Там я действительно увидел, то, что нужно, но багажник у ''мустанга'' не безразмерный. А там уже лежат две деревянные коробки с пилами. И коробка гофркартона с запчастями к ним. Несколько галлонных жестянок с маслом и бензином. И всё — мест больше нет. Но зарубку на мозгу я оставил.

Джорджию — эту тёзку нашей Грузии, также пролетел транзитом, объехав Атланту по кольцевой дороге, только обратил внимание, что чем дальше на юг, тем больше цветного люда в толпах.

Майями-Бич встретил нас легким дождичком, довольно сильным ветром и температурой едва за двадцать, если по Цельсию, а то пиндосы, как ненормальные, всё по Фаренгейту меряют.

По дороге, у аэропорта Дейтона, подобрал трех голосующих у обочины смешливых белых девчат из Филадельфии, которым также как и мне не нравилась сильная жара. А март во Флориде, он как бархатный сезон на южном берегу Крыма. Всё цветёт и это красиво. Да и отпуск в их конторе получить в марте легче, чем летом. Их профессию я легко угадал — машинистки пишущих машинок. А вот с работой угадайка пролетела. Оказалось все они муниципальные служащие, и пашут в городском архиве.

— Дамы, — удивился я, — у вас же свой океан есть.

— Есть, но он холодный, — заявили мне филадельфийки, добив. — Да и кто из нормальных людей отдыхает дома. Дома нет никакого удовольствия от отдыха, когда все тебя знают.

Особой красоты в девчатах не было, только свежесть молодости. И лишний вес пока в штатах не в моде, хотя и худышками их не назвать.

А в основном мы слушали радио на ходу. В Америке радио для граждан особое. В приемнике не было диапазонов длинных и коротких волн. Только средние и ультракороткие. Охраняет власть уши своих граждан от вражеской пропаганды ''из-за лужи'' крепче любых глушилок. СССР в этом сильно отставал — тратил электроэнергию и ресурсы на антенные поля глушения ''вражеских голосов'', но приемники с длинными и короткими волнами народу продавал.

В Майями-Бич заселились в отель без вывески в старом двухэтажном деревянном здании в плантаторском стиле. Девчата посоветовали. Хороший и недорогой отель, не то, что новые бетонные коробки. Они в нем жили в прошлом году и им понравилось. К тому же тут центр города и до всего близко пешком. Особенно до пляжа.

— Хотя еще неделю вода будет холодновата, — заверили меня.

Оказалось, холодной у них было 20 градусов. Местные жители полуострова вообще купаются только в ''компоте'', когда вода за тридцать перевалит.

Вечером отметили в моём номере наше знакомство и заселение бутылкой бурбона со льдом (что б я еще когда-нибудь этот кукурузный самогон пил), и девчата быстро окосели.

Дороти и Мари-Энн отправились спать к себе, а Эприл осталась у меня. Я не отказался. Хорошие качественные презервативы на такой случай вывез из своего ''осевого времени''. И хотя СПИДа еще и в проекте нет, но намотать на винт что-либо простое и старое из арсенала богини Венеры мне бы не хотелось.

Вообще девчата оказались прагматичные. Вцепились в меня, но скорее, в мою модную машину. И чтобы такая не жадная и вполне состоятельная рыба не сорвалась с крючка, подстраховались — по очереди все ночевали со мной. Раскрепощенные девочки. Без комплексов. Хоть и из протестантской Новой Англии. А может быть именно поэтому — оторвались без привязи.

А я с удовольствием возил их по городу и на дальний пляж, кормил в маленьких этнических ресторанчиках, водил на танцульки и концерты заезжих этуалей.

Живьем из мною любимых знаменитостей повезло попасть только на концерт сестёр Берри. И вообще культурная программа тут мне напоминала советскую Ялту времён застоя. Эстрадные концерты и дансинг. Всё. Кроме сидения в баре ничего больше не предлагалось. Продвинутая молодежь должна подтянуться на курорт массово только к июню. А за ней и большинство рок-музыкантов прибудут, на запах денег и славы. Пока же господствовал старый добрый классический джаз местных групп.

