Пушинка в урагане (наш человек на троне)

Часть I

Прививка

Я стар... Я очень стар. Я суперстар! Шучу. Теперь я часто шучу: молодость, а юность в особенности, вообще чертовски весёлая пора, и уж тем более, юность, доставшаяся мне. Судите сами: я молод, здоров, у меня и людей моего нынешнего круга нет финансовых проблем, нам вообще непонятно слово 'дорого'. Для нас не слишком дорого даже то, что неподъёмно многим государствам! Впрочем, вместо долгих объяснений назову мой нынешний титул: Великий князь. Великий князь Петр Николаевич. Внук Николая I, сын Николая Николаевича-старшего, брат Николая Николаевича-младшего.

Для меня всё началось в другом мире, весной 2020-го года, когда я, старый косорукий чёрт, решил отремонтировать греющуюся электророзетку. И забыл щёлкнуть клавишей в коробке предохранителей: старый совсем уже стал. Забывчивый. Ну и конечно, меня долбануло током, а много ли надо дедушке семидесяти трёх лет от роду? Вот-вот, двухсот двадцати вольт при пятидесяти герц хватило с избытком. Что я чувствовал? Да ничего особенного: вслед за спазмом от электрического разряда, с каким-то нутряным хрустом остановилось сердце, мгновенно лишились сил все члены, и я безвольной куклой завалился на крашенный коричневой краской пол. Сознание не покинуло меня чуть ли не полминуты, и я успел увидеть, как от заискрившей розетки стали расползаться по стене чёрные языки, которые моментально вспыхнули. Деревянные стены, высушенные за десятки лет, захрустели пожираемые огнём... Жалко дом. Я возводил его своими руками, ну, кроме электрической проводки и кирпичного крыльца, а так от фундамента и кровли до оклейки обоев — всё сам. Ну, разве что на помощь кого-то нанимал, но потом от результата работы этих косоруких помощников долго плевался. Уж лучше просить о помощи своих же учеников: эти хоть слушают, когда им говоришь.

А потом сознание погасло.

Очнулся я совсем в другом месте: вместо простецкой крашеной сосны, моей щеки касался вощёный наборный паркет из ценных пород дерева. Глядя в упор, я видел, что плитки паркета подогнаны идеально, без малейших зазоров. Перевёл взгляд на стену: тоже не моя. У меня дешёвые бумажные обои, а тут ткань. Уж не шёлк ли? Может быть. При таком паркете и шёлк на стенах вполне уместен.

Паники нет: я просто не понял, что произошло, впрочем, и времени прошло всего ничего, к тому же, пугаюсь я не сразу, а так сказать, 'с замедлением'. Попытался встать, но не тут-то было: руки оказались какими-то неимоверно длинными, а ноги и того длиннее. Первая попытка закончилась вполне закономерно и больно, хорошо хоть успел повернуть голову, и брякнуться на паркет не носом, а ухом. Ладно. Повозился, опираясь руками на пол, а боком на шкаф, сел, и стал осматривать себя. Чёрт-те что творится! А тело-то не моё! Видны ноги, обутые в изящные коричневые туфли. У меня за всю жизнь не было такой дорогой обуви! Из туфель торчали носки. Очень длинные. Выше наличествовали серые в узкую полоску брюки. Или-таки не брюки? Где у этих штанов ширинка? Застёжки ни на молнии, ни пуговичной, на положенном месте не имелось. Потянул брючину вверх, и обнаружил, что носки не имеют резинок, а вместо неё имеется прехитрая система: под коленом застёгнута подвязка, и уже от неё тянутся ленточки с застёжками к носкам.

На этом я временно прекратил осмотр, и сделал новую попытку встать. Неудачно. В тот момент, когда я уже почти утвердился на ногах, внутри меня, не в голове, а именно внутри, в потрохах что ли(?) раздался панический возглас: 'Что со мной происходит???'

Ноги обмякли, почти как при давешнем ударе током, и я опять оказался на полу. Хм... а ведь имеется положительная динамика! На этот раз руки сработали как надо, и мой нос избежал встречи с полом. И затеялся более чем странный разговор, когда тело валяется неподвижно, разве что слегка подёргиваются кисти рук и ступни. А вот рот крепко захлопнут: это я сумел взять тело под контроль, и не дал возможности прежнему хозяину организма поднять шум: сами понимаете, я в дурдом не спешу. Но диалог, тем не менее, получился весьма эмоциональный:

— Кто вы? Сатана или его служитель?

— Человек я. Только почему-то моё сознание попало в вас. Давайте спокойно обсудим нашу ситуацию, успокойтесь, ладно?

Но человека во время нервного срыва так легко не остановишь. Минут пять беспросветной истерики, и наконец, более-менее внятный крик:

— Я понял, я знаю! Вы явились забрать мою бессмертную душу!

— Опа-на! А зачем она мне, да и за что?

— За мою вторую попытку наложить на себя руки.

Ага! Начал соображать, включает аргументацию. Что же, поможем человеку:

— Уважаемый, не знаю, как вас зовут! Самоубийцы в любом случае попадают в ад, так что нет смысла самому сатане лично являться к вам. Вы и так всё сделали бы, не так ли?

Молчание. Нравится мне этот человек! Получил информацию, и теперь обдумывает, а не несёт панической чуши.

— Прочтите святую молитву! — требует визави после минутного молчания — Я хочу удостовериться, что вы не от нечистого.

— Да я всего две молитвы и знаю. 'Отче наш' и 'Символ веры'. Какую читать?

— Символ веры!

— Верую...

Мой собеседник внимательно вслушивается, не искажаю ли я слова молитвы, а я осматриваюсь кругом. Стол, стулья, застекленные книжные шкафы... Какая ерунда эти шкафы! Мои руки!!! Никаких старческих морщин, никаких пигментных пятен, ухоженные ногти на длинных пальцах... Поворачиваю руки ладонями вверх... У меня никогда не было таких мягких ладоней: всегда приходилось работать руками, потому и не сложилась карьера музыканта, а наоборот, случилась работа учителя музыки в сельской школе.

— Какая музыка в сельской школе? О чём это Вы?

Оказывается, я одновременно читал молитву, и думал о своём, но думал 'громко', так что собеседник слышал.

-Разрешите представиться: Пётр Николаевич Булгаков, пенсионер, а до недавнего времени учитель музыки и нескольких других предметов в Верхне-Ольшанской школе Пристенского района Курской области.

— Позвольте! Какой такой области? Есть Курская губерния.

— Есть губерния. Сейчас. А область — будет.

— Так вы... Из будущего?

— И, возможно, весьма отдалённого. Сейчас какой год? Назовите точную дату.

— Первое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года.

— Вот это фокус! Сегодня в тринадцать сорок пять террористами убит император Александр II!

Дату и время помню случайно: почему-то запомнился параграф из учебника, да к тому же, недавно пересматривал фильм о Софье Перовской. Люблю, знаете ли, иногда смотреть классические фильмы разных времён и разных жанров.

— Тринадцать сорок пять это что? — требовательно уточняет внутренний голос.

— Без пятнадцати минут два часа пополудни, если по-старому.

Голова моя резко дёргается, и в поле зрения попадают большие напольные часы. На циферблате двенадцать пятьдесят.

— Скорее! Мы ещё успеем предотвратить злодейство!

— Ну, давай попробуем. А где мы находимся?

— В Николаевском дворце. Где же готовится цареубийство?

— Значит мы в Ленинграде?

— Нет, мы в Санкт-Петербурге.

— Извините, именно это я и имел в виду. Просто город будет переименован.

— Чудеса! Где же готовится цареубийство?

— Террористы устроили засаду на канале Грибоедова.

— Таковой мне неизвестен.

— Раньше он назывался Екатерининским каналом.

— Скорее! Вперёд!

Ну что же, поднимаюсь, направляюсь в двери. Уже выходя, вижу на полу возле книжного шкафа здоровенный револьвер.

— Да, я уже упоминал, что собирался свести счёты с жизнью, но в последний момент лишился чувств. Далее вам всё известно. — сухо прокомментировал увиденное хозяин тела.

Коридоры во дворце весьма широкие, но я то и дело касался плечами то правой стены, то левой, и вовсе не потому, что новый я такой большой, а потому что очень уж крепко меня штормило. По дороге попадались какие-то люди, звучали встревоженные голоса, кто-то окликал, но я просто пёр вперёд: моя цель важнее. Внизу я двинулся, было, куда-то во двор, к каретным сараям, как услужливо подсказало мне сознание, но тут же повернул на улицу — там ехал извозчик.

— Стойте! — завопил я в спину уже проехавшим саням.

Мужчина в шубе, сидящий в санях, оглянулся, и, увидев меня, изумлённо открыл рот. Повернулся к извозчику, что-то сказал, сани остановились, и я в одно мгновение догнал их и запрыгнул на место рядом с пассажиром.

— Ваше высочество, Пётр Николаевич! — забормотал пассажир — Что происходит, почему Вы не одеты, почему такая спешка?

— Готовится страшное злодейство. Цареубийство. Мы обязаны его предотвратить.

— Как? Что?

— Голубчик — крикнул я извозчику — стрелой мчись на Екатерининский канал, угол Мойки. Знаешь ли, где это?

— Как не знать, барин! А на какой берег-то? Токмо боюсь, кобылка моя не сдюжит.

— К Михайловскому парку, любезный! И гони изо всех сил! Если успеем, я тебе рысака подарю!

— А как же барин, что до вас сел?

— Гони, извозчик, гони куда сказано! — закричал пассажир в шубе, и мы полетели.

Хотя полетели очень относительно. Лошадка у извозчика была мелкая, тощая и весьма заморённая, поэтому бежала она не шибко споро, но всё равно побыстрее, чем бежал бы я своими ногами. Да и не пробежать мне столько, чего уж там.

— Пётр Николаевич, ваше высочество! — забормотал господин в шубе — Вы простудитесь! Позвольте укрыть вас моей шубой!

Морозец небольшой, градуса три-пять, но проклятая питерская сырость! До места я, без сомнения, доеду, но однозначно простужусь, а без нормальных лекарств, скорее всего, потом откину ласты.

Я оглянулся на попутчика. Шуба у него большая, возможно и хватит закутаться двоим.

— Благодарю вас за великодушное предложение... Простите, не знаю, как вас величать.

— Профессор Меншуткин, Николай Александрович. Служу в физико-математическом факультете Санкт-Петербургского императорского университета — отрекомендовался он, торопливо расстёгивая крючки на шубе. Попытку совсем снять её с себя я пресек, и мы, тесно прижавшись друг к другу, укутались в профессорскую шубу.

— Шуба, признаться не моя — зачем-то стал объяснять профессор — На мою шубу служитель...

— От неловкости служителя выиграл я — прервал я мучения профессора — В Вашу шубу мы вдвоём бы не поместились. Вы уж, уважаемый профессор, пожалуйста, поощрите служителя от моего имени. И прошу Вас, Николай Александрович, разрешите позже заглянуть к вам с визитом, связанным с вашей учёной деятельностью?

Профессор торопливо закивал.

Вдоль Мойки мы пролетели одним духом, но после поворота на Невский проспект, лошадь начала спотыкаться, а когда, наконец, добежала до Казанского моста, то вовсе упала на передние колена. Я выскочил из саней. Сунул руку в карман... чёрт, кошелька нет. Однако, есть нечто более ценное: часы. Торопливо сунул часы обомлевшему извозчику и бросился вдоль канала, скользя гладкими кожаными подошвами по растоптанному ногами и копытами снегу. Дыхание сбилось — хреново тренируют нынешних аристократов! Впрочем, школьники и студенты моего времени, в массе своей, тренированы много хуже.

У Итальянского мостика увидел впереди белый клуб дыма, а мгновение спустя, услышал грохот взрыва и звон осыпающегося стекла. Чёрт! Не успеваю! Однако, прибавил ходу. Холодный воздух рашпилем скребёт бронхи, боль спускается ниже... Быть острейшему бронхиту или даже воспалению лёгких, стопудово быть!

Впереди крики, суета. Вижу, совсем как в фильме про Софью Перовскую, в мою сторону идёт царь. Вот взгляд царя, совсем как в фильме, останавливается на высоком человеке, медленно перемещающем из-за спины вперёд свёрток... Между нами десять шагов... пять... три... шаг... Парень уже размахивается, и тут я выхватываю из рук террориста бомбу, и кидаю её за ограду канала.

Взрыв.

Темнота.

— Они очнулись!

Шёпот такой громкости способен, без преувеличения, разбудить полк похмельных егерей. А мне он просто расколол голову.

Темнота.

— Пётр Николаевич, вам легче? — голос профессионально ласковый. Врач, и с практикой лет в тридцать. Можно даже не заглядывать в трудовую книжку.

— Легче. Доктор, почему я ничего не вижу? Я ослеп?

— Зрение у вас в порядке, по крайней мере, за правый глаз я совершенно спокоен. А вот левый глаз пострадал, но надеюсь, незначительно.

— В таком случае, когда будет снята повязка?

— Если всё будет благополучно, то завтра утром, а пока покорнейше прошу потерпеть неудобство.

— А что с моим бронхитом?

— Откуда Вы о нём знаете?

— Симптомы в наличии: клокочет в грудине, явно повышенная температура, неприятные ощущения в горле и носоглотке. Что до причины оного состояния... У меня сбилось дыхание у Итальянской улицы, а бежать пришлось ещё метров двести, и бежать с ускорением... Так что вывод очевиден.

— Ничего страшного. Дня за три-четыре выздоровеете, таков мой прогноз. Да-с. А почему Вы упомянули метры, а не аршины? Кстати, примите микстуру.

На ощупь принимаю мензурку с лекарством, и, выпив его, отвечаю:

— Полагаю правильным использовать систему мер, принятую в большинстве стран Европы.

— Резонно. Гораздо серьёзнее обстоят дела с Вашей левой рукой: открытый перелом кисти.

— Странно, почему я не чувствую боль?

— Вероятно это действие морфия.

— Прошу Вас, доктор, уменьшить до минимума дозу наркотика.

— В чём дело, Пётр Николаевич? Морфий совершенно безопасен.

— Любой наркотик вызывает привыкание, переходящее в зависимость. Это я знаю доподлинно. Однако я отвлёкся, что с государем? Он жив?

— Его Величество жив и вполне благополучен. Взрывной волной с него всего лишь сорвало головной убор.

— А террорист?

— Его убило обломком ограды при взрыве бомбы, которую Вы отбросили в сторону.

— Значит, не удалось перебросить в канал. Жаль.

— Несомненно, жаль.

— А я?

— А Вас ударило тем самым осколком, который прошел сквозь тело террориста. По счастью, осколок потерял силу, и значительных повреждений он Вам не нанёс.

— Простите великодушно, доктор, но как Вас именовать? Право, неловко, Вы меня знаете, а я...

— Ох, совсем я забыл приличия! Слишком уж обрадовался тому, что Вы пришли в себя... Профессор Боткин, Сергей Петрович, к Вашим услугам.

— Сам великий Боткин?

— Насколько я велик, судить не мне, но да, Боткин, Сергей Петрович, собственной персоной.

— Чрезвычайно лестно быть вашим пациентом, Сергей Петрович.

— Вы весьма любезны, Ваше императорское высочество.

— Значит, рана на моём лице не слишком серьёзна?

— Слава богу, нет. Я наложил несколько швов, но вполне вероятно образуются шрамы...

— Ничего страшного. Как известно, шрамы украшают мужчину.

— Безмерно рад, что чувство юмора Вас не покидает. Однако, Пётр Николаевич, к Вам посетители, уступаю им место. Господа — это он обращается к кому-то мне невидимому — прошу вас не затягивать визит долее десяти минут. Больной вполне бодр, но боюсь, что он может легко и быстро утомиться, а это пойдёт отнюдь не на пользу его здоровью.

Мдя... У меня первые посетители. Думаю, их будет очень-очень много. А что, подвиг совершил, без дураков.

Посетителей оказалось человек десять, и все оказались родственниками, великими князьями. Приклеив себе вежливую улыбку, внимательно прислушиваюсь к голосам: у большинства в голосе слышится забота и беспокойство, а вот у двоих — у мужчины и женщины, судя по голосам, средних лет, сквозило змеиное шипение. Жаль, что я не вижу, кто это, но ничего, чуть позже выясню, кто эти люди, и постараюсь их если не нейтрализовать, то держать подальше от себя, и под наблюдением. А тем временем визит завершается, в комнате остаюсь лишь я и не старый ещё, молчаливый мужчина.

Спустя несколько часов прибыл мой брат, великий князь Николай Николаевич-младший, в сопровождении пятерых офицеров. Все громогласные, все чересчур энергичные, все абсолютно толстокожие. Уж не знаю, как Петя ладил со своим братом, но мне он совсем не понравился. Ну да куда деваться, сработаемся. И не с такими наводили контакты в бытность мою директором школы: с сантехниками, дорожниками, а того хуже — с заезжим начальством, которое толком не знает, чего хочет.

Николай снисходительно поинтересовался моим здоровьем, произнёс небольшую речь ни о чём, и убыл, оставив после себя запах кожи, одеколона, коньяка, и облегчение, что визит завершен.

Ночью делать нечего, скучно. За предыдущие дни выспался на годы вперёд, вот и беседую сам с собой. А что? Тело-коммуналка, это экзотично. Пётр Николаевич рассказывает мне историю своей короткой невесёлой жизни, а я рассказываю ему о своей.

Петя, мой сожитель по телу, даёт сведения о текущей истории, а я рассказываю ему о будущем. Кое-что вызывает у нас горячие споры, но тут вступает в дело мой главный калибр: возраст, опыт, образование и наработанное мастерство учителя — уж этого у меня много. Нет, я не давлю авторитетом, и даже не пытаюсь. Зачем? Петя мальчик умный, даром, что отец-самодур сломал его, и юноша, имевший огромный потенциал выдающегося руководителя, растёт робким и застенчивым. А у него ещё имеется братец, любящий подавлять под видом заботы. Мать мотает срок в монастыре, причём за дело. Гаденькая у них семейка, ну да ладно, судить я их не собираюсь, а буду лишь сосуществовать, пока сосед позволяет. Впрочем, сосед мой всё больше уходит вглубь, оставляя себе лишь справочные функции — он незамедлительно даёт справки по любому поводу, помогает правильно строить предложения, по голосам узнаёт посетителей. А в 'свободное время' куда-то испаряется, да так, что я его даже не чувствую.

Однако, вскоре меня посетила мысль: вот я удачно попал в чужое тело, а дальше? Я относительно здоров, возможности мои практически не ограничены, особенно если сравнивать таковые с возможностями сельского учителя. Но что я умею? Умением играть на восьми музыкальных инструментах никого тут не удивишь, историю я, каюсь, учил как все, то есть, посредственно. Правда, неплохо помню историю Великой Отечественной войны, но до неё семьдесят лет! В последние годы убивал время игрой в танчики, на компьютере, а вот до того, было ли в моей жизни что-то полезное, применимое в этом времени? Ничего! Хотя постойте, занимался я моделированием самолётов, и даже построил несколько кордовых моделей. Радиоуправляемых моделей строить не довелось — уж в очень большом дефиците было оборудование, дальше областных Домов пионеров оно не проходило. Так что нам оставалось строить только модели попроще. Тем не менее, учили нас добротно, давали кое-какую теорию, так что фюзеляж, крылья, оперение и элементы управления модели самолёта я рассчитывал и строил самостоятельно. Забавно, но об аэродинамике и авиастроении мне известно гораздо больше, чем всем академикам этого времени вместе взятым.

А с мотором ещё лучше: был у меня мотоцикл 'Ковровец', К-175, из последней серии. Достался он мне крепко послужившим, да ещё в не очень умелых руках, так что ремонтировать приходилось много. Прекрасная была машинка! Проходимая, живучая, невероятно отзывчивая на ремонт и ласку — где бы я ни бывал, отовсюду возвращался своим ходом. Перебирать мотоцикл пришлось раз десять, это не считая вдумчивой работы с карбюратором и электрической частью. Как-то даже участвовал в перематывании статора и ротора генератора магнето, правда, участвовал на вторых ролях, типа 'принеси-подай', но кое-что запомнил. А остальное ремонтировал самостоятельно: любая машина любит заботу, и мотоцикл тут вовсе не исключение.

Ну что же, придётся потрудиться. Самостоятельно мне мотоциклетного мотора не создать, авиационного тем более, но кто мне мешает нанять толковых инженеров и технологов? Мои идеи и наброски будут конвертированы в металл, останется только следить, чтобы получилось не слишком убого.

Решено! Займусь прогрессорством, раз уж так легла карта, буду продвигать в империи двигатели внутреннего сгорания, и всего, что с их помощью можно двигать.

Наутро, после лёгкого завтрака, прибывает Боткин, в компании с незнакомым мне врачом. Сначала они меня осматривают, а затем дают указания плотно задёрнуть шторы.

