Лошадь заволновалась, и тут же пахнуло в лицо запахом горелого железа, бензина и ещё чего-то крайне неприятного. Пришлось Кузьме хорошенько хлестнуть кобылу, чтобы та пошла дальше, остальные сани, что следовали за нами, тоже сбились с ритма. Послышалось хрипение лошадей и мат возниц. Проехав ещё немного, понял, что это: наполовину перекрыв дорогу, полуразвернувшись, путь нам запирала обгоревшая туша танка. Сама машина была небольшой, но стоя в середине огромной чёрной проплешины и смердя смертью и гарью, она могла и напугать неискушённого путника. По виду это была, скорее всего, немецкая 'двойка', но отсутствующий в башне пушечный ствол и общая обгорелость, не давали возможности заявить это со стопроцентной уверенностью. Сильный запах, а также то, что редкий снег, ложась на броню и чёрную проплешину обгорелой земли вокруг, тут же таял, говорили о том, огонь затих совсем недавно. К тому же вокруг танка и на его броне лежали кучи сажи и почти полностью прогоревшие остатки древесных углей — видно прежде чем поджечь машину обильно забросали дровами. Скорее крупными ветками, чем брёвнами, иначе те ещё бы тлели, а снег вокруг не таял бы. Блин, какая ерунда в голову лезет.

Объехать эту баррикаду было несложно, хотя пришлось выпрыгивать из саней и помогать лошадке тянуть транспортное средство по раскисшей земле. Как только обогнули препятствие, заметили в канаве три трупа уже изрядно припорошённых снегом — судя по всему, экипаж танка. Метрах в семидесяти далее обнаружился ещё один обгорелый остов. Бронеавтомобиль не мешал проезду, потому как наполовину съехал в канаву. Судя по горбатому профилю, это была двести двадцать первая модель. Рядом валялось ещё два трупа. Вооружение, что естественно тоже отсутствовало. С броником понятно, но как мои архаровцы, а сомнения что это их работа не было, умудрились с танка пушку снять? Народ оживился — они ещё горелую немецкую бронетехнику не видели. Я, правда, тоже только второй раз. Так в приподнятом настроении, быстро перебросав коробки с медикаментами, расстались с Говоровым и его людьми и двинули в Залесье. Только-только успевали к закату.

Уже расставаясь с Фефером, понял, что меня беспокоило еще с момента его рассказа о капитане-пограничнике.

— Гера, а фамилия у этого капитана какая?

— Лиховей. Он, оказывается, к началу войны уже на гражданке был, заведовал образованием в Витебске.

— Вот мне что не нравится — со взрыва уже, считай, месяц как прошёл. Аня твоя в комендатуре работает, он тоже, и что они так и не встретились ни разу? Странно это.

— Так он недавно в Полоцк приехал, я же говорю — он из Витебска.

— А если недавно приехал, как же он взрыв-то устроил? Дистанционно?

— Не знаю. Правда, что-то не то.

— Потому поостерегись, попробуй разузнать, но тихонечко-тихонечко, на кошачьих лапах — как бы за засланного казачка не посчитали. Хоть, ты и на самом деле засланный, получается.

Медикаменты разгрузили прямо на лесопилке. Скоро это место опять станет оживлённым, что радует. Так как мужикам лес не только пилить надо, но и валить, то следов будет масса, и не надо сильно маскироваться — всё же наша основная транспортная артерия проходит именно через данную просеку. Глухов с Боровым задание поняли и уже завтра обещали начать работы — всё одно с наступлением зимы делать особо нечего. Не успел распрощаться с мужиками, как уже подкатили на лыжах два десятка бойцов, забрали ценный груз, а ценнее этой фармацевтики для нас, считай, ничего сейчас и нет, и мы вместе двинулись в расположение. Лыжи были не слишком удобны и привычны — по сравнению с теми, что остались в Москве, тяжелы и скользили не очень, даже по пробитой и, можно сказать, накатанной лыжне.