Забегая вперёд, скажу, что деньги, потраченные на девчат, я отбил. Даже с прибылью. Дороти мимоходом показала мне неприметную дверь в квартале от нашего отеля и сказала, округлив глаза и понизив свой звонкий голос, что там известная букмекерская контора, которую полиция не трогает.

Я туда зашел на следующий день, оставив девчат одних жариться на пляже.

Ставки делались на бой Мухаммеда Али с ''чугуноголовым'' канадским хохлом Джоджем Шувало, которого все тут называли не иначе как Чувало. Касиус Клей лишь недавно сменил имя с фамилией, окончательно перейдя в религию ''черный ислам''. И вообще он еще не был той иконой профессионального спорта, каким станет впоследствии. Так что выставляли два с половиной против одного на победу ''чугуноголового''.

Я поставил тысячу баксов на победу Али по очкам, так как помнил этот бой. Я вообще только этот бой Али и помнил, перед которым Али публично обозвал Чувало прачкой — об этом даже ''Советский спорт'' писал, кроме разве что знаменитой победы над ним Фрезера, которая состоится многим позже. За остальной информацией надо было лезть в интернет, но он был далеко — в моём ''осевом времени''.

— Почему не ставите на нокаут, ковбой, — спросил меня еврей букмекер, принимая от меня деньги, — тогда могли бы иметь шанс выиграть три к одному.

— Я не верю, что ниггер нокаутирует белого канадца. — Ответил я с апломбом белого провинциала.

Через два дня, за вычетом десятины организаторам, мне выдали на руки две тысячи двести пятьдесят долларов. Мухамед Али действительно не смог нокаутировать Чувало, но победил по очкам. Голова у хохла таки оказалась именно чугунной. Букмекеры расстались с деньгами легко, так как большинство поставило на победу канадца. А те, кто ставили на Али, надеялись на его коронный нокаут.

Двадцать дней пролетели незаметно и, отвезя девчат в аэропорт и посадив на самолёт, я там же, в Дейтоне, обменял у официального дилера ''Форда'' свой ''мустанг'' на новенький трехместный F-250 белого цвета. Как водится, доплатил. Немного. Так как радио было довольно дорогой дополнительной опцией. Зачем оно мне в заповеднике ''Неандерталь''?

Удовольствия при езде на проходимце было меньше, чем на ''мустанге'', но впереди у меня большой шопинг. Так что трак в самый раз по размеру. Покупок в Джорджии ожидалось много.

Любая мечта, исполнившись, блёкнет. Так у меня и с Америкой произошло, хотя, казалось бы, языкового барьера я не ощутил, но ментально пиндосы какие-то не такие. Нет от них подсознательно ожидаемых реакций, особенно от баб. В общем как в Турцию на курорт съездил: вроде и неплохо, природа шикарная, еда приличная, обслуживание ''на пять'', но... всё равно всё чужое. Особенно юмор. Только что закупился я нужным инструментарием по дешевке, если цены считать на доллары в 21 веке.

Выскочил из ''окна'' недалеко от просеки, на которой работного народа значительно прибавилось на первый взгляд. Мужики занимались окоркой, срубленных и стащенных на опушку леса, стволов. Многочисленная разновозрастная пацанва собирала содранную кору и укладывала ее в большие рогожные короба.

Затормозил я ''форд'' возле ''монстры'' и чуть не налетел на Тарабрина, который о чём-то увлечённо беседовал с Юшко.

— Откуда народ? — спросил я проводника после приветствий.

— Кожевники, — ответил Иван Степанович. — Ты же не станешь им жадовать ненужную тебе кору с дубов. А им она — дубилка для кожи. Нужная вещь. Не каждый год столько дубов рубят. Так что если отдашь им всю кору, то и другой платы от тебя они не потребуют. Только покормить их не забудь.

— Дело нужное. Не забуду. — Обнадёжил я Тарабрина. — Через артельщика лесорубов решим этот вопрос. Вот только чтобы все брёвна окоровали, а не только набрали коры, сколько им самим надо и адью. Давно трудятся?

— С сегодняшнего утра. Ты скажи, когда тебе артель плотников засылать?