— Петр Николаевич, если Вы не возражаете, то мы, пожалуй, рискнём снять повязку с глаз. Вы готовы?

— Вполне. Делайте что должно, господа, а я обязуюсь выполнять все ваши врачебные указания.

— Прекрасно. Ну-с приступим.

В четыре руки повязка была снята. Я осторожно приоткрыл глаза, и несмотря на царящий сумрак отчётливо увидел двух мужчин, внимательно глядящих на меня.

— Я вас прекрасно вижу, Сергей Петрович!

Несмотря на выдержку, волнение в голосе мне скрыть не удалось. Впрочем, его и скрывать не стоило, всё-таки зрение чертовски важная штука.

— Прекрасно, Пётр Николаевич! Разрешите Вам представить лучшего специалиста Российской империи в области офтальмологии. Кабат Иван Иванович, лейб-медик Его Императорского величества.

Иван Иванович изобразил поклон, в котором отразил и своё почтение к моему титулу, и отношение к моему возрасту, и много чего ещё изобразил, да только мне на его ужимки плевать: лишь бы был он хорошим специалистом.

Последовала процедура взаимного расшаркивания, ибо время, место и социальный статус весьма требовательны к ритуалам.

— Придётся немного подождать, Ваше императорское высочество, ибо для осмотра мне нужен свет, а Вашим глазам необходимо к свету привыкнуть. Поэтому предлагаю просто побеседовать, а я тем временем понаблюдаю за реакцией Ваших глаз на изменение освещённости.

— Прошу Вас, Иван Иванович, давайте обойдёмся без чинов. Я просто Ваш пациент, а Вы мой врач. Хорошо?

Профессор польщён, улыбается.

Спустя час одна из штор на дальнем окне была приоткрыта, а потом и отодвинута полностью. Ещё через час открыты и остальные окна.

— Свет не режет вам глаза?

— Нет, я вполне привык.

— Прекрасно.

Иван Иванович дотошно исследовал мои глаза и объявил, что за зрение он вполне спокоен, однако, необходимо ещё понаблюдать, дабы исключить возможные осложнения.

На том мы и расстались. Меня вполне успокоило, что у Кабата не возникло профессионального интереса к моим глазам: это значит, что ситуация с ними более чем заурядна, и это прекрасно.

А к вечеру меня посетил сам император.

Признаться, я не испытываю большого волнения в присутствии великих мира сего. Видел я Брежнева, во время посещения им Харькова, и даже коротко с ним переговорил. Жал руку Ельцину, когда он вручал мне орден Почёта. Путина видел издалека, на торжественном собрании. Так что царями меня не удивишь... Это я так храбрюсь, поскольку всё-таки волнуюсь: а ну как что-нибудь ляпну! Срочно вызвал на помощь Петю, а уж умный мальчик грамотно и красиво провёл процедуру встречи с императором и его свитой — для него это дело привычное.

Кризис наступил в конце, когда царь, отослав свитских, наклонился ко мне и тихонько спросил:

— А теперь расскажи, Петя, как ты оказался столь вовремя на месте покушения, и, к тому же, столь легко одетым?

Петя уже приготовился во всём признаваться — так уж он воспитан — что мне пришлось брать управление на себя.

— Откроюсь Вам, Ваше Императорское величество...

— Ну, полно, Петя, к чему титулования? Говори запросто, я ведь как родич пришёл тебя навестить, право слово!

— Если позволите, я начну немного издалека. Вы, Александр Николаевич, знаете мои обстоятельства, и давеча я чуть было не свёл счёты с жизнью.

— Да что ты говоришь, Петя! — император размашисто перекрестился.

— Это так. К счастью я лишился чувств, и в этот момент, с высоты птичьего полёта увидел, как на Малой Садовой расположились люди, до того вырывшие подкоп из подвала лавки, и устроившие в нём адскую машинку. Это была засада на вас, Александр Николаевич. Руководила террористами девушка, очень красивая. Узнав, что Вы избрали другой маршрут, она дала знак своим соратникам, и засада переместилась на Екатерининский канал, куда должен был повернуть ваш кортеж. Времени совсем не оставалось, и я бросился на помощь, однако едва не опоздал. По счастью мне помог профессор Университета, Меншуткин Николай Александрович. Он, не произнеся ни одного лишнего слова, пустил меня в свои сани и дал указание нанятому им извозчику ехать куда надо. На съезде с Казанского моста извозчичья лошадь пала, так что дальше пришлось бежать самому, и, к счастью, удачно. Я рад, что успел

— Я тоже безмерно этому рад! — растроганно воскликнул Александр Николаевич.

— Только я очень прошу, мой повелитель и родич, не предавать огласке, обстоятельства моего участия в предотвращении злодеяния. Полагаю, что детали, сопутствующие этому делу столь неоднозначны, что могут вызвать нежелательные толки и злословие. Поверьте, мне совсем не нужна слава юродивого.

— Очень серьёзный подход, Петя, и я его полностью одобряю. Но как же ты объяснишь своё присутствие?

— Очень просто. Проезжал мимо, стал свидетелем попытки покушения, и счёл обязанным вмешаться. Если попросить профессора подержать язык за зубами, то и слухов не возникнет.

— Резонно. Ты, Петя, как оказалось, весьма серьёзный юноша.

— Благодарю, государь.

— А что бы ты хотел получить в награду? Необычный юноша наверняка имеет необычные желания.

— Истинно так, Александр Николаевич. У меня есть две мечты. Вторая из них такова: лет через двадцать стать руководителем всей промышленности Российской империи.

— А ты весьма честолюбив. Отчего же ты не желаешь стать генералом?

Я пошевелил покалеченной рукой.

— Вряд ли я смогу полноценно нести военную службу. Да и, признаться откровенно, у меня нет склонности к оной.

— Понимаю. А какова твоя первая мечта?

— Хочу научиться летать, и даже знаю, как я это могу осуществить.

— Полёты на монгольфьере или аэростате? Нет ничего проще! Я подарю тебе баллон.

— Нет, Александр Николаевич, аэростат мне не нужен. Меня интересует свободный полёт, независимый от привязного троса и воли ветра.

— Полагаю, ты заинтересовался работами Александра Фёдоровича Можайского? Этот моряк обещает создать воздухолетательный снаряд, весьма полезный в военном деле.

— Аппарат Можайского крайне интересен, однако, я сомневаюсь, что он сможет полететь. В его конструкции явственно видны несколько принципиальных ошибок, удалив которые мы получим вполне совершенный образец.

— Чего же ты хочешь, Петя?

— Александр Николаевич, государь, Ваше величество... Я хочу заняться этим направлением. Но есть громадное препятствие: мне всего лишь семнадцать лет, и до совершеннолетия я не вправе управлять собственным имением и капиталами.

— Для чего тебе они?

— Для производства деталей, приборов и механизмов, необходимых при постройке воздухолётного снаряда, но я бы назвал этот аппарат самолётом: так проще и благозвучнее.

— Согласен, так благозвучнее. Однако, задачку ты задаёшь... Ты желаешь быть признанным совершеннолетним?

— Да.

— Пойми и ты меня: я не могу пойти против закона, обычая и мнения общества. Против последнего в особенности.

— Понимаю.

— Сделаем следующим образом, Петя: необходимые деньги я буду выдавать тебе из личных средств. Ты доволен?

— Более чем. Однако ещё мне нужна лаборатория и помещение, причём немалое.

— Немалое это какое?

— В несколько раз больше чем эта комната. Нужно расположить станки, а также место для сборки самолёта. А к ней дополнительно — несколько служебных помещений.

Император очень внимательно посмотрел на меня:

— Как интересно! У меня полное впечатление, что ты точно знаешь, чего хочешь добиться. Согласен. Будет помещение. Где бы ты хотел его получить?

— По соседству с хорошо оборудованным заводом, было бы идеально.

-Адмиралтейские верфи тебя устроят, мой друг?

— Совершенно устроят.

— Вот и прекрасно. Дам указание, и вопрос решится. А с Можайским ты не желаешь ли сотрудничать?

— Это превосходная идея, она весьма ускорит дело. Но в первую очередь я намерен создать двигатель для своего аппарата.

— Да будет так. Выздоравливай, Пётр Николаевич, буду рад видеть тебя здоровым, весёлым и полным сил.

С утра меня посетил жандармский офицер, представившийся поручиком Власьевым.

— Произошло некое событие, Ваше императорское высочество. Возможно, это недоразумение, но я обязан уточнить.

— Внимательно Вас слушаю, господин поручик.

— У некоего извозчика Игнатова были обнаружены золотые часы, и извозчик заявил, что получил их от Вас за несколько минут до взрывов на Екатерининском канале. Правда ли это?

— Совершенная правда, господин поручик. Этот извозчик со всей возможной скоростью, загнав свою лошадку, доставил меня к Екатерининскому каналу, а так как у меня не оказалось денег, то я расплатился часами.

— Прекрасно. Однако, есть небольшая сложность. Видите ли, подобные часы совсем не по чину извозчику. Он даже продать их не смог — тут же был задержан.

— Понимаю. Если Вас не затруднит, доставьте, пожалуйста, извозчика ко мне. Я имею желание поучаствовать в его судьбе. Это возможно?

— Сию минуту его доставят.

Поручик высунулся в дверь, что-то скомандовал, и спустя короткое время передо мной предстал худой высокорослый мужик, с умными серо-зелёными глазами, с испугом глядящий на меня.

— Как Вас величать, уважаемый?

— Андрей Игнатов я, извозчик.

— Извини, Андрей, что из-за меня чуть не попал в неприятности. Давай сюда мои часы, а вот тебе взамен...

Я полез в карман куртки, весящей на спинке стула, и вынул бумажник, а из него вытряс все монеты и купюры достоинством не более десяти рублей.

— Вот тебе деньги. Хватит ли их на лошадь?

Извозчик приблизился, взял из моей руки деньги, и принялся считать.

— Здесь сто пять рублей и сорок три копейки, барин — почему-то шёпотом произнёс он — Этого на двух лошадок хватит, да ещё на корм до конца года. Спаси тебя Христос, барин! — и парень рухнул на колени.

— Вижу, что ты грамотен, Андрей?

— Немного, барин. Батюшка мой грамотен был, и нас, детушек своих, обучил. Читаю, пишу и считаю.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три, барин.

— А не желаешь ли ты пойти ко мне в услужение? Буду тебе платить, одену, обую.

— А как же семья моя?

— Велика ли семья?

— Жонка моя, Алёна, да дочь Танюша.

— Ну что же. И семью с собой бери, будет и для них место.

— А и согласен, барин, что тут думать. Однова хуже не будет.

Я повернулся к поручику, внимательно наблюдающему за нашим разговором:

— Благодарю Вас, господин поручик, и прошу обращаться ко мне при необходимости. А для беседы жду Вас у себя, скажем, через неделю. Придёте?

— Всенепременно, Ваше Императорское Высочество.

Поручик ушел, а Андрея я поручил заботам моего нынешнего камердинера Джошуа. Надо обустроить и обучить нового слугу. Есть у меня тайная мысль, удалить из своего окружения всех иностранцев, заменив их на своих, полностью обязанных мне. Но об этом пока молчок.

После посещения меня императором, началась интенсивная светская жизнь. Приходили императрицы: действующая, хотя и не венчанная на царство, и будущая, то есть жена императора Александра Николаевича и жена цесаревича Александра Александровича, а за ними следовали фрейлины. Императрицы милостиво со мной беседовали, а фрейлины строили глазки и щебетали о том, какой я загадочный и мужественный. Выпуклости свои они при этом демонстрировали в таких выгодных ракурсах, что я едва не скрипел зубами. Замечу, кстати, что с некоторых пор я ужасно скучаю по моде того, покинутого мною времени. Судите сами: ну что может быть загадочного в женщине в микробюстгальтере и микроюбке, зачастую, даже без трусов, или как их там дразнили... стрингов? А тут дамы одеты так, что воображение само дорисовывает то, на что намекает платье, а намекать, уж поверьте опытному человеку, есть на что. К тому же эти чертовки прекрасно знают, как пользоваться одеждой в деле обольщения, умело используя целую систему знаков. Словом, я невыносимо страдал.

Бесконечной чередой потянулись посетители менее родовитые, в том числе депутация дворянства с приветственным адресом. Следом депутация чиновничества. Потом явились купцы с адресом и подарками. Все они выражали верноподданнические чувства, демонстрировали верность традициям, но, признаться, изрядно надоели.

* * *

Александр Фёдорович Можайский встретил меня на вокзале, в Красном Селе. Паровоз укатил дальше, а я пошел навстречу мужчине лет шестидесяти, в чёрном морском мундире, с погонами каперанга, и с орденами. Начало мая, погода знойная, как он не преет? На мне тонкий светлый костюм, так что мне не жарко.

Представились, пожали руки и двинулись к коляске, ожидающей у вокзала. Я сел рядом с Можайским, а мой слуга, бывший извозчик Андрей сел рядом с кучером. Три моих чемодана были прикручены сзади коляски, на специальной решётчатой площадке. Дорога оказалась весьма ровной, к тому же, вчерашний дождь прибил пыль, так что ехали с комфортом.

Вскоре наша коляска въехала на территорию военного лагеря. Кругом виднелись военные, где группами, а где и поодиночке, рядами стояли палатки, сараи, заборы, повозки и прочий военный скарб.

— Ваше Императорское высочество, мне передавали, что вы невысокого мнения о воздухолётном снаряде, который я строю, это верно? — сразу взял быка за рога Можайский.

— Если Вы не против Александр Фёдорович, то обойдёмся без титулования, хорошо?

— Согласен, Пётр Николаевич, это для меня большая честь.

— Начнём с того, что Вам не вполне верно передавали. Да, я считаю, что аппарат... давайте для простоты будем называть его самолётом? Так вот, Ваш самолёт в том виде, в котором он строится, не может летать. Точнее, он не может летать устойчиво и безопасно. О причинах к тому ведущих, мы поговорим по приезду.

— Любопытно. Надо полагать, что Вы, Пётр Николаевич, обладаете некими знаниями о теории и практике строительства во... самолётов?

— Вы правильно угадали, Александр Фёдорович, некоторые знания у меня имеются, и я хочу с Вами поделиться оными.

— Гм... Надо ли понимать, что я должен рассматривать Вас как соавтора?

— Нет, Александр Фёдорович. Надеюсь, Вы оформили патент на свой самолёт?

— Патент... Привилей? Да-с, оформил.

— Великолепно! Значит, Вы и останетесь в истории изобретателем самолёта. Для меня достаточно другого: я желаю помочь Вам довести самолёт до хотя бы минимальной степени совершенства и запустить его в массовое производство. Если же нам с Вами удастся получить с этого дела доход, то буду просто счастлив.

За разговором мы доехали до развалюхи, в которой Можайский собирал свой самолёт. Щелястые тесовые стены, вместо крыши — парусиновое полотно на жердяных прожилинах. Убого. Рядом с развалюхой другая развалюха, поменьше, судя по всему, жилая. У дверей по стойке смирно стоит морской офицер.

— Разрешите представить Вашему высочеству мичмана Степанова Ивана Александровича

Я протянул мичману руку для рукопожатия, и тот, после некоторого колебания, растерянно её пожал. Чёрт, я забыл, что общество сословное, и жесты уважения к нижестоящим тут не приняты.

— Господа, прежде чем приступим, позвольте мне переодеться в рабочую одежду.

— Вот, Ваше высочество, пожалуйте сюда! — засуетился Степанов — Вот здесь, в мастерской есть свободный уголок!

Андрей шустро затащил один из чемоданов в хибарку, и я быстро переоделся в рабочий комбинезон. Вышел за дверь, и насладился видом двух отвисших челюстей.

— Что-то не так, господа? Это всего лишь рабочая одежда, удобная при возне с механизмами.

— Всё так, Пётр Николаевич, всё так. Вот извольте осмотреть мой... самолёт.

В распахнутые ворота виднелась лодка с короткими и широкими крыльями, обтянутыми тканью. Винтов на аппарате не наблюдалось.

— Нельзя ли выкатить агрегат на простор? Думаю, было бы недурно осмотреть его внимательнее.

Можайский и Степанов зашли в сарай и начали выталкивать его наружу, а я принялся им помогать. С другой стороны, навалился Андрей. Ну да, всё, как и докладывал поручик Власьев: длина самолёта чуть больше двадцати метров (я привычно перевожу систему мер в удобную мне), размах крыльев почти такой же. Деревянный каркас обтянут тканью, причём ткань не прибита к дереву, а примотана верёвкой, пропущенной через люверсы, набитые по кромке ткани. Четыре деревянных колеса на двух стойках расположены попарно. Двигатель не установлен, но в середине фюзеляжа имеется место для него. В крыльях имеются прорези для винтов, но самих винтов ещё нет. В целом всё сделано крепко, даже чересчур: автор руководствовался скорее морскими представлениями о прочности, излишними в авиации.

— А неплохо, Александр Фёдорович! Такой аппарат и вправду взлетит. Пролетит недалеко, но только потому, что он у вас первый, и опыта Вы накопить не успели.

Можайский остро глянул на меня, но промолчал. Я стал лазить вокруг самолёта, интересуясь тонкостями конструкции, а Можайский давал пояснения. Степанов отошел в тенёк, и уселся на скамейку: по его виду было ясно: ничего доброго он от моего визита не ждёт.

— Нет и, правда, недурно! — бодрым тоном заявил я — Не откажите, господа, посмотреть на то, что я к вам привёз.

Андрей установил раскладной стол, а рядом с ним два чемодана. Я открыл тот, что побольше и извлёк из него копию самолёта Можайского.

— Откуда?

— Александр Фёдорович, по моей просьбе вас посетил поручик Власьев, он мне изложил детали, а по ним я изготовил эту модель. Уверяю вас, Александр Фёдорович, я не разглашал детали вашего изобретения.

Андрей закрутил резиномоторы, и с руки запустил модель в воздух.

— Обратите внимание, господа, модель летит неустойчиво, раскачивается.

В это время небольшой порыв ветра опрокинул самолётик на землю.

— Всё ясно?

Можайский со Степановым хмуро покивали.

— Да, Пётр Николаевич, если бы там был человек, то он неминуемо бы погиб или сильно покалечился.

— Тут вами, господа была допущена небольшая, но важная ошибка, а именно: если мы посмотрим на птиц, то увидим, что у лучших летунов крылья узкие и длинные, а у дурных напротив, короткие и широкие. Прошу не обижаться на сравнение, но к телу буревестника вы приделали куриные крылья. Разрешите продемонстрировать этот тезис наглядно?

Моряки усиленно закивали. Андрей к тому времени принёс модель, и мы в четыре руки отстыковали старые крылья, и установили другие, памятные мне формой из далёкого детства и кружка авиамоделизма. Андрей снова закрутил резиномотор, и отправил модель в полёт. Мои собеседники зачарованно смотрели, как модель пролетела примерно вчетверо дольше, несмотря на несколько порывов ветра. Самолётик покачивался, рыскал, но летел дальше.

— Но как же, Пётр Николаевич! — с каким-то отчаянием воскликнул Можайский.

— Не расстраивайтесь, пожалуйста, Александр Фёдорович. — поспешил я его успокоить — Просто Вы были заняты проектированием в одиночку, с нечастой помощью господина мичмана, а у меня есть возможность консультироваться с десятком инженеров и профессоров физики и механики. Какой мы из этого сделаем вывод?

— И какой же, Пётр Николаевич?

— Слышали поговорку: 'Порядок бьёт класс'?

— Нет, не довелось. А что она означает?

— Означает она такую простую вещь, что команда дисциплинированных единомышленников, непременно побьёт команду неорганизованную, даже если каждый из второй команды куда как лучший боец, чем член первой.

— Соглашусь.

— А из этого следует, что создание самолёта следует вести группой, в которой будут иметься инженер, чертёжник и высококлассные мастеровые. А руководить таковым коллективом я предлагаю вам, Александр Фёдорович. Думаю, что в течение года-двух вы сумеете создать хорошо летающий самолёт. Согласны?

— Я... Что... Всем сердцем согласен, Пётр Николаевич! А как же вы?

— У меня другая задача, Александр Фёдорович. Вашему самолёту нужен мощный и при этом имеющий малые размеры двигатель, не так ли?

— Разумеется, нужен.

— Вот моей задачей будет формирование нескольких групп, одна из которых создаст двигатель, другая группа будет думать о топливе для этого двигателя, ещё одна будет разрабатывать приборы...

— Экую махину Вы взваливаете на себя, Ваше императорское высочество!

— А ещё я хочу вам показать другую летающую модель. Вы не против?

— Разумеется, мы полностью согласны!

Из другого чемодана Андрей вынул модель биплана, слегка похожего на У-2.

— Почему у этого самолёта два ряда крыльев? — тут же спросил Степанов.

— Видите ли, Иван Александрович, сейчас мы не можем дать самолёту двигатель достаточной мощности. Придётся компенсировать это площадью крыльев.

