Пушинка в урагане (наш человек на троне)

— Охотно расскажу, Ваше Императорское Высочество. Для начала хочу сказать, что самолёт, при всех его достоинствах, никогда не отменит ствольной артиллерии, и в особенности артиллерии большого и сверхбольшого калибра. Но дополнять и усиливать артиллерию, например, береговой обороны, самолёты обязательно будут. На самолёты ляжет функция разведки, целеуказания, корректировки огня береговых батарей. На них же можно возложить и обязанности по добиванию повреждённых кораблей и судов неприятеля, вышедших из зоны действенного огня артиллерии. Вместе с тем, авиация может и должна вести бой с флотом неприятеля самостоятельно, что и продемонстрировали нынешние манёвры. Мы вполне можем оборудовать аэродромы в выбранных местах побережья, и заранее заготовить на них запас топлива, боеприпасов и запасных частей, и при необходимости легко сумеем маневрировать силами авиации, концентрируя усилия в нужном месте, в нужное время. Более того: авиация, при необходимости, легко может быть переброшена, скажем, с Балтики на Чёрное море, оттуда на Каспий или на Белое море.

Я прервался и отпил чая.

— Продолжу, господа. Я ощущаю, что моряки уже видят авиацию в подчинении у флота, и признаюсь, что эта мысль не вызывает у меня отвращения, но и полного сочувствия тоже нет. Я предлагаю при планировании воздушных сил сразу выделить определённую их часть, изначально ориентированную на взаимодействие с флотом. Причина очевидна: полёты над морем довольно сильно отличаются от таковых над земной поверхностью, а значит, требуют специальной подготовки. Но я и мои соратники, со всей решительностью будем отстаивать самостоятельность управления авиацией, поскольку управлять ею может только специалист. Не вам, господа, рассказывать о различии родов и видов войск. То есть, по здравому размышлению, должно иметь место взаимодействие, а в некоторых, чётко оговоренных случаях, оперативное управление. Что до ближайших перспектив, то нами уже начаты работы по созданию летающих лодок, которые вполне можно будет размещать на больших броненосцах, и служить в целях разведки и связи, в интересах эскадры.

— Когда же ждать ваших летающих лодок?

— Не ранее чем через полгода-год. Может быть и больше. Вы понимаете, господа, дело это новое, чрезвычайно сложное.

Какое-то время ещё обсуждали прошедшие манёвры, но пришел адъютант, и доложил, что почётные гости уже, поднимаются на трибуну.

— Ну что же, пойдём и мы. — сказал император — Признаться, мне весьма любопытно посмотреть на манёвры, но ещё интереснее посмотреть на лица, как Пётр Николаевич их именует, 'заклятых друзей', англичан и французов.

Уже подходя к трибуне, Александр Николаевич кивнул мне:

— Прошу, Пётр Николаевич, начинайте.

Я дал знак Можайскому, это его звёздный час, и через секунду телеграфист в палатке уже затрещал ключом, передавая сигнал на аэродром, расположенный в пятнадцати километрах от нас.

Пока ожидали ударную группу самолётов, оркестр наигрывал какие-то марши, среди которых я с удивлением услышал и 'Wenn die Soldaten'. Оказывается, он уже был написан, и вовсю использовался.

— Обратите внимание, над захваченным неприятелем плацдармом появились наши воздушные разведчики! — раздался усиленный рупором голос распорядителя.

Высоко в небе действительно показались три малыша-биплана. Они сделали круг над полем, после чего один улетел, а два продолжили неторопливо нарезать круги.

