ни к чему живому в своих владениях, чтобы не посягнуть на его чистоту. Однако вдали от островов эти служители старались не отличаться видом от прочих людей, потому носили обычные одежды, кланялись в ноги и отращивали бороды.

— Мы давно ждали твоего прибытия, Ланс де Терро, — без лишних приветствий обратился к колдуну сириг. — Меня зовут Реорг. Я проведу тебя в глубины острова, где правит Ледяной Свет.

Заплатив пригоршню меди лодочнику, Ланс простился с ним и приблизился к Вещуну.

— Ты знаешь, как меня зовут? — удивленно спросил колдун.

— Тебя уже не раз видели в ледяных отражениях. Мы послали за тобой в земли велесов, но, видимо, пришел ты с другой стороны. Ступай же за мной. Мои слова не должны обидеть или затронуть тебя, странник. Не можем мы торопить или задерживать тех, кого призывает под наши стены нужда. Всему свое время. Ты пришел, надеюсь, когда сам этого захотел. Здесь ты можешь отдохнуть и поразмыслить, не заглядывая в пещеры, потому как никто не гонит тебя познавать свет и тьму, истину и ложь, прошлое и грядущее. Откровения всегда бередят былые раны и приносят новые страдания.

— Если ты и далее будешь говорить со мной в подобной манере, я точно не дойду до пещер, так как сойду с ума от загадок и домыслов, что уже заполонили мою голову, — усмехнулся Ланс.

В молчании две фигуры двинулись в сторону высоких скал, прикрывавших всю местность. Под ногами вилась узкая тропинка, и вскоре Ланс углубился вслед за провожатым в сквозной проход за крепкой дубовой дверью. Каменный ход достигал не более пятидесяти локтей в длину, внутри было серо, но совсем не темно. Яркое солнце вновь ослепило колдуна, когда он вышел наружу. От раскрывшейся взору картины захватывал дух: в кольце скал лежала зеленая великолепная долина, посреди — сверкающее озеро, по которому плавали белоснежные лебеди. Птицы по парам скользили по игравшей в лучах воде или взмывали в воздух, оглашая окрестности громкими криками. Спокойствие и блаженство наполняли чистый воздух, в котором не чувствовалось ни летнего зноя, ни холодов, что приходили сюда зимой.

У подножия гор по всей округе были выстроены небольшие избы с остроконечными крышами, выкрашенными в белый цвет. К одной из них по аккуратно протоптанной дорожке подошли Вещун с колдуном.

— В этом скромном доме ты сможешь найти все, что необходимо для отдыха, — произнес ровным тоном Реорг, вновь оборачиваясь к спутнику, которого он не удостаивал и взглядом за время недолгого шествия. — Когда будешь готов войти в пещеры, скажешь мне. Я буду навещать тебя каждый день.

— Я готов. Я желаю поскорее узнать, что покажет мне Ледяной Свет.

— Что ж, тогда с заходом солнца я проведу тебя вглубь скал.

Вход в священные пещеры оказался скрытым за шумным водопадом, спадавшим в озеро в противоположной части долины. Хотя Ланс заметил в скалах, что окружали тесным кольцом дома, луга и водоемы, прочие отверстия, уводившие вглубь гор. В опустившихся сумерках мелькали серебристые плащи Вещунов и белоснежные одеяния людей, мирно проживавших в этих местах. Они выращивали зерно, ловили рыбу, собирали на скалах мох и лишайники, что вполне хватало для собственных нужд.

Сырой туннель, по которому при свете яркого факела ступали мужчины, все поднимался вверх, и вскоре они вышли в просторный зал, где с высокого потолка свисали прозрачные камни, похожие на толстые сосульки, а стены пещеры покрывала снежная изморозь. Из этого места в разные направления уводило множество коридоров, но Реорг, почти не осматриваясь, выбрал один из них. Новая тропа извивалась крутой спиралью, а затем и вовсе превратилась в ступеньки, по которым Ланс выбрался в верхние покои. Кругом царила тишина, даже пламя факела почти не дрожало среди ледяных стен. Комната, куда попал колдун, светилась серебряным блеском. Её стены, пол и потолок покрывал белый лед, от которого отражались фигуры двух путников, явившихся пред очи божественных сил. Реорг терпеливо ожидал, пока граф осматривался в непривычной белизне.

— Сейчас я должен буду оставить тебя, — назидательно заговорил Вещун. — Обратись к своему духу, и ежели на то будет воля бога, тебе откроются ответы. Только помни, что прозрение сквозь толщу лет, в какую сторону ты бы ни заглянул, не должно воскресить прежние обиды и страдания или обрадовать тебя грядущими светлыми переменами. Тебе явится то, что поможет совершить правильный выбор. Ты в силе исправить ошибки, что совершил, но уже позабыл, ты сможешь укрепить надежду на то, что доселе считал неисполнимым. Но берегись утраты связи с настоящим, потому как тогда ты взойдешь на совершенно иной путь, и пожалеешь, что проживешь чужую судьбу. Не забывай того, что нынче дорого твоему сердцу. Когда я вернусь, ты должен быть таким же, как сейчас.

Он отвел взор от темных очей колдуна и спустился в дыру в полу, которая вмиг покрылась тонким слоем льда и обросла пышными снежинками. Ланс остался один. Он закружил на месте, пытаясь пронзить недоуменным взглядом искристые покои. В голове застучало от ощущения невообразимой силы, что приоткроет для него сны, начисто стираемые из памяти, или те, которые еще не посещали колдуна. Сны из его прежней жизни. Он сжал в ладони солонку, висевшую на груди, которая будто бы потеплела, едва граф вступил под покровы пещер.

— Я хочу знать, кем я был, — голос отразился эхом ото льда. Комната наполнилась гулом, стена напротив глаз ровно замерцала, но ожидание нарастало, а ничего более не изменилось. — Скажи мне, кем я был? Почему я стал колдуном, почему я умер, но сумел возродиться? — вновь закричал Ланс в пустоту. Тишина. Молчание. И даже блеск стен исчез.

Со всего размаху граф ударил ногой по оледенелому выходу из пещеры и гневно позвал по имени Вещуна. Тот поднялся наверх очень быстро, как будто бы все это время смиренно стоял на ступенях, и был в курсе всего, что происходило внутри белой камеры. Реорг был невозмутим и внимательно выслушал недовольные речи колдуна.

— Зеркала молчат. Значит, таков твой жребий на сегодняшний день — сомнение, — спокойно ответил сириг. — Но вопрошал ли ты действительно о том, что более всего волнует твое сердце? Ты был призван, Ланс де Терро. Я и мои собратья не раз видели отражение твоего образа в этих стенах. Сам бог желал явить тебе истину. Принес ли ты то, о чем мы тебе говорили?

— А что вы мне говорили? — резко выкрикнул Ланс. — То, что связывает меня и моего кровного брата Ведимира?! Нас очень многое соединяет — неужели нельзя было передать мне более ясное послание?! Что, что я должен принести сюда, чтобы узнать правду?

— Тебя не должно покидать душевное спокойствие, мой друг. В моих видениях ты прикасался ладонью к стене, а другие мои собратья узрели тебя вместе с князем велесов. Стены показали, как ты получил от него какой-то дар. Мы не можем запомнить все из картин, что встают перед нашими глазами, но мы желали, дабы ты явился сюда и получил ответы, а не просто познал красоту Света.

— Ты видел, как я стоял в этой пещере? — недоверчиво спросил Ланс.

— Да, и рядом с тобой был я. В зеркале ты погрузился в блаженное состояние познания. Поэтому именно я встретил тебя на берегу, Ланс. Ты сумеешь заглянуть в свое сердце, только попробуй сделать это еще раз. Подойди сюда, — Реорг почти касался своим одеянием ярко-белого льда. — Дотронься до зеркала.

Ланс бережно снял с шеи солонку, а потом приблизился к Вещуну. Он поднес твердый металл к холодной стене, и изморозь вмиг поглотила его. Солонка как будто вросла в блиставшее полотно. Колдун медленно прикоснулся сначала к амулету, который к изумлению графа остался все таким же теплым, а потом он всей ладонью оперся о стену. Лед не был ни холодным, ни обжигавшим, он был подобно гладкому камню, но более ничего не открылось разуму колдуна. Он встретился с озабоченным взглядом Реорга и отрицательно покачал головой на немой укор в его глазах.

— О чем ты желаешь узнать, Ланс де Терро? — после долгого молчания Вещун спросил гостя.

— Я хочу увидеть, что было до того, как я умер. А я знаю, что это случилось. Я даже помню, как мои родители дали мне эту жизнь. Может ты все-таки заметил что-либо вокруг меня?

— Ты тот, кто точно знает, что жил прежде?! — с удивлением, но, не изменив сдержанности голоса, произнес Реорг. — Твои боги оставили тебе эту уверенность. Нет, я тоже ничего не вижу вокруг тебя, ни в этих отражениях. Но Ледяной Свет показывает каждому то, что находится на его пути. Ты один из узелков, и возможно растянуть нить, на которой ты завязан и познать участи тех, кто был прежде тебя и будет возможно позже, хотя их узелки еще не связаны. А нити жизней крепко переплетаются между собой в огромное полотно. Ты хоть помнишь, кем ты был прежде? Находится ли твоя жизнь на том же полотне, что и нынешняя, потому как общая кровь предков объединяет все народы.

— Я был колдуном. Недавно я вновь обрел силы и вместе с ними память о прошлом. Только эта вещь, позолоченная солонка, осталась у меня от тех далеких времен. Я рожден морийцем, мать тайранка и легалийка, и может быть её далекие предки были выходцами из разрушенного государства Пелесс, а отец — релийский дворянин. Кто родил меня в первый раз, а может и это было не впервые, я не знаю. Но я колдун, а только в землях Мории рождаются чародеи, — Ланс хотел увидеть, как отнесется к этим словам Вещун. Ведь и среди сиригов были те, чьи предки ушли из Прибрежного края, как предполагали колдуны в Деревне. Старинные былины униатов повествовали о тех древних временах, но только ни об одном из чародеев этих краев не ведал ни князь Ведимир, ни иные старцы и воители. Может сами Вещуны обладали колдовскими способностями, задумывался Ланс, но служители бога старели и умирали со временем. Был известен лишь один исключительный случай в истории, когда колдуном стал не мориец. Ланс прекрасно знал этого человека, в способностях и чарах которого не приходилось сомневаться — это был великий государь Ортензий, черноморский царевич, искупавшийся в водах мертвого озера.

— Нынче ты мориец, но прежде ты был другого рода, Ланс де Терро. По этой жестянке нельзя определить твою стезю. В ней нет жизни, лишь прах и остатки крови еще могут окунуть в видение того, кому они принадлежали.

— Внутри солонки... — Ланс схватился за голову. Он вспомнил, как на истарских просторах Лисса раскрыла амулет и засыпала туда прах волчицы, сожженного тела мага Двины. — Там хранился локон волос. Если бы он сохранился, то я бы смог ...

— Если это были твои волосы, друг, то да, — улыбаясь, ответил Реорг. — Мы не знали точно, что должно было открыться тебе в этих стенах. Мы бы перелистали сотни страниц древних книг, чтобы изучить случалось ли перерождение когда-либо. Но выслушай меня. Более двадцати лет назад я был еще юным мальчишкой, который готовился вступить на путь служителей-прорицателей. Многие пещеры в те дни показывали невероятные явления. В черноморских краях мертвые не теряли более своего человеческого образа и в настоящем виде уходили в царство мертвых. Более трех столетий назад проклятие пало на народ, в котором еще была сильна кровь униатов, потому как предки черноморцев были изгнаны из наших пределов за неверие в пророчества Ледяного Света. В те времена даже маги приезжали к берегам Белого моря, чтобы испросить, как уничтожить чары морийской колдуньи. Но лишь смерть в волчьем обличье показывали ледяные зеркала. Самые мудрые из Вещунов совещались и совместно истолковывали видения. Однако невозможно было обойти слова принцессы, которые передали нам маги — прокляла ведьма кровь царевича, погубившего её, и всех тех, кто принадлежал к его народу. Единственный исход предсказали старцы: покуда не исчезнет черноморского народа с лица земли, дотоле будут превращаться мертвые тела в ужасных чудовищ, отравляя своей кровью недра и подымая из глубин еще более страшных монстров. Теперь проклятье спало, а черноморцы все еще не растворились в иных родах. Напротив, их держава усиливается, как никогда. Не иначе, боги поменяли первую часть проклятия, говорил тогда мой отец.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю совершенно невозможные вещи, Ланс. Кровь человека не отделишь от крови его предков, тем более если он давно мертв. Маги надеялись все это время отдалить свой народ от того, кто обрек его на мучения. Имя царевича навеки предано забвению. Но твоя история не менее невероятная, чем чудесное избавление народа, до сих пор прославляющего море, Нопсидона. Я знаю, что ты говоришь правду, потому как в этих стенах нет места для лжи. Поэтому поверь и мне. Ты не был рожден морийцем, ведь Ледяной Свет не замерцал, не явил тебе знания о прошлом даже после твоего прикосновения. Прежде ты был другим, Ланс.

— Но... — он замолк. В голове не укладывалось то, что произнес Вещун. Ланс знал лишь, что был колдуном. Тогда, в другой жизни он тоже был колдуном... Он умер в Мории, в Минорском плато, а где был рожден? Рука бессознательно потянулась к солонке и отворила маленькую крышку на её горлышке. Прах Двины, черноморского мага. Если он был черноморцем — это должно сработать, — мелькнуло в голове. — Сменилась кровь, спало проклятие, — были последние его слова.

Быстрой струей на ледяной пол посыпался темный порошок. Синеватые блики замерцали и закружили по комнате. Он хотел оглядеться в поисках Реорга, который мгновенно пропал с глаз, хотя на самом деле густая пелена закрыла взор колдуна. Ланс сделал шаг и упал навзничь на белый снег.

Глава 7

ПО ТУ СТОРОНУ СМЕРТИ

Вся жизнь вспыхнула в голове подобно взрыву тысячи фейерверков, в одно мгновение яркая молния осветила тьму, и он все понял, все увидел и осознал. Но очнуться не было сил. Как в тяжелом сне яркие картины пробегали перед глазами, в бреду он всматривался в лица, пейзажи, слышал разговоры, порой повторявшиеся по кругу. Все переплелось в сознании, невозможно было разобрать ни начала, ни конца...

* * *

— Садовник принес ей цветы, которые были столь же прекрасны как сама королева, а их вытянутые лепестки отливали небесной голубизной под цвет её глаз, — заканчивала историю девушка. Она уютно устроилась у него на коленях, обхватив тонкими руками его плечи и прижимая голову к своей полуоткрытой груди. — И тогда он сказал: "Я назову эти прекрасные растения в вашу честь, королева! Они будут носить имя маргитка, чтобы всегда, радуясь их красоте, люди вспоминали королеву Марго!"

— Это очень старая сказка, — усмехаясь, проговорил он, отстраняя от себя столь обольстительное тело милой служанки. — Маргитки теперь растут на каждом лугу в Межгорье, так и девушек, названных в честь прекрасной королевы не сосчитать в Пелессе, но я все равно не верю, что это твое настоящее имя, а не взятое позже, как принято в твоем народе, по достижению возраста расцвета. Ты выбрала его, потому как хочешь походить на златокудрую синеглазую правительницу?

Она встряхнула пышными медными волосами и звонко засмеялась в ответ:

— Мужчины всегда признавали наше сходство. Даже ты!

После долгого поцелуя, в котором она прильнула сочными губами к его рту, он, наконец, свободно вздохнул и спустил девушку на пол.

— Давай ступай на кухню, а то твой хозяин вскоре испепелит меня гневным взором, — он подтолкнул её от стола по направлению к дверям, где подобно непроходимой горе встал высоченный широкий в туловище горец. — Принеси еще вина, да узнай нет ли для меня свежих известий! — он шлепнул её чуть ниже спины, подгоняя заняться делами.

Час был ранний, поэтому в таверну еще не навалило разношерстного народа, любившего за крепкой выпивкой и веселой музыкой скоротать вечер. Только несколько столов были заняты постояльцами, снимавшими комнаты на верхних этажах. Он жил здесь уже пять дней. В Горгарат он наезжал часто за последние годы. После войны с гарунами торговля через горы развивалась и крепла. Купцы отправляли караваны через Горный перевал к Пелессам и в Рудные горы за изысканным оружием и драгоценными украшениями, в изготовлении которых издавна славились рудокопы.

Он поглядывал в высокие окна на белые пики, нависшие над городом, выстроенном людьми у южных подножий гор на самой границе с владениями номов. Он дружил с неразговорчивым, но всегда честным и отзывчивым народом Рудников, почитавшим превыше Неба и Земли невиданных никем жителей подземных недр, номов. Но рудокопы редко приглашали чужеземцев в свои поселения, даже в те жилища, что стояли на земле, а не в её глубинах. Поэтому дожидаться очередной партии богатого товара из Рудных гор для поставки к устью реки Одинокой ему приходилось в городе горцев. Он должен был сопроводить обоз на юг, защищая его от набегов степняков-кочевников, которые в последнее время атаковали не только одиноких путников, но даже средние поселения горцев, после чего, не опасаясь расправы, скрывались в бескрайних просторах Тристепья.

Красотка приблизилась волнующей походкой к его столу с полным подносом, на котором лежала горячая яичница и кувшин вина. Пряный запах, исходивший от её тела, вновь отвлек его от будничных мыслей, и заставил вспомнить бурную ночь, проведенную в жарких объятиях друг друга.

— Писем для тебя нет, — шепнула она, наклоняясь совсем близко к его лицу, — а вот тот знатный господин не сводит с тебя взгляда из-за своего угла. Я намекнула ему, что ты не отказался бы от рискованной работенки, если она того стоит. Так что лови удачу, дружок, а я пока побегаю за свои гроши.

Девушка еще раз чмокнула его в губы и, кивнув в сторону одинокого посетителя, расположившегося в темной части зала, поплыла прочь от цепких мужских рук. Он повернулся к незнакомцу. Высокий человек, скорее всего мориец, надвинул на лоб широкополую пелесскую шляпу, из-под которой спадали пряди длинных темных волос. Мужчина уставился на него, медленно пережевыя свежие лепешки. Неожиданно незнакомец поднялся и без спроса присел на соседний стул.

— Я Уттар и уже давно за тобой наблюдаю, — без промедления заговорил длинноволосый на морийском языке. — Ты никак из южан? И давно скрываешься от соотечественников?

— С какой стати мне от них скрываться... — промочив кислым вином сухое горло, он ответил спокойным тоном.

— Потому как на морян ты совсем не похож, а значит рус, тон, лонис... южанин короче, то есть по всей видимости беглый крепостной. Хотя я понимаю, что у тебя есть еще более веские причины не появляться на родине, где, как оказалось, уже не один год один из нас захватил власть, точнее одна. Одна погибшая принцесса, — Уттар многозначительно посмотрел на него и добавил. — В колдовской сущности мы с тобой похожи. Как тебя зовут?

— Идек.

Незнакомец усмехнулся:

— Ты даже выбрал пелесское имя. Разумно, потому как тебе предстоит постоянно менять свое обличье и прозвище. Я знаю, что ты колдун, волшебник, как говорят наивные пелессы, полагая, что в этом слове есть восхитительная добрая сила, творящая с помощью своего носителя невообразимые чудеса. В чем-то они правы. Я тоже колдун-чародей. В Межгорье я давно не встречал других собратьев, поэтому я обязан стать твоим учителем. Или у тебя уже был наставник?

Он закачал головой в разные стороны. Слова морийца заставили его насторожиться. Свою тайну он желал сохранить вдали от любопытных глаз, и хотя уже долгие годы мог колдовать, редко использовал свои способности. Он недоумевал, как колдун сумел разгадать его, хотя в Горгарате ему пришлось несколько раз применить то, что было не по силам обычным смертным.

— Нет, я не встречал других колдунов... то есть... — ему внезапно захотелось все рассказать о том, как он стал таким, с кем ему довелось бороться, но он преодолел этот порыв. Служанка опять ураганным ветром примчалась к столу и выставила перед гостями ароматные ватрушки. Идек только странно закивал в ответ под пристальным взглядом колдуна.

— Я так и подумал, — прищуриваясь, произнес Уттар. Его лицо было еще молодым, хотя на обветренной грубой коже уже проявились морщины от пережитых странствий и передряг, только холодные зелено-серые глаза сверкали юным задором. — Если бы ты уже познал наши законы и жизнь, то сумел бы верно ответить на мое вчерашнее приветствие.

Сквозь легкое утренее опьянение, в котором он находился, смутный образ человека, походившего видом на сидевшего напротив колдуна, всплыл в памяти Идека. Тот чужак, остановил его в коридоре среди съемных комнат и спросил что-то о сне, или обеде, или скорее всего просто пожелал приятной ночи. Но тогда его мысли были полностью заняты пышногрудой служанкой.

— Пройдут годы, прежде чем мы с тобой расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой. Я обучу тебя всему, чтобы ты умел распознавать краски этого мира и перемешивать их по своему желанию, — чародей вновь хитро прищурился, и этим напомнил Идеку самого себя. — Если ты сможешь постигнуть все секреты, познаешь непреклонность воли и слова, то станешь одним из могущественных созданий на бренной земле, Идек. Я вижу, ты уже опытен и смекалист. Знай, что никто не может противостоять желаниям колдунов, а их сила жизни равняется только бессмертию упырей. Тебе ли, рожденному на юге Мории, не знать, кто такие дети Тайры, кровожадные монстры?! Мы выйдем на охоту за кровососами, потому как мы всегда защищали и будем стоять на стороне людей. Колдуны делают все во имя их жизни. От наших рук спадут несколько голов упырей, и мы спасем сотни невинных детей и женщин, потому как эти животные всегда нападают на самых слабых.

* * *

Следы вились вдоль северной границы солдатского лагеря. Он заметил их, когда в предрассветном тумане проверял дозорные посты. Он был предводителем и после переправы должен был лично удостовериться, что за ночь никто не посмел напасть на его малое, но все же войско. В устье Алдана лежало поселение степняков, и его воинов могли заметить всадники, что кочевали по пустым просторам во всех направлениях. Однако пока было тихо, и лагерь, разбитый с вечера на западном берегу реки почти у самых южных отрогов гор, еще не пробудился.

Он проследил за странными отпечатками до самой воды. Раньше он не встречал зверя, которому они могли принадлежать. Маленькие вмятины напоминали крошечную обувку ребенка, пробежавшего по песчаному берегу. Но детей здесь быть не могло, а если следы остались от звериных лап, то почему они были лишены когтей?! Он изумленно осмотрелся, когда отпечатки неожиданно прервались. Мокрый от росы песок был испещрен птичьими лапами и взмахами широких крыл существа, взмывшего ввысь.

Яростный крик прорезал воздух, и он, не раздумывая, побежал вперед, на ходу обнажая меч. Он бросил мимолетный взгляд за спину — небольшой холм совсем скрыл от него место стоянки, да и его самого вряд ли могли заметить, если впереди была засада. Но крик принадлежал скорее раненной птице, нежели неприятельскому отряду, поэтому он не замедлил бега.

На противоположном берегу зоркий взор разглядел огромного орла, с гиканием кидавшегося на свою жертву. Девушка с длинными прядями волос почти выбралась из реки, барахтаясь на мелководье. Она вытягивала руки вверх. В одной из них виднелось длинное перо, а другой несчастная прикрывалась от острого клюва птицы. Бедняжка почти повалилась в бессилье на берег, и широкие крылья хищника заслонили её тело. Меч тут же был отброшен прочь. Из-за спины в его руки скользнул тугой охотничий лук. Он приблизился к боровшимся, уверенной рукой натянул тетиву и выстрелил, прицеливаясь в орла. Стрела пробила правое крыло, и крик боли вновь разнесся по пустым окрестностям. Опять зажужжала тетива, и еще одно острие застряло в теле птицы. Орел приподнялся над жертвой и попытался взлететь навстречу новому противнику. Но новый выстрел поранил другое крыло, птица прокричала последний раз и камнем рухнула в воды реки.

Он видел лишь разметавшиеся во все стороны волосы неподвижной девушки на той стороне потока. Река в этом месте была спокойной и мелковатой, чуть ниже проходил брод, по которому воины накануне перешли на другой берег. Он сбросил с себя пожитки: кошели, кольчугу, сапоги, лишь небольшой нож остался за поясом. Переплыть Алдан было непросто, течение хоть и ослабело на южных равнинах, но неумолимо уносило вдаль от цели. Он устал, но упорно греб вперед, не давая себе ни одной передышки, не отрывая взора от тела, что в странной позе застыло на берегу, омываемое прозрачными водами реки.

Её облик не сразу бросился в глаза, потому как кровавые пятна на мелких камнях застилали взгляд, привыкший к еще более ужасным картинам безжалостной сечи. Но здесь кровь вытекала из оголенной груди прекрасной девушки. Он склонился над её бледным лицом, отбросил прочь черные волосы, наполненные зелеными водорослями, и попытался разобрать её дыхание. Широкой ладонью он прикрыл кровоточившую рану у самого сердца, а другой начал срывать рубаху, чтобы перевязать её грудь. Только тогда он заприметил, что вместо ног в мелкой воде чуть шевелился большой рыбий хвост.

