После Пламени. Пламя раздора

Ральтагис чуть помедлила, словно, вопреки собственным словам, ожидала, что кто-нибудь присоединится к ней. Майар молчали.

Она резким движением вскочила в седло.

— Удачи, Ральтагис!

Она не ответила. С места пустила коня в галоп. К северу.

13

Близко уже. Настолько близко, что бесполезно закрываться от Диссонанса. Он повсюду здесь — наследие войны, память о нашем поражении, прощальный "дар" Валар.

Иригис ржет — отчаянно, жалобно. Словно кричит от боли и ужаса. И останавливается, отказываясь нести меня дальше. Что же, Иригис, золотистый мой, скачи назад. Тебе там не выжить, ты лишь конь, пусть и с измененной мелодией. Да я бы и младшего духа не повела с собой на руины Удуна.

Возвращайся. Я все-таки пойду дальше. Туда, куда не решался сунуться никто из наших с тех пор, как рухнули эти горы, дробясь в щебень, засыпая подземные лабиринты.

Я больше не слышу Музыки, мне приходится закрываться от нее, иначе Диссонанс уничтожит мою мелодию, изорвет в клочья. Я больше не слышу мира, мне остается полагаться только на ощущения тела, как Воплощенной.

Вперед. Шаг за шагом.

Ноги проваливаются по щиколотку в серый песок, пыль мешает смотреть, забивает легкие.

Ничего живого вокруг. Четвертую тысячу лет — ничего живого. Гиблое место. Мертвое. Мой дом.

Я звала их, я верила, что мы сможем все-таки возродить наш Удун — наперекор всему. Нельзя отречься от собственной Музыки, от творения своего, пусть изувеченного, пусть разрушенного. Нельзя отречься от себя вот так, без борьбы!

Они отводили глаза — все, даже Саурон. Они говорили: это безумие, это нам не по силам, Удуна больше нет, но мы сумеем вновь поднять хотя бы Ангбанд, а потом... Потом вернется Мелькор. Вернется и восстановит все, он же может. Он единственный — может.

И я ждала. Ждала его возвращения. Ждала, пока он, измученный пленом, искалеченный проклятыми аманскими Камнями, восстановит силы. Ждала, пока он вспомнит себя, вновь почувствует Эндорэ, как чувствовал его прежде, как никто из нас, наверное, не умеет. Вспомнит — и придет сюда. Не один, одному слишком тяжко было бы даже ему, но с ним пошли бы все мы. Даже если не решились бы остальные, пошла бы я.

Потому что это место — словно клеймо на теле Эндорэ. Потому что, пока оно существует, Валар остаются победителями. Потому что сердце наших земель превратилось в средоточие Диссонанса.

Шаг... за шагом. В глазах темно — то ли от серой пыли, клубящейся в воздухе, несмотря на отсутствие ветра, то ли от напряжения и растущей усталости.

Поворачивать поздно. И помощи ждать неоткуда. То, на что не решился никто другой, то, что должен был сделать Мелькор, сделаю я. Или не сделаю. Но кроме меня все равно некому даже попытаться.

Кажется — или Удун откликается мне? Он тоже ждал? Мелькора, меня — хоть кого-нибудь из Поющих, кто вспомнит о нем, захочет помочь ему.

Шаг... за шагом...

Я останусь здесь, мой Удун. Новой — и единственной — хозяйкой твоей. Или частью того, чем ты стал теперь.

Я останусь с тобой.

14

И спорили Мудрые.

И говорил Ларх-ведун, хранитель Священного Огня из рода Ларха Избранного, что не должно нам уподобляться отступникам, покинувшим земли отцов и бежавшим к закату, что Властелин заповедал нам жить здесь и хранить зажженное им пламя, доколе он не придет снова к верным своим.

Но возразил Ульгант-вождь из рода Рейлин Бесстрашной, что истинный Дом наш не здесь, а там, где ждет Властелин, и лишь тот, кто выдержит великие испытания, воссядет одесную Мелхгура на вечном пиру и обретет беспредельную силу и знания необъятные.

