Величайший диктатор

Шли французские пехотинцы в своей неизменной горчичной форме, синие альпийские стрелки, черные спецжандармы, легионеры в белых кепи, шли зеленые англичане и серые итальянцы. Грохотали гусеницами танки, катились броневики, а завершилось все действо пролетом множества боевых аэропланов, державших в воздухе безукоризненный строй. Все это мы смогли через недолгое время увидеть в нашем кинозале так живо и ярко, словно сами побывали в Берлине. Более того, сотрудникам Комитета показывали полную версию ленты, из которой потом монтажеры вырезали много неудобных моментов перед отправкой в обычные кинотеатры. Так, мы видели, что находившиеся на трибуне французские полководцы сторонились Сеплинье, и генерал-палач мрачно стоял в одиночестве. Заметили мы и ухмылки на лицах союзных офицеров в момент, когда показалась итальянская бронетехника. Насколько я знаю, эта полная версия записи парада сохранилась до наших дней, но все ещё находится в архиве и недоступна публике.

Торжества закончились, а переговоры продолжались. О том, что между союзниками не все гладко, стало ясно довольно скоро: через три дня коллега Бланк объявил, что все отделы должны быть готовы к развертыванию антибританской пропаганды и борьбе с британским влиянием в любой момент. Разумеется, наработки по этой теме у нас были приготовлены заранее, оставалось привести их в порядок и распределить между сотрудниками. Но пока команды не было, и мы занимались прежними делами. Все ждали больших перемен.

Как позже выяснилось, надежды петербургской шайки были не так уж беспочвенны. Французские военачальники слишком боялись повторить трагическую судьбу Наполеона и всячески старались обезопасить свои войска от двух грозных российских генералов, Грязи и Мороза. Все заказанные для похода в Россию военым командованием припасы и снаряжение даже могучая жаннеристская промышленность смогла бы дать не раньше, чем через два года. На каждую машину французские генералы хотели иметь по пять комплектов запаных частей и горючего на двадцать тысяч километров, на каждого солдата — две зимних куртки и три пары меховых ботинок. Что уж говорить про такие мелочи как шестьдесят миллионов литров жидкости от паразитов... Умерить аппетиты военных и поторопить их с наступлением мог бы Жаннере, но он, кажется, и сам испытывал некоторую робость перед нашими ледяными просторами. Наиболее агрессивного и решительного из французских полководцев, генерала Сеплинье, к новой операции, как и обещал нам Бланшар, не допустили. В результате Жаннере стал уже склоняться к мысли, что Россия едва ли стоит подобных затрат и следует ограничиться тем, что можно взять бескровно. Французы вступили с петербургской шайкой в тайные переговоры. Париж обещал мир без формальных аннексий и контрибуций, а взамен требовал заключения кабальных договоров на поставку сырья, полного открытия российских рынков для французских товаров и подчинения в сфере внешней политики. Петербург, разумеется, готов был на это пойти, тем более, что жаннеристы обещали помощь своих "компетентных специалистов" в случае возникновения внутренней нестабильности... Но соглашению не суждено было воплотиться в жизнь — его погубило вмешательство третьей стороны. Не случись этого, я, возможно, так и провел бы остаток своей жизни в Перревилле.

Мы слушали лекцию специалиста из Технического отдела о перспективах использования ординатёров в деле морального развития (к стыду своему должен признать, что не понял из неё ни слова), когда в зал вбежал необычайно возбужденный коллега Бланшар. Можно было догадаться, что он явился не с добрыми вестями.

— Всё усложняется! Только что сообщили: Япония объявила войну России!

Всё действительно усложнялось. Такой союзник нам был вовсе не нужен. Бланшар сообщил известные на тот момент подробности: японцы атаковали через пять минут после вручения ноты. Их армия насчитывала, вероятно, до семисот тысяч человек, а флот полностью господствовал на море. Никаких шансов отбиться у России не было, ведь основная часть её войск находилась на западных границах.