— О, море, первый из богов, спаси свое чадо, — изумленно произнес он.

— Помоги мне! Помоги мне! — её рот был плотно закрыт, лишь веки слегка содрогнулись, но он разобрал ясный зов, который как будто звучал в его голове.

Перевязав кое-как красную грудь, он вновь обратился к богам. Единственному богу, которого он знал — Морю. Нопсидон, так называли водную стихию эрлины и жрецы, все чаще произносившие мольбы на языке соседнего народа, признавая могущество всех высокочтимых божеств, которым поклонялись жители побережий. Но он не помнил ни одного слова из обращений, кои следовало посылать к богам. Он лишь повторял имя Нопсидона. Взяв русалку на руки, он шагнул в реку. Вода достигла пояса. Он опустил умиравшую девушку в прозрачный поток, поддерживая её на поверхности. Алдан должен был помочь своей дочери. Он же не мог ничего более сделать для неё.

— Помоги! Ты способен! В тебе есть эта сила, — шептал тот же невидимый голос. — Иди без страха вперед!

Он не ведал страха. Никогда за свою жизнь, но всегда за жизнь друзей. Разве страх не отступает, когда идешь навстречу смерти с улыбкой на губах, когда смехом встречаешь неизбежность?! Он продолжал двигаться по скользкому дну. Удерживать тело над водой не было сил, лишь темные волосы плавали напротив глаз, а потом и его голова полностью скрылась в холодной реке. Он задержал дыхание, но большие пузыри быстро выплыли на поверхность волн. Вновь послышался зов, наполненный мольбой. Его ноги закружило в невидимом водовороте, он выпустил тело речной жительницы и попытался вынырнуть к свету, но солнце так и осталось для него далеким светлым пятном посреди сверкавшей глади реки.

* * *

Двуручный меч пронзил воздух, и лезвие отделило голову упыря от туловища, которое напряглось в прыжке, а теперь лишь глухо опало вниз. Он занес клинок и вонзил его в сердце, заливая окровавленный деревянный пол новыми потоками. В последнем ударе совсем не было необходимости, но он действовал по привычке. Обычно он торопился проколоть грудь кровососа, что было несмертельно для Возрожденного, но лишало его надолго сил, а голову отделял от тела в месте, где выкапывал могилу для разрубленного на части мертвеца. Без трупа не возникало ненужных расспросов. Но в этот раз убийство было совершено в незнакомом доме, куда упырь проник в надежде утолить голод. Он уже давно следил за подозрительной темной тенью, что следовала вдоль бедных хижин деревни, желая подыскать добычу полегче и помоложе. И теперь мерзавец получил по заслугам в доме одинокой вдовы, проживавшей на отшибе с юными дочерьми.

В соседней комнате слышались испуганные перешептывания и крики, а также топот ног. Затем скрипнула входная дверь. Он оглянулся на распахнутое окно, через которое вслед за кровососом проник внутрь. Следовало поскорее уходить с места схватки. Он понял, что выследил не обычного вора, когда среди тесных темных стен остановил подозрительного проныру и велел тому убираться подальше от имущества вдовы. Лицо противника, осознавшего, что за ним явился незваный смотритель, исказила злоба, обнажились острые белоснежные клыки, уже прорезавшиеся в предвкушении угощения, и упырь набросился на него голыми руками, повалив на землю. Но колдуна так легко было не сразить. Он мыслью отбросил нападавшего на жесткую кровать, а после они скрестили мечи. Противник оказался силным и изворотливым, его короткий меч служил продолжением руки воина и отбивал каждый удар колдуна. Однако вскоре тому удалось лишить упыря оружия, отрубив кисть, а после голову.

По деревянной мебели восходили языки пламени, возле дверного проема в другую часть дома разгорался огонь от масляной лампы, которую в испуге обронила одна из дочерей хозяйки, заглянувшая на шум в гостинной. Колдун направил помыслы, и пожар стал затихать. Он знал, что домочадцы скорее всего уже подымали на помощь соседей, поэтому в спешке нагнулся над кровососом, желая обыскать его вещи. Но ничего примечательного не удалось найти: парень лет двадцати был с виду не богат. В его кошеле звенели лишь пару медяков, старый меч теперь валялся на полу, а возле пояса оказалась фляга. Однако прикоснувшись к сосуду, колдун понял, что в его руках не обычная деревянная или жестяная котомка, а граненный почти опустошенный графин, в котором плескались остатки красной жидкости. Сунув его за пазуху, он выскочил во двор и скрылся в тенях.

Ночь он провел в стоге сена за околицей деревни. Возвращаться в таком потрепанном виде в дом господина Кивила, управляющего делами далийского хозяина, было опасно. Он проснулся, когда солнце уже взошло, по-летнему тепло и обжигающе светило с небосвода. Его раны, полученные в поединке, засохли, а оставшиеся рубцы нужно было спрятать под разорванной одеждой. Тело колдуна ведало боль и усталость, но он быстрее обычных людей возвращал силы, хотя одинокая стрела или подлый удар в спину могли мгновенно лишить его жизни, также как и простого смертного. Чародей умылся около колодца на окраине деревни и поспешил в дом Кивила. Он уже неделю гостил на этих восточных территориях Аманы, приехав сюда из тонских городов. В тех местах колдун недавно также поразил одного кровососа, и самое странное, что в доме упыря, знатного купца, он нашел тайник с запечатанными графинами, напоминавшими флягу паренька, убитого накануне. Он хотел внимательно рассмотреть марку стеклодува, поэтому в поместье управляющего колдун зашел с заднего двора, чтобы избежать излишних взглядов и вопросов. Но его затея не удалась, потому как сам Кивил преградил подъем по лестнице, пригласив в свой кабинет для важного, по его словам, разговора.

— Граф, где вы пропадали за завтраком? И что с вами произошло этой ночью? Вы уже в курсе ужасного происшествия на краю деревни? Там был убит один крестьянин... Хотя может вы там даже побывали, судя по вашему помятому камзолу?! — любопытствовал управляющий.

— Я действительно провел замечательную ночь, сударь, но не в компании с трупом, а с прекрасной дамой, — многозначительно улыбнулся колдун, вытащив при этом остатки сена из своих темных волос, которые следовало давно подстричь, потому как они спадали на глаза и прикрывали уши. — А о нападении и убийстве я еще не слыхал... Весьма сожалею о несчастье. И ведь прямо перед визитом далийских хозяев! Но, впрочем, я их не застану. Разрешите поблагодарить вас за теплый прием в этом доме, господин Кивил, назавтра я планирую покинуть ваши края.

— Но вы же так интересовались поставками наших тканей в Рустанад?! Неужели эта прекрасная дама вынуждает вас забросить дела? Вот до чего доводит несдержанность да еще в столь молодом возрасте, мой друг! Море не установило для своих почитателей пределов, видии закрывают глаза на разврат, сжигающий жизнь молодежи, которая гибнет на глазах у своих родителей, отдававших эти жизни за защиту родины от гарунов! — в запале поучал барон.

— Не тратьте слов понапрасну, Кивил, — жестко угомонил его граф. — Я знаю, что сейчас вы заговорите о скромности и умеренности, которые восхваляют южане, преклоняясь перед своим кровавым духом. В Рустанаде я побывал на одном из ритуалов, и скажу, что там было выпито немало бочек вина, и столько невинных девушек пролили свою кровь во славу каких-то темных земных богов, а также распрощались со своей невинностью, что забавы дворян в Алмааге и южных государствах вам покажутся просто детскими шалостями, чистыми, честными и совершенно неопасными.

— Кстати о вине, — управляющий не находя слов, чтобы отразить выпад гостя, решил сменить тему. Он раскрыл изящный старинный комод и достал полный стеклянный графин. Колдун широко раскрыл глаза от удивления, потому как в руках у барона находился точно такой же сосуд, что он ночью отнял у упыря. — Я давно хотел распить с вами бутылочку этого славного напитка, привезенного мне хорошим другом. Это вино еще старого урожая, с тех виноградников Релии, что прежде радовали глаз на побережье Южного моря, которое теперь гаруны превратили в выжженную пустошь. Теперь уже вино не столь сладко, а прежние запасы неумолимо подходят к концу. — Морянин, хотя он был недостаточно высоким для настоящего морянина, неспешно наполнил два кубка ароматным напитком и протянул один из них графу. — Уже почти тридцать лет, как дикари захватили Пелесс, а оттуда, я помню, отец всегда привозил такое сладкое вино, да что говорить — какой там выращивали в горах чай! А мягкая шерсть!

— Те времена остались только в воспоминаниях, — горестно произнес колдун. — А что за необычный сосуд для вина, господин Кивил? Я раньше таких не видал.

— Это изобретение моего же друга, господина Логье. Он управляет одним поместьем в Далии вблизи Равенны. Стекло затемнено, и вино лучше сохраняет свой вкус! Он оставил мне по старой дружбе одну бутылочку для пробы в прошлый визит, а потом обещал прислать еще. В землях своего господина Логье присматривает за всем процессом изготовления таких прекрасных бутылей и розлива в них вина из крепких бочек. А вы, граф, я вижу, интересуетесь подобными безделушками. Недаром же при вас всегда столь необычные склянки, притороченные к поясу?!

— Это хрусталь, небьющийся хрусталь, — колдун бросил мимолетный взгляд на два сосуда из толстого стекла, которые он носил с собою. За долгие годы он привык держать их всегда при себе. — Я действительно поражен мастерством ремесленника и хотел бы прикупить себе на память одну из бутылок. Конечно, лучше полную, — он засмеялся, чтобы скрыть волнение в голосе. Не стоило показывать барону, что он крайне заинтересовался формой графина, а также другом, который, по-видимому, уже распродал свой товар по всему востоку Мории.

— Но я же сказал вам, любезный, что Логье оставил мне всего один экземпляр. Он обмолвился, что его ждет покупатель в Рустанаде.

— Бросьте, — нахмурился колдун. — Я видел на вашей полке еще одну бутылку.

— О, — смутился старик. — Я просто... — Колдун неотрывно смотрел в глаза собеседника, так что тому было почти невозможно избежать его чар и солгать. — Мой конюх помогал перекладывать товар в повозку, которую чинили в кузнеце, и я приказал ему стянуть еще одну бутылочку, на всякий случай. То есть на случай подходящего торжества, празднества прославления Моря... Но я не могу отказать такому знатному гостю как вы, граф! Конечно, я продам вам... — Он осекся под хмурым взглядом гостя. — Я подарю вам это вино в знак нашей дружбы!

— Я не сомневался, что вы так поступите, мой друг, — спокойным тоном ответил граф. — А теперь расскажите мне более подробно о вашем товарище, торгующем столь восхитительным вином. Кто он и откуда?

Беседа вышла очень содержательной. Он уже решил, куда направиться, чтобы разузнать, что еще связывало двух упырей, которые любили пить старое выдержанное вино, хотя вряд ли оно было им по карману, да и по вкусу. Оставшись наедине, колдун закрыл дверь своей комнаты и поставил на стол темную бутылку, полученную от Кивила. Повинуясь странному порыву, он раскрыл запечатанное горло сосуда и отхлебнул красной жидкости. Если в кабинете управляющего граф испил поистине божественного напитка, то теперь его рот скривился от мерзкого ощущения — по губам стекали струи крови, которой был наполнен графин. Он со злостью и презрением отер испачканный подбородок.

* * *

Он поднялся еще до рассвета, осторожно, без шума покинул спальню, чтобы ненароком не разбудить её, и теперь в кожаной жилетке, высоких сапогах, с мечом в длинных ножнах, стоял у порога. Прощание перед дальним походом с отчим домом и близкими людьми обычно не задерживало его надолго, потому как он старательно этого избегал. И теперь он зашел сюда, чтобы всего лишь бросить скользкий взгляд по комнате, где прошло его детство, а последние два месяца кипела бурная супружеская жизнь. Она неподвижно лежала посреди широкой кровати в спутанных простынях. Она была очень хороша собой при свете единственной лампы. Густые длинные кудри струились по обнаженным плечам и белой подушке. Он улыбнулся, тихо сказав:

— Я еще вернусь, — и сделал шаг в темный холодный коридор дворца. Но жалобный голос остановил его движение.

— Почему?! Почему ты оставляешь меня одну?

Будь она самой богиней Галией, он бы все равно покинул её покои. Время для ласк и любви прошло, наступало время для битв и славы. Она стала его женой и надолго затмила своей нежностью и красивыми чертами весь остальной мир, но теперь он чувствовал себя птицей, которая вновь обретала утраченную свободу. Он вырывался из клетки на волю, под лучи ясного солнца и небесный свод. В его словах не послышалось ни капли сожаления о предстоящей разлуке, и от того в её больших темных глазах стояли слезы.

— Ты же знаешь, по поводу чего собирался совет. Я не откажусь от намерений, высказанных на нем. Наш долг помочь тем, кто нынче защищает земли от диких заморских племен. К нам взывали о подмоге, и мы не должны отказывать народу, который также превыше всего почитает святого прародителя Моря, бога Нопсидона.

— Но только ты посчитал нужным откликнуться на этот зов, — тихо ответила она. Женщина скрыла лицо в подушке, но сквозь сдавленные рыдания он расслышал её последнее напутствие. — Пусть боги берегут тебя. Я буду ждать твоего возращения, Рулле, мой царевич!

— Если обратно придут лишь вести о кончине, не плачь и найди себе более достойного мужа. Прощай!

В открытой галерее было серо и холодно в предрассветный час. Его шаги гулко отдавались о каменные плиты. По правую руку вдоль высоких стен стояли высеченные из гранита статуи эрлинских богов в человеческих обличиях. Он прошел почти их всех, спеша во двор к конюшне, где его поджидали соратники и верный жеребец. Но из-за монументальной фигуры великого небесного властителя Уритрея, покоявшегося на широком постаменте, появился не менее горделивый и статный человек — Веллинг Даней, отец царевича.

— Не прошло еще и двух дней после того, как ты огласил свое решение отправиться в далекий поход на запад к брегам неизвестных вод, а ты уже выступаешь в путь... За месяц, как мы получили послание из Равенны, под твои знамена, мой сын, сошлись самые смелые и юные воины Черноморья. На кого же ты оставляешь защиту родных просторов? Только лишь на молитвы жрецов-магов?!

— Мой Веллинг, мы не раз обсуждали это, — он ответил учтиво, но с явным недовольством. — Вам не удастся меня задержать!

— Тебя не останавливает даже молодая жена, даже прорицания магов, даже родной отец, — печалью отдавали приглушенные сожаления царя, который уже достиг почтенного возраста, но все еще отличался крепким телом, зорким глазом и громовым голосом. — После долгих лет войны, когда наши отцы и братья не покладали мечей, кровью и слезами отстаивая каждую пядь земли вокруг высоких Черных гор, мы, наконец, закрепились у берегов моря, что было заветной мечтой твоего деда, первого вождя черноморцев, Веллинга Ларре. Мы заключили долгожданный мир с мудрыми эрлинами. Но твоя горячая кровь вновь жаждет боя и песни оружия! В твои руки я передам вскоре черноморское царство, и я бы хотел, чтобы ты укреплял его изнутри, а не покидал из-за далекой войны.

— Разве не для блага страны мы собираемся крушить грозного врага, который вслед за Морией сокрушит эрлинов, западные города-государства которых уже давно платят золото правителю Ал-Мира Ал-Гаруну?! Империя гарунов доберется и до наших границ, они приберут к своим рукам наше небольшое царство за несколько дней. Но там на западных берегах мы можем отодвинуть их удар, вымотать и обессилить бессчетное войско иноверцев! А разве не послужит на благо нашему народу, если об отваге и храбрости его солдат заговорят правители всех государств вокруг южных и западных вод? Я поведу воинов через владения степняков, где по заслугам покараю тех, кто нападет на наши деревни на восточных берегах Алдана! А в могущественном Пелессе встречусь с самой королевой, которой поведаю о доблести моего народа. Вместе с ней мы возрадуемся небесному Уритрею и опустимся на колени на черную землю, что прославляют горцы, ведь не даром в её недрах расположено царство Таидоса, уже принявшего в свои палаты сотни героев!

— Мой сын, ты одержим мечтой познать весь мир и явить свое величие всем его богам, — сокрушенно покачал головой царь. — Как бы тщеславие не загубило твою жизнь! Ступай в мире там, где это возможно, Рулле. Хорошо, что хотя бы твой брат, царевич Немер, остается подле меня. Он не поддался пылким речам, похоже, лишь от того, что нынче его голова одурманена любовной страстью... Но за ним я сумею присмотреть, тебя же пусть берегут боги, — Даней крепко пожал на прощание руку сына и отпустил его, уже стремившегося поскорее вскочить в седло.

Возле городских ворот его остановила сгорбленная нищенка, которая, как поговаривали в народе, говорила гласом самих богов. Она преследовала его уже целый месяц, поджидая около дворца, на улицах города. Она протянула к нему костлявые руки, умоляя остаться на родине:

— Сынок, обещай мне, что я дождусь твоего возвращения! Ты не потеряешь свою жизнь в далеких краях. А ежели оставит она тебя, то и мне не жить более ни дня!

Но царевич лишь обрушил на её спину жесткий кнут. Он более ценил не жизнь. Он желал славы, а она стяжается в жарком бою, а не на пашне или скотобойне, в мирных странствиях или пустых переговорах. Он вернется домой, будучи известным всему свету. А даже если не вернется, то сумеет по чести распрощаться с жизнью. Ведь там за степями и Пелесскими горами правила прекрасная принцесса Мория, и те, кто её видел, недаром говорили, что одного взгляда на неё достаточно, чтобы умереть с улыбкой на губах.

* * *

В Равенну черноморцы вступили стройными рядами на закате. Они прошествовали на конях по широким, но опустевшим и притихшим за годы нашествия улицам города. Высокие здания из необычного красного камня, раскидистые деревья, преграждавшие путь прямо посреди дороги, удивительные фонтаны, ныне сухие и унылые, колодцы небывалых форм, в которые вода спадала из толстых труб, тянувшихся по всему городу от дома к дому — нынешняя столица Мории, а точнее место, где пребывала принцесса-наследница, встречала своих гостей чистотой, величием и уютом. Фонари освещали широкие мостовые и тесные улочки, а удобные скамьи были выставлены подле каждого государственного строения, купеческой лавки или приветливого кабака.

Командор, который встретил отряды царевича возле Горного перевала и ввел их за стены города, приказал одному из своих людей расквартировать солдат вблизи южных ворот, через которые вскоре следовало выступать в релийские земли для сдерживания полчищ гарунов. Сам же лемак направился вместе с молодым предводителем черноморского войска во дворец принцессы, исполняя её личное распоряжение: Мория желала немедленно увидеться с тем, кто откликнулся на её зов и издалека привел долгожданную, хотя не столь великую по числу, помощь.

Внутри просторных апартаментов дворца было тихо и почти безлюдно. Рулле следовал за морийцем, гулко отбивавшим шаг по полированному полу. Он оставил царевича за высокими двойными створками дверей, покрытых золотым орнаментом, и скрылся из виду, чтобы предупредить принцессу. Рулле напряг слух и к своему удивлению отчетливо расслышал слова чужого языка, с которыми командор обратился в сторону госпожи, а также её ровный властный голос. Он уже не раз пользовался обстоятельствами, что так удачно складывались в его пользу в последние дни путешествия. То лавина в горах обошла их стороной, то королева в Пелессах чудесным образом поправилась после визита царевича, за что в награду отрядила под его командование свежие силы на западные склоны гор. Вот и теперь, мориец, наверное, плохо пркирыл дверь, и весь разговор доносился до его ушей, хотя он мало что понял из услышанного.

Когда на удивление громко щелкнул отворяемый с той стороны замок, Рулле шагнул в светлый круглый зал, устланный истертым ковром. Вдоль стен, выкрашенных в серебристые тона, стояли высокие кресла, а завершал кольцо строгих сидений величественный трон, к которому вели три мраморные ступени. На своем законном месте восседала правительница морийского государства, единственная дочь престарелого государя, принцесса-наследница Мория. Она носила свободное белое платье, перепоясанное черным шелковым ремешком, голые руки и щиколотки украшали золотые браслеты, само же лицо девушки находилось в тенях, хотя около каждого кресла горела яркая лампа, благодаря которым в комнате сиял мягкий свет.

В зале никого не осталось кроме них двоих, и царевич склонился в приветственном поклоне, не зная какими словами выразить почтение и восхищение. Но тут заговорила она. Принцесса сошла со своего места и плавной походкой приблизилась к воину, её тело окутывал туманный ореол, который не давал разглядеть черты принцессы, хотя не возникало сомнений, что они изумительны и обладали чарующей красотой. Неслучайно, он почувствовал приятный озноб, едва переступил порог зала.

— Добро пожаловать в Морию, царевич! — она превосходно изъяснялась на его родном языке, а её голос был слаще меда. Девушка приблизилась почти вплотную к своему гостю, он ощутил дерзкий аромат её волос, не отрывал изумленного взора от её белого чистого лица правильной формы, спелых губ и серо-зеленых глаз. — Мой народ достойно отблагодарит тебя за пополнение наших рядов столь бесстрашными и воинственными мужами. Уже два года мы отступаем по родной земле на север, наши края превращаются в кострище, в пламени которого исчезают поля, леса, пересыхают озера и ручьи. Гаруны захватили все территории вдоль побережья, что мы поспешно оставили. Там им преградила путь Серебряная Стена, выстроенная с благословения великого Моря, но здесь вблизи гор работы еще не завершены, поэтому нам дорог каждый воин, который сможет задержать хотя бы одного дикаря, желающего протянуть свои лапы к сердцу нашей страны, к самим храмам Морю, что на севере!

Она не прерывала речи и не отрывала глаз от его лица, а потом её руки потянулись к его щекам и нежно коснулись их. Рулле ощутил холод и мягкость её ладоней. Улыбавшееся лицо принцессы как будто бы на мгновение вздрогнуло. Изображение перед глазами царевича померкло, явив иную картину — жестокого целеустремленного взгляда и натянутых в коварной издевке губ, но наваждение спало, и он вновь внимал её словам, оказавшись в полной власти прелестных чар:

— Ты нужен мне, царевич! Ты должен сражаться подобно загнанному в угол зверю! Ты поможешь одержать победу в этой долгой схватке и исполнишь любой мой приказ! Ты выиграешь для меня эту войну! Я вижу это желание и силу в твоих черных глазах.

С того времени, он не помнил ни усталости бессонных ночей, ни страдания своего тела, ни крови поверженных врагов. Он сражался каждый день с её ликом перед глазами, с её именем на устах, с её словами в сердце. Голову наполнял туман, а рука приросла к мечу, сокрушая любого противника с мыслями лишь о скором возвращении в Равенну, к её трону, к её ногам.

* * *

Она была на удивление холодна и сурова к нему, что совершенно не напоминало поведение молодой вдовы по отношению к галантному красавцу-дворянину, коим его обычно называли дамы всех возрастов и положений, хотя он и не обладал природной красотой, восполняя этот недостаток неизменным обаянием. Может давала о себе знать природная скромность и уединенная жизнь в поместье вдали от городской суеты?! Но слишком открытый наряд и кокетливые движения тела, которые хозяйка не скрывала, даже несмотря на строгость и внешнюю безразличность к его словам и улыбке, противоречили этому объяснению, поэтому следовало воспринимать сдержанность приема молодого кавалера в своем доме в первую очередь как отклик на затронутую им тему.

— Графиня Галена, если все-таки господина Логье в настоящее время нет в поместье, и именно он заведует всеми делами, не будете ли вы против того, чтобы я дождался его возращения?

— Вы были очень любезны, что заехали в Высокие Поляны и заявили мне свое почтение, граф, — она сидела на стуле напротив него, гордо выпрямив спину. Блики солнца озаряли её бледную кожу и ярко алые губы. Голос был ослабшим, но твердым. — Но остаться в этом доме вы не сможете, потому как здесь на юге Мории мы, моряне, уже давно переняли строгость взглядов окружающих нас людей, которые поклоняются чистым и справедливым древним образам, вышедшим из самой земли Теи. Мне бы не хотелось лишних пересудов, да и видии, которые сюда в последние годы заходят чрезвычайно редко, напутствуют избегать мужских взглядов тем, кто совсем недавно лишился супруга. Вы меня понимаете? — при этом она, наконец, улыбнулась, и колдун окончательно запутался между тем, что она говорила и чего на самом деле хотела.

— Однако, что вы знаете о господине Горне Логье, графиня? — вновь спросил он, так и не поднимаясь с места, хотя было очевидно, что визит подходил к концу.

— Это очень уважаемый старинный друг семьи. Он заведует нашими делами, то есть моей частью наследства мужа и землями моей юной падчерицы. Я могу ответить вам прямо сейчас от лица всего семейства де Баи, что мы ни в коем случае не продадим нашу мастерскую и песочный карьер. К тому же, граф, не думаю, что у вас хватит состояния на такие покупки, — она усмехнулась, встала и приблизилась к нему, слегка касаясь плеча мужчины. — Но деньги не самое главное в мире, мой друг. Прощайте.

