— Рад за них. А ты не зря краснеешь, стыдно, должно быть. — сказал я Алому, — Мог бы и извиниться.
На эти слова светлый вскинулся и прожег меня таким взглядом, что я быстро смекнул, что о подобном знаковом жесте с его стороны говорить еще ой как рано. Ладно, отложим на потом. Я повернулся к Ире.
— И что же руководство?
— А почему ты у меня спрашиваешь? — ощерилась та. С чего бы это? Я вроде ничего такого предосудительного не спросил.
— Ты ведь староста. Значит, больше остальных можешь знать, на собрания ведь ходишь, наверное, — неуверенно пояснил я. Светлая смягчилась.
— Они предпочитают делать вид, что ничего не происходит. Так проще, чем придумывать способ решения проблемы. Главное в этом деле, чтобы известия об очередных разборках не докатились до ректора. Именно он в свое время стал продвигать идею о совместном обучении. И до сих пор рассчитывает добиться на этом поприще успехов.
— Поэтому попытал счастья с психологами? — догадался я.
Ира кивнула. Мне бы еще хотелось узнать, откуда она столько знает о чаяниях Ви'Хольма, но я побоялся её еще больше раздраконить. И так она на меня как-то странно косится и реагирует слишком бурно на мой скромный вкус.
Ребята молча сидели и пили чай. Каждый думал о своем. Мне тоже было о чем подумать, но неожиданно заговорил Кар.
— Андрей, а как ты вообще себе представляешь, что мы бы могли прийти на светлую половину?
— В смысле, под каким предлогом? — уточнил я. Темный кинул, внимательно следя за мной из-за чашки, которую держал перед губами. — Так как вы одноклассники и учитесь у одних и тех же учителей, думаю, не было бы ничего предосудительного, если бы вы, к примеру, ходили друг к другу домашнее задание вместе выполнять. Хотя... — я вспомнил про местный пунктик на индивидуализме. — У вас ведь, похоже, не бывает парных заданий...
— Почему? — спросила Лия, глядя на меня своими огромными зелеными глазами. Вот так и понимаешь, что значит заезженный книжный эпитет 'колдовские', — У нас как раз сейчас пара будет у мастера Фрондю, у него в кабинете и парты на двоих рассчитаны, все лабораторки только парами и делаются.
— Да? — заинтересовался я, но развить интерес не усел.
— У нас же пара уже началась! — вдруг вскричала Ира, и ребята спешно засобирались на выход. Похоже, опаздывать еще больше им всем не хотелось.
Понятное дело, что убирать все за ними пришлось мне. Но, с другой стороны, у меня же не было на оставшийся день никаких планов. Правда, я им еще хотел напомнить про имена для наших котят, но ладно, посмотрю, что дальше будет. Придет ли кто-нибудь из них сюда вечером.
Фарид, большую часть времени молча наблюдавший за нами, дождался, когда за ребятами закроется дверь и в коридоре отшумит эхо их шагов, сказал задумчиво и осторожно:
— Ты необычный человек, Андрей.
— Спасибо.
— Если что-то понадобится еще, ты сразу говори. Если тебе удастся помочь ректору в этой его идее объединения, я первым тебя расцелую.
— Лучше не надо, — притворно испугался я.
Джинн громогласно хохотнул и поставил опустевшую чашку прямо на ковер. Снял со спящей дочки крестик, вернул его мне, договорился со мной, что еще как-нибудь придет сюда вместе с Имирой с котятами поиграть, и испарился с девочкой на руках. Я остался в пустом классе в центре нашествия чашек недопитого чая, блюдечек с недоеденным тортом и разбросанных по ковру фантиков от конфет. Как у них тут утилизируют мусор, я не знал. Пришлось все тащить к себе.