И поддержал Ульганта брат его Бортаг, и праведного гнева полна была речь его. Рек Бортаг, что должны мы настичь отступников и покарать их, тогда возрадуется Властелин и подарит своим верным жизнь вечную и могущество.

И сказал тогда Ларх, что вольны Ульгант и Бортаг отправиться вслед за отступниками и погибнуть из-за упрямства своего, он же вовек не нарушит заветов Властелина и дождется его пришествия.

Так спорили Мудрые.

15

— Стой, Дэрт!

— Пусти моего коня, Нэртаг! Пусти, я верну ее, я догоню, я успею... Пусти, слышишь?!

— Дэрт, нет! Пожалуйста, выслушай, подумай сама: она же закрыта, мы не слышим ее, она уже там, поздно!

— Тогда пойдем вместе. Туда, к ней. Вдруг она права? Вдруг — получится?!

— А если нет? — тихо спросил Ирбин. — Если мы все останемся там, если наши мелодии смолкнут, что будет с Эндорэ?

— Нам нельзя было ее отпускать! — Дэрт стиснула кулаки. — Нельзя!

— Закон Удуна, — напомнил Талло.

Рассудительный. Невозмутимый. И очень бледный.

— У нас нет законов! — вскинулась Дэрт.

— Ну, один-то был, — Талло, видимо, вспомнил об облике и придал лицу обычный оттенок. — Один был. И ты его помнишь, Дэрт. Вы все помните.

— Ты волен творить любую мелодию, — нехотя заговорил Тевильдо, прижав уши. — Ты волен распоряжаться собой и своим голосом, как захочешь. И никто не вправе указывать или препятствовать тебе, если ты не мешаешь петь собратьям по Теме.

— Она приняла решение, Дэрт, — с нажимом сказал Талло. — И думаю, гораздо раньше, чем мы добрались до окрестностей... Удуна.

— Может быть... — Ирбин потер подбородок. — А если позвать на помощь Мелькора?

— Для него мы предатели, — мрачно возразил Нэртаг. — Он не станет вмешиваться. Тем более ради спасения Ральтагис. Не сомневаюсь, что он догадался, кто возглавил уход.

— Хорошо, если вмешиваться не станет, — Тевильдо нервно лизнул лапу. — А вот если бы на выручку кинулся? В его-то нынешнем состоянии. Что тогда?

— Тогда мы отправились бы с ним, — Ирбин обвел взглядом спутников. — Разве не так?

— И сгинули бы все вместе, — кивнул Талло. — К великой радости Владык Амана.

— Или справились бы, — Ирбин упрямо сдвинул брови.

— Какой ценой? — прищурился Талло.

Ирбин опустил голову.

— Ральтагис сделала выбор, — уже мягче сказал Творец Видений. — Если кто-то из вас желает последовать за ней, лучше сделать это прямо сейчас: ехать ближе. А остальным предлагаю двигаться на восток.

16

— Смотри, Тарис!

Мелькор выглядел таким счастливым и гордым, словно только что смог воплотить совершенно потрясающую мелодию.

— Держи! — он протянул мне цветок с алыми остроконечными лепестками и пурпурной с фиолетовым сердцевиной. — Да не бойся, он не кусается.

Я опасливо ухватила кончиками пальцев темный стебель с узкими листьями. Но цветок действительно вел себя смирно. Не пытался ни обжечь меня, ни обвиться вокруг пальцев, ни вырваться. Даже шипов у него не было. Не очень-то похоже на прежние творения Властелина.

Чаще всего Мелькор держал результаты своих изысканий за плотно закрытой дверью, но иногда какое-нибудь предприимчивое создание ухитрялось выбраться и принималось бродить по коридорам, клацая челюстями или капая едким соком.

— Осторожнее, Поющие, — посмеивалась Ральтагис. — Наш Вала упустил очередной особо ценный образец. И похоже, этот образец настроен решительно.

— Или просто голоден, — предполагал Тевильдо, осторожно заглядывая за угол и тут же отпрыгивая. — Ай! Вот кус-сачая тварь! Как вы думаете, что это?

— Полагаю, подарок для наших друзей из Амана, — ухмылялся Талло. — Жаль, его через море не перебросишь.

