Кордон

Мимо проплюхал Бужак, растирая красные с недосыпа глаза. Подолянский допил кофе, в который раз подивился на тонкие нотки мерде во вкусе, пошел за рядовым.

Дорожка к конюшне, мощенная диким камнем, шла мимо домика геологов. Анджей старательно отводил взгляд. С одной стороны, после вчерашнего афронта, с пани Юлией покончено, раз и навсегда. С другой... Да на хер, лучше обойти стороной.

У угольных складов мялся на часах рядовой Юшко. Словно прочитав мысли Подолянского, кивнул на гостевой домик:

— Заперлись оне там, господин прапорщик, и не выходят!

— А о чем говорят, не слышно? — мгновенно насторожился Анджей, уже представив себе геологический молоток на тонкой и длинной рукояти, вбитый профессором Конецпольским в висок Юлии. Оскорбленные ревнивцы — они такие...

— Все больше ругаются по-иностранному. Вроде как бумаги какие-то нашли. Вот и лаются. Да грязно так, будто и не ученые, а обозные бляди какие...

— Ну что бляди, то верно, — кивнул Анджей. — Спорить не буду. Наш-то убивец, как, не повесился еще?

Из ворот конюшни появился Бужак, верхом, ведя под уздцы Барабашку. Рядовой приосанился, задрал подбородок — ну чисто кесарь древней империи, не комнатный физкультурник.

— Штефан? — вскинул брови Юшко. — Да хрен там, простите на грязном слове! Мы тут каторжан будущих не первый год держим — даже портки отобрали, для надежности. Воет и срет, спит и срет, жрет, и, снова извиняюсь за выражение, серет! Вот и весь хрен до копейки.

— Удивительно гармоничный жизненный цикл!

— Временами аж завидки берут, — согласился рядовой, — от подобной незамутненности.

— Мне, кстати, Бигус с утра про вахмистра Урусова рассказывал, да что-то у него подгорело, так и не дорассказал. Чем закончилось хоть?

Юшко помолчал для солидности, покашлял, размял горло... В этот самый момент лошадь под Бужаком оступилась, дернула крупом. Мартина насадило щекой на ветку старой вишни, росшей впритык к угольному складу.

— Ай, черти б эти ветки драли! — завопил Бужак, хватаясь за распоротую щеку.

— Похоже, что драли... — грустно покачал головой Анджей. — Слазь, сейчас что придумаем.

Выход на кордон, для проверки несения службы нарядами, обещал стать запоминающимся. Как обычно. В прошлый раз Бужак приложился головой о ворота, зачем-то свесившись из седла, на выезде с заставы. В позапрошлый рядовому два раза подряд прихватывало живот. Теперь — вот...

— Не скули ты, не скули! Лучше радуйся, что глаз не выхлестнуло! — успокаивал Анджей невезучего подчиненного, любителя гимнастики, заклеивая рану куском пластыря.

— Да лучше бы выхлестнуло! Я б на страховку мамке двух коров купил! — причитал Бужак, шипя от боли.

— И толку с тех коров, если глаза нет?

— Так глаз ведь, не рука! И одного хватит! А от коров — сплошная польза.

Анджей не нашелся с ответом на подобную непробиваемую расчетливость. Щеку доматывали в молчании.

Мартин взгромоздился в седло, делая вид, что ему очень больно от малейшего движения. Анджей покачал головой, про себя матеря комнатных физкультурников, пригодных для использования лишь в зале, легко запрыгнул на Барабашку.

— Поехали, что ли?

— Поехали, — простонал Бужак, с обреченностью приговоренного к повешенью.

Но черная полоса кончилась на разодранной щеке. В лес въехали без приключений. На всякий случай, Анджей разговор про хитроумного вахмистра Урусова не заводил. Во избежание, так сказать, счастливой троицы, к проблемам Бигуса и щеке Бужака. Впрочем, тем для разговора хватало и без того. Обсудили методику профессора Хоромецкой, не ту, где с упражнениями, а ту, которая про использование липких бинтов при растяжениях... За неспешным разговором пограничники отмахали с десяток верст.

— Тихо! — поднял вдруг руку Бужак.