Всю грязную посуду я составил на столик возле раковины, понадеявшись на дежурных. Уж они-то к концу дня должны были у меня появиться. Я уже заканчивал уборку, когда в дверях класса нарисовался Барсик. Его взгляд мне совсем не понравился. Нет, не злой и не высокомерный. Знакомого презрения в нем тоже не наблюдалось. Растерянным, вот каким я его увидел. Будь я девушкой, у меня, наверное, сердце бы сжалось от такого вида светлого командора. Но, тьфу-тьфу-тьфу, пронесло. Поэтому я отреагировал адекватно и без лишних соплей.
— Хочешь поговорить об этом?
— Ты даже не знаешь еще, о чем... — В голосе Барсика прозвучала неприкрытая горечь. Неужели Мурка уже успел претворить наш с ним план в жизнь? Вот это я понимаю — скорость!
— Но ты ведь мне расскажешь?
Глава 12
Любви все эльфы непокорны
Тарэль Барсим Огненный
Есть вещи, от которых просто невозможно отказаться, даже если понимаешь, что просто так тебе их никто не подарит, даже если подозреваешь, что в ответ тебе придется поступиться чем-то важным и дорогим. Например, честью. И собственным душевным спокойствием, да, темный?
Я не знаю, не могу объяснить, что со мной произошло в тот момент. Какое-то наваждение. Да, наваждение, так проще. Но в глубине души я ведь понимаю, что это только отговорка. Я мог ударить, мог оттолкнуть, мог бы прирезать, в конце концов, и мне бы за это ничего не было, потому что все знают в каких натянутых мы отношениях друг с другом. Сказали бы — 'Очередная дуэль двух командоров. Темному не повезло!'. И все. Но тогда почему? Почему я не сделал это? Я не темный, я бы не смог пойти на такую подлость и убить его в ходе дружеского, как он выразился, поединка, но оттолкнуть или просто отвернуться, отвести глаза. Что на меня нашло? И этот меч...
Я не смог от него отказаться. Великолепная работа, балансировка, словно именно по моей руке и делалась, изящный, прямой, острый настолько, что при размахе, кажется, можно рассечь им сам воздух. И орнамент у эфеса такой узнаваемый, выполненный так тонко и искусно, что не остается никакого сомнения — наша работа. Светлых. Как он мог оказаться у темного, так еще и, как он выразился, в коллекции, не представляю. И моей первой мыслью, когда он позволил мне подержать этот меч в руке, было, что я хочу увидеть её всю. Я и не знал, что Фиг-Шамь коллекционирует оружие. И уж тем более был не готов получить от него такой подарок.
Мне в первый момент показалось, что я ослышался. Но он улыбнулся... Уму не постижимо, Мурзяс улыбнулся мне — мне! — и повторил, что дарит. Наверное, смешно было смотреть на мое вытянувшееся лицо, вот он и усмехался. И еще смешнее оттого, что он по моим глазам видел — не смогу отказаться. Меч уже был в моих руках, я держал его, и понимал, что это оружие для меня, что оно мое. Да, уже сейчас мое. И, когда он так щедро решил с ним расстаться... как я мог отказаться и не принять, как?
Да, это всего лишь оправдания. Я пытаюсь выдумать их, пытаюсь отгородиться ими от того, что случилось потом. Но понимаю, что это только моя вина. Я запустил этот механизм, а потом, когда настало время остановиться, не смог выкрикнуть правильное заклинание. Просто сказать 'нет', твердо, решительно, окончательно. Так, чтобы не осталось ни одного сомнения в том, что у него нет хотя бы маленького, хотя бы самого ничтожного шанса. Нет, и точка. Но... я совершил ошибку. И что-то мне подсказывает, что за нее мне придется дорого платить. Честью.
