Гном и семь Белоснежек

Глава 1

Каких девушек чаще всего зовут в ЗАГС? Девушек-фотографов.

— Нет, Дуняша, зыза моя, это полный эпик фейл, если ты явишься в священный дом бракосочетаний в этой пижаме! — пристально осмотрев меня, упёрся Марк холёными ручками в бока.

— Марик, ну, во-первых, я не невеста, а всего лишь фотограф, бесполое существо, одежда которого должна быть удобной, — пыталась я втиснуть вспышку между двумя объективами. — Ты же знаешь, ради удачных ракурсов мне приходится то на асфальт лечь, то в песок закопаться, то в воду прыгнуть. Ну не надевать же мне платье от Валентино. А во-вторых, штаны и футболки в цветочек — писк этого сезона.

— Клумбочка ты моя!

— Штаны в цветочек очаровательны, ma chérie, но я бы заменил футболку однотонной майкой, — вошёл в прихожую Дима с кружкой кофе. — Многовато цветиков, по-моему. Обилие букетов хорошо только на дне рождения и похоронах.

— И на свадьбе! — подняла я вверх указательный палец.

— Ой, Мурзик, это бесполезно, — махнул Марк рукой. — М-да, тяжела и неказиста жизнь фотографиста.

— Всё отлично, девочка моя! — крикнула из кухни Лариса. — Ты не клумба, ты цветник, неси красоту в мир! Знаешь, Генри Форд говорил так, — и она тоже вплыла в прихожую, — 'Что бы я ни надел, я — Генри Форд. Даже если я буду абсолютно голый, я — Генри Форд'.

— Отличная фраза, мамуля, — обнял Марк Лару.

— Записывайте фразу в кредо, молодёжь, — улыбнулась подруга.

Поцеловав домашних в щёки и ещё раз взглянув на своё отражение в зеркале, я абсолютно довольная побежала к такси.

Погода ласкала теплом. Весёлое солнце пробивалось сквозь пышные кроны деревьев, щебет говорливых птиц сливался в песню под безоблачным небом. Лето. Моя любимая пора года, с её неповторимым чудесным голосом и красками.

Пожалуй, самое время рассказать о себе и домочадцах.

Итак, меня зовут Дуняша Душечкина. Конечно же, в паспорте я значусь старомодно — Евдокией, а обращались ко мне большую часть жизни не иначе как Дуся. Такое буквосочетание напоминало кличку бездомной дворняжки, я ненавидела своё имя и пробовала называться Евой. Но на Еву некогда абсолютно невзрачная, закомплексованная шатенка совсем не тянула. Нет, природа не обделила меня ни фигурой, ни лицом, но родители одевали единственную дочуру по принципу 'скромно и со вкусом'. В результате как по вкусу, так и по скромности мои наряды могли посоревноваться с одеянием монахини. На женские же штучки вроде маникюра-педикюра и парфюма мне денег и вовсе не выделяли. Словом, симпатичная от рождения, я не умела себя преподнести, не умела быть интересной никому кроме родителей и паре затюканных подружек. Так и прожила я восемнадцать лет пресной постной квашнёй. Пироженку из этого теста слепили Лариса и её сын Марк.

Пять лет назад я, не имевшая на тот момент никакого образования кроме школы, решилась устроиться на работу. Родители сразу же отмели вакансии продавщиц, мол, весь день на ногах, а у тебя, дочечка, такое слабенькое здоровье. После штудирования газеты, родительский выбор пал на должность секретаря. Маменька позвонила по объявлению и выдворила дщерь на собеседование. Так я попала в салон 'Око' гадалки Ларисы Хлебородовой. Много позже Лара призналась, что не окажись я тёзкой её любимой покойной бабушки, мои шансы заполучить место были равны нулю. Постылое имя Евдокия впервые принесло удачу. А вскоре в магическом салоне магия случилась и со мной.

В тот день на работу к матушке заглянул Марк. Увидев впервые нового секретаря, он скептически окинул меня взглядом и увёл родительницу на кофе. Вернулись мать и сын с самыми что ни на есть загадочными лицами.

— Дуняша, — откашлялась гадалка, — можно я буду так тебя называть? Так вот, Дуняша, ты очень красивая девушка, но, кажется, даже не подозреваешь об этом. Разреши нам поможем тебе.

— П-п-помогите, — прозаикалась я, ничего не понимая.

— Видишь ли, мой секретарь не должен выглядеть хуже меня.

Я затравленно оглядела блестящую иссиня-чёрную волнистую гриву начальницы и аппетитные формы, обтянутые персиковым платьем с рюшами. Ну разве я могу хотя бы приблизиться по красоте к этой роскошной статной женщине?

Словно подслушав мои мысли, Марк выдал:

— Человек рождается не в роддоме, человек рождается в руках правильных людей. С фамилией тебе повезло, и мы сделаем так, чтобы ты ей соответствовала. Сделаем из тебя душечку!

И меня, от растерянности не способную сопротивляться, стали превращать в человека-душечку.

Для начала перекрасили в жемчужную блондинку и научили пользоваться косметикой. Затем поставили на каблуки и занялись моей походкой вкупе с осанкой. Мой рыночный гардероб, со словами 'даже нищим раздать как-то стыдно', добродетели без колебаний выкинули и приодели в магазинах, на которые раньше я даже смотреть стеснялась, не то что заходить в них.

Следом Лариса подсунула мне стопку толстых фолиантов.

— Рыба моя, — вкрадчиво завела она, — Дарья Донцова, безусловно, писатель от бога, я, как и ты, каждый месяц покупаю её новый томик. Но не пренебрегай и психологическими книгами. Они помогут разобраться в себе и придадут уверенности.

Всё получилось. И, когда с фразой 'теперь тебя можно перестать прятать от людей', Марк впервые вывел меня в свет, окружающие уже не зевали рядом со мной.

Вскоре Лара тоном, не принимающим возражений, заявила, что современная, уважающая себя девушка должна иметь диплом о высшем образовании.

— Пусть он тебе никогда не пригодится, пусть ты удачно выйдешь замуж и будешь жить на всем готовом, но, девочка моя, женщина обязана быть образованной!

Слова начальницы никогда не расходились с делом и ближайшим летом я, не без её связей, поступила в ВУЗ на факультет менеджмента.

Такие повороты судьбы не могли оставить в стороне и личную жизнь. Косяком потянулись кавалеры. Не стоит думать, что Дуся до перевоплощения была ни разу не целованная — была, и не только целованная. К моменту совершеннолетия в моём анамнезе имелись два романа. Недолгих. Первый — с молчаливым кривозубым мальчиком, коего всё по той же газете объявлений сыскали радеющие родители. Мекающий парень, боящийся меня еще больше, чем я его, не тронул струн души. Зато второй тронул помимо струн всё остальное. Гопник из соседнего двора, столь привлекательный для хорошей девочки своими наглыми глазами и разбитным поведением, поматросил, и, как водится на Руси, бросил. Теперь же бросала... нет, оставляла я, если понимала, что с тем или иным субъектом отношения более невозможны. Причём, практически со всеми, благодаря Лариной и Марковой науке, сумела расстаться не врагами.

Дальше — больше. Мои новые друзья решили, что негоже такой барышне томиться в секретарях, нужно освоить творческую профессию, которая 'на волне' и способна кормить. Теперь меня кормит занятие фотографией.

Сама себя я, в сегодняшний наплыв 'фотографов', гордо называю фотохудожником. Чаще всего, воплощая в жизнь свои сумасбродные идеи, я получаю от моделей лишь 'спасибо'. Готовые к креативным съёмкам 'платники' появляются редко. Творчеством вообще много не заработаешь, так, на туфли, что я называю. Да, хорошие, качественные туфли, но шубку, увы, уже не купить. Стабильный доход приносят свадьбы. Вот и приходится, душа амбиции, бегать по массовым гуляньям. Дела идут успешно, люди любят мои работы и рекламируют по сарафанному радио. К счастью, мой промысел позволяет мне не работать где-то ещё. Возможно, ближе к пенсионному возрасту я горько пожалею о пустой трудовой книжке и отсутствии стажа, но это же будет потом. А пока что мне только двадцать три, я живу сегодняшним днём и вполне счастлива.

Живу, кстати, вместе с Ларой, Марком и Димой-Мурзиком, которые уже давно стали мне второй семьёй. Три года назад мои родители продали квартиру и на старость лет перебрались за город. Моего мнения по сему поводу никто не спрашивал. Совершенно не обрадованная перспективой добираться до цивилизации два часа на рейсовом автобусе, я стала искать съёмное жильё. Узнав об этом, Лариса спросила:

— Дуняша, а не напряжёт ли тебя сосуществование вместе со стареющей дамой и её сыном в двухэтажном коттедже с шестью спальнями, одной просторной гостиной, тремя туалетно-ванными комнатами, библиотекой, бассейном, баней, винным погребом и цветущим садом?

С неделю я размышляла над предложением: всё-таки люди устают даже от гостящих в доме родственников, а я по большому счёту посторонний человек, просто подруга. Но потом Лара в наш очередной разговор пожаловалась:

— Слушай, у Марика появился Димочка, он с ним пропадает все дни напролёт, мне совершенно не с кем даже позавтракать. Переезжай, а, хватит ломаться. Будь уверена, я тут же поставлю тебя в известность, если ты мне надоешь.

— Или если ты в очередной раз выйдешь замуж, — хихикнула я.

— Да нет, я десять лет берегу мужское население от окольцовывания со мной, пускай живут.

Лариса Хлебородова — женщина в Дрянске известная. Одна часть города считает её экстрасенсом, другая — ведьмой. А всё потому, что все трое мужей моей подруги отбыли в мир иной.

Первый, Глеб Евгеньевич Хлебородов, Ларин молодой преподаватель из строительного техникума, не прожил после похода к алтарю и двух месяцев. Парня ужалила оса и ещё до приезда 'скорой' он скончался от анафилактического шока. Второй брак, с отцом Марка адвокатом Львом Цветковым, продлился десять месяцев. Пока его прямо на пороге роддома, куда он приехал в день выписки новорождённого, не настигла коварная молния. У заключительного на сегодняшний день супруга, бизнесмена Александра Гусарова, оказалась самая продолжительная совместная жизнь с 'чёрной невестой' — тринадцать лет. Уставшая терять любимых мужчин Лара даже начинала верить, что с Гусаровым встретит старость. Отнюдь. Однажды Александр попал в аварию. Никаких серьёзных повреждений, лишь ушибы мягких тканей. Правда, мужчина сильно ударился головой, но от госпитализации отказался. И, как оказалось, напрасно. Не прошло и недели, как бизнесмен скончался — ДТП оставило в голове гематому, повлекшую за собой кровоизлияние в мозг.

Последняя трагедия принесла Ларисе бизнес покойного — гостиницу, неплохой счёт в банке и лавину сплетен. Кто называл её ведьмой, кто, отказываясь верить в случайность смертей — убийцей. Поначалу Лара очень переживала и чуть ли не пряталась от людей. Но потом взяла себя в руки, послала злоязычников по всем известному адресу и решила обратить людские пересуды в плюс. В специально приобретённой однушке был сделан мрачный ремонт с обилием непонятных и иногда пугающих атрибутов, а все возможные газеты запестрели объявлениями о потомственной гадалке Ларе. Конечно же, Лариса никакая не гадалка в энном колене. Скорее, тонкий от природы психолог и просто многое повидавшая в жизни женщина. Но по картам она и в самом деле способна рассказать как будущее человека, так и прошлое. Этому её ещё в детстве научила всё та же бабушка Евдокия.

Решив попробовать, Хлебородова не прогадала. Злая молва давно ославила её на весь город и окрестности, поэтому страждущие повалили в 'Око' толпами.

Сейчас моя подруга занимается, и весьма успешно, только тремя гостиницами, магический бизнес канул в лету её насыщенной жизни. С браками Лара тоже в 'завязке'. Ни с кем из батальона своих поклонников перешагнувшая пятый десяток Хлебородова окольцовываться не собирается. Пока что. Всё её сердце занимает один представитель сильного пола — сын Марк.

Хотя, как вы уже могли догадаться, представителем сильной половины человечества тридцатилетнего Марика можно назвать лишь чисто в анатомическом смысле. Сыночек подруги — гей и, естественно, парикмахер. Или парикмахер и, естественно, гей... Не знаю, что первоначально: нетрадиционная ориентация мужчины, влекущая за собой увлечённость расчёсками и ножницами, или эта самая увлечённость делает парней мужеложцами. Ну да ладно, важно другое. Марк замечательный, отзывчивый человек, верный друг и гуру своего дела. Победитель всевозможных конкурсов, сейчас он взращивает мастеров в собственной школе цирюльного искусства и владеет модным именным салоном красоты.

Мудрая Лара никогда не стеснялась чада, не пыталась его переделать и всегда во всём поддерживала. Она не ханжа, стоящая под дверью спальни и вслушивающаяся в скрипы кровати, и не брюзга, попрекающая куском хлеба любого гостя сына. Марк с матерью — настоящие друзья. Именно поэтому оба прекрасно себя чувствуют под одной крышей. В отличие от большинства отпрысков, Цветков и не стремился вырваться из-под материнского крыла. Да и зачем разъезжаться тем, кому вместе весело, легко и комфортно? Лариса всегда не только разрешает сыну закатывать грандиозные вечеринки в коттедже, она в них и с удовольствием участвует! Вся обширная компания Марика просто обожают его родительницу.

Я считаю дружбу с Марком настоящим подарком судьбы. Иметь в ближайших друзьях гея — да о таком грезит каждая девушка! Пристрастность к своему же полу не отнимает у Цветкова мужской психологии и логики. И ситуацию, которую мои подружки видят с одной стороны, для него предстаёт совершенно в ином ракурсе. Да что там, Марк хотя бы всегда честно скажет, какая кофточка мне идёт, а какая нет.

У нашего цирюльника есть возлюбленный, Димочка Женевин, шеф-повар одного из самых пафосных ресторанов города — 'Жареный Фламинго'. На работе Дима любит представляться Дмитрием Женевье и козырять своей учебой поварскому делу у рестораторов провинции Франш-Конте. Но для нас, домашних, он просто — Мурзик. Именно Мурзик-французик, как порою дразнит своё обоже Цветков, ответственен за амброзию в нашем доме. Дима балует нас кулинарными шедеврами и собственными рецептами постоянно. Мы даже завтракаем не обычными бутербродами, а изыскано украшенными блюдами с причудливыми названиями.

Такси остановилось на светофоре, и тут же в вайбере пришло сообщение от Лары: 'Дуняша, хотела тебе сказать, что ты обладаешь удивительным вкусом! Кстати, наши Мурзики неожиданно собрались слетать в Питер, и знаешь, я решила смотаться с ними! Вернёмся завтра вечером! Целуем!'

Я улыбнулась, глядя на экран смартфона. Да, мои хорошие, вы умеете удивить.

Глава 2

К зданию ЗАГСа, где уже кучковались человек двадцать, я прибыла на пятнадцать минут раньше оговоренного времени. Предстояло познакомиться не только со свидетелями, но и с самими брачующимися. Всё, что я пока знала — это имя невесты, Рада.

Вообще, в планах на сегодняшнюю субботу было блаженном безделье. Минувшие пять дней я безвылазно прожила в фотошопе и мечтала продрыхнуть все выходные. Поэтому, когда вчера в пол-одиннадцатого вечера мне позвонила незнакомая девушка с вопросом, не соглашусь ли я завтра поснимать её свадьбу, моим желанием стало деликатно от неё отделаться:

— Простите, но фотографа подыскивают за несколько месяцев до свадьбы, даже не знаю, удастся ли вам найти хоть кого-нибудь накануне.

— Дуняша, — чуть не заплакала та, — наш фотограф только что позвонил, он сломал ногу и посоветовал вас! Я посмотрела ваш сайт, фотки очень крутые, хочу, чтобы снимали вы.

— Но у меня завтра дела...

— Подождите! — добавила собеседница децибелов в голос. — Я ознакомилась с вашим прайсом, так вот, я готова заплатить больше. За неожиданность.

Поразмыслив, я решила, что вполне отосплюсь в воскресенье.

Первыми, кого я увидела в пёстрой толпе, были два отлично знакомых мне парня, два друга, два ди-джея, Олег Майский и Саша Березин. Парни курили в сторонке, живо что-то обсуждая.

— Олежа, Саша! — воскликнула я. — Вот так встреча!

Ди-джеи обернулись, притихли и едва уловимо сдвинули брови. Ну, всё понятно, не узнали меня. В тусовке так: стоит пропустить хотя бы две вечеринки — все быстренько забывают, как ты выглядишь и как тебя зовут. Я же не мелькала в клубах уже год, с тех пор, как рассталась с приятелем ди-джеев, барменом Эдиком Хмелёвым. Всех привлекательных блондинок, пасущихся на танцполах, не упомнишь, так что реакция парней меня совсем не обидела.

— Дуня-яша! — Майский навесил на лицо отрепетированную годами улыбку шоу-мена и распростер руки для объятий. — Действительно, встреча так встреча.

Ах, какая я запоминающаяся, он всё-таки помнит, как меня зовут.

Саша отмер, натянуто улыбнулся и дежурно обнял меня.

— А мы тут на свадьбу пришли, я даже подженишник, — продолжал Олег.

— Вот уж совпадение, — весело отозвалась я, но продолжить не успела, меня окликнул Жорик Калмыков, мажор и бездельник.

Я помахала в ответ и отметила среди гостей ещё несколько знакомых мне персоналий. Например, парень с модной нынче окладистой бородой, Женя, сынуля папочки при чинах, оплачивающего его протирание дизайнерских джинсов в МГУ. Вика Потехина, рыжая бестия в голубом платье с разрезом почти до талии — падчерица аптекарского магната и скандальная блогерша, не выговаривающая ни одного приятного слова. Блондиночка в фиолетовом наряде, так же оголяющем ногу — Яна Грызлова, наследница папеньки с бензоколонками. За папины деньги, вселяющие ощущение вседозволенности, пьяные выходки вроде таскания девиц за волосы, и пушистую карликовую псинку подмышкой Грызлову окрестили светской львицей. Местного пошиба.

М-да, денёк обещает быть морально тягостным. Не люблю эти скопища золотой молодёжи. Сплошные погремушки: сверху блеску много, а внутри — песок. Но таковы законы 'тусовки': как бы ни хотелось, а придётся всем улыбаться. Кто же жених и невеста, если здесь весь 'бомонд'?

Потехина и Грызлова обернулись на меня, ротики растянулись в подобии улыбки. Как и подобало, я приветственно кивнула, но те неожиданно гаденько захихикали и отвернулись.

На секунду мне стало неприятно. Где-то в глубине меня ещё сидит та жалкая, затюканная Дуся, над которой подтрунивали в школе и во дворе. Я не способна была ответить обидчикам — не знала как, меня этому некому было научить. А всё потому, что не рассказывала о нападках сверстников родителям. Закрывшись в своей маленькой комнатке, я лишь бесслышно рыдала и на мамины допросы буркала: 'Всё нормально'. Вот и сейчас тихая, трусливая Дуська внутри сжалась, съёжилась на кровати, губы Дуськи задрожали, в носу защипало — сейчас разревётся.

Так, стоп, Дуняша! С мямлей Дусей покончено! Теперь ты сильная, волевая, интересная, красивая, умная. Ты профи, соберись и работай работу!

Из аутотренинга меня выдернул писклявый голос модельки Саши Косточкиной, которую я тоже сразу узнала:

— Слушайте, а где наш фотограф? — возмутилась она.

Я подняла руку:

— Фотограф здесь!

Все присутствующие вмиг обратили на меня лица. Ди-джеи посерели, блогерша и 'львица' откровенно заржали.

И тут меня обуяла злость. Сонмище напонтованных баловней и пустышек! Нарциссы и накаченные ботоксом куклы, разъезжающие на купленных папочками тачках! Да что вы будете собой представлять, не стань завтра ваших родителей?! Тепличные растения! Да, сюда посмела явиться бывшая спутница хорошо вам известного бармена, не чета вашей кодле, этим я вас так развеселила? Ну уж нет, я не на помойке себя нашла, чтобы терпеть подобное! Извини, заказчица Рада, с фотографом у тебя облом вышел во второй раз. Твоё эпохальное событие снимут подружки на 'айфоны', а я удаляюсь!

— Всё, трындец, — трагически произнёс Березин.

— Полностью с тобой солидарна!

С этими словами я, уже взявшая курс на разворот, ненароком проследила за его взглядом. К нам приближались молодые. Ослепительная миниатюрная блондинка в элегантном кружевном платье с шёлковым шлейфом улыбалась всеми отбеленными до синевы зубами и махала гостям симпатичным букетиком. Её роскошные упругие локоны, пружинящие при каждом шаге, сверкали на солнце, кожа просто золотилась. Причёска, наряд, хорошенькое личико, точёная фигурка — всё делало её похожей на куколку. Эксклюзивную куколку, очень дорогую.

Рада была настолько прекрасна, что я приросла к асфальту и несколько секунд не могла перевести глаз на её спутника. Который оказался... моим бывшим, Эдиком Хмелёвым...

Я пыталась проморгаться, надеясь, что мне мерещится. Но нет, это был он. Красивый, счастливый, под стать спутнице сияющий голливудской улыбкой.

Так вот почему здесь надо мной насмехаются! Согласна, забавно вышло. Снимать свадьбу бывшего — глупее не придумать! Фарс! Абсурд! Вляпалась так вляпалась. Ну и удружил же ты мне, фотограф со сломанной ногой. Обязательно выясню твоё имечко! А может, и не было вовсе никакого фотографа? Может, так поиздеваться надо мной решил сам Хмелёв, вот и подговорил благоверную позвонить мне? Хотя нет, я ведь могла отказаться, а остаться на свадьбе без фотографа — что может быть хуже? Хуже только... Только снимать свадьбу бывшего! Интересно, так в курсе ли Рада, кого наняла фотографом? Вчера, помнится, уговаривая меня по телефону, она сказала, что доплатит 'за неожиданность'. Уж не за эту ли?

Майский подбежал к парочке.

— Эдик, — обнял он Хмелёва и указал жестом в мою сторону, — тут... фотограф уже дожидается...

Бывший перевёл взгляд на меня. В первое мгновение явственно было видно, что он прифигел. Но потом голубые глаза заблестели ядовитой усмешкой. Величественно вскинув голову, Хмелёв подплыл ко мне. Для полноты картины 'барин и челядь' не хватало лишь протянутой длани, к коей я должна была припасть с поцелуем.

— Здравствуйте, — ехидно улыбнулся женишок, — вы наш фотограф? Простите, не знаю вашего имени, всеми свадебными вопросами занималась моя любимая.

Последнее слово Хмелёв пропитал всей присущей ему театральностью. Мне вдруг резко стало смешно.

— Давайте познакомимся, меня зовут Дуняша, — включилась я в игру.

— Дуняша! — бросилась мне на шею Рада, высвободившаяся наконец из объятий подружек. — Спасибо огромное, что ты согласилась! Блин, я так боялась, что ты меня пошлёшь, да ещё прям перед свадьбой. Ты такая отзывчивая, ты супер!

И она чмокнула меня куда-то в волосы.

Вот они, тусовочные повадки: 'ты супер', чмафк-чмафк-чмафк.

Нет, похоже, Рада ничего не знает. Но ведь ей же с удовольствием сейчас об этом напоют. Или никто не захочет портить невесте праздник? А почему, собственно, это должно испортить праздник? Расстались мы с Хмелёвым почти год назад и с тех пор даже не виделись. Скорее всего, сие известие Рада прожуёт, запьёт шампанским и дальше продолжит сверкать своей кафельно-белой улыбкой.

Чья-то рука легла мне на предплечье.

— Простите, вы фотограф? — нарочито любезно спросила низенькая дама с идеально уложенной стрижкой.

В другой ситуации я бы подумала, что мир сошёл с ума, потому что подошла ко мне невесть откуда материализовавшаяся мама Эдика, Нина Павловна, с которой мы были прекрасно знакомы. Но сейчас я снова подыграла:

— Да, здравствуйте, меня зовут Дуня.

— Очень приятно, Дунечка, — расцвела в благодарной улыбке женщина, — пойдёмте со мной, в ЗАГСе просят вас подойти.

Сочтя момент для побега упущенным, я под неоднозначные взгляды толпы последовала за Ниной Павловной, не забыв при этом гордо поднять голову. Внутри усыпанного лепестками роз и конфетти холла без пяти минут свекровь Рады нашла укромный уголок и, бесконечно всплёскивая руками, завела:

— Дуняшечка, ты большая умничка, что правильно ведёшь себя. Ты вообще очень хорошая девочка и очень, очень нравишься мне. Я не знаю до конца, что именно произошло у вас с Эдиком, но так сложилось, так бывает. Вы разбежались, но жизнь ведь продолжается. Сейчас у Эдички новая любовь, и у тебя наверняка тоже всё хорошо. Прошу тебя, прошу тебя как мать, ты же умная девочка, не говори ничего Радочке. Она тоже очень, очень хорошая, это ранит её. Конечно, у вас с Эдичкой всё в прошлом, но Радочке будет больно.

Имейся у Нины Павловны при себе Библия, мне бы наверняка на ней пришлось поклясться, что я ничего не расскажу Радочке. За неимением же священнописания я отделалась лишь положенной на сердце ладонью. Дама удовлетворённо упорхнула, даже не поинтересовавшись, как дела у 'очень хорошей девочки, которая ей очень, очень нравится'.

Следом меня украл видео-оператор, который, жуя жвачку, сказал, чтобы я пригибала голову, если буду 'шастать на линии'. Когда же из зала торжеств заиграл марш Мендельсона, я поняла, что бежать бесповоротно поздно.

Глава 3

Первая наша встреча с Эдиком случилась полтора года назад в клубе 'Богемия'. Тогда я сотрудничала с один журналом и делала для его страниц фото-отчёты светских мероприятий. В тот зимний вечер в злачном пафосном клубе местная радиостанция с размахом праздновала юбилей. Было душно, я то и дело заглядывала в бар за прохладительными напитками. Мастерски орудующий шейкерами бармен постоянно подмигивал мне. Такой банальный, дешёвый флирт меня не пронимал, и, как бедолага ни старался, я не вознаградила его номером телефона.

Каково же было моё удивление, когда на следующее утро этого наглеца привёл в наш дом Мурзик! Сказать, что я остолбенела — не сказать ничего.

— Дуняша, слушай, — вкрадчиво завёл Димуля, положа руку на сердце, — пощади парня и сжалься надо мной. Эдик мне с полчетвёртого утра звонил и слёзно умолял познакомить его с той, что украла его сердце.

— Вы знакомы? — только и смогла вымолвить я.

— Мы же оба из общепита, — пошутил бармен.

— Душечка моя, ma amur, я знаю, ты любишь парней с высоким ай-кью. Эдик тоже любит девушек с ай-кью.

— Не ниже восьмидесяти девяти процентов, — заметил Эдик.

— В общем давайте так, — устало сказал Женевин, — вы идите поболтайте, если ваши ай-кью удовлетворят обе стороны, то я буду просто счастлив. А сейчас, умоляю, отпустите своего купидона спать.

И, не давая мне опомниться, 'сваха' убежал в комнату.

— На смотрины жених должен явиться хотя бы с букетом, — иронично сказала я, продолжая держать незваного гостя в прихожей.

— Согласен, опростоволосился. Спешу донести до вашего внимания, что имею приданное, как то автомобиль марки 'Мазда' и однокомнатную квартиру в новостройке. Также, хочу отметить, умею чинить сантехнику и способен приготовить себе обед, если моя супруга сляжет с гриппом.

В гостиной, за кофе с пирожными, мы мерились ай-кью часа два и остались друг другом вполне довольны. У нас совпадали вкусы и взгляды, Хмелёв оказался интересным собеседником, неожиданно эрудированным, весёлым и располагающим к себе. Вдобавок ко всему он был просто хорош собой: атлетически сложенный шатен с ясными голубыми глазами и обезоруживающей улыбкой на скульптурно вылепленном лице.

Окончательно сразил меня Эдик через неделю знакомства, когда продемонстрировал путёвку в Париж на две персоны. И в этих безумных поступках был весь Хмелёв, с ним никогда не было скучно.

Совсем скоро мы не могли расстаться и на минуту. Я переехала к Эдику, вечерами до изнеможения танцевала в 'Богемии' и перезнакомилась со всеми тамошними завсегдатаями. Но, видимо, я не тусовщица, да и народ в клубе оказывался всё более отвратительным. Устав от этой 'богемной' жизни, я захаживала в клуб всё реже и реже.

Постепенно я стала открывать для себя и двуличность Хмелева. В лицо он каждого восхвалял, а за спиной поливал грязью. На этой почве отношения начали давать трещину, и в конце концов всё закончилось. Банально и прозаично. Однажды Эдик позвонил среди ночи. Но, подняв трубку, я услышала не его голос, а сладострастные стоны какой-то девицы. Видно, кто-то из любовничков задом на телефон сел в процессе совокупления.

Я тут же собрала вещи и вернулась в дом Ларисы. Конечно же, поплакала. Но недолго и не из-за разрыва. Эдик стал мне противен. Меня скорее расстраивала собственная слепота: ну как я могла на этого человека потратить полгода?

Хмелёв бездарно оправдывался, картинно каялся и просил вернуться, но, к счастью, я не успела влюбиться в Эдика до степени всепрощения и всетерпения. А много позднее добрые люди поведали, что красавчик изменял мне не раз, не два и даже не три.

Так что Раду даже жаль. Слегка. Боюсь, никакое кольцо кобеля не исправит.

Церемония прошла заурядно. Торжественная речь регистраторши, оглашение фамилий молодожёнов, которые, к слову, они менять не стали. Так и остались: Эдуард Хмелёв и Рада Байлер. Красивая у Рады фамилия, вспомнить бы ещё, где я её слышала.

На моё счастье, мажоры оказались не фанатами свадебной езды по памятникам, и после ЗАГСа ряженый кортеж покатил на банкет.

С оператором Мишей мы ехали в одной машине. На переднем сидении, возле хмурого плотного водителя, расположился мужчина лет тридцати в немного мятой розовой рубашке. От него на весь кожаный салон веяло перегаром. Именно перегаром. Похоже, незнакомец наливается горячей водицей день эдак второй.

— Охренеть! — возмутился 'видюк'. — Я же свой! А усадили в крайнюю тачку, в самую жопу, как дерьмо какое-то!

— В жопе и положено сидеть дерьму, — отозвался пассажир спереди, — ты на своём месте, Быстрицкий. Вас, барышня, — обратился он ко мне, — я не имею в виду.

— Иди на ..., Храмов! — вызверился Миша. — Что-то тебе, Лёнечка, тоже не в невестином джипе место досталось.

Лёнечка повернулся, пару секунд побуравил Быстрицкого глазами, но промолчал.

Тишина длилась несколько километров. Из центра города мы выехали на окраину, показались частные дома.

— Куда мы едем? — поинтересовалась я.

— А ща увидите, сударыня, — ответил Лёня и спросил: — Эта дешёвка, Потехина, уже с Женькой что ли?

Миша ухмыльнулся:

— Ну, раз с Женькой, значит, не такая уж и дешёвка.

— Но она же ещё месяц назад с Борцовым была! И при этом спала с Никитосом, — недоумевал Леонид.

— Это норма, — равнодушно отозвался оператор.

Храмов прислонился всклокоченной головой к стеклу и забормотал:

— А Никитосик уже нашу светскую львицу за задницу хватал, а она и не прочь... Борцов с Косточкиной походу... Слыш, а она с Калмыковым уже всё что ли?

— Лёня, какая мне на ... разница? Сиди молча!

— Ну да, — цокнул языком собеседник, — ты у нас не сплетник, не то что Толик Щипкович. О-ооой... И все друг дружке улыбались, целовались, обнимались... А глаза такие преданные-преданные, любо-дорого! Когда стемнеет, свет можно будет не включать, всё вокруг озарят их нимбы! А Потехина-то! Подневестница хренова. Как, Мишаня, думаешь, Эдик и после свадьбы будет её трахать?

Миша бросил на меня беглый взгляд.

— Всё нормально, — поспешила заверить я, — знаю, что Хмелёв бабник.

— Потаскушник, — добавил Храмов.

Быстрицкий отреагировал неожиданно бурно:

— Мудила, — подался он корпусом к Лёне, — а Радка твоя ненаглядная, можно подумать, святая?

Храмов обернулся и стал багроветь.

— В моей машине все должны ехать спокойно! — вовремя пробасил водила.

— П... ты сегодня отхватишь, Быстрицкий, — прошипел Лёня.

Кортеж остановился в тихой, неприметной улочке у дома с красной крышей и глухим железным забором. Водитель посигналил, ворота разъехались в стороны, открыв глазу сад, полнящийся каких-то неухоженных кустов и туй. К машинам с бурным восторгом понеслась стая встречающих голов из двадцати. Возглавляла толпу труженица пилона всё из той же 'Богемии' Настенька, жертва солярия и фанатка искусственных прядей на голове. Коричневыми лапками с неимоверно длинными ногтями девица держала каравай. Больший кусок от хлеба с солью отгрыз Хмелёв, и ликующая процессия двинулась вглубь сада.

В тот же миг на импровизированной сцене взревели гитары, затрубили трубы, всех поприветствовал в микрофон тамада, известный в Дрянске 'человек-праздник' Матвей Шарадин. После продолжительной речи массовика-затейника и подарков гостей, все наконец были допущены к пиру.

Столы расположили в шатре под сенью голубой ткани. С подносами засновали два парня с эмблемой ресторана 'Сыт & пьян' на фартуках. Я безостановочно фотографировала новобрачных, поражаясь тому, что до сих пор не видно родителей Рады. Да и вообще, никаких людей в возрасте, кроме мамы Эдика, сиротливо сидящей по правую руку сына. И в ЗАГСе напутствовала молодых и глазки платочком промокала лишь она.

— Вы тоже можете присесть. С краюшку, — обронила проходящая мимо нас с оператором Потехина.

— Не ходи, отравит, — шепнул мне на ухо Лёня.

Миша с удовольствием направился к застолью. У меня же аппетита не было, и я предпочла покурить в маленькой деревянной беседке в глубине двора.

Ансамбль играл приятный фокстрот — я даже заслушалась — как вдруг раздался свист микрофона и нетрезвый голос объявил:

— А сищас будет песня!

Гости одобряюще загудели, красивая мелодия перешла в ритм 'цыганочки', и я, схватив фотоаппарат, поспешила к празднующим.

На сцене пританцовывал подженишник Олег Майский. Покачиваясь в такт бравурному наигрышу, он завёл песню из 'Жестокого романса', путая слова:

— Мохнатый хххмель на душистый шшшмель...

Эдик и Рада сорвались с мест, толпа ринулась следом. Рада даже под такую кабацкую музыку двигалась почти профессионально. Эдик уступал супруге в пластике и чувстве ритма, но компенсировал промашки врождённым обаянием. В какой-то момент, окончательно раскрепостившись, он стал изображать из себя Майкла Джексона. Я запечатлевала его нелепые движения бёдрами и вскидывания ног, думая про себя, что как только отдам парочке готовые фото, у себя их тут же удалю.

К Раде тем временем протиснулся Лёня и завыхаживал вокруг неё пьяным павлином. Затем трагично вознёс руки к небу, выкрикнул слова Карандышева 'Так не доставайся же ты никому!' и вцепился в девушку. Байлер отпихнула нахала, Храмов завалился в людскую массу, утянув за собой нескольких человек. К упавшему подлетел Хмелёв, помог тому подняться, а следом... дал в морду.

Началась потасовка. Девицы вопили, парни разнимали, довольный Миша снимал на камеру, ансамбль ехидно заиграл какой-то разудалый джаз, тамада ни впопад шутил, и лишь Рада прижимала ручки к испуганному лицу.

Не люблю драки, побоища, ссоры. Я вновь пошла в беседку, где курила и монотонно отвечала по смартфону на сообщения из соцсетей.

Спустя какое-то время близ беседки прямо на траву сел потрёпанный Лёня. Сначала он взъерошивал волосы, затем принялся их буквально выдирать, потом затрясся и в конце концов разрыдался в голос. С нечеловеческим воем, мужик рухнул в траву и стал то кататься по ней, то сжиматься эмбрионом. На Храмова было жалко смотреть. Из-за чего он так убивается? Или это просто пьяная агония?

Внезапно откуда-то прибежала девочка лет тринадцати, в джинсовом комбинезоне и с очаровательным каре тёмных волос. Нет, ребёнок был, конечно, небольшого расточка, но клянусь, присутствуй она раньше, я бы её заметила!

— Папа! Папочка! — бросилась она к Лёне.

Я изумилась ещё больше. Папа??? Да, мне неизвестен возраст Леонида, но он выглядит максимум на тридцать! Во сколько же он стал отцом? До совершеннолетия что ли?

— Али-иинка, девочка моя, — слабо поворачивающимся языком пробормотал Храмов, — ты как здесь?

— Тётя Рада позвонила, сказала, чтобы я тебя домой забрала. Пойдём, папочка, пойдём, тебе плохо, поднимайся, пожалуйста, — тянула она его за руку.

Лёня мучительно поднялся. Обнявшись, дочь и отец, медленно, словно раненые, побрели прочь.

— Совсем хреново малому, — раздался ехидный голос.

Я вздрогнула, повернула шею и увидела Потехину. Её и без того неприятное, узкое, какое-то крысиное личико светилось злорадством.

— Я не заметила, как ты подошла, — от неожиданности сказала я.

Тонкие губы растянулись.

— Тут несколько входов. Пошли, сейчас невесту красть будут. Отснимешь и можешь уезжать.

Мы молча проследовали на задний двор и вошли в коттедж. Через кухню подневестница провела меня в узкий тёмный коридор. Повсюду чувствовался немного затхлый, какой-то нежилой запах. Слева была открыта дверь в комнату. В лучах солнца, бьющего в окно чьей-то спальни, играла пыль. Я успела заметить кровать со скомканным одеялом. Было тихо и мрачно.

— Чей это дом? — поинтересовалась я, поражаясь неуютности.

— Дом? — вскинула блогерша ниточные бровки. — Ты называешь это домом? Ты слаще батона что-нибудь пробовала?

Я проглотила вопрос противной блогерши.

— Здесь мы когда-то с мамкой ютились, пока она нашего Николая Ивановича не повстречала.

'Ну и зажралась же ты', — подумала я. Ютились она, несчастная, в двухэтажном доме!

— Эту халупу надо бы продать, да всё некогда, — тоном спесивой боярыни продолжала подневестница, — а тут очень кстати пригодилась. У Радки ж с Хмелёвым твоим бабла на ресторан не было, еле на кольца наскребли. Вот я и подогнала голубкам шалашик. И тачки им наняла, и жратву с официантами заказала.

'С чего вдруг такая щедрость?' — пронеслось в голове.

— Ой, бедные мои, мышки церковные. Не понимаю, зачем жениться, если бабосов нет.

— Любовь, наверное, ты не думала об этом?

Мы достигли лестницы вниз, Потехина приостановилась и захохотала, запрокинув голову. Её настолько распирало, что она даже схватилась за моё плечо, видимо, чтобы не упасть.

— Слушай, а ты смешная! — вымолвила она наконец и зашагала вниз. — Сказанула! Надо будет потом нашим рассказать, они оборжутся. Всё, пришли.

В тусклом, захламлённом и пахнущим сыростью помещении нас уже дожидалась Рада, переодевшаяся в 'принцессочье' платье. Оно — пышное, нежно розовое, с рукавами-фонариками и атласными розочками на корсете — делало Байлер похожей на аппетитную зефиринку.

— Рада, ты такая красивая, — абсолютно искренне сказала я.

'Зефирка' смущённо улыбнулась и засияла. Было видно, что ей приятно.

— Да уж, — протянула Потехина. — Эту безвкусицу Самойлова состряпала?

Тёплая, мягкая улыбка Рады исчезла. Статная и грациозная, она вмиг стала походить на маленького описавшегося котёнка.

— Нет, — тихо и обиженно заговорила она, — это моё, выпускное...

Мне стало её жаль. Ну какая же мерзопакостная эта Вика! И как можно было взять такую в подневестницы? Такая жертва только из-за того, что она предоставила свой 'шалашик' для гуляния? Я решила разрядить ситуацию:

— Каков сценарий?

— Сейчас придёт мой рыцарь, — быстро подхватила Рада, — и будет меня освобождать. А это всё — как будто темница сказочного замка.

— Угу, весь этот дом — одна сплошная темница, — прокомментировала хозяйка владений. — Вообще-то у нас планировался ещё и дракон, которого бесстрашный рыцарь должен был поразить своим спасительным мечом. Ну как дракон, ростовая кукла, в которую бы влез Борцов, но... Мудачьё из праздничного агентства прислало вот это дерьмище, — и она ткнула длинным пальцем в угол.

Я вгляделась в насыщенно-зелёный тюк и не смогла сдержать смеха. Меньше всего поролоновый динозавр с глупой и добродушной мордой, созданный для развлечения детсадовцев, походил на устрашающего дракона.

— Ну я же говорю, не дракон, а чмо киндер-сюрпризное! — сказала Потехина. — Да у него язык на бок и глаза в кучку! Дракон-аутист! Ладно, давай привязываться, — сказала она Раде.

Подойдя к подпирающей потолок балке, 'принцесса' зачем-то расстелила на полу пакет, села на него и скрестила руки за спиной.

— Платте от кутюр боишься запачкать? — съязвила подневестница.

Байлер промолчала. Вика потянулась за лежащей на полу бельевой верёвкой, и в этот момент в её руке заорал телефон.

— Твою мать, приехал! Рад, я туда и обратно, — засуетилась она, глянув на экран, а потом на меня: — А вот, фотограф тебя привяжет.

Мы остались с Радой одни, я решила завести диалог:

— Не очень понимаю, зачем тебя привязывать.

— Ну как же? Я как будто принцесса, меня похитили, а Эдик, как будто рыцарь, должен меня освободить, разрезать верёвку мечом. Ты не ревнуешь Эдика ко мне?

От такого резкого перехода темы я застыла.

— Ты в курсе?

— Вика сказала, — кивнула она, — уже когда мы сюда приехали.

Я молча орудовала верёвкой.

— Слушай, я правда не знала, что ты и Эдик... Ну в общем...

Рада лепетала каким-то извиняющимся тоном. Я затянула узел и села перед ней на корточки. Большие ясные серые глаза смотрели на меня тепло и по-доброму, уголки изящных тонких бровей страдающе изогнулись, как у вечно печального Пьеро. В ней не было суки, как сейчас сказала бы Лариса. Мне почему-то захотелось обнять Раду, но я, конечно же, не стала этого делать.

— Рада, я не ревную, не переживай, всё нормально. Поверь, если бы мне было невыносимо смотреть на вас, милующихся, я бы ушла.

Байлер улыбнулась. Она хотела что-то сказать, но тут раздались шаги. В подвале появился... Лёня.

— Рада! Нам надо поговорить.

— О-ооо, — простонала девушка, — мы же уже поговорили. Сколько можно? Сколько ты будешь меня доставать?

— Рада... Нам надо поговорить, — повторил Храмов. — Ты совершаешь ошибку.

— Господи, да отстань же от меня! — с изнеможением попросила Рада. — Всё, Лёня, всё!

Мужчина доковылял до меня.

— Выйди, — одними губами проговорил он.

Я посмотрела на Байлер. Выйти и оставить её, привязанную, один на один с пьяным, неадекватным человеком?

— Дуняша, иди, — смиренно прошептала Рада. — Сейчас Вика вернётся, не бойся, Лёня мне ничего не сделает, он же меня любит. Да, Лёнечка? — язвительно вопросила она.

Ну сплошные любовные треугольники!

Пару секунд я колебалась, но Храмов так моляще посмотрел на меня, что, подумав, всё же решила дать им возможность поговорить. Похоже, Лёня и впрямь влюблён в девушку.

Только поднялась наверх, как вздрогнула — стоящий у окна бородач-МГУшник Женя заснял меня на телефон.

— Ну всю картину испортила! — прокомментировал он. — Я Катюху фоткал, глянь, чё делает.

Я обернулась. В конце коридора, у двери в туалет, незнакомая мне пьяная вдрызг Катюха натягивала, пардон, трусы. Позорное зрелище!

Тут ещё появился и ряженый в рыцаря Саша Березин. Просто кунсткамера какая-то! На чёрной поблёскивающей тунике из какой-то халатной ткани белыми нитками был криво вышит стоящий на задних лапах лев с витиеватым хвостом и высунутым языком. Голову шевалье покрывал капюшон с воротником из сетчатой ткани, имитирующей кольчугу. Брюки кавалер заправил в сапоги, прошнурованные до колена и с цепочками по бокам. Поймав мой взгляд на своей обуви, ди-джей стал оправдываться:

— Ну не нашлось у меня средневековых говнодавов! Эдик вообще в резиновых, они хоть блестят, говорит. А Жорик откопал свои кеды до колен, которые носил, когда ещё был эмо. Скажи спасибо, хоть розовые шнурки заменил чёрными.

Я представила, какой объём работы меня ждёт в фотошопе.

— Побежали, кони заждались! — схватил он меня за руку.

— Какие ещё кони? — изумилась я, тащась за парнем.

— Как какие? Мы же рыцари, значит, и кони должны быть!

— Логично. А куда мы? Разве не в подвале снимаем?

— Кто тебе сказал?

— Потехина.

— Потехина-шматехина... — передразнил ди-джей. — Она хоть подумала своей башкой, как лошади в подвал всунутся? Начало снимаем за домом, а туточки заканчиваем.

— У вас что, настоящие лошади, живые? — подпрыгнула я. — Не тряпочные, как дракон?

Березин развеселился:

— А ты думала, как в тюзе, кто-то будет головой лошади, а кто-то жопой?

Мы выбежали на задний двор и помчались к распахнутым воротам, за которыми высился густой сосновый лес. Поплутав по извилистой тропинке, достигли живописной опушки, где во всех мыслимых позах делали селфи с конями несколько человек. У роскошного статного скакуна шоколадной масти рисовался и Хмелёв. В таком же карнавальном костюме, что и у Березина, только за спиной развевалась мятая алая тряпка. Аксессуар как бы негласно намекал, кто здесь какой-то там заурядный рыцарь, а кто — прынц, не меньше. Хмелёв так и эдак наглаживал морду жеребца, животное покорно терпело. Потом громко фыркнуло. Эдик отпрыгнул в сторону, девушки и парни прыснули. Явно сконфуженный Хмелёв скомандовал:

— Так, всё, по коням!

Саша и Жорик споро взобрались верхом, словно всю жизнь только этим и занимались. Их же предводитель раз пять тужился хотя бы вскинуть ногу. Наконец когда вершина была почти покорена, сопящий и красный Хмелёв запутался в стремени и с грохотом свалился наземь. Вместе со всеми заржал даже конь. Устав смеяться, к незадачливому всаднику подошёл усатый мужичонка, видимо, конюх. Он хотел подсадить Эдика, но тот, аки малое дитя, жестом остановил дядечку:

— Я сам!

И — о чудо! — Хмелёв оседлал-таки коня.

— Так! Фотограф! Оператор! Сейчас мы скачем, успевайте снимать, — раздавал полководец указания, постоянно поправляя сползающий 'шлем'. — Мне нужны захватывающие кадры, а не халтура какая-нибудь!

Сдерживая смех, мы с Мишей серьёзно кивнули и навострили камеры. Быстрицкий саркастично произнёс:

— Камера! Мотор! Начали!

Кавалер ордена кривого льва, резиновых сапог и красной тряпки принял воинствующее выражение, воздел игрушечный меч к небу и церемониально произнёс:

— Вперёд!

— За Раду-ууу! — в унисон прокричали ди-джеи и тут же стремглав прогалопировали к 'замку'.

Хмелёв остался стоять. Жиденькая толпа разразилась таким хохотом, что с сосен с взволнованным карканьем улетели вороны.

— Вда-арил коня под бока, конь летит стрело-ою, — издевательски пропел Миша.

Эдик обиженно попрыгал на лошади и повернулся к конюху:

— Эй, как сделать, чтобы эта кляча сдвинулась с места?

— Ударь коленками в бока и уздечкой легонько взмахни!

— А где у этого козла уздечка?

Самодеятельность затянулась. Сначала жеребец, словно насмехаясь, не скакал, а брёл. Затем Эдик вернул друзей на исходную позицию и съёмка началась заново. Через каждые десять метров Хмелёв останавливал процесс и просил нас с Быстрицким показать, как же он 'там получился'. Его Величество часто оставались недовольны, и мы переснимали и переснимали. Я даже подумала, не заснула ли там привязанная 'принцесса'.

Вдруг со стороны дома раздался страшный крик:

— Убили!!! Эдик!!! Раду убили!!!

Глава 4

Я сидела в длинном душном коридоре, охваченная животным страхом. Смертельно хотелось пить. Ещё больше — проснуться. Нет-нет-нет, не может быть, это всё не со мной, это не меня привезли в какое-то жуткое место и обвиняют в убийстве!

Когда напуганные криком, мы примчались из леса к дому, на меня накинулась Вика Потехина. Словно сумасшедшая, вцепилась мне в волосы и, истерично крича, стала пребольно бить по лицу.

— Ты! Ты, сука, последняя оставалась с Радой! И привязывала её ты! Что, тварь, решила не упускать момента и расправиться с соперницей?!

— Сдурела?! Какая ещё соперница? У нас с Эдиком всё давно кончено! — ничего не понимая, отбивалась я. — И после меня в подвале оставался Лёня!

Жорик Калмыков с трудом оттащил рассвирепевшую девицу. У той в кулаке остался трофей из клока моих волос.

— Что ты заливаешь?! — прошипела Потехина. — Лёня с Алинкой ушёл, все подтвердят!

Присутствующие, как сговорившись, кивнули.

— Как это ушёл? — оторопела я. — Когда ты только выбежала из подвала, появился Лёня, он хотел поговорить с Радой и попросил меня выйти. Да Женя может подтвердить, он был в коридоре! Ну же, Женя!

МГУшник забегал глазами.

— Да нет, — пожал он плечами, — я никого не видел кроме тебя. А, у меня даже фотка осталась, как ты из подвала поднимаешься.

