После Пламени. Пламя раздора

Екатерина Аннинская

Пламя раздора

Третий роман цикла "После Пламени" (по мотивам эпоса Дж.Р.Р.Толкина "Сильмариллион"). В работе были частично использованы черновики, написанные в соавторстве с А.Барковой в 2003-2004 гг. С тех пор книга была практически полностью переработана.

Выражаю благодарность за помощь в работе над циклом Екатерине Фрумкиной, Оксане Чайке, Ольге Гессе, Елизавете Резник и Ольге Мыльниковой.

Тот, кто слаб, и тот, кто крут,

выбирает каждый между:

уходящий — меч и труд,

остающийся — надежду.

(Б. Чичибабин)

Глава 1

Кружево

Эндорэ, Первая эпоха.

1

— Фингон, ты говорил с Маэдросом?

— Да, отец.

Сын помрачнел и отвел глаза. Значит, получил отказ. Но почему?

— Он объяснил причину?

— Он говорил о каком-то особенном оружии, которое делают Карантир с Куруфином при помощи гномов.

— Что за оружие?

Фингон покачал головой:

— Маэдрос не объяснил. Сказал только, что это наш единственный шанс победить в войне. И что нужно время, потому что мастеров, способных работать с новым сплавом, очень мало.

Ну, конечно! Мастеров мало, а учеников они брать отказываются, чтобы сохранить тайну — не только от Моргота, от сородичей тоже. Сыновья Феанора склонны делиться изобретениями не больше, чем их отец. Даже Маэдрос, самый разумный из них.

— Мы не можем ждать, Фингон, — предупредил я. — Все больше нолдор обзаводятся семьями. Забывают, как держать меч. Предпочитают строить дворцы, а не крепости.

— Разве это плохо?

— Это очень хорошо — для Врага. Кто захочет выступить против Ангбанда, если есть, что терять? Оставить жену и детей, бросить любимую мастерскую — и рисковать жизнью? Как ты думаешь, многие сейчас верят, что Моргот когда-нибудь сам нападет на нас?

Фингон задумался.

— Почти никто, — ответил за него я. — Даже сыновья Феанора не хотят поддержать наступление. Как и Финрод. Только Ангрод и Аэгнор со мной согласились: они-то охраняют границу, и их дозоры постоянно сталкиваются с орками. А остальные, кто живет подальше от Ангбанда, полагают, что мир продлится вечно. И если нолдор так беспечны сейчас, что будет через сто лет? Через двести?

— За это время Маэдрос соберет силы, — предположил Фингон. — Будет готово новое оружие.

— Оружие будет, но найдутся ли бойцы, готовые поднять его?

Я поежился от порыва холодного ветра и оглянулся на окно. Створки почему-то были открыты. Я захлопнул их и обернулся к сыну.

— Вряд ли Моргот станет ждать столько времени, Фингон. Он может ударить первым в любой момент. И выберет этот момент он, а не мы.

— Мы должны опередить Врага, — сын озабоченно нахмурился. — Но у нас мало сил.

— Мы соберем силы, — заверил я его. — Я попробую договориться с Келегормом, минуя Маэдроса, если потребуется.

Фингон поморщился:

— Неистовый тебя недолюбливает.

— Точнее сказать — не выносит, — усмехнулся я. — Но Врага он ненавидит сильнее, так что шанс найти общий язык у нас есть.

— Может, мне съездить в Гондолин? — предложил Фингон. — Поговорю с Тургоном еще раз.

— Поезжай, — согласился я. — Только сперва отправь жену и сына в безопасное место. "Любой момент" может настать даже завтра.

2

— Властелин, Финголфин готовит наступление.

— В одиночку? — я поднял брови. — Мне пока не докладывали, что Верховный король нолдор сошел с ума.

— Он ведет переговоры, — упрямо заявил Саурон. — И добьется поддержки сородичей рано или поздно.

— А что Маэдрос с братьями?

— Учатся у гномов делать оружие.

— Ох, и молодцы эти гномы! — восхитился я. — Со всеми торгуют! А когда их замечательное оружие пойдет в ход, они будут спокойно сидеть в своих пещерах и любоваться нолдорскими камешками.

— Властелин, — майа посмотрел на меня с упреком.

Он никогда не понимал, как можно шутить, когда речь идет о серьезных вопросах. Правда, несерьезные вопросы мой Первый Помощник вообще не считал достойными обсуждения.

— Среди нолдор все меньше желающих воевать, — напомнил я. — И никакое гномское оружие этого не изменит. Саурон, к чему убивать нолдор, если можно их приручить?

— Зачем?! — изумился майа. — Властелин, они же наши враги! Они принесли с собой мелодии Амана. Их не исправить.

— Они живут в Эндорэ, дышат воздухом Эндорэ. Они привыкнут к нашей Теме, Саурон, это неизбежно. Еще немного — и ни Финголфин, ни Маэдрос уже не сумеют собрать армию. А потом мы аккуратно, по одному, уберем тех, кто подстрекает к вражде. С прочими нолдор, особенно с теми, кто родился здесь, договориться будет вполне возможно.

— Ты с орками собственными попробуй договорись! — в сердцах выпалил майа. — Им объясни, почему нолдор вчера были — мясо, а теперь — своя стая! Объяснишь?

— Прикажу, — холодно ответил я. — Кто мясо, а кто нет, не оркам решать.

— Они вот-вот взбунтуются, Мелькор, — Саурон заговорил тише, но по-прежнему зло. — Армия, которая создавалась столетиями, будет уничтожена — и не в войне с внешним противником, а в бессмысленных распрях. Орки должны сражаться, это в их природе, как в нашей — творить!

— Они будут сражаться, — примирительно сказал я. — Но с теми, на кого укажем мы, иначе такая армия ничего не стоит.

— Так укажи наконец!

— Укажу, — пообещал я. — Но для начала устроим смотр. А там уже я решу, куда направить орочью энергию.

3

— Мой король.

Фаниарон чуть запнулся на титуле. Финголфин сделал вид, что не заметил.

Этот нолдо явился в Хифлум полдюжины дней назад. Грязный, израненный, совершенно измученный. Настаивал на встрече с королем, уверял, что был пленником в Ангбанде и чудом сумел бежать. В подобные чудеса Финголфин не верил. И отказал бы во встрече, но Фаниарон твердил о важных сведениях, которые может сообщить только королю. Доверять ему, конечно, не следовало, но стоило выслушать. Как бы ни был искусен во лжи Моргот, в его послании могли оказаться крупицы правды. А Финголфин использовал любую возможность узнать что-то об Ангбанде. Сейчас — особенно.

Он говорил с Фаниароном с глазу на глаз, как тот просил, но за дверью стояли воины, готовые ворваться в любой момент, хотя король и сам был сильным бойцом. Главное — вовремя почувствовать фальшь, если на беглеца действительно наложено злое заклятие. Финголфин очень надеялся, что успеет.

— Мой король, я видел там... Феанора, — Фаниарон выговорил это имя с трудом, словно сам сомневался в своих словах.

Поймал изумленный взгляд собеседника и заторопился — пока не прервали, пока сам не уверился окончательно, что ошибся.

— Или кого-то очень похожего. Майа, быть может.

— Вот как?

Что ж, это было бы вполне в духе Моргота — подослать к нолдор оборотня в облике погибшего сына Финвэ, чтобы вызвать раздор. А потом воспользоваться междоусобицей... мерзость!

— Он, конечно, был пленником, — раскрыл хитрость Врага Финголфин.

— Нет, мой король. Надзирателем.

— Что-о?!

— Его называли — Фенырг. Повелитель Фенырг. Он все время пытался нас убедить, что заботится только о нашем благе, — Фаниарона передернуло.

— А Феанор-то здесь при чем? — раздраженно спросил Финголфин, едва сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть наглеца вон.

Пламенный был убийцей и предателем, но предположить, что он служит Морготу?! Хотя... ангбандские пытки кого угодно могут свести с ума. Вон Алассион так и не оправился до конца. Рвется в бой, как безумный, словно нарочно смерти ищет.

— Он как-то догадался о том, что я задумал бежать, — принялся объяснять Фаниарон. — Увел от остальных в дальнюю штольню. Говорил, что мой побег может погубить прочих пленников. Что нолдор в Ангбанде живется не хуже, чем... в Форменосе.

Взгляд короля потемнел при упоминании крепости, построенной старшим братом. Крепости, которая оказалась смертельной западней для Финвэ.

— Еще что-то? — холодно спросил Финголфин.

— Он снял с рук браслеты — и стал похож на Феанора. Лицо, движения, голос — не отличить! — Фаниарон почти с отчаянием смотрел на короля.

— Это был морок, — подчеркнуто спокойно заверил беглеца Финголфин. — Разве Феанор принял бы сторону Моргота?

— Нет, конечно! Но он позволил мне уйти! Даже после того, как я наговорил ему... разного.

Финголфин покачал головой.

— Фаниарон, мой брат всегда отличался вспыльчивостью. Неужели он отпустил бы безнаказанным того, кто его оскорбил?

— Мы были друзьями в Амане, — тихо сказал бывший пленник. — В юности.

— В юности — возможно, — сдвинул брови король. — Но с тех пор, как Феанор стал взрослым, он разучился дружить.

4

Хоть бы он только поверил! Или, по крайней мере, молчал о том, что видел в Ангбанде. Независимо от того, наваждение это или нет. Мне и так хватает стыда за брата, чтобы еще больший позор терпеть!

Ужас в том, что рассказанное вполне может быть правдой! Потому что в Амане Феанор дружил с Мелькором. И если он смог, подчиняясь мгновенному порыву, поднять оружие против соплеменников, смог предать тех, кто ему доверился, то и помириться с убийцей отца вполне способен. А уж Моргот, разумеется, его принял: второго такого мастера, как мой брат, вряд ли найдешь. Тем более, что Феанора очень легко было связать клятвой, которую тот дал в Амане. И заставить служить ради Сильмариллов, затмивших его разум.

Я пристально посмотрел на Фаниарона. Стоит ли полагаться на его обещание? Или лучше убить — быстро и безболезненно? Это не удивило бы никого: на пленнике вполне могут быть злые чары, а мой долг — заботиться о безопасности подданных.

Нет... не могу! Даже, если я сейчас совершаю ошибку — все равно не могу. Я-то не приспешник Моргота. И сородичей не убиваю. В отличие от... брата.

Иди, Фаниарон. Ты никогда не узнаешь, что был на волосок от смерти. А мне придется надеяться на то, что ты сдержишь слово и сохранишь тайну. И еще — на то, что других свидетелей предательства Феанора нет.

Разве что Маэдрос. Но допустим, он встретил своего отца в Ангбанде. Допустим, поверил, что это не морок. Представляю, каково ему было! Вряд ли он рассказал даже кому-то из братьев. Если уж с Фингоном, ближайшим другом, не поделился бедой. Нет, он будет молчать, как и я.

Но если Феанор жив, как он допустил истязание Маэдроса?! Хотя... невыносимо признавать это, но он-то как раз мог допустить. Хуже того — мог сам подать Морготу идею. Камень испортить или в составе сплава ошибиться он действительно не способен. А сына отдать на пытки — вполне.

Что же, брат, когда-то я клялся, что последую за тобой повсюду. Но тогда ты еще не был ни убийцей, ни предателем, ни прихвостнем Врага.

В Ангбанд я за тобой не пойду, Феанор. Я отрекаюсь от данного тебе обещания — долг перед нолдор важнее. И чистая совесть тоже. Даже если ты жив, для меня ты умер. Еще прежде, чем тебя увидели мертвым. Ты умер, когда сжег корабли.

5

На подготовку к смотру я выделил сорок восемь страж. Достаточно много, чтобы Саурон успел все как следует устроить. И достаточно мало, чтобы у него не осталось времени на посторонние раздумья и разговоры.

Я ощущал, как пробуждается мощь Ангбанда, столетиями подавляемая моей волей, но постепенно возраставшая все это время. Мелодии, прежде тихие и разрозненные, собирались в хор, словно ручейки в единый мощный поток. Поток, который я мог направлять и сдерживать, но не остановить совсем. И который готов был вот-вот прорваться, если не открыть ему путь.

Смотров мы не устраивали уже лет двести: я не хотел рисковать, давая ложную надежду тем, кто желал войны. Зато теперь опасаться было нечего. Наоборот, пришла пора всем — майар, балрогам, оркам — почувствовать и осознать силу Ангбанда. И особенно то, что я с ними и готов вести их.

Я поднялся на открытую площадку, с которой нам предстояло наблюдать смотр. Майар повернулись ко мне одновременно, как по команде. И очень разные их мелодии звучали в этот момент почти одинаково. Звонко. Открыто. Как в самом начале, когда мы только явились в мир. Когда мои майар верили мне. Когда я, не задумываясь, доверялся им.

Я улыбнулся соратникам. Только глазами и уголками губ, чтобы не нарушать торжественности момента, но дать понять: мы поем одну Тему, как и прежде. И смотр начался.

Что ж, Феанор, я тянул время, сколько мог. Но теперь это грозит разладом мелодий. Бунтом в войсках. Разрушением Ангбанда. Не крепости — Музыки. Системы. Слишком высокая цена за дружбу. Непомерная.

Последнее, что я могу сделать для тебя — это послать армию в обход нолдорских укреплений. На захват земель, лежащих на юге Белерианда. Нолдор окажутся в окружении, но первым я их не трону. Вот если Финголфин все-таки решится развязать войну, мне придется сражаться с твоим народом.

6

— Великолепно, Саурон! — Мелькор повернулся к Первому Помощнику. — Орки вполне освоились с новым оружием.

— Они служат тебе и Ангбанду, Властелин, — сдержанно ответил майа.

Но видно было, как приятна ему похвала.

Тевильдо, который сидел у края площадки, внимательно наблюдая за сражением Воплощенных внизу, покосился на Валу блестящим зеленым глазом и тихо мурлыкнул.

Один из двух орочьих отрядов тем временем начал теснить другой, наглядно демонстрируя, насколько новые, гномьей работы, оружие и доспехи лучше старых, пусть и привычных. Нэртаг нахмурился: его подручные так и не смогли приблизиться по мастерству к народу Ауле.

— Однако легким этот бой не назовешь, — заметил Мелькор. — Те воины, что не переучивались, тоже не теряли времени даром. Как и кузнецы, которые ковали для них мечи.

Нэртаг просиял и бросил торжествующий взгляд на Саурона. Тот сделал вид, что не заметил. Тарис беззвучно засмеялась и сразу же отвернулась, прикинувшись, что увлечена происходящим внизу. Все шло, как обычно. Как прежде. Словно никакого разлада и не было.

7

Мы поем одну Тему? Снова? В это трудно поверить. Слишком долго росло отчуждение. Я почти потеряла надежду, что все вернется.

Я так долго ждала, Мелькор! И не могла понять: разве ты сам не мечтаешь вернуть былое могущество? Заново отстроить Удун — наперекор врагам и как свидетельство того, что поражение не сломило нас, а только сделало сильнее.

И вот ты стоишь рядом с нами, Властелин. И смотришь вниз, на войско Ангбанда. Я слышу в твоей мелодии гордость. Упоение мощью, единством, величественной красотой нашей Музыки.

Может быть, страшный след, оставленный пленом, начал наконец исчезать? Может быть, ты вновь становишься прежним? Тем Мелькором, с которым я была счастлива петь одну Тему и сражаться плечом к плечу.

Так хочется поверить в это! И так страшно ошибиться.

* * *

Мы поем одну Тему, Мелькор! Сейчас и всегда.

Ты можешь вести войну или препятствовать ей, истреблять наших врагов или щадить их, держать в Ангбанде Феанора с его подопечными или скормить их всех волколакам. Мне все равно!

Что бы ни сделал ты, я приму это. Какой бы путь ни избрал, я разделю твою судьбу. Что бы ни пел, я подхвачу мелодию.

Пусть я никогда не смогу стать для тебя дороже твоей Темы. Но я всегда останусь рядом с тобой. Буду другом, соратницей — кем захочешь. Только бы видеть твою улыбку, встречать взгляд, слышать голос. Это меньше, намного меньше, чем мечтается, но все-таки лучше, чем ничего.

Мы поем одну Тему, Мелькор. Потому что она — твоя.

* * *

Мы поем одну Тему. Ты сейчас очень стараешься убедить нас в этом, Властелин. Хочешь снова выиграть время? Или уже готов сделать правильный выбор?

Я никогда не сомневался в тебе, в отличие от остальных. Как и Тарис. Я знаю, что ты не откажешься от нашей общей Музыки. Вопрос лишь в цене, которую тебе придется заплатить за это. Чем дольше ты ждешь, тем она выше. Чем больше ты вкладываешь в свое творение, тем тяжелее будет расстаться с ним. Хотя твой нолдо, по правде сказать, совсем не шедевр. Тебе стоило сразу взять для опыта нескольких Воплощенных, чтобы не цепляться так за неудавшийся экземпляр.

Ты упорно называешь Феанора другом. Похоже, он для тебя — примерно как для меня мои волки. Но ни один волк не стоит того, чтобы подвергать опасности дело. И ни один Воплощенный. Ты понимаешь это не хуже меня.

Тебе придется избавиться от своего нолдо, Мелькор. И лучше, если ты сделаешь это сам. До того, как тебя вынудят... обстоятельства.

8

Я поднял крышку ларца. Захлопнул. Снова поднял. Вздохнул — и достал Венец. Не думал, что когда-нибудь снова его надену.

Я должен знать, что сейчас происходит в Эндорэ. Что с моими сыновьями. После того, что устроил Саурон с пленными, всего можно ожидать. Нападения орков, "случайного" обвала в горах — всего. И еще вопрос, успеет ли Мелькор вмешаться. Если вообще вмешается.

Маэдрос оказался цел и невредим, и я облегченно вздохнул. Не потому, что был рад его видеть: его судьба меня как раз не слишком заботила. Просто он выглядел спокойным. А значит, и с младшими все было в порядке.

Теперь следовало проверить, нет ли опасности, о которой мои мальчики пока не подозревают. Только вот, что именно искать, я не знал.

Мой взор выхватывал то злобные орочьи морды — нет, это обычный дозор, ничего подозрительного, — то шаткий камень на тропе — нет, на ловушку все-таки не похоже. Я уже начал терять терпение, когда вдруг четко увидел неразлучную троицу: Келегорма, Карантира и Куруфина. Парни сидели у костра в ущелье к юго-западу от Химринга и что-то оживленно обсуждали.

Я вслушался.

— Дядя прислал письмо, — сказал Келегорм, доставая свиток.

Финголфин?! От изумления я едва не потерял мальчишек из виду. Но тут же заставил себя сосредоточиться.

— Интересно, зачем? — Куруфин поморщился. — Он мог бы позвать тебя мысленно.

— Это вряд ли, — ухмыльнулся Карантир.

— Я закрыт от него, — подтвердил Келегорм. — Но то, что он предлагает... Вот, читай.

Разглядеть руны мне не удалось даже при помощи Венца. Оставалось только внимательно слушать, чтобы из разговора понять, о чем речь.

— Узнаю дядюшку! — хмыкнул Карантир, пробежав глазами письмо и протягивая его Куруфину. — Маэдрос с ним не согласен, значит, мнение Маэдроса можно в расчет не принимать.

— Брат слишком осторожен и медлителен, — сказал мой любимец, закончив чтение. — Но эта попытка договориться за его спиной — подлость. Давайте отдадим письмо ему.

— Чтобы он поссорился с дядей? — спросил Келегорм. — И еще больше затянул с наступлением?

— А что ты предлагаешь? — нахмурился Куруфин. — Мне и самому уже поперек горла стоят эти бесконечные приготовления!

— Я поговорю с Маэдросом, — предложил Карантир. — Сплав все равно кончается. К весне мы истратим его весь, и оружие будет готово.

Хотел бы я посмотреть, что за сплав они придумали! Те слитки, что я из Амана прихватил, обычный огонь не берет, так что мальчикам они вряд ли пригодились. А ведь я так и не дал своему сплаву имя... Только и успел, что сковать несколько мечей и наконечников на пробу. Оружие-то парни наверняка уже в дело пустили, а слитки так, наверное, и лежат.

Да, если бы Валар попытались удержать нас в Амане силой, их ждал бы неприятный сюрприз. Правда, насчет самих Владык Валинора я не уверен, а вот майар точно бы досталось! Мне почти жаль, что никто из них так и не отведал наших клинков и стрел!

Я так увлекся воспоминаниями, что перестал вслушиваться в разговор сыновей. А когда спохватился, перед моим взором вместо ущелья, где собралась неугомонная троица, оказались скалистые склоны Эред Энгрин.

Впрочем, с парнями моими все было ясно: они станут снова уговаривать Маэдроса. А вот на кого стоило взглянуть, так это на братца! Я поморщился: лишний раз лицезреть Финголфина было, мягко говоря, неприятно. Но ради нолдор... я вздохнул и сосредоточился.

— Мы выступим весной, Фингон. Как только лед на озере вскроется.

Что?! Я едва не сорвался вниз от услышанного. Вскочил с кресла — хорошо, вовремя вспомнил, что в трех шагах впереди обрыв. Схватился за подлокотник, осторожно сел.

Выступят они! Я столетиями удерживаю Ангбанд от нападения, а это ничтожество, этот самовлюбленный глупец готов все испортить! И мои сыновья — по взглядам видно: Маэдрос их больше не удержит. Никто не удержит!

"Мелькор!"

Не откликается! В который раз уже! Или он тоже сейчас следит за моим братцем? Вместе с Сауроном!

— Мелькор!!! — заорал я вслух.

Эхо подхватило мой голос, насмешливо перебрасывая его от скалы к скале.

Не отвечает. Не слышит. Ну, да, конечно! Он никогда не слышит меня, если ему неудобно. Он и о выходке Саурона с пленными, должно быть, "не знал". Старательно смотрел в сторону. Уж так был занят — рухни Тангородрим, Восставший и то, наверное, не заметил бы!

И что теперь? Искать Мелькора, убеждать... в чем? Что он должен смирно сидеть в крепости, пока Финголфин бьет тараном в его ворота? А если Саурон попробует возражать, приказать тому замолчать?

Я всегда считал, что не нуждаюсь ни в ком. И действительно обходился своими силами. Но сейчас... что я могу — один?

Впрочем, уж Мелькора-то я отыщу! Хотя бы выясню, чем таким неотложным он занят. Венец поможет.

Найти Восставшего оказалось легче, чем я ожидал. Он стоял на смотровой площадке, о чем-то беседуя со своими майар. И с интересом глядел вниз.

Туда, где орки убивали эльдар.

9

Битва закончилась. Побежденные мрачно отправились по горной дороге к казармам, а победители принялись деловито освобождать мечи, замотанные шкурами: учебный бой завершился.

— Неплохая награда для них, — ухмыльнулся Саурон, впившись взглядом в лицо Мелькора.

— Хорошая, — согласился Вала.

Наградой для победителей были пленники-синдар — десятка три мужчин в доспехах и при оружии.

— А этим, конечно, пообещали свободу, если они победят?

— Нет, Властелин. Быструю смерть.

Тридцать пленников, бьющихся не за жизнь — за избавление от мучений. И тридцать орков, жадных до крови.

Когда один из синдар зарубил уже третьего противника, Мелькор нахмурился и повернулся к Саурону.

— Бойцам не следует терять бдительность, — ответил тот на незаданный вопрос. — Они хотят убивать — хорошо. Но они должны быть готовы платить за это.

— Между тем, они, похоже, не ожидали серьезного отпора от квенди, — сухо заметил Вала.

— Они давно не видели настоящей войны, Властелин, — парировал майа.

Мелькор отвел взгляд.

10

Пленных наконец дорезали. Уцелевшие орки подобрали трупы и потащили к крепости. У них тоже сегодня намечался пир. И у них, и у Поющих. У облеченных плотью Поющих.

"А тебе, Алаг, кто мешает? — насмешливо спросила Дэрт, угадавшая мои мысли. — Присоединяйся к нам. Вон тело твое будущее выросло уже почти с Глора. Еды требует, а толку от него никакого. Еще и в пещере скоро умещаться перестанет. Крылья уже по стенам скребут".

"Увеличим пещеру", - отрезал я.

А больше ничего отвечать не стал. К чему зря болтать?

Я точно знал, когда вновь воплощусь: когда начнется война. Когда армия Ангбанда лавиной прокатится по южным и западным землям. У меня тогда будет своя задача. Свой бой.

Те двое, от которых мы вынуждены закрывать свои владения облаками, заплатят за все! Я сброшу их вниз, я лишу их плоти, как они лишили меня, а их небесные ладьи доставлю Властелину.

Я сделаю это один. И когда кровь моих врагов омоет скалы Тангородрима, я смогу наконец забыть стыд поражения.

Внизу показывали боевые умения многочисленные отпрыски Глора. Расплавляли обломки скал огненным дыханием, дробили хвостами камни. Воплощенных бы это, наверное, впечатлило. Хотя червяки бескрылые и есть червяки! Не так уж много они могут.

"Зря ты завидуешь Глору, Алаг".

Дэрт всегда умела чувствовать настроение. Точнее — думала, что умеет. Но на этот раз она точно ошиблась!

"Чему тут завидовать? — небрежно осведомился я. - Думаешь, мне хотелось бы постоянно сидеть в пещере и плодить потомство со скуки?"

"Разве без тела — лучше?"

"Всему свое время".

11

Должно быть, случилось что-то непоправимое. Я вообще не думал, что Феанора можно довести до такого состояния. То, что он в мастерской устроил... Я не видел, как он ее громил. Хватило одного взгляда ему в лицо, чтобы броситься прочь. Вниз по лестнице я уже еле спустился: стены ходили ходуном, ступени трескались, камни начали раскаляться. Мне казалось, что башня вот-вот рухнет. А если и не рухнет, наверняка вмешается Мелькор, и как бы его гнев не оказался похуже ярости Феанора.

Странно, что Ангбанд оставался почти спокойным. Только был слегка недоволен — словно зверь от укуса насекомого. Но не больше.

Я все-таки забрался подальше в горы и спрятался в одной из знакомых пещер, куда орки обычно не забирались. Ангбанду, может, и не грозило ничего, он-то каменный, в отличие от меня. Да и было кому отстроить крепость заново, если что.

Я просидел в укрытии восемь страж. Далекие удары гонга слышались регулярно, и по всему выходило, что цитадель устояла и даже порядок в ней не нарушился. Если какая-то схватка и была, она закончилась. И пора было выяснить, чем.

Лестница в нашей башне выглядела целой и невредимой: то ли Ангбанд сам залечил раны, то ли ему помогли. Дверь в покои оказалась приоткрытой. Я осторожно заглянул в щель, потом тихо вошел.

Феанор был там. Лежал, уткнувшись лицом в меховое покрывало на ложе, и не шевелился. Я поежился: он внезапно напомнил мне тех, кто умирал во льдах. Они тоже переставали двигаться. Ложились и засыпали. Или сидели, глядя в одну точку. Потом я видел их снова, полузасыпанных снегом. Мы шли мимо — а кто-то опускался рядом с неподвижными белыми фигурами, чтобы остаться с ними.

Я тряхнул головой, отгоняя жуткие воспоминания. Но они не желали отступать, липли к коже, сводили противной ноющей болью живот.

— Мастер! — от ужаса я заорал во весь голос.

Я потряс Пламенного за плечо, но он не пошевелился. Я отдернул руку и принялся торопливо вытирать ее о тунику, словно молчаливая обреченность Феанора могла передаться мне.

Я заметался по комнате. Зачем-то кинулся в мастерскую и тут же выскочил обратно, мимоходом заметив, что там, похоже, не осталось ничего целого. Только оплавленные обломки на полу — уже не разберешь, от чего.

"Властелин!"

Хоть бы Мелькор откликнулся! Может, все из-за него и случилось, но какая разница! Помощи просить все равно больше не у кого.

12

— А Глор-то каков! — Дэрт энергично взмахнула яблоком, которое все никак не могла донести до рта. — Вот подрастут его детки — так и с орками можно не возиться.

— Ничего, и для орков дело найдется, — ухмыльнулся Талло и ловко выхватил у нее яблоко.

Увлеченная разговором майэ не обратила на это внимания. Впрочем Мастер Иллюзий при желании кому угодно мог глаза отвести. Кроме разве что Мелькора с Сауроном.

— Драконы великоваты, — напомнил Дарглуин. — Не везде пройдут, где орки с волками смогут.

— А балроги так увлеклись танцем, что я уж думал, теперь только Властелин их и остановит, — заметил Ирбин, разрезая оленину.

— Так он и остановил, — Ральтагис придвинулась поближе к Мелькору. — Иначе они бы точно лес подожгли.

Таринвитис, сидевшая по другую сторону от Валы, недовольно посмотрела на соперницу и сделала то же самое.

— Надеюсь, девушки не передерутся, — шепнул Талло на ухо Дэрт, с удовольствием поймав ревнивый взгляд Нэртага.

"Не передерутся, — мысленно ответила рыжая майэ. — Им нужно разное".

"Ну, да, конечно, — подхватил Мастер Иллюзий. — Ральтагис все надеется, что Вала восстановит Удун. Впрочем, это еще возможно. В отличие от того, о чем мечтает Таринвитис".

"Ну, удовольствие-то они получат в любом случае", — Дэрт лукаво улыбнулась.

"А ты что же? — поддразнил ее Талло. — Упустила момент и теперь не знаешь, как подступиться?"

"Мне не нужно ловить момент, — парировала рыжая, нежно посмотрев на Нэртага. — И без того есть, с кем... провести время".

Она решительно протянула руку и отобрала у Талло так и не тронутое яблоко.

"Я всегда утверждал, что мысленная речь удобнее, — Мастер Иллюзий притворно вздохнул. — Можно одновременно есть. Но некоторые так любят трудности!"

13

Я кивал. Улыбался. И со страхом ждал вопроса, который наверняка хотела задать половина моих майар: "Когда выступаем?"

...Почему-то вспомнился Мори. Совсем некстати.

— А доспехи у квенди хлипкие, — покачал головой Нэртаг. — В таких много не навоюешь.

— Это же синдар, — усмехнулась Ральтагис, прижимаясь к моему плечу.

"С нолдор было бы интереснее", — я знал, что она ни за что не скажет этого. И знал, что она могла бы это сказать.

Нолдор... Мори. А ведь он теперь действительно Мори. Привык к новому имени, принял его вместе с жизнью здесь. Когда я однажды назвал его по-старому, парня аж передернуло. Не хочет вспоминать прошлое. И мелодия у него изменилась. Не нолдорская, не орочья — своя, особенная. Я никогда прежде подобной не слышал. Иногда она сливается с Музыкой крепости, иногда выделяется, но всегда созвучна Ангбанду.

— Ну, Тевильдо, теперь твой черед! — озорница Дэрт сделала вид, что хочет дернуть Кота за усы. — Ирбин и Дарглуин устроили роскошный пир. А ты чем нас порадуешь?

— Только не "земляными яблоками! — хихикнула Тарис. — Пусть ими Воплощенные давятся.

— Ты их сырыми, что ли, грызть попыталась? — обиделся Ирбин. — Или плоды с веток жевала?

— Как можно! Я лично ее угощал, — вмешался Талло. — Но твое творение оказалось настолько удачным, что без него редкий стол обходится. А сейчас хочется чего-то нового, необычного.

— Будет вам необычное, — мурлыкнул Кот, поднимаясь.

— А я знаю, что! — похвасталась Дэрт.

— Знаешь — так помалкивай! — Тевильдо возмущенно дернул хвостом. — Думаешь, я не заметил, когда ты подглядывала?

Подглядывала... Интересно, способность Мори прятаться связана только с Ангбандом или это врожденный дар? Да что ж я снова о нем думаю?! Такое не может быть случайностью.

И, продолжая приветливо улыбаться майар, я потянулся мыслью к юному нолдо. Просто на всякий случай.

Мори откликнулся тут же. Похоже, все это время он пытался меня дозваться.

"Властелин! Феанор! Он замерзает!"

Замерзает?! Ранней осенью? Квендо, да еще владеющий силой Пламени? Это куда же он умудрился забраться?!

"Что случилось, Мори?"

От изумления я перестарался. Напор моей воли и майар-то выдержать нелегко, а уж Воплощенному совсем тяжко пришлось. Хорошо, он хоть сознание не потерял. Правда, вместо четкого и быстрого ответа я получил бессмысленную мешанину эмоций: боль, ужас, растерянность, мольбу.

"Успокойся, — я постарался меньше давить на парня. — Где Феанор? Во льдах?"

Мысли Мори, и без того сбивчивые, окончательно утратили ясность. Теперь я слышал в них только панику и нарастающее отчаяние.

— Продолжайте, — сказал я, вставая. — Я скоро вернусь. Смотрите же, оставьте и мне что-нибудь от сюрприза Тевильдо. Таринвитис, проследи за этим.

Я очень старался выглядеть беззаботным, но судя по встревоженным взглядам майар, удалось это плохо.

14

"Властелин! Мелькор! Спаси меня!"

Не отвечает. Ну, да, он во льдах, сам сказал. И Феанор тоже... Мы все! И все поодиночке, а так ведь нельзя, надо держаться вместе, иначе смерть. Полынья откроется под ногами — и все. Или будешь блуждать в лабиринте торосов, пока не кончатся силы. А потом уснешь. И превратишься в лед.

Я сжался в комок на полу, зажмурившись и не решаясь открыть глаза. Боялся случайно взглянуть на Феанора. Боялся увидеть иней, покрывший неподвижное тело. И лед вместо стен.

Краешком сознания я понимал, что ничего подобного нет и не может быть. Понимал — но не верил. Очень уж холодно было в комнате.

— Я... я в Ангбанде, — голоса не осталось, только беспомощный хриплый шепот.

Ладно, пусть. Надо... посмотреть. И убедиться. Что захлестывающий сознание ужас — просто тень прошлого. Что я дома. И Мелькор сейчас придет, и нельзя, чтобы он догадался о моих нелепых страхах, потому что — стыдно же!

Мысль, что Властелин примет за труса, разом привела меня в чувство. Я решительно открыл глаза — и обмер, уставившись на свою руку. На снег между пальцами. На лед под ладонью. Вскочил со сдавленным воплем, слепо кинулся в сторону и упал, ударившись обо что-то твердое... об угол стола... об узор, вырезанный из камня.

— В-во л-льдах... нет уз-зоров, — лязгая зубами, пробормотал я, вцепившись в изогнутую ножку так, словно она готова была исчезнуть. — И столов нет. Я... в Ангб-банде.

— В Ангбанде, в Ангбанде, — раздался суровый голос. — И мог бы сказать об этом сразу, а не болтать про льды. Ищи вас по всему Северу!

15

Пол в комнате был покрыт тонким слоем льда и припорошен снегом. Стены заиндевели.

— Да что здесь происходит?! — возмутился Мелькор, склоняясь над Феанором и немилосердно встряхивая того. — Зачем? Если ты зимы дождаться не можешь, бери Ломенуза и поезжай на север. У Мори вон зуб на зуб не попадает — он-то чем виноват, что тебе холод понадобился? Еще и мастерскую разгромил, — сердито добавил Вала, бросив взгляд на приоткрытую дверь.

Видно сквозь щель было немногое, зато изломанная Музыка заставила Поющего болезненно поморщиться.

Феанор не ответил, даже не показал ничем, что услышал. Но был в сознании — Мелькор чувствовал это.

Вала вздохнул — и только сейчас сообразил, что не следовало так говорить с Пламенным при слуге.

— Приберись там, — отрывисто приказал он Мори, махнув рукой в сторону мастерской. — И дверь закрой.

— Да, Властелин.

Юноша торопливо скрылся. Выглядел он крайне смущенным.

Восставший осмотрелся. Остатки льда начали таять быстрее под укоризненным взглядом Поющего, лужицы испарялись. Воздух заметно потеплел.

Вала снова повернулся к другу. Гнев прошел, осталась только тревога. У Феанора явно не получилось какое-то творение — должно быть, впервые в жизни. Отсюда ярость, когда Пламенный, не помня себя, крушил все, что попадалось под руку. Отсюда теперешнее отчаяние.

Сам Мелькор давно научился воспринимать неудачи как полезный опыт, но ему-то с самого начала приходилось бороться с собратьями за свою Тему. Ошибаться, отступать, собираться с силами, снова пробовать. А Пламенному все давалось слишком легко. В сущности, он и препятствий-то серьезных не встречал в своей жизни. Великий мастер, которому все старались создать условия — только твори. Ну, теперь и мучается, бедняга.

— Вот что, — участливо начал Вала, слегка сжав плечо Феанора, — я сам поеду с тобой. Нам обоим стоит отдохнуть. В пяти конных пробегах к северу есть красивые горы. Ледники с глубокими озерами, каскадные водопады. А еще дальше начинается снежная пустошь. И лабиринт из ледяных глыб. Древняя Музыка, — его голос дрогнул. — Владыки Запада тогда не добрались до нее, не смогли разрушить. Там все, как во времена Удуна.

16

О каком отдыхе ты говоришь? О какой красоте?! Твои воины убивали пленных эльдар — и ты любовался на это! Ладно Саурон и прочие — от них я ничего иного и не ожидал! Но ты! Ты раньше был мастером, Мелькор! Почти таким же искусным, как я.

Не хочется шевелиться, не хочется говорить, смотреть на тебя. Ты не тот, кто когда-то был моим другом. Осталась лишь оболочка. Но если ты сейчас уйдешь, нолдор обречены. Сами ли они отправятся штурмовать Ангбанд или твои майар уговорят тебя начать войну, конец будет один.

Я вздохнул и приподнялся на локте.

— Если мы уедем, Саурон может напасть на нолдор, — голос оказался непривычно хриплым, словно чужим. — Так уже было, ты знаешь, Мелькор.

— Он ничего не предпримет до нашего возвращения. Обещаю.

А после? Что будет после того, как мы вернемся, а, Вала? Знаешь ли ты о планах Финголфина и моих сыновей? Как намерен действовать?

Рассказать тебе об их планах — значит, предать нолдор. И еще неизвестно, спасет ли это мой народ от истребления. Промолчать — значит, предать тебя. Если еще есть, кого предавать. Если в тебе осталось хоть что-то от прежнего Мелькора.

Ты привык принуждать, полагаться на свою силу, и оттого перестал слышать и чувствовать мир. А смириться с этим не можешь. Тебе слишком охотно все повиновались: майар, люди, орки. Ты забыл, что бывает по-другому, что не всех и не все можно подчинить. Забыл, что дело мастера — пробудить красоту, помочь ей раскрыться, а не навязать будущему творению свою волю. И сам от этого страдаешь, я же вижу!

— А пленные? На кого я оставлю их?

— На меня, Мастер!

Мори. Подслушивал, как всегда.

Я сел, спустив ноги на пол. Хмуро поглядел на слугу.

— Справится? — с надеждой спросил Мелькор.

Как же тебе хочется сбежать из собственной крепости, Властелин Ангбанда! Я задыхаюсь здесь, но и тебе, похоже, несладко.

— Справлюсь, — решительно заявил Мори. — Не в первый раз.

Что ж, может, для моих мастеров так даже безопаснее. Саурон ненавидит меня, но вряд ли станет вредить пленным, чтобы уязвить мальчишку.

Ты хочешь снова услышать свою Музыку, Мелькор. Подальше отсюда, где никто не сможет помешать. И чтобы я был там рядом с тобой. Надеешься стать прежним, вернуть утраченную способность творить? Наверное. Ты никогда не умел сдаваться.

Не знаю, есть ли шанс спасти тебя. Остановить, пока ты окончательно не превратился в Моргота. Но если это не удастся, для нолдор все будет кончено. Впрочем, дело не только в них. Я поеду с тобой ради нашей дружбы. И если еще не поздно помочь тебе, я помогу.

17

Мелькор вернулся довольно быстро. Погрустневшая было Таринвитис снова заулыбалась и вручила ему тарелку с Тевильдовым угощением. Ральтагис немедленно прильнула с другой стороны.

Женщины щебетали без умолку, и я искренне сочувствовал Властелину: не так уж легко выносить такое количество пустой болтовни. Уж на что Ральтагис обычно майэ разумная, но и на нее порой находит.

Мелькор, правда, всегда обходился с соратницами терпеливо и мягко. Даже когда они отвлекали его от дел. Я бы так не смог. Вот и теперь — ясно было, что после пира эти красавицы не оставят Властелина в покое. И сами не займутся ничем полезным, и Вала из-за них тоже. Не знаю, что стало бы с Ангбандом, если бы не я! Порядка бы точно не было никакого.

Мелькор соизволил наконец принять меня только через полдюжины страж. И тут же выяснилось, что он уезжает. Увозит своего нолдо из крепости. Важнее занятия не нашлось перед началом войны!

Мне пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы скрыть раздражение. Но злиться было бессмысленно: если уж Мелькор что-то задумал, переубедить его мало шансов. А переубедить быстро — совсем невозможно.

— Сколько мне выждать? — деловито спросил я.

Вала недоуменно прищурился.

— Перед наступлением, — пояснил я.

Странно, обычно мы лучше понимали друг друга.

Мелькор вздрогнул. Или это ровное пламя светильников дернулось от внезапного сквозняка? Странный сбой в мелодии, надо будет проверить.

— Нет, Саурон. Армия останется в крепости. Ничего не предпринимайте без меня.

Я глубоко вздохнул.

— Да, Властелин. Мы будем готовы к твоему возвращению.

— Ничего не предпринимайте, — повторил он с нажимом. — Пусть все остается по-прежнему.

— Как прикажешь, Властелин.

Разумеется. Все будет выглядеть по-прежнему. Но войско Ангбанда сможет выступить сразу, как только ты отдашь приказ. Лук будет натянут — тебе останется только отпустить тетиву.

— Когда тебя ждать назад?

Вала задумался.

— Я вернусь в начале зимы.

Значит, через сто дней. Что ж, это не слишком долго. Как раз подходящий срок, чтобы все подготовить.

Не знаю, что тебе нужно на севере, Мелькор. Может, ты решил наконец избавиться от нелепой привязанности к своему нолдо, а заодно и от него самого. Может, задумал что-то, в чем тебе нужна его помощь. Я не стану спрашивать. Расскажешь сам, если захочешь. Потом.

Ты уезжаешь. Я смотрю тебе вслед с башни. И надеюсь, что ты вернешься один.

18

Мелькор помедлил, прислушиваясь, и свернул в ущелье, ведущее на северо-восток. Свернул впервые: в Ангбанде они все время ехали прямо, и горы меняли форму, открывая путь.

Пейзаж вокруг был все тот же: склоны, кое-где поросшие сосняком, белые шапки на горных вершинах, осыпи, реки, вскипающие бурунами. И лишь когда Мелькор остановился, выбирая дорогу, Феанор понял, что Ангбанд остался позади. Отпустил их. Все-таки отпустил. Не сейчас, впрочем. Раньше. Когда Восставший решился уехать с другом. Не по делам — просто так. Как бывало в Амане.

Феанору не хотелось думать ни о цели путешествия, ни о том, сколько осталось в нынешнем Мелькоре от того, с кем когда-то подружился мастер. Впрочем, Вала сейчас все больше напоминал себя прежнего. Словно по мере удаления от Ангбанда исчезала тяжесть, давившая на него. Разгладились жесткие складки в углах рта, потеплел взгляд, мягче стала речь. И улыбался Восставший заметно чаще. Правда, говорил мало.

Мастер тоже предпочитал молчать. Впитывать мелодии мира в котором не было сейчас ничего, кроме поросших соснами гор, размеренного цоканья копыт и густого, пьянящего аромата хвои. Не было ни Ангбанда, ни нолдор, ни бесконечной войны. В этом мире можно было просто дышать, жадно втягивая холодный воздух. Наконец-то дышать всей грудью.

19

Я знаю, что ты вернешься. И уехать, конечно, было необходимо, раз ты так решил. Ты всегда поступаешь, как лучше для воплощения нашей Темы.

Но почему ты не попрощался? Даже нескольких слов не сказал? Да мне хватило бы и ласкового взгляда. Прикосновения мысли.

Сама позвать тебя я не решусь. Буду ждать, как ждала всегда. Как ждала эти страшные три тысячи лет, не зная, вернешься ли ты, не зная, каким ты вернешься. Просто надеялась, что ты вернешься — ко мне. Ну, хотя бы — и ко мне тоже.

* * *

Жизнь уходила из Цитадели. Мне казалось, что исковерканная Музыка Удуна вот-вот раздавит меня, расплющит, размажет по черным от сажи стенам подземных коридоров. Я не могла поверить, что еще недавно это жуткое место было нашим домом.

Я выбралась из-под развалин едва ли не ползком. Кто-то подал мне руку, и лишь благодаря этому я не упала. Талло.

— Где... — я не договорила.

Зашлась в приступе кашля, вцепившись в плечо Творца Видений. Густой дым, смешанный с паром, разъедал глаза, обжигал горло, а Диссонанс почти лишал меня власти над плотью. И говорить мы сейчас могли только вслух.

— Я не знаю, - сказал Талло. Голос у него был хриплый, почти неузнаваемый. - Не знаю. Не... слышу.

К нам подошли Ирбин и Нэртаг.

— Этих, из Амана, нет, - лицо бывшего помощника Йаванны было темно-серым от пыли и копоти. - Ушли. Все.

— А... Властелин? - сумела я, наконец, задать вопрос.

Когда стало ясно, что крепость вот-вот падет, Мелькор приказал Саурону увести всех, кто еще уцелел, в нижние ярусы подземелий и наглухо завалить камнями ведущие туда проходы. У него был какой-то план - это все, что мы знали.

— Саурон сказал, что Властелин присоединится к нам позже. Когда врагов остановит, - Нэртаг привалился к обломку стены. Посмотрел на изодранный рукав. Зачем-то попытался приладить один из болтающихся лоскутьев обратно. Не сумел. Зажал в кулаке, оторвал вовсе.

— Ты слышишь Мелькора?

— Нет, Таринвитис. Но я и тебя не слышу. Диссонанс.

Нэртаг резко умолк. Я обернулась.

Саурон. Измученный, грязный, как все мы. И все же - иной. Я наморщила лоб, пытаясь сообразить, что так отличает его от прочих майар. Отличает - и делает похожим на Мелькора.

— Его нет здесь, - Первый говорил отрывисто, словно каждое слово, каждый вздох давались ему с усилием. Впрочем, так оно и было. Из-за дыма. — Враги схватили его, - рука Саурона судорожно сжала рукоять меча. - На запад. Быстрее!

Мы бежали. Бежали, как Воплощенные: на смену облика не было сил. Не знаю, что мы стали бы делать, встретив кого-то из захватчиков. Мы просто положились на Первого. Как прежде полагались на Властелина.

Саурон внезапно замер на месте, присел на корточки, касаясь кончиками пальцев земли. Бывший майа Ауле, он мог получить ответ у камней. Нэртаг тоже это умел. Не решился.

— Что с Властелином? — не выдержала Дэрт.

Первый поднялся, не глядя ни на кого.

— Наш Вала бился с ними, — голос Саурона звучал безжизненно. — И остановил. Как и собирался. А сам...

Я шагнула к нему, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Что? Что сам?! — это вслух, а хотелось кричать, умолять, требовать: "Хватит! Не надо! Я не хочу, не в силах узнать то, что ты сейчас скажешь. Сжалься, замолчи, ну, пожалуйста!"

— Цепь, — тихо проговорил Первый. — Враги одолели и заковали его. Здесь он попытался... освободиться.

— Это неправда! — услышала я свой голос, почему-то очень высокий, дрожащий, словно бы и не мой. — Неправда! Это же Мелькор... он... его невозможно... Он НЕ МОГ проиграть, Саурон! Просто не мог!

Первый только пожал плечами. Устало. Почти равнодушно.

— Может быть, это часть плана? — неуверенно предположил Ирбин. — Какая-то хитрость?

В моей душе вспыхнула безумная надежда, что он прав. Что Мелькор остался хозяином положения. Что он вот-вот появится перед нами. Обведет внимательным взглядом. Насмешливо изогнет бровь: что, мол, голубчики, растерялись, поверили? Эти, из Амана, вон тоже — поверили. И где они теперь, э? То-то!

А может быть, Властелин разгневается на нас. За то, что мы, Поющие, творцы и хозяева Эндорэ, столпились на этом выжженном клочке земли и жмемся друг к другу, словно перепуганные щенята, вместо того, чтобы заняться делом.

"Пусть он разгневается, — беззвучно шептала я, глотая неумолимо подступающие слезы, давясь ими, пытаясь загнать обратно, — Пусть смеется над нами. Пусть сочтет нас слабыми, малодушными, глупыми. Только пусть он — будет! Пусть будет! Пусть..."

Саурон не ответил Ирбину. Повернулся и пошел дальше, не заботясь о том, следует ли кто-то за ним.

Начался дождь — жирные черные капли стекали по нашим лицам. Мы не пытались от них укрыться. Нам было все равно.

На берегу моря Первый остановился, глядя на запад. Уронил, ни к кому не обращаясь:

— Поздно.

Ирбин внезапно расхохотался. Дико, безумно. По щекам его текли слезы вперемешку с черной дождевой водой. Саурон обернулся, скользнул пустым взглядом и снова уставился в сторону невидимого отсюда Амана.

Талло обнял Ирбина за плечи, пытаясь успокоить. Нэртаг, спотыкаясь, побрел куда-то по берегу. Остановился. Пошел обратно. Дэрт выхватила меч, рубанула по ближайшему валуну - во все стороны полетели осколки камня.

Я села на землю, неподвижно глядя перед собой. Некуда мне было идти. Нечего делать. Слезы высохли, мыслей почти не осталось. Кроме одной: прядь волос выбилась из того, что когда-то было прической, и лезла в глаза. Поправить бы, да лень поднимать руку. Не хочется.

Кто-то... да, Тевильдо бесшумно улегся рядом, прижался ко мне теплым боком. Я молча обняла его.

А потом на берег начали приходить волки. По одному и группами. Дикие лесные охотники и немногие уцелевшие четвероногие воины Удуна — израненные, покрытые ожогами, с шерстью, слипшейся от своей и чужой крови.

Мы снова собрались вместе. Сидели на камнях и прямо на мокром песке, не глядя друг на друга, обессиленные, опустошенные. Сидели и слушали, как воют у кромки прилива волки.

В мире больше не было ничего. Только тоскливый, яростный, многоголосый звериный вой. Только небо, по-прежнему затянутое клубами дыма и пара. Только вкус гари на губах. Вкус нашего поражения.

Саурон стоял на берегу один, словно статуя, высеченная из камня. Его ли голосом был этот плач волков? Эндорэ ли прощалось со своим Властелином?

А потом все закончилось. Первый повернулся к нам, и оказалось, что глаза его сухи, взгляд спокоен и деловит, а еще недавно поникшие плечи снова гордо расправлены.

— Поднимайтесь, — распорядился он, и никто из нас не усомнился в его праве приказывать. — У нас много дел в Эндорэ. Наш Вала вернется, — его глаза жестко блеснули, словно кто-то пытался возразить. — Мы должны позаботиться о том, чтобы ему было, куда возвращаться.

И тут я поняла, в чем его сходство с Мелькором. Саурон не был растерян. Он знал, что следует делать. И он — действовал.

Впрочем, не он один. Властелина больше не было в Эндорэ, но мы-то остались. Мы, поющие его Тему и верные ей.

У нас не хватило сил, чтобы восстановить Удун: после схватки Старших Стихий от него почти ничего не осталось. Но Ангбанд мы из руин подняли.

Наш Ангбанд. Цитадель, в которую стягивались остатки когда-то огромного воинства Севера. Оплот нашей Темы. Вызов врагам, празднующим победу по ту сторону моря. Дом, в который когда-нибудь вернется Властелин. Не может не вернуться. Потому что он нужен Эндорэ, нужен нам — и его место здесь.

20

— Надолго он, Саурон?

Внезапный отъезд Мелькора был неприятным сюрпризом для всех нас. Надо же так некстати выбрать момент!

— До начала зимы, — Первый, к моему удивлению, не выглядел раздосадованным.

Как будто знал что-то, чего не знали мы. Его, значит, Вала посвятил в свои планы.

— Но почему сейчас? Чего мы ждем — пока наступление начнет Финголфин?! Все ведь готово! Прежде Властелин никогда не медлил.

— Он изменился, Дэрт.

— Мы все изменились, но...

Но мы не покидали свои земли. Этого я не стала говорить вслух. Это и так было ясно. Всем нам.

Мы оставались в Эндорэ. Пусть изуродованном, но нашем. Мы восстанавливали его. Вкладывали в него любовь к своим творениям и ненависть к врагам, надежду на то, что Властелин вернется, и готовность биться до конца за право петь нашу Тему.

Мелькор все это время провел в вынужденном бездействии. Среди врагов. Аман не стал, да и не мог стать ему домом. Наш Вала отказался петь чужую Музыку, как ни пытались его принудить к этому. Бежал из плена. Вернулся. Или — думал, что вернулся?

— Мелькор знает, что делает, Дэрт.

— Он не простил Владык Запада, — я накрутила на палец кончик косы. — Но наша Тема — осталась ли она и его тоже?

— Ты ведь была на смотре.

— Была. Но мне все чаще кажется, что наш Вала теперь поет один. Что-то свое. Иное. И я не понимаю этой мелодии.

— А раньше? Раньше ты понимала все его мелодии, Дэрт?

— Нет. Просто мне не нравится его отъезд. Торопливый, словно...

— Словно бегство? — жестко закончил за меня Саурон. — Нет, Дэрт. Властелин приказал мне ждать. И если он счел необходимым уехать сейчас, значит, так было надо. Что до поспешности — ты ведь сама говоришь: он никогда не медлил.

— Но разве тебе не кажется...

— Нет, Дэрт. Мне ничего не кажется. Я занят делом, которое мне поручил Властелин. Займись же и ты своим.

21

— Тебе не кажется знакомым этот пейзаж, Феанор? — спросил Мелькор, придержав коня и повернувшись к другу.

— Пейзаж?

Мастер осмотрелся. Тропа петляла между огромными валунами. Внизу бурлила река, и мутные серо-коричневые волны упруго перекатывались через камни. На горах впереди поблескивали снежные шапки.

Пламенный покачал головой.

— Пейзаж — нет. Даже на Ангбанд не очень похоже. Там все как будто сжато в кулак, собрано, подчинено единой системе. Саурон, должно быть, не умеет иначе, — Феанор презрительно фыркнул. — Здесь лучше. Мелодии живые, свободные. У каждой вершины свой характер, и деревья растут, как им вздумается. Вот что значит — настоящий мастер творил. Бережно, с любовью, раскрывая красоту, а не навязывая свою волю.

— Между тем, это ущелье создал как раз Саурон, — усмехнулся Мелькор. — А вон ту забавную тройную вершину — Нэртаг и Дэрт.

— Вот как? — Феанор нахмурился. — Поехали дальше, а?

Они снова свернули на север. Сосны попадались все реже, а снег покрывал уже не только вершины гор, но и склоны почти до подножия.

— А теперь что скажешь? — спросил Мелькор, отбросив с лица белую от инея прядь.

С последнего их разговора прошло не меньше двух суток. Все это время они ехали, не останавливаясь. Но и не торопясь. И судя по всему, Восставший хорошо знал дорогу.

— Похоже, — задумчиво сказал мастер. — А все же — не то.

— Араман когда-то очень напоминал мне север Эндорэ, — Мелькор провел ладонью по лоснящейся шее коня. — Я почти полюбил его за это. Я подумал: ты тоже почувствуешь сходство.

22

Эндорэ совсем не похоже на Аман. Чужая земля. Красивая по-своему, но недобрая. Слишком долго она была под властью Врага, слишком мало ей досталось любви.

Синдар могут немногое. Но мы — другое дело. Пусть мы не сумели взять с собой почти ничего из прежних творений, зато создаем новые. Мастерство наше не ушло, не забылось. Да, мы прокляты Валар, но помним свет Древ и любим его.

Прости отец, я не поведу войско на Ангбанд. Я тоже борюсь против Моргота, но иначе. Не оружием — красотой. Фингон — воин, я — творец.

Жаль, что ты до сих пор не видел мой Гондолин. Он понравился бы тебе, отец. И Фингону было здесь хорошо. Напрасно брат так спешил вернуться в Хифлум. Там, на границе с Врагом, нет ничего, кроме крови и опасностей, ненависти и страха.

А мой светлый город — он не уступает покинутому Тириону, отец. Ни в чистоте оттенков, ни в безупречной четкости линий. Знаешь, он даже лучше: мы ведь многому научились с тех пор, как ушли из дома.

Мой Гондолин пышнее и богаче Менегрота. Если бы Тингол, который так гордится своей столицей, побывал у меня в гостях, у него поубавилось бы заносчивости. Только кто его сюда пустит!

Я создал совершенство, отец. В этих опасных, коварных, заброшенных землях я возродил свет Амана, оживил мелодии, навеки оставшиеся за морем.

Когда-нибудь ты придешь сюда. И Фингон тоже. Надо же вам отдохнуть от этой вашей бесконечной войны. Вы пройдете по улицам, вымощенным белым мрамором, вслушаетесь в хрустальный перезвон воды в фонтанах, подниметесь по изящным лестницам на башни с острыми ажурными шпилями. Здесь каждый поворот, каждая ступенька, каждый каменный завиток — все складывается в единый узор. В каменное кружево, прочное, несмотря на кажущуюся хрупкость.

Словно сияющая жемчужина выросла под темными створками раковины, скрытая до поры. Сокровище, тщательно оберегаемое от Врага. Но Моргот постепенно слабеет, отец. Злоба и ненависть подтачивают его силы. Настанет время, и он падет. Тогда раковина раскроется.

Эндорэ станет нашим. Таким же, как Аман. Нет, лучше Амана! Потому что не Валар его создадут. Мы.

23

Нолдор калечат Эндорэ! Не слышат, не понимают, что аманские мелодии, мелодии их крепостей — чужие здесь. Не замечают Диссонанса, думают, что им, Детям, дано изменить земли, которые впитали Тему Восставшего, проросли ею за века до того, как первые из Воплощенных пробудились у Озера. И еще ладно, если бы нолдор строили на поверхности, так ведь нет — вгрызаются в горы, в пещеры лезут. До самого сердца Арды добрались бы, если б могли.

И разбегаются по каменной коре Эндорэ мелкие трещины, незаметные пока не только для эльдар, но и для Поющих. Кроме нас с Нэртагом, разумеется. Мы творили когда-то с Ауле, мы-то слышим, что происходит. Как и Властелин.

Расползается Диссонанс, разъедает землю... и будет разъедать, пока она не превратится в ломкое каменное кружево, готовое рассыпаться в любой момент.

Конечно, Дети слабы, и пройдет не одно столетие, прежде чем раны, которые они наносят нашему миру, дадут знать о себе. Но и тогда не рухнут горы, не выплеснется наружу огонь глубин, не хлынет на берег море. Сила Мелькора держит Эндорэ. И будет держать.

Только вот стоит ли так нерасчетливо, безоглядно расходовать эту силу?

24

— Ну, вот, — Мелькор спешился. — Там, дальше — только снега. Бурузурус и Ломенуз не могут совсем обходиться без пищи. На обратном пути они встретят нас с тобой здесь.

Он улыбнулся, глядя вдаль. Тепло, радостно, словно там ждал его дом. Впереди, а не за спиной.

— Куда ты ведешь меня? — с любопытством спросил Феанор, тоже спрыгивая с коня.

С тех пор, как они покинули Ангбанд, в мастере трудно было бы узнать угрюмого и раздражительного Фенырга. Пламенный казался полным сил и вполне довольным. Почти таким же, как когда-то в Амане, когда выпущенный из Мандоса пленник подружился со старшим сыном короля нолдор.

— Туда, где ты пока не был. К вечным льдам, — Мелькор лукаво посмотрел на друга. — Между прочим, Воплощенному там не выжить. В такие места лишь Поющие могут добраться.

— Не только Поющие! — тут же возразил Феанор. — Я тоже сумею — и не смей помогать мне!

— Ни в коем случае, — заверил его Вала. — Только с Пламенем не перестарайся, не надо растапливать льды.

— Ла-адно уж! — ухмыльнулся мастер. — Но только ради тебя.

25

Они всегда были озабочены свободой Детей. Так озабочены, что никто из Валар не пытался помешать дружбе Феанора со мной. Открыто, по крайней мере. Разве можно принуждать к чему-нибудь эльдар? Ограничивать, запрещать?!

Вот собственный собрат, попытавшийся петь вне Хора — иное дело! Хочешь творить — изволь принять чужую Тему, приспособиться к ней. Хочешь сохранить себя — спрячь гордость поглубже, притворись покорным, да так, чтобы даже ты сам в это поверил. Почувствует Ирмо обман, сообщит остальным — и отправишься обратно в Мандос под всхлипывания Ниэнны. Теперь уже навсегда.

Я старался поменьше попадаться на глаза хозяевам Амана: очень уж трудно было казаться сломленным. А первое же проявление собственной воли вполне могло стать для меня последним.

Я почти не пел, боясь выдать себя. Только подхватывал чью-нибудь мелодию, когда просили. Или приказывали, если называть вещи своими именами. К счастью, приказывали редко. Поющие Амана тоже избегали меня. То ли сделанного стыдились, то ли старая неприязнь сказывалась. Хотя обессиленный заточением и одинокий, я был для них не опасен. Тем более — под постоянным присмотром.

Я молчал — а мелодии рвались на свободу, требуя воплощения. Не может Поющий изменить свою природу. Рано или поздно она возьмет верх — даже под страхом вечного заточения.

Тогда я и начал работать руками, чтобы дать выход сжигавшему меня изнутри огню. Резец и молот заменили мне Музыку. То, что когда-то было забавой, превратилось в спасение.

Поначалу я не показывал никому свои творения. Чаще всего уничтожал, если хватало духа. Самые любимые — прятал. Слишком сильны были в них отзвуки моей Темы.

И все же со временем нашелся тот, кому я позволил увидеть созданное, хоть и сознавал, что отчаянно рискую. Просто одиночество стало совсем уж невыносимым. А Феанор показался мне способным если не понять, то по крайней мере не отшатнуться в страхе, уловив непривычную мелодию.

26

Я безумно устал от своей избранности! Меня признавали величайшим мастером, моими творениями восторгались, но похвалы, которые на первых порах радовали, теперь все чаще раздражали меня. Что толку от восхищения тех, кого я оставил далеко позади? Никто из них не в состоянии был по-настоящему оценить головокружительную дерзость моих замыслов и красоту их воплощения. Я уже и не надеялся встретить того, кто поймет. И все-таки встретил — пусть и не среди соплеменников.

Мелькор на удивление отличался от прочих Валар. Вместо доброжелательной отстраненности и холодноватой снисходительности — жадный интерес исследователя, неутомимость и вдохновение мастера. И какого мастера! Вскоре я почти не вспоминал, что он - Поющий. Он походил на меня, словно... брат. Гораздо больше, чем родные братья. С ним было легко говорить, а иногда и слова не требовались. Когда же мы работали вместе... Ни мне, ни ему не было равных, но вдвоем мы действительно творили невероятное.

Близкие — точнее, те, кто считали себя моими близкими, огорчались из-за моего тесного общения с Мелькором. Тревожились. Ну, еще бы! Кто бы мог поверить, что один из создателей мира способен дружить с Воплощенным! Не учить, не покровительствовать, а именно дружить — как с равным.

Что ж, создатель мира с Воплощенным — действительно невозможный союз. А вот два величайших мастера — почему бы нет?

27

Вокруг был лед. Лед под ногами — то гладкий, как зеркало, то шероховатый, словно древесная кора. Ледяные холмы. Ледяные горы, иногда одинокие, порой — образующие хребты или лабиринты.

Непривычно крупные звезды на бархатно-черном небе тоже казались хрупкими колючими льдинками. Смотреть на них ничто не мешало: Мелькор не стал собирать тучи. Может быть, хотел сделать приятное Феанору, а может — нужды в том не было. Пути аманских светил лежали намного южнее.

А еще здесь была Музыка. Мало похожая на жесткие, лязгающие мелодии Ангбанда и еще меньше — на аманские, струящиеся, словно вода по равнине. Гулко перекликались друг с другом ледяные глыбы, дробя звездный свет и рассыпая его искрами. Басовито отзывались заснеженные холмы. Шуршали обломки льда под ногами. Напряженно звенел прозрачный, обжигающе холодный воздух.

Древняя Музыка, пережившая многие схватки Стихий, звучала здесь не эхом — в полную мощь. Музыка, хранящая память о той Арде, которую уже не застали Дети. Музыка, услышать которую не смог бы ни один Воплощенный. Разве что перед смертью.

Феанор вслушивался. Смотрел. Впитывал в себя этот мир. Потрясенно. Восхищенно. Жадно.

28

Я не боюсь. Никого и ничего не боюсь. Не хочу бояться.

Я... не боюсь... льда!

Я повторял это про себя, если мне начинало казаться, что стены вот-вот опять покроются инеем. Я убеждал себя в этом, следя за работой мастеров, когда от их плохо скрытой неприязни по коже полз озноб. Я твердил это засыпая: страх не проснуться, превратиться в белую статую заставлял меня бодрствовать, пока сознание не начинало путаться от усталости. Я шептал это, поднимаясь со своей меховой подстилки в углу, счастливый, что все еще жив, что вокруг Ангбанд, а не мерзлые пустоши.