Он ловко остановил её, ухватив чуть повыше кисти, отчего она взвизгнула и ощетинилась будто дикий зверь. Но настало время отбросить прочь ослепительные улыбки, которые раньше всегда привлекали женщин на его сторону. Теперь он всего лишь пожелал, чтобы она стала его слушать и исполнила его указания. Колдовское очарование должно было сделать свое дело. Если Галена не желала содействовать его любознательности по доброй воле, то придется вызвать её дружбу и приветливость насильно. Это было совершенно не больно, и даже в некоторой степени приятно. На его глазах бледное лицо женщины окрасилось румянцем, губы что-то прошептали, и она опала на пол, будучи подхваченной им на руки. Он никогда не любил примерять свои способности на людях, особенно когда нужно было поглотить все их внимание — каждый раз это оборачивалось неожиданным финалом, притом не всегда угодным ему. Однако графиня отныне была под его властью, и с её помощью он собрался раскрыть все тайны кровавых зелий.

Старания графини завладеть полностью мужчиной, в которого она отныне была без памяти влюблена, доставляли ему больше хлопот, нежели выгоды. Она, по-прежнему, отказывалась беседовать о своем управляющем, только теперь со страстью влюбленной женщины отмахивалась от всего, что не касалось её привязанности к молодому графу, который должен был не отходить от неё ни на шаг. Она была готова исполнить любой его приказ, но только если это касалось совместного отдыха, охоты, балов, денег или прочей домашней суеты, а ежели он отлучался прокатиться верхом по поместью, на слуг неминуемо обрушивались вспышки гнева. Граф терпеливо дожидался возле своей верной поклонницы приезда Логье, одновременно сумев предварительно оглядеться в округе. Но вместо южанина в Высокие Поляны пожаловала другая гостья — законная хозяйка, юная графиньюшка де Баи. В преддверии встречи с падчерицей он с опасением гадал, как изменится поведение очарованной Галены от столь неподходящего события. Подчинить себе двух дам одновременно было совершенно глупо: они могли в итоге перегрызть друг другу глотки, или же колдун из обожаемого превратился бы в ненавистного человека. Оставалось лишь ожидать, что принесет в поместье визит графиньюшки, и как сильно он помешает его планам.

В тот день все переменилось. Его мысли все реже обращались к выслеживанию упырей, и сердце порой сжималось от непонятных тревог и волнений. Его смущало её лицо, то задумчивое, то открытое, то огорченное, но всегда озаренное синим блеском прекрасных глаз. Только имя, которое он презирал уже более сорока лет, неприятно резало слух. Но помимо Морий в Мории и за её пределами было сотни красивых имен, отчего же не выбрать самому то, которое лучше всего подходило к её сильному духу и небесным очам?!

* * *

Его товарищ, сидевший по другую сторону костра, искры от которого развивались в наступавших сумерках, лениво перемешивал ложкой кашу в глиняной посуде. Только сейчас ему стало ясно, что мориец занимался этим каждый день за время их знакомства — только делал вид, что утоляет голод, а на самом деле не брал в рот даже крошки хлеба.

— Так чем ты объяснишь то, что я увидел сегодня во время битвы? — строго спросил он, глядя в бледное лицо воина. Он старался говорить приглушенным тоном, чтобы разговор не достиг соседних костров, возле которых также расположились солдаты, отдыхавшие после очередного тяжелого дня, за который многим пришлось получить новые раны, расстаться с жизнью либо уложить на землю врагов, темнокожих гарунов. Лагерь был разбит на возвышенности, на расстоянии двадцати верст от стен главного города Пелессов Горгарата. Он, колдун, не смотрел на ясные звезды, что засыпали небо, он не отрывал пытливого взгляда от лица своего напарника, с которым бился бок о бок за землю горцев. — Ты пил его кровь, Ланс! Ты настоящий упырь!

— А даже если и так, что с того? — безразлично произнес мориец. — Я пью кровь врагов, которые уничтожили всю мою семью, когда напали на Морию. Теперь я сражаюсь в рядах пелессов, чтобы не пропустить дикарей вглубь их страны. Потому что знаешь, какова будет участь Мории, если падет королевство? Нам уже не поможет ни Серебряная Стена, ни принцесса, которой давно нет в живых, ни черноморцы, загубившие её, ни даже пелессы, которых гаруны вырезают подчистую в деревнях вдоль реки, заселяя их своими рабами, привозимыми с юга. Тебе все это прекрасно известно, Дорн.

Он лишь опустил глаза после слов друга. В них была истина, но он не мог принять того, что это говорил кровосос, тот, кто пьет человеческую кровь, не разбирая, кому она принадлежит. Ведь война когда-нибудь закончится, а жизнь Возрожденного не узнает предела, он не изведает смерти, подпитываясь кровью других.

— Ты осуждаешь меня? — сожаление затрепетало в голосе Ланса. — Но ведь я давно заметил, что и ты не такой как все, друг. Ты колдун, только им под силу то, что делаешь ты. Не прекословь, я знаю, что гарунские колонны прижимали к земле отнюдь не пелесские боги, а твое могущество. Нынче в Мории тебе нет места, на вашу братию косятся как на врагов похлеще гарунов, — он горько усмехнулся. — Разве мы не стали оба изгнанниками, которые бегут от своей участи, но никак не найдут блаженную погибель?! Мы чужаки среди людей, лишь во время войны к нам относятся как ко всем, потому что люди здесь стонут и рыдают от боли, сострадая и жалея каждого, кто испытал подобное.

— Может я и изгнанник, но я бьюсь рядом с этими людьми, не потому что желаю их благодарности, а чтобы умереть, если таков будет случай, в краях, где я прожил последние годы, где я нашел приют, покой, дом. Но я не ищу смерти в бою, уж лучше обратить её в сторону захватчиков, покусившихся на свободу гордого народа гор!

— А меня им не так-то просто будет убить! Но ты думаешь, меня занимает такая жизнь?! Да пропади она в бездну Теи! Я никогда не хотел быть тем, кем стал. Меня укусил кровосос в нечестной схватке. Он подобрался ко мне во время ночлега в лесу недалеко от тонской деревни. Я убил его, но позже понял, что стал ему подобным. Ничего не доставляет мне прежнего удовольствия, у меня нет той жизни, когда я закипал от одного лишь намека на покушение чести, когда от любви кружилась голова, а тяжелая дорога к заветной цели утомляла, но в конце сторицей вознаграждала за труды. Теперь лишь глоток крови, когда голод уже невозможно терпеть, будоражит кровь в венах и мою душу! И от этого я жалок и смешон в своих глазах. Как мало мне надо для существования, каким долгим и невыносимым оно будет в теле упыря.

— Ты хотел бы стать человеком, Ланс? — сочувственно спросил колдун. Он никак не ожидал, что упырь будет недоволен своей судьбой, ведь многие из тех Возрожденных, кого он уже встретил на своем пути, лишь ради подобного величия и бессмертия стремились к этой сути. — Я мог бы тебе помочь.

— Ды, ты бы мог! Убей меня! Теперь ты будешь меня ненавидеть и презирать. Вонзи в мое сердце меч, или давай сойдемся в поединке. Колдунам только по силам одолеть упыря, потому как выносливость и ловкость моего тела не допустит поражения от руки гаруна! Только скрестив мечи, мы могли бы помочь друг другу. А разве ты не желаешь вновь стать человеком? С чего бы это колдунам, которые ничего не ценят на свете кроме своей единственной жизни, ибо им запрещен вход в морские просторы для перерождения, воевать за чужой народ да еще в первых рядах? Хотя ты на своем пути не оставляешь кровавый след невинных жертв...

Дорн отстегнул от пояса небольшую круглую фляжку из толстого непрозрачного стекла. Узоры на ней были продольные, поэтому он знал, что выбрал именно тот сосуд из двух, что всегда носил при себе. Колдун вытащил деревянную пробку и протянул бутылку другу.

— Это живая вода, Ланс. Если выпьешь её, то вновь станешь тем, кем был рожден, — колдун усмехнулся. — Только тебе решать, хочешь вернуться к прошлой жизни или нет. Не обессудь, если в следующем бою на поле погибнет упырь от руки бывшего товарища. — Он тут же пожалел о последних словах, потому как Ланс вырвал флягу из его рук и приложил её к губам, но еще не спешил пить. Однако колдун хотел быть честным с морийским воином, который собрал добровольцев по всей Легалии, приведя их на помощь горцам. Он знал, что не должен был допустить, чтобы упырь улизнул на свободу, но также не был уверен, сумеет ли исполнить на деле грозное предупреждение.

— А что мне терять? Если здесь будет яд, то я убью тебя, Дорн, потому как желаю умереть от меча. Яд не страшен моему телу! — он громко засмеялся, и в сторону воинов обратились взгляды товарищей, ужинавших невдалеке и обсуждавших прошедший день. — За ваше здоровье! — обратился к ним мориец. Он прильнул к горлышку холодной хрустальной склянки. Дорн не боялся, что упырь выпьет её до дна, потому как вода из этого сосуда не заканчивалась уже много лет, хотя никогда к нему не притрагивался сам хозяин. Колдун лишь почувствовал запоздалое желание вырвать из ладоней друга проклятую флягу:

— Ты лишишься силы кровососа, исчезнет непобедимый Ланс морийский...

— Ха-ха, — усмехнулся солдат, — если ты говоришь правду, то может я и впрямь когда-нибудь соскучусь по жизни скитальца и попрошу о новом укусе встречного упыря! — Ланс по-дружески похлопал колдуна по плечу и вернул ему странный маленький пузырек. — Я уже давно ничего не пил кроме крови, а от этой воды я ощутил прилив сил!

Они еще долго смеялись, и ночь напролет проговорили о минувшем нападении гарунских войск, об удачном построении пелессцев, сумевших преградить путь многочисленной пешей орде, вооруженной длинными пиками. Наутро у Ланса появился аппетит, он радостным и странным взглядом, в котором читалась потеря, смотрел на своего товарища-чародея. Но к разговорам об упырях друзья больше не возвращались. Через два дня трубы вновь воззвали к бою. В ответ на атаку гарунов не медлили и защитники города. В полуденных лучах с восточных склонов холмов навстречу чужеземцам-поработителям клином двинулись всадники, которых прикрывали градом стрел горгаратские лучники. Среди пелессов сражались морийцы и степняки, из Рудников подтянулись обозы с боевым оружием, но сами воины Рудных гор на помощь соседям не явились. Долину, в которую спускались войска, заполонили выстроенные в строгие квадраты алмирцы, ощетинившиеся остриями своих орудий. У обеих сторон кровь закипала перед тем, как неминуемо пролиться в сырую землю...

Верный конь был излечен за одну ночь от прежде полученных ран, и теперь он вновь нес хозяина на сечу. Колдун был в передних рядах, но приближаясь к сомкнутым, прикрытым щитами со всех сторон строям гарунов, он немного отстал. Он сосредоточил внимание на цели, куда для начала собрался послать мощный удар, который бы разбросал противника в разные стороны и посеял разброд и панику. Но внезапно передний квадрат распался сам по себе. Гаруны разбежались в одну линию, выбросив из-за длинных защитных панцирей копья, которые ранили людей и коней. За исчезнувшим квадратом было пусто, а с левого и правового флангов к кавалерии подступали новые укрепленные соединения. Дорн с досадой пришпорил коня, обнажая меч. Самые бравые и отважные воины уже были в середине боя. Их лошади с диким ржанием налетали на пики, а наездники рубили сверху головы и плечи противников. Он уже вторгся в гущу гарунов, нещадно опуская и вновь занося окрасившийся в алое меч. Чары в ближнем бою были бесполезны, на них просто не хватало времени и внимания. Колдун заметил белый наряд морийца, сражавшегося вблизи.

Длинное древко мелькнуло в руке одного из врагов, и его острие вонзилось в бок морийца. Дорн лишь яростнее отбил атаки двух гарунов, которые из-под своих щитов пытались преградить ему путь, но колдун уверенно спешил на помощь другу. Однако еще один удар полыхнул отважного солдата по поясу, и тот согнулся, оседая на землю, при этом отражая из последних сил новые удары алмирцев. Раньше Ланс всегда называл раны на своем теле царапинами, а получаемые удары не более чем уколами иглы. В первый раз колдун увидел, как мориец закрыл глаза, распростершись на земле. Его уже топтали чужие ноги, люди не смотрели во взаимной ненависти на тех, кто пал, сокрушая своими криками и ударами еще твердо стоявших на ногах противников.

Наконец, он оказался возле тела товарища, на которое повалился мертвый гарун. Дорн орудовал мечом, не подпуская никого к себе ни на шаг.

— Ланс! — позвал он, надеясь, что тот откроет глаза. — Ты живой? Ланс, очнись! Сейчас я помогу тебе!

Кругом легли мертвые тела, и он припал к груди человека, лежавшего у его ног. Тот не пошевелился, его одеяние было залито кровью, застывшая рука сжимала глубокую рану в боку, а другая не выпускала меча. Так погиб Ланс Морийский, герой, спустя годы песнь о подвигах которого, сочиненная в Горгарате, перелетела из разрушенного королевства через горы к морским берегам, где стала одной из самых любимых среди сказаний о доблестных морянах.

* * *

Записка лежала на столе под свечой, и он остался крайне недовольным её содержанием. Но отыскать Марго в доме, чтобы перенести встречу не удалось. В лунном свете он пробирался по темному лесу к тихой избушке, брошенной без хозяина. Девушка хотела с ним о чем-то переговорить, да и ему следовало во многом ей открыться. К сожалению, он слишком поздно понял, что упырь скрывался под крышей дворянского дома. Днем Тамир все-таки дознался у её мачехи, Галены, кем та была на самом деле и кому служила. Хотя графиня по-прежнему не вымолвила ни слова о том, что её связывало с Горном Логье, потому как ей, похоже, было строго настрого запрещено говорить о своем повелителе. Тот, кто сотворил из неё упыря, владел её душой, и с его возвращением даже чары колдуна не могли сдерживать женщину. Она накинулась на графа в спальне как разъяренная кошка, впиваясь острыми ногтями в грудь, желая перегрызть ему горло от страха и ненависти как к нему, так и к самой себе. Колдун сумел отшвырнуть её в угол и, воспользовавшись тем, что она на миг лишилась сознания, влил в её горло капли живой воды. Обычно он не щадил кровососов, при том в моменты их встреч ни у одного не возникало желания спокойно обсудить ближайшее будущее и дать другому возможность выбирать свою судьбу — в ход всегда вступал острый меч против длинных клыков. Но Галену он не мог убить. Она должна была еще о многом поведать, она была совершенно безоружна против него и в своих запутанных мечтах графиня вызывала у колдуна жалость. В любом случае её участь была предопределена: именно она убила двух своих крепостных и должна была ответить за деяния по законам морийцев.

В последние дни в Высоких Полянах его не покидали подозрения о постоянном наблюдении за собой, кто-то непрерывно следовал попятам. Но события развивались столь стремительно, что он уже не задумывался о собственной безопасности, желая лишь поскорее отослать в надежные края Марго. Он жестоко корил себя за то, что не дал ей уехать утром, что раздолбил колеса телеги и остановил её на полдороги, где далийцы повстречались со странным господином, в котором колдун почуял силу кровососа. Девушка была слишком беспечной в родном поместье. В графских владениях давно уже поселилось зло, которые пустило здесь крепкие корни, расползаясь по округе. Хотя Горн был умным и дальновидным Возрожденным, он не охотился в близлежавших угодьях, а видимо отправлялся для этого в чужие города и деревни. Пусть упыри утверждали, что могут прожить, лишь питаясь кровью животных, Тамир уже не раз убедился, что жажда человеческой крови непреодолима, и она заставляла убивать даже самых мягких и безобидных из тех, кто прежде был людьми.

Прежде чем расправиться с Логье, он хотел того о многом расспросить. Вряд ли упырь предполагал, с кем имеет дело — лишь Галена могла догадаться, что в Полянах поселился колдун, но графиня была слишком увлечена собой и им самим, чтобы разобраться в реальности. Фат, мошенник, ловелас — так отзывались соседи о персоне Тамира д'Эскера, и он наделся, что управляющий тоже не высокого о нем мнения, хотя их знакомство еще даже не свершилась по всем нормам приличия. Чем меньше Логье будет опасаться его, тем легче будет с ним совладать. Но в первую очередь колдун должен был объясниться с девушкой, которая сама, казалось, околдовала его своими чарами. Он убедит её в необходимости укрыться в безопасном месте на несколько дней, а после он мог бы явиться в Корлину в образе заметного жениха, чтобы заслужить доверие и симпатию её тетушки. Как бы ни глупо было размышлять о таких пустяках перед смертельной схваткой с могущественным упырем, он уже представлял, как графиньюшка даст согласие стать его. А ведь он так редко совращал благородных дам и, пожалуй, в этом случае ему надо будет жениться, чтобы не утратить чести. Колдун засмеялся своим мечтам.

Когда Горн Логье прибыл в поместье, граф не преминул в минуты предвечернего затишья наведаться в его дом, чтобы заново обыскать подвал и чердак в надежде еще раз подтвердить уже окрепшую уверенность в кровожадности южанина, но его поиски остались безрезультатными. К этому времени весьма некстати управляющий исчез, а Тамир разрывался между желанием двинуться немедленно в погоню или отправиться на свидание с Марго. Убедившись, что лошадей в конюшне не трогали, а значит Горн не мог уйти очень далеко, колдун нетерпеливо дожидался ночи.

В темноте среди веток, преграждавших проход по тропе, мелькнул тусклый огонек, и он поспешил к избушке лесника. Дверь была приоткрыта, он распахнул её и поморщился от глухого скрипа. Глаза обежали пустую комнату. Боль от внезапного удара сотрясла его голову. Невидимый противник напал сзади, приложив со всей силой по затылку колдуна толстой дубиной. Он упал на колени, одной рукой оперевшись о пол, а другой потирая шею. Несмотря на боль и затуманенный взгляд, он оглянулся на своего врага. Но чужие пальцы уже коснулись его подбородка, запрокидывая голову к верху. Он увидел горевшее злобой бледное лицо упыря.

— Умри, умри, — прошептал про себя колдун, силясь чарами отразить противника, но уверенному в своей победе Логье чуть слышные угрозы не причинили вреда. Он со всего размаха влепил графу еще один удар кулаком по лицу, так что парень откинулся на пол, чувствуя вкус крови в рассеченном рту.

— Ты думал, что справишься с кровососом? — жестоко звучали слова управляющего. — Ты заслуживаешь за свои поступки смерти, но я не хочу столь милосердно с тобой поступать. Ты станешь одним из нас, упырем, послушным моей воле, и будешь вечность смотреть на то, как юная графиня отдает мне свою любовь!

Его охватила неведомая прежде сила, руки Горна сомкнулись вокруг его шеи, а потом он понял, что вслед за болью от укуса тело быстро слабело из-за потери крови. Он не мог вымолвить ни слова, которые как будто бы вмиг позабыл. Тьма окутала непроглядным покрывалом, заволакивая все выходы, все надежды, все мольбы.

* * *

Сон, в котором он тонул, был так похож на явь, что он начал неистово барахтаться в воде, а когда всплыл на её поверхность, судорожно вдохнул полной грудью воздуха, которого ему так недоставало. Вокруг разлилась тихая гладь незнакомого озера, высокие деревья густой стеной вставали у берегов, и лишь в одном месте он заметил открытый каменный пляж, на который спадал с высокой скалы узкий водопад. Он поплыл к суше. Осознание того, что он все-таки не спит, настигло его, когда на отмели он увидел безжизненное тело полудевушки-полурыбы. Он узнал лицо той самой русалки, спасенной им от когтей прожорливого орла, и утренняя прогулка отчетливо предстала перед глазами. Только теперь солнце садилось за кроны деревьев, и рядом не было ни реки, ни зеленых берегов, ни лагеря его солдат.

Он выбрался из озера и в изнеможении повалился на живот. До слуха донесся всплеск воды, краем глаза он увидел, как забился по прозрачной глади большой рыбий хвост. Поднявшись на ноги, царевич подошел к раненной девушке.

— Помоги мне! — вновь послышался голос, раздававшийся лишь в его голове. — Я награжу тебя всем, чем пожелаешь.

Что за бредовые идеи?! Он гадал, принадлежали услышанные мольбы его собственному воображению, или это действительно были слова русалки... Но тогда как он мог ей помочь? Мокрая повязка уже полностью окрасилась в красный цвет. Он приложил ладонь к ране, опустился на песок и слегка приподнял голову девушки, обрамленную длинными волосами. Он хотел посмотреть приостановилось ли кровотечение, но про себя сперва взмолился Уритрею и Нопсидону, чтобы боги сохранили жизнь этого прекрасного создания, их возлюбленной дочери, оберегаемой от жестоких и любопытных взоров людей. Она совсем притихла, замерла на его руках, а он продолжал взывать к своим богам, к её творцам, закрыв при этом глаза, чтобы не смотреть на то, как последние капли жизни покидали раненное тело.

— Благодарю тебя, человек, — вновь раздался звонкий голос в ушах.

Под его ладонями оказалась гладкая галька, а русалка уже смущенно улыбалась из воды, будучи укрытой ею по грудь. Он еще раз моргнул, полагая, что опять заснул, но в мыслях еще повторялись просьбы, обращенные ко всем известным богам, и он не имел понятия, как она сумела так быстро и ловко выскользнуть из его рук.

— Это милостивые боги вернули тебя в этот мир, — наконец, промолвил он, не отрывая пораженного взгляда от её красивого лица, озаренного улыбкой.

Крупные брызги ознаменовали её погружение в пучины озера, и он озадаченно огляделся на маленьком пляже перед высокой скалой в поисках выхода из краев, куда его занесло нежданное путешествие под водой. Однако русалка очень быстро возвратилась, возвестив его об этом, громкими ударами хвоста по поверхности озера. Не пройдя и нескольких шагов к водопаду, он вновь приблизился к кромке воды. На берегу лежали две причудливые небольшие бутылки из толстого стекла. Их горлышки украшали серебряные бляшки, которые можно было пристегнуть к поясу.

— Что это? — спросил он, взяв руки один из сосудов, чтобы в закатных лучах разглядеть, что за жидкость плескалась внутри. — Я должен это выпить?

Но русалка уже скрылась среди вод. Он со вздохом сожаления осмотрел темный пейзаж и потянулся за пробку, как вдруг задул холодный ветер. Царевич испуганно оторвал взор от бутылки. Над гладью озера возвышалась огромная фигура лучезарного старца. Его тело наполовину было в воде, а верхняя часть туловища была наряжена в белоснежное одеяние и в два раза превышала в росте и ширине взрослого человека. Белые пряди волос спадали по спине, конец бороды терялся в глубинах темной воды. Царевич от изумления протер несколько раз глаза и опять пришел к мысли, что он еще спит и ничуть не очнулся от грез. Фигура бога, ибо именно так изображали маги Нопсидона, образ которого был заключен в каменных статуях, высечен на плитах и нарисован на холстах, по-прежнему, мерцала недалеко от берега. Она была из плоти, но вместе с тем царевичу казалось, что по телу старца переливалась мелкая серебряная рябь и крапинки воды. Вытянув вперед большую руку, водяной владыка поманил к себе человека:

— Возьми дары, что принесла тебе моя дочь, Рулле, и подойди ко мне, — его голос отдавался эхом, безмятежность и покой слышались в тоне, напоминавшем завывание ветра и крики чаек. — Неразумная, она едва не погибла, поплатившись за свое любопытство, — промолвил он, когда царевич вошел в озеро и по его дну дошел до высокого старика, хотя считал, что мелководье не было столь широким. — Дитя воды, она захотела взглянуть на тех, кто рождается и живет на земле, на тебя и твой отряд, но в итоге ном, хранитель земных недр, настиг её, желая забрать в свое царство. Ты спас жизнь и теперь вправе просить за это все, что угодно.

— Для меня нет большей награды, чем укрепиться в своей вере и лицезреть великого Нопсидона! — воскликнул Рулле, склоняя голову до самой воды. — Я ничего не сделал для твоей дочери, благодарю тебя, что ты внял моим прошениям об её жизни.

— Можешь звать меня, как тебе угодно. Я хозяин этих озер, я владыка мест, где оберегаю иную невидимую простым людям жизнь. Я не мог защитить ундину, когда она выбралась в открытые воды. Твоя сила вернула ей жизнь. Она затащила тебя в бездну, где ты мог умереть, но ты остался в живых, приобретя при этом то, чего нет у людей, потому как отныне ты не принадлежишь к человеческому роду. Ты познаешь себя с течением времени, только не забывай, что даже самым могущественным в этом мире доступно не все, даже нам, способным принять любой облик, создавать и уничтожать, не позволено вторгаться во владения других великих стихий и духов. Ундина по своему незнанию принесла тебе два дара. Первый сосуд, покрытый продольными волнами, заполнен живой водой, ты вернешь её людям, от которых она в недавнем времени была укрыта. Во втором сосуде находится вода из озера подвластного не только моим силам. Там вода забвения. Пусть живая вода служит твоим друзьям, а воды забытья врагам, которые потеряют прежнюю ненависть и вражду, но не допусти неразумными действиями новые обиды и недопонимания. Сосуды неиссякаемы, Рулле, и помни мой совет — не жалей воды живой, потому как друзей у тебя должно быть много, и не раскрывай воды из озера отречения, даже для врага это страшная расплата, даже врагам лучше оставить их истинное лицо, чем пытаться изменить их самих.