В лагерь опять, уже стало входить в привычку, прибыли в темноте. Несмотря на это, уже через четверть часа Маша притащила обильный ужин, состоявший из горячего, хоть и жидкого. горохового супа, большой порции варёной картошки с редкими вкраплениями мясных волокон, большого куска серо-чёрного хлеба из муки грубого помола, и о чудо, почти настоящего компота из сухофруктов. С учётом того, что обед состоял из полудюжины мелких пирожков, это был просто Лукуллов пир. Как всегда поесть в тишине и спокойствии не дали. Первым примчался Жорка и выпроводил из землянки Машу, с умиленным видом наблюдавшую за мной. Выгнать её было как-то неудобно, поэтому в чём-то я был Байстрюку благодарен, но если судить по тому злому взгляду, которым девушка наградила сержанта, это ему ещё аукнется. Через минуту ввалились Калиничев с Нефёдовым, а уже после зашёл и Кошка. Поздоровались и уселись напротив. Блин, ну прямо четыре Маши. Молчите? И я помолчу. Закончил с картошкой, пододвинул компот и всё же не выдержал.

— Ладно, кто подбил танк?

— А какой из? — хитро ощерился Жорка.

— Ты из себя Нахумовича-то не строй.

— Он это, он, — вступился за сержанта Калиничев. — Точнее его группа.

Дверь отворилась, и, наконец-то, появился Матвеев.

— А вот и второй герой явился, — продолжил начальник разведки.

— Ну, товарищ лейтенант, вот — всё испортили.

Жорка изобразил огорчённую морду лица.

— Я так понял, завалили вы два патруля?

— Да, тот, что вы видели, группа Байстрюка, а другой Матвеева. Второй у Коповищ поймали, там место хорошее — низинка простреливаемая насквозь, — прояснил Калиничев. — Танк там был чешский, тридцать пятый и немецкий двести двадцать первый бронеавтомобиль.

Значит, броник я определил правильно.

— А как, вы пушку умудрились снять, или он без пушки был?

— Как без пушки? — Возмутился Георгий. — Всё у него было на месте, как у взрослого. Я как елду эту увидел, говорю — надо брать, в хозяйстве сгодится. Мы же их враз подстрелили, даже мяукнуть не успели. 'Двойке' сначала башню накрыли, чтобы не огрызался, а потом по движку вдарили. А броник вообще фанера. Эх, Матвеев свой, вообще, живьём взял, но ему проще — у него место козырное было.

— В смысле — живьём?

— Мы, товарищ командир, — вклинился Матвеев. — Водителя и пулемётчика сразу положили, вот бронеавтомобиль и достался почти без повреждений. С танком не получилось. Жаль.

Вот дают.

— Ну и хрен с ним, — Опять влез Байстрюк. — Броник тоже хорошо. Но Кольке проще, там низинка, лейтенант говорил, и позиция удобная. Если бы и мне такую позицию, я бы и танк взял.

Ну, конечно. В этот момент улыбнулся не только я.

— И зря смеётесь, следующий раз будет вам танк. Так вот, как танк встал, водила выскочил и давай из пестика по нам пулять, идиот. Пришлось на него пулю тратить — прямо между глаз засандалил. Остальные двое сразу наповал, в бронике тоже. Опять, кстати, как ты говоришь, с помощью лома и какой-то матери, дверку ковырять пришлось. Но там ладно, быстро обшманали. Пулемёт сняли — тридцать четвёртый, с магазинами на семьдесят пять патронов, хороший агрегат. А как танк шмонать начали — гляжу, пушка маленькая, чуть больше, чем с бомбера сняли, но длинная. Я и говорю — мужики берём. Только инструмента у нас нет. Послали пару бойцов за инструментом, а сами пока в засаду сели, вдруг кто ещё заявится. И знаешь, через час мотоцикл со стороны города прискакал. Думаю, ща ещё добыча будет. Ан, хрен. Немец как увидел танк поперёк дороги — развернулся и ходу. Дурак я, надо было со стороны города пикет с пулемётом выставить, но кто же знал, что у немца заячья душа. Короче убёг, не попали.

Остальной актив слушал невнимательно, похоже, историю уже слышали, а то и не один раз.