Но в этот раз спетое Валой растение выглядело совершенно безобидным. Я покрутила его в руке и удивленно поглядела на Мелькора.

— Нравится? — нетерпеливо спросил Восставший.

— Краси... — неуверенно начала я и осеклась.

Потому что головка цветка беспомощно поникла, а лепестки обвисли, засыхая на глазах.

— Может, стоило сделать его ядовитым? — предположила я. — А то мелодия вышла неустойчивая.

— Ядовитым? — Вала досадливо поморщился. — Нет, это слишком легко.

17

Опять не получилось! И всякий раз происходит одно и то же: боль мешает петь. Отвлекает, раздражает, отнимает силы. Я стараюсь не обращать на нее внимания, но мелодии распадаются. Иногда прежде, чем я успеваю их воплотить, иногда — вскоре после. Если только не вкладывать эту самую боль в Музыку, наделяя очередное создание клыками или отравленными шипами.

— Раньше тебе нравилось творить такое, — заметила Тарис, внимательно поглядев на меня.

— Раньше у меня был выбор, — невесело усмехнулся я. — И создавать мне нравилось разное. Просто зубастики больше привлекали ваше внимание.

— Неудивительно, — она улыбнулась, пытаясь под наигранной веселостью скрыть тревогу. — От них ведь надо было успеть увернуться. Ты всегда делал их очень шустрыми, Мелькор.

— Не всех, — я постарался взять себя в руки и загнать горечь поглубже. Нечего зря расстраивать девочку. — Но медлительные твари обычно не пытались удрать. Или не успевали.

— А я думала, ты нарочно их выпускал, — лукаво сказала Таринвитис, обнимая меня за шею. — Из любопытства или озорства.

— Ну-у... бывало и так, — признался я. От ее ласкового взгляда становилось как будто легче.

— Только не говори никому, — добавил я с притворным испугом.

— Особенно нашему строгому Саурону? — она смешно наморщила нос. — Не бойся, Властелин, я тебя не выдам.

И запрокинула голову, подставляя губы.

Я успел подумать, что, кажется, знаю, как можно исправить мелодию. Пожалуй, стоит попробовать несколько вариа... Впрочем, это — потом.

18

— Властелин, Эндорэ разрушается. Нолдор губят его.

Саурон замолчал, с тревогой глядя на Мелькора. Не могла судьба собственных владений стать безразлична Восставшему, что бы с тем ни происходило. Если, конечно, Вала не утратил способность слышать Музыку. Такое предположение казалось Первому Помощнику неправдоподобным и диким, но других объяснений бездействию Властелина он найти не мог.

Что ж, если Мелькор и вправду не слышит, Саурон расскажет ему. О том, что аманские мелодии убивают земли, ставшие частью Темы Восставшего. О том, что растет Диссонанс, и если промедлить еще хоть несколько лет, Белерианд сгинет. Мелькор мог бы удержать его, но голос Валы звучит все тише, а Нэртаг и Ральтагис ушли, и оставшиеся Поющие не сумеют противостоять распаду. И надо немедленно действовать, если они не хотят, чтобы Ангбанд превратился в остров, отрезанный от обломков Эндорэ Музыкой Ульмо.

— Мы остановим это, — сказал Мелькор так спокойно и деловито, что Саурон изумленно замер.

Майа ожидал спора. Готовился доказывать, убеждать. И слишком легкое согласие Властелина сбило его с толку.

— Мы действительно потеряли много времени, — продолжил Вала, словно не замечая замешательства Первого Помощника. — Начнем, пожалуй, с Сириона. С крепости Ородрета на острове.

— Наконец-то! — вырвалось у Саурона.

— Тебе придется восстанавливать мелодии земли, — Восставший сделал вид, что не услышал возглас майа. — Возьми с собой Дарглуина, оставишь на него крепость, когда она перейдет к нам. Он справится.

— Дарглуин нужен в Ангбанде, — возразил Первый Помощник, успевший овладеть собой и настроиться на деловой лад.

Порадоваться, что Мелькор вернулся к своей Теме, можно будет и после. После победы.