Он потрогал склянки, что уже приколол к своему поясу, облегченному из-за отсутствия меча и ножен. На одной действительно были изображены продольные полоски, а другая была покрыта пузырчатым узором.

— Мне надо передать живую воду людям? Могу ли я отдать это сокровище своему народу, черноморцам? — ясным голосом спросил царевич, забрасывая голову, чтобы различить лицо великого старца.

— Это дар, данный в твои руки, и не выпускай его от себя. Каждому, кто придет сюда с нуждой, будет дано желаемое. Живая вода всегда открыта для тех, кто будет её искать, для тех, кто не заплутает на этом пути. Только не забывай, царевич, что ты отныне не человек, и для тебя этот напиток под запретом. Он заберет у тебя то, что ты стяжал в этом путешествии. А получив что-то, не торопись отвергать это, не бойся вступать на новый путь и идти по нему до конца, потому как другая дорога осталась уже позади, и кто заверит тебя, что, вернувшись вспять, ты уже не пропустил то самое главное, ради которого она началась. Ундина преподнесла дары, которые тебе, к её нерадивости, ничем не помогут. Но не сердись на юную русалку, она завела тебя в мертвые воды и желала исправить это единственными известными ей способами, не подумав, что если ты еще не покрылся мертвецкой сыпью, то и без волшебных вод сумеешь выбраться наружу. А теперь прими и от меня подарок. — Толстые руки опустились на его плечи, и Рулле ощутил, как холодный металл коснулся его кожи. Он нагнул голову. На груди мерцал мягким блеском в опускавшихся сумерках медальон. Он был сделан в виде небольшого диска, одну сторону которого украшали три волнистые линии, а на другой были изображены три капли воды. — Никогда не снимай этот амулет. Когда придет время, он поможет возвратить тебе то, что ты потеряешь. Это и будет моим даром — я возвращу тебе твою жизнь. Поэтому когда-нибудь мы встретимся с тобою вновь. А теперь прощай, Рулле!

Он вновь оказался под водой, столь стремительно, что даже не успел набрать воздуха в рот. Руки пытались ухватиться за что-то, но бездонная тьма поглощала его, и он перестал бороться с её покоем и глубиной. Когда он открыл глаза, в небе вновь сверкало яркое утреннее солнце. Река несла свой поток меж двух берегов, он лежал на западной стороне, а возле себя нетронутыми обнаружил меч, ножны и лук с колчаном стрел. Вокруг было тихо и пустынно, ничего странного и необычного для взора или слуха. Только к поясу были прикреплены два небольших сосуда, а на холме он заметил фигуру одного из своих солдат. Тот отчаянно размахивал руками, подзывая других товарищей. Черноморцы целый день разыскивали своего пропавшего вождя, его возвращение укрепило их надежды на то, что поход будет продолжен и увенчается успехом. Рулле искренне поддержал их чаяния, но о том, где пропадал, не поделился даже с самыми близкими друзьями. Хотя они с изумлением смотрели на его измененный облик. Черные волосы царевича превратились в золотые пряди, но чудо скрылось с глаз через несколько недель дальнейшего пути.

* * *

Пелесские суда почти не отличались от широких парусных лодок морийцев, но ходили они только по реке Одинокой. Однако в этот раз капитану пришлось выйти в открытое море. Не отдаляясь от берегов, он взял курс по направлению к черноморским землям. Царевич стоял на корме возле бортика, через который накатывали волны, затапливая палубу. Он смотрел назад, но погони не замечал. Парусник сумел незаметным проскочить через оградительные цепи порта, и нынче попутный ветер гнал его на восток.

Прошедшие дни напоминали сущий кошмар. Он уже плохо понимал, что же так влекло и тянуло его в Равенну. Точнее он знал, что это было за чувство, но теперь оно будто бы растаяло, не оставив и следа в сердце. Царевич с грустью думал, что вез на родину прекрасную морийскую принцессу, в поисках которой за ним, скорее всего, двинулся целый флот из Алмаага, несмотря на преграду гарунских галер, заполонивших запад Южного моря. Дома его ждала законная супруга, и что теперь делать с двумя женщинами, которые в равной степени когда-то владели его сердцем?!

Пройдя отвесными тропами меж горных ущелий и выйдя к далийской столице, его солдаты, многим из которых царевич сохранил жизнь за долгие дни беспросветной войны, ворвались в город. Он желал лишь одного — лицезреть свою богиню, свою повелительницу, ту, что приходила к нему во сне и являлась наяву в свету, когда он будто ослепленный мчался наперерез врагу, сметая первые ряды захватчиков. Разбросав в стороны стражников и слуг, встречавшихся на пути, Рулле спешил в главный зал приемов. Он будто ощущал, что принцесса там, и она уже поджидала своего избранника.

Он вошел в палаты, и огромные двери захлопнулись, отрезав от своего предводителя прочих воинов, прокладывавших дорогу для вождя. Царевич оказался наедине с Морией. Её образ был все также прекрасен и озарен лучистым светом. Но стоило ему сделать навстречу пару шагов, как неимоверная сила отшвырнула его прочь к украшенной резьбой из диковинного зеленого камня стене. Он со стоном скатился на холодный пол. Его возлюбленная превратилась из богини в скалившееся чудовище. Он уже не разбирал её нежных плавных черт, а видел лишь пылавший огонь в огромных глазах. Не помня ужаса и горя, Рулле метнулся по направлению к женщине и острым мечом поразил открытую грудь. Она медленно сползла на его руки, на вновь спокойном красивом лице застыла маска изумления и поражения, ладони были выставлены вперед, но они не смогли остановить его страсти и безумия.

Кровь залила её белоснежное платье, клинок торчал из груди, царевич выхватил его, и алые потоки еще быстрее заструились по рукам и телу. Он не мог кричать, чтобы позвать на помощь. Он даже забыл, что был способен лечить одним лишь прикосновением, ведь в бою нередко заживлял раны солдатам. Рука мгновенно потянулась к сосуду за поясом, тому, которым царевич поил особо тяжелых друзей, чтобы вернуть им потерянные силы и зажечь заново жизнь в почти остывших телах. Дрожавшими пальцами Рулле раскрыл пробку и приложил горлышко к бледным губам принцессы. Вода проливалась мимо, но он не отнимал бутыль от её рта. Наконец, девушка зашевелилась, она выплюнула жидкость, заполонившую горло, и тяжело задышала. Когда он выносил её на руках из дворца, принцесса погрузилась в глубокий лечебный сон, который не оставлял её, покуда отряд черноморцев не пересек восточные горы и не добрался до самой широкой реки в Пелессе, единственной судоходной, где царевич нанял судно для отбытия в родные края. Принцесса до сих пор не очнулась, находясь в пограничном состоянии между жизнью и смертью, её покой волновал и пугал Рулле. Он уже не знал, чего желал сильнее: чтобы она никогда более не открыла глаза, или чтобы принцесса встала и смогла принять его объяснения по поводу того злоключения, что случилось в её прекрасном дворце.

— Ветер вовсю надул парус, а ты еще усадил на весла людей, царевич, — раздался позади него мягкий женский голос. — Куда ты спешишь? И что ты сделал со мной? — но любезность в её тоне задержалась не более чем на минуты, сменившись жесткостью и угрожавшим напряжением.

Широкое днище парусника было заставлено снастью. В дальнем конце возвышалось единственное сооружение, служившее укрытием для капитана, а в последние дни бывшее каютой принцессы. Несомненно, она появилась именно оттуда и бесшумно приблизилась к царевичу. Он бросил взгляд на её худую невысокую фигуру, а после на своих солдат, с восхищением оглядывавших женщину, все же очнувшуюся от своей болезни. На лодке черноморцы составили команду капитана, а некоторые воины по приказу царевича добиралась до Асоля прежним сухопутным путем через южные степи пелессов.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Высочество? — вежливо спросил Рулле. Он слегка поклонился, поцеловал её бледную ладонь, а после прислонил губы к чистому лбу. Так велели морийские традиции, которые царевич усвоил за месяцы сражений рядом с солдатами принцессы.

— Мне неизвестно, что со мной произошло и куда я теперь направляюсь. А мое самочувствие ухудшается с каждой лигой отдаления от родных краев. Что вы со мной сделали, царевич? — вновь со строгостью и суровостью спросила она. — Напоили каким-нибудь зельем? Что за лекарства, эликсиры? Немедленно отвечайте!

— Ваше Высочество, вы были ранены... — он начал издалека, не будучи уверенным, что сможет открыть ей всю правду о том, что его же рука чуть было не отняла её драгоценную жизнь.

— Но теперь на мне нет и пореза, — перебила его принцесса. — Только я не могу даже пошевелить это мелкое суденышко! Мне даже не удалось раскрыть дверь без того, чтобы потянуть за эту грязную жирную ручку! Что ты сделал со мной, Рулле? Ты околдовал меня? Мне не раз доносили, что неприятель склоняет перед тобой голову, даже когда ты только мчишься на него за сотню шагов, что ты поражаешь одним лишь взглядом, что ты исцеляешь прикосновением. Ты чародей? — она почти кричала на него на родном морийском языке.

— Ваше Высочество, я исцелил вас живой водой. Боги даровали мне эту милость... — Он потянулся к двум флягам, но замер от истошного крика, что вырвался из её груди. Полное отчаяния лицо внимало его словам.

— Нет, нет, этого не может быть... Живой воды нет в Мории, — стеклянный взор принцессы застыл на его лице.

Она замахнулась на него сжатым маленьким кулаком и ударила в грудь, но он тут же схватил девушку за обе кисти.

— Каналья! Бестолочь! Что ты со мной сделал?! — слезы готовы были политься из светлых глаз, а голос сорвался в рыданиях. Принцесса высвободилась из его рук и резко развернувшись, устремила взгляд в даль волновавшегося моря. Она сомкнула пальцы на бортике лодки и застыла будто ледяная статуя.

— Но только это спасло вам жизнь, принцесса-наследница, — попробовал успокоить её Рулле. Он приблизился к ней, но она отпрянула в сторону, оставаясь на краю палубы.

— Прочь от меня! Ты познаешь всю силу наказания за своеволие, за непокорность моим словам и чарам! О, Эллэ, как же ты была права! Даже у колдунов нет сил избежать того, что предначертано им людским племенем! — она запрокинула голову вверх, обращаясь к неведомому духу, а после перегнулась через край перил и канула в пучину вод.

— Стойте, — прокричал Рулле гребцам. — Спустите парус! — он прыгнул вслед за морийкой в волны и скрылся с поверхности моря. Люди давно отложили весла, с интересом прислушиваясь к беседе высоких господ, а после столь неожиданного поступка принцессы, матросы-солдаты бросились исполнять приказ царевича.

Он вынырнул к свету, удерживая её тело около своего плеча. Когда они доплыли до лодки, бесчувственную утопленницу бережно уложили на доски. Царевич отогнал от тела девушки зевак, попросив самых верных товарищей встать около борта, чтобы удержать её от повторной попытки сгинуть в безбрежном и бездонном море. Он сбросил пояс перед прыжком в воду. Но теперь вещи, валявшиеся в стороне — меч в ножнах, кошель, заветные бутыли с волшебными напитками, а также малый карманный кинжал — не могли ему помочь. Он просто приподнял голову колдуньи и перевернул на бок, чтобы вылить жидкости, которой наглоталась несчастная. А потом он пожелал, чтобы она очнулась и открыла глаза.

Приподнявшись на локте, наследница мутными глазами оглядывала собравшихся вокруг мужчин. Несколько минут она вспоминала последние события, а затем девушка нещадно захохотала. Она откинула голову с копной темных волос и корчилась в судорогах от непонятного веселья, более походившего на помешательство.

— Мы не причиним вам вреда, — убедительным голосом говорил Рулле, желая унять злорадный смех и её перекатывания по доскам. — В Черноморье вы получите свободу, Ваше Высочество, а мы будем надеяться на вашу награду за то, что черноморцы столько времени и со столькими потерями защищали вашу землю! — под конец его тон стал более серьезным и властным. Она замолкла. Но только для того, чтобы схватить кинжал царевича, оставленный среди прочих вещей, оброненных на палубу. Обеими ладонями сжав его конец, она вонзила острие в живот. Лужа крови разлилась под скрюченным неподвижным телом принцессы.

Припав к Мории, Рулле с силой вытащил кинжал из её нутра, а после остановил кровоизлияние, прикрыл глаза, чтобы сосредоточить помыслы на здоровье девушки. Но её рука цепко ухватила плечо своего спасителя.

— Не надо, — прошептала она, — не поможет, потому что я не хочу жить. Чары будут бессильны. Ты защитил мою страну, царевич, но забрал при этом самое ценное, что у меня было — мою жизнь и мое колдовство. Я все равно вскоре бы покинула этот мир, — он смотрел на её побледневшее лицо, глаза гасли, голос все затихал, но слова продолжали доноситься до слуха собравшихся рядом людей. — Сорок лет для меня не более, чем одна ночь для тебя. Я ухожу так, как решила сама. Но знай, что моя кровь отныне на твоих руках. Жестокое проклятие я навела на того, кто лишит меня жизни. Те чары уже не в моей власти, потому как я не могу колдовать. Ты виноват, царевич, и тебе предстоит ответить за все зло! Покуда твоя кровь течет в жилах твоего народа, навстречу смерти вы пойдете не в людском обличье, а, как и я, уже другой ухожу безвозвратно в мир, где нет колдунов.

— Да она ведьма! Вы слышали о проклятии?! Она прокляла нашего господина! Полная чушь! Надо выбросить её за борт, а лучше изрубить сперва на куски! — голоса раздавались со всех сторон. Он расслышал их, как только принцесса испустила дух, и её глаза сомкнулись навеки.

— Как и положено у морийцев, мы сбросим её тело в пучины моря, потому как здесь невозможно сложить погребального костра, — решительно прервал разгоравшиеся споры царевич. — Кто желает, пусть попрощается с морийской наследницей.

Никто не сделал шагу по направлению к застывшему, залитому кровью телу великой правительницы. Рулле осторожно поднял на руки её потяжелевшее тело и неспешно шагнул к бортику. Под ноги что-то упало из одежды принцессы. Он глянул вниз и заметил темный кожаный переплет, что раскрылся на пожелтевших слипшихся от воды страницах. К книжице был прикреплен поясок, завязанный вокруг талии убившейся девушки. Жестом он велел одному из воинов обрезать нить, удерживавшую кожаный дневник, а затем холодные волны Южного моря приняли тело морийской принцессы в свои темные пучины.

* * *

— Граф, господин торговец привез молодую девушку. Ей срочно нужна ваша помощь, кажется, она умирает от потери крови и глубокой раны в голове, — тихий голос Верника звучал очень отдаленно. Но южанин подергал мужчину за рукав, и тот открыл глаза. Он заснул от усталости в старом кресле под громоздкой лестницей огромного дома. Богатый особняк ныне превратился в лазарет, обитель тех, кто боролся с болезнью и недугами, и тех, кто уже подался зову бога Моря и всего лишь дожидался своей очереди быть сожженным на заднем дворе. Граф вместе со своим помощником ухаживали за страждущими, обездоленными горожанами, а также за телами уже навечно покинувших этот мир людей. После набега отряда гарунов город опустел, превратился в поле боя, где стервятники продолжали пир, оставляя после себя кровь, грязь и сырое мясо.

— Неси мое снадобье, — произнес колдун, устало подымаясь на ноги. Он не спал уже третьи сутки. Ни живая вода, ни его чары не могли помочь всем, кто стонал и мучился от боли, от глубоких ран, беспощадных побоев, голода и пережитых страхов. Те, кто быстро вставали после исцеления с постели, спешили покинуть город, чтобы спасти свое имущество, коли оно еще уцелело. Другие оставались на попечении немногих слуг коменданта города, маркиза де Гуе, который доверил графу ключи от погребов и складов, чтобы кормить больных и обездоленных людей.

Верник возвратился и столкнулся с колдуном в дверном проеме. В его руках была небольшая стеклянная склянка.

— Этот сосуд уже опустел, сударь. Извольте приготовить новые зелья, — он всучил в руки господину легкую бутылку и послушно ждал дальнейших распоряжений.

Оставив флягу на одной из высоких тумб, колдун уныло поплелся в приемную залу. На помощь чудесной жидкости нынче рассчитывать не приходилось. Несмотря на то, что дар водяного был неисчерпаем, любая бутылка имела дно. Можно было вылить ровно две огромные кружки чистой воды, что заживляла внутренние и наружные раны человеческого тела, но только по прошествии ночи живительная жидкость вновь наполняла хрустальный сосуд. К сожалению, иногда этих нескольких часов до рассвета не хватало, чтобы спасти кому-то жизнь.

Он приблизился к грязному тряпью на полу, куда слуги купца, стоявшего в нетерпении у входа, уложили несчастную девушку.

— Лошадь чуть не растоптала её, граф. Я уж думал, что ей размозжило череп копытами моих скакунов, но парни сказали, что она еще дышит, и мы помчались по улице в ваш лазарет. Спасите её, сударь. Ведь верно рассказывают, что вы творите чудеса.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, — ответил он богато наряженному дельцу, а после наклонился к девушке и расправил её истрепанные черные волосы, прикрывавшие залитое кровью лицо. — Ступайте все прочь, — внезапно его голос сорвался на крик. — Верник, подготовь для меня коня! — чуть позже приказал он южанину. Он уже знал, что не вправе оставить эту несчастную в одном доме с остальными людьми. Здесь она могла быстро прийти в себя, очень быстро возле крови ослабших, но еще живых людей.

— Марго... — тихим нежным голосом позвал граф, когда остался наедине с девушкой, лежавшей без чувств на полу около его ног. — Потерпи, Марго. Я не дам тебе умереть. — Он убеждал сам себя в том, что она должна жить и будет жить. Хотя вспомнил, как видел её в один день в Равенне. Не было сомнений, что только упырь мог столь безрассудно схватиться с вооруженным гаруном, прорвавшимся на крепостные стены, и одолеть его. Теперь он должен был своими чарами вернуть её силу и энергию, чтобы она могла и далее убивать и крушить все на своем пути. Но таков был выбор.

Живая вода... Он вспомнил о волшебном напитке, что мог бы вернуть графиньюшке её человеческое лицо, но резким взмахом головы наотмашь выбросил эти мысли прочь. Марго ведь так хотела стать Возрожденной, стать вечной и прекрасной, с такой он мог бы пройти вместе все дороги и пути своей колдовской жизни. Но только упыри и чародеи стояли по разные стороны той грани, что служил человек. Граф до сих пор не знал, заслуженно ли он силой возвращал некоторых к этому рубежу. Ведь это лишь приближало смерть.

Он остановил кровоизлияние изо лба. Рана была не так серьезна, а потеря сознания объяснялась испугом и внезапным шоком. Колдун погрузил девушку в глубокий сон, в котором она бы вернула себе силы. Но дожидаться этого в городе было небезопасно, оставлять её без присмотра было нельзя. Зная упорный характер Марго, он полагал, что девушка сбежит от него, едва откроет глаза. Колдун не раз корил себя за трусость, что проявил в лесной избушке, когда скрылся от графиньюшки, не совершив единственно верный выбор — уничтожение упыря. Но даже теперь он не мог её убить, хотя и знал, что жажда крови вернет её к жизни и толкнет на очередные преступления человеческих законов, пускай во время войны её жертвами становились враги Мории. Следовало подыскать для девушки надежное укрытие, место, в котором он бы не опасался за её жизнь.

Марго сидела перед ним в седле, припав к гриве лошади, что мчала двух всадников на запад, прочь от опустошенного города. Граф то и дело поддерживал спутницу, осторожно поправляя её волосы, прикасаясь к её нежной коже. Решение об убежище пришло быстро, и он не собирался отступаться от задуманного, хотя для этого находилось сотни причин. Он убеждал себя, что всего лишь спрячет её на время, что сумеет оградить её от других людей, ведь кровососы могли жить и за счет крови животных, мясо которых принимали в пищу как обычные смертные, не видя в этом ничего убогого и странного. Он вернется за ней и предоставит ей самой выбирать свою судьбу. Он сможет быть рядом, ведь это была его вина, что она ступила на столь темный и грешный путь — он должен был намного раньше открыться юной дворянке, которая без памяти влюбилась в его строгий нрав и тяжелый взгляд.

Граф прослышал о монастыре, куда один из корлинских дворян отвез своих дочерей и супругу в надежде укрыть их от ужасов войны несколько недель назад. Видимо, боги вняли молитвам морян и стариц, и гаруны не пошли к западным поселениям Далии, оборотившись на север. Места, освященные праведными словами и грезами, окропленные чистой водой, остались невредимыми, к тому же высокий дом на холме на границе с Релией надежно и прочно защищали высокие стены. Мужчину, представившегося графом д'Эскер, за баррикадами встретили недовольными изголодавшимися взглядами, однако женщина с седыми волосами, спрятанными под пуховым платком, провела его в свои бедные покои, состоявшие из холодного каменного стола и лежанки. Настоятельницу Юффолу, смиренную добрую женщину, колдуну даже не пришлось убеждать чарами приютить на время девушку, которая по его словам оказалась в крайне тяжелом состоянии. Юффола всегда была готова раскрыть худые объятия для любых обездоленных, угнетенных слуг Моря. Даже к просьбам графа соблюдать неукоснительно определенный режим в питании и распорядке дня для узницы, ибо именно эта участь ожидала Возрожденную, возжелавшую вечности и силы, настоятельница отнеслась вполне серьезно и без прекословий. На своем коне граф предстал для неё подобно посланнику самого Моря, в чем она прямо призналась ему, когда он щедро осыпал бедный стол золотыми монетами, а главное вызвался помочь больным и немощным, каждый день собиравшимся около стен монастыря.

— Завтра я уеду, а ты придешь в себя, Марго, — в темной келье колдун прощался с девушкой, которая без сознания лежала на низкой холодной кровати. — Тебе здесь будет спокойно и безопасно. Я знаю, что ты захочешь уйти, но я не могу позволить этого... — Он поправил локон её волос. В дальней комнате монастыря он провел ночь после долгой двухдневной дороги до границы, а наутро отдохнувший и возвративший себе часть сил колдун совершил заклятие, которое прежде уже шептал в темноте и уединении холодных стен далекого края. Он запомнил заветные слова из древних записей, он объехал по широкому кругу владения стариц, за пределы которых отныне не могла выйти та, чью силу он использовал для создания невидимого барьера. Марго стала пленницей этих краев, лишь вместе с ним она могла бы покинуть монастырь. Он сделал это, чтобы увериться, что застанет здесь молодую упырицу. Лишь одно смущало графа — когда он вернется, на этом месте могли лежать развалины и пролиться кровь от ужасных деяний, совершенных голодным кровососом. Но закрывая глаза в игре со смертью многих других людей, он вновь заспорил в своей душе. Он жаждал немедленной расправы над нелюдем, а любящее сердце взывало к единственному шансу, который остался у юной графиньюшки — возврату к смертной жизни. Глоток живой водой превратил бы её вновь в милую девушку, которая запала в глубины колдовского сердца. Он хотел верить, что она примет и согласится на это избавление. Шепотом он повторял слова о прощении, склонившись к бледному лицу любимой. — Я вернусь за тобой! Как только окончится война, мы уйдем в светлые края, я вернусь и заберу тебя. А пока ты должна сторониться мира, ты не должна становиться тем, в кого превратил тебя Горн. Он призовет тебя к себе, но ты устоишь, Марго, и когда я вернусь, мы будем вместе. Навсегда... — Он знал, что может вернуться совсем не скоро, поэтому не спешил вновь превращать кровососа в смертную. Всему был свой черед, упырицей Марго бы точно его дождалась. Возрожденных не страшили ни войны, ни болезни, ни люди. Он оставлял ей лишь ожидание.

Острым кинжалом граф отрезал прядь волос графини и спрятал локон на груди. В обратный путь д'Эскер отправился, ни разу не оглянувшись назад. Корлину уже облетели известия, что гаруны двинулись на север в Легалию и Рустанад, поэтому колдун не стал задерживаться в тылу. Но прежде он заказал у кузнечного мастера новый медальон: толстый диск переплавили в небольшой сосуд для хранения сокровенных подарков. Нагрудное украшение водяного уже не раз привлекало чужой глаз, кое-кто даже вспоминал, что похожий оберег сверкал прежде на груди черноморского царевича. Теперь под его рубахой у самого сердца холодела склянка из крепкого металла, в которую колдун аккуратно положил локон волос далийской графиньюшки.