Только вот слова были обманом. Жалкой попыткой спрятаться от воспоминаний, от себя самого.

"Не боюсь"? Этого мало. Надо... чтобы лед боялся меня. Чтобы он меня слушался, появлялся и исчезал, когда я захочу.

"Пусть выпадет снег", — мысленно обратился я к Ангбанду, чувствуя, как сводит живот от ужаса. И не удержался — зажмурился, сжав кулаки.

Открыть глаза — ну, я же сам попросил, ну, я же не трус, я сейчас, только вот дрожь уйму, мне просто немного холодно!

Открыл. Ни снега, ни изморози — ничего. Даже воздух как будто теплее стал. Ангбанд старательно исполнил мое желание. Настоящее.

И что же теперь, Коркион? Облегченно вздохнешь и отложишь новую попытку до следующей стражи? Или до следующего года? А потом еще и еще — пока однажды лед не найдет тебя и не заберет, как забрал тех, ослабевших, отчаявшихся.

— Пусть выпадет снег, — упрямо сказал я вслух, наклонив голову и чуть расставив ноги, словно вместе со снегом должен был налететь сбивающий наземь ветер.

На этот раз я не стал закрывать глаза. Смотрел пристально и напряженно, словно передо мной был противник, с которым предстояло сразиться. И победить.

Несколько снежинок действительно опустилось к моим ногам, одна растаяла на щеке. И все. Зато я отчетливо почувствовал обиду Ангбанда. Ну, конечно: он же подумал, что это я на него злюсь.

Нет, не выйдет так ничего! Нельзя бояться. Но и ненавидеть тоже нельзя.

— А ведь лед красивый, — тихо проговорил я, удивляясь, что мог забыть об этом. — Как хрусталь, как алмазы. И снежинки...

Я улыбнулся, представив себе хрупкую красоту крошечных белых звездочек. И снежные шапки на вершинах гор — они же никогда меня не пугали, они были частью Ангбанда, частью моей жизни.

И когда потянуло холодом, а с серого неба повалили крупные хлопья, я продолжал улыбаться, подставляя ладони, и холодные ручейки щекотали мне пальцы. А вернувшись в крепость, я замер на пороге, но не от испуга — от восхищения. Своды, стены и пол уходящего вглубь коридора были ледяными, и по ним плясали голубые и фиолетовые искорки.

Я медленно шел, любуясь этим великолепным творением, моим и Ангбанда. Мне было спокойно — впервые с тех пор, как мы покинули Аман. Я знал, что уже никогда не превращусь в белую статую. Кто угодно, только не я.

— Я — Властелин льда, — объявил я вслух и засмеялся от радости.

Ангбанд не возражал.

29

— Я хочу создать то, что не сумел бы ни один эльда!

Пламенный сидел рядом со мной на краю обрыва, сцепив на коленях руки.

— Тебе нет равных среди твоего народа, - я покосился на небо.

Птиц не было, даже ветер стих. Пока Манвэ не решил в очередной раз проверить, чем я занят, мы могли говорить вслух.

— Да, - мастер нетерпеливо мотнул головой. - Но они не соперники мне. Что за радость быть среди них лучшим?

Он обернулся ко мне, испытующе посмотрел в глаза, словно сомневался: пойму ли. Я кивнул: да, понимаю.

— Я хотел бы подняться выше. Слышать мир, как... Поющие. Как ты. Изменять его. Творить его судьбу.

— Ты и так это можешь. Вспомни, что я говорил об Эндорэ.

— Я не забыл, Мелькор. Но я еще не готов. И потом — я о другом сейчас.

Он нахмурился, подыскивая слова.

— Вы иные. Я чувствую мир, но есть я и есть он. А вы с ним едины.

— Чего же ты хочешь? Стать подобным нам?

— Да, - очень тихо признался мастер. - Знаешь, я привык считать, что для меня нет ничего недостижимого. А тут — словно стена. Бейся в нее или проход ищи — бесполезно. Ничего не поделаешь. Невозможно, и все.

— Возможно, - я подобрал камешек, покатал на ладони. - Только расплачиваться придется. Выдержишь?

Я разжал пальцы, и камешек полетел вниз. В пропасть.

— О какой расплате ты говоришь?

— Об одиночестве, Феанор. Ты перестанешь быть эльда. Но и Поющим не станешь, хотя обретешь силу, сравнимую с нашей.

Принц горько усмехнулся:

— Я и так один. С детства.

— И еще — я могу помочь тебе, но это будет опасно. В случае неудачи я, скорее всего, окажусь в Мандосе, а ты...

— Что, тоже отправлюсь в Мандос? — предположил нолдо.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но погибнешь почти наверняка.

Он нахмурился.

— Говоришь загадками, Мелькор. Что ты намерен делать?

— Я помогу тебе добыть Пламя.

— То есть совершить то, что когда-то не удалось тебе?

— Мне это удалось, Феанор, хоть и не до конца. Темное Пламя — здесь, в Арде оно живет под землей — стало моим. Потом я узнал, что это лишь часть. Другая часть, Светлая, досталась моим собратьям, каждому понемногу. И еще — вам, эльдар. По крошечной искорке. А полностью сила Пламени подвластна только Единому.

Я выдержал паузу и добавил:

— Но изменить это можно.

- Как? — немедленно спросил мастер.

— Никому из Поющих не добыть эту силу, пока мы связаны с миром. А любой Воплощенный обратится в пепел прежде, чем научится управлять Пламенем. Впрочем, вам до него и не добраться — самим.

Я снова помолчал, пристально глядя на принца. Он остался спокойным — ни тени страха.

— Я властен над плотью, Феанор. Я могу укрепить ее, поддержать. И показать тебе путь. Но дальше все зависит от тебя самого. Я дам тебе шанс завладеть Пламенем. И не больше того.

— Я готов, — нолдо не колебался.

30

Внезапно звезды померкли. Нет, их ничто не заслонило. И сияние их не стало менее ярким. Просто небо вспыхнуло. Полосы бледно-зеленого света пересекли его от края до края. И тут же зажглись другие — золотые, оранжевые, лиловые, алые.

Мастеру случалось видеть северное сияние в Арамане, но оно не шло ни в какое сравнение с этим буйством красок. Оттенки все время менялись, на месте гаснущих полос загорались новые, и по ледяным граням, по снежным холмам плясали разноцветные блики.

Это не было новым творением. Вала лишь вызвал к жизни одну из древних мелодий и улыбался, вспоминая, как спорили Ральтагис, Алаг и Дэрт, выбирая цвет для неба. Восставший тогда вмешался вовремя, предотвратив ссору и объявив, что будут воплощены все идеи. То, что они создали вчетвером, в первый момент ошеломляло, но вскоре в кажущемся хаосе угадывался ритм, а светящиеся полосы и зигзаги складывались в гармоничный узор. Мелькор, впрочем, сомневался, что эту красоту сумели бы оценить эльфы. А вот людям понравилось бы наверняка, если бы они могли выдержать здешний мороз.

Феанор замер, неотрывно глядя на небо, и Вала заметил едва заметное изменение Музыки. Свет отозвался тому, кто нес в себе силу Пламени, как отзывался огонь Тангородрима. Небо пульсировало в такт дыханию мастера и чаще обычного вспыхивало багровым, рыжим и алым.

Восставший покачал головой: тело нолдо было слишком хрупким для подобных игр, а Феанор, как обычно, увлекся и не чуял опасности. Но останавливать Пламенного Мелькору не хотелось. В конце концов, не так уж много нужно сил, чтобы на какое-то время поддержать жизнь в Воплощенном. Роскошь, конечно, но допустимая.

31

Он кажется мертвым. И давно умер бы, если бы я не удерживал слабую плоть нолдо от распада.

— Феанор...

Не откликается. Не слышит?Или это я не могу уловить ответ через границу между Песнью, ставшей миром, и не воплощенной Музыкой?

В каких далях блуждает сейчас дух мастера? Нашел ли он Пламя? Сумел завладеть им? Не помешал ли ему Единый? Мне он когда-то не стал препятствовать. Не захотел. А может, недооценил мои способности. Или он знал, что я смогу взять лишь часть Пламени, и был спокоен поэтому? А сейчас, когда я намерен изменить одно из его созданий, чтобы все-таки достичь своей цели, он так же спокоен?

— Феанор, вернись! Арда ждет тебя. Я жду.

Тишина в ответ. Но я продолжаю мысленно тянуться к нолдо, потому что мой зов может оказаться для него путеводной нитью, единственной возможностью отыскать дорогу домой.

— Феанор... друг мой!

Я впервые назвал его так. Потому что неожиданно почувствовал страх. Не перед неминуемой расплатой за вред, причиненный эльфу. Не за рискованный замысел, который в любой момент мог сорваться.

Страх потерять Феанора. Единственного во всем Амане, кто оказался способен понять меня. С кем я, к собственному удивлению, мог говорить, как с равным — с мастером, творцом, вождем. Сильный, упорный, дерзкий, принц был очень похож на меня. Похож, словно... брат.

32

— Ты с нами, Маэдрос?

Фингон говорил со мной долго. О том, что время уходит, а силы Моргота прибывают. Что зимы становятся все длиннее — вот и в этом году похолодало намного раньше срока. Что воздух сделался горьким, а свет звезд — тусклым.

Я слушал вполуха. Братья постоянно твердили о том же, только всякий раз напоминали еще и о Клятве. И о нашем долге перед погибшим отцом.

Келегорм, впрочем, молчал в последнее время. Точнее — молчал при мне. И это тревожило меня все сильнее. Я знал, что рано или поздно он преступит запрет. А самое скверное — что за ним пойдут. И братья, кроме, разве что, Маглора, и воины, воодушевленные нашей кажущейся мощью. Ну, как же! Новое оружие так и просится отведать вражьей крови, руки чешутся воевать. А Моргота надо разбить, пока он сам на нас не напал.

Я слушал Фингона и понимал, что на этот раз — все. Я тянул время, сколько мог. Я готов был остановить Келегорма, если он попытается затеять безумный штурм. Пусть бы даже он возненавидел меня — лишь бы уберечь этого упрямца и остальных от бессмысленной гибели. Но теперь, когда наступление готовит Финголфин, даже на старую неприязнь между ним и моими братьями нет надежды: ненависть к Врагу перевесит. Нолдор пойдут в бой — со мной или без меня.

Что ж, значит, все решено. И лучше не думать о том, что будет, если в сражение на стороне Ангбанда вступит отец. Потому что тогда мне придется его убить — любым способом и любой ценой. Великий Феанор не может быть предателем. И не будет.

— Маэдрос?

Я посмотрел в глаза другу и медленно кивнул.

— Я с вами, Фингон. Разве могло быть иначе?

33

— Хватит с меня! — с порога закричала Дэрт, почти вбежав в комнату. — Мелькор уехал, Саурон делает вид, будто все в порядке, а наши земли... — голос ее сорвался.

— Что случилось? — Таринвитис подошла к подруге, обняла за плечи.

— Нолдор калечат Эндорэ! — с ненавистью выдохнула рыжеволосая майэ. — Роют землю, как кроты, как черви, строят свои проклятые крепости. На Нэртага смотреть больно — он ведь все чувствует, это же его Музыка! Он тоже пытался говорить с Первым, тот ответил: мол, надо ждать Властелина.

— Погоди, — нахмурилась Тарис. — Нолдор здесь уже не первое столетие. И все это время что-то строят. До сих пор вам это не мешало.

— Мешало! — выпалила Дэрт, отстраняясь. — Но пока Мелькор был тут, Диссонанс не так сильно ощущался.

— Властелин ведь в Эндорэ...

— Одно из двух: или наш Вала слишком далеко, и на таком расстоянии его сил уже не хватает, или он отвлекся на что-то. Но в любом случае он должен был подумать о последствиях!

— Но он же скоро вернется, — растерянно проговорила Тарис.

— Может быть. А может — найдет себе еще какое-нибудь увлекательное занятие, пока наш мир гибнет! — Дэрт скрипнула зубами.

— Наш Вала никогда не допустит разрушения Эндорэ! — вступилась за Мелькора Таринвитис. — Ты же была на смотре. Наша Тема звучала там пусть не в полную силу, но слаженно. И Властелин вел ее. Ты напрасно в нем сомневаешься.

— Хотела бы я верить ему, — вздохнула Дэрт.

— А я — просто верю, — тихо сказала Тарис.

— И будешь верить, как бы он ни поступил?

— Мы слишком долго пели одну Тему, Дэрт. Без него наши голоса... умолкнут. Раньше ли, позже, но все будет кончено. Ты это знаешь.

— Когда ты в последний раз пела? — в глазах рыжей майэ блеснули слезы. — Когда пел Нэртаг? Талло? Тевильдо? Ирбин? За сотни лет ни одной новой мелодии! Бесконечное повторение старых. Наши голоса уже умолкли! Или ты совсем перестала слышать мир из-за своей любви?!

— Прекрати! — оборвала ее Таринвитис. — Арда уже обрела облик, в ней Дети живут. Или ты перестала слышать мир из-за своего упрямства?

— Что за дело мне до Детей?! Если какие-то и погибнут, другие наплодятся. К тому же, новые Песни далеко не всегда губительны для Воплощенных. Не-ет, дорогая моя! Не ищи отговорок! Дело не в Арде и не в Детях. Дело в Мелькоре. Он изменил нашей Теме!

Дэрт резко замолчала, словно сама испугалась своих слов. И теперь глядела почти умоляюще, как будто ждала возражений и надеялась на них.

— А если нет? — пальцы Таринвитис сомкнулись на предплечье подруги, а ногти внезапно сделались очень острыми, так что рыжая майэ сморщилась от боли. — Если не изменил? А ты оскорбляешь его подобными подозрениями!

Тарис ослабила хватку, позволив соратнице освободиться. Та потерла саднящие царапины, которые, впрочем, тут же начали заживать.

— Больше всего я хотела бы снова петь с ним, — устало призналась Дэрт. — Но если он опять обманет мои ожидания... тогда я просто уйду.

— Уйдешь, значит? — взгляд Таринвитис стал совсем холодным. — И ты смеешь обвинять в отступничестве его?!

— А я и не отступлюсь, — твердо сказала Дэрт. — Я буду петь, сколько хватит сил. Пусть я растрачу себя — это лучше, чем наблюдать, как тот, чью Тему мы подхватили, губит ее, себя, нас! Наш Вала всегда действовал, Тарис! Сражался. Творил. А сейчас... — она безнадежно махнула рукой.

— Ты думаешь, что одна сможешь сделать больше?

— Я уйду не одна, — Дэрт внезапно шагнула вперед, сжала пальцы подруги. — Пойдем с нами, Тарис! Знаю, тебе это будет тяжелее, чем любому из нас. Но ради Музыки, ради избранной нами Темы...

— Нет! — Таринвитис стряхнула ее руку. — Даже если вы все решите покинуть Ангбанд, я останусь. Ради Мелькора.

34

С Восставшим всегда было очень легко. Нет, не всегда, но до его бегства из Амана точно.

Учеником Ауле я в молодости пробыл недолго: меня раздражало снисходительное отношение к нам Валар и их подручных. Мало кто замечал отвратительные нотки превосходства в голосах Поющих, но мне они резали слух. К счастью, я схватывал все достаточно быстро, чтобы мое пребывание в мастерской Кузнеца не затянулось.

Мелькор никогда не учил, зато давал возможность многому научиться. Исподволь, в процессе совместных поисков. Увлеченно работая над чем-то, развлекаясь или по-дружески состязаясь, я перенял от него едва ли не больше, чем от тех, кого называл когда-то наставниками. А еще я видел, что он тоже учится у меня, и это было очень приятно.

Надо же! Я думал, что те счастливые времена ушли безвозвратно. Но все как будто вернулось. Не знаю, надолго ли, не хочу думать об этом!

Властелина Ангбанда больше нет — есть замечательный мастер и мой друг. И неважно, что небо над головой не золотое или серебряное, а пестрое. И можно забыть о былых разногласиях, забыть о тех, кто пытался рассорить нас. Враги просчитались: союз двух творцов не разрушат ничьи козни.

Наш мир — здесь, податливый, доверчивый, открытый. Он так долго ждал нас, и вот наконец дождался!

35

Феанор никогда не умел рассчитывать силы. И сейчас тратил их безоглядно, как всегда. Потому ли, что полностью полагался на мою поддержку? Или потому, что собственная жизнь значила для него намного меньше, чем новое творение? Неважно. Поддержку он получил. И когда заставил северное сияние играть множеством оттенков по своей воле. И теперь, выплавляя из ледяных глыб город. Город, который я не мог не узнать, даже вопреки собственному желанию. Тирион.

Опять Пламенный вспоминает Аман! Как может великий мастер быть таким слепым, не видеть, насколько мое Эндорэ лучше?! Насколько ярче и сложнее мелодии, насколько многообразнее, изменчивее, живее мой мир.

Впрочем, возможно, это просто тоска по дому. Я ведь тоже когда-то не смог забыть свой. А все-таки лучше бы Феанор меньше думал о прошлом! Это ограничивает возможности.

Мой друг работал сосредоточенно, увлеченно, растапливая лед силой Пламени, придавая ему новую форму. Дворцы с башнями и галереями, колоннады, круто изогнутые мосты с узорчатыми перилами и витые лестницы, словно выточенные из чистейшего хрусталя, сверкали и переливались под сияющим разноцветным небом.

Город-узор. Город-кружево. Город-видение, потому что к Эндорэ это творение плохо подходило, хотя само по себе было совершенно.

И тогда я запел, соединяя почти несовместимые мелодии, как делал часто, если мои упрямые майар не могли договориться между собой. Я пел — и вокруг города вырастали ледяные леса, поднимались горы и пролегали русла рек. Ничто здесь не походило на Аман. Это был новый Тирион. Тирион в Эндорэ.

Феанор создал город — я сотворил мир для него. Мир, который никто, кроме нас двоих, не увидит. Полупрозрачный. Холодный. Хрупкий. Наш.

36

— Далеко собрались, Поющие? — тон Саурона не предвещал ничего хорошего.

— Тарис! — ахнула Дэрт. — Неужели... предала?

— Предала? — жестко переспросил Первый. — Едва ли. Хотя я узнал о вашей затее не от нее. А вот ты действительно собираешься предать. Властелина. Нашу Тему. Ты, Нэртаг... кто еще? Сейчас, когда вот-вот начнется война. Когда нам необходимо единство!

— Единство не достигается насилием, — угрюмо возразил Ирбин.

Первый приподнял бровь.

— Среди Поющих, — уточнил Талло.

— Ты следил за нами! — выпалила Дэрт, возмущенно глядя на Саурона. — О каком единстве теперь можно говорить?!

— Я слежу за всем, что происходит в Эндорэ, — спокойно ответил Первый. — Не заметить раскола в Музыке было нельзя.

Он обвел майар испытующим взглядом. Уйти собирались наиболее сильные и толковые — не считая, разумеется, Таринвитис и его самого. Алаг, Глор и Дарглуин вряд ли когда-нибудь покинут Восставшего. Вот только проку от них немного.

— Что я вам обещал, соратники? — негромко спросил Саурон, сделав ударение на последнем слове.

— Что Мелькор вернется к нашей Теме, — с вызовом напомнила Ральтагис. — И уверял, что ждать осталось недолго.

— Именно, что недолго, — кивнул Первый. — Но почему вы вообразили, что результат будет моментальным? Смотр был только началом, а теперь вы от нетерпения готовы все испортить?!

Майар переглянулись.

— Мы еще ничего не решили, — нехотя признался Нэртаг, обняв прижавшуюся к нему Дэрт. — Все зависит от Властелина.

— Только от Властелина? — насмешливо осведомился Первый. — А Поющие Ангбанда, стало быть, теперь не в ответе ни за свои дела, ни за судьбу Эндорэ? В таком случае странно, что вы оказались тут. Вон таких любителей "ничего не решать" — полный Аман.

— Мы только обсуждали возможность ухода, Саурон, — не выдержала Ральтагис. — Но если понадобится — и решим, и выполним свое решение без колебаний, ты знаешь. Не надо торопить события, а?

— Торопите события вы, — отрезал Первый. — Я когда-нибудь нарушал данное слово? Нет? А если нет, зачем вы меня подводите, когда я почти у цели?

— Назови срок, — потребовал Ирбин. — Чтобы мы знали, сколько еще терпеть.

— Кто не верит мне — ступайте! — дверь за спиной Саурона распахнулась сама собой, грохнув о стену. — Немедленно — потому что ни Властелину, ни мне не нужны такие соратники во время войны!

Никто не сдвинулся с места.

— Хорошо, — подытожил Первый. — Забудем об этой нелепой истории. И Мелькору я не скажу о ней.

— Где он сейчас, Саурон? — осторожно спросил Тевильдо.

— На пути домой.

37

Время вышло. Никто не позвал меня — впрочем, я был сосредоточен на рождающейся мелодии и закрывался от мысленной речи. Хотя и крылатых вестников не было. Но, закончив петь очередную рощицу, я вдруг почувствовал: все. В Эндорэ наступила зима, хотя здесь, в краю вечного холода, это было почти незаметно. Разве что мороз немного усилился.

Я бережно коснулся тоненьких прозрачных иголок ледяной сосенки — деревце казалось живым. Может, украсить чем-то подобным Ангбанд? Поработать, например, с хрусталем... Нет, не хочется. Это творение пусть остается нашим и только нашим. И пусть живет здесь.

Я медленно шел по улицам ледяного города, запоминая каждую линию созданного нами узора. И прощаясь: кто знает, когда доведется сюда вернуться.

Что ж, во всяком случае, мы отдохнули. Хоть ненадолго смогли забыть о войне. И о тех, кто ждал нас в Ангбанде.

Я еще не заговорил с Феанором, а Музыка изменилась. Не вокруг — вокруг все было по-прежнему. Просто искрящийся мир, по которому мы бродили счастливые, творя его и играя с ним, исчез для меня. Остался лед, искусно обработанный двумя мастерами. Осталось разноцветное сияние в небе. Радости не осталось.

Я помедлил, давая Пламенному возможность чуть дольше пожить в том мире, который для меня был уже закрыт.

Еще день.

...Полдня.

...Пока мастер не закончит вытачивать изо льда вон ту башенку.

...Все. Дольше тянуть нельзя.

— Феанор, — сказал я. — Нам пора возвращаться.

38

Возвращаться? Куда? Зачем?! Мы наконец нашли место, где никто не мешает. Где можно творить — без устали, без оглядки, забыв обо всем. Где имеет значение только ледяное кружево, которое мы создаем. Опасно хрупкое — кажется, даже порыв ветра может его разрушить. Но все выверено до мельчайшей детали: город будет стоять веками, и ни один лист не отломится от ветки, ни один ажурный шпиль не рассыплется.

— Феанор.

Опять! Ну, не отвлекай же меня! Я как раз увидел, какая арка будет на западной площади — тройная, а по верху...

— Надо идти. Сейчас.

Я повернулся, чтобы сказать все, что я думаю о тех, кто вместо того, чтобы работать, отрывает других от дела... и осекся, встретившись с Мелькором глазами.

"Нет!" — оборвалось что-то в груди.

"Нет!" — пело высокое небо.

"Нет!" — тревожно звенел ледяной город.

Нет, не надо! Если тебе так нужно в твой Ангбанд, иди один, я не хочу, не могу, я останусь здесь!

— Да, — ответил я, пряча взгляд. — Да, конечно.

Король нолдор не принадлежит себе. Как и Властелин Эндорэ. С этим ничего не поделаешь. То, что мы сумели вырваться из Ангбанда хоть ненадолго, и так было немыслимой, невероятной удачей. Чудом. Сказкой. А никакая сказка не продолжается вечно.

39

Мелькор остановился. Стоило им с Пламенным вступить под своды крепости, как мелодия Ангбанда изменилась. Конечно, в ней ясно ощущались и радость узнавания, и сила, многократно возросшая с появлением хозяина. Но вместе с тем — странная неуверенность.

Вала бросил быстрый взгляд на мастера — заметил ли тот? Нет, не заметил. Не Поющий ведь, да и Музыка Ангбанда для него чужая.

Несколько слов на прощание. Улыбнуться, коротко кивнуть, тщетно пытаясь скрыть, что внимание уже занято другим.

Они разошлись в разные стороны — торопливо, почти с облегчением. Будто и не было поездки на север, пылающего разноцветного неба, слаженной работы двух мастеров, без слов понимающих друг друга. И ледяной город был не более, чем красивым сном.

Восставший направился к Тронному залу. Для начала стоило повнимательнее вслушаться в Музыку. Посмотреть, что происходит в Эндорэ. И лишь после этого встретиться с майар: разговор, скорее всего, предстоял не из легких.

Коридор внезапно закончился тупиком. И сразу же в боковой стене открылся проход. Не по воле Мелькора. Сам.

Это не был вызов — всего лишь зов. Предложение. Вежливое, но настойчивое. Его можно было отклонить. Навязать крепости свою волю.

Крепости — да. Легко. Но не зовущим.

Восставший нахмурился и зашагал туда, куда его старательно приглашали.

40

Они ждали в Гранитном зале. Все. Даже Глор выбрался из своей пещеры.

— Ангбанд готов к войне, Властелин, — бесстрастно объявил Саурон.

Мысленные образы следовали один за другим: изнывающие от безделья балроги, орки, полностью овладевшие новым оружием, многочисленное и уже подросшее потомство Глора, непрерывно работающие кузницы. И майар, жаждущие немедленных действий.

Первый Помощник закончил доклад. Десять пар глаз неотрывно смотрели на меня.

— Да, — спокойно ответил я на безмолвный вопрос соратников. — Готов. А юг Эндорэ слишком долго оставался без присмотра. Пора навести там порядок.

— Финголфин собрал войско, — взгляд Саурона на мгновение стал сочувственным. — Маэдрос с братьями тоже собираются выступить. И Ангрод.

Я замер, медленно переводя дыхание. Что ж, я ведь знал: рано или поздно это случится. Война начнется — со мной или без меня.

Надеюсь, мне хоть внешне удалось остаться невозмутимым под пристальными взглядами майар.

— Когда? — спросил я.

— Весной, как только вскроется лед на озере Хифлум.

Я кивнул:

— Мы ударим первыми.

Глава 2

В огне

1

Я не сомневался в тебе, Властелин. А теперь и другие убедились. Ральтагис потом подошла, быстро и незаметно пожала мне руку. То ли благодарила за то, что не позволил соратникам уйти из Ангбанда, то ли за твое возвращение к нашей Теме. Хотя во втором случае меня благодарить не за что: тут всего-то и требовалось, что подождать.

Спасибо Финголфину: у тебя нет времени для сожалений о своем нолдо. Ты будешь слишком занят в ближайшие месяцы. Сначала войной, потом обустройством очищенных от нолдор земель.

Противник у нас, конечно, не слишком сильный, но вполне годится, чтобы проверить армию в деле. Это гораздо полезнее, чем проводить маневры.

Забавно: стычку номер двести семнадцать нолдор назвали Славной Битвой. И всерьез гордятся ею. Орки-отступники, которых сперва я изгнал из Ангбанда, потом чудом не сжег огонь Тангородрима и наконец опалил до полусмерти свет небесной ладьи, по мнению квенди, — серьезные враги? Ну-ну.

У войны, что начнется через три стражи, название вряд ли появится. У нас она, конечно, получит номер, в соответствии с заведенным порядком. А вот на той стороне... Там просто некому будет ее назвать.

2

Зря я думал, что Восставший разучился творить. Вот же — стоило увезти его из Ангбанда, и все получилось! Созданные им ледяной лес и горы вокруг моего города великолепны. Даже я не сделал бы лучше!

Но стоило вернуться, как Вала тут же помрачнел, замкнулся и поспешил расстаться со мной. Неужели Саурон опять какую-то мерзость затеял в его отсутствие? Надо выяснить.

Я достал Венец очень осторожно, чтобы случайно не дотронуться до Сильмариллов. Но даже от прикосновения к гвэтворну заколотилось сердце и ладони начали едва заметно ныть. Ничего, я только посмотрю, проверю, все ли в поря...

"Приходи".

Мысленный зов Мелькора был коротким и совершенно лишенным эмоций. То ли мой друг спешил, то ли ему было сейчас очень скверно. Что-то все же случилось, пока мы были на севере.

Я взглянул на Венец, который все еще сжимал в руках, и почти с облегчением спрятал его.

Я шел очень быстро, почти бежал: с каждым шагом на душе становилось все муторнее. Проходы — темные, узкие, без окон — открывались стремительно, так что каменная крошка летела. Открывались — и тут же захлопывались за спиной, словно Мелькор пытался скрыть мой путь. Именно Мелькор. Слишком резко раздвигались и смыкались стены — ничего похожего на обычные движения крепости: плавные, чуть медлительные. Не Ангбанд вел меня — воля Старшей Стихии подчинила его, грубо, безжалостно. Насильно. Так, будто он пытался сопротивляться.

Сопротивляться?! Собственному Властелину?

Дверь плотно закрылась за мной, и я резко остановился, сощурившись: огонь светильника показался ярким до боли в глазах. Хотя светильник-то был крошечный и едва теплился. Да и сама знакомая мне комната, отделанная бордовым ониксом, была сейчас необычно тесной. Словно... словно нора, в которую загнали зверя охотники.

3

— Что случилось? — выдохнул Феанор и шагнул к Мелькору, стоявшему там, где прежде было окно, а сейчас осталась лишь гладкая стена.

Комната снова неприятно напомнила захлопнувшуюся ловушку.

— Ангбанд начинает войну, — жестко ответил Вала, пристально глядя на пламя светильника. — Главный удар будет направлен на юго-восток. Надо, чтобы твои сыновья отступили.

— Что?! — мастер побледнел. — Ты же обещал! Ты обещал, Мелькор!

— Не шуми, — быстро и тихо сказал Вала, по-прежнему обращаясь к рыжему огоньку, испуганно метавшемуся под его взглядом. — Я сделал все, что мог. Война неизбежна. Единственный шанс спасти твоих сыновей — если вести ее буду я.

— Предатель, — прошептал Феанор, сжимая кулаки.

Глаза Мелькора сузились, на скулах выступили желваки.

— Я верил тебе, как другу! — нолдо бросился вперед — и отлетел, наткнувшись на незримую стену.

— Сядь! — прорычал Восставший. — У нас нет времени на упреки и ссоры.

Что-то толкнуло мастера под колени, и он, не удержав равновесия, упал в неожиданно оказавшееся сзади кресло.

— Все надо решить сейчас, до третьей стражи, — снова заговорил Мелькор, в упор глядя на Феанора. — Дольше тянуть нельзя. Давай думать вместе, как убедить твоих сыновей. Они обречены, если не отойдут к югу. Ангбанд их уничтожит.

— Вместе? — оскалился Пламенный. — Ты предлагаешь мне... участвовать в этом убийстве?!

— Не в убийстве, — Вала досадливо дернул уголком рта. — В спасении. Пусть не всех. Хоть кого-то. Некогда спорить, Феанор. Саурон предложил мне план...

— План?! — закричал нолдо, вскакивая.

Мелькор быстро приложил палец к губам — мастер не обратил на это внимания.

— Тебе мало, что я стал тюремщиком своего народа?! Теперь ты хочешь, чтобы я сделался его палачом?! Таков план твоего Саурона?

— Замолчи!

Пламенный стиснул зубы.

— Я пока не утвердил этот план. Феанор, ты знаешь свой народ лучше, чем я. И это ты хочешь, чтобы он уцелел. Кто, кроме тебя, о нем позаботится?

Взгляд мастера стал тяжелым. Ненавидящим.

— Я не стану помогать тебе в войне против нолдор.

4

— Тогда убирайся вон! — не выдержал я. — Сам все сделаю.

Пламенный прищурился, глядя на меня так, словно готов был броситься. Потом резко повернулся и вышел.

Мне потребовалось время, чтобы овладеть собой после того, как стена сомкнулась, разделяя нас с Феанором. Еще чуть-чуть, и я ударил бы его! А может, и следовало... за подобное обвинение.

Я опустился в кресло и прикрыл глаза ладонью, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями.

Ну а чего я, в конце концов, ждал? Что Пламенный не взовьется, услышав о начале войны? Не первое столетие его знаю, вот уж чем он никогда не мог похвастаться, так это рассудительностью.

Ладно, выяснять отношения сейчас не ко времени. В сущности, хорошо, что Феанор отказался выбирать тех, кто останется жить. Теперь у меня развязаны руки.

Меня-то план Саурона вполне устраивает. Мы накопили такую мощь, что нолдор просто сметет стальная лавина. А немногие уцелевшие перестанут мешать нам, но по-прежнему будут надежным щитом против Амана. Мне безразлично, кто именно. А вот тебе, Феанор, нет.

Ты поддался чувствам, как тебе свойственно. И потом будешь жалеть о своей слабости, хотя ни за что не признаешься в этом.

Ты не можешь спасти сыновей сам. Ты по-прежнему считаешь себя королем нолдор, а значит, обязанным заботиться обо всех подданных. Ничего, я сберегу твоих мальчишек вместо тебя.

5

Предупредить! Пусть я не сумел предотвратить войну, но это ведь я могу! Хоть так помочь вам. Докричаться, дозваться, прорваться сквозь враждебную мне теперь силу.

"Маэдрос!"

Музыка Ангбанда — словно ветер. Ледяной ветер в лицо. Яростный, торжествующий, сбивающий с ног.

Я вытащил Венец, не заботясь о том, что могу обжечься. Теперь это уже не имело значения. Отброшенный ларец полетел на пол.

"Маэдрос, война! Да услышь ты меня, упрямец!"

Ничего.

"Маэдрос!.."

Из кресла на вершине попробовать? Нет, вряд ли оттуда получится лучше: Орлиный Клюв — тоже часть Ангбанда. А пока доберусь до него, потеряю драгоценное время.

Я выскочил на балкон своей башни, словно это могло приблизить меня к сыновьям.

"Келегорм!"

Ладно, с Маэдросом не получилось: он ненавидит меня, заслоняется. Но Келегорм, яростный, неистовый, упрямый, по-прежнему предан мне. Он услышит, должен услышать! Подумает, что говорит с мертвым — пусть!

"Келегорм! Ангбанд начинает войну!"

Как через огонь тянешься, да не ласковый и послушный — опаляющий нестерпимым жаром. Чужой.

"Келегорм!!!"

Бесполезно.

Но тогда остается еще... Я скрипнул зубами.

"Финголфин!"

Когда-то я обрек тебя на смерть. Теперь спасаю. Пытаюсь спасти.

"Финголфин! Поднимай воинов! Защити наш народ!"

Ну, дав-вай же! Ты должен меня услышать! Если Мелькор пощадит моих сыновей, главный удар Ангбанда будет направлен против тебя.

"Брат!.."

Тишина в ответ.

Я сполз на пол и вцепился руками в холодное железо перил, грызя губы, чтобы не завыть от отчаяния. Вокруг грохотала, смеялась, вскипала мутными волнами освобожденная сила Ангбанда.

6

По ночному небу разлилось кровавое зарево. Жидкий огонь выплеснулся изо всех трех жерл Тангородрима и рдяно-рыжими языками устремился вниз. Сухая трава у подножия исполинского вулкана разом вспыхнула: эта зима была холодной, но совершенно бесснежной.

Заждавшийся Алаг раздул пожар и погнал волну пламени к югу — туда, где беспомощно метались фигурки дозорных нолдор. Обгоняя поток лавы, помчались в атаку балроги, и даже стремительным аманским коням не под силу было вынести всадников из-под удара. Раскаленные бичи подсекали лошадям ноги, захлестывали седоков, сбивая их на землю, превращая в живые факелы за мгновения до того, как накатывала стена огня.

Граница, которую четыреста лет удерживали нолдор, была уничтожена за считанные часы. Из авангарда армии Финголфина на равнине Ард-Гален не выжил никто.

Огонь докатился до подножия гор, где стояли нолдорские крепости, и погас. По еще горячей земле ползли драконы, и обугленные останки нолдор рассыпались под их тяжелыми телами.

Балроги, немного разочарованные тем, что первый танец закончился слишком быстро, двинулись к Сосновому Нагорью, чтобы поджечь лес вокруг крепости Ангрода и Аэгнора.

А потом из Ангбанда начали выходить орки, заполняя Ард-Гален от края до края. Хорошо обученное, вооруженное гномьей сталью, многотысячное войско Мелькора.

7

Я убью тебя!

Мне уже не спасти ни сыновей, ни мой народ. Все кончено. Для меня. Для нолдор. Ангбанд победил. Но ты... тебя я убью! Обманщик! Подлец! Предатель!

Жаль, что я не сделал этого раньше. Когда мог. Когда чудом отвел от тебя смертельный удар — а ведь достаточно было не сдержать руку. И что с того, что Саурон потом уничтожил бы меня? Война все равно началась, и развязал ее ты. Ты! А я тебе верил! Ради тебя пожертвовал всем!

И ведь я видел, совсем недавно видел, как твои подручные убивали эльдар, а ты спокойно смотрел на это! Как я мог поверить, что ты способен на что-то, кроме разрушения?! Ледяные деревья и звери вокруг моего города — они же мертвые! Я был так увлечен творением, что не заметил этого. Видел только твое искусство, радовался за тебя, а фальши не почувствовал. Ты смерть несешь — всему, всем!

"Мелькор! Где ты? Я убью тебя!"

Не отзываешься? Не желаешь слышать? Но я приду к тебе сам. И ты ответишь за все... Враг!

Я убью тебя, пусть это и не остановит войну. Увидеть напоследок твою кровь на клинке, остановившийся взгляд твоих мертвых глаз — больше мне ничего не надо!

Стены. Со всех сторон стены. Не пускает меня Ангбанд. Боится за своего хозяина. Или это ты прячешься от меня, Моргот?

Трус! Жалкий, лживый трус! Будь ты проклят! Ты все равно получишь свое! Придет время, и меч, сделанный моей рукой, поразит тебя. Придет время.

8

О чем ты думаешь, Маэдрос? Об отце, который не решился оплатить спасение сыновей жизнями остальных нолдор? О воинах, из-за упрямства вождей обреченных на бессмысленную и жестокую смерть? Обо мне, ненавистном и недосягаемом Враге-всех-эльдар-да-будет-он-проклят-навеки?

О чем бы ты ни думал, мысли твои закрыты наглухо. Мне не пробить эту преграду, не подсказать тебе, что нужно делать. А между тем, ты единственный, кто способен выслушать меня и, возможно, даже поверить.

Ну, а не поверишь, обречешь себя и братьев на гибель — что ж, это твой выбор. Мое дело — сообщить то, что ты должен узнать. Большего я не сделаю даже для Феанора.

Никто в Ангбанде не заметит моего гонца: сейчас в небе полно крылатых вестников. Соратникам не до мелочей — идет битва. Или охота, что ближе к истине.

Снага, принесший мне кусок белого шелка, на обратном пути случайно свалился с одной из лестниц и сломал себе шею. Что ж, бывает. Воплощенные удивительно неуклюжи и порой забывают смотреть под ноги.

Я медленно прошелся по Опаловому чертогу, оттягивая неизбежное. Руки ныли — не так сильно, как в первое время после возвращения в Эндорэ, но ощутимо. Грандиозное извержение Тангородрима, впечатлившее даже балрогов, не прошло для меня даром.

Ничего не поделаешь, придется потерпеть. Я осторожно пошевелил пальцами, с отвращением глядя на квадрат ткани, прибитый к столу четырьмя кинжалами. И склонился над ним.

9

До стен крепости на Химринге оставалось совсем немного, когда стрела с белым опереньем вонзилась в грудь ворону. Нолдор, ошеломленные внезапным и сокрушительным нападением, все-таки спохватились. Точнее — один из них, но и этого оказалось достаточно.

Мелькор, впрочем, ожидал, что его вестника попытаются остановить. И успел принять меры. Птица, которая уже начала падать, сильнее замахала крыльями, выровнялась и снова набрала высоту. Кровь запеклась вокруг стрелы почти мгновенно, только несколько алых капель сорвалось вниз. Одно легкое было пробито, ворон дышал тяжело, с хрипом и бульканьем, но — дышал. Пока дышал.

Мелькор заставил крылатого гонца лететь быстрее и направил его к той башне, где должен был находиться старший сын Феанора. Только бы Маэдрос оказался на месте!

Ворон дернулся снова, когда вторая стрела перебила ему крыло. Но нужное окно было уже рядом. Птица заскребла когтями по камешкам мозаики, пачкая узор кровью, и переползла через подоконник внутрь.

10

Я отложил палантир и шагнул к издыхающей вражьей твари, выхватывая кинжал. Ворон каркнул — с раздражением, словно выругался. И посмотрел мне в глаза. Не узнать этот взгляд было невозможно. Я замер, не решаясь ударить.

Птица дернулась все телом и бессильно уронила голову. Мертвая птица, на вид совершенно обычная. С белым лоскутком, обмотанным вокруг лапы.

Послание от отца... нет, от предателя! Даже смотреть не стану — швырну в огонь вместе с этой падалью! Или все-таки поглядеть? Просто на всякий случай.

В коридоре раздались торопливые шаги, и я понял, что времени на раздумья нет. Быстро дернул за кончик — тонкая ткань легко соскользнула и легла мне в ладонь.

Я спрятал руку в складках плаща за мгновение до того, как дверь распахнулась и в комнату вбежали мои воины.

— Принц, эта тварь...

— Всего лишь дохлый лазутчик Моргота, — я брезгливо поморщился. — Очередной. Сожгите его.

Оставшись один, я нетерпеливо развернул ткань. Там оказалась карта, кое-как нацарапанная. Отец никогда не нарисовал бы так: слишком некрасиво, слишком небрежно. Несколько строк внизу я не сразу смог прочитать, настолько корявыми выглядели знакомые руны. Словно их выводили неумелой рукой. Или... изувеченной. Моргот?!

"Передай братьям карту ущелий у истоков Келона. Пусть отступают из Аглона этим путем. Вели Маглору оставить его укрепления: долго он не выстоит. Отдайте Тар-Гелион. Отходите к югу как можно дальше. Главный удар Ангбанда нацелен на вас".

Главный удар Ангбанда... Я стиснул зубы. Ясно, что пожар на Ард-Гален — только начало. Увидев зарево и сообразив, что происходит, я приказал закрыть ворота и готовиться к бою. Скорее всего, последнему.

В палантире я отлично разглядел и балрогов, и огромных чешуйчатых тварей, ползущих следом за ними, и полчища орков, выходящих из Ангбанда. Сколько мы продержимся? Что можем противопоставить такой мощи? Стрелы и копья, сделанные Карантиром? Сколько их понадобится, чтобы убить хоть одного балрога?

"Отходите к югу как можно дальше"... Вряд ли это ловушка: Морготу нет нужды прибегать к хитростям при таком превосходстве в силе. И если уж он рисовал карту сам, превозмогая боль, значит, больше некому было. Значит, его подручные ничего об этом не знают. И значит, отец... мертв.

Да, мертв — и ему уже не помочь, как и тем несчастным, что сгорели заживо этой ночью. И неважно, почему Моргот хочет позволить нам уйти. Прежде я с негодованием отверг бы подобное предложение. Теперь... нолдор никогда не станут служить Врагу, но это не значит, что они непременно должны погибнуть. Если есть шанс спастись сейчас, надо его использовать. Иначе сражаться с Ангбандом станет некому.

11

Не добраться мне до тебя, Враг! Не отомстить за погубленных нолдор, за твой обман, за дружбу, которую ты предал. Но сидеть сложа руки, ждать неизвестно чего — невыносимо!

Что же, пленных ты теперь тоже отдашь на растерзание? И думаешь, я позволю тебе?! Мечом, Пламенем, хоть зубами — до последнего буду драться!

Да, до последнего, а потом меня убьют, и мастеров уже ничто не спасет. Горняцкими молотками от тысяч вооруженных орков не отмашешься. На волю надо пробиваться, тогда хоть у кого-то будет шанс уцелеть. Меня Ангбанд пропустит.

А пропустит ли? Он уже не слушается меня. Попытайся я вывести пленных, с него станется и камнепадом накрыть, и со склона сбросить. Здесь-то моих нолдор, может, еще и не тронут. Они ведь камешки красивые делают, хлеб выращивают. Пользу приносят.

Нет, к мастерам нельзя. Помочь им сейчас невозможно, а погубить ничего не стоит. Что же, значит один уйду. Или умру — один.

Я карабкался вверх. Срывался — и снова лез, сцепив зубы. Окровавленные пальцы скользили по камню. Казалось, в этих проклятых горах не осталось ни одной тропы. Только осыпи. Отвесные скалы. Лед.

Что же, я этого ожидал. Но я все равно вырвусь! Это мой бой. Скорее всего, последний. С другом, предавшим меня. С Ангбандом. Со всем миром. И я не отступлю, пока не добьюсь своего.

12

— Что происходит, а?

Ангбанд ответил волной неистовой радости и азарта, но разделить его восторг у Мори почему-то не получилось. Наоборот, стало тоскливо и жутко. Казалось, что огромная тварь, долгие годы скованная сном, пробуждается где-то рядом. Очень голодная тварь.

Началось все с внезапного возвращения Феанора. Явился тот крайне некстати: разбуженный Мори только и успел, что приподняться на ложе, которое самовольно занял в отсутствие хозяина. К счастью, Пламенный был чем-то так озабочен, что не обратил на слугу внимания, сразу закрывшись в мастерской. Мори поежился, с сожалением вылез из-под теплого мехового одеяла и принялся торопливо одеваться. Он еще застегивал украшенный бирюзой пояс, собственное творение и предмет тайной гордости, когда дверь мастерской распахнулась, и Феанор, по-прежнему погруженный в свои мысли, куда-то отправился.

Вернулся Пламенный скоро — бледный до синевы, с неподвижным взглядом. Пометался по комнатам, выскочил на балкон, некоторое время стоял там, вцепившись в ограждение, а потом сполз на пол, словно разом лишился сил. Мори окликнул его — тот не ответил.

Юноша вздохнул и решил позвать Мелькора, рассудив, что если кто и способен привести Феанора в чувство, так это Властелин Ангбанда. Но и Вала не отозвался. А Пламенный поднялся, по-прежнему невидяще глядя прямо перед собой, и ушел.

Некоторое время Мори ждал его, прибираясь, хотя это в общем-то не требовалось: поддерживать порядок, пока Феанор был в отъезде, оказалось очень легко. Но минула стража, потом еще две, а ничего не менялось. Кроме настроения Ангбанда, от которого юноше становилось все больше не по себе. Даже на просьбу помочь найти Пламенного крепость откликнулась только легким раздражением: не лезь, дескать, с пустяками.

Мори спустился в мастерские, но работа не ладилась, а пленные смотрели совсем уж мрачно: должно быть, они тоже чуяли неладное. Некоторое время юноша бродил по коридорам Ангбанда и наконец не выдержал.

— Мне нужно к Мелькору! Прямо сейчас. Это важно. Отведи меня!

То ли ему удалось убедить упрямую крепость, то ли Властелин не был против этой встречи, а только Мори действительно столкнулся с Валой в ближайшем коридоре. Тот явно спешил, но выслушал нолдо внимательно.

— Не ищи его, — приказал Восставший. — И вообще поменьше разгуливай сейчас по Ангбанду.

— А Феанор? — растерянно спросил Мори. — Он вернется?

Мелькор нахмурился и сказал неожиданно сухо:

— С ним ничего не случится.

13

Ушел, значит. И что же ты собираешься делать? Покинуть Ангбанд? Добраться до своих сыновей, встать рядом с ними? Так все равно не получится, ты знаешь это не хуже меня.

Или ты вздумал убить себя? Броситься в пропасть, расколоть череп о камни? Но зачем далеко идти? Окна в твоих комнатах ничем не забраны, а высота там... достаточная.

Может быть, ты на Шестой Южной? Следишь за сражением, терзаешься бессилием да меня клянешь? Или просто мечешься по Ангбанду, не в силах усидеть на одном месте, одинокий, обезумевший, потерявший все, что у тебя еще оставалось?

Как бы то ни было, разыскивать тебя мне сейчас некогда. Да и что я скажу тебе? Ты ведь считаешь меня предателем. Справедливо? Может, и так, да какая, в сущности, разница?

Ты имеешь право на меня, Феанор. На мою дружбу, на преданность, на заботу. Имеешь, да. Но и мои майар — имеют. Не в меньшей степени. А еще есть Эндорэ. И моя Тема. Ими я не пожертвую ни для кого.

Что же, ступай. Броди, где хочешь. Ты в безопасности: Ангбанд сам позаботится о тебе. И майар тебя не тронут без моего разрешения.

Ступай. Рано или поздно ты все равно вернешься. И тогда мы поговорим.

14

Я карабкался вверх. И оказывался внизу. Как они.

Ангбанд не желал выпускать меня. Водил кругами. Как их.

И подобно моим мастерам, я ненавидел его сейчас. Люто, смертельно, неистово ненавидел. Эти равнодушно-насмешливые горы. Эту черную крепость, которая не собиралась скрываться из виду. И более всего — их создателя.

— Ну, нет, предатель, — я слизнул кровь с искусанных губ и попытался презрительно улыбнуться. — Я не останусь здесь. Пусть Мандос... все равно!

Шагнуть с края обрыва напротив водопада — того самого водопада. В пустоту. Это было легко сейчас.

Только вместо полета сквозь упругий морозный воздух, вместо освобождающего удара о камни я кубарем покатился по неожиданно пологому склону. Невесть откуда взявшиеся колючки цеплялись за волосы и одежду. Крошечная сосенка жалобно хрустнула, когда я налетел на нее. Но за ней оказалось еще несколько.

Я поднялся, пошатываясь, и неожиданно для самого себя расхохотался. Безудержно, до слез.

Ишь ты, даже это предусмотрел, предатель! Да только в одном ты ошибся: ты же мне меч оставил! А если бы и отнял — неужели ты думаешь, что моей воли не хватит, чтобы разрушить хрупкую оболочку плоти? Да мне достаточно Пламя призвать, и...

И что? Это ведь действительно очень просто. Сдаться, уйти, бросить тех, за кого я в ответе, на произвол судьбы... или орков?

Н-нет. Пленный мастер, одинокий, преданный другом, потерявший все, что было ему дорого, ушел бы. Король нолдор не имеет на это права.

15

— Как — отступить?! — Келегорм так сжал палантир, что ногти проскребли по гладкому камню. — Маэдрос, опомнись!

Впрочем, уже ясно было, что старший брат не одумается. Что страдания, перенесенные в плену, затуманили разум Высокого и сломили дух. Зря Келегорм убеждал себя, что все еще поправимо, что Маэдрос может стать прежним. Зря терял время. Как ни любил он брата, а сейчас с горечью подумал, что лучше бы тот погиб в Ангбанде: вот только раскола между вождями и не хватало нолдор в разгар войны.

— Нам не справиться с Морготом, — продолжал между тем Высокий, и его слова причиняли Келегорму почти физическую боль. — Ты видел огненных духов? Видел, сколько их? А драконы?! Даже новые наконечники не пробьют их броню.

Келегорм закусил губу так, что во рту стало солоно. Вот и все. Надеяться больше не на что. Придется самому возглавить нолдор, пока Маэдрос не погубил их своей нерешительностью.

Пойти против старшего брата почти немыслимо... но отдать свой народ на растерзание Морготу — еще хуже! А именно этим все и закончится, если крепости не сдержат натиск Врага.

Келегорм выпрямился в кресле и отчеканил:

— Мы не сдадим Аглон.

— Брат, это приказ! — в голосе Маэдроса прорезались стальные нотки.

— Я больше не подчиняюсь твоим приказам, — твердо ответил Келегорм.

16

Нолдор оказались сильнее, чем мы ожидали. Не знаю, как они ухитрились создать такое оружие, но они сделали это. Стрелы и копья, хранящие отголоски аманской Музыки, могли серьезно ранить балрога. А возможно, и майа.

Мы были слишком самоуверенны, слишком привыкли не принимать Воплощенных всерьез. Вот и получили неприятный сюрприз.

Выяснилось все на Сосновом Нагорье. Я отправил туда балрогов поразвлечься, а заодно задержать нолдор до подхода орков. Выжженная земля равнины Юг-два должна была остыть, прежде чем по ней смогли бы пройти Воплощенные.

Н-да, развлеклись... То, что Ангрод с Аэгнором могут покинуть пещеры и потащить своих измученных, задыхающихся в дыму бойцов на безумную вылазку, я предвидел. Они были обречены, понимали это и, естественно, предпочли погибнуть в бою.

Но заклятые наконечники! Должно быть, ковали их под землей: ни ветер, ни птицы не приносили мне вестей об этой опасности. А разобрать мелодии нолдорских крепостей из Ангбанда стало в последние годы почти невозможно.

Так и погас Алсвишш. Один из тех, кто помог Феанору в бою с Унголиантой. Создатель восточной части третьего яруса ангбандских подземелий. Нелепо, бессмысленно погас! Нолдор набросились на него, не считаясь с потерями, стремясь лишь к одному — любой ценой уничтожить противника. И успели. Прежде, чем другие балроги пришли Алсвишшу на помощь.

И неважно, что за эту бесполезную для них победу нолдор заплатили несколькими десятками жизней, включая Ангрода и Аэгнора! Даже сотни убитых Воплощенных не стоят потери одного балрога.

Отчасти Алсвишш, конечно, был сам виноват: не остановился, получив первую рану. Бился вопреки приказу немедленно отойти, пока огненная плоть не погасла, изодранная нолдорской сталью. Я мог бы вернуть ему облик, но не стал: гораздо важнее было показать остальным, что ждет ослушников. Это произвело должное впечатление: больше балроги под нолдорские копья не лезли, просто подожгли лес. Только вот Алсвишш уже не вернулся в Ангбанд.

Те немногие нолдор, что не сгорели и не задохнулись в дыму, забились под землю. А как только пожар закончился, за ними пришли орки. Наконец дождавшиеся возможности всласть поохотиться. Знающие каждый камешек, каждую щель в родных местах. Обученные и вооруженные в Ангбанде выросшие дети Соснового Нагорья.

17

— Если бросить на Аглон орков, потери будут слишком большими, — Саурон показал на миниатюрное ущелье, по сторонам которого скалились башенками две крошечные крепости. — Наши воины попадут под перекрестный обстрел. А если драконов...

— Для Глора там слишком тесно, — возразил Мелькор.

Иллюзорное изображение гор дрогнуло, и в ущелье появился дракон.

— Пока протиснется, его могут сильно поранить. Мы еще не знаем, как новое оружие эльфов действует на майар. И мне совсем не хочется узнавать это.

— Властелин, нолдорская сталь может пригодиться нам против Амана, — заметил Саурон.

— Это не причина, чтобы испытывать ее на своих, — нахмурился Вала.

— А дети Глора? — спросила Ральтагис. — Они там не застрянут.

— Рискованно: броня у них еще не вполне затвердела, ее и обычным оружием пробить можно.

— Тогда пусть Алаг наконец воплотится, — предложила Дэрт. — И нападет на врагов с воздуха.

— Нет, рано, — покачал головой Мелькор. — Не нужно, чтобы о нем раньше времени узнали в Амане.

И повернулся ко мне.

— Нэртаг, Аглон займешь ты. Причем без боя.

— Обрушить на нолдор горы? — я понимающе улыбнулся.

— Нет, заваливать ущелье не надо, — вмешался Саурон. — Оно удобное, да и крепости нам еще пригодятся.

— Конечно, пригодятся, — согласился Мелькор. — И надо, чтобы они уцелели. Но нолдор должны быть уверены, что все вот-вот рухнет. Тут важен точный расчет.

— Властелин, тогда лучше это сделаю я, — Первый с сомнением посмотрел на меня.

— Нет, Саурон. Твоя задача — подготовить Келегорму с Куруфином достойную встречу, как только они покинут свои крепости. Ну, что, Нэртаг, справишься?

— Разумеется, — я одарил Первого торжествующим взглядом. — Я вытрясу нолдор из Аглона.

18

— Чего ждем? — широкая лапища легла пониже талии Тарис.

Майэ резко обернулась, сбрасывая руку нахала.

— Откуш-шу! — она выразительно щелкнула острыми зубами.

Дарглуин отпрянул в шутливом испуге. Обычная игра.

— Какая воинственная! — ухмыльнулся Волк. — Сразу видно, что еще не отведала вражьей крови. А Дэрт где?

— С Нэртагом — где же еще ей быть, — улыбнулась в ответ Тарис.

Майа огляделся, с удовольствием втягивая ноздрями холодный воздух, пропитанный резким кисловатым запахом орков. Некоторые из Поющих недолюбливали этот аромат, но Дарглуину он нравился.

Предгорья между Химрингом и Аглоном были черны от ангбандских войск. А с севера подтягивались новые отряды.

— Кстати, откуда ты здесь взялся? — спросила Тарис. — Вы же собирались заняться Маглором.

Ее собеседник демонстративно облизнулся.

— Уже?! — вскинула брови Таринвитис.

Дарглуин развел руками:

— Действительно слишком быстро. Этот Маглор даже драться толком не стал. Как увидел Глора с потомством, так и дал деру. Спрятался у Маэдроса на Химринге. Мне и поохотиться толком не удалось.

— Странно, — майэ нахмурилась. — Нолдор, вроде, в бой рвались. И так легко отступили?

— Если бы ты видела драконов на свободе, ты бы не удивлялась, — фыркнул Дарглуин. — Как дорвались отпрыски Глора до свежатины, даже я в сторону отошел. Соображения-то у них никакого, а силищи хватает. А как огнем плеваться начнут, так балрогам считай делать нечего. Поползли через Гелион — река аж вскипела. Пар клубами, вареная рыба кверху брюхом поплыла. Властелину следовало бы лично за ними следить, а не поручать это Глору.

— Властелин сам разберется, кому и что поручать, — одернула соратника Тарис.

— Да мне-то без разницы, — пожал плечами Дарглуин. — А вот Ирбину с Тевильдо обидно будет, что их долину пожгли.

— А мне не обидно, что на Сосновом Нагорье почти весь лес спалили? — поджала губы Таринвитис. — Моя Музыка была, между прочим. Только я не жалуюсь. Надо выбить нолдор с наших земель — значит, выбьем. От них, знаешь ли, вреда больше, чем от всех драконов вместе с балрогами.

"По мне, так одни других стоят", — подумал майа, но, поймав решительный взгляд собеседницы, не отважился сказать это вслух.

19

Интересно, куда направятся Келегорм с Куруфином? На север, где их ждет Саурон, или на юг, где пока безопасно? В крепостях точно не отсидятся: в крайнем случае Нэртаг действительно обрушит своды.

Бросить на Аглон армию было бы слишком расточительно и невыносимо глупо. На такое я не пойду даже ради Феанора. Особенно теперь, когда у нолдор появилось новое оружие.

Я уже и так сделал для Пламенного более, чем достаточно! Карантир и близнецы благополучно отступили. А выживут ли оставшиеся сыновья Феанора, зависит от того, что в них возобладает: упрямство или здравый смысл. Точнее — кто победит в споре нолдорских вожаков: осторожный Маэдрос или не в меру воинственный ученик Оромэ. Потому что Аглон слишком близко к Химрингу, и вряд ли старшие братья станут спокойно смотреть, как орки разделывают Келегорма с Куруфином на жаркое. Вмешаются наверняка и так же наверняка сложат головы, тут уже ничем не поможешь.

Теперь главное, чтобы никто из Поющих под аманскую сталь не подвернулся, если побоище все же начнется. Нолдор в отчаянии способны на все — достаточно вспомнить безумную вылазку Ангрода с Аэгнором. Хорошо, если только поранят, а то ведь и развоплотить кого-нибудь из майар могут. Раз уж с Алсвишшем справились.

И опять ничего не поделаешь. Мне сейчас соратников вразумить не легче, чем Маэдросу младших братьев. А запретить сражаться тоже нельзя: разлад обойдется дороже любых потерь. Плоть восстанавливается, утраченное доверие — почти никогда.

20

— Келегорм, идти на север — безумие! Ты только напрасно погубишь своих воинов. Там вас ждут.

— Я знаю, Маэдрос, — он криво усмехается.

Хочет сказать еще что-то, но смотрит вверх и отпрыгивает в сторону. Камень падает у его ног, осколки разлетаются в стороны. По стене за спиной брата змеятся трещины.

— Да уходите же! — не выдерживаю я. — Крепость вот-вот рухнет! И вторая тоже: Куруфин уже потерял нескольких бойцов под обломками.

— Маэдрос, — похоже, брат с трудом подбирает слова, — я был... неправ. Мы постараемся прихватить с собой как можно больше врагов.

— Нет!

Я отчаянно боюсь опоздать, боюсь, что пока я говорю с Келегормом, Куруфин уже ведет свой отряд под орочьи стрелы. Или что сейчас рухнут своды, похоронив под собой защитников Аглона.

— У вас же есть карта! Отступайте южными ущельями.

— Не успеть, брат, — осекшись, он уворачивается от очередной глыбы и снова бросает быстрый взгляд вверх. — Все, время вышло. Прощай.

— Стой! — кричу я сквозь нарастающий грохот, а изображение в палантире дрожит и меркнет. — Отходите на юг! Я прикрою вас, Келегорм! Я отвлеку...

Услышал? Нет?

21

— Вот уж не ожидала! — Таринвитис присвистнула, глядя на всадников, стремительно выезжающих из ворот Химринга. — На что они рассчитывают?

Саурон усмехнулся:

— На геройскую смерть, вероятно. У них нет шансов.

Шансов действительно не было никаких, но квенди бились так отчаянно, что сумели потеснить орков, хотя тех было в несколько раз больше.

Таринвитис хмурилась, глядя на пятящихся воинов Ангбанда и, наконец не выдержав, повернулась к Первому. Тот лишь пожал плечами:

— Потери небольшие, а исход предрешен. Орки засиделись без дела, им давно пора как следует размяться.

Тарис хмыкнула, но спорить не стала.

Нолдор постепенно становилось меньше, но уцелевшие и не думали отступать. Майэ отыскала взглядом их предводителя и почувствовала, как впились в нижнюю губу кончики внезапно отросших клыков.

— Са-аур-рон, — промурлыкала она, не сводя прищуренных глаз с однорукого нолдорского воина, — я тоже не отказалась бы немного размяться. Можно?

Первый внимательно посмотрел на нее. С одной стороны, Мелькор не одобрит убийство Маэдроса, во всяком случае, не одобрит открыто. С другой, смерть самого разумного из сыновей Феанора была бы весьма полезна, а Тарис, пожалуй, единственная, кому Вала простит подобное самоуправство. Во всяком случае, отделается она в случае чего легче прочих.

— Он твоя добыча, — кивнул Саурон. — Я помню. Охоться, Таринвитис. Только не убивай его сразу. Дай остальным нолдор хорошенько все рассмотреть.

Вот так. Если Властелин следит за ходом сражения, у него будет время вмешаться — при желании. А если нет, что ж, на войне хватает случайностей.

22

— М-ма-аэдрос...

Я сказала это очень тихо и ласково. Прямо-таки на ушко шепнула. Каждому из нолдорских воинов. Одновременно. Кое-кто из эльфов заметно вздрогнул.

— Ма-аэдрос, — продолжила я столь же вкрадчиво. — Иди ко мне. Мы не закончили один разговор — помнишь?

Сражение продолжалось, но напор нолдор явно ослаб. Несколько всадников торопливо пробивались друг к другу — видно, посовещаться решили. Мысленно-то поговорить у них сейчас не выходило: мешала моя Музыка, мой настойчивый шепот.

— Конечно, помнишь. Ты ведь не забыл Ангбанд, М-маэдрос. Не забыл меня.

Бой затихал. Квенди топтались на месте, беспокойно оглядываясь на предводителя, а наших бойцов по приказу Саурона заставили отойти назад командиры.

Я остановилась на свободном пространстве между двух армий. О такой удаче я даже не мечтала: расправу над дерзким Воплощенным увидят и орки, и нолдор. Жаль только, что нельзя будет принести Властелину голову наглеца.

— Маэдро-ос, я жду, — я нежно улыбнулась, показывая клыки. — Иди, побеседуем. Я же обещала, что мы еще увидимся. И теперь нам никто не помешает.

Однорукий воин в открытом шлеме встретился со мной взглядом, и я с удовольствием отметила, как он бледен. Потом он медленно спешился и зашагал ко мне. Набрался все-таки храбрости, хорошо. Еще не хватало за ним гоняться: зрелище получилось бы не столь эффектным.

23

Зачем они затеяли этот поединок? От чего Моргот хочет меня отвлечь? И какой смысл отвлекать? Сил у Ангбанда здесь достаточно, чтобы и сдерживать моих воинов, и встретить Келегорма, если тот решит вступить в бой.

Едва ли Враг приказал убить меня, иначе он не стал бы возиться с письмом. А вот снова захватить в плен... при одной мысли об этом на лбу выступила испарина и заныл обрубок руки.

Хотя какая польза Ангбанду от моего пленения? Положение изменилось. Я больше не король нолдор, так что...

Додумать я не успел: майэ была уже близко, и по ее глазам я понял, что она не просто выполняет приказ — наслаждается каждым мгновением. И ждет — страха моего, что ли?

Я не узнал бы ее сейчас, если бы не голос, не этот отвратительный липкий шепот. Высокая женщина с каштановыми волосами мало походила на огромную крылатую тварь, напавшую на меня на Тангородриме. До сих пор не знаю, почему она тогда отступилась. Наверное, Моргот остановил.