Подолянский схватился за винтовку. Рядовой тряхнул головой, приложил ладонь к уху. Анджей прислушался. Точно. Храпит кто-то. И как на зло, всего шагах в ста от того места, где должен сидеть наряд, сторожко наблюдая, не происходит ли чего недозволенного у перекрестка. Прапорщик беззвучно выматерился. Бужак сделал вид, что его вообще тут нет. Анджей слез с Барабашки на землю, кинул поводья рядовому, прижал палец к губам.

— Тут стой!

Ни сам Анджей, ни те, кто с ним когда-либо служил, не относили прапорщика к ретивым служакам, что каждый шаг сверяют с Уставом и даже с женами спят, не снимая фуражки. Нет, в вопросе соблюдения законов Подолянский был самым обычным человеком. И нарушал, и о нарушениях других докладывать не бегал. Все мы люди...

Но дрыхнуть всем составом, не выставив наблюдателя — 'фишкаря ['рубать фишку' — вести визуальное и слуховое наблюдение]'?! За такое следовало не просто наказывать, а прямо таки карать!

Довести дело до Цмока и сдать, под белые ручки, конечно, было бы перебором. А вот немного подшутить, да так, чтобы дошло — следовало всенепременно! И знакомые все лица, мать их... Младший гауптфебель Гаррун, два рядовых, Подлипка и Мураш.

Оставив Бужака с лошадьми на дороге и наказав ему, пока время не придет, дышать через раз, одною ноздрею, Анджей начал действовать.

Сперва, осторожно переступив через безмятежно храпящие тела, собрал винтовки. Вытащил из кобуры Гарруна револьвер, отщелкнул карабинчик на 'поводке', сунул оружие себе в карман. Затем нашел место для винтовок, под терновым кустом, раскидистым и колючим. Но на первый взгляд и не скажешь, что не куст, а мучение сплошное. А присматриваться Анджей и не даст.

Подолянский отступил в сторонку, набрал воздуха в лёгкие — и заорал:

— Шухер! Орки! Ховайтесь, ежики!

На полянке будто снаряд разорвался.

Пограничники подскочили, забегали. Подлипка поскользнулся, грянулся мордой о палую листву. Гаррун хлопнул себя по пустой кобуре, затем по лбу, заозирался испуганно.

Со стороны перекрестка раздался дикий вопль. Принять его за орочий боевой клич можно было лишь с перепою, но в данный момент на поляне никто разбираться не стал.

Пограничники сбились спина к спине, ощетинились клинками тесаков. У Мураша мелькнул новомодный 'Рота-Штайер', автоматический револьвер, вживую Подолянским еще не виданный. Надо же, какие глубины открываются...

Анджей присел пониже, укрылся за деревом. В ствол тут же стукнула пуля. Вторая... Третья прошла чуть в стороне, но близко, близко, в совсем опасной близости. Заготовленная саркастическая речь сама собой забылась, прапорщик заорал по-простому, дурноматом, кроя засонь на каторжном наречии.

Наконец, Подолянский выдохся. Над поляной повисла гнетущая тишина. Только где-то у перекрестка, совершенно не скрываясь, заходился в обидном ржаче физкультурник Мартин.

— Ох и горазды вы лаяться, господин прапорщик, — с детским восторгом протянул Подлипка. — Вы мне потом вот те слова, которые после 'свиномордых обсосных защеканов', запишите?

— Всенепременно запишу, — рыкнул Анджей, выбравшись из-за подстреленного дерева.

К прапорщику, отряхивающему грязные колени, бочком подобрался гауптфебель, заглянул в лицо снизу-вверх.

— Господин прапорщик, Царь Небесный свидок, лукавый нас попутал. Буквально ведь по чарочке приняли...

— Трибунал учтет, что по чарочке, — хмуро отрезал Анджей. И тут же добавил: — попробуешь упасть на колени — сломаю нос.

— Понял, — кивнул Гаррун, — на колени не буду. Нос ломайте, если желание есть.

— У меня, — вздохнул прапорщик, — желанье есть вас тут всех ремнем по сракам отходить. Взрослые люди! Кордон который год топчите! И вот так?!

— Лукавый попутал, — уткнулся взглядом в разворошенные листья гауптфебель, повторил зачем-то, — по чарочке приняли ведь...