— Глянуть надо своим глазом. Для Сосипатора я уже почти всё завёз — можно строить псарню. А вот на конюшне, наверняка, еще и конь не валялся. Что у нас с камнем?

— Просеку уже рубят на том берегу реки. За перекатом, на котором брод, — встрял Юшко. — Монстра брод этот преодолевает играючи. Пеньков только много оставили. Ты обещал что-то привезти для их ликвидации. А то баланы с того берега вывозить нужно, а тут пень на пне.

— Привез. Пороховые шашки горняцкие, — кивнул я на борт трака, — бикфордов шнур и большой коловорот со сверлом, диаметром под шашку. Всё монстру меньше ломать будешь. И бензопилы, как и обещал, привёз. Два американских ''Ремингтона'' — это скорее толстые ветки попилить и пеньки разваливать, когда дрова заготавливать начнём. А для брёвен придется домой скататься взять длинную пилу немецкую. А пока несколько американских двуручных пил по два с половиной метра длиной, типа нашей ''дружбы-два''. Только длиннее. Они такими пилами даже громадные секвойи врукопашную пилят. Пусть начинают калибровать баланы по длине. Девять метров под роспуск и по пять-шесть метров под кузов КАМАЗа. Лесопилку скоро поставим, так чтобы не простаивала.

Отвёл Тарабрина в сторону и спросил:

— Как там Василиса?

— Да в порядке всё у твоей жены, — отчитался проводник. — Дитя вынашивает и приданое ребенку шьёт. Выглядит здоровой. Беременность переносит хорошо. Молоком и творогом, как ты велел, мы ее обеспечили. Скоро и яйцами фазаньими снабдим, как отгнездятся. Ты лучше на юг посмотри: какую красоту нам Господь сотворил.

Степь зазеленела пока еще коротко пробившейся травой, хотя и видны еще черные проплешины.

— Замучаемся косить, — предположил я, глядя на огороженные колючкой площади.

— Косилку конную купим, — обнадежил меня Тарабрин. — как только, так сразу в дореволюцию сходим. А пока конюхов твоих с лошадьми к тебе перевезём. С телегами и фурами. К делу пристроишь. Добьете просеку — камень будете возить.

— С Аджимушкайских катакомб? — спросил.

— Да нет там пока никаких катакомб, — улыбнулся Тарабрин. — Горку и ту не всю раскатали ещё на строительный камень. Ты вот что. С первой партии брёвен баньку построй. А то мужики в речке моются, а вода в ней еще холодная. Непорядок. Ну, я пошел.

— А обед? — только и спросил.

— Дома поем, — ответил Тарабрин и сотворив ''окно'' исчез.

— Ваня, дождь сильный был? — спросил я Юшко.

— Да какой там дождь, командир. Так побрызгало вчера с часок.

Негромкий хлопок и большой дубовый пень, слегка подпрыгнув, упал на бок, расшвыривая с земли прошлогоднюю пожухлую листву и желуди. Полностью от корней пенёк не оторвался с одной стороны, хотя мы большие корни и подрубили заранее. Соседние дубы только недовольно ветвями качали. Свежей листвы еще не было, так, что осыпаться было нечему. Разве что мёртвые тонкие сучки попадали.

Пустили в дело бензопилу и довольно удачно развалили пенёк на дрова. Точнее — заготовки для дров.

На бензопилу мужики смотрели как на чудо господнее, равное скатерти-самобранке. Но их до сложной техники мы с Ваней не допустили. Только пара здоровяков трудилась над могучим американским коловоротом, просверливая пни под взрывчатку.

Как оказалось, Юшко тут давно в солидном авторитете и его слово заднее. Уважают мужики белоруса за знания и умения. И артельщик его слушается.

В следующий могучий пень, просверлив в нём глубокую дыру, забили сразу две пороховые шашки — круглые красные картонные цилиндры, покрытые воском. В последний цилиндр вставили пару метров огнепроводного шнура и подожгли от специальной американской спички с большой головкой.

Отогнали мужиков с детворой подальше за деревья. Попрятались и ждём.

Этот пень взлетел как ракета. Слава богу, падая, он никого не придавил.