Я выхватил меч, каждое мгновение ожидая, что красивое лицо моей противницы обернется звериной мордой. И едва успел отразить удар: майэ атаковала клинком.

Я только защищался: Поющая двигалась слишком быстро, и шансов пробить ее оборону не было. Но и закончить бой она не спешила, только заставляла меня отступать шаг за шагом — туда, где стояли орки.

Значит, все-таки — плен?! Снова?! Не мо-гу!

Внезапно открыться, подставившись под ее меч? Нет, нельзя, чтобы это увидели нолдор. Поймут ведь, что не случайная ошибка.

Ты хорошо подготовил свою ловушку, Моргот. Но живым меня не получишь. И я умру не один. Тварь твою уничтожу — на глазах у всех. Любой ценой уничтожу!

Безумное желание дотянуться до врага, ударить, раскромсать ненавистную плоть захватило меня целиком. И вырвалось мысленным криком, неожиданным для меня самого:

"Отец!"

24

Маэдрос рванулся в атаку. Бешеную. Безрассудную. Таринвитис усмехнулась, аккуратно парируя все удары Воплощенного, но не пытаясь ответить. Противник расходовал силы с бездумной щедростью, оставалось лишь дождаться, пока он выдохнется, а потом обездвижить и напиться его крови на виду у войска.

И тут раздались крики. Испуганные. Изумленные. С обеих сторон.

От неожиданности Таринвитис едва не пропустила удар. Ее противника охватило пламя. Ослепительно-белое, рвущееся вверх, венчающее голову принца светлой короной. Майэ почувствовала жар и невольно попятилась, изумленно глядя на Воплощенного, которому огонь, похоже, не причинял вреда.

"Тарис! — настиг ее мысленный окрик Мелькора. — Назад!"

"Властелин, что это?"

Она послушно отступила еще на несколько шагов, но Маэдрос тут же сократил расстояние. Казалось, белый огонь придавал ему силы.

Мелькор на вопрос не ответил. Только повторил — торопливо, чуть ли не испуганно:

"Назад! Скорее!"

Приказ? Просьба? Впрочем, колебаться было некогда.

Майэ прыгнула в сторону, отбежала, меняя облик — кончики кожистых крыльев ударили по земле, подняв облачка не до конца утоптанного пепла. Маэдрос с яростным криком рубанул мечом, но опоздал: Таринвитис взмыла в воздух.

И тут же свистнули сотни стрел.

25

Да о чем она думает?! Так бессмысленно, так нелепо подставиться! Поединок поединком, но как можно было забыть о лучниках на стенах Химринга? Они-то уж конечно не упустили момент.

Таринвитис двигалась быстро, но несколько раз в нее все же попали. И видимо, повредили серьезно: она дернулась, попыталась выровняться, но крылья явно не слушались. Ладно, Ирбин разберется... лишь бы совсем не развоплотили.

Я рванулся на выручку, впервые радуясь, что лишен плоти, которая хоть и дает силу, зато ограничивает свободу. Воздух между теряющей высоту Тарис и нолдорской крепостью побелел от летящих стрел, но я успел.

Я был сейчас мыслью без облика. Одним лишь страстным желанием помочь, отвести удар. Порывом ветра. Ветра, который всегда был моей мелодией. Ветра, который разбросал стрелы, не позволил им найти цель, превратил в безвредные деревяшки.

Затем они посыпались вниз. На серую от пепла землю. На нолдор. На орков.

А потом выстрелы прекратились: для воинов Химринга запел Саурон.

26

Впервые с сотворения мира я почувствовал уважение к бывшему помощнику Манвэ. Тщеславный и легкомысленный, полностью поглощенный собой, Алаг все же сумел спасти Таринвитис. Впрочем, не стоило слишком полагаться на него: развоплощенный майа мало что может.

Я запел, не дожидаясь, пока опомнятся эльфийские лучники. Ничего нового. Простенькая мелодия. Одна из тех, от которых руки Воплощенных слабеют и начинают дрожать, решимость рассеивается, как туман на ветру, а сердце сжимается от безотчетного страха и выматывающей душу тоски. По части таких песен я почти не уступал Талло, хоть тот и пришел когда-то в мир с Ирмо.

Стрелять квенди раздумали. Сразу. Рубиться тоже.

Я дал знак орочьим командирам атаковать врагов, пока те стоят, растерянно глядя перед собой и опустив ставшее непомерно тяжелым для них оружие.

Таринвитис продолжала снижаться. Одно крыло у нее бессильно обвисло, другое едва шевелилось. Она упала бы, если бы ее не поддерживал Алаг.

Обычные стрелы не повредили бы Поющей настолько. Значит, снова те наконечники. Разрушающие Музыку. Опасные даже для нас.

"Алаг, до Ангбанда ее донесешь?"

"До Ангбанда сил не хватит".

Я посмотрел на нолдор. Стрелки на стенах замерли, опустив, а то и выронив луки. Всадники Маэдроса отступали к укреплениям. Медленно, неуверенно, но все-таки отступали. Не остались на месте как легкая добыча для орков. Даже огрызаться пытались, хотя и вяло, конечно.

Спеть им еще?

Нет. Сейчас некогда. Они и так нескоро забудут мою мелодию. И не денутся никуда из осажденного Химринга.

"Ладно, Алаг, я сам".

Таринвитис вздрогнула, когда я схватил ее когтями, ничуть не стараясь быть осторожным. Я был зол. На ее глупость. На то, что вынужден возвращаться в Ангбанд, неся израненную соратницу вместо доклада о нашей победе. На себя — за то, что разрешил Тарис вызвать Маэдроса на бой.

Впрочем, говорить я ей ничего не стал. Как и спрашивать. Молчал всю дорогу.

27

Страх. Не перед врагом — орков ли бояться тем, кто отважился на войну с одной из Старших Стихий. Не перед смертью и ранами: нолдор успели привыкнуть к боли и потерям за века сражений. Не перед чем-то понятным и ощутимым, с чем можно бороться.

Этот страх был каменно-тяжелым. Мутным, как вода, стекающая со склонов Железных гор. Изматывающим. Неодолимым.

Маэдрос скрипнул зубами, чувствуя, как уходят драгоценные мгновения. Последние мгновения, оставшиеся ему и его воинам до гибели. Отвратительной и бесславной: сил не хватало даже на то, чтобы руку поднять. Где уж тут биться! Только стоять и обреченно смотреть на приближающихся врагов.

Ну, нет! Сын Феанора потянулся к странной, только что обретенной силе. Терпкой, как травяной настой, пьянящей, как молодое вино, чистой, как воздух Амана. И неважно, откуда она взялась, — главное, что она пока не исчезла.

Страх отступил. Чуть-чуть, но и этого хватило.

— Отхо-одим! — закричал Маэдрос. — В крепость!

Воины зашевелились, словно освобождаясь от дурного сна. И тут в небо, навстречу подстреленной летучей мыши взмыла другая. Черная. Крупнее первой. То ли отвращение при виде еще одного слуги Врага помогло нолдор стряхнуть оцепенение, то ли Маэдросу каким-то чудом удалось передать дружинникам часть своей силы, а только воины повернули к воротам. Не побежали, конечно. Побрели, с трудом переставляя ноги, волоча по земле оружие — беспомощные мишени для вражеских копий.

Со стен крепости снова полетели стрелы, и орки, собравшиеся преградить путь отступающим нолдор, откатились назад, оставляя за собой трупы и умирающих.

Маэдрос дождался, пока последний из его уцелевших бойцов доберется до ворот Химринга. Неведомая сила по-прежнему охраняла его: орки явно целились в предводителя нолдор, но копья и выпущенные из пращей камни уходили далеко в сторону.

А потом сын Феанора вошел в свою крепость, и тяжелые створки сомкнулись за его спиной.

28

Он в безопасности. Я не мог видеть этого, да и осанвэ с Маэдросом не держал: не было сил. Просто почувствовал: все в порядке, мой сын спасен.

Как пробился его отчаянный зов сквозь победно гремящую Тему Ангбанда? Может быть, потому что оказался созвучен ей? Яростная решимость, ненависть, готовность биться до последнего вздоха, лишь бы уничтожить врага — очень знакомая Музыка. Но в осанвэ Маэдроса было и еще кое-что. Просьба о помощи. И надежда. На меня.

Я даже подумать ни о чем не успел, действовал по наитию — так всегда получалось лучше всего. Потянулся к той крошечной искре светлого Пламени, которая есть у каждого из эльдар, если верить Мелькору. Почему-то в тот момент я не усомнился в его словах.

Нащупать слабенький, еле тлеющий огонек оказалось едва ли не труднее, чем найти Пламя в клубящемся бесформенном мареве, куда меня когда-то отправил Восставший. Вала потом говорил, что ему пришлось бороться за мою жизнь... не знаю, может, и так.

* * *

Тогда я действительно почти потерял себя в бессмысленном мельтешении бликов и обрывков мелодий. Пока не услышал свое имя, которое без конца повторял Мелькор: Пламенный... и тут я ощутил эту силу, почувствовал, что сливаюсь с ней, становлюсь ее частью.

Я не сопротивлялся. Мне именно этого и хотелось: раствориться в рыжем сиянии — полностью, навсегда. И только назойливый голос в сознании отвлекал, раздражал, словно заноза. Я в гневе рванулся к нему, чтобы заставить умолкнуть, и Пламя потянулось за мной... а потом я очнулся и увидел напряженный взгляд Валы.

Я хотел потребовать, чтобы Мелькор прекратил мешать мне, но губы не слушались. Перед глазами все расплывалось. Восставший еще что-то говорил, но я уже не понимал, что. Уснул и проспал до следующего Смешения света. Вала так и просидел надо мной все это время: то ли оберегал непонятно от кого, то ли боялся, что не очнусь.

* * *

Я с трудом заставил себя отогнать ненужные воспоминания. Вот уж от кого я не ждал подмоги, так от этого предателя. Да и вообще ни от кого. Достаточно и того, что у меня был Венец.

Сильмариллы вспыхнули ослепительно-ярко, высвечивая каждый камешек, каждую трещинку в скалах вокруг. И слабо тлеющая во мраке искорка, которую я искал, откликнулась. Оставалось только ее раздуть...

А потом все закончилось. Я обессиленно опустился на землю и закрыл глаза.

Странно: мы с Маэдросом никогда не понимали друг друга. Он вечно злил меня своим упрямством, даже пытался спорить. В конце концов я отрекся от него. А вышло так, что из семерых сыновей Пламя я передал именно ему.

29

Ну, вот что ты наделал! Зачем вмешался?! Не захотел спасать своих сыновей, так хоть не вредил бы им!

Я собирался остановить Таринвитис. Это никого бы не удивило: трения между двумя вражескими вождями нам полезны, а смерть Маэдроса привела бы к усилению Келегорма и объединению нолдор Первого дома вокруг него.

Не знаю, как ты сумел передать часть Пламени сыну, но слишком легко догадаться, откуда у него этот белый огонь. Наверняка не я один собразил.

Ты пошел против меня, Феанор, и уже не на словах, а на деле. Я простил бы даже это, зная твой порывистый нрав. Ты сейчас в ярости и отчаянии, тебя можно понять. Но ты пошел против Ангбанда. Против моих соратников. Из-за тебя серьезно ранили Тарис — и вот это уже простить нельзя!

Вряд ли ты сумел бы поделиться Пламенем с кем-нибудь, кроме Маэдроса: тебя ведь считают мертвым. Похоже, я очень правильно поступил когда-то, разделив тебя с сыновьями. Хотя и не мог предвидеть будущее.

Как скоро Маэдрос научится использовать только что обретенную силу, неизвестно. Пока я не трону его: за этим стоит понаблюдать. Но если он попытается передать Пламя кому-то еще, он обречет и себя, и его. С такими квенди будут сражаться только балроги. Я не стану подвергать опасности майар, а потери среди орков были бы слишком велики.

Остается надеяться лишь на то, что Маэдрос разумнее тебя, Феанор. Что он не потеряет голову от собственного могущества и не приведет нолдор к гибели.

30

— Куда теперь, брат? — негромко спросил Куруфин, бросив взгляд туда, где, скрытый стеной ущелья, остался Аглон.

Тропа была такой крутой и узкой, что идти приходилось по одному, ведя в поводу коней. Но врагов нигде не было.

— Дальше на юг.

Келегорм молчал почти всю дорогу, но, к удивлению брата, не выглядел ни мрачным, ни уязвленным потерей крепостей. Скорее задумчивым.

А когда горы вокруг сменились холмами, третий сын Феанора собрал своих командиров.

— Вы считаете, что мы проиграли это сражение? — спросил Келегорм, обведя нолдор острым взглядом. — Враг тоже думает так. Он превратил Аглон в западню и подстерегал нас, словно охотник, выкуривающий из норы зверя. Но он просчитался: теперь мы сами — охотники.

Воины молчали, недоверчиво глядя на вождя.

— Взгляните на эту землю, — Келегорм махнул рукой в сторону Эстолада. — Она надежнее крепости. Можно взять штурмом стены или обрушить их, но как воевать с врагом, который может оказаться в любом овраге или перелеске, за любым пригорком? Как сражаться с противником, не строящим укреплений, нападающим неожиданно и тут же исчезающим без следа? Как справиться с тем, кто везде и нигде, чьи действия предсказать невозможно?

— Ты предлагаешь рассредоточиться? — уточнил Куруфин.

— Не предлагаю. Приказываю. Орки, посланные за нами, не найдут войска, с которым можно сразиться. Но поляжет их здесь намного больше, чем мы могли бы уничтожить в открытом бою. Мы заставим их вздрагивать от каждого шороха. — Келегорм усмехнулся. — Моргот получил только брошенную крепость. Посмотрим, кому достанется победа в войне.

31

Аглон пуст. И ущелья позади него тоже. Мне доложили об этом, едва я вернулся из Ангбанда, оставив Таринвитис на попечении Ирбина.

Нэртагу не пришлось уничтожать крепости. Нолдор ушли сами. Только вот не кинулись в безумную атаку, чтобы умереть в бою, а не под рухнувшими стенами. Не попытались удержать ущелье. Ушли быстро и тихо. Без борьбы. Не похоже на Келегорма.

Допустим, он готовит какую-то западню в южных предгорьях. И нелепая вылазка Маэдроса была отвлекающим маневром. Но то, что Таринвитис вздумает поиграть в поединок и подставится под выстрелы, нолдор знать не могли. Как и то, что я лично кинусь спасать ее.

А то, что сразу после этого Властелин позовет Алага и отправит его на разведку в окрестности Хифлума, можно было предугадать? То, что Нэртаг срочно понадобится на Сосновом Нагорье, чтобы исправить Музыку пещер, частично измененную эльфами?

Разумеется, нельзя допустить, чтобы своды обвалились на головы оркам, сражающимся в подземельях Нагорья. И за Финголфином необходимо следить. Но как же удивительно все совпало! Как вовремя остался без присмотра Аглон!

И откуда у Маэдроса белый огонь? Что это — нечаянно проявившийся дар или новое оружие? Собирался ли нолдорский вожак применить его именно теперь? А если собирался, почему не использовал сразу? Не знал о своей силе? Или внезапно получил помощь извне? И кто же этот нежданный спаситель?

32

Химринг оказался в осаде. Штурмовать его я не стал, как и Хифлум. Не стоит лишний раз рисковать, подставляя майар и балрогов под заклятую сталь. Таринвитис вон изранили так, что мы вдвоем с Ирбином несколько страж провозились, не столько исцеляя плоть, сколько восстанавливая поврежденную Музыку.

Сперва нужно разобраться, что за оружие создали нолдор, и найти от него защиту. А потом уже думать о новых сражениях.

— Мы вот-вот потеряем Эстолад, Властелин, — доложил Саурон.

— Почему?

— Нолдор. У них нет армии, нет укреплений, нет земель, которые они пытались бы удержать за собой. Они избегают открытых столкновений: нападают на спящих или стреляют из засады. Орки пришли в Эстолад, чтобы поселиться там, но на них охотятся, как на зверей.

— Келегорм, — уверенно сказал я. — Кто еще способен устроить такое, кроме ученика Оромэ?

Первый Помощник помрачнел:

— Я не должен был позволить ему уйти.

Вот уж какой вопрос мне совсем не хотелось обсуждать!

— Это был очень красивый ход, Саурон, — заверил я майа. — Какой прок от мертвого Келегорма? А живой отлично работает на нас.

— Орки боятся, — Саурон поморщился. — Они все больше чувствуют себя добычей, а не воинами Ангбанда. Властелин, для армии это вредно!

— Орки не могут жить без войны. Отправляй в Эстолад тех, кому не терпится помахать оружием. Посылай туда слишком злобных, непокорных или самых тупых. Только проследи, чтобы никто не возвращался. Дурные слухи нам не нужны.

— В Ангбанд я беглецов не пущу, но остаются вольные племена.

— В них не любят трусов. И любят мясо. Орк, отступивший перед квын-хаями, не охотник. А вот орки, которые научатся справляться с врагами в новых условиях, рано или поздно появятся. Эстолад станет еще одной тренировочной площадкой.

— А если нет?

Я пожал плечами:

— Тогда через некоторое время мы очистим его.

33

— Что в Эстоладе, Тевильдо?

Дымчатый кот уныло лизнул лапу. Он выглядел совершенно несчастным.

— Все то же. Орки шарахаются от каждого куста. Грызутся между собой от страха и бессилия. А нолдор словно научились с землей сливаться: их невозможно поймать или убить.

— Для кого невозможно? — тут же уточнил Талло. — Ты пытался?

Кот смущенно прижал уши.

— Попробовал один раз. Но эти их стрелы...

— Понятно, — усмехнулся Мастер Иллюзий. — Опять невесть откуда взявшееся оружие, способное повредить Поющим. Вы верите, что Мелькор о нем не знал?

— Птицы не могут заглянуть под землю, — неуверенно сказал Ирбин. — И Алаг не везде способен проникнуть.

— А летучие мыши? Насекомые? Да хоть крысы? — повернулась к нему Дэрт. — Что, великий воитель Саурон тоже пребывал в счастливом неведении? А когда наши аманские "друзья" явятся к Ангбанду, и это окажется неожиданностью для Властелина и его Первого Помощника?

— Мелькор в последнее время удивительно хорошо научился не замечать, что происходит у него перед носом, — с горечью сказала Ральтагис. — А потом делать вид, будто ничего не случилось. Финроду позволили уйти — ну, и ладно! Карантир скрылся где-то на юго-востоке — и пусть себе! А то, что этот Карантир, скорее всего, и создал новое оружие — пустяк, не заслуживающий внимания Властелина.

— Не замечать? — Талло покачал головой. — Ты недооцениваешь Восставшего. Уверен, что замечает он куда больше, чем любой из нас. Только вот поет уже не нашу общую Тему, а свою мелодию. Нэртаг, как вышло, что вы с Сауроном упустили Келегорма?

— Поосторожнее со словами, Творец Видений! — нахмурился Горный Мастер. — Мы с Дэрт получили приказ от Мелькора немедленно отправиться на Сосновое Нагорье.

— Без сомнения, это было очень срочное дело, — Талло издевательски ухмыльнулся. — Гибель пары сотен орков под обвалом гораздо вреднее для исхода войны, чем беспрепятственное отступление нескольких тысяч вражеских воинов, уже почти загнанных в ловушку. И Саурон, конечно, совершенно случайно подставил под удар Таринвитис, чтобы потом героически ее спасти, — голос Мастера Иллюзий дрогнул. — Он ведь совсем ничего не знал о заклятых наконечниках.

— Не сердись, — Ральтагис поднялась и примирительно положила руку на плечо сжавшего кулаки Нэртага. — Тебя никто не упрекает, ты добросовестно выполнял приказы. Только вот приказы отдавал...

— Предатель, — звенящим от негодования голосом договорила за нее Дэрт.— И не только Мелькор. Саурон тоже. Они заодно! Жаль, что это только теперь стало понятно!

— Я ухожу, Поющие, — просто и деловито сказала Ральтагис. — Ухожу сейчас: мне нечего больше делать в Ангбанде.

— Я с тобой! — хором подхватили Нэртаг и Дэрт.

— И я с вами, — Ирбин тряхнул головой. — Ральтагис права: здесь все кончено. Только надо еще Дарглуина позвать. И Алага с Глором.

— Ни в коем случае! — решительно остановил его Талло. — Дарглуин слишком много возился с волками, настолько, что и сам отчасти стал волком. Он не оставит вожака, прав тот или нет. И наверняка выдаст нас Саурону. Глор теперь сделался неповоротлив. Алаг чересчур легкомысленный, он способен передумать в любой момент или проболтаться и все испортить. К тому же, они оба слишком привязаны к Восставшему с тех пор, как он создал им новый облик.

— А Таринвитис? — осторожно спросил Тевильдо.

— Она не согласится, — Талло безнадежно махнул рукой. — Боюсь, она останется с Мелькором, даже если тот вздумает разнести Эндорэ по камешку или подарить его Манвэ.

Кот взъерошил шерсть на загривке и молча прижался к его ноге.

34

— Я выследил ушедших, Властелин. Они еще недалеко.

Мелькор медленно кивнул:

— Я знаю.

Глаза у него были пустые.

— Отправишь за ними балрогов?

Вопрос этот дался мне с трудом. Я понимал Ральтагис и ее спутников. Понимал, что они правы. Но понимал и то, что безнаказанными их оставить нельзя. Независимо от причин ухода.

Пусть даже Восставший тысячу раз заслужил это — они ведь не его предали. Не только его. Они отказались от нашей Темы. Хотя и думают, что остались верны ей.

— Нет, — с явным трудом выговорил Мелькор. — Я никого не стану удерживать силой. Они поют мою Тему, Саурон. Со мной или без меня — не столь уж важно. Я не трону их.

Не тронешь... Значит, не будет им этой милости. Не будет безнадежного боя, быстрого развоплощения — и сознания собственной правоты. Начатая ими Песнь — отчаянно дерзкая — останется без ответа, оборвется в пустоту, растает бесследно.

Их голоса угаснут. Постепенно, один за другим. Не скоро, но неизбежно. Потому что не будет рядом того, кто объединял такие разные их мелодии, кто помогал им держаться вместе. Все, что останется ушедшим майар — это петь поодиночке, тратя себя на мелочи и постепенно теряя силы.

Или Мелькор надеется, что кто-нибудь передумает?

— Они не вернутся, Властелин.

— Я знаю.

Да, не вернутся. Ангбанд лишился их силы. А тех, кто остался, слишком мало, чтобы сдержать натиск, когда нападет Аман. Но ты прав, Вала: лучше не оставлять рядом тех, кому нельзя доверять. И кто не доверяет тебе. Будем справляться сами.

Что же ты так смотришь на меня, Мелькор? Словно спросить хочешь. И не решаешься. Или боишься услышать ответ?

Я не предам тебя, Властелин. Даже теперь, когда ты предал и Тему свою, и нас, и себя самого. Не ради тебя — ради себя. Я — не предам.

35

— Они не вернутся.

— Знаю.

Даже если бы кто-то и передумал, я-то принял бы его обратно, но мы уже не сможем петь вместе. Поздно.

Холодно. Словно и не бушует вокруг огонь.

— ...Да, Готмог, я вами доволен.

— ...Нет, это лишнее.

— ...Продолжайте свой танец на юге. Он очень красив.

— ...Да, вы ноты моей мелодии, пальцы рук моих, сила, полностью покорная моей воле. Да, конечно. Я помню.

...Мы не будем петь вместе. Осталось только проститься. С каждым из них. Чтобы потом не оглядываться назад.

Холодно. А на склонах зеленеет трава. Уже почти лето. Только на макушках гор остался снег... далеко.

...А я их любил. Они подхватили мою Тему когда-то. Поняли ее. Принесли ее в Арду и пели вместе со мной. Сражались, чтобы она жила.

Они мне верили. А теперь — не верят.

Холодно. Ветер рвет, разбрасывает в стороны облака — и звезды Варды смеются мне в лицо.

Дэрт. Она не пела ни с кем из других Валар — только со мной, с самого начала. Смелая, порывистая, увлекающаяся. Один из сильнейших голосов Удуна и Ангбанда.

Нэртаг. Бывший майа Ауле. Серьезный, старательный, терпеливый. Этот доводит до конца все, за что берется.

Ирбин. Пел с Йаванной и Эстэ. Целитель. Любознательный, деятельный и очень самолюбивый.

Холодно. Трава чернеет под ногами, и лопается кора деревьев, когда я прохожу мимо них, и по скалам бегут трещины. Я не пою, нет, я, наверное, разучился петь, я даже закричать от отчаяния не могу.

Я молчу.

Ральтагис. Хладнокровная, прямая, надежная. Острый ум и острый клинок. Куда ты теперь? На развалины Удуна? Пытаться восстановить прошлое? Думаешь, я бы не восстановил, если бы мог?!

Талло. Бывший майа Ирмо. Хитрый, осторожный, коварный. Любитель шуток, порой забавных, порой жестоких. И очень дельный советчик... был.

Тевильдо... ну, ты-то зачем с ними пошел?! Ты привязан к Ангбанду больше других, ты не сможешь освободиться от этого. А создать для себя новый дом — сможешь?

Холодно. Пусто. Холодно.

Они не вернутся.

Что ж... Я простился с ними.

Глава 3

Властелин Ангбанда

1

Я играл с огнем.

Вулканчик был крохотный — всего каких-нибудь сто шагов в диаметре. Я сидел на краю кратера, глядя вниз, где под ноздреватой черной корой нетерпеливо пульсировало пламя.

— Сейчас я освобожу тебя, — я дружески улыбнулся ему. — Уж тебя-то я могу освободить.

Слой застывшей лавы был тонок, вулкану оставалось лишь окончательно пробудиться. Достаточно позвать пламя — и оно само проложит себе дорогу. Вырвется на волю, расшвыривая горячий пепел и плавящиеся камни.

...Как вырвался огонь Тангородрима. И небо над Ангбандом из серого внезапно стало тогда багровым, а дальние ледники заалели, словно облитые кровью. Как я возненавидел тогда красный! Цвет победы Ангбанда и моего поражения. Цвет пламени. Цвет гибели нолдор.

— И ты ждешь помощи от меня?! — я снова заглянул в кратер и улыбнулся. Только уже совсем иначе. Зло. Насмешливо.

— Ты предал меня. Так же, как он. Оставайся в своей темнице!

Я встал, спустился с невысокого склона и зашагал прочь.

2

Один.

Нет больше недовольных в Ангбанде. Ушли, замолчали, растворились в Музыке Эндорэ. А те, что остались... лучше сейчас не думать о них. И не встречаться, не смотреть им в глаза, не слышать мелодий!

Один.

Надо бы вернуться к делам. Разобраться с нолдорским оружием для начала. Надо — да только кому? Мне? Или, может, Ангбанду? Брошенному, опустевшему Ангбанду. Ничьему дому.

Один.

А ведь он тоже один сейчас. Он даже не знает, что его сыновья живы. Что я спас их. Высокой ценой, непомерной, но спас.

"Феанор!" - безмолвный зов в пустоту, наугад.

Совсем как тогда, в Амане, когда я с тревогой вглядывался в застывшие черты того, кто задумал подняться выше, чем отпущено Детям Песни. Вглядывался и не знал, сумею ли удержать его в мире, законы которого мы рискнули менять по своему усмотрению.

Тогда — сумел. А сейчас?

"Феанор, друг мой!"

Молчание. Жив ли? Ангбанд должен был позаботиться о нем, уберечь... Мой Ангбанд. Моя Музыка. Моя ли — теперь?

"Феанор"...

Опять тишина.

Но он здесь, он не мог исчезнуть бесследно! Он не слышит меня... пусть. Я верну его! Верну домой, потому что нет у нас обоих другого дома. И не будет.

Летят вороны, выискивая внизу крошечную на фоне гор фигурку. Я слушаю Ангбанд. Я ищу.

"Друг мой, ты нужен мне".

3

— Почему он не преследует нас? — Нэртаг придержал коня, в который раз уже оглянувшись на запад.

То ли со страхом, то ли с надеждой.

— А чего ты ждешь? — Дэрт накрутила на палец кончик рыжей косы. — Что он пошлет кого-нибудь за нами, чтобы позвать обратно?

— Позвать обратно? — невесело усмехнулся Ирбин. — Я бы не рассчитывал на такое. Он скорее балрогов за нами отправит.

— Вряд ли, — Ральтагис брезгливо скривила тонкие губы. — У него не осталось решимости даже на это. Жаль. Я предпочла бы сразиться.

— А если осталась? — Дэрт подъехала ближе. — Он ведь сейчас, наверное, в бешенстве. Предателями нас считает.

Ральтагис пожала плечами:

— Тогда он опоздал. Вон за теми холмами река. Балроги слишком нужны в Ангбанде, чтобы тратить время на поиски переправы или идти кружным путем. Им придется вернуться.

— Слишком нужны? — удивленно переспросил Нэртаг.

— А кто еще подчиняется, не рассуждая? Кто остался верен Восставшему?

— Мы верны! — Тевильдо взъерошил шерсть. — Были верны...

Он очень старался казаться бодрым. И не смотреть назад.

— Нашей Теме — да. Но не ему.

— А если Вала просто отпустил нас? — тихо спросил Нэртаг. — Не захотел причинить вред тем, кто пел с ним раньше?

— Или решил показать, что мы — ничто без него, — обронил Талло. — И для него.

4

Над головой пролетел ворон. Уселся на скалу, каркнул злорадно. Я с силой запустил в него камнем. Попал. И пошел дальше.

Идти мне было теперь удобно — по тропинке-то. Сейчас — единственной в этих горах. Появившейся, разумеется, не случайно. И... удивительно некрасивой.

Да, я ненавидел Ангбанд, но не мог не оценить гармонию его пейзажей, иногда мрачных, иногда величественных. Мастерство создателей ощущалось в каждой линии, в каждом оттенке.

А эта тропинка... казалось, кто-то нарочно ее изуродовал. Кора на деревьях висела клочьями, словно ее содрали когтями. Ветви были обломаны, трава почернела. По скалам будто прошлись огромным молотом, выбивая куски породы.

Что тут случилось? Чья-то ярость нашла выход? Неужели моя? Нет, лучше не задумываться. И не смотреть лишний раз.

Я передернул плечами и ускорил шаг, чтобы скорее миновать неприятное место. Впрочем, уклониться от настойчиво предлагаемого Ангбандом пути не пытался.

Мелькор ищет встречи? Что ж, тем лучше. Я заставлю его пожалеть об этом!

5

"Друг мой! Ты нужен мне"...

Нужен. Может быть, сильнее, чем когда-либо. В Амане я думал, что одинок. Что соратники, оставшиеся в Эндорэ, безнадежно далеко — не дозваться, не коснуться сознания хоть на миг.

Не знал я тогда, что такое настоящее одиночество! Эти, ушедшие — насколько же они теперь дальше! Хоть и не разделяет нас море, не держит меня Аман.

"Феанор! Я... прошу тебя"...

Не отвечает. Не хочет.

Поющих вернуть нельзя, но вот его... Он был в бешенстве, боялся за сыновей. Вроде, даже хотел убить меня. Я не вслушивался: не до того было. Но пока я вел войну, он-то бездействовал. И терзался своим бессилием.

Мне стало жаль друга. Безумно жаль. Он ведь до сих пор был уверен в моем предательстве. И в собственном тоже.

"Феанор! Да отзовись ты! Живы они, живы!"

Молчание.

Ну, уж нет, Пламенный, ты вернешься в Ангбанд, желаешь ты того или нет! И выслушаешь меня!

6

Мелькор ждал, сидя в кабинете Феанора. Мори послушно убрался куда-то, только посмотрел встревоженно.

Вала слушал Музыку Ангбанда, отслеживая по ней путь Пламенного, каждый поворот, каждую ступеньку, ведущую в башню. И все-таки вздрогнул, когда приоткрытая в ожидании дверь распахнулась, и мастер вошел. Потому ли, что Феанор, исхудавший, бледный до синевы, казался мертвецом, возвращенным насильно в мир? Потому ли, что во взгляде Пламенного были теперь лишь отчаяние и ненависть? Именно то, что Вала боялся увидеть.

Должно быть, из-за этого взгляда слова Мелькора прозвучали совсем иначе, чем тот хотел. Холодно. Отстраненно.

— Я сохранил им жизнь. Твоим сыновьям. Всем.

Нолдо не ответил.

— Феанор...— Мелькор не выдержал, вскочил, шагнул было к мастеру, но остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.

— Ты слышал, что я сказал? — отрывисто спросил Вала. — Твои — сыновья — живы. Все семеро. Я спас их!

— Ты? — Пламенный усмехнулся, в упор глядя на Мелькора. — Неужели?

Восставший медленно перевел дыхание. Не время для обид. Мастер не вполне осознает происходящее. Да он и на ногах-то держится еле-еле.

— Я не враг тебе, Феанор, — тихо сказал Вала. — Ты же знаешь.

— В самом деле? — бескровные потрескавшиеся губы нолдо растянулись в усмешке. — Может, еще скажешь, что ты мне друг?

— Скажу? — Мелькор все-таки потерял терпение. — Что значат слова?! Я сделал для тебя, все, что мог! Больше, чем был... вправе.

— Вправе? Видно, немногое ты можешь, — Пламенный хрипло рассмеялся. — И кто же теперь Властелин Ангбанда, Мелькор? Уж точно, это не ты!

7

"Видно, немногое ты можешь"...

А что — не так?! Нолдо хоть в глаза мне это сказал. Те — не отважились. Молча ушли. Трусы!

Кто-то осторожно касается сознания... Тарис. Н-нет, только не сейчас!

Закрыться — полностью, ото всех. Прижаться пылающим лицом к холодному камню стены. Зажмуриться.

Выпусти меня, Ангбанд! Немедленно! Выпусти!!!

Порыв свежего ветра. Тропинка. Острые вершины, полускрытые облаками. Стена смыкается позади.

Кто посмеет противиться воле Властелина? Кто?!

Крепость покорна, как и всегда. Орки покорны. Балроги. Горы. Вороны. Нет недовольных в Ангбанде. И не будет. Нет здесь ничьей воли, кроме моей. Только вот, что значит она — теперь?

Что значит? А всё! Моя воля — судьба. Для Ангбанда, для Эндорэ, для орков, для нолдор. Я могу делать все, что пожелаю. Казнить, миловать, перекраивать мир на свой лад, как мечтал когда-то.

И что мне делать с этой абсолютной свободой? С ничем не ограниченной властью? Даже в Амане я был счастливее. Мне было куда стремиться, я мечтал вырваться из плена, отомстить, вернуться в Эндорэ.

Ну — вырвался. Отомстил. Вернулся. И что теперь?

...Каменное крошево под ногами. Разрушенная мелодия. Непорядок. Не должно здесь такого быть. И засохшей траве здесь не место, и деревьям ободранным. Это же мой дом... все-таки. Часть моего мира.

Скала плавится, затягиваются трещины, и обломки камня текут багровыми ручейками, снова становятся частью горы.

Да. Я вырвался. Отомстил. Вернулся. Утвердил свою власть. Победил!

И что мне разрыв

...с теми, кто пел со мной, а потом от меня отрекся...

с отступниками?

Что мне бессмысленные слова

...бывшего друга...

Воплощенного?

Во-от — скалы теперь смотрятся даже лучше, чем прежде. Поменял заодно их форму, не люблю повторяться. С деревьями и травой будет немного сложнее. Вот если бы мелодию подхватил Ирб... Да какая разница?! Ангбанд — моя Музыка! Теперь — только моя!

Между поникших черных стеблей пробиваются новые ростки. И на деревьях нарастает молодая кора взамен содранной.

Один? Ну, уж нет! Я никогда не буду один! Со мной — Ангбанд. Север. Эндорэ. Арда. Моя Тема.

8

Я надеялся, что Мелькор убьет меня за эти слова. Освободит — и сам наконец-то освободится. Я не думал уже ни о чем другом. Только ждал: вот сейчас... закончится.

А он не ударил. Даже не посмотрел на меня больше, не сказал ничего. Ушел — и все. Опять по-своему повернул, не так, как я хотел.

Я бросился следом — догнать его, довести начатое до конца, но едва не упал у двери. Сил совсем не осталось: несколько месяцев ничего не ел, кроме снега. Это даже для меня слишком.

Держась за стену, я кое-как доковылял до ложа и почти упал на него. Закрыл глаза.

И ужаснулся, осознав меру своего малодушия. Ведь легко-то как! Я не виноват — это все Моргот! Моргот начал войну. Моргот убьет меня. Моргот уничтожит оставшихся нолдор... хотя нет, всех не уничтожит, они же пользу приносят. И пленных он, скорее всего, не тронет. Они ведь тоже теперь часть Ангбанда. И лишать меня жизни не будет: зачем ему? Просто оставит наедине с равнодушными каменными стенами. Наедине с мыслями. Наедине с совес...

Звук отворившейся двери. Легкие шаги.

— Мастер?

Я не пошевелился.

— Ты... жив, — в голосе Мори было не то сомнение, не то удивление.

А, не все ли равно?

— Жив, — безразлично ответил я.

9

"Я убью тебя, Моргот!"

Белый пепел — и черная корка застывшей лавы, словно запекшаяся кровь. Мутно-белая пелена облаков — и черная громада Тангородрима впереди. Уродливая. Зловещая. Ненавистная.

И черным-черно на душе у всадника в светлых доспехах, мчащегося на белом коне по равнине, которую эльфы теперь называли Анфауглиф.

Кто вспомнит прежнее имя твое, Ард-Гален? Сколько нолдор погибло в огне? Ни счета потерям, ни погребения павшим — полчища орков втоптали в прах обгорелые кости дозорных.

"Я убью тебя, Моргот!" — выстукивают копыта верного Рохаллора.

"Я убью тебя, Моргот!" — заливисто поет рог, подарок Оромэ.

"Я убью тебя, Моргот!" — звенит светлый меч Рингиль, творение старшего брата.

Погибшего под стенами проклятой твердыни? Или нашедшего в ней приют?

Отбросить бы клинок, созданный тем, кого ненавидишь едва ли не сильнее, чем Врага! Взять другой, может, не столь искусно выкованный, но не запятнанный руками предателя. Так ведь нет, не отбросишь, не избавишься. Феанор — единственный мастер, которому удалось сравняться с Поющими. Этот меч — твой единственный шанс ранить Валу. Хотя бы ранить...

Но ведь смог же Маэдрос обратить в бегство Темную майэ! Ведь поразили ее эльфийские стрелы. А раз уязвимы ближайшие слуги Моргота, может, и сам он тоже? И если об этом узнают нолдор, им будет легче оправиться после сокрушительного, казалось бы, поражения. Борьба с Ангбандом перестанет казаться им безнадежной.

Ради этого стоит пожертвовать жизнью. А Фингон справится, заменит отца. Они с Маэдросом сумеют объединить нолдор, они соберут силы. Будет выковано новое оружие, не хуже сделанного Феанором.

Только бы не встретить в Ангбанде брата! Только бы он был мертв! Как хочется верить в то, что Фаниарон ошибся или поддался мороку!

Хочется, а до конца не выходит. Потому что могло все случиться иначе, могло. Потому что невозможно забыть Аман. Двух мастеров: одного — находящегося на вершине славы, другого — потерявшего все. Поющего и Воплощенного. Принца и освобожденного пленника. Таких разных. Таких похожих — характером, даже отчасти обликом. Опасно похожих.

— Если ты там, я сам уничтожу тебя, — беззвучно шепчет Финголфин. — Зарублю твоим же клинком.

"Я убью тебя, Моргот! — в такт ударам копыт стучит сердце. — Я убью тебя, Феанор!"

Два имени сливаются в одно.

10

А ведь не все потеряно. Граница владений Врага отодвинулась на юг, часть нолдорских крепостей захвачена или разрушена, но мой народ не уничтожен. И не сломлен.

В этом я убедился, когда немного пришел в себя и смог добраться до кресла на Орлином Клюве.

Я увидел Аглон и Дортонион, Эстолад и Тар-Гелион. Разрушенную крепость Маглора на юго-востоке и почерневшие от пламени склоны Эред-Вэтрин на юго-западе. Увидел гораздо больше, чем до войны: занятые Мелькором земли теперь были снова доступны взгляду из Ангбанда.

Зато Химринг остался закрыт от меня. Как и Хифлум, и владения Финрода и Тургона. Значит, они остались у нолдор.

Да, Мелькор действовал в собственных интересах, пощадив часть врагов. Но он и данное мне обещание явно пытался сдержать — хоть отчасти.

Не то, чтобы я был благодарен ему за это: слишком многое теперь разделяло нас. От той, прежней дружбы, ради которой я без колебаний пожертвовал бы жизнью, почти ничего не осталось. И все же...

Не следовало говорить ему то, что я сказал, пусть даже это правда. Он же действительно спас моих сыновей. И разыскивал меня, чтобы сообщить, что они живы. А я ответил ему ударом... зря.

Да только ничего теперь не поделаешь. Не простит он мне этих слов. Поздно.

11

Значит, он все-таки жив. Сам не знаю, радоваться или досадовать. Феанор, конечно, заслужил смерть, но если он умрет, я-то, может, и уцелею, а вот пленники — вряд ли. И потом, это была бы слишком легкая расплата за то, на что он обрек мой народ. За то, как погибли мои родители.

Возможно, так даже правильней. Судя по всему, Феанор не очень-то хочет жить. Да и с виду больше на мертвеца похож. Исхудавший, бледный. Наши, погибая среди льдов, и то лучше выглядели.

Где он провел эти месяцы, интересно знать? Не в темницу же его заперли! Хотя... Думаю, Мелькор вполне способен так поступить, если разозлится, как следует. Он, конечно, обещал, что с Пламенным ничего не случится, но я не очень-то поверил: взгляд у Валы был уж слишком суровый. Впрочем, совета я послушался, по Ангбанду не бродил. Только до мастерских или до кухни. Не бросать же пленников, да и есть что-то надо.

Снаружи шла война, насколько мне удалось понять из обрывков орочьих разговоров. И побеждал в ней Ангбанд: это явно чувствовалось по его настроению. Правда, к радости и азарту иногда примешивалась тревога.

Теперь, похоже, все закончилось. Ангбанд кажется умиротворенным, как сытый зверь, и я почти ненавижу его... почти, потому что этому чувству поддаваться нельзя. И лучше не думать о судьбе тех, кто стал добычей. Не поможешь им, только себя зря погубишь. А я должен жить.

Новых пленников не приводят. Пламенный упорно молчит, хоть я и пытался его расспрашивать. Может быть, нолдор в Эндорэ и не осталось больше? Только Феанор и те, что заперты здесь? Ну, и я — единственный, кто свободен.

12

Вот и Тангородрим — словно одна из отвратительных тварей Врага окаменела и заслонила огромной тушей вход в Ангбанд. Очертания ворот едва заметны на фоне отвесной скалы. Дальше пути нет.

Король медлит. Кажется, вот-вот распахнутся исполинские створки, и хлынет наружу новый поток чудовищ. Или дрогнет трехглавая гора, исторгая жидкое пламя.

Финголфин вслушивается, сжав рукоять меча, словно Рингиль может остановить извержение или помешать пропасти разверзнуться под копытами коня. Но Ангбанд молчит.

Внутрь крепости не проникнуть, да и не нужно. Надо, чтобы этот бой видели, чтобы весть о нем донеслась до нолдор. Король не взял с собой никого из эльфов: вряд ли им удалось бы уйти живыми. А вот птицы его сопровождали. Быстрые, внимательные, молчаливые птицы из тех, что свободны от власти Моргота.

Только бы Враг вышел! Только бы удалось заставить его! Впрочем, тот, для кого поет рог Оромэ, не может не услышать призыва. А отказаться от поединка, струсить на глазах у приспешников — позор даже для Моргота.

"Выйди ко мне, Властелин Ангбанда! Сегодня ты кровью своей ответишь за гибель короля Финвэ".

Всадник спрыгивает на землю, поднимая облачка пепла. И снова подносит к губам рог: "Убийца нолдор, тюремщик моего народа, покинь крепость, если ты не трус!"

Главное — думать только о том, кого призываешь. Забыть о брате-предателе, в Ангбанде тот или нет.

Король бросает быстрый взгляд вверх — птицы смотрят. Теперь, даже если Моргот не выйдет, все Эндорэ узнает о его постыдном отказе от поединка. И неважно, останется ли жить сам Финголфин: это в любом случае будет победа. Страх Врага или его кровь равно покажут, что Вала уязвим, как и его слуги.

"Создатель Ангбанда, посылающий в сражения орков, достанет ли тебе мужества самому принять бой? Или ты уже забыл, как держать меч?"

Кулак в латной перчатке бьет в створку ворот, и черный металл отзывается низким угрожающим гулом.

— Я убью тебя, Моргот! Пускай ты Вала, но сегодня это тебе не поможет.

13

Звук рога. Тревожный и резкий. Враждебный.

"Выйди ко мне, Властелин Ангбанда!"

Оромэ?! Откуда он здесь? И как мы могли пропустить его? Ведь за побережьем следят. Я должен был узнать сразу!

"Саурон, война!"

Чем он так занят, мой Первый Помощник, что о вторжении в Эндорэ ему сообщаю я?!

Стены Ангбанда торопливо тянутся вверх, повинуясь мысленному приказу. Бойницы сужаются. Изо всех трех жерл Тангородрима вырываются струйки дыма.

"Готмог, готовьтесь к... танцу!"

"Да, Властелин!"

Хотел бы я разделить его радость! Так, теперь...

"Властелин, это не война, — Саурон совершенно спокоен. — Это Финголфин. Я следил за ним".

Следил он! Подпустил нолдорское войско к самым воротам Ангбанда... войско, которое никак не могло оказаться здесь, потому что все пути от Хифлума под контролем.

"Ты заплатишь за кровь моего отца!"

Какого еще отца? Ах, да... Поздновато он спохватился!

Я поднялся в двадцать седьмой сектор, к площадке на южном склоне Тангородрима. И посмотрел вниз.

Войска не было. Только один-единственный нолдо, остервенело колотящий в ворота и трубящий в рог.

"Довольно прятаться, Моргот! Выйди и сразись со мной, если ты не трус!"

14

"Убийца нолдор, я вызываю тебя на бой!"

Пение рога, звонкое и чистое, казалось, заполнило все вокруг. Стены крепости не были для него помехой.

Я замер, зажмурившись и с жадностью вслушиваясь. Казалось, ноздри улавливают аромат листвы Золотого леса, и легкий аманский ветерок гладит щеку.

"Тюремщик, держащий мой народ в неволе! Я убью тебя!"

Тюремщик? Неволя — в Валиноре? Откуда у Мелькора рог Оромэ?!

Я помотал головой, избавляясь от наваждения. И открыл глаза. Все те же черные стены. И уныло-серые, набрякшие облака за окном.

Разочарование было настолько острым, что я не сразу осознал, что зов, полный ненависти и презрения, обращен ко мне. Чей зов? Такой рог, насколько я знаю, был только у одного из нолдор. У моего... брата.

Я вскочил, отшвырнув тяжелое кресло, и помчался к воротам. От ярости потемнело в глазах.

Ты смеешь обвинять меня, Финголфин?! Мне нет дела ни до тебя, ни до твоих упреков! Но ты напомнил мне о доме, в который я никогда не смогу вернуться. О том, что я любил и потерял навсегда. Из-за тебя потерял! Если бы не наша ссора, меня не сослали бы в Форменос. И Мелькора не обвинили бы, что он сеет рознь среди нолдор. Не было бы ни его бегства из Валинора, ни смерти нашего отца, ни похищения Сильмариллов — ничего!

Тогда, в Амане, я пощадил тебя, братец. Но теперь ты отведаешь моего меча!

15

Рев рога. Отвратительный. Режущий слух. Чуждый.

"Создатель Ангбанда, посылающий в бой орков, отважишься ли сам взяться за оружие?"

Интересно. Я наблюдал за Финголфином всю дорогу, размышляя, что он собирается сделать. Сдаться? Затеять переговоры? Предложить свою жизнь в обмен на то, чтобы мы не тронули Хифлум?

Но подобной глупости и дерзости я, конечно, не ожидал. Притащить аманскую игрушку к воротам Ангбанда, поднять безобразный шум, да еще и меня на бой вызвать! Ладно бы Келегорм учинил такое, он никогда разумностью не отличался. Но Финголфин-то!

Интересно, откуда он знает, кто именно спел Ангбанд? Тем более, что я творил не один, хотя действительно вел основную мелодию.

"Нет, Властелин, это не война".

Теперь еще и Ангбанд придется успокаивать! Мелькор успел всех поднять на ноги — иногда он все же излишне тороплив. Пожалуй, зря я не предупредил его о приближении гостя.

Я отложил работу и направился к Тангородриму, к площадке для наблюдения. Попутно отправил к воротам гвардейцев для захвата ценного пленника. Велел любой ценой взять вражеского короля живым. Но не выходить пока — ждать моего сигнала.

"Я вызываю тебя на бой! — надрывался рог. — Убийца! Чудовище, жаждущее крови нолдор, выйди же за ворота!"

16

Феанор выскочил на площадку между скал Тангородрима, взбешенный уже не столько поступком Финголфина, сколько тем, что Ангбанд не пропустил его к воротам, а вывел сюда. Нолдо резко развернулся и шагнул к ведущей вниз лестнице, но остановился, заметив, что не один здесь. Вот не хватало еще только с Мелькором встретиться!

— Выпусти меня! — потребовал он.

Обойдется хозяин Ангбанда без приветствия: не до него сейчас!

— Выпусти! Мой брат осмелился бросить мне вызов. На этот раз он умрет!

— При чем тут ты? — холодно спросил Мелькор, старательно избегая смотреть на мастера. — Этот нолдо желает сразиться с... убийцей Финвэ, — жестко закончил он после короткой заминки.

— Властелин, — Саурон вступил на площадку и слегка поклонился Восставшему. Феанора он словно бы не заметил.

— Властелин, меня тут Воплощенный на поединок вызвал, — майа отрывисто засмеялся. — Гвардейцы уже у ворот. Хочешь допросить пленника сам или им займусь я?

— Не тебя вызвали, — хмуро возразил Мелькор. — Меня.

Искоса взглянул на Феанора:

— Что за рог у него?

— Подарок Оромэ, — нехотя ответил мастер. — Его звук слышен каждому, о ком...

— О ком думает владелец? — договорил за него Вала. — Но ведь тебя Финголфин считает мертвым.

— Не знаю, — Феанор переступил на месте от нетерпения. — Но я слышал вызов. И хочу на него ответить! Уступи Финголфина мне, Мелькор... прошу тебя!

— Непременно, — по-волчьи оскалился Саурон. — Ты получишь его... все, что останется после того, как с ним развлекутся орки. Если будет на то приказ Властелина.

— Чужими руками биться собрался? — Пламенный в упор посмотрел на майа.

— Нолдор не стоят большего, — усмехнулся тот.

— Зато ты уже мог убедиться, чего стою я! — Феанор сжал рукоять меча. — Помнишь...

— Довольно! — оборвал его Мелькор. — Вызов брошен Властелину Ангбанда. Вас это не касается. Обоих.

17

Неприятно вышло.

Сто тридцать восемь ступеней отделяли меня от ворот. Достаточно, чтобы задуматься.

Мне — принять вызов Воплощенного, пусть даже и короля? Смешно.

Финголфина следовало бросить к подножию моего трона. Подвесить на Тангородриме, как Маэдроса. Отдать оркам. Но не выходить к нему на поединок, как к равному.

Если бы не клятва... Нарушить ее нельзя: я должен сразиться сам. Но когда я клялся, я имел в виду бой, а не фарс. Разве этот Воплощенный — противник мне?

Я остановился на семидесятой ступени.

Да что я, в самом-то деле?! Никто, кроме Саурона, не слышал тех моих слов. Он поймет. А остальные воспримут этот поединок как небольшую забаву. Ну, захотелось Властелину немного развлечься, проверить, сколько продержится нолдо против Поющего. Почему бы и нет? А клятва будет исполнена, и я освобожусь из этой ловушки.

...Сто тридцать пятая.

А ведь мои майар вряд ли забыли о новом нолдорском оружии. И в таком случае предстоящий поединок — не просто забава, а отличный случай подбодрить их. Показать, что никакой клинок не делает Воплощенного серьезным соперником для нас, что следует лишь соблюдать разумную осторожность.

Я легко перепрыгнул последние три ступени, прошел между медленно открывающимися створками ворот и широко, с искренней благодарностью, улыбнулся Финголфину.

18

Красивое решение, Властелин. Мудрое.

"Клянусь, что следующий бой я приму сам, чего бы это ни стоило". Я хорошо запомнил твои слова. И хотя слышал их я один, да и то случайно, но клялся ты тогда — своей Музыкой. И нельзя преступить такое.

Да, клятва была опрометчивой, данной под влиянием чувств и почти невыполнимой в нынешнем твоем состоянии. Но как изящно ты вышел из положения! Вот он, бой, принятый лично! Бой — с Воплощенным. Видимость боя. Даже если Финголфин использует один из тех клинков, он не сможет ничего против Валы.

Только бы ты не перестарался! Жаль будет, если Финголфин умрет прежде, чем мы как следует допросим его. А ты порой увлекаешься. Того же Финвэ следовало не убивать, а взять заложником в Ангбанд. А еще лучше — аккуратно скормить Унголианте, после чего обитатели Амана и она оказались бы так заняты друг другом, что гнаться за тобой было бы уже некому.

Понимаю, тогда ты очень спешил. А сейчас можешь не рассчитать удар потому, что на бой смотрит твой нолдо, на которого ты явно рассержен.

Ладно, если мы и потеряем ценного пленника, зато Феанор увидит, как ты убьешь его брата. И хотя он считает, что ненавидит Финголфина, стену, растущую между вами, это только укрепит. Дальнейшее — вопрос времени.

19

Моргот остановился перед нолдо. Без шлема. Без доспехов. С пустыми руками. Остановился и улыбнулся в лицо противнику. Весело, словно не слышал брошенных королем оскорблений. Словно не бой ему предстоял — игра.

Финголфин замешкался. Он страстно желал, чтобы Враг вышел на поединок, он даже почти поверил в возможность этого. Но что Моргот явится безоружным, нолдо не ожидал никак.

Он промедлил. Совсем немного. И этого оказалось достаточно, чтобы получить удар. Не мечом. Не рукой. Силой Старшей Стихии.

Король отлетел назад и кубарем покатился по камням. Он вскочил мгновенно и бросился вперед, думая теперь лишь об одном — достать Врага мечом. Только бы достать!

Моргот успел уклониться — светлый клинок лишь рукав распорол и слегка оцарапал кожу. Но лицо Врага исказилось от боли, и стоном отозвалась черная крепость, и горы вокруг подхватили безмолвный вопль. По земле прошла глубокая трещина.

20

Не может быть! Увернулся я нарочно в самый последний момент: хотелось подразнить Воплощенного ложной надеждой. Не представляю, как он сумел зацепить меня!

Я успел удивиться этому — а в следующее мгновение задохнулся от боли. Пораненную руку скрутила жгучая судорога, как будто я снова сжимал Сильмарилл в ладони. И это от пустяковой царапины?!

Финголфин ударил опять прежде, чем я опомнился. С треском разошлась разрываемая ткань туники, в грудь словно воткнулся раскаленный металл. Я метнулся в сторону, едва не потеряв равновесие. Закашлялся, почувствовав на губах вкус крови. Силы таяли стремительно, как во время схватки с Унголиантой.

Новое нолдорское оружие до сих пор действовало на Поющих не так... сокрушительно. Ожоги от Камней сделали меня настолько уязвимым? Или этот меч выкован другим мастером, более искусным?

Искусным — или владеющим силой, которой нет у остальных Воплощенных? Силой, которую я же и помог ему обрести!

Так вот какой подарок сделал Феанор брату! И ведь я знал о нем еще тогда, в Амане. Только значения не придал, даже не стал смотреть. Решил, что это просто умело обработанный кусок металла, хорошее оружие против Воплощенных. А тот, кого я считал другом, создал клинок, разрушающий Музыку. И ни слова не сказал мне об этом.

21

Первый удар Мелькора был очень слабым, и я порадовался, что Властелин не поддался чувствам и не забыл об интересах дела. Кроме того, было бы скучно взять Финголфина в плен сразу. Ради этого и выходить не стоило: хватило бы орков.

Я рассмеялся, когда Воплощенный вскочил и бросился атаковать Валу. Отчасти потому, что это действительно было очень смешно. Отчасти — для нолдо, который стоял рядом со мной, напряженно глядя вниз.

Властелин ушел в сторону — легко, играючи. Правда, меч противника все же задел его чуть выше локтя. Я поморщился: ну, зачем было подставляться? Ладно, это царапина, а зацепят сильнее — придется силы на заживление тратить, что для Мелькора совершенно лишнее.

И тут скала вздрогнула под ногами. Ангбанд застонал, словно это ему нанесли рану. Болезненную. Тяжелую. Воплощенный не мог сделать такого!

Не мог?! Прежде — не смог бы. Но оружие, созданное нолдор, оказалось еще опаснее, чем мы полагали. А Мелькор так до сих пор и не восстановил былые возможности. Не стоило ему выходить на бой с пустыми руками.

Я выхватил меч из ножен и бросил его вниз. Клинок пронзил камень, словно мягкую землю. Рукоять качнулась в шаге от Властелина.

22

— Вы слышите? — Ирбин остановил коня.

— Что такое? — обернулась к нему Ральтагис. — Неужели погоня?

— Да нет же! — майа поморщился. — В Музыке будто сломалось что-то.

— Тоже мне новость! — фыркнула Дэрт. — А с чего бы мы иначе ушли?

— Дело не в нас, — хмуро пояснил Ирбин. — Не в нашем уходе.

— Что-то случилось с Вла... с Ме... с Ангбандом, — хвост Тевильдо нервно задергался из стороны в сторону. — С нашей Темой.

— Так с Ангбандом или с нашей Темой? — холодно осведомилась Ральтагис.

— С Мелькором, — уточнил Ирбин, глядя в сторону.

— Тебя это удивляет? — усмехнулась Дэрт. — Возможно, те, кто остался с ним, устали наконец терпеть фальшь в Музыке.

— Земля стонет, — Нэртаг спешился и сделал несколько шагов к западу. Туда, где на горизонте едва виднелись Железные горы. — Там беда какая-то.

— Аман? — зеленые глаза Тевильдо тревожно блеснули. — Война?!

— Поющие, нам лучше вернуться, — решительно предложил Ирбин. — Можно сколько угодно спорить между собой, но если в Эндорэ явились враги, кто преградит им путь?

— Если и так, они пришли за Восставшим, — жестко сказала Ральтагис. — Было время, когда я готова была на все ради него. Наверное, как и любой из вас. Но прежнего Мелькора больше нет. А вот Тема наша осталась. Кто поведет ее дальше, если мы истратим все силы в безнадежном бою?

— Но это предательство! — вздыбил шерсть Тевильдо.

— Нет, это верность, — мягко возразил Талло. — Верность избранной Теме. Верность себе. А Мелькору мы больше ничего не должны.

— Однажды мы сумели петь без Валы, — добавила Ральтагис. — Справимся и теперь.

23

Финголфин снова занес клинок для удара. Его движения были немыслимо, невозможно быстрыми для Воплощенного. Или это мои стали медленными?

Из трещин в земле валил дым, словно Ангбанд пытался скрыть меня от врага. Словно эльфу недостаточно было Музыки, чтобы найти цель.

Справа в землю воткнулся меч. Наромбар?! Феанор, спасибо! Не ожидал...

Я торопливо потянулся к оружию — и тут же отдернул руку, поняв, что ошибся. Что на помощь мне пришел Саурон, а не Пламенный. И помощь эту принять нельзя. Достаточно вспомнить, как сломался когда-то клинок Глора от удара феанорова меча. Хотя не выкован был, а спет, и спет Нэртагом, которому такие мелодии всегда удавались.

Может, конечно, дело тогда не в клинке было — в самом мастере. В его ярости, в его даре. Может, я смогу сейчас отразить удары Финголфина. А может — разлетится оплавленными осколками меч Саурона. Моего Первого Помощника. Повелителя орков. Сломается — на глазах у всего Ангбанда! Этого нельзя допустить.

А нелепый поединок действительно пора заканчивать. Слишком многие его видят. Если орки усомнятся в силе Поющих, усмирить их удастся только большой кровью. Что совсем некстати, пока мы не разобрались с новым нолдорским ор-р...

Я покачнулся, едва устояв на ногах после очередного пропущенного удара. В глазах стало темно.

Надо собрать силу. Не знаю, как, но надо собрать. Больше сражаться нечем.

24

Я не знал, кому из них желаю победы. Брату по крови, которого я когда-то обрек на смерть, или брату по духу, с которым мы не раз спасали друг друга? Тому, кто никогда не заслуживал доверия, или тому, кто предал меня, пусть даже против воли?

Я не знал... хотя ясно было, чем все закончится. Не устоять Финголфину против Поющего. Даже с Рингилем.

Но он сражается! Он наносит удар за ударом, заставляя Валу — Валу! — отступать к воротам. Безрассудно смелый, неудержимый, быстрый... почти как я.

Но Мелькор-то, Мелькор почему не защищается?! Чего ждет?! Смотреть невыносимо на это! Не может сам биться — так хоть меня бы пустил! Ну... вот же клинок тебе бросили, хватай, что ли! Действуй! Дерись! Да что же ты?!

И тут я понял, чего он ждет. По тому, как он потянулся к мечу — и отпрянул, едва не угодив под очередной удар Рингиля.

Вспышка надежды и благодарности — и тут же острое разочарование. Я почувствовал их: Мелькор думал обо мне в этот миг. От меня помощи ждал. Не от Саурона.

От меня?! После нашей ссоры?

Я схватился за рукоять и рванул меч из ножен.

Мелькор не может сражаться, как прежде. И он не вышел бы на бой, если б не я. Если б не те мои слова. Незаслуженные, несправедливые. И клинок Финголфина — моей рукой выкован. И я могу хотя бы...

Нет. Нельзя. Бросить Мелькору меч — все равно что принять сторону Ангбанда. Предать нолдор. Этого я не сделаю. Ни ради кого. Никогда.

Я закусил губу и медленно вернул клинок на место.

25

— Тургхас! Тургхас пришел!

— Хлебало заткни, Хагга! — оскалился Брынг-десятник, лихорадочно пытаясь сообразить, стоит ли наводить порядок или лучше дать деру, пока не поздно.

Дать деру хотелось гораздо больше, особенно когда стена казармы пошла трещинами. Брынг вырос в пещерах и хорошо знал, что такое обвал. Но и десятничьей бляхи лишиться жалко было до боли в брюхе. Вот кабы и шкуру свою спасти и вожаком остаться...

— Ограма это, — брякнул он наугад услышанное когда-то имя, краем глаза следя за разломом: не расширится ли.

— Чо еще за Ограма? — недоверчиво переспросил Хагга.

— А тот, что Урдун, как мозговую кость, расколол, — хмуро бросил Костлявый.

— Чем расколол?

— Ухи прочисти! Рог слыхал, нет?

— Ну!

— Так Ограма завсегда в рог трубит, — важно объяснил Костлявый. — Вот им и расколол.

Брынг представил себе огромного орка, то дующего в рог, то принимающегося колотить им по стенам крепости, и заветная бляха показалась ему не столь уж ценной штуковиной. Во всяком случае, дохлому она ни к чему.

— А Тургхас? — опасливо спросил Хагга.

— А он просто орет громко. Сам, без рога.

— Э! Нам-то что за дело? — вмешался Облезлый. — Хоть Мелгыр, хоть Тургхас, хоть Ограма. Пускай кишки друг другу повыпускают.

Брынг сделал несколько осторожных шагов к двери.

— Во, точно! — возбужденно подхватил Урр. — Интересно, мясо у Повелителей вкусное?

— Ядовитое, вроде, — скривился Хагга. — Брюхо враз скрутит, тут и окочуришься.

Брынг толкнул створку — та не сдвинулась с места. Словно приросла к стене.

— Тогда его надо волкам скормить, — продолжал болтать Урр, пришедший с равнин и оттого не чуявший опасности. — Пусть передохнут, ненасытные твари!

— Какое мясо! — не выдержав, завопил Брынг и изо всех сил саданул по двери. — Вы грибов веселящих нажрались, что ли?! Аргбад сейчас напрочь порушат! Когда Повелители начинают выяснять, кто главней, им вообще все без разницы!

— А нам-то чего? — удивился Облезлый. — Кто победит, тот вожаком и будет. Лишь бы жрать давал.

— Щас каменюка те на голову свалится — узнаешь, чего! — Брынг ударил в дверь всем телом. — Навалитесь, ну!

Но сколько они ни наваливались, тяжелая железяка не поддалась. Аргбад не желал выпускать орков.

26

"Таринвитис, что там?"

"Не знаю, Глор".

Я растерянно огляделась. Снаружи что-то происходило. Неправильное... нет, страшное! И там был Мелькор!

"Властелин!"

Зов не оборвался в пустоту, как я опасалась, но и ответа не было. Только внезапно захлестнула боль, такая пронзительная, что я не выдержала -закрылась.