Бородач извлёк из кармана мобильник и продемонстрировал толпе снимок.

— Не успел удалить, а теперь фоточка пригодилась, — не к месту радостно произнёс он. — Получается, у меня улика?

От последнего слова вся кровь запульсировала в висках.

— Видала?! — снова наступила на меня Потехина, но Калмыков вовремя удержал её. — Не выкручивайся, дрянь!

Я взяла себя в руки.

— А доказательства-то кроме твоих слов есть?

— Она ещё и выё...! — возмутилась блогерша, изловчилась и толкнула меня в грудь с такой силой, что я отлетела в толпу.

Никто, ни одна душонка не спешила за меня заступиться. Мне вдруг стало холодно, уши словно заложило ватой, было слышно только собственное, ходившее ходуном, сердце. В панике, как загнанный зверь, я крутила головой и всматривалась в пелену лиц: ну хоть кто-нибудь верит мне?! Хоть кто-нибудь..! Но нет, все смотрели с таким презрением, что, казалось, готовы плюнуть.

Не знаю, сколько времени я провела в беседке, но выкурила пачку до конца. Попытки связаться с Ларисой, Марком и Димой не увенчались успехом, их телефоны были выключены. Догадавшись, что, скорее всего, друзья уже в самолёте, я отправила каждому смс — рано или поздно прочтут.

Праздник тем временем превратилась в панихиду. Девицы всхлипывали, у кого-то случилась истерика, ансамбль и тамада быстренько раскланялись. По-тихому стали уезжать и некоторые гости — мажорики не захотели проблем. Эти люди пришли поесть салатов, они способны быть друг с другом лишь в радости, в печали же кинут тебя.

Прибыла опергруппа. Меня сразу сдали полицейским и повели в дом. Привязанная Рада в красивом пышном платье и с безвольно опущенной головой напоминала марионетку, надоевшую кому-то и брошенную в тёмный угол. По словам юркого мужичка, возившегося с трупом, несчастную задушили. После расспросов — где я была, что делала наедине с потерпевшей и кем прихожусь её супругу — меня увезли в отделение следственного комитета.

И вот уже с полчаса я маялась в коридоре под присмотром мрачного конвоира. Здесь пахло горем, обречённостью и отчаяньем. Неизвестность пугала. Наконец из кабинета вышел опер, опрашивавший меня и гостей на месте происшествия, и, сказав надзирателю 'заводи', пошёл вдаль по коридору. Вот так вот взял и пошёл. Свободный, небось, на улицу, домой, к родным и близким...

За усеянным папками и бумагами столом восседала дама возраста 'ягодка опять'. Подкрученные рыжие волосы, пышущее здоровьем лицо, хорошо сшитое коралловое платье, монументальный бюст. Про такую Ильф и Петров сказали 'Знойная женщина. Мечта поэта'.

— Хотела бы я сказать вам 'добрый вечер', но не могу, — произнесла она приятным грудным голосом и указала на стул напротив себя: — Присаживайтесь.

Вне себя от страха, я стекла на сидение. Пару секунд голубые, слегка выпуклые глаза пристально смотрели в мои. Я понимала: в сей женщине априори живёт начальник и хищник, но, странное дело, её взгляд не был суров. Мне так и виделось, как этот красиво изогнутый, тронутый перламутром рот раздвигает пухлые щёки и заливисто хохочет на кухне с подругами.

— Майор юстиции Крутолапова Инна Вадимовна, старший следователь.

— Душечкина Евдокия Богдановна, — на автопилоте представилась я.

— Евдокия Богдановна, вы задержаны по подозрению в убийстве. Поведайте следствию, как всё произошло.

Я сглотнула и попыталась отодрать от нёба язык, но он словно атрофировался.

— Водички? — выразительно спросила следователь.

Я лишь кивнула.

— Ну что ж мы, звери здесь какие-то?

С этими словами Инна Вадимовна дотянулась до сверкающе-чистого стакана на невысоком железном шкафу и наполнила его минералкой из початой бутылки. Я жадно осушила сосуд в три глотка и собралась с духом.

— Спасибо. Я не убивала.

— Все так говорят, милочка, — снисходительно улыбнулась майорша, — у нас по колониям вообще сплошь сидят исключительно безобидные мальчики-зайчики и девочки-белочки. Они ни мух, ни тараканов не убивают и после разделки куриной тушки для супа ещё месяц приходят в себя.

— Я уже говорила вашим, что после меня в подвале оставался Леонид Храмов.

— Но, судя по протоколу с места преступления, все свидетели утверждают, что никакого Леонида Храмова там не было. Он истерил на свадьбе, подрался и его, пьяного, увела дочь.

— Не знаю, каким образом, но он вернулся и просил Раду поговорить с ним. Байлер сказала, что Лёня её не обидит и их можно оставить наедине. Я вышла, меня нечаянно сфотографировал Женя на мобильный. Потом появился Саша Березин, и мы побежали в лес, где минут двадцать длилась фотосессия с конями. Всё.

С полчаса Крутолапова вытрясала из меня душу, терроризируя вопросами на предмет моих нынешних чувств к гражданину Хмелёву. Я с пеной у рта талдычила, что нет, в Эдика не влюблена, не ревную, не преследую, да, на свадьбу меня вчера пригласила его невеста. Инну Вадимовну ситуация, похоже, забавляла. Тон её был саркастичным, и записывала она за мной с такими горящими глазами, словно не делом занималась, а смотрела какой-то сериал. Наконец, выдержав паузу, майорша оперлась на столешницу всей величественной грудью и сказала:

— Ситуация у тебя незавидная. Фотография, про которую ты говорила, приложена к делу. В телефоне парня чётко указано время, в которое она была сделана. Когда судмедэксперт сообщит время смерти жертвы, этот снимок или спасёт тебя, или погубит. Загвоздка в том, что, как правило, время устанавливается плюс-минус полчаса, что, как ты понимаешь, не в твою пользу.

Я сглотнула ком, но потом уцепилась за ниточку:

— На моём фотоаппарате тоже указано время съёмки в лесу!

— Мои коллеги уже всё чётко запротоколировали. Вот, например, — она взяла какой-то листок, — первый снимок в лесополосе сделан тобой в пятнадцать часов двадцать две минуты, последний в пятнадцать-сорок четыре. Если эксперт установит, что потерпевшая скончалась, скажем, в пятнадцать-тридцать — у тебя алиби. Если же патанатом установит, что в пятнадцать-пятнадцать, с тобой будет другой разговор. До леса нужно было ещё дойти. Сколько времени ушло на дорогу?

— Минут пять, — чувствуя всю безнадежность ситуации, ответила я, — и снимать мы начали, конечно, не сразу...

— Вот именно.

Мне стало совсем дурно. Вот так, ни в чём не повинную, меня прижали к стенке как крайнюю. Не находя никаких слов, мне хотелось только кричать, как в той культовой киноленте: 'Не винова-та-я я!'.

Крутолапова равнодушно продолжила:

— Также против тебя тот факт, что ты привязывала потерпевшую к столбу. Экспертиза найдёт именно твои потожировые.

— Не только мои, — нашлась я, — ведь кто-то же принёс эту верёвку в подвал! Кстати, Раду должна была привязать Потехина, подневестница, но не успела, ей кто-то позвонил и она убежала. Кроме показаний людей, которые отчего-то на меня окрысились, нет никаких доказательств.

Майорша лукаво прищурилась и решительно стала набирать номер на стационарном телефоне, попутно говоря мне:

— Скоро будут известны заключения экспертов. А пока что вынуждена задержать тебя на сорок восемь ча... Семёнов? — сказала она уже в трубку. — Как там у тебя в женской хатке? Почти свободно? Приюти девчонку на пару суток. Ну, миловидная, светленькая. Ага... Может и подольше пробудет. Ах-ха! Семёнов, старый ты марабу! Лидке привет! Кстати, у тебя есть право на один звонок, — обратилась Крутолапова уже ко мне. — Родителей будешь оповещать?

— Ни в коем случае!

— Тогда читай протокол и подписывай, если со всем согласна, тебя уже ждут.

— Где? — не поняла я.

— В ИВС, в изоляторе временного содержания.

Не способная от ужаса вникнуть в написанное, я бегло пробежала глазами по строчкам и расписалась в листке. За мной вновь пришёл конвоир и... надел на меня наручники.

Дальнейшее я помню туманно. Полицейская машина, бело-жёлтое здание, освобождение от наручников, отпечатки пальцев, какая-то женщина раздела меня догола, зачем-то заставила приседать, снять цепочку с шеи и вытащить шнурки из кед. Затем, уже одетая, я опять что-то подписывала, пытаясь удержать ручку трясущимися испачканными пальцами. И вновь наручники и коридоры-коридоры, лестницы-лестницы... Снова свободные запястья, скрипучая железная дверь, толчок в спину...

— О-па, в нашем полку прибыло! — ударила в ладоши женщина, и я словно проснулась.

— Какое пгэлэстное дитя, — низким, хорошо поставленным голосом пропела вторая.

— Просим-просим! — жестом позвала меня первая.

Я сделала два робких шага, осматриваясь. В принципе, не так уж и жутко. Крашеные бледно-жёлтые стены не облуплены, как мне представлялось, железные двухъярусные кровати даже застелены бельём. Темновато, конечно, но ведь не книги же здесь читают. Ещё присутствовал запашок — в углу имелись, так сказать, удобства.

Обе женщины курили и стряхивали пепел в кофейную банку на полу. Та, что подала голос первой, сидела справа, нога на ногу. По виду это была типичная торговка с рынка. Именно такими сопровождался мой шопинг в пору детства и отрочества. Бойкая грузная баба с пергидрольными волосами и отросшими чёрными корнями возраста тридцатипяти-с-хвостиком. Облачал пышную фигуру почему-то халат, пурпурный, с иероглифами. Другая, слева, выглядела с претензией на эпоху модерна. Впрочем, морщиниста она была настолько, что, похоже, в ту самую эпоху и родилась. Сухонькое от старости тельце обтягивало бархатное изумрудное платье в пол с воротником-стойкой. Волнистые седые волосы ручьями бежали по плечам. Спину пенсионерка держала аристократично, но вот бело-серую папиросу жевала в зубах, как заводской шофёр.

Старушка улыбнулась мне одними губами, большие тёмные глаза смотрели печально, отчего выражение лица было милым и растерянным.

— И чьто же такое милое создание натвогило?

— Милое создание обвинили в убийстве, — вздохнула я, опускаясь на край настила рядом с тёткой в халате.

— О, глядите, мама, у нас тут клуб по интересам!

— Хм-хм-хм, — издала смешок бабушка.

— Вы здесь по той же причине? — изумилась я.

— Ага, вторые сутки кукуем, ждём, пока менты разберутся, кто же из нас с мамой Давидушку кокнул, — весело отозвалась моя соседка.

— Как задорно вы об этом говорите, — нервно просмеялась я.

— Мой сын, Давид, был позогом нашей семьи, — затушила аристократка бычок. — Ума не пгиложу, как в семье пгофессогов могло выгасти такое существо. Даже я, евгейская мама, от него отплевалась. Хвала Яхве, что кто-то избавил от мучений нас с Галиной.

— Галина — это я, — перебила 'торгашка' и показала на собеседницу, — а это моя свекровь, Авигаиль Рахамимовна.

— Вобсче-то, я Авигаиль-Бат-Шева Гахамимовна, — с достоинством поправила дама, — Авигаиль означает 'мой отец — гадость'... Э-э, то есть не гадость, а...

— Радость, мама, — пришла на помощь Галина.

— Именно это я и хотела сказать, догогая, так вот. Бат-Шева означает 'седьмая дочь'. А отца моего, у коего я и в самом деле седьмая, звали Йегахмиэль-Гахамим. В семидесятые годы мне пгишлось, вот уж казус, пегеехать сюда, в эту стгану. Коллегам по габоте было сложно выговагивать Авигаиль-Бат-Шева Гахамимовна, вот я и сокгатила имя.

Старушка улыбнулась, я ответила тем же:

— Да, так действительно намного легче.

— У вас очень запоминающееся имя, мама!

— А я просто Дуняша.

— А я просто Галя.

— А я просто Авигаиль-Бат-Шева Гахамимовна, — засмеялась бабушка.

Мы болтали и смеялись, наверное, до ночи. Камера по иронии судьбы находилась в подвале, втором за день злополучном подвале. Окна, естественно, не было, часы отбирались дежурными, а свет здесь не выключали. Так что о времени суток судить было не по чему. Женщины попались с чувством юмора. На все поведанные мне неурядицы они махали рукой и даже в камере не падали духом. Их настроение передалось мне. За разговорами о жизненных перипетиях, я немного успокоилась. Появилась уверенность в том, что некий эксперт обязательно докажет мою невиновность.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я забралась на верхний ярус нар и младенчески заснула, быстро и с лёгким сердцем.

Рано утром свекровь с невесткой попросили на выход. Мне искренне не хотелось с ними расставаться.

— Надеюсь, вас позвали, чтобы выпустить, — сказала я, обнимая женщин.

— В любом случае, спешить некуда, уже не нужно готовить завтрак Давочке, — грустно улыбнулась Авиагиль.

Без соседок стало тоскливее и страшнее. Меряя шагами камеру, я ожидала, когда дверь откроется и для меня. Но она оставалась закрытой всё утро. День. Вечер.

На завтрак в 'кормушку' мне просунули алюминиевую посуду. В плошке валялись две тощие кильки и жижа из перловки явно на воде, в кружке с кипятком плавали три чаинки. Избалованная кулинарными изысками Димы-Мурзика, я сие даже нюхать не стала. В обед меню повторилось. На этот раз я уже вяло повозила ложкой по миске, но опять не смогла побороть брезгливость и сунуть массу в рот. Зато ужина я ждала с нетерпением. Голод скрутил так, что я была готова вгрызться в кожаный сапог, и даже не сваренный. Однако вместо долгожданной каши в окошке появился целлофановый пакет.

— Ну что ж, и пакет прожую, — от разочарования брякнула я вслух.

— Это передачка, — сказал голос по ту сторону двери.

— От кого? — изумилась я.

— От Деда Мороза.

'Кормушка' лязгнула, я раскрыла подарок. Внутри обнаружилась обсыпная булка, аккуратно нарезанная копчёная колбаса, с полкило шоколадных конфет. Всё без обёрток и по отдельным пакетикам. Я накинулась на яства. Ещё никогда эти нехитрые продукты не казались такими вкусными! Но кто же этот добрый Дедушка Мороз? Марк? Дима? Лара? Нет, они ведь в Питере. Родители?! Господи, какой ужас! Только не это!

Мне стало совсем гадко. Сокамерниц ко мне всё не приводили, от одиночества и неизвестности хотелось лезть на стену. К ночи охватила настоящая паника. С полной роящихся мыслей головой я то ходила по конуре взад-вперёд, то сидела на жёсткой постели и покачивалась. Кто убил тебя, Рада? За что? Ревновал Эдика к тебе? Или тебя к Эдику? 'Так не доставайся же ты никому', — вспомнились слова Лёни...

В какой-то момент, чтобы не сойти с ума, я стала размышлять вслух. Так мне казалось, что нахожусь в комнате не одна. Или это как раз и есть верный признак сумасшествия?

Да уж, лучше бы я вчера, как и собиралась, беспробудно дрыхла! Так нет же, польстилась на деньги. Жадность сгубила кошку. Хотя в данном местечке уместнее вспомнить о загубленном жадностью фраере. Кстати, мне так и не заплатили. Да и скоро ли мне понадобятся ассигнации? Что меня ждёт завтра? Остаётся только вспоминать молитвы...

Глава 5

Странно, но ночь, проведённая без сна, словно закалила. Во всяком случае, на смену трусости пришла здоровая злость. А когда на завтрак я вновь получила пакет, приободрилась ещё больше: меня не бросили. Имя доброго, хорошего человека служивый так и не открыл, но по набору продуктов, более дорогому, нежели вчера, я почти уверилась, что на сей раз мои Деды Морозы со Снегурочкой — Марк, Дима и Лара.

— Душечкина, на выход! — ворвался в уши бас.

Я приподнялась на лежанке и потрясла головой. Надо же, похоже, сытный завтрак меня настолько разморил, что я наконец-то уснула.

Я полетела на выход и мужественно дала защёлкнуть на руках 'браслеты'. Всё та же тётка, раздевавшая меня позавчера, вернула цепочку и шнурки, сумку с фотоаппаратом вручила провожатому. Её действия вселяли какую-то надежду, и в машине до следственного комитета я ехала абсолютно спокойная.

В кабинете Инна Вадимовна ощупала меня взглядом, задержалась на лице. Потом положила передо мной пачку красного 'Мальборо' и зажигалку, поставила латунную пепельницу.

— Кури.

— Я так плохо выгляжу, что вы мне даже дымить разрешите в своём кабинете? — усмехнулась я.

Майорша пожала плечами.

— Я и сама здесь курю, не набегаешься с такой нервотрёпкой каждый раз на улицу. А выглядишь ты и правда не ахти. Глаза размазаны, на переносице монобровь, вся в каких-то пятнах.

Она протянула мне зеркальце, в котором отразилось бледное в красную крапинку лицо, перепачканное косметикой.

— Это я?? Господи, что со мной?

— Ты ж не умывалась двое суток, вот какая-то реакция и пошла. Ничего, до свадьбы пройдёт.

Она издевается? Я захлопнула зеркальце.

— Боюсь, у меня теперь аллергия на свадьбы.

— А, ну так это свадебная аллергия высыпала, причина найдена, — флегматично отозвалась следователь.

Она закурила, я от увиденного отражения тоже решила успокоиться раковой палочкой.

— Теперь о деле. Ещё раз, с самого начала расскажи мне о вчерашнем.

Я подавилась дымом.

— Ещё раз? Зачем?

— Порядок такой.

— Меня теперь через день будут спрашивать об одном и том же? — возмутилась я.

— Почему? Сейчас последний и всё. Ну, потом, скорее всего, ещё перед судьёй придётся рассказать, если...

Сигарета чуть не вывалилась из пальцев.

— Перед судьёй? Меня судят? Но я же не убивала! Обвинения ненормальной Потехиной, вот ваши доказательства?

Крутолапова устало посмотрела и вкрадчиво произнесла:

— Прекрати истерику. Ты перебила меня, не дослушала, я этого не терплю.

Я вжалась в стул.

— Всё придётся повторить, говорила я, перед судьёй, если ты пойдёшь по делу как свидетель, а ты пойдёшь. Понимаешь? Сви-де-тель.

Мне оставалось лишь моргать.

— Душечкина! — повысила голос Инна Вадимовна. — Тебя отпускают домой.

— Отпускают? — не веря своему счастью, переспросила я. — Вы уже нашли убийцу?

Крутолапова откинулась на спинку кресла.

— Сегодня под утро был найден ещё один труп девушки. Убийство совершено тем же способом. Сомневаюсь, что ты обладаешь способностью проходить сквозь стены и смогла никем незамеченной выйти из камеры, чтобы расправиться со второй жертвой.

Я ахнула.

— Тем же способом? То есть в городе завёлся маньяк? Подождите, и он был на свадьбе?!

Майорша замаскировала смешок под прочистку горла.

— Вряд ли это маньяк. Скорее, кто-то убирает свидетелей.

— Новая жертва тоже из гостей?

Женщина со вкусом затянулась.

— Вообще-то я не имею права разглашать сведения... Это Анастасия Лагачёва.

— Анастасия... Лагачёва... Настя... Настя? — подпрыгнула я. — Танцовщица?

Следователь положительно хлопнула длинными ресницами.

— Мы с ней немного общались в пору нашего с Хмелёвым романа, но потом не поддерживали никаких отношений. На свадьбе она встречала молодожёнов караваем. Не может быть!

— Почерк убийства идентичен. Лагачёва, как и невеста, скончалась от асфиксии.

— Раду задушили, как я поняла. Удушение — это асфиксия?

— Обеих не душили руками, как ты, наверное, думала, им надели на голову пакет, и девушки задохнулись. Мучительная смерть.

Инна Вадимовна печально уставилась в окно. Я потрясённо курила.

— Ладно, Душечкина, — шумно вздохнула она и раздавила окурок, — сейчас подписываешь бумажки и свободна.

Минут двадцать я отвечала на те же вопросы, что и позавчера, затем оставила несколько автографов.

— Супрастин выпей, пятна пройдут, — на прощание посоветовала Крутолапова.

Я неслась к выходу, буквально взмывая над лестницами и скользкими коридорами, абсолютно не озабоченная тем, в каком замухрышестом виде окажусь на улице. Какие там пятна на лице и дурно пахнущая мятая одежда? Главным было успеть достичь воли, пока следователь, мало ли, не передумала и не зашвырнула меня обратно в камеру. Я впервые в жизни никому не сказала 'до свидания'. И не потому, что не смогла затормозить у дежурных на выходе, нет — просто как-то не захотелось. Упаси бог от свиданий с этим учреждением.

Солнце свободы ослепило. Город с его шумом был таким непривычным, новым, радостным, а загазованный машинами воздух — неимоверно свежим и вкусным. Какое счастье вдыхать эту отраву, какое счастье стоять на щербатом асфальте! Всё закончилось, всё позади, Дуняша. Скоро ты окажешься рядом с близкими. Господи, нужно же немедленно всем позвонить!

Не успела я полезть за телефоном, как раздался знакомый голос:

— Смотрите, вон она!

Я повернулась и увидела Лару, Марка и Диму! Друзья подбежали ко мне и бросились на шею.

— Ура-ааа! С возвращением! Мы знали, что ты никого не убивала, тем более, из-за такого ничтожества, как Хмелёв! — целовали они и обнимали.

— Ребята, я так счастлива вас видеть! — чуть не заплакала я, растроганная. — Как Питер?

— Не, ну ненормальная, — сказал Марк. — Рыба наша, какой там Питер после твоих смсок? Только сошли с трапа, пошли в дьюти-фри, включили телефоны и охренели!

— Первым же рейсом обратно, — кивнул Мурзик.

— Ну пардоньте, испортила вам поездку, — смутилась я.

— Ой, глумная, — снова обняла меня Лариса, — поехали скорей домой. Тебе надо помыться, поесть и выспаться.

— Да, выглядишь ты после обезьянника не фейерверк, — заметил Марик.

— И даже не петарда, — добавил Женевин.

— Чувствую себя опустошённой хлопушкой, — призналась я.

— Мурзики, хорош издеваться, — сказала подруга, — вы, неженки, вообще бы на месте Дуняши поседели.

— А может Дуняша и поседела, корни отрастут — увидим, — парировал парикмахер.

— Как вы узнали, где я нахожусь? — спросила я, когда мы уже катили в Ларином 'Ауди'.

— А ты сомневалась, что Лариса Константиновна тебя найдёт? — улыбнулась Хлебородова.

— Ни на секунду.

— Маман раскинула карты и ясно увидела, в каком казённом доме томится узница Дуня, — съёрничал Марк с заднего сидения.

— Позвонила кому надо, — проигнорировала мать слова сына, — в моей записной книжке хватает солидных фамилий.

— Не ты ли вытащила меня из этого кошмара?

— Ты просто отсидела положенный срок. Ну, почти полностью отсидела. Извини, с таким серьёзными предъявами не вытащишь.

— Но, если что, мы бы носили сухари, — с жаром сказал Цветков.

— Сухари, как это вульгарно! — фыркнул Женевин. — Мы бы носили исключительно хрустиён дэ бискви по рецепту мсье Абелье. Кстати, ma chérie, а чем тебя кормили в этой преисподней?

— Килькой, но я её не ела.

— Ммм, килькиён дэ трындец!

— Спасибо за передачки, если бы не вы, пришлось бы давиться баландой.

— А кто тот парень, что приносил тебе передачку вчера? — глянула на меня Лара.

— Парень? Я ничего не знаю. Когда получила первый пакет, спросила, от кого, но конвоир не ответил. Я предположила, что узелок от родителей. Ваши кандидатуры отмела сразу, вы бы никогда не купили такую дешёвую колбасу.

— О-оох, твоя Клара Васильевна выжрала мне весь мозг, — протянула подруга, имея в виду мою маменьку.

— Она в курсе?!

Хлебородова рассмеялась:

— Понимаю твоё смятение. Клара Васильна вместо того, чтобы рыдать и глотать килограммы валидола, запивая его вёдрами валокордина, мне сутки сетовала по телефону, какую нерадивую доченьку произвела на свет. Мол, вечно ей приходится за тебя краснеть, и раньше-то, говорит, похвастаться было нечем, а сейчас так вообще труба. Так что крепись, готовься к разговору с мамулей. Посмотри-ка, сколько раз она тебе звонила?

Я достала телефон, но он безнадёжно разрядился.

— А насчёт гуманитарной помощи, — повествовала Лариса дальше, — мы и вчера приносили харчи, но дежурный не принял. Сказал, какой-то парень уже передавал, а две передачки в день не положено.

— Любопытно, — задумчиво пробубнила я, — знакомых парней у меня много, но разве кто-то знает, где я нахожусь?

— Где я нахожусь, — эхом повторил Цветков. — Душечкина, да весь Дрянск только о тебе и трещит! Ты просто звезда!

— О боже, — схватилась я за лоб. — Даже боюсь представить, что все говорят...

— Ну ещё бы, — пожала плечами Лара, — известная фотографиня кокнула известную танцовщицу, невесту известного бармена.

— Известную танцовщицу?

— Рада была примой гоу-гоу 'Богемии', — пояснил Цветков, — и даже участвовала в одном из телешоу, посвящённому танцам, но срезалась на каком-то туре.

— Точно! Мне ещё в ЗАГСе показалась знакомой фамилия Байлер, но я никак не могла вспомнить, где её слышала.

— Ну и представь теперь размер шумихи. Все социальные сети и форумы перемывают тебе кости.

Я окончательно приуныла.

— Социальные сети — это конец. Теперь от меня все отвернутся, за хлебом нельзя будет выйти — затыкают пальцами. О нет, заказы! Их просто не станет, кто захочет работать с убийцей?

— Это что за нюни, Душечкина? — толкнула меня локтём Лариса. — Твоя непричастность уже почти доказана, это раз. Вспомни, какие на меня помои выливались, когда один за другим скончались мои мужья, это два. Тоже убийцей некоторые называли, и ничего. Посудачат и забудут. Но больше на свадьбы к бывшим, пожалуй, не ходи от греха подальше.

— Да я действительно не знала, кто жених. А о звонке Рады накануне свадьбы я вам всем уже рассказывала.

— А скажи-ка, дружочек, я угадаю, если скажу, что тебе не заплатили? — поинтересовалась подруга.

— Не успели.

— Ты неисправима! Сколько раз говорила: бери деньги вперёд! В следующий раз...

— Следующего раза не будет, — перебила я, — завязываю со свадьбами.

— Зато фотки для Рады теперь не надо делать, — подбодрил Марик.

Дома я первым делом влезла в ванную и долго драилась мочалкой, словно пытаясь смыть с себя произошедшее. Пока я совершала омовения, домашние не дремли. Дима заботливо сварганил мои любимые сладкие ролы с клубникой, Марк съездил в аптеку и привёз всевозможные средства от аллергии, Лара вышвырнула в мусор одежду, в которой я провела двое суток. Друзья окружили меня теплом, поили чаем и отвлекали разговорами. Словом, изо всех сил старались, чтобы их горемыка скорее позабыла о неприятных событиях.

После чаепития трио чуть ли не под руки отвело меня в спальню, уложило в кровать, накрыло пледом и стало требовать обещание, что не покину кровати, пока они будут отсутствовать на работах. Я поклялась, няньки с чувство выполненного долга удалились. Через несколько минут до уха донеслись звуки моторов. Выглянув в окно, я дождалась, пока Ларин кроссовер и седан голубков скроются за коваными воротами, и решительно полезла в интернет.

Да-ааа уж, рановато я помылась... Не полоскал моё имя в сливной яме только, наверное, не умеющий включать компьютер. Стар и млад проклинал меня и сочувствовал невинно убиенной Раде. Например, одна из социальных сетей просто пестрела красноречивыми записями.

'Любимица экзальтированных барышень блондинка с фотоаппаратом Дуняша Душечкина только прикидывалась душкой и лапочкой. На сей раз посредственная фотографша действительно удивила. Взяла и замочила невесту своего бывшего прямо на свадьбе! Проверенный источник сообщает, что Дуся год убивалась после того, как Эдуард Хмелёв, бармен из 'Богемии', бросил её, и в конце концов совсем обезумела, ревность в конец застелила ей глаза. Пробравшись каким-то образом на свадьбу Эдика, Дуся выждала момент и задушила несчастную Раду Байлер. Да-да, ту самую Раду Байлер, красавицу-танцовщицу из вышеупомянутого клуба. Бедная Рада! Как ей не повезло, что бывшей её избранника оказалась психически нездоровая девка. Душечкина, гори в аду! Рада, помним, любим, скорбим'.

'Душечкина просто обчиталась Дарьи Донцовой! Дуська, читай лучше добрые сказки Пушкина. На зоне!!!'

'Я худею, дорогая редакция! Вот никогда мне эта дура не нравилась! Фотки дерьмо, дружит с гомосеками и какой-то старой ведьмой, мамочкой этих пидерастов. Так ещё, оказывается, и Донцову читает. Сжечь её! А Радку жаль. Рада, R.I.P. Помним. Любим. Скорбим'.

'Надеюсь, эту овцу психованную засадят надолго. Наконец-то она перестанет нас 'радовать' своими бездарными фотками! Линчевать! Рада, ты навсегда в наших сердцах!'

И это лишь капля из цистерны помоев. Подобного содержания были и личные сообщения. Более тридцати писем от незнакомцев, и почти каждое содержало пожелание сдохнуть. Я не стала их даже открывать, перешла в список друзей. Оттуда, как и предполагалось, исчезло штук пятьдесят фамилий.

Я слишком резко захлопнула ноутбук и рухнула на кровать. Сначала хотелось заплакать. Но потом обуяла злость. Нет, ну какие гадкие люди! А как исказили действительность! Я год убивалась по Эдику! Посредственная фотографша! Ещё и друзей моих задели, мерзавцы! А чем им не угодила Дарья Аркадьевна? Уверена, никто из них даже не открывал её книг! Ничего-ничего, любезные, скоро вам всем докажут, что и Раду, и Настю лишила жизни не я, что тогда напишите? Вы ещё обратитесь ко мне, да поздно будет!

Я зарылась под плед и у меня в мгновение словно сели батарейки.

— Дуня-яяя, — тут же позвал женский голос.

Нет, ну только коснулась подушки. Когда же я высплюсь?

В полуразлепившихся веках появилось лицо Лары. За окном синели сумерки, и я поняла, что продавила подушку несколько часов.

— Прости, что разбудила, — сладко сказала подруга, — но к тебе пришли.

Я подскочила над постелью.

— Менты?!

— Фу, — поморщилась Хлебородова, — камера наложила на тебя колоритный отпечаток. Тебя дожидается некий Лёня.

Я проснулась окончательно.

— Лёня? Что ему надо?

Лариса пожала плечами:

— Поговорить хочет. Кстати, сказал, это он приносил тебе передачку.

Глава 6

Лёня сидел на краю плетёного кресла в саду, опершись локтями на колени и смотря вниз перед собой. Во всей его позе чувствовалась напряжённость. Пару секунд я стояла в дверях, затем молча вошла. Храмов поднял голову и, демонстрируя манеры, встал. Сегодня, аккуратно причёсанный и явно трезвый, он выглядел гораздо симпатичнее.

— Привет, — робко поздоровался он. — Ой, а что за пятна у тебя на лице?

Я не ответила и села напротив, парень плюхнулся следом. Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга. Лёня не выдержал моего взгляда и заискивающе пододвинул он ко мне блюдце с кружкой:

— Выпей кофе.

— Выкладывай, зачем припёрся и проваливай, — отрезала я.

Храмов нервно посмотрел в сторону и пожевал губу.

— Слушай, — поднял он ладони, — я понимаю, ты считаешь меня убийцей...

— Я считаю, что это ты должен был вместо меня париться в камере и пережить весь этот ужас!

— Согласен-согласен, точнее, нет, я тоже не должен, потому что я не убивал Раду. Когда я уходил, она была жива. Разговора у нас так и не получилось, слушать она меня не хотела, стала выгонять, я психанул и ушёл. Да я и пяти минут в подвале не пробыл.

— Чем докажешь?

Лёня извлёк из заднего кармана джинсов смартфон и положил его передо мной на столик. Экран демонстрировал снимок клочка бумаги. Я присмотрелась: кассовый чек.

— Ну и?

— Это мой чек с чётко зафиксированным временем покупки — пятнадцать часов двадцать одна минута. Водку покупал. И чек, и свидетель — продавщица — подтверждают, что на момент смерти Рады я был в магазине.

— А разве уже установлено точное время убийства?

Храмов кивнул:

— Исходя из всех показаний и сверок по времени со всякими фотками, ну и так далее, патологоанатом заключил, что Рада умерла в три-двадцать после полудня.

— То есть всё-таки минута у тебя была.

Парень хмыкнул:

— Я не супермен, не передвигаюсь по воздуху со скоростью баллистической ракеты, чтобы за минуту успеть от дома Потехиной до магаза. К тому же вспомни, в каком я был состоянии. Магазин в начале нашей улицы, это метров двести. Ещё очередь отстоял. За минуту никак не управился бы.

— Почему ты сказал 'нашей улицы'?

— Потому что мы с Потехиной соседи, — отхлебнул Лёня кофе. — Её дом семнадцатый, мой двадцать третий. Я поселился там относительно недавно.

Я тоже сделала глоток.

— Как ты проник в дом? Все утверждали, что вы с дочкой ушли.

— Да я сам удивляюсь, что меня никто не заметил. Мы действительно ушли с Алинкой, вернулись домой. Но потом я понял, что не могу не поговорить с Радой и улизнул незаметно от дочки. Побежал через лес, спокойно вошёл в задние ворота. Мне и впрямь никто по пути не встретился, одни жрали, другие фоткались с лошадьми в лесу.

— Как всё просто. А зачем ты сфотографировал чек?

— Чисто на автопилоте фотканул, когда у меня стали его изымать как улику. Хоть и жраный был, а сообразил. Часто рабочие документы снимаю на мобильник, вот и в этот раз. Профессионализм не пропьёшь.

— Значит оперативники всё-таки приходили к тебе? — начала закипать я.

— Конечно.

— И почему же тебя не закрыли, а меня кинули в этот каземат?!

Храмов ещё отпил из кружки, помолчал и нехотя сказал:

— Я адвокат.

— Чей?

— Я адвокат по профессии. Меня просто так нельзя без достаточных оснований закрыть, как ты выразилась, имею неприкосновенность.

Пар возмущения чуть не пошёл у меня из ушей.

— Ах вот оно что!

— Слушай, — сделал Лёня кислую мину, — помимо неприкосновенности, хочу напомнить, у меня есть чек и свидетель, подтвердивший перед операми моё алиби под протокол! Продавщицу предупредили о даче заведомо ложных показаний, в противном случае ей светит статья. Я не убивал Раду, я не мог её убить! Я был влюблён в неё, — и он прикусил губу, явно сожалея о последней фразе.

Я скрестила руки на груди, откинулась на спинку и заворчала:

— Это мне давно понятно. У меня только один вопрос. Твоя жена, или кем там тебе приходится мать Алины, в курсе этой влюблённости?

Адвокат опустил голову и замолчал, словно собираясь с мыслями. Не меняя позы, он пробубнил:

— У меня нет жены. Вероника умерла почти три года назад.

Я растерялась: и что ответить? Храмов закурил.

— Алина — дочь Вероники, а мне, получается, падчерица. Я всегда тепло относился к девочке, но не больше. Всё-таки чужой ребёнок есть чужой ребёнок. Но после смерти Ники Алинке грозил детский дом, бабушка у неё недееспособна, дальняя родня на Урале. В общем, детдома я не мог допустить хотя бы по совести. Как это — прожить шесть лет с любимой женщиной и кинуть потом ребёнка? Забрал девчонку и, знаешь, так я к ней привык. Даже полюбил. Возможно, это и есть та самая отцовская любовь. Или отеческая... Мне нравится её баловать, делать с ней уроки, обсуждать её проблемы. Я радуюсь её успехам в гимнастике, всегда хожу на соревнования и не пропускаю ни одного родительского собрания. Алина — чужой ребёнок, ставший моим. По-настоящему моим. И она так похожа на Нику...

Лёня отвернулся в сторону, туда, где рыжел закат. Жалость сдавила душу. Не находя ни одного подходящего слова, я малодушно ждала, пока он снова заговорит.

— Ладно, это было лирическое отступление, — нарочито бодро наконец-то сказал парень, — я думаю, Раду убила Вика.

От такого заявления я подскочила в кресле, трубочка пепла упала мне на колени.

— Потехина? С чего такие выводы? Подожди, а танцовщицу Настю тоже, по-твоему, убила она?

Лёня сложил кисти рук домиком и начал делиться умозаключениями:

— Если Раду задушила моя соседушка, то и Лагачёву тоже она, способ-то убийств один. А почему я думаю на Потехину? Ну, посуди сама. Кто привёл тебя в подвал, хотя съёмка должна была начаться в лесу? И учти, грёбаный сценарий кражи невесты придумала Вика и она не могла не знать, что съёмка начнётся не в подвале, а за домом. Дальше. Кто сделал так, чтобы именно ты привязала Раду к столбу? Кто обнаружил тело и первым обвинил тебя в убийстве? И последнее. Викуля предоставила свой дом для гуляний, в нём нет камер, охраны — очень удобно. В ресторане бы мокрое дело было не провернуть.

Я потрясённо признавала резонность Лёниных подозрений. Но потом появились сомнения.

— Неувязочка. Если бы Вике не позвонили, она бы не убежала и сама привязала Раду.

— А это самое интересное! — довольно улыбнулся Храмов. — Тебя не смутило, что в подвале брала мобильная связь?

— Ну... Но я же собственными ушами слышала звонок и собственными глазами видела засветившийся экран!

— Святая простота! Я не знаю, что там у неё зазвонило и засветилось, но, возможно, Вика поставила на нужное время напоминание в органайзере или будильник. Органы на самом деле очень заинтересовались твоим заявлением об этом звонке. Кто-то из оперов пытался связаться с отделом, но у него не ловила связь. У второго тоже. Они запросили детализацию звонков Потехиной, и выяснилось, что никто ей не звонил.

— Откуда ты знаешь столько подробностей? — не вытерпела я.

— Я же сказал, кто по профессии, — напомнил Лёня, — что-то разузнать для меня не проблема.

— Хорошо, а мотив-то какой у Потехиной?

— У неё есть тайна, о которой знают только три человека...

Рада и Вика познакомились ещё в детстве. Обе девочки ходили в кружок танцев при школе. Раде было девять, Вике одиннадцать. В таком возрасте два года разницы — практически пропасть, пятиклассница никогда бы не сдружилась с третьеклашкой. Но девчушкам после разученных па предстояло идти почти в одну сторону, и это их объединило. Ещё они обе были бедны. И если Потехина обитала в просторном двухэтажном доме, который незадолго до смерти построил папа-директор, то Байлер ютилась с бабушкой в крошечной комнатке коммуналки и жила впроголодь на копеечную пенсию старушки. Родителей Рада не помнила и даже не видела на фотографии. Когда малышке едва исполнился год, отец и мать погибли. По неизвестной причине мужчина и женщина не смогли выбраться из полыхающего ночью собственного дома. Мама, папа, фотографии сгорели. Радочку с бабушкой спасло только то, что постоянно болеющая всеми возможными хворями крошка в очередной раз лежала в больнице, а бабуля ночевала с ней. После трагедии почётному почтальону бабе Нюре государство с барского плеча и выдало комнатушку в коммуналке.

Жизнь у Рады была тяжёлой с самых первых лет. Слабый иммунитет, постоянное недоедание, одна единственная кукла и обноски, милостиво сброшенные соседскими тётками. Но она никогда не жаловалась, не роптала на бабушку, не способную ей ничего дать, и верила, что будущее сложится хорошо. Характер — вот что рознило подруг. Потехина была иной. Она просто изматывала попавшую под сокращение мать-бухгалтершу истериками о конфетах лишь по праздникам и об отсутствии обновок. Бедная родительница, пытаясь угодить единственной дитятке, драила подъезды и полы в магазинах, спуская все заработанные гроши на сладости и юбки-кофточки-туфельки для Вики. В итоге фортуна вознаградила трудолюбивую женщину. Потехина-старшая устроилась бухгалтером в аптечную сеть, а вскоре закадрила и её основателя. Отчим быстренько перевёз новую супругу с ребёнком в более престижное место, Вика сменила школу и с тех пор никогда не звонила Раде.

Судьбе было угодно столкнуть девушек вновь спустя десять лет. В тот памятный день Байлер вместе со своими подопечными приехала в клуб 'Богемия' на очередной конкурс по танцам. Дело в том, что она, как и мечтала, стала хореографом и натаскивала подростков в кружке при одном из дворцов культуры. Во время подготовки к конкурсу в кулуарах закулисья Рада столкнулась с кричаще-рыжей девушкой. Извинившись, она уже сделала шаг вперёд, как вдруг узнала в незнакомке некогда подругу. Все пролетевшие годы Байлер вспоминала о девочке Вике, поэтому с искренней радостью кинулась обнимать её. Потехина тоже узнала Раду и ответила несвойственными ей тёплыми объятьями.

Снова завертелось подобие дружбы. Вика, частая гостья 'Богемии', стала брать восторженную Раду с собой на тусовки. Байлер завораживали блестящие шары под потолком, очаровывали беззаботные и весёлые компании и просто покоряли танцовщицы, гарцующие в двухметровых клетках с перьями на головах. Однажды она подумала, что могла бы бросить свой скучный кружок при ДК и зажить этой интересной, насыщенной жизнью. Подумано — сделано. Очень быстро хорошенькая и энергичная девушка стала солисткой шоу-балета, а потом и его хореографом. К приме 'Богемии' пришли неплохие финансы, армия поклонников и... проблемы.

Во время полицейского рейда по клубам с целью выявления наркоманов и дилеров у Рады нашли пакетик с марихуаной. Байлер клялась и божилась, что 'травка' ей не принадлежит, что она даже сигарет и кальяна с роду не пробовала. Полицейские не прониклись её слезами и уже собирались увезти, но тут всё разрешила Вика. Отведя блюстителей в сторонку, Потехина быстрым жестом фокусника что-то всучила им в руки, и те с таинственными физиономиями ушли.

— Что ты им дала? — спросила напуганная Рада.

— Твою свободу, — недовольно ответила спасительница.

Конечно же, Потехина вручила суровым дядькам деньги. Рада испытывала безграничную благодарность к Вике. 'Вот какая у меня подруга! Да я ради неё теперь всё сделаю!' — думала она. И сделала — отправилась к дилеру за кокаином по просьбе дражайшей подруги. Конечно же, танцовщица попыталась отвертеться от сей миссии, сославшись на простой человеческий страх, но Потехина мотивировала:

— Ты мне обязана! Если бы не я...

Потом Рада съездила за порошком ещё раз. И ещё. И ещё. Она просто превратилась в слугу властной Потехиной.

Однажды рабыня всё-таки подняла бунт:

— Вика, я считаю, что уже сполна искупила свой долг перед тобой. Я не хочу снова попасться, и на этот раз с кокаином. Никуда и ни к кому больше ездить не собираюсь!

— Ах не собираешься? А что, если я продемонстрирую твоему ненаглядному Эдику видео, где ты с двумя мужиками кувыркаешься?

Рада обмерла. Да, имелся за ней такой грешок, и это грязное видео сняла она сама. Но ведь это было до Эдика! Но что если возлюбленный поверит не ей, а Вике, с которой дружит пять лет, а с Радой встречается только три месяца и ещё, кажется, не успел как следует влюбиться?

Даже не спросив, как к подруженьке попало непристойное видео, танцовщица безропотно отправилась за наркотиком.

Всё прекратилось, когда Рада случайно узнала тайну своей крепостницы. Боярыня оказалась заражена гепатитом. Это не ВИЧ, не сифилис, но известная на весь город и весь интернет блогерша до обморока боялась огласки своего диагноза.

— О моей болячке никто не знает кроме врача, да и тот из Москвы, — лихорадочно говорила Потехина, — в Дрянске ни одна живая душа не в курсе, даже мои мать с отчимом.

— И даже сплетник Толик Щипкович? — усомнилась Рада.

— Ты что?! — в ужасе побелела Вика. — Я похожа на дуру?

И тут всегда покорная и милая Байлер, наверное, впервые в жизни показала зубы. Своё драгоценное молчание она выменяла на свободу от осточертевших поездок к дилеру. Вика согласилась немедленно. Тогда, довольная собой, Рада в конец осмелела и вдобавок попросила оплатить её вот-вот грядущую свадьбу.

— Ты совсем обалдела? — вылупилась Потехина.

— Моя дорогая, свадьба — это всего лишь пара сотен тысяч, а молчание — бесценно.

От потока информации и выкуренных за время Лёниного рассказа нескольких сигарет подряд мне стало дурно.

— Кто рассказал тебе всё это?

— Кое-что Рада, кое-что Настя.

— И обе погибли...

— Интересное совпадение, правда?

— Как думаешь, уж не Потехина ли подбросила Раде тот самый пакетик марихуаны?

— Она самая, — грустно улыбнулся Храмов. — Вика этого и не скрывала. Ей нужно было Радку чем-то обязать и сделать своей должницей. Что-то ты побледнела, может, давление упало? Тебе бы ещё кофе, — проявил адвокат заботу.

Мы пошли на кухню. Лёня потряс солонкой над своей кружкой.

— Ты задумался и перепутал сахар с солью, — усмехнулась я.

— Нет, я всегда пью кофе с ложкой сахара и щепоткой соли. Однажды соль случайно попала в кружку, и мне неожиданно понравилось.

— И что, вкусно? — усомнилась я.

— Попробуй, — улыбнулся адвокат.

— Спасибо, я уж как-нибудь по старинке, пока не готова к таким экспериментам.

— Ещё бы лимончика сюда...

— Да вы гурман, батенька, — уже направилась я к холодильнику, охваченная любопытством: ну как он сможет это пить?

Лёня обрадовано кинул дольку в кофе, помял его ложечкой, сделал глоток и с закрытыми от удовольствия глазами произнёс:

— Ништяк!

Ещё глоток, ещё. И не морщится. Похоже, ему и впрямь нравится кисло-солёно-сладкая бурда. Гастрономический извращенец!

— Ты сказал, что о гепатите Потехиной знали только трое, — вернулась я к беседе.

— Её врач, Рада и я, — кивнул Храмов.

— А могла ли Рада проговориться об этом Насте?

— Вряд ли.

— Почему ты так уверен? Тебе же проговорилась.

— Не угадала. Я сам услышал Викин разговор по телефону с её доктором, сделал выводы, а потом спросил об этом у Рады. Сначала она отрицала, но врать Радка никогда не умела. Я насел, просто из интереса, она и раскололась.

— Ну вот, возможно и Настя каким-то образом узнала. Должен же у Потехиной иметься повод убить и её.

— Знаешь, я скорее думал, что Настя застала Потехину в момент убийства и начала её шантажировать. Лагачёва из такой когорты, жадная и алчная. Повод? Тебя Викуша засадила, смогла убедить всех в твоей виновности, шито-крыто: Душечкина задушила невесту из ревности. Так что ей не с руки было оставлять свидетельницу в живых. А может, и в самом деле из-за диагноза...

— Нелогично. Блогерша знала, что меня засадили в камеру, и убивает ещё одну девушку? Нет, убийца — не она.

— А может, у неё был сообщник.

Несколько секунд мы молчали. Потом я всё-таки озвучила мучивший меня вопрос:

— Скажи, а почему ты принёс мне передачку?

Лёня смущённо улыбнулся.

— Я чувствовал свою вину... — ответил он так, словно хотел произнести нечто другое. — Если бы узнал, что дела у тебя совсем плохи, взялся бы защищать как адвокат. Блин, да каждый бы поступил на моём месте так же, помог бы, чем смог!

— Э нет, что-то кроме тебя больше никто из мажориков не геройствовал.

— Раскройте рты, сорвите уборы, по улицам чешут мальчики-мажоры, — процитировал собеседник песню группы 'ДДТ'. — Я не мажор. Я только из-за Радки оказался в этом дерьме.

Он снова погрустнел и замолчал. Я немного посомневалась, но решилась залезть в адвокатскую душу.

— А о чём ты хотел с ней поговорить тогда, в подвале?

Парень одним глотком допил кофе и уставился на дно кружки, оттягивая момент признания.

— Извини, но Хмелёв чмо. Изменял Радке постоянно и без разбора. Даже с этой крысой Потехиной мутил. Ну, я и выложил всё Раде. Только она не поверила, сказала, что я просто ревную и вообще пьян в сопли. Потом выгнала меня. И нахрена только Эдик решил жениться, не понимаю.

— Для разнообразия, — съязвила я.

Храмов согласно кивнул и посмотрел на циферблат микроволновки.

— О-о, двенадцатый час, очень жаль, но мне пора. Возьми мою визитку, пригодится.

Он протянул мне пластиковый прямоугольник с золотыми буквами на чёрном фоне: 'Адвокат Храмов Леонид Фёдорович. Если у Вас есть эта визитка — у Вас больше нет проблем'.

— Высокопарно, — прокомментировала я.

Мы распрощались. Когда я вернулась на кухню, чтобы убрать со стола, там уже сидела Лара.

— Ну рассказывай, о чём вы беседы беседовали целых два часа.

— Сначала расскажи, как ты могла впустить в дом незнакомого человека. Не ожидала от тебя подобной беспечности.

— Да за него ручался Николай Коньков, адвокат и мой давний приятель. Николаша позвонил мне и сказал, что с тобой, моя дорогая, кровь из носу хочет встретиться его коллега. Потом он передал трубку Леониду, тот мне всё подробно поведал, вот я и пригласила его в гости.

— В следующий раз буди меня заранее, чтобы я не выходила к гостям заспанная.

— Ой, да было б там перед кем хорохориться.