Андрей запустил самолётик, и он улетел дальше чем моноплан.

— А если поставить три ряда крыльев, то самолёт улетит ещё дальше? — спросил Можайский, внимательно рассматривая модель.

— Нет. К сожалению, нет. В этом случае возрастёт сопротивление воздуха движению самолёта, и оно обнулит все достигнутые преимущества. Я предлагаю вам, господа, заняться исследованием формы самолётов на постоянной, научной основе.

— Вы и мне предлагаете? — сделал шаг вперёд Степанов.

— И Вам тоже, господин мичман. Будете работать в группе Александра Фёдоровича, если не возражаете.

— Каковы будут указания, Ваше императорское высочество? — встал по стойке смирно Можайский.

— Ну, полно, Александр Фёдорович, давайте продолжим разговор по-прежнему, запросто. А указания такие: вот вам выписка из именного Его императорского величества указа об организации самолётостроительной комиссии под моим общим руководством и Вашим непосредственным начальством над отделением самолётостроения. У Вас имеется право набора персонала в комиссию. Несколько я понимаю, первым Вашим сотрудником станет мичман Степанов?

— Совершенно верно, Пётр Николаевич. Сколько у меня будет подчинённых?

— Пока десять человек. Первой задачей вашей группы будет такая: в течение месяца достроить Ваш, Александр Фёдорович, самолёт, и провести на нём несколько показательных полётов в высочайшем присутствии. Сейчас мы с вами отправляемся в Петербург, там для вас будут оформлены все необходимые документы. Затем вы получите на Адмиралтейской верфи две паровые машины, работающие на жидком топливе, доставите их сюда и установите на свой самолёт. Здесь же, в Красном Селе, в столярной мастерской господина Ломакина, имеется возможность изготовить новые крылья, и вам, господа, необходимо проследить за тщательной их выделкой. Вот подготовленные мной эскизы, вы вольны использовать их как угодно или не использовать вовсе.

— Вы так тщательно подготовились к нашей встрече... Это несколько необычно, откровенно говоря.

— Привыкайте, господа. От вас в будущем потребуется очень много сложной во всех отношениях, срочной, и, при этом, тщательно спланированной работы.

* * *

Спустя месяц, восьмого июня, на поле рядом с ангаром и шатром, установленными на месте развалюх было не протолкнуться: привлечённые именными приглашениями и просто афишами, в Красное Село собралось не менее десяти тысяч человек. Для высшей аристократии, высших же военных и чиновничества, а также иностранных дипломатов были устроены ложи, где гостей обносили шампанским и лёгкими закусками, а гости попроще довольствовались ларьками со всякими вкусностями и услугами лоточников. За порядком наблюдали триста полицейских и неизвестное мне число жандармов: поручик Власьев как-то забыл мне доложить их численность, хотя обо всех остальных мероприятиях сообщил очень подробно. Вообще, я очень доволен своим начальником службы безопасности: умён, образован, не болтлив, силён физически и духовно. И прекрасный организатор, к тому же. Первый показательный полёт организовывал он, и получилось прекрасно. Зрители грамотно распределены вдоль взлётно-посадочной полосы, сама полоса огорожена прутиками и ярким жёлтым шнуром с красными флажками. А метрах в десяти от неё, на безопасном удалении, натянута уже верёвка на столбиках. Вдоль неё расставлено оцепление из солдат, и уж они не пускают народ на поле. В пределах охраняемой зоны, в месте, обеспечивающем лучшие ракурсы, только с десяток репортёров, не считая фотографов, с их пока неуклюжими фотоаппаратами. И репортёры-то какие!!! Из 'Санкт-Петербургских ведомостей', 'Правительственного вестника', 'Русского инвалида', а также иностранных: 'Интернэшнл геральд трибюн', 'Фигаро́', 'Таймс', две немецкие газеты и ещё каких-то, мною не идентифицированные. Репортёры заранее проинструктированы о порядке на показе, заранее дана возможность сфотографировать наш самолёт и его создателей, показаны точки, откуда будут наиболее выигрышные ракурсы... Помножим это на прекрасный стол и в меру спиртного, и получим хорошие отзывы о нас в прессе. Это ж такая реклама!

Можайский со Степановым в парадных мундирах при наградах царят над всем этим торжеством: сегодня их день. Они принимали важных гостей, и провожали их на отведённые места, демонстрируя при этом непоколебимое спокойствие. Ещё бы! Показательный полёт первый, а вот фактический — двенадцатый.

Первый полёт мы провели три недели спустя после нашего знаменательного разговора, а до того все были плотно заняты доводкой самолёта Можайского до лётного состояния. Возни оказалось немало. Во-первых, мы изготовили новые крылья, бипланную коробку, и установили её на место. Кроме того, было изменено хвостовое оперение по подобию У-2. Доставленные паровые машины, мощностью в двадцать лошадиных сил, и котёл для них также установили, и сразу сделали привод на винты, страшно неуклюжие, на мой взгляд, и непригодные для нормальной работы, но вполне подходящие для первого в мире полёта. На самом деле наша задача не создать выдающийся по лётным качествам аэроплан, а всего лишь продемонстрировать миру приоритет России в области авиации, да и сдать аппарат в музей.

Наконец прибыли император и Екатерина Михайловна со свитой, и действо началось. Александр Фёдорович сделал доклад царственной чете, и подал знак механикам. Те, в свою очередь, распахнули ворота лёгкого ангара, и выкатили самолёт. Механики захлопотали вокруг, последний раз проверяя узлы и механизмы, контролируя работу заранее растопленного котла паровых машин и вообще создавая рабочую атмосферу, столь важную при любой демонстрации. Ложи, трибуны и просто толпы народа замерли в осознании исторической важности происходящего, только лёгкий ропот пробегал при виде какого-нибудь действия аэродромной команды.

Наконец всё готово, из шатра на первый план вышел пилот, мичман Степанов. Для пилота мы сшили лётный костюм, нарисованный мною по мотивам формы лётчиков Первой Мировой войны: длинная чёрная кожаная куртка, на ногах высокие ботинки с крагами, на руках перчатки, тоже с крагами, на голове шлем с козырьком, и с пробковой тульей, обтянутый тонкой кожей. Над козырьком шлема красовались очки. Зрители возбуждённо зашумели, узрев такое великолепие.

Степанов принял доклад от старшего механика, подошел к императорской ложе, доложил о готовности и попросил разрешения на взлёт. Получив разрешение, он по лесенке взобрался в самолёт, и запустил пропеллеры. Затем дал полную мощность, а помощники перестали удерживать крылья. Самолёт пробежал двести метров по полосе, и тяжело оторвался от неё. Среди зрителей воцарился восторженный хаос: кто-то кидал в воздух кепки и чепчики, кто-то просто потрясал руками, но восторженно кричали все без исключения, в том числе и царь.

Степанов, поднявшись метров на сто — сто пятьдесят, начал выписывать круги над полем, и пролетая над толпой, горстями сбрасывал конфетти, чем вызвал ещё более буйный восторг. Наконец он направил самолёт вниз, и очень гладко приземлился, безо всяких там козлов и прочих косяков начинающих лётчиков.

Зрители взорвались овациями, а оркестр и небольшой хор грянули 'Марш авиаторов':

Мы рождены чтоб сказку сделать былью

Преодолеть пространство и простор

Нам разум дал стальные руки-крылья

А вместо сердца — пламенный мотор!

Всё выше и выше, и выше

Стремим мы полёт наших птиц

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ!

Самолёт остановился точно напротив императорской ложи, там, где механики уже раскатали красную ковровую дорожку. Осталось только чуточку подтолкнуть самолёт, и вот мичман Степанов, по приставленной лесенке, спускается на дорожку, по ней марширует к императору и докладывает:

— Ваше Императорское Величество! Первый показательный полёт первого в мире самолёта успешно завершён! Самолёт в совершеннейшей исправности и готов к новым полётам. Докладывает пилот самолёта, мичман Степанов!

Император вышел из ложи и по двум ступеньками спустился вниз. Глаза его сияли, лицо было совершенно одухотворённым. Ещё бы! Такой триумф его державы в глазах всего мира! В три шага он приблизился к мичману и крепко его, обняв троекратно расцеловал.

— Благодарю за службу мичман! Поздравляю Вас капитан-лейтенантом и орденом святой Анны! — император, приняв орден из рук придворного, прикрепил его на куртку Степанова. Тот автоматически рявкнул положенный ответ, затерявшийся, впрочем, в восторженных возгласах присутствующих.

— Так говорите, готовы ещё раз взлететь?

— Так точно, Ваше Императорское Величество! Готов даже поднять с собой пассажира! — и стрельнув взглядом в сторону Можайского, уточнил — только небольшого роста и веса, так как самолёт ещё опытный, маломощный.

— Вот как? А я, грешным делом, хотел попроситься с Вами. Но может кто-то ещё пожелает?

На первый план выступил смутно знакомый мне, невысокий и худощавый ротмистр в мундире лейб-гвардии гусарского полка.

— Ротмистр Иванов Максим Сергеевич. Разрешите мне, Ваше Императорское Величество!

— Ну ротмистр, если Вы того желаете, извольте!

Можайский и Степанов тут же отвели ротмистра в ангар, откуда тот вышел с головы до ног облитый в чёрную хрустящую кожу. Вдвоём со Степановым они уселись в самолёт, и под восторженные крики присутствующих пошли на взлёт.

На этот раз Степанов сделал несколько кругов над полем и стал спиралью подниматься всё выше и выше, и достиг высоты примерно полкилометра. Сделав обширный круг, он направил самолёт вниз, и вскоре совершил посадку.

— Отчего Вы не поднялись выше? — поинтересовался царь, поздравив Степанова с вторичным успешным полётом.

— Недостаточна мощность машин, Ваше Императорское Величество. Это опытный аппарат, и на нём стоят машины, не вполне подходящие ему.

— Ну, ничего. На первый раз достаточно и того что вы продемонстрировали. А теперь я бы хотел получить пояснения из уст автора сего изобретения.

На первый план выступил Можайский.

— За выдающееся техническое изобретение, поздравляю Вас контр-адмиралом! А теперь расскажите нам о своём детище.

Можайский повёл царственную чету вокруг самолёта, давая пояснения. Механики по его команде открывали различные лючки, через которые можно было увидеть устройства самолёта.

Спустя три часа, наконец, всё стало успокаиваться. На соседнем поле, за тройным рядом деревьев, были установлены шатры, куда царственная пара и сопровождающие лица были приглашены отобедать. Публика попроще расположилась на аэродроме, и тоже не скучала. Оркестр играл бравурные марши, и через два на третий-четвёртый раз — 'Марш авиаторов', каждый раз встречаемый криками ура. Слова подпевали уже многие из присутствующих.

А возле самолёта, с двух сторон, выстроились две очереди — люди желали запечатлеть себя на фоне нового чуда. Надо сказать, что, предвидя ажиотаж, поручик Власьев подсуетился, и пригласил четырёх фотографов, велев им приготовить как можно больше кассет. Впрочем, понятно, что на всех не хватило, несмотря на то, что фотографии делались групповые, по десять и более человек.

Где в это время находился я? Разумеется, в императорской свите, так уж положено по протоколу.

— Пётр Николаевич, а Вы рискнули бы совершить полёт на этом самолёте? — обратилась ко мне какая-то незнакомая дама, буквально облепленная бриллиантами. Судя по тону, она была уверена в моём отрицательном, или, на крайний случай в уклончивом ответе.

Ответить я не успел, поскольку рядом нарисовался давешний ротмистр, всё ещё в кожаном великолепии.

— Насколько я знаю, любезнейшая Аглая Андреевна, Его Императорское Высочество в течение предыдущей недели, не менее трёх раз поднимался на этом самолёте.

— Но... Позвольте Максим Сергеевич, было объявлено, что сегодня был совершён первый полёт!

— Тонкость в том, что сегодня был совершён первый ПУБЛИЧНЫЙ полёт, а до того команда Его императорского высочества готовилась и тренировалась без публики. Причём Его высочество самостоятельно пилотировал самолёт! — и ротмистр обаятельно улыбнулся — Однако, милые дамы, позвольте мне обратиться к Его императорскому высочеству. — и он повернулся ко мне:

— Ваше Императорское Высочество! Прошу Вас принять меня в свою комиссию, на любую должность, связанную с самолётами. Сегодня я понял, что это моя судьба, и я мечтаю стать пилотом, подобно Вам и старшему лейтенанту Степанову.

— Извините великодушно, ротмистр, я вижу, что мы знакомы, однако запамятовал Ваше имя.

— Иванов, Максим Сергеевич.

— Я беру Вас, Максим Сергеевич, но обязан предупредить, что в моей комиссии принята очень жёсткая дисциплина. Вы не передумаете?

— Ни в коем случае! Я заранее навёл справки, и заранее согласен на все условия, в том числе и дисциплинарные.

— Отлично. В таком случае, благоволите прибыть ко мне завтра, к восьми часам утра, я проведу с Вами собеседование. А пока отдыхайте, Максим Сергеевич.

Счастливый ротмистр упорхнул, а я остался на растерзание дамам. Впрочем, у меня есть старый, ещё студенческих времён, способ исчезать из неприятной компании. Даю условный знак заранее проинструктированному официанту, и вот ко мне уже движется посыльный с конвертом. Вскрываю его, и сообщаю агрессоршам:

— Тысячу извинений, милые дамы, но дела службы превыше всего!

* * *

А наутро я, в компании Можайского, Степанова и ротмистра Иванова, решаем вопрос о дальнейшей судьбе построенного самолёта. Заседание открыл я:

— Господа! Вчерашний, в высочайшем присутствии, показ нашего самолёта оказался вполне успешным.

— Более чем успешным! — уточнил Можайский, покосившись на свои новые погоны.

— Согласен. После показа, на приёме, ко мне по очереди подошли не менее десяти человек, с одним вопросом: когда и на каких условиях они смогут приобрести подобный самолёт в личное пользование. Из этого следует... что?

— Мы начнём выделывать самолёты для продажи?

— Не только. Необходимо организовать ещё и обучение пилотов и обслуживающего персонала.

— А не слишком ли это поспешно? — осторожно подал голос Степанов.

— Отнюдь. Мы живём в империи, к сожалению, отстающей в техническом отношении, от главных европейских держав. Авиастроение совершенно новая отрасль промышленности, и тут мы имеем возможность хоть на шаг, но обогнать наших заклятых друзей. План мой таков: следует устроить вояж по основным европейским столицам для коммерческой рекламы нашего самолёта. Вернее, группы самолётов. Руководить группой назначаю адмирала Можайского. Господа офицеры будут его заместителями, но со старшинством старшего лейтенанта Степанова, как более образованного в техническом отношении, так и более опытного в обращении с самолётом. Набор и обучение технического персонала ложится на всех вас. Прошу не обижаться, но время поджимает: уже в разгаре май, а для европейского вояжа у нас время только до начала сентября.

— Отчего так мало? — изумился Иванов.

— Разрешите ответить мне. — поднял руку Степанов, и после моего кивка продолжил — В сентябре начнётся сезон ненастной погоды, которая помешает не столько нам, сколько публике, которая просто на придёт на наши показы.

Ротмистр согласно кивнул.

— Продолжаю. Ещё на прошлой неделе я с доверенным лицом отправил заказ на паровые машины, на Обуховский завод, и третьего дня получил уведомление, что заказ принят к исполнению. Машины они обязуются поставить в точности такие, какие установлены на первом вашем, Александр Фёдорович, самолёте. Первые четыре машины будут доставлены в первых числах июня, остальные доставят по их изготовлению.

— А сколько, простите, Ваше императорское высочество, Вы всего заказали машин?

— Десять. Отсюда задача: сегодня же мы приступаем к изготовлению серии этих самолётов. Сначала мы заложим две машины, и на них отработаем максимально возможные улучшения и до предела снизим вес самолёта. На мой взгляд, он имеет совершенно избыточный запас прочности. Во-вторых, сократим количество колёс до двух, это тоже даст экономию веса, и наконец, тщательно продумаем элементы управления самолётом. Задача ясна?

— Так точно!

— Последнее, господа. Я знаю, что все вы сейчас завалены приглашениями на различные приёмы, в качестве знаменитостей. Прошу при разговорах не сдерживаться, и расписывать самолёт конструкции адмирала Можайского в самых превосходных степенях. В ваших рассказах должно быть всё, в том числе и те улучшения, что мы будем внедрять в запланированной серии самолётов, за исключением особенностей конструкции органов управления.

— Позвольте, Ваше Императорское высочество, а как же секретность, о соблюдении которой мы с Вами давеча говорили?

— Противоречия нет, господин адмирал. Мы сейчас готовимся выпускать самолёты с совершенно непригодной двигательной установкой. Паровая машина — тупиковая ветвь в авиации, однако, какое-то количество самолётов мы успеем продать.

— А какой же двигатель пригоден?

— Двигатель внутреннего сгорания, и, доложу вам, что другая группа нашей комиссии уже приступила к его созданию.

— Прошу разъяснить, Ваше Императорское высочество, что же в самолёте является действительно секретным?

— По-настоящему секретными являются технология обработки деталей и вообще технология выделки. Что же касается общей конструкции, то у зрителя, а уж тем более у покупателя, имеется полная возможность их изучить, а при желании — перенять. Но дьявол, как известно, прячется в деталях, и вот эти детали мы и будем оберегать. Обо всех личностях, излишне дотошно интересующихся именно технологиями, применяемыми в нашей комиссии, прошу немедленно сообщать поручику Власьеву.

Офицеры дружно скорчили постные рожи.

— Господа! Прошу на секунду отставить снобизм, и подумать непредвзято. Вот, скажем Вы, капитан-лейтенант Степанов, как относитесь к английскому флоту и промышленности?

— В высшей степени уважительно, Ваше Императорское высочество!

— А знаете ли Вы, что любой нижний чин или офицер английского флота, да и любой британский подданный, считает своим долгом довести до сведения английских жандармов, уж простите великодушно, но я не интересовался, как их там, в действительности, зовут, обо всём, что он узнал интересного за границей?

— Признаться, я о чём-то таком слышал, но считал сие гнусным наветом.

— Нет, сие есть святая правда. А теперь посмотрим с такой стороны: вы рассказываете нечто любопытное господину N, замечу, абсолютно лояльному российской короне. Господин N в свою очередь разбалтывает этот забавный пустячок господину Х, уже не столь лояльному, к тому же состоящему в тесных отношениях с неким английским джентльменом. И что из этого следует? А вот что: английская промышленность более развита, чем наша, и через некоторое время ваше новшество оказывается внедрено в английскую промышленность, становится видом вооружения, и русский корабль, на котором служите вы или ваш лучший друг, внезапно оказывается беззащитным перед англичанином, и идёт на дно. Как, господа, вы считаете этот сценарий невероятным?

У господ офицеров ступор.

— Скажу более того: со времён Ивана Великого, ни один русский царь не умер своей смертью, а друзей и руководителей террористов, что совсем недавно покушались на нашего царя, надо искать никак не в Бухаре или Стамбуле, и даже не в Берлине, а вовсе даже в Париже или Лондоне. Впрочем, это уже политика, но справедливости ради замечу: технологические секреты крадут все, только что азиаты пока не сумеют их применить.

Можайский солидно откашлялся:

— Думаю, что выражу общее мнение, когда скажу: свои заблуждения мы вполне осознали, и отныне перестанем чураться нашего поручика Власьева, а обо всех замеченных попытках выведать не подлежащее разглашению, будем его оповещать.

На лицах Степанова и Иванова возникли было гримасы, но спустя мгновение они согласно кивнули.

— Отлично, господа. С сего момента и до отъезда в европейский тур, вы в первую половину дня, занимаетесь строительством самолётов, а второй половиной дня располагаете по вашему усмотрению.

— Прошу разъяснений, Ваше Императорское высочество. — откашлявшись заговорил Иванов.

— Слушаю.

— В мастерских установлен восьмичасовой рабочий день, в то время, как на других заводах рабочий день от десяти до шестнадцати часов. Это грозит убытками.

— Вы удивитесь, Максим Сергеевич, но это неверно. Работники за восемь часов меньше устают, работают с большей отдачей, так что за более короткое время они успевают сделать больше и качественнее, хотя бы потому, что брака выходит намного меньше. Кроме того, в случае необходимости, мы можем организовать вторую смену работ, и удвоить количество продукции, ничуть не потеряв в качестве.

— Благодарю за разъяснение.

На том наше совещание закончилось, господа офицеры двинулись в мастерскую, расположенную на территории Адмиралтейских верфей рядом с Галерным мостом, а я поднялся на этаж выше, где меня уже ожидала группа химиков, во главе с профессором Меншуткиным. Когда я вошел, все встали, поприветствовали меня, и с интересом принялись разглядывать странного князя. Я тоже стал рассматривать визави: кроме Меншуткина тут находились трое мужчин средних лет, весьма представительных, что называется, профессорского вида. Чуть позади них стояли девять молодых мужчин в студенческих мундирах.

