Жало

Я уже слишком привык, что поле зрения ограничено считанными десятками метров. От открытого пространства и пустоты голова шла кругом.

Не, серьезно.

Скажи мне кто вчерашним вечером, что через несколько часов (несколько? Ага, как же!) я душу продам за возвращение в Эквестрию...

Ну, с другой стороны — не, а че? Эквестрия, в конце концов, не пыталась нас убить. Вернее, пыталась, конечно, но как-то дежурно, без энтузиазма. В отличие от людей Лезюра.

А еще там было тепло. У меня уже начинали стучать зубы.

Пригорки медленно приближались. Вблизи они оказались небольшими песчаными дюнами, из-под песка проглядывали верхушки небольших каменных глыб. Самая высокая была мне по пояс. За дюнами тянулась все та же бесконечная пустыня — пыль и камни, насколько видит глаз.

Или... Так, стопэ!

А вон там, над самой дальней дюной — что за штука?

Словно в воздухе подвешена невидимая линза, преломляющая свет. Словно кто-то нажал на пространство пальцем, сделав в небе вмятину. Слабо подсвеченную голубым свечением.

Да. Я уже это видел.

Жало висело выше, чем то, что было у нашего острова. Метров сто от земли, не меньше. Хотя — так, без ориентиров, хрен разберешь. Может, оно просто очень маленькое и близкое, а может — наоборот. Надо подойти ближе.

Я аккуратно пошел вперед.

Не, ну че? Да, мне здорово хотелось плюхнуться на пузо и поползти. Вот только здесь, где и сныкаться-то особо негде, кроме как за дюнами — смысл? Сидеть и не решаться подойти до скончания века?

Ну и это. Я что-то очковал, что, если не решусь приблизиться к Жалу вот прям щас — не подойду к нему уже никогда.

До Жала оставалось метров двести, когда я уловил под ним движение.

Сидящая в позе лотоса человеческая фигурка вскинула голову. Замахала рукой в мою сторону.

Я вздрогнул. Присмотрелся попристальней...

И бросился бегом в ее сторону, забив нафиг на боль в боку.

— Ханна!!!

Я обнял ее, притиснул к себе и запоздало сообразил, что могу потревожить рану. Отстранил, вглядываясь в лицо.

— Ханна! Я чуть было кукухой не съехал! Как ты здесь оказалась?!

— Ну знаешь... Одна из штатных процедур реконструкции, то да се. Ты сам-то как?

— Норм, только бок болит, — я посмотрел на ее плечо. Судя по стянувшему бицепс шраму — рана зажила куда раньше, чем моя.

— А ты как? Что с девчонками?

Ханна изящно потянулась, посмотрев на Жало.

— А вот это мы с тобой и будем должны решить. В том числе. И срочно.

Я что-то недопонял.

— Э?

— Времени мало, — Ханна посерьезнела. — Реконструкция скоро утратит стабильность.

— Чего? — я обратно недопонял. — Слушай, где мы вообще?

Девушка очень тяжело вздохнула. Так вздыхала Аврора Тимофеевна, глядя на попытки Лешки разобраться в тригонометрических уравнениях.

— Мы в причинно замкнутой петле бран-конструкта.

Я замер.

— Чего?!

Ханна развела руками. Вернее, правой рукой — похоже, левая ее толком не слушалась.

— Овода.

Э.

Кажется, я сегодня перекрываю норму по тупости.

— Я что-то не понял... Что это за место?!

Ханна снова вздохнула.

— Это — Эквестрия спустя двести восемьдесят миллионов лет после первой проекции Жала.

Не, реально. Двадцать минут назад я думал, что охренеть еще больше будет невозможно?

Кажется, снизу только что постучали.