Ударная группа появилась неожиданно: не с юга, где находился наш аэродром, а с юго-запада, со стороны солнца. Разведчики снизились, и выпустили ракету чёрного дыма в замеченные ими важнейшие точки. Следуя по пути, указанным чётными стрелами, бомбардировщики с первого же захода засыпали бомбами возвышенность, на которой располагался штаб гарнизона плацдарма. Когда большой нарядный шатёр лопнул, оставив на своём месте облако пыли и дыма, а высоко в небо вращаясь взлетел распоротый осколками барабан, зрители ахнули. Другие группы бомбардировщиков, одновременно с уничтожением штаба, разгрузились на коробки пехотных батальонов, причём сделали это чрезвычайно точно. Ещё бы: заходили они на заранее отрепетированные позиции, на минимально возможной скорости, впрочем, после сброса бомб ускоряясь и уходя на повторные круги. Едва одна волна бомбардировщиков ушла, на несчастный плацдарм навалилась вторая волна, а затем и третья. Зрители оцепенели, глядя на клубящийся дым, всполохи взрывов, языки мечущегося пламени.

— Господи, Пётр Николаевич, Вы, сколько использовали самолётов, не сотню же? — вполголоса спросил император.

— Помилуйте, Ваше императорское величество, Вам отлично известно, что бомбардировщиков у нас ровно двадцать четыре. Просто после бомбардировки они возвращаются на аэродром, тут же загружаются боезапасом и возвращаются сюда. Две группы по двенадцать самолётов сделали по три вылета, вот и получилось семьдесят два самолётовылета. Умножаем на триста килограммов бомб, получается, что на плацдарм сброшены двадцать одна с половиной тонна бомб. Перебор, конечно, но посмотрите на французского генерала.

Действительно, высокий, плотный, круглолицый французский военный министр правой рукой вцепился в балюстраду трибуны да так, что его пальцы побелели, и зажатой в правой руке треуголкой он вытирал лоб и залысину. Седые усы генерала Бийо как-то обвисли, а сам он, подавшись вперёд, никак не мог оторваться от картины ужасного разгрома, царящего на таком аккуратном, каких-то два часа назад, плацдарме.

— Эти манёвры ещё и демонстрируют, с какой скоростью мы можем доставлять в выбранную точку свои средства разрушения.

Тем временем поднявшийся ветерок унёс пыль, поднятую взрывами, и дым горящих кое-где пожаров. Аккуратные макеты, изображающие пехотинцев, превратились в мёртвые поля обломков и щепок. Только редкие, чудом уцелевшие макеты торчали, словно чучела на поле. Редуты снаружи выглядели не слишком пострадавшими, зато внутри каждого виднелось по две-три воронки, и все пушки были опрокинуты. Позиции тяжёлой артиллерии выглядели ужасно: они были буквально перепаханы, а половинка ствола одной из пушек, отброшенная метров на пятьдесят за пределы позиции, торчала как столб, воткнувшись в землю. Воображение опытных генералов дорисовывало соответствующее звуковое сопровождение, но царила гробовая тишина, и даже на трибуне минут десять никто не проронил ни слова. Я смотрел на Томаса Джорджа Бэринга, английского морского министра, и зрелище было мне очень приятно: англичанин сохранял невозмутимый вид, но его козлиная бородка едва заметно тряслась. И в глазах был явственно виден ужас. Ещё бы! Умный человек прекрасно понял, что Россия сегодня поставила шах Англии. Мы начали продавать самолёты любому желающему, а сегодня продемонстрировали, какое это мощное оружие. Морскому владычеству Англии приходит конец: теперь её флоты должны держаться подальше от берегов, где располагаются аэродромы её врагов, а своими врагами англичане сделали всех.

Хмуро смотрели французы, кривились австрийцы, а на их фоне контрастом смотрелись довольные улыбки немцев и испанцев.

Ко мне подошел улыбающийся принц Вильгельм, пожал руку и заявил, причём по-русски, хотя и с сильным акцентом:

— Пётр, мой друг, сегодня Вы триумфатор. Ваша идея мирного и военного применения самолётов блестяще реализуется. Это новое оружие защитит берега Вашей Родины, а с Вашей помощью, и нашими трудами — и берега Рейха. Позвольте обнять Вас, я просто не в силах сдержать восторг!

