Гном и семь Белоснежек

— А что? — зло усмехнулась Соня. — Я ж не девушка, я — друг, мать его. Короче, как я поняла из Юриных слов тогда в ресторане, авария должна была случиться в прошлую пятницу. Но что-то у них сорвалось, 'Богемия' как стояла, так и стоит. Я, конечно, хотела что-то осторожненько узнать, но с Лёней мы с начала той недели не встречались, вплоть до вчерашних поминок Рады.

— Зачем ты вообще так на них напрашивалась?

— Да ничего я не напрашивалась, мне просто жалко его стало. Знала же, что он к ней испытывал, и знала, что напьётся там до одури. И вот что получилось... — она замолчала и потёрла плечи, словно замёрзла. — Сначала я никак не связывала смерть Рады с афёрой, но вчера, когда услышала в клубе разговор Лёника с Юрой, мне стало понятно, что Рада и вторая убитая в самый последний момент отказались под их дудку плясать. Но ведь девки-то были в курсе всего. Не удивлюсь, если их убили именно потому, что они соскочили. Ты бы знала Юрины методы, мне как-то Лёня рассказывал.

— Ты об инсулине и массовом изнасиловании танцовщицы?

— Понятно, и тебе рассказал. Так слушай, это ещё не всё. Я там вчера свой 'айфон' посеяла. Обыскалась и обспрашивалась. И тут подходит ко мне Юра, протягивает телефон и говорит: 'Кажется, это твоё'. А у самого рожа такая мерзкая-мерзкая. Ну, спасибо, говорю, а потом меня как током шибануло. Там же, на телефоне, есть фотки его расписок. Я, блин, тоже идиотка, все фотки с телефона на комп скидываю, чтобы память не засорять, а эти специально оставила. Не знаю, видел ли он, и вообще, случайно ли пропал мой мобильник, но я давай сразу сматываться оттуда. Лёньку с собой уломала уехать, но ночевать он со мной сразу отказался. Как всегда. Короче, едем в такси, а у меня одна мысль: бежать, бежать из этого города, пока цела. Юра-то мой адрес знает, мог заявиться.

— А как вы познакомились?

— Да обычно. Год назад ему кто-то меня посоветовал, с тех пор он ко мне на маникюр, масочки там всякие, массаж рук ходил. Следит за собой мужик, в этом он молодец.

— Ну хорошо, рассказывай дальше.

— Ну а дальше ты сама всё слышала. Терять, думаю, нечего, дай спрошу у Лёни по поводу махинации. А он так отреагировал, я не ожидала. Вот тут-то мне стало совсем страшно. Домой влетела, как ненормальная, не знала, что думать, кого бояться. Хорошо хоть Татка дома была, я ей всё рассказала, и мы вместе придумали план.

— Затаиться в этой дыре? Ненадёжно.

— Да нет, в другом городе. Но там меня ждут только завтра, а эта дыра так, перевалочный пункт. Это дом Таткиного брата. Он вечно по тюрьмам сидит, вот и сейчас, а у Татки ключи есть, она сразу предложила перекантоваться здесь. Мы ещё вчера хотели слинять, уже чемоданы собрали, и тут Лёня припёрся. Я его в глазок как увидела... Всё, думаю, убивать пришёл. Стою тихонечко за дверью, не отвечаю, чуть дышу, а он всё звонит и звонит и ноет себе под нос что-то про Раду свою, про то, как ему одиноко, плохо. В общем, я расслабилась и впустила. Ой, какие он на моём плече розовые сопли развёл! Плакался-плакался, а потом я из комнаты на две минуты вышла, возвращаюсь, а он уже заснул, прямо в кресле. Я бегом к Татке, и мы придумали про турбазу в Охотице. Утром мы вышли втроём. Лёня повёз меня на несуществующий пикник, а Танька с двумя дорожными сумками и рюкзаком как будто в свой аэроклуб поехала, она полётами и прыжками занимается. А на самом деле она поехала сюда ждать меня.

— Но зачем такие сложности? Можно же было уехать и своим ходом. И вообще, могла бы выбежать где-нибудь и поближе к Косичкам. Так нет же, выбежала в Шашичах.