— Солнечный ветер сдул в космос значительную часть атмосферы, — не дождавшись моего ответа, снова заговорила Ханна. — Почти вся атмосферная вода захвачена ледниковой шапкой, круговорот воды между солярным и терминаторным океанами прервался, и меридиональный пролив пересох, — она обвела пейзаж рукой. — Эрозия уничтожила горы, в солярном циклоне почти не осталось влаги. Даже бактериальные колонии вымирают. Лишь расщепление молекул воды поддерживает уровень кислорода в атмосфере. Скоро масса ледника и либрационные возмущения выведут планету из равновесия, ледник сместится в подсолнечную зону, на короткое время заработает тектоника, и Эквестрия снова оживет. Но все следы того, что когда-то она была центром человеческой цивилизации и изучения конструкта, окажутся недоступны, похоронены под миллионами тонн отложений и развеяны в планетарной коре. Ниже даже чувствительности Жала.

Я отшатнулся.

— Что?! Ханна, как... откуда ты все это знаешь?

— Жало воспринимает. Анализирует. Каждая волна, отразившаяся от твоего тела, каждый электрон, испущенный и поглощенный его атомами, каждое перераспределение массы — все воспроизводится и регистрируется здесь, в замкнутости, записывается на стоячие автоусиливающиеся волны. Можно делать выводы. Можно понять очень многое, Костя. Особенно за бесконечное время. Можно воссоздать очень многое. И многих.

Меня прошибло холодным потом. Ноги вновь подогнулись.

Кажется, три минуты назад я думал, что больше охренеть уже точно-точно невозможно?

Не, ну это уже тенденция.

— Двести... восемьдесят миллионов?

— Двести восемьдесят миллионов триста пятьдесят четыре тысячи семьсот четырнадцать лет, двадцать суток, шесть часов, пятьдесят три минуты и шестнадцать секунд на момент, когда ты закончил фразу. Это если тебе очень важна точная цифра, — сухо сообщила Ханна.

Я как-то пропустил мимо ушей.

— Что... А что сейчас с Землей? — из тысячи вопросов, вертевшихся на языке, этот почему-то подвернулся первым.

Ханна улыбнулась. Улыбка вышла какой-то растерянной.

— Костя, блин. Слова "сейчас" и "Земля" в контексте нашего диалога — они, если честно, хреново сочетаются.

Вот теперь я и вправду уселся на песок. На случай, если, как девчонка, хлопнусь в обморок.

— Разъясни.

— "Сейчас" здесь нет никакой Земли. И никогда не было. Как и Эквестрии. А вот если ты хочешь спросить, что случилось с Землей в те же сроки — тогда затем ты и здесь, чтобы мы с тобой создали ответ на твой вопрос.

Не. Кто-то сошел с ума. Я? А может, все проще? Может, на Ханну плохо подействовали простреленная рука и второе по счету межпланетное путешествие? Может, ее собственный разум, как там она выразилась? Утратил стабильность?

Не. Конечно, очутиться в голой пустыне с сумасшедшей на руках — приятного мало.

Но почему-то мне очень так хотелось поверить в эту версию.

Правда, в зеленых глазах не было безумия.

А о том, что в них было — мне вот реально не хотелось задумываться.

Если бы меня кто-нибудь спрашивал.

— Здесь — это где? — пробормотал я непослушными губами.

Ханна почесала затылок.

— Наверно, так будет быстрее.

Рев.

Грохот дождя и звук выстрелов. Девичий стон и гул моторов. Лязг металла и грохот камнепада. Все — наложенное само на себя, слившееся в какафонию, ревущее, грохочащее, усиливающееся в свирепом крещендо...

Свет.

Пламя земного солнца и золото эквестрийского светила. Лампы на улицах Праги и оранжевый шар взрыва. Прожектора вокруг Жала и фонари на кронштейнах дронов. Все — нестерпимо яркое, горящее все сильней и сильнее, выжигая глаза, выжигая мой мозг...

Лабиринт.

Женские лица и камни древней столицы. Миллионы оранжевых контейнеров, тысячи дронов в камуфляже, сотни Ханн и Кэт. Все мчится на меня с немыслимой скоростью, скручивается, сжимается, растет, искажается, выворачивается наизнанку, обращается в зеркала и пещеры, миллиарды ходов и зеркальных шаров, все кипит, сливается и разделяется бессчетным множеством теней, машин и людей...

Вспышка.

Выжигающая, кажется, сами мысли.