До трёх ночи я пересказывала подруге всю беседу с Храмовым. Лара, с её цепким умом, согласилась с предположением Лёни, что Потехина ликвидировала подружек чужими руками. Я же уже не знала, что и думать. Такую, в полном изнеможении от дум и недосыпания, она и отпустила меня спать.

В кровати я проворочалась ещё с полчаса — навязчиво мелькали лица, всплывали обрывки диалогов. Интересно, на каком этапе расследование? Подозревают ли органы Потехину? Зачем она придумала этот звонок в подвале? Полицейские, когда же вы уже во всём разберётесь и восстановите честное имя Дуняши Душечкиной?

С этой мыслью я несколько раз глубоко вздохнула, успокоилась и заснула.

Глава 7

Моё утро началось в полтретьего дня. Ненавижу просыпаться в это время: голова гудит и отказывается вспоминать, что за день недели, число, месяц на дворе. Твёрдо помнилось одно: сейчас лето. Правда, видок за окном больше напоминал начало осени. Скверный дождь всё залил серой краской, порывистый ветер пытался раздеть деревья. Картина удручала и совершенно не сподвигала на пробуждение. Я зябко поёжилась и словно сомнамбула поплелась на кухню, минуя умывание и чистку зубов. Ко-оофе. Скорее. И желательно внутривенно.

Домашних не было. Об этом свидетельствовали записки, наклеенные на кофемашинку:

'Ma cherie, салфетку над тарелкой слева не поднимай, там очень нежное тесто! Мурзик';

'Рыба, вытащи, плиз, мои рубашки из стиралки и развесь. Целую. Марк';

'Дуняша, тебе обзвонилась мама Эдика, вот её номер... Лара'.

Последнее послание я перечитала дважды, но нет, никакой ошибки. Красным по жёлтому было написано: мама Эдика. Я даже проснулась. Что от меня понадобилось Нине Павловне?

Мой мобильник обнаружился на обеденном столе, заботливо включённый и заряженный кем-то из домочадцев. Я сняла телефон с блокировки и ужаснулась: за прошедшие дни моих мытарств в смартфоне накопилась лавина смсок и пропущенных звонков, восемь из которых были с номера, указанного Ларой в записке — от мамы Эдика. От моей же маменьки, к слову сказать, всего три. По одному в сутки.

Я уверенно нажала на кнопку вызова.

— Алло, Дуняшечка, — радостно отозвалась женщина после первого же гудка.

— Нина Павловна? Здравствуйте. Как ваши дела?

— Всё хорошо, спасибо, милая.

— Э-ээ... Хорошо?

— Ах, ты о трагедии с Радочкой... — вобрала собеседница в голос всю меланхолию мира. — Да, мы тут места себе не находим, Эдичка совсем в депрессии. Я так боюсь за моего мальчика! Хочу показать его специалистам, но он ко всему безучастен, противится куда-то ехать. Дуняшечка, милая, как там наши фотографии?

Я даже растерялась.

— Признаться, я их ещё не открывала... Времени не было.

— Да, Дунечка, знаю, что с тобой приключилось. Ужасно-ужасно! Боже! Бедная девочка, что тебе пришлось пережить! — драматической актрисой надрывалась Нина Павловна, а потом её тон резко стал деловым: — Могу я получить фотографии сегодня? На диске. Прямо такие, как есть. Знаю, вы, фотографы, что-то там с ними делаете, обрабатываете что ли, но мне, пожилой, сойдут какие есть. На память. Привезёшь мне, душечка? — вновь просюсюкала женщина.

Окажись на моём месте хваткая Лариса, она бы мигом ответила: 'В обмен на деньги, уважаемая Нина Павловна. Соболезную вашему горю, однако работа должна оплачиваться'. Но я не Лара, да и имею ли право в свете последних событий просить оплату? Хотя на убитый горем голос мамы Эдички не похож.

— Конечно. Куда мне подъехать и во сколько?

— Давай в девять вечера. Не поздно?

— Сейчас темнеет после десяти, — ответила я, с сомнением косясь в хмурое окно.

— Великолепно! Улица Ново-Речицкая, дом семнадцать. Подожди меня, котёночек, там во дворике.

Мы попрощались. Ново-Речицкая? Это же отшиб города. Точно не знаю, где находится улица, однако местечко мне знакомо. Но ведь Нина Павловна проживает совсем в другом районе. Какой чёрт понесёт интеллигентную директрису школы в этот рассадник маргиналов?

Кофе придал мне сил физических и моральных. Понимая, что откладывать более нельзя, я шумно выдохнула, как это делают некоторые мужики перед опрокидыванием рюмки водки, и отважно набрала номер маменьки.

— Объявилась... — недовольно 'поздоровалась' родительница.

— Привет, мамочка, — залебезила я. — Как у вас с папой дела?

— Нет, Богдан, ты слышал, наша недотёпа интересуется, как у нас дела!

— Ну Кла-арочка... — послышался голос папы.

— А что я такого сказала? — возмутилась мать. — Как могут быть дела у опозоренных родителей? Мы тут из дому не выходим, благо у твоего отца отпуск, и ему не нужно ездить в город! Мне позвонила Лиля и сказала, чтобы я включила телевизор, я как села, так и просидела до ночи, словно мешком по голове огретая! Господи, ну в кого ты такая, Дуся?

— Мама, я просила так меня не называть!

— А как тебя называть? Ты бы слышала, как тебя другие называют! Господи, какое пятно на репутации! Думала, хоть на старости лет спокойно поживу, буду выращивать огурцы с флоксами, и тут — такое. Вот Лилькины девки — так девки, а моя-то...

— Ну Кла-арочка...

— Мамочка, а ты не хочешь спросить, как дела у меня, что мне пришлось пережить?

— А что тут спрашивать? Жива-здорова, судя по всему, сидишь, небось, уже в своём ноутбуке и фотки как всегда делаешь. Хотя что там делать? Предназначение фотографа как раз таки в том, чтобы снять и отдать. Ну зачем замазывать всем прыщи на компьютере? Фотография должна отражать действительность! И вообще, вот сколько раз говорено было: беганье с фотоаппаратом — это занятие не для тебя! Это для вёртких людей, а тебе надо бы было продолжать сидеть в секретаршах да кофе подавать. Говорила я тебе, говорила? Чего ты попёрлась к этому прощелыге, к этому франту на свадьбу?

— Мама! Меня пригласила в качестве фотографа на свадьбу Рада, невеста Эдика!

— Тебя развели, как лахудру!

— Кла-арочка...

— По-твоему, меня подставили?

— А то нет, — торжествующе усмехнулась матушка.

— Пока, мама! Я тебя всё равно люблю.

— Всего хорошего! — гаркнуло в трубке.

А некоторые ещё удивляются, почему я предпочла жить в доме Ларисы. В подобном тоне Клара Васильевна общалась со мной всегда. Я уже привыкла, что являюсь никчёмной, глупой, недальновидной, руки мои берут начало из того места, на котором люди сидят, мозг находятся там же. Упоминание о 'Лилькиных девках', моих двоюродных сёстрах Кире и Даше, — обязательная программа каждого нашего разговора. Почему сестрицы буквально канонизированы мамочкой и с младых ногтей ставятся мне в пример, не уразумею по сию пору. Обе они — среднестатистические тридцатилетние разведёнки, одинокие матери и труженицы скучных офисов с невысокими окладами. Однако в глазах мамы Кира и Даша — 'нормальные женщины' и всё у них 'как у людей': тянут на своём горбу по двум отпрыскам каждая и живут с мамой, моей тётей Лилией. Да, вот так должны жить 'нормальные умные женщины' — всемером в одном доме. Не то что я, 'мать родную бросила'. А я не бросила, я — сбежала.

После разговора с Кларой Васильевной всегда требуется закурить. Я налила вторую кружку кофе и, прихватив смартфон, отправилась в сад. Ораторы из соцсетей продолжали неистовствовать, взахлёб обсуждая убийство Насти Лагачёвой. Клуб знатоков — все как один Знаменский, Токарев и Кибрит — выдвигал самые невероятные версии. Однако бурлящее общество разделилось на два лагеря. Теперь у меня появились защитники, справедливо пытающиеся внемлить оппонентам, что Душечкина не могла убить танцовщицу, так как находилась в кутузке. Правда, все их разумные доводы просто тонули в хляби зловонных речей.

Было самое время помыться.

Я приняла контрастный душ и обнаружила, что красные пятна на лице бесследно исчезли. Настроение сразу же улучшилось, для его закрепления требовалось только соорудить что-нибудь на голове. Гуру расчёсок Марк обучил меня экспресс-укладкам на случай своего отсутствия. Например, я в совершенстве владею техникой 'голливудские локоны за три минуты'. На макушке собираю в хвост все волосы, делю на две части, а их, в свою очередь, на три. Получается шесть прядей, каждую из которых нужно накрутить на плойку. Затем снять резинку, опустить голову вниз и в таком положении зафиксировать кучеряшки лаком. Вуаля!

Полюбовавшись своим отражением, решила вдобавок накраситься. И ещё намазаться лосьоном для тела. И сарафан надеть. Да, вот этот, самый любимый, цвета апельсина. Вся такая красивая и благоухающая я и взяла таз с сорочками Марика и пошла их развешивать. Затем, вспомнив о Нине Павловне, засела над ненавистным мамой ноутбуком, чтобы перенести на него снимки с фотоаппарата.

Через несколько минут на мониторе появились какие-то тёмные кадры. Нечто розовое, чьи-то ноги, какой-то зеленый тюк... Подвал! Настраивая фотоаппарат на нужные в тусклом освещении параметры, я сделала несколько пробных кадров. Вот Рада в розовом платье, вот перекошенная недовольной гримасой Потехина, а вот и не пригодившийся костюм динозавра. С 'драконом' сразу два снимка подряд, на втором сработала вспышка. Минуточку... А это что за две красные точки у дальней стены? Я перелистала снимки с костюмом несколько раз, увеличила изображение со вспышкой, быстренько сделала фотографию светлее и закрыла рот рукой, словно увидела приведение. Не оставалось никаких сомнений: красными точками были два человеческих глаза! За нагромождением досок и хлама таился убийца!

Я так и поцеловала фотоаппарат: у меня есть улика! Ах, какое приятное слово — улика. И пускай душегуб запечатлён детально, пускай ничего кроме горящих очей не видно, это мелочь. Улика... Как я поняла, доблестные полицейские смотрели фотографии. Интересно, обратили ли они внимание на красные 'огоньки'? Как бы связаться с майоршей Крутолаповой? Лёня!

Я гепардом достигла кухни и отыскала визитку Храмова.

— Лёня, это Дуняша, я кое-что нашла!

— Воу-воу, помедленней, застрелишь словесной очередью. Привет, что там у тебя?

— Я только что пересматривала фотографии со свадьбы и нашла доказательства того, что помимо нас с Радой в подвале находился кто-то третий!

— Интересно, — вмиг оживился адвокат, — а что там конкретно?

— Глаза! На фото видны чьи-то красные глаза, потому что один раз включилась вспышка.

— Очень интересно. А видно, кто это: парень, девушка?

— Нет, силуэт убийцы спрятан каким-то хламом.

— Ты уже решила, что это убийца?

— А кто же ещё?!

— Безапелляционно, — хмыкнул Лёня.

— Я распечатаю снимок, ты сможешь передать его следователю Крутолаповой?

— Ну, в принципе... Мне надо для начала самому взглянуть на фотку. Всё, не могу больше говорить, начинается заседание, я перезвоню.

Окликнув некоего Сан Саныча, Храмов отключился.

Перезвонил мой новый знакомый только после шести вечера. Всё это время меня распирало настолько, что я отутюжила шторы, которые намеревалась погладить Лариса, ликвидировала пыль в своей комнате и пробежала целых пять километров на тренажёре — немыслимо! Словом, когда Лёня по телефону сообщил, что готов подъехать ко мне, я выпалила:

— Лучше в кафе 'Сан-Тропе', уже не могу находиться дома.

Кинув в сумку диск для Нины Павловны, я прыгнула в такси и вскоре демонстрировала Храмову свою находку.

— Может, это кошка, — скептически сдвинул он брови.

— У кошек глаза круглые, а здесь... — я осеклась. Не сказать, что на фото алые точки были не круглыми, но не признавать же это. — Нет, это не кошачьи глаза. И вообще, тебе попадалась в доме Потехиной кошка?

— Могла соседская забежать, — тоже не сдавался Лёня.

— Угу, и сразу в подвал? Никем не замеченная?

— Значит, это точно не Потехина... — слегка разочарованно протянул Храмов и сунул в рот кусок отбивной.

— Вчера ты предположил, что у неё мог быть сообщник.

Адвокат никак не отреагировал.

— Пожалуйста, отнеси фотографию в следственный комитет.

Лёня без энтузиазма сунул снимок в портфель, уставился в окно и бесцветным голосом известил:

— Завтра похороны Рады...

-Уже?

— Ничего себе уже. Её не стало в субботу, а завтра — среда.

— Прости.

— Да за что ты извиняешься? — буркнул Лёня.

Я сделала несколько больших глотков грейпфрутового сока.

— Ты не в курсе, как продвигается расследование?

— Ничего интересного. Пока что всех просто допрашивают.

— Мне сегодня позвонила Нина Павловна, мама Эдика. Попросила привезти ей фото со свадьбы на диске.

Лёня наконец перевёл взгляд с окна на меня, уголки его рта опустились вниз.

— Им с сыночком уже до фотокарточек? И когда вы встречаетесь?

— Через час, на Ново-Речицкой.

— Ново-Речицкой? Это где ж такое?

— На окраине. Там много промзон и разрушенных построек, я однажды была в том райончике, проводила фотосессию.

Лёнино лицо приняло какое-то странное выражение, то ли взволнованное, то ли изумлённое.

— Это где закрытую школу недавно сожгли?

— Точно. И ещё там Речицкое кладбище недалеко.

Лёня откашлялся.

— Звучит обнадёживающе. Вот чё вас, фотографов, вечно тянет в какой-то пипец? Хочешь, я с тобой съезжу?

— Не стоит. К тому же это может смутить Нину Павловну. Вдруг она хочет со мной поговорить о чём-то личном.

— С чего ты взяла?

А и впрямь, с чего я это взяла? Может, просто не хочу находиться с Лёней?

— Я могу даже не вылезать из машины, просто в сторонке посижу, подожду тебя, — истолковал Храмов моё молчание по-своему.

— Нет, всё же я съезжу одна.

— Как знаешь, — слегка обиженно ответил он. — Тогда возьми такси и не отпускай его. Красивым молоденьким блондиночкам опасно разгуливать по всяким там окраинам.

Мы вышли из кафе вместе. Лёня сел в свой чёрный сверкающий 'БМВ', я — ничтоже сумняшеся, в маршрутку. Зачем мне такси? Совершенно не понимаю опасений адвоката по поводу окраин. Да и после изолятора многое уже не так страшит.

Не без труда отыскав Ново-Речицкую и семнадцатый дом, я засомневалась, правильно ли расслышала адрес по телефону. Двухэтажный бревенчатый барак стоял, казалось, посреди свалки и смотрел на местность выбитыми стёклами. По всему, с позволения сказать, двору валялись бутылки, коробки, остатки мебели, разное тряпьё и даже икона. Под моросящим дождём пейзаж смотрелся особенно мрачно. Я огляделась: никого. Ни шпаны, ни алкоголиков, ни собак с воронами. И тишина. Неприятная, колючая.

Прямо в сумке, чтобы не намочить, я включила мобильник. Часы на экране показали три минуты десятого. Ну что же, три минуты — не опоздание, подожду Нину Павловну. Я укрылась под деревом и нахохлилась, слегка трясясь под противным дождём. Прошло ещё пять минут. Может, педантичная госпожа Хмелёва прождала меня ровно до двадцати одного ноль-ноль и ушла? Но неужели бы она мне не позвонила? Да конечно — ещё как позвонила! И потом, как мы с ней разминулись? Я ещё раз покрутила головой, отметила, что тропинок всё же две, и тут заметила в следующем доме, таком же бараке, свет на первом этаже. Ну конечно же, я просто перепутала дом!

Но при ближайшем рассмотрении и эта хибара оказалась брошенной. В недрах же халупы с горящим светом мелькала тётка с одутловатым лицом и донельзя грязными волосами. Меня осенило: эти лачужки ждут своего часа под снос, а туземка в окне — бомжиха, воспользовавшаяся никому не нужным жильём. Небось, не нарадуется своему счастью: государство по какой-то причине ещё не отрубило в хижине электричество.

Пятнадцатый дом явил ту же картину, а тринадцатым оказалось одноэтажное кирпичное здание с какой-то табличкой. Нет, я ничего не перепутала и всё правильно расслышала: Нина Павловна пригласила меня именно к семнадцатой постройке. Но что за спектакль? Я настойчиво набирала её номер, однако мать Эдика отказывалась отвечать. Недоумевающая и раздражённая, я закурила и поспешила к остановке. Если Хмелёвой нужны фотографии, в следующий раз пускай приезжает ко мне сама!

Дождь усилился, отчего темнота сгустилась и заставила прибавить шагу. И почему не послушала Храмова насчёт такси? Вдобавок будто назло на кедах развязался шнурок. Чертыхаясь, я присела на корточки, как вдруг перед глазами промелькнуло что-то прозрачное. В следующую секунду 'что-то' окутало голову, перекрыв кислород. Упав на колени и схватившись за шею, я отчаянно попыталась заорать или заглотнуть воздух, но от этого 'нечто' лишь сильнее забивалось в рот. Сердце рвалось наружу, в ушах зазвенело, перед глазами запрыгали красные круги — я задыхалась. Никакой киноленты из воспоминаний, о которой заявляют многие находившиеся на пороге смерти, не было. Только бестолковая паника, ужас и боль. Неожиданно какой-то внутренний голос приказал мне: 'Превратись мёртвой — перестань сопротивляться и обмякни всем телом'. Я повиновалась. Мгновение шуршащий материал ещё стягивал шею, потом хватка ослабла. Следом — сильный толчок в спину, и я, как могла правдоподобнее, рухнула в чавкнувшую грязь.

Глава 8

Сложная роль — изображать труп, особенно, когда изнутри так и вырывается кашель. Сдерживая его изо всех сил, я лежала лицом в грязи с минуту, показавшейся вечностью. Душитель освободил меня от целлофана и деловито рылся в моей сумке где-то за спиной. О, как хотелось развернуться и напасть на него или хотя бы увидеть его гнусную рожу. Но об этом не стоило и помышлять. Ну расхрабрилась бы я и что? У мерзавца просто медвежьи силы, где мне, маленькой и хрупкой, с ним справиться? Нет, он бы меня тогда уж точно прикончил. Я страшилась даже моргнуть и отважилась открыть глаза, только когда частые шлепки по лужам окончательно растворились в тишине. И всё равно ещё несколько секунд не двигалась — настолько боялась, что палач за чем-нибудь вернётся или выглянет из-за угла.

Палач не возвращался. Дилетант! Даже не проверил пульс у жертвы.

Стараясь не издать ни всплеска, ни шороха, я поднялась, лихорадочно схватила сумку и, что есть силы, понеслась вперёд, не разбирая дороги. Постоянно оборачиваясь, спотыкаясь о незавязанные шнурки и падая в лужи, я продолжала бежать и остановилась лишь у самой проезжей части. От удушения и бега кашель просто разрывал горло. Кулём плюхнувшись на деревянную скамью остановки, я согнулась пополам и от души прокашлялась. Вокруг не было ни души, ни транспорта.

Когда дыхание наконец нормализовалось, я закурила и, светя мобильником в нутро изгвазданной сумки, стала изучать её содержимое. Ключи, паспорт, косметичка, даже кошелёк — всё оказалось на месте. Что же тогда искал убийца Рады и Насти? Да, я уверена: за мной охотился именно тот, кто оборвала и их жизни. Ну не могли за четыре дня на трёх знакомых между собой девушек напасть разные сволочи — не верю в такие совпадения. Но почему душитель пришёл за мной? Я ведь не свидетель убийства, как, возможно, танцовщица Лагачёва, я ничего не видела. Стоп. Фотография! Я снова покопалась в сумке. Диск — вот что забрал душегуб! Значит, я всё-таки была права: на фотографии засветился убийца, а никакая не кошка, как предположил Лёня. Только маленькая незадачка, мерзавец. Диск-то ты утащил, но на нём твоих горящих глазонек нет — снимочек преспокойненько хранится на моём ноутбуке. Ах да, ты же никак не предполагал, что я тебя перехитрю, думал, придушил фотографшу, и концы в воду. Кто же ты и откуда узнал, что я буду здесь? Чёрт, а разгадка была так близка!..

— Эй, красаувица, что сидишь, грустишь?

Я повернула лицо и увидела дородного кавказца в трико.

— Вай! — отскочил дон-жуан и жалостливо пискнул: — Ты не красаувица.

— Я — чудовище, — прохрипела я замогильным голосом и вновь закашлялась.

Кавалер дал дёру, я неожиданно расхохоталась. Мужик оглянулся и повертел пальцем у виска.

Кое-как обтерев лицо влажными салфетками, я констатировала, что ни один уважающий себя таксист меня в авто всё равно не впустит. Одежду покрывали комья грязи, волосы склеились. И как быть? Позвонить Ларе, попросить, чтобы привезла чистые вещи и забрала меня? О боже! Придётся же рассказать подруге правду, а она наверняка разовьёт бурную деятельность: немедленно поволочёт меня в травмпункт фиксировать кровоподтёки на шее, затем — в отделение полиции писать заявление... С другой стороны это ведь правильно. Почему я словно сбрасываю себя со счетов? Душитель должен ответить не только за смерти Байлер и Лагачёвой, но и за покушение на меня. Но как не хочется-то! Как не хочется снова встречаться с людьми в форме, отвечать на вопросы, переживать произошедшее заново. Может, позвать на подмогу кого-то из подружек? А остались ли они у меня после всех этих злоключений? Не удивлюсь, если при встрече со мной многие из приятелей перейдут на другую сторону улицы.

Ничего, скоро всё прояснится, а беда — отличная лакмусовая полосочка, чтобы разобраться в своём окружении.

Очень кстати к остановке подошёл троллейбус и зазывно распахнул свои скрипучие двери. Что же, дилемма разрешилась сама собой. Общественный транспорт видал индивидуумов различной степени замарашестости, поеду. Утро вечера, как известно, мудренее, завтра будет видно, что делать.

Дабы не 'спалиться' перед домашними во всей красе, домой я прокралась через чёрный вход, на цыпочках стала пробираться в ванную, и тут за спиной прогремело:

— Ого-го!

Я подпрыгнула и трусливо обернулась. Из своей спальни в коридор вышла Лара, облачённая в чёрный шёлковый пеньюар. Подруга приблизилась и выразительно осмотрела меня с ног до головы.

— Я что-то пропустила? Сегодня был фестиваль грязи?

На голос маменьки выглянул Марк.

— Фигасе, — присвистнул он. — Душечкина, а помнишь, на всех моих фотках школьных лет большую часть портрета занимал такой жирный, нагломордый котяра больше меня ростом и весом?

— Непредсказуемое начало разговора, Цветков, — отмерла я. — Да, помню портреты вашего Котовского. Это были именно портреты Котовского с тобой, а не твои с ним.

— Мы просто тогда проживали в маленькой квартирке, как я не вжимался в стенку, всё равно на фоне кошака не помещался в кадр, — пояснил цирюльник. — Это Котовский в последние годы жизни так разожрался, после кастрации. А подобрал я его в свои лет шесть таким же грязным заморышем, как ты сейчас, вот и испытал дежавю. Кстати, поначалу маман называла котёнка Крепыш Бухенвальда, настолько он был дохлый, одни мослы и уши.

— Марк, кажется, ты до сих пор скучаешь по скончавшемуся коту, — прервала я поток воспоминаний. — Может, тебе срочно завести шерстяного питомца?

— А ты думаешь, отчего он Диму Мурзиком величает? Всё от нерастраченной любви к мяукающим зверушкам, — поддержала болтовню Лара. — Ладно, поностальгировали и хватит, что с тобой стряслось?

Я опустила глаза долу.

— Можно помоюсь, а потом расскажу про этот грязный фестиваль?

Домочадцы переглянулись.

— Дуняша, — вкрадчиво начала подруга, — а эти джинсы и водолазку, что сейчас на тебе, ты бросишь в стирку или в мусорку?

Я поражённо хлопала глазами. Действительно, собиралась выкинуть одежду — даже выстирав, надевать эти вещи снова мне не захочется. Но как она догадалась?

— Так я и думала, — кивнула Лариса, поняв мою растерянность. — Слушай, это уже становится традицией — через день вышвыривать наряды. Если так пойдёт и дальше, скоро останешься голая и босая. Ладно, сварю пока кофе, приходи.

Приведя себя в порядок, я спустилась к друзьям и поведала о сегодняшних приключениях. От моего рассказа Хлебородова даже закурила на кухне, чего ранее себе не позволяла.

— Ну ничего себе сходила на свадебку, — резюмировал Марк, — в камере двое суток проторчала, а теперь ещё и пакет головой словила.

— Посиди-ка ты дома, пока убийцу не поймают, — внесла предложение Лара. — Кстати, он же был у тебя под носом! Ты чего балду опять включила? Накостыляла бы этому мудаку, скрутила б в бараний рог, руки заломала и — самому пакет на башку!

— Угу, какие ещё варианты? Прости, я что-то от стресса запамятовала тот кусок своей биографии, когда стала чемпионом мира по дзюдо и кикбоксингу.

— Ещё и не позвонила нам, попёрлась траликами, героиня, — проворчала Хлебородова.

— Я взрослая, самостоятельная барышня! — с достоинством вскинулась я. — Не бросаюсь с криками 'караул' за помощью. И, кстати, спокойно добралась. Ни кондукторши, ни редкие сонные пассажиры не обращали на меня никакого внимания.

— Леди, брейк! — рассёк Марк ладонью воздух над столом. — Вы ещё поссорьтесь впервые в жизни.

— Действительно, — согласилась Лариса. — Смотрите лучше, экое любопытное хитросплетение вывязывается. Милейшая Нина Пална на четвёртые сутки после смерти невестки заинтересовалась фотками, заманила нашу Дуняшу в трущобы, та приезжает, никакой Нины Палны не находит, зато огребает проблем на свою наивную жопу.

— Почему это наивную? — обиделась я.

Бизнесвуменша одним взглядом убедила меня, что всё-таки наивную. Я нервно хохотнула.

— Подожди, ты хочешь сказать, всех душит Нина Павловна? Предпенсионная интеллигентная директор школы, заслуженный учитель русского языка и литературы и всеми уважаемая женщина? Абсурд!

— Намекаешь на мой возраст? — оскорбилась Лара. — Хмелёвой, как и мне, всего лишь пятьдесят, мы обе бабы самый смак, нам до пенсии, как раком до Китайской стены! И не забывай, ненависти и убийству все возрасты покорны.

— Маман дело говорит, — согласился Марк.

— Скоро убийца узнает, что не добила неугодную Дуняшу, — продолжила Лариса. — Понимаешь? Она не остановится.

— Давай всё же не будем говорить 'она', мы пока ничего наверняка не знаем.

— Как изволите, сударыня. Она или он один хрен постарается довести дело до конца и ещё раз покусится на твою жизнь.

— Пока только непонятно, из-за чего, собственно, он или она покушался... покушалась... покушалось... — размышлял Цветков.

— А фотография? — напомнила я. — Убийца знает, что я случайно его щёлкнула.

— А кто в курсе, что у тебя есть эта фотка? — сдвинула подруга идеально накрашенные брови.

— Как кто? Убийца.

— И всё?

— Лёня, — пожала я плечом. — Ах да, забыла сказать, я отвезла ему снимок, чтобы он передал его следователю. Храмов ещё спросил, где у меня встреча с Ниной... Хотел меня отвезти... Ой...

— Всё интересней, — с самым довольным лицом затушила Хлебородова сигарилу.

— Что-то совсем ничего не понимаю, — промямлила я.

— Кстати, о всяких там следователях, — Цветков убрал прядь волос с моей шеи, — завтра у тебя появятся следы удушения, нужно будет засвидетельствовать их в ментовке или в травмпункте.

Я взвыла:

— Ну так и знала!

— Душечкина, не ссы, — ласково произнесла Лара. — Ни в какой травмпункт, ни в какое отделение полиции тебе шуровать не придётся. Я договорюсь с кем следует и всё устрою, направишься прямиком к Крутолаповой.

— Нет! Не надо! Не хочу. Не пойду.

— Почему? — в один голос спросили друзья.

— Просто не хочу. Ты, Лариса, сама посоветовала мне пересидеть дома, пока убийца на свободе.

— Я, не подумав, ляпнула. Ты представляешь, сколько времени уйдёт у органов на поимку сучёныша? Или сучки. Это только в кино всё быстро и просто.

У меня заболела голова.

— И что же мне делать?

— Быть осторожной. По окраинам не шастать, по вечерам не шляться. Старайся, выходя куда-то, брать кого-нибудь с собой. А лучше всего, — и она хищненько посмотрела на нас с Марком, — действовать.

— Как??

— Ты что, зря столько лет Донцову читаешь? — подруга вставила в рот очередную сигаретку. — Бери пример с Даши, Лампы, Вилки.

— Смеёшься, да? — встопорщилась я. — То книги, а это — жизнь.

— А чем отличаются приключения придуманных героинь от ситуации, в которую вляпалась ты? Неправильно мыслишь. Это не просто книги, это — пособие. Пособие по выживание среди козлов.

Я посмотрела на Цветкова:

— Марик, твоя мама немножечко сошла с ума, она предлагает мне стать сыщицей.

— А что? — развеселился парикмахер. — Потом детективное агентство откроешь. О, я уже название придумал — 'Блондинкины сыски'.

Как всегда около трёх ночи с работы вернулся Мурзик. Перебивая друг друга, мы посвятили в историю и его. Дима, оказалось, тоже переработался и спятил. А как ещё объяснить то, что он полностью поддержал блестящую идею домочадцев сделать из меня детектива? М-да, вот так живёшь несколько лет с людьми, даже не подозревая, что они на всю голову чокнутые.

Утром ноющая шея, как и ожидалось, покрылась синяками. Но настаивать на моём визите к Крутолаповой или в полицию и травмпункт было некому — все разъехались по своим делам. Я в одиночестве позавтракала, прихорошилась, замаскировала кровоподтёки шарфиком и поехала... на Ново-Речицкую. Да-да, видимо, сумасшествие передаётся воздушно-капельным путём, мысль покопаться в этих таинственных убийствах самой въелась куда-то в подкорку. Полночи меня раздирало любопытство, почему дорогая Нина Павловна не отвечала на мои звонки и кто по совпадению знал, что я окажусь в нехорошем райончике. При свете дня никакой боязни разгуливать по 'улице пропитых слесарей', как выразился Марк, не было, а вот надежда отыскать свидетелей нападения, напротив, была. Уверена: даже у самой заброшенной улочки есть глаза и уши. И потом, надо же с чего-то начинать.

Глава 9

В злополучное место я прибыла вооружённая бутылкой дешёвой водки. Горячительное приобрела на случай разговора с бомжами — так они проникнутся ко мне доверием и охотнее пойдут на контакт.

Расчёт оправдался. Под одним из кустов почивал представитель местного контингента самой колоритной наружности. На половину лиловой физиономии с чернеющим бланшем под левым глазом разрослась густая седая щетина. На раздутом пузе не сходились последние пуговицы ярко-оранжевой рубашки, из ширинки коротких коричневых брюк вываливался сморщенный детородный орган. Орган шевелился. В отличие от его хозяина. Как интересно всё-таки устроен мужской организм: джентльмен не подаёт признаков жизни, а некоторые его части — очень даже. Я поморщилась. Нет, этого вульгарного типа будить не стану, лучше вон того, в следующих кустах. Но по треникам этого гражданина растекалось до колен зловонное пятно, и мне совершенно расхотелось тревожить его сон. Под третьим же кустом незнакомец обнаружился не один. С самым счастливым видом он сладко посапывал, обнимая храпящую даму.

Чувствуя себя грибником, я заглянула ещё под несколько кустов, но нет, 'грибы' иссякли.

— Ты чиво там-то делаешь? — раздался пропитой то ли женский, то ли мужской хрип.

Я медленно повернулась и вздрогнула. Буквально в нескольких сантиметрах от моего лица краснела круглая опухшая харя с недружелюбным мутным глазом. Второй же глаз прятался за подушкой фиолетовых подбитых век. Чуть отпрянув, я узнала в создании тётку, которую видела вчера в окне со светом.

— Ты чиво тут-то шараёбишься? — надвинулась на меня бомжиха.

— А хотите выпить? — сама того не ожидая, выдала я.

Глаз трижды моргнул.

— Чиво-то я не поняла.

— Я вам вкусненького принесла, — улыбнулась я всем ртом, на всякий случай отступая назад, — получите, если сможете кое-что рассказать.

— Не поняла.

— Вы видели вчера в своём дворе что-нибудь необычное? Или кого-нибудь? Никто здесь вечером не пробегал с пакетом в руках?

— Чиво?

— Хорошо, я буду спрашивать, а вы просто кивайте или мотайте головой.

Баба и её глаз не совершили никаких действий. Я вздохнула и заговорила почти по слогам:

— Вчера вечером, когда уже почти стемнело, во дворе кто-нибудь был не из своих?

— А почём я знаю-то?

— Вы никаких подозрительных шагов, голосов, звуков не слышали?

— Эй, ты просто скажи, чиво надо-то.

Я снова вздохнула. Нет, это была напрасная затея.

Куст, скрывающий влюблённых, зашевелился.

— Шурик! — крикнула циклопиха. — Подымайся, х... горбатый, чужая какай-то прихандокала.

Шурик приподнялся на локтях.

— И тебе доброе утро, Евгеньевна.

— Слыш, чужая, грю, припёрлась, примахалась ко мне, а я чиво-то не пойму.

— Здравствуйте, незнакомая, прекрасная. Что вас привело сюда?

Теперь понятно, почему у Шурика в отличие от остальных забулдыг есть спутница — он местный интеллигент, а дам, как известно, тянет к умным.

— Простите, Шурик, вы вчера вечером, когда уже почти стемнело...

— Да я слышал, — мирно перебил Шурик, — потому и пробудился. Вы сразу скажите, что произошло?

Я заколебалась, но потом честно ответила:

— На меня напали, недалеко от места, где мы сейчас с вами находимся.

— Ах ты коза недоенная! Ты чиво, пи... лысая, на нас думаешь? Да нужна ты нам, мы люди честные! — сквозь гнилые зубы прошипела бабища и снова надвинулась на меня.

— Цыц, Евгеньевна, не шуми.

Евгеньевна послушалась и отступила. Похоже, Шурик ещё и в авторитете.

— Мы ничего не видели, ручаюсь, — положил Шурик десницу на грудь, — Евгеньевна вчера оставалась, а мы ушли, день рожденья моей Любаши праздновали в другом секторе.

Имя спутницы он произнёс ласково и трепетно. Любаша откликнулась на своё имя звуком, напоминающим хрюканье.

— Ступайте вон туда, — указал он подбородком на тот самый семнадцатый дом, — там во второй квартире живёт Аннушка Павловна. Она из дому не выходит, может, что-то слышала-видела.

Удивлённая, я поблагодарила отзывчивого мужчину и уже собралась уйти, как Евгеньевна напомнила:

— А вкусненькое?

— Простите, оно мне ещё пригодится для Анны Павловны.

— Хы, эт вряд ли.

— Аннушка не пьёт. Да и не ест почти. Больна она, какие уж тут радости жизни? — философски спросил в воздух Шурик.

— А чем она больна? — насторожилась я.

— Не бойтесь, девушка, это незаразно. Но приготовьтесь, не натренированному человеку тяжело на такое смотреть.

— А ещё у ней дикая вонища, — брезгливо повела отёкшим носом Евгеньевна.

Я отдала уличным жителям бутылку и поспешила к Аннушке.

Вступив в подъезд, я словно перенеслась в Чернобыльскую Припять. Когда-то мой знакомый сталкер с гордостью демонстрировал мне запись, сделанную им в зоне отчуждения. Тамошние брошенные дома, как и этот, стали кладбищем осколков обычной жизни. Пол барачной парадной был усеян битыми стёклами, здесь валялись замызганный чайник, опалённое туловище куклы без ног и рук, обрывки газет и прочая утварь. В лестнице, ведущей на второй этаж, отсутствовали ступени, и сквозь зияющую пустоту виднелся чердак с чьим-то неснятым бельём — потолка на втором этаже так же не имелось. Но нужная мне квартира находилась на первом. По мягким гнилым половицам я осторожно добралась до обитой коричневым дерматином двери и обнаружила, что она приоткрыта. Опасливо всматриваясь внутрь, я вдруг расслышала тихую музыку.

— Простите, здесь есть кто-нибудь? — крикнула я и обратилась в слух.

В ответ ничего. Поборов страх, я приотворила тяжёлую дверь и повторила вопрос.

— Я здесь, — послышался слабый дребезжащий голосок.

Сглотнув, я вошла. Бомжиха Евгеньевна не кокетничала, говоря о вони. Запах мочи и лекарств просто резал глаза. Ещё в помещении витал тяжёлый дух несчастья. Всё в крохотной прихожей — стены, пол, циновка, ободранное кресло — было одного цвета — грязного.

— Идите прямо, — вновь прошелестел голос.

Я двинулась на зов и очутилась в тусклой десятиметровой комнатке. На окне умирали цветы, с полочки над железной койкой лилась классическая музыка из круглого серого магнитофончика. Только когда к проигрывателю потянулась тонкая, как веточка, рука, чтобы выключить звук, я заметила в скомканной постели человека. А как было заметить сразу, если кожа человека сливалась по цвету с несвежим постельным бельём? Бледное, чуть желтоватое обескровленное тело, выпирающие кости, провалившиеся щёки и глазницы и полное отсутствие волос. Я сразу поняла, о какой болезни Аннушки говорил Шурик — рак.

— Здравствуйте, — прошептала я.

— Девочка. Кто ты? — еле проговорила женщина.

У кровати стояла табуретка. Я решила сесть и тупо уставилась на гору лекарств на тумбочке. И что спросить? Я собираюсь мучить умирающую женщину вопросами?

— Страшно. На чудище смотреть? — тяжело дыша, постаралась улыбнуться Анна Павловна.

— Простите, я не должна была приходить, но...

— Я рада. Я всегда рада. Людям. Видеть людей. Здесь. Для меня. Подарок.

Каждое слово ей, обессиленной, давалось с невероятным трудом. Она часто и хрипло дышала. У меня не шевелился язык. Нет, не смогу ничего спросить. Но и уйти просто так, по меньшей мере, некрасиво.

— Почему вы остались здесь, не уехали, как другие? — не найдя ничего лучше, поинтересовалась я.

— Рак. У меня рак. Мне не нужна. Квартира. Которую. Мне дали. Я скоро. Умру. Даже дверь. Не запираю. Местные не тронут. Из своих только. Сестра. А если чужие. Только спасибо. Скажу. Если убьют.

После этих слов Анна стала задыхаться так, что приступ даже приподнял её над подушками. Я схватила с тумбочки ингалятор для астматиков и несколько раз пшыкнула в перекошенный рот. Аннушка медленно опустилась обратно и смежила веки. Дыхание её стало почти неслышным, лишь одеяло по-прежнему вздымалось на груди. Мне стало невыносимо больно. Женщина молит бога о смерти, не запирает для старухи с косой дверь и будет только рада, если её придут убивать. Много переживаний свалилось на меня за последние дни, но впервые за всё это время захотелось разрыдаться.

— Кто ты? — снова попыталась улыбнуться несчастная, всматриваясь в меня блёклыми глазами.

— Я фотограф. Искала заброшенный дом для съёмок, сейчас модно это направление. Вот забрела сюда и очень удивилась, когда услышала из вашей квартиры музыку, — не открыла я правды.

— Фотограф, — как могла улыбнулась Аннушка. Её измученное лицо наполнились какой-то детской радостью. — Я тоже раньше любила. Фотографировать. Возьми с полки. Красный.

И она указала скрюченным пальцем на полированный сервант. Я вытащила толстый альбом с потёртой тканевой обложкой. Аннушка с моей помощью села, взяла книгу памяти в руки и, не переставая улыбаться, принялась перелистывать картонные страницы.

У Анны Павловны действительно когда-то получались красивые и, что называется, грамотно выстроенные снимки. Женщина отлично улавливала композицию, перспективу, свет. Особый цимус её пейзажам придавало то, что сняты они были на плёнку. Вначале чёрно-белую, затем цветную. Я очень люблю плёночные фото. Наверное, за их искренность. Ведь раньше снимки нельзя было отфотошопить, да и возможности стереть кадр и переснять его заново тоже. Важным было уловить момент. Сегодняшняя техника даёт множество преимуществ, однако крадёт таинство, душу фотографии.

— А это мы с сестрой. — с придыханием сказала Анна Павловна. — В Ялте.

Я буквально залюбовалась двумя светло-русыми красавицами в ситцевых платьях. Цветущие, счастливые, молодые, полные жизни и планов.

— Это я, — указал жёлтый палец на девушку с пышной чёлкой и хвостом до талии.

— Какая же вы красивая, — искренне ответила я.

— А это Ниночка.

Я ещё раз внимательней посмотрела на девушку. Лицо сестры Аннушки показалось очень знакомым. Ниночка... Отчество Анны — Павловна...

— Не может быть! — воскликнула я.

— Что? Что такое? — испугалась женщина.

— Нина Павловна Хмелёва — ваша сестра?

Анна заморгала веками без ресниц и поражённо кивнула.

— И она вчера была у вас?

Анна Павловна лишь указала на круглый стол.

— Апельсины приносила? — поняла я.

— Ниночка знает. Как я их люблю. Радует. Меня.

— Анна Павловна, миленькая, я знакома с вашей сестрой.

— Откуда? — изумлённо подняла она то место, где когда-то красовались брови.

— Я знакомая её сына, Эдика.

— Эдичка. — снова озарилось бледное лицо. — Племяшка.

— Анна Павловна, ваша сестра вчера назначила мне встречу здесь, во дворе, но мы так и не увиделись. Я до сих пор не могу до неё дозвониться и узнать, в чём дело.

— Так вы. Не фотограф? — обиженным щенком взглянула на меня тётя Эдика.

— Фотограф. Именно из-за фотографий я здесь и оказалась...

Анна Павловна внимательно выслушала весь мой рассказ, а потом поведала следующее.

Сёстры жили дружно всегда. Поэтому, когда младшенькая смертельно заболела, Нина и тут пришла на помощь. Собственно, больше некому было навещать болящую несколько раз в неделю, привозить лекарства и еду, стирать вещи. Детей Аннушке бог не дал, замужем побывать тоже не случилось.

Нанесла госпожа Хмелёва визит и вчера. За чаем она поведала сестре о намеченной встрече со мной и предшествующих этой встрече событиях. Нина Павловна прекрасно всё распланировала: выйти от Анны в девять часов вечера, никем не замеченной, забрать у меня диск с фотографиями и спокойно отправиться домой к разбитому депрессией Эдику. Никем не замеченной она хотела остаться потому, что ей, даме с положением, видеться с девушкой с подмоченной репутацией в другом месте было не с руки. Мало ли что, потом косых взглядов с вопросами не оберёшься. Даже уже почти доказанная невиновность бывшей избранницы сына никак не повлияла на решение женщины. Встречаться с Душечкиной на отшибе и точка.

Все те несколько часов, что Нина Павловна провела у Анны, она звонила Эдику, но тот не брал трубку. В конце концов с номера сына перезвонил какой-то мужчина, представился патологоанатомом и сообщил, что Эдик находится в морге. Мать едва не лишилась чувств, а мужчина спокойно пояснил: в морг Эдуард приехал не в качестве 'пациента', а всего лишь за телом супруги, которое вознамерился забрать домой. Словно обезумевший, Хмелёв кричал о своём желании перед похоронами провести рядом с телом любимой последнюю ночь. Патанатомы пытались отговорить парня, убеждая, что лучше бы забрать покойную завтра за несколько часов до погребения. Они, мол, сами оденут, накрасят, причешут Раду, родственникам не придётся совершать эти малоприятные процедуры. Но Эдик бился в истерике и стоял на своём. В итоге один из врачей позвонил Нине Павловне, призвал приехать и образумить чадо.

Обезумевшая от ужаса Хмелёва сумбурно передала Анне суть разговора с патанатомом и кинулась на выход. Свой сотовый она забыла у сестры.

— Вон он. Только аккумулятор. Сел. — кивнула Аннушка на стол, где я разглядела старенький мобильник-раскладушку. — Зато Ниночка. Теперь, наверное. Сегодня. Вернётся. Как же она без теле...

Анна Павловна снова стала задыхаться, я схватилась за ингалятор. Какое-то время она лежала с закрытыми чёрными веками, потом тихо пролепетала:

— Хочу спать. Спать. Очень.

Мне было страшно оставлять женщину. Я попросту боялась, что она скончается. Просидев без движения ещё несколько минут и наблюдая, как измождённое лицо принимает всё более безмятежный вид, я вернула альбом на место. Напоследок поплотнее укрыла несчастную старым пуховым одеялом, та слегка улыбнулась. Хоть во сне вы счастливы, Аннушка.

Выйдя из подъезда, я опустилась на корточки и, не выдержав, бессильно заревела.

Глава 10

Такси в трущобы ехать отказывалось, пришлось топать до цивилизованной улицы Литейной, чтобы вызвать машину туда. На пути мне встретилась уже знакомая стайка с не менее знакомой бутылкой.

— Девушка, — окликнул меня интеллигент Шурик, — здесь недалеко живёт Зоя. Она незрячая, глаза ей заменяет пёс-поводырь. Может, собачка поможет вам? След возьмёт.

— Нет, собачка не поможет, вчера лил дождь, после него след не взять, — припомнила я познания, полученные благодаря детективам, и пошла своей дорогой.

Долгожданное такси доставило меня к центральному входу Дрянской областной больницы. Все убиенные обязательно попадают в так называемый криминальный морг, а он в городе один и находится именно здесь. Тело Рады не могли отвезти куда-то ещё, остаётся выяснить, во сколько минувшим вечером сюда приезжала Нина Павловна. Да, казалось бы, после разговора с Аннушкой всё прояснилось и кандидатура Хмелёвой на роль душителя отпадает. Уж знаю, как эта наседка трясётся над единственным сыночком. Наверняка вчера после звонка патологоанатома отпаивала Эдичку успокоительным и не отходила от него ни на сантиметр. Но раз уж я ввязалась в амплуа сыщицы, не имею право вот так огульно отбрасывать версии. Проверить маршрут Хмелёвой стоит поминутно.

На территории больницы взад-вперёд сновали посетители, выглядящие, как один, крайне болезненно. Навряд ли болящие адекватно бы восприняли вопрос, где находится морг, посему я поджидала кого-нибудь похожего на врача. Наконец в ворота, семеня, вошла маленькая женщина в белом халате. К груди, как нечто ценное, она прижимала туго набитый сдобными булками пакет.

— Простите, подскажите, где морг?

— Господи, — вздрогнула та, чуть не уронив с носа очки, а из рук булки. Ответом докторица меня не удостоила и посеменила резвее.

— Наталь Тимофевна, — заливисто рассмеялась тучная тётка с лежащими на плечах перерумяненными щеками, — ты двадцать лет в медицине, а всё морга боишься.

— Как была на курсе профнепригодна, так и осталась такой, — прогундосила идущая рядом, жилистая и длинная, как жираф.

Обе притормозили, тучная, сверкая весёлыми глазками-прорезями, пояснила:

— Девчонк, прямо, налево, а там увидишь указатель 'Дрянское областное бюро судебно-медицинской экспертизы'.

— Большое спасибо, — поблагодарила я и припустила в указанном направлении.

— Глянь-к, обрадовалась как, что морг нашла, — снова засмеялась крупногабаритная мадам.

— Может, к Илье на свидание? Он таких любит, — протянула гнусавая.

— Да он всяких любит, лишь бы живая, — ещё громче залилась первая.

Я издали поняла, что курящий у неприметной двухэтажной постройки мужик в бирюзовом облачении — патологоанатом. Почему-то именно таким — наголо бритым, коренастым и плечистым — представлялся мне всегда этот узкопрофильный специалист. Когда же расстояние между нами позволило рассмотреть, как специфический доктор плотоядно щупает меня глазами, я смекнула и что это тот самый любвеобильный Илья.

— Мадемуазель, вам точно сюда? — хохотнул он и расползся в улыбке, которую называют 'до ушей'.

— Экая у вас улыбка широкая, — машинально улыбнулась я, всходя на ступени, — здравствуйте.

— Шириной в душу, здравствуйте.

— Патологоанатомы верят в душу?

Теперь его уха достигла только левая сторона рта.

— Ишь ты, — кобелино прищурился он, — красивая, ещё и острая. Хорошо, хрен с ней, с душой, я мущщина широкой улыбки, широких взглядов и широкой кости. Звать Ильёй.

И его яркие серые глаза снова беззастенчиво заскользили по моей груди.

— Взгляд, положим, не очень-то широковат, — констатировала я.

— Так и ты ж не широкая, — усмехнулся самец. — Ну, я представился, твоя очередь.

— Евдокия. Девушка тяжёлой судьбы, тяжёлой руки и тяжёлого поведения.

Илья, оскалившись, гаденько прохихикал.

— Вообще-то я приехала по делу, так что можете перестать пялиться на меня, как на мясо.

— Лапочка, — вновь прищурился герой-любовник, — уж мне ли не знать, что все мы — мясо?

Неизвестно, сколь долго продолжался бы этот диалог, но тут железная дверь позади сластолюбца открылась и наружу вышли два контрастных экземпляра. Первый, двухметровый, квадратный и неповоротливый, напоминал шифоньер с глазками. Шеи у него не наблюдалось, голова, одинаково волосатая как вверху, так и внизу, росла сразу из плеч, ручища из-за мускул не прижимались к туловищу. Второй, щупленький, сутулый, желтоватый и жидковолосенький, не доставал собрату и до груди. Про таких в народе говорят: в детстве часто недоедал и много болел. Если же продолжить сравнение с мебельным гарнитуром, то на фоне своих коллег он выглядел табуретом, потёртым, скрипучим, расшатанным.