— Как это невовремя! — сокрушался Бланшар, — Франция не может оказывать давление на японцев, ведь формально они помогают нам против общего врага. Несомненно, их надоумили англичане... Теперь мы должны действовать быстро.

Но английская дипломатия, как оказалось, действовала ещё быстрее. Через три дня японскому примеру последовала Турция, до той поры благоразумно избегавшая участия в Европейской войне. В первый же день российский Черноморский флот потерял несколько кораблей от действий загадочных подводных диверсантов. Никто не ждал от турок столь сложной и рискованной операции. Впрочем, их успехи объяснялись просто: к германским офицерам и специалистам, служившим у султана ещё до войны, добавились беглецы из капитулировавшей австрийской имперской армии и, разумеется, английские советники. А противостояли им лишь малочисленные и второсортные российские части. Дело пахло большой кровью — трудно было представить, что турки окажутся великодушными победителями.

В те черные дни все мы впали в уныние. Страна рушилась на глазах, а два новых врага были такими, что хуже и придумать нельзя. Азиатские варвары без малейших представлений о гуманности, зато с многовековыми традициями резни побежденных. Франция теперь уже без всяких сомнений рассматривалась нами как защитник и спаситель, и оставалось лишь надеяться, что она вовремя вступит в дело. Бланшар где-то пропадал целыми днями, присылая указания через курьеров. Наконец, коллега Бланк собрал всех нас и обратился с короткой речью:

— Настал решающий час, коллеги! Теперь от вас понадобится работать в полную силу в течение неопределенно долгого времени. Завтра вам предстоит покинуть эти уютные стены и переместиться вслед за коллегой Бланшаром ближе к месту событий. Соберите все материалы из красных и желтых папок и передайте Транспортному отделу. С собой возьмете по одному чемодану, только самое необходимое. Завтра в десять утра всем быть с вещами на второй площадке. Теперь вы работаете в условиях повышенной секретности. Запрещается сообщать кому бы то ни было о вашей миссии и вообще общаться с посторонними людьми без разрешения назначенных руководителей. Для обеспечения безопасности к вам будут приставлены спецжандармы и сотрудники Объединенного Комитета. Если эти последние будут действовать за рамками своих полномочий, позволять себе различные выходки и так далее — немедленно сообщайте по линии Комитета. Надеюсь на образцовое выполнение каждым работником отдела своих обязанностей. Желаю удачи!

Обещанные контрразведчики немедленно присоединились к нам после ухода Бланка и умело устранили все возможности поделиться неожиданными известиями с кем-либо посторонним. Даже друг с другом мы не рискнули обсудить толком ситуацию. Впрочем, и так было ясно — французы решили больше не медлить и начать вторжение со дня на день. Нас ждало скорое возвращение в Россию, но следовало ли радоваться этому обстоятельству? Кем мы окажемся на родине — авангардом сил спасения или пособниками захватчиков? Размышляя об этом, я всю ночь не сомкнул глаз и задремал лишь под утро. Ровно в десять нас усадили в автобус и повезли к аэропорту. Надо признаться, несмотря на все обстоятельства, я все же испытал легкую грусть, когда здания Комитета скрылись из виду. Впереди ждала неизвестность.

Главный перревильский аэропорт имени Жоржа Гинемера был в то время совершенно уникальным сооружением. Сейчас он, конечно, вряд ли кого-то удивил бы, но тогда... Представьте, что вы привыкли к виду старого петербургского аэропорта, больше напоминающего автобусный вокзал, и вдруг увидели целый комплекс огромных зданий фантастического даже по жаннеристским меркам облика. Мы словно попали на другую планету, и лишь батареи противоаэропланных орудий и истребители на взлетных дорожках напоминали о суровой реальности. Интересно, что до войны нагрузка едва доходила до десятой части от проектной — строительство велось с расчетом на дальнюю перспективу.