Ветер — холодный. Песок — шершавый. Мышцы — сведены судорогой.

Я втянул в легкие воздух, с усилием развернулся. Посмотрел на бесстрастно стоящую надо мной Ханну.

— Что... Что это было?!

— Петля. В том ее виде, который можно воспринимать твоими глазами и ушами — по крайней мере, короткое время, — сообщила Ханна. — Это, естественно, не настоящий ее облик, а просто еще одна реконструкция. Но уже ближе к истинному положению дел.

Я сел. Принялся отряхивать песок, в основном — чтобы чем-то заняться и вытряхнуть из башки грозящие разорвать ее мысли.

— Костя, — мягко сказала Ханна, опускаясь на песок рядом со мной. — Надо торопиться. Конструкт расположен вне времени, но здесь, в петле, это немножко не совсем так. Каждый квант излучения копируется и множится. Энергия копится, пока управляющий контур не сгорит к такой-то матери. Между прочим, отчасти потому Жало жестко ограничено временем существования сложного наблюдателя в приемном световом конусе. А то было бы чересчур легко невзначай спалить Вселенную петлей с бесконечным сроком контакта. Нужно сделать выбор.

Я наконец набрался смелости посмотреть в ее лицо.

— Какой... выбор?

Девушка очень облегченно выдохнула.

— Видишь ли... Костя, бран-конструкт может очень многое. Переносить в пространстве и во времени, хранить информацию, перетаскивать звезды и планеты между орбитами. Но и у него есть границы. Он может обеспечить собственное появление, но не может создавать парадокс. Любая информация, передаваемая в его собственное прошлое искажается. Цензурируется. Возникают лакуны, накладываются друг на друга. По факту, мы вроде как видим весь предстоящий ландшафт Жал, как суперпозицию разных историй.

Что за стук? А, норм.

Это просто у меня стучат зубы.

— И вот — проблема, — Ханна неуклюже из-за раненой руки развела ладони. — Две разных истории, два выбора, каждый из которых заканчивается подключением человечества к конструкту. Но — управляющий контур поврежден космологическим цензором. Обычно проблема решается случайным выбором, но он жестко завязан на создание Жала. А в нашем случае неопределенность не устранилась с его появлением. И поздно бросать кости — и Костю, — она фыркнула, — по новой. Жало уже существует, результат уже записан. В итоге петля косплеит буриданова осла. Зависший компьютер. Самый простой вариант — использовать запасной контур принятия решения. Ты оказался ближайшим.

— Я?

— Ага. Правда, ты был мертв — но, как сам видишь, Овод не заморачивается из-за таких мелочей. Что и тебе, кстати, советую. Так что давай разберемся с этим делом поскорее. Скоро контур схлопнется, и тогда нас с тобой не ждет ничего. Я бы сказала "ничего хорошего", но так будет точнее.

Охренеть.

Охренеть.

Охренеть.

Безумие.

Наверно, надо было что-то спросить. Или сказать.

Но язык не слушался.

— Собственно, выбор, — Ханна осмотрелась.

Пустыня исчезла.

Серые стены тумана встали вокруг, издалека донесся глухой рев дождя. Зажурчал поток, выступили из марева горные склоны. Я увидел знакомый мыс, разорванную и перепачканную ткань палаток, услышал шорох пропеллеров в плотном воздухе.

— В том, что касается непосредственно Жала, и до того момента, как ты определишься с решением — на согласованность можно забить, — сообщила Ханна. — В глобальном масштабе это ей не повредит, а на малом — любое твое решение сейчас согласуется, если не будет совсем уж дурацким. Даже принятое задним числом по ходу нашего с тобой личного времени. А особо дурацких ты принять и не сможешь. Хотя... Божечки, Кость, зная тебя — я начинаю опасаться даже за конструкт, — она ехидно ухмыльнулась.

Полуголая фигура, вымазанная плесенью, поднялась над водой. Окинула взглядом остров, вдохнула-выдохнула.

Бросилась вперед, в сторону ретранслятора. Ханна проводила ее взглядом. Я дернулся всем телом, услышав частую череду выстрелов. Я заметался из стороны в сторону.