Униформу живописных субъектов дополняли клеёнчатые фартуки с мокрыми потёками. Воображение мигом нарисовало, как 'мясники' только что смыли с передников брызги крови или мозгового вещества, но, странное дело, мне не поплохело.

— Ильюх, дай сижку, — просипел щупленький моему собеседнику.

— Ефимыч, задолбал, нищеброд, — неконфликтно ответил Илья и выдал напарнику сигарету. Громиле, к слову, не дал, да тот и не выказывал желания. Наверное, он вообще был за здоровый образ жизни, оттого и вырос таким богатырём.

Прикуривая, Ефимыч глянул на меня, я по правилу хорошего тона поздоровалась. Мужичок сквозь кашель ответил кивком, а 'шифоньер' пошевелил глазами, словно удивившись: откуда голос? Заметив мою фигуру где-то у подножия себя, он уставился конём — безэмоционально и не моргая. Я прочистила горло и начала:

— Скажите, вчера кто-нибудь из вас работал, когда у одного парня здесь случилась истерика?

— Это который труп невесты порывался домой забрать? — сделал Илья брови домиком.

Я кивнула.

— Ну, наша с Ефимычем смена была. А что такое, кошечка?

— За ним приезжала мать, Нина Павловна?

— О-оо, — потёр самец свой лысый череп, — не напоминай. Семейка, ... в рот.

— Нина Павловна где-то потеряла ключи, — озвучила я заранее придуманную легенду, — вы не находили?

Илья и Ефимыч помотали головами, а шкафоподобный в наш разговор, похоже, и не вслушивался — с самым заинтересованным видом он наблюдал за ползающей по кирпичной стене мухой.

— А сама она чего не приехала? — справедливым вопросом задался Илья.

— Так она же на похоронах, попросила меня съездить.

— А ты ей кто?

— Секретарь. Вот и выполняю мелкие поручения начальницы по долгу службы.

Илья вновь заблестел очами:

— Нам бы такого секретаря. Выполняющего мелкие поручения.

— Ильюха-Ильюха, хрен тебе в ухо, — хихикнул Ефимыч.

В сумке завибрировал телефон. 'Маникюрша нашла время позвонить', — подумала я, взглянув на дисплей, и отклонила вызов.

— Девушка, а Нина Павловна потеряла ключи от квартиры? — прищурился сморчок.

— Да, но не от той, в которой живёт постоянно, от другой, — нашлась я, сообразив, куда клонит анатом.

Дядечка удовлетворился моим ответом, недоверие с его лица испарилось.

Смартфон затрезвонил вновь. Поняв, что не отвяжусь от настырной ногтевой кудесницы, я ответила:

— Соня, извини, мне сейчас некогда.

— Дуня, подожди, с тобой всё в порядке? — тревожно поинтересовалась Лепнина. — Как ты там жива-здорова?

— Своевременный вопрос, — хмыкнула я, — спасибо, жива, здорова.

— Бьюсь к тебе аж с субботы!

— Сонь, мне правда сейчас недосуг болтать.

— Да где ты? — не отставала мастерица.

— В морге.

— В м-морге? — промямлила Соня. — Всё нормально?

— Всё отлично.

— Отлично? Господи, что ты там делаешь? С кем ты?

— С какими-то тремя мужиками.

— С тремя мужиками в морге? — ещё растеряннее переспросила Сонечка. — И у вас там всё, говоришь, отлично? А кто эти мужики?

— Всего лишь патологоанатомы. Соня, у меня всё хорошо, я перезвоню попозже.

— А, ну раз с тремя патологоанатомами в морге, то я за тебя, конечно, спокойна...

Лепнина пробубнила ещё что-то, но я уже убрала от уха трубку и продолжила излагать басню:

— Нина Павловна не знает, где именно потеряла связку, знает только приблизительное время — после семи вечера. Она у вас во сколько была?

Четыре глаза выпялились на меня, пятый и шестой глаз продолжали бдительное наблюдение за насекомым.

— Мы до полпятого работаем, — задумчиво поскрёб Ефимыч небритую шею.

— Угу, но чокнутый этот нас всех задержал, — отбросил окурок Илья. — Припёрся уже под закрытие, и не вдолбишь прям, что жмурку его лучше оставить в холодильнике, а не домой везти. Пока из обморока нежного такого вывели, пока мамаша эта приехала, часов до шести провозились.

— Точно до шести, — кивнул мужичонка, — потому что я хлеба у себя в 'Районном' не успел купить, пришлось чапать остановку до следующего магазина.

— Так что, начальница твоя... — начал было Илья, но тут в дверной проём высунулась женщина лет шестидесяти.

— Илья Александрович, — прошамкала она рыхлыми губами, — Виталий Петрович по вашу душу звонит.

Врач одарил меня раздосадованным взором и нехотя шмыгнул внутрь.

— Федя, — обратилась тётка к громиле, — иди-ка, подсоби мне.

Услышав своё имя, Федя моргнул, подался вперёд, но потом замер у щуплого коллеги и с размаху припечатал его в стену.

— Ты чего дерёшься? — закашлялся Ефимыч.

— Муха. Не люблю, когда на людей садятся мухи, — мрачно пробасил Федя и, пригнув голову, втиснулся в проём.

Пользуясь тем, что мы с Ефимычем остались тет-а-тет, а его сигареты хватало ещё на несколько затяжек, я быстренько закурила — надо бы разговорить дядечку.

— Жалко Раду, — завела я, — погибнуть на собственной свадьбе... Хоть и не знала её совсем, так, видела пару раз вместе с Эдиком, когда он приезжал на работу к Нине Павловне. Она мне казалась приятной девушкой. И за что только её могли убить?..

— Так она ж не одна такая была, ты в курсе?

— В смысле? — прикинулась я неосведомлённой.

— Ну, в субботу привезли её, а в воскресенье ещё одну, чернявую такую, загорелую. Не буду изъясняться медицинскими терминами, скажу по-простецки: обеим накинули пакеты на голову и держали, девки и задохлись. Только первая не могла сопротивляться, потому что её вначале привязали, а вторая, потому что пьяная была вдрабадан.

— А убийца один и тот же, что скажете, как профессионал? — подольстилась я.

— В принципе, похоже на то, — без энтузиазма ответил патанатом и щелчком отпульнул бычок. — Зря ты скаталась сюда. Если ключи твоя начальница посеяла после семи, то придётся тебе ещё где-то их пошукать.

— А тело-то Эдику и Нине Павловне вы отдали?

Мужичишка хмыкнул и проницательно посмотрел на меня:

— А что ж, начальница тебе не сообщила что ли?

— Она передо мной не отчитывается, сами понимаете, — выкрутилась я.

— А, ну это да. Тело сегодня, часа два назад, они и ещё какая-то молодёжь забирали. А вчера парень так плохо соображал от лекарств, которых мы ему тут налили, что к приезду матушки уже не сопротивлялся и носом клевал, о жинке своей позабыл. Матке удалось быстренько усадить его в такси, и они уехали. Слава богу. О, так в такси звякни, глядишь, у них ключики отыщутся. Такси 'Три семёрки', это точно, машина была вся в их наклейках. На ней, кстати, твоя начальница и сюда прикатила. Но на номер я не обратил внимания, кто ж знал, что...

Ефимыч замолчал, уставившись куда-то вперёд.

— Что такое? — насторожилась я.

— Да парень этот на тачке ж приезжал, на своей походу. Мы уже почти закрылись, я стоял, смолил на дорожку, и тут он, из-за руля вышел. А сейчас машины нету.

— Машина была белая? — нарочно назвала я неправильный цвет.

— Не, зелёная. 'Мазда'. У моего зятя точь-в-точь такая же, только чёрная, вот я и запомнил.

Нарочито повздыхав над задачей отыскать выдуманную связку, я откланялась и в задумчивости побрела по извилистой дорожке. Ноги сами собой привели меня к скамье у одного из многочисленных корпусов больницы. Я села и постаралась собрать полученные сведения воедино.

Итак, Нина Павловна прибыла к бюро судмедэкспертизы на такси 'Три семёрки'. Но я сама с час назад пыталась вызвать в трущобы машину этой фирмы — не вышло. Хорошо, допустим, мать Эдика, как и я, добежала до улицы Литейной и вызвала извозчика оттуда, но каким образом, ведь свой сотовый она забыла у сестры? Попросила позвонить людей на улице? Поймала тачку прямо на дороге? Нет, вряд ли бомбилам из службы такси позволено подбирать пассажиров на улице, они работают по заказам. Хотя, если машина — собственность водителя, и он, честно отработав смену, возвращался домой, вполне мог и остановиться перед безобидной с виду тёткой.

Ладно, интереснее другое. Я полагала, что Хмелёва уехала от Аннушки часов в семь-восемь вечера, даже как-то не подумала о рабочем графике морга. И у Анны Павловны не спросила, во сколько сестрица умчалась от неё. Получается, если мать и сын укатили, как уверяют анатомы, в шесть вечера, Нина Павловна вполне могла успеть вернуться на Ново-Речицкую. А что, уложила сынка спать и отправилась на расправу с наивной Дуняшей.

Хм, всё-таки слабо верится, что эта женщина с приятной, доброй улыбкой способна на убийство. А уж какие пирожки она печёт и как собак любит! Хотя вроде бы Гитлер тоже пёсиков любил...

Так и не придумав, что делать дальше, решила поехать домой. Вечером посоветуюсь с домашними, четыре головы лучше, чем одна.

В такси я отвечала на идущие один за другим телефонные звонки и сообщения в соцсетях. Неожиданно стена человеческого презрения пала, общения со мной вдруг резко захотелось всем, даже малознакомым людям. Каждый сочувствовал мне, справлялся о здоровье и приглашал на чай-кофе. Никакого ликования, выслушивая и читая однообразные речи, я не испытывала, принимала оды и клятвы от вновь обретённых друзей достаточно сухо. Отвыкла я от вас, господа, где же вы раньше были?

Вконец устав от липко-сладких тирад, я кинула телефон в сумку и уставилась в окно. И уставилась, надо сказать, на редкость вовремя. Таксист как раз притормозил у 'зебры', когда в воротах Советского кладбища показалась чёрная толпа знакомых лиц.

— Остановитесь, — приказала я, шофёр пристроился к обочине.

Надо же, нечаянно попала под занавес похорон Рады. Девушки прятали глазки за тёмными очками и утирали раскрасневшиеся носы платочками, парни держались мужественно. Эдик был с трудом узнаваем. Видный, статный, вечно беззаботный и щеголеватый, сейчас он осунулся и, казалось, постарел. К иномарке его, перебирающего ногами по инерции, вели две фигуры: мамочка с покрытой кружевом головой и Вика Потехина в ретро-шляпке с вуалью.

— Что вас так привлекло? — полюбопытствовал водитель.

— Просто знакомых увидела, — не стала я вдаваться в подробности.

Водила закурил.

— Только сегодня ночью кинцо смотрел, там одна пришила любовницу своего мужика и пришла потом на похороны, полюбоваться на девку в гробу. Вы мне прям эту тётку сейчас напомнили.

Я нежданно для самой себя выразилась:

— Хреновое сравненьеце.

— Ну ладно, неудачно пошутил, — оглянувшись на заднее сидение, примирительно улыбнулся киноман. — А ещё там шериф сказал, что убийцы всегда приходят на похороны своих жертв.

Эту фразу я и сама не раз слышала. Ценная мысль, но не в моём случае. Любимицу публики Раду Байлер пришло проводить, похоже, полгорода. В несколько траурных автобусов вперемешку с теми, кто присутствовал на свадьбе, вошли и неизвестные мне личности. Знай я каждого, это бы облегчало задачу, а так — никаких выводов сделать не способна.

Постепенно по авто растеклись почти все, печальная шеренга машин двинулись прочь. Но кое-кто, словно нарочно, замешкался. От ворот погоста неторопливо двигались трое: 'светская львица' Яна Грызлова, танцор Никита и арт-директор 'Богемии' Юра Борцов. Компашка дошла до парковки и остановилась у машины аккурат рядом с моим такси.

— Докуривайте здесь, — распорядилась Яна и скрестила руки.

Я прошептала водителю, указывая на штурманское окно:

— Скорее опустите.

Тот хмыкнул так, будто ждал от меня подобной просьбы, но стекло опустил.

— Что делать будем? — серьёзно посмотрела 'львица' на спутников.

— Лично я еду бухать, — потёр ладонями Борцов.

— Ты рано радуешься, — окрысилась Грызлова, — всё летит в жопу.

— Да чё ты панику наводишь? — скривился Юра. — Теперь растрепать уже точно некому. Давай, едем на поминки и ведём себя как ни в чём не бывало.

— Не знаю, не знаю, — протянула Яна, — есть кто-то третий.

— Да, Потехина как-то странно себя ведёт, — нервничал Никита, — словно знает что-то, сучара.

— Ну, — сунул Борцов руки в задние карманы, — делу время, Потехиной — час...

Как назло мимо пронеслась завывающая карета 'скорой', и мне не удалось расслышать, о чём так гневно говорила тусовщица. Сирена стихла, только когда троица уже расселась по машинам и плавно двинулась вперёд.

— За ними! — в ажиотаже скомандовала я.

Глава 11

Борцов управлял отполированным серебристым спорткаром виртуозно и дерзко. С включённой на всю музыкой, он уверенно лавировал между машинами, а на светофорах пафосно рычал мощным мотором, вызывая возмущённое гудение бюджетных авто. Раздражался и мой таксист на своём среднестатистическом 'Рено Логан':

— У-уу, пижонище недоделанный! Догоню говнюка! — чуть ли не грызя руль зубами, негодовал он, красный и потный.

Так что, благодаря ущемлённому шофёрскому самолюбию, мы не отставали. И даже обогнали мини-купер Грызловой. В какой-то момент её вишнёвая, похожая на игрушечную, машинка и вовсе исчезла из виду и я запаниковала. А вдруг Юра и Яна с Никитой направляются в разные места? Так за кем же следить? Но, когда за нами на главный проспект города свернула и светская львица, я успокоилась. Просто предположила, куда по логике вещей может направляться троица. И точно. Выпендрёжник Борцов припарковался у 'Богемии', не заставила себя ждать и Грызлова. Таксист, уже сам включившийся в игру, остановился чуть поодаль.

Скорбящие похныкивали и причитали. На фоне белого здания они, в чёрном, напоминали пингвинов у айсберга. Два 'пингвина' оживлённо спорили, где же им разместиться: внутри клуба или на летней веранде.

— Учитывая исключительность ситуации, за столиками на улице можно смолить, — донёсся до меня ставший решающим аргумент одного из них.

И действительно, то ли эта самая исключительность ситуации, то ли привилегированность гостей победила закон 'О курении' — вся веранда полнилась табачным дымом. Глядя, как многочисленные руки приставляют ко ртам сигареты, я поддалась стадному чувству. Бомбила тоже.

— Матрёшкины вошки, что за хрень? — перекосился он, вглядываясь в окно. — Тут же все те, кто был у кладбища. Это... поминки? В клубе??

— Сегодня похоронили танцовщицу этого клуба, так что ничего дикого. Актёров, например, традиционно принято провожать овациями. Когда видишь это впервые, тоже волосы начинают шевелиться.

Водила повернулся на меня:

— Вроде сидишь такая осведомлённая, а что ж тебя не позвали?

Я почувствовала, как во мне зарождается неприязнь к мужику.

— Давайте договоримся с вами так. Вы молча сидите, я — молча наблюдаю. Сидеть здесь будем столько, сколько понадобится.

— Сидеть — не бегать, — пожал тот плечами, — платить тебе.

Сочтя, что мы достигли консенсуса, я напрягла зрение и слух.

На относительно свежем воздухе пили за упокой души в основном неизвестные мне личности. Вдовца, его мамочки и Потехиной видно не было. Троица Яна-Никита-Юра, нацепив на лица безутешность, скрылись в здании. До моих ушей доносились только совершенно неинтересные обрывки фраз.

— Придётся ждать, пока они все напьются, — через десять минут наблюдения заключил водитель. — Слушай, шпионка, может хоть побалакаем о чём-нить? Скучновато так сидеть.

— Мне казалось, мы договорились насчёт молчания. Поразгадывайте кроссворд, поиграйте в тетрис.

— А нетуть. Ни того, ни другого. Давай хоть познакомимся. Всё-таки общее дело типа как делаем.

— Евдокия.

— Геннадий.

— А теперь займите рот сигаретой, Геннадий.

Прошло ещё пятнадцать бесполезных минут, когда на улице появился Борцов и окликнул Сашу Косточкину. Моделька неохотно поднялась, протиснулась между столами, арт-директор весьма не джентельменски схватил её за локоть и потянул к своей машине. Сквозь не сильно тонированные стёкла было видно, что в салоне авто парочка общалась явно на повышенных тонах. Саша мотала головой и, намереваясь выйти, толкала дверь наружу, но парень, очевидно, заблокировал её. Затем девушка впала в настоящий припадок. Она яро хлестала Борцова своими изящными ручками, тот оборонялся, а потом присмирил девицу смачной оплеухой. Манекенщица схватилась за щёку, но не растерялась и забила по клаксону. Все присутствующие обратили внимание на прерывистый сигнал, некоторые кинулись к спорткару. Борцов тем временем вытолкал Косточкину вон.

— Пошла на..., потаскуха! — проорал он и с визгом колёс стал разгоняться.

— Чтоб ты врезался куда-нибудь, мудозвон! — крикнула ему вслед Саша.

Юра в ответ только высунул из окна руку с отогнутым среднем пальцем.

— Милые ребятки, — пробормотал Геннадий, — дерьмо чистой воды. Ну что, за ним прикажешь, а, Евдокия?

— Нет-нет, остаёмся, здесь, мне кажется, будет интересней.

Размазывающую по симпатичному личику косметику и сопли Косточкину окружили и заобнимали. По такому поводу из клуба, стервозно цокая каблучками, вышла и Грызлова — видимо, кто-то позвал. Охающие расступились и передали эстафету утешений ей. 'Львица' по-матерински объяла плачущую и повела почему-то к служебному входу. Путь подружек пролегал мимо нас с таксистом, и я инстинктивно пригнулась.

— Козлина! Ненавижу! — ныла Саша.

— Он-то, конечно, козёл, но и ты овца, вы гармоничная пара, — парировала Яна. — Зачем растрепала ему, дурочка, о таких вещах, ни с кем не посоветовавшись?

— Страшно мне, Ян. Каждый день боюсь, что меня следующей придушат.

— Тише ты, — шикнула Грызлова и огляделась по сторонам, — не на улице же базарить.

Диалог стал совсем неразличим, цепляясь шпильками за выбоины в асфальте, девицы скрылись за железной дверью.

— Чёрт! — сжираемая любопытством, закусила я губу. — Быстрей подрулите вон к тем соснам, чтобы я незаметно выскочила.

— Ты за этими двумя макаронинами собралась? А если защучат?

— Не защучат, я хорошо знаю здесь каждый закуток.

— Желание дамы для меня закон, — тронулся с места Геннадий, — тугрики только давай-ка вперёд.

— Получите ещё пятьсот, если дождётесь, — бросила я недоверчивому мужику три сотни.

Принимая околоакробатические позы, я продралась сквозь колючие деревья, как кенгуру, допрыгала до чёрного входа и, мысленно перекрестившись, вошла внутрь. Фантастическая глупость — оставлять дверь открытой, но неосмотрительность ленивого персонала сыграла мне добрую услугу.

Говоря, что знаю в 'Богемии' каждый закуток, я не преувеличивала. Все тайные уголки и повороты в здании, возведённом ещё в послевоенные годы пленными немцами, невольно изучила во время романа с Эдиком. Потому сейчас, осторожно поднявшись по железной лестнице и оказавшись на перепутье, я без колебаний свернула налево. Подходящие для шушуканья девиц местечки — гримёрки, осветительная и в конце концов служебный туалет — находятся именно там. Справа же — ничего интересного, лишь кабинеты администрации. Правда, имеются ещё и петлистые спуски к танцполу и банкетному залу. Но, соберись Грызлова и Косточкина вернуться к траурным гостям, — вошли бы в главный вход, а они воспользовались служебным. К тому же добираться до гримёрных через парадные двери дольше.

В коридоре не горел свет. Ступая почти на ощупь, я судорожно соображала над убедительным ответом в случае, если меня застанет охрана или какой-нибудь другой служащий. Неловкий момент быть застигнутой Грызловой, Косточкиной и иже с ними, я, конечно, тоже предполагала, но тут уж совсем никаких оправданий не придумывалось. Посему я просто уповала на чудо. И оно случилось — до заветного поворота я добралась благополучно.

Поражаясь собственному везению, я осторожно выглянула из-за угла и всмотрелась в полумрак. Все пять дверей были прикрыты, в зазоры трёх из них тонкими полосками пробивался дневной свет. Где-то впереди послышался звук, такой, словно кто-то передвигал мебель. Я на цыпочках подкралась к центральной створке и, стараясь не дышать, припала к ней ухом. Звук повторился, однако, исходил он откуда-то со стороны, если не сказать сверху. Я машинально подняла глаза. Ну конечно же! В одной из двух гримёрок есть выход на чердак! Мансарда — святая святых клуба. Чужаку туда не проникнуть, 'свои' же шастают караванами. При условии, если удаётся выпросить ключи у их хранителя — арт-директора Борцова. Но, помнится, Юра всегда благоволил знакомым охотникам посекретничать, принять нелегализованные средства или предаться плотским утехам. В мою 'богемную' пору я и сама не раз бывала в этой святыне, и она никогда не пустовала.

Призвав всю имеющуюся во мне храбрость, я приоткрыла нужную дверь ровно настолько, чтобы она не заскрипела, и протиснулась в комнату. Здесь, как и год назад, по-прежнему пахло смесью из косметики, алкоголя и блуда. Не изменилось ничего, да и могло ли? Вперемешку с лаками и муссами на двух будуарных столиках привычно теснились пустые бутылки. На спинках стульев, красном кожаном диване и полу валялись пёстрые вульгарные одёжки. Посреди захламлённого журналами и бижутерией подоконника в цветочном горшке с плодородной землёй неизменно сидел Гришка. Нет, Гришка — не кактус, не фикус. Гришка — тридцатисантиметровый лиловый фаллоимитатор. Любимец местных, особенно пьяных гостей гримёрки, которые всегда удобряли 'аленький цветочек' спиртным, мол, чтоб не чах и рос. Кстати, хозяйкой силиконового дилдо считалась Настя Лагачёва — именно ей этот сувенирище презентовали подружки-танцовщицы. Теперь Насти нет, а Гришка вот 'цветёт'. И пахнет. Алкоголем. Как трогательно...

Отвлёкшись от ненужного созерцания убранства и прогнав воспоминания, я прошмыгнула за ширму, призванную маскировать вход на чердак. Дверца была приотворена и до меня донеслось женское бубнение. Ещё раз мысленно перекрестившись, я юркнула внутрь и застыла на ступенях.

— ...а когда я всё сложила, до меня дошло, — бормотал писклявый голосок, кажется, Сашин, — и я сразу же обо всём сказала Юре.

— Капец! Я знала, что ты идиотка, но чтобы настолько! — воскликнул другой голос, без сомнения Янин. — Надо было обо всём вначале рассказать мне!

— Ян, блин, ну я же доверяла ему, как себе. Не ори на меня, и так хреново. Лучше скажи, что теперь делать? Я боюсь, я пипец как боюсь. Мне кажется, Радка с Настькой тоже видели эти документы, потому их и грохнули.

Зазвучали каблучки — Яна принялась ходить взад-вперёд, наставляя:

— Так, спокуха, тебе нужно срочно уехать из города. Есть, где спрятаться, только чтобы адреса никто из наших не знал?

— Ну... в принципе, у меня в деревне, в Калачовке, бабушка живёт. Но она полоумная.

— Ах вот в кого ты такая...

— Но что я ей скажу, если приеду? Если правду, она будет волноваться, а когда бабушка волнуется, с ней совсем беда.

— Правдорубка, — фыркнула Грызлова, — правду говорить не обязательно, пора бы уже уяснить. Скажешь, что... что на природу потянуло.

— Но там людей человек десять живёт, сходить некуда, там даже интернета нет, — сопротивлялась Косточкина. — Я там сдохну со скуки!

— Милая, со скуки ещё никто не сдыхал, зато от удушения вполне реально. Что выбираешь?

Манекенщица заскулила.

— Сань, ну хватит, — уже ласковее произнесла Яна. — Давай пойдём умоешься, пора возвращаться к нашим.

— Не хочу. Боюсь находиться среди всех них.

— Ну, ты чего, — с улыбкой в голосе успокаивала подружка, — ты же со мной. А потом поедем к тебе, возьмёшь самое необходимое, и я отвезу тебя в деревню. Часика через два, окей? Всё будет хорошо. Ну вставай, пошли.

С липкой от страха спиной я поспешила ретироваться, пытаясь быть тише бабочки. На каждом повороте притормаживала, вслушиваясь в тишину, но мне вновь необычайно везло — не было ни души. Вылетев на улицу, я несказанно обрадовалась: алчный таксист не уехал.

— Ого, как ты запыхалась, Евдокия. Сколько трупов нашла? — пошутил он.

— Спасибо, что дождались, — проигнорировала я его вопрос, — тут ничего интересного не происходило?

— Я ж не знаю, что ты считаешь интересным. Но точно никого не убили.

— До Калачёвки далеко, юморист?

— Это где?

— Понятия не имею, какая-то деревня.

— Ща гляну, — стал вбивать мужик название в навигатор. — У, дороговато тебе обойдётся, это под Черночевском, почти сто кэмэ.

Я призадумалась. А что мне даст поездка к Сашиной бабушке? Шансов вывести модель на откровения мало. Ну не разбивать же мне лагерь возле дома старухи, поджидая, пока кто-нибудь приедет убивать её внучку. Нет, ехать в некую Калачёвку глупо. К тому же, если уж точно понадобится поговорить с Косточкиной, найти убежище в деревеньке с десятью, по её словам, жителями, не составит труда.

— Продолжаем наблюдение, — обречённо вздохнула я, — выруливайте туда, где стояли раньше.

Время тянулось томительно. Геннадий сбегал в ларёк и принёс нам по огромному беляшу и стакану растворимой бурды. Я жевала клейкое тесто с непрожаренным фаршем и недовольно поглядывала на таксометр с увеличивающейся цифрой. Ничего экстраординарного не происходило, никто даже не ссорился. Наоборот, захмелевший народец, достигнув стадии любви ко всему окружающему, тепло обнимался и хихикал. Все словно забыли, по какому случаю собрались. Казалось, ещё немного, и они запоют.

Через полтора часа к клубу начали подъезжать такси и увозить гостей. Пока масса не рассосалась окончательно, я стала фотографировать всех на мобильник — пригодится. В объектив попали и Грызлова с Косточкиной, вышедшие из парадного входа. Они всё-таки вернулись в недра 'Богемии' по основной лестнице, а не служебной. Девушки сели в Янин мини-купер, я проводила отъезжающую машину взглядом: не проследить ли за ними? Когда же перевела глаза на двери клуба, то обомлела. Со ступеней к парковке спускались Лёня с падчерицей Алиной и хорошенькой блондиночкой в обтягивающем мини-платье... Соней Лепниной!

Глава 12

— О, Тимоха! — чему-то обрадовался Геннадий, глядя на шатающегося адвоката, девочку и маникюршу, садящихся в машину с шашечками.

— Вы что-то путаете, парня зовут Леонид.

— Какой Леонид? Я про такси. Водила — Тимоха, вместе работаем.

Я обрадовалась:

— Может, удастся потом выяснить у Тимохи, о чём говорили эти пассажиры?

— А оно важно? — обернулся шофёр.

— Жизненно важно!

— Тогда сделаем проще, давай мобилу.

— Это ещё зачем?

— Позвоню Тимохе, и ты всё услышишь. Просто на моём телефоне денег мало, связь может оборваться.

Спустя мгновения Геннадий уже говорил в трубку:

— Алё, Тимох, здорово, это Генка с четыреста шестой. Слыш, у 'Богемии' щас ты? Ну тогда просьба к тебе будет. Не сбрасывай звонок, пока клиентов не высадишь, ток телефон положи так, чтоб слышно было, о чём они толкуют. Ага, эт я слева. Да потом объясню. Спасиб, дорогой.

Геннадий зарделся и с довольной улыбкой, мол, вот я какой сообразительный, вернул смартфон. Мне захотелось почесать водителя по подбородку, как кота.

— Молодец, молодец. А теперь на всякий случай — за ними.

— Всё-таки хорошо, что я пришла, — только через две минуты слежки прорезался в трубке голос Сони, — хоть визитки свои раздала.

— Что, клёвый день у тебя выдался короче, да? — пьяно пробуровил Храмов.

— Отличный, — согласилась мастерица, чем привела меня почти к шоку. — Вот, Викуся уже записалась на конец недели.

— Потехина, — протянул адвокат и икнул. — Я херею. Подругу только что закопала, вчера ещё одну, а уже о когтях думает, шельма!

— Ну, жизнь-то продолжается, что ж всем теперь в честь траура перестать следить за собой? — заявила маникюрша.

— Слушай, будь добра, замолкни, — самым недоброжелательным тоном посоветовал Лёня, — а то хочется высадить тебя на полной скорости. Твой умочек как был с горошину, так и не вырос.

Минут через пять машина остановилась у Сониного дома — отлично знакомой мне панельной пятиэтажки. Лепнина выставила на асфальт изящную ножку с пышным бантом на чёрной бархатной туфле, как вдруг замерла и попросила:

— Лёня, выйди со мной на пару слов.

— Киса, вон твой подъезд, — хамовато пробормотал тот.

Тимоха под стать Геннадию оказался не менее сообразительным. Сделав вид, что желает покурить, он вышел из машины, мельком глянул на наш 'Рено', но ни одним мускулом лица нас не выдал. Просто удивительных работников набирают в 'Три семёрки' — настоящие мастера конспирации, с такими хоть в разведку. Смотря, как высокий, сухощавый брюнет призывного возраста Тимофей выдувает идеальные круги дыма, я слушала диалог в трубке.

— Лёня, извини, но меня который день мучает вопрос... — неуверенно пролепетала Соня. Очевидно, она не хотела продолжать при Алине, и понятливая девочка тоже покинула авто.

— Ну? — поторопил Храмов.

— Как думаешь, Раду с Настей убили из-за махинаций с 'Богемией'? — уже смелее спросила маникюрша.

— Ты о чём, Софочка? — после некоторой паузы изумился Храмов.

— Ну не прикидывайся, ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.

— Нет, не понимаю, — спокойно ответил адвокат.

— Понятно, — шумно вздохнула девушка. — Прости, ты не думай, что я...

— Куколка, — перебил Лёня, — знаешь, что в моём детстве означало 'слива'? Это когда нос прищемят: больно и синяк лиловый. У тебя миленький носик, не суй его куда не следует.

После его вкрадчивого тона мне стало не по себе. Соне, по-видимому, тоже. Она молча вышла из машины и чуть ли не бегом поспешила к своему подъезду. У самой двери Лепнина подвернулась на шпильках и едва не упала.

— Вот так дурочки и ломают свои красивые длинные ножки, — ядовито усмехнулся Лёня.

Тимоха и Алина вернулись на свои места, Храмов распорядился:

— Домой. Городищенская, двадцать три.

На безмолвный вопрос в карих глазах Геннадия, ехать ли за ними, я мотнула головой и, прикрыв телефон ладонью, прошептала свой адрес.

Добрались по домам и я, и Лёня с ребёнком почти одновременно. Но ничего, кроме шума дороги и пьяных отрыжек, я за это время не услышала.

Получив кругленькую сумму, извозчик одарил меня визиткой:

— Захочешь ещё за кем последить, звони сразу мне. Прикольно поездили, такого у меня ещё не было.

От самой прихожей стоял одуряющий аромат чего-то вкусного. Разувшись, я под оркестр голодного желудка вплыла на запах в кухню. За столом сидели Марк в одних джинсовых бриджах, Дима в своём лавандовом фартуке и незнакомый очкарик с пушистой игрушкой на коленях.

— А вот и наша Дуняша! — торжественно провозгласил Марик, толкая очкарика локтем.

Заметив этот жест Цветкова, у меня зародилось недоброе предчувствие, что незнакомец приведён сюда с целью женихания. Все приметы соответствовали: цирюльник и повар загадочно улыбались, а этот с игрушкой неуклюже встал и лыбился. Интересно, ему совсем некому было подсказать, что девушкам эти синтетические пылесборники стоит прекращать дарить после лет эдак тринадцати?

— Оу, Дуняша, я иметь большой радость, очень радость, — с акцентом произнёс очкарик и рассеянно улыбнулся, сверкнув стальными брекетами. — Ваши френдерасты мне много о вас говорить.

Оно ещё и иностранец. Геи решили сбагрить меня за границу? Да уж, полнейшие френдерасты.

— Гм-гм, — прочистил горло Дима и пояснил: — френдераст — это от английского слова 'фрэнд', то есть друг. Не знаю, почему герр Густав так нас называет.

— Герр Густав видит вашу сущность, — широко улыбнулась я и не успела перевести взгляда на чужеземца, как с его стороны мне в лоб прилетела котлета.

— Да что вы себе позволяете, херр? — возмутилась я, подняла котлету с пола и швырнула её обратно в нахала, но угодила на подоконник. — Там, откуда вы прибыли, так принято очаровывать девушек?

— Правильно-правильно, будь внезапен, Густав, девушкам это нравится, — хохотал Цветков.

— Из какой вы дикой страны? — продолжала негодовать я, удаляя с лица жир кухонным полотенцем.

— Оу-оу, Дуняша, я просить извинить мой шуша, — вылез из-за стола меткий пулемётчик и бестолково запрыгал вокруг меня. — Он мой так непослушный, бывает, я с он плохо справляться.

Я посмотрела в продолговатое лицо невесть откуда свалившегося в мою судьбу герра. Вблизи он был ещё некрасивее: бесцветен, прыщав и безнадёжно ушаст.

— Даже стесняюсь спросить, — прошипела я, вымывая руки, — какую часть своего тела вы именуете 'шуша'. Не успела рассмотреть орган, коим вы запульнули в меня бифштексом, но, надеюсь, что это была всего лишь рука. Любопытно, почему вы называете свою руку шушей, герр Густав?

Парни прыснули, иностранец удивлённо посмотрел на свою ладонь.

— Дуняша, шуша — это он, — хохоча, проговорил Марк и ткнул пальцем в игрушку.

Меховое изделие раскрыло пасть, оголив мощные, искусно сделанные клыки. Отлично, эта лохматая безделица ещё и интерактивная. Герр решил меня прямо-таки покорить. Не иначе, как ему сказали, что в России все играют деревянными ложками, и все невесты, увидев такое диво дивное, сразу же падут покорёнными штабелями. Игрушка моргнула. От неожиданности я повторила движение за ней. Та с превосходством во взгляде медленно задрала голову, чуть распушилась и, вновь оскалившись, издала звонкий боевой клич.

— Обезьяна? — отшатнулась я к раковине. — Живая?

— А ты сразу не заметила, что обезьяна и что живая? — улыбнулся Женевин. — Знакомься, Шуша Густавович, цепкохвостый примат рода капуцинов, на ближайшие несколько дней — член нашей гостеприимной семьи.

Член тем временем сложил губы в утиный клюв и, доминирующе смотря на Диму, снова кинулся котлетой. Но почему-то не в него, а опять в меня. На сей раз я увернулась, Шуша раздосадовано провопил.

— Я же говорить, он иметь сложный характер, — подбежал Густав к питомцу и взял его на руки. — Он ревновать меня к самка человеческий. Шуша хотеть, чтобы я любить только он один и жить только с он один.

Геи понимающе переглянулись. Очкарик прижал зверька к груди и звучно чмокнул в макушку. Тот в удовольствии зажмурился, но потом, вспомнив о присутствии вражеской самки, мстительно зыркнул на меня и вновь оскалился. Подумать только! Если не считать хвоста, зверушка — размером с новорождённого и обладает, ладно уж, милой и трогательной мордочкой, а сколько враждебности в этих пятидесяти сантиметрах. И сие создание проживёт с нами несколько дней? Да оно, судя по взгляду нас всех поработит!

— Мon ange, покушай, — засуетился у плиты Женевин.

— Вы не собираетесь сватать мне этого херра? — шепнула я ему на ухо.

— Святая Изабелла! — вылупившись, тоже прошептал Дима. — Считаешь, мы тебя ненавидим?

Я расслабилась и глянула на животное. Карие глазёнки по-прежнему пытались прожечь во мне дырку.

— Объясни лучше Шуше, что я не претендую на его драгоценного хозяина, — пробормотала я.

Мурзик лишь улыбнулся, усадил за стол и поставил передо мной исходящую ароматным паром тарелку. Капуцина же от испепеления меня он отвлёк вазой с фруктами.

— Шуше очень понравились яблоки моей бабушки, — умилённо расплылся Дима.

— Хорошие бабушки выращивают хорошие яблоки, — поддакнул Марк.

— Шуша очень любить яблоко. Я это не очень и никогда это не покупать, я кормить Шуша другой фрукт. А здесь, в ваша страна, Шуша в первый раз попробовать яблоко и сразу в он очень влюбиться.

— А как вы оказаться в наша страна? — на манер иностранца поинтересовалась я, кромсая сочную котлету.

— Мы путешествовать с Шуша на велосипед, — оживлённо пояснил Густав. — Я за руль, он висеть сзади на мой спина и обнимать весь путь. Кое-когда, когда он хотеть спать, я сажать его в корзинка.

— Очень интересно! — совершенно искренне ответила я. — А из какой страна вы?

Марк под столом наступил мне на ногу.

— Швеция, Гётеборг, слышать такой город? Мы подарить для весь мир группа 'Эйс оф бэйс', — и герр с достоинством поправил прямоугольные очёчки без оправы. — А что прославлять ваш город?

— Чем славится наш город? — тихонько перевёл Цветков.

— Ну, знаете, — отложила я вилку, — существует такая апокрифическая фраза: 'В России две беды — дураки и дороги'. Так вот, поездив по России-матушке, я пришла к выводу, что эта фраза то ли классика, то ли императора как нельзя лучше характеризует именно наш городок. Мы одинаково славимся как дураками, так и дорогами, — улыбнулась я.

— А-ааа, я понять, — немного помолчав, обрадовался Густав, — это есть юмор.

— Ну почему же? — отправила я в рот очередной аппетитный кусок. — Это констатация факта.

— Кто-то немного не в настроении, — смотря на меня, пропел Марик так, как мамочки ласково говорят своим малышам: 'А кто это у нас тут такой безобразник и кашку выплёвывает?'. — На самом деле в Дрянске полно интересных личностей.

— Угу, и все двое сидят на этой кухне, — закончила я, жуя.

— Душечкина, да что с тобой? — не выдержал цирюльник. — Злая такая, даже еда не помогает.

— У меня выдался тяжёлый день. Я видела умирающую от рака, была в морге, шпионила и подслушивала, а потом в меня запульнула котлетой обезьяна.

— Йа, мой друзья так и предупредить, что в Россия леди способен сделать много дело в сутки. Что-то про горящих коней и...

— Избы! — пришёл на помощь Марк.

— Горящие кони и избы на скаку? — уточнил Мурзик.

— Йа, вот так.

— Ну да, избы на курьих ножках у нас тут так и шныряют, — со знанием дела вздохнул Марик.

— Ой, такие пробки создают, медведям с балалайками не проехать, — закатил глаза Дима. — Особенно, когда из избушек кони горящие выпрыгивают.

— И при этом все — кони, медведи — прям на ходу хлыщут водку, — подытожил Цветков и с читаемым во взгляде 'это вам не Эйс оф бейс!' воззрился на Густава.

Я не выдержала и рассмеялась первой. Парни следом. Что-то похожее на смех изобразил и Шуша. Гражданин Швеции же смотрел на нас всех насторожённо.

Из прихожей донёсся голос Лары:

— Неужели у нас все дома?

— Доктор Захаров сомневался в этом ещё три года назад! — крикнул Марик. — Давай на кухню, мам, тут два новых члена!

— Ну так я бегу, раз такое дело! — засмеялась Лариса и через пару секунд предстала перед нами, цветя улыбкой. — Всем привет, кого любить и жаловать?

Изящным жестом ухоженной руки Марк указал на гостей и тоном конферансье продекламировал:

— Проездом на велосипеде в городе дураков и бездорожья герр Густав Экстрём и его удивительный питомец Шуша! Густав, Шуша, это моя мама, Лара.

Шуша посмотрел на очередную самку оценивающе, но остался к потенциальной врагине равнодушен, его больше занимало яблоко. Что ж, примат, как ни крути, мужчина, и глаз у него, похоже, намётан. Может, он не видит угрозы в дамах 'слегка за'? Зато Экстрём явно восхитился и разволновался. Покрылся смущённым румянцем, он встал, открыл рот, да так и не смог выдавить ни слова. Хлебородова снисходительно протянула ему руку для поцелуя, меж делом произнося:

— Ка-ка-я пре-еелесть!

Швед порозовел ещё сильнее и глупо хихикнул. Но напрасно он возомнил, что в такой восторг женщину привело слюнявое касание её руки — Лара с переполненными любовью очами смотрела на капуцина.

— Что за маленькое глазастенькое чудо? — нависала она над зверушкой всем корпусом и распростирала руки, аки крылья. — Иди-ка сюда, пушистенький.

Шуша перестал жевать, испуганно втянул шею, потом прыгнул на колени Густава и, трясясь, уткнулся ему в подмышку.

— Мама, ты испугала обезьяну, — укорил Марк.

— Лариса Константиновна, вы просто так склонились над ним всем телом, что от вас на стол упала большая тень, — как мог тактично объяснил Дима.

— И свет померк, и превратилось в лужу море, — пробубнил Марик, пряча нос в кружке.

— Но я просто хотела погладить её, — обиженной маленькой девочкой ответила Лариса.

— Это не её, это мужской особь, — поправил Густав.

— А, ну тогда всё на своих места, — подняла брови бизнесвумен, — мужские особи да, меня побаиваются.

— Я не бояться, — приосанился велосипедист.

Хлебородова лишь деликатно улыбнулась и намекнула на свой голод:

— А что это вы такое симпатичное вкушаете?

Кушанье потекло своим чередом. Капуцина таки Лара потискала, да так, что тот в ужасе не знал куда удрать. Шуша прятался на шкафах и под кроватями, забивался в самые узкие щели и спасался бегством на люстрах — куда там! Если уж русская женщина вознамерилась окружить кого-то теплом и лаской — она осадит облюбованный объект повсюду, где бы тот не схоронился. И зацелует. Защекочет. Занянчит вусмерть.

Абсолютно выбившийся из сил примат отсыпался часа два, пока Марк не увёл его вместе с Густавом на созерцание местных достопримечательностей. Мать сын тоже позвал на прогулку, но Лариса решила, что своим присутствием окончательно расшатает психику животного, сжалилась и отказалась. Дима уехал в 'Жареный фламинго', и мы с подругой остались дома одни.

Выслушав мой подробный рассказ о прошедшем дне, Лариса спросила:

— Ты ведь уже набросала в голове, какие у каждого мотивы?

— У меня сплошные вопросы. Ещё ночью я думала: Потехина убила Раду, опасаясь, что танцовщица проболтается о её гепатите, но. Вика ведь тоже имела козырь — она шантажировала Раду непристойной видеозаписью. Однако Байлер в свою очередь могла заявить, что после свадьбы шантаж ей не страшен, мол, Эдик окольцован, никуда не денется, позлится и успокоится. Что до Насти, то та могла застать Потехину в момент расправы с Радой, и тогда блогерша, узнав об этом, отправила к праотцам и её.

Лара задумчиво курила.

— Теперь Храмов, — продолжила я. — Он ревновал Раду, это однозначно. Возможно, под алкоголем он не справился с участью отверженного, потому и задушил возлюбленную. Он же кричал во время танца: 'Так не доставайся же ты никому'... Настю, предположим, Лёня замочил всё по той же причине — она стала свидетельницей убийства. А на меня напал из-за фотографии. Но сегодня я узнала про какие-то документы и махинации. Храмов, похоже, тоже в этом как-то замаран. Чёрт, да даже маникюрша Соня в курсе этих тёмных дел! Уж кого, а её на поминках я увидеть ну никак не ожидала.

— Вот с ней-то и надо посудачить. Сходи-ка ты на маникюр, — подмигнула подруга.

Я глотнула воды.

— А эти, как их, Грызлова, Борцов?

— Яна Грызлова, Юра Борцов и Никита, — кивнула я. — Тут пока совсем ничего не ясно. Они из-за чего-то нервничали у кладбища. Потом этот разговор с Косточкиной на чердаке... Саша напугана до трясучки и боится, что следующей убьют её.

— А Нину Павловну ты уже вычеркнула из списка?

— Никого не вычеркнула. Как оказалось, у неё было время вернуться на Ново-Речицкую. Интересно, куда же делась машина Эдика от морга?.. Единственное, мне не понятен в таком случае мотив Хмелёвой. Безмерное обожание сыночка и материнская ревность?

— А почему нет? Вы же сами мне за столом рассказывали, как Шуша невзлюбил тебя, потому что приревновал ненаглядного Густава. С Радой Нина Пална не хотела делиться сыном, Настю убрала как свидетельницу, на тебя покусилась всё из-за той же фотографии.

Я снова промочила горло.

— Погоди, а почему мы вообще зациклились на версии убийства Насти из-за того, что она могла стать свидетельницей?

Подруга хитро улыбнулась:

— Видишь, как полезна для мозга вода.

Глава 13

Я проснулась от незнакомых мужских голосов, раздающихся с первого этажа. Женское любопытство сильней любого сна, даже такого сладкого, как утренний. Быстренько прихорошившись в ванной и надев симпатичный сарафанчик, я во всеоружии спустилась вниз и приуныла. По дому сновали двое суровых мужчин в синих комбинезонах с надписью во всю спину 'Дрянскгорсвет'. За ними, стоя в дверях гостиной, бдительно следила Лариса.

— Что случилось? — спросила я у неё, отбросив 'доброе утро'.

— Это случилось ещё в далёком шестьдесят пятом, — тоном диктора промолвила Хлебородова. — Я уже родилась гостеприимной, а потом и сына произвела на свет таким же.

Не понимая, к чему этот экскурс в историю, я заглянула в залу. Увиденное впечатлило. Статуэтки, подсвечники, вазы и прочие предметы уюта, так любовно всегда протираемые Ларисой, превратились в груду осколков на полу; здесь же валялись отодранные от корешков и распотрошённые книги; шторы кульками покоились на спинке углового дивана, кресла и столик были сдвинуты с привычных мест, а стены — бомбардированы персиками и абрикосами. Под потолком же на одном лишь проводе жалисто покачивалась многоярусная хрустальная люстра и грозилась вот-вот обрушиться вниз.

— Полюбуйся, чем обернулось наше гостеприимство, — Царевной-Лебедь взмахнула Лара широким рукавом блузы. — Шуша, оставшись ночью без своего херра, малость разнервничался. Люстру с мясом выдрал, даже коротнуло, теперь весь первый этаж без света.

— А не следствие ли это того, как отчаянно бедное животное отбивалось от твоей любви?

— Я его разлюбила, — сдула Лара густую чёлку со лба.

— Где же ночью был герр Густав?

— Любовался памятниками. Взахлёб любовался. Они с Марком привезли эту макаку часа в четыре ночи, потому что комок меха не давал им пить.

— Пить? — вытаращилась я. — Марик — и пить?

— Пить-пить, — подтвердила Лариса. — И Марик пить, и Густав пить, и Шуша пить.

— Что??

— Ну я же сказала: обезьян не давал им пить. Отнимал, то есть. А если те отнимали выпивку у него, Шуша лез драться. Буйный, в общем, когда выпьет. Пацаны привезли его, закрыли в гостиной — додумались тоже — а сами уехали продолжать обзор городских красот. Вернулись только недавно, теперь вон валяются пластами, как киты, выброшенные на берег.

Переваривая известие, я молча наблюдала за одним из электриков, взгромождающимся на стремянку. Мастер уже поднёс свои пухлые руки к люстре, как вдруг откуда-то со шкафов вынесся виновник разгрома. Слишком активный для состояния похмелья, капуцин хвостатой молнией спланировал вниз, взлетел по стремянке, затем по дядьке вверх и, абсолютно счастливо гугукнув, повис на осветительном приборе.

— Ах ты пи...юк шерстяной! — прогремела Лариса и, надуваясь, как рыба-шар, ринулась на бесчинника.

Не знаю, от мощи ли её голоса или от полутора килограммов обезьяны, но многострадальная люстра всё-таки рухнула, зацепив при падении дядьку. Зверёк же резво отпрыгнул в сторону, с явно насмехающимися звуками шустро прошмыгнул меж ногами Ларисы и был таков. Упавший мастер поначалу стонал и орал, но быстро примолк. Оно и понятно: мат Ларин был настолько выразителен и сочен, что мужик просто заслушался.

Оставив подругу дрессировать электриков, пошла на кухню. Без электричества сварить кофе не представлялось возможным, я впервые пожалела, что в доме не газовая плита. Но я барышня неунывающая. На чёрный случай у нас, как у запасливых белок, припрятана банка растворимого напитка. Насыпав в кружку по ложке сахара и коричневых гранул, я взяла электрочайник в свою комнату, где и вскипятила воду. Глотая отвратительное ароматизированное пойло, принялась изучать на телефоне снимки, сделанные вчера возле 'Богемии'. И вновь поразилась не к месту улыбающимся лицам. Никто искренне не скорбел или это алкоголь так притупляет боль утраты?

Я набрала номер той, кому поход на поминки принёс потенциальных клиенток — маникюрши Сони. Телефон оказался выключен. Скорее всего, в эти полдесятого Лепнина ещё нежится в постели. На работу ей ходить не нужно, клиенток она принимает на дому. Что ж, самое время наведаться к Сонечке. Сошлюсь на то, что вчера по телефону мы не договорили, а я как раз очень кстати оказалась в её районе и решила заглянуть.