Я за руку поздоровался с Меншуткиным, и обратился к остальным:

— Сейчас глубокоуважаемый профессор Меншуткин нас взаимно представит, и мы проведём наше первое рабочее совещание.

Николай Александрович стал по одному называть присутствующих, и те подходили для рукопожатия.

— Профессор Баум Генрих Иванович, специалист в области чёрной металлургии и в особенности жаропрочных сплавов.

— Профессор Храмов Аристарх Никитич, специалист в области цветной металлургии, в особенности в той части, о которой интересовались Вы, Ваше Императорское Высочество: алюминий.

— Приват-доцент Михельсон Иван Иванович, мой ближайший сотрудник, специалист в области органической химии.

— Представляю вам господ студентов, коли Вы согласились с ними работать. Студент четвёртого курса Эбергард Франц Адольфович, в круге его интересов математика и общая химия.

— Студент четвёртого курса Коротков Егор Васильевич, в круге его интересов органическая и аналитическая химия...

Меншуткин называл имена, я автоматически пожимал руки, сам смотрел в глаза студентов, пытаясь угадать степень их таланта. Вся моя прежняя учительская практика утверждает: талант виден сразу, как сразу же видна и бездарь. На этих студентов смотреть было радостно: все умницы, все горят энтузиазмом.

— Прошу вас, господа, располагайтесь, если хотите вести записи, то ведите. — обратился я к присутствующим.

Мы расселись вокруг большого стола, и я начал:

— Господа, с вами предварительно были проведены беседы, и вы, в общих чертах знаете, чем мы будем заниматься. Сейчас я назову первые задачи, стоящие перед нашей комиссией, и вы выберете для себя задачу по вкусу. Итак, первая из них, это создание лака, которым будет покрываться медная проволока, наматываемая в обмотку электрогенераторов. Лак должен быть диэлектрическим, то есть не пропускать электричество, быть термостойким в пределах от минус пятидесяти до плюс ста-ста пятидесяти градусов по Цельсию. При этом он должен обладать достаточной пластичностью при комнатной температуре, чтобы обработанную им проволоку можно было наматывать. Вторая задача — создание диэлектрического материала, наподобие резины, для покрытия электрических проводов. Материал этот должен быть в меру пластичным, позволяющим многократно сгибать провода, покрытые им, термостойким до ста, а лучше до ста пятидесяти градусов Цельсия, устойчивым к воде, солнечному свету, и большинству распространённых растворителей. Третья задача — создание масла на основе нефти, для смазки двигателей внутреннего сгорания. Масло должно хорошо держаться на поверхности металла, хорошо смазывать сопрягающиеся поверхности и работать при температуре от минус пятидесяти до пятисот градусов. Впрочем, эти показатели вы уточните у создателей двигателей. На первых порах мы будем использовать касторовое масло, но у него имеется серьёзный недостаток: уж очень оно, касторовое масло, недолговечно. Четвёртая задача — создание одно или двухкомпонентного вещества по типу лака, которое после высыхания будет обладать большой механической прочностью, стойкостью к солнечному свету и большинству распространённых растворителей, при этом оно должно быть не слишком тяжёлым. Основным применением такого вещества станет покрытие тканевой обшивки крыльев и корпуса самолёта. Следующая, пятая задача — отработка технологии промышленного получения бензина из нефти, в несколько раз больших количествах, чем получают сейчас. Шестая задача — изобретение технологии получения искусственного каучука. Ах, да забыл: седьмой задачей будет получение густой смазки, для движущихся и трущихся поверхностей. Требования к ней такие же, как к жидкому моторному маслу, разве что рабочая температура будет не выше двухсот-трёхсот градусов.

Я помолчал, оглядев собрание. Господа химики слушали с интересом, что-то черкали на бумаге, а двое студентов перешёптывались, передвигая друг к другу листок с какой-то записью.

— Я продолжу, господа. Бензин и искусственный каучук, ввиду нашей немногочисленности, мы отложим на вторую очередь. Теперь о принципиальном: сырьё для получения лаков, масел и иных веществ, по возможности, должно быть отечественным, и опять же, по возможности, наиболее дешёвым. Впрочем, удешевления сырья можно добиться уже после начала массовой выделки продукции. Аппараты и приборы, на которых будет организовано промышленное производство нашей продукции, должно быть приспособлено к выделке в нашей стране, с тем, чтобы мы сами производили его на продажу, а вы, как авторы, получали роялти. И, наконец, крайне важная вещь: все работы, проводимые вами, все результаты вами достигнутые, должны быть абсолютно секретными. Сами понимаете, если конкурентам, особенно в Европе, станет что-то известно, они тут же станут, вместо вас, авторами открытия, и получат все миллионы рублей, которые проплывут мимо вас.

— Неужели миллионы?

— Именно. Судите сами: самолёт сам по себе стоит не менее десяти тысяч рублей золотом, а в Европе и в Новом Свете ещё дороже. Масло, смазку и бензин он будет потреблять постоянно. Кроме самолётов в широкую продажу пойдут самоходные повозки, или автомобили, велосипеды с моторчиками и прочие механизмы. Из других веществ также будут производить массовые продукты. Скажем, электрические провода будут производиться тысячами километров, а электрогенераторы и электромоторы — миллионами штук. Не завтра, конечно, но очень и очень скоро.

Сделал паузу и закончил:

— Профессор Храмов, у Вас будет отдельная задача. Вы должны отработать дешёвый способ получения алюминия, гальваническим методом. Сразу намекаю: алюминий, полученный по Вашему методу должен быть в три-четыре раза дешевле меди, произведённой ныне. В будущем Вы удешевите и производство меди, но об этом потом. А сейчас я удаляюсь, у меня срочная встреча. Все вопросы — через профессора Меншуткина, или через жандармского поручика Власьева.

Присутствующие химики дружно скривились, а я тяжело вздохнул:

— Будьте разумны, господа! Обществу нужны и музыканты, и ассенизаторы. Кто-то должен заниматься неприятной и грязной работой, если она полезна обществу и стране. Кстати, очень многие реактивы, с которыми вы работаете, пахнут вовсе не фиалками, не так ли? Вот и жандармы вынуждены заниматься не самыми лучшими представителями человеческого рода. Поэтому я вас очень прошу, не обижайте господина поручика, он очень воспитанный, образованный и отважный человек, обладающий широчайшим кругозором. К тому же я имею честь считать поручика Власьева одним из моих друзей.

Я откланялся, и отправился на обед, который здесь зовут завтраком. Начал я в одиночестве, но спустя несколько минут пожаловал мой старший брат, Николай, в компании трёх сослуживцев. Вышколенные слуги мгновенно сервировали стол, слегка опасливо поглядывая на Николая Николаевича, но тот сегодня был настроен благодушно.

— С тех пор как ты, Петенька выздоровел, ты очень изменился. Вечно где-то пропадаешь, вечно чем-то занят, слугу нового завёл, кстати, Джошуа жаловался на неожиданную отставку.

Спутники Николая аккуратно кушали суп и внимательно разглядывали меня.

— Джошуа я отставил, потому что имею подозрение на его противоестественные наклонности.

— Ах да, он же англичанин, им свойственно баловать друг друга с чёрного хода.

Господа офицеры заржали.

— Что касается моих отлучек, то один из результатов ты видел в Красном Селе.

— О да! И был немало впечатлён! Свежеиспечённый адмирал Можайский уверял Его императорское величество, что без твоего участия самолёт бы не полетел, это правда?

— В какой-то мере. Я предложил адмиралу для его самолёта крылья и хвостовое оперение другой формы, и предложение пришлось ко двору.

— И на что пригодна сия забавная игрушка?

— Игрушка? Да, пока игрушка. При собственном весе почти в сто пудов, она способна поднять не более двенадцати пудов, и пролететь не более десяти-пятнадцати вёрст. Увы, но на большее самолёт в нынешнем виде не способен.

Офицеры смотрели с интересом.

— Чувствую какой-то подвох — весело заявил Николай — не мучай, Петя, раскрой, в чём он?

— Всё очень просто: это первый в мире самолёт. Следующий будет совершеннее, следующий ещё совершеннее... И так далее.

— Но какая практическая польза от самолёта, коли он летает недалеко, а груз вообще перевезти не способен?

— Не преувеличивай, Николай. Даже в этом виде самолёт способен доставить через вражеские позиции важное сообщение, да и провести разведку он также способен, причём, дальше, чем это возможно при помощи аэростата.

— Пожалуй, ты прав, брат! Это важное достижение

— И заметь, это русское достижение!

— Что ты намерен делать дальше?

— Думаю совершить вояж по главным европейским столицам, продемонстрировав миру русские самолёты.

— А дальше? Я имею в виду военную службу.

— Сам понимаешь, Николай, с таким увечьем — я продемонстрировал левую руку — мне в строевых частях не служить. Однако на военной службе я намерен резко обогнать тебя, брат, если не в чинах, то в должности!

— Ну-ка, ну-ка, объясни свой коварный план! — расхохотался Николай.

— Я намерен создать новый род войск, и возглавить его. Императорский Военно-Воздушный Флот.

— И какие возможности будут у твоего рода войск?

— О! Самые разнообразные! Разведка, доставка срочных сообщений и важнейшей корреспонденции, перевозка офицеров связи, атаки неприятеля с воздуха и многое другое.

— Я вижу, что ты всё тщательно продумал?

— Ну, не всё, и не так тщательно, как должно, но кое-какие планы у меня имеются.

— Весьма любопытно! Признаться, я ожидал, что ты будешь сильно удручён своим увечьем, и всё готовился к тяжёлому разговору, но как оказалось, дела обстоят намного благополучнее, чем мне казалось!

— Более того, Николай, приглашаю тебя в последнее воскресенье июня, в Царское Село, там я намерен продемонстрировать новую забаву. Клянусь, ты будешь в восторге!

— Заинтригован! Что это за забава, ты конечно не скажешь?

— Даже под пытками! Но намекну: нам потребуются купальные костюмы.

Спутники Николая в течение всей трапезы так и не проронили ни слова, что вообще-то странно. Впрочем, мне с этими господами детей не крестить.

* * *

К трём часам пополудни у меня была назначено встреча с будущими мотористами, сейчас проходящими службу в Инженерном училище. Встреча проходила в одной из аудиторий Инженерного замка, куда Андрей уже доставил деревянный макет мотоциклетного двигателя.

С макетом получилось очень удачно: я, как смог, нарисовал чертеж мотора 'Ковровца', обратился в столярную мастерскую, что была среди прочих служб при Николаевском дворце, и мастера-краснодеревщики в течение недели сделали то, что надо. При вращении рукоятки было видно, как двигается поршень, шатун, клапаны, как вращение от коленвала через коробку передач передаётся на цепь, как переключаются передачи. Карбюратор я, как сумел, нарисовал, отметив все размеры, которые упомнил. Отдельно был изготовлено магнето, причём уже в металле, но работало оно из рук вон плохо. Свеча зажигания была и вовсе только в виде карандашного наброска.

Я попросил начальника училища, генерала Тидебеля, выделить в моё распоряжение десять-пятнадцать юнкеров старших курсов во главе с талантливым профессором механики, и вот они стоят передо мной: десять юнкеров, и генерал-лейтенант Паукер Герман Егорович.

И тут оказалось, что, обращаясь в Николаевское инженерное училище, я чуть было не попал в лужу: тут, конечно, готовят инженеров, но инженеров фортификации. Я впал в ступор, но Герман Егорович меня мягко успокоил:

— Нет причины волноваться, Ваше императорское высочество, мы вполне способны произвесть необходимые расчёты, сделать необходимую деталировку, а также работать с любыми моделями. Как инженеры, мы работаем с самыми разными механизмами, подчас весьма экзотическими.

Всё-таки приятно работать со специалистами! Двигатель внутреннего сгорания для них оказался совсем не новостью, в Европе многие экспериментируют с ними. Широко известны двигатели Отто, работающие на светильном газе, беда этих двигателей в том, что они громоздки и требуют экзотического топлива: существует даже двигатель, работающий на водороде! Но предлагаемый мною им сразу приглянулся: компактный и простой. Андрей развернул принесённые с собой чертежи и укрепил к стоящим здесь же чертёжным доскам. Кстати, ещё задачка для прогрессора: надо подсказать здешним обитателям конструкцию нормальной чертёжной доски, какие я видел в своё время.

Профессор и юнкера принялись осматривать и обсуждать модели и чертежи, а я встал в сторонке, наблюдая за ними. Да, я удачно сюда зашел: парни разобрались с механикой двигателя, и теперь обсуждали: как и на каком оборудовании изготовлять детали. Наконец они слегка угомонились.

— Я, и мои юные коллеги весьма впечатлены замыслом двигателя. Не сочтите за лесть, Ваше Императорское Высочество, но то, что мы увидели — гениально!

Хм... Ещё бы не гениально! За этой конструкцией больше века напряжённой работы сотен конструкторов из десятков стран! Но говорить я этого не стал, и лишь скромно поклонился.

— Мы хотели бы услышать Ваши пожелания по дальнейшей работе. Какую цель Вы видите и назначите нам?

— Господа! Двигатель, модель которого вы видите, является стартовой точкой для проектирования целой плеяды моторов разного назначения и самой различной мощности. Я вижу, что представленный двигатель вполне готов для установки на лёгкий двух или четырёхколёсный экипаж, и нам надо как можно быстрее наладить его массовое производство. Массовое, господа, это несколько тысяч единиц в год. Такие экипажи найдут применение, как в мирной жизни, так и в армии, как средство передвижения курьеров, а может и целых подразделений. Впрочем, об этом говорить рано. Более мощные двигатели мы установим на экипажи, предназначенные для перевозки грузов, буксировки артиллерийских орудий, вспашки земли и даже для копания ям и траншей. Позже я вам представлю чертежи и модели таких машин. Вы знаете, что адмиралом Можайским построен самолёт, который успешно летал в высочайшем присутствии. Возможно, что кто-то из вас видел эти полёты. Так вот: самолёты также нуждаются в двигателях внутреннего сгорания, разрабатывать и строить которые будете вы. Предупреждаю сразу: работы предстоит не много, а безумно много! Согласны ли вы, двинуться по этому пути?

Восторженные возгласы и горящие глаза были мне ответом.

— В таком случае, ваше высокопревосходительство, прошу Вас разбить юнкеров на группы, которые займутся отдельными агрегатами, а затем мы с Вами обсудим наши дальнейшие планы.

Профессионала видно по замашкам. Приятно было посмотреть, как профессор разделил ребят на группы, назначил ответственных, дал каждой группе точные инструкции, обеспечил всех чертёжными и письменными принадлежностями, мгновенно разрешил миллион прочих мелких проблем, и спустя какой-то час подошел ко мне. Мы уселись за столом, в сторонке от работающих юнкеров.

— Ваше Императорское Высочество, двигатель, который Вы нам представили в виде макета — само совершенство!

— Полно, Герман Егорович! Давайте без церемоний, без чинов, так нам будет много легче. Согласны?

— Вполне. Но я преисполнен такого восторга!!!

— Вот об этом я и хотел поговорить. Так получилось, что мои скромные мысли приходятся по вкусу разным людям, и случается, помогают им в работе. Так меня весьма хвалил адмирал Можайский, а после — профессор Меншуткин. Но мне не нужна слава, поскольку она может породить кривотолки, дурно влияющие на общественное мнение. Прошу Вас не афишировать моё участие в разработке двигателя, и очень надеюсь, что господа юнкера поступят так же.

— Не вполне понимаю причины излишней Вашей скромности, Пётр Николаевич, но раз Вы настаиваете, подчиняюсь.

— А теперь поговорим собственно, о двигателе. Согласны?

— Конечно же. Если позволите, я выскажу несколько своих замечаний.

— Слушаю Вас, Герман Егорович.

— Механическую часть, а именно: двигатель, коробку передач и карбюратор я беру на себя, поскольку хорошо знаком с предметом, хотя и не столь совершенным как представленный. А вот гальваническую часть я предлагаю передать в ведение Чиколева Владимира Николаевича. Вы не будете возражать, Пётр Николаевич? Владимир Николаевич прекрасный специалист, отличный преподаватель и незаурядный технолог. Сейчас он служит по артиллерийскому ведомству, и насколько знаю, там он на прекрасном счету.

— Перед такими рекомендациями устоять невозможно. Согласен.

— Далее. Десяти юнкеров и одного профессора для проведения назначенных Вами работ совершенно, абсолютно недостаточно!

— Хм... Я и просил у вашего начальника пятнадцать юнкеров при трёх преподавателях.

— Но и их не хватит! Считаю, что группу необходимо расширить не менее чем до двадцати юнкеров при пяти, а лучше семи офицерах. Впрочем, это дело некоторого будущего.

— Совершенно верно, Герман Егорович! Первая задача, стоящая перед вами, это создание надёжно работающего образца двигателя. К этому двигателю ещё следует изготовить экипаж, но о нём подумаем после того, как главная задача будет решена.

— И ещё, Пётр Николаевич, не сочтите за дерзость, но в письме, которое мне передал начальник училища, содержатся такие драконовские требования по обеспечению секретности... Это нечто неслыханное.

— Герман Егорович, дорогой, Вы, наверное, обращали внимание на то, что наши офицеры слишком много болтают. Вы воевали, и знаете, сколько лишней крови наших солдат и офицеров пролито зря — только из-за несдержанного языка какого-нибудь пустозвона в погонах, решившего блеснуть своей причастностью к военной тайне.

Генерал посуровел и выпрямился. Ещё бы! В его глазах я всего лишь гражданский шпак, сопляк, великосветский хлыщ, взявшийся судить боевых офицеров.

— Не обижайтесь, Герман Егорович, я и сам вскоре должен влиться в ряды офицерского корпуса, и, несмотря на увечье, сделаю это.

Генерал мгновенно смягчился:

— Да-да, Пётр Николаевич, извините, что я подумал несколько нехорошо.

— Пустое. А дело, которым мы занялись, весьма поможет нашей Армии и нашей державе. Поймите, на кону многие миллионы рублей золотом, и десятки тысяч человеческих жизней, которые пропадут впустую, если не мы, а наши заклятые друзья из Европы первыми наладят их выделку.

— Заклятые друзья из Европы! — засмеялся генерал — Чертовски недурно сказано!

— Вы согласны со мной, Герман Егорович?

— Теперь согласен полностью, и буду отстаивать Вашу правоту перед коллегами.

— Теперь перейдём к деталям: я имел разговор с директорами Обуховского завода и Адмиралтейских верфей, прошу Вас освидетельствовать эти заводы, и вынести решение о том, где лучше наладить массовую выделку наших моторов.

— Какие Вы назначите сроки?

— Коли мы отныне работаем вместе, то привыкните к такому моему ответу: 'Это нужно сделать ещё вчера'!

Паукер опять засмеялся. Юнкера с удивлением на нас заозирались: вид смеющегося генерала для них явно непривычен.

— У Вас острый язык, Пётр Николаевич! Если позволите, я передам коллегам Ваши шутки.

— Ничего не имею против, Герман Егорович. Но вернёмся к делу. Когда отработаете технологию, я намерен добиться строительства моторного завода, а ваша группа продолжит проектировать новые двигатели. Прошу вас буквально с сегодняшнего дня начать подготовку из ваших юнкеров руководителей и конструкторов для будущего завода. Повторяю, речь идёт о миллионах рублей золотом, мы обязаны заработать их для России и, что уж там кривляться, для себя тоже. Все, кто отлично проявит себя в нашем деле, со временем станет если не миллионером, то весьма обеспеченным человеком. Но об этом пока молчок.

— Разумеется, Пётр Николаевич. Однако позвольте вопрос: коли речь зашла о деньгах, а на строительство завода будет открыто финансирование?

— Да, этот вопрос решён. Пока расходы идут из личных средств Его императорского величества, и он твёрдо обещал свою помощь в дальнейшем.

Организация великосветского мероприятия дело непростое. Организация великосветского мероприятия, совмещённое с презентацией изобретения, дело ещё более непростое, затратное и в высшей степени ответственное.

Изобрести я решил две вещи: виндсерфер, то бишь, доску с парусом, и кайтсерфер, то есть ту же доску, но с тягой от воздушного змея. Решил я заимствовать и оригинальные названия: европейцы всё равно не примут русские имена, а самый широкий рынок продаж именно в Европе. Насколько я помню, а сам я никогда на таких досках не катался, лишь видел всё со стороны, доски для виндсерфинга и кайтсерфинга должны быть разными. Может быть. Но пусть это станет заботой будущих поколений. А моя задача — поразить великосветское быдло и малость срубить бабла. Очень уж много денег уходит на полезные проекты.

Осталось придумать костюмы для спортсменов-водников, и это оказалось совсем нетривиальной задачей. Суть в том, что купаться нынче принято в специальных купальных костюмах, каковые в наше время сошли бы за ужасно пуританский наряд. В то же самое время люди попроще купались голышом, не стесняясь никого. Противоречие, однако.