— Я путала следы. Да и время поджимало. Я на электричку досюда, до этих грёбаных Косичек — какое дебильное название — опаздывала. Провези меня Лёня ещё чуть дальше — кранты, там станций нет. А в Шашичах через лес до станции можно быстро добраться, я это знала.

— Но почему ты не поехала своим ходом? Объясни мне свою логику.

— Ну как ты не понимаешь? Я начала бояться Лёню, — снова поёжилась Лепнина. — Повторяю, я уже не знала, кому верить, а кому нет. Тогда в ресторане Юра сказал ему: 'поздно, ты уже втянут'. Во что втянут, понятно, но насколько и каким боком? Что заставило его втянуться? В общем, я уже не доверяла ему. Своим исчезновением, своей медкнижкой я захотела подставить его. Захотела, чтобы опять его начали допрашивать, тягать по отделениям. Ну зла я на него! Ты не представляешь, что это, когда спят с тобой, а представляют вместо тебя другую и называют её именем!

— То есть, отдавая Оле записку для Крутолаповой, ты уже знала, что не вернёшься в Дрянск? Господи, ты чудовище. Напугала и девчонку, и меня.

— Ну извини...те меня обе с Олей. Просто я не видела другого выхода. Времени у меня для поездки к Крутолаповой не было. Не могла же я попросить Лёню отвезти меня к ней.

— Да он бы уехал, и ты спокойно могла съездить в следственный комитет.

— Душечкина, я нос на улицу боялась высунуть! Я даже курила не на балконе, а в квартире, потому что боялась: выйду, а мне в лоб — пуля от Юры.

— Кажется, это называется мания преследования...

— Ну да, давай, иронизируй, посмотрела б я на тебя. Мне нужно было всё сделать именно так, как я сделала. Оля бы завтра отнесла письмо и флешку Крутолаповой, та бы начала расследование...

— И в два счёта бы нашла тебя, живую и невредимую, в другом городе, — перебила я.

— Да, нашла бы! Только время бы уже какое-то прошло, и Юру, ну, и Лёню, кто знает, уже бы держали за решёткой. Слушай, пошли, я замёрзла.

Глава 20

В доме, за уже убранным столом сидела и читала миловидная блондинка.

— Здрассти, — от неожиданности поздоровалась я.

Незнакомка повернулась, и я узнала в ней Таню.

— Привет, давно не виделась, целый час, — засмеялась она. — Я осветлилась и переоделась.

— Таат-кааа, ну я ж говорила, классно будет, — немного пьяно прокомментировала Соня и полезла обниматься.

— Да, тебе правда очень идёт, — искренне сказала я, — добро пожаловать в наши блондинистые ряды.

— Ну так давайте же тяпнем за мой почин, — предложила свежеиспечённая 'рядовая'.

Книга в её руках молниеносно сменилась бутылкой амаретто. Я снова отказалась, Лепнина нет. Не отказывалась Соня несколько раз к ряду. В одиночку. Вскоре, как и пророчила цирюльница, маникюршу стало клонить в сон. Таня заботливо отвела подругу в спальню и, быстро вернувшись, усмехнулась:

— Даже про фотканье природы врать не пришлось. Ох, нельзя ей пить. Хоть бы к девяти утра прочухалась, а то водила Тимурматвейча прикатит, а тут тело невменяемое.

— Кто такой Тимур Матвеич?

— Да есть у неё такой воздыхатель белгородский. Сохнет по ней, как мальчик, постоянно из всяких жоп вытаскивает. Сонька ему ещё вчера позвонила, всё честно рассказала. А он где-то на севере, и вернётся в Белгород только завтра вечером, ну, то есть уже сегодня получается. Бизнесме-ен, сегодня там, завтра здесь. Короче, сказал, чтоб она не дёргалась, не вздумала на поезде ехать, а он шофёра за ней пришлёт в любую точку мира. Ну вот в эту точку, — Таня насмешливо обвела рукой убранство вокруг, — шофёр утром и приедет.

— Понятно, значит, Соня решила спрятаться в Белгороде.

— Угу. Слушай, а ты же тоже на тачке приехала?

— Да.

— А где она?

— Водитель позвонил, сказал, что поедет порыбачить, пока я здесь. А что?

Таня, явно о чём-то размышляя, зажевала губу. Всё её кукольное личико выражало смятение. Наконец она робко спросила будто совета:

— Может, оставить её тут и уехать?