— Наверх! — Дарглуин бесцеремонно схватил меня за руку, потащил по коридору, потом по лестнице.

— Саурон там, — выдохнул он на бегу. — Только не отзывается.

Крепость трясло — словно умирающий зверь бился в мучительной агонии. Что-то ломало Музыку... нет, не ломало. Это больше походило на отравленную иглу, раз за разом вонзающуюся в тело. Камни не дробились, не рассыпались пылью, как в Удуне от звуков рога Оромэ. Только мелкие трещины змеились по стенам — и сразу же зарастали, чтобы появиться на новом месте. Ангбанд отчаянно боролся с разрушением.

Ступени ходили ходуном под ногами, и мы с Дарглуином, не сговариваясь, сменили облик. Взлетев, я тут же обогнала волка, огромными прыжками несущегося по лестнице.

Саурон действительно был на площадке для наблюдения. Напряженно смотрел вниз, держась рукой за скалу. А рядом с ним стоял нолдо Мелькора.

27

Почему Властелин не берет меч?! Ожоги? Но ведь он говорил, что боль в руках стала меньше. Или она усилилась из-за этих ран? Мы все еще не знаем точно, как действует нолдорское оружие.

Я скрипнул зубами, когда клинок Финголфина снова настиг Мелькора. В шестой раз.

А ведь мне ничего не стоит остановить это! Летучей мышью кинуться вниз, закрыть собой Властелина, уничтожить его врага. Если можно назвать врагом Воплощенного. Или еще проще — тряхнуть землю, сбить нолдо с ног и не позволять подняться, пока Вала не будет готов добить противника.

Только вот Мелькор мне не простит вмешательства. А нас, верных ему, и так немного осталось. Мы не можем позволить себе разлада.

Властелин собирает силу. Медленно, с трудом, но собирает. Финголфин бьет снова... мимо. И опять. Одна яростная атака следует за другой, но выпады не достигают цели. Пока не достигают.

Все. Еще хоть один пропущенный удар, и я прекращу этот поединок. Любой ценой прекращу.

28

Моргот навис над Финголфином, словно туча. Словно гора. Хоть и выше был всего-то на локоть, да немного шире в плечах. Если смотреть глазами.

Король чувствовал, как Враг собирает силу. Казалось, огромный молот поднимается над головой нолдо, над Ангбандом, над Железными горами — и когда он опустится, земля не выдержит удара, вдребезги разлетится.

Что, если все Эндорэ... Финголфин закусил губу. Нельзя думать об этом! Да и поздно уже. Теперь одно остается — успеть, пока Моргот еще не готов. Опередить, дотянуться мечом, хоть несколько мгновений выиграть. Драгоценных. Последних.

Незримый молот обрушился — и мир взорвался осколками от запредельной мощи удара. Но светлый клинок успел мгновением раньше.

Финголфин не видел, как дрогнули стены крепости, как взметнулось из трещин в изуродованной земле багровое пламя. Не слышал, как вскрикнул Враг, судорожно прижав руку к глубокой ране в боку.

Короля отбросило в сторону с такой силой, что он потерял бы сознание, если бы не шлем.

Нужно было подняться — пока Моргот не успел опомниться, не добил. Подняться и продолжить бой. До конца.

29

Ненависть. Безумная, ослепляющая, неудержимая.

Ненависть, рожденная болью. От ударов клинка, созданного тем, кто когда-то был — был ли? — моим другом. От ухода прежних соратников. От глубоких трещин, рассекающих стены крепости и землю перед воротами. От изломанной нашим сражением Музыки.

Ненависть, гораздо более сильная, чем заслуживал мой противник. Не с Финголфином я бился сейчас. С предательством майар, отвернувшихся от меня, не пожелавших понять. С неблагодарностью друга, ради которого я столь многим пожертвовал. С той неумолимой трясиной, что засасывала меня, отнимая силы, лишая способности творить.

Ненависть, похожая на бесформенную каменную глыбу. Гнущая к земле, невыносимо тяжелая даже для меня. И ненависть, которую вкладывал в каждый выпад Финголфин, вот-вот должна была вернуться к нему. Многократно усиленная.

А потом я ударил — нет, не ударил даже — просто отпустил собранную мощь. Дал выход ненависти.

Нолдо все-таки успел напоследок достать меня мечом, но это не помогло ему. Бой закончился. Я шел к поверженному врагу, безуспешно пытавшемуся подняться. Очень долго шел, потому что земля и небо качались, норовя поменяться местами. И еще потому что я устал. Так устал...

Я поставил ногу ему на грудь. В знак победы. Не над этим Воплощенным, разумеется, — о нем я уже не думал. В знак победы над каждым, кто осмелится бросить мне вызов.

30

Ну, зачем было тратить так много сил? Мощи, которую Властелин обрушил на своего противника, хватило бы, чтобы развоплотить майа. И даже не одного, пожалуй.

Финголфина швырнуло на камни, впечатало в них — только кровь брызнула да обломки меча полетели в стороны. Скала, на которую я опирался, задрожала и треснула.

Будь здесь Ирбин, мы бы не позволили королю нолдор умереть прежде, чем его допросят. А теперь... я даже отсюда видел, что Финголфину осталось жить слишком мало.

Властелин стоял, пошатываясь и глядя на то, что осталось от Воплощенного. Должно быть, жалел, что перестарался. Потом он медленно подошел к нолдо и наступил тому на грудь, будто хотел втоптать в исковерканную сражением землю.

Финголфин дернулся. Рука, в которой он все еще сжимал сломанный меч, напряглась, и он...

"Мелькор!!"

Тарис летучей мышью рванулась вниз. Я тоже шагнул к самому краю площадки. Только облик сменить не успел.

Финголфин ударил из последних сил, вонзив острый обломок меча в ногу Властелину. Ангбанд снова зашелся в вопле, и судорога, прошедшая по скалам Тангородрима, едва не сбросила меня со склона.

31

Вот оно!

Торондор, не раздумывая, метнулся вниз, туда, где скорчился на земле Враг. Враг, который был сейчас уязвим. Досягаем. Только бы успеть, пока он не опомнился!

Вообще-то приказа сражаться с Восставшим Владыка орлов от Валар не получал: только следить за Ангбандом. Но упустить такой шанс... Торондор не простил бы себе этого.

Мелькор пошевелился. Дотянулся до обломка скалы, вцепился в него непослушными руками, стал подниматься. Очень медленно.

Лишить его облика — одним ударом клюва, второго не потребуется! Что-то толкнуло Торондора сбоку, заставив притормозить. Летучая мышь. Владыка орлов отбросил ее с пути: не стоило отвлекаться на пустяки.

Враг поднял голову и встретился с Торондором взглядом. Поздно. Исполинский орел был у цели.

...и не смог достичь ее. Ветер налетел неожиданно. Яростный, обжигающе холодный, пропитанный ненавистью. Налетел и потащил Владыку орлов к Тангородриму. Выворачивая крылья, не давая опомниться, пытаясь ударить о скалы, не подпуская к Врагу.

"Индэлир!" — мысленно позвал Торондор, тщетно пытаясь вырваться.

Второй орел камнем упал вниз. Но удар, который должен был снести Мелькору голову, почему-то прошел вскользь. Индэлир увяз во внезапно сгустившемся воздухе. Только кончиком клюва и удалось дотянуться, оцарапать слегка. Враг, правда, все равно покатился кубарем. И затих.

Индэлир отчаянно забил крыльями, пытаясь добраться до противника, довершить дело, пока тот не пришел в себя. Потом — хотя бы освободиться. И наконец — от нестерпимой боли, когда две огромных летучих мыши вцепились в него, раздирая пополам.

Ветер слегка ослаб. Торондор мгновенно нырнул к земле, подхватил мертвого короля нолдор и взмыл в небо. Врага уже не достать, ничего не поделаешь. Но тело павшего героя не станет пищей для орков и волков.

Саурон выпустил из когтей окровавленный, еще судорожно дергающийся кусок плоти и кинулся за уцелевшим орлом — догнать, уничтожить. Алаг направился было за ним, но почти сразу вернулся: слишком много сил потерял в схватке с Торондором.

Таринвитис подлетела к Мелькору. Как могла осторожно подхватила обмякшее тело и чаще замахала крыльями, набирая высоту. Она торопилась к крепости. И слетись сюда сейчас хоть все орлы Манвэ, ей не было до них дела.

32

Вот и все. Финголфин мертв.

Брат. Соперник. Герой.

Верный себе. Верный нолдор. Верный отцу.

Я не чувствую ни боли, ни облегчения. Только странную пустоту. Холодную. Беспросветно-серую.

Потому ли, что заранее было ясно, чем кончится поединок? Или я просто устал? Так устал, словно это не Мелькор, а я бился там, внизу, получая рану за раной, с трудом собирая силы, чтобы справиться с Воплощенным.

Победить заведомо более слабого противника — такой вот ценой! С его-то гордостью. Меня передернуло.

А ведь еще и Рингиль... Когда я ковал этот меч, я не думал, что когда-нибудь Финголфин поднимет его против моего друга. Не хотел думать. И силу в клинок вложил щедро, без размышлений. Потому что от этого он стал красивее. Совершеннее.

Сам же Мелькор и посоветовал мне тогда сделать брату подарок: успокоить того, задобрить, чтобы не мешал. Что ж, я сделал. Хотел сначала Восставшему показать, да не сложилось. Я вручил Рингиль Финголфину прежде, чем мы снова встретились с Мелькором. И забыл о мече, увлеченный новыми замыслами.

А теперь... Что ж, моим клинком нанесены эти раны, мне их и исцелять.

33

"Пропусти!"

Оконный проем слишком узкий, не протиснуться с ношей. А Ангбанд необычно медлителен, словно опомниться не может после сражения.

"Открой путь! Скорее!!! Здесь Властелин..."

Раздаются в стороны стены, окно торопливо меняет форму... некогда ждать! Обдирая кожу на кончиках крыльев, я влетаю в комнату. И по возможности бережно опускаю Мелькора на ложе. Мех покрывала мгновенно пропитывается кровью.

Ирбин, Ирбин... Будь же ты проклят, Ирбин! Зачем ты ушел?! Именно теперь, когда ты так нужен в Ангбанде!

Крылья становятся руками, я торопливо втягиваю уже не нужные когти... а слезы обжигают глаза, катятся по щекам, мешают видеть.

Нельзя плакать, нельзя... не сейчас, ни в коем случае не сейчас!

В Ангбанде больше нет целителя, способного помочь искалеченному Поющему. Только я. Я очень мало умею, но кроме меня некому. Совсем некому.

Нет, Алаг, не спрашивай ничего! Оставайся здесь, если хочешь, только не мешай. Этих ты не вернешь. Поздно.

Слезы высохли. Я стою над раненым, закусив губу. Вслушиваюсь в его Музыку. Я должна справиться!

Но при первых же звуках исцеляющей Песни Мелькор дергается и стонет. Как будто я повернула нож в ране вместо того, чтобы его вытащить.

Я растерянно замолкаю. Боюсь навредить. Но промедлить, оставив Властелина без помощи, тоже страшно. Не меньше.

34

Шорох крыльев. Звук мягкого прыжка с подоконника на пол.

— Как он?

Таринвитис обернулась и встретилась глазами с Сауроном, меняющим облик.

"Не догнал", — сказал взгляд Первого.

"Пока не смогла помочь", — ответил ее взгляд.

— Ты сама-то цела? — отрывисто спросил Саурон.

— Помяли немного, — нехотя призналась Тарис.

И поспешно добавила:

— Пустяки, справлюсь... потом.

Дверь внезапно распахнулась, и через порог шагнул Феанор. Он замер на мгновение, увидев майар, но тут же решительно направился к раненому.

— Вон отсюда, — очень тихо приказал Саурон.

Феанор остановился. Повернулся и посмотрел в лицо Первому Помощнику Мелькора. Без страха. Но и без вызова.

— Меч Финголфина ковал я.

В глазах майа вспыхнул гнев. Но почти сразу сменился раздумьем... сомнением... надеждой.

— Я исцелю нанесенные им раны, — уверенно сказал мастер.

— Ладно, — медленно проговорил Саурон, испытующе глядя на Воплощенного. — Попробуй. Но если ты не поможешь Властелину, если с ним хоть что-то...

— То я буду умирать долго и мучительно, — равнодушно продолжил за него Феанор. — Да, я знаю. А теперь — уведи всех отсюда... пожалуйста. Я должен сосредоточиться.

35

Хорошо, что он без сознания. Не говорить с ним, в глаза не смотреть. Помочь — и уйти. Как можно скорее уйти отсюда. Пока он не очнулся, пока мне не пришлось снова мучительно решать: друг он мне, враг ли.

Помочь — и уйти. Помочь...

Обещать было так легко! Я и сам верил, что смогу исцелить Мелькора. Ни мгновения не сомневался. Не так уж трудно забрать обратно силу, вложенную когда-то в клинок. Силу, которая превратила ненависть Финголфина в оружие, вплавила ее в сталь Рингиля. И теперь не позволяла ранам зажить, разъедала их, словно яд.

Интересно, а если оставить все, как есть, долго Вала продержится? Сумеет восстановиться или хотя бы предотвратить полное разрушение плоти? Жаль, проверить не выйдет: не доживу. Саурон, в отличие от Мелькора, слово сдержит.

Не-ет, хватит! Я ведь пришел помочь. Уже пришел. Мелькор не враг мне — я буду думать так. Не стану сейчас вспоминать о начатой им войне. Об изувеченном Маэдросе. О пленных нолдор, обреченных против воли трудиться на Ангбанд.

Он — мне — не — враг!

Но и не друг ведь. Чужой. Посторонний. Что за дело мне до него? А никакого! Разве что долг остался.

Мелькор пощадил меня, когда я готов был уничтожить его. Более того, спас от Мандоса. Вылечил. В своем доме оставил не как пленника — как друга.

Мы творили вместе. Вместе радовались и горевали. Вместе думали, как исправить совершенные обоими ошибки, как остановить войну. Вместе мы пришли к людям. Разве что сражаться вместе не довелось. Только друг против друга.

Я не знаю, кто передо мною сейчас. Я не знаю, как я к нему отношусь. И знать не желаю! Я хочу помочь тому Мелькору, из прошлого. Творцу. Мастеру. Моему... другу.

Смогу ли?

36

Небо сияло. Вспыхивало множеством оттенков, ни на мгновение не прекращая меняться. И в такт этой мелодии играл свет на узорчатых стенах ледяных строений, дробился искрами в кронах ледяных деревьев, пятнал разноцветными бликами шкуры ледяных зверей, озарял вдохновенное лицо Феанора, выплавляющего кружевные перила ледяного моста.

А потом что-то случилось. Что-то непонятное и неправильное, от чего рассыпалось мелким крошевом хрупкое творение двух мастеров. Осколки больно впились в кожу, липкие ручейки холода потекли вдоль тела, отнимая силы, лишая способности двигаться.

Мелькор вздрогнул, приподнимаясь, спеша стряхнуть с себя то, что осталось от погибшего ледяного города... И открыл глаза.

Свалявшийся мех покрывала. Запах крови. И еще — кто-то здесь, рядом.

Феанор.

Мелькор обернулся, ища его взглядом — тело тут же отозвалось болью. Терпимой, впрочем. Бывало и хуже.

— Тихо лежи! — раздраженно потребовал нолдо. — Мне еще с ногой возиться.

С ногой? Ах... да. Финголфин. Поединок.

Но — Феанор? Почему он?!

— Где майар? — Вала с трудом заставил себя не двигаться. — Что с Ангбандом?

— Не развалился твой Ангбанд, — проворчал Феанор.

Рассеченное Рингилем сухожилие упорно не желало срастаться, и это тревожило. Да еще и Мелькор некстати пришел в сознание. Не получилось избежать разговора.

— Саурон с Таринвитис — за дверью, наверное. Остальные — не знаю, где. Вероятно, там же... Не дергайся, мешаешь!

— Давно я здесь?

Нолдо помолчал. Потом ответил неуверенно:

— Гонг бил два раза. Или три. Вряд ли больше.

Мастер провел пальцами по свежему рубцу, покачал головой. Совсем исцелить не удалось, но хоть края больше не разойдутся... не должны, вроде.

— Вот и все, — сказал он хмуро. — Что смог, сделал.

Мелькор перевернулся на спину. Поморщившись, сел, пристально глядя на Феанора. Так, словно видел его в первый раз.

— Спасибо.

— Не вскакивай, пожалуйста! Отлежись хоть несколько дней. Я не сумел залечить раны полностью.

Вала пожал плечами. Послушно улегся, по-прежнему не сводя глаз с нолдо.

— Но может быть, Ирбин... — начал Пламенный.

Мелькор повернул голову к окну и принялся внимательно разглядывать ночное небо. Феанор закусил губу. Раньше он прямо спросил бы Восставшего, что случилось. Теперь же...

— Хуже всего с ногой, — вернулся он к прежней теме. — Разорвано сухожилие, и с ним пока ничего не получается сделать. Финголфин вложил все свои силы, всю ненависть в последний удар. Боюсь, что ты будешь сильно хромать. Впрочем, посмотрим.

Вала приподнялся на локтях и снова посмотрел в глаза Пламенному.

— Почему ты помог мне?

— Потому что когда-то ты сделал то же самое для меня, — мастер чуть улыбнулся.

Мелькор кивнул. Попробовал ответить улыбкой — и невольно схватился за щеку, перечеркнутую свежим шрамом. Опустился на шкуры. Устало закрыл глаза.

— Твои там ждут, — Феанор кивнул на дверь. — Впустишь?

— Нет, не надо. Хотя... Пусть войдет Тарис.

Глава 4

Новая Музыка

1

— Властелин...

Я с трудом подавляю желание броситься к нему. Подхожу. Медленно и спокойно.

— Та-арис.

Он улыбается. Криво, одним уголком рта. Не открывая глаз.

— Мелькор, я здесь!

— Угу.

Засыпает. Мгновенно, словно истратил последние силы.

А Феанор сдержал слово. Исцелил раны плоти. Только кровь запекшаяся осталась, пепел, коричневый пух, ошметки перьев. Ничего, сейчас все уберем.

Взгляни на Мелькора орк, он едва ли заметил бы какие-то повреждения, кроме парочки заживающих шрамов. Я смотрю иначе. Так умеют видеть мир только Поющие и Перворожденные. Не внешнее видеть — суть. Не оболочку, подобную телам Воплощенных, — игру оттенков, переплетение разноцветных нитей и лоскутков света. У Восставшего они в основном красные: от алого до темно-багрового. Попадаются и коричневые. Фиолетовые. Оранжевые. Иногда — густо-синие. Совсем редко — лазурные или ослепительно-белые.

Оттенки все время меняются, то гася друг друга, то усиливая, то сливаясь, то вспыхивая, то едва заметно мерцая. Только на лодыжках, там, где были оковы, застыли темные кольца. И так же мертвы руки. От локтей до кончиков пальцев — неподвижная чернота, даже следы от Ангайнора почти не заметны на этом фоне. Как я мечтала убрать ее! И все эти жуткие отметины, память о плене — тоже. Не вышло... Ни у кого не вышло.

А теперь стало еще хуже. Мне ясно видны девять темных росчерков, оставленных клинком Финголфина и клювом орла. Пока их не удалось стереть. Удастся ли?

Девять ядовитых заноз. Безвредных для плоти. Наверное, даже не очень болезненных. Только вот, если их так и оставить, они будут медленно подтачивать силы Властелина, убивая его Музыку. Год за годом. Век за веком. До тех пор, пока она не умолкнет.

И каждая рана, даже легкая, станет новым голосом в этом неумолимом хоре.

2

Не нравится мне происходящее в мастерских. Феанор туда почти не заходит, порой мне кажется, что он забывает о пленниках, поглощенный своими мыслями или очередной работой.

Но кто-то же должен о них заботиться! Не Мелькор же, в самом деле.

Меньше пленных не становится, значит, они даже не пытаются убежать. Не знаю уж, почему. Должно быть, убедились, что Ангбанд все равно никого не выпустит.

А вот работают они кое-как. Не мастера — те вроде Феанора, готовы сутками напролет с камешками возиться, лишь бы вокруг не смотреть. Зато земледельцы... Вряд ли при таком отношении им удалось бы хоть что-то вырастить даже снаружи, а не то что в капризном и обидчивом Ангбанде. Но Плодовая долина щедра на урожаи — думаю, волей майар, а то и самого Властелина. Воткни там сухую ветку в землю, и то расцветет.

Так что садоводы наши себя особо не утруждают, зато раз в несколько дней являются в мастерские. Приносят сородичам еду, а заодно и скверным настроением делятся — щедрее некуда. Работа, конечно, замедляется, а то и совсем останавливается.

Некоторые мастера, правда, отмахиваются от неприятных разговоров, да только не все. А камешки-то я собирать должен: их по-прежнему гномам возят. Не будет камешков — кто станет держать пленных в Ангбанде?

Этих бы болтунов, всем недовольных, к делу пристроить! Вот только как?

3

— Где меч, Таринвитис? — Мелькор внезапно приподнялся на ложе.

— Властелин... — растерянно начала майэ, с ужасом подумав, что Вала ранен совсем уж тяжко, если бредит, словно Воплощенный.

— Да не мой! — нетерпеливо уточнил Восставший, кое-как усаживаясь. — Финголфина.

— У Саурона, — испуганно ответила Тарис. — Ему доставили обломки, пока мы ждали... тебя. Власте... куда ты?! Что с тобой? Тебе нужен этот меч — я пошлю за ним. Ты только ляг. Ну, пожалуйста!

Мелькор все-таки попытался встать, скривился от боли и тяжело опустился обратно на шкуры.

— Где Саурон? — спросил он, отдышавшись.

— Приводит в порядок Ангбанд. Очень много...

— Знаю, — Вала отвел взгляд.

— Позвать его? — торопливо предложила майэ, боясь, что Мелькор снова попробует вскочить.

— Н-нет. Не нужно. Где Феанор?

— У себя, вероятно, — Таринвитис подошла, поправила покрывало. — Хочешь видеть его?

— Не надо, Тарис, — Вала устало закрыл глаза. — Гвардейцев к нему отправь. Четверых. Нет, полдюжины. Пусть сопровождают. Всюду.

— Сделаю, Властелин. Ты спи.

4

Вот он, восток Белерианда! Нашего Белерианда. Моего.

Камни поют мне, камни рады бывшему майа Ауле. Тому, кто творил эти земли, вкладывал в них свои помыслы, и любовь, и силы. Всего себя. Как Мелькор. Вместе с Мелькором.

Ох, ну причем тут Вала? Разве не мы восстанавливали Эндорэ после Войны Поющих? Разве не мы хранили их до возвращения...

Ну, вот, опять! Да он же ничего не сделал, вернувшись! Ни-че-го! Мне пришлось веками возиться с орками, обучать их кузнечному делу. Мне, привыкшему воздвигать горные хребты, прокладывать русла рек, ваять своды подземных залов! А какие яркие камешки я пел для наших подруг! Какие мечи делал для соратников — гранит с легкостью рассекут и не затупятся!

Все лучшие творения мы создали до Войны. Потом были только сожаления об утраченном и упорные попытки воссоздать разрушенное врагами. И надежда, что наш Вала придет в Эндорэ, и все станет прежним.

Ты разочаровал меня, Мелькор. Я так верил тебе! Я готов был сколько угодно ждать, пока ты снова соберешь силы. А ты обманывал нас! Ты отказался от тобою же созданной Темы. От нашей Темы.

Ты отказался — пусть! Но мы-то остались верны ей. Почти все, кто принял ее когда-то, здесь. Почти все... почему же мне так одиноко?

5

Я стараюсь не оглядываться назад. Но и вперед смотреть не хочется. Так и еду, не сводя глаз с конской гривы. А пальцы в который раз уже переплетают косу.

Нэртаг со мной, он всю дорогу держится рядом. Только молчит все время. Как и другие. Да и у меня нет желания разговаривать.

Туман стелется по траве, обвивается белыми змеями вокруг лошадиных ног. Мне всегда нравилось с ним играть... прежде нравилось.

Устроить бы ливень — безудержный, яростный, чтобы бешеные потоки воды унесли сомнения, смыли память о прошлом! Нет, вряд ли это поможет.

Но ведь мы правы! Нам давно следовало уйти. Просто... Ангбанд не унесешь с собой. Хотя можно построить новый. Наверное.

Зачем ты нас предал, Мелькор? Зачем ты предал себя? Разве не были мы верны тебе? Разве не сражались до конца за нашу общую Тему? Разве не вкладывали себя в творение целиком, безоглядно?

Ты не щадил ни себя, ни нас во имя Музыки. И мы были согласны на это — только бы звучали наши мелодии, воплощенные в мире. Не просто согласны — счастливы и горды. За что же ты так с нами?

Да ладно бы с нами — но Тему-то свою как мог забыть?! Ты же против Творца пошел ради нее. Против других Старших. Свободой пожертвовал. Самим существованием своим готов был рискнуть. И теперь отказался от нее — ради Воплощенного, пусть даже ценного?! Не верю. Не понимаю.

6

Повелитель Мори снова появился в долине. Будто бы за фруктами пришел. Только вот другие майар пленников сторонились. Кто равнодушно, кто неприязненно, кто с откровенной брезгливостью. И не собирали они плоды — чаще просто гуляли, по двое, по трое, разве что лениво протягивали иногда руку, чтобы поймать послушно падающий с ветки персик, яблоко или сливу. Развлекались. А в последнее время и вовсе перестали заходить, к изрядному облегчению нолдор.

Повелитель Мори являлся всегда с корзиной, серьезный и деловитый. И вроде бы, занимался своим делом, но, как нарочно, поблизости от работающих пленников. Фрукты он выбирал очень тщательно и не ел ничего. С собой забирал. Для Моргота, вероятно.

Зато Фенырга больше не видели ни в Плодовой долине, ни в мастерских. В должности его Враг повысил или еще что, а только за пленными теперь присматривал Мори.

По мнению Алканармо, этот невысокий майа, обликом удивительно похожий на нолдо, сдержанный, с тихим голосом, неслышной походкой и неожиданно цепким взглядом, был куда опаснее властного и надменного Фенырга. Скорее всего, именно он что-то сделал с тропинками, отчего стало невозможно выбраться из долины.

Алканармо пробовал трижды. И горько жалел, что не ушел раньше. Промедлил, упустил случай! Слишком долго устраивал побеги другим: помогал собирать припасы в дорогу, сдерживал нетерпеливых, подбадривал оробевших — и все откладывал собственное освобождение. Вот и не успел.

Впрочем, жалеть об этом было стыдно. Неправильно. Да, он, Алканармо, в плену. Но товарищи — на свободе. Хоть кого-то ему удалось спасти. Это — главное! А отчаиваться нельзя. Отчаяться — значит, уступить победу Морготу.

Нолдо верил, что рано или поздно освободится. Ждал случая. Слушал. Спрашивал. Наблюдал.

Несколько дней назад, когда земля Ангбанда неожиданно задрожала, и горы отозвались тяжким стоном, почувствовал Алканармо, что это шанс. Что Морготу не до пленных сейчас. Да только удержаться на ногах невозможно было, не то, что бежать. А потом все закончилось, и нолдо понял, что опоздал. Опять.

— Ты! — Повелитель Мори аккуратно уложил в корзину последнее яблоко и свободной рукой показал на Алканармо. — Со мной пойдешь.

— Ты тоже, — велел он Кеммотару.

— И ты. И вы оба.

Так он отобрал полторы дюжины пленных.

— Приготовьте корзины с припасами, наполните бурдюки водой и ступайте за мной.

7

Спишь. Совсем как Воплощенный — с виду.

Да и только ли с виду? Когда-то это было игрой — походить на Детей. Мы состязались между собой, кто точнее сумеет воссоздать их облик. Учились говорить, как Дети. Действовать, как Дети. Есть, спать, любить, как они.

Игра была увлекательной. И как-то незаметно для нас самих перестала быть игрой.

К облику привыкаешь. Он отчасти ограничивает возможности, он связывает, но только в нем можно почувствовать мир во всей полноте. Не только слышать, изменять и творить Арду — жить в ней, стать с ней единой Музыкой, ощущать ее всей плотью, настоящей плотью, такой же, как у рожденных здесь.

Это было наслаждением. Огромным, ни с чем не сравнимым. Лучшей наградой за труды. И стало для нас ловушкой. Даже для тебя, Вала Мелькор. Ты ведь и в игре всегда стремился быть первым. И заходил дальше других.

Те, в Амане, возможно, вовремя спохватились. Успели остановиться. Мы — не успели. Или не пожелали, что, пожалуй, будет вернее.

Мы хотели, чтобы этот мир был нашим, и мы получили его. Мы его, а он — нас. Что ж, я не жалею о своем выборе.

8

Мы едем молча.

Впереди, разумеется, Ральтагис — прямая спина, голова гордо поднята, взгляд устремлен вперед. Эта никогда не покажет ни горечи своей, ни сомнений. Пойдет до конца во всем. Несгибаемая. Бесстрашная.

Дэрт и Нэртаг, как всегда, рядом. Даже кони у них похожи: темно-гнедые, тонконогие и у каждого — крошечное белое пятнышко у правой ноздри.

Тевильдо облик менять не стал. Идет котище, над землей стелется. Плавно, уверенно. Хвост поднят, серебристая шерсть лоснится. Только уши нет-нет, да и вздрогнут нервно. Хотя с чего, казалось бы? Не с чего.

Талло держится позади. Даже меня вперед пропустил. И отстал сильно. Тяжко ему, конечно: Таринвитис-то осталась в Ангбанде. Но тут уж ничего не поделаешь. Она всегда упрямой была. Если начала какую-то мелодию, не остановится ни за что, хоть уговаривай, хоть помешать пытайся.

Не спеши, Ратан. Пощипли пока травку, а я... Если здесь рощицу вырастить, красиво выйдет, как думаешь? Нет, рощицу не успею, а вот одно-два деревца — да. Сосенки — вроде тех, что вокруг Ангбанда.

Надо ведь подождать Талло. Только чтобы он об этом не догадался. Пусть думает, что я просто так замешкался. И пусть мимо проедет.

Я хочу посмотреть назад, Ратан. Только посмотреть, ничего больше. Да там и не разглядеть ничего, разве что Синие горы вдали... творение Саурона. И Мелькора.

Знаю, глупо. Но ведь никто не заметит. Все слишком заняты своими мыслями. Вроде и вместе мы уезжали, а теперь как будто поврозь. И чем дальше движемся, тем сильнее расходятся наши мелодии.

9

Мори привел своих подопечных в загодя приготовленную пещеру. Небольшую. Вдали от тех, где жили и работали мастера. И с одним-единственным выходом. Точнее, без выхода — для пленных.

Пещерка эта была новой. Совместное творение Ангбанда и Мори. Ну, то есть, создал ее, конечно, Ангбанд, а юноша объяснил ему, что именно нужно сделать. Получилось не сразу, тем более, что своевольная крепость то норовила отвлечься, то упрямилась, и ее приходилось уговаривать.

Зато теперь никто из нолдор, кроме самого Мори, не смог бы не только выбраться из подземного зала, но даже увидеть выход. А для орков был закрыт вход.

Юноша оставил бывших земледельцев осваиваться на новом месте, а сам отправился к мастерам — отобрать тех, кто не смирился, не ушел с головой в работу. Бунтарей, мечтающих о побеге. Увести, отделить от остальных. И занять делом.

— Мне нужны камни, — заговорил Мори, когда приведенные им мастера сложили на пол пещеры принесенное с собою имущество. — У вас есть инструменты, чтобы делать их. Материалами я вас обеспечу.

Один из земледельцев, рослый, голубоглазый, с копной темных, отливающих бронзой волос, скрестил на груди руки, вызывающе глядя на юношу:

— Что, Морготу не по вкусу пришлись выращенные нами фрукты? Или его слуги полюбили орочью еду?

— Алканармо, — сосед осторожно коснулся плеча насмешника, — не надо, прошу.

— Властелин не нуждается в пище, — невозмутимо ответил Мори. — Как и в воде. Зато в них нуждаетесь вы. Припасы у вас есть — на первое время.

Он сделал паузу. Пленные молчали. Смотрели настороженно, с тревогой.

— Когда они закончатся, вы получите новую порцию.

Юноша снова выждал несколько мгновений и отчеканил:

— В обмен на камни.

10

Ты спишь. А я — просто рядом. Оберегаю твой сон? Смешно. Ты неизмеримо сильнее меня. Любого из нас. Даже теперь.

Глупо бояться за тебя? Наверное, глупо. Я и не боялась — прежде. До той войны. Мы тогда еще не научились бояться. Остерегались — да. Тревожились. Собирали силы, зная, что борьба легкой не будет. Но не боялись.

Бояться нас научила война. Поражение. Твой плен. Эти черные отметины — они ведь остались не только на твоей мелодии, Мелькор.

Спи, любимый. А я спою тебе. Тихую, ласковую мелодию, от которой дыхание станет ровнее, а сон спокойнее.

Никто больше не споет тебе так, любимый. И едва ли кто-то в полной мере оценит красоту твоего облика, созданного еще до строительства Удуна. Ты хорош собой, как любой Поющий, но черты непривычно резки, хотя в самой этой резкости есть гармония. Во всяком случае, мне ты нравишься именно таким.

Высокий лоб, удлиненное лицо в обрамлении иссиня-черных волос. Прямой нос, тонкие губы, упрямый подбородок с ямочкой. Это было всегда. Жесткие складки в углах рта появились после плена. Впрочем, тебе и они идут.

А вот шрам от орлиного клюва... нет, это явно лишнее! Через всю правую щеку, от виска до подбородка. Ошибка, досадный сбой в мелодии.

Шрам я уберу. Постараюсь убрать.

Хорошо бы все получилось!

11

Властелин...

Не-ет, вслух я его так больше не назову. Глупо. Эту мелодию не перепоешь, не изменишь. Ангбанда нет для нас. Прошлое перечеркнуто, убито, втоптано в землю копытами лошадей. И моими лапами.

Это наше решение. Наша Музыка. Не Восставшего!

Когда мы уходили, я, конечно, думал иначе. Мог бы — когтями бы вцепился в Мелькора, зубами рвал — зачем, зачем, зачем ты обманул нас?! Зачем предал Тему свою?!

Потом я поостыл. Когда Музыка Ангбанда стихла вдали и скрылись очертания Железных гор. Времени на раздумья у меня теперь было сколько угодно. Путь-то неблизкий. Путь в никуда. Или — куда угодно?

Полная свобода. От Мелькора? От Ангбанда? От прошлого? От проблемы, которую мы не сумели решить? Или — не захотели?

Ушли, оскорбленные в лучших чувствах, преисполненные сознания собственной правоты. Спрятали страх и бессилие под маской показной гордости и отваги. Отвернулись от того, кто вел нашу общую Тему. Веками, тысячелетиями вел...

... и предал нас.

Предал? А разве давал он нам какие-то обещания? Клялся в чем-то? Нет. Как и мы ему. Ни один из нас. Никогда.

Наш Вала пел — и этого было достаточно. Пел так, как никто из Старших не мог. Пел один — недолго. Потому что мы подхватили его Музыку. Полюбили ее. Приняли, как свою. А потом она изменилась, стала чужой, странной и непонятной. Но она — есть.

Мелькор не отрекся от своей Темы. Он поет дальше. Так, как считает правильным. Он волен был выбрать это. Как и мы — не принять новую мелодию и уйти, чтобы творить иное. Свое. Потому он и не преследовал нас. Он-то понял.

Все мы остались верны своей Музыке. И себе.

12

— Что ж... вот и все, — Кеммотар безнадежно махнул рукой. — Из этого каменного мешка не выбраться. А работать на Врага я не стану.

— Никто из нас не станет, — глухо проговорил Ондо.

Уселся на пол, сгорбился, опустил голову.

— Да, — Раумо сдвинул светлые брови. — Лучше смерть, даже мучительная, чем покориться...

— Трусы!

Сказано это было тихо, но все моментально замолчали. И повернулись к Алканармо. Даже Ондо выпрямился от неожиданности.

— Что... ты сказал?

— Трусы, — повторил голубоглазый упрямец уже громче. И с нескрываемым презрением.

— Алканармо, я всегда уважал тебя, но...

— Помолчи, Кеммотар! И вы тоже.

Алканармо неторопливо вышел на середину пещеры. Обвел товарищей внимательным взглядом.

— Вы думаете, Морготу нужны наши камни? Или наша смерть?

— Он хочет сломить нас! — Ристар сжал кулаки. — Так пусть... пусть он не...

— Сломить нолдор? — Алканармо запрокинул голову и рассмеялся. Но тут же посерьезнел. — Он не сломит нас. Ни одного из нас. Если мы сами ему не поможем.

— Да ты о чем? — Раумо помотал головой. — Н-не понимаю.

— А ты подумай! Для чего они эту историю затеяли?

— Ну...

— Вражий слуга привел сюда не всех.

— Какая разница, Алканармо? Есть и другие пещеры.

— Разумеется, Кеммотар. Да только остальных пленников нет нужды запирать: они подчинились Ангбанду. Мы — нет. Пока нет.

— К чему ты клонишь?

— А к тому, что сломаемся мы или умрем — Моргота устроят оба исхода.

— Значит, у нас нет надежды.

— Есть и еще один вариант, Ондо. Третий.

— Какой это?

— Победить.

Дружный вздох, почти стон. Уж если Алканармо от отчаяния повредился рассудком...

— Да, победить, — без тени сомнения продолжал безумец. — Выжить. Дождаться удобного случая. И вырваться на свободу.

— Отсюда?!

— Я помог бежать из Плодовой долины почти полусотне нолдор, — Алканармо вздернул подбородок. — Я не знаю, уцелели они или нет. Я не знаю, что с ними. Я знаю одно: они ушли. Ушли из Ангбанда. Быть может, живыми. Быть может, мертвыми. Но если они и погибли, то погибли в бою.

— Ты предлагаешь напасть на Повелителя Мори? — с надеждой спросил Ристар. — Захватить его в плен и заставить вывести нас отсюда?

— Возможно, когда-нибудь, — кивнул Алканармо. — Но не теперь. Рано еще. Пусть Моргот и его слуги думают, что мы смирились. Пусть не ожидают сопротивления.

— Он же майа, — Раумо вздохнул. — Нам не справиться с ним.

— Сейчас — да, не справиться.

— А что может измениться, по-твоему?

— Многое. Помните, как дергалась и стонала земля несколько дней назад? Быть может, она устала терпеть Моргота.

— Ну, Алканармо...

— Темные майар могут перегрызться между собой. Или наши на воле найдут способ победить Врага...

— Ага, или Валар вмешаются, — насмешливо подхватил Кеммотар. — Или ваниар научатся делать оружие и явятся к нам на выручку. Ты сам-то веришь в то, о чем говоришь?

— Я верю в одно, — твердо сказал Алканармо. — В то, что сдавшись или уморив себя голодом, мы равно порадуем Врага. И потому я буду работать. Делать эти проклятые камни. И ждать случая освободиться. Рано или поздно он должен представиться.

— Но я...

— Мы все будем работать, нолдор, — оборвал спорщика Алканармо. — И жить будем. Не для Моргота. Вопреки ему!

13

Да что же это такое! Всего лишь царапина, и то частично подлеченная, а никак с ней не справлюсь. Хотя... все давно бы само зажило, если бы мелодия Валы не была серьезно повреждена.

Это нолдорское оружие — оно разрушает не столько плоть, сколько Музыку. Отнимает силы, лишает способности к восстановлению. Если бы не Мелькор с Ирбином, я бы долго еще оправлялась от ран, полученных возле Химринга.

Вот и все. Частично шрам удалось убрать. Осталась лишь тонкая белая полоса, почти незаметная на светлой коже. Но все же осталась. Даже на плоти.

Я посидела немного, набираясь храбрости. Предстояло заняться последней раной. Самой серьезной. Такие я лечить не умела. Может, Ирбин и разобрался бы... жаль, что мне не пришло в голову у него поучиться! Каждый из нас предпочитал творить любимые мелодии, те, что получались лучше всего. А единственный, кому подвластна была любая Музыка, сейчас сам нуждался в помощи.

Я осторожно откинула покрывало. Вслушалась, одновременно ведя пальцами вдоль кривого рубца на ноге раненого. Кожа-то срослась, это видно. Но там, в глубине... какая-то связь разорвана. И не поймешь, какая: след от Ангайнора мелодию гасит.

Мелькор вздрогнул.

— Ирбин? — пробормотал он, не поднимая век. — Так не получится. Подожди, попробуем вместе.

Приоткрыл глаза, посмотрел на меня — невидяще... недоуменно... отстраненно.

Вспомнил.

— Даже не думай! — Вала резко приподнялся на локте. — Бессмысленно звать. Они слышали все. Не могли не слышать. Значит — не захотели. Пусть.

14

А Ирбин-то все назад оглядывается. Когда думает, что никто на него не смотрит. Забавно! Сколько страсти было: здесь, мол, кончено все, давайте остальных с собой позовем! А чем дальше Ангбанд, тем меньше у нашего Целителя охоты вперед двигаться. Того и гляди совсем остановится.

Я бы и сам, может, остался, если бы не Таринвитис. Ясно же было — стоит недовольным покинуть Восставшего, и она ни на шаг от него не отойдет. А мне это... неприятно.

В остальном мне с Мелькором делить нечего. Кроме людей, разве что. Понимаю, важный эксперимент. И Вала, конечно, искусен в любых мелодиях. Но я ведь все-таки пел в свое время с Ирмо! И убеждать умею, и нравиться. Очаровывать, вызывать доверие и любовь. Или страх. Глору до меня далеко было даже в прежние времена. А уж по части иллюзий со мной мало кто может соперничать!

Когда я принял облик одного из людских вождей и устроил переполох, разве это чему-то противоречило? Наоборот, племя рассорилось с эльфами и ушло на юг — своим умом жить, новые земли осваивать.

Если бы Мелькор меня не остановил, я бы всех Младших Детей направил на нужный путь. Так ведь нет: "не вмешивайся, Талло, в контакт двух рас, хочу посмотреть, что получится"!

Ну, как, Вала, посмотрел? Нравится? Вместо того, чтобы прийти в Ангбанд и служить тебе, твои подопечные подружились с нолдор. Зачем было столько с ними возиться, если теперь они воюют против тебя? Возможно, это часть какого-то хитроумного плана, но, по-моему, ты слишком увлекся. Мы можем потерять Младших.

Изо всех людей, добравшихся до Белерианда, нашу сторону пока не принял никто. Это никуда не годится! Я найду оставшихся на востоке, Мелькор, и позабочусь, чтобы они больше не ошибались.

15

Раны Ангбанда затягивались. Конечно, не так быстро, как если бы Саурон пел вдвоем с Нэртагом, да еще при поддержке Ральтагис. Или если бы восстановлением занимался сам Властелин. Но все-таки дело двигалось. И по тому, как легко удавались мелодии, как охотно откликалась земля на призыв Поющего, Саурон видел, что Мелькор идет на поправку.

Феанор выполнил свое обещание. Помог. Да, меч Финголфина действительно создал он, в чем Саурон не преминул убедиться, внимательно изучив обломки. Но ведь мастер не пытался утаить это. Открыто признался. И сделал все, чтобы загладить свою вину. Да и на поединок сам выйти хотел. Вместо Мелькора. Возможно, именно поэтому — из-за меча.

Саурон ценил честность. И умел быть справедливым. Так что, когда исчезла последняя трещина в земле и Музыка Ангбанда зазвучала столь же мощно и чисто, как до поединка, Первый Помощник Мелькора направился к Феанору. Поговорить. Не как с врагом. Не как с Воплощенным. Как с возможным соратником в предстоящей войне с Аманом.

У дверей мастера стояли орки. Гвардейцы. Майа нахмурился: этого он не ожидал.

— Приказ Властелина, — вытянувшись, отчеканил старший. — Сопровождать Повелителя Фенырга. Везде.

Охрана? От кого пожелал защитить мастера Мелькор? От майар? Считает виновным в случившемся Феанора и хочет разобраться с ним сам? Но пожелай Поющие уничтожить нолдо, орки не смогли бы им помешать. Скорее уж, гвардейцы не телохранители — конвоиры. На то время, пока не восстановлен Ангбанд.

Что ж, если даже Мелькор больше не доверяет своему нолдо, говорить с Феанором не о чем. Разве что позже, когда Вала даст согласие на допрос.

Саурон молча повернулся и начал спускаться по ступеням.

16

— Спасибо, Тарис.

— Мелькор, — я развела руками, — я не целительница. Что смогла...

— Даже Ирбин не сделал бы большего.

— Но...

— Не тревожься, — Вала поднялся с ложа и слегка поморщился, наступив на больную ногу. — Дальше я справлюсь сам.

— Конечно, — я очень старалась, чтобы это прозвучало уверенно. — Вот, возьми, я тут спела кое-что, пока ты спал.

Я протянула ему одежду. Узор вдоль ворота, рукавов и подола черной туники — почти такой же, как на старой. Языки пламени. Только вместо багровых и фиолетовых — ярко-оранжевые. Под цвет новой рубахи.

— Я не стала чинить ту. Повторять старые мелодии слишком скучно.

Скучно? Вернее было бы сказать — жутко. Прикасаться к окровавленным лохмотьям, впитавшим в себя боль, ненависть и отчаяние? Нет уж! В огонь.

— Еще бы! — Восставший засмеялся. — Эта Музыка гораздо красивее прежней. Потому что...

— Потому что я создала ее для тебя... любимый.

Взгляд Мелькора мгновенно стал серьезным. Пристальным. Не зря ли я?.. Впрочем, не отступать же теперь! Да, я хочу значить для него больше, чем просто соратница. И я ждала слишком долго!

— Что бы ты ни пел, я буду петь с тобой, — я положила руки ему на плечи, настойчиво заглянула в глаза. — И если умолкнет твой голос, моему не звучать тоже.

Вала кивнул. Словно ожидал таких слов.

— Мы будем творить эту мелодию вместе, Таринвитис. Что бы ни случилось.

17

— Мори!

Я вздрогнул. И не только от неожиданности, хотя Феанор почти не разговаривал со мной после своего возвращения.

Неужели он узнал про моих пленников? Но от кого? Как?! Он же почти не выходит из нашей башни с тех пор, как за ним повсюду начали следовать орки. Сначала Феанор попробовал их прогнать — я даже через дверь слышал, как он гаркнул на них. Не получилось. Не знаю, что они ответили, но Мастер тут же вернулся. Злющий! Хорошо, не сжег ничего сгоряча.

Похоже, Мелькору не понравилось, что Феанор так долго бродил по горам в одиночку, вот Вала и приставил стражу. Пламенный, понятное дело, обиделся. И больше не спускается из башни. Должно быть, ждет, пока Властелин отменит приказ. А тот ведь не отменит, если его не попросят.

В общем, все это очень кстати. Мелькор с Феанором состязаются в упрямстве. Орки сидят под дверью и, похоже, играют во что-то свое. А я делаю, что хочу, и никто мне не мешает.

— Да, Мастер, — отозвался я, деловито направляясь к выходу, — я как раз собираюсь принести свежих лепешек.

— Я не о том! — он досадливо махнул рукой.— Скажи, тебе доводилось встречать Тевильдо?

— Большого серого кота, к которому все ходят за яблоками? — не удержался я, довольный, что опасных расспросов не предвидится.

Но наткнулся на мрачный взгляд Феанора и посерьезнел:

— Видел несколько раз.

— Как давно? — уточнил Пламенный.

— М-м-м... Прошлой осенью.

— То есть — до войны? — спросил он отрывисто.

— Да, Мастер.

— А девушку с огненно-рыжей косой и неудачно ограненным рубином на пальце? — продолжал допытываться Феанор. — И еще одного майа — невысокого, с белыми волосами?

Интересно, к чему он клонит? Думает, я потихоньку от него подружился с ангбандскими майар? Подступишься к ним, как же!

— Рыжая прежде часто появлялась в Плодовой долине, — осторожно ответил я. — Но у ее спутника волосы были русые, а не белые. И еще пояс из какого-то странного металла: фигурки эльдар, держащихся за руки.

— Дэрт и Нэртаг, — кивнул Пламенный.

— Обоих с войны не видел, — я пожал плечами. — И еще одного — желтоглазого брюнета, в венце с топазами. Он, вроде бы, растил что-то в долине.

— Это Ирбин. И что — он тоже больше не показывается?

— С войны, — подтвердил я.

— С войны, — эхом откликнулся Феанор. — Да... Так я и думал.

18

В только что восстановленную Музыку Ангбанда уверенно вплеталась новая мелодия.

Звонкая. Летящая. Изменчивая.

Радостная... нет, ликующая!

Дарглуин остановился, прислушиваясь. Потянул носом воздух по перенятой у волков привычке.

Стена в нескольких шагах от майа дрогнула, открывая проход, и в коридор почти выбежала Таринвитис. Каштановые волосы девушки выбились из прически, щеки разрумянились, глаза сияли от счастья.

— Тарис! — Дарглуин невольно заулыбался, глядя на нее. — Что, хорошие новости? Ну, говори же!

— А? — Таринвитис явно думала о чем-то своем.

— Что случилось-то?! — потеряв терпение, рявкнул майа. — У тебя вид такой, словно мы только что захватили Аман.

— Аман? — девушка непонимающе сдвинула тонкие брови. — Зачем нам Аман?

Всмотрелась в лицо Дарглуина, рассмеялась и махнула рукой:

— Все хорошо, милый ты мой, как же хорошо!

Сорвалась с места, легко вскочила на подоконник, меняя облик в прыжке, — и только кончик крыла мелькнул. Умчалась.

Дарглуин высунулся в окно, но летучей мыши было уже не разглядеть, и мелодия ее слилась с Музыкой гор, снега и ветра.

Вот поймать бы эту девчонку, чтобы все-таки объяснила, в чем дело! Или — просто спеть вместе. Очень уж завлекательная мелодия получилась. Так и тянет подхватить.

Дарглуин вздохнул, впервые пожалев, что не умеет летать.

19

Это одна из лучших моих мелодий. Чистая — словно в самом начале, когда Диссонанс еще не разделил меня и сородичей. Звонкая — так я пел юному миру, творя его облик. Радостная — сейчас я не думаю ни о чем, кроме Музыки. Искренняя — одного лишь хочу: спеть красиво. Так красиво, как, быть может, не пел никогда. Спеть — для тебя.

Единственная в мире, невероятная Музыка. Как давно я ждала ее! Как мечтала творить ее с тобой. Именно с тобой и ни с кем иным! Слиться с тобой в одной Песни, забыть обо всем, кроме нас и нашей общей мелодии. Я столько мечтала об этом, но не верила, что подобное счастье возможно. Даже сейчас едва верю.

Все мастерство свое я вложу в эту Музыку. Всю силу страсти — творить, петь, создавать новое. Страсти, которую не смогли уничтожить ни Диссонанс, ни Война, ни Мандос, ни Унголианта. Страсти, перед которой меркнут любые другие чувства.

Всю любовь свою я вложу в эту Песнь. Всю силу тоски по тебе, всю нежность свою и преданность. В радости и в беде, в трудах и в отдыхе, в сражениях и в покое, что бы нас ни ждало, что бы ни случилось, я твоя, Мелькор. Навсегда.

Я дарю тебе эту мелодию. Неповторимую. Созданную для тебя, моя Тарис. Для тебя одной.

Я дарю тебе себя. Всю. Без остатка.

Я дарю...

20

Всю любовь свою я вложу в эту Музыку. Всю силу, всю волю, все искусство свое. Она станет одной из лучших моих мелодий. Нет — самой лучшей!

Что мне Ангбанд? Покинутый дом, за который я еще недавно готова была биться с кем угодно, не щадя себя. Дом, когда-то любимый, а теперь чужой и тесный. Дом, который мы творили вместе — и вместо. Вместо настоящего дома, все еще лежащего в руинах. Разве может эхо заменить живую мелодию? Рано или поздно мы все равно ушли бы.

Что мне Мелькор? Властелин, предавший свой народ. Вождь, изменивший соратникам. Творец, отрекшийся от дара. Он не сделал того, что должен был. Значит, это сделаю я. Пусть мне даже придется отдать все силы, я не отступлю. Ты ведь был таким же, наш Вала. Как жаль, что тебя сломил плен!

Удун ждет своего спасителя. Того, кто возродит его. Возведет новые башни над изувеченными останками рухнувших. Проложит подземные коридоры на месте засыпанных. Разбудит давно умолкшую Музыку и вернет ей силу.

Удун, мой дом, моя любовь, мое творение — главное, драгоценное! Я иду, слышишь? Иду наконец!

Радость переполняет меня, и ею хочется поделиться с теми, кто рядом. Немедленно!

21

Ральтагис внезапно остановила коня и повернулась к спутникам. Хмурым. Молчаливым. Погруженным в себя.

Счастливая улыбка, от которой лицо майэ только что казалось юным и вдохновенным, померкла. Взгляд Ральтагис опять стал серьезным, в уголках рта прорезались жесткие складки.

— Решение принято, — майэ обвела остальных пристальным взглядом. — Нами всеми. И каждым в отдельности. Вы жалеете о нем?

Нэртаг опустил голову. Дэрт, почти всю дорогу ехавшая с ним конь-о-конь, протянула руку и мягко коснулась его колена.

— Я жалею, — спокойно ответила рыжеволосая майэ, глядя в глаза Ральтагис. — Но не о нашем решении: оно было верным. О том, каким стал теперь Мелькор.

При этом имени остальные невольно вздрогнули. Все, кроме Ральтагис.

— Ты береш-ш-шься судить его?! — Тевильдо взъерошил шерсть. — Он когда-нибудь принуждал тебя петь то, что ты не хотела? Хоть когда-нибудь? Нет? Так почему ты вообразила, будто мы можем...

— А потому что он — Властелин, — Дэрт резким движением соскочила с испуганно фыркнувшего коня и пружинисто подошла к Коту, сжав кулаки. — Потому что он, он в ответе за все! За нас. За Ангбанд. За Эндорэ. За нашу Тему.

Талло оказался между ними мгновенно, Тевильдо даже не успел выпустить когти.

— Что до меня, — усмехнулся Творец Видений, — я предпочитаю отвечать за себя сам. И за то, что пою, тоже. А вы — нет?

— Он прав, Дэрт, — нехотя признал Нэртаг, спешиваясь и подходя к подруге. — Мелькор начал Тему, она понравилась нам, и мы ее подхватили. И поддерживали... пока хотели.

— Он ведь не преследовал нас, — вздохнул Ирбин. — Не мешал. Да и не звал к себе никого тогда, в начале. Сами выбирали. Сами решали. И прежде, и сейчас.

— Но Музыка! — Дэрт внезапно всхлипнула и уткнулась лицом в плечо Горному Мастеру. — Он же ее... погубит.

— Вряд ли, — усмехнулась Ральтагис. — Такое даже ему не по силам.

Похлопала по шее крепкого золотисто-рыжего жеребца, тот мотнул головой, нетерпеливо переступив ногами.

— Что толку жалеть о прошлом? — Ральтагис вздернула подбородок. — О прошлом — или о том будущем, которого уже не достичь. Мы споем для себя новое будущее! То, которое захотим.

22

Получилось! Не ожидал, что все окажется так легко!

Вид у моих пленников был вполне здоровый и бодрый. Значит, никто из них не пытался уморить себя голодом. Более того, похоже, ни один не сидел без дела!

Я ожидал проклятий. Отчаяния и ненависти. Угрюмых взглядов. А когда вошел в закрытую пещеру, мастера на меня даже внимания как будто не обратили. Работали — увлеченно, сосредоточенно. Только Алканармо оторвался от своего занятия. Язвить он на этот раз не стал. Деловито протянул мне шкатулку:

— Этого хватит?

Я откинул крышку и едва сдержал восхищенный возглас. Камней было почти доверху — и каких! Ярких, крупных, безупречной формы. Я и в мастерских-то подобные видел раз или два. Только вот было в этой красоте что-то такое, от чего у меня холодок по спине пополз. Беспричинный, вроде бы, и потому особенно неприятный.

— Вполне хватит, — подтвердил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и бесстрастно.

Я пересыпал камешки в пустой бурдюк: Феанору и в голову не придет в него заглянуть.

Осталось выдать мастерам обещанную воду и пищу. Как доставлять снедь, я придумал заранее: не на себе же таскать, хватит уже, набегался! И не на орках: из-за них пленные могли занервничать. Так что я велел оставшимся в долине земледельцам принести и сложить все у входа в пещеру — для них, правда, там была глухая стена.

Ну, Ангбанд, выручай! Я подробно представил себе, как это должно выглядеть... и замер, готовый к тому, что придется все-таки самому потрудиться, если крепость меня не поймет или не захочет помочь. Или если задуманное попросту невозможно.

А вот дальше главное было — не открыть от изумления рот и вообще сделать вид, что ничего особенного не происходит. Потому что каменный пол задвигался, словно потек от входа к центру пещеры — и бурдюки с корзинами поползли вместе с ним. Для мастеров это, наверное, выглядело так, словно припасы появились прямо из стены. Во всяком случае, лица у моих подопечных были ошарашенные.

Подопечные... пленные... но ведь они мои сородичи! Которых я обрек на... А на что, собственно? Они живы, они работают, а что пришлось от остальных отделить, так сами же виноваты!

И нечего думать об этом. Лучше камни Мелькору показать.

— Думаю, Властелин будет доволен, — сказал я вслух, шагая по коридору к своей башне. — Так ведь?

Ангбанд согласился. Он тоже был доволен: я показал ему новую игру.

23

Песнь просилась в мир, ждала воплощения. Мой дар Таринвитис. Или ее — мне?

Высшее счастье — творить. Но творить для любимой... мне казалось, сейчас я сумею что угодно. Хоть всю Арду создать заново! И не ради давнего спора с Единым и Валар, даже не ради воплощения моей Темы. Ради того, чтобы порадовать Тарис. Ради ее улыбки.

Вся Арда... Я жадно вслушивался в мелодии горных вершин и водопадов, вулканов и ледников, осыпей и поросших лесом склонов, горячих источников и родниковых струй. Нет — нельзя, как бы ни хотелось. Непозволительная роскошь украшать Эндорэ, пока я не уверен, что мне хватит сил его защитить.

Даже к Ангбанду сейчас ничего не добавишь: ни башню, ни галерею, ни даже комнату. Сначала я должен оправиться от ран. Восстановить былые возможности, хоть частично.

А подарок... Пусть это будут несколько камешков и немного металла. Ожерелье и... и пара браслетов, вот так, пожалуй. Ты станешь еще красивее в новом уборе, Тарис. И дело даже не в нем — просто тебе очень идет быть счастливой.

...Мелодия оборвалась на первых же звуках. Я зажмурился, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Казалось, все раны опять открылись, и боль в руках вспыхнула так, словно ожоги были получены только что. Терпеть это кое-как удавалось. Но сосредоточиться на Музыке — нет. Если бы я попытался сейчас петь снова... не знаю, что получилось бы. Может, орудие пытки или отравленный клинок. Воплощение моего страдания и ярости. Но уж никак не украшение для любимой.

Я сидел молча и неподвижно, выжидая, пока боль утихнет. И чем легче мне становилось, тем отчетливее я видел узор так и не созданного ожерелья. Сплетение плавных линий и зигзагов, прихотливое, словно игра бликов и теней в листве, словно нрав моей Тарис.

Ладно. Пусть не получается спеть — я сделаю все руками. Надо только найти подходящие камни. Те, что когда-то были сотворены мной — под настроение, для разминки, в качестве отдыха. Наверняка какие-то из них найдутся у Феанора. Он всегда предпочитал брать для работы мои, безошибочно отличая их от творений майар.

Я не стал предупреждать Пламенного о своем приходе: не хотелось лишний раз касаться его сознания. Просто отправился к нему в башню, не заботясь о том, у себя ли он.

Подниматься по лестнице пришлось мучительно долго, подволакивая непослушную ногу и морщась от боли при каждом шаге. Еще и охранники эти под дверью Феанора... Хорошо, что я хоть вовремя о них вспомнил! Несколько последних ступеней удалось преодолеть, почти не хромая, разве что медленнее обычного. Не то, чтобы мне было дело до мнения орков — просто не стоило им видеть лишнее.

Дверь захлопнулась за моей спиной, и я с трудом подавил желание привалиться к ней. Пламенный был дома и о чем-то разговаривал с Мори. Оба повернулись ко мне.

— Феанор, — быстро сказал я, внезапно почувствовав, что очень не хочу увидеть сочувствие в его взгляде. — Мне нужны мои... то есть твои камни.

24

— Что? — изумленно переспросил Пламенный. — Сильма...

— Да нет! — нетерпеливо перебил его Вала. — Необработанные. У тебя шкатулка была.

— Какая именно? — Феанор едва сдержал вздох облегчения.

Слишком хорошо он помнил эти слова, прозвучавшие когда-то у ворот Форменоса: "Мне нужны твои Камни". И потемневшее, искаженное гневом лицо Восставшего, которому отказали в просьбе. Лицо того, кто мгновение назад был другом, а стал врагом.

— Все давай, я сам отберу то, что нужно.

Феанор показал на кресло, не сводя с гостя глаз. Тот помедлил, словно колеблясь, но потом пересек комнату и уселся. Походка у него была странная: точно он по тонкому льду ступал. "Не хочет хромать при мне, — хмыкнул про себя мастер. — Будто не я лечил его после боя!"

— Что ты задумал-то? — довольно сухо поинтересовался нолдо.

Вместо ответа Восставший показал ему образ будущего убора. Глаза его блестели. И смотрел Вала не на Пламенного, а прямо перед собой, словно вглядывался во что-то, зримое лишь для него. Давно не видел у него Феанор такого взгляда.

Мастер невольно улыбнулся, узнавая и понимая это нетерпение, эту сосредоточенность на замысле. Словно прошлое вернулось. Тень прошлого, еле слышное эхо былой дружбы, но и это сейчас было много.

— Для кого? — спросил Феанор, смягчаясь.

— Для Таринвитис, — сказал Вала слегка удивленно, словно ответ был очевиден.

Мастер заметно помрачнел.

— Яшма, — слегка поморщившись, предложил он. — Мори, шкатулку сюда!

— Яшма?.. Хм... Да, пожалуй, яшма годится, — медленно кивнул Мелькор.

— Металл какой хочешь?

— М-м-м... Красное золото, — Восставший прикрыл глаза, поразмыслил. — А впрочем... Бронза подойдет лучше.

— Ладно, — проворчал Феанор. — А работать ты собрался в моей мастерской, что ли?

— Конечно, — рассеянно ответил Вала, всецело поглощенный мыслями о новом творении.

— Один? — прищурился нолдо.

— В этот раз — да, — заявил Мелькор с таким видом, словно они с Феанором вместе трудились в мастерской каждый день.

25

Я откинул крышку. И перевернул шкатулку, так что камешки раскатились по столу. Мелодии, воплощенные тысячелетия назад. Почти все — мои.

Да, мои — и сейчас тоже. Странно, что я так долго боялся коснуться их. Вообразил, что могу случайно разрушить, а воссоздать уже не сумею.

Не этого ли добивались Валар? Не потому ли отважились снять с меня цепь и не стали преследовать после побега? Зачем оковы тому, кто утратил уверенность?

И ведь как просто! Подержать Поющего в неволе и бездействии, вдали от его собственных творений, пока те не покажутся чужими — а там почему бы не отпустить. Он уже безопасен.

Неплохо придумано, Манвэ. Может, с кем-то другим твой план и сработал бы. С кем-то, кто стал бы цепляться за воспоминания и без конца горевать об утраченном. Но если бы я был таким, брат, разве я создал бы свою Тему? Ты так и не потрудился вслушаться в нее, а зря.

Я изменился? Да, разумеется. Вся Арда меняется — точнее, все Эндорэ. И Аман мог бы, если бы кое-кто не превратил его в подобие такой вот шкатулки с камнями. Любоваться любуйся, а тронуть не смей. Храни прошлое — а ради чего? Как будто старые, давным-давно созданные мелодии лучше новых! Как будто преобразить Музыку — то же самое, что убить ее!

Жаль, что Ральтагис так ничего и не поняла! Жаль, что они все... Впрочем, не стоит думать об этом. Ушедшие теперь — в прошлом. А настоящее...

Я улыбнулся и склонился над столом. Нужные камни нашлись сразу, словно ждали меня. Шестнадцать зеленых — от светлого до почти черного. Полдюжины коричневых с охрой. Один, самый крупный — в красных тонах.

Даже прожилки шли именно так, как мне виделось. Будто я спел когда-то эти мелодии — ради сегодняшнего творения. Не зная о том, лишь предчувствуя будущее. Что ж, может, и так.

Металл слушался легко, и яшма охотно ложилась в оправу. Линии чеканки и прожилки камней соединялись в общий узор. В единую Музыку. Новую. Мою.

26

Один. Значит, не можешь простить мне ту, давнюю свою неудачу с подвеской. Ну, как же — я был рядом, видел все и не стал тебе лгать, в отличие от твоих льстецов-майар. Разумеется, ты не согласился со мной: гордость не позволила. Но в глубине души, Мелькор, ты знал, что я прав. Потому и злишься на меня до сих пор.

Я вышел на балкон. Вернулся. Покружил по комнате, стараясь держаться подальше от двери в мастерскую. Перехватил удивленный взгляд Мори, сурово посмотрел на мальчишку — тот поспешно отвел глаза.