Голову я ломал долго, пока не вспомнил, как однажды, в середине двухтысячных, увидел в Репино небольшой самодеятельный карнавал любителей водных досок. Уж не знаю, как они там назывались правильно, но зрелище получилось великолепным: русалки, водяные, пираты и кто-то вроде осьминогов гоняли по мелким волнам, подгоняемые тёплым восточным ветром.

Почему бы и мне не сделать нечто похожее?

Доски получились тяжеловатые: всё-таки пенопласт пока не создали, а кора пробкового дуба значительно тяжелее его. Но вес досок получился вполне приемлемый, даже девушка могла нести их в одиночку.

В имеющейся при Николаевском дворце швейной мастерской, оказались весьма профессиональные портные, готовые выполнить заказ любой сложности, так что пошив мягкого змея для них оказался не слишком сложной задачей. Старый мастер, Евгений Иванович Козлов, даже дал несколько полезных советов, опираясь на опыт своего далёкого детства.

А вот испытывать получившиеся змеи пришлось, выходя на пароходике подальше в Финский залив. Зачем такие меры секретности? Да уж очень хотелось, чтобы сюрприз получился полноценным.

После третьих испытаний змея, признанных удовлетворительными, я дал команду сшить первых пятнадцать экземпляров. Пятнадцать экземпляров виндсерферов к тому времени тоже были изготовлены и дожидались своего часа.

Теперь встал вопрос, а кто, собственно, будет презентовать новые игрушки?

Недолго думая, я отправился в Морское училище, с твёрдым намерением поговорить с начальником.

Согласно правилам хорошего тона, я отправил Андрея к начальнику училища, адмиралу Епанчину, с письмом в котором более чем кратко изложил суть дела, и добавил просьбу принять меня в любое удобное ему время. Ответ получил немедленно, что, дескать, адмирал готов принять меня хоть сей же час. Не откладывая в долгий ящик, я велел закладывать выезд, да и двинулся на приём, благо, это рядом. У парадного входа меня принял адъютант адмирала, и проводил в кабинет начальника. Следом за мной Андрей и кучер несли завёрнутые в парусину доски.

— Признаться, Пётр Николаевич, я не вполне понял, в чём суть Вашей просьбы. — после взаимных приветствий сказал адмирал, усаживаясь за небольшой столик, на котором уже стояли чашки чая и сладости.

— Дело несложное, но весьма ответственное, Алексей Павлович. Мною изобретены новые средства передвижения по воде, и я бы желал представить их свету в высочайшем присутствии.

— Что за средства и какова будет моя роль в данном представлении?

— Читал я, что туземцы Гавайских островов ловко катаются на океанских волнах, стоя на специально сделанных досках.

— Это правда. — солидно подтвердил адмирал — Мой адъютант, капитан-лейтенант Протасов, лично наблюдал такую картину во время кругосветки. Ах, молодость! Он тогда был ещё мичманом, и даже сам прокатился.

— Удачно?

— Разумеется! Поначалу он, как рассказывает, несколько раз упал, не без того, но потом волну он оседлал. Да-с! — адмирал браво закрутил ус.

— В нашем море такие большие волны бывают только во время шторма, вот я и придумал поставить на доску парус, так что даже при слабом ветре можно будет всласть покататься возле пляжа.

— И как это будет выглядеть?

— Разрешите продемонстрировать?

— Прямо здесь?

— Отчего же нет? Потолок в Вашем кабинете высокий, вполне можно показать.

— Извольте, Пётр Николаевич.

Я позвал Андрея и кучера, и, развернув парусину, продемонстрировал доски.

— Обратите внимание, Алексей Павлович, вот сюда вставляется киль, но мы его сейчас устанавливать не будем, иначе на полу доски стоять не будут.

На доску установили мачту с парусом, и адмирал, встав на доску, взялся за поручень.

— О, а в парусе окно! Да, так будет удобно управлять. Великолепная придумка, замечательное обещает быть развлечение. Так в чём требуется моя помощь?

— Мне требуется сорок гардемаринов, чтобы они освоили эти доски, и продемонстрировали свои умения в высочайшем присутствии.

— И как, позвольте полюбопытствовать, вы желаете всё организовать?

— Если будет на то Ваше соизволение, то мы объявим, что требуются охотники для испытания новых игрушек.

— Насколько я знаю молодёжь, — улыбнулся адмирал — вызовутся все, а преподаватели и Ваш покорный слуга, будут желчно им завидовать, и сетовать на собственный возраст и излишне высокие чины.

— И правда. — огорчился я — Я уже зафрахтовал пароход, нашел место для тренировок в одном из заливов неподалёку от Выборга, оборудовал там лагерь. А что бы Вы предложили, Алексей Павлович?

— Стыдно признаться, Пётр Николаевич, но я и сам лично не отказался бы от такого развлечения, уж простите старика. Если бы я решал, то я бы разделил всех офицеров и гардемаринов, кто сейчас наличествует в Морском училище, а это сто пятнадцать человек, в совокупности, на три группы, и по очереди вывез бы в Ваш лагерь.

— Гениальное решение Алексей Павлович! А по результатам мы отберём тридцать-сорок лучших, и с ними проведём показ в высочайшем присутствии.

А спустя месяц в Петергофе я устроил грандиозное великосветское представление. Присутствовала царствующая семья, все великие князья, которые в данный момент находились в России, а не болтались по заграницам, человек сто из числа высшей аристократии, и, конечно же, представители иностранных дипломатических миссий, аккредитованных при дворе. Плюсуем к ним положенные по статусу свиты, и в итоге получилось больше семисот человек, но меньше тысячи. Точную цифру я у Власьева как-то забыл спросить, да и ни к чему это.

Петергоф сам по себе великолепен, а подготовленный к большому приёму — ослепителен. Играли три оркестра: один в Верхнем парке, второй не балюстраде у Большого фонтана, а третий в большом зале дворца. Кругом были развешаны гирлянды, стояли какие-то вазоны с чем-то... а с чем, я так и не понял, хотя Петя честно пытался мне растолковать. Для украшения Верхнего парка даже притащили два самолёта в качестве новейшего чуда техники. Желающие могли вплотную приблизиться к ним, а те, кому не слишком мешали наряды, даже посидеть внутри. Рядом с самолётами находились Власьев, Иванов, Степанов и десяток юнкеров Инженерного училища, дающих пояснения любопытствующим.

Приём шел по стандартному сценарию: сначала прибытие гостей, которых я встречал на площадке у Большого дворца. Затем гости перешли на площадку рядом с Большим фонтаном, где прозвучала небольшая, минут на пятнадцать, речь императора Александра II. В этой речи он отметил и мой юный возраст, и мои заслуги перед Отечеством, выразившиеся в спасении его персоны от рук террористов, а также неустанные мои труды на ниве изобретательства и развития промышленности. Надо сказать, речь императора была нескучной, весьма душевной, настолько, что даже я, старый зануда и циник, слегка растрогался.

В ответной речи я отметил, что счастлив, жить и работать на благо великой России под отеческим руководством императора Александра, что изобретательство приносит мне массу удовольствия, и я надеюсь, что плодами изобретательства воспользуются и все присутствующие. И пригласил всех пройти на берег залива, где юные моряки покажут невиданные доселе аттракционы.

На берегу уже стояла шеренга гардемаринов Морского училища, наряженных в карнавальные купальные костюмы, держащие наготове свои виндсерферы и кайтсерферы. Руководил ими один из офицеров Морского училища, лейтенант Смирнов Павел Николаевич.

Для зрителей были устроены трибуны, расставлены плетёные кресла, стояли столы с угощениями.

По команде лейтенанта гардемарины опустили свои доски на воду, и виндсерферы подняли свои паруса, а в стороне от них, рассыпавшиеся по берегу кайтсерферы начали запускать свои яркие, разноцветные змеи. Спустя некоторое время всё ближнее пространство перед пляжем было усеяно серферами, маневрирующими в различных направлениях. Поразительно, но гардемарины даже после столь непродолжительной подготовки, не допустили ни одного столкновения между собой. Профессионалы растут!

Зрители были очарованы.

— Петя! — послышался голос сзади. Я обернулся и увидел подходящего ко мне брата в сопровождении уже знакомых офицеров — Это и есть то развлечение, которое ты мне грозился показать не столь давно?

— Да, Николай, и если ты и твои спутники желают, то вы тоже можете испытать их. Если есть желание, то сейчас, а нет, так попозже. Должен предупредить, что они хотя и просты, но требуют в обращении некоторой сноровки.

— Как ты назвал эти лодочки, я не расслушал?

— С парусом виндсерферы, а со змеем — кайтсерферы.

— Надо полагать, ты подготовил и костюмы для нас?

— Разумеется, брат! Пойдем, я провожу тебя в помещение для переодевания.

Мы прошли к кабинкам, расставленные в рядок на пляже, позади зрительской трибуны, и я указал Николаю на костюмы, развешанные на вешалках:

— Выбирай!

Себе я выбрал костюм Синдбада-Морехода, а Николай облачился пиратом. На берегу я начал объяснять Николаю и его офицерам, тоже переодевшимся в купальные костюмы, устройство виндсерфера и основные принципы управления им. Спустя короткое время мы уже скользили по водной глади залива, а тёплый южный ветер наполнял наши паруса. Понемножку Николай научился маневрировать, а затем и регулировать скорость. Рекомендации он выслушивал внимательно и выполнял со старанием, что благоприятно сказалось на его успехах. А вот двое господ из его команды, пренебрегшие моими советами, шлёпнулись в воду. Глубина залива в этом месте едва превышает метр, поэтому они просто побрели на берег переодеваться, а их места на сёрфах тут же заняли другие молодые люди.

Оставив Николая маневрировать в приятной компании, я вернулся на берег, переоделся, и у кабинки меня отловил гвардейский офицер:

— Пётр Николаевич, Его императорское величество приглашает Вас для беседы.

Царь оказался в обществе адмирала Епанчина и нескольких незнакомых мне морских офицеров.

— Превосходный приём, Пётр Николаевич — заявил он сходу — я весьма доволен. Ваши сёрфы оказались прелюбопытными забавами, на досуге, без посторонних глаз, я и сам попробую ими управлять. Особенно мне понравились кейтсёрфы. Гардемарины на них катаются весьма лихо, а под силу ли они мужчине моего возраста?

— Мужчине Вашего возраста доступно гораздо больше, чем юноше. — дипломатично заявил я — Разве что в казаки-разбойники Вам играть не к лицу. Что до сёрфов, то адмирал Епанчин лично управлял и виндсёрфом, и кейтсёрфом.

— Ну и каково Ваше мнение, Алексей Павлович? — повернулся царь к адмиралу.

— Я в восторге, Ваше величество! Не думаю, что сии доски могут быть применимы в военном деле, но в деле обучения юношей азам парусной науки они весьма применимы. Весьма!

— Где-то я слышал: обучай развлекая.

— Совершенно верно, Ваше величество. Пётр Николаевич подарил Морскому училищу тридцать сёрфов с полным снаряжением. Кроме того, Его высочество передал нам полный комплект чертежей, который позволит нам строить сёрфы по мере необходимости, собственными силами, в шлюпочной мастерской.

— Превосходно. — повторил император — Мне доложили, что Вы собираетесь продавать парусные доски?

— Совершенно верно, Ваше величество. Разве что завод формально принадлежит другому лицу, поскольку сам торговлей не собираюсь заниматься.

— Разумно. Весьма разумно. А теперь, Пётр Николаевич, скажи мне, как ты собираешься совершить вояж по Европе.

Я давно ожидал этого разговора, поэтому взял из поданного Андреем портфеля папку, раскрыл её и начал доклад, подтверждая свои слова документами, схемами и планами.

* * *

Рекламный вояж мы озаглавили 'Русские крылья в европейских столицах', и пока строились остальные четыре самолёта, прошла подготовка по дипломатическим и техническим каналам. Маршрут был назначен такой: Санкт-Петербург — Берлин — Вена — Париж — Лондон — Санкт-Петербург. Сформировали поезд: салон-вагон для меня, вагон первого класса для Можайского, Степанова, Иванова, офицеров конвоя и двоих химиков, взятых со шпионскими целями, вагон второго класса для механиков, вагон третьего класса для конвоя, два грузовых вагона для запчастей и прочих материалов, и пять удлиненных платформ для самолётов с отстыковаными крыльями. Над платформами построили легко демонтируемые навесы, чтобы самолёты можно было легко сгружать, а сами они не страдали от дождя. Я страшно волновался, что нет достойного нитролака для покраски самолётов, но оказалось, что зря. Как выяснилось, эмалит здесь уже производят, жаль только, что под десятком различных названий, и если бы я не стал дотошно проверять содержимое банок с красками и лаками, ни за что бы не узнал, что он есть.

И вообще, я понял, что хреново быть попаданцем из сельской местности. Эвона, читаешь о других, и сердце радуется: они и крутые спецназеры, и, при этом имеют по четыре высших гуманитарных образования. Они и безумной дотошности историки, и знатоки оружия, и сами красавцы-соблазнители... Хотя, на последнее мне жаловаться грех. Это там, в своём селе я был неприметным мужичком, а тут ух какой видный мужчина не совсем совершеннолетнего возраста. Впрочем, это мне мало помогает: великосветские дамы смотрят на меня только как на выгодную партию. Те, что достаточно родовиты и богаты, присматривают в качестве мужа, а те, что поплоше — в качестве любовника и содержателя. Тфу! Я настолько старый, что помню ещё времена в Советском Союзе, когда женщины ещё смотрели на мужей как на личность, но потом пришли гнусные демократические времена, и брак стал совершенно соответствовать ехидному замечанию то ли Бальзака, то ли Моруа: 'Брак — это узаконенная проституция'. Справедливости ради замечу, что и достойных мужиков осталось совсем немного. Но это в моём мире. А тут как-то не попадались мне высокодуховные 'тургеневские барышни', всё больше вьются вокруг меня шалавы разной степени распущенности. Не везёт, должно быть. А, скорее всего, пробивные и наглые фемины оттесняют достойных девушек в задние ряды, вот мы и не пересекаемся. Пока же, я пользуюсь услугами одной из женщин, уж не знаю, в какой должности она числится во дворце, это неинтересно. Дамочка является, буквально по свистку, темпераментно отрабатывает номер, получает деньги и уходит.

Впрочем, я отвлёкся. Я нетипичный попаданец. О дате покушения на Александра II помню случайно, и только потому, что этот вопрос мне попался на уроке, а я ухитрился подсмотреть ответ в открытой методичке, что лежала на столе учителя. Событие это настолько эмоционально ярко окрасилось, что запомнилось на всю жизнь, вместе с датой, естественно. Конструкцию мотоцикла я знаю досконально, поскольку все мальчишеские годы возился с ним. Кое-что помню о конструкции грузовика ГАЗ-51, колёсного и гусеничного тракторов, зерноуборочного комбайна — доводилось работать на них в уборочную. Знания плохо совместимые с музыкой? Совершенно верно, плохо совместимы. Руки мои из-за тяжелой работы огрубели, и музыканта из меня не получилось, хотя для сельской местности сошло. В общем, я знаю то, с чем непосредственно работал, прекрасно понимаю, как выращивают хлеб, и почему единоличник ни за что не сумеет прокормить не то что страну, но и себя со своей семьёй. Я знаю о том, что капитализм — тупиковая ветвь развития человечества, ведущая к деградации и гибели. На мой взгляд, феодализм и то более гуманен, но он, к сожалению, совершенно изжил себя. Ещё я занимался авиамоделированием, и полученные в кружке знания весьма ценны в эту эпоху. Но главное, что я принёс из будущего — это системный подход. Понимание, что тот же самолёт, это не только фюзеляж, крылья и винт. Гораздо важнее для самолёта двигатель. С хорошими крыльями полетит даже кресло-качалка, а если присобачить к ним хороший мотор — будет вообще сказка. Но не забываем, что на самолёте имеется довольно много приборов, конструкции которых я не знаю. К примеру, в детстве я не догадался спросить, а потому мне и неизвестно: как на самолёте измеряют скорость? Да и в мотоциклетном спидометре я не ковырялся, следовательно, не знаю его устройства. Зато я знаю много вещей, которые будут изобретены в будущем, но могут быть полезны и сейчас. Я не знаю конструкции многих вещей, но это неважно: когда возникает потребность в чём-то, находим специалиста и ставим ему хорошо оплаченную задачу и через какое-то время получаем результат. Особенность человеческого мышления заключается в том, что оно сразу и чётко определяет: решаемая стоит перед ним задача, или нет. Если человек твёрдо знает, что задача решаемая, то она будет решена. Это немногие гении способны разглядеть решение нерешаемой до сей поры задачи. Другой вопрос, что задачи нужно подбирать решаемые на данном уровне развития технологий, а это очень сложное искусство. Ну и не забудем об ускользающей из поля зрения большинства неспециалистов темы важности производства средств производства. Если проще: станкостроение должно быть самым приоритетным направлением для руководителя. Авиазаводы не нужны без моторных и приборостроительных заводов, а они, в свою очередь, не нужны без станкостроения. Сложно? Не без того.

Кстати, именно такой сложной работой я сейчас и занимаюсь. Со мной в салоне двое химиков, приват-доцентов Университета. Справа от меня расположился Никита Петрович Нестеров, а слева Кирилл Карлович Тропе.

— Господа, дела, которые я вам хочу поручить, весьма своеобразны, но также весьма перспективны в смысле получения прибылей. Нашей комиссии очень нужны деньги на развитие уже начатых проектов, и потребность исчисляется в суммах с множеством нулей. Вы, господа, должны помочь нам всем. Разумеется, роялти вам гарантированы. Вам интересно?

— Разумеется. Мы вас внимательно слушаем, Ваше Императорское Высочество.

— Это хорошо. Первое по срочности и лёгкости идёт создание гигроскопических повязок. Повязки должны представлять собой пакеты из тонкой эластичной бумаги, наполненные целлюлозой, перемешанной с гигроскопичным сорбентом. С одной стороны, пакет должен быть проницаемым для влаги, а с другой нет.

— Пока ничего сложного Вы, Ваше императорское высочество, не описали. Но для чего понадобятся эти пакеты?

— Господа, обойдёмся без чинов. Вы не возражаете? Хорошо, тогда продолжим. Повязки нужны при перевязках кровоточащих ран. Военные хирурги будут в восторге от нового перевязочного средства. Это первое. Второе: как вы знаете, у женщин бывают месячные, и вам, людям женатым, известно насколько это неприятный и болезненный для женщины период. Гигиенические прокладки значительно облегчат их состояние.

— А вы уверены, Пётр Николаевич, что эти, гм... гигиенические прокладки будут востребованы? — спросил Кирилл Карлович.

— А вы, Кирилл Карлович, проведите эксперимент: изготовьте два десятка прокладок: десяток потолще, для месячных и десяток потоньше, на каждый день, и проследите реакцию жены.

— И какую же реакцию Вы предполагаете?

— Жена потребует от Вас и в дальнейшем обеспечить её таким удобным гигиеническим средством. Более того: того же захотят и её подруги, и подруги подруг...

— Хм... Получается, что нам следует сразу планировать строительство фабрики?

— Совершенно верно! И ваша задача будет заключаться в отработке технологии массовой выделки таких прокладок. Если вы к тому же, придумаете клей, не оставляющий следов, при помощи которого прокладки будут крепиться на бельё, то заслужите бесконечную благодарность всех женщин планеты Земля.

Химики заулыбались.

— Я полагаю, что состав начинки прокладок и состав клея вы разработаете до возвращения в Россию. Состав прокладок должен отвечать некоторым условиям: во-первых, быть абсолютно нетоксичным, во-вторых, должно использоваться, по возможности, отечественное сырьё, и, наконец, они должны быть приятными на ощупь.

— Благодарим за подробные пояснения, Пётр Николаевич. У нас есть некоторое представление о том, какие составляющие мы будем использовать, и Вы правы, до возвращения в Россию мы обязательно успеем. А какова будет вторая задача?

— Вторая задача значительно сложнее. Я предлагаю вам создать эластичную прозрачную плёнку, например, из целлулоида, и нанести на неё фоточувствительный слой. Такая плёнка заменит стеклянные пластины в фотографических аппаратах, которые станут меньше, легче и дешевле, а значит, потребуется очень много фотографической плёнки. Я уже дал механикам задание на создание фотоаппарата, а плёнку для него создадите вы. Что ещё крайне важно, вами должны быть созданы станки, на которых будут производиться сии вещи. Продажа станков и лицензий на них принесёт ещё немало денег, в том числе и вам.

Окрылённые химики ушли, их место заняли Степанов и Иванов. Первым заговорил Иванов:

— Ваше императорское высочество, разрешите внести на Ваше рассмотрение кандидатуру пилота самолёта?

— Господа, когда мы наедине, прошу обращаться ко мне без церемоний: мы товарищи в трудном деле. Хорошо?