Через полчаса я была на месте. В домофон звонить не пришлось — в подъезд попала вместе с заходящей в него темноволосой девушкой в платье цыплячьего оттенка. На лестнице я обогнала шатенку, взмыла на четвёртый этаж и принялась трезвонить в нужную квартиру. Маникюрша открывать не спешила. Я уже в третий раз вознесла руку к звонку, когда за спиной раздалось звонкое:

— Так вы к нам?

Обернувшись, я увидела ту самую шатенку. С приветливой улыбкой она протиснулась в тамбур и сунула ключ в замочную скважину.

— Простите, здесь живёте вы? Неужели ошиблась этажом или подъездом? — уже у самой себя спросила я.

— Нас тут трое живёт, вы к Софочке или Танюшке? — скороговоркой и с каким-то акцентом спросила незнакомка.

— К Софочке.

— Ну залетай, — перейдя на 'ты', радушно пригласила девушка, — только может, она ещё спит.

Я шагнула в хорошо знакомую маленькую прихожую с чёрно-белыми обоями, имитирующими страницы старых лондонских газет.

— Вы давно живёте втроём? Сколько времени обслуживаюсь у Сони, она никогда не говорила, что соседствует с подругами.

— Та нэ, ещё меньше месяца, — вновь улыбнулась шатенка, высвобождаясь из босоножек с обилием ремешков. — Это Софочкина квартира, но ей сейчас очень нужны деньги, а нам с Таткой жильё, вот Соняша и предложила нам переехать к ней. А ещё шутит, что страшно в таких больших хоромах одной жить. Сейчас, подожди здесь.

И она двинулась по коридору, попутно открывая все двери трёхкомнатной 'распашонки'. Я невольно осмотрела её непропорционально короткие, массивные ноги, торчащие из-под платья с юбкой-колокольчиком.

Девушка остановилась у двери в санузел и, разведя руками, задумчиво прощебетала:

— Дома вообще никого. Странно, вроде у Софки сегодня выходной.

— Соня где-то работает? — изумилась я. — Думала, ей на дому заказов хватает, и ходить на службу нет надобности.

— Та сама не понимаю, зачем она устроилась, тем более в 'Рококо'. С её-то талантом и фантазией картинки на ногтях малевать, могла бы и поприличней куда пойти, а не в этот гадюшник.

Я удивилась ещё больше:

— 'Рококо'? Совдеповская парикмахерская за драмтеатром?

— Во, и ты удивляешься. Ногти, конечно, не их конёк. Но сейчас время такое, маникюр в моде, вот и набрали специалисток. Я туда к Софке недавно зашла, ну так, по каким-то делам, чего-то ей отдавала. Ой, тухляк местечко, никогда бы свои драгоценные волосики им не доверила. Прикинь, там до сих пор 'Прелестью' пользуются, а химию на коклюшки делают, обалдеть! И тётки такие неприятные работают, смотрят свысока, а морды такие недовольные-недовольные. Климакс, наверное.

— Действительно странно, чем это место привлекло Соню... А могли её дёрнуть на работу, не смотря на выходной?

— Начальница ихняя та ещё фурия, — кивнула жиличка и подошла ко мне поближе. — А ты вообще к Софке на маникюр? Я смотрю, ногти у тебя ещё прилично выглядят.

— Ногти, конечно, можно подправить, но на самом деле мне нужно срочно с ней поговорить. Позвонила ей на мобильный, а он отключён, вот и приехала сразу сюда.

— Понятно. Ну, сходи в 'Рококо'. Только придётся всё равно на маникюр к Софке сесть, просто так побалакать не получится, а то тётки развоняются и директрисе доложат. Ну, если Соняшка вообще там.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась я, доставая свою визитку.

— Лена.

— Леночка, я пойду в 'Рококо', а тебе на всякий случай оставлю мой номерок. Может, Соня просто в магазин вышла и сейчас вернётся, позвони мне тогда.

Лена взяла ламинированный прямоугольник и прочла вслух:

— Фотохудожник Дуняша Душечкина. Ой, так это ты? — распахнула она и без того большие голубоватые глаза. — Что же сразу не представились? Софа много о тебе рассказывала.

— Надеюсь, только хорошее, — улыбнулась я.

— Конечно, — с улыбкой заверила Лена. — А я ещё думаю, то-то мне лицо твоё знакомым кажется. Софка же нам с Таткой показывала тебя в интернете и фотографии твои. А это правда, что ты живёшь с двумя геями и цыганкой?

Интересно, это Лена столь бестактна или в таком свете информацию подружкам преподнесла Сонечка?

— Почти, — проглотила я, — а теперь ещё с обезьяной и одним херром.

Квартирантка засмеялась.

— Во жизнь у кого насыщенная. Слушай, Софка и правда могла за кефиром выбежать, хочешь подождать её? Заодно чайку попьём.

Я обрадовалась. Лена словоохотлива, возможно, выужу из неё какие-нибудь интересные факты.

Мы прошли в залитую утренним солнцем кухню. За те почти три недели, что я здесь не была, пищеблок преобразился. Простые серые занавески сменились кокетливыми розовыми с оборочками, появился симпатичный электрочайник цвета черничного йогурта, а одну из стен, над обеденным столом, украсило множество фотографий, приколотых канцелярскими гвоздиками. Хозяюшка засуетилась над приготовлением чая, я принялась рассматривать галерею. Три девушки — Соня, Лена и очаровательная русая, очевидно, Таня — были запечатлены в шумных компаниях, на фоне морей и достопримечательностей, с котами и собаками. Заметив мой интерес, Лена пояснила:

— Танюшка предложила развесить. Нас тут недавно затопили соседи с пятого, вот и нацепляли фоток, чтобы уродливый потёк было не видно.

Я подняла взгляд к потолку и заметила пятно.

— А вот, кстати, сама Татка, — Лена отвлеклась от кружек и указательным пальцем с тоненьким золотым колечком постучала по изображению той самой очаровашки на фоне 'кукурузников'.

— Таня занимается прыжками с парашютом? — полюбопытствовала я, рассматривая её спортивное снаряжение.

— Ой, Танюшка вообще безбашенная, — засмеялась Лена. — Она парикмахер, и у неё мечта подстричь кого-нибудь прямо в воздухе, представляешь?

Надо запомнить идею для Марика.

— Завидую её бесстрашию, — продолжала Сонина сожительница. — Я самолётов страх как боюсь. Один раз слетала в Турцию, так чуть не умерла. Чтоб как-то перенести полёт, напилась, — и она вновь засмеялась.

— А чем ты занимаешься? — поддержала я беседу.

— Нянечка я, — улыбнулась девушка. — Малышей люблю, ужас! Мечтаю о своих, хочу троих, не меньше. Я ещё у себя в Тирасполе работала в садике, а потом стала по домам устраиваться. Здесь, в Дрянске, тоже на дому в одной семье работаю. Ой, такой у них хорошенький мальчик, Аристархушка! Толстенький, ручки, ножки в перетяжечках, а реснички! Длинней, чем мои нарощенные. Ой, печенье закончилось, зефир будешь?

— Давай, — не стала привередничать я, хотя эту склеивающую зубы сладость не люблю. — Как же тебя из Молдавии занесло сюда? Почему не в Москву?

— Из Молдовы, — поправила Лена. — А занесло, потому что любовь моя здесь живёт, Вовчик. Он у меня дальнобойщик, в Тирасполь по работе заезжал, так и познакомились в кафе. Во-оот. Мотался к нам часто, каждый раз виделись. А потом думаю: ну чего видеться и всё? Хотелось-то большего, и я взяла и уехала с ним на фуре. Всё бросила: работу, друзей, родителей. Объяснила, что люблю, и что такая любовь случается раз в жизни!

И она с ноткой героизма посмотрела на меня, ожидая одобрения. Я не стала расстраивать героиню и с понимающим выражением кивнула. Но недоумённый вопрос всё же вырвался:

— Почему же вы с Вовчиком живёте не вместе?

— Так он же с женой своей живёт, — посмотрела на меня влюблённая так, что в её обескураженном взоре сквозило: 'ну и нелогичные же вопросы ты задаёшь!'.

Чтобы спрятать меняющееся лицо, я отвернулась к 'вернисажу'. Постепенно глаза добрались до самого его края. Замыкал инсталляцию снимок отвратительного качества, но любопытного содержания. На фоне сияющего от фейерверка неба стояла обнимающаяся парочка: Соня и Лёня Храмов.

— Красивая пара, — тактично произнесла я.

Лена, ставя на стол тарелочку с розовым зефиром, проследила за моим взглядом.

— Та нэ, — махнула она рукой, — они не встречаются. Лёнька Софке нравится, но пока у них ничего серьёзного.

— Лёнька... — деланно задумалась я. — Где-то я его видела...

Нянечка застыла и подсказала:

— Наверное, на той самой свадьбе.

— Ах да, точно!

— Софа рассказывала нам с Таткой, что было на свадьбе и что обвинили тебя, — про между прочим возвестила Лена и пригласила к чаепитию: — Садись, всё готово.

Я устроилась на высоком икеевском стуле и обхватила рукой едва тёплую кружку. Мельком подивившись научно-техническому прогрессу, подарившему миру не нагревающийся от кипятка фаянс, пригубила напиток и чуть не выплюнула его обратно. Не знаю, как Лена умудрилась так испортить воду с заваркой, но бурда была кисло— сладко-горько-солёной.

— Это какой-то новый сорт чая? — давясь, деликатно спросила я.

— Что ты взяла? Это не твоя чашка, — округлила она глазки и пододвинула ко мне другой сосуд, — вот твоя.

Я совершила рокировку и перед глотком на всякий случай принюхалась. Лена посмеялась:

— Да нормальный, нормальный, не бойся, не отравишься.

Несколько секунд мы молчали. Я собралась с мыслями и начала:

— Страшно-то как — погибнуть на собственном празднике...

— Ты о невесте? Радой её звали, кажется? Да-ааа, мне как Соня рассказала... Ужас, ужас! А потом ещё одну девушку удушили, слышала?

Я кивнула.

— Кошмар! Маньяк прямо какой-то получается. И как он только очутился на свадьбе?

— Понятно как, — подначила я, — полиция же подозревает, что убийца — кто-то из гостей.

— Ну как это из гостей? Там же только друзья были, как они могли? — наивно вопрошала эмигрантка. — Конечно, я там никого не знаю, я вообще далека от этой жизни с дискотеками, вечеринками, но Софа говорила, что ребята в целом неплохие. Ну, со своими тараканами, привычками там, но чтоб взять и убить...

И она, набив рот вязким лакомством, шумно втянула в себя чай.

— Не знала, что Соня вхожа в эту компанию. Лёню, оказывается, знает, а на свадьбе её не было.

— Нэ-эээ, — отмахнулась Лена, — Софка ни с кем из них не общается, только с Лёником. Они ещё давно на курсах вождения познакомились.

— У Сони же, кажется, нет машины.

— Ну и что? У меня мамка по 'корочке' терапевт, а так сложилась, что всю жизнь в садике нянечкой работает. А машину Соняшка скоро купит. Как раз недели две тому она ездила в салон и вроде присмотрела.

— Ты же говорила, что Соня нуждается в деньгах, а тут вдруг машину покупает. Кредит берёт?

— Ну, — облизываясь, пожала собеседница плечами, — накопила, наверное. Может, она в это 'Рококо' и устроилась, чтоб кредит взять, не знаю. Хотя она всегда говорит, что против кредитов. И я с ней в этом согласна. Вовчик вон тоже взял, так там такие проценты, что ни в жизнь не расплатишься!

Диалог плавно перетёк в нескончаемый монолог о достоинствах прекрасного дальнобойщика. Соня всё не возвращалась, чай был выпит, зефир съеден. Понимая, что больше ничего путного от Леночки не узнаю, я, воспользовавшись её паузой в повествовании, откланялась.

Глава 14

Помнится, в моё детство салон-парикмахерская в самом сердце города 'Рококо' славился своими мастерицами и слыл цирюльней только для обеспеченных госпожей. Простые тётки из серии 'наши люди в булочную на такси не ездят' завистливо обсуждали причёски счастливец-'буржуек', но в самых смелых фантазиях полуголодных девяностых грезили о походе во вражеский салон красоты. Среди таких грезящих была и моя тётушка Лиля. В ту пору она служила экономистом на неукротимо банкротящемся заводе, который был уже дважды перекуплен за ваучеры. В один незабываемый день Лилии Васильевне каким-то чудом выдали квартальную премию, и тётушка, предположив, что денег ей хватит с лихвой, направилась в 'Рококо'. К тому же всё говорило, нет, кричало и трубило в пользу наведения красоты, причём безотлагательно. Как раз накануне моя родственница узнала об очередном адюльтере своего супруга, неисправимого бабника Алексея Петровича. И если ранее дядя Лёша водился с молоденькими фрями, и ничем обременительным сие одноразовые связи не заканчивались, то в тот раз он спутался с почти ровесницей, забрал из дому зубную щётку вкупе с помазком для бритья, и это попахивало уже серьёзными намерениями. Тёте Лиле понадобилась одна валокординовая ночь, чтобы выяснить у жён коллег мужа, как выглядит соперница. По описаниям женщин, любовница была хороша, аки Софи Лорен или, как минимум, молодая Людмила Гурченко. Моя тётя никогда не напоминала ни одну из вышеупомянутых кинодив, даже если смотреть на неё издали, в потёмках и в крайней стадии близорукости. Посему сеанс в самой элитной в те годы парикмахерской она воспринимала, как панацею, как спасательный круг и оберег семейного счастья.

Репутация 'Рококо' оправдалась. Лиле Васильевне из её сухоньких волосиков соорудили потрясающие локоны и даже сделали макияж. Видимо, поэтому квартальной премии экономистке и не хватило. Однако за несколько часов сидения перед зеркалом посетительница и мастерица сблизились на почве осуждения полигамии этих 'козлов мужиков', и парикмахерша милостиво разрешила донести недостающую сумму на следующий день. Расстались женщины почти лучшими подругами. Совершенно счастливая тётушка допорхала до остановки и с ужасом осознала, что выгребла в цирюльне всё до копейки, на троллейбус не осталось ни гроша. Вернуться в парикмахерскую и поклянчить на проезд не позволила гордость. Поехать зайцем — вот уж унижение! Так и потопала моя начёсанная, налаченная и надухорённая тётя по обочине дороги в другой район города. Топала она два часа. Наконец когда до дома оставалось всего пару каких-то километров, полил дождь. Лилия Васильевна сначала пыталась переждать внезапную непогоду под крышей какого-то подъезда, но злостные капризы природы лишь набирали обороты. Пока дождь совсем не перешёл в ливень, тётушка решилась бежать. В результате в квартиру она вползла насквозь мокрая, такая, что её можно было выжимать, и рыдающая в голос. Деньги потрачены, так ещё и в парикмахерскую нужно снести приличную сумму, замшевые туфли от воды потеряли всяческий вид, набойки от долгой дороги сбились, на ногах надулись мозоли и ныли 'косточки' на больших пальцах. Но самым страшным было другое. Причёска, призванная спасти брак, как ни накрывала её тётушка сумочкой, бесповоротно превратилась в липкие сосульки. Как назло Алексей Петрович, обещавшийся придти домой поговорить, таки пришёл. Оглядев в прихожей жену со стекающей по лицу косметикой, он резюмировал: 'Ну, думаю, и так всё ясно'. После чего бессовестно собрал вещи и окончательно перекочевал к бухгалтерше Галине Лорен-Гурченко.

Проклинающая дождь и всё мужское население планеты, Тётя Лиля, конечно же, не отнесла в парикмахерскую деньги и в запале чувств вообще грозилась сжечь её под покровом ночи. Разумеется, ничего подобного она не совершила. Однако тётушкины проклятия словно были кем-то услышаны — вскоре престижное место захирело, а потом и вовсе перестало выдерживать конкуренцию. Сейчас былая спесь 'Рококо' и позолота с вывески над входом давным-давно облетели. Никогда не менянные, тронутые ржавчиной витиеватые буквы роскошного названия смотрятся теперь, как сарказм.

Я поднялась по кое-где разбитым ступенькам и вошла в распахнутую, подпёртую кирпичом старую деревянную дверь. Пахнуло детством. Именно такие ароматы витали вокруг маленькой Дуси, когда мама заливала начёс лаком или красила волосы. И именно такие искусственные цветы и лианы висели на стенах всех квартир позапрошлого десятилетия. Время здесь словно остановилось. Не наблюдалось ни одной современной детали, включая четырёх нимф, скучающих в парикмахерских креслах. Казалось, тётки так и перенеслись в этих креслах из девяностых. Все они были одного, 'заягодного', возраста и словно размноженные на ксероксе: одинаково взбитые причёски, густо напомаженные рты, синие тени и чёрные стрелки Нефертити. А вот пятая отличалась. За столом администратора стояла и перелистывала амбарную тетрадь брюнетка под тридцать, с волосами в хвостик, высокая и атлетически сложенная. При взгляде на её мезоморфную фигуру сразу вспомнилась скульптура женщины с веслом.

— Вы записаны? — пробасила барышня, зачем-то делая круговые движения плечами, и я ненароком представила, как она, в спортивном костюме с лампасами, дубасит этим самым веслом кого-нибудь за гаражами.

— Мне нужна Соня, маникюрша, — вежливо ответила я.

— Так она только что убежала, — вяло отозвалась одна из нимф, оценивающе посмотрев на мою сумку.

— Минут десять назад, — подхватила вторая, крутясь в кресле.

— Прибежала и убежала, — зевая, поддакнула третья.

— Я вообще не поняла, зачем она прибегала в свой выходной, — не отрывая глаз от журнала, поправила очки четвёртая.

Я вздохнула:

— Значит разминулись. А она мне так нужна.

— Ну так позвоните ей, — наморщила администраторша невысокий лоб.

— Её телефон отключён. Она случайно не сказала, куда пошла? Может, домой? — спросила я, особо ни на что не надеясь.

Пять голов равнодушно помотали. И тут из-за угла стены выглянула девушка, по виду младше меня, с мелированной чёлкой и сальной кожей.

— Соня к бабушке поехала. В Радино, — известила она, как-то уж очень внимательно всматриваясь в моё лицо.

— Куда?

— В Радино. Это за Хмелёвкой.

Я так и оторопела. Радино? Хмелёвка?

— Соня там до ночи пробудет, можете съездить к ней, если она вам так нужна, это недалеко. А идите сюда, на карте в телефоне покажу, — и она скрылась за углом.

Чувствуя какую-то загадку, я двинулась за мелированной и оказалась в небольшой светлой зоне с высоким окном, где на стене висел плакат, изображавший ухоженные женские руки, а в углу стояла этажерка с лаками. Очевидно, девушка — сменщица Сони, тоже маникюрша. Она взяла со стола смартфон, открыла окно набора смс и, громко разъясняя выдуманный путь, напечатала:

'Я тебя узнала дуняша соня в опасности 13:00 кафе ватрушка'.

— Так это я даже на такси смогу добраться, электричка не к чему, — подыграла я находчивой девушке.

— Ну, я ж говорю, близко совсем, — улыбнулась она. — Езжайте сразу до сельпо, в самом ближнем к нему доме, зелёном таком, Сонина бабушка и живёт.

Рассыпавшись в благодарностях, я со всеми попрощалась. Нимфы и администраторша лишь чванливо кивнули, не произнеся ни звука. Не удивительно, что с таким отношением к потенциальным клиенткам в парикмахерской кроме персонала не было никого. Как салончик ещё до сих пор держится на плаву — честное слово, непонятно.

До конспиративной встречи в кафе оставалось более полутора часов, и я просто извелась. Прошвырнулась по расположенному рядом ЦУМу, поперебирала на вешалках одежду, померила сумочки, потрогала статуэтки, решив приобрести что-нибудь взамен разбитых пьяным Шушей, но нет. Шопинг не шёл, ничто не нравилось, мысли были заняты только Соней. По её номеру продолжала отвечать женщина-робот. Я занервничала и отправилась заедать волнение в ту самую 'Ватрушку'.

Место для разговора Сонина коллега выбрала идеально. Когда-то на месте кафе располагался крупный гастроном, поэтому площадь была солидной, и расстояние между столиками позволяло секретничать, не боясь быть услышанным соседями. Не смотря на центр города, меню здесь предлагалось недорогое, вкусное и сытное. А атмосфера царила приятная: интимное освещение, негромкий лаунж и никаких тебе отвлекающих плазменных панелей на стенах, транслирующих безвкусные, однообразные клипы.

Посетители в основном жались по углам. Я же села сразу у входа, чтобы быть заметной в полумраке. Устроившись на уютном полосатом диванчике под абажуром, сделала заказ и принялась ждать: жаркое в горшочке и маникюршу.

Минуты перевалили за час икс, уже был почти допит мокачино, когда девушка наконец появилась. Я помахала, она с взбудораженным лицом плюхнулась напротив и облегчённо выдохнула:

— Фу-уух, спасибо, что дождалась, боялась, уйдёшь. Не рассчитала, что на дорогу ж ещё минут десять надо. Будем знакомы, я Оля.

— Ну, как меня зовут, ты, оказывается, знаешь. Обо мне и свадьбе Рады с Хмелёвым тебе Соня рассказала? Кстати, лихо ты придумала с деревнями Радино и Хмелёвкой, — похвалила я её.

— Ты тоже молодец, что всё поняла, — улыбнулась Оля. — Я напрямую перед своими горгульями ничего сказать не могла, пришлось выкручиваться. А про тебя вначале вычитала в интернете, с выходных же весь город только об этих убийствах судачит. А потом Соня сказала, что вы знакомы. Внешность у тебя яркая, запоминающаяся, узнать было не сложно. Бизнес-ланч, пожалуйста.

Последнее она сказала подошедшей официантке.

— Хорошо, с этим понятно. А не могла ты сказать напрямую о чём?

Девушка вздохнула, поставила локти на стол и потёрла виски. Была Оля вспотевшей настолько, что её серо-русая чёлка прилипла к порозовевшему лбу, а щёки залоснились пуще прежнего.

— Сонька крупно вляпалась. Я толком ничего не знаю, она вначале предложила мне поучаствовать в одной афере... А потом... А сегодня...

Оля замолкла, схватила салфетку и принялась её терзать, лихорадочно бегая глазами по столешнице.

— Ну? — в нетерпении подскочила я.

— Сегодня она утром в 'Рококо' заехала типа журналы мне профессиональные дать, а сама дала вот это, — и она достала из внешнего карманчика сумки флешку. — Сонька один журнал раскрыла и говорит такая громко, чтоб гарпии наши уши особо не грели, типа, читай, Олечка, а потом на практике тебе покажу, как что делается. А на самом деле между страницами, которые она раскрыла, лежала записка.

Маникюрша достала кошелёк и извлекла из него клочок бумаги.

'Оля, если я завтра не выйду на работу, отнеси флешку вместе с этой запиской в следственный комитет, майору Крутолаповой И.В.'.

Я похолодела.

— Господи... Что на флешке, что за афера?

— Да не знаю я! — заголосила Оля и прикрыла рот рукой, озираясь. — А флешку я собиралась посмотреть, когда с работы вернусь, в нашем грёбаном 'Рококо' компов нет.

— Я сейчас еду домой, можно заберу флешку?

Оля растерянно кивнула.

— А теперь рассказывай всё по порядку.

Соня и Оля познакомились в начале этого года в пресловутой соцсети. Тогда девятнадцатилетняя Олечка, находящаяся в поиске своего предназначения в этом бренном мире, перестала мечтать о карьере певицы и решила овладеть искусством маникюра. Вот так вот, проснулась утром и решила. Где постигается сия наука, девушка не знала, поэтому просто залезла в интернет, выискала самых востребованных мастериц города и стала напрашиваться к ним на обучение. Не прочь оказались все, но самую разумную цену за уроки попросила только Лепнина. Оля стала ездить на занятия и уже через месяц, выпросив у родителей деньги на нужные прибамбасы, нарастила ногти всем подружкам. Но, как это часто бывает, те по дружбе денег не платили. Мама с папой тоже перестали спонсировать дочь, мол, мы и так вложились в твои капризы, так где же от этих капризов отдача? Словом, Оле ничего не оставалось, как устроиться на работу. Она стала обивать пороги фешенебельных салонов красоты, но везде отвечали:

— Деточка, ты ж без опыта, набей сначала руку, где попроще.

Мир амбициозной Олечки рушился, и тут ей попалось объявление: 'Рококо' искал мастерицу. Придя на собеседование, она поняла, что это — оно, то самое 'попроще'. Проще было некуда. Ниже в понимании Оленьки могла быть лишь парикмахерская где-нибудь на рынке или вокзале. Но, как не противилась душа, девушка устроилась 'набивать руку', о чём сообщила Лепниной. Та же лишь посмеялась:

— Ха, и для этого я тебя учила? Сделай одолжение, не говори никому, что твоей наставницей была я.

Оля обиделась, общение между маникюршами сошло на нет.

А теперь представьте, с каким грохотом ударилась об пол Олина челюсть, когда три недели назад директриса 'Рококо', Светлана Викторовна, представила новую сотрудницу — Соню.

— Ольга, теперь у тебя будет сменщица, — ледяным тоном возвестила начальница, — будете работать посменно, день через день. Оклад, соответственно, отныне делится на вас двоих.

К ещё не выветрившейся обиде добавилось возмущение по поводу оклада, и Оля не удержалась от язвительного вопроса:

— Как же так? Посмеялась над тем, что я работаю здесь, а сама сюда же устроилась.

— Деньги просто нужны, — вздохнула Сонечка.

— Не смеши! Да тебя с руками оторвёт любой салон, а ты сюда подалась. Нафига?

— Нерадушно ты меня встречаешь, подруга. Я может к тебе поближе хотела устроиться.

Оля насторожилась такой сладостью Лепниной, но всё же оттаяла, перестала дуться и обрадовалась коллеге. Сменщицы почти каждый день стали созваниваться, а пару раз даже прошвырнулись по вечернему парку и посидели в кафе. Но почему-то Олю при этих звонках и прогулках каждый раз посещала мысль, будто Соне что-то от неё нужно. И подозрения оказались не беспочвенны.

Глава 15

Около двух недель назад Соня в очередной раз позвала Олю на прогулку. Однако в этот раз вместо привычного променада по городу и посиделок в недорогих забегаловках, Лепнина устроила поездку в... автосалон. Маникюрша облюбовала самый роскошный внедорожник, запрыгнула внутрь и покрасовалась в нём перед обалдевшей знакомой:

— Смотри, скоро он будет мой.

— Ты, может, цену плохо рассмотрела? — хмыкнула Оля. — Он стоит под два ляма.

— А ты считаешь, я не способна заработать два ляма? — улыбнулась Сонечка.

Оле не понравился ни тон бывшей наставницы, ни нахождение среди богато одетых людей. Ей было некомфортно и дико захотелось есть. Когда девушки вышли на улицу, Оля тут же направилась в ближайший торговый центр и купила сосиску в тесте.

— М-да, я нашла, с кем джип выбирать, — усмехнулась коллега.

Оля не разозлилась. Наоборот, она почувствовала, как краснеет от неловкости. Неожиданно горькие слёзы полись из её глаз.

— Блин, ну чем я хуже других? Почему мне так не везёт? Вроде не уродка, а всегда кто-то лучше меня, у всех всё супер, а я... Я... Даже ногти уже почти полгода делаю, а ко мне всё равно кроме моих подруг никто не обращается. Все к тебе хотят. И так всю жизнь! Везде обломы, во всём!

Соня обняла убивающуюся:

— Ну, прекращай-прекращай. Хватит себя корить. И жалеть тоже хватит! Ольк, вот ты сама определилась, чего хочешь от жизни?

Оля сквозь дрожащие слёзы зло посмотрела в окно на здание автосалона и честно ответила:

— Денег!

Лепнина отпряла и, прищурив свои умные синие глаза, вкрадчиво произнесла:

— Так я знаю, как заработать деньги. Много денег. На джип хватит, ещё и на бензин останется. Могу помочь.

Оля даже перестала жевать.

— В проститутки что ли пойти? — хихикнула она.

Соня деликатно посмеялась.

— Это ты в кино видела, да, путан в роскошных тачках, с мехами на плечах и с килограммовыми брильянтами? Так вот, хочу просветить тебя: эти цыпочки только гонорею и что похуже зарабатывают. И я что, по-твоему, на проститутку похожа?

Оля устыдилась своего глупого вопроса.

— Я, милая моя, — искушающе продолжила Лепнина, — предлагаю тебе реальный варик.

От того, во что посветила её Соня, у Оли зашевелились волосы по всему телу. Не вдаваясь в подробности, ногтевая мастерица рассказала, что имеет компромат на влиятельных людей. Люди собираются завладеть неким местом, ради чего планируется массовая афера. В каком-то здании должно случиться нечто страшное и должны пострадать люди. Вот только жертвы подставные. Отобранным на эти роли девушкам и парням просто наставят царапин и ссадин.

— Там главный заварушник запасся кем надо, — вещала Соня. — Один стряпает ему документы, с понтом заварушник заранее предупреждал инстанции о неисправностях, из-за которых случится трагедия. А ещё один персонаж поможет тему продвинуть на уровне власти. В итоге все участники получат желаемое. Карабас-Барабас станет во главе заветного места, помощничков пристроит по должностям, а вот мальчикам-девочкам, жертвам то есть, отсыплют нехилых бабосиков.

— И ты предлагаешь нам на это подписаться? Прикинуться жертвами? — помертвевшими губами пролепетала Оля.

Но Лепнина, в застелившей её разум погоне за деньгами, предлагала другое — шантаж.

— Ты рехнулась!

— Послушай, да ты чего кочевряжешься? — вспылила Лепнина. — Я, чтоб ты знала, в этот сраный 'Рококо' только и устроилась ради сближения с тобой. Видишь ли, Оленька, с самого начала нашего знакомства, с первого урока по маникюрным азам, я разглядела твою алчность, неудачница. И поездка эта в автосалон была нужна, чтобы ты, увидев роскошь, в очередной раз осознала собственную ничтожность и согласилась ради крупного куша помочь мне.

— Да зачем я тебе вообще нужна? Я не понимаю!

Соня чуть поутихла.

— Мне просто хочется тебе помочь. Ты же достойна лучшего.

И она сладенько улыбнулась, но Оля ей не поверила и, вопреки всем ожиданиям, отказалась от участия в афере.

— Как раз в прошлую пятницу она собиралась идти к этому заварушнику. А в субботу убили Раду. Потом Настю... — закончила рассказ Оля.

— Так Соня успела кого-то шантажировать или нет?

— Нет, — закусала губы маникюрша, — когда стало известно об убийстве, её тут в истерике колотило, как одержимую. Она всё повторяла, типа, хорошо, что не успела вякнуть.

У меня закружилась голова. Оле же принесли чай и фирменную ватрушку. За время повествования она расправилась с бульоном и рисом с котлетой. Похоже, во время любых душевных переживаний на неё набрасывается голод.

Оля сделала глоток, поморщилась и понюхала содержимое кружки. Какая-то неоформившаяся мысль закрутилась в моей голове.

— Соня как-нибудь намекнула утром, куда собирается пойти после 'Рококо'?

— А она не пошла, — помотала головой маникюрша, — она поехала. Я в окно видела, как она села в чёрную машину. За рулём был парень.

— Что за марка машины?

Оля на секунду задумалась, потом уверенно сказала:

— 'БМВ', — и она снова сделала глоток чаю.

У меня в который раз по рукам пробежались мурашки — я поняла, что кольнуло меня, когда Оля поморщилась над кружкой. Дома у Сони я перепутала на столе чашки, отхлебнула бурду кисло-сладко-горько-солёного вкуса. А какой кофе, будучи у меня в гостях, пил парень на чёрной 'БМВ' Лёня? С ложкой сахара, щепоткой соли и долькой лимона. Кружка, которую я по ошибке схватила во время беседы с Сониной квартиранткой, была еле тёплой. Значит, Храмов был там незадолго до меня, забрал Лепнину, а та в свою очередь, предчувствуя что-то плохое, ухитрилась заехать в 'Рококо' и оставить Оле записку. Та-аак... Вот теперь мне по-настоящему страшно за неё. Нужно немедленно возвращаться домой и посмотреть, что же таится на флешке.

— Я так боюсь, что она завтра не придёт. И вообще больше никогда не придёт, — шмыгнула чуть вздёрнутым носом Олечка.

— Давай обменяемся телефонами, я посмотрю флешку и сразу тебе позвоню.

Девушка с надеждой в голосе продиктовала цифры, потом спохватилась, глянула на часы, и мы засобирались на выход. Уже на улице я поинтересовалась, почему же она решила мне обо всём рассказать. Маникюрша грустно улыбнулась:

— Когда вся эта история со свадьбой случилась, и Соня билась в истерике, она бегала и кричала, типа, в ментовке одни дебилы сидят, Дуняша не могла никого убить, Дуня хорошая, добрая, положительная. Ещё такую фразу сказала: 'Нет в Душечкиной змеи и стервы'. А когда я увидела тебя в 'Рококо'... Ну, как-то само всё вышло.

Я улыбнулась и тоже грустно. Весь этот год, что мы знакомы с Соней, наше общение сводилось лишь к встречам на её кухне в окружении лаков и специальной лампы. Тесной дружбы не возникло, а она, оказывается, тепло обо мне отзывается. С другой стороны, с чего бы ей отзываться плохо? Приятно.

В такси по дороге домой я собралась с мыслями и, отбросив сомнения, набрала номер Храмова. Лёня не отвечал. Тревога росла, и домой я внеслась в лихорадочном состоянии.

Дом встретил безудержным дамским хохотом. Больше всего мне хотелось скорее оказаться в своей комнате и открыть флешку, но не поздороваться с гостьей — не комильфо. Я двинулась на звук, мимоходом подивившись идеально убранной гостиной, и вошла на террасу в саду. За столиком вкушали чай и табак Лара и Варвара Люсьеновна. Боже, какая это женщина! Большая, как крейсер, напористая, как ледокол, сильная, как броненосец и оперативная, как эсминец. В общем, не женщина — эскадра! Кстати, и фамилия у неё соответствующая, корабельная, или, как говорит сама старушка, кораблиная, — Гемамова. Когда-то Варвара Люсьеновна водила троллейбус. Ныне же, находясь в более чем почтенном возрасте, шустрая пенсионерка зарабатывает на протёртые творожки уборкой квартир и офисов. Теперь понятно, кем за столь непродолжительный срок моего отсутствия в зале наведён такой порядок. Мне всегда хочется заглянуть под стабильно пёстрые наряды активной бабушки: нет ли на её спине кнопки включения атомной энергии. Такое ощущение, что у неё шесть рук, как у индуистского божества Шивы. Обычно я не успеваю и кофе выпить, а Варвара Люсьеновна за это время умудряется построить дом и посадить сад. Сына она уже родила, вырастила и женила. Впрочем, как женила и внука.

На террасе я появилась как раз в тот момент, когда женщина-корабль говорила:

— ...мужики, как курицы, — только и носятся со своими яйцами, я это ещё помню.

— Здравствуйте, Варвара Люсьеновна, — наклонилась я к ней и чмокнула в пухлую, оттого гладкую щёку. Старушка любит ласку и приучила нас всех начинать общение с ней именно с поцелуя. — Выглядите как всегда феерично!

И я не покривила душой. Сегодня шевелюра мадам Гемамовой была цвета спелого помидора. Она вообще уважает овощные оттенки и окрашивает коротко стриженые волосы колерами от морковного до свекольного. В тон голове приходились брови и помада. Мясистые мочки ушей до плеч оттягивали тяжёлые, обсыпанные стразами серьги. Пышная фигура была втиснута в голубой сарафан с буйно цветущими лилиями, ноги обтягивали аляповатые легинсы с кустами разноцветного папоротника. Поверх лосин бабушка натянула трикотажные леопардовые гетры. Кутает ноги во что-нибудь тёплое Варвара Люсьеновна при любой погоде — из-за проблем с сосудами конечности мёрзнут круглогодично.

— Дуняша, душа моя. Спасибо, ты тоже прелестна. Как жизнь у молодых-красивых?

— Бьёт ключом.

— Ну, лишь бы не сапогом, — сверкнула Гемамова золотыми зубами.

— Бывает и сапогом, — посмотрела на меня Лариса с невысказанным вопросом в глазах 'как дела?'. Я махнула рукой, мол, не сейчас.

— Дунечка, малышечка, у тебя же как у фотохудожника обширный круг общения? — полюбопытствала старушка.

— Достаточно.

— Тогда удружи бабусе, дружочек, раздай вот это клиентам, — раскрыла она клатч из розовых перламутровых пайеток и вытащила внушительную стопку визиток. — Знаешь, лучше всего прямо на свадьбах раздавай. Думаю, после застолий я очень пригожусь.

Я взяла белые картоночки и прочла: 'Клининг-агентство 'Реактивная Варвара'. Уборка помещений по любому поводу, в том числе после корпоративов и несчастных случаев'.

— Несчастных случаев? — откашлялась я.

— Да, после убийств или суицида, — спокойно пояснила реактивная Варвара.

Моя творческая фантазия мигом нарисовала, как я воспроизвожу этот жизнеутверждающий текст перед своими заказчиками. Очевидно, гамма эмоций отразилась на моём лице, потому что Лариса спросила:

— Дунька, всё нормально?

Я постаралась улыбнуться:

— Широкий спектр услуг, Варвара Люсьеновна.

— На самом деле узкий, — отмахнулась та, — что после сабантуев, что после самоубивцев считай одно и то же остаётся.

— Обязательно раздам ваши визитки, — пообещала я, в душе не уверенная в своих словах. — Правда, со свадьбами я завязала.

— Да, я слышала, заинька, по Дрянскому телевидению передавали. Кстати, я вот уже Лароньке как раз говорила, что тебе можно переквалифицироваться в фотографы, снимающего разводы. А что? Ноу-хау!

— Ага, каждым разводящимся магнитик в подарок, — выдула дым Лара.

— И визиточку, — подняла вверх указательный палец Варвара Люсьеновна, — вдруг кто-нибудь из экс-супругов после развода вскроет себе вены, а тут я с тряпочками.

Дамы засмеялись.

— Простите, — опять нацепила я улыбочку, — с удовольствием бы с вами поболтала, но у меня неотложные дела.

— Конечно-конечно, ласточка, — разрешила Варвара Люсьеновна и тут же вернулась к прерванной беседе: — Ларисик, а помнишь моего Димидона Всеволодовича? Вчера опять нарисовался, сослался, что воду горячую в их районе отключили, приехал откваситься. Забурился значит в ванну и кричит оттудава: 'Варюшенька, потри мне спинку!'. Ну, я ж добрая, пошла...

Дальнейшее я уже не расслышала и лишь вздохнула. Надо же, даже у семидесятисемилетней бабули есть личная жизнь, а вокруг меня одни трупы.

На флешке обнаружился всего-навсего один вордовский документ, под названием 'Для Крутолаповой И.В.'. В нетерпении открыв его и прочтя первые строки, я почувствовала, как всё внутри сжимается.

'Инна Вадимовна, если Вы читаете это послание, значит со мной, Лепниной Софией Романовной, что-то случилось. С тех пор, как не стало танцовщиц Рады Байлер и Анастасии Лагачёвой, я каждый день боюсь расправы. Прошу Вас отнестись к данному письму крайне серьёзно и принять соответствующие меры. Трагедия, о которой я поведу речь, должна была состояться ещё несколько недель назад, но до сих пор откладывается. Может быть, она ещё произойдёт.

Дело в том, что совершенно случайно я узнала о махинациях, придуманных арт-директором ночного клуба 'Богемия' Юрием Борцовым. Не знаю, каким образом, но он намерен устроить обвал одной из стен клуба во время репетиции. Всё это Борцов задумал, чтобы свергнуть нынешних владельцев 'Богемии' и завладеть клубом. Для этого в аферу были втянуты несколько людей: дочь бизнесмена Владимира Грызлова Яна, её бойфренд танцор Никита Малышкин, адвокат Леонид Храмов и Рада с Анастасией. Все они во время трагедии должны были пострадать, то есть по договорённости нанести сами себе незначительные увечья, а потом получить за участие деньги. Борцов дал расписки, в которых обещал вернуть каждому по десять тысяч евро, взятые в долг. Расписки заверены разными нотариусами, я проверила, все они действительно существуют. Но если Грызлова и Храмов ещё как-то могли располагать такой крупной суммой, чтобы дать её в долг, то насчёт танцоров я сомневаюсь. Уверена, Борцов посулил нехилый куш подсадным уткам за авантюру. Как мне известно, Байлер и Лагачёва тоже получили расписки, но в самый последний момент участвовать отказались. Не утверждаю, но, возможно, девушек убили как лишних осведомлённых. Чтобы не быть голословной, прикрепляю фотографии расписок, найденных мною у адвоката Храмова.

София Лепнина'.

Ниже шли не очень чёткие снимки, сделанные явно на мобильник и впопыхах. И впрямь, Борцов составил гарантийные письма, в коих обязался в трёхмесячный срок вернуть ассигнации всем пяти соучастникам, включая Лёню и Раду с Настей. Да, Соня права: неподъёмная для танцоров сумма — никакой не долг, это мзда. Интересно, где только планировал раздобыть пятьдесят тысяч евро сам Юра? Он располагает такими деньгами? А почему нет? Стоит хотя бы вспомнить его спорткар, единственный в своём роде в нашем периферийном городке. А может, Борцов и не собирался никому платить?.. Нужно немедленно лететь к майорше Крутолаповой!

Выбежав из дома и ожидая такси за воротами, я, как и договаривались, позвонила Сониной сменщице. Стресса и без того напуганной девушке я добавила, и она сразу же принялась его зажёвывать. Хрустя и шурша чем-то мне в ухо, Оля пообещала после работы пойти к Лепниной домой, дежурить там до победного и сразу же сообщить мне, если та объявится.

Глава 16

Сегодня здание следственного комитета уже не казалось таким давящим и гнетущим, как несколько дней назад. Холл здесь, оказывается, светлый и даже с декоративными пальмами в кадках на полу. На проходной КПП, облокотившись на стол, спинами ко мне стояли трое парней в форме. Перебивая друг друга, они настолько увлечённо обсуждали какую-то Маху, что обратить внимание на посетительницу им было просто недосуг. И ещё бытует мнение, будто только мы, девушки, горазды забыться во время сплетен так, что и молоко у нас убегает, и младенцев из колясок крадут?

Прочисткой горла я возвестила о своём появлении. Фан-клуб Махи обернулся, через бравые спины выглянуло веснушчатое лицо парня с белёсыми бровями. Все четверо пульпировали меня взглядом, но не профессиональным, а тем, что случается у котов по марту.

— Слушаю вас, — вспомнил о своих должностных обязанностях конопатый.

— Мне нужно пройти к Крутолаповой Инне Вадимовне.

— Она в командировке.

Я мысленно матюгнулась.

— Как же не вовремя. И когда она вернётся?

— Командировка заканчивается завтра, может, в субботу заглянет.

— Можете пройти к Рыкову, он сейчас вместо неё, — предложил один из стоящих.

— Нет, спасибо, — решительно отказалась я, — мне нужна именно Крутолапова. А её мобильный вы мне, конечно же, не дадите?

Стоящие посмотрели так, словно готовы дать, но этот, в веснушках, сухо ответил:

— Не положено.

Я пошла к выходу, кто-то из квартета сказал:

— Люблю девушек с третьим размером глаз.

На улице я свернула в ближайший двор, укрылась в тени раскидистой рябины и закурила. Мучили извечные человеческие вопросы: 'кто виноват?' и 'что делать?'. Сонечка-Сонечка, во что же ты ввязалась! Где тебя искать? Зачем проболталась вчера Лёне в такси, что в курсе махинаций с 'Богемией'? Ты же умная девочка! И почему в письме Крутолаповой ты умолчала о неком персонаже из 'власти', про которого обмолвилась Оле? Что-то во всём этом не вяжется...

Вдарив по лёгким сразу двумя сигаретами подряд, я не придумала ничего лучше, как снова набрать афериста Храмова. На этот раз адвокат ответил почти моментально:

— Привет, только собирался тебе перезванивать.

— Привет, Лёня. Как дела, что делаешь? — постаралась я говорить спокойно.

— Домой сейчас поеду. А есть какие-то предложения?

— Всего лишь хотела узнать, передал ли ты мой снимок Крутолаповой.

— Ах это... — и он помычал. — Слушай, не телефонный разговор.

— Мы можем встретиться прямо сейчас.

— Ммм... Давай лучше завтра, где скажешь.

— Завтра у меня важные съёмки, — соврала я. — Сегодня совсем никак? Это же, думаю, не займёт много времени.

— Хорошо. Приезжай прямо сейчас ко мне. Городищенская, двадцать три.

Я стушевалась. С одной стороны, время неумолимо идёт, и мне нужно быстрее каким-то образом разузнать, куда Лёня увёз Соню. С другой, не опасно ли отправляться в логово этого человека?

— А Алина будет дома? — нашлась я. Если что-то и пойдёт не так, при малолетней падчерице Храмов ничего мне сделать не посмеет. Надеюсь.

Лёня помолчал, потом настороженно спросил:

— А что?

— Ну как же? Не приду же я к ребёнку с пустыми руками, куплю что-нибудь сладкое.

Отчим засмеялся.

— Она ж у меня гимнастка, какое уж тут сладкое? Но вообще Алинка любит мороженое. Не лакомилась она им давно, их за каждый лишний грамм так гоняют. Но можешь захватить, увидишь, как она паре ложек обрадуется.

Путь к Лёниному дому лежал мимо места гибели Рады — брошенного коттеджа Вики Потехиной. Миновать его было никак нельзя. Я не смогла не убавить шаг, приближаясь к злополучной постройке, а виднеющиеся над высоким забором пустые чёрные окна просто примагнитили мой взгляд. Что я пытались в них рассмотреть, не знаю. Наверное, разгадку.

Лёнин дом защищали врата, как в средневековой крепости. Полукруглые, окантованные чёрной сталью, они были оббиты тёмными деревянными панелями и украшены чеканными щитами с горельефами в виде рычащих львиных морд. Я позвонила в домофон, послышалась приятная мелодия, затем одна из секций в заборе щёлкнула. За воротами открылся дворик с ухоженным газоном и фигурно подстриженными декоративными кустарниками. Сам дом был двухэтажный, небольшой, с оштукатуренным розовато-коричневым фасадом. Поднявшись по вымощенным камнем ступеням, я вошла в приоткрытую дверь. Вся напыщенность осталась за порогом. Собственно, она только этими львами на заборе и выражалась. Внутри же всё выглядело просто и уютно.

— Привет поближе, — вышел мне навстречу Храмов в голубой рубашке и льняных брюках. Он делано улыбался, но лицо его было напряжённым.

— А я вам вкусненького принесла, — тоже попыталась я изобразить радость от встречи.

— А у нас уже и чайник на подходе.

— Здравствуйте, — робко произнесла появившаяся в коридоре Алина.

Я поздоровалась в ответ и потрясла плошечкой с пломбиром. Ребёнок смущённо поблагодарил.

Меня провели на кухню и усадили за стол, заставленный тарелками с различными бутербродами. Специальной ложкой для мороженого Лёня почерпнул для Алины два шарика и выложил в креманку. Я от лакомства отказалась, сославшись, что кушаний хватает и так. На самом же деле подумала, что мне и крошка в горло не полезет. Хозяин дома явно оттягивал интересующую меня беседу. Сначала завёл разговор о новинках кино, затем мы обсудили события в мире и, конечно же, погоду. Алина молчала и кротко улыбалась, встречаясь со мной взглядом. Сейчас, впервые видя её так близко, я констатировала, что девочка — просто загляденье. Чистое фарфоровое личико с огромными васильковыми глазами в веерах ресниц, лёгкий детский румянец, пухлые губки, шапочка блестящих тёмно-русых волос с густой чёлкой. Причёской и кукольными чертами Алина очень напоминала Мирей Матьё, любимейшую певицу нашего французомана Мурзика.

Когда все отвлечённые темы иссякли, совсем отчего-то вспотевший Лёня произнёс:

— Ты совсем ничего не ешь. Извини за такое нищебродское кушанье, просто мы как-то не ждали гостей. Мы вообще сейчас здесь... э...

— Ну что ты, да с такой закуской можно свадьбу сыграть, — выдала я, порядком уставшая от пустой болтовни.

Девочка поперхнулась.

— Тонкий намёк, — кивнул Храмов, помолчал и наконец признался: — Я не передал Крутолапихе снимок. У меня пропал портфель, в котором он лежал.

— И ты побоялся мне сказать об этом по телефону?

Адвокат вытер лоб.

— Ладно, не нервничай так. Ещё распечатаю, оригинал-то у меня в целости и сохранности.

— Ты думаешь, у меня в портфеле только одна эта фотка валялась? — усмехнулся парень. — Да там были очень важные документы! И хрен теперь знает, чем это может против меня обернуться.

Документы, говоришь? Уж не те ли самые расписки?

— У тебя украли портфель или ты его где-то забыл?

Лёня поморгал.

— Ну-уу... Мы с тобой посидели в 'Сан-Тропе', и я поехал... на одну встречу. В общем, покрутился там, а потом глядь — портфеля нет, — развёл он руками.

Я с недоверием посмотрела на него. Храмов отвёл глаза и с закушенной губой над чем-то поразмышлял. Затем поднялся и достал из навесного шкафчика стеклянную пепельницу и пачку 'Парламента'.

— Предлагаю покурить.

— Поддерживаю. Только телефон захвачу, жду звонка.

Мы вышли на задний двор с аллеей высоких туй и устроились на симпатичных белоснежных качелях с навесом. Лёня галантно предложил мне сигарету и, дождавшись, пока я выдую дым, огорошил:

— Зачем ты ездила в морг?

Я обмерла:

— Откуда ты знаешь?

— Слушай, — приблизил он ко мне нахмуренное лицо, — если ты копаешься в этом деле, то сильно глубоко не рой. Поняла?

— Это угроза?

— Это предостережение.

Потом он моргнул и отпрянул.

— Алё, Дуня! Я не угрожаю, а просто по-человечески тебя предупреждаю: не копайся в этом дерьмище. Там завязаны неслабые деньги. А где неслабые деньги — там много неприятностей.

— И иногда с летальными последствиями?

— В твоём вопросе содержится и ответ.

Я невольно отодвинулась подальше.