— Оставить Соню? Здесь? Одну?

— Ну а что? Адрес Матвеичу она сообщила, шофёр найдёт, заберёт её в любом состоянии, — торопливо начала она рассуждать, — а мне страшно... Лучше сейчас...

— Господи, что происходит? Куда я не ткнусь, всем страшно, все сбегают, кидают друг друга, что-то не договаривают, я с вас со всех остолбеневаю!

— Говори потише, — шикнула Таня и повернула желтоватую голову в сторону спальни. — Лучше вообще пошли в огород.

За сараем обнаружилась лавочка. Сев на неё по-турецки, парикмахерша тихо заговорила. Во время рассказа я несколько раз вскакивала и порывалась уйти, ибо выслушивать подобную чушь было просто невозможно.

По словам Тани, Соня далеко не бела и не пушиста, какой старается казаться. Она, как хамелеон — мимикрирует в зависимости от обстоятельств и собеседника перед ней. Каждому Лепнина говорит лишь то, что ей выгодно. Но только не в минуты опьянения.

Три недели назад Соня позвала Таню Образцову в гости. Приглашение стало неожиданностью. Девушки хоть и были знакомы уже много лет, тесной дружбы никогда не водили. Заинтригованная Танечка всё же приехала, а через некоторое время к чаепитию присоединилась Лена, представленная Соней как недавняя приятельница.

— Девочки, я собрала вас, чтобы предложить вам пожить у меня, — излучая тепло, озвучила хозяйка дома цель чайной церемонии. — Танюш, я как раз слышала, ты квартиру ищешь?

Образцова огорошено кивнула:

— Туда-сюда нужно съезжать с той, которую сейчас снимаю.

— Ленусь, а ты всё так же на общей кухне мучаешься?

— Ага, задолбалась ваще, — по-простецки вздохнула нянечка-эмигрантка.

— Ну вот, живите у меня. Много с вас не возьму, всего по пять тысяч, мы же с вами подруги, — расцвела маникюрша своей ослепительной улыбкой.

Лена, счастливо захлопав в ладоши, была готова хоть в ту же минуту отправиться паковать пожитки для переезда. А вот насторожённая Таня не выдержала:

— С чего вдруг такое щедрое предложение, да ещё и нам двоим? Мы далеко не близкие тебе подруги.

— Так уж выходит, что ближайшие подруги мне не помощницы, — печально вздохнула Соня. — У всех всё налажено, ну кто ради меня оставит свои насиженные места?

— Тебе нужна помощь? — испуганно захлопала нарощенными ресницами Лена.

— Да, девчат, нужна. У меня участились приступы эпилепсии, боюсь однажды просто не успеть вызвать 'скорую'. А умирать как-то не хочется, — грустно улыбнулась она.

— Ой, конечно же, мы поможем, мы согласны, — заверила нянька.

— Говори за себя, — резанула Образцова.

Лену не смущало ничего и она перебралась к Соне на следующий день. Таня же промаялась двое суток. Девушка привыкла жить одна, а тут сразу две соседки, и одна из них в придачу страдает приступами — это же какая ответственность. Но тогдашняя хозяйка квартиры поторапливала парикмахершу с выселением, и Образцовой ничего не оставалось, как согласиться. В конце концов центр города и за такую смешную оплату.

Пожалела она о своей скупости очень скоро. Лепнина большую часть дня проводила дома и бдительно следила за приходившими к Тане клиентками: чьим мылом они пользуются, чьим шампунем мастерица моет им волосы, чьим полотенцем опосля их вытирает, чьим кофе угощает и так далее. На пятый день проживания квартирантка не вытерпела и стала собираться в экстренно найденную квартирку на окраине. Но Соня её остановила:

— Извини меня, веду себя, как старая бабка, ворчу-ворчу. Просто нервы расшатались. Сейчас я тебе всё объясню, прошу, выслушай меня.

И Таня выслушала. Никакой эпилепсии у маникюрши отродясь не было, диагноз придуман для Лены. Конечно, глуповатая девушка добра и отзывчива, но вдруг, не озвучь Соня столь веский аргумент, нянька бы не согласилась на переезд. Нужно было сыграть на жалости. Ну не признаваться же в самом деле по какой истинной причине Сонечке понадобились сожительницы. А причина страшна: ей угрожает опасность и она боится оставаться дома одна.