Предложение опробовать клинок в деле поступило так кстати, что я не устоял снова и согласился. Искушение, вот что это было с его стороны. И оно ему полностью удалось. Мы заперлись в тренировочном зале. Когда-то именно перспектива доступа к роскошному полигону университета стала для меня решающей, когда Ви'Хольм уговаривал меня нести службу при университете. Поэтому в тренировочном зале нас никто не мог увидеть, и никто бы не сумел помешать. Лучше бы помешали. Хотя, это я сейчас так говорю, уже зная, чем для меня закончился этот так называемый дружеский поединок. Но тогда я был рад размять кости. К тому же, впервые за несколько лет, между нами с Фиг-Шамем не стоял дуэльный кодекс, который на всех предыдущих наших поединках мы свято соблюдали. Как воин могу сказать, что давно не испытывал такого удовольствия от поединка. Он полностью захватил меня. Я слился с клинком, но, как мне в какой-то момент показалось, не только с ним. Фиг-Шамь — самый ненавистный мне темный, он больше не играл со мной, как иногда позволял себе во время дуэлей, не насмехался одним изгибом губ, он дрался по настоящему и по настоящему восхищался тем темпом, который нам удалось взвинтить. Ведь мы не сражались до первой крови, что с нами тоже бывало, особенно, пока не успевали остыть. Мы сражались только ради собственного удовольствия и... Тому, кто не знаком с холодной сталью клинка, раскаляющейся под ударами другого не менее грозного оружия, не понять. Это как любовь, нет, сейчас я думаю, что даже лучше. В постели мне ни разу не удавалось испытать подобные чувства, как во время боя с тем противником, от которого у тебя кровь стынет в жилах и которому так отчаянно не хочется уступать.
В тот миг я не думал, просто был не способен мыслить трезво. Я сросся со своим, да, теперь только своим клинком. Я стал им. И, когда Фиг-Шамь, Мурка, как прозвал его этот психолог, опустил свой меч и между нами остался только мой клинок, когда темный шагнул ко мне навстречу, и лезвие моего меча прижалось к его горлу, когда склонился и застыл, почти соприкасаясь со мной лбом... Я не могу сказать, как бы не старался придумать себе оправдание, что на меня нашло в тот момент, почему я позволил ему себя поцеловать. Не могу. Я только знаю, и врать самому себе не пристало, что он, возможно, никогда бы не прикоснулся к моим губам, так бы и стоял, просто глядя в глаза своим проницательным, алым взглядом, если бы я... не потянулся первым.
Он поцеловал меня и отступил, сказав напоследок — 'Спасибо за поединок'. И ушел. Просто взял и ушел. Пока я смотрел на его удаляющуюся спину и до онемения руки сжимал свой новый клинок. Я должен был его вызвать. Я был бы в своем праве. Я мог бы, да, скорей всего, мог бы в тот момент убить его на дуэли. Но... я стоял и смотрел, а темный удалялся от меня, не оборачиваясь.
Я выронил клинок, хоть раньше со мной никогда такого не случалось. Я опустился на пол. Словно силы покинули меня, словно что-то, какая-то невидимая нить, которая все еще держала меня в вертикальном положении, оборвалась.
Мне не к кому было идти, не с кем посоветоваться, спросить. Выговориться, да, кажется, это называется именно так. И я вспомнил о том, кто заварил всю эту кашу. Вот пусть... пусть расхлебывает!
Удар кулаком по стене привел в чувство. Довольно действенный способ, надо запомнить. Зато теперь костяшки пальцев саднят. Ну и что!
Я был настроен сказать много чего лишнего, когда ворвался в классную комнату колокольчиков, через которую можно было попасть в дом Андрея, но растерял весь свой запал, когда увидел этого парня. Он, кажется, убирался. Наводил порядок после какого-то празднества, если судить по остаткам торта. Я много раз бывал в его мире, поэтому имею представление, как и что они могут праздновать. 'Как' — буйно, 'что' — да все что угодно. Он повернулся ко мне и замер с веником в руках.
А я смотрел на него и не знал, с чего начать. К чему придраться, чтобы иметь хотя бы видимое основание наорать на него. Но когда он спросил...
— Хочешь поговорить об этом? — и это типичным (да, я уже общался с другими до него) тоном психолога, меня оторопь взяла. Я ведь, в отличие от других знал, что этот парень ни разу не психолог. И лекарем душ он стал лишь с легкой руки ректора. Я был так удивлен его фразой, что не успел проконтролировать, что сам сказал ему в ответ.