Офицеры кивнули.

— А позвольте задать вопрос: для чего нам ещё один пилот?

— Ну как же! Самолётов у нас пять, а пилотов всего четверо: Вы, адмирал Можайский, капитан-лейтенант Степанов и я.

— Максим Сергеевич, пилотов мы обучать будем, и, если этому искусству захотят обучаться все офицеры нашего конвоя, и кто-то из нижних чинов, я буду только рад. Но это обучение никак не связано с количеством имеющихся в нашем составе самолётов.

— Несколько туманно, Пётр Николаевич. Поясните, будьте добры, что Вы имеете в виду?

— Да то простое обстоятельство, что, начиная с Берлина, мы начнём терять в каждой столице по самолёту. Вы читали роман господина Дюма-отца 'Три мушкетёра'?

— Ну, разумеется!

— Вот как Д'Артаньян терял по товарищу на каждой остановке по пути в Лондон, так и мы будем терять самолёты.

— Спаси Христос! Пётр Николаевич, уж не планируете ли Вы катастрофы?

— Что-о? Разумеется, нет! Я просто буду дарить по самолёту каждому венценосному родственнику, встреченному по пути.

— Роскошные подарки!

— Великокняжеские, друзья мои. Это вопрос статуса и протокола. К тому же, не забывайте Максим Сергеевич, что самолёты надо обслуживать и учиться на них летать. А для обучения им придётся прислать к нам будущих пилотов и механиков к нам. Это первое. Во-вторых, многие захотят не отстать от своих повелителей, и приобретут у нас ещё самолёты, и тоже пришлют людей на обучение. А кто-то приедет и лично.

— Хитро задумано.

— Политика, мой друг. Кстати о пилотах, господа. Я уже начал теоретическое обучение Андрея.

— Вашего слуги?

— Да, его. Как выяснилось, он умнейший человек. Образования у него, за исключением элементарной грамотности, совершенно нет, но в наличии светлый ум и великолепные способности. Я прошу вас по возможности позаниматься с Андреем в том предмете, в котором вы лучше всего разбираетесь.

— Позвольте, Пётр Николаевич, — поднял голову Степанов — я техник-механик, и моя специализация паровые котлы и машины. Я должен заниматься с Андреем сим сложным предметом?

— Если только на то будет Ваше желание и его интерес, Иван Александрович. Видите ли, меня приводит в негодование отношение нашего дворянства и вообще образованного класса к мужикам, как к неполноценным людям, как к белым неграм. Я хочу на примере Андрея показать, что различия между классами и сословиями состоят лишь только в образовании и воспитании.

Степанов умолк глубоко задумавшись.

— Я займусь с Андреем математикой и физикой. — сказал Иванов — Нынче же договорюсь с ним о занятиях.

— Благодарю, господа. А теперь давайте составим детальные планы наших выступлений: мы этот вопрос обсуждали до отъезда, но торопливо, поскольку все мы были заняты.

А заняты мы были всерьёз: господа офицеры получали отпускные документы в своих воинских частях, это непросто, даже с великокняжеской поддержкой: у чиновников свои правила, и нарушать эти правила, они не собираются. Потом пришла очередь на оформление документов для механиков, и это тоже легло на офицеров. А попутно они же контролировали процесс выделки и сборки самолётов. Я держал все эти дела под полным контролем, но офицерам таких подробностей знать необязательно, пусть привыкают к личной ответственности за общее дело.

Первое публичное выступление в рамках вояжа 'Русские крылья в европейских столицах', мы дали в Петербурге, на Комендантском аэродроме, который был устроен специально для нас рядом с ипподромом. Зрителей собралось, по сведениям полиции, не менее тридцати тысяч, но благодаря отличной организации всё прошло без сбоев и волнений. Удалось даже заработать, организовав продажу флажков с государственным гербом, спешно напечатанных открыток с самолётом и фотографиями всех четверых русских пилотов. Огромным спросом стали пользоваться наборы, с помощью которых можно собрать бумажную модель самолёта... Должен сказать, что сувениров даже не хватило на всех желающих, и мы сделали из этого важные выводы. Во-первых, пригласили в качестве импресарио нашего шоу московского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Понятно почему: офицерам, а уж тем более, великому князю, заниматься низменными денежными делами как-то не с руки, а книгоиздателю в самый раз. Во-вторых, Иван Дмитриевич заранее организовал издание сувениров в странах, которые собрались посещать, и наконец, в-третьих, я через Сытина дал задание модельерам разработать костюмы а-ля пилот, адаптированные для мужчин и женщин. Заказы на пошив таких костюмов был размещён в Германии и Бельгии — там оказались самые дешёвые швейные фабрики.

* * *

В Берлин наш поезд прибыл глубокой ночью и под проливным дождём. Поезд отогнали на запасной путь, от которого было всего полкилометра до поля, где должны проводиться показательные полёты. Впрочем, я всё это время спокойно спал: не хватало ещё заниматься мелкими делами, попусту нервируя подчинённых, которые и без начальства прекрасно справляются. Часам к десяти я проснулся и, приняв душ и позавтракав, вышел на деревянный перрон, явно построенный специально для приёма нашего поезда. Да, отличная организация приёма! В конце поезда, где находятся платформы с самолётами, видна и слышна деловитая суета: сгружают самолёты. Немцы подготовили широкий деревянный пандус, по которому самолёты по одному стали скатывать на землю, а механики тут же начали их собирать.

Хотя показательные полёты назначены на завтра, уже сегодня собралась немалая толпа. Впрочем, зрители ведут себя прилично, чему способствует и великолепная работа полиции: поставлено оцепление, верёвкой на колышках обозначен охраняемый периметр. В толпе очень много людей в мундирах: очень похоже на Россию, где каждое ведомство имеет свой мундир.

Ко мне тут же подошел Можайский:

— Доброе утро, Пётр Николаевич! Как отдохнули?

— Прекрасно, Александр Фёдорович! Вижу, что Вы уже организовали разгрузку?

— Да, это так. Должен отметить отличную организацию: принимающая сторона выполнила все наши пожелания. Первый самолёт будет уже вскоре собран,

— Это радует. Будем надеяться, что и в других странах будет организовано не хуже. Акулы пера ещё не досаждают?

— Акулы пера... Ах, репортёры? Были журналисты из трёх газет, я поручил их заботам Степанова и Иванова. Вас дожидается адъютант принца Вильгельма.

— Пожалуйста, немедленно пригласите его ко мне.

— Слушаюсь.

— Благодарю за успешную работу, Александр Фёдорович. Адъютанта я приму в своём вагоне, туда его и направьте.

Офицер в мундире первого гвардейского полка, с погонами гауптмана и адъютантским аксельбантом чётко откозырял мне. Говорит адъютант на неплохом русском языке, что приятно. Выглядит офицер молодцевато, держится уважительно и с достоинством. В доставленном письме карточка принца Вильгельма и просьба о встрече до начала показа.

— Передайте Его императорскому высочеству, что я буду сердечно рад его принять в любой удобный для него момент.

— Если позволите, то принц будет у вас сегодня, ровно в полдень.

— Очень рад, буду ждать с нетерпением.

Адъютант ушел. Любопытно, а зачем Вильгельму так срочно понадобилась эта встреча? Не буду ломать голову: через полтора часа всё и так станет известно. И не ошибся: принц пришел, и сказал, чего он хочет. Оказывается, газеты с описанием полёта самолёта Можайского попали в руки Отто Лилиенталя, известного немецкого воздухоплавателя, конструктора первых удачных планеров, и он отправился к принцу. Лилиенталь убедил Вильгельма в перспективности нового вида техники настолько, что тот отправился лично познакомиться с создателем самолёта и его высочайшим покровителем.

Прежний хозяин моего тела был знаком с принцем, и много раз с ним встречался, но разница в возрасте не позволяла до сих пор возникнуть дружбе. Это для меня Вильгельм был легендарной личностью, главой очень близкого нам государства, с которым мы в том мире воевали долго и страшно. А для него я ничем до сей поры не примечательный великий князь, один из последних в очереди наследования престола. Но вот ситуация меняется: я теперь знаю, что Вильгельм очень незаурядный политик и личность, а он узнаёт о том, что я начал набирать политический вес, занявшись очень важной отраслью.

Для начала мы с Вильгельмом вспомнили наши предыдущие встречи, общих знакомых, рассказали друг другу по парочке анекдотов из придворной жизни, и наконец, Вильгельм перешёл к основной части:

— Пётр, я до дыр зачитал газеты с описанием полётов ваших самолётов, а затем просто измучил полковника фон Гершова, добиваясь мельчайших подробностей его посещения самолётного сборочного цеха на Адмиралтейских верфях в Петербурге. А затем на приём ко мне пробился инженер Отто Лилиенталь, и ещё сильнее подогрел моё любопытство.

— Да, Вильгельм, самолёт оказался весьма занятной штукой. Когда я впервые его увидел, то тоже влюбился в него, и в те возможности, которые даёт самолёт.

— Я слышал, что сегодня вы будете испытывать собранные самолёты...

— Вы желаете присутствовать при сборке?

— Не только, Пётр, не только. Если на то будет ваша воля, конечно.

— Ага, наконец, я догадался: Вы желаете совершить полёт, а может даже получить навыки пилотирования?

— Именно так.

— Тут я вынужден Вас несколько разочаровать, Вильгельм.

Вильгельм напрягся. Известно, как он очень остро переживает намёки на своё увечье, и если я на него тоже намекну, а уж тем более, откажу под этим предлогом, то сразу стану смертельным врагом.

— Дело в том, что управление самолётом вовсе не так просто, как кажется. Сколько Вы учились управлять лошадью? Несколько лет до тех пор, когда ваш навык стал совершенным. Вот и у самолёта есть масса особенностей, которые надо учитывать. Образно говоря, Вильгельм, Вы должны научиться управлять драконом.

— Да-да Пётр, этого я об этом не подумал. Но Вы поможете мне в освоении этого искусства?

— Вне всяких сомнений, Вильгельм! Всё что я знаю и умею в этой области, будет известно и Вам. А теперь благоволите переодеться в лётный костюм, и мы пойдём наблюдать за сборкой самолётов. Вы не откажете мне?

— Всем сердцем согласен, Пётр!

При помощи Андрея и адъютанта Вильгельма мы переоделись в кожаные лётные доспехи, и вышли на перрон. В толпе, увеличившейся за последнее время, заметили Вильгельма и послышались приветственные крики.

— Вы популярны, Вильгельм!

— Приветствуют не только меня, но и Вас, Пётр. — ответил он, пряча довольную улыбку.

Первый из самолётов уже был собран, и Можайский прочитал принцу лекцию по устройству летательного аппарата. Затем принц уселся на место пилота, и приступил к изучению органов управления. Выглядел он при этом совершенно счастливым. Я отошел в сторонку, и ко мне подошел наш жандарм:

— Пётр Николаевич, вы не забыли о недужной руке германского принца? Как бы нам не получить неприятностей по сему случаю.

— Ну что тут поделаешь, Андрей Антонович, в данном случае мы совершенно бессильны. Самолёт проверят и испытают, и я возьму принца в ознакомительный полёт. М-да! Так скажу, Андрей Антонович: надежда только на то, что Вильгельм со временем сам охладеет к авиации. Или врачи ему запретят. — но последнее я буркнул уже про себя.

Тем временем уже на второй самолёт установили крылья, и приступили к монтажу винтов. Одновременно другая бригада проверяла работу тяг руля и элеронов.

Часа через три я повёл Вильгельма на обед, уже накрытый в салоне. Принц так увлёкся новой игрушкой, что даже не хотел снимать с себя лётной формы. Однако, оглянувшись на меня и на своих свитских, принял серьёзный вид и переоделся к трапезе. Разговор за столом, конечно же, крутился вокруг самолёта.

— Пётр, каков будет ваш следующий шаг? — взволнованно спросил Вильгельм.

— Всё просто: после обеда, присутствующий здесь капитан-лейтенант Степанов испытает в воздухе собранный самолёт. Иван Александрович на этот момент лучший пилот в мире. После него в полёт отправимся мы с вами. Разумеется, если Вы этого желаете.

— Полёт — это прекрасно, но я спросил о другом. Я слышал, что вы собираетесь строить самолёты на продажу?

— Собираемся. Нужно же где-то брать деньги на исследования и строительство новых самолётов, не правда ли? Но это дело не скорое, судите сами: только в том самолёте, который Вы лично видели, заложено около пятидесяти изобретений. Из них защищены патентами только восемнадцать, а остальные пока находятся в стадии рассмотрения. А ещё готовятся к подаче в патентные бюро не менее сорока патентов, в основном касающихся органов управления самолёта.

Застольный разговор вился вокруг самолёта и желания всех присутствующих офицеров свиты принца совершить полёт. Однако, на мой внимательный взгляд, далеко не все господа офицеры на самом деле горели желанием отрываться от земной тверди, а болтали о своём желании лишь для того, чтобы угодить начальству. Ну и ладно, силком в самолёт никого пихать не собирается, прокачу только принца, а у остальных будет прекрасная отговорка: не взяли, мол.

Когда мы вышли на лётное поле, куда выкатили самолёт, старший механик отдал рапорт о готовности. Степанов занял место в открытой кабине и провёл проверку по полной программе: прокатился по полю до конца полосы и обратно, совершил три подлёта по прямой, два подлёта по кругу на минимальной высоте, и, наконец, поднял самолёт на максимальную высоту: около пятисот метров. Сделав несколько кругов, Степанов приземлился, причём остановился он как раз напротив меня с принцем. Как он умудряется останавливаться там, где надо, не имея тормозов, для меня остаётся загадкой. Впрочем, в блокноте я сделал пометку: 'оборудовать самолёт тормозами'.

— Рассказывайте, Иван Александрович, как Вы оцените качество сборки?

— Замечаний нет, всё сделано в высшей степени добротно.

— Благодарю Вас, Иван Александрович! Ну что же, теперь моя очередь лететь, Вильгельм, если Вы не передумали, занимайте своё место, вот оно.

И спустя несколько минут, самолёт отправился на взлёт. Взлетев, я стал нарезать круги вокруг лётного поля, в соответствии с полётным планом.

— Пётр, а давайте посмотрим на Берлин с высоты птичьего полёта! — восторженно заорал Вильгельм.

— Давайте, только недалеко.

Я развернул самолёт в сторону Хафеля, и полетел над ней. В случае аварии у нас будет хорошее место для посадки, если конечно не влепимся в мост, а вид, открывающийся от реки, пожалуй, самый выигрышный в любой столице. Достигнув какого-то замка, недалеко от слияния Хафеля с Шпрее, я развернулся над ним, и отправился обратно.

— Пётр, это невероятно! Я, наконец, понял, чего мне не хватает в жизни! — Вильгельма переполняли эмоции — Меня не остановит никакая цена, я просто обязан приобрести у Вас самолёт! — заявил он мне сразу после посадки.

— Вильгельм, Вы грубо ломаете мои планы — засмеялся я — один из этих самолётов предназначен в подарок Вам, и я собирался вручить его завтра, на показательных полётах. Так сказать, государственный подарок. Вы не сможете потерпеть до завтрашнего дня?

— Потерплю, но из последних сил. Однако, Пётр... Одного самолёта мало.

— А вот здесь я с Вами полностью солидарен, Вильгельм. Одного самолёта для великой державы бесконечно мало. Самолётостроительный завод мы вполне можем сделать совместным, русско-германским, внеся в его создание всё самое лучшее, что есть в наших империях. И продукцию мы будем делить исходя из степени участия. Это справедливо?

— Я бы сказал, что это по-братски. Согласен. Германское участие начнётся с моего личного вклада. Каким Вы его видите, Пётр?

— В первую очередь обучение русских мастеровых в Германии. Во вторую — станочный парк: всему миру известно германское качество.

Вильгельм довольно улыбнулся.

— Пётр, Вы не откажете мне в просьбе?

— Если я в силах выполнить, то...

— Позвольте мне Вас сопровождать в вашей поездке?

— Милости прошу, Вильгельм. Но как на это посмотрит кайзер? Простите, что напоминаю об этом, но Вы не простой подданный Германской империи, а наследник престола.

— С кайзером я договорюсь легко, а что до родителей... Разрешение я получу.

— Ну и прекрасно! Тогда, как почти полноправный член нашей группы, слушайте первый приказ своего возможного временного начальника: Вы поступаете в распоряжение господина Степанова, который будет Вашим наставником, как в теоретической, так и в практической лётной подготовке.

— Яволь, герр начальник! — шутливо отсалютовал мне Вильгельм.

На следующий день ко мне с утра подошел полицейский чиновник:

— Ваше Императорское Высочество! Разрешите представиться, барон фон Гольц. Имею честь доложить, что по нашим подсчётам, на поле собралось не менее пятидесяти тысяч человек, и публика продолжает прибывать. Вскоре ожидается прибытие кайзера Вильгельма и принца Фридриха с супругами. Будут ли какие-либо пожелания?

— Нет, барон, всё должно пройти по заранее согласованным с вами планам. Нам ведь не нужны неожиданности, не так ли?

— Разумеется, не нужны.

— Вот и прекрасно! Я намереваюсь встретить Его Императорской Величество, не составите ли мне компанию?

— С радостью!

Ещё бы! Лишний раз появиться перед глазами царственной особы очень полезно для карьеры. Кайзер прибыл точно в назначенное время, в сопровождении жены, сына с женой и внука, принца Вильгельма, а также свиты человек в пятьдесят. Отзвучали положенные слова, и я повёл императора к самолётам, выстроенным ровным рядком. Даже пропеллеры были установлены в одинаковом положении! Рядом с самолётами выстроились пилоты и механики. Пилотов я представил императору, и они удостоились рукопожатия.

— Пётр, мой внук сказал, что Вы намерены разрешить ему участвовать в полётах. Это так?

— На самом деле, Ваше Императорское Величество, разрешение должно исходить от Вас. Сам же я счастлив доверием, оказанным мне моим другом. Самостоятельно управлять самолётом он пока не будет, поскольку ещё не проходил обучения.

— Управление самолётом настолько сложно?

— В какой-то мере. Даже управлять лошадью учатся не за один день, а в двигателях самолёта около сотни лошадиных сил. В любом деле есть масса тонкостей, и Вам это известно лучше, чем любому другому.

— Это верное замечание. Я разрешил Вильгельму сопровождать Вас в поездке, но как быть со свитой?

— Ваше Императорское Величество, я бы предложил решить задачу на основе паритета: дело в том, что в поезд больше нельзя добавлять вагонов. Это требование железнодорожной безопасности. Я приглашаю принца разделить со мной салон-вагон, в нём два спальных купе, и мы сможем там прекрасно разместиться. В вагоне первого класса свободны семь купе, там может разместиться его свита. Половину русских охранников я отправлю в Россию, а на их месте разместятся германские гвардейцы. Такой расклад устроит Ваше Императорское величество?

— Гм... Это воистину Соломоново решение. Я не вижу больше препятствий к поездке принца. Но право слово, я завидую вам, молодые люди! Найти для себя новое дело, и отдаться ему со всем жаром души! Это возможно только в молодости. Наслаждайтесь ею, мои мальчики!

Император растроганно обнял меня и расцеловал.

Механики с помощью солдат выкатили все четыре самолёта на старт. Сегодня запланированы групповые полёты, о чём народ известили глашатаи с мегафонами, стоящие вдоль ограничительной линии через пятнадцать метров. Мы с Вильгельмом подошли к первому в строю самолёту, и я вручил ему свернутый германский флаг.

— Вильгельм, когда мы сделаем второй круг, по моей команде сбросите германский флаг. Я сброшу русский. В воздухе они развернутся, и величественно опустятся вниз, а там их немедленно поднимут солдаты.

— Эх, жаль, что я не увижу этого внизу!

— Помилуйте, Вильгельм, Вам для этого придётся разорваться надвое. Или Вы решили не лететь?

— Действительно, Пётр, я не желаю рваться! — засмеялся Вильгельм.

Мы заняли свои места, и я поднял руку, показывая готовность к полёту. Остальные пилоты тоже подняли руки. Все готовы, ждём команды руководителя полёта, коим выступил наш жандарм. Власьев в форме и при орденах, взмахнул своим флагом в жёлто-красную клетку. Пропеллеры закрутились, и по вторичному взмаху клетчатого флага солдаты прекратили удерживать самолёт, а мы, всё ускоряясь, покатились по полю. Трибуны восторженно гудели. Взлетели удачно, почти синхронно. В воздухе мы выстроились в шеренгу, на расстоянии крыла от крыла не более десяти метров, и сделали первый круг. Второй круг сделали, перестроившись журавлиным клином: я с Вильгельмом впереди (ничего личного, просто положение обязывает), Можайский встал справа, а Степанов и Иванов слева. Когда мы после перестроения снова приблизились к полю, я громко скомандовал Вильгельму:

— Сбрасывайте флаг!