— Хочешь сказать, Раду и Настю убили из-за денег?

Адвокат посмотрел мне в самую душу.

— Я ничего не хочу сказать. Так какого ляда тебе понадобилось в морге?

— А решила, знаешь ли, познакомиться заранее с теми, кто будет меня вскрывать, если вдруг эти самые последствия со мной случатся. Всё-таки ж нельзя вот так, голой, перед незнакомыми мужчинами лежать.

— А если без искромётных шуток в стиле передачи 'Аншлаг'?

— Почему я должна отвечать на твои вопросы, когда ты на мои не отвечаешь?

— Потому что я хочу знать, в каком направлении ты идёшь и, возможно, вовремя тебя остановить. Вообще, тебе бы по-хорошему притормозить уже сейчас. А вопросы... Какие вопросы ты мне задала?

— Откуда ты знаешь, что я была в морге?

— Я видел тебя там.

— Интересно.

— Забирал Эдикову машину, — пожал он плечами. — Как раз отъёзжал, когда ты подходила. Ещё смотрю: ты не ты. А сейчас увидел твой яркий шарфик и все сомнения отпали. Кстати, тебе в нём не жарко? На улице двадцать пять. Ослабь хоть удавку, душит же, небось.

Я затушила недокуренную сигарету — при слове 'душит' меня замутило.

— Ты в порядке?

Я внимательно посмотрела в его физиономию. Нет, говорить, по какой причине вынуждена оборачивать шею, не стану.

— Как так вышло, что машину Хмелёва забирал именно ты? Если я правильно поняла, вы с ним вряд ли друзья.

— Вообще не друзья, нахер таких друзей. Просто как-то так получилось, что друзьяшки его были не помощники. Вчера ж Радку хоронили, — вздохнул он, — и ты прикинь! Приехали мы все на кладбище, и у самого гроба подходит Эдикова мать к нам с Майским и Березиным и говорит: 'Ребятушки, заберите, Христа ради, Эдичкину машину, а то она там с вечера стоит, кабы не угнали'. Май с Берёзой просто в шоке были! Ну а мне было так хреново, что я согласился. Дай вырвусь, думаю, хоть на полчаса. Тем более эти двое и водить-то не умеют.

Я поинтересовалась, что же у морга делала 'Мазда' Хмелёва. На что получила уже знакомый ответ. Позавчера Эдик приезжал туда за телом супруги, а потом его, не способного передвигаться, не то что управлять рулём, увезла на такси Нина Павловна. Очень обтекаемо я поведала Лёне, зачем наведывалась в обитель патанатомов. Но про нападение на себя умолчала. Про 'неслабые деньги', из-за которых, возможно, убили танцовщиц, Храмов так и не ответил.

Понимая, что, скорее всего, меня сейчас начнут деликатно выпроваживать, я набрала номер Сони. Абонент по прежнему находился вне зоны действия сети.

— Ну что же такое с тобой, Лепнина? Ну договаривались же, а сама трубку отключила. Нет, эти маникюрши совсем распоясались! — негодовала я капризным тоном. — Лёнь, можно глупый вопрос. У тебя случайно маникюрши знакомой нет? Ну глянь, как отросли, ну невозможно!

Пытаясь придать лицу выражение полной блондинки, я посмотрела на Лёню. Он сидел набычившись.

— Что ты сказала?

— Отросли, говорю, дичайше.

— Не-не-не, как, ты сказала, фамилия маникюрши?

Храмов становился всё мрачнее, и я постаралась ответить, не заикаясь:

— Лепнина.

Смотря на меня, Лёня закивал, как китайский болванчик, смерил меня взглядом, потом прищурился, выставил вперёд подбородок и рассмеялся. Мне стало совсем не по себе.

— Так вот ты зачем сюда напросилась! — вскочил он с качелей так резко, что они заходили маятником. — Ну конечно! А я-то думаю! Ахха-ха-ха-ха-ха! Так может ты решила, что у меня дома её найдёшь? Ну так пожалуйста, пойдём, посмотрим, не прячется ли где-нибудь наша Сонечка? Ахха-ха-ха-ха-ха!

— Лёня... Вы что, знакомы? Удивительно, как мир тесен, — сделала я изумлённое лицо.

Храмов хохотал уже истерически, до слёз, а из его рта высыпались только нелитературные словеса. Наконец приступ отпустил. Лёня стиснул зубы и пошевелил скулами.

— Не-ееет, ты всё-таки роешься в этом деле.

— Да ни в чём я не роюсь! У меня ногти отросли! Я с Лепниной вчера договорилась о маникюре, а сегодня...

— Да слышал! — рявкнул адвокат. — Только не гони! Слушать противно! Ни с кем она на сегодня ни о чём договариваться не могла.

Глава 17

Начинающий адвокат и будущая маникюрша, на тот момент продавщица косметики по каталогам, повстречались ещё шесть лет назад, на курсах вождения. Парню сразу приглянулась девушка, сидевшая на занятиях за соседним столом. Она была, что говорится, в его вкусе: уверенная в себе блондинка с острыми скулами, впалыми щеками и красной помадой. А кокетливая родинка над её верхней губой просто сводила с ума. Но у Леонида имелась супруга вкупе с табу на измены, и это разрешало ему лишь безобидное знакомство с сокурсницей. Храмов видел, что эта симпатия взаимна, однако разумная Сонюшка сразу расставила все точки на 'и':

— Мы друг другу нравимся, но ты не свободен. Я не хочу разрушать твою семью и не хочу быть любовницей. Поэтому, чтобы не зайти далеко, никаких свиданий и даже обмена телефонами.

Так и дружили невинно, ничего себе кроме разговоров до и после лекций не позволяя. Когда же теоретическая часть обучения закончилась, красавица пропала бесследно. Её номер, всё-таки выпытанный у одногруппников, был заблокирован, а 'сдавать город' в назначенную дату Лепнина не явилась.

Прошло три года. Из-за врождённых проблем с сердцем умерла Лёнина жена, Вероника Голубева. Несколько дней овдовевший двадцатисемилетний парень не выходил из запоя. Но потом взял себя в руки — взыграло чувство долга. Маленькая дочь покойной супруги, Алина, осталась с бабушкой, а можно сказать, осиротела. Старуха была недееспособной, и органы опеки грозились отправить девочку в детдом. Произойди это, Храмов бы никогда себя не простил. Подключив все адвокатские связи, он споро удочерил Алину и на законных правах забрал к себе.

С полгода после смерти жены Лёня не решался на флирт с дамами. Да и до каких тут дам с ребёнком на руках? Алина рыдала, даже когда отчим приводил гувернанток — настолько боялась, что он предаст память о маме и новой мамой станет какая-то чужая тётя. Чтобы не расстраивать и без того несчастную девочку, приходилось справляться самому. Мать Храмова проживает в другом городе, да и находись она в Дрянске, пальцем о палец не ударила бы в воспитании некровной внучки. Женщина вообще отреклась от сына, когда тот ей наперекор сочетался браком с 'бабой' старше его на пять лет, 'да ещё и с довеском непонятно от кого'. Так что помогать было некому, и роль отца-одиночки Лёня в первое время вкусил полной ложкой. Но одним осенним днём Лёнино существование монахом закончилось.

Проезжая в своём авто мимо набитой людьми остановки, он заприметил знакомое лицо. Адвокат тут же приоткрыл дверь и крикнул:

— София Романовна, ваш шофёр прибыл!

Они оба были свободны, вольны обменяться телефонами и ходить на свидания. После первого же Соня и Лёня оказались в одной кровати. Потом ещё раз и ещё. Но о чём-то большем никто из них не заговаривал. Храмов даже никогда не оставался у Лепниной на ночь под предлогом неготовности объясняться поутру с падчерицей. Обоих всё устраивало и так: адвокат получал красивое тело, маникюрша — не копеечные подарки. Очень быстро Соня перестала быть для Лёни только интимной подругой. С ней, дальновидной и рациональной, адвокат начал советоваться по всем вопросам, от покупки ручки до профессиональных дел. Именно Лепнина в конце февраля и присоветовала офис любовничка одному своему знакомому.

Сониным знакомым оказался мужчина под сорок. Молодящийся метросексуал, судя по загару и выцветшим волосам, только что вернувшийся с жаркого курорта. Демонстрируя искусно отбеленные зубы и солидные часы, он рассказал, что на его работе творится нечто недобросовестное. Храмов выслушал и заколебался: стоит ли браться за это дело. К однозначно положительному ответу его не склонил даже озвученный гонорар. Поэтому адвокат предложил встретиться ещё раз, уже в месте службы клиента, имя которому — Юрий Борцов.

Вторая встреча состоялась в 'Богемии', в неформальной обстановке. Проходила репетиция, во всём огромном клубе находились лишь Юра, охрана и танцоры. Арт-дир в тот вечер был и за ди-джея, и за бармена — всё для гостя дорогого, Леонида Фёдоровича.

Когда Храмов опрокинул уже третью рюмку, на сцене с красно-золотым троном осталась только одна из танцовщиц. Игривым жестом она поманила к себе. К слову сказать, Лёня никогда не страдал от отсутствия женского внимания и с детства находил себя малым вполне симпатичным. Но в ту минуту он не верил в происходящее. Вот эта феерическая красотка, жар-птица, ангел и зовёт ЕГО? Пленённый, он под одобряющий кивок Борцова взошёл на помост. Дива скользнула изящным пальчиком под брючный ремень адвоката, притянула того к своей упругой груди и заиграла всем горячим телом. Будто сам чёрт разврата смотрел из её голубых глаз, а томно приоткрытые коралловые губы источали мёд. Лёня не помнил сам себя, белокурые локоны, лукавый взор, хрупкий извивающийся стан — всё виделось ему словно в тумане. Девушка-мираж толкнула дрожащего от желания Храмова на трон, опустилась между расставленными ногами парня и принялась интенсивно тереться головой о внутреннюю сторону его бёдер. Лёня почти дошёл до точки кипения, но тут музыка стихла. Как всё хорошее, приват-танец быстро закончился, и на самом интригующем месте.

Танцовщица испарилась, не успел Леонид и проморгаться. Очухавшись, он добрёл обратно до барной стойки и тут же влил в себя очередные пятьдесят грамм.

— Дешёвый трюк, Юрий Мстиславович, подкупать юридического защитника путём давления на его мужские слабости и инстинкты, — укорил Храмов довольно ухмыляющегося Борцова. — Я ещё поразмышляю.

Размышлять пришлось совсем не долго. Лёня ещё возвращался на такси домой, когда ему позвонил неизвестный номер. В трубке плакала та самая танцовщица. Захлёбываясь слезами, она просила не думать о ней, как о распутнице, она не такая, у неё вообще есть жених, а станцевать вульгарщину её заставил Борцов. Юра же дал 'балеринке' и телефон адвоката, нарекая созвониться и назначить встречу, совсем уж интимную, для закрепления эффекта.

— Но я же не Мата Хари, — всхлипывала девушка, — я всего лишь танцую и спать ни с кем не хочу. Я вам всё честно рассказала, очень прошу, не рассказывайте Юре о моём звонке! И ещё, умоляю, согласитесь помогать ему, иначе... Он пригрозил, что если я не постараюсь, то крупно об этом пожалею. Я его боюсь!

Лёня опешил. И снова в нём подняло голову благородство. Чтобы из-за его несговорчивости пострадала эта прелестница? Нет, такого настоящий мужчина не допустит.

— Спокойно, я согласен! Ничего тебе этот мудак не сделает. Как тебя зовут?

— Рада.

— Рада, если эта мразь ещё раз наедет — сразу звони мне. Я лично с ним разберусь.

— Вы только с ним поосторожней, у него большие связи.

— Я тоже не хрен собачий. Обращайся сразу ко мне, будь умницей.

И Байлер обращалась, по большей части, просто жалуясь Храмову на грязные просьбы Юры. Как-то незаметно между адвокатом и танцовщицей завязались тёплые, доверительные отношения. Рада стала при всех называть Лёню своим другом и даже познакомила его со своим бойфрендом, красавчиком-барменом Эдиком. Приглашение на свадьбу стало для Храмова ударом — он понял, что влюблён в чужую невесту. Но отказать не смог.

— Ну а вчера Раду похоронили... — вздохнул сейчас Лёня. — Соня знала о похоронах и накануне вечером позвонила мне. Давай, говорит, с тобой съезжу, знаю, как тебе будет тошно на кладбище и поминках, а я, типа того, поддержу. Я ответил, что со мной будет дочка, она и поддержит. Сонька вроде как отстала, а потом на поминки прикатила. Уехали мы вместе, точнее, в одном такси, она к себе домой, мы с Алинкой к себе. Ну а ближе к ночи меня совсем накрыло, я тут просто волком завывал. Как вспомню Раду в гробу... Короче, соврал дочке, что поеду бухать, а сам свалил к Соньке.

Впервые за все три года постельных отношений Лепнина и Храмов проснулись утром вместе. У обоих случились выходные. Себе Лёня освободил сегодняшний день заранее, зная, что после похорон будет не в состоянии работать. Так что, парочка неторопливо позавтракала, после чего маникюрша попросила отвезти её на турбазу в Охотицу.

— Зачем тебе туда, да ещё в такое время? — удивился Храмов.

— На шашлыки позвали, хочу пораньше приехать, помочь. Отвези, будь другом, в лом на автобусе или электричке тащиться, а на такси дорого выйдет.

— Не вопрос. Кстати, я тоже не прочь шашлыков, можно с тобой?

— Я бы с радостью, дорогой, — улыбнулась Соня, — но, понимаешь, там будут одни старые девы. Да они меня вместо мяса зажарят на мангале, если я с мужиком заявлюсь.

По дороге на турбазу Лёня завёз подругу в 'Рококо'. Но до места назначения они так и не добрались. На полпути в Охотицу Лепнина попросила остановку, сославшись на нужду. Лёня припарковался у обочины, Соня, прихватив сумочку, скрылась в дебрях леса. Прождав пять минут, Храмов вышел из машины и стал звать любовницу, но безрезультатно. Взволновавшись, не упала ли она случайно и не лежит ли где-нибудь со сломанной ногой, Лёня отправился на поиски. Плутая меж одинаковыми деревьями, он заблудился и, матерясь, еле выбрался обратно. Уже в машине адвокат попытался связаться с загадочно сгинувшей, но её телефон был выключен.

— А когда я уже в Дрянск вернулся, Кузин, приятель мой, участковый из области, звякнул и сказал, что по сводкам, у речки в деревне Шашичи нашли сумку, а в ней медкнижку. На имя Софии Романовны Лепниной.

Я вздрогнула.

— Она в туалет как раз в этих Шашичах запросилась, точно помню указатель, — продолжал Храмов. — Кузя знал о нас с Соней, ФИО в медкнижке его насторожило, вот он первым делом мне и позвонил. Я рассказал ему всё, как было. Он ответил, что пока без веских причин меня дёргать не будут, но на всякий случай, там местность прочешут, а в речке водолазы поработают. Только зряшный труд. Она просто тупо сбежала и побег спланировала заранее. Теперь понимаешь, какую ахинею ты несёшь, говоря, что вы с ней на сегодня договаривались?

— Нет, не понимаю! Ничего не понимаю. Из-за чего ей сбегать и куда?

— Куда — хрен знает, куда угодно. Может она вообще уже за пределами Дрянска, паспорта ж в сумке не было.

— А из-за чего? — повторила я вопрос.

— Да кто ж вас, баб, разберёт? — явно ушёл Лёня от ответа. — Ещё и меня подставила. Да-ааа, чувствую, меня второй раз за неделю ожидает встреча с ментами...

— Как поставила, в чём? Господи, да говори понятнее!

— Подстава в том, что сейчас она живёт с какими-то двумя тёлками. И одна из них, Таня, кажется, была сегодня дома, видела меня и знает, что именно со мной её подружка уехала. Мы с этой Таней все втроём утром и уходили. Я не знаю, какую игру мутит Соня, но она явно использовала меня втёмную. Иначе бы сбежала по-тихому, а ей зачем-то понадобилось, чтобы именно я её повёз. Ещё и в 'Рококо', наверное, спецом попросила зарулить, чтобы и там про меня сказать.

Нет, про тебя она никому не сказала. Но я промолчала.

— Сколько времени прошло между пропажей Сони и звонком этого Кузина?

Лёня поднял глаза в небо и произвёл в уме подсчёты.

— Часа полтора.

— А кто нашёл сумку?

— Бабка какая-то, травница, так Кузя сказал. Она на лужайке возле речки цветы собирала. Нашла сумку и отнесла участковому. Ну а там уже по их, ментовским, каналам информация дошла до Кузина. Б...!

Выдержав паузу, я стала подбираться к другой теме:

— С каким делом к тебе обратился Борцов, что ты так долго не решался за него браться?

— Это тебе знать совсем не обязательно.

— А почему его боялась Рада?

Лёня тяжело вздохнул.

— Да потому что он подкладывал её под нужных ему людей, сволочь. И не одну её, всех танцовщиц. А если они брыкались — вкалывал им немного инсулина.

— Лекарство для диабетиков?

— Именно. Инсулин понижает сахар, и когда он падает до определённой отметки, начинает зверски трясти. Нужно срочно съесть что-нибудь, что быстро всасывается в кровь. Иначе может наступить кома или вообще смерть. В такие моменты человек за корку хлеба готов душу продать. Вот так Юрасик и пытал: в одной руке шприц, в другой конфета. Не хочешь загнуться — соглашайся, дам конфетку. Мразота!

— Ну хорошо, один раз каждая из танцовщиц спала с кем-то. Но почему они не уходили, продолжали работать в 'Богемии' и выполнять сексуальные поручения?

Храмов усмехнулся.

— Знаешь, в чём твоё очарование?

— Просвети.

— Ты наивна. Как Рада. Была у них, в 'Богемии', одна такая смелая, и конфетку съела, и к ментам пошла. Там сразу же начальству доложили, с понтом, такими серьёзными делами у нас только Сам занимается. Девка обрадовалась, думала, свезло, сам начальник займётся, сейчас мерзкого Борцова повяжут, а она вся такая крутая, умная и хитрая. Пришёл тот самый начальник и говорит: 'Поедемте в этот ваш клуб, на месте будем разбираться'. И разобрались. По кругу из одиннадцати мужиков дурочку пустили, прямо посреди сцены во время репетиции. Все глумились: тот начальник, охранники 'богемские', Юрасик и ещё кто-то из его приближённых. А танцовщиц обязали смотреть, чтоб неповадно было. Потом несчастную эту, еле живую, просто вынесли на улицу и посадили под фонарём. Всё, больше её никто не видел и не слышал. А в клубе всем было сказано, что девчонка переехала в другой город.

Я сглотнула ком.

— Кто тебе это всё рассказал?

— Рада. Борцов её ещё и на видео оргию снимать заставил. И предупредил, чтобы никто даже не думал увольняться, он везде достанет. А когда захочет, сам уволит. В общем, слабым девкам против него было не попереть, у него всюду всё схвачено.

Повисло молчание. Храмов курил, уже, наверное, десятую сигарету, я пыталась справиться с шоком.

— Леонид Фёдорович! — вдруг нарушил тишину мужской голос.

Леонид Фёдорович заметно струхнул. Мы повернули головы ко входу в дом. Из дверей папкой для документов помахал высокий бородатый парень с тонким чёрным галстуком.

— Здравствуй, Андрей! Одну минуту, — отозвался Лёня и с явным облегчением поднялся с качелей. — Извини, больше не могу уделить тебе времени. Рад был видеть.

— Подожди, последний вопрос.

Адвокат устало посмотрел на меня.

— Почему ты подумал, будто я в чём-то роюсь?

— А разве нет? Набиваешься тут в гости, а потом говоришь о Лепниной, которая только что пропала. Что бы ты подумала на моём месте? Кстати, образ капризной блондинки-дурочки, озабоченной маникюром, тебе не идёт, плохо сыграла.

— Учту. Только не увиливай от ответа. О том, что я копаюсь в этом деле, в первый раз ты сказал ещё раньше.

Храмов сел обратно, но ничего не ответил.

— Раду и Настю убил Юра?

Храмов продолжал изображать глухонемого. У его виска быстро-быстро запульсировала вена.

— Ну ответь же мне, — чуть ли не взмолилась я.

— Это праздный интерес? А ты не боишься, узнав, стать третьей? — внимательно посмотрел он на меня.

От отчаянья я сняла платок, откинула волосы назад. Лёня уставился на мою шею. Глаза его всё больше округлялись, а на лицо наползала бледность.

— Не может быть... Этого просто не может быть... — шептал он. — Когда это случилось?

— Во вторник. Сразу после нашей с тобой встречи в кафе. Напали на меня как раз там, где была назначена встреча с матерью Эдика. Вот почему на самом деле я ездила в морг. Хотела узнать, во сколько туда приезжала Нина Павловна, чтобы проверить, могла ли душителем быть она.

— Невероятно... Как тебе удалось выжить?

— Трупом я прикидываюсь лучше, чем блондинкой-дурочкой.

Храмов взъерошил волосы, потёр лицо и спрятал мужественный нос в домик из ладоней.

— Лёня, это Борцов? — настаивала я.

— С чего ты взяла, что я знаю имя убийцы?

— Я это чувствую.

— Аргумент что надо. Представь, если бы я такой формулировкой апеллировал в суде. Факты нужны, Дуняш, а у меня их нет. Извини, мне в самом деле больше некогда.

В дверях мы с Андреем обронили друг другу вежливое 'здравствуйте'. Его лицо показалось мне смутно знакомым. Но где и при каких обстоятельствах я виделась с ним, вспомнить не смогла.

Глава 18

Из врат со львами я выпала с кашей в голове. Варево бурлило и готово было выкипеть. Имена-имена, враньё, какие-то непонятные игрища и мистические исчезновения... Я пытаюсь сузить круг подозреваемых, а он лишь ширится. Очевидно, что Лёня многого не договаривает. А может, блефует? Как подобраться к мерзопакостному Борцову? Куда и по какой причине, чёрт возьми, удрала Соня? Или Храмов наплёл мне с три короба?

Поравнявшись с коттеджем Потехиной, я снова замедлила шаг и вгляделась в окна. Словно просила подсказки, что же делать дальше. Крякнул клаксон — в полной задумчивости я не заметила надвигающуюся на меня машину. Я отскочила и проводила чёрное авто взглядом: вот он, знак, нужно ехать в Шашичи. Мимо деревенских жителей никто не способен проскочить незамеченным. Тем более яркая красивая блондинка городской наружности.

Таксист Геннадий очень обрадовался моему звонку.

— Расследовать будем что-то? От весело с тобой, а, — смеялся он в трубку. — Слушай, Евдокия, у меня дома бинокля есть, заехать захватить? А ещё газовый баллончик, бита и кастет. Ну да это добро у меня всегда с собой в машине.

— Обойдёмся без бинокля. Остальное, надеюсь, тоже не понадобится. Через сколько вы сможете забрать меня с остановки 'Городище'?

— А, да я тут совсем рядом, сейчас пассажиров отвожу и сразу за тобой.

Не прошло и десяти минут, как шофёр примчался.

— А я прям заскучал, Евдокия. Всё ждал, когда ты позвонишь, — затрещал Геннадий, когда я привычно устроилась на заднем сидении. — Кстати, Тимоха тебе привет передавал. Ох и знатно мы вчера с ним порыбачили.

— Порыбачили, говорите? Надеюсь, не мучаетесь похмельем и в состоянии вести машину?

— Ну видишь же, веду. С утра, кстати. Готов хоть в трубочку дунуть, хоть по линейке на цыпочках пробежаться. Хотя не, насчёт пробежаться, эт я загнул, хромаю после вчерашнего малость. Куда сегодня, Каменская?

— В Шашичи.

Водила потёр руки:

— Ох, нравится мне с тобой ездить. Вообще люблю поездки, которые от пятисот и выше. А то, знаешь, эти, гипермаркетные, как я их называю. Понакупят жратвы на месяц вперёд, а волочь пакеты до дома лень, так они такси вызывают. А ехать, бывает, буквально до соседнего двора. На таксометре рублей пятьдесят, я хрена лысого не зарабатываю, только бензин прожигаю. Во народ. Я такие заказы уже стараюсь не брать. А сегодня, вот тока что, перед тобой, охламона два...

Я перестала вслушиваться. Такси неслось, неслись и мысли. Из тягостных размышлений вырвал телефонный звонок от неизвестного абонента. Геннадий учтиво захлопнул рот и заглушил попсу в радио.

— Дунёк, привет, — произнёс хорошо знакомый голос, некогда жизнерадостный, а сейчас бесцветный. — Узнала?

— Конечно. Привет, Эдик. Неожиданно услышать тебя. Как ты? — абсолютно искренне поинтересовалась я, поражаясь, что не испытываю ни раздражения, ни ненависти.

— Никак. В прострации. Сплю, жру таблетки, жру таблетки, сплю. Хочется врезаться в машине на полной скорости в стену и сдохнуть нахер. Да вот, к несчастью, за мной тут присматривают, чуть ли не в туалет со мной таскаются.

— Маменька бдит?

— Ну а кто же? Сейчас, правда, уехала, передав меня на поруки Вике.

— Потехиной? — изумилась я.

— Ей самой.

— Нина Павловна настолько доверяет Вике, что доверила ей самое драгоценное?

Бывший немного помолчал.

— Понимаю, какое впечатление у тебя сложилось о Вике. Но девушка она неплохая. Просто характер немного сложный. Что же до матери, то у неё не было выбора. Она уехала хоронить сестру.

— Аннушка скончалась? — подскочила я. — Когда?

— Вчера. А, совсем забыл, ты же ездила к ней. Мать говорила, ей Аннушка успела рассказать. Рассказала и отдала богу душу, прямо с любимым апельсином в руке.

На этих словах, вспомнив несчастную, съеденную болезнью Анну Павловну, я закрыла веки. Апельсины... Единственная её радость в пропитанных болью и лекарствами последних месяцах жизни. Единственная и последняя...

— С кладбищ просто не вылезаем, — говорил тем временем Эдик. — Как ты сама?

— Жизнь насыщенна, еду в Шашичи, — бесхитростно призналась я и вновь сама себе поразилась. Наверное, осталась какая-то привычка ничего не таить от Хмелёва.

— В Шашичи? Зачем?

— На съёмки, — теперь соврала я. — Там натура красивая.

— М-м, понятно. Я, собственно, почти по тому же поводу. Хочу попросить тебя сделать фотографию, самую красивую фотографию Рады из наших свадебных. На памятник. Конечно, его поставят только через полгода, но... В общем, лучше сейчас.

— Что значит это твоё 'но'? Оно мне совсем не нравится. Ты же не вздумал там и впрямь врезаться на машине в стену?

— Хочется, очень хочется, Дунёк. Но сначала памятник, а там посмотрим. Ну так как?

— Может, лучше не из свадебных? — после некоторой паузы предложила я.

— Я хочу именно из свадебных. Она в тот день... была... просто бесподобна. Просто невероятна красива...

Эдик явно боролся с подступающими слезами. У меня даже защемило сердце. Я никогда не видела и не слышала, чтобы он плакал. Похоже, человек, которого я привыкла считать законченным нарциссом, и в самом деле способен на такие чувства, как любовь и страдания.

— Я очень тебя прошу, Дунёк, слышишь? Алло, почему ты молчишь?

— Да, конечно, я сделаю.

— Спасибо. И прости, что так получилось. Даже не представляю, через что ты прошла. Допросы, обвинение, камера... Правда, я не знал, что нашим фотографом будешь ты. Прости. Прости вообще за всё. Как-то так получается, что ничего хорошего я тебе не сделал.

Его голос снова задрожал. Я не находила, что ответить. Не попрощавшись, Эдик отключился.

Да нет, почему же 'ничего хорошего'? Дунёк испытала с тобой много счастливых минут, дней, ночей...

Навалился какой-то минор. Я прильнула головой к окну и закрыла глаза. Не знаю, как Геннадий истолковал моё состояние, но всю оставшуюся дорогу он не доставал меня болтовней и даже не включал музыку.

Шашичи оказались очень симпатичной деревенькой. Аккуратные, похожие на пряничные домики — голубой, розовый, фиолетовый — украшали замысловатые резные наличники. Деревянные скамеечки застилали самотканые коврики. Палисадники полнились яблонями, вишнями, пышными пионами, хризантемами, флоксами. На одной из крыш вертелся петушок-флюгель, на другой, в плетёном гнезде, стояли аисты, издали как живые. Тут же, к частоколу, был привязан ярко-оранжевый летучий змей. А в саду, под шиповником, весело улыбались декоративные лягушки. У многих калиток стояли детские велосипедики, и все они как один были в горошек.

Геннадий, прихрамывавший рядом со мной, восхитился пейзажем:

— Лепота! Я как будто в мультик попал. Лянь, на заборе лебедя нарисованы, — невоспитанно ткнул он толстым пальцем, — от это я понимаю! А на наших заборах только реклама 'покупаем волосы'.

Водила поплёлся со мной в силу недоверчивости. Нужной купюры, чтобы расплатиться с ним за полдороги, у меня не было, а сдачи у мужика не нашлось. Боясь, что я сбегу и оставлю его без заработка, водила и направился со мной, бросив машину на въезде в деревню.

Опрос местного населения не дал результатов. Никто не видел нездешнюю блондинку ни у реки, ни где-либо ещё. Я уже совсем отчаялась, когда в самый последний момент с одной из веранд нас окликнула старушка.

— Молодые люди, вы ж на станции спросите, — с улыбкой посоветовала она. — У Райки, она пирожками там торгует, или у Тихомиры, она пряжу продаёт. А хотя погодьте. Семён! — крикнула бабушка куда-то в сторону.

— А? — донёсся мужской голос из открытого окна.

— Скок там натикало?

— Без пяти семь, Валентиновна.

— О-ооо, не, — махнула пухлой ручкой Валентиновна и засмеялась, — уже вечер, оказывается. Во бабка старая, села и запела. Ступайте к Райке, ток она на другом боку живеть, долго пёхать, через мост.

— А Тихомира эта поближе? А то я ж с больной ногой, — закапризничал Геннадий.

— Ну, как знаете, — потрясла туземка белоснежной головой. — Ток Мира, что и мать её, Мора-травница, странная. Станет она с вами говорить, не знаю. Давайте себе прямо, её дом чёрный, сразу скумекаете.

Дойдя до конца улочки, стало понятно, что старушка имела в виду под словом 'чёрный'. Бесцветный, полусгнивший бревенчатый дом выглядел посреди доброй мультяшной страны пристанищем Бабы-Яги. Казалось, мультипликатор набросал его карандашом и поленился раскрашивать. Как и вид вокруг. От других построек дом Моры разделяло некоторое расстояние, тополя его окружали мёртвые и сухие, а вместо цветов в палисаднике росли сорняки. Покосившееся сооружение словно высосало из участка и краски, и жизнь.

В тронутую мхом калитку я вошла одна, поднялась по рассохшимся ступеням и постучала.

— Кто? — тихо спросил из-за двери женский голос.

— Здравствуйте, мне нужна Тихомира.

— Это я.

— Я по поводу найденной сегодня у реки сумки.

— Ваша? Она в милиции.

— Нет, я подруга девушки, чью сумку нашла ваша мама. Девушка пропала и, возможно, в опасности. Мне нужно её найти.

Дверь на несколько сантиметров приоткрылась. Из темноты в тонкой полоске света меня рассматривал серый глаз. Затем Тихомира вышла наружу и зажмурилась от яркого солнца. Выглядела она нездоровой. Болезненно-бледное лицо обрамлял серый платок, худое высокое тело куталось в слои чёрного тряпья. Пахла Морина дочь травами и тоской.

— Не порть воздух отравой своей, — сердито обратилась она к курящему Геннадию.

Тот, как школьник, спрятал сигарету за спину, потом и вовсе отошёл подальше.

— В чём была одета твоя подруга? — холодно спросила женщина.

Я растерялась. В чём можно поехать на шашлыки?

— В старых джинсах...

— Врёшь, — бросила Мира и толкнула дверь, собравшись уходить.

— Подождите, — тронула я её за рукав.

Та выразительно посмотрела на мою руку.

— Не ори, мать разбудишь.

— Простите. Да, я не знаю, в чём была одета моя подруга. Какая у неё была причёска тоже не ведаю. Но мне очень нужно её разыскать. Могу сказать только, что у неё родинка над верхней губой, слева. Волосы, как у меня, светлые, и длина такая же.

Женщина прикрыла дверь.

— Была такая, — еле заметно кивнула она. — На станции. И дальше что?

— Она села в электричку?

Кивок.

— А в каком направлении?

— Плевцы.

— Она была одна?

Кивок.

— Больше ничего не можете сказать?

— В Косичках она сошла.

— Откуда вы знаете?

— Она по телефону говорила, чтобы её встретили на курочке.

— Где? Какая курочка? По какому телефону? Её телефон отключён весь день.

— Ты узнала, что хотела, — не спросила, а именно утвердительно ответила Тихомира и быстро скрылась за дверью.

— Бред какой-то, — пробубнила я, подходя к гладящему трёхцветную кошку Геннадию. — Какая-то курочка в Косичках...

— Дева старая. Конечно, не мудрено, что у такой курицы уже косички в одном месте вьются.

— Господи, Геннадий, вы о чём? Я по делу приехала, а не обсуждать с Тихомирой её личную жизнь. Это она так выразилась — 'курочка'. Но что это?

— А-аа, ё-моё, дык так же птицеферму называют, как раз в этих самых Косичках. Ферма сто лет в обед как сгорела, а название в народе так и прижилось. Ох, помню, поехали мы от училища в эти Косички на картошку...

Под повесть о любовных победах студента Геннадия Балдакова мы дошли до машины.

Косички разительно отличались от Шашичей. Та самая 'курочка' представляла собой замусоренный скверик на въезде в посёлок городского типа. На остатках голубых лавок и под оными теснились рыхлолицыи выпивохи. Вокруг в поисках пропитания шныряла свора тощих бродячих собак. Неподалёку от сквера обнаружилась забегаловка с лаконичной вывеской 'Рюмочная'.

— О! — потёр руки Балдаков.

— Вы за рулём, — приструнила я.

— Только бутерброд. И вообще, одной тебе туда идти опасно для чести.

Геннадий был прав. С моим появлением в рюмочной гомонящие мужики стихли и вымазали меня в масле своих пьяных глаз. С самым грозным выражением лица Балдаков расчистил мне путь к стойке с двумя пышными продавщицами.

— Здравствуйте, — вежливо произнесла я.

— Угу, — недовольно поджав лиловые губы, ответила кучерявая.

— Мы ищем девушку, не местную, блондинку, с родинкой над верхней губой.

Тётки моргнули.

— Девочки, — улыбнулся Геннадий, — будьте любезны, десять бутербродов с колбасой и четыре винегрета.

— Запивать будете? — подобрела кучерявая.

— А как же.

— Тёмное, светлое?

— Сок, — вздохнул водила. — Две коробки.

— Прос-ти-те, — напомнила я о себе, — мы ищем девушку...

— Да не видели мы никакой девушки, — проворчала вторая, коротка стриженная, — девушки сюда не заходят.

— Потому что они вас боятся, Наташеньки вы мои, — усмехнулся черноволосый посетитель слева и, картинно приосанившись, произнёс: — Ну я видел такую барышню с родинкою. Скажу, где она остановилась, если ваш папа купит мне кружку пенного напитка.

— Я не папа, — нахмурился Геннадий.

— Это ваше личное дело, — расшаркался вымогатель.

Получив бокал тёмного пива, мужчина вывел нас на улицу и деловито указал путь:

— До зелёного забора, там пойдёт чёрно-белый, за него налево, от большого клёна направо, и шестой дом от памятника пионеру.

— А улицу и номер дома не проще назвать? — сморщил лоб Балдаков.

— Я не помню, — с достоинством поправил воротничок замызганной рубашки 'Сусанин'.

Стараясь не забыть ориентиры и жуя сухие бутерброды, мы закружили по узким улочкам. Смеркалось, вокруг было тихо. Наконец жёлтый деревянный дом с предсказуемой табличкой 'Пионерская, 6' был отыскан.

В одном из маленьких окошек горел свет. Только бы всё не зря, только бы Соня была здесь! Изнемогая от усталости, я выползла из машины и постучала в дверь. Свет резко потух.

— Что за глупые игры? Поздно делать вид, что дома никого нет, — не выдержала я. — Соня, ты здесь?

За дверью скрипнули половицы.

— Соня, это я, Дуняша.

Снова послышался скрип, из-за створки женский голос медленно и злобно ответил:

— Уходи.

Я отшатнулась. Геннадий с насторожённым лицом вышел из авто, слишком громко хлопнув дверью.

— Кто там ещё? С кем ты? — испуганно спросил голос, и теперь я безошибочно его узнала.

— Соня, Сонечка, это просто таксист, не бойся.

— Пусть он уедет, — потребовала маникюрша.

Я обернулась на Балдакова и пожала плечами. Тот кивнул и поехал в сторону гипсового пионера.

— Он уехал, Соня, ты слышала?

— У тебя есть сумка?

— Да, — растерялась я.

— Передай её в форточку.

— Соня, там нет ничего такого.

— Делай, что тебе говорят!

Я выполнила приказ. Чья-то цепкая рука, женская, но не Сонина схватила поклажу из-за шторы.

— Стой у окна. Теперь выверни карманы, — раздалось из-за двери новое указание.

Я вновь повиновалась неадекватному распоряжению и, оглядевшись вокруг, даже задрала топ и сняла босоножки.

Прошло несколько мгновений, и дверь открылась. Я в два прыжка вскочила на крыльцо, в дверях показалась Соня, целая и невредимая. Вот только лицо её было каким-то чужим, злым и нервным.

— Слава богу, с тобой всё хорошо, — потянулась я обнять её, но вовремя остановилась. В руке Сони блеснул нож.

Глава 19

— Кто тебя прислал? — прошипела Лепнина.

— Соня... Сонь, ты чего? — попятилась я, выставив вперёд ладони. — Пожалуйста, опусти нож, это же я...

— Кто тебя прислал? Кто спалил, что я здесь?

— Никто. Честное слово, я сама тебя нашла.

— Ой ли? Скажешь, гадалка твоя на картах увидела, где я?

— Соня, никто меня не присылал, поверь. Ты не представляешь, как долго я тебя сегодня искала. Я была у тебя дома, в 'Рококо', потом у Лёни, он сказал, что ты сбежала в Шашичах, я туда, там уже дочь травницы, что нашла твою сумку с медкнижкой, сказала... — дыхание кончилось. — Косички... Курочка... Соня, я очень устала. Что происходит? Ты видишь, кроме меня здесь больше никого нет, я отдала на проверку свою сумку, вывернула карманы, задрала топик, стою босая, что тебе ещё нужно?

Лепнина осторожно выглянула наружу, бегло осмотрелась и, резко схватив меня за руку, втянула внутрь дома. Вскрикнув от страха, я влипла в стену, Соня с грохотом захлопнула тяжёлую дверь и пошла на меня. В потёмках были различимы горящие злостью глаза и направленный в моё тело острый холодный металл. Я снова попятилась, но пятиться было некуда. Вдруг в другой комнате зажёгся свет, послышались шаги, и в предбанник вышла русая девушка со скрещенными на груди руками.

— Таня? — ахнула я.

— Мы знакомы? — изумлённо выгнула красивую тонкую бровь Сонина квартирантка.

Я помотала головой.

— Сейчас она нам всё расскажет, — вцепилась маникюрша в моё плечо и толкнула вперёд.

Швырнув меня за круглый стол в старомодно обставленной комнатке, Соня стала надо мной и тоном надзирательницы велела:

— Валяй!

Я облизнула высохшие губы.

— Я стала тебя искать, когда сегодня утром не дозвонилась. А звонила, чтобы узнать кое-что из вашего вчерашнего разговора с Лёней в такси. Так уж получилось, что я следила за вами. И всё слышала.

Не спуская с меня взгляда исподлобья, Лепнина медленно села рядом.

— То есть как это — следила, и ещё интересней — слышала?

Пришлось рассказать, как случайно увидела толпу в воротах кладбища, про пост наблюдения около клуба и находчивого таксиста, придумавшего ход с телефонным звонком коллеге Тимохе. Закончила я подробным живописанием сегодняшнего дня. Выслушав меня, Соня снова схватилась за нож. Я вжалась в стул.

— Страшно, да? — криво улыбнулась маникюрша, заметив мою реакцию. — А прикинь, как я стреманулась. Сваливаешься, словно снег на голову, сюда, в место, о котором никто не знает, а за день до этого по моргам расхаживаешь. Странно как-то получается, тебе не кажется? — и она разрезала пополам огурец: для себя и Тани.

— От кого ты прячешься?

— Не торопи-ись, я ещё не всё узнала, — налила Лепнина себе и подруге амаретто. — Например, с какой радости ты вообще следила за кем-то возле 'Богемии' и подслушивала нас с Лёней.

Подождав, пока они чокнутся и выпьют, я развязала платок:

— Смотри.

Таня выронила огурец, Соня подавилась ликёром. В её глазах забрезжило сочувствие, но пропало оно так же быстро, как и появилось. Дотянувшись до моей шеи, маникюрша яростно потёрла её.

— Что ты делаешь? Господи, да ты неадекватна! — отбилась я.

— На грим не похоже, — растерянно констатировала Соня, разглядывая свои пальцы.

Её лицо стало приобретать привычное выражение, лёд растаял, но следом пришло что-то вроде истерики. Сжав голову руками и с силой зажмурившись, Лепнина начала повторять:

— Извини. Извини, извини, извини! Твою мать, кажется, я совсем тронулась. Дуняш, я ведь ножик... Это только для самообороны. Знаешь, как нас с Таткой трухануло, когда мы услышали стук в дверь.

— А ты ещё так грозно: 'Что за игры, поздно делать вид, что дома никого', — подхватила Таня.

— Да-да, — быстро закивала Лепнина. — Ой, ты ж голодная!

Вскочив, она подбежала к серванту и трясущимися руками вытащила тарелку, кружку и рюмку.

— Спасибо, но я не буду пить, — предупредила я.

Соня вернула стопку на место.

— Как же ты выжила? — с лихорадочным блеском в глазах спросила она, от души наваливая мне салата. — Или ты убийцу того? Ну это...

— Ты мне льстишь, нет конечно. Я его даже не видела.

— А в полицию обращалась? — поинтересовалась Таня, ставя передо кружку чаю, накрытую бутербродом с толстым слоем неаппетитного паштета.

— Хуже. Я начала собственное расследование.

— Как Мисс Марпл? — улыбнулась цирюльница.

— Как Виола Тараканова, — посмотрела Соня на подругу, — Дуня больше по Дарье Донцовой профилируется. И как успехи?

— Ну, беглянок, как видишь, найти способна. Так почему ты сбежала?

Маникюрша, не ответив, выпила ещё и пригласила на перекур.

— Ты же не куришь, — удивилась я.

— Дай ты человеку поесть, с дороги же, — укорила Таня, потом сдала: — курит-курит.

— Покуриваю. Когда нервничаю. Дома пачку держу на такой случай вместо корвалола. С прошлого года к ней не прикасалась, а за этот месяц уже вторую купила. Ну так что выбираешь: рассказ или жратву?

Я поднялась.

— А я не пойду, всё равно я это уже слышала, — отмахнулась Таня, — лучше воды нагрею, мне ещё волосы надо покрасить.

С заднего крыльца пейзаж открылся по-настоящему сельский. Не прополотые, поросшие мокрицей грядки, косой сарай с подпёртой доской дверью, деревянный туалет с вентиляцией в виде маленького окошка под самой крышей. Зато за огородом простирался прекрасный вид. Персиково-малиновый закат шёлковой тканью накрывал виднеющуюся вдалеке зеркальную гладь то ли озера, то ли реки. Стрекотали сверчки, не смотря на близость с удобствами, одуряющее пахло свежим воздухом.

Мы сели прямо на ступени и закурили. Соня с удовольствием выдула дым из красивых губ. Изящные пальцы держали сигарету элегантно, словно мундштук. Ей очень шло курить, она делала это почти как Марлен Дитрих. А её гордый профиль в янтаре садящегося солнца хотелось фотографировать.

— Лёня прав, я его подставила. Точнее... В общем слушай.

Храмов заблуждался, когда говорил, что Лепнину устраивали их не обременительные отношения и она не имела на него каких-либо планов. Нет, Соня не была влюблена в адвоката — он привлекал её своей перспективностью. Ещё в пубертатном возрасте девушка решила, что ей, красивой натуральной блондинке, учиться, а затем гнуть спину, строя карьеру, незачем, можно прекрасно жить за счёт мужчин. Именно поэтому к своим двадцати восьми у неё нет никакого образования, зато есть трёшка в центре города, пусть и в хрущёвке. К слову, Соня всегда понимала соотношение миллионеров к барышням-акулам вокруг них, и выйти замуж за олигарха зря не мечтала. Она выбрала специализацию по бизнесменам средней руки и довольствовалась малым: квартиркой там, мебелишкой, поездками по всему миру, мехами и платиной с бриллиантами; машины только почему-то всё не сыпались с неба. Но в конце прошлого года с бизнесменами как-то перестало складываться, попадались сплошь скупердяи — треклятый мировой кризис — и маникюрша сконцентрировала силы на охмурении Леонида.

И снова не клеилось. Как ни старалась Соня во всём быть идеальной — и клиентов адвокату подбрасывала, и любимые блюда его готовила — ну не заговаривал тот ни о совместном ведении хозяйства, ни уже тем более о походе к алтарю. Наверное, Лёня уже просто привык к такому положению вещей. А почему бы и нет? Лепнина и так всякий раз без вопросов принимала его с распростёртыми объятьями и ногами, а потом ещё вкусно кормила домашним. Так зачем же тратить силы и время на разговоры о серьёзных отношениях?

— Однажды я всё-таки осторожно спросила, не собирается ли он когда-нибудь ещё раз жениться, — говорила сейчас Соня, — так он, наверное, что-то заподозрил, и отмазку мне выдал. Не могу, говорит, предать ребёнка, ещё слишком мало времени прошло после трагедии, Алина не до конца пришла в себя, придётся, пока дочка не заведёт себе жениха, куковать в одиночестве. Прикинь? Короче, до её восемнадцатилетия, ага, — нервно хихикнула Лепнина.

Весной Лёня совсем распоясался: перестал делиться с подругой своими проблемами, спрашивать советов и вообще заметно охладел. Парочка виделась всё реже, Лепнина устала чего-то ждать и приняла ухаживания другого кавалера. Однако роман оказался куцым. Очередного индивидуального предпринимателя хватило всего на пару месяцев, и маникюрша с адвокатом снова свиделись.

В конце мая они и ужинали в ресторанчике восточной кухни. Тихое, уютное место, где каждый столик ограждается эдаким шатром — навесом из ковров, органзы и барежа. Вкусная еда, парчовые кушетки, аромат пряностей — вся атмосфера действовала, как афродизиак. В ожидании счёта им уже не терпелось уехать и уединиться на шёлковых простынях, но планы нарушил телефонный звонок. После разговора изменившийся в лице Храмов заказал себе водки и открыл портмоне.

— Возьми на такси, езжай домой, а я останусь здесь ждать клиентов. Если соберусь приезжать — позвоню.

Понимающе кивнув, Соня взяла деньги и покинула шатёр. На самом же деле она устроилась в соседнем — уж слишком распирало её любопытство, какие же важные птицы испортили рандеву. Сделав нехитрый заказ и откупившись от удивлённого лакея чаевыми, Лепнина поплотнее задёрнула тканями вход и припала ухом к 'стене' из ковра. Спустя несколько минут с Храмовым поздоровались два голоса. Мужской, с 'песком', она узнала сразу — он принадлежал её давнему клиенту Юре Борцову. А вот женский был Соне незнаком, но девушка отзывалась на имя Яна. Национальные песнопения из динамиков под потолком мешали полноценно разобрать диалог. К тому же собеседники изъяснялись загадочно, словно зная, что их подслушивают. Но суть маникюрша уловила: троица обсуждала какую-то аварию.

— Я заручилась поддержкой отца, он согласен дать делу огласку на самом высшем уровне, — говорила Яна. — Так что нынешним владельцам мало не покажется, а Юра станет у руля.

— Рулить мы будем вместе, дорогая, — довольно сипел Борцов. — Дело нужно провернуть через две недели, близится самый подходящий день. Леонид Фёдорович, документы готовы?

— Разумеется, ознакомься, Юрий Мстиславович. Подписи и печати всех кого нужно получены, даты прошлогодние, не придраться, — деловито вещал Храмов.

— Ты молодец, — одобрил Юра, — но бумажки пока пусть будут у тебя, мне так спокойнее.

Вскоре клиенты ушли, Лёня же остался и заказал ещё спиртного. Выждав какое-то время, Соня аккуратно вышла на улицу, поймала бомбилу и тут же позвонила Храмову:

— Извини, если отвлекаю, но я очень по тебе соскучилась. Ты понимаешь меня?

— Скоро буду, — буркнул любовник и отсоединился.

Он приехал всё с таким же сползшим лицом, был подавлен и неразговорчив. Греху придавался тоже вяло и без страсти. Удовольствия в тот вечер никто из голубков не получил, и это окончательно выбило парня из колеи. Сконфуженный Лёня отправился в душ, Соня же, не справившись с собой, залезла в его портфель. Внутри в отдельном файле обнаружились копии тех самых расписок и заявления от имени Борцова в различные инстанции о том, что клуб 'Богемия' находится в аварийном состоянии. Последние документы выглядели свежими, даже паста шариковой ручки что в заявлениях, что в расписках была, казалось, идентичной. Однако даты на 'доносах' действительно стояли прошлогодние. Чувствуя, что находка ей пригодится, Соня принялась фотографировать бумаги на мобильный. Но успела заснять лишь расписки — закончить начатое не дал стихший шум воды в ванной.

— А на следующий вечер Лёня приехал наверстать своё фиаско и случайно назвал меня во время секса Радой, — откровенничала Соня. — Ух, как я рассвирепела! Правда, ничего не сказала и виду не подала. Но в отместку решила его шантажировать. Хотела блефовать, будто сделала копии тех документов.

— Как? — подпрыгнула я. — Разве ты не Юру собиралась шантажировать?