* * *

Гассиполь их встретил неизменным величием и спокойствием, которым отличались все древние города эрлинов, выстроенные на столетия. Только люди, возвратившиеся в отчие края, были унылы, хотя они несли с собой вести о победе над гарунами в далекой Мории. Но в Черноморье случились иные беды, и никому не было дела до стяжавших победу для другого народа ценой собственных жизней воинов. В каждом селении люди, оказавшись пред воротами посмертного царства Таидоса, оборачивались в невиданных по размерам зверей, мертвых волков. Лишь семей эрлинов, что еще во множестве проживали в Гассиполе, а также на побережье моря, не коснулось проклятая кара богов. Но с возвращением черноморских солдат из далеких краев люди заговорили о другой причине постигших их несчастий. Однако кто посмел бы открыто бросить обвинения в лицо сыну Веллинга, который по разлетевшимся во все уголки побережья слухам навлек на себя гнев морийской колдуньи?!

По прошествии многих месяцев он молчаливо взирал с высот прямой башни, выстроенной во славу богов, которых черноморские маги-жрецы вместе со всем народом призывали избавить смертный удел людей от скверны, обрушенной на черноморский род.

— Царевич, наконец, я нашел Вас, — запыхавшись после бега по крутой лестнице к верхней площадке башни, выпалил ученик мага Ридолей, который прислуживал Рулле в гассипольском дворце. — Ваша супруга разродилась. — Он стыдливо опустил глаза в пол, хотя царевич даже не думал оглядываться на вестника. — Она родила волчонка. Мертвого малютку. Царевна сейчас без чувств, но лучше ей и не знать пока о своем чаде.

— А где мой брат? — сухо спросил царевич.

Его рот в темноте звездной ночи скривился в злобной усмешке, но лицо не потревожили ни скорбь, ни печаль от утраты. Он слишком долго желал смерти своей жены и её ребенка, к которому не имел никакого отношения. Теперь он узнал, что сила его колдовских желаний вновь взяла вверх, хотя он и старался гнать от себя прочь темные мысли. Смерть его племянника — Рулле давно знал, в кого так пламенно был влюблен младший брат Немер, и чье дитя носила под сердцем молодая супруга, с которой он после её приезда в Гассиполь перемолвился лишь парой слов — была ниспослана богами, он не желал такой участи даже за предательство, его сердце давно остыло, чтобы пылать от ревности или ненависти. Но разве были боги в Черноморье?! Царевич вопрошал, обращая гневный взор в далекие небеса, где скрывались великие Уритрей со своей мудрой подругой Галией и светлой дочерью Олифеей, или же устремлял лицо в сторону бурных волн Нопсидона. Только в бездонное царство Таидоса и яростный запал Гисса, налетавшего из диких горных пределов, еще верил колдун. Прочие божки, о которых повествовали маги, тщательно изучая при этом материю, силу предметов и слов, представали в роли кукол, которыми люди украшали жилища, с которыми разговаривали от скуки и одиночества, но искать у них спасения и помощи казалось наивной глупостью. Ведь "всесильные" боги не укрыли его народ от колдовских чар. Морийская ведьма оказалась сильнее всех известных духов, стихий, истин, что исповедовали веками жрецы.

— Царевич Немер ныне в покоях царевны. Он рыдает над её горем, как и мы все скорбим по несчастью вашей семьи, господин, — ответил вестник.

— У меня нет семьи. У меня нет ни жены, ни брата, ни отца...

— Но как же?! Царевич Немер приказал отправить гонца в Асоль, чтобы передать печальные известия вашему отцу, Веллингу.

— Прочь! Убирайся вон! Разве тебе нужен хозяин, за которого уже отдают приказы другие люди?! Разве вам всем нужен наследник, которого провожают не иначе как презрительными взглядами?! Да пропади пропадом все на этом свете, мне тоже оно уже ни к чему! — он кричал во весь голос, слова тонули над городом в ночной тишине. В порыве ярости Рулле кинулся к краю площадки, на ходу перевернув стоячие светильники. Он заглянул в кромешную мглу за зубчатыми каменными стенами, ограждавшими вершины сооружения. Он расслышал поспешные шаги слуги, который, несомненно, решил, что царевич от страданий готов покончить со своей никчемной жизнью. Но вобрав полную грудь свежего весеннего воздуха, колдун со смехом откинулся прочь от краев. Он совсем не хотел умирать.

Дурман прошедшего года почти отступил от его разума, да и прежние забавы были оставлены в прошлом. Он знал, что уже не назывался обычным человеком. Слова Мории окончательно утвердили в нем ощущение, что он стал колдуном, одним из тех, о которых он много слышал в западных краях — вечные, юные, всесильные властелины, которых страшились, но вместе с тем уважали и почитали люди. Рулле перелистал книгу, что выпала из одежды принцессы. Старинные слова и письмена, песни и молитвы морийцев обернулись заклинаниями и чудесными наговорами. Отныне ему было по силам менять облик вещей, человека, его мыслей и действий, создавать и уничтожать внешний мир и все сущее в нем. Ему открылись небывалые, немыслимые знания. Многое из изведанного было не по силу одному колдуну, но некоторые чары он постиг в уединении и тишине строения, что возвели на берегу моря за крепостной стеной эрлинского порта, который разрастался вширь и вверх, становясь одним из самых величественных городов побережья.

Рулле осветил узкие ступени. Он спустился к входу башни, чтобы скрыться в потайной комнате, где давно обустроил личные покои. Среди манускриптов, посланий, записок, тетрадей и деревянных табличек лежала книга колдуньи в черном кожаном переплете. Реликвия сама по себе излучала силу многих колдунов и пережитых столетий, но царевич не взял её с собой. Он узнал достаточно, чтобы защитить свою жизнь и помочь тем, кто будет нуждаться в его чарах. Среди заклятий Рулле так и не нашел того, которое бы помогло уничтожить колдовство принцессы. Он лишь понял, что книга позволяла произнести еще десятки других заклинаний, безвозвратно изменявших жизни тысяч людей. Поэтому в последнее время царевич боялся приближаться к черному дневнику, в котором поверх невидимых для глаза обычного смертного букв были вписаны исторические заметки и обычные молитвы видиев своему богу. Книга должна была остаться в месте, которое она сможет защитить — так записала сама принцесса на одной из последних страниц своих заметок. Мория считала, что убережет с её помощью свое огромное государство, царевич же желал защитить свое — родной приморский город, который его дед по праву завоевал и назвал черноморским, Гассиполь.

Десятки свечей вспыхнули в маленькой комнате, когда царевич взял в руки волшебную рукопись. Слова произносились по памяти, но пальцы перелистали страницы на нужное место, и Рулле уставился на буквы, что он произнес вслух, чтобы еще раз осознать смысл заклятия. Он закрыл глаза, представляя, что случится с книгой, если она окажется в чужих руках за пределами башни, которая отныне становилась надежным хранилищем для бесценного сокровища. Затем царевич вытянул перед собой на ладонях серебряную корону, венок из тонких листьев, что по традиции носил в волосах старший сын Веллинга. Он оставлял это украшение на память своему помощнику Ридолею, чтобы тот решил, кому было дозволено являться в башню для продолжения благого служения жрецов своим богам и людям. В письме, которое царевич оставил на пыльном столе, он простился с товарищем и дал ему нужные указания для присмотра за Башней. Царевич собирался покинуть родные места на долгие годы. Его лицо должно было стереться из памяти черноморского народа. Только вот куда, заведут его странствия по чужбинам, колдун не гадал. Он лишь верил, что еще взойдет на вершину Береговой Башни.

* * *

Человек стоял к нему спиной. Он вышел из палатки, когда услышал свое имя, а также глухой голос, показазавшийся смутно знакомым.

— А вот и он — Муаль Шолин, — дружелюбно ответил капитан второго ранга, под чьим командованием он находился уже три недели. Минорец указал рукой в сторону колдуна, выглянувшего из-за полы палатки, и высокий незнакомец обернулся, чтобы посмотреть на разыскиваемого солдата.

— Да, это он самый, — произнес мужчина, завернутый в походный пыльный плащ. Капюшон был отброшен на спину, и колдун без труда узнал своего учителя. Тот же с непроницаемым лицом заканчивал беседу с минорцем: — Благодарю вас, капитан. Именно для этого юноши у меня есть важные известия, и поэтому разрешите мне поговорить с ним наедине.

Дождавшись согласного кивка, Уттар поманил к себе давнишнего друга:

— Вот мы и встретились вновь, южанин. Ты, несомненно, рад видеть своего старого приятеля, с которым прошел немало лиг за десяток лет. Нам нужно многое обсудить. Этой ночью я буду ждать тебя около пустой шахты в скалах плато, что в десяти лигах к востоку от лагеря. Я остановился на постой в соседней деревушке. И не вздумай уклониться от нашего разговора.

Он даже не собирался возражать строгому укору, что проглядывал во взоре морийца. Только расплылся в радостной улыбке от нежданной встречи и с чувством пожал протянутую руку, хотя в Мории не был распространен этот обычай.

— Наконец мы повстречались, — вновь громогласно заявил Уттар. В ночи он ухватил за стремена лошадь всадника, прибывшего в назначенный час в глухое место около Минорских скал, прорезанных многочисленными ходами и расщелинами. — Ступай за мной. В пещере не так пронизывает и завывает ветер. Я уже развел костер и поджарил для нас аппетитных цыплят.

— А разве ты не собирался принимать меня в теплой избе местного селения? — усмехнулся молодой колдун, кутаясь в морозном воздухе в длинный плащ. Тем не менее, он послушно двинулся следом за другом, повеления которого в прошлом всегда исполнял без лишних вопросов и любопытства.

— Сперва мы поговорим с тобой вдали от чужих глаз и ушей, царевич, — ответил Уттар. Он углубился под своды скалы и уселся около небольшого костра, указывая ученику на удобный плоский для сидения валун.

— Что ж, я не прочь для начала обсудить дела. Ведь именно они привели тебя ко мне? — он подозрительно оглядывал морийца. Таинственный огонек в его светлых глазах волновал колдуна, а также слух остро прорезало обращение из далеких времен, которые были сокрыты от всех, и даже для него остались за пределами воспоминаний, которые хотелось бы сохранить.

— Я очень долго тебя искал, царевич. Но мои предположения оправдались — ты как всегда оказался там, где льется кровь и звенят мечи. А теперь скажи мне, разве это не ты убил принцессу Морию? Покажи мне свой амулет! — его речь изменилась столь внезапно, как будто тихая река обрушилась шумным водопадом на острые камни. Руки колдуна ощупывали рубаху Рулле, которого неожиданными чарами притянуло к земле, усеянной каменными осколками. Он распростерся перед ногами учителя. — Ты выбрал иную форму для своего украшения, но прежде на твоей шее висел позолоченный диск с раздельными волнами. Я хорошо помню своих собратьев.

— Да, ты прав, но что тебе от меня нужно? — черноморец думал только о том, чтобы вернуть своему телу собственную волю. Наконец, он пошевелился и поднялся на ноги. Рука тут же скользнула к верному клинку, но едва лезвие вырвалось из ножен, как пальцы обожгла раскаленная чужими чарами рукоятка. Он с омерзением и негодованием отшвырнул оружие прочь.

— Ты слишком долго рассчитывал больше на свой меч, чем на великие способности, что в тебе заключены, мой друг. Ты научился быстро двигаться, но не так хорошо соображаешь. Пожалуй, за счет этого тебе удалось провести Морию. Хотя нет, раньше её звали прекрасным древним именем — Эльгой. Кто бы мог подумать, что черноморец окажется колдуном?! К тому же в твоих руках была живая вода... Я очень долго пытался найти твои следы, царевич. С тех пор, как я прослышал, что Морию похитили из Равенны и увезли в восточные края, в бесплодных поисках её тела, имущества прошли долгие месяцы, за которые ты сумел скрыться из родных краев. Потом миновали годы, потраченные впустую, чтобы разведать о каждой минуте жизни колдуньи, о том, что случилось с царевичем, и, в конце концов, я смирился, что вас обеих постигла гибель от собственных же рук. Но проведение послало мне тебя, Идек. К сожалению, оно сделало это раньше, чем я сумел узнать интересные факты из уст твоих врагов — гарунов, которых ты уже не первое десятилетие бьешь на чужой земле. Один из ветеранов подробно описал портрет царевича, которого считал при этом не иначе как богом, потому как на его глазах с твоих рук срывались погибельные молнии. Это было смешно слышать, ибо черноморский царевич мог похваляться лишь силой своих богов! Но вдобавок он упомянул о нагрудной пластине, что блистала при свете солнца, отчего гаруны боялись подходить к её владельцу, понимая, что от его рук их ждет неминуемая гибель. Позже я нашел еще многих очевидцев твоих чудес. А вскоре я вспомнил о тебе, мой друг, и понял, что ты как никто другой подходил под описание проклятого царевича. Я всегда звал тебя южанином, но твое лицо грубыми чертами более напоминало изгнанников из восточных земель, названных черноморцами, потому как Белое море было оставлено ими в северных краях, и Черное они достигли в долгих скитаниях. Ты всегда носил с собой сосуд с водой, которой поил больных — не иначе как это была живая вода, возвращенная в Морию тем самым царевичем. Но самое главное ты был колдуном, и это тоже отныне подходило под головоломку, что я так долго пытался собрать воедино. Ведь ты не первый колдун в этих землях, что принес сюда живую воду. Легенды об Орфилоне и его одиннадцати братьях, которые нырнули в пучины моря и возвратились оттуда с живой водой и чудесными способностями, а главное вечной жизнью, не лгут. Только вот Орфилон, как и ты, Идек, по неразумности лишил жизни с помощью этой проклятой воды могущественную колдунью, и расплата наступила неумолимо.

— Я не хотел её убивать! — воскликнул черноморец. — Я не знал, что творил! А она взамен покарала весь мой народ! Ты ведь знал принцессу? Как она сумела наложить такое заклятье? Как его снять?

— Мы очень хорошо знали друг друга. Многие столетия мы правили великим градом в Прибрежном краю. Еще тогда Эльга предвидела свое будущее и настолько уверовала в него, что потребовала собраться самым могущественным колдунам, чтобы нанести проклятие на того, по чьей вине она распрощается с жизнью. Мы исполнили её просьбу. Владыки нередко заранее обрушивали возмездие на тех, кто смел забрать их вечность. Даже Обелия, Облако, прекрасная Филия, верная супруга Орфилона, в последние минуты колдовской жизни, перед тем как муж опоил её возрождающим зельем, чтобы покорить собственной воле, навела на него заклятие, по которому он должен был умереть с ней в один и тот же час. Оба взамен вечной жизни получили скорую смерть, — голос Уттара звучал почти печально, доносясь из далеких, уже совсем позабытых времен. — Теперь ты понимаешь, кем я являюсь, Идек? Я Владыка, вечный бог, и ты не сможешь более препятствовать мне и убегать от меня. Хотя я не желаю тебе зла. Мне нужна всего лишь книга, что похитила Эльга из Града. Теперь это собрание древних записей по праву принадлежит мне. Отдай мне её, — он настойчиво выговорил последние слова и вытянул руку, куда без всяких колебаний царевич был готов положить даже собственную душу.

— Но её у меня нет, — чуть слышно ответил он. В горле застрял ком, черноморец ясно осознал, что отныне не сможет вымолвить ни слова неправды перед лицом колдуна. Вскоре разговор подойдет к концу, и он сам расскажет о том, что сделал с книгой, и где она спрятана. Его сознание твердило, что невозможно этого допустить, что заклятия, собранные с давних времен слишком сильны и дают великую власть, которую не сможет удержать один колдун. Он хотел высказать это вслух, хотел кинуть Вечному обвинения в несоизмеримом зле, что колдуны навели по собственной прихоти на его народ, но выговорил лишь слова: — Я не могу...

— Что не можешь, мой мальчик? — глаза колдуна оживленно забегали в предвкушении обладания сокровищем, за которым он охотился уже пятьдесят лет. — Только не говори мне, что ты не знаешь, что это за книга. Матросы с пелесского корабля видели, что какие-то листы выпали из платья мертвой принцессы. Я всегда полагал, что царевич унес её с собой, когда исчез из Гассиполя. А когда узнал, что черноморец на самом деле был колдуном, ни на миг не сомневался в своих догадках. Ты ведь неслучайно оказался у меня столь умелым и сильным учеником, Идек?! Где книга, отвечай!

— Я спрятал её, — судорожно выговорил царевич. — Но зачем она тебе? Ты и так велик, Уттар, — он знал, что был способен лишь на время задержать разоблачение. Колдун мог заставить его говорить с помощью своих чар. В этом допросе не было нужды ни в пытках, ни в боли, ни в мучениях, и возможно даже в смерти. Но он не страшился ничего из этого. Он помнил о даре, что обещал хозяин озера, в котором царевич обрел чародейственные способности, ныне же бессильные перед опытом и знаниями учителя. Он боялся только, что Владыка не позволит ему до времени умереть. Оставался единственный, самый темный путь.

— Знаешь ли ты, каким великолепным был высокий Град в сердце Прибрежных земель? — вновь мелодичным тоном, уводившим в незримые дали, произнес Владыка. — Его главная площадь равнялась величиной нынешнему городу Алмааг, по всей ширине и длине возвышались шестисторонние колонны, на которых были выписаны заклинания. Колдуны прогуливались меж основ, вершины украшали статуи божественных по красоте женщин и гордых прекрасных мужчин, мы читали слова, наводившие чары: поэтому там всегда ярко светило солнце, не было ни ураганов, ни болезней, ни засухи, ни грозы. Но война наступила не по желанию людей, уверовавших во всесильного бога Моря. Нет! Мы просто не сумели поделить между собой власть, и тогда одни чародеи обрушили свои проклятия на других, а люди отвернулись от нас и ушли в неведомые края. Потом наступили времена разрухи, когда каждый сражался только за себя, когда бывшие друзья метали друг в друга огонь и наносили смертельные удары. Тогда сами Владыки, осознавшие, что уничтожают вокруг все живое и прекрасное, решили искать иных пределов, и мы вывели морян в эти южные просторы, — он пронзительно засмеялся. — А морийцы настолько возгордились тем, что отныне стали хозяевами своей судьбы, потому как колдунов было очень мало по сравнению с их многочисленными семействами, что забыли, кто оберегал их исход на юг по непроходимым лесам! Великий Город рухнул в первые дни войны, и знания прежних времен были утрачены, но Эльга исписала древними заклинаниями свой дневник, а после мы, поддерживавшие сторону людей, наделили истрепанную книжицу великой силой. В начале пути нас было не более тридцати Вечных, но до земель за Ольвийским заливом добралось лишь десять. Я был среди них, и после смерти Эльги эти записи по праву принадлежат мне. Тебе не справиться с тем, что в них заключено! Я же смогу вновь отбросить гарунов за границы Мории.

— Верни сперва моему народу право на достойную жизнь в подземных чертогах!

— Перед страхом подобного же наказания алмирцы быстро унесут ноги за Южное море, которое они пересекли на беду морян и пелессов.

— Тебе не по силам сделать это в одиночку, Уттар.

— Но ты ведь будешь на моей стороне, мой друг. Мы совершили вместе немало добрых дел, но сколько зла еще бродит вокруг... Войну легко прекратить, для этого достаточно стать Ал-Гаруном.

— Нет, нет, колдунам не дано стоять над людьми, — сокрушенно закачал головой черноморец. — Разве ты этого еще не осознал? К тому же тебе не покорить гарунов, слишком дикий и воинственный у них нрав, они многолики и изменчивы как дуновение ветра, а жадны как топкое болото, заглатывающее все в свои недра.

— В любом случае, эта книга должна быть моей! — гнев наполнил его громогласный голос. — Тогда морийцы признают меня своим правителем, как сделали это с Морией, они подарят мне свою любовь, а я сделаю их самым великим народом на земле, какими они являлись прежде! Что ты делаешь?

— Я только хочу пить, — робко ответил царевич. Его рука замерла возле пояса, где висели фляжки с волшебной водой, и он с ужасом дожидался разрешения колдуна, без которого не мог пошевелиться.

— Что там у тебя? Никак живая вода?! — насмешливо, но вновь без лишних эмоций спросил Уттар.

— Да, — черноморец тяжко сглотнул, стараясь не выдавать своего волнения, но для чародея помыслы ученика были как на ладони. — Позволь мне напиться.

— Ты настолько глуп, — презрительно фыркнул Вечный. — Живая вода гибельна для колдунов, но отнюдь не смертельна. Наша беседа еще не окончилась, мальчик. Пей. Это будет достойной расплатой за твои неразумные действия в прошлом, за то, что ты не поделился со своим учителем всеми своими секретами. Хотя прежде ты был более стойким к моим словам. Я принимал тебя за недоучку, но теперь ты не сделаешь лишнего движения без моего ведома... Ты даже не умрешь, покуда я тебе не позволю. Но не будь глуп, Идек, ничего на свете не стоит жизни колдуна.

Он уже не прислушивался к словам колдуна. Царевич нащупал стеклянный сосуд, который за прошедшие годы так ни разу и не открыл. Он вытащил пробку и сомкнул глаза. В голове пронеслась вся жизнь. Ничто не могло его остановить перед принятым решением. Прошлое не стоило того, чтобы о нем тужить, он был готов его навеки забыть. Сердце сжималось лишь от воспоминаний о Марго, заключенной в стенах монастыря, за которой отныне никто не придет, хотя уже пробежали годы, а он так и не отважился вернуться и предстать перед глазами упырицы. Он сожалел, что забудет её голубые глаза и неукротимый нрав. Однако времени было в обрез. Он поднес ровное горлышко из толстого стекла к губам и отпил воды забвения.

* * *

Будто никак не кончался сон, который прокручивался вновь и вновь в утомленной голове. Он смотрел на свою прошлую жизнь. Вот мальчонкой он бежит по солнечному Гассиполю, где родился и вырос. Затем мелькали юношеские годы, проведенные в путешествиях вдоль морских берегов. Вспомнилась женитьба и введение молодой жены в скромный дворец, выстроенный в столице Асоле у снежных отрогов. Он покидает отчий дом вместе с прославленными бойцами, чтобы отправиться в неизведанные западные земли. Спасение русалки на берегу Алдана и встреча с духом потайных озер погружает еще в более глубокие пределы грез. Бескрайние степи, высокие горы, стройные города — Горгарат, Равенна. Ослепительный образ принцессы Мории, и орды гарунов погибают от рук его солдат около возводимой Серебряной Цепи. На пути домой в высоких волнах исчезает мертвая колдунья. Вновь рисуются родные пейзажи, но уже совсем чужие люди и лица. Он построил Башню и ушел из Черноморья. Долгие годы скитаний по Эрлинии и Пелессу слились в однообразную дорогу. Появляется колдун, который стал его учителем, вместе они блуждают по морийской земле и Межгорью. Новая война с гарунами разрушает столицу горцев. Вновь встречи и разлуки, новые друзья и враги, новые преследования и кровавые схватки, девушка, что стала по его неведению кровососом, второе нашествие алмирцев на Морию, заключение упырицы за высокие стены монастыря... Наконец, признание из настоящего, что она совсем не та, за кого он её принимал, что юная Марго стала ведьмочкой, а не кровожадной убийцей... Бесконечные сражения, в которых забывалось, что о нем некому жалеть, его некому ждать и любить, защита пограничных пределов и третья гарунская война. Неожиданное для колдуна свидание с учителем заканчивается кошмаром, который не раз являлся ему во сне. Он вновь видел перед собой темное лицо, прикрытое капюшоном, и слышал непонятные вопросы, на которые он узнал ответ, хотя видения было не изменить. Он умирал от удара клинка и яркие видения вновь всплывали в воспаленном мозгу, пока он все-таки не осознал, что совсем окоченел и не раскрыл глаза...

— Ланс! Ланс де Терро! — тихий строгий голос раздавался над самым ухом, а вдобавок кто-то топорщил его рукав. Он открыл глаза и разглядел над собой склоненную фигуру Вещуна в серебристо-темном одеянии. Ланс узнал Реорга, хотя рядом с ним застыли бесстрастные лица и стройные тела незнакомых людей, похожих на служителей Ледяного Света.

— Я в порядке, — ответил колдун. Голос звучал приглушенно, и Ланс понял, что промерз до костей, до смерти проголодался и устал. Он попытался самостоятельно подняться, но Реорг поддержал его руками сквозь свою мантию без прорезей.

— Мы поможем тебе спуститься и дойти до места, где ты отдохнешь в тепле и покое, Ланс де Терро. Ты лежал без сознания четыре дня. Стены давно померкли, и мы решили, что тебе пора проснуться, — заботливо произнес мужчина, но колдун отстранился от него, давая понять, что еще был в силах стоять на ногах.

— Мне явилось все, что я пережил до того, как испил воды забвения, — обратился он к сиригу, — но я хочу узнать еще одну вещь.

Вещун отступил к своим собратьям, которые молчаливо оглядывали пошатывавшуюся фигуру графа.

— Ты можешь спрашивать о чем угодно, чародей, — ответил один из них. Его волосы уже покрыла седина. — Истина откроется, но изведать её тебе предстоит самому.

— Что с Уттаром? — Ланс выкрикнул в сторону гладкой стены, мгновенно замерцавшей от звуков его голоса. Он хотел увидеть, что стало с могущественным колдуном после того, как он убил своего ученика, а также, где его искать теперь. Но явившиеся картины были коротки. Они показались всем людям, собравшимся в тесной пещере, а затем мерцание льда прекратилось.