И одновременно с ним я сбросил русский флаг, притороченный к фюзеляжу справа от меня. На флагах сверху был укреплён парашют, а снизу грузик, потому они развернулись, и красиво развеваясь, стали опускаться. Народ на поле взвыл так, что было слышно даже здесь, на высоте триста метров, сквозь пыхтение двух паровых машин.

— Как ощущения, Вильгельм?

— Я чувствую себя триумфатором!

Я начал набирать высоту, Можайский и Иванов разошлись в стороны. Непосредственно над полем нарезал круги Степанов.

— А теперь посмотрите на самолёт Степанова!

За самолётом Степанова развернулся транспарант с надписью по-русски и по-немецки: 'Приветствуем ЕИВ кайзера Германии и всех немцев!'

Снизу опять донёсся восторженный рёв. Ну, всё, программу откатали, пора на посадку. По утверждённому плану возвращаться мы должны в обратном порядке и поодиночке, чтобы даже теоретически не допустить столкновений. Первым без проблем приземлился Иванов, за ним Степанов, перед самой посадкой отцепивший транспарант, а вот у Можайского, когда он направил самолёт вниз, заклинило правый пропеллер. Самолёт начало разворачивать, но Александр Фёдорович отключил левый винт, выправил самолёт и удачно приземлился. Последними опустились на поле мы с Вильгельмом. Выбравшись из кабин, ещё не отошедшие от волнения, мы выстроились перед ложей императора. Вильгельм I произнёс прочувствованную речь о русско-германской дружбе и о развитии техники, и на нас пролился дождь наград: мне и принцу пожаловали Орден Короны первого класса, Можайскому — третьего класса, а Степанову, Иванову и Власьеву — четвёртого класса. Механикам вручили медали Ордена Короны. Насколько я понял, награды нам достались немалые, что говорило о важности нашего визита в глазах германского монарха.

Вечером был бал, который мне пропустить не пришлось, поскольку именно моё присутствие было строго обязательно. На балу я отметил на нескольких дамах шляпки а-ля пилотский шлем. Такая же шляпка была и на императрице Августе. Я подошел к ней и, поцеловав ручку, сообщил, что, вернувшись, домой я приложу все силы, чтобы создать самолёт, на котором императрица с комфортом освидетельствует свои владения с высоты птичьего полёта.

— Ах, Пётр, в моём возрасте трудно на что-то надеяться, но после полёта моего внука, из которого он вернулся невероятно окрылённым, я готова поверить, что вы устроите такое же приключение и для меня.

— Дайте мне год-два, и я выполню своё обещание, Ваше Величество!

— Дай Бог мне дожить до его выполнения, Питер. Но я почему-то уверена, что это случится. Но вам, наверное, скучно терять время в обществе немолодой дамы?

— Что вы, Ваше Величество! Хотите, я исполню для Вас несколько новых русских романсов?

— О, это было бы просто замечательно! Пойдёмте в Белую гостиную, там замечательная акустика и недурной рояль.

Императрица поднялась.

— Дорогой — сказала она, обращаясь к Вильгельму I — мы отправляемся музицировать, а Вы, когда наскучит здешний шум, присоединяйтесь. Хорошо?

— Непременно, дорогая. — улыбнулся император.

Я предложил императрице руку, и мы отправились. За нами увязалось несколько фрейлин за ними офицеры, в общем, в Белой гостиной половина стульев оказалась занята. Я уселся за роялем, предварительно удобно устроив императрицу на диванчике.

— Романс на стихи малороссийского поэта Гребёнки. 'Очи чёрныя'

И запел полный вариант романса, перемежая куплеты по-русски и по-немецки, благо Пётр мне переводил.

Счастья нет без вас, все отдать я рад

За один лишь ваш, за волшебный взгляд!

И бледнеет свет солнечных лучей

Пред сиянием дорогих очей.

И финальный аккорд. Императрица ударила в ладоши, публика её поддержала.

— Изумительный романс, Пётр. Не порадуете ли нас ещё одним?

— Разумеется. Композитор Петр Булахов, на слова Владимира Чуевского, 'Гори, гори моя звезда'.

И я снова запел, перемежая русский и немецкий текст. Следующим номером был романс Бориса Фомина и Константина Подревского 'Дорогой длинною', а последним — 'Подмосковные вечера' Василия Соловьёва-Седого на слова Михаила Матусовского.

— Пётр, напишите мне слова последней песни, и мы вместе её споём. Вы согласны? — попросила императрица.

Я тут же, на обороте открытки, лежавшей на рояле, написал текст по-немецки, и спустя несколько минут мы запели дуэтом.

— Превосходно! Давно я так не развлекалась! — заявила императрица.

— Вот когда я построю обещанный самолёт и привезу его Вам в подарок, мы снова с Вами споём. Обещайте мне это, Ваше величество!

— Ну, разумеется, Пётр! И Вилли нас поддержит своим баритоном, правда дорогой?

Германский кайзер улыбнулся и кивнул.

* * *

В Вене мы выступили без приключений, посетили приём, организованный в нашу честь в Венской ратуше, и отправились в Париж. Что-то было неладно в русско-австрийских отношениях: на выступлениях не было ни Франца-Иосифа, ни кого либо из наследников. Неважно! На полёты явилось около сорока тысяч человек, все сувениры были проданы, а австрияки демонстрировали к нам самую горячую любовь. Ну а мы, в свою очередь, демонстрировали в ответ свою приязнь и восторг. В Вене мы провели лотерею, четырёх победителей которой обещали покатать на самолёте. Билет стоил самую мелкую монетку, но в результате было собрана фантастическая сумма, которую мы торжественно передали в благотворительный фонд, опекающий приюты. Победителей, как и обещали, покатали, и каждому вручили специально отпечатанный сертификат, заверенный нашими офицерами, принцем Вильгельмом и мною лично.

В Париже, видимо в пику австриякам, нас на Восточном вокзале встретил сам президент Франции Франсуа-Поль-Жюль Греви с супругой. Впрочем, скорее это было изощрённое издевательство: нам пришлось выслушать длиннейшую речь, и это на удушающей жаре при полном безветрии.

— Вилли, я не злопамятный, но клянусь, что отомщу этому спесивому павлину, причём самым жестоким и бесчеловечным способом! — шепнул я германскому принцу, который держался изо всех сил пытаясь не упасть в обморок.

Вильгельм оживился и даже попытался пошутить:

— И каким образом? Неужели застрелите его из пушки?

— Нет, мой друг! Я посажу этого негодяя в бочку с самым вонючим и плесневым французским сыром, добавлю туда столь любимых французами лягушек, сдобрю композицию устрицами и слизняками, и выставлю всё это на солнцепёк.

— Вы безмерно жестоки, мой друг. — тяжело вздохнул принц — Лягушек-то зачем мучать? Я всегда с большой симпатией относился к этим существам.

— Виноват. — покаялся я — Лягушек отставим, зато нальём в бочку кислятины, которую французы по своей природной глупости называют вином, и плеснём туда же абсента.

— Ещё неплохо бы запустить туда же с десяток ос, чтобы они жалили болтуна в язык...

— Ну, это уж совсем сладкие фантазии! — шепнул я, и мы чуть не расхохотались вслух.

Все на свете кончается, кончились и наши муки. Наш поезд отправился разгружаться, а мы с Вильгельмом поехали вместе с проклятым Греви в Елисейский дворец.

Приём, организованный в нашу честь, оказался страшно скучным, к тому же, собираясь чествовать 'отважных аэронавтов', французы забыли пригласить автора самолёта — адмирала Можайского и пилотов самолётов. Разумеется, такую промашку я спускать не собирался, и, общаясь с журналистами, сообщил им забавный анекдот: дескать, в России есть поговорка: 'Наказание невиновных и награждение неучаствующих', а в демократической Франции видимо есть традиция чествовать, ориентируясь исключительно на родовитость. Утренние газеты запестрели фельетонами на эту тему, а французский президент, обидевшись, не явился на публичные полёты. Зато набежал почти весь их парламент в полном составе, и какой-то хлыщ всё-таки вручил нам ордена Почётного Легиона. Причём наградили не только нас с Вильгельмом и пилотов, но и всех механиков. По той же причине летали мы не на окраине Парижа, а на Елисейских полях, куда нас перебазировали той же ночью. Неладно что-то во французской республике, если ради мелких внутренних политических козней организуется грандиозный международный скандал в базарном стиле.

Ну да бог с ними, с французами, отлетали мы отлично, а Иванов со Степановым даже совершили что-то вроде фигуры пилотажа: стали выписывать круги на встречных курсах, на высоте около трёх метров друг над другом. С земли казалось, что они вот-вот столкнутся, но оба самолёта благополучно приземлились. Толпы французов прорвали оцепление и бросились качать пилотов — нашим гвардейцам и французским жандармам еле удалось отбить несчастных.

А из Парижа мы отправились в Дувр, чтобы сразу и надолго задать планку сверхдальних перелётов: Иванов со Степановым совершили парный перелёт через пролив. Надо отдать должное организаторам с французской и английской стороны, обеспечивших и отличные взлётно-посадочные полосы, и правопорядок на лётных полях. Безупречно было организовано и морское обеспечение перелёта: миноносцы, пароходы, яхты и катера стояли на расстоянии не более километра друг от друга. Все они, конечно же, были набиты зрителями, решившими посмотреть на исторический полёт с моря. Иван Дмитриевич Сытин даже сделал себе на этом недурную рекламу: он договорился, чтобы переписали всех зрителей, пустившихся смотреть на полёт с воды, с их адресами, издал тираж открытки, посвящённой этому событию, и в специально отпечатанном конверте разослал адресатам. Фокус в том, что реклама типографии Сытина занимала на открытке и конверте чуть меньше половины площади.

Лондон и его обитатели встретили нас жарко. Тумана в Лондоне мы так и не увидели, а публика просто бесновалась. Хорошо, что английская полиция работает крайне профессионально и крайне жёстко: излишне резвых быстренько похватали, попутно своротив несколько челюстей и выбив кучу зубов, набили несколько тюремных карет пойманными нарушителями порядка, а остальные англичане, глядя на это, резко присмирели: всё-таки покорность власти там вколачивается не одну сотню лет. Приняли нас на самом высшем уровне: королева Виктория, наследники, блестящие придворные. Нам сообщили, что королева ради нас, впервые за несколько лет появилась на публике. Что-то будет. И непременно что-то гадостное — ну не могут англичане так радостно чествовать иностранцев, сделавших что-то хорошее быстрее их. А что если попытаются унизить при помощи награды, почётной на первый взгляд, но неприемлемой для русских? Нас уже выстроили перед троном, когда я шепнул на ухо дворцовому халдею в роскошном мундире:

— Любезнейший, если ваша королева вздумает всучить мне или моим друзьям Крест Виктории , то я брошу его на пол. Всё ясно?

Халдей испарился, как будто ему навесили ракетные ускорители. Спустя полминуты к королеве, начавшей произносить речь, приставным шагом приблизился некто крайне высокопоставленный, и что-то шепнул ей на ухо. Королева, надо оценить её выдержку, не прерывая речи и не стерев с лица приветливую улыбку, сделала какой-то жест левой рукой. На заднем плане возникла суета: халдей с подносом в руках, пятясь, удалился, и спустя ещё две минуты появился другой, с таким же подносом. Всё это время Виктория говорила о величии покорителей воздушного океана и о радости, которую она испытывает при виде нас, причём без запинок и повторов. Я был просто восхищён выдержкой и артистизмом королевы! Но также запретил себе что-либо есть или пить на приёмах в Англии. Во избежание, так сказать. Питался я исключительно их рук Андрея, который и готовил на себя и на меня.

* * *

В Питер мы прибыли по воде. Пароход причалил у Сенатской набережной, и первое, что я увидел, было, море людей, заполонивших Сенатскую площадь и набережные. Встретили нас восторженно, как в далёком будущем встречали челюскинцев и космонавтов. Я, грешным делом, расчувствовался до слёз: какие всё-таки у нас душевные люди!

А потом начались суровые будни.

Для начала выяснилось, что пока меня не было, некие мутные личности, во главе в великим князем Константином Николаевичем попытались осуществить рейдерский захват оказавшегося таким прибыльным бизнеса. Попытка была плохо организованной: ну не учли наши враги одной мелочи: все исследования нашей комиссии велись на мои личные (на что можно плюнуть) и на личные императорские (что невозможно проигнорировать) деньги. Великого князя Константина Николаевича Александр II поимел публично и в самой извращённой форме, да так, что бедняга срочно заболел и умчался лечиться на воды. Так что некоторое время можно быть спокойным, а на будущее — готовиться к нелёгким боям за собственность.

* * *

Первое производственное совещание я провёл с мотористами в Инженерном замке. Генерал-лейтенант Паукер подготовился к совещанию очень тщательно: во внутреннем дворе замка он представил два работающих двигателя, и ещё два — в процессе разработки.

— Ну-ка, ну-ка! — бросился я к копии ковровского движка — и как, работает?

— Вполне работает, хотя и не без трудностей.

— И каковы трудности?

— Во-первых, очень быстро выходят из строя поршневые кольца. Во-вторых, сильно греются и быстро выходят из строя подшипники в коробке передач. У Вас, Ваше Императорское высочество, нет ли идей, как обойти эти трудности?

— Герман Егорович, пожалуйста обойдёмся на совещаниях без чинов. Зовите меня по имени-отчеству. Господа, это всех касается. Что до трудностей, то я слышал, что на кольца хорошо подойдёт оружейная сталь, и если я помню верно, то именно та, что идёт на изготовление белого оружия. Что касается подшипников, то прошу попробовать различные варианты сплавов в подшипниках скольжения, а не поможет — то могу предположить, что тут требуются подшипники качения, а точнее — шариковые подшипники. Понимаю, что наша держава ещё не готова их производить, поэтому предлагаю обдумать и внедрить роликовые подшипники. Попробуйте сделать их двух видов: с прямыми и конусными роликами. И раз уж заговорили об этом, объявляю премию в пятьдесят тысяч рублей тому, кто предложит проект оборудования, возможно целой технологической линии для шарикоподшипникового завода. Требования: завод должен быть построен в России, русскими. Работать на нём будут русские инженеры и рабочие. На сырьё это требование не распространяется, так как цена сырья в цене конечного продукта будет невелика. Прошу, Герман Егорович, продолжайте рассказ.

— Итак, Пётр Николаевич, первый двигатель сделан на основе и с полным соблюдением размерности модели, представленной Вами. Детали для него мы изготовили в основном на Обуховском заводе. Некоторую часть деталей изготовили у себя в мастерских. Например, нам удалось отлить из бронзы корпус карбюратора, и при необходимости, мы можем выделывать их массово.

— Великолепно! Какова мощность и каков ресурс вашего двигателя?

— Мощность пять лошадиных сил, и мы надеемся её увеличить за счёт кое-каких усовершенствований. Ресурс пока невелик, не более сорока часов.

— Хм... А Вы знаете, господа, это вовсе неплохой результат, учитывая, что работы только начались, и длятся всего-то три месяца!

Лица присутствующих офицеров и юнкеров просияли.

— Давайте посмотрим на него в работе. — предложил я.

Рослый юнкер подкачал бензина и нажал на кик-стартер.

— Прекрасно! Завёлся с первого раза. Ну что же, пора проектировать экипаж под этот мотор. Но для начала приспособьте к двигателю винт, и установите на лодку. Пришло время налаживать серийное производство, а пока покажем в высочайшем присутствии.

— Петр Николаевич, представляю Вам второй двигатель. Он являет собой увеличенную копию вашей модели, и соответственно, обладает большей мощностью. Пока мы достигли рубежа в двенадцать лошадиных сил.

— Отлично! На днях я снова буду у вас, и привезу с собой модель экипажей, на которые мы с вами установим эти двигатели. Что дальше?

— Вот этот двигатель мы решили делать четырёхтактным, поскольку таковая схема при несколько большей сложности, даёт немалую экономию топлива и масла, а также обладает значительно большим ресурсом.

— Превосходно! А почему вы делаете все двигатели одноцилиндровыми? Насколько я понял, вы вполне можете взяться за более сложную схему?

— Хм... Видите ли, Пётр Николаевич, двигатели не являются профильными для нашего учебного заведения. — пустился в объяснения Паукер — Группа, которая работает с ними, как видите, мала. Мы рассудили за благо как можно качественнее сделать порученную работу, чтобы в будущем, так сказать, расширить горизонт проектирования. К тому же, в набросках и эскизах у нас кое-что есть.

Я осмотрел представленные чертежи. В наличии имелись: двухцилиндровый оппозитный двигатель воздушного охлаждения, похожий на двигатель 'Днепра', четырёхцилиндровый двигатель водяного охлаждения и четырёхцилиндровая звезда.

— Изрядно, Герман Егорович, изрядно. Прошу Вас разрабатывать эти двигатели как можно скорее. Полагаю, что в течение года-двух у нас будет моторостроительный завод, и поможет нам в этом принц Вильгельм, имеющий большое влияние на немецких промышленников. Единственное замечание: мне кажется, что звездообразный двигатель обязательно должен иметь нечётное количество цилиндров. Прошу проверить это предположение, и вынести своё суждение.

— Вы упомянули о возможности установки винта на двигатель, с тем, чтобы установить его на лодку. Как срочно нужно сделать эту работу?

— А здесь давайте подумаем вместе, господа. Мне кажется, что представить моторную лодку нужно как результат удачной работы вашей группы. Целью такая демонстрация должна иметь расширение вашей работы, как в практическом, так и в теоретическом аспекте. Согласитесь, гораздо легче организовать такие работы в рамках факультета при Инженерной Академии, не так ли? Но создание факультета вещь непростая, проект надо согласовать в первую очередь с руководством Академии, а затем — в Военном ведомстве.

— А мне кажется, Пётр Николаевич, что ещё лучше будет представить на Высочайший смотр не только моторную лодку, но и моторный экипаж.

— Но тогда заодно может быть стоит довести до рабочего состояния звездообразный мотор о пяти или семи цилиндрах и продемонстрировать их разом?

— Может и стоит, но опыт подсказывает мне, что новейшие моторы следует демонстрировать поодиночке. Вот сначала один мотор на лодке и экипаже, а потом остальное. — заявил генерал Паукер.

— Да, Герман Егорович, соглашусь с Вашим мудрым мнением, поступим именно так. Прошу вас изготовить ещё четыре мотора: два с винтами для лодки и два для экипажа. Модель экипажа я вам представлю. Да, запамятовал и не спросил: какой завод Вы выбрали по результатам освидетельствования?

— Считаю, что Обуховский завод нам подходит больше.

— И последнее: Герман Егорович, прошу Вас выдать участникам разработки новых двигателей премии в размере от двадцати до ста рублей. Особенной отметки должны быть удостоены те, кто выдвигал свежие идеи.

— С удовольствием сделаю это, Пётр Николаевич.

И я уехал. Примерно такой же разговор получился с химиками, разве что успехи у них оказались не столь выпуклы: химия не терпит торопливых.

После совещания я попросил остаться профессора Меншуткина и озадачил новой проблемой:

— Николай Александрович, я припомнил названия химических веществ, и хочу попросить Вас, как знающего человека, попытаться синтезировать эти вещества.

— Что это за вещества?

— Тринитротолуол, который является чрезвычайно мощной взрывчаткой. Точной формулой я не располагаю, но насколько я понимаю, химику должно быть понятно по названию?

— Я знаю об этом веществе, немецкий химик Юлиус Вильбранд опубликовал результаты своего исследования.

— Прекрасно. Необходимо разработать технологию промышленной выделки тринитротолуола. Соберите группу, помещение, оборудование и реактивы я вам предоставлю по вашим заявкам.

— Какое ещё вещество?

— Сульфаниламиды. Насколько я понимаю, это группа веществ. Эти вещества обладают чрезвычайно мощным антибактериальным действием. Есть вероятность, что с их помощью можно будет лечить даже чахотку.

— Записал. Каковы планы на эти вещества?

— Прошу вас организовать группу, может даже не одну, для скорейшего синтеза, а затем для промышленной выделки этих препаратов. Если вы озаботитесь ещё и проектированием промышленных реакторов для заводов, буду просто счастлив.

— Больше ничего не припомнили?

— Благодарю за напоминание. Вспомнилась ещё ацетилсалициловая кислота. Это прекрасное жаропонижающее средство. Её мы тоже должны производить в промышленных масштабах.

— Это название я тоже записал. Список и состав групп, план исследований и смету расходов представлю Вам в понедельник.

* * *

Ближайшей задачей я поставил себе строительство моторного завода и завода самодвижущихся экипажей, под которыми понимаю автомобили, мотоциклы и тракторы. Особенно меня интересуют тракторы: на первых порах нужны совсем уж примитивные, что-то вроде 'Фордзуна-Путиловца', с которого началось тракторостроение в нашей стране. Единственное преимущество таких тракторов именно в том, что они примитивные. Это площадка, на которой будут набираться квалификации рабочие на заводах, солдаты в армии и крестьяне в поле.