Увы, любоваться этим новым чудом света было некогда. Нас уже ждали три больших пассажирских аэроплана. Хоть я и был (да и сейчас остаюсь) далек от мира авиации, но сразу узнал эти изящные обтекаемые машины — за пару лет до войны они неожиданно оказались в центре внимания российской прессы. Их решило приобрести для работы на дальних линиях "Товарищество Воздушных Перевозчиков", соблазнившись низкой ценой и отменными характеристиками. Однако в последний момент сделка с французами была отменена, точно так же отказались от новейшего американского аэроплана фирмы "Дуглас" и нашей собственной разработки Сикорского. Вместо них купили два десятка подержаных трехмоторных "Блом-Фоссов", причем выяснилось, что немцы распродают эту рухлядь в Азию и Южную Америку по цене металлического лома, и только Россия заплатила как за новые машины современной конструкции. Причины такого решения, думаю, объяснять не надо.

Видно было, что после нападения Германии эти аэропланы сменили владельца — теперь вместо эмблемы "Эр Франс" на их пятнистых боках красовались трехцветные кокарды Воздушной Армии, а пилоты надели военную форму. На мгновение я даже испугался, что лететь придется в бомбовом отсеке, но, к счастью, выделенные нам машины избежали внутренней переделки. Салон оказался вполне комфортным. Стоило мне сесть в уютное кресло, как бессонная ночь дала о себе знать: я немедленно заснул и открыл глаза уже после приземления. Так что о полете над Европой ничего сообщить не могу, хотя бодрствовавшие коллеги потом рассказывали о руинах немецких городов и прочих ужасах. Не знаю, позволяла ли высота все это разглядеть, или же сработало разыгравшееся воображение.

Полевой эродром, на который мы приземлились, был не грунтовым и не бетонным, а выложенным особыми плитами. С помощью этого новшества и огромного количества строительной техники, двигавшейся по пятам ударных корпусов, французы никогда не имели проблем с базированием своей многочисленной авиации. Кроме нашего аэроплана я обнаружил лишь несколько бомбардировщиков. Пропагандистов, подобно тяжелым орудиям, равномерно придавали наступающим армиям, так что две летевшие следом машины доставили моих коллег по отделу на другие участки фронта. Вполне разумное решение.

На выходе нас встретил отряд спецжандармов с пистолет-митральерами. Эти молодчики в черной форме никогда не вызывали у меня теплых чувств, но в тот момент я был рад их присутствию. Ведь мы оказались в Польше, а там русскому, будь он хоть трижды жаннерист, не следовало появляться без надежной охраны. Спецжандармы уже успели внушить полякам известное почтение к своей организации, так что с ними можно было ходить без опаски. Процедура встречи не заняла много времени. Через несколько минут мы сели в автобус и, сопровождаемые жандармскими машинами, поехали, как мне показалось, в восточном направлении. В этой приграничной местности были сконцентрированы французские силы для наступления вглубь России, так что, казалось, она вся буквально забита войсками.

— Сколько их тут... Интересно, во Франции хоть кто-то остался? — пробормотал я.

— Женщины и подростки, вероятно, — вполголоса ответил сосед слева.

Мы миновали несколько городков и деревень, где едва ли не над каждым домом развевались польские красно-белые флаги, и оказались посреди огромного военного лагеря. Насколько хватало взгляда, всюду были бесконечные ряды палаток, танков, пушек и автомобилей.

— Здесь, наверное, целый корпус! Но в таком лагере долго не простоишь. Через несколько дней они должны сняться с места или начать обустраиваться капитально.

— Капитально они обустроятся в Москве...

Автобус подъехал к центру лагеря, где вместо палаток стояли сборные дома, передвижные электрогенераторы, радиостанция и ещё какие-то объекты неясного назначения. Мы остановились у фанерного здания с эмблемой Комитета, и жандармский офицер велел выходить. Мимо прогрохотал штабной броневик с торчащими из огромного стального горба антеннами, обдав нас пылью и вонючим выхлопамным дымом. Армия словно символически поприветствовала на своей земле штатских писак. Из комитетского здания вышло несколько человек во главе с коллегой Бланшаром. Его спутников я раньше не встречал.