— Не-еее, с Юрой связываться себе дороже, уж не дура. Гораздо безопаснее что-то поиметь с Лёнечки. Капец бы настал его адвокатской карьере.

— Да чем его можно шантажировать?

— Как чем? Причастностью к обвалу стены в 'Богемии'. Это же именно Лёнечка договаривался с инстанциями, чтобы там задним числом подписывали Юркины письма, в которых он якобы заранее предупреждал об аварийности здания.

Я разочарованно посмотрела на Лепнину.

— И всё? Он только подкупал инстанции? Честно говоря, слабовато для шантажа. Да он бы просто послал тебя и был бы, извини, прав. И потом, доказательств-то у тебя кроме расписок не было.

— То-то и оно. Мне больше ни разу не удалось заглянуть в его портфель, как-то он стал осмотрителен.

— Мелковата, по-моему, рыбка. То ли дело шантажировать тех самых сильных мужей из инстанций, — подначила я.

— Нет, я всё-таки, по-твоему, похожа на дуру. Лёня, Лё-ня — вот кто мог испугаться, начать платить и ничего мне при этом не сделать. Я знаю его болевые точки.

— Какие же? — навострила я уши.

Лепнина несколько секунд поразмышляла.

— Нет, не буду говорить. Всё равно я бы на это не решилась, да и с этой заварушкой ничего не вышло.

— Заварушкой... — повторила я. — Погоди, твоя сменщица, Оля, рассказывая мне о 'богемской' афере, сказала, что ты собиралась шантажировать 'главного заварушника'. Но ведь главный заварушник — Юра, а ты мне сейчас говоришь о Лёне.

— О-ооо. Я же не знаю, как она поняла и изложила мои слова. Да, главнюк там — Юра. Но я к нему идти никогда не собиралась, только к Лёне.

— А зачем ты хотела втянуть Олю в шантаж?

Соня снова задумалась.

— Имелась одна идейка, — протянула она, — ай, да какая теперь разница?

— Я тебе скажу, какая. Мне сейчас очень некомфортно. Я считала тебя добрым, светлым человеком, а ты, оказывается, настоящая интриганка. От тебя не узнаешь, чего ждать в следующую минуту. Ты чего-то не договариваешь. Я думала о тебе лучше.

Соня посмотрела на меня немного стыдливо, потом перевела взгляд на закат.

— А что ты вообще обо мне знаешь? Что ты знаешь о моей жизни? Ты только на ногти ко мне приходила, я так, обслуга, чего ж жизнью прислуги интересоваться-то?

Ну началось.

Как нельзя вовремя на крыльце появилась Таня, с вымазанной супрой головой. Отодвинув на двери давно не стиранную цветастую шторку, она протянула мою сумку:

— У тебя телефон оборался.

Я достала смартфон, Лепнина, продолжая что-то ворчать, нетвёрдыми ногами поковыляла к туалету.

— Она скоро засыпать начнёт, — неожиданно прошептала мне в ухо Таня, — скажи, что природу хочешь пофоткать, я с тобой выйду, расскажу кой-чё.

Я ошеломлённо взглянула на девушку, та, подмигнув, юркнула обратно за тряпку. в этот самый момент в руке зазвонил телефон.

— Евдокия, у тебя там всё в порядке? — взволнованно осведомился Геннадий.

— В полном. Извините, не знаю, насколько я ещё здесь задержусь. Давайте я выйду и отдам вам деньги.

— Не надо, оставь себе.

— Почему?

— Да хрен с ними, с этими копейками, я получил большее. У меня же на самом деле, знаешь, какая жизнь тухлая, только одними воспоминаниями и живу. Я и в таксисты-то пошёл, чтоб было хоть с кем-то поговорить. Так что поездка с тобой за радость, за такое деньги грех брать.

Говорил Балдаков горестно, мне стало его жаль.

— Слушай, Евдокия, — сменил он тон на нарочито бодрый, — тут местные мужики сказали, речка у них клёвая, поеду порыбачу, удочки-то у меня всегда с собой. А ты там не спеши, как соберёшься, звякни, я тут же подкачу.

— Спасибо, — растерянно пробормотала я.

— Это тебе спасибо.

Я уставилась на замолчавший телефон. Пропадает мужик. Есть у меня одна заказчица, Марина Весёлкина, примерно одного возраста с Геннадием и полностью оправдывающая свою фамилию. Может, познакомить их? С бойкой хохотушкой Мариной Алексеевной жизнь Балдакова заискрится всеми фейерверками.

Решив по восстановлению своей репутации немедленно связаться с Весёлкиной, я открыла уведомление о непрочитанном сообщении в вайбере.

'Привет, Белоснежка, меня зовут Гномик. Давай поиграем?'

Номер отправителя был мне незнаком. И этот извращенец всерьёз надеется, что я ему отвечу?

Соня вернулась с виноватым лицом.

— Извини. Ты права, изменилась я за последнее время. Нервы просто ни к чёрту.

— Ну так расскажи мне, из-за чего ты нервничаешь.

Она снова закурила.

— В общем, шантажировать Лёню я решила из-за злости, потому что он меня Радой назвал. Такая чисто женская месть, одним махом за все те его рассказы про баб, которых он трахал параллельно со мной.

— Он и таким с тобой делился? — обалдела я.

— А что? — зло усмехнулась Соня. — Я ж не девушка, я — друг, мать его. Короче, как я поняла из Юриных слов тогда в ресторане, авария должна была случиться в прошлую пятницу. Но что-то у них сорвалось, 'Богемия' как стояла, так и стоит. Я, конечно, хотела что-то осторожненько узнать, но с Лёней мы с начала той недели не встречались, вплоть до вчерашних поминок Рады.

— Зачем ты вообще так на них напрашивалась?

— Да ничего я не напрашивалась, мне просто жалко его стало. Знала же, что он к ней испытывал, и знала, что напьётся там до одури. И вот что получилось... — она замолчала и потёрла плечи, словно замёрзла. — Сначала я никак не связывала смерть Рады с афёрой, но вчера, когда услышала в клубе разговор Лёника с Юрой, мне стало понятно, что Рада и вторая убитая в самый последний момент отказались под их дудку плясать. Но ведь девки-то были в курсе всего. Не удивлюсь, если их убили именно потому, что они соскочили. Ты бы знала Юрины методы, мне как-то Лёня рассказывал.

— Ты об инсулине и массовом изнасиловании танцовщицы?

— Понятно, и тебе рассказал. Так слушай, это ещё не всё. Я там вчера свой 'айфон' посеяла. Обыскалась и обспрашивалась. И тут подходит ко мне Юра, протягивает телефон и говорит: 'Кажется, это твоё'. А у самого рожа такая мерзкая-мерзкая. Ну, спасибо, говорю, а потом меня как током шибануло. Там же, на телефоне, есть фотки его расписок. Я, блин, тоже идиотка, все фотки с телефона на комп скидываю, чтобы память не засорять, а эти специально оставила. Не знаю, видел ли он, и вообще, случайно ли пропал мой мобильник, но я давай сразу сматываться оттуда. Лёньку с собой уломала уехать, но ночевать он со мной сразу отказался. Как всегда. Короче, едем в такси, а у меня одна мысль: бежать, бежать из этого города, пока цела. Юра-то мой адрес знает, мог заявиться.

— А как вы познакомились?

— Да обычно. Год назад ему кто-то меня посоветовал, с тех пор он ко мне на маникюр, масочки там всякие, массаж рук ходил. Следит за собой мужик, в этом он молодец.

— Ну хорошо, рассказывай дальше.

— Ну а дальше ты сама всё слышала. Терять, думаю, нечего, дай спрошу у Лёни по поводу махинации. А он так отреагировал, я не ожидала. Вот тут-то мне стало совсем страшно. Домой влетела, как ненормальная, не знала, что думать, кого бояться. Хорошо хоть Татка дома была, я ей всё рассказала, и мы вместе придумали план.

— Затаиться в этой дыре? Ненадёжно.

— Да нет, в другом городе. Но там меня ждут только завтра, а эта дыра так, перевалочный пункт. Это дом Таткиного брата. Он вечно по тюрьмам сидит, вот и сейчас, а у Татки ключи есть, она сразу предложила перекантоваться здесь. Мы ещё вчера хотели слинять, уже чемоданы собрали, и тут Лёня припёрся. Я его в глазок как увидела... Всё, думаю, убивать пришёл. Стою тихонечко за дверью, не отвечаю, чуть дышу, а он всё звонит и звонит и ноет себе под нос что-то про Раду свою, про то, как ему одиноко, плохо. В общем, я расслабилась и впустила. Ой, какие он на моём плече розовые сопли развёл! Плакался-плакался, а потом я из комнаты на две минуты вышла, возвращаюсь, а он уже заснул, прямо в кресле. Я бегом к Татке, и мы придумали про турбазу в Охотице. Утром мы вышли втроём. Лёня повёз меня на несуществующий пикник, а Танька с двумя дорожными сумками и рюкзаком как будто в свой аэроклуб поехала, она полётами и прыжками занимается. А на самом деле она поехала сюда ждать меня.

— Но зачем такие сложности? Можно же было уехать и своим ходом. И вообще, могла бы выбежать где-нибудь и поближе к Косичкам. Так нет же, выбежала в Шашичах.

— Я путала следы. Да и время поджимало. Я на электричку досюда, до этих грёбаных Косичек — какое дебильное название — опаздывала. Провези меня Лёня ещё чуть дальше — кранты, там станций нет. А в Шашичах через лес до станции можно быстро добраться, я это знала.

— Но почему ты не поехала своим ходом? Объясни мне свою логику.

— Ну как ты не понимаешь? Я начала бояться Лёню, — снова поёжилась Лепнина. — Повторяю, я уже не знала, кому верить, а кому нет. Тогда в ресторане Юра сказал ему: 'поздно, ты уже втянут'. Во что втянут, понятно, но насколько и каким боком? Что заставило его втянуться? В общем, я уже не доверяла ему. Своим исчезновением, своей медкнижкой я захотела подставить его. Захотела, чтобы опять его начали допрашивать, тягать по отделениям. Ну зла я на него! Ты не представляешь, что это, когда спят с тобой, а представляют вместо тебя другую и называют её именем!

— То есть, отдавая Оле записку для Крутолаповой, ты уже знала, что не вернёшься в Дрянск? Господи, ты чудовище. Напугала и девчонку, и меня.

— Ну извини...те меня обе с Олей. Просто я не видела другого выхода. Времени у меня для поездки к Крутолаповой не было. Не могла же я попросить Лёню отвезти меня к ней.

— Да он бы уехал, и ты спокойно могла съездить в следственный комитет.

— Душечкина, я нос на улицу боялась высунуть! Я даже курила не на балконе, а в квартире, потому что боялась: выйду, а мне в лоб — пуля от Юры.

— Кажется, это называется мания преследования...

— Ну да, давай, иронизируй, посмотрела б я на тебя. Мне нужно было всё сделать именно так, как я сделала. Оля бы завтра отнесла письмо и флешку Крутолаповой, та бы начала расследование...

— И в два счёта бы нашла тебя, живую и невредимую, в другом городе, — перебила я.

— Да, нашла бы! Только время бы уже какое-то прошло, и Юру, ну, и Лёню, кто знает, уже бы держали за решёткой. Слушай, пошли, я замёрзла.

Глава 20

В доме, за уже убранным столом сидела и читала миловидная блондинка.

— Здрассти, — от неожиданности поздоровалась я.

Незнакомка повернулась, и я узнала в ней Таню.

— Привет, давно не виделась, целый час, — засмеялась она. — Я осветлилась и переоделась.

— Таат-кааа, ну я ж говорила, классно будет, — немного пьяно прокомментировала Соня и полезла обниматься.

— Да, тебе правда очень идёт, — искренне сказала я, — добро пожаловать в наши блондинистые ряды.

— Ну так давайте же тяпнем за мой почин, — предложила свежеиспечённая 'рядовая'.

Книга в её руках молниеносно сменилась бутылкой амаретто. Я снова отказалась, Лепнина нет. Не отказывалась Соня несколько раз к ряду. В одиночку. Вскоре, как и пророчила цирюльница, маникюршу стало клонить в сон. Таня заботливо отвела подругу в спальню и, быстро вернувшись, усмехнулась:

— Даже про фотканье природы врать не пришлось. Ох, нельзя ей пить. Хоть бы к девяти утра прочухалась, а то водила Тимурматвейча прикатит, а тут тело невменяемое.

— Кто такой Тимур Матвеич?

— Да есть у неё такой воздыхатель белгородский. Сохнет по ней, как мальчик, постоянно из всяких жоп вытаскивает. Сонька ему ещё вчера позвонила, всё честно рассказала. А он где-то на севере, и вернётся в Белгород только завтра вечером, ну, то есть уже сегодня получается. Бизнесме-ен, сегодня там, завтра здесь. Короче, сказал, чтоб она не дёргалась, не вздумала на поезде ехать, а он шофёра за ней пришлёт в любую точку мира. Ну вот в эту точку, — Таня насмешливо обвела рукой убранство вокруг, — шофёр утром и приедет.

— Понятно, значит, Соня решила спрятаться в Белгороде.

— Угу. Слушай, а ты же тоже на тачке приехала?

— Да.

— А где она?

— Водитель позвонил, сказал, что поедет порыбачить, пока я здесь. А что?

Таня, явно о чём-то размышляя, зажевала губу. Всё её кукольное личико выражало смятение. Наконец она робко спросила будто совета:

— Может, оставить её тут и уехать?

— Оставить Соню? Здесь? Одну?

— Ну а что? Адрес Матвеичу она сообщила, шофёр найдёт, заберёт её в любом состоянии, — торопливо начала она рассуждать, — а мне страшно... Лучше сейчас...

— Господи, что происходит? Куда я не ткнусь, всем страшно, все сбегают, кидают друг друга, что-то не договаривают, я с вас со всех остолбеневаю!

— Говори потише, — шикнула Таня и повернула желтоватую голову в сторону спальни. — Лучше вообще пошли в огород.

За сараем обнаружилась лавочка. Сев на неё по-турецки, парикмахерша тихо заговорила. Во время рассказа я несколько раз вскакивала и порывалась уйти, ибо выслушивать подобную чушь было просто невозможно.

По словам Тани, Соня далеко не бела и не пушиста, какой старается казаться. Она, как хамелеон — мимикрирует в зависимости от обстоятельств и собеседника перед ней. Каждому Лепнина говорит лишь то, что ей выгодно. Но только не в минуты опьянения.

Три недели назад Соня позвала Таню Образцову в гости. Приглашение стало неожиданностью. Девушки хоть и были знакомы уже много лет, тесной дружбы никогда не водили. Заинтригованная Танечка всё же приехала, а через некоторое время к чаепитию присоединилась Лена, представленная Соней как недавняя приятельница.

— Девочки, я собрала вас, чтобы предложить вам пожить у меня, — излучая тепло, озвучила хозяйка дома цель чайной церемонии. — Танюш, я как раз слышала, ты квартиру ищешь?

Образцова огорошено кивнула:

— Туда-сюда нужно съезжать с той, которую сейчас снимаю.

— Ленусь, а ты всё так же на общей кухне мучаешься?

— Ага, задолбалась ваще, — по-простецки вздохнула нянечка-эмигрантка.

— Ну вот, живите у меня. Много с вас не возьму, всего по пять тысяч, мы же с вами подруги, — расцвела маникюрша своей ослепительной улыбкой.

Лена, счастливо захлопав в ладоши, была готова хоть в ту же минуту отправиться паковать пожитки для переезда. А вот насторожённая Таня не выдержала:

— С чего вдруг такое щедрое предложение, да ещё и нам двоим? Мы далеко не близкие тебе подруги.

— Так уж выходит, что ближайшие подруги мне не помощницы, — печально вздохнула Соня. — У всех всё налажено, ну кто ради меня оставит свои насиженные места?

— Тебе нужна помощь? — испуганно захлопала нарощенными ресницами Лена.

— Да, девчат, нужна. У меня участились приступы эпилепсии, боюсь однажды просто не успеть вызвать 'скорую'. А умирать как-то не хочется, — грустно улыбнулась она.

— Ой, конечно же, мы поможем, мы согласны, — заверила нянька.

— Говори за себя, — резанула Образцова.

Лену не смущало ничего и она перебралась к Соне на следующий день. Таня же промаялась двое суток. Девушка привыкла жить одна, а тут сразу две соседки, и одна из них в придачу страдает приступами — это же какая ответственность. Но тогдашняя хозяйка квартиры поторапливала парикмахершу с выселением, и Образцовой ничего не оставалось, как согласиться. В конце концов центр города и за такую смешную оплату.

Пожалела она о своей скупости очень скоро. Лепнина большую часть дня проводила дома и бдительно следила за приходившими к Тане клиентками: чьим мылом они пользуются, чьим шампунем мастерица моет им волосы, чьим полотенцем опосля их вытирает, чьим кофе угощает и так далее. На пятый день проживания квартирантка не вытерпела и стала собираться в экстренно найденную квартирку на окраине. Но Соня её остановила:

— Извини меня, веду себя, как старая бабка, ворчу-ворчу. Просто нервы расшатались. Сейчас я тебе всё объясню, прошу, выслушай меня.

И Таня выслушала. Никакой эпилепсии у маникюрши отродясь не было, диагноз придуман для Лены. Конечно, глуповатая девушка добра и отзывчива, но вдруг, не озвучь Соня столь веский аргумент, нянька бы не согласилась на переезд. Нужно было сыграть на жалости. Ну не признаваться же в самом деле по какой истинной причине Сонечке понадобились сожительницы. А причина страшна: ей угрожает опасность и она боится оставаться дома одна.

— Отлично, — фыркнула в тот момент Танечка. — То есть, если тебя придут кончать, то и нас заодно. Молодец! Я пошла, до свиданья.

— Стой! — взмолилась Лепнина. — Ну хочешь, живи бесплатно, только Ленке не говори. А хочешь, я сама тебе заплачу? Тридцать тысяч! Вот, смотри, на, бери прямо сейчас!

— Прости, но жизнь дороже, — решительно отказалась Образцова.

— О нет, ну что же мне делать! — убивалась Соня. — Ты пойми, пока нас несколько, мне никто ничего не сделает.

— Да тебе Ленки-дурочки хватит! И вообще, ты уверена, что тебя на улице не кокнут или ещё где-то?

— Ну я же говорю, среди людей меня никто не тронет.

Долго Соня уговаривала старую знакомую и в итоге ей это удалось. Взяла ли Таня немалую сумму за согласие, она умолчала.

Свой контроль Лепнина, надо сказать, оставила. Зато стартовала новая напасть — она начала выпивать. Понемногу — много ей, чтобы забиться, и не требовалось — но практически каждый вечер и стабильно в одно лицо. На неодобряющие взгляды Образцовой хозяйка квартиры отвечала:

— Не смотри на меня, как на алкоголичку. Не бутылками же хлещу, пару рюмок всего, чисто для настроения. Жизнь — дерьмо.

Потом к двум рюмкам прибавилась третья, затем четвёртая — жизнь, видимо, становилась всё хуже и хуже. И однажды Танечка, просто из милосердия, просто, чтобы не дошло до бутыли в день, решилась составить Соне компанию.

Наутро, когда в гудящей голове всплыли обрывки невнятной речи приятельницы, Образцова вновь решилась съезжать. 'Нет, Сонька чокнутая, надо быстрее смотаться, пока она не проснулась, не ровен час, ещё меня маникюрными ножницами на лоскуты искромсает', — думала она, лихорадочно собирая самое необходимое. Самого необходимого набралось два небольших пакета. Не заглянув в комнаты соседок, Таня на цыпочках улизнула из квартиры, выбежала из подъезда и чуть не попала под грузовик. Спасла её... Лепнина, толкнув на тротуар.

— Ты??? — обмерла упавшая на траву Таня.

— А что лицо такое удивлённое? — отряхнулась маникюрша. — Лучше бы спасибо сказала, я тебе, между прочим, только что жизнь спасла, если не заметила.

И она посмотрела на вывалившиеся из пакетов фен и одежду:

— А, ты на конкурс спешишь, это объясняет, почему даже грузовик не заметила. А одежда нахрена?

— На конкурс?.. — пробормотала Образцова, напрочь забывшая о своём участии в межгородском парикмахерском состязании. — Конкурс! А-ааа, сколько время?

— Скоро двенадцать, горазда ж ты дрыхнуть, подруга.

— Чёрт, опаздываю! Всё, побежала!

Таня действительно помчалась на 'Золотой локон' и, более того, стала серебряной медалисткой. На крыльях эйфории она машинально вернулась в Сонину квартиру, обо всём забыв. А именно вот о чём.

Накануне ночью собутыльница, глотнув лишнего, поведала о своих поистине диких намерениях. Лепнина хочет шантажировать своего любовника Лёню. Но не сама, а через наивную и алчную Олю, коллегу по 'Рококо', куда Сонечка устроилась только ради этого плана.

— Ольга — маленькая дура, хотящая сразу и много бабла, — рисовала маникюрша Тане портрет сменщицы. — Я запросто уговорю её. Начнёт звонить Лёне, писать ему письма на электронку с фотками или сканами кое-каких документов, а я останусь в тени. Ну, заплачу этой овце за работу. Немного. А сама буду в шоколаде.

— Ты хочешь с Лёни денег? — полюбопытствовала тоже охмелевшая Образцова.

— Ага. Два миллиончика хватит.

— Они у него есть? — поперхнулась закуской Таня.

— Найдёт, — злорадно улыбнулась Соня. — Ради своей санки проклятой найдёт.

— В смысле? Ты его дочку имеешь в виду? А причём тут она?

— А при том. Знаешь, как один мой приятель, Юрка, уломал его ввязаться в одно очень мутное дельце? А легко, старо как мир. С Алинкой-калинкой пригрозил расправиться, если Лёнечка не согласится.

— Кошмар! П-п-по-го-ди... Ты что, девочку готова убить?

— Делов-то, — махнула собеседница рукой, — как раз она мне очень мешает. Именно из-за этой маленькой дряни Лёня у меня даже на ночь ни разу не может остаться, трахаемся впопыхах! Ещё даже сиськи не выросли, а уже мужиком манипулирует, соплячка!

Вспомнила этот разговор Таня только уже на кухне Лепниной, увидев за столом наворачивающего жаркое Храмова. Соня цвела, в принципе, как обычно, когда рядом был Лёня, и, казалось, сказанного ночью не помнила. Образцова немного расслабилась, но нет. Поздно вечером, проводив любовника, маникюрша вошла в Танину комнату и принялась очень правдоподобно корить себя:

— Слушай, неужели я правда такое сказала? — хваталась она за голову. — Бо-ооже... Нет, мне нельзя пить, с языка всякий бред слетает. Татка, ты же не поверила в тот абсурд? Это я так, в сердцах. Да, Алина, конечно, между мной и Лёней, как камень преткновения, но чтобы... О-хо-хо! Всё, это клиника. Так, больше и нюхать горячительное мне не позволяй!

Таня замолчала. У меня застучало в висках.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверила?

— Я говорю правду!

— Что же ты, боясь Соню, тогда взялась ей помогать, приехала с ней сюда?

— Да Сонька нормально с того дня себя вела, — оправдывалась Образцова, — я поверила, что она правда это всё просто по пьяни наболтала. Ну, знаешь, что у пьяного в голове, то и на языке. Да и как не помочь, когда она в таком состоянии вчера прибежала домой, сама на себя не похожая? Я же все эти недели сомневалась, что ей кто-то угрожает или охотится на неё, никаких прецедентов не было. Но сегодня, когда сумку тебе выносила и случайно услышала, как она от ответов уходит, снова испугалась.

— А какие именно фразы тебя насторожили?

— Ты спросила, для чего она хотела втянуть в шантаж Олю, а она ответила: 'да была одна идейка'. Вот про эту идейку я тебе и рассказала. И ещё она что-то сказала про болевые точки Лёни. Это она Алинку имела в виду.

Я призадумалась. Сама насторожилась этими фразами... Да нет, ерунда. Соня не могла и помышлять об использовании Оли и убийстве ребёнка, бред! На такое она не способна! Вот только Олю тоже удивило и устройство Лепниной в замшелый 'Рококо', и внезапно вспыхнувшая со стороны бывшей наставницы дружба. И ведь действительно, для чего-то же Соня хотела втянуть девушку в аферу...

— Таня, а в богом забытую парикмахерскую Соня устроилась ради стабильного оклада?

— Говорит, да, — пожала та плечами, — но её приглашали в разные салоны, и, поверь мне, достойные. Я об этом знала, когда мы ещё не жили вместе. А она выбрала этот 'Рококо'. Может, потому что близко от дома. Хотя ради денег она бы и на другой конец города ездила, уж я-то её хорошо изучила. С другой стороны, она и в парикмахерской неплохо зашибает, всех своих постоянных клиенток туда переманила. Начальница очень ею довольна, она её того-то и взяла, знала, что Сонька им 'кассу сделает'. А, ещё. Знаешь, чего я боюсь и хочу уехать отсюда прямо сейчас? Смотри, ты же говорила, что Лёне позвонил кто-то из ментовки, когда нашли её медкнижку?

— Да.

— Ну вот. Вдруг ментура уже знает, где Соня? У них же собаки-ищейки там всякие, те могли след взять. А если Лёня тоже не ангел? В принципе, барашком божьим он мне никогда не казался. Что если ему мент знакомый уже назвал адрес, и он приедет сюда?

— Мне кажется, это уже от страха у тебя фантазия работает. Для чего ему сюда ехать?

— Чтобы отомстить Соньке. Ты-то уедешь, а меня он как лишнюю свидетельницу уберёт.

— Успокойся, повторяю, дурные мысли у тебя от страха.

— Ну не знаю. Мне сон плохой снился, как будто бабушка меня звала. А она десять лет назад умерла.

— А это уже серьёзно.

— Ну не смейся!

— Я и не смеюсь. Сама очень серьёзно отношусь ко снам и верю, что перед смертью человеку обязательно поступает 'звоночек'.

Мы обе замолчали и не заметили, что к нам приближается виновница беседы.

— Соня, блин, напугала! — вскрикнула Таня.

— Девки, вы чё тут мёрзнете? Дубак такой, — проговорила Лепнина заплетающимся языком и вошла в 'уголок задумчивости'.

— Ну всё, теперь точно не удеру, — раздосадовано прошептала Образцова и поднялась. — Ладно, пойдём в дом, надо ж теперь её обратно уложить. Или хотя бы проследить, чтоб она ещё не выпила, а то шофёр Тимурматвейча...

Таня удалялась, рассуждая сама с собой, я же осталась сидеть, придавленная грудой сведений. В чей бы шкаф не залезла — в каждом не просто скелет, а целый анатомический театр.

Соня прошмыгала в дом, даже не взглянув в сторону лавки. Через минуту, судя по донёсшимся звукам стекла, стало понятно, что она всё-таки выпила ещё.

Очумевая от мыслей, я просидела на улице довольно долго и наконец пошла за своим телефоном — почему-то захотелось предупредить Лару, где я.

В доме свет горел лишь в бардовом советском абажуре над круглым столом, Тани не было. Я заглянула в опочивальню. И Образцова, и Лепнина лежали по кроватям, но сразу было не разобрать, кто из них кто. Комнату освещала лишь полная луна в распахнутом окне, а девушки, обе в шортиках и маечках и обе теперь блондинки, лежали лицами к стенам.

— Таня, — шёпотом позвала я, — ты спишь?

Образцова не отреагировала. Я насторожилась и произнесла чуть громче:

— Таня, Соня.

Обе недовольно засопели. Я облегчённо выдохнула: они просто уснули, а я тут уже запаниковала. Ну с чего бы им умирать? Какая только ересь порой не почудится!

В окно ворвался ветер, ночь сулила быть прохладной. На цыпочках, чтобы не потревожить спящих, я прокралась к створкам и тихонечко их закрыла. На прикроватной тумбочке что-то блеснуло. Блистер. Я взяла его и сумела разглядеть надпись на оборотной стороне: 'Мелаксен'. Да это же снотворное! Всё понятно. Странно только, что и Образцова его глотнула, ещё совсем недавно она хотела уехать, а не спать. Что ж, зато не придётся возвращаться на лавочку, можно, не боясь никого разбудить, поговорить по телефону прямо в доме.

Экран смартфона снова извещал о непрочитанном сообщении в вайбере. Я нажала на послание и похолодела.

'Посредине леса домик,

В домике живёт том Гномик,

Гномик любит Белоснежек,

В домике шкатулку держит,

В ней цветочек, ноготочек,

В ней волосиков клубочек,

Очень любит Белоснежек,

Что с тебя тот Гномик срежет?'

Глава 21

Глаза перечитали текст несколько раз. Цветочек, ноготочек, волосиков клубочек... Срежет?.. С меня?.. Что за жуткий розыгрыш? По телу пробежалось полчище мурашек, мелко-мелко затрясло. Вне себя я побежала в коридор, нащупывая по всем стенам выключатели и зажигая свет, донеслась до двери в огород, захлопнула её, задвинула засов, опустила толстый крючок и закричала, вбегая в спальню:

— Соня! Таня!

Девушки не отвечали. Я включила свет и принялась их поочерёдно трясти. Тела были липкими и почему-то едва тёплыми, лица бледными, а на лбу каждой выступила испарина.

— Соня, проснись! — хлопала я её по щекам.

Потом бросилась к Тане. Её веки слабо задрожали, следом задёргалось всё лицо, рот свело судорогой. Издав какой-то страшный хрип, Таня резко раскрыла охваченные ужасом глаза и стала приподниматься. Её заметно колотило, почти побелевшие руки рассеянно пыталась схватиться за тумбочку.

— Таня, Танечка, что с тобой? — обняла я её плечи и ощутила невероятную дрожь.

Таня силилась что-то сказать, но не получалось, она лишь мотала и трясла головой, зубы её стучали. Тут же зашевелилась и Соня, я подлетела к ней. Точно так же она приподнялась, заколотилась и с бешенными глазами стала хвататься руками за постель, тумбочку. Пальцы её крючило, ногти впивались в простыню. Таня, со страшными звуками глотая воздух, старалась встать. Я снова кинулась к ней. Явно теряя сознание, она закрыла глаза и упала в мои руки, мы обе завалились на пол. Пару раз дёрнувшись всем телом, Таня отключилась. Я не успела опомниться, как встала качающаяся Соня, сдавленно всхлипнула и рухнула следом. В полной панике, трясущаяся уже сама, я ползала от одной к другой, проверяя дыхание и пульс.

— Две молодые девушки при смерти, возраст до тридцати! — провопила я в телефон диспетчеру 'скорой'.

— Адрес? — тоскливо спросила тётка.

— Пионерская, шесть.

— Пионерская, Пионерская... Это в каком же районе?

— Это... это село Косички... — безнадёжно произнесла я.

— Девушка, в местную звоните.

— Но я не знаю телефона!

Тётка положила трубку. Вот так вот. Я набрала Геннадия и заорала:

— Девушки умирают, вызывайте местную 'скорую' и полицию, быстрее!

— Ща-ща-ща, у меня как раз врач под рукой, — протараторил Балдаков.

Я тщетно пыталась привести лежащих в чувства, не помог даже отысканный на кухне пузырёк нашатыря. Соня и Таня находились будто в коме, дыхание было слабым. Ни Геннадий с врачом, ни полиция всё не появлялись. Полная злобы, я решительно позвонила Гномику.

Гномик принял звонок, но молчал. Из тишины доносились лишь какие-то стрекочущие звуки. Сверчки! Он на природе. Где-то рядом? Надеюсь, не в огороде. Я медленно покрутила головой по сторонам — от страха начало казаться, что за мной кто-то наблюдает.

— Ответь же мне, Гномик.

Молчание.

— Ты следил за мной?

Молчание.

— Тебе нужна я?

Нет ответа.

— Белоснежки живы, а тебя найдут, сволочь. Мразь, тебя вычислят по телефону.

Гномик отсоединился.

Я осмотрелась. Окно, по моему возвращению оно было распахнуто. Так вот как ты прокрался. Я подошла к раме и изучила её. На подоконнике обнаружилось немного земли, скорее всего, с подошвы мерзкого Гнома, но больше никаких улик. А снотворное? Девушки не сами приняли его? Подмешал в ликёр? Или вместо усыпляющего там лежало другое, более страшное средство? Я вернулась к столу под абажуром. Из блистера 'Мелаксена' было выковырнуто четыре пилюли, но в целом упаковка выглядела не нарушенной. Значит, таблетки никто не подменял. Я аккуратно сунула улику в свободный кармашек своей сумочки. Маловероятно, что на блистере обнаружатся пальчики злодея, к тому же здесь хватает моих, но отдать его Крутолаповой стоит.

Раздался стук в дверь:

— Евдокия! Это Геннадий, со мной врач, менты скоро будут!

— Медицинская карета тоже скоро будет, а пока осмотрю я, — уже на подлёте к двери услышала я усталый голос, видимо, доктора.

В предбанник с рослым Балдаковым вошёл низенький худощавый мужчина лет за пятьдесят с обвисшими щеками и брежневскими бровями.

— Вот, познакомься, Евдокия, Пётр Петрович, вместе рыбачили.

— Очень кстати, не до реверансов, пойдёмте быстрее.

— Не думал, что увижу здесь такую девушку, — сказал фельдшер, расстёгивая камуфляжную куртку. — Можно не разуваться?

— Здесь, кажется, годами никто не разувался. Какую такую? — на ходу обернулась я.

— Красивую и пахнущую вкусными духами, чай не дешёвыми. Вы как оказались в этом притоне?

— Долгая история, Пётр Петрович, прошу вас, скорее!

— Да иду я, иду, — неохотно плёлся он за мной, почти бегущей. — Только чем я помощник? Я ж без ничего. Сегодня вообще не моя смена, думал, с удочкой посижу споко... Ба-ааа! Ещё две красивых, — застыл он в проёме. — Откуда вы, такие девки, взялись в Колькиной хате?

— Пётр Петрович, любезный, может, всё-таки осмотрите девушек и вынесете хотя бы вердикт, раз уж вы здесь, пускай и без ничего? — начала я терять терпение.

— Ну, вердикт, так вердикт, — меланхолично отозвался клятвенник Гиппократа и сел на корточки меж двумя телами. — Как они очутились на полу?

— Их трясло, а потом они упали, едва встав на ноги.

— Трясло, а потом упали, — пробормотал эскулап, — а поподробней симптомчики?

Слушая описание симптомчиков, Пётр Петрович деловито щупал запястья и лбы 'Белоснежек', двумя пальцами раздвигал им веки.

— Та-аак, зрачки расширенны, угу... А что у нас здесь? — приподнял он Соне майку и, изучив живот, почти радостно возвестил: — А вот и наш след от инъекции! Угу, и у второй. Всё понятно, гипогликемическая кома.

— Матрёшкины вошки, — почесал затылок Геннадий.

— Что? — переспросила я фельдшера.

— Странно только, что больше уколов вокруг пупка нет, — не слыша меня, бубнил тот, — у диабетиков весь живот обычно исколот. Да и если они сахарницы, не могли уколоться и не поесть.

— А могло быть, что они на таблетках сидели, а сегодня решили уколоться? — поинтересовался таксист. — Поэтому и укол один.

— Исключено, таблеточники и инсулинозависимые — это два разных типа диабетиков.

Я начала сползать по стене. Инсулин...

— Эй, и ты туда же? — подхватил меня Балдаков.

— В карете только двое носилок, имей в виду, — предупредил Пётр Петрович, грозя пальцем.

— Они выживут? — с надеждой спросила я.

— И не таких откачивали, — поднялся доктор и оттряхнул колени, — щас глюкозу поставим и одуплятся.

— Пока эту вашу карету с глюкозой дождёшься... Геннадий и то скорей бы отвёз девушек в больницу, — пожалела я о затее с вызовом 'скорой'.

Пётр Петрович как бы в знак солидарности кивнул и посмотрел на наручные часы.

— Машина приедет минут через десять, они тут рядом, слава богу, в соседней Бревёнке. Десять минут, и мы поставим капельницу. А Геннадию, поверь мне, добираться до плевцовской больнички дольше.

Он подошёл к высокому платяному шкафу и, вытянув шею, стал изучать ассортимент видеокассет.

В голове всё навязчиво крутились строчки: 'Цветочек, ноготочек, волосиков клубочек... Гномик срежет'... Я принялась скрупулёзно обследовать еле дышащие тела. Все ноготочки у девушек оказались на месте, тронуты ли волосы, понять было невозможно, пуговицы на шортах присутствовали.

— Не пойму, ты что-то ищешь? — полюбопытствовал врач, опускаясь рядом со мной.

— У них должно было что-то пропасть с тела или одежды, — задумчиво пробормотала я.

— Прямо-таки должно?

— Непременно.

Фельдшер потёр подбородок.

— Ну, у этой, — показал он на Соню, — серьги одной не хватает, но, может, закатилась куда. А у той, посмотри-ка сюда, — и он дотянулся до Таниной правой руки, — видишь, полоска незагорелой кожи.

— Кольцо!

— Угу. А оно золотое было?

— Не помню, — честно призналась я, — вообще не обратила внимания на её руки. Да и потом, она незадолго до всего этого красила волосы, могла просто снять украшение и куда-то положить.

— Так получается, у вас тут ограбление произошло?

Мне не хотелось отвечать.

— Ну что ты на меня так смотришь? Нормальный вопрос. Ладно, — принял он вертикальное положение и снова подошёл к шкафу, — не буду ничего спрашивать, сами разберётесь, мне своих забот хватает. Только если б ограбление, грабитель бы сорвал обе серьги, чай в комплекте дороже, чем поштучно.

Нет, Гномика не интересует стоимость куска белого золота с болтающейся розовой жемчужиной, ему серёжка дорога в другом смысле — как памятный трофей. В своей таинственной шкатулке он коллекционирует сувенирчики с жертв. В подвале Рада облачилась в выпускное платье с атласными розочками на корсете — это цветочек. Выдающийся по длине маникюр был у Насти Лагачёвой — это ноготочек. Интересно, он отломал кусок ногтя или выдрал его с корнем? И чей же тогда клубок волос? С меня душитель ничего не состригал, я бы ощутила. Разве что какая-нибудь прядь сама сбежала с моей головы от стресса и осталась в пакете, который Гном унёс с собой. Хотя он же ещё выкрал из моей сумки диск с фотографиями, но об этом в стишке не упомянул.

Стоп! До сих пор 'Белоснежек' душили, сейчас же обезоружили снотворным, а потом вкололи инсулин. Странно, даже обывателю известно, что убийцы не меняют почерк — они боятся, перейдя на новый способ, потерпеть фиаско. А может, сообщениями меня пугает просто сумасшедший? Бывает, что всякие шизофреники берут громкие злодеяния на себя. Нет, для простого запугивания слишком реальна земля на подоконнике. Но что-то не складывается...

— Евдокия? — тронул меня Геннадий за руку.

Я вздрогнула. Размышляя, совсем не заметила, как оказалась за столом под абажуром.

— На-ка выпей и успокойся, — шофёр до краёв наполнил стакан водой.

Благодарно кивнув, я уже поднесла гранёный ко рту, но тут опомнилась:

— Нет, нельзя ничего пить и есть в этом доме. Здесь может быть снотворное или ещё какая-нибудь отрава.

Балдаков потёр обгоревший лоб, пристально смотря мне в глаза.

— Подружки твои ведь не диабетички?

Я молча достала из кармана джинсов телефон и продемонстрировала сообщения. Геннадий закивал, оглянулся на спальню и тихо сказал:

— Не хотел тебя пугать прежде времени...

Ох, не люблю, когда фразы начинаются так.

— Мы когда из Шашичей выехали, я в зеркало заднего вида машину заприметил. А потом уже здесь, возле рюмочной, мне показалось, такую же видел.

— Как выглядела машина?

— Да ничего особенного, стоит только до хренища. Чёрная 'бээмвэха'.

— А номер? — набрала я полную грудь воздуха, чувствуя, что близится первый мой в жизни обморок.

Геннадий что-то говорил, тряс меня за плечи, но глаза и голову заполонял туман. Меня словно погрузили в бассейн, всё виделось и слышалось как сквозь толщи воды. Опять чёрная 'БМВ', сказанное Таней в страхе: 'А вдруг Лёня уже едет сюда, чтобы отомстить Соне?'...

В нос ударил резкий запах. Я с трудом разлепила тяжёлые веки и сфокусировалась. Передо мной склонялись Пётр Петрович с нашатырём, Геннадий и мужчина в форме с невысоким лбом, маленьким носом и восполняющей эти недостатки в объёмах продолговатой челюстью.

— Ну слава богу, одуплилась.

— Евдокия, с тобой не соскучишься.

— Старший лейтенант Забейка Николай Васильевич.

— Я упала в обморок?

— Ну, не совсем чтоб упала.

— Евдокиюшка, пора ехать.

— Никаких ехать, имеется пара вопросов к свидетельнице.

От последнего слова я тут же пришла в себя. Ну вот, опять влипла. Надеюсь, в этот раз не перейду в категорию подозреваемых, а то у доблестных полицейских с этим всё так зыбко.

Я приподнялась и села на твёрдом, пахнущим пылью и чем-то кислым диване. Как раз в этот момент двое хмурых мужиков в халатах выносили Таню — слава богу, ногами назад — Сони уже не было. Пётр Петрович откланялся, сонный Геннадий с блюдцем в руке закурил прямо в предбаннике. Старлей примостился рядом со мной и приступил к опросу.

Не менее сонный, он выполнял свою работу без энтузиазма. Криминала в произошедшем не видел, на показанные мною сообщения от Гномика почти посмеялся.

— Как вы не понимаете, девушкам угрожает опасность. Поставьте охрану у их палаты! — потребовала я.

— Гражданка Душечкина, давайте полиция будет решать, как распоряжаться трудовыми человеческими ресурсами, — нахмурился Забейка. — Посторонних к потерпевшим всё равно не пустят, только родственников.

Я разозлилась окончательно.

— А то я не знаю случаев, когда любой желающий может назваться родственником и пройти в палату хоть за шоколадку! — вскочила я с дивана и пошла к столу за водой. — А потом медсёстры разводят руками: 'ах-ах, да что вы с меня спрашиваете, да вы знаете, сколько у нас тут народу лежит, за всеми не усмотришь, а я тут одна на три отделения пашу без сна и отдыха, потому что работать больше некому, кто ж пойдёт за такую копеечную зарплату'!

Высказавшись, я залпом осушила стакан.

— Не-еет! — крикнул Балдаков, выбегая из предбанника.

— Как это 'нет'? Разве я не правду сказала? Что вас так возмутило, Геннадий?

— Евдоки-иия, — с самым печальным лицом смотрел он на меня, — сама ж говорила, что в воде может быть снотворное. Ай, и я дурак, стою там курю, сонный, хрена лысого не вижу.

Я прислушалась к своим ощущениям:

— Да вроде нормальная вода. Никакого странного вкуса.

— Ну, может, снотворное и без вкуса, и действовать же оно начинает не сразу. Только давно ты ела и спала, а?

— И то, и другое давно.

— В общем так, — поднялся Забейка, — ваш телефон и адрес прописки, гражданка Душечкина, у меня имеется, понадобитесь — вас вызовут официальной повесткой. До свиданья.

Он завышагивал на выход.

— Геннадий, нам нужно ехать в плевцовскую больницу, сторожить Соню и Таню, — сказала я, когда за участковым захлопнулась дверь.

Балдаков осоловело взглянул на меня и сладко зевнул. Зевота заразна, я повторила за водителем. Затем веки стали слипаться, перед глазами снова всё поплыло, сопротивляться сну было невозможно. Кажется, я плюхнулась на стул и уронила голову прямо на стол...

Глава 22

За окном шумел ливень. Пару минут я лежала без движения, мучимая жаждой, но покидать постель не хотелось. Жажда оказалась сильнее, я поднялась и чуть не рухнула обратно — голова кружилась и в целом была какая-то слабость. На автопилоте доплелась до ванной. Зеркало отразило растрёпанное нечто почти землистого цвета с почему-то несмытой косметикой. Кое-как почистив зубы, поплескав на лицо прохладной водой и расчесавшись, спустилась на первый этаж.

Гостиная зияла пустотой, были содраны даже обои. Удивлённая и еле отрывающая тапки от пола, я вбрела в кухню. У окна, игриво напевая 'Сиреневый туман', из такой же сиреневой леечки поливал цикламены Марик. Заслышав моё шарканье, певун замолк и обернулся.

— О-ооо, красота моя, доброе утречко, — подскакал он ко мне и чмокнул в щёку. — Хотя скорее добрый день. Выспалась?

— Ещё хочу, — стекла я на угловой диванчик.

— Неудивительно. Эспрессо, двойной эспрессо?

— Капельницу. Чувствую себя так, будто я умерла.

— Свят-свят, — прямо лейкой перекрестился он, — тогда лучше водички.

— Угу, святой. За водичкой и приползла.

— Водичка оживляет, уж я после прогулки с херром Густавом знаю, — заботливо налил Марк мне высокий стакан. — Слушай, с виду такой приличный, а внутри — ну прожжённый алкоголик, фу. Я до вчерашнего в его фамилии Экстрём слышал 'экстрим', а теперь 'стрём'. Покажи мне, говорит, Марик, го-оород, ага, посмотрели город. Из окошка первого же увиденного им на мою бедную голову бара. Вчера после этого променада целый день были с ним, как два зомби. Я ж, ты знаешь, парень непьющий и вдобавок ко всем достоинствам деликатный, вот и не смог послать гостя. Как-то незаметно карусель из рюмок закрутилась...

— Густав... Я про них с Шушей совсем забыла. Они ещё у нас?

— Да, только они ещё с ранья уехали зарабатывать на площадь. Сегодня вечером как раз уезжают, поколесят на своём лисапеде к югам. Хотят в Крым, ну а там как кривая выведет.

— А чем они зарабатывают? Фокусы что ли показывают?

— Да куда там фокусники, всё гораздо проще, рыба моя. Если у тебя есть более-менее редкая для наших широт зверушка, любая, отличающаяся от кошки или собаки — этого уже достаточно, чтобы зарабатывать. Сажаешь обезьяну на руки всем желающим сфоткаться и собираешь дань, по полтиннику.

— И на это можно прожить?

— Нет, ну там у себя в Швеции Густав, конечно, работает, как все нормальные люди. Он переводчик с суахили, африканский язык Танзании, Уганды там всякой, в общем, тянет парня в эту сторону. А время от времени путешествует по миру, зарабатывает на пропитание себе и мохнатому другу на туристах, а на постой останавливается у добрых самаритян вроде нас. Считай сама: вчера ночью мы выдукали четыре бутылки хорошего вискаря и что-то ели, оплачивал всё он. Короче, можно сказать, кормилец в их союзе Шуша и зарабатывает он вполне неплохо.

— И кормилец, и поилец.

— И сам тот ещё алкаш.

Марк подбоченился и перешёл на другую тему:

— Ой, Дуняша, ну и напугала ты нас ночью.

— В смысле?

— Ты что, ничего не помнишь?

Я постаралась включить память, но Марик оказался оперативнее.

— Когда тебя этот здоровущий Геннадий вынес из машины на руках, мы с маман чуть не охренели. Подумали, тебя где-то машина сбила, а он подобрал.

— На руках? Почему?

Тут память наконец-то загрузилась, я прикрыла рот ладонью:

— Соня! Таня... Снотворное...

— О-ооо, пошёл-пошёл мозговой процесс.

— А откуда Геннадий узнал наш адрес?

— Сказал, привозил тебя уже сюда, — поправил Цветков причёску в отражении висящих бокалов, — после того, как вы следили за Лёней.

— Он и это рассказал? — смутилась я.

— Да Геннадий нам все твои подвиги спалил. Ох, как маман тут себя корила, что подсказала тебе поиграть в Агату Кристи вперемешку с Дарьей Донцовой. Короче, ты, птичка моя, под домашним арестом. Мне велено тебя никуда не выпускать, надзирать над тобой, пока маман не вернётся, — резал Марк воздух пальцем, — а завтра вы вместе поедете к этой, как её, к следовательше короче.

— Крутолаповой.

— Точно. В общем, готовься, рыбина моя, к вечернему разговору с нашей мамой. Кстати, водичку мы тебе и в комнате на тумбочку поставили.

— Я не заметила. Где ж мне было догадаться, обычно ж не стоит. А что у нас с гостиной?

— Ну понимаешь, Шуша вчера ночью после осмотра памятников, — Цветков изобразил в воздухе кавычки, — был пьян, ревнив и, как следствие, воинственен. Он разгромил тут всё, палил в бешенстве по стенам хурмой и персиками. Вчера днём приехала многорукая баб Варя, убрала, отмыла, отдраила, но на обоях так и остались следы от фруктов.

— Это я помню.

— Ну, хоть что-то. К вечеру, короче, маман возжелала новый ремонт. Вызвала бригаду грузчиков, те растаскали всю мебель по гостевым комнатам, а она с Альбиной тем временем содрала обои. Кстати, сейчас они с Сорокиной поехали выбирать новые.

Я многозначительно посмотрела на друга, тот с прискорбием вздохнул.

Беда. Альбина Сорокина, лучшая Ларина подруга на протяжении уже тридцати пяти лет, как раз таки дизайнер интерьера. Она любительница варварской роскоши, позолоты и лепнины. Альбина Владимировна ни раз высказывала своё фи в адрес нашей 'простенькой' залы, аргументируя, что такая редкостная дама как Лариса должна окружать себя обстановкой под стать Версалю или, на худой конец, хотя бы Екатерининского дворца. До сих пор Ларе как-то удавалось уворачиваться от дизайнерства подружки, но, похоже, скоро наша гостиная будет напоминать музей.

Марк сел со мной рядом, нежно погладил по голове, осмотрел шею.

— Может поешь?

— Не хочу. Хочу только спать, спать и спать. Как будто неделю не спала. Но сначала позвоню Геннадию, поблагодарю его за всё, что он для меня сделал.

— Отличный мужик, — подтвердил Цветков, — на маман он тоже положительное впечатление произвёл.

Я подмигнула:

— Надо бы его с Весёлкиной познакомить.

— В знак благодарности? — засмеялся Марк. — Почему бы нет, отличная партия.