Я с удовольствием обнял Вильгельма, и мы с ним трижды расцеловались. Ничего дурного: в это время так принято.

— Я тоже рад, мой друг. Помните, мы говорили о совместном производстве самолётов? Если Вы не передумали, то мы можем обсудить детали.

— Разумеется, я полон энтузиазма, и мечтаю о совместных трудах на благо наших империй! Со мной Томас Линдеманн, мой юрист, он привёз документы на закупку лицензий, или обмен на наши лицензии, ты ведь говорил об интересе к германским разработкам!

— Именно так, Вильгельм. Мы покажем всему миру пример взаимовыгодного сотрудничества великих держав!

Патетика не во вкусе будущей эпохи, из которой свалился в этот мир я, и это плохо. Мы разучились произносить высокие слова и заменили их низостью и грязью. Мы по капле выдавливаем из себя прекрасные порывы души, чтобы уже на излёте юности оказаться в пустыне пошлости и скепсиса. Мы разучились верить в чистоту даже собственных помыслов, и, как следствие, весь мир окрасился в грязные и мрачные тона.

* * *

Через день состоялось совместное заседание руководителей военного и морского ведомств, в присутствии императора и цесаревича. Я, Можайский, Степанов и Иванов тоже там присутствовали, поскольку речь шла именно о нас, а точнее, о создании нового, нигде ещё не существующего рода войск — Военно-Воздушного Флота.

Я зачитал доклад с обоснованием необходимости Воздушного Флота, как части Вооружённых Сил Российской империи, и был выслушан вполне доброжелательно. Затем был доклад Можайского о финансировании авиации, и присутствующие с интересом узнали, что пока на наше обеспечение казна не потратила ни копейки. Даже прошедшие манёвры были проведены за наш счёт, включая и утопленные корабли: их мы собирались поднять и продать на разборку. Собственно, мы даже топили их как раз с учётом последующего подъёма.

Разногласия возникли сразу, как только зашла речь о принадлежности Воздушного флота.

Моряки тут же заявили свои права на руководство, и аргументировали вполне здраво: дескать, у истоков стояли моряки, род войск насквозь технический, и даже подготовка пилотов сродни морской: тут и штурманское дело, и тактические приёмы схожи...

Сухопутчики снисходительно отмахнулись: дескать, техники в современной армии тоже немало. Ориентирование и картография с топографией вовсе не чужды военному человеку, а тактика на суше столь разнообразна, что мудрено не сыскать схожего с применяемой летунами. А что до основоположников, то моряки поначалу создали совершенно нелетучего кадавра, а пришли сухопутные умники, и всё наладили как надо.

Моряки на это им ответили... Словом, за столом шёл обычный трёп начальников, желающих подгрести под себя новое 'вкусное' направление.

— Господа! — прервал пустопорожнюю болтовню император — Вам прекрасно известно, что создатель Воздушного Флота, Великий князь Пётр Николаевич, с самого начала был намечен в командующие. Да, Пётр Николаевич не получил специального образования в данной отрасли, но в мире ещё не существует учебных заведений, занимающихся авиацией. А теперь давайте выслушаем самого командующего Воздушным Флотом. Прошу, Пётр Николаевич.

Я снова встал:

— Господа! На манёврах я уже говорил, и ещё раз повторю, что Воздушный Флот будет строиться, учиться и действовать в интересах, как армии, так и флота. Учитывая специфические требования полётов над сушей и морем, изначально будут выделены подразделения, нацеленные на взаимодействие именно с силами флота, но они же, при необходимости, будут действовать и в интересах армии. Собственно, примером моей мысли служат прошедшие манёвры. Завершая свою речь, прошу направить ко мне по одному офицеру от армии и флота, для выработки путей к лучшему взаимопониманию. Вы понимаете, что как армейские, так и флотские командиры, и начальники должны научиться использовать новый для них инструментарий сил и средств, каковым является воздушный флот.