Чем, интересно, так привлекла Восставшего эта Таринвитис? Ну, хороша собой, с этим не поспоришь. Так у него красивых женщин было, да и не очень красивых... Не понимаю, как можно тратить на них столько времени! Хоть выбрал бы уже какую-нибудь одну и успокоился, не отвлекался бы от работы!

Хм... похоже, теперь он действительно выбрал. Этот убор, что он делает, вряд ли просто знак внимания, награда от Властелина соратнице за верную службу. И не творение ради творения, когда тот, кому предназначен подарок, тоже становится частью замысла, словно оправа для камня. Слишком взволнован Мелькор и слишком... счастлив. И как будто сам своему счастью не верит, и чувства скрыть не способен, во всяком случае, от меня.

Когда-то я порадовался бы за него. Какая разница, в чем творец черпает вдохновение! Главное — что выходит из его рук.

Только вот творцом Мелькор быть перестал. А признать очевидное у него не хватает мужества. Вот он и готов на все ради того, кто похвалит его работу. И этим окончательно губит себя как мастера.

27

— Он становится черным, — мрачно заметил Феанор, повернувшись к Мори.

Юноша растерянно уставился на светильник, который собирался зажечь.

— Мастер, я чистил его два дня назад.

— Чистил? — удивленно переспросил Пламенный. — Это как?

Но тут же, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Когда я впервые увидел Мелькора в Амане, он казался серебристо-серым с коричневым и лазурью.

Мори опасливо покосился на дверь мастерской: вдруг Восставшему не понравится, что его обсуждают. Разумнее всего было бы немедленно улизнуть под любым предлогом, но возможность узнать что-нибудь интересное о Властелине Ангбанда стоила риска. Обычно Феанор эту тему старательно обходил. И вообще стал скуп на слова с тех пор, как вернулся из скитаний по Железным горам. Только сейчас, похоже, не выдержал: слишком выговориться захотелось.

— Так я вижу незримое. Как игру цветов, — снисходительно пояснил мастер.

"Я тоже", — подумал юноша. Но благоразумно промолчал, опасаясь, что Пламенный прервет рассказ и снова замкнется в себе.

— А потом оказалось — это лишь видимость. Словно плащ, в который он кутался. Красивый, мастерски сработанный плащ. Настоящего Мелькора видел только я, если нам удавалось ненадолго избавиться от наблюдения остальных Валар.

— Темно-синий, — предположил Мори. — С черным и фиолетовым.

— Вовсе нет! — досадливо отмахнулся Феанор.— Алый, пурпурный, багровый, оранжевый, золотистый, лиловый. Иногда — вслески фиолетового, тут ты угадал. Порой — провалы в черноту... неприятные, надо сказать. А изредка — ослепительно-белые вспышки. Словно молнии. Ни у кого из других Валар я не видел такой быстрой и резкой смены оттенков. А уж когда Мелькор творил, я предпочитал не смотреть на его истинный облик. Один раз попробовал. Тяжело. Слишком ярко.

— А теперь? — осторожно спросил юноша.

— Теперь... — мастер помолчал, хмуря брови. — Теперь он теряет оттенки. Один за другим. Чернота поглощает все.

28

Дверь мастерской отворилась. Мелькор подошел к столу и положил на него ожерелье и два браслета. Покосился на меня. Вид у него был торжествующий.

Ну, и чего ты ждешь? Оценки? Разве она нужна тебе? Ты же лучше всех знаешь, как надо работать!

Я посмотрел на украшения и сдержанно кивнул:

— Да.

Как ни странно, творение удалось — это было ясно с первого взгляда. Может, Мелькор растерял еще не все свое мастерство. А может, наш давний разговор все-таки пошел Восставшему на пользу.

— Мори, — Вала требовательно посмотрел на моего слугу.

Тот привычно вскочил и исчез в мастерской.

Мелькор неловко опустился в кресло. Поморщившись, вытянул ноги. Посмотрел мне в глаза и улыбнулся, так неожиданно тепло и радостно, что у меня в груди защемило. Очень уж это напомнило прошлое.

— Спасибо, друг, — проникновенно сказал Вала. — Что нашел эти камни. Что сохранил их для меня.

"Друг"... Только вот к друзьям не приставляют стражников. В прежние времена я потребовал бы объяснений. Сейчас... все было и так понятно, к чему лишние слова.

— Нога-то болит? — спросил я первое, что пришло в голову.

Лишь бы перевести разговор на другую тему. Мне неприятна была лицемерная благодарность Восставшего.

— Болит, — признался Мелькор. — И после того, как попробовал петь, хуже стало.

"Да, он становится черным, — в который раз уже подумал я и невольно отвел глаза от лица бывшего друга. — Холодным. Лишенным цвета. Перестает быть творцом. И сам осознает это. Борется, пытается удержать ускользающий дар, но чувствует, что проигрывает. Теряет себя".

— Что ты сказал? — я тряхнул головой и заставил себя снова посмотреть на Восставшего.

— Я сказал, что не решился петь убор. Мелодия получилась бы совсем не та, которую я задумал. Не для Тарис — для врагов предназначенная. Знаешь, когда настолько больно, хочется...

Он зло усмехнулся.

Ну, конечно. Тебе хочется разрушать! Убивать, мучить. Только ты еще не понял, что дело не в ране. Если бы ее не было, ничего бы не изменилось. Дело в тебе, Мелькор.

— С ногой попробуем что-то сделать, — предложил я вслух, хотя мне совсем не хотелось пытаться снова. — Или лучше не рисковать? Слишком легко навредить, сам понимаешь.

Вала молчал, явно колеблясь, и я уже начал надеяться, что он откажется.

— Может быть, станет хуже, — сказал наконец этот упрямец. — А может, мы справимся. Но сдаваться, не попробовав, я не хочу.

29

Я торопливо прибирался в мастерской, опасаясь упустить момент, когда Мелькор надумает уходить. Перехватить бы Валу на лестнице, а то ищи его потом по всей крепости! И ведь не найдешь: я пробовал. Ангбанд в последнее время стал иногда вредничать. Может, обиделся, что я убежал в горы, когда тут все затряслось? Зря злится: я все равно не смог бы ничем помочь.

Звать Мелькора мысленно я пытался несколько раз — не получалось. Странно: мне упорно казалось, что он не закрывается, а как будто спит. Но разве может спать Вала?

И у нас Восставший совсем показываться перестал. То ли Ангбанд восстанавливал — видел я эти трещины в полу и в стенах, камни выщербленные... бррр... То ли с Феанором опять рассорился, за этим у них дело не станет. Может, они-то и учинили разгром, увлекшись спором?

Ну, если Мелькор Пламенному голову когда-нибудь сгоряча снесет — ладно. Но вот собственная голова мне дорога. И головы моих мастеров тоже. Так что надо действовать, пока не поздно.

Ага, вот! Еле слышный стук закрывающейся двери. Эх, не успел я вперед забежать, теперь догонять придется!

— Мастер, я сбегаю за вином.

Феанор молча кивнул. И по-моему, тут же забыл обо мне. Вот и славно: еще не хватало, чтобы он задумался, почему я ухожу сразу вслед за Мелькором.

Я прихватил два бурдюка: один пустой, для вина, а другой — мой, заветный, с камешками. И помчался вниз, прыгая через ступеньки.

— Властели-ин! — завопил я во все горло.

А то еще сделает вид, что не услышал. С Феанором такое случается, хотя, может, он и вправду погружен в свои мысли.

— Мори? — в голосе Валы прозвучала досада.

Я притормозил, усомнившись, что мысль поговорить с Мелькором сейчас была удачной. Но он уже остановился и повернулся ко мне. Отступать было поздно.

30

Восставший казался не то больным, не то совершенно измотанным.

"И никакой черноты", — разочарованно подумал Мори, отведя взгляд от бледного, осунувшегося лица Мелькора и всматриваясь в незримый облик: надо же было проверить, прав Феанор или нет.

Черный цвет, правда, тоже попадался, но преобладал темно-фиолетовый и густая синева с редкими всполохами багрового и оранжевого. Оттенки, правда, были неяркими, словно поблекшими.

— Что тебе, Мори? — нетерпеливо спросил Вала, прислонившись к стене.

Юноша остановился в паре ступеней от него. Как раз на таком расстоянии, чтобы Мелькор глядел на невысокого нолдо сверху. И все же чуть менее сверху, чем обычно.

— Властелин, посмотри! — как ни старался Мори выглядеть скромным, в голосе его слишком отчетливо прозвучала гордость.

Впрочем, вполне заслуженная.

Юноша высыпал из бурдюка себе на ладонь несколько камешков и протянул Мелькору.

— Сам делал? — Вала явно заинтересовался.

— Нет, — покачал головой Мори. — Пленные.

— Новых нолдор не приводили в последнее время. Значит, кто-то из старых мастеров такое придумал. Или их Феанор научил?

Восставший потянулся за камешком. Рука Мори дрогнула, словно тот хотел отдернуть ее.

— Властелин, лучше не прикасайся к ним.

— Почему это? — Мелькор нахмурился.

Юноша не успел ни ответить, ни помешать. Молниеносное, почти не различимое глазом движение — и один из кристаллов оказался у Валы. А в следующее мгновение покатился вниз по ступеням, остро сверкнув гранями.

— Какая... мерзость! — Мелькор затряс рукой, словно камешек обжег ему пальцы.

А потом схватил Мори за плечо и прижал к стене.

— Что — это — за — камни? — раздельно и очень тихо спросил Вала.

Судя по взгляду Восставшего, этот вопрос мог оказаться последним, что юноше суждено было услышать в жизни.

Мори сглотнул.

— Что это за камни? — повторил Мелькор, ударив нолдо спиной о стену. Не слишком сильно, но ощутимо. — Кто делает их?

— Пленные, Властелин, — Мори уже овладел собой, и голос его прозвучал спокойно. — Те, что отказывались работать у Феанора.

Хватка Мелькора чуть ослабла, взгляд смягчился.

— У него отказывались, а у тебя, значит, согласились?

— Я нашел способ заставить их, — юноша смотрел в глаза Восставшему.

Без страха. Открыто.

Вала отпустил его. Неожиданно улыбнулся:

— Молодец. А Феанор знает?

И сам же ответил:

— Не знает. Иначе тебе не пришлось бы говорить со мной здесь. А судя по... хм... чувствам, вложенным мастерами в этот камешек, ты не очень-то церемонишься с пленными.

— Властелин, только с теми, кто отказывается работать.

— Неважно. Ты сделал то, что не удалось даже Феанору.

Мелькор смотрел сейчас на юношу совершенно по-новому. Одобрительно. Почти с восхищением.

— Думаю, гномам эти камни придутся по вкусу. Но Пламенному их не показывай. И мне не носи. Отдавай сразу Быргынзу, сотнику. Скажешь: я приказал. Ангбанд тебя отведет.

31

Подгорным жителям новые камни действительно понравились. Причем намного больше, чем прежние. Кто бы мог подумать, что Ауле сотворил гномов настолько глухими к Музыке! Или это Единый позаботился об уменьшении их способностей?

Историю создания гномов рассказал мне сам Кузнец. В первое время после моего освобождения из Мандоса он вел себя подчеркнуто дружелюбно и все время пытался вызвать меня на откровенность. Может, помочь хотел, позаботиться на свой лад, как будто недостаточно "позаботился", выковав свою проклятую цепь. А может, выполнял поручение Манвэ.

Пожелай задушевно побеседовать со мной Ирмо или даже Ниэнна, я бы насторожился. Но Кователь казался таким открытым и простодушным, а я так измучился от одиночества и бездействия, что мне с трудом удавалось сохранять осторожность. Если бы не соратники, оставшиеся в Эндорэ, если бы не надежда когда-нибудь вырваться и вернуться домой, я, наверное, не выдержал бы. Очень уж хотелось выговориться. И поверить в искренность собеседника.

Но я избежал ловушки. Приветливо улыбался, вежливо, но скупо отвечал на вопросы, зато охотно и много слушал. Хотя слушать про народ, созданный Ауле, было мучительно.

Что ж, зато теперь этот народ живет на моих землях и служит мне. Точнее — будет служить. Раз новые камни полюбились гномам, их можно обменивать не только на оружие и доспехи. Дети Ауле — неплохие воины. Да и ложный союз подгорных жителей с нолдор мог бы мне пригодиться. И орков-оружейников было бы очень полезно отправлять на обучение к мастерам восточных гор.

И все же странно, что гномы ничего не почувствовали. Глухота глухотой, но у меня от одного прикосновения к такому камешку моментально свело руку. И не только руку — все раны, почти совсем зажившие, снова вспыхнули болью.

Могла, конечно, сказаться неудачная попытка вылечить ногу. Не то, чтобы стало намного хуже: мы с Феанором вовремя остановились. Но я тогда был усталым и от этого более уязвимым. Возможно, в другое время камень не подействовал бы на меня так сильно. Впрочем, проверять что-то нет желания.

А может, все дело в том, что ненависть, пропитавшая нолдорские камни, направлена на меня. На Ангбанд. Не на Детей Ауле.

32

Орки переправляются через Келон. Вплавь. Мешать им я запретил. Пусть бегут. Пусть разносят по Эндорэ весть о поражении Моргота. О неуловимых и беспощадных охотниках-нолдор. О белых стрелах, бьющих без промаха. О свирепых псах. Об опасностях, подстерегающих за каждым деревом или камнем, в любом овражке, на речном берегу.

Они явились в Эстолад как охотники — и оказались добычей. Неуклюжие, не умеющие ни слушать мир, ни ладить с ним, они мало что могли сделать против нас.

Нам помогала сама земля: Враг изувечил ее, но не смог полностью уничтожить прежнюю Музыку. Высокие травы лугов помогали скрываться нам, но опутывали ноги орков. Деревья сплетались ветвями за нашими спинами, закрывая путь преследователям. Птицы и звери предупреждали нас об опасности.

Орки не получили ни одного из моих воинов — ни живым, ни мертвым. Зато получили множество стрел: мы очень редко промахивались.

Они пытались вызвать нас на открытый бой, вопя о трусости и слабости "квынов". Ответом им была тишина — сначала. А потом, когда наступал удобный момент, стрелы.

Вон они плывут, храбрецы! Побоялись идти к истокам реки. И правильно побоялись.

Плавают они, кстати, так же скверно, как и сражаются. Барахтаются, поднимают брызги, пытаются бороться с течением, а оно неумолимо сносит их к югу. Туда, где тучи менее густые, и очень легко попасть под лучи солнца. Орки это понимают и стараются изо всех сил. Многие даже оружие побросали.

Большинство беглецов вряд ли доживут до ночи. А уцелевшие принесут собратьям сомнения в силе Ангбанда. Неуверенность. Страх.

— Эстолад чист, — обернулся я к братьям.

— И что теперь, Келегорм? — спросил Куруфин.

— Освободим от орков Таргелион.

33

— Властелин, из Эстолада ушли последние орки. Эта земля полностью захвачена нолдор.

Мелькор нахмурился:

— Разве у нас перевелись любители помахать оружием? Больше нет желающих отомстить эльфам?

— Есть, Властелин. Но никому из них не хочется в Эстолад. Они жаждут сражаться или охотиться. Но враги избегают открытых столкновений, а мясо квын-хая, по словам орков, стало почти невозможно добыть. И теперь наши воины ждут, что ты сам вступишь в дело.

— Я? — удивился Вала.

— Говорят о великом пламени, которое ты, якобы, готовишься наслать на Эстолад. Это те, которые еще верят тебе.

— Верят мне? — Восставший коротко засмеялся. — Орки? Ты теперь интересуешься их мнением?

Саурон пожал плечами.

— Мнение одного орка значения не имеет. И десятка. И даже сотни. Но я не могу повырывать языки всем Воплощенным Севера.

— Что еще они болтают? — слегка раздраженно спросил Мелькор.

— Разное. Что ты дружишь с нолдор и хочешь скормить им всех орков. Или что ты боишься сражаться сам и прикрываешься Воплощенными. Что ты потерял силу. Одни уверяют, что в поединке с Оромэ, другие — что ее унесли ушедшие Повелители, третьи — что ее отнимает у тебя Фенырг.

Вала заметно помрачнел.

— Я подумаю, что с этим делать, — хмуро пообещал он. — Можешь идти.

Первый Помощник встал, но вместо того, чтобы направиться к двери, шагнул к Мелькору.

— Надо действовать, Властелин! Пора действовать. Дело же не в орках. И не в Эстоладе.

— А в чем же?

— В тебе, — твердо сказал Саурон. — Я слышу твою Музыку, Вала. Ты уже возвращаешься к нашей Теме. Только вот как бы это не произошло слишком поздно.

Глава 5

Путь

1

Ангбанд, мне скучно!

Нет, не скучно, а... одиноко, что ли?

Не полезу я сюда, вот еще! И фрукты мне не нужны. И горячие источники тоже.

Да не хочу я играть с тобой, пойми наконец! Не сейчас. Мне бы поговорить с кем-нибудь. Просто поговорить.

К нолдор не подступишься. Даже к тем, которые не в каменном мешке сидят, а свободно по своему подземелью бродят. Сторонятся они меня. Держатся, конечно, почтительно, а смотрят — угрюмо, с затаенным страхом и плохо скрытой ненавистью. А чаще — вообще не смотрят. Хотя слушаются беспрекословно: "Да, Повелитель Мори".

Я стал для них частью Ангбанда. Я словно кнут, который заставляет их повиноваться. Живой кнут. И какая им разница — Повелитель Фенырг, Повелитель Мори или любой другой Повелитель. Кто угодно, окажись он на этом месте, станет для них кнутом. Кем бы он ни был, что бы ни делал.

Орки меня по-прежнему ненавидят, но боятся теперь явно больше. Правильно боятся, вообще-то. Парочка этих тварей как-то подстерегла меня в коридоре. Меня потом едва не стошнило, когда Ангбанд разжал объятия, и я увидел то, что осталось от моих врагов. С тех пор никто из орков больше не пытался угрожать мне. Странно, что Властелин ни о чем не спросил. Гадай теперь, знает он или нет.

Может, и знает. Но интересуют его только камешки, которые делают мои мастера для гномов. А орки — одним больше, одним меньше, какая разница! Или случись что со мной — разве Вала заметит? Ах, да, заметит, когда пора будет отправлять очередную порцию нолдорских творений в горы. И заменит меня кем-нибудь другим, только и всего.

Мелькору нужно, чтобы мастера работали и не бунтовали. Пленным требуется пища и защита от орков. Феанору — расторопный и молчаливый слуга, на которого можно месяцами не обращать внимания. Ангбанду... эх-х, Ангбанду нужна игрушка! Любимая игрушка, которая его не боится и с которой весело.

А я — я сам кому-нибудь нужен? Я, Мори... Коркион нужен хоть кому-нибудь?! Или я только камень в кладке мелькоровой крепости? Один из многих.

2

Поговорить. Просто поговорить — недолго. Хоть с кем-нибудь.

Я встаю, подхожу к окну. Нога почти не болит, но слушается все так же плохо. Привыкнуть к этому трудно. Еще труднее — примириться с тем, что я не могу избавиться от хромоты.

Я с жадностью вглядываюсь в дальние горы. Взять бы коня, ускакать подальше от крепости — туда, к белым вершинам, к водопадам и осыпям, к серым, черным и красно-коричневым скалам. Мчаться во весь опор. Бездумно. Бесцельно. Захлебываться ветром. Не слышать ничего, кроме перестука копыт. Забыть обо всем. Хотя бы на время забыть.

Одна из немногих радостей, оставшихся после того, как я утратил способность сбрасывать облик. С тех пор, как за каждую новую мелодию приходится платить болью. А теперь... В седле-то я удержусь, но прежнего удовольствия уже не получится — лишь очередное напоминание об утрате былых возможностей. Нет, не хочу!

Да если бы и было все, как раньше, не помогло бы это. Мне ведь другое нужно. Поговорить.

Не с Сауроном: с ним мы давно обсуждаем только дела. Коротко, почти торопливо. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом, не видеть немого вопроса: когда, Властелин, когда же ты вернешься к нашей Теме? Прежде я готов был на все ради воплощения своей Музыки, ради того, чтобы она продолжала звучать. Теперь она превратилась... в оковы? Нет, лучше не думать так! Нельзя.

Таринвитис? Даже ее сейчас видеть не хочется. Слишком нетерпеливо она впитывает каждое мое слово, любую мелодию, и я все время ощущаю ее страх. Страх потерять меня, страх, что счастье закончится. Не стоит ей видеть меня в дурном настроении: расстроится только. И испугается еще больше.

А тот, с кем я действительно хотел бы поговорить... поздно. Стена между нами теперь такая — не докричаться, не пробить. Стена, которая становится все прочнее от пролитой крови — его нолдор, моих орков.

Разве что Мори? Смышленый мальчишка, и что-то в нем есть такое... нераскрытое. Словно жемчужина внутри невзрачной ракушки. Вопрос в том, раскроется ли.

"Мори, зайди ко мне", — позвал я мысленно прежде, чем усомнился: а надо ли? Вдруг никакой жемчужины нет?

3

Юноша почти бежал по узким пустым проходам, которые открывал Ангбанд. Прыгая через ступеньки, поднялся по лестнице. Потом по другой, с жутковатыми барельефами на стенах. Последний коридор после трех поворотов закончился невысокой аркой. Мори шагнул в нее, и стена сомкнулась за его спиной.

Темная комната. Небольшая. Вернее, только что была небольшой. Стоило юноше войти, как потолок поднялся, а стены раздвинулись. Но темнота осталась. Маленький светильник на столе почти не нарушал ее.

— Как успехи, Мори? — заговорил Вала.

Юноша подумал, что, наверное, следует поклониться — и поклонился. Неловко и отчего-то робея. Только вот страшился Мори теперь не того, что мог бы сделать с ним Властелин Ангбанда, если того рассердить. Случалось ведь не раз: бросал Мелькор на юного нолдо недовольные, а то и гневные взгляды, да ими и ограничивался. То ли остывал быстро, то ли Феанора огорчать не хотел. Так что юноша давно уже больше изображал страх, чем ощущал его.

А вот сейчас — и вправду боялся. Что Вала потеряет к нему интерес, что отошлет назад, в ту жизнь, где только отстраненное молчание Феанора и мрачные взгляды пленных. Где ни самая увлекательная работа, ни дружба с Ангбандом уже не спасают от одиночества.

— Пленные работают, Властелин. — юноша поразмыслил и добавил. — Я мог бы и новых принять. Если нужно больше камней.

Вала одобрительно приподнял уголки рта.

— Гномам очень нравятся творения твоих мастеров, Мори. Ты хорошо служишь... Ангбанду.

Повисло молчание. Пламя светильника бросало рыжие отблески на нижнюю часть лица Мелькора: круто выступающий подбородок, плотно сжатые губы. Глаза оставались в тени. Впрочем, взгляд Валы юноша и так чувствовал. Острый. Требовательный. Изучающий.

— Я не служу ему! — не сдержавшись, выпалил Мори.

И в ужасе замолчал, сообразив, что все испортил. Что Мелькор сейчас кивнет разочарованно и отправит слугу Феанора обратно к хозяину. Насовсем. Если только...

— Я служу тебе, Властелин, — быстро добавил юноша.

И сам удивился твердости своего голоса. Ни запинки, ни тени сомнения. Даже торжественно получилось.

— Сядь, — Вала указал на свободное кресло.

Нолдо мгновение поколебался, но потом осторожно присел на краешек.

— Сядь удобно, — велел Мелькор. — Ты ведь не пленник, Мори. И не орк.

Юноша послушно передвинулся в кресле, бессознательно сцепив пальцы рук.

— Я только слуга, Властелин, — сказал он с горечью.

— Теперь — мой помощник, — возразил Вала. — И очень толковый.

4

Слуга, значит? Нет, не верю я тебе, мальчик. Покорности твоей показной не верю. Взгляд тебя выдает. Уязвленные нотки в голосе. Ты слуга по положению, не по духу. Да и по положению-то — разве что для Феанора. Потому что он не пожелал увидеть в тебе ни ученика, ни друга. Только слугу. Ты вырос, а он даже не заметил этого.

Он отказался учить тебя, но не смог помешать учиться. Ты умеешь наблюдать и думать. Ты способен командовать — и возможно, не только пленными. Ты сделался осторожным и хитрым. Ты стал неплохим бойцом, даже если руки твои забыли, как держать меч.

Тебе приходится постоянно сражаться, Мори. Ты окружен врагами. Орки. Пленные нолдор — судя по тому, как ты с ними обходишься, это именно так. К счастью, тебе хватило ума не воевать с Ангбандом.

Бой за Феанора, за то, чтобы он заметил твой дар и помог развить его, ты проиграл. Теперь ты сражаешься за меня, за мое внимание. Думаешь, что сражаешься. Тебе и в голову не приходит, что дверь открыта. Что мне не нужно доказывать, чего ты стоишь, я и так вижу.

Я не стану говорить тебе этого, Мори. Я позволю тебе думать, что ты одержал победу. Это будет мой дар тебе — ты ведь тоже сегодня сделал мне подарок. Нежданный, невероятный.

Нолдор трудятся на меня давно — и в Ангбанде, и вне его. Трудятся, уверенные, что противостоят мне. Ты единственный из своего народа, кто сумел принять мою Тему. Пока только на словах — пусть. Первый шаг сделан, дальше все будет проще.

5

— Покажи мне свои мастерские, Мори, — неожиданно приказал Мелькор.

Я едва поверил своим ушам. Он ведь мог бы сам посмотреть — в любой момент. Но хочет, чтобы именно я ему показал. Это значит... я ему интересен?! Я и то, что я делаю, а не только камешки для обмена?

— Сейчас? — я вскочил, не в силах скрыть своей радости.

Вала улыбнулся, глядя на меня, и я покраснел, сообразив, что веду себя, как мальчишка.

— Конечно, Властелин, — очень серьезно сказал я.

И отвел взгляд, чтобы не смотреть, как Мелькор поднимается с кресла. Вряд ли Восставшему приятно, когда видят его хромоту.

Я решил отвести Валу прежде всего к запертым пленникам. Вдруг ему быстро надоест? А надо, чтобы бунтари увидели нас с ним вместе. К ним в последнее время заходить страшно: всей кожей чувствуешь ненависть. Безумную, исступленную. И не просто к Ангбанду и к Врагу — ко мне, Повелителю Мори. Меня ненавидеть даже удобнее: я заточил их, заставляю работать и забираю камни. Наконец, я уязвим. Или, по крайней мере, досягаем.

Рано или поздно они решатся напасть, даже если считают меня одним из майар. Свободы им это не принесет, они так и останутся в каменном мешке. Вероятнее всего, мертвые: Ангбанд отомстит за меня жестоко и сразу. Только мне это уже не поможет. От орков-то крепость успела меня спасти, но нолдор — они быстрее. И хитрее.

Выпустить бунтарей нельзя, а убивать их я не хочу. Значит, единственный выход — нагнать на них страху. Такого, чтобы они осознали безнадежность своей затеи.

6

Пленные замерли. Кажется, даже дышать перестали.

— Вот мои мастера, Властелин, — громко доложил Мори, войдя в пещеру следом за Валой.

И на всякий случай поклонился Мелькору. Он понятия не имел, кланяются ли Темные майар, но счел, что так выйдет солиднее.

Восставший обвел нолдор оценивающим взглядом — словно орк, выбирающий, какую из свиней отвести на бойню.

— Работают хорошо? — небрежно осведомился он, глядя на побледневшего Ондо.

— Да, мой Властелин, — Мори подошел к шкатулке, куда мастера складывали для него готовые камни, взял несколько кристаллов и поднес Мелькору. — Стараются.

Вала посмотрел на камешки и презрительно скривил губы:

— Хм. Ничего особенного. Но достаточно, чтобы пока не отправлять твоих подопечных к оркам, майа.

— Властелин, если тебе угодно будет...

— То я раздам этих пленников в награду воинам. Но пока я доволен тобой, майа, и потому оставляю их тебе. Их не тронут, если ты сам не захочешь.

— Ты щедр, Властелин!

Радость и благодарность в голосе Мори были неподдельными.

Мелькор направился к выходу. Юноша последовал за ним, гордо вскинув голову и расправив плечи, как подобало, по его мнению, Темному майа, которого только что похвалил сам Властелин Ангбанда.

— Они ненавидят тебя, — заметил Вала, едва они оказались снаружи. — Но теперь не тронут. Побоятся.

— Ты... знал, Властелин? — изумился Мори.

Мелькор осторожно переступил так, чтобы меньше опираться на больную ногу.

— В Музыке слышал. Потому и решил сам повидать твоих подопечных. Точнее — позволить им увидеть меня.

Он усмехнулся, и юноша невольно заулыбался в ответ, все еще боясь поверить в происходящее.

7

Он позаботился обо мне. Он, враг нолдор, Властелин Ангбанда, один из создателей мира. Он — обо мне — позаботился! Вот просто так, без просьбы, без особой необходимости. Единственный за десятилетия, если не за все время моей жизни здесь.

Конечно, я полезен ему. И с пленными справляюсь лучше, чем Феанор. Удобный инструмент, который жаль потерять. Ищи замену потом.

Но... мне нравится, как он говорит со мной. Нравится, как он смотрит. Внимательно, с интересом. И даже, кажется, с уважением.

Феанор обычно глядит сквозь меня. Или на работу свою. Или так, в пустоту. А если и разговаривает, то скорее с самим собой, чем со мной. Мое присутствие ему никогда не мешает. Наверное, потому, что он не замечает его.

Пленные смотрят на меня — а видят Темного майа. Врага. Тюремщика.

Орки видят... ну, мясом-то они перестали меня называть. И квыном тоже. Может, тоже решили, что я — один из Повелителей? Глупость, конечно, но все равно приятно.

А Мелькор напомнил мне что-то давно забытое. Потерянное, оставшееся по ту сторону льда. То, что и вспоминать не хочется — чтобы не завыть от тоски и отчаяния, чтобы руки не опустились. Иначе не выжить здесь.

Ты-то с кем говоришь, Вала? Со мной? Или... может, тебе второй Феанор нужен? Но я же не сумею, как он! Таким мастером мне не стать. И не только мне — никому.

Играть со мной тебе нет нужды. Я все равно буду делать то, что делаю: мне деваться некуда, и ты это знаешь.

Значит, все-таки не игра? Я хочу тебе верить. Я боюсь тебе верить. И не знаю, смогу ли.

8

— Как ты добился этого? — спросил я.

— Обмен, — мальчику явно льстил мой интерес к его подопечным.

— Обмен?

— Да, Властелин. Камни — на пищу и воду.

— И они не отказались?

Такого я не ожидал. Нолдор горды, они бы скорее уморили себя голодом, чем согласились на столь унизительные условия, а вот же — работают, и работают хорошо. А ведь не смирились, не сломлены — я это отлично почувствовал.

— Я сначала сам удивился, — признался Мори. — А потом понял, что эта их работа — как вызов. Протест. Борьба против... нас.

Я мысленно усмехнулся этому "нас". Юноша перестал чувствовать себя нолдо, а одному тяжко, и он ищет, к кому бы себя причислить. Единственный представитель народа, которого никогда не будет. Разве что наловить еще эльфийских детей, воспитать их в Ангбанде — может, и получится что-нибудь путное. Да только стоит ли с ними возиться? Ко мне вот-вот явятся люди. Должны явиться. Не может быть, чтобы меня предали все племена.

— Да, камешки у них получаются злые. Но это не снижает их ценности. Ты хорошо придумал, Мори.

Он улыбнулся — радостно и вместе с тем недоверчиво.

Как же тебе холодно в Ангбанде, мальчик! Почти так же, как было когда-то мне в плену.

— И даже здесь закрыть ухитрился! — я кивнул на скалы у выхода из пещеры.

— Я не сам, Властелин, — смутился Мори. — Просто попросил.

Вот так. Попросил — и Ангбанд исполнил.

Эх, Феанор, как это на тебя похоже! Душу металла и камня безошибочно чувствуешь, а мальчишку талантливого не разглядел, объявил бездарью, отшвырнул, как пустую породу. А ведь из него получился бы мастер! Но теперь я не отдам тебе этого юношу. Тебе он не нужен. Зато нужен мне.

Единственный нолдо, принявший мою Музыку. Юноша со взглядом одинокого, изголодавшегося волчонка. Ученик Ангбанда.

9

— Не смей сдаваться, — тихо потребовал Алканармо. — Не смей, слышишь?

Ондо не пошевелился.

Алканармо подошел, взял его за плечи и крепко встряхнул.

— Прекрати! Это всего лишь Моргот.

— Он... он... — зубы мастера выбивали дробь.

— Живет он здесь, — Алканармо сказал это очень спокойно и даже с оттенком пренебрежения, хотя самому до сих пор было не по себе. — Ну, и что?

Он видел, что напуганы все, не только Ондо. Напуганы до отчаяния, до потери воли и способности думать. И надо было немедленно изменить это — любой ценой. Иначе Моргот одержит верх.

— Вставай, Ондо! — велел Алканармо.

Тот беспомощно покачал головой.

— Я не могу, — пробормотал он еле слышно, словно лишился последних сил. — Лучше... Мандос.

— А ты уверен, что попадешь в Мандос отсюда? — безжалостно спросил Алканармо. — Вот такой, как сейчас — сдавшийся, потерявший надежду? Уверен, что твой дух после смерти не останется вечно скитаться в землях Врага?

— Я не...

— Нельзя уходить так! — решительно заявил Алканармо.

Обвел мастеров взглядом. Те слушали. Мрачные, бледные. Но сломленными они уже не казались. Только растерянными.

— Если умирать, то только в бою, — отчеканил Алканармо. — Рано или поздно мы вырвемся из этой пещеры. И вернем себе свободу — живые или мертвые, не так уж и важно. А пока надо работать. Не ради воды и пищи. Ради того, чтобы сохранить себя. Чтобы, когда выпадет шанс, мы способны были его использовать.

10

Я боюсь своей новой силы. А ведь думал, что разучился бояться.

Сначала-то я обрадовался нежданной помощи и принял ее, не колеблясь. Когда отбиваешься от врагов, схватишься за любое оружие, не разбираясь, откуда оно взялось и почему оказалось под рукой. Особенно, если от исхода сражения зависит не только твоя жизнь.

Мы вернулись в крепость, и странная сила, которая поддерживала и защищала меня, исчезла. Чтобы снова появиться в следующей битве.

Орки теперь шарахаются от меня в бою, словно видят чудовище. А балроги и майар Моргота, похоже, начали обходить стороной Химринг. Потому ли, что боятся меня? Или Враг приказал им меня не трогать?

Нолдор говорят то о свете, исходящем от меня, то о белом пламени. Что мое присутствие придает воинам мужество и разрушает чары Врага. Сам я никакого огня не вижу, только все цвета становятся ослепительно яркими, тени — четкими, а движения окружающих — необычно медленными. И тело делается легким, а рука не чувствует тяжести меча.

Хуже всего, что это приятно. Что сила пьянит, как молодое вино. Что ее хочется ощутить вновь и вновь, и каждого сражения я жду все более нетерпеливо.

Одно время я искал смерти. Надеялся, что освобожусь. Но стрелы летят мимо, а враги сражаются так неуклюже, что не отбить удар невозможно. Не могу же я опустить оружие на глазах у моих воинов!

Белый огонь защищает меня лучше любого доспеха, надежнее крепостных стен. Дар, полученный от отца — друга Моргота. Дар, что страшнее проклятия. Дар, от которого невозможно избавиться. Дар, пришедший из Ангбанда.

11

И когда Властелин вскочил на спину огромного черного коня и умчался прочь, люди стали несчастны, а жизнь — тяжела и скудна. Казалось, что свет солнца померк, и глубокая тень накрыла мир. Но говорили Мудрые, что не дОлжно терять надежду. Что Властелин вернется, подобный яркому огню в сумраке. Что надо только ждать его и взывать о милости, и он услышит.

И говорили другие Мудрые, что не ждать следует, но искать самим. Что приказал Властелин людям найти его Дом, войти туда, и остаться там для служения. Что великие дары достанутся тем, кто сумеет одолеть долгий путь, не убоится ни хищных зверей, ни быстрой воды, ни высоких гор, ни жадного пламени. А тех, кто умрет в дороге, подхватят черные птицы и отнесут в Дом Великого, где воссядут павшие герои одесную Властелина.

Но возражали иные, что если уйдем с земель, дарованных нам Мелхгуром, разгневается он на людей своих. Да и кому ведомо, где искать его Дом? Кто путь укажет?

Так спорили Мудрые.

12

— И что дальше?

— Дальше? — Ральтагис забросила повод на шею коня. — А дальше — все, что угодно. Все, что мы захотим и выберем — для себя и для Эндорэ.

Впереди были холмы, между которыми виднелось начавшее розоветь небо. Позади — последние отроги Синих гор. Граница Белерианда.

— Здесь наши пути, наверное, разойдутся, — сказала Ральтагис, не глядя на спутников. — С собой не зову... больше.

Пятеро майар одновременно посмотрели на север. И торопливо отвели взгляды.

— Не надо, — почти жалобно попросила Дэрт. — Не ходи туда. И не вспоминай даже. Нет там ничего, нет, ты же знаешь.

— Она права, — решительно поддержал подругу Нэртаг. — Нам лучше уехать отсюда, и поскорее. Слишком близко.

— Поезжайте, — легко согласилась Ральтагис. — Я ведь сказала: никого не зову туда.

— Это же... — шерсть у Тевильдо поднялась дыбом. — Ты погубишь себя. Впустую погубишь!

— Ральтагис, — Талло подошел к соратнице и положил руки ей на плечи. — Прошу, не делай глупостей. Поедем дальше. Ты же сама говорила о будущем, о новых мелодиях, о счастье творить. Там — нет никакого будущего. И не может быть.

Ральтагис зажмурилась на мгновение. Тряхнула русыми волосами.

— Может или не может — вы же отказываетесь проверить! Разве кто-нибудь пробовал возродить Удун? Вдохнуть жизнь в погибшую Музыку?

— Разве что Мелькор сумел бы, — Ирбин опустил голову. — И то сомнительно.

— Мелькора больше нет, — резко ответила Ральтагис. — Но есть я. И я попробую сделать это.

— В одиночку?

— Пусть в одиночку. Я должна попытаться!

— Что ж, — Талло на мгновение сжал ее плечо и отошел к остальным. — Твой выбор. Остается только пожелать, чтобы он оказался тебе по силам.

Ральтагис чуть помедлила, словно, вопреки собственным словам, ожидала, что кто-нибудь присоединится к ней. Майар молчали.

Она резким движением вскочила в седло.

— Удачи, Ральтагис!

Она не ответила. С места пустила коня в галоп. К северу.

13

Близко уже. Настолько близко, что бесполезно закрываться от Диссонанса. Он повсюду здесь — наследие войны, память о нашем поражении, прощальный "дар" Валар.

Иригис ржет — отчаянно, жалобно. Словно кричит от боли и ужаса. И останавливается, отказываясь нести меня дальше. Что же, Иригис, золотистый мой, скачи назад. Тебе там не выжить, ты лишь конь, пусть и с измененной мелодией. Да я бы и младшего духа не повела с собой на руины Удуна.

Возвращайся. Я все-таки пойду дальше. Туда, куда не решался сунуться никто из наших с тех пор, как рухнули эти горы, дробясь в щебень, засыпая подземные лабиринты.

Я больше не слышу Музыки, мне приходится закрываться от нее, иначе Диссонанс уничтожит мою мелодию, изорвет в клочья. Я больше не слышу мира, мне остается полагаться только на ощущения тела, как Воплощенной.

Вперед. Шаг за шагом.

Ноги проваливаются по щиколотку в серый песок, пыль мешает смотреть, забивает легкие.

Ничего живого вокруг. Четвертую тысячу лет — ничего живого. Гиблое место. Мертвое. Мой дом.

Я звала их, я верила, что мы сможем все-таки возродить наш Удун — наперекор всему. Нельзя отречься от собственной Музыки, от творения своего, пусть изувеченного, пусть разрушенного. Нельзя отречься от себя вот так, без борьбы!

Они отводили глаза — все, даже Саурон. Они говорили: это безумие, это нам не по силам, Удуна больше нет, но мы сумеем вновь поднять хотя бы Ангбанд, а потом... Потом вернется Мелькор. Вернется и восстановит все, он же может. Он единственный — может.

И я ждала. Ждала его возвращения. Ждала, пока он, измученный пленом, искалеченный проклятыми аманскими Камнями, восстановит силы. Ждала, пока он вспомнит себя, вновь почувствует Эндорэ, как чувствовал его прежде, как никто из нас, наверное, не умеет. Вспомнит — и придет сюда. Не один, одному слишком тяжко было бы даже ему, но с ним пошли бы все мы. Даже если не решились бы остальные, пошла бы я.

Потому что это место — словно клеймо на теле Эндорэ. Потому что, пока оно существует, Валар остаются победителями. Потому что сердце наших земель превратилось в средоточие Диссонанса.

Шаг... за шагом. В глазах темно — то ли от серой пыли, клубящейся в воздухе, несмотря на отсутствие ветра, то ли от напряжения и растущей усталости.

Поворачивать поздно. И помощи ждать неоткуда. То, на что не решился никто другой, то, что должен был сделать Мелькор, сделаю я. Или не сделаю. Но кроме меня все равно некому даже попытаться.

Кажется — или Удун откликается мне? Он тоже ждал? Мелькора, меня — хоть кого-нибудь из Поющих, кто вспомнит о нем, захочет помочь ему.

Шаг... за шагом...

Я останусь здесь, мой Удун. Новой — и единственной — хозяйкой твоей. Или частью того, чем ты стал теперь.

Я останусь с тобой.

14

И спорили Мудрые.

И говорил Ларх-ведун, хранитель Священного Огня из рода Ларха Избранного, что не должно нам уподобляться отступникам, покинувшим земли отцов и бежавшим к закату, что Властелин заповедал нам жить здесь и хранить зажженное им пламя, доколе он не придет снова к верным своим.

Но возразил Ульгант-вождь из рода Рейлин Бесстрашной, что истинный Дом наш не здесь, а там, где ждет Властелин, и лишь тот, кто выдержит великие испытания, воссядет одесную Мелхгура на вечном пиру и обретет беспредельную силу и знания необъятные.

И поддержал Ульганта брат его Бортаг, и праведного гнева полна была речь его. Рек Бортаг, что должны мы настичь отступников и покарать их, тогда возрадуется Властелин и подарит своим верным жизнь вечную и могущество.

И сказал тогда Ларх, что вольны Ульгант и Бортаг отправиться вслед за отступниками и погибнуть из-за упрямства своего, он же вовек не нарушит заветов Властелина и дождется его пришествия.

Так спорили Мудрые.

15

— Стой, Дэрт!

— Пусти моего коня, Нэртаг! Пусти, я верну ее, я догоню, я успею... Пусти, слышишь?!

— Дэрт, нет! Пожалуйста, выслушай, подумай сама: она же закрыта, мы не слышим ее, она уже там, поздно!

— Тогда пойдем вместе. Туда, к ней. Вдруг она права? Вдруг — получится?!

— А если нет? — тихо спросил Ирбин. — Если мы все останемся там, если наши мелодии смолкнут, что будет с Эндорэ?

— Нам нельзя было ее отпускать! — Дэрт стиснула кулаки. — Нельзя!

— Закон Удуна, — напомнил Талло.

Рассудительный. Невозмутимый. И очень бледный.

— У нас нет законов! — вскинулась Дэрт.

— Ну, один-то был, — Талло, видимо, вспомнил об облике и придал лицу обычный оттенок. — Один был. И ты его помнишь, Дэрт. Вы все помните.

— Ты волен творить любую мелодию, — нехотя заговорил Тевильдо, прижав уши. — Ты волен распоряжаться собой и своим голосом, как захочешь. И никто не вправе указывать или препятствовать тебе, если ты не мешаешь петь собратьям по Теме.

— Она приняла решение, Дэрт, — с нажимом сказал Талло. — И думаю, гораздо раньше, чем мы добрались до окрестностей... Удуна.

— Может быть... — Ирбин потер подбородок. — А если позвать на помощь Мелькора?

— Для него мы предатели, — мрачно возразил Нэртаг. — Он не станет вмешиваться. Тем более ради спасения Ральтагис. Не сомневаюсь, что он догадался, кто возглавил уход.

— Хорошо, если вмешиваться не станет, — Тевильдо нервно лизнул лапу. — А вот если бы на выручку кинулся? В его-то нынешнем состоянии. Что тогда?

— Тогда мы отправились бы с ним, — Ирбин обвел взглядом спутников. — Разве не так?

— И сгинули бы все вместе, — кивнул Талло. — К великой радости Владык Амана.

— Или справились бы, — Ирбин упрямо сдвинул брови.

— Какой ценой? — прищурился Талло.

Ирбин опустил голову.

— Ральтагис сделала выбор, — уже мягче сказал Творец Видений. — Если кто-то из вас желает последовать за ней, лучше сделать это прямо сейчас: ехать ближе. А остальным предлагаю двигаться на восток.

16

— Смотри, Тарис!

Мелькор выглядел таким счастливым и гордым, словно только что смог воплотить совершенно потрясающую мелодию.

— Держи! — он протянул мне цветок с алыми остроконечными лепестками и пурпурной с фиолетовым сердцевиной. — Да не бойся, он не кусается.

Я опасливо ухватила кончиками пальцев темный стебель с узкими листьями. Но цветок действительно вел себя смирно. Не пытался ни обжечь меня, ни обвиться вокруг пальцев, ни вырваться. Даже шипов у него не было. Не очень-то похоже на прежние творения Властелина.

Чаще всего Мелькор держал результаты своих изысканий за плотно закрытой дверью, но иногда какое-нибудь предприимчивое создание ухитрялось выбраться и принималось бродить по коридорам, клацая челюстями или капая едким соком.

— Осторожнее, Поющие, — посмеивалась Ральтагис. — Наш Вала упустил очередной особо ценный образец. И похоже, этот образец настроен решительно.

— Или просто голоден, — предполагал Тевильдо, осторожно заглядывая за угол и тут же отпрыгивая. — Ай! Вот кус-сачая тварь! Как вы думаете, что это?

— Полагаю, подарок для наших друзей из Амана, — ухмылялся Талло. — Жаль, его через море не перебросишь.

Но в этот раз спетое Валой растение выглядело совершенно безобидным. Я покрутила его в руке и удивленно поглядела на Мелькора.

— Нравится? — нетерпеливо спросил Восставший.

— Краси... — неуверенно начала я и осеклась.

Потому что головка цветка беспомощно поникла, а лепестки обвисли, засыхая на глазах.

— Может, стоило сделать его ядовитым? — предположила я. — А то мелодия вышла неустойчивая.

— Ядовитым? — Вала досадливо поморщился. — Нет, это слишком легко.

17

Опять не получилось! И всякий раз происходит одно и то же: боль мешает петь. Отвлекает, раздражает, отнимает силы. Я стараюсь не обращать на нее внимания, но мелодии распадаются. Иногда прежде, чем я успеваю их воплотить, иногда — вскоре после. Если только не вкладывать эту самую боль в Музыку, наделяя очередное создание клыками или отравленными шипами.

— Раньше тебе нравилось творить такое, — заметила Тарис, внимательно поглядев на меня.

— Раньше у меня был выбор, — невесело усмехнулся я. — И создавать мне нравилось разное. Просто зубастики больше привлекали ваше внимание.

— Неудивительно, — она улыбнулась, пытаясь под наигранной веселостью скрыть тревогу. — От них ведь надо было успеть увернуться. Ты всегда делал их очень шустрыми, Мелькор.

— Не всех, — я постарался взять себя в руки и загнать горечь поглубже. Нечего зря расстраивать девочку. — Но медлительные твари обычно не пытались удрать. Или не успевали.

— А я думала, ты нарочно их выпускал, — лукаво сказала Таринвитис, обнимая меня за шею. — Из любопытства или озорства.

— Ну-у... бывало и так, — признался я. От ее ласкового взгляда становилось как будто легче.

— Только не говори никому, — добавил я с притворным испугом.

— Особенно нашему строгому Саурону? — она смешно наморщила нос. — Не бойся, Властелин, я тебя не выдам.

И запрокинула голову, подставляя губы.

Я успел подумать, что, кажется, знаю, как можно исправить мелодию. Пожалуй, стоит попробовать несколько вариа... Впрочем, это — потом.

18

— Властелин, Эндорэ разрушается. Нолдор губят его.

Саурон замолчал, с тревогой глядя на Мелькора. Не могла судьба собственных владений стать безразлична Восставшему, что бы с тем ни происходило. Если, конечно, Вала не утратил способность слышать Музыку. Такое предположение казалось Первому Помощнику неправдоподобным и диким, но других объяснений бездействию Властелина он найти не мог.

Что ж, если Мелькор и вправду не слышит, Саурон расскажет ему. О том, что аманские мелодии убивают земли, ставшие частью Темы Восставшего. О том, что растет Диссонанс, и если промедлить еще хоть несколько лет, Белерианд сгинет. Мелькор мог бы удержать его, но голос Валы звучит все тише, а Нэртаг и Ральтагис ушли, и оставшиеся Поющие не сумеют противостоять распаду. И надо немедленно действовать, если они не хотят, чтобы Ангбанд превратился в остров, отрезанный от обломков Эндорэ Музыкой Ульмо.

— Мы остановим это, — сказал Мелькор так спокойно и деловито, что Саурон изумленно замер.

Майа ожидал спора. Готовился доказывать, убеждать. И слишком легкое согласие Властелина сбило его с толку.

— Мы действительно потеряли много времени, — продолжил Вала, словно не замечая замешательства Первого Помощника. — Начнем, пожалуй, с Сириона. С крепости Ородрета на острове.

— Наконец-то! — вырвалось у Саурона.

— Тебе придется восстанавливать мелодии земли, — Восставший сделал вид, что не услышал возглас майа. — Возьми с собой Дарглуина, оставишь на него крепость, когда она перейдет к нам. Он справится.

— Дарглуин нужен в Ангбанде, — возразил Первый Помощник, успевший овладеть собой и настроиться на деловой лад.

Порадоваться, что Мелькор вернулся к своей Теме, можно будет и после. После победы.

— Тебе нужнее, — решительно сказал Вала. — Со мной останутся Таринвитис и Алаг. Командование орками Ангбанда я возьму на себя. Что до волколаков, у них будет вожак на время вашего отсутствия. Выбери лучшего щенка из полукровок. Я сам его воспитаю, это не займет много времени. Готовься к походу, Саурон.

— Да, Властелин, — лицо Первого Помощника было привычно сосредоточенным и суровым, но глаза сияли от счастья.

19

— Вот они, Мелькор, — Саурон опустил на пол двух волчат.

Крупных, угольно-черных. Совершенно одинаковых с виду.

— Я просил одного, — удивленно заметил я, разглядывая щенков.

Интересно, чьи они? Дарглуина? Или самого Саурона?

— С этим никто не может сравниться в силе и ловкости, — майа потрепал волчонка за ухом. — А второй — самый смышленый. Вожаками могут быть оба. Выбери, Властелин.

— Оставь обоих, — решил я. — Посмотрю, что из них получится.

Возиться со щенками оказалось так интересно, что я на время забросил все другие занятия. Похожими мои питомцы были только на первый взгляд. Зато характером разные. Кархарот — шустрый, отважный и напористый. Анфауглир — спокойный, осторожный и очень сообразительный.

Я держал их при себе постоянно. Сам кормил мясом, еще теплым, сочащимся кровью. Иногда свиным. Иногда дичью, принесенной охотниками из леса. Время от времени — эльфийским. Кормил только из рук, вкладывая в зверенышей силу. А заодно — пробуждая, укрепляя и развивая то, что было заложено в них от рождения, что досталось от отца-майа.

Но все чаще я чувствовал, что передаю волчатам еще кое-что. Моя бессильная ярость, боль, подступающее временами отчаяние становились их частью. Точнее — частью Кархарота, который всегда набрасывался на еду первым, яростно отпихивая брата. Анфауглир не спорил, терпеливо дожидался своей очереди, только золотистые глаза хитро поблескивали. Казалось, щенок отлично понимал, что происходит, и научился использовать жадность и злобу брата себе на пользу. Я не мешал ему: стае Ангбанда требовался только один вожак, и уже ясно было, кто им станет.

Бесстрашие Кархарота переплавлялось в безумие, воля к победе — в исступленное упрямство, боевой дух — в неутолимую жажду крови. Но мне становилось легче. Словно то, что столетиями терзало меня, переходило теперь к юному волку. И отпускало меня. Освобождало.

20

— Саурон готовится к войне, — сказала я, входя к Мелькору, хотя уж для него-то это новостью точно не было. — Весь Ангбанд на ноги поднял. Случилось что-то серьезное?

— Нет, нам никто не угрожает, — рассеянно отозвался Восставший, не сводя глаз со своих волчат. — Просто пора наконец навести порядок.

— Они растут быстрее других, — заметила я, чтобы сделать ему приятное. Хотя мне совсем не нравилось, что Вала поселил этих зверей у себя. Их место было в стае. Или в лаборатории. Но не в комнатах Властелина, в самом-то деле!

Вот и теперь юные волки затеяли возню с беготней и прыжками — того и гляди, что-нибудь своротят. Причем играл только один из них, второй, похоже, дрался всерьез. Или почти всерьез. Слишком грозно рычал, слишком яростно нападал на собрата. И в конце концов почти добрался до его горла. Тот увернулся, но противник все-таки успел вцепиться ему в ухо. Брызнула кровь.

— Кархарот! — прикрикнул на драчунов Вала. — Анфауглир! А ну, прекратить!

Щенки — каждый ростом со взрослого дикого волка, — поджав хвосты, разбежались в стороны. Укушенный приблизился к сидящему Мелькору и положил голову ему на колено. По пушистому воротнику зверя текла струйка крови из порванного уха. Его свирепый приятель улегся в углу, угрюмо поглядывая то на нас, то на собрата. Мне даже не по себе стало от этого взгляда.

— Кархарот, к воротам, — отрывисто приказал Вала, видимо, заметив мое беспокойство. — Стеречь.

Зверь поднялся, клацая когтями по мрамору пола, подошел к двери и толкнул ее лапой. Тяжелая створка открылась неожиданно легко и тут же захлопнулась, едва черный хвост скрылся за ней.

— Мне он не нравится, — я невольно поежилась.

— Мне тоже, — признался Мелькор. — Но он мне нужен.

— Зачем?! — изумилась я. — Вожак из него не получится, это ясно. Он силен и смел, но в нем слишком много злобы. Он способен погубить свою стаю.

— Вожаком будет этот, — Вала погладил лобастую голову, лежащую у него на коленях, и волчонок зажмурился от удовольствия. — Назначение Кархарота — убивать. Он одиночка.

— Но зачем ты держишь его здесь? — не отступала я. — Анфауглир к тебе привязан, а тот — он же только и ждет, чтобы кому-нибудь в горло вцепиться. Он даже на тебя напал бы, если бы мог!

— Он мне нужен, — повторил Мелькор. Резко, словно мой вопрос чем-то задел его.

Кого ты так боишься, любимый, что не можешь обойтись без этого живого оружия? Против наших врагов из Амана Кархарот слаб, а для войны с Воплощенными слишком силен, тут и обычных волколаков хватит.

И каково тебе все время слышать рядом такую мелодию? Она чрезмерно жесткая даже для Ангбанда. Нет, не жесткая — скорее рваная. И необычно простая, почти лишенная вариаций. В ней нет гармонии. Она граничит с Диссонансом. Для чего ты создал настолько жуткое существо, Вала Мелькор?

21

— Хитаэглир, — громко провозгласил Нэртаг, хотя все и без того заметили горный хребет, преграждавший путь. Впрочем, майа, который спел когда-то мелодию Гор Сумрака вместе с Мелькором и Сауроном, имел все основания гордиться своим творением. Хитаэглир почти не затронула Война. Он по-прежнему стоял неприступной стеной между западом и востоком.

Горы-стражи. Горы-предостережение. Горы-воплощение силы. Только вот Оромэ они не остановили. И тех квенди, что решили когда-то уйти в Аман, тоже.

— Как ты нас поведешь? — спросил Талло. — Подземный путь уцелел?

— Не знаю, — признался Горный Мастер, вслушиваясь в Музыку и озабоченно хмуря брови. — Но вряд ли Оромэ со своими майар спускался туда. Он уж скорее поверху шел.

Дальше ехали молча. Отчасти чтобы не мешать Нэртагу слушать мелодии гор, отчасти — охваченные воспоминаниями.

— Цела дорога, — с облегчением сказал наконец бывший майа Ауле, спешиваясь перед почти отвесной каменной стеной. Провел по скале ладонью — по камню пробежала трещина и быстро расширилась, открывая проход.

— Только идти придется пешком, — предупредил Нэртаг. — Там кое-где потолки низкие.

— Подождите! Я... — Ирбин запнулся, подыскивая слова, но тут же продолжил, торопливо, словно боялся, что его прервут. — Я — обратно. Мое место — там, в Ангбанде. Понимаю, странно: пришлось пройти пол-Эндорэ, чтобы убедиться в этом.

— Ты хочешь вернуться к Мелькору? — Дэрт ожесточенно дернула себя за косу, не в силах поверить в происходящее. — После его обмана, после того, как он предал нас?!

— Да, — вздохнул Ирбин. — Как бы наш Вала ни изменился, как бы ни искалечил его плен, Тему, которую все мы выбрали, начал когда-то он.

— Он же губит ее! — Дэрт ударила кулаком по ладони. — Он больше не чувствует Музыку, он фальшивит!

— Я ни разу не слышал фальши в его мелодиях, — возразил Ирбин, — хотя не всегда понимал их, особенно в последнее время. Но бросить все и уйти — это...

"Трусость" — он вовремя спохватился и закончил фразу иначе:

— Это слишком легко.

— Вала казнит тебя, если ты вернешься, — мрачно предупредил Нэртаг. — Не простит отступничества.

— Что ж, если он решит так, пусть, — Ирбин пожал плечами, хотя менее всего ему хотелось испытать на себе гнев Восставшего. — Останусь без облика на какое-то время. И все-таки буду петь с Мелькором. Там сейчас ни один голос лишним не будет.

— Я с тобой пойду! — не выдержал Тевильдо. — Нам не следовало разделяться, кто бы какие ошибки ни совершил. Нас и так мало.

— Нет, мой пушистый друг, — Талло решительно положил руку Коту на загривок. — У меня есть идея получше. Ты пойдешь со мной.

— Куда это?

— Увидишь, — прищурился Творец Видений. — Вернуться в Ангбанд сейчас — значит, признать поражение и сдаться на милость Мелькора. Мы придем туда иначе. Победителями. Героями. Так, что Властелин примет нас с почестями и никогда не напомнит о былом разладе. Что скажешь, Ирбин?

Целитель задумался, сдвинув брови. "Сдаться на милость" — хоть Восставшему, хоть кому угодно еще — он был категорически неспособен. Но признать главенство Талло было не легче.

— Я возвращаюсь сейчас, — решил наконец Ирбин. — Не хочу медлить.

Спешить он, впрочем, тоже не собирался. По пути надо было еще придумать, как явиться в Ангбанд, сохранив достоинство.

22

Я замер, напряженно следя за своим новым творением. Знал, чувствовал: получилось! И все еще боялся поверить.

Это был жук, маленький и довольно невзрачный. Он пошевелил усиками и с легким треском приподнял темно-лиловые надкрылья. Умирать он явно не собирался.

Он не был ни хищным, ни ядовитым. И все-таки оказался жизнеспособным.

— Я сумел, — тихо проговорил я.

Сам себе. Потому что — с кем еще поделиться этим? Тарис, конечно, обрадовалась бы, но для нее, в сущности, важно мое хорошее настроение, а не то, что послужило его причиной. Саурон скорее удивился бы: зачем понадобилось петь это бесполезное создание, когда у нас полно важных дел.

Вот Феанор — он бы понял сразу. Будь мы по-прежнему друзьями, я кинулся бы к нему со счастливой вестью: я снова могу создавать что угодно, как прежде. Лучше, чем прежде, потому что, утратив на время способность петь, я никогда не переставал слышать.

Нет, не кинусь, конечно. Феанор больше не тот, с кем можно говорить доверительно. Да и был ли когда-нибудь? Может, я один создал эту мелодию и поверил в нее. А теперь иллюзия рассеялась без следа.

Что ж, тяжело, конечно. Жаль красивой Музыки. Но так безусловно лучше. Не годится мне тешить себя пустыми фантазиями. Нельзя.

Жук полз по моей ладони. Единственный в Эндорэ и во всем мире. Только что спетый мною темно-лиловый жук.

Он полз, а я смотрел на него, не пытаясь сдержать текущие по щекам слезы. Смотрел и не мог отвести глаз.

23

Я раскладывал на столе камешки. Новый узор. Из тех, которые, однажды увидев мысленно, не можешь выкинуть из головы, пока не воплотишь.

— Мозаика, — сказал я вслух, добавив на конце завитка пару аметистов. — Для отделки коридора.

Я был один в мастерской. Мне просто очень захотелось услышать голос, все равно чей.

Мори и прежде был молчаливым, а теперь сделался совсем незаметным. Появляется и исчезает, как тень. Хотя все так же старателен. Безупречен.

Мелькор... нет, с ним говорить поздно. Не услышит. Не откроется больше. Стена сомкнулась. Не одолеть ее, не пробить. Да и пробивать бессмысленно. Того, кто был моим другом, больше нет.

Восставший дважды приходил ко мне в башню с тех пор, как сделал убор для Таринвитис. Мы даже беседовали с ним — о камнях, о моей работе. Да только за каждым произнесенным словом скрывалось по дюжине не сказанных. Мы вежливо улыбались — и старались не смотреть друг другу в глаза.

Потом он перестал появляться. Пожалуй, так лучше.

Я уложил последний камешек и немного постоял, любуясь получившимся орнаментом. Прощаясь. Не украшать же Ангбанд теперь... противно.

Я вздохнул и провел рукой по столешнице. Узор смялся, распался, и камешки с дробным перестуком посыпались на пол.

24

— Ты не пройдеш-ш-ш-шь! — по темной стене подземелья заметались багровые блики.

— Пламя Удуна! — Нэртаг едва удержал испуганно захрапевшего коня, которого вел в поводу. — Алсвишш?! Но ты же...

— Я погас-с-с, не закончив танц-с-са, — балрог выпрямился во весь рост, и языки огня, венчавшие его внушительную фигуру, лизнули свод пещеры. — Влас-стелин откас-с-сался помош-шь мне. Я с-с-справился с-с-сам. Уш-шел подальш-ше от больш-шой воды, отыс-скал путь к подс-семному пламени. Вос-становил с-себя.

— Но почему ты не в Ангбанде? — прижав уши, мяукнул Тевильдо. — Ты нужен там.

— Не нуш-шен, — расплывчатый силуэт придвинулся ближе, и Кот отступил, вздыбив шерсть. — Ес-сли бы я был нуш-шен, Влас-стелин поделилс-ся бы с-со мной Пламенем.

— Ладно, как знаешь, — решительно сказал Нэртаг, шагнув вперед. — Дай нам пройти.

— Ты тош-ше не нуш-шен в Ангбанде? — балрог не сдвинулся с места.

— Скорее уж, нам больше не нужен Ангбанд, — вмешалась Дэрт. — Да, мы тоже ушли, Алсвишш. Мы такие же, как и ты. Пропусти нас.

— Я один такой, других-х нет! Нетш-шего тревош-шить мои тш-шертоги! — огненный бич со свистом ударил у самых ног майэ, проплавив в камне глубокую борозду. — С-ступайте поверх-ху.

— Поверху долго и неудобно, — подчеркнуто мягко возразил Талло. — Мы пройдем один-единственный раз и больше не побеспокоим тебя.

— Черес-с мои владения нет пути пос-сторонним, — языки пламени взметнулись, потянувшись в стороны — казалось, балрог распахнул внезапно отросшие крылья, полностью загораживая проход.

— Отойди! — потребовала Дэрт, потеряв терпение. — Я не хочу биться с тобой: мы когда-то выбрали одну Тему.

— Подожди, — Нэртаг придержал девушку за локоть. — Алсвишш, мы ведь всегда с тобой понимали друг друга. Здесь не только твои владения. Эти горы — моя Песнь, помнишь?

В сплетении темно-багровых языков появился один рыжий. Потом еще несколько.

— Хорош-шая Пес-снь, — немного поколебавшись, признал балрог. — Ты мош-шеш-шь ос-статьс-ся. Протш-шие пус-сть ух-ходят.

— Мы с тобой оба хозяева здесь, так ведь, Алсвишш? — уточнил бывший майа Ауле. — А эти майар — мои гости.

Некоторое время балрог думал. Очень напряженно, судя по тому, как быстро оранжевые, фиолетовые и пурпурные лепестки огня сменяли друг друга.

— Я тоже останусь с вами, — заявила Дэрт. — Мне нравятся эти горы. Вряд ли я найду для себя и своих мелодий лучшее место. Мы с Нэртагом будем петь вдвоем.

— Что ш-ш, ос-ставайс-ся, — неуверенно разрешил балрог.

— Так давай покажем нашим гостям пещеры. Я давно мечтал похвастаться перед ними своей Музыкой, — Нэртаг лукаво улыбнулся. — А до сих пор так и не довелось.