— Тебе нужнее, — решительно сказал Вала. — Со мной останутся Таринвитис и Алаг. Командование орками Ангбанда я возьму на себя. Что до волколаков, у них будет вожак на время вашего отсутствия. Выбери лучшего щенка из полукровок. Я сам его воспитаю, это не займет много времени. Готовься к походу, Саурон.

— Да, Властелин, — лицо Первого Помощника было привычно сосредоточенным и суровым, но глаза сияли от счастья.

19

— Вот они, Мелькор, — Саурон опустил на пол двух волчат.

Крупных, угольно-черных. Совершенно одинаковых с виду.

— Я просил одного, — удивленно заметил я, разглядывая щенков.

Интересно, чьи они? Дарглуина? Или самого Саурона?

— С этим никто не может сравниться в силе и ловкости, — майа потрепал волчонка за ухом. — А второй — самый смышленый. Вожаками могут быть оба. Выбери, Властелин.

— Оставь обоих, — решил я. — Посмотрю, что из них получится.

Возиться со щенками оказалось так интересно, что я на время забросил все другие занятия. Похожими мои питомцы были только на первый взгляд. Зато характером разные. Кархарот — шустрый, отважный и напористый. Анфауглир — спокойный, осторожный и очень сообразительный.

Я держал их при себе постоянно. Сам кормил мясом, еще теплым, сочащимся кровью. Иногда свиным. Иногда дичью, принесенной охотниками из леса. Время от времени — эльфийским. Кормил только из рук, вкладывая в зверенышей силу. А заодно — пробуждая, укрепляя и развивая то, что было заложено в них от рождения, что досталось от отца-майа.

Но все чаще я чувствовал, что передаю волчатам еще кое-что. Моя бессильная ярость, боль, подступающее временами отчаяние становились их частью. Точнее — частью Кархарота, который всегда набрасывался на еду первым, яростно отпихивая брата. Анфауглир не спорил, терпеливо дожидался своей очереди, только золотистые глаза хитро поблескивали. Казалось, щенок отлично понимал, что происходит, и научился использовать жадность и злобу брата себе на пользу. Я не мешал ему: стае Ангбанда требовался только один вожак, и уже ясно было, кто им станет.

Бесстрашие Кархарота переплавлялось в безумие, воля к победе — в исступленное упрямство, боевой дух — в неутолимую жажду крови. Но мне становилось легче. Словно то, что столетиями терзало меня, переходило теперь к юному волку. И отпускало меня. Освобождало.

20

— Саурон готовится к войне, — сказала я, входя к Мелькору, хотя уж для него-то это новостью точно не было. — Весь Ангбанд на ноги поднял. Случилось что-то серьезное?

— Нет, нам никто не угрожает, — рассеянно отозвался Восставший, не сводя глаз со своих волчат. — Просто пора наконец навести порядок.

— Они растут быстрее других, — заметила я, чтобы сделать ему приятное. Хотя мне совсем не нравилось, что Вала поселил этих зверей у себя. Их место было в стае. Или в лаборатории. Но не в комнатах Властелина, в самом-то деле!

Вот и теперь юные волки затеяли возню с беготней и прыжками — того и гляди, что-нибудь своротят. Причем играл только один из них, второй, похоже, дрался всерьез. Или почти всерьез. Слишком грозно рычал, слишком яростно нападал на собрата. И в конце концов почти добрался до его горла. Тот увернулся, но противник все-таки успел вцепиться ему в ухо. Брызнула кровь.

— Кархарот! — прикрикнул на драчунов Вала. — Анфауглир! А ну, прекратить!

Щенки — каждый ростом со взрослого дикого волка, — поджав хвосты, разбежались в стороны. Укушенный приблизился к сидящему Мелькору и положил голову ему на колено. По пушистому воротнику зверя текла струйка крови из порванного уха. Его свирепый приятель улегся в углу, угрюмо поглядывая то на нас, то на собрата. Мне даже не по себе стало от этого взгляда.

— Кархарот, к воротам, — отрывисто приказал Вала, видимо, заметив мое беспокойство. — Стеречь.

Зверь поднялся, клацая когтями по мрамору пола, подошел к двери и толкнул ее лапой. Тяжелая створка открылась неожиданно легко и тут же захлопнулась, едва черный хвост скрылся за ней.