А дальше все пошло как на конвейере. Полдня и пней на нашем берегу больше нет. Зато остались ямы на их месте, а скорее — воронки.

— Камнями бы их засыпать, — предложил Юшко.

— И где тут столько камней набрать? — проявил я сомнение. — С брода всю гальку содрать? Так нерационально. Застревать потом там телеги будут.

— Да там же где на стройку камень рубили, — возразил мне Юшко. — Должна же там и мелкая не кондиция валяться. Не с собой же они ее мужики на Тамань уволокли, раз деловой камень на месте для нас оставили.

Оставив Ваню за главного подрывника уже на левом берегу, я на следующий день с Сосипатором и его архаровцами выехал в Аджимушкай. Точнее, на то место, которое в будущем так обзовут.

Никаких катакомб на месте каменоломни и в проекте не было. Тарабринские камнеломщики рубили только солидные пласты известняка, выходящие сами на поверхность горбами. Откалывали от пласта клиньями большие продольные каменюки. А потом уже рубили их на куски.

— Да, совсем не похож на альменский камень, — бросил я на землю поднятый кусок ракушняка со следами грубой обработки. Явно топором.

— Где это такой есть — альменский? — спросил меня Сосипатор.

— На западе Крыма. На реке Альме. — ответил я. — Очень качественный и плотный известняк. Почти как мрамор. Белый как молоко. И крепкий. Красивые дома из него можно строить.

Помню, при советской власти, из крупных блоков альменского камня симферопольские власти даже хрущевские пятиэтажки возводили. По типовым проектам железобетонного строительства. Государственный план по жилищному строительству не обращал внимания на дефицит цемента. Вот и выкрутились отцы города. И хотя из такого камня можно было что угодно построить, ставили типовые ''хрущёвки'' как планом прописано. Социализм!

Камня нарубили тарабринские зимовщики много и в аккуратные штабеля сложили. Но он весь какой-то нестандартный. Разного размера блоки. И разного веса. Понятно, что не для себя работали, но хоть какой-то минимальный стандарт должен быть. Понадеялся я на Тарабрина, а надо было проверять и контролировать самому.

Что ж, придётся строить, как в Южной Америке индейцы развлекались — тетрисом. Разве что цемент придется вывозить из Москвы своего ''осевого времени'' или Америки шестидесятых. Не возиться же здесь с пережиганием щебня на известь. Да и куриных яиц у нас нет, чтобы кладку на известь класть как в Московском Кремле.

Но интересующего меня в первую очередь бута и щебня тут было навалом — отходы производства. Мне надо ямы на дороге по просеке засыпать, прежде чем этот деловой камень на постройку конюшен вывозить.

Но на будущую зиму я дам зимовщикам твердое задание по размерам строительного камня. И спрошу строго. Дом из такого убожества ставить — штукатурить его придется, как древние греки турлук закрывали — по пять сантиметров толщиной. А ведь еще и церковь построить придётся — она-то красивой должна быть. Как храм Покрова-на-Нерли. Потому, как нет ничего более постоянного, чем временное. И чем уродливей это временное, тем дольше стоит. Те же сталинские временные бараки взять. И в 21 веке в них люди живут, хотя прогнили эти бараки насквозь.

Готовый собачий питомник был весьма похож на привычное в ''осевом времени'' собачье заведение — полицейский или хорошей части охраны железной дороги. Иначе и быть не могло — сам же его проектировал по виденным в той жизни образцам. Для каждой собаки был построен отдельный просторный и крытый вольер из сетки-рабицы с деревянным полом и тёплая будка внутри него. В вольерах высокий человек мог стоять в полный рост. Задние стенки вольеров были наружными стенами самого питомника. Сами вольеры на тридцать шесть собак располагались ''покоем'', а посередине оставлен просторный выгул с некоторыми снарядами для дрессировки. Бум, двойная лестница, барьер, дорожка из разновеликих пеньков. Кроме нормальных ворот наружу, была еще между вольерами калитка в сторону будущих конюшен, чтобы при необходимости можно было пройти насквозь все дворы маетка, не выходя за периметр.