Перед глазами графа всплыла зловещая фигура, которая нависала над телом серо-белого трупа огромного волка. Владыка пригнулся к земле и поднял в ладонях две стеклянные фляги с чудодейственными водами. В грозном молчании он двинулся вглубь темной шахты и прошел её насквозь, остановившись возле русла мелкой реки, протекавшей меж скал вглубь земли. Колдун отбросил прочь деревянные пробки и вылил в чистый поток содержимое фляг, а после кинул на камни сами колбы, которые унеслись быстрым течением вод.

— Вот отчего были отравлены воды Ведана, которые пробудили к жизни мертвецов, — задумчиво произнес граф, не отрывая взгляда от потемневшей стены.

— Ланс де Терро ведь уже встречался с этим человеком? — голос Реорга отвлек его от помыслов, и колдун, слегка покачнувшись от навалившейся усталости, согласно кивнул.

— Мы виделись с ним совсем недавно. Только теперь он отринул все прежние имена и зовет себя просто и скромно — Хозяином.

Глава 8

БЕРЕГОВАЯ БАШНЯ

Карета позади тройки пегих лошадей быстро катилась по ровной дороге под низкой грядой Черных гор, за которыми простирались ненаселенные пустоши, переходившие на юге в песчаные барханы. Экипаж сопровождал многочисленный отряд черноморских всадников. Под надежной защитой царица Антея пересекла огромное расстояние, что разделяло Черногорье от берегов внутреннего Золотого моря, где находились владения бресов. Уже второй год из четырехлетнего периода правления Веллинга-мага черноморские войска покоряли бреские города, затерявшиеся в пустыне, заполонившие низкими лачугами все побережье Златоморья, где приносились жертвы горячему солнечному богу Авуру.

Напротив царицы восседал верховный маг Черноморья Неорий Литтий, кутавшийся в обитую толстым мехом короткую накидку поверх длинного широкого платья, принятого к облачению в его ордене. Несмотря на середину весны, маг прятал окоченевшие бледные ладони в одежде, а на лысеющую голову надвинул треугольный колпак. Он внимательно выслушал свою госпожу, которая возвращалась из войск, столь далеко забредших от родных краев. Настал его черед отвечать на вопросы и озабоченный взор Веллинга.

— Дела на фронте не блещут, мой друг, однако похоже, что и в нашем царстве не все в порядке, раз Хранитель Башни покинул свою обитель, чтобы встретить Веллинга у границ и препроводить до столицы?

— Я просто хотел вас заранее предупредить о делах в Асоле, куда также направляюсь, Ваше Величество, и для меня честь сделать небольшой крюк, чтобы заполучить возможность въехать в город вместе с Веллингом, — маг склонил голову в знак почтения, но царица дотронулась до плеч мужчины, давая понять, что любезности излишни. — Нынче дворяне и онтарии, которым вы доверили управление городом в свое отсутствие, охвачены небывалой активностью. И рьянее всего действует одна уже немолодая особа — сударыня Кавелла, жена онтария Эонита. Её слуги чуть ли не каждый день стучатся в дома мирных горожан, испрашивая приношения для нужд войск, что завоевывают для черноморского народа далекие земли. При этом эрлинская госпожа наказала своим помощникам не забывать поминать каждый раз имя Веллинга, царицы Антеи, и сама в каждом месте, на каждом приеме выражает в вашу сторону невообразимо пылкие тирады восхищения и любви.

— И что же в этом плохого? — насупилась царица, хотя скорее всего объяснения ей были не нужны. Она знала, что сама невольно вызвала смущение народа деятельностью одной из своих придворных дам. — Прежде она поносила мое имя на каждом углу Асоля, и вы лично высказали мне опасения о столь вольных речах горожанки. Теперь вы опять, Неорий, недовольны, правда, уже немного иным результатом...

— Ваше Величество, от её навязчивости и вздорного характера, которому никто не смеет перечить, полагая, что госпожа Кавелла в действительности ваша названная сестра и чуть ли не второе лицо в стране после Веллинга, — он хитро прищурился, наблюдая как изменилось лицо царицы от услышанных слов, — ваши подданные еще более противятся затеянной далекой войне, в которой гибнут их отцы, братья и мужья. Этот поход никому не принесет плодов — зачем нам земли бресов?! Ладно бы главнокомандующий онтарий Эонит посылал через пустыню полные обозы золота, коим по слухам переполнены храмы бресов, но ведь по вашему повелению с врагами расправляются крайне мягко, мы идем на уступки, а после вновь вынуждены покорять те же города и поселки, что прежде клялись в верности Веллингу! Бресы подобно их богу Авуру — днем лучезарные и послушные, а ночью темные, лживые и коварные.

— Вы ведь знаете, что во время моего нахождения в армии мы захватили главные порты бресов и вышли к морю. Войне вскоре придет конец, язычникам придется признать верховенство Уритрея над Авуром, что ходит по небесным просторам нашего бога. Я старалась избегать лишнего кровопролития, Хранитель, дабы наши действия зародили успешные взамовыгодные связи на долгие годы вперед. Говорят, что воды Золотого моря теряются в безбрежных пучинах, где сосредоточены все богатства востока — бресов и виндов. Жемчуг, кораллы, золото... А с Кавеллой я немедленно разберусь, едва мы прибудем во дворец, — строго закончила Антея. — Благодаря вам, я буду готова, что меня встретят лицемерные косые взгляды. Что ж, я постараюсь выдержать их гнет.

— В этом нет сомнений, Ваше Величество. Ваши подданные несмотря ни на что продолжают в вас верить и обожают свою царицу. Только мне все чаще приходится объяснять собратьям, что некоторые знания царицы Антеи, одной из нашего магического ордена, невозможно описать и изучить, ибо они доступны лишь ей одной. И прошу вас, хотя бы в столице, не злоупотреблять этими силами, — он встретился с прямым взглядом её темных глаз. Иногда Неорий замечал их истинный цвет, но не сейчас. Глаза колдуньи сверкали темнотой, и маг поежился от мысли, что подобно тому, как легко царица залезла в сознание ревнивой эрлинки, сменив её злобу и ненависть к себе на непомерную любовь, таким же образом Антея может выпотрошить его душу. Но он собирался крепко держаться перед её чарами, в конце концов ему уже удалось выстоять перед одним колдуном, и теперь не дрогнет от власти колдуньи, пусть это будет даже Веллинг. Ведь этой женщине он поверил много лет назад, и она еще ни разу его не разочаровала. Маг сожалел лишь о том, что прекрасная царица не замечала быстрого неумолимого течения времени, её лицо давно превратилось в безжалостную неподвижную маску. — Настроение жителей столицы совсем упало после того, как Кавелла разнесла по улицам страшные предсказания, которые якобы явились к ней во сне. Лишенная мужа, эта женщина полностью ушла в богослужения и возомнила себя лифией. Она водит за собой толпу босоногих девушек, страстно восклицая при этом, что царица Антея возвратится и покарает своих граждан за неверие, за трусость и предательство, потому как грядет великое несчастье, и волны Нопсидона падут на грешников и смоют целые города. Подобные речи не новы для черноморцев, царица, — в его голосе отразились обеспокоенность и тревога, — сумасшедших, исторгающих глупости при всем честном народе, у нас хватало и прежде. Но люди не на шутку обеспокоены, и только ваше возвращение с добрыми вестями позволит унять бред Кавеллы и прекратить панику. В среде знати уже всерьез поговаривают о возможной войне на нашей территории. Нахождение основных войск столь далеко от Черноморья чревато угрозой для безопасности страны, — подчеркнул последние слова маг.

— О какой войне вы говорите, мой друг? Разве нашим краям смеют угрожать какие-то войска?

— Маги собирают сведения со всех сторон света, царица, — Неорий слегка осекся, припоминая об одном поручении, которое так до сих пор и не удалось исполнить его собратьям, несмотря на хваленную осведомленность. Поэтому он тут же быстро продолжил, надеясь, что сама царица не попрекнет его этим промахом. — Тинголы стягивают табуны в устье Пенной реки. Ныне эти конники даже прекратили постоянные набеги на виндов и почти позабыли дерзость униатов. Лишь полоры до сих пор примыкают к тинголам, ища в восточном соседе защитника перед прочими союзными племенами.

— Так это не наша забота, — вспылила Антея. — Пусть униаты обороняют свои границы, объединяя войска для того, чтобы дать отпор тинголам. Атубатан разорил Хафез, теперь он не менее жадным взором окидывает поля и леса северных широт, князья которых до сих пор сумели сохранить свою независимость и даже укрепиться в ней. Пусть грызутся между собой, атану незачем заглядываться так далеко на запад.

— Уже четвертый год противостояние на приречных землях сводится к внезапным карательным набегам на территории обоих правителей. Если Атуб решит отправить своих всадников на север, то разгорится долгая война, требующая постоянного подкрепления в припасах, лошадях, людях. С возможностями тинголов, чей род многочислен как полный муравейник, это не составит больших трудностей. Странно лишь, что атан до сих пор не подмял под себя непокорных союзников, которые время от времени поновой начинают старые ссоры и вспоминают прежние обиды. Затеяв, наконец, решающую схватку, он собирает отряды на юге своих владений, призывая к реке всех полоров... Но надежные источники сообщают, что при дворе атана в Шафри все чаще упоминают Черноморье и Оларию, а никак не северных униатов.

— Не думаю, что атан позарится на Оларские Холмы. Олары извечно защищают свои жалкие хижины от полоров. Они подымаются в горы, а после вновь спускаются в холмы, чтобы обработать почву и выпасти скот. Но иных богатств у них нет. Разве что в царской казне припрятаны драгоценности, которыми Веллинги расплачивались с оларами за помощь в былые времена при борьбе с эрлинами...

— Олары всегда были нашими верными сподвижниками, — согласился маг. — Этот народ не хуже держится в седле, чем тингольские наездники. И, несмотря на то, что олары в своей массе пастухи и земледельцы, они отличные воины. Черноморцы не раз откликались на их зов о помощи, помня, что оларские цари также бок о бок с нашими солдатами сражались против общих неприятелей.

— Те давнишние времена, когда олары вместе с отрядами царя Ларре захватывали Гассиполь и грабили эрлинские города, похоронены с нашими предками. Олары явили истинное лицо взаимной дружбы с черноморцами всего лишь несколько лет назад, когда их царь хозяйничал на наших землях, пользуясь безвластием в стране, а после ускакал в Холмы, прихватив немало обозов с сокровищами Веллингов. Учитывая, что большая их часть была все-таки возвращена, нынче у оларов остались лишь неровные края, бугры да заросшие склоны. Если тинголы решат присоединить их к своим владениям, то в любом случае они не задержатся среди возвышенностей, потому как издавна привычны к голым степям.

— Потому я и говорю, Ваше Величество, что атан двинется на юг не для того, чтобы сжечь оларские избы, а чтобы пройти кратким путем к Черноморью.

Её лицо озарилось недоверием и презрением к подобным мыслям, но царица не выразила своего отношения в открытую. Неорий был доволен, что его усилия в деле прекращения войны с бресами обещали обернуться успехом. Ибо подозрения к тинголам были еще одним семенем, что маг заронил в душу Веллинга, дабы она сосредоточила внимание на внутреннем управлении страной, в величии и мощи которой из соседей уже никто не сомневался. Для Веллинга у мага оставалось еще одно неотложное сообщение, но заметив нахмуренный взгляд Антеи, едва разговор коснулся оларов, Неорий разумно решил немного повременить и сменил направление беседы. Он поведал царице о последних происшествиях в столице и порту Черноморья, об увеличении торговли и росте цен на привозимые из Эрлинии ткани и спелые фрукты. Вдвоем они обсудили изыскания магов в области расположения небесных светил, а также магических порошков, влиявших на людей. Царица выразила неподдельный интерес к истории с оборотнем, что устрашал до конца зимы округу Гассиполя, и был недавно убит охотниками из восточных лесов. Оказалось, что под личиной человека-волка, растерзавшего более десяти жертв за стенами города, скрывался один из магов Башни, и нынче жрецы вновь углубились в исследования проклятой крови, как её называли между собой маги.

Солнце закатывалось за горизонт. Один из людей Неория доложил господам, что в поселении в двух верстах по дороге уже все готово для приема столь знатных гостей как царица Антея и Хранитель Башни Неорий. Возница пришпорил коней, а маг, несмотря на усилившееся покачивание сидений на неровной дороге по холмам и буеракам, изучал в закатных тенях лицо Антеи. Наконец, он достал из складок одежды запечатанную бумагу и протянул её царице.

— Письмо? — в тесной карете под самой крышей зажегся маленький огонек, при свете которого царица рассматривала послание. Она повертела его в руках, и только задержала холодный взор на хорошо знакомом оттиске печати. Спустя мгновение листок в ладони колдуньи озарился желтым пламенем и превратился в пепел. — Вам прекрасно известно, уважаемый Неорий, что я не читаю послания сына, которого у меня давно нет.

— Кассандр совершил много ошибок, но он уже не раз просил прощения за них перед лицом богов и, я не сомневаюсь, в письмах, которые вы не желаете даже вскрыть, — недовольно произнес маг. В прошлый раз он заметил выражение сожаления на лице Антеи, когда она уничтожала весточку от Кассандра, и маг надеялся, что по возвращению из Бресии царица будет более снисходительной к отвергнутому сыну. — Я уверен, что своими благими делами царевич смыл память о тех злодеяниях, невольным стяжателем которых стал. Не забывайте, Ваше Величество, что ваш сын был очарован колдуном, который пожелал захватить власть над черноморским народом.

— Он изменил своему отечеству, Хранитель. Не стоит защищать такого человека! Мы не раз уже обсуждали Кассандра, и мой ответ на любые его попытки вернуться на родину будет неизменным. Нет! К тому же объясните мне, наконец, отчего маги, к чьим персонам мой сын всегда испытывал ненависть, так настойчиво встали на его защиту?

— Видите, вы до сих пор зовете Кассандра сыном, Ваше Величество. Этот мальчик был послан вам богами. Мы не должны хулить его за прегрешения юных необузданных лет. Царевич за это время сделал немало полезного для своей родины. Лишь благодаря ему царь Литто сам вернул Веллингу Черноморья похищенную казну...

— Этот царек просто испугался возмездия, Неорий, — насмешливым тоном выссказалась царица. — Но то, что Кассандр сразу же побежал к своему так и не обретенному тестю...

— Но вы ведь изгнали его за пределы страны. Он мог бы нарушить вашу волю...

— Вот именно, что мог запросто это сделать, но решил строить из себя мученика, чем продолжает заниматься поныне, — спор накалялся, и голос Антеи все более наполнялся гневным волнением. — Теперь он желает через магов вернуть себе почет и славу?! Разве мало того, что вы распространяете по всей стране известия об его мужестве в схватке с разбойниками...

— Немаловажное замечание, моя царица. Ныне тракт сквозь каменные впадины Черных гор на восток в Оларию безопасен, только благодаря вашему сыну, разворошившему разбойничье гнездо шайки, орудовавшей в тех местах многие годы! И именно царевич побывал в Хафезе и передал достоверные данные о тинголах, этих изуверах, что угрожают всем землям западнее Золотого моря!

— Так вот отчего вы столь хлопотно носитесь с его прощением, Хранитель, — усмехнулась царица. — А я уж начала подозревать, что Кассандр захотел стать магом...

— А разве ему это будет не по силам? Боги благословляют всех желающих пройти трудный путь истинного жреца. Безусловно, немногие оказываются столь же уверенными в его конце, какими были в начале. Нашему мастерству обучаются десятилетия, и слабых несмышленых учеников мы без лишних уступок отправляем прочь. Но нынче молодежь стремится все более стать воином, нежели служителем богов, которых особенно не хватает в новоприсоединенных к царству землях.

— И Кассандр всегда думал о своем луке и охоте, а никак не о смиренном служении Уритрею и Нопсидону. Он мог осознать, что поспешил воссесть на престол, но он никогда не изменит своего презрения к магам, Неорий! Не позволяйте этому мальчишке вас одурманить сладостными речами.

— Мне кажется, что Кассандр вдали от Гассиполя и Асоля понял истинное предназначение магов. Рядом с ним нынче один из опытнейших жрецов — маг Фионий. Он достаточно прозорлив, чтобы с помощью своих знаний завладеть разумом молодого царевича. К тому же разве не сошлись мы с вами, моя госпожа, во мнении, что следующий правитель Черноморья также должен принадлежать к нашему ордену, дабы это стало нерушимой традицией, которая принесет большую пользу всему народу и истории. Но вы до сих пор не назначили приемника, и я молил Уритрея о вашем здоровье все эти месяцы, иначе страну бы вновь охватили времена анархии и борьбы за власть.

— Я уже давно высказала вам свое слово по данному вопросу. Прямых потомков у черноморских Веллингов ныне нет, и даже мой второй брак их не принесет, — царица говорила со своим помощником начистоту. Он прекрасно знал, что колдунья не могла родить ребенка. — Самым близким родственником покойного Веллинга Орелия был его брат Ортензий, морийский государь, также уже отошедший в подземелья Таидоса. Однако он назначил наследника — Ланса де Терро. Этому человеку я передам власть над страной, только отыщите мне его. Вы ведь этим занимаетесь уже не первый год, маг, но без особого усердия, пожалуй. Или магам не столь уж хорошо ведомы все уголки от Великого моря до гор Солнца?

Он замялся. Неоправданные желания, с коими он был совершенно не согласен, по-прежнему направляли ею. Как полагал маг, знавший, кем приходился ведьмочке Марго морийский капитан Ланс, граф де Терро, дело здесь было совсем не в правонаследовании, а в чувствах и убеждениях.

— Морийцы уже отчаялись увидеть этого доблестного воина, как гласит молва, на своем престоле. Его объявили умершим, и регент Рионде провозгласил себя государем морийским. Вам следует также принять эту весть, царица, — он выражал скорбь и сожаление, хотя внутри негодовал от упрямства женщины в столь важном вопросе. Она ежеминутно рисковала жизнью, отправившись в пекло сражений, где огненные стрелы и отравленные кинжалы поражали не только грудь обычных солдат, но и их полководцев, и даже участь морийского государя не добавила ей здравого смысла в поведении правителя. Покамест она не собиралась покидать трон Черноморья, но когда-нибудь настанет этот момент.

Видимо от усталости, Антея прикрыла глаза, откинувшись на обитую мягкой кожей стену кареты, дребезжавшей от скачки. Она не стала возражать его словам, и Неорий испугался, что колдунья задумывала самостоятельно заняться поисками бывшего возлюбленного, от которого сбежала из Приста, оставив в то время без своей поддержки даже армию наемников, что он собирал для того, чтобы возвратить ей власть. Но Неорий также замолк, поддавшись размышлениям: он обдумывал, как до скончания собственных лет они совместно выберут достойного приемника титула Веллинга.

— Вы правы, Неорий, — тихим голосом отозвалась царица. — Я рассмотрю кандидатуры из магического ордена. Может быть тот самый маг Фионий как раз подойдет? Напишите ему о приезде в столицу для встречи со мной. Он ведь еще достаточно молод, но снискал признание и похвальные отзывы от многих уважаемых жителей Гассиполя.

— Непременно, Ваше Величество, — улыбаясь своей победе, ответил Хранитель. — Фионий начал обучение будучи подростком, нынче ему чуть более тридцати лет, но он достиг высоких успехов. Его привлекают знания и книги, в которых они содержатся. Он был некоторое время моим учеником, и я думаю, что мы можем начать именно с него... Пусть ему порой не достает трудолюбия, и он бросает дело незавершенным, принимаясь за новое, но его рассеянность может быть очень кстати... — маг спохватился, когда уже произнес последние слова вслух, выражавшие его личные впечатления и надежды. Однако на лице царицы, которая по-прежнему не открывала глаз, мелькнула слабая улыбка. Даже если Антея догадалась, что Хранитель Башни сможет править державой вместо самого Веллинга, ежели тому будет не до управления, она не стала этого выказывать. Маг знал, что она была умной женщиной, и, прислушиваясь к постукиванию колес и цокоту копыт, он стал ожидать теплого ночлега.

Спустя десять дней, готовясь к отъезду из столицы в Башню, самые худшие из предположений верховного мага Неория Литтия сбылись. Из Оларских Холмов прибыл скорый вестник с сообщениями о нашествии полчищ тинголов, мчавшихся на быстроногих скакунах, подгоняемых мрачными тучами, меж которыми сверкали алые огни. Ужас и отчаяние читались в глазах посла царя Литто, взывавшего к помощи черноморцев. И хотя царица Антея непреклонно заявила, что не желает отпускать из страны те немногие военные силы, что охраняли города и границы, придворная знать, маги и сонтарии настояли на этом решении, надеясь задержать врага на подступах к Черноморью, прежде чем из пустыни возвратятся войска Эонита. Очень скоро весь народ зарыдал о тех, кто был послан на гибель перед лицом неведомого врага, подступавшего к родным рубежам. Магам оставалось лишь молиться о спасении, а Веллинг, несмотря на готовность черноморцев с оружием в руках защищать родные дома, призвал к всеобщему отступлению в горы и к морю.

* * *

Торговый путь от Асоля в Оларские Холмы был проложен более трех сотен лет назад. Широкая дорога из стоптанных камней то подымалась, то опускалась на горизонте, убегая вдаль среди скудной растительности на твердых породах. В этой гребенчатой долине прежде располагались каменоломни эрлинов, которые использовали рабский труд северных соседей, но с приходом через перевал в Черных горах черноморских племен данный вид промысла был полностью уничтожен, и ныне низкие предгорья пустовали. Хотя во все времена, от случая к случаю, в них заседали воровские банды, нападавшие на одинокие торговые обозы, а когда грабители увеличивались до такого числа, что смели грозить оружием приграничным поселениям оларов и черноморцев, на каменных пустырях разворачивались кровавые сражения между царскими воинами и любителями легкой наживы с большой дороги, после чего на время сей неспокойный путь становился безопасным.

За двадцать дней, проведенных в седле, Ланс почти не смыкал глаз. Он подгонял коня по высоким тропам над расщелинами, по широким проходам меж гор, чтобы поскорее достичь столицы черноморского царства, куда вслед за ним неслись на бешеном скаку свирепые тингольские всадники, обуреваемые неподдающейся ненавистью, жаждой убийства и крови. Он видел, как они затоптали зеленые холмы Оларии, сметя отряды воинов, даже не успевших организованно встретить налетчиков. Тинголам было запрещено грабить, из изб забирали лишь съестные припасы и необходимую снедь, остальное оставляли во власти огня. Армия продвигалась вперед с невероятной быстротой, и лишь бегством можно было уберечься от смерти, что несли с собой её резвые кони.

Человека, который скакал впереди тингольской орды, за минувшие годы граф де Терро изучил очень близко, хотя знал его и прежде. Теперь атан немного изменился в росте и ширине плеч, хотя по-прежнему остался несгибаемым и жестоким, за что его боготворили соплеменники. Лишь Ланс ведал об истинном лице вождя кочевников, но сорвать маску с чужака оказалось не по силам даже возродившемуся колдуну. Когда ему удавалось подобраться к лжеатану незамеченным, граф с досадой понимал, что колдовские чары в его окружении странным образом рассеивались, несомненно, за счет использования самых могущественных заклинаний. Графу вспоминалось, что описание подобных чар он встречал в книге морийской принцессы-колдуньи, но для их действия нужна была воля нескольких чародеев, и, как предполагал граф, его враг заполучил право на подобную защиту очень-очень давно. Невозможно было покарать безумца ни ножом, ни стрелой. Окруженный подобно каменной стене дюжиной личных охранников, атан оставался в стороне от недобрых взглядов, рук и глаз. А попытавшись очаровать одного из приближенных тингола, Ланс лишь выдал самого себя — его воздействие тут же бросилось в глаза древнему колдуну, а несчастного одержимого воина на месте лишили головы. Провалов было много, они привели к тому, что колдун догадался о своем недруге и послал более десяти убийц по его стопам в ответ. Граф скрывался в разных краях, наведывался и в Черноморье, но только сейчас почувствовал, что возвращается домой, в край, где родился, в город, который должен был защитить от непреодолимого гнева Вечного бога.

Взобравшись на очередной холм, де Терро увидел зеленый луг, простиравшийся до пролеска, уже покрывшегося свежей весенней листвой. Пыль от дороги меж гор все еще стояла в его горле, он пришпорил лошадь по мягкой траве к стенам столицы, в обход вьющейся змейкой дороги. В Черногорье лежало немало поселений родовых общин оларов, которые принимали на постой путешественников. Нынче же Ланс встретил в одном из них лишь седого старика, все остальные ушли высоко в северные горы. Одинаково пустынными были хутора и деревни на пути к Асоли. Люди вместе с имуществом, что удалось унести из домов, укрылись подальше от дороги, по которой непременно промчится тьма скакунов.

Ворота столицы были настежь распахнуты. Спешившись вблизи оградительного рва, граф вглядывался в горожан, погонявших тощих лошадей впереди груженного воза. Уверенным шагом он приблизился к людям на дороге, приметив, что один из них был одет в форму городского стражника.