Осушив ещё один стакан воды, я вернулась в комнату. На телефоне накопилось несколько пропущенных звонков и сообщений. Но не от Гномика, злодей молчал. Первым делом я соединилась с таксистом.

— Геннадий, спасибо вам огромное, что привезли меня домой и вообще столько времени и сил на меня потратили.

— Не стоит, — смущённо ответил Балдаков. — Как ты себя чувствуешь?

— Головокружение. И спросонья сперва ничего не помнила. Кажется, я всё-таки тяпнула вчера снотворного?

— Похоже на то. Слушай, хорошие новости, подруги твои живы.

— Вы ездили в больницу? — обрадовалась я.

— Нет, звонил Петру Петровичу. Он сказал, что их уже выписали и за ними приехал белгородский дядька, назвался Алексеем.

— Белгородский дядька? Шофёр Тимура Матвеевича?

— Ммм, вроде да, что-то про какого-то Матвеича Петрович говорил.

— А откуда этот Алексей узнал, где Соня и Таня? Господи, — села я на кровать, — да это не он! Это убийца подобрался!

Геннадий засмеялся.

— Да не кипишуй, Евдокия, я жешь всё узнал. Алексею местные зеваки подсказали. Пока ты без сознания была, мы девок твоих в 'скорую' грузили, на улице жиденькая толпа любопытных собралась, ну, знаешь, как это обычно бывает. А утречком приехал этот белгородский, потоптался-потоптался, поймал кого-то на улице, ну, его местные в больницу и послали. Да, кстати, Петрович сказал, что номера на машине тоже белгородские были, так что не дрейфь.

— Номера... Геннадий, вы вчера говорили, что заприметили и в Шашичах, и в Косичках чёрный 'БМВ'. Не помните номер машины?

— Евдокий, — немного помолчав, ответил водила, — у меня цифры совершенно из головы вылетели. Я ж не думал, что всё так серьёзно обернётся. К тому же ну сколько таких машин в Дрянске? Не самая редкая модель, хоть и говорят, что в стране кризис и у людей денег нет, но таких тачил по городу не одна.

— Это седан, внедорожник, что?

— Седан, 'БМВ'-семёрка, представительский класс.

— А какие-нибудь опознавательные знаки? Ну не знаю, может, на лобовом стекле висел какой-то приметный аксессуар?

— Да ничего приметного и ничего лишнего. Тачка выглядела так, как она и должна выглядеть за свои три с половиной лимона, без всяких украшалок и ненужного махуяра.

— А водителя вы не разглядели? — просила я, ни на что не надеясь.

— Ну, морда такая, шире моей будет. Кажется, он лысый, и в чёрных очках.

Я приуныла. Как вдруг до меня дошло: Балдаков же видел Лёню на поминках в 'Богемии'!

— Геннадий, помните, парня, за которым мы следили? Ну того, в такси Тимохи.

— Ясен-красен помню, это ж только позавчера было.

— Позавчера? А мне казалось, уже столько времени прошло... За рулём той 'БМВ' был он?

— Кто, тот парень, за которым следили? Да не, — рассмеялся таксист, — совсем не похож. У того ряха и лысый, а этот лохматый.

Но от сердца ничуть не отлегло. За рулём не обязательно должен был находиться сам Лёня, вместо него мог сидеть нанятый водитель или друг.

— А, ещё, Евдокий, я ключи от той хаты в твою сумку бросил, дверь запер, всё нормуль.

— Большое спасибо, что и об этом позаботились, я верну ключи Тане.

— Не знаю, кто из них Таня, но их ж обеих в Белгород забрали.

— Вот незадача. Интересно, почему и Таня уехала? — в воздух пробормотала я.

— Чего говоришь? Не расслышал.

— Да нет-нет, так, мысли вслух. Говорю, они обе вернутся, когда всё утихомирится, — ответила я, не очень уверенная в своих словах.

— А-а. Слыш, ну ты это, сегодня никуда не собирайся, отлежись.

— У меня всё равно сил нет даже сидеть, не то что ехать куда-то.

Поговорив ещё немного, мы попрощались и я позвонила бившейся ко мне всё утро Сониной сменщице. Взволнованная, издёрганная Оля рассказала, как ночевала у Лепниной дома и на пару с перепуганной Леной не сомкнула глаз. Я поведала о случившемся и недрогнувшим тоном заверила, что Соня жива и через неделю-другую вернётся в Дрянск.

После разговора на меня вновь навалилась дремота. Не в силах ей превозмогать, я достала из шкафа тёплый уютный плед, завернулась в него и быстро-быстро заснула.

Какой-то небритый мужчина поцеловал меня в щёку. Затем в другую. Потом погладил по волосам, щекоча мою шею чем-то мохнатым. Наверное, кавказец с непроходимо волосатыми руками. Господи, а он-то уже откуда в моей жизни?

Лица коснулось что-то мокроватое, я разлепила веки и оцепенела. На моей груди восседало ОНО — маленькая чёрная сущность демона. Прильнув к моему носу своим — бурым, чуть мохнатым, испускающим огненное дыхание из широко раздувающихся ноздрей — дьявольское отродье смотрело страшным двоящимся оком. Я вжалась в подушку. Чертёнок медленно стал отдаляться, потом подпрыгнул, я заорала, скинула нечистого и зарылась под плед с головой, лихорадочно зашептав:

— Отче наш, иже еси на небеси...

Послышались сдавленные смешки, очень знакомые. Затем женский голос произнёс:

— Мне кажется, пора звонить доктору Захарову.

Я вынырнула из укрытия и узрела всех домочадцев, включая Густава с капуцином.

— Ma ange, ты за кого Шушу приняла, что молитвы вспомнила? — спросил Дима.

— За дьявола.

Все кроме герра снова захихикали.

— Вас бы так разбудили! — возмутилась я. — Лёг мне прямо на лицо, на самый нос, оттого его глаза слились в кучу! Жуткое зрелище.

— Шуша всегда так ласково будить меня, он тебя даже целовать, — обиженно возразил Эстрём, прижамая к себе питомца.

— Да-да, как спящую красавицу, — высказался Марик.

— Вообще-то зверёк хотел тебя вылечить, — сверкнула улыбкой Лара, — герр Густав говорит, что когда ему недомогается, он прикладывает к больному месту Шушу и через два часа встаёт на ноги полный сил.

— А лечебной обезьяне это удалось, мама, вот, Дуняша уже встаёт, — снова съязвил Цветков.

— И ничего, тем более нос, у меня не болит!

— Лариса Константиновна, я же говорил, лучше приложить подорожник, — прошептал Женевин.

— Думаю, лучше приложить к Дуняше психотерапевта Захарова, — резюмировала подруга.

Герр с капуцином встал.

— Просить меня простить, что разбудить, — неуклюже поправил он очёчки, — я с Шуша придти попрощаться с тобой, Дуня.

Я осеклась и залепетала.

— О, это вы меня простите, я совсем не хотела обидеть ни вас, ни Шушу. Он не страшный, нет, и вовсе не похож на дьявола, очень милый зверёк. Жаль, что мы так и не успели подружиться.

Экстрём слегка порозовел, будто я нахваливала его. Обезьянка сползла до пояса хозяина и достала из его кармана клетчатого пиджака мятый несвежий платок. Затем спрыгнула на кровать и, встав на задние лапки, высоко помахала кусочком материи в воздухе. Мы все, не сговариваясь, зааплодировали. Капуцин, довольный произведённым эффектом, оголил зубы в подобии улыбки.

— О-о, это так мило! — в один голос растрогались мы с Ларисой.

— Браво, браво! — кричал Марик.

— Encore, milord, encore! — хлопал Дима.

— Шуша поднять белый флаг, — пояснил Густав, — война быть завершён.

— Ну что вы такое говорите, ну какая война, правда, мой сладенький? А кто тут моя гыза-гыза-гызочка? — уже тянулась Лара к капуцину.

Её лицо с вытянутыми в поцелуе губами и закрытыми веками вплотную приблизилось к сморщенной морде зверушки. Но Шуша, видимо, памятуя о степени страстности этой натуры, резво запрыгнул мне на плечи и постарался спрятаться за мою голову. Хлебородова раскрыла сначала один глаз, потом второй и, поняв, что стиснула пылкими объятьями не свою гызачку, а воздух, фыркнула:

— Да что ты понимаешь в женщинах, РЕБЁНОК?

— Дуняша, ты ж фотограф, хватай фотоаппарат, — распорядился Марик, — пошли провожать наших гостей со слезами на глазах.

Дружной гурьбой мы высыпали в сад. У ворот своих путешественников уже дожидался красочный велосипед. Весь он был обклеен стикерами из разных стран. По бокам висели разномастные коробки с покупками, спереди оказалась металлическая корзинка с зелёной постелькой для Шуши, сзади был привязан оранжевый потёртый саквояж. Дополняли картину пять воздушных шариков с улыбающимися смайлами. Я бегала вокруг провожаемых с фотоаппаратом, обезьян ради фото дался всем на руки, даже Ларисе. Густав так счастливо и широко улыбался, что его брекеты от вышедшего под вечер солнца давали на снимках блики. Мы все по очереди тепло обняли шведа, пожали крошечную лапку капуцина и пообещали принять путников и в следующий раз, если таковой представится. Шуша взгромоздился герру на плечи и объял его за шею. Тот натянул твидовую шляпу, включил где-то сквозь коробки маленькое жёлтое радио, крякнул клаксоном и, махая нам, неторопливо поколесил по тропинке. Питомец послал воздушный поцелуй, а потом весело заподпрыгивал на спине хозяина под нетленное 'Арлекино' Аллы Пугачёвой.

Мы всматривались в удаляющийся велосипед до тех пор, пока он совсем не превратился в мошку на янтарном горизонте. Пёстрый, обвешенный разноцветными коробками и с развивающимися шариками, двухколёсный транспорт походил на какую-то сказочную повозку и мы, как дети, всё ожидали, что он вот-вот взмоет в небо.

— Чудак, — с лёгкой грустью произнёс Марк.

— Я буду очень скучать, — ещё печальней сказала Лара.

Разговор с Ларисой выдался тяжёлым. Точнее, это был практически монолог. Слушать мои рассказы Хлебородовой не требовалось, обо всём ведь ещё ночью ей поведал Геннадий. Поэтому Лариса только кричала и курила, курила и кричала. Но я не обижалась, в таком тоне подруга говорила не со зла — просто она очень за меня испугалась.

— Ты понимаешь, какую ответственность я за тебя чувствую? Я отношусь к тебе не только как к подруге, но и почти как к родственнице, как к дочери, можно сказать! Никаких расследований! Никаких слежек! Завтра едем к Крутолаповой, всё ей рассказываешь, и про нападение душителя тоже! Я ещё, старая дура, надоумила тебя поиграть в сыщицу. Всё, забудь! Ты вообще осознаёшь, что те девчонки пострадали по твоей милости?

— Осознаю.

— Это вы с Геннадием привели того психа в эти богом забытые Косички!

— Признаю.

— Если бы не вы... Если бы он не проследил за вашим такси...

— Согласна.

— Да что ты там всё время талдычишь? — бросилась Лара зажигалкой в напольную вазу.

— Знаешь, о чём я думаю весь день...

— Ну-ка?

— Одна из девушек, Таня, очень не вовремя перекрасилась в блондинку. Скорее всего, Гномик перепутал её со мной.

— Час от часу не легче! — вызверилась Лариса. — Домашний арест!

— Думаю, дело обстояло так, — не обращая внимания на крикунью, вскочила я с кресла и заходила взад-вперёд. — Когда мы с Таней разговаривали на лавочке за сараем, в туалет вышла Соня. В этот момент Гномик мог преспокойно забраться внутрь через открытое настежь окно комнаты и подмешать в воду и ликёр снотворное. Гном думал, что в доме две 'Белоснежки', а не три. Понимаешь, та лавка не видна с порога двери, ведущей в огород. Говорили мы с Таней почти шёпотом, Гномик не мог ни видеть, ни слышать, что на улице девушек две. Но он, повторюсь, знал, что где-то помимо Сони должна быть ещё и я, он ведь следил за мной. Наверное, подумал, что я тоже просто вышла в туалет.

— Та-аак, — всё не смягчалась Хлебородова, — а подай-ка мне зажигалку, раз уж всё равно туда-сюда ходишь.

— Так вот, — протянула я огниво, — пока в доме никого не было, Гном залез в окно, подпортил напитки и где-то затаился, скажем, в предбаннике. Его-то цель — укол, который мог привести к более страшным последствиям, и он был намерен довести дело до конца.

— Кстати, насчёт более страшных последствий, — закурила Лара. — Нужно будет уточнить у знакомых врачей, но, насколько я слышала, организм в такие моменты борется. Вроде девчонки через какое-то время могли самостоятельно придти в себя, но капельница с глюкозой да, им всё равно бы потребовалась.

— Не сбивай меня, пожалуйста. Затаившийся Гном дожидается возвращения Сони. Та, судя по доносившимся до лавки звукам, сразу же приняла на грудь ещё. То есть в неё попало снотворное. Следом за Лепниной в дом вернулась Таня. Наверное, она выпила воды, и вскоре обе девушки заснули. Выждав какое-то время, Гномик выходит из своего укрытия, заходит в спальню и что же он видит? Две блондинки, Соня и... Дуняша.

— Опупеть! — раздавила она в пепельнице сигарету. — Просто охренеть!

— Уверена, Гномик нас просто перепутал с Таней, — неслась я дальше. — Повторяюсь, она перекрасилась в блондинку и комплекцией мы похожи. А ещё, когда я вернулась в дом, обе девушки спали, отвернувшись к стене, и в потёмках Гном лица разобрать трудно. Но ему неугодна именно я. Ну чем Гномику могла помешать Таня? Это не она, а я ношусь по этому чистилищу, выискивая убийцу.

— Вот именно! — гаркнула Лара.

— К тому же, как я уже говорила, он вряд ли знал, что в доме три 'Белоснежки', а не две.

— Ну а одежда-то? Вы с этой Таней в одинаковом были что ли?

— Нет, Таня, как и Соня, была в шортах и майке, а до этого в платьице. Я же была в джинсах и топе. Да не суть. Меня смущает другое. Не понятно, почему Гном изменил своему излюбленному пакету и взялся за шприц.

— Я тоже об этом думаю. Может, это два разных гада?

— Вряд ли, ведь Гномик написал мне про цветочек, ноготочек, волосиков клубочек. Всё сходится: цветик, розочку, он срезал с платья Рады, ноготь — с Насти. А вот волосы, наверное, мои.

Мы строили версии и спорили до полуночи. Но итог беседы был один: я должна прекратить блуждать в этом лабиринте с Белоснежками.

Не спалось. В минувшие безумные дни я совсем забыла о спорте, бассейне и вообще как-то себя запустила. Поэтому сейчас отправилась не в кровать, а в тренажёрный зал. Затем поплавала, а в завершении побаловала себя ванной с душистой ароматной пеной. Тщательно вымывшись, нанесла пилинг, напитала волосы бальзамом и масками, а тело и лицо — глиной с антистрессовым эффектом. Не знаю, правда ли зелёная масса столь благотворна, но после всех проделанных процедур я почувствовала себя родившейся заново. Стало легко, все тягостные мысли отступили.

Довольно улыбнувшись своему отражению, отправилась в спальню. Взяла свежую, ещё ни разу не открываемую книгу Дарьи Донцовой и зарылась под плед. Наверное, мне и впрямь лучше погружаться только в книжные злоключения, это безопасней.

Глава 23

Стрелки часов не подобрались ещё и к половине десятого утра, когда я уже ёрзала на неудобном жёстком стуле перед майоршей Крутолаповой. Ларисе даже не пришлось напоминать мне о поездке в следственный комитет, Инна Вадимовна разбудила меня ранним звонком сама. Подруга поехала со мной, но, как она ни рвалась, дежурным удалось не пропустить её дальше КПП, и сейчас в прокуренном кабинете мы с Крутолаповой находились один на один.

Сегодня следователь выглядела откровенно плохо, нежели неделю назад. Какая-то совершенно не красящая её чёрная водолазка с немного растянутым горлом, полное отсутствие макияжа, немытые волосы, наспех стянутые дешёвой резинкой. Слегка опухшая и находящаяся явно не в духе, Инна Вадимовна минут пять подписывала какие-то документы, время от времени бросая на меня хмурые, колючие взгляды. Наконец расправившись с бумажками, она сомкнула руки в замок и с ноткой иронии вопросила:

— Евдокия Богдановна, ты заметила, что зачастила ко мне?

— Инна Вадимовна, на самом деле я должна была придти к вам ещё несколько дней назад.

— О как, — Крутолапова цепко вгляделась в меня и подперла пухлую щёчку кулаком. — То есть я чего-то не знаю?

Я сглотнула.

— На меня напали. Во вторник.

Майорша поменяла позу и шумно выдохнула.

— Во вторник... А сейчас у нас какой день недели, милочка?

— Суббота.

— Суббота... — как можно спокойнее повторила следователь, но я видела, что она закипает. — Ну-ну-ну, рассказывай, я внимательно слушаю.

— Мать Эдуарда Хмелёва, Нина Павловна, назначила мне встречу на окраине города, в районе бараков, готовящихся к сносу. Она просила привезти ей свадебные фото на диске. Встреча была назначена поздним вечером, я прождала её некоторое время, но Нина Павловна так и не явилась. Я пошла обратно к остановке, и тут на меня напали сзади. На голову мне набросили пакет и стали душить, но я вовремя прикинулась мёртвой и благодаря этому выжила.

И в качестве доказательства своих слов я запрокинула шею. Близоруко щурясь, Инна Вадимовна перегнулась через стол. Потом откинулась на спинку кресла и схватилась за сигареты.

— Гематомы как раз на том месте, где были и у Байлер с Лагачёвой... Ты видела убийцу?

— Нет.

— На освидетельствование ходила?

— Нет.

Крутолапова вдохнула всей своей мощной грудью.

— Про полицию, наверное, могу не спрашивать.

— Не обращалась, — подтвердила я, стыдливо опуская глаза.

Майорша встала и, скрестив за спиной руки, зашагала от стола к стене и обратно. Неудачно обтянутая водолазкой фигура гусеницы колыхалась, а стул подо мной подпрыгивал при каждом её шаге.

— И чем же ты, девочка, думала? — спросила она подозрительно мягко.

— Я сначала хотела придти к вам...

— А потом, значит, перехотела? В силу чего же, могу я узнать?

Подумав, сглотнув и опять подумав, я призналась:

— Решила сама найти душителя.

Майорша остановилась посреди кабинета.

— Я ослышалась?

— Нет.

— Нет, наверное, я всё-таки ослышалась. Что-что ты решила сделать?

— Найти душителя.

— Найти душителя...

Повторяя последнюю фразу на все лады, Инна Вадимовна ещё немного прошлась. Затем приблизилась ко мне и... со всей силы влепила пощёчину.

— Ты что, дура?! Ты кем себя возомнила, соплячка недоделанная? Идиотка! По-твоему, полиция не справится без тебя, здесь чмошники сидят, да?! Королева, б...! ...! ...!

Левая щека вмиг стала горячей. На всякий случай я прикрыла ладонью и правую, боясь, что Крутолапова замахнётся ещё раз. Она гремела и гремела отборным матом, глаза её метали молнии, ноздри раздувались.

— В сыщицу она решила поиграть! Это со скуки? Лепездричка избалованная! Ты фотограф? Вот и фотографируй! А серьёзные вещи, будь добра, оставь для умных людей с соответствующим образованием и опытом.

Глотнув воды, затушив в пепельнице дотлевающую сигарету и тут же взявшись за новую, майорша подошла к окну. С минуту она лишь тяжело и зло сопела. Я тоже молчала, признавая, что получила за своё самомнение по заслугам.

— Извини. Ты просто не знаешь, как трудно мне вести это дело.

Голос её звучал надломлено, я обернулась и пролепетала:

— Почему? Вы же профессионал.

— Только не надо мне тут мёда в уши! Профессиона-аал. Да, профессионал, но...

Она медленно вернулась к креслу, села и продолжила:

— Мою старшую сестру тоже задушили. Только мешком из-под картошки. Ирка инвалид была с детства, колясочница, а после гибели родителей ещё и с головой у неё стало плохо. Воспитывала нас обеих бабка по отцовской линии. И однажды бабка устала, сдала Ирку в специнтернат. Мне она тогда сказала, что это дом для инвалидов. Ну, думаю, ладно, бабка всё-таки как-никак старая, ей уже тяжело горшки за Иркой выносить. А я в то время жила на Сахалине. В восемнадцать лет выскочила замуж за военного, улетела с ним туда, ну а вскоре и первого сына родила, как-то не до сестры было. Месяца четыре прошло, бабка телеграммку прислала в два слова: 'Ира умерла'. Я ей сразу же давай звонить, а она сказала, что Иру нашли на территории лечебницы без признаков жизни и от чего она скончалась, неизвестно. Дело быстро замяли, никому ни в чём разбираться не хотелось. Я поплакала-поплакала да успокоилась. Своя жизнь кипела, а Ира и правда была обузой, прости, Господи, меня за эти слова...

Инна Вадимовна уставилась в окно.

— А через два года мы с мужем и сыном вернулись в Дрянск. И как раз вскоре бабка умирать собралась. Позвала меня к себе и на смертном одре созналась, что это она Ирку задушила, дескать, замучилась ездить навещать и платить за содержание. Отвезла её куда-то вглубь прибольничного парка и накинула мешок. А сестра в своей коляске сопротивляться не могла. И да, клиника оказалась не для инвалидов, а психиатрическая. Вот такая история. Я после этого и поступила на юрфак. Знаешь, — стряхнула она длинную трубочку пепла, — душат людей часто. А ещё висельников-самоубийц хватает. И каждое дело, связанное с удушением, даётся мне ой как нелегко. Но я за каждое берусь. Как будто искупаю бабкину вину перед Иркой. А может и свою тоже...

И Крутолапова вновь отхлебнула воды. А я, потрясённая, кое-что вспомнила:

— Поэтому, говоря, что и Лагачёва, и Байлер умерли от асфиксии, вы произнесли фразу: 'Мучительная смерть'. Вас это коснулось лично.

— Это я на той неделе говорила? — сдвинула круглые брови следователь.

— Да.

— С чего тебе это запомнилось?

— Наверное, просто как фотограф я внимательна к мелочам.

— Да ладно, имей уже смелость сказать как есть: не ожидала сочувствия от бабы в погонах. Конечно, мы ж тут все нелюди, из подследственных признания выбиваем дубинками и сапогами, иголки под ногти суём, током пытаем, а свидетелей делаем обвиняемыми. Ой, Душечкина, — махнула она на меня рукой, как на безнадёжную. — Я тоже и плачу, и переживаю, и на стенку временами лезу. И детей у меня двое. Ничто человеческое, как говорится, менту не чуждо. Так что не надо из меня тут монстра делать.

— Ну что вы? — потупила я взгляд и без задней мысли потёрла щёку.

— Извини. Разглагольствую о высоком, а сама оплеуху тебе засандалила, — устыдилась Крутолапова. — Да, здесь я перегнула палку. Только теперь-то ты, надеюсь, понимаешь, почему я сорвалась? Как услышала, прям взбесилась. Как ты только додумалась до такого? Вроде и на дуру не похожа и блондинка, вижу, ты не натуральная. Неужели рядом с тобой ну совершенно не нашлось здравых людей, способных подсказать, что и как надо было делать в этой ситуации?

— Я получила за дело, — уклонилась я от ответа, решив не выдавать автора глупой затеи, Ларису. — Я должна была к вам придти, а вместо этого стала играть в детектива.

— Умнеешь на глазах, — положила она передо мной сигареты и с лёгким превосходством поинтересовалась: — Ну так и как? Удалось что-то выяснить, напасть на след?

— Честно признаться, я подозреваю многих...

Вещала я около часа. Поделилась всем произошедшим и своими выводами, отдала Сонину флешку с письмом, показала сообщения от Гномика. Не перебивая вопросами, Крутолапова изредка кивала в такт моим словам. Это воодушевляло — казалось, она согласна с моими умозаключениями. Но, выдержав после моего повествования эффектную паузу, Крутолапова загадочно произнесла:

— Всё не так очевидно, как тебе кажется.

Я сделала стойку мангуста.

— То есть? Вы знаете имя убийцы?

— Догадываюсь.

Сердце забилось чаще.

— Кто он?

— Ты серьёзно думаешь, что я тебе расскажу? — снисходительно усмехнулась майорша. — Во-первых, я не имею права разглашать сведения. Во-вторых, это пока только версия, следствие ещё идёт и с поличным до сих пор никто не был застукан. А в-третьих... Ты зацепилась за один мотив, тот, который на поверхности и слишком прозрачный. А от него нужно абстрагироваться.

Здесь Крутолапова опомнилась и замолчала. Потом, взяв со стола ключи, направилась к двери.

— Всё, Душечкина, больше у меня на тебя времени нет. Ты была вызвана, чтобы рассказать мне о вчерашней истории в Косичках, а не лясы точить. Подружку нашла что ли?

Она вытолкала меня за дверь и заперла кабинет снаружи.

— Инна Вадимовна, ну хоть намекните, — почти взмолилась я.

— Ещё чего. Опять начнёшь гоняться по всему городу и окрестным деревням, а вокруг штабелями трупы будут сыпаться? Заканчивай, прямо нарываешься, чтобы тебя добили. Кстати, — отвела она меня чуть в сторону, — Лепнину с Образцовой мы уже нашли, скоро их доставят. Пострадали они по твоей вине. Но и живы, надо признать, тоже во многом благодаря тебе, хоть какой-то от тебя толк. И да, Душечкина, если ещё раз ты засветишься хоть в километре от места происшествия, я запру тебя в обезьянник. Что тебе инкриминировать, поверь, я найду. Всё ясно?

Я кивнула. Бросив холодное 'всего доброго', следователь быстро скрылась где-то на служебной лестнице.

К выходу я летела взбудораженная. Полное ощущение, что сначала меня окатили ледяной водой, а затем кипятком. Да, пощёчина сперва уразумела успех, Крутолапова быстро поставила меня на место, сбив весь мой детективный пыл. Однако её слова о том, что всё не так очевидно, как мне кажется, лишь подстегнули распутывать клубок дальше. Боюсь, я после такого интригующего заявления уже не смогу остановиться. Вот только ни в коем случае нельзя показывать моих намерений Ларе.

Навесив на лицо самое смиренное выражение, я двинулась на парковку. Но не успела и приблизиться к Ларисиной машине, как подруга выскочила из салона и испуганно кинулась рассматривать мою пылающую щёку.

— Это ещё что такое? Она что, ударила тебя?! Вот корова, а, ну и методы, — прошипела подруга. — Ну ничего, я на неё управу найду.

— Успокойся. Всё она правильно сделала, я действительно кретинка. С чего я вообще взяла, что справлюсь?

— Да нет-нет, это я старая маразматичка, — обняла меня Хлебородова, — подала тебе эту дурацкую идею. До сих пор простить себе не могу. Просто я не думала, что ты так быстро согласишься и яро возьмёшься за весь этот трындец.

— Ну вот, это я овца.

— Да нет, это я.

— Нет, я.

— Да я, я. Так всё, выше нос, Дуняша, тётя Лариса знает, что тебе поднимет настроение. Кофе с пирожными. Поехали ко мне в 'Палаццо', Марийка и кофеёк, и что-нибудь калорийно-вредное от всей души для нас сообразит. Ты никуда не спешишь?

— Нет, — нарочито грустно ответила я, — у меня на сегодня никаких планов.

'Палаццо', 'Корона' и 'Император' — отели моей подруги-бизнесвумен. Вот уж к чему она решилась допустить дражайшую Альбину Сорокину, и где эта фанатка эпохи Позднего Возрождения разошлась по полной, так это здесь. Надо сказать, дизайнерша сделала всё, чтобы постоялые дома соответствовали своим королевским названиям. Обои, мебель, люстры — антураж всех трёх гостиниц исключительно в барочном стиле, эксклюзивный и до свода скул дорогой. Высокие потолки поражают фресками, над которыми корпели несколько мастеров, окна украшают необыкновенной красоты витражи, а вдоль коридоров в тяжёлых резных рамах висят специально написанные картины. Ведь просто состряпать галерею из известных репродукций, распечатанных на холстах, Сорокиной показалось неубедительным. Поэтому огромные полотна со сценами охоты и пиршеств создавались с нуля. К слову, на многих портретах изображены Лара и Марк, облачённые, как и полагается, в царские горностаевые мантии. Правда, кое-где увековечена в масле и Альбина Владимировна вместе со своей борзой Бриджит фон Пассендорфер. Такой вот был её маленький женский каприз.

Баснословные затраты на декор гостиниц окупились довольно быстро. Дорогие, но изысканные номера никогда не простаивают. Часто их арендуют для фотосессий или съёмок рекламы, в люксах останавливаются заезжие политики и искушённые звёзды эстрады, а в помпезных банкетных залах закатываются феерические свадьбы, дни рождения и корпоративы.

Вот и сейчас перед 'Палаццо' выстроился целый автопарк из солидных иномарок. Заметив на крыше одного из джипов украшение в виде колец с цветами, Лариса хлопнула себя по лбу:

— Совсем забыла, сегодня же вся гостиница арендована под свадьбу. Тебя это не напряжёт? Не хочу, чтобы к твоей щеке прибавились ещё и пятна от свадебной аллергии.

— Уверена, что стоически выдержу, если передо мной прошмыгнёт какая-нибудь невеста.

Мы вошли в отполированный до блеска белоснежно-золотой холл, прохладный от отделки натуральным камнем. Над мраморным, но не громоздким, а каким-то воздушным столом ресепшена красовался портрет хозяйки отеля в роскошном платье. За столом по телефону с потенциальным клиентом приветливо щебетала Марийка, или Марица Витольдовна Ирлавевлайте по паспорту. Подобрана администраторша была под стать интерьеру: статуэтноподобная, эксклюзивная, чёрные волосы блестящи, зубы белее брюк. Тут следует сказать, что за исключением горничных весь персонал в буржуазных гостиницах носит расшитые золототкаными позументами ливреи и кипельно-белые бриджи. Такой дресс-код обязателен для служащих обоих полов, и, надо отметить, на точёной и высокой Ирлавевлайте этот мужской наряд смотрится просто соблазнительно. Я знаю Марицу три года и при каждой нашей встрече отмечаю, что время над почти сорокалетней женщиной не властно. По-моему, она только молодеет.

— Лариса Константиновна, Евдокия Богдановна, доброе утро, — озарила она всё вокруг улыбкой, закончив разговор.

— Доброе, Марица, — в унисон поздоровались мы, дальше продолжила Лара: — как у нас дела?

— Просто великолепно, Лариса Константиновна. Сантехник уже справился, крышу залатают с минуты на минуту, не успеете и кофе выпить, — вышколено отрапортовала Ирлавевлайте, не снимая улыбки.

— Ах, прогнивает в королевстве, — сказала Лара своему портрету, — унитазы текут, крыша сыпется. Так что ты там говоришь про кофе?

— Я интересовалась, что вам и вам, Евдокия Богдановна, к кофею подать: пирожные или полноценный завтрак?

Я еле сдержала смешок. Всё-таки Марица идеально отрабатывает свою немалую зарплату.

— Полноценный, — разрешила начальница.

Марица что-то запела в ответ, но я её уже не слышала — в открывшуюся дверь вошёл... Миша Быстрицкий со штативом и камерой в руках.

— Миша, — окликнула я его.

— О, Душечкина, — ахнул тот, — привет, звезда свадеб. А ты чё тут делаешь?

— Кофе выпить заехала.

— Сюда?? Шикуешь.

— Я по блату, — указала я глазами на Ларису.

Та смерила видео-оператора величественным взглядом и осталась, судя по всему, недовольна увиденным.

— Дунечка, я тебя жду, — менторски сказала она и стала удаляться.

— Та самая гадалка Хлебородова? — тихо полюбопытствовал Быстрицкий, когда Лара скрылась в конце коридора.

— Та самая, — кивнула я, бросив беглый взгляд на Марицу. Ирлавевлайте сделала вид, что не подслушивает нас, а увлечена какими-то бумагами.

— Ясненько. Я себе эту даму так и представлял. А ты правда только кофе выпить или фоткать?

— Нет, спасибо, в связи с небезызвестными тебе событиями свадьбы я отныне не снимаю принципиально.

— Понятно, — усмехнулся видюк, — мне эти свадьбы уже самому поперёк горла стоят. Тупое выбрасывание денег, тупорылые невесты, быдляцкие женихи, истеричные мамочки. Слушай, — глянул он на экран 'айфона', — у меня до съёмки есть пять минут, пошли покурим, а то потом часа два не выберусь. А надо бы морально приготовиться.

Я согласилась. Мы вышли на улицу и спрятались за углом. Солнце пылало софитом, а воздух сгустился до противного вязкого состояния.

— Ну как ты, мать, вообще, рассказывай.

— Насыщенно. Ты в курсе, что нападения на девушек продолжаются?

Быстрицкий нахмурился.

— На кого ещё напали?

— На трёх особ, но давай без имён.

— И тоже пакетом задушили?

— На одну напали с пакетом, но не додушили. А для остальных двух выбрали другой способ. Но все живы.

— Прикольно.

— Обхохочешься.

— А ты откуда знаешь?

— Я со всеми пострадавшими знакома. Особенно с первой. Скажи, ты не слышал, чтобы кто-нибудь из тусовки называл девушек Белоснежками?

— Белоснежками? — задумался Миша. — Да нет. Хотя подожди-ка... Настя что-то такое плела невнятное. Но она пьяная была в жопочку, там был сплошной бухой борогоз.

— Настя Лагачёва?

— Ну да. Она звонила мне в ту ночь, когда её убили.

Глава 24

Оказывается, на Радиной свадьбе оператор и стриптизёрша не теряли времени даром. Они уже были мало-мальски знакомы, но дальше 'привет-пока' у них до той субботы не заходило. На празднике же Настенька обстреливала Михаила глазами, и тот, как любой здоровый и свободный парень, естественно, не устоял. Пока гости пили-ели и плясали, Быстрицкий с Лагачёвой под шумок заперлись в одной из спален. После сеанса спонтанной любви Миша поспешил в лес на съёмку псевдорыцарей, танцовщица же осталась в доме. Ну а потом произошло убийство Байлер...

Среди ночи Настя позвонила Мише, чем донельзя его взбесила. Видюк принял звонок и тут же внёс ясность в их отношения.

— Послушай, красотка, если ты думаешь, что случайный перепихон даёт тебе право звонить мне в любое время, то забудь этот номер, — выпалил он и уже хотел отсоединиться.

— А я знаю, кто Радку убил, — пьяно и торжествующе возвестила Лагачёва.

— Чё?

— А я всё видела-ла-ла-ла-ла-ла, — глупо захихикала та.

— Ты бухая что ли?

— Я всё поняла, всё-всё-всё поняла. Я сейчас этого гномика сама убью.

— Какого гомика? Что ты несёшь?

— У нас встреча. Он гномик, а я Белоснежка.

— Ролевые игры что ли? Ну рад за тебя.

Настя заржала, казалось, на весь город.

— Слушай, иди просохни и проспись, шалава, — посоветовал Быстрицкий, тут же выключил телефон и спокойно заснул.

А утром к нему домой наведались два пристава с сообщением о смерти Насти и увезли огорошенного парня к Крутолаповой.

— Почему они приехали именно за тобой? — спросила я.

— Мой номер шёл последним в набранных на Настюхином телефоне. Привезли не одного меня. Пока я в коридоре парился, дожидаясь встречи с этой Крутолаповой, пришла там одна. У неё ещё бейджик на груди был с именем 'Юлия'. Видно, в магазине работает и её прям оттуда дёрнули. Я тогда неслабо так удивился. Как, думаю, она вообще может быть с Настей знакома?

— Почему?

— Ну, Настюха была... Да сама знаешь, огонь-баба. Подвижная, гламурная, ногти гелевые, волосы искусственные, губы накаченные. Если она где-то появлялась, то было видно и слышно только её одну. А эта что чулок. Скромная, неинтересная, задроченная какая-то. Такую в упор не заметишь.

— А с чего ты взял, что её из-за Насти вызывали?

— Так она спросила: 'Молодой человек, вы тоже по поводу Насти Лагачёвой?'. Лан, мать, — Миша выкинул окурок в урну, — я б ещё поболтал, но труба зовёт.

Мы вернулись в гостиницу и разошлись своими дорогами. Едва я ступила в кабинет Лары, как та возмущённо спросила:

— И стоило на этого холопа тратить целых десять минут своей жизни?

— Да вроде бы меньше десяти минут.

— Ты со мной споришь, значит, он тебе нравится? Или время с ним так незаметно пролетело?

— Да что за выводы? Ни капельки не нравится. Мы просто коллеги, а с коллегами нужно иногда общаться, Лариса. Что здесь такого?

— Ну-ну. Ладно, садись, пей кофе, глянь, что Марийка приволокла с кухни. Ох, Дуняша, а я в отличие от тебя свадьбы люблю.

— Стоит думать. Ты же трижды замуж выходила.

— Язва. Я о другом. Когда свадьбы проходят в моих гостиницах, повара готовят ещё шикарней.

За вкуснейшим плотным завтраком мы, кажется, обсуждали предстоящий ремонт нашей гостиной. Я лишь кивками поддерживала беседу и, на самом деле, сейчас даже не вспомню предмета разговора. Вся моя беспокойная голова была поглощена только одним вопросом: как отыскать некую Юлю? И очень скоро решение нашлось. Точно знаю, что у Лагачёвой есть профиль в одной из соцсетей. Если Настя была столь близка с похожей на чулок девушкой, что даже звонила ей незадолго до гибели, то наверняка на её страничке в интернете я Юлю и найду.

— Ой, сейчас бы поспать часок-другой, — деланно зевнула я.

— Не проблема, организую тебе номер. Правда, в другом отеле. Или располагайся в моём кабинете. Диван удобный, сама здесь, бывает, сплю.

— Нет, хочу домой, — закапризничала я.

Лара прищурилась:

— Ты что-то задумала.

— Ну что я могу задумать?

— Задумала-задумала. Дунь, ну только ж что обсудили. Мне в кандалы тебя запирать или няньку приставить? Тебе что больше по душе?

— Да о чём ты?

— А то я не вижу, как ты вся в своих мыслях летаешь. Опять собираешься своего Гномика искать? Так, тебя нужно срочно устраивать на работу, сейчас я что-нибудь придумаю.

И она достала из сумки свою толстую записную книжку. Это было уже серьёзно.

— Что ты делаешь?

— Сейчас буду обзванивать добрых, хороших людей, кому-нибудь да нужна секретарша или помощница.

— Что? Лара! — вскочила я. — Да ты режешь меня без ножа! Канцелярская работа убивает во мне творческую личность! Не хочу! Не пойду! А засунешь меня в какой-нибудь офис насильно, я сделаю так, что меня выгонят на второй же день, а ты как лицо, давшее протекцию, будешь опозорена!

Хлебородова засмеялась.

— Сядь уже, личность ты моя творческая. Опозорит она меня. Опозорилка ещё не выросла, — передразнила она как-то по-матерински тепло.

— Положи книгу, я не пойду на работу. Я фотохудожник! Я творец!

— Пи... какой творец, — вновь рассмеялась она. — Ты не творишь, а вытворяешь. Хочешь меня до инсульта довести? И что-то ты, моя дорогая, давно не снимала. Где заказы, где клиенты? Где эти сидения в фотошопе сутки напролёт?

— Нужно просто переждать, ты же знаешь, я сейчас не в самом лучшем свете.

— Вот именно, нужно переждать. Всё утихомирится, Гномика поймают — без тебя, прошу заметить — тогда и вернёшься к прежнему образу жизни. А пока, чтобы этой дури в башке не было и времени гоняться за преступником, иди-ка на человеческую работу. Кстати, откуда ты знаешь, что канцелярия убьёт твою творческую жилку? Ты же сначала была у меня секретаршей, а только потом взялась за фотик. Может, ты и бумажки перекладывать будешь очень творчески.

— Нет. И ты меня не обяжешь. Статью за тунеядство отменили ещё до моего рождения.

— Я же о тебе забочусь, дерзкое ты дитя перестройки. Себя не жалеешь, меня пожалей. О родителях в конце концов вспомни, ты у них одна. Если с тобой что-то случится, как они это переживут?

Лара права. Да, мама, не говоря уже о папе, мне вообще не звонит. Но это вовсе не означает, что они свою дочь не любят или забыли. Что ж, подруга быстро меня раскусила. Но ведь я собираюсь всего лишь пообщаться с Юлей. Из дома. Из своей комнаты. Никуда не выходя. Ну что опасного со мной может случиться?

— Хорошо, я тебе признаюсь, — изо всех сил постаралась я смутиться. — У меня свидание с тем молодым человеком, которого ты видела в холле.

— Что??? — вытаращилась Лариса. — Господи, ты ещё дурее, чем я думала.

— Вот поэтому я и не говорила, знала, что твоя реакция будет именно такой.

— Да я скорей поверю, что ты будешь сидеть дома паинькой, чем в то, что пойдёшь на свидание с ЭТИМ. Да он же страшнее Густава!

— Так, всё, — решительно встала я, — хватит оскорблять мои чувства! Да, он не красавец. А что взять с этих красавцев? У них кроме смазливой мордашки ничего и нет, даже поговорить не о чем. А Миша... Он такой... Он эээ... Он лучший.

Хлебородова захохотала.

— Что, не придумались эпитеты к необыкновенному Мише, да? Не удивительно, я бы тоже не смогла придумать. Браво, Душечкина, браво! На что только ты ни согласна, лишь бы опять за маньячилой погоняться.

Я плюхнулась обратно в кресло, похожее на трон.

— Сдаюсь.

— Конечно, сдаёшься. Да знаю я, кто такой этот Миша, частенько его здесь вижу. Он видео-оператор, и сегодняшнее гуляние будет снимать весь день, это мне известно от заказчика. И когда, скажи, ему на свидание с тобой выйти? А ещё я знаю, что именно он снимал свадьбу Эдика.

Я повержено смотрела на Лару.

— За все пять лет ты впервые попыталась меня обмануть, — с укором и обидой одновременно произнесла она.

— Прости. Мне стыдно.

— Прощаю. А теперь выкладывай правду.

Правда Ларису не напугала. Но она приказала переписываться с девушкой, не покидая кабинета. Обеспечив меня планшетом с вай-фай и полным кофейником, подруга вышла, не забыв запереть дверь снаружи.

Найти Настю в соцсети не составило труда. Рассматривая фото, на которых танцовщица томно смотрела со сцены, и читая абсолютно безграмотные посты, невольно задумалась о мимолётности жизни. Но минорные мысли нужно было прогонять, не за этим я сюда заглянула.

В длинном списке виртуальных друзей Лагачёвой имелось шесть Юлий. Четырёх, модно одетых и с тигриными взглядами, я отмела сразу. Через мгновение закрыла страницу и пятой, оказавшейся петербурженкой. А вот Юлия Воробьёва попадала под описание Миши стопроцентно. С немногочисленных любительских фото, сделанным каким-то безруким человеком, затравленно смотрела девушка с пушащимися каштановыми волосами. Чертами лица Юля обладала правильными, но привлекательной её назвать было нельзя. И всё портило даже не проблемная кожа или неумение одеваться и краситься. Отталкивали беспросветно унылый взгляд и вымученная улыбка. Жизнь Воробьёвой, судя по всему, скучна и однообразна. Никаких снимков из путешествий или с подругами, не говоря уже о молодом человеке, не наблюдалось. Кажется, у неё только и имеются, что лохматый дымчатый кот, вышивка бисером и зарубежные сериалы про любовь. Теперь я понимала удивление Миши. Действительно загадка, что могло связывать таких разных Настю и Юлю.

Мне повезло, Воробьёва была в сети. Собравшись с мыслями, я напечатала:

'Здравствуйте, Юлия. Скажите, это вы приезжали в следственный комитет по делу Насти Лагачёвой?'

'Допустим. И что дальше?' — вскоре нелюбезно ответила та.

'От рук человека, убившего Настю и Раду Байлер, пострадали ещё три девушки, в том числе я сама. Я опасаюсь за свою жизнь и хочу найти убийцу, мне важна любая зацепка. В ночь убийства Настя успела сказать вам что-нибудь важное?'

'Он не человек. А ты откуда вообще про меня узнала? Кстати, это тебя обвиняли в убийстве Рады?'

'Меня. Но это чудовищная ошибка. А о тебе, — я тоже перешла на 'ты', — мне рассказал парень, с которым ты стояла перед кабинетом следователя Крутолаповой. Ты мне очень поможешь, если расскажешь подробно о том телефонном разговоре с Настей'.

'А она не звонила, с чего ты взяла? Она случайно оказалась под моим балконом'.

'Пожалуйста, расскажи подробно!!!'

'Я уже всё рассказала ментам'.

'Но я ведь не мент'.

Воробьёва отмалчивалась.

'Юлечка, пожалуйста, войди в моё положение. Мне страшно выходить на улицу. Куда бы я ни пошла, меня всюду преследуют, — сгустила я краски. — За мной следят, и из-за меня косвенно пострадали две девушки. Я больше не хочу жертв'.

'Хорошо, уговорила. Только писать долго, лучше позвони мне'.

Я набрала присланные цифры, Юля ответила моментально, будто держала телефон в руках. Говорила она звонким голоском, сбивчиво, неуверенно и постоянно нукая. Если отбросить ненужные сведения, то картина выглядела следующим образом.

Квартира Воробьёвой и её мамы находится на первом этаже, и как назло под самым их балконом разрослась сирень, пышность которой прохожие частенько используют как бесплатный туалет. Вот и та самая ночь не стала исключением. Юля как раз досматривала очередную мелодраму про чужое счастье, когда в приоткрытой от духоты фрамуге послышалось характерное журчание. Воробьёва бы как обычно не обратила на этот срам внимания, не зазвучи вдобавок пьяное женское пение. Песнь лилась от души, то бишь громко, Юля, испугавшись, что 'серенада' разбудит маму, набралась храбрости и решила присмирить пьянчужку.

— Эй ты, ну-ка затыкайся, — пригрозила она, открыв окно, — а то милицию вызову.

— Давай-давай, очень кстати, — отозвалась сидящая на корточках певунья.

— Что, не веришь? Ну сейчас тебе мало не покажется!

— Да говорю ж, давай-давай, чё зря пугаешь? Отвечай за базар, вызывай, у меня как раз есть, что сказать твоей милиции.

С этими словами девица кое-как встала. Свет из комнаты Воробьёвой озарил её лицо, и Юля не поверила своим глазам. Перед ней, покачиваясь, стояла бывшая одноклассница и первая красавица школы.

— Стася? — обомлела она.

Лагачёва, услышав своё имя из прошлого, икнула.

— Я. Хто это?

— Это я, Юлька Воробьёва.

— А-ааа, — засмеялась танцовщица, — Воробушек. Чё, до сих пор у тебя гнездо в этой дыре?

— Не жалуюсь. А ты какими судьбами здесь оказалась? Переехала ж сто лет назад.

Настя подковыляла поближе к окну и приложила палец к губам:

— Тут где-то гномик. Тока тс-ссс, а то он услышит.

— Какой ещё гномик? — усмехнулась Юля, подумав, что у Насти галлюцинации.

— Цыц! Нельзя, чтобы он услышал.

— Стась, тебе бы домой. Может такси вызвать?

— Да есть у меня такси, вон, за углом. Мне гниду эту поймать надо.

— А гнида здесь, в сирене прячется? — издевательски спросила Юля.

— В подъезде, жду, пока вылезет обратно.

Именно в этот момент в комнату вошла мама Воробьёвой.

— Юля, с кем ты разговариваешь? — строго спросила она, направляясь к балкону.

— Со Стасей, — испуганно пролепетала дочь.

Мать налилась краснотой злости. Она всегда относилась к рано повзрослевшей со всеми вытекающими Лагачёвой отрицательно, считая, что водиться с такой особой просто позорно. Юлечка же, к слову, всегда была очарована одноклассницей и в тайне мечтала быть на неё похожей.

Отодвинула чадо от окна, женщина высунулась наружу.

— Ты зачем сюда пришла? Да ещё и в дверь постеснялась звонить, думала, через окно опять денег клянчить, потаскушка? Переехала, и слава богу, хоть вздохнули без тебя спокойно.

— Да идите на..., Надежда Петровна, — выругалась Лагачёва, — нужны мне ваши копейки. Я зарабатываю столько, сколько вы в глаза не видели.

И она стала выбираться из сирени на своих высоченных каблуках.

— Осподя, она ещё и пьяная вусмерть. Тьфу! Смотреть противно. Ну а ты что рот раскрыла? — накинулась она уже на дочь. — Спать ложись, два часа ночи.

Под бдительным взглядом матери Юлечка захлопнула ноутбук с недосмотренным фильмом и нырнула под одеяло.

— Ой, горе-горе Аркадьевне, такую непутёвую вырастила, — запричитала мать, туша свет.

Но настоящее горе к Светлане Аркадьевне, маме Насти, пришло под утро, когда её единственную дочь нашли мёртвой. Юля узнала о трагедии уже на работе, от коллеги по книжному магазину, со скуки залезшей в интернет почитать новости. Воробьёва сразу же позвонила в полицию, где её попросили подъехать в следственный комитет.

— Я была не первая, кто сказал Крутолаповой о гномике, — говорила сейчас Юля. — Он на самом деле существует?

— Да, это убийца.

— Господи, а я Стаське не поверила, думала, бред какой-то говорит по пьяни.

— Настя сказала, что Гномик вошёл в подъезд. Как думаешь, это кто-то из жильцов?

— Не знаю, — испуганно проговорила девушка, — ой, мамочки. А меня он не убьёт за то, что я знаю про него?

— Пока он не в курсе, что ты в курсе — нет.

— Мамочки... А если он узнает? Господи, страшно-то как...

— Послушай, — прервала я её нытьё, — через некоторое время я пришлю тебе фотографии со свадьбы Рады. Посмотри внимательно, может, на них есть кто-то, кого ты когда-нибудь видела в своём подъезде или дворе.

— Да-да, хорошо, буду ждать, — пролепетала Юля.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