— Пус-сть с-смотрят, — балрог опустил огненный бич. — Только недолго. Я не люблю гос-стей.

25

Я помедлил, взяв с принесенного снагой блюда первый кусок мяса.

— Можешь идти. В следующий раз принесешь оленину.

— Служу Властелину! — гаркнул орк и скрылся за дверью.

Кархарот глухо зарычал и подошел ко мне вплотную, не сводя глаз с руки. Из приоткрытой пасти упала капля слюны. Умница Анфауглир спокойно улегся в сторонке, скрестив передние лапы. Он умел ждать. И знал, что его порция никуда не денется.

Может быть, бросить мясо на пол? Пусть Кархарот подберет сам. Нет, нельзя. Рано. Зверь еще не вошел в силу. И не весь Диссонанс впитал в себя. Придется потерпеть, не так уж долго осталось.

Скоро не будет нужды держать свирепое создание рядом. Жаль, с Сауроном его отправить нельзя: этот волк не признает никакой дисциплины, ему все равно, кого рвать, чужих ли, своих, лишь бы дать выход злобе.

Я вытянул руку, с трудом заставив себя не отдернуть ее, когда волк схватил мясо и, ворча, потащил в угол. Нелепый страх — словно я был Воплощенным и мог остаться без пальцев. Нелепый, но неприятно отчетливый, и избавиться от него не получалось никак.

Ладно, от самого Кархарота пользы немного, зато потомство у него, скорее всего, получится неплохое. Главное проследить, чтобы этот зверь волчиц не загрыз.

Думаю, его дети и внуки лучше любой армии смогут очистить Эстолад и Таргелион от аманских псов и нолдор-бродяг. Не стая — одиночки-убийцы. Не воины Ангбанда, на которых удобно нападать из засады. Охотники против охотников. Звери, одержимые жаждой крови, не умеющие бояться.

Эстолад больше не принадлежит Ангбанду. Он принадлежит нолдор. Сыновьям моего бывшего друга. А будет принадлежать волкам. Я ничего не стану приказывать им — просто выпущу на свободу. И не буду мешать.

А когда все закончится, в освобожденные земли явится стая. Дети Анфауглира. Не уступающие в силе потомкам Кархарота, верные мне, сплоченные, хорошо обученные.

Одиночки не выстоят против стаи. Подчинятся или погибнут. И тогда в Эстолад и Таргелион смогут придти новые хозяева. Орки. А со временем — и мои люди.

26

Долго спорили Мудрые, и многие воины из рода Рейлин взялись за оружие. Но те, что склонили слух к слову Ларха, тоже приготовились к бою. И чтобы избежать ненужного кровопролития, увели Ульгант и Бортаг людей своих к закату, где восседает в кругу верных ему Властелин мира, и разящая молния в правой руке его, но в левой - плоды, слаще которых нет на земле. И тот, кто вкусит от плодов этих, мудрости преисполнится и силы великой, и не будет равных ему меж людьми.

Долго шли верные, и не было видно конца дороге. Но настал день, когда встретился путникам юноша. Ликом он был прекрасен, как никто из людей, и белее снега были волосы его, а глаза — цвета весенней листвы, омытой дождем. Ехал он верхом на коне и сопровождал его зверь невиданный, похожий на огромную серую рысь, но с человеческим взглядом. И надежды преисполнились сердца верных, ибо встреченные могли знать, где искать Властелина Мелхгура.

27

Эти люди, невысокие, крепкие и очень смуглые, мало походили на тех, которых Талло встречал прежде. Они остановились, выжидающе глядя на майар.

Похоже, здесь собралось все племя: и мужчины, и женщины с ребятишками, даже несколько стариков. Значит, не в набег отправились — на поиски нового места для поселения. Но на изгнанников эти смертные тоже не походили: держались уверенно, без страха.

— Кто у вас главный, Дети Песни? — спросил Талло, всем своим видом давая понять, что он хозяин здешних земель, а люди — гости, не то чтобы нежеланные, но явившиеся без приглашения.

Один из мужчин, скуластый, с проседью в черной бороде, шагнул вперед.

— Ульгант, — он коснулся ладонью груди. — Вождь рода Рейлин Бесстрашной.

— Куда вы держите путь?

— Мы ищем Властелина Мелхгура, чей дом за стеною гор, в краю колючих белых ветров. Не встречал ли ты его в своих владениях?

— Я — Повелитель Талло, — представился майа. — Властелин говорил мне о вас.

Ульгант замер, впившись взглядом в лицо Мастера Иллюзий. Да и спутники его, похоже, дыхание затаили. Талло скрыл довольную улыбку. Вот они — настоящие люди, не испорченные Перворожденными. Не бегут от Мелькора — ищут его.

— Он ждет вас, — торжественно объявил Творец Видений. — Но дом его далеко.

Майа на всякий случай попробовал коснуться сознания предводителя — тщетно. Похоже, никто из Младших Детей не был способен к мысленной речи, а Вала то ли не счел нужным исправить их недостаток, то ли не захотел тратить силы.

Талло протянул руку, и один из мужчин, повинуясь взгляду Ульганта, отдал Мастеру Иллюзий... видимо, люди считали это копьем.

— Запоминайте, — велел майа, вычерчивая на земле карту.

— Отчего ты не захотел пойти с ними? — недовольно спросил Тевильдо, когда они остались одни. — Мы привели бы в Ангбанд первых людей. Мелькор после такого не стал бы вспоминать о былых... разногласиях.

— Это лишь одно племя, пушистый, — усмехнулся Творец Видений. — И Вала все равно узнает, кто показал им путь: люди расскажут ему о встрече с нами. А сколько Младших Детей до сих пор не сделали выбор? Я не хочу ждать, пока эльфы встретят их и собьют с толку. Мы станем вождями людей, Тевильдо. Мы будем учить их, а самых преданных, лучших отправлять в Ангбанд. И я не допущу, чтобы еще хоть кто-нибудь из Младших выбрал Музыку Амана. Хватит!

28

Долго шли верные по пути, указанному Беловолосым. И преградили им путь горы, чьи вершины соединяли небо и землю, и погиб в тех горах Бортаг, и сын его Бор возглавил младшую ветвь рода Рейлин.

Тяжко было перебираться через великие горы. Многие из идущих срывались в пропасти, тонули в быстрых холодных реках и гибли под летящими с неба камнями. И некоторые пали духом и стали роптать, желая повернуть назад. И тогда Ульгант поднял оружие, и встали рядом с ним сын его Ульфанг и трое внуков. И завязалась схватка, и кровь обагрила землю. Бор же и его сыновья не приняли ничью сторону и выжидали. Когда же победили верные Властелину, и Ульгант скончался от ран, склонился Бор перед Ульфангом, ныне старшим в роду, и сказал, что пойдет за ним дальше.

И смолк ропот, ибо мертвы были отступники. Никто более не осмеливался спорить с вождем. Решителен был Ульфанг, жесток нравом и скор на расправу.

Нескончаемым казался путь через горы, но не забыл Властелин о верных своих. Еще одного посланца встретили люди: вышла к ним дева с огненной косой, высокая и статная. И когда Ульфанг поведал ей о встрече с Беловолосым, улыбнулась она и сказала, что укажет путь через свои владения.

Наконец позади остались горы, и спросил ее Ульфанг: как выглядит Властелин, как узнать его? Дева пожала плечами и ответила: вы почувствуете его, он пел первым людям еще до их Пробуждения, а после защищал и учил их, его Музыка в ваших душах, вы не сможете ошибиться.

29

— Удачной охоты! — с улыбкой пожелала я, подходя к Первому.

Последние отряды орков выходили из ворот Ангбанда, и Саурон наблюдал за ними со смотровой площадки.

— Да какая там охота! — Первый с досадой махнул рукой. — Работа, которую давно пора было сделать. Очистить земли и навести наконец порядок.

— Ты словно не рад, — удивилась я.

Он нахмурился.

— Мало радости видеть, во что превратилось Эндорэ, Тарис. Еще полстолетия, и Белерианд было бы уже не спасти. Да и сейчас спешить приходится.

— Нэртага бы сюда! — не удержалась я.

Саурон хмыкнул: не болтай, мол, глупости.

— Может, я слетаю за ним? — осторожно предложила я. — Мелькор же...

— Властелину будет непросто принять отступников, если они решат вернуться, — перебил меня Первый. — И вовсе не потому, что он этого не хочет.

— Но почему? Он тоскует по ним, я же чувствую, — я смешалась под строгим взглядом Саурона и поспешно добавила. — И... ни один Поющий не будет лишним, нас же мало!

Первый покосился на все еще распахнутые ворота крепости.

— Тарис, они уже творят другие мелодии. Свои, пусть и созвучные нашей Теме. Неизвестно, смогут ли эти майар теперь петь с нами, — он понизил голос. — Не так уж много у нашего Валы сил, чтобы тратить их на устранение возможных ошибок.

— Но если они сами... — растерянно начала я.

— Если кто-то явится назад сам, гнать не будем, — Первый начал менять облик, и речь его стала невнятной. — Но и звать никого не следует.

По Ангбанду разнесся удар гонга. Створки ворот начали закрываться.

— Что ж, значит, не будем спешить, — я постаралась скрыть разочарование. — Они и сами услышат, когда Эндорэ зазвучит по-прежнему.

"Может быть, — Саурон перешел на мысленную речь. — А может, и нет. Не так уж и важно, поют они в Ангбанде или где-то еще. Главное - нашу Тему".

Черная летучая мышь распахнула крылья и помчалась на юг, обгоняя вышедшее в поход войско.

30

Мори переступил порог и замер. Властелина в комнате не оказалось, хотя тот сам велел юноше явиться. Правда, не уточнил, куда, но это и не требовалось: достаточно было попросить Ангбанд показать путь.

Как же вышло так, что крепость ошиблась? Мори не думал о волках, да и неоткуда было этим зверям взяться в кабинете Мелькора. В одном из кабинетов, точнее. Или Чертогов, как называли хозяева Ангбанда чуть ли не любое помещение, будь то маленькая комната, зал, колоннада или грот. За исключением разве что коридоров, да еще той части Цитадели, что была отведена оркам.

Чертоги Властелин Ангбанда выбирал, похоже, под настроение. В этот раз крепость привела Мори в светлую просторную комнату со стенами, украшенными мозаикой, и с большими окнами. Похоже, Мелькор был чем-то доволен. Или увлечен новым замыслом.

Но волки-то здесь зачем?!

Юноша сделал шаг назад и снова застыл, не сводя широко раскрытых глаз со зверей. Один из волков оскалил зубы и тихо зарычал. Черная шерсть на мощном загривке встала дыбом. Второй смотрел молча, пристально, но без злобы.

И что теперь делать? Взывать к Мелькору? Нет, бесполезно. Если тот приказал Ангбанду привести Мори к волкам, значит, для чего-то это понадобилось.

Юноша быстро облизал пересохшие губы. Никакой вины за собой он не знал. Ни одного промаха. Даже мелочи, которая могла бы рассердить Властелина. Да и какой смысл Восставшему скармливать Мори зверям в собственных покоях?

Нет, не казнь это. Значит, испытание. Очередной урок в мелькоровой манере. Вопрос, ответ на который надо найти самому. И неизвестно, будет ли возможность исправить ошибку.

Юноше очень хотелось убежать. Дверь была совсем рядом, он бы успел выскочить и захлопнуть ее. Но именно этот вариант совсем не годился. Не хватало еще, чтобы Вала решил, будто Мори струсил! А отбиться без оружия от двух огромных зверюг не было никаких шансов.

Значит, не драться и не удирать. А что тогда? Заговорить с ними? Мори посмотрел на зверей внимательнее. Нет, не волки. Точнее, волки только с виду. В них ощущалась сила. Не такая, как у Мелькора и его майар, но чем-то похожая.

Нолдо медленно перевел дыхание и заставил себя расправить плечи. Нельзя, чтобы дрогнул голос. И тут страх исчез — как всегда, когда Мори оказывался в отчаянном положении.

— Я пришел к Властелину, — с достоинством сказал юноша. — Он звал меня.

Нолдо окинул взглядом зал, приметив кресло возле резной колонны: ждать удобнее сидя. И неспешно пошел вперед. Волки не двигались. Наблюдали за ним.

Они выполняли приказ Мелькора. Что ж, Мори тоже выполнял приказ. Он был нужен Властелину, и уж точно не в качестве куска мяса для этих тварей. У него была своя задача, у зверей — своя.

Юноша уселся в кресло, положил руки на подлокотники и принялся разглядывать мозаику на противоположной стене. Краешком глаза он увидел, что волки улеглись по сторонам двери, носами друг к другу.

Не тронули. Значит, ответ был правильный.

31

"Алаг! Да прекрати наконец! Тебе что, заняться нечем?"

Нет, я, конечно, совсем не прочь поиграть, но в меру. А этот затейник всегда увлекается и вовремя остановиться не может. И все от безделья! Один облик он потерял, а второй ему по-прежнему кажется недостаточно мощным.

Хотя я догадываюсь, почему Мелькор не торопит Алага с воплощением. Так от нашего шутника хоть какая-то польза есть. А то получится второй Глор, только с крыльями. В случае войны боец, конечно, серьезный. Но с Аманом мы пока сражаться не собираемся, а Дети дракону не то что не противники, а даже не игрушки. Слишком хрупкие.

"Алаг, да чтоб тебе голоса лишиться посреди Песни! Надоел, ну!"

Я резко взмыла вверх и нырнула в серое месиво туч — попробуй найди меня. В былое время прошла бы насквозь — и дальше, выше, наперекор Варде, думающей, что ее звезды кому-то из нас мешают. Но теперь так уже не позабавишься: слишком легко нарваться не на Ариэн, так на Тилиона, стерегущих небо над Эндорэ. Недаром Алаг то и дело грозится разбить ладьи и сбросить аманских майар на скалы. Кто из нас не мечтает о том же! Но пока Мелькор не восстановит силы, придется ждать. Без него все равно не справиться.

Я снова спустилась ниже облаков, описывая широкий круг перед возвращением в крепость. И услышала новую мелодию. Не для меня новую — для Железных гор. Для Ангбанда.

Люди.

32

Я вскочил — почти одновременно с волками. В комнату вошел Мелькор. Видимо, он что-то мысленно приказал зверям: те тут же скрылись за дверью.

— Властелин, — я неловко кивнул.

Так и не придумал, как лучше приветствовать Валу. Не салютовать же, подобно оркам!

Мелькор, прихрамывая, пересек комнату и устроился в кресле напротив меня. Кивком предложил мне тоже сесть.

— Что в мастерских?

Вопрос, с которого всегда начинались наши разговоры. И как обычно, я подавил желание встать. Лучше бы Властелин принимал доклад, сидя на троне. Издали. И спокойнее так, и... правильнее, что ли. Созвучнее Ангбанду. Но Мелькор упорно усаживал меня, словно равного, и от этого было неловко. Не заметить мое замешательство Вала не мог, значит, была у него какая-то цель, пока мне непонятная. Вряд ли он просто забавлялся.

Правда, стоило начать рассказывать, и я каждый раз увлекался так, что о смущении забывал напрочь. Мне нравилось, как внимательно Властелин слушает. И я невольно ловил себя на том, что жду его одобрения, и чем дальше, тем сильнее.

— Молодец, Мори, — сказал Вала, и я почувствовал, что расплываюсь в улыбке, словно мальчишка.

А ведь так старался держаться с достоинством!

— Через дюжину дней отправим Быргынза к гномам, — решил Властелин.

И неожиданно предложил:

— Тебе бы поехать с ним. Присмотреться. Может, научился бы у Детей Ауле такому, чего ваши не знают.

Я замер. Покинуть Ангбанд! Да не беглым пленником — посланцем Властелина, главой нолдорских мастеров!

— Вот и славно, — усмехнулся Мелькор.

— Нет, — выдохнул я, чувствуя себя безнадежным глупцом.

— Почему? — спросил Вала.

Лицо его внезапно сделалось отрешенным. Словно он разом потерял ко мне интерес.

33

"Мелькор!"

"Что случилось, Таринвитис?" — Вала нахмурился.

"Люди! Люди пришли!!!"

Мелькор вскочил, совершенно забыв о Мори, испуганно смотревшем на него. И о больной ноге, которая тут же заставила его поморщиться и опуститься обратно в кресло.

— Властелин, — умоляюще сказал юноша, — не гневайся. Если я уеду, кто за пленными смотреть будет? Феанор ведь...

Он вовремя проглотил готовое сорваться с языка "не справится" и замялся, подыскивая слова. Но так и не договорил, сообразив, что выражение лица Валы совершенно не вяжется с их разговором.

Мелькор был чем-то сильно взволнован. Мори захотелось убраться подальше, чтобы случайно не узнать лишнее, за что можно и головой поплатиться. Но его пока не отпустили, поэтому юноша сжался в кресле, сцепив пальцы и с тревогой поглядывая на Властелина.

"Сюда? В Ангбанд?" — нетерпеливо уточнял между тем Восставший.

"В Ангбанд. К тебе".

"Откуда ты знаешь? Ты говорила с ними?"

"Я слышу их Музыку. Это твои люди, Мелькор!"

Мори слегка успокоился: Вала улыбался, глядя в пространство. Радостно. Торжествующе. Словно хорошее известие получил. Кажется, обошлось.

34

Мои люди... Пришли наконец!

Я знал, что так будет. Точнее, был уверен — почти. Так всегда при экспериментах: на результат может повлиять случайность, даже если ты все просчитал. Потому я их и люблю — за возможную неожиданность исхода, за риск.

Ну, вот, в этот раз получилось. Люди пришли. Сами, как я и хотел.

Моя надежда, продолжатели моей Темы. Уязвимые и недолговечные в тварном мире — и подобные Поющим за его пределами. Беспомощные в настоящем — и почти всесильные в будущем. Мои ученики и помощники. Мой народ. Они помнят меня! И выбрали мою Тему.

"Сколько их?" — на этот раз я вовремя вспомнил о ноге и остался в кресле, хотя усидеть на месте было непросто.

"Много. Правда, взрослых мужчин маловато: всего две тысячи. Властелин, встретить их? Проводить?"

"Ангбанд сам... Хотя нет, проводи в обход застав. Я открою путь. Только не напугай их смотри. Это тебе не квенди!"

Сразу принимать людей, конечно, не стоит. Пусть отдохнут сперва. Немного освоятся в Ангбанде. Проникнутся ожиданием встречи со своим богом. А посмотреть на них я и так смогу — через птиц.

Место для людей я приготовил еще лет двадцать назад: лес и холмы к северо-востоку от крепости, надежно укрытые стеной Железных гор. Земля там хорошая, зверья и рыбы тоже хватает. На первое время этого достаточно.

Так, что еще... Я огляделся, и только тут вспомнил о Мори. Вернее, наткнулся на него взглядом. Мальчишка выглядел обеспокоенным. С чего это он? Ах, да!

— Ладно, оставайся пока в Ангбанде, — разрешил я. — Ступай.

Мне сейчас было не до него.

35

С кем же это он говорил? С Феанором? Нет, вряд ли. Когда эти двое встречаются, лица у них напряженные, замкнутые. Если бы Мелькор даже захотел побеседовать мысленно с Пламенным, вряд ли это доставило бы ему удовольствие.

Значит, с кем-то из майар. Интересно, с кем? После расспросов Феанора я стал приглядываться к Поющим Ангбанда. Но никого из тех, кого он упомянул, не встретил ни разу. Даже издали не увидел. Вряд ли они специально прятались. Выходит, они не здесь. Наверное, Властелин отослал их куда-то. И теперь ему сообщили, что поручение выполнено.

Хотя нет... Сколько я наблюдал за Мелькором, он на доклады об успехах реагирует сдержаннее. А тут он выглядел не просто довольным — счастливым, чуть ли не потрясенным. Таким я видел его только раз — когда Вала сделал убор для Таринвитис и с гордостью показывал его Феанору.

Похоже, Восставшему удалось какое-то творение, очень для него важное. Но почему он узнал об этом от кого-то другого? Почему не увидел сам?

Я остановился посреди коридора. Соваться без спросу в дела Валы, конечно, было верхом глупости, но удержаться я уже не мог.

— Ангбанд, — взмолился я, — что происходит?

Крепость тут же открыла в одной из стен проход. Я вовсе не был уверен, что меня поняли правильно, но покорно пошел в предложенном направлении. В любом случае, это было лучше, чем изнывать от любопытства.

36

Чужаки не спешили. Но и не мешкали, хотя дороги явно не знали. И не скрывались.

Низкорослые, кряжистые, но не кхызады. И не ор-хаи из диких. Скорее уж на дынов похожи. А дынов Властелин ждал. Давно.

Старший по заставе, Зыгхак, жестом остановил обвальщиков, изготовившихся столкнуть вниз камни. Полдюжины копейщиков, прихватив с собой волка, двинулись чужакам навстречу. Открыто.

Ульфанг приказал своим остановиться и опустить оружие. Один из незнакомых воинов, плосконосых и клыкастых, отрывисто сказал что-то. Спросил, судя по интонации.

— Мы ищем Властелина Мелхгура, — объяснил Ульфанг. — Не его ли это земля?

Клыкастые переглянулись, не убрав, впрочем, копий, нацеленных на чужаков. Один что-то буркнул, другой снял с пояса рог и протрубил несколько раз, спугнув ворона, сидевшего на сосне чуть выше по склону. Птица недовольно каркнула и улетела прочь. А из-за скал донесся ответный рев рога.

Довольно скоро на тропе появились еще трое плосконосых. Один из них, видимо, предводитель, рослый, с прикрепленным к кожаной шапке пучком угольно-черных волос (вражеских, вероятно), внимательно осмотрел путников, безошибочно остановил взгляд на Ульфанге и заговорил.

Речь его, резкая, похожая на рычанье зверя или скрежет сорвавшегося ножа по камню, не походила ни на одно наречие известное потомкам Рейлин Бесстрашной. Даже нечестивцы, живущие за холмами и поклоняющиеся то ли чаше, то ли кувшину, говорили не так, хоть язык у них и был чудной.

Заметив, что его не понимают, предводитель плосконосых сделал знак своему товарищу.

— Говор-ри, — потребовал тот, явно с трудом подбирая слова . — Что вы здесь? Вы — дыны?

— Нет. Мы люди из рода Рейлин, — с достоинством сказал Ульфанг. — Мы идем к Властелину Мелхгуру.

— Мелхгуру? — переспросил толмач.

Сказал что-то предводителю, выслушал ответ.

— К Властелину Мелгыру? — уточнил.

Ульфанг подтвердил.

Предводитель еще раз осмотрел путников и взмахнул рукой.

— Пр-роходите, — разрешил толмач.

Рог затрубил снова. Уже иначе.

И снова ему откликнулись. На этот раз с трех сторон.

— Как найти Властелина... Мелхгыра?

Толмач начал было переводить и вдруг осекся. К тропе спикировала огромная красновато-коричневая летучая мышь. Люди крепче сжали оружие, но Ульфанг остановил их: очень уж почтительно расступились плосколицые перед этой тварью.

Между тем, голова мыши начала менять форму, перепонки на крыльях словно растаяли, когти исчезли. Несколько мгновений — и на тропе оказалась статная молодая женщина с пышными каштановыми волосами.

Плосколицые что-то нестройно выкрикнули, должно быть, приветствие, и ударили себя кулаками в грудь. Предводитель быстро заговорил, показывая на Ульфанга и его спутников. Женщина выслушала, кивнула, коротко приказала что-то, и воины Властелина Мелхгура послушно отправились туда, откуда пришли.

— Пойдемте, — она повернулась к людям. — Я покажу вам путь.

Глава 6

Свободные

1

Этот взгляд через палантир нельзя не почувствовать, хоть и длится он всего несколько мгновений. Маэдрос осторожен. Он ни разу больше не обращался ко мне с тех пор, как позвал на выручку. И на мой зов не откликается. Закрыт. Снова. Только следит исподтишка... подло.

Я ведь спас тебя! Все силы отдал. И жизнью бы пожертвовал, не задумываясь. Не только своей: я не думал тогда ни о ком больше. Только одно имело значение: я нужен сыну, он молит о помощи, он может погибнуть!

Я же Пламя тебе дал, Маэдрос! Сделал то, чего не смог бы никто другой в мире. Даже из Ангбанда дотянулся.

Впрочем, от тебя благодарности ждать уж точно не приходится! Ты никогда ею не отличался, упрямый, ограниченный, самонадеянный мальчишка! Даже плен тебя не исправил.

Что же, сынок, если ты такой гордый и самостоятельный, зачем подмоги просил? Справлялся бы сам! Но нет — как в угол тебя загнали, тут-то отец и понадобился. Пусть хоть с Морготом дружит, лишь бы уберег твою шкуру от знакомства с орочьей сталью!

А миновала опасность — можно и заслониться. Отец больше не нужен, ты уже получил все, что хотел. Получил часть моей силы.

Только не пойдет тебе эта сила впрок, трус! Я-то способен выдержать Пламя, а вот тебя оно сожжет. Я мог бы научить тебя, как им управлять, но не стану. Я мог бы оградить тебя от беды, но не хочу.

Ты сгоришь, Маэдрос. Если не поумнеешь.

2

Золотистый конь метнулся ко мне, как будто искал защиты.

— Иригис! Где Ральтагис?

Он тихо заржал и ткнулся мордой мне в колено, словно заплакал.

Я посмотрел на север. Хотя отсюда ничего нельзя было разглядеть: холмы как холмы. Крутые, высокие, густо поросшие сосняком. И Музыка чистая, никаких следов Диссонанса.

Красивое место. Если не знать, что там, за холмами.

Я погладил бархатистую морду коня. Узды на нем не было, седла тоже. Отпустила хозяйка, значит. Одна ушла.

Ждать было нечего, но я все никак не мог уехать. Попробовал позвать, хоть и понимал, что это глупо и бесполезно. Ральтагис, разумеется, не откликнулась. Не смогла отозваться? Не захотела? Нет разницы.

Я не пойду за ней, это ясно. Не сумеем мы ничего вдвоем, а остальные все разбрелись, и их уже не собрать вместе.

Разве что Мелькор мог бы... Впрочем, нет, поздно. Ушедших не вернешь, а если бы Вала был способен восстановить Удун, он давно сделал бы это.

Ральтагис приняла решение, ей и платить за него. Только ей. А если справится, это будет ее победа. Личная. Заслуженная.

Мой же путь... не знаю, куда. В Ангбанд не слишком хочется, а других вариантов я пока не придумал. Поеду через Синие горы, назад в Белерианд, а там видно будет.

— Пойдем со мной, Иригис.

Конь молча смотрел на меня.

— Пойдем, она не вернется.

Золотистый не шевельнулся.

Я вздохнул, тронул Ратана. Ехал шагом и вслушивался. Ждал, что сзади раздастся перестук копыт. Потом не выдержал, оглянулся.

Иригис стоял неподвижно и глядел мне вслед.

3

Оперенная белым стрела нашла цель. Волк не издал ни звука, словно не почувствовал боли от смертельной раны. Словно не зверем был — призраком. Прыгнул молча, стремительно. Сбил с ног лучника. Челюсти с хрустом сомкнулись на горле нолдо. За мгновение до того, как в тело волка вошли еще три стрелы.

— Тв-варь вражья! — прошептал Куруфин.

Не прошептал даже — так, губы шевельнулись почти беззвучно. Келегорм не видел этого, только чувства брата уловил. Гнев, ненависть. Бессилие.

Звери, необычно крупные даже для волколаков, хитрые, бесстрашные, быстрые, появились в Эстоладе внезапно. А потом и в Таргелионе.

Черные волки Моргота. Одиночки, одержимые жаждой убийства. Они никогда не охотились стаей, но казалось, вместо каждого погибшего появлялось по два-три новых чудовища. Они умели двигаться так тихо, что даже эльфийское ухо не могло уловить их приближения. Они убивали мгновенно и тут же исчезали, как тени. Они не были армией — всего лишь охотниками. Охотники Моргота против охотников Келегорма.

К оркам земля Эстолада была равнодушна. Эльфы умели слышать и понимать ее, умели просить. Черные волки, казалось, были ее частью.

Карантир и близнецы ушли к югу, на Амон Эреб, куда пока не мог дотянуться Моргот. Ждали. Копили силы. Маглор вернулся на Химринг, к Маэдросу. Келегорм с Куруфином еще пытались сопротивляться.

4

— Ну, что, поохотимся? — Дарглуин облизнулся, скаля удлинившиеся клыки.

Я хмуро посмотрел на него. Не слышит разве, во что островок превратился? Да и берега реки в этом месте. Только о развлечениях думает, ох-хотничек! О том, как бы горячей крови глотнуть, да погонять перепуганных Воплощенных. Не о деле.

— Мы же исправим все, Саурон, — Дарглуин по-звериному прижал заостренные уши, глядя на меня почти виновато. — Станет, как прежде.

Ага, значит, Музыку-то расслышал.

— Готовься, — сухо велел я. — По моему знаку поведешь стаю.

— Ты собираешься петь? — спросил он разочарованно.

Ну, конечно, добить противника, скованного ужасом, почти не способного сопротивляться, радости мало. Только вот не следует забывать, какое оружие у наших врагов.

— Не время забавляться, — буркнул я.

— Ты считаешь это войной? Они всего лишь...

— Я считаю это работой, — отрезал я. — Готовься, Дарглуин. И учти: увлечешься, подставишь волков под нолдорские стрелы, я с тебя лично шкуру спущу.

5

Так, и куда теперь?

Я сидел под деревом у меньшей из двух речушек, которые южнее сливались, образуя Гэлион. Ратан пасся неподалеку.

Чем ближе я подъезжал к Ангбанду, тем меньше мне хотелось туда. Даже не потому, что я сомневался, как меня примет Мелькор. Скорее я не знал, что нужно мне самому. Не нашел пока свою Музыку. Вот и останавливался то тут, то там, надолго задерживаясь на одном месте. И земли менялись, принимая новые мелодии.

Сейчас разве что Поющий заметит оставленный мною след. Но когда пройдет хотя бы полвека, повсюду — от хребта Хитаэглир до Синих гор — поднимется лес. Густой, темный, почти непроходимый для Воплощенных. Помнящий мой голос. Наделенный собственной волей и разумом.

Может быть, когда-нибудь я вернусь туда. Может быть, именно этот лес станет для меня домом. Но я не хотел торопить его — пусть вырастет сам, пусть наберет силу.

А сейчас мое место здесь. В Белерианде.

Додумать я не успел: почти рядом неожиданно зазвучала незнакомая мелодия. Тревожная. Неприятная.

Зверь. И зверь странный. Я бы решил, что он или оголодал, или ранен, но в его Музыке не было слабости. Только злоба, исступленная, ненасытная, болезненная.

Ратан завизжал от страха и ускакал бы, не останови его моя воля. Я поднялся, сделал несколько быстрых шагов к коню — и все же едва не опоздал.

Волк? Волколак? Он двигался необычайно быстро для зверя и почти бесшумно. Мне пришлось ударить его, как Воплощенному, отбрасывая от себя и от Ратана. Тварь отлетела, покатилась по земле, молча вскочила и прыгнула снова.

Я отшвыривал волка трижды — и трижды он опять кидался в атаку. Словно не чувствовал, кто перед ним. Словно не был зверем, рожденным в Эндорэ.

На третий раз зубы щелкнули почти у моего лица, и я на мгновение отвлекся от Ратана. Перепуганный конь всхрапнул и помчался прочь. Тварь, вскочив с земли, чуть замешкалась, выбирая, погнаться за ним или напасть на меня. И тогда я спел ей, очень коротко: остановил сердце. Напрасно, конечно. Достаточно было бы обездвижить. Выяснить, что случилось с этим злосчастным созданием.

Зверь-то не аманский. Наш. Это я расслышать успел. Зверь, безумный настолько, чтобы напасть на Поющего. На меня! Невероятно. И я решился:

"Саурон".

Первый откликнулся без особого удивления. Скорее с досадой, словно его отвлекли от решения важной задачи.

"Саурон, тут что-то странное", — я не знал, как начать.

"Где — тут, Ирбин?" — нетерпеливо осведомился он.

Я показал.

Пауза.

"Вернулся, значит. Ну, приезжай, расскажешь про странное".

"Саурон, я пока не готов..."

"Да не в Ангбанд! Сюда".

Он послал образ.

"Остров теперь снова наш?!"

"Почти, - уточнил Саурон. — Закончим, пока доберешься. А сейчас не отвлекай меня больше".

Вот так всегда. Не изменился Первый с нашей последней встречи. По-прежнему убежден, что делом только он один занимается, да еще Властелин... изредка. А прочие в основном мешают.

Я вздохнул и пошел искать Ратана. Только бы до него не успел добраться еще какой-нибудь неправильный волк!

6

Небо, только что покрытое рваными клубящимися тучами, подернулось сизой дымкой. Ветер стих, и воздух налился предгрозовой тяжестью. Вода в Сирионе сделалась гладкой, как стекло, и река словно бы замедлила бег.

Почему-то это казалось жутким. Ощущение неясной угрозы нарастало, давило, постепенно становясь нестерпимым. Страх сочился из трещин между камнями, смешивался с речной водой, обволакивал кроны деревьев. Бессмысленный. Липкий. Гибельный.

— Тревога!

Действительно прозвучал сигнал? Померещилось?

Звук рога оборвался, растаял в застывшем воздухе. Да был ли он?

Некоторые защитники крепости, те, что покрепче, услышали все-таки. Хватали оружие, пытались растормошить остальных. Бежали на стены, туда, где дозорные, опустив луки, бессмысленно смотрели в пустоту. В бесцветное небо. На стеклянистую воду реки. На берег напротив, где собирались волки.

— Стреля-айте!

Крик, отчаянный, раздирающий горло, гаснет, словно свеча на ветру. Его как будто никто не слышит.

Непослушные руки натягивают лук слишком долго. И кончик стрелы подрагивает, никак не может нащупать цель.

Звук отпущенной наконец тетивы кажется странно глухим.

...Мимо.

Впервые за сотни лет. Впервые с тех пор, как принят боевой лук из рук мастера.

Еще — но следующая стрела даже берега не достигает, падает в воду.

Третья, четвертая... Наконечники звякают о камни под самой стеной, словно кто-то сбивает стрелы в полете.

А внизу воины открывают врагам ворота. И опускают мост. Словно спят наяву. Словно не видят волков и орков, не слышат торжествующего многоголосого воя.

Плавно расходятся створки, а волки уже идут по мосту к острову, к еще недавно такой надежной крепости — уверенно, деловито, не торопясь.

— Калимо!

Нолдо медленно оборачивается. Каждое движение дается с трудом.

— Уходим! Приказ Ородрета.

— Но крепость...

— Здесь Саурон. Или кто-то еще из майар. Нам не справиться с ним.

Спуститься со стены оказывается неожиданно легко. Отпускает та сила, что давила на плечи, мешала дышать. Калимо поворачивается лицом к распахнутым настежь воротам, выхватывает стрелу из колчана, кладет на тетиву... пытается положить.

Пальцы забыли, как натягивать лук. И меч застревает в ножнах — не вытащить, даже не ухватиться за неожиданно скользкую рукоять.

Волки подходят ближе.

7

Ратан откликнулся наконец на зов и подбежал ко мне взмыленный, но невредимый. Только вот спешить я не собирался. Подождет Первый.

Саурон был старшим над нами в отсутствие Мелькора. Это вышло само собой. И даже не в силе дело — просто он был менее растерян, чем остальные. Не поддался унынию. И сумел поддержать других. Он и Ральтагис.

Но Ральтагис была одержима желанием восстановить Удун, она жила прошлым. Саурон думал о будущем. И трезво оценивал наши возможности. Так что мы поддержали его. Укрепляли Ангбанд. Готовились отразить новое нападение — или скрыться, если не удастся отбиться. Ждали Властелина. Возрождали северные земли. Даже Ральтагис смирилась: пела вместе со всеми и не спорила больше.

Саурон хорошо справился со своим делом. Лучше, чем сумел бы любой из нас. Но те времена прошли. У Первого нет больше власти над нами, хотя он, похоже, никак не привыкнет к этому.

А я теперь и вовсе сам по себе. Не с Мелькором, не с Владыками Амана, не с Сауроном, не с Ральтагис. И сам решаю, что и когда мне делать.

К Первому я, конечно, поеду. Позже. Мелодии живого не по его части, но он считает волков своим народом, так что поговорить с ним надо. Да и с Ангбандом ссориться ни к чему. Если странные звери бегают здесь по воле Мелькора... уж лучше пусть бегают. Вмешиваться не буду.

8

В Ангбанд пришли... наверное, гномы. Я не знал, как выглядят подземные жители, но странные гости не походили ни на один известный мне народ. А с хозяевами Синих гор мы давно торговали, так почему бы им и не отправить сюда гонцов.

Мне удалось неплохо их рассмотреть, устроившись на склоне между валуном и кустом можжевельника. Ростом они оказались ниже эльфов и не такие плечистые, как орки. На лицах у мужчин росли волосы — никогда такого не видел! Одежда на путниках была грубая и почти без украшений. Интересно, для чего же тогда они использовали камни, которые выменивали у нас? Не пещерные же своды ими отделывали? И оружие пришедших совсем не походило на то, что привозили наши из Синих гор. Дрянное оружие, даже у орков лучше!

Я было подумал, что это изгнанники, потерявшие все. Но держались они без робости, а когда я увидел, кто идет впереди, так даже назад отполз, пока не заметили.

Таринвитис! Должно быть, это с ней говорил Мелькор. И понятно теперь, чему он так обрадовался: гномы по части работы с металлом и камнем почти не уступают нолдор. А подгорные мастера, у которых даже оружия нормального не осталось, будут намного сговорчивее. Может, и насовсем останутся в Ангбанде.

Пойти за ними я не решился: слишком легко было попасться на глаза Властелину, который наверняка следил за пришедшими. И которому вряд ли понравилось бы, что я тоже за ними наблюдаю. А ждать, пока Мелькор соизволит рассказать, в чем дело, было невтерпеж. Тем более, что он мог и не соизволить.

Я вернулся домой, но заняться делом не получалось. Расспросить бы кого-нибудь!

— Мастер.

Феанор, как обычно, не сразу услышал меня. Словно задумался так глубоко, что не замечал ничего вокруг.

— Что тебе, Мори? — взгляд у него был такой, что я вздрогнул.

Опять, что ли, они с Мелькором разругались? Так ведь почти не общаются.

— Мастер... ты смотрел на юг?

Он помрачнел еще больше.

— Зачем? — спросил резко.

— Я беспокоюсь, — пробормотал я, прикидывая, как бы закончить неудачный разговор и поскорее убраться куда-нибудь.

Что бы ни разозлило Феанора, оставаться поблизости было рискованно.

— О ком это? — прищурился Пламенный.

— О нолдор, — почти прошептал я, пятясь к двери и проклиная свое любопытство. — Я видел Мелькора, он... он улыбался чему-то.

Ой, зря я про улыбку ляпнул! Если они и вправду поссорились...

— Возможно, какая-то работа ему удалась немного лучше обычного, — хмыкнул Феанор. — Очередной под-дарочек для Таринвитис.

Это прозвучало презрительно. Так мог бы отозваться один мастер о другом, не желая признавать в нем соперника. Но не король нолдор, пусть даже бывший, о Властелине Ангбанда, воюющем против его народа.

Я застыл на месте, окончательно сбитый с толку. Распахнувшаяся дверь едва не ударила меня по спине.

Мелькор!

Вот теперь мне точно следовало исчезнуть! С Властелином поладить можно. С Феанором — сложнее. Но когда эти двое сходятся вместе, чувствуешь себя, как между жерновами.

Я бочком проскользнул мимо Валы и помчался по лестнице вниз. Подальше от них обоих.

9

Феанор посмотрел на вошедшего. Молча кивнул. Тот ответил таким же холодным взглядом.

Приходить сюда было неприятно. Мелькор не хотел лишний раз касаться мелодии феаноровой башни, а потому вынужден был подниматься по лестнице. Мучительно долго. Впрочем, он вряд ли преодолел бы этот путь быстрее, даже если бы не хромал. Очень уж не хотелось идти.

Но мысленное общение казалось теперь почти невозможным. Уж лучше прятаться за словами. А послать за Пламенным орков или даже Мори... это привело бы к окончательному разрыву.

— В Ангбанд явились люди, — сказал Вала.

— Вот как?

Взгляд мастера был отстраненным. И лицо оставалось неподвижным.

— Я встречусь с ними, — добавил Восставший. — Позже, когда они освоятся.

Мелькор говорил равнодушно, словно ни предмет разговора, ни Феанор совершенно не интересовали его.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил нолдо.

"Ничего, — подумал Мелькор. — Разве только — чтобы ты отказался от моего предложения. Сам".

— Если желаешь, можешь присутствовать.

— Если желаешь, буду, — мастер пожал плечами.

10

Значит, добрались все-таки атани до Ангбанда! Этому ты и обрадовался.

Я приду — отчего же нет? Посмотрим, что ты сумел сделать из этих неуклюжих созданий. Шли они долго, надо сказать. Четыре с половиной сотни лет, даже больше. Похоже, не очень-то стремились попасть к тебе.

"Я хочу обучить их. Раскрыть их способности. Дать им силу", — так ты говорил когда-то. Лгал? Или действительно верил в свои слова?

Те атани, которых я видел в Белерианде, когда смотрел с Орлиного Клюва, особенной силой не отличались. Да и вообще во всем уступали эльдар. Интересно будет сравнить с твоими.

Как ты собираешься поступить с ними, Мелькор? С нолдорскими мастерами людям никогда не сравниться. Хорошие воины из них едва ли получатся. Или атани для тебя — игрушка? Способ потешить самолюбие, объявив их своим народом? Но таким народом гордиться можно только от полной безысходности.

Какое-то время ты будешь упиваться их преклонением перед тобой и своей властью над ними. Хорошо бы эта забава не наскучила тебе как можно дольше. Может быть, она отвлечет тебя от войны с моими нолдор. Я-то уже мало чем могу им помочь.

Дружбы нет больше. Пользы от меня Ангбанду... мало. И что осталось? Воспоминания? Благодарность за то, что я исцелил тебя после поединка с Финголфином?

Может, этого и хватило бы. Если бы сами нолдор не искушали Ангбанд. Если бы они отступили.

11

Черные волки оказались сообразительнее, чем я думал. Обходили меня стороной. Один, правда, попытался сунуться.

Я лежал в траве на вершине холма и вслушивался в Музыку, прикидывая, что в ней следует изменить, а что оставить, как есть. В Эстоладе слишком долго хозяйничали нолдор, и отголоски их присутствия резали слух.

Волк не успел броситься: я почувствовал его присутствие прежде, чем он подобрался на расстояние прыжка. Ему хватило одного моего взгляда, чтобы поджать хвост. Громадный хищник попятился, огрызаясь, и потрусил прочь.

Захватчики еще оставались в Эстоладе. О них я узнавал от трав и деревьев, от насекомых и птиц, от мелкого зверья. Но самих нолдор не встретил ни разу. Они теперь прятались и не искали случая напасть. Да и немного их здесь уцелело.

Зато орочьи кости попадались часто, вперемешку с изъеденными ржавчиной доспехами и оружием. Нолдор не трудились предавать огню трупы врагов, оставляли на корм падальщикам. Понятно: костер вынудил бы их задержаться на одном месте, да еще и внимание бы привлек. А оркам было не до погибших, свою бы шкуру спасти. Они даже мечи у мертвецов не забирали.

Все, решил я. Пора наконец навести в Эстоладе порядок. Останки ангбандских воинов пусть уйдут в землю, нечего им валяться. А нолдор придется убраться восвояси: нашим врагам тут не место. Даже в качестве добычи для черных волков.

Песни рождались легко, впитывались с дождевой водой в землю, прорастали травой, растворялись в древесных соках, добираясь до каждого листика.

Эстолад принимал новую Музыку.

12

Эстолад менялся. Неуловимо. Пугающе быстро. Нет, внешне все оставалось, как прежде. Только на землю словно бы тень легла. Такая, что даже яркому свету Ариэн ее не развеять.

Все казалось теперь чужим: луга и холмы, ручьи и овраги. Деревья, трава и мох. Лоснящаяся шляпка гриба, жучок на листе, змея, ныряющая под корягу.

Лес, который охотники Келегорма привыкли считать надежным укрытием, теперь стал недобрым. Почти враждебным. Наверное, так ощущают его орки. Наверное, орков лес ощущает — так. Впрочем, нет. К оркам он равнодушен. Нолдор он... ненавидит?!

"Мы свои, - ладонь касается шероховатой коры — ласково, но без привычной уверенности. — Это же мы — вспомни!"

... И отдергивает Келегорм руку, оцарапанную до крови невесть откуда взявшимся острым сучком.

"За что?!"

"Прочь отсюда", — угрожающе шепчет листва.

"Чужаки", - угрюмо шелестят травы.

"Враги, враги, враги, враги!" — надрываются птицы.

И многоголосым эхом откликаются волки. Черные волки Моргота. Совсем близко.

"Уходим, брат", — Куруфин кладет на плечо Келегорму руку.

"Вот так, без борьбы?!"

"Мы можем биться с орками или волками. С балрогами, с Темными майар. Да хоть с самим Морготом, если ему хватит мужества выйти на бой. Но как сражаться с этим вот лесом? С каждым оврагом, со зверями и птицами, с насекомыми и растениями. Как сражаться с землей, брат?"

"Я не знаю. Но это наша земля — как мы..."

"Уже не наша. Моргота. Или его слуг — неважно. Ведь ты же слышишь. Такое оружием не одолеть, брат".

Что же, значит, придется отступить. Куда? В Нарготронд к Финроду? Да, наверное. Пусть так — на время.

Келегорм больше не спрашивает Эстолад, за что. Бессмысленно. Теперь — лишь уходить. Оставляя за собой волчьи трупы. Теряя воинов. Не слыша больше земли, только чувствуя ее растущую ненависть.

Холодный ветер толкает в спину, словно торопит незваных гостей к выходу. Но пальцы сжимают рукояти бесполезных сейчас мечей. И почти неслышно звучит клятва: "Мы вернемся, Моргот. Мы все равно вернемся".

13

Сегодня после второго гонга я увижу людей. Народ, судьбу которого я определил когда-то. И больше не интересовался этой судьбой. Как и ничьей другой, впрочем. Это я только сейчас осознал — словно пробудился. Как будто слова Мелькора о приходе атани вернули меня к жизни.

Когда я в последний раз был в мастерских? Когда поднимался на Орлиный Клюв? Сам ведь уже не помню. В работу ушел. С головой — лишь бы не видеть и не думать. Как... как Мелькор, когда он послал туман на Дортонион и Ард-Гален.

Но Восставший тогда принял решение и отдал приказ, происходящее уже не требовало его участия, он мог позволить себе эту роскошь — не смотреть. Я — не могу. И так ждал слишком долго. Годами, десятилетиями.

Я все переложил на других. Пленных отдал на попечение Мори, судьбу остальных нолдор предоставил решать сыновьям. Даже о ходе войны беспокоиться перестал — бросил на произвол Мелькора.

Сколько моих творений в Ангбанде? Мозаики, витражи, резьба, литье, рукотворные камни, украшения, которые некому подарить. В Амане, наверное, меньше осталось моих работ, чем создано здесь.

Лишь бы не думать, не смотреть, не говорить ни с кем. Только бы занять, занять, занять ум и руки... а кого здесь радует мое мастерство? Кому вся эта красота нужна? Майар? Я видел, как они смотрели на нолдорские светильники... можно не сомневаться, что и мои творения стороной обходят. А Мелькор, думаю, обходит тем более — теперь-то!

Когда я начал бояться? Не смерти, не пыток, не гибели своего народа.

Действия. Мыслей. Знания о происходящем. Себя самого.

Не тогда ли, когда запер в ларец Камни? Венец, воплощающий власть над миром. Объединивший две Темы.

14

Я никому ничего не должен. Так что я не спешил. Поменял в Эстоладе все, что считал нужным. Тщательно отшлифовал каждую мелочь, довел до совершенства. Убрал все следы захватчиков. Только черных волков не тронул — пока.

Пусть Саурон подождет меня. Пусть позлится. Впрочем, нет. Он, конечно, злиться не будет. Он занят делом. Как и всегда. Что ж, пусть знает, что и я тоже — занят.

А потом настал момент, когда я вслушался в очередной раз в Музыку Эстолада и понял: все. Здесь больше ничего не требуется менять.

"Я-ни-ко-му-ни-че-го-не-дол-жен", — выстукивали копыта Ратана по камням на берегу Сириона, по опущенному мосту, по светлым плитам во дворе бывшей эльфийской крепости.

"Я никому ничего не должен", — мысленно сказал я стенам и башням. Целым, совершенно не поврежденным сражением. Или уже восстановленным? Да, неплохо Саурон справился. Нельзя не признать: мастер.

"Я никому ничего не должен", — всем своим видом заявил я, неспешно входя в просторную комнату с витражными окнами.

"Ну и что?" — ответил мне взгляд Первого.

15

— Хорошая мелодия, Ирбин.

— Какая именно? — гость слегка наклонил голову набок. — Я много пел в последнее время.

— Один?

— Почему бы нет?

Саурон усмехнулся. Взял с серебряного блюда крупное яблоко, повертел в пальцах, надкусил.

— Ты что? — не выдержал Ирбин. — Ты — это — ешь?! Такую... такую гадость?

— М-м? — изобразил удивление Первый. — Не нравится мелодия, бывший майа Йаванны? Или, может быть, Эстэ? Или все-таки Мелькора?

— Тебе ли попрекать меня, Аратаназ? — парировал гость.

— Я поменял Тему один раз, — невозмутимо возразил Первый. — И с тех пор верен ей. А ты все место себе никак не найдешь.

— Что станет с Поющим, бесконечно повторяющим одну и ту же мелодию? — потемнел лицом Ирбин.

— Ни разу не встречал такого Поющего, — Саурон снова принялся за яблоко.

— Разве мы сейчас в Ангбанде, Первый? — спросил Целитель, глядя на него исподлобья. — Ты ведь и сам ушел оттуда!

— Ушел? — Саурон насмешливо приподнял брови. — Как по-твоему, чем я здесь занимаюсь?

"Уничтожаешь запасы эльфийских яблок", — мрачно подумал Ирбин, но вслух это сказать не решился.

— И чем же?

— Тем же, чем ты в Эстоладе. Привожу наши земли в порядок. Кстати, ты отлично справился, нолдор там не осталось. Что думаешь делать теперь?

— Извести этих ваших... волкотварей! — Целитель дал наконец волю негодованию. — Пока они там все живое не сожрали. И кто только сотворил такое? О чем он думал?!

— Властелин сотворил, — Саурон ухмыльнулся, откровенно забавляясь возмущением Ирбина. — Создал новое оружие. И решил испытать его.

— На наших землях?!

— На нолдор.

— Но теперь-то...

— Теперь оно больше не нужно. Благодаря тебе. Я уже сообщил в Ангбанд об успехе. Властелин очень тобой доволен.

— Саурон, я вовсе не собираюсь...

— А от тебя никто этого и не ждет. Пожелаешь вернуться — Мелькор примет тебя. Предпочтешь и дальше петь в одиночестве — пожалуйста.

— Разрешаешь мне, значит? — сверкнул золотистыми глазами Целитель. — А с чего ты решил, что я нуждаюсь в чьем-либо разрешении?!

— Ты сам сказал — "наши земли", — Саурон говорил теперь мягко. Примирительно. — Мы поем одну Тему, Ирбин. Вместе, поодиночке, в Ангбанде или в Эндорэ — все равно.

— Что с Эстоладом будет? — упрямо спросил Целитель.

— Заменим этих волков другими. Те гармонии не нарушат. И порядок знают. Наши волки, ангбандские, обученные. Стаей действуют — одиночкам, что так тебя впечатлили, не устоять против них.

— Да, красиво, — чуть смущенно признал Ирбин. — Но если так... Саурон, где еще нужна помощь?

— Займись Сосновым Нагорьем, — похоже, у Первого давно готов был ответ. — Там, правда, не нолдор — враждебные Ангбанду люди. Но очень упорные. Повозиться придется.

— Разберусь и с людьми, — Целитель поднялся, словно ему не терпелось приняться за дело.

— Только сперва помоги мне обустроиться здесь, — улыбнулся Саурон. — Ты ведь прав: эльфийские яблоки никуда не годятся. Приторны слишком.

16

Я открыл ларец и невольно зажмурился. Не помогло. Свет Сильмарилов был виден даже сквозь сомкнутые веки. Яркий, но не слепящий. Ласковый.

А я ведь ждал, что он обожжет меня. Боялся — и почти желал этого. Потому что чувствовал себя виноватым во многом. И не знал, чем искупить такую вину.

Мелькор сказал бы — действием искупить. А еще лучше — выкинуть сожаления из головы и идти дальше. Раз все равно нельзя ничего исправить. "Знаешь, а я бы на твоем месте попробовал, — вспомнились мне его слова. — Взял бы их в руки. Лучше боль, лучше что угодно, чем это неведение. Чем ожидание. Чем страх. Лучше — сразу".

Да, он бы попробовал, можно не сомневаться. Да и попробовал ведь — сожженными руками расплатился, потерянным мастерством, медленной утратой себя. За гибель Древ? За исковерканные судьбы нолдор? За убийство моего отца? Или за упрямство свое извечное? За нежелание отступать? За опасное любопытство: невзирая ни на что, узнать истину?

Гонг. Два удара. Надо идти.

"Я бы попробовал..."

Надо... а свет не дает уйти, манит к себе. Свет Амана. Свет, сохраненный мной даже здесь.

И мелодия гвэтворна — жесткая, напористая, уверенная. Такая близкая мне когда-то. И вызывающая отвращение теперь.

Я протянул руку.

"Лучше боль, чем неведение".

Я закусил губу и осторожно коснулся одного из Камней.

... Холодный?!

Нет, слегка теплый. Живой. Заточение не убило его! Все-таки не убило.

Я выдохнул. И достал Венец из ларца.

Тюремщиком я больше не буду. Ни для Сильмариллов, ни для нолдор, ни для себя. Хватит!

Я помедлил мгновение и надел Венец на голову. Он был легким.

17

Феанор опаздывал.

Все было готово, я слышал это. Таринвитис уже заняла место на второй ступени справа от трона. На три шага ближе к центру, чем обычно — на время отсутствия Саурона. Озорной Алаг не удержался: порывом ветра пронесся по залу так, что вздрогнуло пламя в светильниках. Кархарот и Анфауглир улеглись на нижней ступени, повернув морды ко входу.

Феанор опаздывал.

Увлекся работой и забыл о назначенном времени? Стал настолько равнодушен к людям, что не потрудился прийти? Или это вызов мне? Но ведь глупо же!

Я с трудом подавил раздражение. Да, это не последние люди, пришедшие ко мне. Несомненно, будут еще. Но встреча важная, день торжественный, и не зарвавшемуся Воплощенному его портить!

Я уже решил, что дольше ждать нет смысла, когда Феанор явился. Он вошел в зал нарочито медленно, гордо расправив плечи. На голове его сиял Венец.

Нет! Невозможно. Не решился бы даже Пламенный на подобную дерзость, ну, не совсем же он обезумел!

Я вслушался в Музыку снова, но ошибки быть не могло. Не спутаешь эту мелодию ни с какой другой. Венец.

Я закусил губу. Не время для гнева. Нельзя. Не теперь. После.

Я медленно поднялся. Вышел из Гранитного чертога. Миновал коридор.

Передо мной распахнулись двери Тронного зала.

18

Они пристально смотрели друг другу в глаза — впервые за последние несколько лет.

Сильнейший из Валар — и нолдо, владеющий силой Пламени.

Поющий, что бросил вызов Творцу. Воплощенный, что бросил вызов Поющим.

Властелин Эндорэ в призрачной черной короне о трех зубцах. Король нолдор в Венце с Сильмариллами.

Они смотрели друг другу в глаза — и ни один не желал отвести взгляда.

Друзья. Враги. Вожди. Мастера.

Схожие и разные.

Они смотрели друг другу в глаза.

Недолго.

19

Кто из них?

Я склонил голову, как подобало, и губы сами произнесли слова ритуального приветствия: я вознес хвалу Властелину и Учителю.

Но которому из двоих? Они были похожи, как братья! Нет... скорее, как отец с сыном: тот, что сидел, казался старше. И хозяином здесь явно был он.

Я бы не сомневался, к кому мы пришли, если бы не притягивали взгляд звезды, сиявшие в черных волосах младшего бога. Звезды, о которых говорилось в самых древних легендах.

— Я принимаю ваше служение, Ульфанг.

Голос прозвучал как будто со всех сторон, и все же я понял, кто говорит — старший.

Значит, все-таки он. А звезды... что ж, выходит, и у богов неопытные юноши стремятся украсить себя знаками доблести и силы. Зрелому мужу такие доказательства без нужды.

Странно, что я мог усомниться.

— Властелин Мелхгур, я клянусь, что...

— Я клянусь тебе, Увенчанный звездами...

Одновременно со мной. Бор?! Да он обезу...

Я не успел одернуть сородича. Властелин жестом остановил нас обоих:

— Не надо клятв.

20

"Не надо клятв", значит? Как поспешно он сказал это! Словно испугался, что люди не ему поклянутся — мне. Будто сам не предлагал мне когда-то стать наместником в Хильдориэне.

Ну, да, конечно, тогда все было иначе. Он был уверен во мне, потому что на скале висел Маэдрос. Заложник нашей дружбы. Живой щит.

Представляю, сколько усилий потратил потом Вала, чтобы атани запомнили его одного! Не один десяток лет провозился. Да только стоило людям увидеть Венец — и все старания Восставшего пошли прахом. Ну надо же, какая досада!

Вот интересно, если бы люди все-таки принесли клятву мне, как бы поступил Мелькор? Сделал бы вид, что так и задумал? А потом дал бы отступникам какое-нибудь задание от моего имени? Очень важное и ответственное. Почетное. И смертельное, разумеется. Обычный способ решения проблем в Ангбанде.

Но если все так просто, почему Мелькор вмешался? Люди растеряны, торжественность момента нарушена. Уязвленное самолюбие Восставшего взяло верх над расчетом? Или он и вправду боится? Боится, что люди за мной пойдут, не за ним. Боится — меня!

21

— Ты не взял с нас клятвы, Властелин. Почему?

На этот раз они говорили не под сумрачными сводами Дома богов, где даже опытным воинам и охотникам становилось не по себе. В долине, куда привела людей Тривитис, дочь Великого. Или жена?

И Мелхгур, который в подземном зале казался скорее воплощением силы и власти, чем живым существом, сейчас очень походил на человека. Конечно, высок непомерно, да и черты лица необычно тонкие, а все же на вид — вполне из плоти и крови. Даже прихрамывал он немного, и еле заметный шрам на щеке у Великого приметил Ульфанг. Значит, правду рассказывали, что огненная небесная кобылица трижды сбрасывала Мелхгура на землю, прежде, чем он укротил ее и заставил бегать по кругу и освещать мир. Руки, правда, целы. А по преданию, обжег их Властелин о гриву, оттого и на спине лошадиной не удержался, полетел вниз. Но когда он догадался накинуть на кобылицу свой снежный плащ, почти угасло пламя ее, и смирилась она перед сильнейшим.

— Что изменила бы клятва? — спросил Мелхгур.

— Ты не хочешь слов, — догадался вождь рода Рейлин. — Дела хочешь? Чтобы мы верность и доблесть свою доказали? Чтобы головы вражьи сложили к твоим ногам?

— Вражьи головы — это правильно, — одобрил Великий. — Только позже. Я пришлю гонца. И слова клятвы произнесете — я укажу, кому.

— Младшим рода твоего, Властелин?

— Нет. Врагам моим.

— Вра-гам? Но ведь это будет...

— Это будет ловушка, Ульфанг. Для них.

— Но клятва...

— Я подскажу слова. Правильные. На словах врагам служить будете. На деле — мне.

22

Я искал Первого. Того, кто явился когда-то к нашим предкам. Того, кто учил их. Того, о ком даже легенд почти не осталось — так, обрывки. То ли был, то ли нет.

Впрочем, я-то всегда верил, что Учителей двое. Несхожих нравом и обликом, но неразделимых, как день и ночь, как земля и небо. Потому что это — правильно.

И когда я увидел Увенчанного Светом в том черном зале, куда нас привели, я сразу узнал его. И понял, что пришел — к нему. Не к Мелхгуру.

Темный не позволил мне договорить, но я все же поклялся. В сердце своем. Поклялся Первому. Я встретился с ним взглядом, и мне показалось — он принял клятву, услышал несказанное.

Потом я ждал. Думал, что он придет к нам в долину. Или к себе позовет. Но ничего не происходило, а огненная кобылица уже много раз проскакала над нами. Хотя здесь не было видно ни ее, ни ее разбежавшихся жеребят — только серые тучи.

И тогда я начал искать Светлого сам. Но куда бы я ни направился, тропы приводили меня обратно в долину. К Дому богов не было пути смертным.

23

Мелькор боится меня. Потому и стражу приставил. Он перестал быть мастером, а после ухода большинства майар — и вождем. Вряд ли он доверяет теперь тем, что остались. Иначе впустил бы их, когда лежал раненый. Всех, а не только Таринвитис.

Он опасен. Намного опаснее, чем когда был в силе. Как поступит он, потерявший все, чем дорожил: дар творить, дружбу, власть? Не смирится ведь — метаться начнет раненым зверем, крушить то, что еще уцелело вокруг него. И что тогда будет с нолдор?

Кстати, надо поосторожнее вести себя с Мори. Восставший наверняка обратил внимание на мальчишку. Тот может приносить Ангбанду пользу, а Мелькор такое никогда не упустит. Хорошо, если Мори только за пленниками присматривает. А если Восставший поручил ему и за мной следить? Юнец способен на все: сам же признался, что не помнит Аман, что в душе ничего не осталось от прошлого. И что заполнило эту пустоту?

Смирить гордость, попытаться договориться с Восставшим? Не вернуть прежнюю дружбу, так хоть не доводить до вражды?

Не получится. Не умею я притворяться. К тому же, он все равно догадается: слишком хорошо меня знает. Да и не склоню я головы перед тем, к кому больше не чувствую уважения.

Прежнего Мелькора больше нет. Есть — Моргот. Не творец — разрушитель. Пока он еще сдерживает эту гибельную мощь. Надолго ли?

Стоит ли оставаться здесь, дожидаясь неизбежного конца? Можно еще немного потянуть время, но уже понятно, что никого мне спасти не удастся. А если так — лучше умереть в бою.

24

— Ты не принял их клятву. Почему, Мелькор?

Таринвитис заговорила об этом внезапно. Похоже, долго не решалась спросить, а теперь вот не выдержала.

— Не поверил? Но в их мелодиях не было фальши — я внимательно слушала. Растерянность — да. Сомнение, робость. Но не желание обмануть. Да и как бы люди посмели!

Вала остановился и прислонился к колонне, давая отдых больной ноге.

— Это из-за того, второго их вожака? — не унималась Таринвитис. — Но его просто сбили с толку. Зря ты позвал туда...

Она осеклась, виновато взглянув на Мелькора.

— Да при чем тут Феанор! — Восставший раздраженно махнул рукой. — Если бы он мог помешать, его бы там не было!

Тарис быстро подошла к нему, прижалась щекой к плечу. Ох, не надо было упоминать нолдо! Да еще указывать Властелину на ошибку.

Некоторое время Вала молчал. Потом сказал неожиданно спокойно:

— Я и не собирался брать с людей клятву.

— Почему? — майэ подняла на него глаза. — Они могут пригодиться.

— Как воины? Нет смысла. Орки превосходят людей и числом, и плодовитостью, бьются злее, а думают меньше. Как мастера? Смертным не сравниться с нолдор, пусть даже пленными. Да и с гномами тоже. Как охотники? Ангбанду хватает волков.

— Но ведь они — Дети, принявшие твою Тему! — вырвалось у Таринвитис. — Твой народ. Разве не их ты ждал веками? Не об этом мечтал? Ты потратил на них столько сил и времени, оберегал, учил. А теперь, когда люди пришли сюда, они тебе больше не нужны? Не понимаю!

— Нужны, — Мелькор обнял ее. — Но их задача — не воевать за нас и не работать для Ангбанда. По крайней мере, это не главное. Они выбрали нашу Музыку, Тарис. И они будут петь ее за пределами Арды. В этом их предназначение. Они продолжат то, что начали мы. По своей воле и безо всяких клятв.

25

А дело движется. Остров на Сирионе теперь не узнать. Земля вспомнила былые мелодии — и ожила. Вновь обрела силу.

Властелину бы показать бывшую вражескую крепость! Ему понравилось бы — теперь, когда перестала мешать нелепая привязанность к Воплощенному, когда он снова становится собой.

Если только нолдо не воспользовался моим отъездом, чтобы исправить свое положение. Впрочем, вряд ли ему хватит ума на это. К тому же, с Мелькором осталась Тарис. И про возвращение Ирбина Властелин знает, обрадовался. А все-таки лучше бы ему самому заняться восстановлением Эндорэ. Не мне. Полезнее было бы. Не для земли — хотя Вала сделал бы все быстрее и, возможно, спел точнее, чем я. Для него полезнее.