— Дурак ты, Гаррун, и нос у тебя холодный, — выдохнул Анджей, протянул старшему наряда его револьвер, — винтари ваши под терном лежат. Под каким кустом, уж прости, не скажу.

Гауптфебель аж расцвел. И, к счастью, на радостях онемел. Снова выслушивать слова благодарности Подолянскому не хотелось. Шутка, задуманная смешной, передернула что-то в прапорщике. Захотелось тишины.

Анджей притянул за сукно куртки Гарруна поближе, крутнул затрещавшую ткань:

— Цмоку я не скажу, не тряситесь. Но еще раз попадешься... Попробуешь мне сейчас поклясться — нос сломаю! Дважды! — поспешил добавить Подолянский.

Оставив невезучих пограничников на поляне разбираться, кто виноват больше, Анджей с Бужаком двинулись дальше по маршруту. Следующий наряд располагался на берегу Лабы, верстах трех от Гарруна сотоварищи.

Здесь проблем не возникло. Шагов за двести от места засады, Анджея окликнули из зарослей.

На тропку вышел Ковальский, старательно дышащий в сторону, вскинул ладонь к мятой фуражке:

— За время несения службы никаких происшествий не зафиксировано. И вообще тишина, как на кладбище. Посреди болота.

— Что, пан Гюнтер, по чарочке сугреву для? — ехидно поинтересовался Анджей, принюхавшись.

— Сугубо по чарочке, сугубо сугреву для! — охотно подтвердил гауптфебель. — Вы, пан Анджей, будто за спиной стояли!

— Может и стоял, — не стал спорить Анджей. — Ладно, двинули мы обратно, раз тут тихо у вас всё. А вы мне смотрите тут, чтоб в оба глаза!

— Не на кого смотреть. Знаете, даже рыба почти не играет, — развел руками Гюнтер, — распугали вы всю флору местную.

— Фауну, — отрезал Анджей. Свистящие рядом пули изрядно подпортили приподнятое настроение.

— Не, орки, они же зеленые, как трава. Значит — флора. Вы меня, пан Анджей, не путайте!

— Всю жизнь мечтал тебе мозги запарить! Великая честь, Гюнтер, никак не отказаться!

— Неисповедимы пути офицерской мысли! — заявил Гюнтер, демонстрируя неплохое знание командного состава.

— Не, это точно не про меня...

* * *

На последней версте, что разделяла промозглый вечер — и куда только теплынь утра подевалась?! — и горячую печку с баней, за спиной застучали копыта. Кто-то скакал чуть ли не галопом, не жалея бедную лошадку.

Не сговариваясь, Анджей с Бужаком спешились, укрылись за кустами. Листва с них пооблетела, но в спешке, да в потемках, и не присматриваясь — неплохое укрытие от ненужных взглядов. И возможность выстрелить первыми.

По дороге, прижавшись к гриве, несся тот самый паренек, что принес не так давно грустное известие о бойне у Бганов.

— Слышь, малой! — окликнул его Бужак. — Стой, где стоишь!

Юный граничар осадил лошадь, заозирался.

— Ты зачем молодежь тиранишь? — сунул локтем в бок Мартину Анджей, вышел из-за куста. Грязная рожица омрачилась гримасой узнавания:

— Здрасьтя вам, пан ахвицер!

— И тебе не хворать. Что случилось, куда летишь, как на пожар?

— Не, — тряхнул паренек головой, — пожара не случилось. Меня полицай главный до Цмока послал, с запиской срочной. Злотый дал! — не удержался от хвастовства юный граничар, блеснул новенькой монеткой.

— Серьезное, значит, дело, раз злотый дал, — согласился Анджей. — Ну скачи, раз до Цмока, задерживать не будем. Шею не сверни, главное.

— Не дождетесь! — фыркнул гонец.

Копыта застучали по дороге.

* * *

Сдав Барабашку конюху, Анджей, не откладывая в долгий ящик, пошел искать Темлецкого. Будучи первым, кто оказался в Бгановке после той бойни, прапорщик испытывал определенную заинтересованность. Нехорошее там приключилось, сплошная чертовщина с запахом серы. И чтобы ни нарыл 'учитель' с бульдожьими глазами и незапоминающимся именем, Анджей хотел знать, что именно.