— Мужики с инструментом уже к ночи пришли. Стали откручивать пушку. Открутили. В башню её, значит, сдали, а вертикально, чтобы в люк её протащить, эта зараза не встаёт — упирается сволочь. И хоть эта, падла, гипотенуза, короче двух катетов, но длиннее, скотина, чем один. Мы её и так и эдак — не идёт! Чего делать? Остаётся только пилить. Хорошо, мужики ножовку по металлу взяли. Ну, выпихнули ствол обратно, померили естественно всё, чтобы два раза не делать, но и лишнего не отчекрыжить, и давай пилить. А она зараза крепкая, да ещё мороз на дворе. Первое полотно сломали, второе затупили, когда только половину прошли. А полотен всего три. Ну, думаю — жопа. Если людей ещё за полотнами посылать, они только к утру вернутся — темень на дворе, а ночью не побегаешь. Решили ствол хоть немного нагреть. Развели костёрчик прямо на броне, разогрели. Говорю мужикам — вы поосторожнее, сломаем полотно, хоть бросай. Так они меня прогнали, чтобы над душой не стоял. Но с тёплым стволом дело лучше пошло, ходче. Короче допилили уже убитым полотном, точнее обломками первого, прямо с рук. Пушку вытащили, прошла тютелька в тютельку. Запалили два костра больших, и домой.

— Что Вальтер, на этот подарок сказал?

— Стрелять будет, — усмехнулся Кошка. — Но от ствола, почитай, половина осталась. Сказал, лучше бы его полностью отпилили, был бы шанс малый кусок вытащить или высверлить, а большой поставить.

— Кто же знал, — вздохнул Байстрюк. — Хотел как лучше. А вдруг нельзя было бы поменять, тогда вообще на выброс. Нет, всё правильно сделал.

— Правильно-правильно, — успокоил я Жорку. — Капитан, всех отличившихся отметить в приказе, по возможности наградить. Боекомплект-то к пушке большой?

— Сто восемьдесят снарядов, в кассетах по десять штук. Только бронебойные, — за учёт у нас старшина ответственен, вот и отчитывается.

Это понятно. Фугасное действие двадцатимиллиметрового снаряда, если такой сделать, наверное, будет просто смешным. В воздухе ещё есть смысл, а вот на земле, вряд ли.

— Рация цела ещё оказалась, а вот на Шкоде её грохнули. Хейфец посмотрел, говорит, немецкая. Может, что на запчасти пойдёт, но я сомневаюсь — труха там.

— Хейфец ходил с группой?

— Нет, чего ему с раненой рукой там делать? Здесь уже глянул.

— Фу, от сердца отлегло. Радист пусть здесь сидит.

— Это понятно.

— Было что ещё ценное? На бронеавтомобилях вроде противотанковые ружья ещё есть, если склероз не изменяет.

— Не было.

Ну да, сняли, небось, зачем их по лесу в тылу таскать. Жаль.

— Зато с 'чеха' два пулемёта взяли и патронов две тысячи, снарядов восемь десятков. Четыре автомата, в каждой броне по одному было, это кроме десяти пистолетов. Кое-что из частей: с двигателей — карбюраторы там, шланги, ремни. Сгодятся на что-нибудь.

— В отряде что нового?

— Особо ничего, — капитан потёр подборок, видно, что вопрос его напряг.

— А не особо?

— Старшина новый вопросы задаёт, похоже, под тебя копает. Задаёт не только мне.

Остальные закивали.

— Хрен с ним, пусть задаёт.

— Не скажи, многие так думали, пока поздно не становилось. И не надо говорить, что бояться тебе нечего. С ними всегда есть чего бояться.

— Капитан, не парься, если будет задание накопать, то всё одно накопают. Тут вопрос интерпретации — если выгодно и преступления не заметят, или, наоборот, за чих посадят. Только время сейчас не то — мы им нужны.

— Мы все — да, но могут без отдельных личностей и обойтись.

— Что-то предложить хочешь, или так — предостерегаешь?

— Скорее последнее.

— Считаешь, что когда решали на связь выходить, я такой вариант не рассматривал? Рассматривал, но связь и помощь отряду с Большой земли нужны, если не как воздух, то, как патроны и медикаменты. Нам ещё повезло, что добрались до нас только волкодавы.

— А уверен, что среди них настоящего чекиста нет?

— Есть подозрения?

— Вроде нет, похоже на чистый осназ, но если специалист хороший, то хрен мы его раскроем.

— Тогда не будем умножать сущности сверх меры. Ещё чего срочное есть?