— Ты даже не знаешь еще, о чем...
— Но ты ведь мне расскажешь? — парень улыбнулся. Можно даже сказать, приветливо. И я не заметил в его лице ни насмешки, ни иронии, ни того уже знакомого высокомерия, которое мелькало на лицах других, что были до него, когда к ним кто-то пытался прийти со своей проблемой.
И я сдался. Ведь Мурка тоже воспользовался именно его услугами. Возможно, он так легко ушел лишь потому, что Андрей его как-то по-особому настроил. Я тоже хочу! Почему я не могу вести себя так же спокойно и сдержанно, как этот темный? Словно ничего особенного не происходит. Почему один его вид настолько меня бесит, что я почти не контролирую себя? Я тоже хочу разобраться. Пусть психолог мне объяснит.
Андрей
На этот раз я решил не ограничиваться кухней и отвел Барсика в так называемую гостиную или как у нас, у русских, по-простому — зал. Усадил перед выключенным телевизором на диван. А сам плюхнулся в старенькое кресло. Прямо кабинет психотерапевта на выезде. Самому смешно стало от своих жалких попыток. Но я как-то уговорил себя не улыбаться. Судя по всему, Барсика колбасило не по-детски. Мне было жаль парня. Что же могло произойти?
Но я не торопил его с рассказом. Барсик маялся, маялся, старательно не глядя на меня, потом вскочил и отошел к окну. Отодвинул тюль и уставился на рельеф среднестатистического дворика, с лавочками, бабуськами, собаками разной паршивости на выгуле и асфальтированным пятачком, плотно заставленным машинами. Детей по случаю начала школьных занятий во дворе в это время дня не наблюдалось.
— Он подарил мне меч, — сказал он ровно и слишком спокойно, чтобы не закрались подозрения в обманчивости такого тона.
— И ты не смог отказаться, — помолчав, поддакнул я.
— Это ты ему посоветовал?
— Я. Если ты не в курсе, то у темных ухаживания не в чести. И если как обращаться с вашими светлыми женщинами, Мурка приблизительно знал, то на какой козе к тебе подъехать, у него так и не получилось придумать.
— Теперь получилось, — Барсик резко обернулся. — Думаешь, я просто счастлив от этого?
— А чего тебе горевать? — нарочито безразлично обронил я. Настроение Барсима меня совсем не радовало. По-моему, эльф был близок к истерике, или мне это только казалось? Может у этих эльфов реакции совсем не такие, как у людей.
— Знаешь, что он с меня взял за этот меч? — мгновенно успокоившись, спросил он, снова отвернувшись к окну. Я еще подумал, что будет, если его кто-нибудь снизу увидит. Этаж-то не особо высокий. Можно и уши рассмотреть, и костюм.
— Поцелуй? — предположил я.
— Тоже твоих рук дело? — холодно уточнил у меня Барсик, не обернувшись.
— Я предложил ему поспорить с тобой на поцелуй, — почему я не видел смысла скрывать это от эльфа? Потому что в их с Муркой случае я выполнял роль не столько психолога, сколько передаточного звена. Буфера обмена, если можно так сказать. Они по некоторым причинам, таким как заморочки о чести и гордости, не могли себе позволить такую роскошь — говорить друг с другом напрямую. Поэтому им был нужен я. Как телефончик. Правда, я очень надеялся в процессе эксплуатации не сломаться, а то еще неизвестно, к каким последствиям могла привести неправильная передача слов и событий.
— Он со мной не спорил. Он просто подошел и поцеловал.
— Он подошел или... — я не знал, почему произношу это с такой вопросительной интонацией, просто в очередной раз сработала интуиция. Уж больно решительно Барсик поставил ударение на слове 'он'. Да, наверное, поэтому.
Эльф долго молчал. Так и не ответил. Заговорил совсем о другом.
— Он меня бесит этими своими взглядами. Ничего не говорит, ни на что не намекает, просто смотрит...