— Эй, чего вы столько добра взвалили за один мах? Не видите что ли, ось уже совсем изогнулась, на первом же повороте окажетесь в канаве! — кричал солдат в след двум молодым парням, усевшимся на козлах повозки.

— Да отстань уж! Нечего за чужое хозяйство волноваться, — громко ответил один из юнцов. — О себе бы позаботился! Вон в городе, сколько еще осталось, приберешь никак к собственным рукам, покуда мы будем бегать от тинголов. На глазах самого Уритрея, небось, пригласишь этих конников в столицу да откроешь для них лучшие амбары, лишь бы спасти свою жалкую жизнь! Или ты рассчитываешь от меткого удара вражеской стрелы тут же сойти к Таидосу?! Это не лучшее дело! — Оба возницы захохотали от своих острот, — так что готовь-ка ты нам еще одну телегу, будем спасать родные припасы, нам, благо, места, укромные и огромные, хорошо известны!

— Так вы шваль, подбирающая все, что плохо лежит?! А ну-ка слезайте немедленно да проваливайте, пока живы!

— Ты бы, дядя, помог, нам твой меч не страшен. Мы же доброе дело горожанам делаем. Как только царица прогонит захватчиков, тут же все и вернем хозяевам. У нас точно посохраннее будет, чем в городе, от которого вскоре и камешка не останется!

Ланс почти добрался до места беседы асольцев, которая разносились на всю округу. Он намеревался проучить наглецов, чтобы они усиленнее хлопотали о собственных жизнях, чем чужом имуществе, но конь ступил за хозяином еще один шаг и рухнул наземь. Граф кинул грустный взор на измученное животное. Он наклонился, чтобы по возможности помочь ему подняться на избитые в кровь об острые камни ноги, но взмыленная грудь уже не вздымалась от судорожного дыхания. Лошадь околела. За пролетевшие в бесконечной скачке дни это был не первый жеребец, так внезапно и безжалостно покинувший своего хозяина.

Оборотившись вновь к событиям на дороге, граф заметил, как телега удалялась прочь от городских ворот, а непутевый стражник позвал пронзительным свистом своих товарищей со стены, на что те лишь уныло и равнодушно махнули рукой — мол, оставь их в покое, не наша эта уже забота.

— Солдат, где здесь ближайшая конюшня? — окликнул воина колдун, сравниваясь с ним в шаге. Он вышел на ровную дорогу, прямиком уводившую в Гассиполь. Именно в том направлении двинулись спасатели городских сокровищ, которые даже издалека посылали неслышные насмешки в сторону сторожей покинутого города.

— Хочешь коня, тогда беги, догоняй тех удальцов, — огрызнулся черноморский служивый. — А в городе приказано все лавки и заведения закрыть и, коли тебе дорога жизнь, уносить ноги желательно на восток! Можешь выйти к восточным воротам, там еще встречаются беженцы. Попробуй выторговать у них лошадь, только на золото сейчас вряд ли выменяешь что-нибудь кроме удара кинжалом.

— Мне нужен конь и немедленно! — Ланс не мог позволить терять время на бестолковые препирания с людьми, лица которых помрачнели и озлобились от нависшей угрозы. Благодаря чарам голос колдуна наполнился, как бывало не раз, убедительной силой. — Ты меня слышишь, служивый? Поторапливайся! — он посмотрел на насупленного черноморца, который чуть не распластался в пыли от невидимого удара в ноги. Однако солдат удержал равновесие, лишь слегка накренившись в воздухе, и в яростном порыве оборотился назад, доставая из ножен заточенный клинок. Слова проклятий вылетели из его рта, черные глаза блистали раздражением и ненавистью к подобным шуткам, что уже вероятно переполнили его терпение, и колдун с сожалением осознал, что чарами этого человека уже не остановить.

Со стороны ворот появился отряд из шести вооруженных солдат, возглавляемых командиром в короткой кольчуге. Он обратился к ощетинившемуся подобно лютому волку подчиненному, и тот мигом спрятал оружие, докладывая четким голосом о том, что испрашивал граф.

— Ты пришел со стороны горной дороги? — строго поинтересовался глава стражников. — Куда ты направляешься? Я держу пару лошадей только для гонцов к Веллингу.

— Именно к нему я и спешу, господин, — ответил Ланс. Он говорил тихим уставшим голосом. Дорога изнурила его, и к тому же перед этим человеком колдовство также было совершенно бессильно. Сказывалась усталость, твердил про себя граф, пытаясь оправдать собственную слабость или неумелость.

— Твои глаза не врут, приятель, а я научился за сорок лет разбираться в лицах черноморцев. Ты получишь коня и передашь царице, что гарнизон сонтария Олнака останется на стенах города, даже если они рухнут под нашими ногами.

— Благодарю вас, господин. Тучи очень скоро настигнут столицу, и милость Уритрея явится, если тинголы задержатся около её стен. Только я опасаюсь, что они мчатся на полном скаку к иному городу, со взятием которого надежда на спасение окончательно покинет эти земли.

Страшное красное зарево занималось на горизонте и не сходило с него последовавшие ночи и дни пути. Ланс мчался прямой дорогой к порту, но нередко заезжал в окрестные деревни, чтобы сменить лошадей. Мужчины держали наизготове мечи, чтобы защищать родные дома. Многие семьи так и не бросили насиженные места, хотя из уст в уста передавались приказы Веллинга о том, что следовало укрыться в лесах и горах, припрятав или уничтожив все припасы продовольствия, дабы не оставлять их захватчикам. Глашатаи при этом обещали, что возле Гассиполя царица остановит полки тинголов, призвав в молитвах Уритрея и Нопсидона. Черноморцы знали, что войска, которые могли бы их защитить, ныне находились за пустынями возле берегов Золотого, а не Черного моря, но они соглашались друг с другом, что Веллинг не отдаст без боя великую державу, за которую в последние годы люди почитали свою страну.

Около Гассиполя все пути были заполнены беженцами, покидавшими город. Прислушиваясь к шуму толпы, Ланс разобрал свежие слухи: царица велела покинуть всем горожанам свои дома, потому как стены города не уберегли бы от погибели. В порту велено было остаться лишь воинам-добровольцам, готовым в бедственный час сойти в подземелья Таидоса, чтобы этой ценой отстоять свободу своего народа.

— Нынче из прибрежных вод ушел последний эрлинский парусник, — жаловался один горожанин другому, на открытой колеснице выбираясь из города. Рассыпавшиеся корзины с овощами преградили проезжую тропу, и граф, воспользовавшись случаем, прислушался к беседе мужчин.

— Я успел отправить в Эрлинию своих детей, а сам все не решался оставлять лавку без присмотра, но гизы прямо-таки вытолкали меня из дома.

— Говорят еще, что царица запретила добровольные отряды для сражения на поле битвы. Велела всем покинуть прилегающие к Гассиполю территории. Даже маги выезжают из Башни! Я безусловно верю в богов, но если наша Антея надеется только собственными молитвами защищать город...

— Да не настолько она глупа! Мой племянник из городской стражи говорит, что она распустила даже большую часть войск, что еще находились в Черноморье. Маги, мол, подожгут все равнины перед городом, и не подпустят врага достаточно близко, а к этому времени подоспеют тысячи из Бресии, и мы разобьем поганых тинголов!

— Почему тогда людей выгоняют из города, который бы укрыл их за своими надежными стенами?

— А может она сдаст город, и этого атана внутри стен Гассиполя после накроют эрлинцы... Несомненно, скоро они пришлют помощь по морю, а с востока возвратится онтарий Эонит.

Черноморцы продолжали высказывать опасения вперемешку с возможными решениями и сомнениями, хотя вера в могущество царицы все больше угасала в их печальных речах. Ланс двинулся дальше, пробираясь против стремившегося прочь от городских ворот людского потока. Его заметил один из гизов, опустошавший улицы и дома порта. Громкими окриками он проделал для колдуна дорогу, полагая по зелено-красной ленте, повязанной возле седла, что перед ним скорый вестник для Веллинга. Так на самом деле и было.

В городе в отличие от его окраин было уже пусто и тихо. Почти нигде не горели огни, лишь собачий лай все также доносился из разных сторон прямой мостовой к дворцу. Вскоре колдун свернул к порту, где возвышалась прямым перстом Береговая Башня.

— Да зачем мне уходить и куда? — на перекрестке Ланс заприметил старую женщину, которую бережно придерживал за локти мужчина, походивший на мага. — Я уже стара, со дня на день загляну в лицо Таидоса, так почему я не могу сделать это в своем доме, да пусть и под мечами этих лошадников?! Но ведь царица не пустит их на наши великолепные площади?

— Бабушка, вы еще вернетесь в родной город. Только сейчас надобно исполнять волю царицы, а она ясно сказала, что ежели вы остаетесь в городе, то готовьтесь к мучительной смерти! Вы же должны спокойно и неспешно в сопровождении Галии увидеть темноту и безмятежность того света.

— Но ведь Веллинг не покидает город?! — упрямилась старуха, несмотря на старательные убеждения собеседника.

— Вот поэтому и вам нечего бояться за свой дом, за своих кошек и цветник! На днях возвратится онтарий Эонит, и тинголы отступят, побегут прочь, поджав хвосты, как трусливые псы!

— Так меня тоже спасет доблестный Эонит!

Пришпорив коня, щелкнув по его бокам кнутом, чтобы поскорее умчатся прочь, Ланс с неудовольствием подумал, что уже сотый раз слышал имя Эонита, в котором народ видел божественного посланника для защиты черноморской земли. Колдун же испытывал к этому человеку неприглядные чувства: жгучую ревность и ненависть к сопернику, который все эти годы обнимал царицу Антею. Граф сам убедился, что все слухи о близких отношениях Веллинга и онтария, ныне возглавлявшего войска в Бресии, были верны. Он сжимал кулаки от гнева и презрения к любовникам, но наперекор себе спешил к Башне. Эониту точно было не поспеть, чтобы оправдать ожидания всего народа, да и вряд ли он сумел бы это сделать, ведь около стен Гассиполя должна была развернуться не битва бесстрашных воинов, а схватка чародеев. Мысли о любви, верности и измене Ланс гнал прочь. Он никогда прежде не волновался об этих понятиях. Он не раз причинял боль и научился принимать её от других, пил горькую чашу до дна и всегда был готов к новой порции, какой бы она ни была.

Во двор Башни граф проник невидимым для любого глаза. На страже самого высокого сооружения Черноморья стояло шесть магов, тогда как прежде вход в Башню охраняли лишь двое вооруженных людей. Ланс незримо, почти неслышно вступил под каменную арку и распахнул закрытые двери, выждав удачный момент, когда стражники отвлеклись на замечания о мрачности грядущей ночи и предстоящей войне, в которой у Черноморья до сих пор не было достаточных войск.

Вход под лестницей в потайную комнату нынче не запирали. Вернув себе видимый облик, он бесшумно поднялся наверх, заприметив там блики света. Башня не была пуста. Колдун постоял некоторое время перед порогом в комнату, предназначенную для Хранителя Башни, где в прежние времена царевич Рулле проводил долгие дни, и, не услышав никаких разговоров, которым мог бы помешать, вступил вовнутрь. Круглый зал был, как и прежде, заставлен книжными стеллажами, только теперь под ними были прибиты низкие сидения, на одном из которых застыла хрупкая фигура. Он увидел со стороны гордую осанку девушки. Её руки покоились на коленях, пальцы сжимали белый сверток бумаги, а лицо было устремлено к высокому постаменту в центре комнаты, хотя вряд ли царица Антея различала обстановку и предметы вокруг себя, погруженная в тяжкие думы.

Он приблизился к ней на несколько шагов, и голова ведьмочки резко оборотилась на незнакомую тень, мелькнувшую в свечении тусклых ламп. Её глаза изумленно окидывали с ног до головы непрошеного гостя. Колдун даже напрягся, чтобы отразить удар её колдовских чар, что непременно бы обрушились на него за столь непростительное вторжение. Однако она лишь горько усмехнулась и опустила лицо в ладони, так и не поднявшись к нему, чтобы поприветствовать или прогнать прочь.

— Атуб с двадцатью тысячами всадниками мчится к Гассиполю, оставив большую часть своих войск за рекой Пенной, чтобы не задерживаться в пути и застигнуть в Башне царицу Антею, которая, наконец, возвратилась домой, — сухим голосом граф обратился к Веллингу. — Через два-три дня они будут у стен города.

— Я знаю, — так же бесстрастно отозвалась Марго. — Они даже не задержались, чтобы разграбить Асоль. Вот письмо от мага Фиония, ему удалось спастись из Оларии, — она протянула мужчине скомканное послание. — Он сообщает, что Атубатан колдун, и если это истинные догадки — значит, тот спешит к югу не только, чтобы заполучить черноморские владения, а ради книги колдовских чар. Хм... некоторое время назад, я думала, что это ты, Ланс, — она полоснула его своим негодующим взглядом, наполненным страданием и усталостью, но тут же отвела глаза прочь, видимо, не желая показывать, что в действительности скрывалось за темными измененными очами. — Только ты знал о книге принцессы, спрятанной в этих стенах... Сарпиона и Ортека уже нет в живых.

— Ты права. Сейчас эта книга мне нужна как никогда прежде. Иным способом не остановить нашествия. Или у царицы Антеи были блестящие планы?

— Если бы тинголы не летели вперед подобно кровожадной стае, то перед стенами порта собралась бы равная по силе и числу армия. Но из Бресии путь не близок. Даже сейчас я могу выставить против Атуба соразмерное количество войск, только не обреку ли я их на погибель, подобно тому, как рассыпались оларские ряды Литто от ниспавших на них огней?! Уж лучше я положу к ногам колдуна город, который накроет при этом безумных захватчиков, чем уничтожу своих солдат!

— Похоже, ведьмочка Марго не теряла время даром и обрела знания, скрытые на этих страницах, хотя так порывалась прежде уничтожить дневник принцессы, — Ланс приблизился к постаменту и взял в руки черный переплет из кожи, который узнал с первого взгляда. Он медленно перелистал сшитые пожелтевшие листы. Многие из заклинаний, попавшие на глаза, были просты и хорошо ему знакомы, иные так и оставались за пределами его понимания, были и те, что требовали неимоверных сил, хотя сама книга прибавляла мощь колдуна, наделяя его неведомыми прежде способностями.

— Я хотела от неё избавиться, — твердо ответила Марго, поднимаясь во весь рост и подходя к колдуну. — Люди верят в справедливость и всезнание богов, но сам человек, как и колдун, никогда не постигнет этих истин, поэтому и обладать подобной властью мы не вправе. Я пыталась сжечь книгу в печи, разорвать на части, выносила её прочь из Башни, чтобы дождаться, когда она сама превратится в серый пепел. Но волшебный огонь, которым она занималась за пределами этих стен, не уничтожал страницы, хотя поражал все, что находилось вблизи, и разгорался в гибельный для всего пожар. Может быть в конце концов он изглодал бы и старинные листы, но я дрогнула в своей решимости и вернула книгу обратно в хранилище. Теперь только с её помощью возможно противостоять врагам. Иногда решения за богов принимаются на бренной земле простыми людьми.

— Ты не человек, Марго. Ты колдунья, обладающая вечностью, недоступной смертным, которые награждены за краткую жизнь сильной верой, стирающей страх перед царством Таидоса. Разве не так учат маги-жрецы?! Но я доволен твоей решимостью, Ваше Величество, — он не мог не улыбнуться, заметив её вздернутый подбородок и гневные искорки в глазах, которые всегла загорались прежде при подобных обращениях графа де Терро. — Атубатан является одним из древнейших колдунов, правивших в Прибрежном краю предков морян. Прежде он был обычным тингольским атаном, сыном Хаама, но в последние три года среди его советников затесался незнакомец, заставивший вождя тинголов исполнять свою волю, а после убивший его и занявший высокое место правителя. Теперь он зовет себя Атубом, он сменил свой лик перед сотнями тысяч глаз подданных, но только его желания остались неизменными. За долгие годы поисков потерянного, отшельничества для испытания своей силы он познал желаемое. Его уже не остановят черноморские мужи. Прознав о тайне Береговой башни, он попытался проникнуть внутрь, но его остановило заклятие, наложенное на вход в святилище, а также колдун, похоже, осознал, что Веллинг Черноморья не простая женщина, а достойная соперница. Он привык все продумывать до мелочей и подготовился основательно к войне, в которой его не заботит количество жертв обеих сторон. Он знает, что в битве у стен Гассиполя ты обрушишь силы на вражеских солдат, которых подгоняют вперед страх и ненависть от колдовства Вечного. Башня не устоит от безумной орды. Ты же не оставишь народ перед лицом поголовного уничтожения, он хочет, чтобы ты была в Башне и взяла в руки книгу. У тебя ведь нет иного пути.

— Я так и сделаю, — жестко ответила Марго. — И ты не сможешь меня отговорить от этого. Ты не сможешь заставить меня уйти, не убедишь и в том, чтобы спрятать книгу — ведь в любом случае тинголы кровожадным роем очистят побережье, а заклинания морийской колдуньи позволят обрушить на них гнев стихий, гнев богов. Я останусь здесь, даже если мне не удастся более никогда...

— Для этого ты и приказала всем жителям покинуть город, — утвердительно произнес Ланс, прерывая её речь. Он не отрывал взгляда от страниц записей. Нужно было внимательно в них всмотреться, чтобы под чернилами разобрать древний язык колдовских заклятий. Граф слышал каждое слово ведьмочки. Иногда он сомневался, что она поступит именно так — смело, но неразумно, по понятиям колдунов. Но колебания в его душе происходили от желания её забыть. Теперь же он знал, что перед ним прежняя Марго, а она не могла говорить иные слова. — Но тебе не справиться одной. Мория возводила Серебряную Стену против гарунов, имея при себе еще двух помощников-колдунов, чью силу использовала. Этим делом они занимались не один год.

Оба замолкли. Марго отошла от графа, обогнув широкий постамент, который разделял их каменной плитой. Боковым зрением Ланс заметил, что она не спускала с него испытывающего взора, но тишину не нарушил ни один из них.

Наконец, он нашел то, что искал среди желтых страниц. Еще в годы их дружбы, учитель говорил, что колдунам по силам менять обличье, превращаясь в зверей, птиц, и даже иных людей, не пользуясь при этом чарами наваждения, а перевоплощаясь в иное тело. Это колдовство было крайне опасно для того, кто им пользовался, потому как обратное возвращение прежнего облика зависело от желания его заполучить. Оборотень обретал тело, силу, инстинкты нового облика, и для него не существовало нужды вновь менять себя. Ежели в чужом обличье колдун проводил одну ночь и один день, то более он не вспоминал, кем был когда-то. Ланс ощутил силу заклятия, едва прошептал первые слова. Он должен заучить их, чтобы сохранить себе жизнь. Когда-то он обрек себя на смерть, чтобы остановить Уттара, но для полной победы нужно было жить. В живых должна была остаться и она, чтобы он хотел вернуться в прежний мир.

— Где ты был все эти годы? — чуть слышно прошептала Марго. Но колдун продолжал водить пальцами по буквам, что проступали на заколдованной бумаге. Он не мог ей сказать, что вместо того, чтобы примчаться к любимой и просить прощение за те лишения, на которые обрек её по глупости и поспешности, он предпочел держаться от неё подальше, издалека наблюдая за её жизнью, фаворитами, успехами и неудачами. Он, как и прежде, променял её на друзей, вместе с которыми бился в униатских краях против полоров и тинголов. Он знал, что она никогда не простит всей правды, а лгать перед её чистыми глазами не было сил. Он должен был просто молчать. Ведь он никогда не простит самого себя за свершенные ошибки, он их никогда не забудет, а она лишь возненавидит его ещё сильнее. Она не захочет его видеть. Она оттолкнет его не этой молчаливостью и холодной суровостью прежней обиды, а оттепелью снегов, за которой более не проглянет солнце прощения и любви. Она вычеркнет его из своей жизни, и это будет самой жестокой расплатой. Ланс следил за строчками, пробегавшими перед глазами, но мысли уже унеслись прочь от угроз и возможной гибели, он лишь старался не смотреть на вздернутый подбородок Марго.

— Для чего ты вернулся, Ланс? — опять дребезжащим голосом спросила девушка. Картины ужаса, что он должен был призвать из глубин на головы тысяч людей, предстали перед его взором. Он вновь сосредоточился на книге — заклинание должно было сработать, у них должно было хватить сил, иным способом Уттара было не одолеть. Ланс мог вынести книгу из Башни и перевезти в другой тайник, но Владыка уже проведал о хранилище в Гассиполе, и поход было не избежать. Граф не стал уклоняться от встречи. Он заполучил возможность воспользоваться силой дневника принцессы Мории и сокрушить древнего колдуна, стать с ним наравне.

— Как ты проник в Башню? — теперь повышенный тон выражал нетерпение и внезапное удивление. Книга в его руках захлопнулась и переместилась на каменный стол. — Уже четыре года как право Хранителя Башни допускать в святилище людей я приняла на себя. Мастера изготовили для меня такой же венец как у верховного мага, но именно Веллинг носит тот, что открывает для нуждающихся ступени башни к богам. Тебе известно, что это колдовская вещь, и магия жрецов к нему не имеет никакого отношения? Как ты сумел избежать запрета на проникновение чужаков в эти покои, Ланс? Не лги мне, я никогда не окропляла твою голову священной водой, — царица спрашивала и ждала немедленного ответа, а он всего лишь осмелился заглянуть в её лицо.

— На меня не действуют эти чары. Даже книга в моих руках не запылает огнем. Я вспомнил свое прошлое, Марго, — он говорил, а она как будто не слышала его, вновь превращаясь в милую девочку, готовую следовать любому слову, пожертвовать всем ради его прихоти, она верила ему, и граф шагнул навстречу. Он знал, что она все еще любила только его, она могла его понять и даже простить. Пусть это оказалось результатом чар или колдовства, что колдуны навели друг на друга, он хотел, чтобы её притяжение всегда одурманивало его рассудок.

— Прости меня! — она бросилась в его объятия и крепко прижалась к груди. Его ладони ласково прикоснулись к черным шелковистым волосам. — Я сбежала тогда... Ты ведь должен был все понять сам. Я слишком часто оступалась, я должна была подняться еще один раз. Ланс, мне все равно, кем ты вернулся, откуда и зачем! Прошу тебя только не прогоняй меня. Я смогу жить без тебя, но не лучше ли быть вместе и делить все поровну? Мне одной все это ни к чему...

— Это ты меня прости, прости за все, что я сделал. Я люблю тебя, Марго.

* * *

Привычный вид с вершины Башни на синее море остался за спиной. Там в ярких лучах солнца под чистым лазурным небом плескались морские волны, вместе с белой пеной добегая до пустынного пляжа. Марго всегда нравилось смотреть на запад, где взвивались чайки, и белели на горизонте паруса кораблей.

Теперь же она замерла на другом краю верхней площадки Башни. Рядом с царицей безмолвно стоял граф де Терро. Он крепко сжимал её ладонь, а в другой руке держал черную книжицу. Колдуны оглядывали распростершийся у основания Башни город. Все три пары ворот, выводившие на торговые пути, были заперты заклятиями. Стены города образовывали ровный четырехугольник, и на каждой стороне крепостных сооружений заняли позиции обреченные воины. С высоты строения зоркий глаз различал маленькие фигуры лучников, стоявших около зазубрин стен, готовых выпустить в цель и поразить её с десяток стрел, которые перед выстрелом окунали в смолу и воспламеняли о зажженный факел. Широкие улицы Гассиполя опустели. В некоторых домах еще остались несчастные люди, которые, даже несмотря на ежедневные призывы глашатаев покинуть жилища, иначе их ждет неминуемая гибель, все равно не пожелали внять словам Веллинга: оттого ли, что им попросту некуда было идти, или они заранее избрали смерть от мечей тинголов в родных углах, а не в голом поле или темном лесу?! Однако Марго не думала о тех несчастных, кто нынче примет смерть. Она осматривала центральную мостовую, тянувшуюся ко дворцу, а после взгляд с удовлетворением проскользил по дорогам до ворот от самой башни. Они были заставлены баррикадами из мусора, камней, бревен, всего, что могло ненадолго остановить продвижение всадников вглубь городских строений. В узких переулках расположились небольшие отряды под командованием дентариев, полностью собранные из добровольцев, в основном гизов, перед которыми царица Антея искренне призналась, что намерена загубить их жизни для победы над захватчиками.

За крепостными стенами переливались на солнце черные вспаханные поля с зелеными лугами и пастбищами. Равнина колыхалась в прозрачной дымке, лишь вдоль серых лент дорог кое-где горели одинокие костры — по приказу Веллинга все закрома и амбары крестьян сжигались, если их невозможно было вывезти. Марго теперь понимала, что это было лишней мерой, которая лишь усугубит жизнь её народа, но прежде ведьмочка была уверена, что тинголы шли в Черноморье воевать, покорить земли и богатства черноморцев. Оказалось, что целью атана было сломить лишь одно из сооружений, строгих и не столь прекрасных, какие встречались в эрлинских городах или морийской столице. Береговая Башня окунулась в серость и уныние. Уже много лет она называлась обителью магов, где обращали молитвы к шестерым богам, долгие годы башня хранила на себе печать заклятий и силу, что не должна была стать доступной простым людям, среди которых нередко скрывали свои истинные лица колдуны, упыри, оборотни и прочая нечисть.