И я же вздрогнул всем телом, когда выстрел дрона швырнул меня на камни. Рука заскребла по камням, протянулась вперед. Повернула выключатель.

Я выдохнул, разжимая кулаки. Я скорчился на мокрых камнях, по которым расплывалась красная лужа.

Куда плавно опустились опоры дрона.

Силуэт на камнях дернулся пару раз. Замер. Голова запрокинулась, глаза уставились в туман.

Твою ж душу...

— Итак, — продолжила спокойно Ханна. — История первая. Жало отслеживает твое и только твое — раз уж ты первым помацал гиперсферу — сознание в качестве сложного наблюдателя в световом конусе. Теперь же нервная активность прекратилась, сцепленные с нейрокоррелятами в твоих синапсах виртуальные частицы петлей больше не отслеживаются, и... Коллапс! — она слегка хлопнула в ладоши.

Раздался такой звук, как будто кто-то смял серебряную обертку от шоколадки.

Только шоколадка была очень большой. Величиной с планету.

Над островом вскипела серая пыль. Волны вспухли белым крошевом. В пронзительной тишине ударная волна сорвала с камней мое тело, дрон, ретранслятор, палатки — и швырнула к центру. Остров растворился в бурлящем тумане.

Туман взревел, свиваясь в смерч. Взревели и скалы там, где было Жало — раскалываясь, падая вниз, дробя льдины и друг друга. Адская смесь вихря и горного обвала, генеральная репетиция конца света — и сквозь это все я слышал веселый голос Ханны:

— Давай посмотрим, что у нас на Земле!

Если это была генеральная репетиция — то сейчас мы попали на премьеру.

Вокруг ничего не было.

Только огонь.

Сквозь облака серого дыма пробивался тускло-красный свет. Не знаю, что горело. Дома, машины, деревья, люди? Сияние мерцало и угасало, пробивалось со всех сторон. Горячий ветер не знал, откуда ему дуть. Странный, едко-химический запах боролся с ароматом миллиона тухлых яиц.

Задыхаясь, ослепнув от слез, я сделал несколько неуверенных шагов. Запнулся о тускло рдеющий кусок металла. Что это было? Автомобиль? Мусорный контейнер?

Откуда-то сверху пришел свистящий вой. Вой нарастал, ширился. Я увидел в дыму гроздь ярко-красных искр. Искры рушились сверху, разгорались, раздувались. Превратились в ослепительно алые кометы. Врезались в землю.

— Пришлось слегка подкрутить восприятие, — сообщила Ханна недовольным тоном. — А то бы мы ничего не увидели и услышали толком, да и дышать не смогли бы. Ну да и так сойдет.

И так сойдет?!!

— Да и течение субъективного времени тоже можно... — она не закончила. Огонь, дым и пепел рассеялись, словно по волшебству.

Я увидел город. Самый обычный, незнакомый мне. Над городом шел снег, застилая улицы сугробами. Снег мягко ложился на зеленую траву, на листья деревьев... Нет, не снег.

Пепел.

Я увидел толпы воющих, изможденных людей-скелетов, бросавшихся на колючую проволоку. Увидел красноватые вспышки выстрелов. Знакомые дома Арбата под затянутым тучами небом и длинную, во всю улицу очередь таких же еле стоящих на ногах живых скелетов — очередь, тянущуюся к десятку полевых кухонь.

Стало светлее. Тучи разошлись. Теперь это был еще один незнакомый мне город — блестящие громады небоскребов, вонзающиеся в небо высотки. Город стоял на берегу большого залива. Я видел сотни автомобилей на необычно пустынных для такого футуристического пейзажа улицах. Видел, как асфальт между небоскребами выпячивается перекрученной линзой Жала.

Снова Эквестрия. Берег изменился.

Словно его кто-то взял и надкусил.

В горном склоне зияла огромная выемка. Будто след от исполинских челюстей. Внизу вода бурлила, обтекая здоровенные валуны, торчащие кое-где из воды. Я попытался найти наш остров.