— Добро пожаловать в 4-й Ударный Корпус! Рад вас снова видеть, коллеги. Вы приданы армии "Восток-Центр" и будете пропагандистски обеспечивать её наступление. Так как сначала мы будем двигаться по российской части Польши, то на первых порах потребуется лишь работа с обороняющимися войсками и пленными, а населением займутся коллеги из Польского отдела. Но при вступлении в Украину всё ляжет на ваши плечи. Сейчас я зачитаю список на распределение, слушайте внимательно. Симеонов, Покровский, Кучеров, Шапиро — будете со мной в координационной группе. Итальянов, Петренко, Рублев, Веснявский — на усиление радиослужбы. Грач, Круглов, Янин, .........., Григорьев, Ольхин, Шварцхунд, Деминов — следуете за 4-м Корпусом и его фланговыми частями, налаживаете работу по моральному развитию в полосе наступления, привлекаете к делу местные кадры и мощности, достигнув Киева — организуете там опорный центр Комитета. В связи с изменившимися условиями в план "Елена" внесены изменения, уточненные инструкции получите у меня. Мышеедов, Кузнец, Минаев, Девочкин, Евгеньев — то же самое, но вы идете за 7-м Корпусом. Алов, Снегов, Огнев, Солнцев — в Еврейский подотдел...

Огласив список до конца, Бланшар возвысил голос и произнес воодушевляющее напутствие.

— Помните, от ваших усилий зависит теперь не только скорейшее избавление России из под власти продажной клики, но и успех в деле её спасения от японско-турецких хищников! — закончил он свою речь, — Гмм... а теперь — обедать!

Итак, я вновь оказался приписан к войскам — тем самым, чей разгром некогда должен был освещать. Теперь мне предстояло ступить на родную землю в дурном качестве вражеского пособника. Так-то обернулась "непродолжительная и безопасная" военная командировка... Впрочем, французы вряд ли оценили бы мои душевные метания. С их точки зрения мы были не более чем преступниками, искупающими свою вину. К тому же, ставя себя на место русских, они мыслили рационально: если иного выбора нет, покориться цивилизованному противнику лучше, чем стать жертвой азиатских варваров. В этом был резон. Но последовали бы они спокойно этой логике, сами оказавшись в столь отчаянной ситуации? Смирились бы, пожав плечами, с неизбежным или предпочли пожертвовать всем, продолжая безнадежное сопротивление? История не дала возможности это выяснить — военный успех все время сопутствовал французам.

О каких-либо шансах русских войск, о их способности успешно сопротивляться никто и не думал. Наш отдел был вполне осведомлен о катастрофическом положении, в котором пребывала армия михаиловской империи. Собственно, одной из наших обязанностей было регулярно информировать российский народ (через листовки, радиовещание, контрабандные издания и прочие подобные каналы) о "успехах" правительства в деле укрепления национальной обороны. Примерами таких "успехов" в избытке снабжал Объединенный Комитет. Заботливо выстроенная в течении многих лет система, при которой грамотно и эффективно умели только воровать, с началом войны показала себя во всей красе. Отмобилизованной армии требовалось громадное количество оружия, техники, всяких припасов и снаряжения. Для закупок на внутреннем и внешнем рынке было создано особое ведомство... о дальнейшем несложно догадаться. С вполне искренним сочувствием и возмущением мы рассказывали несчастному народу, куда идут и как тратятся чрезвычайные налоги и военные займы. Порой Петербург был вынужден действенно реагировать на нашу пропаганду, но это не давало результата. На смену штатскому или военному чиновнику, уже туго набившему карман и примеривавшемуся теперь сделать что-то и для пользы дела, приходил новый, ещё не удовлетворивший свою алчность. Напрасно правительство, доселе очень терпимо относившееся к грабительской деятельности чиновников, призывало их сделать перерыв на время войны и не похищать средства, нужные для спасения от врагов.