Она почувствовала, как Ланс сильнее сжал её руку, и отбросила в сторону грустные мысли. На северо-востоке, куда были обращены их лица, горизонт окрасился в алый цвет, а после луга и поля накрыло темной тенью. Клубы пыли поднимались в воздух, за ними выныривали маленькие фигурки людей верхом на лошадях, которые на огромной скорости мчались к городу.

— Настало время, — спокойно сказал Ланс. Он раскрыл книгу и поднес её к глазам. Марго залюбовалась красивым правильным профилем графа, который чуть шевелил губами, произнося заветные слова. Она слегка вздрогнула, когда он начал колдовать. Его лицо было одухотворено странным порывом, и, казалось, что взор прожжет старинные страницы. Но похожее желание внутри себя ощутила сама колдунья. Её щеки залил румянец, а сердце затрепетало от волнения. Она ожидала. Что-то должно было произойти. Марго желала этого, и без сомнений была в силах достичь. Всю свою энергию ведьмочка направляла в сторону человека, стоявшего рядом. В этот момент она любила его как никогда прежде, она желала ему победы, отдавала себя, черпая новые силы от яркого солнца, синего неба, от всего мира, который до этого оглядывала и которым восхищалась.

Горизонт пропал за бесчисленными рядами тинголов, а первые шеренги уже подкатывали к городским стенам. Топот тысяч копыт оглушал защитников, однако Марго заметила, как без колебаний и паники в воздух поднялись сотни черноморских луков, и горящие стрелы метнулись в сторону врага. Она безучастно наблюдала за картиной боя на подступах к Гассиполю. Рой стрел пронзил коней и людей, но крики и ржание было не различить от непрестанно нараставшего гула. Из рядов тинголов вырвался вперед одинокий всадник, он мчался подобно крылатому ветру, и ведьмочка решила, что это и есть атан Атуб, возглавлявший орду. По сигналу дентария солдаты выстрелили еще одной поражающей волной, и храбрец пошатнулся в седле, сраженный пылавшим древком. Марго возликовала в душе, но смерть одного человека никак не остановила мчавшийся следом безумный строй всадников, которые топтали трупы павших соратников.

Шум затих. Тинголы приближались к городу, несмотря на шквальные потоки стрел, поражавшие их тела, но Марго более не слышала ничего. На мгновение она оказалась окруженной зловещей тишиной, которую не смела нарушить. Потом ноги задрожали от толчка. Ощущение реальности возвратилось, и девушка опять различала грохот неисчисляемого табуна, но неосознанно она обернулась к морю. Оттуда потянуло холодным ветром и незримой опасностью. Всю ночь Марго пыталась убедить Ланса, чьи способности намного превосходили её знания и силы, избрать иной путь для уничтожения врага.

— Почему ты не сделаешь так, чтобы погиб только Атуб? — вопрошала она графа, который поделился с подругой замыслом. — Тинголы не виноваты, что были околдованы своим вождем. Если ты обрушишь морские волны на город, поколебав землю под толщей вод, то не станет ничего на десятки верст в округе!

— Этих людей не остановить иным путем, Марго, — слова колдуна выражали непреодолимый рок. — Их жизнь заключается в набегах, и смерть им не страшна. Даже если мы сумеем вдвоем поразить Атуба, тингольская тьма разорит страну. Те, кто пришел на чужую землю с оружием в руках, всегда готовы погибнуть на ней.

Перед подползавшей к стенам стаей, колдунья уже не чувствовала ни жалости, ни страха. Гибель всего живого, что еще осталось на этих краях, отныне была предрешена. Оставалось не подпустить к себе того, кто пришел сюда не убивать, а взять вещь, принадлежавшую иным временам. Два колдуна на вершине Башни могли спастись, они имели в запасе время для побега, но Ланс хотел встретиться со своим противником лицом к лицу, дабы задержать его под великой волной. Граф не настаивал, чтобы она ушла. И Марго радовалась тому, что без ненужных обид и жалости выстоит подле колдуна до конца, будет рядом, чтобы он не вздумал забыть о том, что надо постараться выжить.

— Если он поймет, что мы сбежали вместе с книгой или без неё, то пустится в погоню и оставит войско погибать для того, чтобы через сотню, пять сотен лет вновь повторить свою попытку, — уверенно предрекал Ланс. — Мы должны заставить его поверить в поражение, если окажемся погребенными морем. Мы спасемся только, если сумеем действительно одержать победу.

От несильного толчка Ланс отпустил руку ведьмочки и протер пот, выступивший на лице. Он побледнел, следы усталости читались на впалых глазах, опушенных бровях, осунувшемся подбородке.

— А вот и он, — чуть слышно выговорил колдун, и Марго перевела взгляд в сторону, куда легким кивком указал граф.

Из середины мчавшихся на полном скаку рядов всадников в воздух метнулся конь, у которого в мановение ока выросли два больших крыла. Некоторое время животное на одном месте плавно размахивало новоприобретенными конечностями, а потом, подгоняемое волей чародея, взвилось еще выше в небеса и направилось в сторону ворот. Всадник на крылатом коне выбросил вперед руку, и воздух от его жеста заволновался прозрачной рябью, которая достигла стен Гассиполя и сокрушила их: северная сторона рухнула в одно мгновение, поднимая горы пыли, застелившие горизонт.

— Невозможно?! — с ужасом и восхищением произнесла Марго. Она осознала, что под остатками сооружений остались погребенные черноморские стрелки, только когда вслед за грохотом рассеялся воздух, и взору предстала картина разрушений, груды камней, устилавшие землю на десяток шагов вширь и в человеческий рост высотой.

Всадники достигли развалов и медленным шагом пробирались по раздробленным остаткам укреплений. Тинголы неспешно входили в город, но преодолев каменную преграду, кони вновь мчались вперед по улицам. Марго пыталась отыскать глазами фигуры своих солдат, которые бы остановили вторжение, хотя жизнь воинов с обеих сторон уже была предопределена. Однако оцепенение колдуньи спало, когда граф придвинулся еще ближе к краям башенной вершины и провел вытянутой рукой полукруг. Он был изможден, но Марго знала, что его силы хватит, чтобы оградить вышку от чар владыки-колдуна, ведь иначе тот мог совершить похожее действие над строением башни. Ведьмочка перевела взгляд в небо. На земле людям предстояло схватиться с другими людьми, а над землей вершилась судьба могущественных чародеев.

Человек на волшебном коне летел на высоте башни. Он уже почти пересек весь город, приближаясь к заветной цели. Марго смогла разглядеть его лицо. Меховая шапка давно слетела с головы, обнажив короткие темные волосы. На вид мужчине было около тридцати лет. Подбородок чародея покрывала отросшая щетина, а глаза сверкали холодным серым цветом. Летучий всадник оставил под собой центральные проходы, оказавшись над прилегавшими к Башне кварталами, когда его лошадь взвилась на дыбы в воздухе, отчаянно взмахивая крыльями и гарцуя передними копытами.

— Ты не минуешь эту преграду, Уттар! — громко выкрикнул Ланс. — Эта книга никогда не умножит твоей власти! — он поднял перед собой дневник, и тот заполыхал в руках, хотя огонь не трогал ладони графа, и Марго поняла, что это был всего лишь фокус, иллюзия, которую, к сожалению, легко распознал Вечный.

— Глупец! Ты не сможешь ни сжечь, ни размять, ни разорвать эти листы! Их оберегает древняя мощь, Рулле! Тебе не познать и половины из того, что заключено в этой книге! Ты можешь задержать меня, но не остановишь людей, что вскоре взберутся наверх и изрубят тебя на мелкие куски! Отдай мне книгу, и ты еще успеешь убежать от моего гнева!

Атан был так близок, что противников разделяло друг от друга не более пяти десятков шагов. Граф де Терро что-то ответил на насмешки колдуна, но Марго не прислушивалась к его словам. Она как завороженная смотрела на объятого колдовской силой Владыку. Он походил на Гисса впереди войска, ведя людей в пекло войны, он предстал богом для солдат, которые в битвах глядели в сторону моря, в небо, покорившееся вождю. Но Марго не терпела лживых божеств, ведь тот, кого можно сбросить с вершины, зовется богом недолго. Она думала только о том, как победить колдуна, который привел кровавую грозу в её царство. Яростные взгляды двух мужчин, казалось, должны были испепелить обоих, но их силы сдерживали этот огонь. Они направили все усилия, чтобы не подпустить к себе друг друга. Но Марго ведь могла ударить! Она пожелала сбросить всадника с седла, но Вечный даже не пошевелился от её зловещего взгляда. Как она забыла?! Он был укрыт от любого колдовства! Снизу и сверху ослепительной вспышкой мелькнули посланные в атана яркие молнии, но они отскочили в разные стороны от его защитного кокона. Ведьмочка с удивлением посмотрела за стены, ограждавшие башенные постройки от зданий города. Выпад исходил из тех мест, и не был задумкой, деянием царицы. А через мгновения, не долетев до высоты полета крылатого коня, в воздухе промелькнули длинные стрелы.

От низкого каменного дома в тень другого здания перебежали два человека. Марго наблюдала за их быстрыми движениями, позабыв о шуме сражений в центре города, о разговоре колдунов, в котором каждый высказывал невнятные обвинения, даже не думая уступать свои позиции ради того, чтобы выжить. Один из мужчин внизу, ловко вознесся на крышу купеческой лавки, выступавшей перед двухэтажным капиром. Без сомнений это был колдун, иначе невозможно было объяснить столь легкое поднятие черноморца по воздуху. Следом он помог взобраться своему другу, и воины, ибо они носили неброскую походную одежду черноморских солдат, приступили к покорению соседних крыш зданий. Марго сперва с удивлением вглядывалась в свисавшие с запястий незнакомого колдуна кожаные ленты мага, а после разобрала в силуэте его помощника знакомые черты близкого человека. Подтягиваясь над деревянными балками, на крышу капира влез царевич Кассандр. Он занес лук, вновь прицеливаясь в неведомое существо над головой, но ветер помешал выстрелу.

— Я знала, что ты легко ослушаешься моего приказа, если действительно захочешь вернуться домой, сынок, — не ведая того, как искренне и радостно произносила эти слова, шептала царица. — Надеюсь, у тебя еще достаточно стрел!

Уттар даже не заметил, что мимо просвистела еще одна стрела. Конь под ним как будто застыл, и чародей напряженно вытягивал вперед руку, но его атаки с таким же яростным усердием отклонялись Лансом. Марго не стала вмешиваться в ход их незримого сражения. Собственные силы следовало применить с толком. Ведьмочка подчинила себе царевича и подняла его в воздух. Он с удивлением смотрел на мага, который не менее непонимающим взором следил за полетом черноморца. Кем был этот маг, Марго уже догадалась — рядом с Кассандром в последние годы находился маг Фионий, но нынче лицо этого человека хоть и было далеко, все-таки также угадывалось зорким взором Марго. Его черты были слишком юны для мага, который более десятилетия назад добился высокого звания жреца. Фионий был чуть старше подростка, темноволос, хотя прежде его волосы отливали спелым пшеном. Раньше он обучался в другом месте и у других учителей. В Деревне с юным Сэмом Марго не раз испытывала свои способности и силы в колдовстве. А теперь Сэм, как оказалось, уже много лет был подле давней подруги и надежно хранил её тайну. Он был добрым верным другом, который не лез в чужие дела, но и не оставлял в беде, в крайней нужде.

— Кассандр, стреляй! Ты всегда отличался меткостью, — колдунья сковала ноги царевича, чтобы он поменьше двигался, потому как его неповиновение ослабляло её колдовство, но руками он мог свободно поразить Вечного. Она не смела прокричать ему, что делать, или приободрить, но верила, что Кассандр без страха исполнит задуманное, даже оказавшись в неосязаемом пространстве.

Еще одна стрела из колчана за спиной легла на упругую тетиву. Царевич находился сбоку от Уттара, на расстоянии сотни шагов, но он мог попасть в колдуна, лишить того сил, ведь чародеи хвалились вечностью, но не бессмертием. Ведьмочка подумала о ветре — нужно было унять его дуновения и порывы. Но воздух и так был неподвижен, лишь холод приближался из владений Моря. Она не оборачивалась назад: воды наступали, их движение было за пределами её власти. Марго занялась другим. Она не отрывала взгляда от стрелы, что натянул её сын, а после направила в ту сторону свои чары. Удар должен был поразить колдуна прямо в сердце, острый наконечник вонзится глубоко в грудь атана — она желала этого пуще всего и чувствовала, как её воля управляла полетом стрелы. Внезапно, как будто бы натолкнувшись на невидимый, но непреодолимый барьер для колдовства, стрела замерла и опала вниз. Досадливый стон вырвался из горла Марго. Но взгляд вновь метнулся к царевичу. Он спокойно натянул лук и выстрелил опять, а потом еще раз.

Тонкое древко вонзилось в горло колдуна, тот мгновенно припал к гриве коня, еще один удар пришелся мимо, зацепив лишь его волосы. Уттар оборотился в сторону неожиданного смертного противника. На его лице отразилась озлобленная насмешка, одной рукой он сжимал шею, по которой струилась кровь, а другую выбросил против человека, осмелившегося подобно колдуну разгуливать по небу. Молния вылетела из вытянутой ладони чародея, и Марго вскрикнула, но царевич, похоже, ожидал ответного удара. Он согнулся вдвое, а после камнем полетел вниз. Марго испугалась. Она поняла, что юноше удалось избавиться от колдовских чар, он смог, потому как знал, что им управлял колдун. Он падал вниз, спасаясь от огневой вспышки. Царица успела подхватить его над крышей низкого здания и снова удержала, обездвижила в нескольких локтях от твердой поверхности. Кассандр бросил мимолетный взгляд на вершину Башни, а потом опять натянул тетиву и спустил стрелу. Чудесный конь изо всех сил взмахивал своими гигантскими веслами-крыльями, потому как воздух под его ногами дрогнул от слабости колдуна. Уттар, истекаемый кровью, прислонился к крупу животного. Еще одна стрела поразила его в бок, а после от воздушной волны Ланса, пробившейся сквозь оборонительные чары, всадник на коне кубарем перевернулся в воздухе и, будучи отброшенным на много шагов прочь от Башни, окончательно потерял силы. Он вцепился в гриву изошедшего в громком ржании скакуна и медленно, но неизбежно, приближался к земле. В это время Марго услышала снизу звук глухого падения — Кассандр окончательно рухнул на крышу здания. Видимо, старый деревянный настил прохудился и изгнил, и тело царевича скрылось в пробитом внутрь дома отверстии.

— Нам пора уходить, Марго, — Ланс ухватил её за локоть, отводя прочь от края, где колдунья в смущении и волнении пыталась разглядеть, жив ли её сын. — Сзади отвесная стена.

— Но Кассандр?! Уттар? — она даже не хотела оборачиваться в сторону приближавшейся громадной волне, которая через мгновения накрыла бы Башню и вместе с ней весь город. — Я должна спасти сына!

— Уттара добьет море, он слишком слаб, а о Кассандре позаботится другой колдун. Марго, ты должна взлететь!

Она увидела, как к месту, куда упал Кассандр, поспешил Сэм. Ланс оторвал её дрожащее тело от края плащадки, он вновь повелел использовать заклинание. Книга открылась на нужной странице, и граф зашептал заклятие обращения. Она внимала его голосу, повторяя про себя заветные слова, воображая то, о чем говорила, но глаза в последний раз остановились на еще живущем в борьбе городе, что стал её оплотом и домом. Марго замолкла. Грохот наступавшей катастрофы звучал все сильнее, веяло холодным соленым дождем. На улицу, куда упал атан, выскочил отряд ревущих тинголов, опьяненных прорывом сквозь заслон баррикад, защищаемых кучкой черноморцев. Кони не подчинялись хозяевам, предчувствуя страшную беду, но кнуты нещадно опускались на взмыленные крупы, и животные неслись вперед, не разбирая пути. Никто не обратил внимания на корчившееся в судорогах тело крылатой лошади, распростершееся поперек дороги, а также мужчину, пытавшегося освободиться от придавившего его жеребца. Сотни копыт отскакивали от выложенной камнем мостовой, под их ударами скрылся в гуле и гомоне Владыка Прибрежного края.

— Марго! Марго! — Ланс тряс её за плечи, и она, наконец, услышала его голос. — Ты вернешься ко мне, ты слышишь! Ты помнишь, где мы должны встретиться? — она поняла лишь последние слова любимого. А потом он поднял к небу обе руки, и она, подчиняясь его воле и зову, повторила жест. Она захотела подняться ввысь и оторвалась от площадки башни.

От воды невозможно было убежать. Она накрыла землю за считанные минуты, сокрушив все на своем пути. Но белая чайка стремилась изо всех сил затеряться в высотах неба, а когда она оказалась над волной, то закружилась над краями, которыми завладело море. Она наслаждалась буйным ветром, солеными брызгами, шумом прибоя и свободой полета, но не забыла, что белый альбатрос улетел в другую сторону, и вскоре она должна была последовать за ним.

КОНЕЦ

ТРИЛОГИИ "ЧЕРНОМОРЕЦ"

Земля дрожала от боли,

Недра скорбя раскрыв,

Город в ужасной юдоли

К богу Воды обратив.

Шквал ураганный и волны

Из глубин поднялись сурово,

Солнце за тучи и молнии

Ушло по неслышному зову.

Рухнули стены хваленые,

Вершины башни накрылись,

Брызги морские соленые

К синему небу стремились.

Сгинули в неизвестности

Воины, хаос принесшие.

Могилой стали окрестности,

Приютили души забредшие.

Но вышли из моря двое,

Долог их путь был к суше:

Ветер, солнце кривое

Томили прежнего пуще.

Наконец достигли убежища,

Истину людям описали,

Как в небо взвилось чудовище,

Как волны врагов разбросали.

Магом, богов служителем,

Представлялся первый недолго,

Был и купцом, и воителем

По дружбе, а не по долгу.

Чародейством воды отринул,

К свету вытащил друга,

Взглядом бесстрашным окинул

Затопленную округу.

Слыл изменником, изгнанником

Спасенный от посмертной дороги,

Но Веллинга избранником

Назвали его в итоге.

И в день торжества высокого

На соборе жрецов и народа

К царевичу на плечо два сокола

Спустились с небесного свода.

На глазах толпы оголтелой

Птицы в людей превратились -

Сына веткой омелы

Царица перекрестила.

И муж, стоявший рядом,

Руку пожал безмолвно,

Ясным спокойным взглядом

Улыбаясь царевичу словно.

Не стихали истории позже,

Как колдунья с колдуном появились,

И как исчезли в тумане тоже,

С глаз в мгновение испарились.

Их ждали дороги, сражения,

Вслед побед горечь, лишения,

Но любовь и мира надежда

В сердце горели как прежде.

КРАТКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

М.З. (Морийских Законов) — летоисчисление в Морийском государстве ведется от установления в главных городах материка и острова каменных плит с высеченными на ними законами государя Мория I. В то время Мория включала в себя остров Алмааг, земли к западу от Пелесских гор от Ольвийского залива до темных южных лесов, а также Межгорье, населенное пелессами.

30 год до М.З. — начало правления Мория I

45-48 года М.З. — восстание племен южан. Государь Кассий I, внук Мория I, крайне жестоко подавил недовольства русов и тонов, уничтожив более половины их поселений.

75 год М.З. — поход морян во главе с Релием, сыном Кассия I, к южному побережью. Раннее посланные экспедиции в дремучие леса были неудачны. В этот раз во главе отрядов шли жрецы Моря — видии, живой водой обливавшие упырей, встававших из самой земли.

81 год М.З. — начало колонизации юга, переселение свободных граждан Мории из северного Минора в земли южан.

89 год М.З. — Релий I издал приказ о выселении горцев из Межгорья к морскому побережью в устье реки Одинокой и заселении долины племенами южан, что привело к повсеместным восстаниям пелессов.

112 год М.З. — окончание войны за независимость Межгорья. В решающем сражении возле Одинокого озера моряне во главе со своим государем Кассием II, нашедшим там погибель, были разбиты. Королевство Пелесс вновь вернуло свободу от гнета морян.

115 год М.З. — объединение племен гарунов под властью правителя Ал-Гаруна, образование государства Ал-Мира.

129 год М.З. — разрешение совершения в южных провинциях Мории обрядов жрецами-тагами во славу богини земли Теи и её дочери Тайре.

166 год М.З. — издание государем Борином, племянника Релия II, приказа о земельных угодьях, подлежавших к обмену. Отныне все территории в Миноре стали принадлежать государю, а земли Рустанада были распределены между дворянами с целью обустройства дальних краев. Русы от реки Росса до Агр воспротивились потери своих земель, в результате чего знатные моряне получили самые южные лесные просторы.

175 год М.З. — разделение Мории на самостоятельные провинции — Минор, Рустанад, Релия, Далия, Алмааг.

190-е годы М.З. — переход племен униатов через Черные горы, переселенцы во главе со своим вождем Ларре основывают город Асоль. Назвавшие себя черноморцами пришельцы начинают захват мелких эрлинских городов.

200-230 годы М.З. — нападение на минорские земли племен, переселенцев с востока. Светловолосые захватчики за один год перешли реку Дон и оттеснили морян в Минорское плато, промчавшись по северным равнинам. Противостояние морян и светляков продолжалось до того времени, покуда государь не признал права кочевников, и утраченные морянами земли, уже заселенные чужаками, которые однако быстро переняли язык и традиции морийцев, были вновь включены в состав Мории.

235 год М.З. — признание Эрлинией за черноморцами прав на один из процветающих городов-портов побережья, Гассиполь. Образование черноморского царства.

240 год М.З. — рождение Рулле Черноморского.

261 год М.З. — нашествие гарунов на Релию.

263 год М.З. — прибытие в Морию черноморских войск.

264 год М.З. — окончание возведения Серебряной Стены. Смерть морийской принцессы Мории.

281-282 годы М.З. — захват гарунами Межгорья, уничтожение Пелесса, разрушение Горгарата.

306 год М.З. — вторая гарунская война в Мории. Осада и падение Равенны. Продвижение гарунов вглубь Рустанада.

309-310 годы М.З. — стояние на реке Агр, изгнание гарунов за пределы Морийского государства.

319-320 годы М.З. — третья гарунская война, вторжение в Минор. Бегство гарунов.

321 год М.З. — государь Морий III повсеместно узаконивает культ Тайры.

320-340-е годы М.З. — массовые гонения колдунов в Мории.

367 год М.З. — освобождение от гарунов юга Мории, земель за Серебряной Стеной. Воссоединение морийских территорий.

386 год М.З. — деление Мории на 13 стран, просуществовавшее около двух сотен лет: Минор, Ведан, Малая Мория, Лемах, Тайраг, Навия, Алмааг, Рустанад, Амана, Легалия, Далия, Релия, Истара.

401 год М.З. — заключение мирного договора между Морией и Ал-Мира при государе Дарвине I.

503 год М.З. — восшествие на престол Черноморья принца морийского Релия, сына государя Дарвина II, после взятия в жены черноморской царевны Актаны.

549 год М.З. — смерть Релия. На трон в Асоле воссел старший царевич Орелий, его младший брат Ортензий объявлен изменником.

550 год М.З. — поход за живой водой.

551 год М.З. — государем Мории стал внук Дарвина II, царевич Ортензий. Во главе Черноморья после кончины Веллинга Орелия признана регент Антея. Морская битва морийцев и гарунов у берегов Рустанада.

552 год М.З. — осада и освобождение от упырей города Тайграда.

555 год М.З. — присоединение Межгорья к Мории.

559-561 годы М.З. — восстания морийских дворян в Релии и Далии под предводительством принцессы Авиа и её сыновей Дарвина и Норина.

563 год М.З. — эрлинские города признают высшую власть Веллинга Черноморья, обязуясь выплачивать ежегодные подати и исполнять прочие обязанности.

571 год М.З. — государь Ортензий I вторгся на земли Ал-Мира.

573 год М.З. — приход из-за Гор Солнца тингольских отрядов. Падение Хафеза.

574 год М.З. — подписание договоров о зависимости Мории алмирских провинций Со-Мира, Э-Мира, Юш-Мира. Разорение тинголами во главе с атаном Атубом Дерявы, столицы велесов из униатов. Мятеж царевича Кассандра в Черноморье. Убийство государя Ортензия I.

577 год М.З. — регент Рионде становится государем морийским.

579 год М.З. — нападение тинголов на Оларию и Черноморье. Уничтожение Гассиполя.

580 год М.З. — распад Морийского государства на самостоятельные независимые части.

ЧЕРНОМОРЕЦ

ВЕДОМЫЕ ДУХОМ

ЗА ЖИВОЙ ВОДОЙ

ИЗ ТЕНИ ПРОШЛОГО

No Шупарская Екатерина. "Черноморец. Из тени прошлого" 600