А из зала заседаний я вышел полковником и кавалером ордена святого Владимира. Теперь мне предстояло, кроме собственно создания военной авиации, ещё и озаботиться созданием мундира для летунов.

Данный вопрос я как раз и поставил перед своими соратниками, на совещании в тот же день. Я притащил с собой папку с эскизами формы, нарисованными Инес-Саритой, по моим пожеланиям. За основу мундира я взял морскую форму моего времени, элегантную, строгую и весьма представительную, но цвет выбрал синий. Выпушка на брюках, фуражках и прочих местах, в том числе и просветы на погонах — голубая. Система званий как в армии, только вместо поручиков лейтенанты, штабс-капитан становился просто капитаном, а капитан майором. И у майора на погоне с двумя просветами появилась одинокая звезда. Надеюсь, армия, со временем, перейдёт на нашу систему, поскольку она удобнее, да и для меня привычнее.

Для повседневной работы на аэродромах и в полётах для лётчиков и техников предусматривались комбинезоны, в качестве обуви предлагались сапоги, а для лётчиков в зимнее время меховые унты. В целом я продиктовал всё, что помнил об экипировке лётчиков советских ВВС времён Великой Отечественной войны. Разница только в том, что лётных шлемов я ввёл три: демисезонный кожаный, зимний меховой и летний из шёлковой сетки. Хотел сделать твёрдый шлем с прозрачным забралом, как у современных мне лётчиков, но не придумал из чего. Не страшно, со временем сделаем.

Форму рядового и сержантского состава, или как тут называют, нижних чинов, решил тоже скопировать с советской. В качестве образца я взял форму конца восьмидесятых годов: 'афганку'. Камуфляж для этого времени неприемлем, а вот тёмно-синяя афганка, с множеством карманов, наколенными и налокотными накладками вполне хороша. На ногах — сапоги. Единственное усовершенствование, которое тут же ввёл — резиновые подмётки вместо существующих кожаных. Собственно, получились вполне привычные для меня яловые сапоги советского солдата. Кстати о сапогах: обязательно озадачу химиков, чтобы они создали искусственный материал по типу кирзы. Я где-то читал, что кирзу придумали ещё до революции, и она даже получила высокую оценку на какой-то международной выставке. Отличный материал, и обувь из него прекрасная: в деревнях кирзовые сапоги носят до сих пор, я имею в виду первую треть двадцать первого века. Я и сам носил, и в армии, и на гражданке. Удобные, прочные, дешёвые и долговечные сапоги из материала, созданного гением неизвестного мне человеку. Эх, кабы знать кто, я уже запряг бы его в эту упряжку.

По моему приказу срочно доставили Сытина.

— Иван Дмитриевич — сходу огорошил поручением — есть ли среди ваших знакомых, люди, могущие организовать швейное и сапожное дело?

— Имеется, и немало. Для какой цели вам надобен человек, Пётр Николаевич?

— Как Вы знаете, Иван Дмитриевич, я назначен на должность начальника Воздушного Флота, и теперь должен организовать снабжение своего войска. Думается, я знаю, как решить вопрос с вещевым довольствием, по крайней мере, нижних чинов. Я намереваюсь построить две фабрики: для шитья всех видов мундирной одежды и обуви.

— Не сочтите, что я возражаю, мне только лишь любопытно. Как это можно шить одежду, не видя перед собой человека? Ну ладно, одежду можно подогнать, укоротить, например, но как вы собираетесь поступать с обувью? У людей очень разные ноги, я это знаю доподлинно.

— Понимаю Вас, идея может выглядеть странно, но я исхожу из того, что можно рассчитать, сколько имеется размеров ступней, а также учесть несколько размеров полноты, и ширины ступней.

— Я уловил суть Вашей идеи, Пётр Николаевич! Простой человек носит сапог, наворачивая портянку, а зимой и две, для тепла. Такое положение вещей сильно скрадывает разницу в размерах.