Если бы не раны, так и не исцеленные до конца! Если бы не чудовищное оружие, созданное предателем-нолдо! Способное развоплощать Поющих. Погубившее Алсвишша. Искалечившее Властелина. Очень опасное. Но не только для нас — для хозяев Амана тоже. И потому бесценное.

Заставить бы Феанора открыть секрет этого металла! В обмен на... собственную жизнь он, похоже, не слишком ценит, значит, на жизни сыновей. На существование его народа. Только вот без участия Мелькора тут не обойтись, а Вала еще не готов.

Однако терять время мне не хотелось. Так что я приказал аккуратно собрать оружие, принадлежавшее бывшим хозяевам крепости, и принести мне. Почти все стрелы, мечи и кинжалы оказались обычными. Эти я отправил на переплавку. Однако нашлись и те, которые я искал. Немного. Но вполне достаточно для задуманных мною испытаний.

26

Я вжался в стену и в который раз пожалел, что не погиб, когда пала крепость.

Враги не убивали тогда почти никого — разве что тех, кто пытался сопротивляться, несмотря на черное колдовство Саурона. Прочих только обезоружили. А потом отобрали нескольких, чтобы отдать оркам. И я... я обрадовался. Против воли, к собственному стыду. Не избавлению обрадовался — отсрочке. И когда нас уводили, я прятал глаза, чтобы не видеть тех, кого обрекли на пытки первыми.

Под землей не было слышно криков, но мы и так знали, чувствовали, что происходит наверху. Сжимали зубы от бессильного гнева и от ужаса перед неизбежным.

Отведут нас в Ангбанд или здесь замучают — велика ли разница? В подвалах крепости мы когда-то хранили припасы. Теперь в припасы превратились мы сами. В "мясо" для орков. В этом были уверены все: те, кого уводили из подземелья, не возвращались. Ни один.

И каждый раз, когда орки приходили за очередной жертвой, я сжимался внутренне: не меня... не сейчас... не так! Взывать о помощи к Валар или Единому было бесполезно — и все-таки я не мог удержаться. Цеплялся за их имена, словно тонущий за травинку. Безнадежно, отчаянно.

Уйти бы отсюда! По доброй воле уйти, покинуть тело: дух даже Моргот удержать не сумеет... но куда же потом — в Мандос? К Намо, проклявшему нас? Из одной темницы в другую?

Здесь хоть крошечная надежда есть: говорят, кому-то удалось спастись из осажденной крепости. Может быть, они добрались до Нарготронда, может быть, Финрод уже ведет войско, чтобы освободить нас.

Может быть...

А потом тяжелая дверь в очередной раз отворилась, и вошел он. Саурон Жестокий. Самый отвратительный, самый могущественный, самый беспощадный из слуг Моргота.

Я прижался к стене, чувствуя, как струйка пота щекочет спину.

— Этот.

Не-ет! Варда Пресветлая, Эру Илуватар, Валар, ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, НЕТ!

Не я — не так — не теперь!...

Я не вздрогнул, когда враги коснулись меня. Я даже поднялся сам. И пошел к выходу. С гордо поднятой головой, как уходили мои предшественники. Как подобает.

27

— Властелин...

Мори замялся. Доклад о мастерских он закончил. О гномах, пришедших в Ангбанд, спросить опять не рискнул: не признаваться же, что подглядывал. А Вала упорно молчал о них. Как и Феанор.

Оставалось еще кое-что. Мори долго не отваживался на этот разговор. И всей кожей чувствовал, как уходит время, как надвигается, нарастает опасность. Еще немного, и ничего уже не изменишь.

— Властелин, позволь Феанору уйти, — юноша сказал это торопливо, словно боялся, что его перебьют

И замер: вот, сейчас все решится.

Мелькор молчал. Не дождавшись ответа, Мори осторожно поднял взгляд на Валу. Тот смотрел в сторону. И выглядел как будто спокойным, но у юноши мороз по коже прошел от этого спокойствия.

— Так он хочет покинуть Ангбанд? — холодно осведомился Восставший. — Мне он об этом не говорил.

— Мне тоже. Но он...

"Он что-то задумал. И это может погубить нолдор!" Сказать такое вслух было нельзя: Мелькор в гневе мог расправиться не только с предателем, но заодно и с пленниками.

— Властелин, ему плохо здесь. Невыносимо! — нашелся юноша.

Пожалеть бывшего друга Вала вполне мог. Если убедить его, что Феанор не будет мешать.

— Он сам сказал тебе или это твои домыслы? — спросил Восставший у мозаики, украшавшей стену.

— Властелин, я вижу его каждый день...

Мори сплел пальцы, сжал так, что костяшки побелели. Почувствовал, что слов недостаточно, перешел на мысленные образы: мрачный взгляд Мастера, поникшие плечи, бледное, осунувшееся лицо, то вспышки беспричинного гнева, то непривычная медлительность даже в работе, словно Феанор, начав дело, внезапно задумывался и забывал о замысле.

Мелькор заметно напрягся, даже губу закусил. Сделал движение, словно хотел встать. Но передумал.

— Почему ты просишь за него, Мори? — в голосе Восставшего теперь звучала скука, словно Вала утратил интерес к разговору.

— Потому что он сам за себя просить не станет! — выпалил Мори. — Он убьет себя, Властелин. Или... или попытается бежать.

— Бежать? — Мелькор насмешливо приподнял уголок рта. — Зачем же? Я не держу его.

— А нолдор? — вырвалось у юноши.

— Они больше не пойдут за ним, — Вала пожал плечами. — Для них он мертвец. Если он явится к ним и назовет себя, его примут за моего разведчика, тем более, что он действительно стал созвучен Ангбанду. Он больше не король, у нолдор давно уже новые вожаки. Вреда от Феанора не будет, Мори. Пусть делает, что ему угодно. Мне это безразлично.

28

Безразлично? Ка-ак же!

Хорошо, что Воплощенного так легко обмануть! С кем-то из майар мне бы это не удалось сейчас. Впрочем, Мори умен и наблюдателен, он вполне мог догадаться. Так что я отослал его. Немного поспешно, но это уже было неважно. Главное — я остался один.

Легче, правда, не стало. Сам не знаю, почему на меня так подействовало то, что показал мальчишка. Что мне до того, кто давно перестал быть другом? Что ему до меня? Ну, сидит Феанор у себя в башне, ну, валится у него работа из рук — так он ведь сам это выбрал! Он, а не я!

Уйдет ли он, останется, умрет или будет жить — какое мне дело?! Ни вреда от него, ни пользы... все равно.

Так откуда такая тоска, острая, выворачивающая душу, нестерпимая, совсем как после ухода тех? Неправильная тоска, нелепая и ненужная. Кончено все. Совсем кончено! Прошлое перечеркнуто, будущее — в моих руках.

Феанора больше нет для меня. Да и вообще — нет. Бывший вождь, бывший друг, бывший ученик, бывший мастер. Мертвец, оставшийся среди живых моим произволом.

— Кончено, — сказал я вслух.

Жестко, как будто кто-то со мной спорил. Только спорить, к сожалению, было некому.

Та-ак, хватит! Надо заняться делом. Все равно, каким.

Я поднялся и подошел к двери. Взялся за ручку. И замер, прижавшись щекой к холодному металлу. Зажмурился до боли в глазах.

Я знал, куда приведет меня сейчас Ангбанд, стоит мне выйти в коридор. Знал — и не хотел этого. Нечего мне там делать.

29

Безразлично? Властелину все равно, уйдет Феанор из Ангбанда или нет? Не верю!

Ладно, допустим, уже не только дружбы не осталось, но даже интереса. Или хоть неприязни. Совсем ничего. Но чтобы Восставший спокойно отпустил на все четыре стороны прирожденного вождя? Великого мастера, способного создавать такое, о чем другие и помыслить не могут? Того, кто наверняка знает о Мелькоре и его делах намного больше, чем Властелин хотел бы?

Конечно, Феанор кажется тенью себя прежнего, но что, если, покинув Ангбанд, он вновь обретет утраченную силу и волю к жизни? А потом припомнит бывшему другу все. Мелькор, конечно, Вала, но... зачем ему лишние сложности?

Нет, не отпустит Восставший Феанора живым. И выходит, он мне... солгал? Хотя ему ничего не стоило велеть мне замолчать, да и все. Сказать, чтобы я не смел вмешиваться.

Солгал... а зачем? Чего он добивался? Чтобы я поверил ему? Или наоборот не поверил? Чтобы я успокоился — или встревожился и предупредил Феанора о грозящей тому опасности? И если ему нужно было, чтобы я поговорил с Пламенным, почему он прямо не приказал? Очередное испытание, что ли? Бр-р-р...

И как на этот вопрос ответить? Как избежать ошибки, за которую неизвестно чем придется платить? Или поступить, как тогда, с волками? Заниматься своим делом, и все?

Только вот дело мое от жизни Феанора зависит. Если Мелькор уничтожит Пламенного, пленные станут ему не нужны. Пощадит он их по моей просьбе? Или даже слушать меня не станет, отшвырнет, как кутенка... в лучшем случае. А в худшем можно и головы не сносить, попав под горячую руку.

Н-нет, меня Вала, пожалуй, не тронет. Слишком долго учил, возился со мной, а делать что-то впустую он, вроде, не любит.

Но вот от Феанора лучше держаться теперь как можно дальше. Заходить в башню пореже — так, прибраться и еды с вином принести. А жить пока в мастерских. В случае чего хоть заступиться успею за своих нолдор.

30

Первый явился сам, когда Бор уже отчаялся его отыскать. Пришел один, тихо, и не сияли звезды на челе его, только синие камни поблескивали в серебряном венце.

И все-таки это был он — Первый. Учитель и защитник людей. Сын бога.

Бор низко склонился перед ним.

— Ты хотел принести мне клятву? — спросил Увенчанный Звездами.

— Да, Великий.

Человек поднял голову.

— За себя и детей своих, за всех своих воинов я, Бор из рода Рейлин Бесстрашной клянусь служить тебе, Несущий Свет. Твои враги станут врагами нашими, и друзья твои — нашими друзьями. Жизнь моя отныне принадлежит тебе.

Бор опустился на одно колено и прижал ладони к камню:

— Земля слышала мое слово. Небо...

— Не мне будешь служить, — прервал его Великий. — Моему сыну Маэдросу. Поклянись ему в верности, как поклялся мне.

Человек оглянулся, ища глазами того, о ком говорил Первый.

— Он не здесь, — отрывисто сказал младший бог.

Словно был недоволен чем-то. Бор взглянул тревожно: не прогневал ли Учителя. Нет, лицо Несущего Свет было спокойно. Померещилось.

— Я расскажу, как найти его.

31

Что же, он будет пытать меня сам? Не отдаст оркам? Сильнейший из слуг Моргота не гнушается грязной работой?

Спросить бы его об этом. Спрятать страх за насмешкой. А как взглянул на Жестокого — пересохло в горле. И слова все забыл, что бросить ему в лицо собирался.

Я ждал ненависти. Злорадства, презрения, издевки. Я думал, Саурон хочет насладиться моими мучениями, властью над скованным пленником. Но он походил не на палача — на мастера за работой, и это было еще страшнее. Спокойное сосредоточенное лицо, внимательный взгляд. А в руках — обломок стрелы. Не вражеской. Нашей.

По знаку Жестокого один из орков перевернул песочные часы, стоявшие на столе. Саурон подошел ближе, и я окаменел в напряженном ожидании боли.

Хоть умереть бы достойно, хоть бы смолчать! Валар, пожалуйста! Только бы сил хватило!..

По знаку Темного майа один из орков разорвал на мне рубаху. Острие наконечника быстро чиркнуло по груди, вспарывая кожу. Я стиснул зубы, чтобы не кричать, но продолжения не последовало.

Саурон аккуратно положил окровавленный наконечник на стол рядом с часами и уселся в кресло, не сводя с меня глаз. Будто ждал чего-то.

32

Нолдо хрипел и корчился на полу. Потом затих.

Станет на острове одним призраком больше. Почему-то они не могут уйти в Мандос после моих опытов. Здесь остаются — слабеньким эхом былых мелодий, душами, лишенными плоти. Надо бы очистить от них Тол-ин-Гаурхот, отогнать. Не то, чтобы мертвые ощутимо мешали, а все-таки неприятно. Ладно, уборкой займусь после того, как завершу исследование.

Ну, как там нолдо? Я вслушался. Ага, умер наконец. А продержался долго. Я посмотрел на часы — песок почти закончился.

Что же, все подтверждается. Еще полдюжины испытаний проведу, и хватит. Для порядка — чтобы уравнять счет нолдор с орками. Результат-то уже понятен.

Детям Диссонанса без разницы — что феаноровы творения, что обычная сталь. Исход зависит от тяжести раны, и только.

А вот с эльфами опыты выходят занятные. Если использовать новое оружие нолдор, пленники умирают даже от легкой царапины. Недолго, но трудно. Словно их сжигает изнутри незримый огонь. Но только когда клинок держу я. В руках орков этот металл так не действует. Как и в руках эльфов, кстати. Кое-кого из пленников удалось заставить поработать на меня перед смертью. Повозиться пришлось, конечно, но не так, чтобы слишком долго. Использовал тех, что послабее, благо, было из кого выбирать.

Пожалуй, прикажу наловить еще и синдар, сравню. Чтобы полностью изучить вопрос.

33

Они называли себя потомками Рейлин, приземистые смуглолицые люди, недавно явившиеся в Белерианд. Перворожденные между собой именовали их иначе — истерлинги. Не атани, как прочих.

С востока — раньше ли, позже — пришли все люди, но эти чем-то неуловимо отличались от соплеменников. Мелодией, что ли? Вроде бы, и похожей на привычную нолдор Музыку Младших, а все-таки странной. Неприятной. Тревожной. Потому и прозвание им эльфы дали не такое, как трем союзным человеческим племенам.

Если бы не тяжелые времена, чужаков держали бы на расстоянии, а то и вовсе не позволили бы поселиться в Белерианде. Но сейчас годилась любая подмога: слишком силен был Ангбанд, непредсказуем и опасен.

— Клянусь тебе, вождь Карантир, биться без страха и сомнений, не щадя жизни, и кровью вражеской напоить землю.

— Я принимаю твое служение, Ульфанг, сын Ульганта.

— Клянусь тебе, вождь Маэдрос, за себя и детей своих...

— Нет, Бор! — вскидывает левую руку старший сын Феанора. — Не надо клятв.

34

Маэдрос верен себе! Упрям до глупости. Неужели он видел, что Бора отправил к нему я? Хотя нет: я бы почувствовал его взгляд через палантир. Пожалуй, он ничего не знает.

И почему же тогда он отказался принять клятву? Счел, что атани мало чем способны помочь в войне с Ангбандом? Напрасно, сынок! Не в том ты положении, чтобы привередничать. Карантир вот повел себя правильно, в отличие от тебя.

Жаль, что я не видел лицо Мелькора, когда ему доложили, что все люди, явившиеся сначала к нему, перешли на сторону нолдор. Бедняга! Столько времени и сил потратить на Смертных — и все напрасно!

Теперь придется быть осторожнее: Властелин Ангбанда наверняка следит за каждым моим шагом. Странно только, что Мори он не использует. Я ждал, что мальчишка будет все время крутиться поблизости, подслушивать, задавать вопросы. А он появляется раз в несколько дней, молча приносит еду, молча прибирается. Почтительный, деловитый, расторопный. И незаметный, как тень.

Но если за мной наблюдает не Мори, тогда кто? Ни ворона, который пролетел бы мимо окна, ни случайного сквозняка. Ничего такого, что я мог бы заметить, и это тревожит больше всего. Я вынужден остерегаться все время.

Даже в Амане было легче. Да, там приходилось таиться от тех, кому я привык верить. Но у меня был друг. Здесь я один, а мой противник... Да, теперь — только противник. С прошлым покончено. С ним — пока еще нет.

35

"Мелиан".

Нет. Не стану я отвечать. Не хочу.

"Мелиан!"

Замолчи! Уходи. Ты — прошлое. Твоей Музыке нет места в Дориате.

"Мелиан, ты ведь слышишь меня, я знаю".

Я не хочу тебя слышать, Аратаназ. Тебя больше нет для меня. Ты — морок, ты — наваждение, ты... ты... враг и слуга Врага!

"Мелиан, отзовись, прошу тебя!"

Не отзовусь, не надейся. Не зови, не искушай меня.

Я только... посмотрю немного. Ты близко: я чувствую, как твоя мелодия касается Завесы — осторожно, едва заметно.

Не попытка пробить защиту, не противоборство двух сил. Зов. Тихий, ласковый.

"Мелиан..."

Ну, вот зачем ты пришел... так поздно?

36

Соловьи поют...

Соловьи? Зимой? В Горах Ужаса?

Нет, конечно! Это ветер свистит среди скал. Это поскрипывают мертвые, высохшие деревья. А мерещится всякое от голода и усталости. Отдохнуть бы, да только уснуть здесь — значит, уже не проснуться.

А он должен жить, Берен, сын Барахира, поседевший до времени, одиночка со взглядом затравленного зверя, не сдавшегося, все еще опасного, но уже обреченного.

Жить... зачем? Не осталось ни дома, ни цели. Четыре года скитаний в Дортонионе, где сама земля враждебна, где не найти иных товарищей, кроме зверей и птиц, из тех немногих, что еще не служат Морготу. Четыре года мести — за отца, за погибших товарищей, за свое племя, за всех, кто страдает под пятой Врага.

А теперь и из Дортониона пришлось бежать: можно бить орков, но не выстоять одному человеку против злых духов в облике огромных волков. Этих жутких тварей становилось все больше, и казалось, их вела чья-то непреклонная воля. Заставляла их искать Берена.

Человек остановился, потер виски. Соловьиное пение доносилось отчетливо. Откуда-то с юга, снизу, из-за Паучьих Пустошей. Или — из прошлого?

Берен оперся о корявый ствол с потрескавшейся корой, опустил тяжелые веки, но тут же с усилием вскинул голову. Н-нет, не спать! Здесь спать нельзя. Надо идти дальше.

Дальше... а куда? Вниз, в Дориат? В Закрытые земли, куда нет пути смертным? Через Завесу Мелиан, которую невозможно преодолеть?

А не все ли равно? Какой путь ни выбери, жить осталось недолго. Там, внизу, поют соловьи. Значит, вниз. Хоть послушать их перед смертью.

37

Ты же здесь, Мелиан! Совсем рядом. Зачем прятаться? Я ведь не угрожаю тебе.

Я чувствую твой страх, твое смятение — и твою тоску. Даже сквозь эту нелепую Завесу, которой ты закрываешься от меня. А ведь я мог бы ее пробить, не то, чтобы легко, но мог бы. Ты знаешь это. Как и то, что я не поступлю так с твоим творением.

"Я не враг тебе, Мелиан".

"Ты слуга Врага", - вздыхает ветер.

"Не слуга. Помощник".

"Какая разница?" — печально звенит ручей.

"Старший не враг тебе, - я не собираюсь отступать. — Мы ведь не трогаем твой Дориат".

"Ваша Музыка несет разрушение, - тревожно высвистывает птица. — Зачем ты изменил себе, Аратаназ? Ты ведь был творцом!"

38

Ты был творцом. И я любила тебя, Аратаназ! Любила твое упорство и увлеченность, твою смелость и пытливый ум. Мне нравился твой облик, хотя многие считали, что ему недостает изящества. Мне нравилась твоя улыбка — неожиданно нежная на обычно суровом лице. И предназначена она была только мне. Никто больше не видел тебя таким... беззащитным. Таким открытым.

И мелодии твои мне сначала нравились: яркие, звонкие, стремительные. Пока ты не утратил чувство меры, пока в твоей Музыке не зазвучала угроза всему, что было мне дорого. Угроза нашему миру.

Чем тебя привлек Восставший, Аратаназ? Лестью? Обещанием власти? Ты всегда был слишком честолюбив — в этом твоя главная слабость. Гордость толкнула тебя к Мелегорузу, гордость не позволяет признать свою ошибку и покинуть его.

Я так ждала тебя, Аратаназ! Ждала, что ты опомнишься и вернешься ко мне. Потом перестала ждать — и только хранила воспоминания. Но все-таки не ушла из Эндорэ. Не смогла.

Я же о тебе пела тогда в роще! О том, каким ты был и каким мог бы остаться. О тебе, о нас. О несбывшемся счастье. О том, чего не будет уже никогда.

Я пела — и не слышала, как приблизился квендо, околдованный этой мелодией. А потом... я могла бы снять с него чары, но не стала. Упрямый, самолюбивый, дерзкий, он немного напоминал тебя.

Он любит меня, мой Эльвэ — как умеют любить Дети. Как мог бы любить ты, если бы разрешил себе.

39

Берен обессиленно опустился на землю и привалился спиной к иззубренной скале, напоминающей руку с растопыренными пальцами.

Соловьиное пение — сладкий морок — то смолкало, то вновь рассыпалось трелями в мертвом воздухе Пустошей.

Берен вытащил бурдюк с остатками воды и припал к нему потрескавшимися губами.

В этом гиблом месте не было даже снега. А быстрые молчаливые твари, похожие на пауков-переростков, не годились в пищу. Берен убил одну, но не отважился даже прикоснуться к зловонной мякоти, показавшейся в трещине рассеченного панциря. Едва сдержал тошноту.

Сколько он уже бродит здесь? В сером мареве не отличить дня от ночи. И страшно уснуть: кажется, что, пробудившись, встретишься взглядом с неподвижными глазами огромного паука. А защитить себя, даже пошевелиться уже не сможешь, с ног до головы опутанный липкой сетью.

Берен кое-как встал. Потряс бурдюк, жадно ловя губами последние капли влаги. Те скудные запасы еды, что оставались у беглеца, закончились еще в Горах Ужаса.

Человек побрел дальше, пошатываясь от слабости. Как будто ему было куда идти.

40

"Ваша Музыка несет разрушение". Ты бездумно повторяешь чужие слова, Мелиан! Почему? У тебя же хватило отваги остаться в Эндорэ, когда остальные бежали от Мелькора в Аман. Хватило и на то, чтобы самой выбирать свой путь. Хотя я-то надеялся, что ты присоединишься к нам. Ко мне.

Так отчего же ты не хочешь думать сама? Чего боишься? Того, что тебе окажется близка наша Тема? И что ты напрасно потратила века на возню с Воплощенными вместо того, чтобы петь со мной?

Майэ, взявшая в мужья квендо! Нет, я все могу понять. Мелькор вон, говорят, мало кого из человеческих женщин пропустил, пока жил в Хильдориэне. Да и мы с Дарглуином не прочь с волчицами поразвлечься. Но это совсем другое!

Ты поговоришь со мной, Мелиан! Я и так ждал тебя слишком долго. А теперь я пришел сам.

Ты поговоришь со мной не из страха за свой Дориат: мы оба знаем, что он еще цел лишь милостью Властелина. Я не просил Мелькора за тебя, но, похоже, он знает, что ты мне... небезразлична. Или догадывается.

Ты поговоришь со мной, потому что ты тоже этого хочешь. Нам давно пора встретиться.

41

Снова та же скала. Словно пятерня, поднятая в предостерегающем жесте.

Насмешливый свист соловьев впивается иглами в виски. И бесполезно зажимать уши — все равно слышишь эти пронзительные звуки.

Я упал на колени. Заставил себя подняться. Повернулся к проклятой скале спиной. Сделал шаг, другой, дюжину. Безо всякой надежды — лишь бы чем-то занять себя.

Я понимал, что хожу по кругу, что Завеса не пропустит меня, а на обратный путь нет припасов. Понимал, что все закончится уже совсем скоро.

Что ж, я буду брести, пока держат ноги. Пока не свалюсь на мертвую землю. И когда за мной, уже почти не опасным, придут пауки, может быть, я еще успею ударить. Захватить кого-то из них с собой.

42

"Чем так привлекла тебя Тема Восставшего, что ты отказался от прежних привязанностей, забыл свою Музыку и пошел за ним?"

"Это моя Тема, Мелиан. И твоя тоже. Ты напрасно считаешь Мелегоруза врагом".

"Моя?!"

"Ты чарами завлекла Сына Песни, ты помешала ему и его народу уйти в Аман..."

"Замолчи, Аратаназ! Ты просто не способен понять!"

"Ты стала Владычицей над Детьми".

"Я не..."

"Ты объявила земли Дориата своими и отгородилась от мира Завесой — словно крепостной стеной. Ты давно уже поешь нашу Тему, Мелиан".

"Не-ет!"

Завеса дрогнула и исчезла, словно ее создательница разом лишилась сил.

43

Скала. Выступы-пальцы. Опять. Но за ней...

За ней — зелень. Молодая трава. Цветущие кусты и деревья. Пение птиц — нежное, мелодичное.

Дориат? Бред гаснущего сознания? Или я уже попал в царство мертвых? Не все ли равно? Буду идти дальше.

И я шел.

Потом полз.

Потом уткнулся лицом в мягкую, терпко пахнущую траву.

Она была настоящей.

44

— Верни Завесу.

— Что?

Мы говорили вслух. И глядели друг на друга — впервые за века.

Нас разделяло всего несколько шагов.

И пропасть, созданная нами самими.

— Восстанови Завесу, — терпеливо повторил я. — Нам с тобой она не помешает, а твоему народу нужна защита. Орки и волколаки не будут нарочно обходить стороной Дориат, ты же понимаешь.

— Оставь Мятежного, Аратаназ.

Мелиан сделала шаг ко мне, я видел, как шевелятся ее губы, но слова проходили мимо сознания. Был взгляд, за который я отдал бы... многое. Был облик, каждую черточку которого я помнил, несмотря на всю бессмысленность и вредность подобных воспоминаний. Была мелодия — не наша, конечно, но и не аманская. Единственная в мире.

— ...Восставший сам выбрал путь, разрушительный, гибельный, и пусть идет по нему до конца, если хочет. Но тебе-то это зачем?

Ближе.

Она не изменилась, моя Мелиан. Совсем такая же, как тогда.

— ...Я уйду из Дориата, — она подошла вплотную, и я вздрогнул, когда горячие кончики пальцев коснулись моей щеки. — Мы создадим себе новый дом в Эндорэ. Мы с тобой.

— А твой народ?

— Это народ Эльвэ, — она грустно улыбнулась. — Не мой. Я оставлю им Завесу.

— Не получится, Мелиан, — я осторожно отвел ее руку от своего лица. — Наша Музыка слишком сильна. Завеса не удержится долго, если ты уйдешь.

— Я достаточно защищала синдар, — она сдвинула брови. — Пора им самим позаботиться о себе.

— И опять наша Тема. Неужели ты сама не чувствуешь сходства?

— Я никогда не пела с Восставшим! И не стану. Мятежный уродует мир. Разве ты не слышишь?!

— Мелегоруз — мой Властелин, я сам выбрал его. Но дело не в нем, Мелиан. Это ведь не его Тема. Теперь — не только его.

— Зачем ты пришел? — почти закричала она. — Зачем добивался этого разговора?

— Хотел еще раз услышать твою мелодию.

— И только?! — она сжала кулаки. — К чему все это, если ты упрямо цепляешься за свои заблуждения?

— Заблуждения или нет, но это мое дело, Мелиан. И его я не брошу.

Глава 7

Долг

1

— А как он прошел через Завесу?

— Про то никому неведомо. Одни говорят, что Берена вели Хозяева мира, другие — что он слово тайное знал или что перстень Финрода указал ему дорогу.

— А я слышал, что и Завесы-то никакой не было — болтовня одна, сказки. Просто до Берена никто и не пробовал подступиться: не верили, что пройдут, боялись.

— Может, и так. Дальше рассказывать? Тогда не перебивайте.

— Молчим, молчим.

— Ну, так вот. Выжить Берен сумел, Завесу миновал, да и остался бродить в лесах Дориата. Там и встретил принцессу Лютиэн, девушку красоты невиданной. И полюбили они друг друга с первого взгляда.

— А король Тингол что?

— Известное дело, не обрадовался, когда узнал, что единственная дочь влюбилась в смертного.

— Вот и сделал бы Берена бессмертным. Они ведь, эльфы, вовсю волшебят. Да и королева Дориата, говорят, колдунья.

— Станет он тебе с человеком возиться! Они ж для себя только все.

— Ради дочки ведь!

— А что дочка? Выдрал, да под замок. Долго ли?

— Под замок он ее и посадил. Но не сразу. Дальше рассказывать?

2

Хорошо выходит. Совсем, как прежде. Лучше, чем прежде.

Так и должно быть, но я каждый раз чувствую невольное облегчение: вот же, не разучился творить! И начиная воплощать новый замысел, невольно замираю на мгновение: получится? Или вспышка нестерпимой боли опять взорвет начатую мелодию, растерзает в клочья?

Получится, разумеется, получится! В сущности, вынужденный перерыв, когда мне мешали ожоги от Сильмариллов, пошел только на пользу.

Все это страшное время я наблюдал — за Феанором, за Поющими. За их работой. За их поиском, неудачами и успехами. Сначала — тщательно скрывая зависть и горечь: и Пламенный, и майар сохранили то, что утратил я. Потом скрывать стало нечего: я сам увлекался и забывал, что больше не мастер. Забывал все чаще. Пока желание творить не оказалось сильнее страха погубить замысел. Пока я не привык к своей новой Музыке и не принял ее — полностью.

А тогда оказалось, что если вовремя отдыхать, боль остается терпимой и не слишком мешает. Что крошечного жучка создать чуть ли не более интересно, чем долину в горах или цепь вулканов. Сил, конечно, меньше требуется, зато сама задача — сложнее. Такой тонкой работой я прежде почти не занимался, и теперь радовался ее новизне. Искал, учился, пробовал.

Только вот поделиться радостью было не с кем. Майар-то я о своей беде не рассказывал. Не мог. Слишком привык быть Властелином. Покровителем. Опорой. Привык — и мне нравилась эта Музыка. И еще — майар когда-то пошли за сильнейшим. За первым из первых. За творцом, создавшим свою Тему. И те, что покинули Ангбанд, сделали это, потому что не пожелали творить со мной дальше. Потому что я пел то, что не нравилась им. Но все-таки — пел. А если первый среди Поющих умолкнет, утратит силу — кому он нужен тогда?

3

Душно в Ангбанде!

Залы и коридоры, от красоты которых когда-то перехватывало дыхание, теперь кажутся уродливыми. Омерзительными. Как мог я раньше любоваться ими? Нет, они совершенны, их творили настоящие мастера, но от этого совершенства холодеет внутри и по коже бегут мурашки.

Недобрая красота. Надменная. Лживая. Как и ее создатели. Как он.

Высокие прежде своды нависают над головой, словно пытаются заставить меня согнуться. Или хотели бы раздавить, да нельзя. Пока нельзя.

Я не люблю притворяться и все-таки могу, если надо. Пусть с трудом, пусть недолго. Но вот как обмануть Ангбанд? Он-то безошибочно чувствует отношение. И отвечает взаимностью на всякое чувство — любовь, ненависть, равнодушие.

Равнодушие... Если бы я мог стать равнодушным! Просто уйти. Забыть. Вычеркнуть эти несколько столетий из своей жизни. Начать все заново.

Нолдор не примут меня — и пусть. Есть еще синдар. Есть люди. Если мне когда-нибудь понадобятся помощники и ученики, я их найду. Да только нужен ли кто-нибудь истинному мастеру?

4

— Почему король Дориата не тронул дерзкого чужака?

— Лютиэн упросила. Любимая дочь все-таки. Вот Тингол и обещал не казнить смертного. Только и в живых его оставить не захотел. За Солнечным Камнем послал.

— Это к Хозяину Метелей что ли?

— К нему. Больше ни у кого в мире такого сокровища нет.

— Гиблое дело. Неужто Берен пошел?

— Пойти-то пошел, да только не к Северному Владыке. В Нарготронд, к королю Финроду.

— А что, Финрод знался с Хозяином Льдов? Воевал же с ним, вроде.

— Воевал, да. Тогда и пожаловал Барахиру, Беренову отцу, перстень — отблагодарил за свое спасение в безнадежном бою. Обещал отплатить тем же. Вот Берен и явился за помощью к Финроду, кольцо показал отцовское. И король не смог отказать. Но войско собрать им не удалось: испугались эльфы Нарготронда. Всего десятеро отважились на поход, самые отчаянные. А путь их лежал аккурат мимо крепости на Острове Призраков, где правил Саурон Жестокий.

5

Работать руками получается очень долго, конечно. Намного быстрее было бы спеть. Но сил на это пока мало, а замысел — вот он, стоит перед глазами, воплощения просит. Сейчас.

Три зала, соединенные арками. Стены, потолки и пол, выложенные мозаикой из мрамора разных оттенков. Белый чертог, черный и красный.

Одна за другой ложатся в узор каменные пластинки — ноты в мелодии, которую слышу пока я один.

"Нет, Таринвитис, подожди. Увидишь все, когда закончу. Лучше я сам выйду к тебе... позже".

Одна за другой... а в четыре руки с Феанором было бы... Нет, не лучше. Иначе. И дело не в том, что узор изменился бы — по-другому бы шло творение.

Творение — или игра? С угадыванием задумок друг друга, с легким соперничеством. Полусотрудничество, полуспор. Словно дружеский поединок равных — и мастерством равных, и гордостью, и жаждой победы.

Игра с огнем. Игра на грани. Опасная. Упоительная.

Игра, которой больше не будет.

6

А когда я уйду из Ангбанда, как поступит он? Станет преследовать? Отпустит? Или выместит зло на моем народе? О чем я, впрочем? Как будто что-то мешает ему сейчас.

Нет, нолдор Мелькор не тронет. Они полезны ему. А вот я теперь бесполезен. И меня он боится. Боится все больше, по мере того, как теряет силы. Я не майа, я никогда не был ему слугой, а другом быть давно уже перестал.

Потому так и давит Ангбанд: чувствует скрытое желание хозяина уничтожить меня. Убрать досадное, мучительное напоминание о том, каким Мелькор был прежде.

Пора уходить, промедление опасно, я и так ждал слишком долго!

Жаль только, что уйти придется, так и не отомстив. За убитого отца. За искалеченного Маэдроса. За нолдор. За все мои унижения в Ангбанде.

А еще — за творца, которого Мелькор убил в себе. За того, кто был моим другом.

7

— Саурон, подари их мне, — Дарглуин облизнулся.

— Сам наловишь, — раздраженно ответил Первый. — Эти нолдор проскочили бы мимо крепости, если бы я вернулся позже.

— Неправда! — обиженно фыркнул Волк. — Их ведь взяли. Дозорные бдительны — мышь не проскочит.

— А еще есть, кому проскакивать? — Саурон приподнял брови и побарабанил пальцами по столу. — Ты не все живое извел в округе... охотничек?

— Тебе тоже осталось, не беспокойся, — хихикнул Дарглуин. — Или ты теперь предпочитаешь поединки на Песнях с Воплощенными?

— Я предпочитаю заниматься делом, — процедил Саурон. — А на игру с этим пленником времени ушло не так уж много.

— Ты его едва не убил.

— Я был достаточно осторожен. Он выживет.

— Сделаешь из него игрушку? — с любопытством предположил Волк. — Или используешь для очередного опыта?

— Там видно будет. Ты синдар мне приготовил?

— А ты в подвал еще не заглядывал? — Дарглуин гордо улыбнулся. — Материал отборный, как я и обещал. Я ведь тоже, Саурон, всеми силами...

— Хорошо, хорошо, — Первый смягчился. — Старался, верю.

И добавил, подумав:

— Смертным можешь закусить, если хочешь. Он все равно бесполезен.

— И все? — разочарованно протянул Волк. — Не слишком привлекательная добыча.

— Ладно уж, остальных забирай тоже. Нолдор мне пока не нужны. Э, подожди! Предводителя оставь в живых. Они все вместе сидят, так что пусть мой певец полюбуется на твои развлечения. А потом я с ним еще... побеседую.

8

Вот оно!

Конечно, не совсем так, как я мечтал. Хотелось-то — мчаться над Эндорэ огромной крылатой тенью, заставляя врагов Ангбанда цепенеть от ужаса.

Я думал, что стану воплощением безудержного напора и мощи. Чтобы ни преград, ни сомнений. И обязательно навещу тех. Ушедших.

Нет, я не тронул бы их без разрешения Властелина. Я бы просто взглянул им в лица. В глаза. Только это.

А потом я бы вернулся в Белерианд. Подкараулил бы небесную ладью, вынырнул к ней из-за толстого слоя туч и дохнул пламенем. И любовался бы, как живым факелом полетит вниз аманский майа, в муках теряя плоть. Как разобьется о скалы Тангородрима. А потом можно и с огненной девой на второй ладье разобраться — в таком-то облике.

Но вместо этого... Летать мне разрешили только на север от Ангбанда, до границы облачной завесы. Тренироваться. Да так, чтобы никто не увидел: ни орлы, ни майар на небесных ладьях, ни даже Воплощенные.

Нолдор-то, когда гибнут — они же в Мандос уходят. Вздумает Намо в их воспоминания заглянуть — и все. А нам нельзя допустить, чтобы Западные Владыки раньше времени узнали о моем новом облике и возможностях. Наш Вала снова приготовил сюрприз для врагов. Жаль, подробностей по своему обыкновению не рассказывает.

Так что мое дело теперь — упражняться побольше, да потомство плодить. Что ж, надо, значит, надо, месть подождет. Буду прятаться, пока не придет время.

Довольно того, что мой полет увидит Глор.

9

Смертного я оставил напоследок. Подумывал и вовсе скормить его волколакам: у Младших Детей мясо жесткое, да и кровь хуже на вкус. Но очень уж приятно было наблюдать за личным Сауроновым пленником, желтоволосым, что осмелился вступить с майа в поединок на Песнях. Видел я, как он бледнел и грыз губы, когда его спутники один за другим становились моей добычей.

Я спускался в подвал не часто — раз в дюжину дней. И не спешил, позволяя жертве подергаться и покричать подольше, а остальным послушать эту музыку. Разглядеть-то они ничего не могли: эльдар неплохо видят в темноте, но только не в подземелье Тол-ин-Гаурхот.

Желтоволосый, в отличие от спутников, не жался к стене в ужасе, не пытался заткнуть уши. Держался. Пару раз попробовал даже порвать цепь.

Си-ильный... жаль, что враг! Властелин таких ценит. Только вряд ли этого нолдо удастся переубедить. А вот легкую смерть я бы ему подарил, пожалуй. Если Саурон согласится.

10

— Так все спутники Берена и Финрода и сгинули в подземелье Острова Призраков, один за другим. Сожрал их волк-оборотень. На том бы история и закончилась, кабы не Лютиэн. Она девка отчаянная была, под стать любимому. Сбежала из Дориата! Веревку сплела из собственных волос, спустилась по ней, на стражников чары сна навела — и была такова.

— Одна?

— Одна. Соткала из волос своих плащ волшебный, чтобы красоту ее никто не заметил...

— И плащ, и веревка — это сколько же волос-то надо?

— Да брось! Сказано же — колдунья! Отрастила, стало быть, волосы.

— А вот у нас в селении баба одна есть, так у нее...

— Замолкни! Подбрось-ка хворосту лучше, холодает. Рассказывай дальше, дед. Мы не будем перебивать.

11

Я боюсь смотреть на тебя в палантир: ты мгновенно чувствуешь взгляд, даже если работаешь. Словно ждешь его. А может, и ждешь.

Я слышу твой зов, отец. Вернее, угадываю. По напряженному лицу, по взгляду — чаще гневному, но иногда такому тоскливому, что я почти готов сдаться. Готов откликнуться.

Да нет, не откликнусь, конечно. Нельзя! Хватило и одного раза.

Ты дал мне оружие... друг Моргота. Для чего? Пока мне удается использовать его против воинов Ангбанда. Надолго ли? Когда твой дар обернется против меня, отец? Против нашего народа? И что тогда будет — белое пламя сожжет меня? Или попытается подчинить мою волю?

Я не задам тебе этих вопросов, отец. Откуда мне знать, что ты ответишь правду, а не попытаешься завлечь меня в новую ловушку? Что ты не воспользуешься переданной мне странной силой. Что я не стану опасен для своих после этого разговора.

Ты просчитался, отец. Вернее, вы оба. Нетрудно догадаться, что вы с Морготом действовали сообща. Один подослал майэ, вынудив меня вступить в безнадежный бой. Другой с готовностью "спас" меня.

Но я не сдамся, отец. Твой дар будет служить нолдор — не Ангбанду. Я не могу избавиться от него, но сумею укротить. Я научусь его использовать — без твоей помощи.

12

Как он решился надеть Венец? Он ведь не лгал, говоря, что боится обжечься. Он плохо умеет лгать, я бы почувствовал.

И главное — зачем? Бросить вызов мне? Вряд ли: в этом нет никакого смысла, а Феанор, несмотря на горячий нрав, все же не глуп.

Ради людей, чтобы они запомнили обе Темы? Но Пламенный столетиями был безразличен к смертным, так с чего ему теперь менять отношение? Ведь он с самого начала знал, что Младшие Дети явятся в Ангбанд.

Или мастер отважился на этот шаг от безысходности, такой, когда и страха уже не чувствуешь, и на боль не обращаешь внимания? Но Венец все равно не убил бы его, а способов оборвать свою жизнь у Пламенного и так хватает. Тем более, что теперь я не стал бы мешать.

А может, Феанор справился наконец с сомнениями? Сумел принять себя другим, изменившимся, и захотел окончательно убедиться в своей победе? Тогда нам есть о чем поговорить: мы прошли один путь, хоть и порознь. Оба едва не потеряли себя и оба сумели подняться, став сильнее, чем прежде.

Поговорить... Я сделал бы шаг навстречу первым, я бы рискнул и, наверное, сумел бы пробить разделившую нас стену. Если бы хотел этого.

Когда-то хотел. Теперь — нет. Поздно.

Мы могли быть друзьями — как два мастера. Как две схожих личности. Но не как Властелин Ангбанда с бывшим королем нолдор — пока не кончилась война между нашими народами. А она никогда не кончится.

Феанор тоже понимает это. Возможно, он действительно надумал уйти. Недаром же Мори просил за него. Но попытаться забрать с собою Венец Пламенный может лишь в одном случае: если он хочет, чтобы его остановили. Чтобы его остановил я.

13

— А тем временем Келегорму с Куруфином наскучило жить в Нарготронде, они в Эстоладе-то к простору привыкли. Ну, и отправились на охоту: дескать, волки расплодились в окрестностях пуще обычного, не иначе как Саурон позаботился. Вот ехали братья, ехали, и к западу от границ Дориата встретили Лютиэн. Увидел ее Келегорм — и влюбился без памяти.

— А она?

— Она только о своем Берене и думала, от прочих нос воротила, будь это даже эльфийский принц. Ну, Келегорм тоже отступаться от задуманного не привык. Обещал девице помощь, заманил ее в Нарготронд и... Зря фыркаешь, парень. У Древних это не принято.

— А что тогда?

— Запер ее Келегорм и отправил сватов к королю Дориата. Но Лютиэн и от него убежала.

— Опять, что ли, волосы отрастила?

— Нет, ей пес Келегорма помог, Хуан. Волшебный он был. Самим богам служил прежде.

— Насчет богов точно врут. На землю-то как спустился?

— Как спустился, не знаю, а только Лютиэн именно он вызволил. Посадил ее себе на спину и унес из Нарготронда.

— На небо?

— Нет, в Крепость Призраков. Спасать Берена.

14

Я направился к предпоследнему пленнику. Смертному.

Все было, как обычно. Острый запах страха, от которого рот у меня тут же наполнился слюной. И во взгляде человека — восхитительная смесь ужаса и бессильной ненависти. А еще — обреченность.

Справа лязгнуло железо: желтоволосый нолдо снова пытался разорвать цепь. Я приостановился: пусть упрямый пленник в очередной раз убедится в своей беспомощности, пусть устанет и сдастся. И тогда я займусь смертным. Не торопясь: это ведь последнее развлечение. Желтоволосого Саурон мне не отдаст.

Я улыбнулся человеку, хотя тот, вроде, и не мог в темноте увидеть мой веселый оскал. Потом я нарочито громко облизнулся и подошел ближе, неотрывно глядя в расширенные глаза добычи.

Скрежет. Звон металла о камень. Немного другой, чем раньше. И Музыка желтоволосого изменилась: в ней больше не было ни горя, ни отчаяния — только яростная решимость и еще непонятно откуда взявшееся торжество.

Я немного замешкался: не хотелось отвлекаться от начатой игры. Язык пощипывало от сладкого предвкушения теплой крови, которая вот-вот хлынет в пасть. А нолдо — что он может теперь? Разве что греметь цепью.

Я замешкался — и лишь поэтому Воплощенный оказался чуть-чуть быстрее. Успел ударить меня.

15

"А теперь отправляйся в Ангбанд".

Я говорил мысленно и, судя по Музыке Дарглуина, мое презрение обжигало его не хуже огненного бича. Что ж, заслуженно.

"Расскажешь Властелину, как не сумел справиться с безоружным и скованным Воплощенным".

"Саурон, желтоволосый ухитрился разорвать цепь..."

"Как допустил, чтобы нолдо, следить за которым тебе было поручено, освободился".

"Он ведь не вышел оттуда..."

"Как ты загрыз насмерть ценного пленника. Я ведь собирался отправить его к Мелькору в ближайшее время".

"Саурон..."

"Как ты лишился облика — исключительно по собственной глупости. Сколько времени уйдет на восстановление, а, Дарглуин? Или ты думаешь, Властелин станет с тобой возиться после всего, что ты натворил?"

"Саурон, позволь мне остаться! Я могу воплотиться в волка".

"Зачем ты мне, да еще привязанный к звериному облику? Лучше быть одному, чем с таким помощником".

"Саурон, прошу тебя! Я искуплю..."

"Нет, в Ангбанд, в Ангбанд".

"Я буду полезен, Первый. Никакой охоты. Любые поручения. Все, что захочешь. Позволь, Саурон!".

"Что ж, останься пока. Я подумаю, как с тобой поступить".

16

— Так и помер король Финрод. Голыми руками придушил оборотня, но волк его все-таки погрыз слишком сильно.

— И с чего он полез в драку-то? Ясно ведь было, что Берена не спасти. Все равно убьют, раньше ли, позже.

— А с того, что он свободным ушел к богам. Не пленником — воином. И клятву помогать Берену исполнил, и жизнь вражью напоследок взял. Герой.

— Да-а, герой. И ведь цепь порвал — это ж сила нужна немалая! А без оружия против оборотня...

— Эльфы — они еще и не то могут. Не все, конечно. Но этот вон с самим Сауроном отважился сразиться на волшебных песнях. Что ему какой-то там волк!

17

Я здесь, я пришла, любимый! Меня не остановили стражи Дориата. Меня не удержали стены Нарготронда. Не отступлю и сейчас.

Тишина. Только звук наших шагов по мосту, ведущему на оскверненный остров, к вражьей крепости. Только плеск воды внизу. Только дыхание Хуана и быстрый стук моего сердца.

Никто не пытается нам помешать. Затаились. Подстерегают. Пусть так.

Саурон, ты ведь знаешь, что я здесь. И все-таки делаешь вид, что ничего не происходит.

Берен — мой, тебе придется его отпустить! Ты слабее Мелиан, иначе давно уже попытался бы вторгнуться в наши земли. Ты боишься ее, Жестокий, а я похожа на мать и многому у нее научилась.

Я не хочу сражаться. Но если не останется ничего иного, я выйду против тебя. Как Поющая. А победишь меня — и тебе придется встретиться с Мелиан.

Отдай мне Берена, Саурон, и я уйду, и никогда больше наши пути не пересекутся. Отдай мне Берена сам!

18

Как она похожа на мать! Невероятно. Невыносимо.

Тот же облик — в ней нет почти ничего от Тингола. Тот же глубокий и сильный голос. Та же мелодия, знакомая до последней ноты. Та же... враждебность Ангбанду. Мелькору. Моему делу. И нечего поддаваться чувствам!

Девчонка может нам пригодиться. Хотя бы как пленница, если договориться не выйдет. Хотя договориться я, конечно, попробую. Ради моей Мелиан.

Что же на самом деле понадобилось здесь принцессе Дориата? Сейчас выясним.

Я послал за незваной гостьей волколака.

Потом еще одного, посильнее.

И еще.

"Саурон, позволь мне привести ее".

Дарглуин. Глаза сверкают, клыки оскалены, шерсть на загривке дыбом. Воплощенное рвение. Я холодно посмотрел на него.

" Ты уже загубил одного важного пленника. Эта полукровка нужна мне. Я не хочу рисковать".

"Саурон, это больше не повторится. Никогда! Поверь мне, прошу тебя!"

"Волколаков я уже посылал. От них мало проку".

"От волколаков — да. Но я приведу тебе полукровку".

"Целой и невредимой, смотри!"

"Без единой царапины, обещаю".

19

— И вот выпускает Жестокий волков из ворот, выпускает, а пес волшебный их душит и ест. Одного за другим.

— А чего же Саурон всех сразу-то не отправил? Когда первый посланный не вернулся?

— Так ведь мост узкий.

— Не настолько же!

— А может, у него лишние волки были, а, дед? И вдруг такой случай избавиться...

— Уймись, зубоскал! Налей-ка мне лучше: в горле совсем пересохло.

— Да это, небось, у него испытание такое было для волков-то! Чтобы, значит, в одиночку с добычей справиться, удаль свою показать.

— Может, и так, кто их разберет, колдунов полуночных. Но в конце концов послал Саурон к незваным гостям самого страшного волка. У того даже имя было. Дар... Др... м-м-м...

— Драуглуин, вроде?

— Да, верно. Язык сломаешь, что за имена у северных этих! Да и у эльфов не лучше.

20

"Здесь пес Оромэ".

Огромный волк подполз ко мне, оставляя на гранитных плитах багровую полосу. Прижался к сапогу окровавленной мордой, прикрыл глаза, хрипло, с трудом дыша.

Да, сам он не справится, отдал все силы. Сюда-то еле добрался. Если немедленно не помочь — снова потеряет облик. И теперь надолго. Частые развоплощения никому из нас не проходят даром.

"Саурон... Скорее... Больно-то как!"

"Оставь эту плоть, Дарглуин".

"Нет!"

"Оставь. Раны смертельны. К чему зря мучиться?"

"Саурон, спаси меня, ну, что тебе стоит!"

"Не сейчас. Не время тратить силы. Возвращайся в Ангбанд, тебе больше нечего делать здесь".

"За что?! Я же..."

"Ты исполнил свой долг, Дарглуин. Теперь я должен исполнить свой".

21

Я работал. Прерывался лишь изредка, чтобы наспех поесть и хоть немного поспать. И еще — чтобы наведаться к Феанору. К счастью, он не пытался задержать меня. Даже вопросов не задавал. Похоже, только того и ждал, чтобы я ушел поскорее.

И я уходил. Вниз по головокружительно крутой винтовой лестнице, потом бегом по давно знакомым коридорам, потом снова вниз. К мастерским. К моим нолдор. К работе.

Главное было — не забыть о мастерах, запертых в каменной ловушке. Вовремя доставить им еду и питье. Здесь, в Ангбанде, эльдар были гораздо чувствительнее к лишениям, чем на воле. То ли Музыка Мелькора отнимала у них силы, то ли просто не было желания цепляться за жизнь. А я хотел, чтобы мои подопечные жили. И занимались делом.

Я вглядывался в камни, созданные Алканармо и его товарищами. Совершенство снаружи, а внутри — зло. Словно отравленное лезвие, готовое выскочить из дверной ручки или из стены и ранить неосторожного — есть у Ангбанда такие ловушки, он мне сам показывал.

Я рассматривал камни со смесью отвращения и восхищения. Гладил, катал в ладонях, чуть ли не пробовал на вкус. Запоминал — чтобы потом попытаться сделать что-то похожее. Только без червоточины. Настоящее.

Я отказался пойти в ученики к хозяевам Синих гор. Но теперь у нас есть свои гномы. Ангбандские. И когда Властелин предложит мне учиться у них, мне будет что показать подгорным мастерам.

22

— Слышь, Быргынз, а кто он, квын этот, что камни тебе таскает для бородатых недомерков?

Сотник нехотя остановился. Сильный вожак не станет отвечать на вопрос рядового. Сильному вожаку даже вопрос задать не осмелятся. Но Быргынз был не только сильным — еще и умным. Иначе не носить бы ему бляху сотника.

Ссориться с гвардейцами, пусть и рядовыми, не стоило. Эти уруки — не чета другим. Самые смышленые, самые хитрые и драться мастаки. К тому же, в отличие от армейских, которых вместе удерживали только приказы старших, гвардейцы были единой стаей. Сплоченной, опасной. Обученной лично Повелителем Сауроном.

— Мори его звать, — Быргынз с облегчением заметил среди гвардейцев давнего приятеля и демонстративно ответил ему. — А про камни — то приказ Властелина, Дынх.

— Держится больно важно, — оскалил клыки урук, задавший вопрос. — Как Повелители. А все одно чую — квын.

— Он только по запаху квын, а так наш, — отрезал сотник.

И сделал пару шагов прочь.

— Повадка не орочья, — заявил упрямый гвардеец.

Вот же взъелся! Будто этот Мори у него последний бурдюк с косорыловкой отнял!

— Дык, у кого из болдогов орочья? — ухмыльнулся Быргынз. — Ясно, что Повелителям подражает, видали мы таких!

— Не болдог он, — возразил Ныш, один из старейших уруков, попавший в Аргбад задолго до Властелина Мелгыра. — Бляхи нет, оружия не носит — какой же болдог? Да и не приходил бы тогда сам — прислал кого.

— Камни важные, ценные, такие кому ни попадя не доверишь, — сотник демонстративно поправил бляху.

— Ты морду-то не задирай, мы пораньше тебя из снаг выбились! — тут же взбеленился гвардеец, затеевший разговор. — И Аргбаду оружием служим, а не камешки кхызадам возим.

— Да я позлее тебя в бою буду — спробуем? — Быргынз положил ладонь на рукоять меча.

Больше для острастки. Драться с гвардейцем ему совсем не хотелось: за такое не то что из сотников вылететь — голову потерять было легче легкого.

— Э-э, не рычите, парни, повоевать всегда успеете, — Дынх решительно шагнул между ними. — С квынами.

Они с Быргынзом еще орчатами сдружились, в любой потасовке всегда заодно были, в любой затее рискованной. Между собой тоже, конечно, цапались, не без этого. Но по мелочи, редко когда до крови.

— Сколько пленников-то у Мори этого?

— Да все его, Дынх. Фенырговских тоже он забрал.

Дынх наморщил лоб, сосредоточенно уставившись на свои руки. Согнул несколько пальцев. Опять разогнул.

— Неужто тысяча наберется? — предположил наконец.

— Нет, тысячи, пожалуй, не будет. Камней мало для тысячи.

— Стало быть, сотник?

— Не, вряд ли сотник. Разве он кому из болдогов подчиняется?

— Не болдогам, — неожиданно вмешался Шабрук, до сих пор угрюмо молчавший. — Повелителю Феныргу.

— Нет, — мотнул головой Быргынз. — Не Феныргу вовсе. Самому Властелину.

— Тогда он не болдог, — рассудил Дынх. — Болдогам приказывает Саурон. А Властелин — Повелителям. И огненным духам. И драконам. И... мало ли кому еще.

— Ты гляди, Быргынз, в оба. Перекинется этот Мори тварью какой — мечом не отмахаешься.

— Свою шкуру береги, Ныш, — огрызнулся сотник. — Ему что Властелин велел? Носить мне камни. Так что не перекинется.

23

Я вышел к ним в облике волколака. Так было легче — закрыться звериной мелодией, словно щитом. Думать только о долге. И о том, как сомкнутся челюсти на горле аманского пса. Потом подарю Дарглуину голову Хуана. Мелочь, конечно, но он оценит. И не будет держать зла на соратника, отказавшего в помощи. Поймет и не будет.

Хуан попятился. Сообразил, что придется платить за убитых воинов Тол-ин-Гаурхот. Не убежал, впрочем. Постыдился бросить девчонку одну.

А та побелела вся, сжала губы, комкая в руках черную тряпку... плащ, что ли? Но взгляда не отвела и ни шагу назад не сделала.

Упорная, смелая. Совсем, как мать.

Не-ет, не стану я с ней говорить. И смотреть лишний раз не стану. Даже в Ангбанд не понесу сам — пошлю гонцов за Таринвитис, пусть она пленной займется. Тем более, что и крепость теперь оставить не на кого.

Я прыгнул — так, чтобы сбить девушку с ног. Оглушить, лишить воли к сопротивлению. Она отшатнулась, теряя равновесие. Вскинула руки — плащ распахнулся, почти коснувшись краешком моей морды.

Знакомый запах. И мелодия... такая похожая, такая... Нет!

Я отвлекся лишь на мгновение — и не успел заметить, как прыгнул пес. Почти одновременно со мной.

Мы сцепились. Он оказался серьезным противником, Хуан из своры Оромэ. Куда более серьезным, чем я ожидал. А все же он не продержался бы долго, если бы не дочь Мелиан, не ее песня!

Слишком сильная мелодия для полукровки. И слишком слабая, чтобы послужить оружием против Поющего. Только вот очень... не то, чтобы красивая — манящая.

Сладкие чары, ласковый зов, туманное обещание... когда-то я поддался на похожую Музыку. Почти поддался. И так хотелось не противиться ей сейчас, отпустить себя на волю и только слушать, слушать, слушать любимый голос...

Хуан навалился на меня всей тяжестью, впился зубами в горло, а песня продолжала звучать. Нежная. Лживая. Предательская.

Даже волчий облик не спасал от нее.

И змеиный тоже.

И обычный мой.

— Осторожнее, Хуан! Не убивай его.

Пес, впрочем, и так не пытался перегрызть мне горло. Только держал. Но мгновенно сжал зубы сильнее, стоило мне — увы, слишком медленно — потянуться к кинжалу на поясе.

— Тебе не вырваться, Саурон, — снова раздался тонкий девичий голосок. — Ты лишишься плоти, вернешься в Ангбанд с позором, и презрение Восставшего станет для тебя вечной пыткой.

Шевелиться не стоило: Хуан был настороже. Позвать кого-нибудь? Ирбин и Таринвитис далеко, а от орков и волколаков сейчас никакого проку, да они и так лишнее видели, придется потом...

— Отдай мне власть над крепостью, Саурон, — потребовала девушка. — Над крепостью и над островом.

Подумала и добавила:

— Отдай — и я отпущу тебя.

Истинная дочь своей матери! Явилась будто бы за возлюбленным, а теперь хочет власти. Поет нашу Тему — насколько может петь полукровка — и при этом считает меня врагом. Я засмеялся бы, если б мог.

Хуан слегка разжал челюсти — видимо, по ее знаку, чтобы я мог ответить. Не хотела девочка открывать сознание для мысленной речи. Боялась. И правильно делала.

Что ж, гарнизон все равно нельзя оставлять в живых, а возвести новую крепость легче, чем восстанавливать облик после развоплощения.

— Бери, — прохрипел я.

Она поверила. И радовалась своей победе — до тех пор, пока я, освобожденный Хуаном, не взмыл в небо летучей мышью.

Я спешил к Сосновому Нагорью. К Ирбину. А далеко внизу земля дрогнула, стряхивая с себя хрупкое творение эльфов, и оставленная мною крепость рассыпалась, словно трухлявое дерево от удара. Лютиэн потеряла вожделенную власть, едва обретя ее.

24

Ой, мама! Как это удержать?!

Да не нужна мне твоя твердыня, Саурон! Мне Берен нужен! Я только хотела напугать тебя, чтобы ты его отпустил. Кто же знал, что ты согласишься отдать мне крепость?!

Она ведь сейчас развалится, Саурон, и Восставший тебя... ну, не знаю, как он поступает с провинившимися майар, но не похвалит уж точно!

"Саурон! Стой! Я верну тебе крепость, слышишь?"

Не слышит — улепетывает к своему Мелькору. Трус!

"Мама!"

Да разве дозовешьтся кого-нибудь, когда вокруг такой Диссонанс! Не знаю, как этот майа соединял вместе нолдорские мелодии и северные, но едва его сила ушла, они начали разрушать друг друга.

Я запела, надеясь хоть чуть-чуть замедлить распад — куда там! Все равно, что тушить лесной пожар пригоршней воды.

— Хуан, скорее, найди!..

Я вскакиваю на широкую спину, вцепляюсь в жесткую шерсть на загривке, и мы мчимся — под рушащиеся на глазах своды, по лестницам с крошащимися, ходящими ходуном ступенями. Пес стремительно несется вперед, а я все еще пытаюсь оттянуть неизбежное.

С оглушительным треском лопаются стены. Пыль клубится в воздухе, не дает дышать.

— Бе-ере-ен!

Грохот рассыпающихся камней заглушает зов.

25

— И тут злые чары исчезли, стены крепости рухнули, узники вышли на свободу, а Лютиэн стала искать Берена.

— И успела раньше волков?

— Так волков-то Хуан поубивал, а которые уцелели, тем уже не до пленников было, свою бы шкуру спасти. Так что Берена принцесса нашла живым. Они вместе похоронили Финрода и ушли бродить по лесам. Волшебный пес к Келегорму вернулся.

— А Саурон что? Не стал их искать?

— Нет, не стал. Перекинулся летучей мышью, улетел в Дортонион и остался там. Пес-то сильно потрепал его, хоть и не до смерти.

— Но как девчонка с Жестоким справилась, вот чего я не понимаю! Он ведь самого Владыки Метелей главный помощник.

— Так ведь Хуан помог. Да и ведьма она: кто на нее ни взглянет, тут же или заснет, или влюбится до беспамятства.

— Но ведь Саурон...

— А что, Саурон не мужик, что ли?

26

"Ирбин..."

Окровавленная летучая мышь почти упала к моим ногам, распластав крылья. Непривычно маленькая по сравнению с обычным обликом Первого.

"Саурон! Что у вас случилось?!"

"После. Помоги мне остановить кровь".

Что ж, если я нужен ему как целитель, а не боец, значит, или уже все потеряно, или серьезной угрозы нет. А раз Первый сохранил облик и свою отвратительную привычку командовать, значит, точно потеряно не все.

Вовремя он успел. Могло и развоплощением кончиться. Рана-то серьезная... И оставленная клыками. Волчьими? Или только похожими на волчьи?

Я вслушался в Музыку. Нет, не волк. Пес Оромэ. И что-то еще там было. Отголосок нежной мелодии, похожей на сладкий яд, на медленно затягивающую теплую трясину. Такое могла создать лишь одна из Поющих.

— Отправить гонца в Ангбанд? — предложил я, закончив лечение и дождавшись, пока Саурон сменит облик.

Первый ответил не сразу. Повозился, усаживаясь поудобнее. Зачем-то сорвал травинку. Осмотрел. Бросил.

— Не надо, — он потер пальцами свежий шрам на шее. — Я сам доложу Властелину... позже. А пока поохочусь тут у тебя. Силы быстрей восстановятся.

— Так все-таки, что произошло? — не выдержал я. — Нолдор сумели объединиться с Дориатом? Или Мелиан ухитрилась как-то переманить у них пса Оромэ?

— Не Мелиан, — хмуро ответил Саурон. — Ее дочь.

27

"Властелин, я..."

Дарглуин. Тихая, сбивчивая мелодия. И целая буря чувств. Все вперемешку: страх, стыд, досада, обида, надежда.

"Я...", — казалось, он вот-вот признается: "я виноват". Но майа закончил иначе:

"Я исполнил свой долг. Так сказал Первый".

Вот тут я встревожился. Непоседливый и беспечный Дарглуин вполне мог лишиться облика по собственной неосторожности, но вряд ли Саурон стал бы его хвалить за это.

"Где он?!"

"Он тоже готовится исполнить свой долг, Властелин".

Еще лучше!

"Докладывай, — потребовал я. - Все".

...Финрод? Я не сразу узнал его в образе, показанном Дарглуином. Сильные чары наложил на себя король Нарготронда. Интересно, зачем?

Да, все-таки Финрод. Это его загрызли. И виноват в случившемся Саурон, а не Дарглуин. Необычного пленника следовало тут же отправить в Ангбанд, а не гноить попусту в подземелье. Может, на что-нибудь он и пригодился бы. А если и нет, это мне решать. Куда Финрод пробирался-то с десятком спутников? Теперь и не выяснишь. Хотя...

"Дарглуин, смертный ведь цел остался?"

"Да, Властелин. Я не успел убить его".

Отлично! Отправлю в Тол-ин-Гаурхот Таринвитис. Сам допрошу этого человека, надежнее будет.

И еще полукровка... Как ее-то на остров занесло? Да еще с Хуаном. За Финродом, что ли? Причем тайком от родителей — они бы ее из Дориата не отпустили.

Что ж, потолкую с обоими — и со смертным, и с полукровкой. Какая-то связь между ними есть... должна быть. И о Финроде они мне расскажут.

"Властелин... а со мной-то как?"

"Ты, Дарглуин, пока так оставайся. Без облика".

"За что?!"

"Не "за что", а вместо Алага. Больше пользы будет".

28

— А Келегорм с Куруфином уехали из Нарготронда. Одни говорят, что не стало покоя им, опутанным чарами Лютиэн, и обречены были братья вечно искать колдунью. Другие — что сыновей Феанора из города выгнали.

— Это за что же?