Гауптман нашелся в самом неожиданном месте — у себя в кабинете.

— А, это вы! — оторвался Цмок от бумаг, обильно рассыпанных на столе. — Проходите, Анджей, проходите, присаживайтесь.

Подолянский расположился напротив, стараясь не коситься на документы. Кое-что, впрочем, считал. Фразы об 'активизации Племен', 'повышенной боевой готовности' и прочих отвратительных понятиях.

— Понимаю, что вопрос не по чину, — Анджей откашлялся, — но что за такие срочные вести из Бгановки? Ребенок летел на галопе практически в темноте.

— Не кокетничайте, Анджей, — поморщился Темлецкий. — Мы же на Кордоне. А здесь, если вы до сих пор не поняли, чин один — офицеры границы. Не всегда и не во всем, конечно, — поспешил уточнить Цмок. — В платежных ведомостях от количества звезд на погонах зависит многое. Жаль, не от опыта.

— Платежные ведомости, это другой мир! — Анджей согласился.

— Враждебный и противный всему живому! — поддержал гауптман. — Что же до срочных вестей, то с ними все просто. Наш неуемный юстиц-гауптман решил эксгумировать Бганов. Вырыть из могил, проще говоря.

— Весь клан? Но там же их хорошо за тысячу, не на одну недельку задача...

Темлецкий помолчал, фыркнул в усы:

— Шутите, господин прапорщик? Дело полезное, в наши предпоследние времена. Нет, все покойники ему не нужны. Исключительно свежие.

— На предмет отравления хочет исследование провести или что?

— Что-то вроде.

— Интересно, — протянул Анджей, — среди полицейской группы я не заметил людей, способных на столь тонкую работу. Да и с оборудованием у них... Не богато.

— Кордонная удача на их стороне, — улыбнулся гауптман. И тут же пояснил недоумевающему Подолянскому: — Иными словами, везение утопленников.Помните, вы не так давно уточняли о народоходцах? Нашлось все необходимое. И даже дипломированный медик в рядах, с неуемной страстью ко всякому непонятному.

— Надо бы при случае познакомиться. Ведь, действительно, можно натолкнуться на знакомых. Пусть и косвенно.

— Я вам этот случай организую. Уже организовал. Эксгумацию герр полицай назначил на следующий понедельник. И приглашает поучаствовать. С полудюжиной нижних чинов.

Анджей посмотрел с прищуром на гауптмана.

— Не поверите, но наш столичный гость всерьез опасается гнева граничаров. Живет, знаете ли, понятиями вековой давности. Здесь пару раз было некое подобие холерных бунтов. Убитые врачи, сожженные именя — страсть!.. Однако, нынешний граничар умен, а зачастую и весьма образован.

— Это точно! — Анджею вспомнился Маслопуп с его 'ледниковой эрозией'.

— Соответственно, смысла в направлении вас, конно и оружно, я особого не вижу...

— Но если столица просит, — продолжил мысль командира прапорщик.

— Совершенно верно. Потому, пан Анджей, не откажете в любезности? Съездите. Пожалуйста. Понимаю, что зрелище, мягко говоря, специфическое. Но вы-то человек опытный.

— Съезжу, разумеется, — не стал отпираться Анджей, — раз назначен за опытного, то надо соответствовать. Зародно и со столичными гостями познакомлюсь.

— Буду вам весьма признателен, — мягко улыбнулся Цмок. — Ну а сейчас, раз мы все решили, не смею вас больше задерживать. А то ведь вас ждут. В коридоре.

— Кто?! — вскинулся Анджей.

— Не знаю, — засмеялся гауптман. — Но у этого кого-то, очень легкие шаги. Бегите, Анджей, бегите! Не заставляйте девушку ждать.

Покрасневший Анджей с трудом выпутался из предательски заплетшего ноги стула.

* * *

Анджей, как любой здоровый юноша двадцати с небольшим лет отроду, просыпался по утрам в хорошем настроении. За исключением, само собой, тех случаев, когда засыпать приходилось в редкостнейшем изумлении...