— Вроде нет, а что в городе было?

Эх, как ни хочется придавить на массу, но придётся потерпеть. Рассказ занял чуть больше получаса — решил особенно не рассусоливать. История с расстрелом заставила лица мужиков закаменеть, но последние, более радостные новости, растопили холодок к концу повествования.

— Как тебе латыши показались? — задал вопрос Калиничев. Этот сразу вычленил главную опасность.

— Самоуверенные, наглые, злые. Будем надеяться, что вояки из них не очень — скорее каратели.

— Как вояк их недооценивать не стоит, — задумчиво сказал Кошка. — В революцию латышские стрелки показали себя надёжными бойцами, да и дисциплина...

— Нечего гадать, всё одно информации мизер. Схлестнёмся — разберёмся.

Старшина укоризненно посмотрел, но промолчал. Сам понимаю, чистый бонапартизм — главное ввязаться в драку, а там посмотрим. Но ведь информации, и правда, нет. Хватит — выпроводил народ, и завалился спать. И уснул? Хрен там — как отрезало. Лежал, ворочался, думал. Прикидывал варианты с Зиновьевым, подпольем, латышами, с полицаями и бургомистрами, в конце концов. С ними работу строить тоже, теперь, по-другому. Как бы их так умаслить, чтобы нивелировать организованный немцами негатив — оружие же им не вернёшь, фрицы сразу сговор заподозрят. То есть подозревают они его и сейчас, но тогда получат железные доказательства.

Промаялся часа два, пока не пришёл Георгий. Пробирался тихо, чтобы не разбудить уставшего командира.

— Да не крадись ты, от тебя так шуму ещё больше. Насчёт чего такое долгое заседание?

— О том, о сём. Решили, что не надо о казни чекистам рассказывать. Так лучше будет.

— Всё одно выплывет рано или поздно.

— Пусть лучше поздно.

— Всё, ложись спать.

С разговором о дальнейшем подвешенном положении отряда решил не затягивать, потому выцепил Зиновьева сразу после завтрака. Отошли к самому болоту, старшина понял, что разговор будет серьёзный и решил отдать инициативу мне, а потому стоял молча, просто глядя мне в лицо.

— Павел Андреевич, я правильно запомнил?

— Да. Можно просто Павел.

— Так вот, Павел, пора игру эту заканчивать. Вас сюда прислали инспекцию провести, времени прошло уже достаточно. Что скажете?

— Дело в том, что мы только охрана. Кривлин погиб, а инспектировать это была его обязанность.

— Но вы выходили на связь, получили задание, да и перед выброской вас инструктировали. И не говори мне, что там вам напомнили, что надо по сторонам смотреть, да немцев убивать, если вдруг близко подойдут. Думаю, одной из задач было найти компромат на командование отряда. С военными всё просто — можно пришить самовольное оставление позиций или вообще дезертирство. Со мной сложнее, я не военный, присягу не приносил. Лучший вариант — сговор с врагом, но таких сведений вы пока не нашли. Или нашли?

— Пока нет.

— Чтобы облегчить вам жизнь, сам дам компромат. Я вчера вернулся из Полоцка, так вот там участвовал в расстреле. Все полицаи и бургомистры, что лишились оружия, участвовали, а так как я изображал полицейского, то тоже пришлось.

— Как?

— Так! Вывели, дали винтовку в руки — либо ты, либо тебя.

— Гады!

— Не спорю. Думаю этого достаточно, чтобы пришить мне какую-нибудь статью уголовного кодекса. Теперь на меня есть точка давления. Считаем, что я испугался и готов сотрудничать на любых условиях.

— Сомневаюсь.

— Сомнения оставь при себе, твоё дело доложить. Теперь о приятном. Оно аж в двух экземплярах. Первый: похоже, мы вышли на связь с местным подпольем. Это не точно и надо проверять — может фашистская провокация. Второй: удачно прошла вербовка немецкого офицера. Не боевого, интенданта, но думаю это и к лучшему — что может знать боевой офицер, сидящий в тылу? Какой-нибудь контрразведчик или разведчик был бы предпочтительнее, но такой, боюсь, меня сам скорее переиграет. Этих новостей достаточно, чтобы ситуация вышла из тупика?