— Так будто бы это они мутили народ и помешали Финроду собрать войско, значит, они и повинны в гибели короля.

— А что, у нарготрондских своих голов нету? Не сами решали, идти им с Финродом или нет?

— Да небось, неохота было в трусости своей сознаваться, вот на Келегорма с Куруфином и свалили все. Дело обычное: что ни случись плохого, виноваты кто? Чужаки. Ну, или странный кто, на других не похожий.

— Точно так. Вот в моем селении...

— Да слышали мы уже про твое селенье! Замолчите все, не мешайте деду дальше рассказывать!

29

Крепости больше не было.

Развалины. Груды камней. И свежая могила на холме. Эльфийская.

Саурон исчез. Дотянуться до него мысленно не выходило: закрылся наглухо. А в Музыке острова не было ничего необычного. Остатки нолдорской мелодии, почти заглушенные нашей Темой. И все-таки крепость почему-то рухнула.

Что случилось-то здесь? Не могла полукровка учинить такое. Мелиан никогда не пела с Ауле, у нее нет власти над камнем, а у ее дочери тем более неоткуда взяться.

Трупы — те, что не были завалены полностью, — попадались только волчьи и орочьи. В подземелье я не полезла: вряд ли там нашлось бы что-то заслуживающее внимания, зато из полузасыпанного входа ощутимо несло падалью, несмотря на холод.

"Тарис, да что же это такое? — расстроенно спросил Дарглуин. — Почему? Кто?!"

"Откуда я знаю! — огрызнулась я. — Вам доверили крепость, вы ее потеряли, а теперь ты спрашиваешь меня, почему!"

"Я не терял, - обиделся он. — Я только..."

"Неважно. Мчись в Ангбанд, быстро! Надо срочно доложить Властелину".

Полагаться на мысленную речь мне сейчас не хотелось. Во всяком случае, не на острове, где ни с того, ни с сего развалилась крепость.

Хотя скорее всего, обрушил ее все-таки Саурон. Вот только зачем? Неужели не было другого способа уничтожить полукровку, если он почему-то не смог взять ее живой?

30

— В Ангбанд, — Берен провел рукой по лицу, словно паутину сметал.

Или ото сна пробудился.

Все-таки вспомнил.

Не надо было нам подходить так близко к Дориату, где земля не забыла клятву, данную человеком эльфийскому королю. Прозвучало слово, вплелось в Музыку — и осталось в мире. Как сторожевая нить паутины: только коснись ее, и не спастись уже, не освободиться.

Нельзя было допускать, чтобы Берен коснулся. Увлеклась я, замечталась, поверила в невероятное счастье свое, не уследила.

Жили бы спокойно в лесу — вдали от войны, от опасностей, от зла. Только Берен и я. А теперь...

— В Ангбанд. Мне нужно идти туда, — в голосе любимого горечь, почти отчаяние.

— Не нужно, — я положила ладони на плечи Берену, заглянула в глаза, упрямо пытаясь укрепить, восстановить разрушенное заклятье.

Поздно!

— Я добуду Камень, — решимость во взгляде. — Как обещал твоему отцу.

— Зачем? — я еще пытаюсь бороться, хотя ясно, что любые слова ничего не значат рядом с данной Береном клятвой: не пробить скалу дождевым каплям. — Я с тобой, мы свободны, я никогда не вернусь в Дориат!

— Там твои родители. Твой народ. Твой дом.

— Там те, кто пытался удержать меня взаперти. Разлучить с любимым. А мой дом теперь там, где ты.

— Вернись, прошу тебя! В Дориате ты хоть в безопасности будешь.

— Мне не нужна безопасность. Мне нужен ты.

— Мой путь лежит в Ангбанд.

— Чтобы принести Сильмарилл моему отцу? Ради этого ты собираешься рисковать жизнью?

— Я рисковал ею много лет, любимая. Сейчас... мне есть, что терять, и я очень хотел бы вернуться живым. Но вернуться я могу только с Камнем Света в руке. Это мой долг.

— Перед Тинголом? Ты не его подданный и ничем не обязан ему! Или передо мной? Но тогда я освобождаю тебя от этого долга.

— Нет, любимая. Перед собой.

— Что ж. Тогда с тобой иду я.

— Лютиэн, тебе-то зачем...

— У меня тоже есть долг, любимый.

Я спокойно улыбнулась ему. Мне даже страшно не было: я решила все для себя. Давно решила.

— Откажешься ли ты от клятвы или сдержишь ее, станешь ли скитаться по земле или бросишь вызов Властелину Севера, у нас один путь, Берен, и судьба одна. Я тоже дала слово. Себе.

31

— И смотрели они, влюбленные, лишь друг на друга, и не слышали ничего вокруг. А Келегорм и Куруфин как раз проезжали мимо, пробираясь к Химрингу. И задумали братья убить Берена и похитить Лютиэн.

— Ведьму похитить? А если околдует?

— Так ведь уже околдовала: Келегорму жизни без нее вовсе не стало.

— Наведьмачила, значит, на свою голову. А не накладывай чары на всех подряд!

— Дальше ты будешь рассказывать или я?

— Молчу, молчу, дед.

— То-то же! Так вот, кинулись на них сыновья Феанора, но Берен воин был умелый да сильный, а уж за любовь свою дрался злее некуда. Поранили его, правда, в том бою сильно, едва не до смерти.

— А ведьма что?

— Известно что — заклятье сплела.

— Еще и Куруфина, значит, приворожила?

— На что ей Куруфин? Тут уже из-за Келегорма бед не оберешься. Нет, она рисковать не стала. Очаровала Хуана, пса небесного, к себе привязала накрепко. Отрекся он от прежнего хозяина и помог Берену одолеть сыновей Феанора.

— Загрыз?

— Нет, убивать братьев они не стали. Прогнали, отобрав у Куруфина оружие и коня, а еще волшебный кинжал Ангрист, который резал железо, словно дерево.

— Да проку-то от кинжала супротив Северного Хозяина! Все равно, что в сугроб ножом тыкать!

— Э-э, а ведь есть сказание, как Владыку Метелей один эльфийский король обычным копьем то ли мечом поранил.

— Ну, поранить, может, и поранил, а все-таки не убил. Говорят, Северный только огня боится, и если с факелом супротив него выйти, да слова правильные сказать, растает он сразу, и следа не останется.

— А кто пробовал-то?

— Не знаю, кто пробовал. Говорят люди.

— Ага. А еще говорят, что ежели умрет Владыка Холода, то все льды и снега, что он собрал у себя на севере, разом растают, и вода вообще всю землю затопит, и никто не спасется. А Небесная Кобылица взбесится и небо напрочь сожжет...

— Э-э, мы сказку слушаем или решаем, можно ли Хозяина Метелей извести?

— Так сказка-то как раз про него.

— Но до него-то еще добраться надо.

32

Я сделала несколько кругов над разрушенной крепостью, размышляя, как лучше поступить.

Саурон, наверное, уже в Ангбанде. Мы разминулись и, думаю, не случайно. Будь я сейчас нужна, Первый перехватил бы меня. А раз не позвал, значит, хотел сперва доложить Властелину.

Что ж, пусть. Узнаю все позже, от Мелькора. А пока можно и задержаться немного.

Например, навестить Ирбина. Он неплохо устроился на Сосновом Нагорье, и я время от времени залетала к нему. Забавно: он не упускал случая подчеркнуть свою независимость, а про Ангбанд расспрашивал с интересом. С жадностью даже. И мне явно радовался. Про Властелина сам говорить старательно избегал, зато слушал охотно.

Я как-то сказала Мелькору, что надо бы помочь Ирбину вернуться. Гордый ведь, сам не придет. Устроить бы подходящий случай. Властелин улыбнулся — бывает у него улыбка такая хитрая, когда он что-то задумал, но рассказывать раньше времени о затее не хочет. Не спеши, сказал, случай представится.

"Тарис! Как вовремя!"

Черная летучая мышь метнулась ко мне, когда внизу уже зеленели верхушки сосен Нагорья.

Я недоуменно вслушалась в мелодию Поющего. Знакомую, но... поверить, что Музыка Саурона может звучать — так?! Словно он развоплотился и только-только начал восстанавливать силы. Хотя облик у Первого был. Раза в три меньше обычного, правда, но все-таки.

"Саурон! Что случи..."

"После, после! Ты была в Тол-ин-Гаурхот".

Не вопрос — утверждение.

"Была, и теперь..."

"Вернись туда! Там осталось нолдорское оружие, то, что против Поющих. Его нужно доставить в Ангбанд".

А вот и случай для Ирбина!

"Ирбин уже на пути туда, - Саурон угадал мои мысли. А может, и сам искал то же решение. — Но у него нет крылатого облика, а верхом добираться дольше. Нельзя, чтобы это оружие снова попало в руки врагов. Слишком много вреда от него".

"Покажи, где ты его спрятал".

"Запоминай. И поспеши, Тарис".

33

Я сама не поняла, что меня разбудило. Приподнялась на локте, тревожно вглядываясь в темноту. Мокрый нос немедленно ткнулся в щеку. Хуан был рядом.

"Где Берен?" — мысленно спросила я пса.

Хотя уже знала ответ. Сердцем чувствовала.

"На пути к Ангбанду".

Я села, подтянув колени к груди и зябко кутаясь в плащ. На траве и ветвях поодаль серебрился иней. Только на крошечной полянке, которую мы выбрали для ночлега, его не было. И ветер я попросила обходить наш временный дом стороной. Но костер потух, и теперь все равно было холодно. Конец осени.

Я уткнулась носом в теплую шею Хуана, зарылась пальцами в густую жесткую шерсть.

Значит, ты все-таки уехал, любимый. Дождался, пока зажила нанесенная Куруфином рана, забрал коня и уехал. Один. Ночью. Украдкой.

Берен, Берен, неужели ты и вправду надеешься, что я не пойду за тобой, что от слова своего откажусь? Или — знаешь, что не откажусь, но не хочешь оказаться невольным виновником еще и моей смерти?

Думаешь, это ты погубил Финрода?

Нет, любимый, не ты. Клятва. Данное когда-то твоему отцу слово. Произнесенное вслух. Ставшее частью Музыки мира. И судьбой.

Тебе ли не знать, что это такое, любимый.

34

Братья ехали шагом, давая отдых коню, одному на двоих. Молчали. Слишком много случилось поражений за последнее время, слишком много предательств.

Сначала земля Эстолада вдруг стала враждебной к тем, кто очищал ее от тварей Моргота, кто привык доверять ей, кому она почти успела стать домом. И нолдор пришлось уйти, чуть ли не бежать. Без боя: невозможно сражаться с травой и деревьями, с каждым зверем и птицей, с дождем и ветром. Злая воля Врага оказалась сильнее доблести эльдар. Пока — сильнее.

Потом — Лютиэн. Отвергла любовь красивейшего из принцев нолдор, отважного воина и охотника. Тайком бежала из города, где ее принимали, как дорогую гостью. Оскорблением отплатила за покровительство и заботу.

Заслужила она стрелу, выпущенную напоследок Куруфином, вполне заслужила! Жаль, Берен успел грудью закрыть дочь Тингола, принял удар, предназначенный для нее. И тут вернуться бы, довершить дело... если бы Хуан не помешал!

Хуан... Не просто пес — друг. Верный товарищ, соратник, с которым веками делили радости и невзгоды, победы и поражения. Он-то как мог предать?! Да не один раз — дважды. Ведь простил его тогда Келегорм, не прогнал. А пес ответил на великодушие хозяина новым предательством, еще худшим. Напал на своих, защищая дориатскую принцессу и ее человека.

Да и жители Нарготронда ничем не лучше: обвинили братьев в гибели безумца Финрода. Даже убить хотели, но Ородрет не позволил. Да не из добрых чувств к сыновьям Феанора — не желал, чтобы кровь родичей пролилась на его земле, опасался навлечь на город зло.

И Келебримбор, сын Куруфина, отрекшийся от отца.

И нолдор, отказавшиеся следовать за изгнанниками...

Молча ехали братья. И когда впереди над деревьями показался темный силуэт огромной летучей мыши, так же молча выстрелил Келегорм, вымещая на вражьей твари горечь, переполнявшую душу. Только оскалился зло и радостно, когда отвратительное создание задергалось и начало падать.

35

Над вершинами сосен скользила крылатая тень, закрывая звезды. Гигантская летучая мышь. Оборотень, питающийся теплой кровью. Слуга Восставшего.

Я прижалась к пушистому боку Хуана, не сводя глаз с... твари? Нет, с майа. Как ни мало я разбиралась в мелодиях Темных, сейчас вряд ли ошиблась.

Незнакомая Музыка. Не Саурон, к счастью. Какой-то другой майа. Или... майэ, пожалуй.

Неужели она меня ищет?! Вряд ли им нужен Берен, а вот виновница падения Тол-ин-Гаурхот — вполне возможно.

Я закуталась в плащ, понимая, что это не поможет. Воплощенным глаза отвести нетрудно, а вот Поющую не обманешь.

Что же, если она одна...

Додумать я не успела. В воздухе мелькнула стрела — я не увидела ее, по мелодии угадала, — и майэ в облике летучей мыши начала терять высоту.

"Осторожно! - коснулся моего сознания Хуан. — Это мой... бывший хозяин. Он стрелял".

Пес на мгновение опустил голову.

"Подождем, пусть проедут".

"Но Хуан, он сумел ранить майэ! Единственным выстрелом! Или — убить?"

"У него особые стрелы. Развоплотил вряд ли, а вот время на исцеление ей потребуется. Ты запомнила мелодию, дочь Мелиан? Личину такую, как у этой Поющей, создать сумеешь?"

"Личину? Мыши?!" — меня передернуло.

"Иначе к Ангбанду не пройти. Слишком быстро заметят. Сотвори личины, дочь Мелиан. Себе и мне. Не тревожься: Берена мы догоним".

36

— Где ты тут нолдорского лучника-то найти сумела? — проворчал Ирбин. — Наконечник заклятый... сколько же их еще?! Такую рану быстро не залечить. И боюсь, шрам надолго останется.

Он виновато посмотрел на меня.

— Пройдет со временем, — я вздохнула. — Не в первый раз. Скверно, если нас опередили, Ирбин. Если они успели забрать оружие.

— Вряд ли успели. Не отвлекай меня. И потерпи еще немного. Сейчас станет легче.

Я устало прикрыла глаза. Больно было по-прежнему. И досадно до слез. Ладно бы в бою, но вот так нелепо подставиться! Торопилась, только о цели своей думала... а в результате сама превратилась в цель для стрелка.

— Откуда нолдор знать, что Саурон собрал их особенное оружие в Тол-ин-Гаурхот? — спросил Ирбин, закончив. — Тех, на ком он испытывал наконечники, наверняка нет в живых. Орки, если кто-то и попал в плен, рассказать ничего не могли: вряд ли Первый посвящал их в подробности своих изысканий. А случайно наткнуться... Тарис, кто из Воплощенных по доброй воле полезет в подземелья крепости, побывавшей в наших руках?

— Полукровка, — я подняла тяжелые веки и посмотрела на Целителя.

Слезы, к счастью, уже высохли.

— Ты когда-нибудь слышала о воительницах из Дориата? — Ирбин улыбнулся.

— Н-нет...

— Принцесса явилась уж точно не за оружием. Спасти кого-то хотела, из плена вызволить. Может, и сделала это. После чего поспешила уйти подальше от развалин. Все оружие цело, Таринвитис, и я заберу его: Саурон показал место. Лететь дальше ты сейчас не сможешь, так что жди меня здесь. Да не расстраивайся ты! Все будет, как надо. Твое дело сейчас — восстановить силы. Врагов к тебе не подпустят волки, а я скоро вернусь.

37

— Берен, как увидел перед собой волчару, да с ним мышь летучую, ясное дело, принял их за врагов и совсем уже было изготовился драться. Но Лютиэн сказала волшебные слова, и они с Хуаном снова собой обернулись. И понял Берен, что принцесса не хуже него упорная, так что дальше пробираться им только вместе и вместе головы сложить, ежели Северного Владыку одолеть не получится. А Хуан сказал, что не пойдет с ними, потому что предсказана ему смерть от самого огромного в мире волка, стерегущего ворота Холодной Страны.

— Испугался, выходит?

— Не испугался, но он же волшебный пес, смышленый, а гибнут зазря дураки одни.

— Или герои.

— Не-ет, парень! Герои понапрасну не умирают — непременно со смыслом. На то они и герои.

— А дальше-то, дед, что было?

— Дальше превратила Лютиэн Берена в волка черного, похожего на Др... Длур... Драуглуина, а сама перекинулась снова летучей мышью. И такой у них вид преотвратный сделался, что они, друг на друга взглянув, всякий раз пугались да Хозяина Метелей поминали неласковым словом. Попрощались они с Хуаном и отправились прямиком к Холодной Стране. Долго шли, и в конце концов добрались до Черных Ворот. Там им и заступил дорогу волк, да такой громадный, что в следе его лапы запросто мог бы спрятаться человек. Но Лютиэн снова девушкой обернулась и заколдовала его так, что он уснул.

— Зачем усыпила-то? Могла приручить и с собой забрать, как Хуана. Пригодился бы.

— И куда с ним потом? Здоровенная же зверюга, хлопот с ней не оберешься, а уж сколько жрет...

— Да и заклятье сонное, чай, попроще. А ей, колдунье-то, еще с Северным Хозяином встретиться предстояло. Чего же загодя силы тратить?

38

Венец придется оставить здесь.

Когда-то я считал его одним из лучших своих творений. Воплощением гармонии. Думал — соединил Свет и Тьму, изменил судьбу Арды, дал свободу выбора атани. Тогда я верил... ему. И он был доволен: я приносил пользу.

Я положил Венец на стол, и мне захотелось вытереть руки, словно я испачкался. Воплощение гармонии? Как бы не так! Воплощение власти! Власти... Моргота.

Уничтожить бы, да рука не поднимется. Сильмариллы, живые Камни, беззащитные... теплеют при моем прикосновении, радуются создателю. Разрушить их? Н-нет, не смогу, это было бы предательством.

А оставить их в плену у Врага — не худшее ли предательство?

Вытащить из Венца? Но этот сразу почует. Мне тогда не уйти живым, и Сильмариллы все равно ему достанутся.

Я поднял Венец и надел на голову, преодолевая брезгливость. Поможет он мне в бою? Хватит ли сил пробиться на волю? Я, конечно, могу многое, но против всей мощи Ангбанда устою вряд ли.

Взять Камни с собой — с Венцом или без него — верная смерть. Пусть в сражении, но потом-то что? Мандос? Или бесприютные скитания по Эндорэ духом, лишенным плоти?

А не брать — что за жизнь меня ожидает, когда пробудится Клятва? А она пробудится точно, если я оставлю Сильмариллы здесь. И мальчишки мои — они ведь тоже клялись...

Нет, Ангбанд не отпустит, даже если я сумею уйти. Я сам приковал себя к нему, когда создал Венец. Когда соединил две враждебные друг другу Темы.

— Будь ты проклят, Моргот! — прошептал я одними губами.

— Моргот! — эхом откликнулся кто-то сзади.

И тут же осекся испуганно.

Я обернулся.

39

— Это не Моргот, — сказала я.

Вслух, не таясь. Мысленной речи Берен не слышал, как ни старалась я научить его. Только чувства улавливал, и то не всегда. А шептать не стоило: слух у того, кто стоял перед нами в черном венце с тремя светящимися камнями, был тонкий.

Эльфийский.

Я знала, кого искать в Ангбанде. С самого начала знала. И когда мы миновали ворота, уверенно шла туда, куда вела крепость. Враг, как ни злы его деяния, остается Поющим. Творцом. И Тема его, пусть грубая и тяжелая, а все-таки Музыка. И дом свой он обустроил подобно другим создателям мира, хотя вряд ли признался бы в этом даже себе.

Коридоры. Лестницы. Снова коридоры. Странная смесь уродства и красоты. То повеет откуда-то свежестью, ароматом хвои — то гнилью потянет. То кое-как обтесанный камень вокруг — то мозаика и тонкая резьба. То привидится окно с затейливым витражом, а приглядишься — пляшут на грязной стене тени от факела, да и все. Отвернешься разочарованно — и самым краешком глаза поймаешь вскользь: нет, все же витраж. Только вот прямо на него посмотреть не выходит: прячется. Словно играет Ангбанд с тобой. Или испытывает?

А потом был вход в башню. И длинная лестница, спиралью уходящая вверх. И орки, сидящие возле двери. Увидели нас, вскочили, рассыпав что-то по полу... обломки костей. Я еле успела остановить схватившегося за оружие Берена: воины Восставшего не собирались на нас нападать. Наоборот, отсалютовали. За майар приняли. Не эльфийку и человека увидели перед собой — летучую мышь с волком.

Мы, похоже, были у цели: узор на двери не изменился, когда я на него посмотрела. Значит, эльфийский узор, не ангбандский. И я догадывалась, что за мастер создал его.

Я положила на створки ладони, вслушалась. Заперто.

Но там, внутри, кто-то был. Не просто кто-то. Тот, кого я искала.

Я провела пальцами по резьбе. Что чувствовал мастер, создавая ее? Какая мелодия звучала в его душе? О чем тосковал он, на что надеялся, чему радовался, кого любил?

Я прикрыла глаза, заставив себя забыть об орках, опасливо косящихся на нас, о Берене, напряженном, готовом к схватке, о Враге и его майар, которые в любой момент могли почуять наше присутствие, если еще не почуяли, о цели нашего отчаянного похода, о себе самой. Как учила меня когда-то мать.

Я становилась — им. Мастером. Королем нолдор. Убийцей. Героем. Другом... Да, другом Восставшего, так и было.

Створки чуть потеплели... дрогнули... приоткрылись.

40

— И прошли они через ворота, и долго спускались по лестницам, пока не оказались в самом глубоком подземелье...

— Постой, дед, а ворота, что ли, открыты были?

— Так их же волк сторожил.

— Не устерег ведь.

— Ну, такой сильной колдуньи, как Лютиэн, не рождалось в мире ни до, ни после. Никто из чужих не смог бы пройти через те ворота, а она вот сумела. И Берена провела.

— А что Владыка-то Северный?

— На троне сидел, как положено. В длинном черном плаще. Волки у ног, змеи, чудовища разные. Вокруг — ледяные статуи: все, что осталось от замороженных насмерть пленников. А корона на Владыке была железная, и в ней сияли три Солнечных Камня.

41

Итак, Тол-ин-Гаурхот пал. Не к врагам перешел — обратился в руины.

Почему Саурон так поступил? Понял, что невозможно исправить мелодию, искаженную аманскими эльфами? Возможно, но зачем тогда было тратить силы и время? Не проще ли сразу уничтожить испорченный остров и перейти к другим делам?

Впрочем, Саурон мог использовать крепость для решения временных задач. А когда закончил — сравнял Тол-ин-Гаурхот с землей. Только странно, что не послал ко мне никого с докладом. Торопился? Или хотел сперва разобраться сам в каком-то вопросе?

Но вот зачем понадобилось вместе с крепостью уничтожать гарнизон? И где полукровка, из-за которой лишился облика Дарглуин? И смертный, который при Финроде был?

Думаю, из-за этих двоих Саурон и молчит. Вину свою искупить хочет, что пленного короля Нарготронда не отправил в Ангбанд, умереть позволил. Что ж, понимаю. И торопить не стану: пусть трудится. Доставит ко мне полукровку и человека, когда они будут готовы говорить. А может, и договариваться.

Дарглуина я отправил на разведку: чем переживать из-за утраты облика, пусть делом займется. Майа обрадовался заданию. И вряд ли только как избавлению от скуки. Хочет заслужить новое тело, а не ждать веками, пока восстановятся силы. Думает, будто я медлю с помощью потому, что решил его наказать.

Что ж, рано или поздно я найду способ вернуть себе все былые возможности. Пока придется обходиться тем, что есть. Воздействовать на материю мира — не не Музыку.

Между тем, Белый и Черный чертоги готовы. Остается закончить Красный. Не нравится мне, каким он выходит: не хватает чего-то. Огня, что ли? Тусклый получается Красный чертог. Застывший. И надо вдохнуть в него жизнь, заставить камни полностью раскрыть свою сущность.

Я приказал Ангбанду не пропускать ко мне никого, даже от мысленной речи закрылся, чтобы не помешали. И принялся за работу.

42

— Да, я не Моргот, — усмехнулся тот, кто стоял перед нами. — А вы не его майар. Так что личины эти вам ни к чему. Кроме меня, вас здесь никто не увидит.

Не Враг? Но... это ведь Сильмариллы?

Я быстро взглянул на Лютиэн, с облегчением увидев любимое лицо вместо жуткой звериной морды. Она едва заметно кивнула.

— Приветствую тебя, король нолдор, — от звонкого голоса принцессы, казалось, даже Камни засветились ярче.

Король нолдор? Фингон? Здесь?!

Наш собеседник, похоже, удивился не меньше меня. Замер, пристально глядя в глаза Лютиэн. Она не отвела взгляда.

— Я дочь майэ Мелиан, — негромко объяснила принцесса. — Она рассказала мне о тебе, Феанор.

Повернулась ко мне и добавила виновато:

— Я дала маме слово молчать.

Феанор... Создатель Сильмариллов! Герой древних сказок и наших детских игр. Ожившая легенда. Я смотрел на него с жадным любопытством и недоверием. А он едва взглянул на меня — равнодушно, надменно. Повернулся опять к Лютиэн.

— Дочь майэ — и человек. Необычно. Как же вы оказались здесь? Что вело вас?

"Любовь", — хотел я ответить ему.

— Клятва, — сказали мы с Лютиэн хором.

43

— Тут по воле Владыки Севера рассеялось колдовство эльфийской ведьмы, и увидел он, какая она красавица.

— И тоже ее полюбил?

— А как же! Сказал, что в жены возьмет. Но сначала пусть, мол, она выполнит три задания, докажет, что достойна этого. А если не выполнит, заморозит ее Хозяин Метелей, в лед обратит.

— А Берен что же? Стоял и смотрел на это?! Да я бы...

— Что "ты бы"? Полез с ним драться? Он бы тебя плевком перешиб!

— Дальше рассказывать или как? Тогда слушайте. Берен, пока Лютиэн Владыку Снегов отвлекала, все примеривался, как бы к волшебным камням половчей подобраться. Он-то личину не потерял. А Северный с колдуньи глаз не сводил, про волка-то, с ней пришедшего, и забыл совсем.

44

Клятва, значит. Клятва добыть Сильмарилл. Унести из Ангбанда и отдать Эльвэ Тинголу.

Станет ли Мелькор воевать с Дориатом? До сих пор он их не трогал, даже когда ему очень важно было найти врагов для своей армии. Значит, они ему зачем-то нужны. И принять решение о нападении на Тингола ему будет непросто. Может, он еще и переговоры затеет.

Итак. Я передаю Сильмариллы этой парочке. Они торжественно вручают один из них Эльвэ и тут же скрываются с двумя остальными. Мелькор думает, что все Камни в Дориате. Пока он будет пытаться запугать Тингола и Мелиан или торговаться с ними, Лютиэн с женихом успеют уйти достаточно далеко.

Принцесса неплохо умеет прятаться: вон даже до Ангбанда добралась и разгуливает, как у себя дома. А человек... Я оценивающе посмотрел на него.

Воин. Видно по цепкому взгляду, по спокойной уверенности в движениях, по ухваткам. Опытный воин. Но молод еще, только в волосах проседь.

Данное слово он держит, раз уж пришел сюда, больше жизни им дорожит, и не только своей жизни. Хорошо.

Этот сумеет скрыться. Сумеет уберечь Сильмариллы. И вернет их, когда я потребую.

Даже Морготу не придет в голову искать Камни у смертного. Да и не уследишь за всеми, хоть целую стаю воронов подними на крыло. Сколько таких бродяг в разоренных орками землях? Отчаянных одиночек, которым нечего терять, кроме жизни, и не на кого надеяться, кроме как на себя. Не имеющих ничего — лишь потрепанную одежду, оружие да флягу с водой. Бородатых, обветренных, с руками, покрытыми...

Э! А на пальце у него — как я сразу-то не заметил?!

— Откуда у тебя перстень Финрода?

45

— Там холм над Сирионом, — закончила я тяжелый для всех рассказ. — Земля чистая, ее не успело коснуться зло. Мы похоронили короля Финрода, как... как смогли.

Феанор почти не задавал вопросов, только слушал.

— Я не видел ничего этого, — глухо проговорил наконец король нолдор. Отвернулся к окну, сцепив за спиной руки. — Как же давно я не...

Он резко замолчал. У меня сжалось сердце. Вспомнился рассказ мамы о встрече с Пламенным. Нет, не по своей воле мастер здесь! Обманул его Враг, завлек ложной дружбой, а потом... Потом достаточно было сказать: слушайся или я уничтожу твоих сыновей, твой народ. И этот венец на голове — утонченное издевательство, знак несуществующей власти. Не венец на самом деле — ошейник, сдавивший горло.

Если бы я могла хоть чем-то помочь!

Еще и Финрод погиб... Конечно, Феанор оставил племянника в Арамане вместе с другими. Обрек на унизительное возвращение или гибель во льдах. Но тогда он был в гневе, горевал об отце, спешил. А потом — мучительный плен в Ангбанде, страх за близких, вынужденное бездействие. Пламенный мог... должен был измениться!

Я стояла, пытаясь найти слова. Поддержать, утешить. И тут мастер обернулся. Глаза у него блестели, но не от слез. Мне стало не по себе от этого острого взгляда.

— Я дам вам Камень, — сказал Феанор. — Если выполните три условия.

46

— И какие задания дал ей Северный?

— Первое — спеть перед ним. О голосе-то ее серебряном слава аж до самого Ангбанда докатилась. Дескать, соловьи — и те, когда его слышали, умолкали от стыда, что не могут сравниться. Второе задание — спрятаться так, чтобы Владыка ее найти не сумел. Ну, Лютиэн глаза-то отводить всегда горазда была. Справилась и с этим заданием. А третье — рассказать сказку, да такую затейливую, чтоб удивить самого Хозяина Метелей смогла.

— Эка! Он же все небо и землю видит — от звезд до подземелий самых глубоких, а родился прежде Древних еще. Чем удивишь такого?

47

Я с трудом сдерживался, чтобы не показать неуместной сейчас радости. Принцесса едва не плакала: то ли горевала о Финроде, то ли вспомнила, как испугалась за Берена.

Принцесса, которая в одиночку победила Саурона! Сильнейшего из майар Ангбанда. Теперь-то я понимаю, почему Мелькор предпочитал не трогать Дориат. Если на такое способна дочь Мелиан, полукровка, какой же мощью должна обладать мать! А Восставший потерял часть своих майар. И вряд ли захочет лишиться остальных.

Мелькор станет искать Сильмариллы сам: не признается же он подручным в своем промахе. Вороны и летучие мыши мало на что годны, если только он ими не управляет. Глазами скольких разведчиков он способен смотреть одновременно? Вряд ли многих, тем более, что он ослабел.

А потом его ждет неприятное открытие: один Сильмарилл окажется у Мелиан, еще два — у ее решительной дочери. Это если Восставший вообще сумеет найти Камни.

Преследовать меня ему будет некогда. Да если бы и попытался — не в том он теперь состоянии. Не станет же он рисковать своими землями, отправляя в погоню за мной одних балрогов. А кроме него, они, сколь я знаю, не подчиняются никому.

Это шанс! Мой единственный шанс остаться в живых и освободить Сильмариллы.

48

— Вы заберете все три Камня, — решил Пламенный. — Один отдадите Тинголу — так, чтобы при этом присутствовало как можно больше народу. Чтобы об этом говорили. Потом незаметно покинете Дориат и скроетесь с двумя оставшимися Сильмариллами. Они не должны попасть в руки... Мелькора. Никогда.

— Феанор, я тоже скорблю о Финроде, — осторожно начала я, — но ты хочешь от нас...

— Клянитесь! — перебил меня Пламенный. — Или не получите ничего.

Мы поклялись.

— Второе условие: никто не должен узнать обо мне. Ни где я, ни о том, что я вообще жив. Придумайте историю, как сами добыли Камень, как отобрали его у Моргота.

Последнее слово он произнес как будто с наслаждением. Словно долго сдерживал чувства, а теперь смог дать им волю.

— Клянитесь.

Берен быстро взглянул на меня. Я кивнула. То, что мы сумели добраться сюда, уже казалось невероятной сказкой. Не так уж трудно придумать ей продолжение, когда мы окажемся далеко от Ангбанда.

Если окажемся.

— И третье. Те два Камня, что останутся у вас, вы вернете мне по первому требованию.

На этот раз мы поклялись сразу. Почти с облегчением.

49

— Тут вплела принцесса в свою сказку слова волшебные, так что погасли все факелы в Ангбанде и огонь в очагах, и стало совсем темно, только Солнечные Камни светились в короне Северного Владыки.

А Хозяин Снегов и говорит: ничего, мол, нет удивительного в твоей сказке, давай другую. А принцесса ему: наклонись ко мне, уж больно трон у тебя высокий, а сказка моя такая, что ее громко рассказывать нельзя.

Он наклонился к ней, а Лютиэн снова колдовство навела, так что все слуги Северного уснули. А он засмеялся и говорит: скучная, дескать, у тебя сказка, даже слушатели не выдержали, еще попробуй. А колдунья ему: закрой глаза, Владыка, так сказку мою слушать сподручнее.

Ну, Северный глаза-то закрыл, а она ему на голову свой волшебный плащ и набросила. Тут от чар ее погрузился Хозяин Метелей в сон и упал со своего черного трона, а железная корона скатилась с его головы.

50

Не ожидал, что это окажется так трудно. Думал, счастьем будет вырвать Сильмариллы из цепкой хватки гвэтворна. А как взялся за инструменты, понял, что не могу. Рука не поднимается. Не только Тема Восставшего в этом металле — я сам когда-то коснулся его, пробудил, придал форму. Он и мой тоже.

Мы с Мелькором давно перестали быть друзьями, но наше общее творение осталось прежним. Свет и Тьма сплетены в едином узоре, как века назад, и нет им дела до вражды создателей.

К тому же, Восставший сразу почувствует, если повредить Венец. И вмешается — он умеет действовать стремительно. От моей башни до выхода из крепости далеко, можно и не успеть.

Я быстро обвел мастерскую взглядом. Собираться было некогда — только инструменты в мешок сунуть и мечом опоясаться. Творения мои... что ж, создам новые. На свободе.

— Идем к воротам, — велел я Лютиэн. — Верни личины, и для меня какую-нибудь создай. За дверью орки. Увидят меня — увяжутся следом. А убивать их рано.

Она кивнула.

— Повелитель Саурон! — хором гаркнули ангбандские вояки, как только мы вышли.

Ну, Лютиэн, ну, удружила! Спасибо, хоть не Мелькора из меня сделала!

— Убирайтесь в казармы! — рявкнул я. И на всякий случай добавил:

— Приказ Властелина.

Тварей как ветром сдуло. А мы пошли к Тангородриму. Облик Саурона оказался как нельзя более кстати. Воинов, охранявших ворота, я отослал тоже. Путь был свободен.

Я держал Венец на вытянутых руках и все никак не мог решиться разрушить его. Сильмариллы стали его частью. Вытащить их из гвэтворновой оправы — все равно, что растение с корнем из земли вырвать. Погаснут Камни. Умрут. Или — нет?

Проверять было страшно. А медлить — нельзя.

— На, бери, — я резким движением протянул Венец Берену. — Пусть пока так остается. И уходите. Скорей!

Руки человека напряглись, задрожали в тщетном усилии удержать — и Венец со звоном покатился по полу.

— Слишком... тяжел, — выдохнул Берен.

— Тогда — сам вынимай Камень, — отрывисто приказал я и отвел взгляд, чтобы не видеть, как смертный опускается на колени рядом с Венцом и достает нож.

Не видеть... словно это могло помочь. Словно я не чувствовал, как гнется, теряя форму, тонкое металлическое кружево. Казалось, это мое тело терзает сталь.

Сталь, впитавшая силу Пламени. Такая знакомая мелодия... Ангрист?! Кинжал, выкованный мной для Куруфина!

— Что ты сделал с моим сыном? — спросил я тихо.

51

Рука дрогнула, и темно-красная мраморная пластина вместо того, чтобы занять свое место в узоре, упала по пол.

В спокойную и уверенную Музыку крепости внезапно вплелась новая мелодия — тревожная. Нет, яростная!

Я замер, вслушиваясь. Что-то было не так. В Ангбанде? С Ангбандом? С кем-то из моих майар? Н-нет, не это. Не здесь.

Что-то менялось — рушилось? — в Эндорэ. Не плоть земли, не материя. Музыка рвалась по-живому!

Я пошел к выходу, забыв о незавершенной работе. Побежал бы, если бы мог.

Поющие Амана! Но как они смогли подобраться? Мы же следили за побережьем! Да майар и не по силам так ломать мою Тему, а приближение Валар мы бы точно заметили.

Единый? Решил вмешаться сам в дела сотворенного мира? Но почему сейчас?

Сбросить бы облик, слиться с Музыкой Арды... помешать... защитить! Никогда еще так остро не чувствовал, что лишился этой возможности!

И никого из майар нет в Ангбанде, кроме Алага с Глором, а от них мало толку. Да и другие-то — что сумеют сделать? Только я мог бы. А я заперт в изувеченном теле. Бессилен! И...

И значит, должен придумать что-то другое, пока не поздно. Придумать и сделать! А для начала — хотя бы выяснить, что происходит.

Я, стиснув зубы, шел к Тронному залу. Так быстро, как только позволяла искалеченная нога.

Успеть!

52

Прочным был гвэтворн, металл, созданный мелодией Тьмы. Прочным и неподатливым. Не сломать, не согнуть, не разрезать, не расплавить.

Только двое могли бы. Создатель и его друг, который услышал и пробудил душу металла, вплел в кружево Тьмы капли Света и Пламенем скрепил их союз. А теперь хотел разорвать его.

Пусть не сам. Но гвэтворн чувствовал его волю — и покорялся. Медленно, неохотно, с жалобным стоном покорялся другому металлу. Тоже несущему волю одного из Двоих. И силу Пламени.

Распался узор — словно пальцы, бережно державшие Сильмарилл, разжались. И первый из трех Камней выкатился на ладонь человеку. Замерцал испуганно, но от чужой руки шло тепло. Державший не был врагом. И друг Создателя тоже был рядом. Желал этого.

Что же, значит, все правильно. Свет снова стал ровным и ярким. Сильмарилл признал нового хозяина.

Берен начал осторожно отгибать зубчики, державшие второй Камень.

— Что ты сделал с моим сыном?

Человек поднял голову. Пальцы крепче сжали рукоять кинжала.

— Я не...

— Твои сыновья живы! — вмешалась Лютиэн, быстро шагнув между ними. — Я покажу тебе, как все было.

Воздух, и без того горячий, раскалился так, что обжигал легкие. Пламя Тангородрима за прозрачной преградой рванулось вверх. Пол дрогнул.

53

Тангородрим пробуждается. И еще... Венец!

Я почувствовал это, даже не дойдя до трона, только переступив порог Зала. Здесь, в сердце моей Темы, любые мелодии Ангбанда звучали отчетливо. Не ошибешься.

Венец попал к врагам? Но каким образом? А даже если и так — его невозможно разрушить. Во всяком случае, против воли создателей.

Феанор! Он осмелился поднять руку на наше творение! На мое Эндорэ! Что ж, попробуй — теперь!

Я потянулся к Венцу — к тому, что еще от него осталось. Не к Сильмариллам. К гвэтворну. Металл отозвался мгновенно, с привычной готовностью. Принял мою волю.

54

Люди могут лгать. Эльдар тоже. Но солгать в мысленной речи невозможно.

— Вынимай остальные Камни, — велел я Берену, когда Лютиэн закончила рассказ.

Принцесса обессиленно прислонилась к стене: осанвэ в Ангбанде давалось ей нелегко. А ведь еще и личины приходилось поддерживать. Стоило мне немного отвлечься, и вместо истинного облика этой парочки я видел летучую мышь и волка.

Человек снова уселся на пол и склонился над Венцом. Я ненавидел его сейчас. И его, и эту полукровку, из-за которой мои сыновья наделали глупостей. Только вот чувствам поддаваться было нельзя.

Терпел же я Финголфина столько лет! И Мелькора с его майар. И пленных мастеров с их глупым упрямством. И орков. Потерплю и на этот раз — недолго осталось.

Мы еще встретимся, и тогда мне не нужно будет сдерживать гнев.

"Успокойся", — обратился я к Тангородриму. Вулкан чувствовал мое настроение и не спешил утихомириваться.

"Позже, — убеждал я его. — Это будет великолепное извержение, но - немного позже".

Когда Лютиэн с Береном отойдут достаточно далеко. Кстати же, и Мелькору будет чем заняться вместо погони. Иначе ему долго потом придется восстанавливать Ангбанд.

Я усмехнулся, представив лицо Восставшего, когда он получит мой прощальный подарочек. И тут Ангрист, кинжал, способный резать металл, словно мягкую древесину, внезапно сломался. Осколок отлетел, чиркнув меня по щеке.

Не успели!

— Уходите! — я быстро наклонился и выхватил у Берена Венец.

Два Сильмарилла все еще были в нем, правда, один еле держался. Вытащить? Нет, уже некогда.

— К воротам, скорее! — выдохнул я.

— А ты?

Я торопливо огляделся и покачал головой. Пламя Тангородрима опадало, но слишком медленно. Стоило его отпустить, и из Ангбанда было бы уже не выйти. Во всяком случае, этим двоим.

— Я остаюсь. Да бегите же! Он узнал!

55

— И тогда взял Берен волшебный кинжал и вырезал Солнечный Камень из железной короны.

— Погоди, дед, а держал-то он его как? Сказывают, горячи те Камни, как уголья в костре, даже сам Владыка Северный, когда вставлял их в корону, все руки напрочь пожег.

— Да остыли они давно в той короне! Она ж холоднее льда!

— Может, остыли, а может, колдунья их остудила, а только Берен жара не почувствовал. И решил на радостях все три Камня с собой забрать. Пожадничал, стало быть. А кинжал возьми, да и сломайся! Отлетел от него осколок, задел щеку спящего Хозяина Метелей, тот просыпаться начал. И все его слуги тоже. Так что пришлось Берену с Лютиэн уносить ноги.

56

Я знал, куда мне идти, даже если бы Ангбанд не вел.

Туда, где мне один раз уже учинили допрос. Тогда еще друг. Или тот, кто хотел, чтобы я считал его другом.

Тангородрим я успокоил, только вот время упустил. Не уйти уже. Все, что остается — отвлечь Врага, не позволить ему заметить парочку Воплощенных, бегущих прочь от ворот. Пока он изволит гневаться на меня, ему не до полукровки с человеком. А я позабочусь о том, чтобы он разозлился еще больше.

Я шел достаточно медленно, чтобы заставить Восставшего ждать. Но достаточно быстро, чтобы он не заскучал.

Венец я держал на вытянутой руке. Очень хотелось отшвырнуть его или хоть завернуть во что-нибудь. Касаться гвэтворна было теперь неприятно, даже пальцы заныли.

Твоя, что ли, работа, Моргот? Зря стараешься! Это мой узор. Мое творение. Ты-то сумел создать лишь бесформенный кусок металла.

Венец поможет мне, и ты ничего не сможешь сделать. На этот раз я не выйду живым из Тронного зала. Но не только я. Очень кстати я взял с собой меч!

57

Что сказать ему? Что теперь изменят слова? Поздно.

Не надо было приводить его в Тронный зал. Отдать приказ оркам, и все. Потом бы мне доставили его голову. Или... нет. Ее тоже — оркам. Сразу.

— Зачем?

Я спросил это почти против воли. Я вообще не собирался с ним говорить. Только в глаза посмотреть... предателю. Напоследок.

Феанор молчал, стоя по ту сторону огненной расщелины. В трех шагах от нее. Не опускал головы, не отводил взгляда.

— Зачем? Собственное творение... наше общее... как ты мог?!

Хотелось, чтобы это прозвучало бесстрастно. Холодно и надменно. А вышло — хрипло, с явным трудом. И дыхания не хватило. Лучше б молчал, чем так.

Феанор провел рукой по щеке, осмотрел ладонь, вытер кровь о край туники. Резким движением надел на голову изуродованный Венец. Усмехнулся:

— У тебя же и научился.

Я сжал подлокотники. Я не видел больше его лица: перед глазами стало черно. Только языки пламени между нами — расплывающимися багровыми пятнами.

— Ты... понимаешь, что натворил?

— Освободил Сильмарилл из-под твоей власти... Моргот. Жаль, пока только один.

58

Перед воротами лежал волк. Громадный, черный. Тот самый, которого Лютиэн усыпила, чтобы войти в Ангбанд. Он уже не спал. Лежал и смотрел на чужаков, приоткрыв пасть, словно ухмыляясь злорадно.

— Сейчас, — одними губами шепнула Лютиэн Берену.

Развернулся волшебный плащ, зазвенел серебряный голос, успокаивая, затуманивая сознание, навевая сладкую дрему. Веки зверя дрогнули, опускаясь, морда уткнулась в лапы.

— Идем, Бе...— договорить девушка не успела.

Метнулась откуда-то сбоку огромная тень. Бесшумно, стремительно. Лютиэн потеряла равновесие, покатилась по каменистой земле.

— Не тронь ее!

Берен успел: прыгнул между девушкой и вторым волком, похожим на первого, словно отраженье в воде. Выставил вперед кулак с зажатым Сильмариллом.

— Прочь, тварь! Я сожгу тебя!

Зверь обернулся, неистовой злобой сверкнули золотые глаза. Челюсти с хрустом сомкнулись на руке смертного.

59

Финголфин не сумел с тобой справиться. Но я не Финголфин, Моргот! И я больше, чем просто нолдо.

Тебя когда-то едва не уничтожила Унголианта, а я убил ее. Да и тебя мне побеждать доводилось. На тренировках.

Я очень хорошо тебя знаю, Враг. Все твои любимые боевые приемы. Вряд ли ты придумал что-нибудь новое с тех пор, как мы в последний раз скрещивали мечи.

А еще на мне Венец. Он не оружие, разумеется, он всего лишь дает своему обладателю власть над материей. Почти такую же, как у тебя, если уметь им пользоваться. Я умею.

Силы Пламени, вложенной в меч, достаточно, чтобы серьезно ранить тебя. Венец поможет тебя убить. Только бы клинком дотянуться — один-единственный раз. Этого хватит.

Я вытащил Наромбар из ножен и пошел к трону, глядя в глаза Врагу. Мелькор не шевелился. Словно не видел меня. Словно мысленно был не здесь.

Затевает что-то? Пускай! Осталось-то — перескочить огненную полосу перед троном и взбежать по ступеням.

Прыгнуть я не успел. Языки пламени взметнулись вверх, разбрасывая пурпурные искры. И опали. Из щели в полу показались балроги. Не меньше дюжины. Встали стеной между мною и Морготом, заслонили его.

Трус!

Я не верил этому до последнего. Думал, он все же решится — сам. Не станет прятаться за чужие спины. Ну, хоть теперь!

— Тру-ус! — закричал я, срывая голос. — Лжец! Предатель! Бейся со мной! Бейся сам! Возьми оружие, Моргот!

60

Это и есть мое оружие, Феанор. Ты, видно, забыл. Мы не раз фехтовали, верно, но для меня это было только игрой. Одним из способов ощутить мир так, как вы, Дети. И не больше.

А сейчас... Поющему — биться на мечах с Воплощенным, как равному? Смешно!

Не менее смешно, чем считать Воплощенного другом. Доверять ему свои мысли. Делиться тревогами. Творить с ним вместе.

Да, только это мне и осталось теперь — смеяться.

Над собой, над тобой, над нелепой этой мелодией.

Смеяться и смотреть на мечущиеся багровые пятна. На танец балрогов.

61

— А волк, как увидел Солнечный Камень, так и задумал его сожрать. И откусил Берену руку.

— Постой, дед! Ты же говорил, что волчара тот здоровенный был, с гору. Так он бы человека, небось, целиком проглотил.

— Э... Кхм... Ну, какого надо роста, такого и был. Хозяин Метелей вон тоже — одни говорят, что он головой облака достать может, а другие — что немного повыше Древних. Должно, менять они рост умеют в Ангбанде этом своем. Кудесники, чай.

— А дальше-то что было?

— А дальше Камень волшебный брюхо волку изнутри так жечь начал, что тот завыл страшным голосом и пустился прочь. Тут вся живность в округе разом попряталась, а кто не успел, того зверь бешеный в момент растерзал.

62

Сейчас ты умрешь. Как умер бы почти пять веков назад, если бы я не вмешался. На этот раз вмешиваться не стану.

Я ведь и так пощадил тебя, Феанор. В память о прошлой дружбе. Не отдал на забаву оркам. Ты умрешь в бою, напрягая все силы, чтобы добраться до меня. И противники у тебя достойные. Даже Поющему не стыдно было бы проиграть им.

А кричишь ты напрасно. Только дыхание сбиваешь и силы зря тратишь. Что ты меня ненавидишь, я и так знаю, ничего нового ты мне не сообщишь.

...Ну, вот, второй удар пропустил. Не отвлекался бы лучше.

А сражаешься ты неплохо. Красиво даже. Как и раньше. Я ведь знаю твою манеру и сейчас угадываю каждый выпад, каждое движение. Ну, почти каждое.

Нет, я не помогаю балрогам. Зачем портить им удовольствие от такого великолепного танца? Я просто смотрю.

Ты умрешь сейчас. Ты сам выбрал это. Если б можно было... впрочем, неважно. Все равно не изменить ничего.

Ты умрешь — и освободится Пламя. Пламя, которое я помог тебе обрести. Пламя, которое так нужно мне!

63

Ты умрешь, Моргот! Умрешь от моей руки. Умрешь без боя, как трус.

Тебя не защитят балроги. Мне уже доводилось биться и против них, и вместе с ними... я очень быстро учусь, тебе ли не знать этого.

Да, мне не уйти отсюда живым. И жить осталось совсем немного. Как раз достаточно, чтобы добраться до тебя и нанести удар. Неотвратимый. Единственный. Как ты сам меня и учил.

64

Феанор продвигался к огненной расщелине, то бросаясь в атаку, то отступая под натиском балрогов. А те не спешили уничтожить нолдо. Кружили по залу, в бой вступали по очереди. По одному. Иногда по двое. Бичи вычерчивали в воздухе причудливые зигзаги — от таких ударов нетрудно было уйти. Вот достать духов огня Феанору не удалось ни разу. Впрочем, он и не слишком старался.

Не врагами были сейчас балроги, не препятствием. Мастерами, плетущими узор танца. Для них происходящее было радостью. Игрой. И заканчивать ее слишком быстро никому из них не хотелось.

Феанор принял эту игру. Обменивался выпадами, уворачиваясь от плюющихся искрами полос огня, и вплетал в общий узор свою нить. До тех пор, пока танец не привел его к краю расщелины. Невзначай. Постепенно.

А потом нолдо прыгнул. Взвился сзади огненный бич — захлестнуть, остановить, вернуть. Поздно!

И тут впереди стеной встало пламя. Только не то, которое было хорошо знакомо мастеру и послушно его воле. Это пламя было чужим. Враждебным. Темное пламя Удуна.

65

Получилось! Камень был — глаз не отвести. Густо-синий, глубокого и чистого цвета, а в сердце — голубые и лиловые искорки.

Я торжествующе огляделся: смотрите, у меня получилось! Красиво-то как!

Но все мастера были заняты работой, каждый — своей. Здесь, в Ангбанде они почти никогда не трудились вместе. И разговаривали мало, по крайней мере, при мне.

Перед кем ты собрался хвастаться удачей, а, Повелитель Мори? Думаешь, пленным есть до тебя какое-то дело? Ну, дело-то есть: чтобы ты защищал их от орков, обеспечивал инструментами и едой. А вот творения твои... Покажи камень любому из мастеров, и тот ответит: да, это великолепно. Или что там полагается говорить Повелителю, чтобы тот не разгневался и не скормил тварям?

Я быстро накрыл камень ладонью: теперь мне уже не хотелось, чтобы кто-то из мастеров увидел его. Словно их взгляды могли испачкать мое творение.

Да на что мне пленные? Мелькор — вот кто оценит! Конечно, лучше бы показать ему не единственный кристалл, а несколько, но уж очень не терпится.

Я забрал свой камень и направился к выходу, стараясь идти не слишком быстро, хотя пленные вроде бы на меня не смотрели.

"Властелин!"

Вала не ответил. Вот так всегда: когда он нужен, не дозовешься! Хотя... Я отчетливо представил себе, как Мелькор с довольной улыбкой говорит: молодец, дескать, Мори, сделай еще таких камешков, да побольше, гномам они понравятся.

Нет, Вала! Пусть пленные делают кристаллы на продажу, им уже все равно. А я — мастер! И я знаю, кому стоит показать мое творение. Единственному во всем Ангбанде.

66

Нечего в палантир смотреть. Незачем. Я снова и снова твердил себе это, но никак не мог избавиться от мыслей об отце.

Нельзя скучать по предателю. Недостойно. Но ведь я должен знать, что происходит в Ангбанде. Чем заняты Моргот и... его друг. Я должен — как бы это ни было тягостно.

Я склонился над палантиром, жадно вглядываясь в темную глубину. Непроглядную черноту внезапно разорвали всполохи. Лиловые. Рыжие. Багровые. Балроги!

Я кусал губы, не решаясь поверить тому, что видел. И отчаянно, безумно хотел поверить.

Отец бился с балрогами. Один — против целой дюжины. И как бился! Я не знал, что возможно двигаться так быстро. Даже для него.

Пылающие бичи рассекали воздух, с шипением хлестали по каменному полу, а отец шел вперед. Шаг за шагом, все ближе к огненному провалу. К ступеням трона. К Морготу!

Феанор прыгнул — и одновременно из расщелины перед троном взметнулось темное пламя. Ослепительно-ярко засиял меч в руке отца. Цель была уже совсем рядом.

67

Феанор захлебнулся воплем. Корчась в огне, упал на ступени. Не чувствовал, как Венец соскользнул с головы и покатился к протянутой руке Моргота — снизу вверх. Не видел взгляда Врага. Не испуганного, не гневного. Сосредоточенного. Так смотрит мастер на заготовку, берясь за молот или резец.

Нолдо все же сумел подняться. Резко качнулся вперед, наугад ударив мечом туда, где должен был находиться Моргот. Лезвие со свистом рассекло воздух.

Феанор потерял равновесие, но меч не выпустил. Неловко взмахнул свободной рукой и упал назад. Туда, где танцевало в расщелине фиолетово-багровое пламя.

68

Пламя вырвалось на свободу. Дикое, неуправляемое... почти. Потому что я успел подхватить упавший Венец. И надел на голову.

Венец, который давал беспредельную власть над материей Арды, если знать, как им пользоваться. Я знал. И очень надеялся, что этого знания хватит. Что мой рискованный до безумия замысел удастся. Потому что если не выйдет, если я хоть чуточку ошибусь, если поврежденный Венец не послушается...

Не бояться! Не сомневаться. Не думать ни о чем, кроме предстоящего дела. Кроме силы, которую я наконец получил.

Я все-таки добился своего, не так ли, Отец? Едва ли ты ожидал этого.

Я стоял, вцепившись в подлокотник трона, чтобы не упасть. Пламя билось, требуя выхода. Пламя, которое теперь было моим. Пусть ненадолго.

Я знал, что не удержу его. Только направить сумею. Воплотить любую мелодию, любую мысль, любое желание.

Здесь и сейчас.

Сейчас или никогда!

Я мог с легкостью исцелить все свои раны, чтобы и следа от них не осталось. Вернуть себе способность менять облик. Полностью восстановить силы, вновь стать таким, как до Мандоса. До Войны.

Или — ударить по Аману, разнести его в клочья, расквитаться за все, навсегда избавиться от угрозы. Еще ладьи эти небесные... их, пожалуй, в первую очередь!

Или...

Я наслаждался этим беспредельным могуществом, этой ничем не ограниченной возможностью выбора — в те несколько мгновений, что были отпущены мне.

Мгновения, когда я был судьбой Арды. Властелином мира. Истинным. Всемогущим. Единственным.

Я играл в выбор. И понимал это. Потому что на самом-то деле выбор был уже позади. Давно.

69

— Смотрите! — крикнул я.

И осекся, боясь, что это обман, морок, наваждение Врага. Что внезапно открывшегося прохода нет в реальности.

Но ведь в затхлом воздухе пещеры действительно потянуло свежестью? И злобная воля, что незримой тяжестью давила на плечи, ослабела на самом деле?

— Что, Алканармо?

Я предостерегающе поднял руку: ждите, мол. Сделал несколько неуверенных шагов, готовый наткнуться на стену там, где мне мерещился выход. Но стены не было. Она исчезла — в том самом месте, откуда каждый раз появлялся Повелитель Мори. Там, где мы до сих пор, как ни старались, не могли найти даже щели в камне.

— Уходим! — прохрипел я.

Горло перехватило.

Мастера послушались сразу: привыкли доверять мне. И еще — они тоже ждали. Ждали шанса освободиться. Я не позволял им забыть о нем.

Бурдюки с водой, лепешки и фрукты в корзинах, кое-что из инструментов мы расхватали мгновенно. И кинулись к выходу.

Только Ондо замешкался. Растерянно смотрел на меня, словно не понимал, что следует делать. Я молча схватил его за руку и потащил за собой, перешагивая через рассыпавшиеся по полу уже не нужные нам блестящие камешки.

К свободе!

70

Земля Ангбанда содрогнулась. Поползли лавины по дальним склонам Железных гор. Потекли огненные ручейки из жерла Тангородрима. Обвалилось несколько коридоров в подземельях крепости. Пламя в расщелине перед троном стремительно ушло вниз — и края провала сомкнулись, срослись.

Далеко на юго-востоке Эндорэ лопнула земля, выпуская жидкий огонь, давая жизнь новому вулкану — тому, что через столетия назовут Роковой горой.

А на севере трещинами пошли вечные льды — и рассыпался колючей пылью хрупкий сверкающий город, построенный когда-то двумя мастерами.

Освобожденное Пламя разлетелось искрами. Крошечными. Холодными. Ослепительно яркими для Поющих и эльфов. Невидимыми для остальных.

Искры кружились в воздухе, падали на землю и в воду, вспыхивали рыжими светлячками на траве и листьях, путались в шерсти зверей. И повсюду несли Тему Мелькора. Вплавляли ее в мир.

Необратимо.

Навеки.

71

Властелин пел.

Красиво, как никогда прежде.

И такая сила была в этой мелодии, что мы забыли о танце. Слушали.

В тишину погрузился мир, лишь один голос звучал. Казалось, так теперь будет всегда. И не верилось, что прежде было иначе.

Восставший замолчал.

"Властелин, пой еще!" — я даже о почтительности забыл.

И о том, что нельзя вмешиваться в момент рождения Музыки, нельзя отвлекать творца.

Но тут же понял, что тишины больше нет, что мелодия звучит уже отовсюду, что мир подхватил ее.

От нас даже искры летели, так хотелось ответить. Поддержать. Слиться с Музыкой Властелина. И мы, хоть и лишенные способности петь, ответили. Танцем. Стремительным, неистовым, радостным. Но кружась в бешеной пляске, я все же не упускал из виду Властелина. Я танцевал сейчас для него.

Он смотрел на нас, стоя на одну ступень ниже трона и держась за подлокотник. И вдруг пошатнулся.

В первый миг я подумал, что он хочет танцевать с нами. Но он не сошел со ступеней — тяжело скатился по ним. На танец это походило не очень. На игру тоже.

Я первым остановился, почуяв неладное. Осторожно приблизился к Властелину. Он лежал у подножия трона, там, где раньше был огненный вход в Зал.

Лежал и не шевелился.

72

Я положила голову Берена к себе на колени. Осторожно отвела со лба слипшиеся от пота черные с серебром волосы. Привести раненого в сознание не пыталась. Сидела и смотрела на бледное лицо, смаргивая слезы.

Вот и все.

Он не сможет сейчас идти. Слишком много крови потерял прежде, чем я смогла остановить ее. А мне не унести его. И под личинами нас не укрыть: сил уже не хватит.

Слугам Восставшего нас догнать будет нетрудно. Впрочем, зачем Врагу посылать их? Хватит и небольшого извержения Тангородрима. Или земля провалится под ногами.

Хорошо, что Берен сейчас ничего не чувствует. Ни боли в искалеченной руке, ни того, как уходят последние наши мгновения.

А земля гудит, будто Ангбанд пробудился и кричит от ярости. И сыплются с неба обжигающе-холодные искры, словно осколки звезд.

Я крепче прижимаю к себе Берена.

Страшно...

Ой, мамочка, как же страшно!

Забиться бы куда-нибудь... спрятаться... убежать... улететь...

Если бы у меня были крылья!

73

— Как же они спаслись, дед?

— А по воздуху.

— Это как? Колдунья крылья, что ли, себе отрастила?

— Зачем отращивать? Орлов позвала на помощь: ей же все языки зверей и птиц были ведомы. Вот орлы-то и унесли их с Береном в Дориат. Там Лютиэн любимого своего выходила... долго выхаживала, да. Он ведь тогда чуть не помер, да и без правой руки остался. Ну, а после поженились они.

— А клятва?

— А клятву Берен исполнил. Он ведь что королю Тинголу обещал? Что, когда вернется, Солнечный Камень будет в его руке. Так и вышло. Хотя рука-то осталась в брюхе у ангбандского волка, а все равно. Пришлось королю Дориата сдержать слово.

74

Он преградил нам путь. Повелитель Мори. Враг, которого мы ненавидели едва ли не сильнее, чем Моргота.

Ничего не делал, не говорил, просто стоял посреди коридора и смотрел на нас. Напряженный. Бледный. Безоружный — с виду. Но зачем оружие майа?

Мы тоже остановились. Сгрудились за спиной Алканармо, сжимая инструменты. В отчаянном положении и напильник с острым концом можно в ход пустить. Или резец. Все-таки лучше, чем совсем с пустыми руками. И если напасть на врага всем вместе...

— В бой! — закричал Алканармо, кидаясь вперед.

Брошенный кем-то молоток полетел в голову Мори. Тот отшатнулся, едва не потеряв равновесие: земля внезапно задрожала под ногами. Что-то выпало из руки Повелителя, покатилось по полу. Он дернулся, словно хотел подобрать. Не успел: мы были уже рядом.

Мори отпрыгнул в сторону, уходя от удара. И исчез. Словно опять сквозь стену прошел.

Я взглянул на оброненный им предмет. Крупный сумеречно-синий камень. Краси...

— Не трогай!

Я вздрогнул от окрика и отдернул протянутую руку. Алканармо отшвырнул камень ногой.

— Не медлите, нолдор! Путь открыт.

75

Я торопился.

Властелин не откликался на мысленный зов, а в Арде творилось что-то невообразимое. Словно кто-то решил заново создать этот мир.

Неужели Единый вмешался? Тогда нам будет...

Додумать я не успел. Едва не столкнулся в воздухе с огромной летучей мышью. У самого Ангбанда. Мышь, похожая на Таринвитис, разве что размером поменьше, испуганно метнулась в сторону, едва не уронив окровавленное тело Воплощенного, которое держала в когтях.

Не из наших Поющих, а мелодия очень знакомая...

Разбираться с нарушительницей границы было некогда. А отправить за ней некого: крылатые разведчики словно не слышали моих приказов, и до Дарглуина дотянуться не удалось.

Я поколебался пару мгновений и все-таки продолжил путь. Странная Поющая в любом случае не могла быть причиной происходящего в Арде. Ею можно было заняться и позже: от меня не скроется.

Я поднялся выше обычного: Тангородрим был беспокоен, а прокладывать путь среди кусков раскаленной породы, летящих из кратера, мне совсем не хотелось.

Я нырнул в окно главной башни. Сменил облик. Прислушался. И пошел к Тронному залу. Быстро, но не теряя достоинства. Не подобает Первому Помощнику Властелина бегать. Даже если его не видит никто. Даже если рушится мир.

Двери сами распахнулись передо мной. Так, словно меня ждали здесь.

Я вошел и остановился, увидев беспорядочно мечущихся по залу балрогов.

"Саурон! — Готмог кинулся ко мне, явно обрадованный, хотя мы недолюбливали друг друга. — Властелин... я не понимаю, чего он хочет".

Мелькор лежал у нижней ступени трона. Или... осталась только оболочка, которую покинул дух?

Нет, обошлось. Удержался Восставший в облике. Только измотан страшно, судя по Музыке. Настолько, что, похоже... уснул? Без сознания?

— Властелин хочет, чтобы его оставили в покое! — рявкнул я так, что балроги, которые обычно признавали над собой лишь одну волю, попятились. — Он вызовет вас, когда вы понадобитесь. А сейчас он занят.

"Наш танец ему не понравился?" — обиженно спросил Готмог.

— Властелин в восхищении от вашего танца, — заверил его я. — Выход сами найдете?

Нашли. Причем очень быстро.

Так. Надо послать кого-нибудь за Таринвитис. Оружие Ирбин и сам доставит, а она полезнее будет здесь. Но это чуть позже, когда я хоть немного наведу порядок.

Я поднял Мелькора и понес к двери. Что бы здесь ни случилось, сейчас ему был нужен отдых.