— Отлично, — фыркнула в тот момент Танечка. — То есть, если тебя придут кончать, то и нас заодно. Молодец! Я пошла, до свиданья.

— Стой! — взмолилась Лепнина. — Ну хочешь, живи бесплатно, только Ленке не говори. А хочешь, я сама тебе заплачу? Тридцать тысяч! Вот, смотри, на, бери прямо сейчас!

— Прости, но жизнь дороже, — решительно отказалась Образцова.

— О нет, ну что же мне делать! — убивалась Соня. — Ты пойми, пока нас несколько, мне никто ничего не сделает.

— Да тебе Ленки-дурочки хватит! И вообще, ты уверена, что тебя на улице не кокнут или ещё где-то?

— Ну я же говорю, среди людей меня никто не тронет.

Долго Соня уговаривала старую знакомую и в итоге ей это удалось. Взяла ли Таня немалую сумму за согласие, она умолчала.

Свой контроль Лепнина, надо сказать, оставила. Зато стартовала новая напасть — она начала выпивать. Понемногу — много ей, чтобы забиться, и не требовалось — но практически каждый вечер и стабильно в одно лицо. На неодобряющие взгляды Образцовой хозяйка квартиры отвечала:

— Не смотри на меня, как на алкоголичку. Не бутылками же хлещу, пару рюмок всего, чисто для настроения. Жизнь — дерьмо.

Потом к двум рюмкам прибавилась третья, затем четвёртая — жизнь, видимо, становилась всё хуже и хуже. И однажды Танечка, просто из милосердия, просто, чтобы не дошло до бутыли в день, решилась составить Соне компанию.

Наутро, когда в гудящей голове всплыли обрывки невнятной речи приятельницы, Образцова вновь решилась съезжать. 'Нет, Сонька чокнутая, надо быстрее смотаться, пока она не проснулась, не ровен час, ещё меня маникюрными ножницами на лоскуты искромсает', — думала она, лихорадочно собирая самое необходимое. Самого необходимого набралось два небольших пакета. Не заглянув в комнаты соседок, Таня на цыпочках улизнула из квартиры, выбежала из подъезда и чуть не попала под грузовик. Спасла её... Лепнина, толкнув на тротуар.

— Ты??? — обмерла упавшая на траву Таня.

— А что лицо такое удивлённое? — отряхнулась маникюрша. — Лучше бы спасибо сказала, я тебе, между прочим, только что жизнь спасла, если не заметила.

И она посмотрела на вывалившиеся из пакетов фен и одежду:

— А, ты на конкурс спешишь, это объясняет, почему даже грузовик не заметила. А одежда нахрена?

— На конкурс?.. — пробормотала Образцова, напрочь забывшая о своём участии в межгородском парикмахерском состязании. — Конкурс! А-ааа, сколько время?

— Скоро двенадцать, горазда ж ты дрыхнуть, подруга.

— Чёрт, опаздываю! Всё, побежала!

Таня действительно помчалась на 'Золотой локон' и, более того, стала серебряной медалисткой. На крыльях эйфории она машинально вернулась в Сонину квартиру, обо всём забыв. А именно вот о чём.

Накануне ночью собутыльница, глотнув лишнего, поведала о своих поистине диких намерениях. Лепнина хочет шантажировать своего любовника Лёню. Но не сама, а через наивную и алчную Олю, коллегу по 'Рококо', куда Сонечка устроилась только ради этого плана.

— Ольга — маленькая дура, хотящая сразу и много бабла, — рисовала маникюрша Тане портрет сменщицы. — Я запросто уговорю её. Начнёт звонить Лёне, писать ему письма на электронку с фотками или сканами кое-каких документов, а я останусь в тени. Ну, заплачу этой овце за работу. Немного. А сама буду в шоколаде.

— Ты хочешь с Лёни денег? — полюбопытствовала тоже охмелевшая Образцова.

— Ага. Два миллиончика хватит.

— Они у него есть? — поперхнулась закуской Таня.

— Найдёт, — злорадно улыбнулась Соня. — Ради своей санки проклятой найдёт.

— В смысле? Ты его дочку имеешь в виду? А причём тут она?