Но прежде всего требуется убедить Его императорское величество в необходимости таких машин. Задача облегчается тем, что император видел в реальной боевой обстановке локомобили, которые были в Русской армии во время Балканской войны. Как рассказывал Паукер, локомобили перевезли огромное количество военных грузов, при том, что самих локомобилей было совсем немного. В мою пользу так же говорит опыт Европы и Америки, где локомобили используют чрезвычайно широко: и в транспорте, и в сельском хозяйстве, и в качестве полустационарных силовых установок. Двигатель внутреннего сгорания гораздо мощнее, компактнее, и что немаловажно, безопаснее: взрывы котлов паровых машин сейчас не редкость. Что поделаешь: металлургия и технология пока сильно отстают от быстрого развития конструкций. Вот и двигатели внутреннего сгорания первое время будут значительно тяжелее движков из будущего. Но это не страшно: на то они и первые, чтобы выявлять имеющиеся недостатки и освещать перспективы.

Так и завихрилась круговерть дел. Химики медленно, но верно нащупывали пути к синтезу нужных веществ, двигателисты доводили до приемлемого уровня моторы. Две отдельные группы проектировали мотоцикл в трёх вариантах: двух, трёх и четырехколесном, да под двигатели разной мощности. А в школе, организованной при Обуховском заводе, обучалось пятьсот мужиков, которым в скором времени предстояло стать слесарями, станочниками, и прочими рабочими нашего первого завода, строящегося неподалёку от Обуховского. Сразу же для персонала завода строились жилые здания, школа, две больницы и ремесленное училище. Отдельно строились дома для инженерно-технического состава. Деньги текли как вода сквозь пальцы, расходы уже превысили сто пятьдесят тысяч рублей, и это ещё при том, что станочный парк мы ещё не заказывали.

Император не начал коситься на такие траты, потому что ему был представлен чёткий план мероприятий, как по расходам, так и по срокам исполнения. Впрочем, по некоторым направлениям расходы превысили расчётные на пять-семь процентов, но это нормальная ситуация для любого строительства и для любого крупного проекта.

* * *

В разгар суеты, в феврале, на личном поезде прибыл принц Вильгельм, пожелавший посетить меня, своего друга. Официальная часть с посещением августейших родственников прошла быстро: всё-таки Вильгельм явился с неформальным визитом, и вот мы сидим в моём кабинете, за коньяком и сигарами.

— Питер, как продвинулись Ваши дела в части аэронавтики?

— Здесь всё обстоит прекрасно, дорогой Вильгельм. Группа двигателистов в Инженерной академии разрабатывает мотор нового типа для самолёта, и дело дошло уже до пробных пусков. Одновременно, ещё одна группа разрабатывает самолёт под этот двигатель.

— И каковы его характеристики?

— Двигателя или самолёта? Впрочем, расскажу и об одном и о другом. Двигатель, при собственном весе в восемьдесят килограммов, должен развивать мощность в пятьдесят-шестьдесят лошадиных сил.

— Прекрасно! Это выходит, что по соотношению масса-мощность этот двигатель значительно превосходит паровой?

— Если быть занудно точным, то почти в четыре раза. Если, конечно, считать вместе с котлом.

— Просто великолепно! Но продолжайте, прошу Вас.

— Самолёт мы строим двухместный, с дублированным управлением. При этом он получается почти в три раза меньше, чем первый самолёт Можайского, на котором мы летали.

— Неужели такое возможно?

— Представьте себе, мой друг! Более того: самолёт кроме пилота и пассажира способен поднять ещё почти сорок килограммов груза или дополнительного топлива.

— Фантастика!

— Да-да, Вильгельм, и все это Вы увидите через два дня. Хочу Вас порадовать: кроме самолёта мы строим ещё несколько машин: мы намереваемся покорить все три стихии — воздух, воду и землю. Для воздушного океана строится самолёт, для воды — моторная лодка, а для земли мотоцикл. Так мы назвали колёсные экипажи с бензиновыми двигателями.

— И с какой скоростью двигаются наземные экипажи?

— Мотоцикл мы сумели разогнать до скорости в пятьдесят километров в час.

— Невероятно! Мотоцикл мчится почти со скоростью самолёта!

— Пока максимальная скорость такова, но в дальнейшем будет и выше, когда создадим хорошую подвеску и разработаем новые виды протекторов для шин. Средняя скорость мотоциклов колеблется от пятнадцати до тридцати километров в час.

— А водный транспорт?

— Для начала мы взяли мотоциклетный двигатель, и установили его на небольшую лодку. Максимальная скорость, которую мы достигли, оказалась в тридцать километров в час. Средняя — пятнадцать-двадцать.

— Невероятно!

— И всё это, дорогой Вильгельм, Вы увидите завтра.

— Буду ждать с нетерпением. Однако, Пётр, у меня имеется несколько вопросов.

— Задавайте, и я отвечу со всей возможной откровенностью.

— Что Вы думаете о совместной разработке и производстве самолётов м мотоциклов?

— Это прекрасная идея, Вильгельм, и я всей душой выступаю за неё. Но! В этом деле есть несколько громадных сложностей, способных испортить всё.

— Какие это сложности?

— Англичане. У нас они ведут себя хоть в малейшей степени пристойно, у вас же они орудуют как в собственном кармане. Не обижайтесь, Вильгельм, но всё, что делается в Германии, тут же становится известно в Англии.

Вильгельм помрачнел. Он не был англофобом, не стал им даже после поражения в Первой Мировой войне, но англичане были ксенофобами уже сейчас. Они ненавидят всех кроме себя.

— Однако у Вас имеются какие-то мысли?

— Имеются, да. Я предлагаю перспективные исследования проводить у нас, так как мне удалось создать зачаток контрразведывательной службы и вычистить наиболее злостных болтунов. Вы не представляете, Вильгельм, как болтливы наши офицеры и учёные! Это просто эпидемия логореи какая-то!

— Логорея, это что?

— Это диарея, но идущая изо рта. Неостановимый поток словоизвержения.

Вильгельм совершенно неприлично захохотал, закинув голову и дрыгая ногами. Наконец он успокоился:

— Пётр, Вы невероятно наивный человек! Если Вы думаете, что эта беда коснулась лишь России, то совершенно неправы! Немцы болтают гораздо больше, уверяю Вас. Помнится, за время нашего с Вами путешествия, ваши люди рассказывали посторонним только то, что написано в рекламных проспектах, а мои разболтали все военные и государственные тайны, да и о семейных тайнах нашего двора поведали немало лишнего.

— Именно поэтому я и не хочу расширять круг посвящённых. Вильгельм, поймите, речь идёт даже не только о многомиллионных убытках России и Германии, но и о многомиллионных потерях наших людей, в случае если наши разработки англичане применят у себя, обворовав нас.

— Да, мой друг, тут Вы совершенно правы. Англичане орудуют у нас совершенно нагло и цинично, чему немало способствует англомания в обществе, особенно в высшем. Что там говорить, если мои родители...

Вильгельм с трудом оборвал себя. Что же, мне известны настроения родителей Вильгельма: они оба считали Англию центром мира, Градом На Холме. Готовясь к вступлению на престол Германской Империи, они думали в первую очередь об интересах и нуждах Англии и англичан, а вовсе не собственного государства и народа. Что же, у нас таких людей, особенно среди интеллигенции и аристократии тоже непозволительно много: всех этих англофилов, германофилов и франкофилов...

— У нас таких людей тоже очень много, Вильгельм. Просто я, как уже упомянул, создал службу безопасности из жандармов и полицейских, которым удаётся пока отсекать нелояльных людей.

— Жандармы... Я знаю, что в русском обществе этих господ не любят, это правда?

— Истинная правда. Но я несколько раз прилюдно объявил о бесчестности такого отношения к государственным служащим. У меня даже было несколько неприятных разговоров с несколькими гвардейскими офицерами, и дуэли не случилось лишь потому, что они побоялись последствий.

— Знаю этот неприятный тип людей. Наглые придворные шаркуны.

— Да. Среди боевых офицеров степень неприятия жандармов куда как ниже.

— Итак, Пётр, каков Ваш план?

— Я организую в России несколько бюро, которые будут заниматься разработкой и подготовкой к серийному производству моторов, приборов для самодвижущихся экипажей и самолётов, собственно самих экипажей и самолётов различного назначения. В этих бюро, в обстановке сохранения тайны будут работать как наши, так и ваши инженеры и учёные, а результаты их работы внедряются на русских и немецких предприятиях.

— Как бы предприниматели не начали продавать наши разработки! Корысть вещь интернациональная. — вздохнул Вильгельм.

— А тут я задам Вам вопрос, дорогой Вильгельм: скажите, а зачем мы будем отдавать новейшие разработки, созданные на государственные деньги, каким-то непонятным дельцам?

— Но позвольте, Пётр, меня учили, что частное предпринимательство гораздо эффективнее государственного планирования.

— А с чего бы это? Если брать мелкие мастерские или артели, то, скорее всего, так и есть. Но достаточно крупные предприятия, как правило, имеют наёмных директоров и наёмный управляющий персонал. Крупный капиталист, к примеру, ваш Крупп, лично управлением производством не занимается. Так кто мешает нам нанимать талантливого человека для управления отраслью, и ровно так же нанимать директоров и инженеров, как это делает Крупп? Согласитесь, в этом случае львиная доля доходов пойдёт не в карман Круппам, Тиссенам, Морозовым, Рябушинским и кому угодно ещё, а в казну. Не забываем о такой вещи, как конкуренция между капиталистами, отнимающая массу денег и ресурсов. Собственно, почему бы государству не нанять такого Крупа, пока он ещё молод, небогат и достаточно покладист?

— Да, с этой точки зрения государственное управление хозяйством выглядит много привлекательнее.

— Посмотрим ещё вот с какой стороны, Вильгельм: государственное предприятие, получающее комплектующие детали с другого государственного предприятия будет довольствоваться запланированной нормой прибыли, или вовсе поставлять эти детали в убыток, потому что всё равно получит сырьё, деньги на жалованье и оборудование взамен изношенного. И в результате стоимость товаров, произведённых на государственных предприятиях, выйдет много ниже, и, следовательно, победит конкурентов.

— Хм... Особенно, если две державы объединят свои усилия в этой работе. Согласен, Пётр, Вы меня убедили. По возвращению в Рейх я займусь организацией государственных заводов. Кайзер Вильгельм уже имел со мной беседу, и непременно поддержит меня.

— А Ваши родители?

— Невозможно бороться только со сменой времён года, мой друг. Всё остальное в области возможного. Но я хочу спросить, как Вы собираетесь поступить в том случае, если чиновники различных министерств и ведомств захотят забрать ваши детища в свои ведомства, а заполучив, непременно погубят?

— Здесь Вы, Вильгельм, безусловно правы. Беда казённых предприятий, как в России, так и в Рейхе именно в непрофессиональном управлении этими предприятиями. Заводами и фабриками должны управлять специалисты в каждой конкретной отрасли. Инженеры, а не чиновники. Посему я собираюсь наряду с организацией Воздушного Флота создать и управление промышленности Воздушного Флота. Все предприятия Военно-Воздушного флота будут создаваться с нуля, поэтому ни у кого не будет легального повода претендовать на управление ими.

— Недурная мысль. Пожалуй, мне следует подумать над тем, как внедрить подобное в Рейхе.

— А чтобы разговор с Его величеством кайзером был более предметным, один из мотоциклов и один из лодочных моторов Вы повезёте с собой. Прошу пока об этом молчать, поскольку для посторонних, этот подарок должен быть сюрпризом. А новейший самолёт я в Берлин привезу сам, так как обещал Её Величеству.

* * *

На следующий день генерал Паукер со своими учениками в высочайшем присутствии проводил публичную демонстрацию своих двигателей внутреннего сгорания и экипажей, оснащённых этими двигателями.

Вдоль Дворцовой набережной, от Дворцового моста до Летнего сада была устроена полынья для моторной лодки. Лёд распилили пилами, и отдельные льдины баграми завели под кромку. Таким образом, вода в полынье была совершенно чистой. Полынью оградили столбиками, между которыми был натянута красная верёвка с синими флажками — это чтобы никто по неосторожности не рухнул в прорубь: сейчас по льду Невы свободно гуляют пешеходы и даже ездят извозчики на своих санях. Так им ближе, да и седокам быстрее.

За полыньёй, в трёхстах метрах, напротив Стрелки Васильевского острова, была расчищена и накатана кольцевая дорога для демонстрации возможностей мотоциклов, а демонстрировать было что. По моим наброскам ребята генерала Паукера сотворили довольно любопытные машинки, опираясь на имеющиеся материалы. Начнём с того, что тонкостенных труб ещё никто не производит, и потому пришлось обходиться чуть ли не водопроводными трубами. Технологи Паукера что-то делали с ними для повышения прочности, но я пока не разбирался в деталях. Электросварку тоже ещё не изобрели, отчего рама была собрана на заклёпках. Двигатель одноцилиндровый, чугунный. Колёса со стальным ободом и спицами, с литой резиновой шиной и камерой. Очень высокотехнологичное получилось изделие: с кордом, проволочной прокладкой по краям шины и прочими усовершенствованиями, вроде ниппелей и шипов. Амортизаторы пружинные. Правда, с пружинной сталью в этом времени беда: достойные пружины привезли из Англии, поскольку нигде ближе, того, что нужно не нашли. Сиденье кожаное, набитое конским волосом, тоже подпружинено, так что водителю довольно комфортно. Приборов никаких — спидометр уже изобретён, но до воплощения в металле ему ещё далеко. Фары нет: лампочку тоже изготовить никак не можем. Ну и по весу: если мой К-175, если ничего не путаю, был чуть больше центнера, то этот мотоцикл чуть меньше двухсот килограммов. Хотя... Для этого времени мы создали совершенно фантастическую машину, вполне готовую к массовому производству.

Мотоциклов мы сегодня представляли пять: все с одинаковыми двигателями, разница была в оформлении: двухколёсный, двухколёсный с коляской справа от водителя, трёхколёсный и четырёхколёсный, вроде квадроцикла, но с колёсами равными по диаметру колёсам остальных мотоциклов, так как колёса меньшего диаметра изготовить не успели.

С раннего утра на набережных, на Дворцовом мосту, на Стрелке Васильевского острова и на льду стали собираться толпы народа, привлечённые афишами расклеенными по всему городу. На афишах, отпечатанных в типографии Сытина, совершенно честно говорилось, что на обозрение публики будут представлены новейшие, доселе невиданные, средства передвижения.

Вокруг проруби и наскоро сооруженной царской ложи стояла цепь гвардейцев, а кроме них порядок поддерживали полицейские чины.

Я объяснял принцу Вильгельму устройство мотоцикла, предназначенного для него, когда от Зимнего дворца, в обход полыньи, показалась процессия: это шел император с сопровождающими лицами, иностранными дипломатами и прочим заинтересованным людом.

Впечатляющее зрелище: впереди движется небольшая передовая группа, раздвигающая толпу, а следом идёт колонна из не менее ста человек. Все в драгоценных шубах, пальто и шинелях, разнообразие головных уборов поражает: тут и треуголки, и меховые шапки, украшенные самоцветами, и цилиндры и фуражки... Думаю, что если собрать всё золото и каменья, что тащила на себе эта колонна, то можно было бы запросто решить все проблемы с финансированием армии и флота. Параллельной группой движутся десяток длинных многоместных повозок, на которых восседают нарядно одетые дамы. Следом валит толпа, наряженная куда как скромнее, зато куда как многочисленнее. Из опасений, что лёд сломается, военные и полиция пропускают к месту действа немногих, а остальных оттесняет на набережные.

Наконец колонна приблизилась, почётных гостей развели по предназначенным им местам и представление началось. Для начала Паукер предложил публике обратить внимание на пятиметровую лодку, на которую, прямо на глазах публики, загрузили камни, так что лодка глубоко осела в воду. Затем двое юнкеров Паукера заняли место на корме, завели лодочный мотор, и лодка заскользила по полынье, всё ускоряясь. Достигнув дальнего конца, лодка развернулась на круговом участке, и помчалась в обратную сторону.

— Скорость лодки достигает тридцати вёрст в час! — торжествующе объявил в мегафон распорядитель и толпа на льду и на берегах разразилась приветственными криками.

— Весьма впечатлен! — благожелательно проговорил император — А где вы собираетесь применять такие лодки?

— С Вашего позволения, Ваше Императорское Величество, мы не предлагаем лодки, а только лишь моторы для лодок, шлюпок или катеров. К примеру, такой мотор можно устанавливать на маломерные суда, например, на разъездные или лоцманские катера.

— Каково ваше мнение, адмирал? — обратился император к стоящему рядом военному в морской форме.

— Если мотор этой системы проявит себя надёжным, то на флоте для него сыщется много работы.

— Ну что же, тогда стоит осмотреть сей двигатель. — объявил Александр II. — Пойдемте, господа?

— В том нет необходимости, Ваше величество! — остановил его генерал Паукер — Лодочный мотор уже несут сюда.

— Вот как? Разве он столь лёгок?

— Посмотрите сами, Ваше Императорское Величество!

Действительно, два юнкера Инженерного училища сняли мотор с лодки и бегом несли его к императорской ложе. Расстояние было невелико, поэтому ребята не успели даже запыхаться. Юнкера сразу установили мотор на стойку, заранее подготовленную для показа.

— Гляди-ка, а ведь он совсем мал и лёгок! — восхитился давешний адмирал — Тем больше причин взять оный мотор для испытаний на пригодность к нуждам флота.

— Ваше императорское величество! Лодочный мотор системы Николаевской инженерной академии доставлен!

— Интересно! Значит мотор сразу с архимедовым винтом? Сложно ли им управлять?

— Не сложно, Ваше Императорское Величество. После непродолжительного обучения, оным мотором может управлять обычный солдат или матрос.

— И насколько это обучение непродолжительно?

— Если солдат уже грамотен, то не более трёх месяцев, Ваше Императорское Величество.

— Сможете его завести здесь, или он может работать только с винтом в воде?

— Можно и здесь, Ваше Императорское Величество! Мы просто не будем включать на полную мощность привод на винт.

— В таком случае включайте.

Юнкер моментально намотал шнур на пускач и дёрнул. Прогретый двигатель тут же завёлся, выплюнув в сторону зрителей клуб дыма. Юнкер потянул рычажок сцепления, и винт начал вращаться.

— Да, дейсвительно всё очень просто. — сказал император — А быстрее можно?

— Можно, но тогда есть опасность что мотор пойдёт вразнос. Мы его проектировали исходя из сопротивления воды.

— Вот как? Вы тоже участвовали в создании лодочного мотора?

— Так точно, Ваше Императорское Величество! Нами, под руководством профессора генерал-лейтенанта Паукера, была проведена работа по проектированию и изготовлению привода на винт от одноцилиндрового бензинового мотора.

— Представьтесь, господа.

— Юнкер Иванов Сергей Павлович!

— Юнкер Фокке Роман Генрихович!

— Весьма рад знакомству с вами, господа. Надеюсь, что в будущем вы ещё не раз порадуете меня результатами своих трудов во благо Российской империи.

— А теперь, Ваше Императорское Величество, обратите своё внимание на самодвижущиеся экипажи, которые мы назвали мотоциклами.

Паукер дал сигнал, и распорядитель взмахнул клетчатым флагом. По этому сигналу мотоциклы, управляемые юнкерами, один за другим помчались по кольцевой ледяной трассе. На поворотах мотоциклы отбрасывали длинные шлейфы снега на публику, но та, полагая снежный душ частью развлечения, приветствовала мотоциклистов восторженными криками.

— Забавная безделушка. — скептически обронил величественный генерал с бородой 'ласточкин хвост'.

— 'Генерал-адъютант Гурко Иосиф Владимирович' — тут же проинформировал меня, очень долго до сих пор никак себя не проявлявший, Петя.

Император покосился на меня, мол, как отреагирую?

— Ваше высокопревосходительство, разрешите мне высказать своё мнение! — уважительно обратился к генералу я.

— С интересом выслушаю Вас, Ваше императорское высочество.

— Мне кажется, что Вы, ваше высокопревосходительство, просто не успели достойно оценить эти экипажи.

— Охотно изменю своё мнение, если Вы, ваше высочество, здесь и сейчас представите мне доказательства полезности сих тарахтелок. — широко улыбнулся генерал, и взял с подноса подскочившего официанта рюмку. — За здоровье Его императорского величества! — провозгласил он и опрокинул водку в рот. — Ах, хорошо пошла! — вздохнул он и закусил крошечным бутербродом.

— Вам нужны доказательства? Извольте. — и я повернулся к императору, с интересом слушающему наш спор. — Ваше Императорское Величество, а не желаете ли Вы послать курьера, скажем, в Царское Село или в Петергоф?

— Давно хотел, но как вы собираетесь это организовать?

— Сию минуту!

Я подошел к распорядителю и шепнул ему несколько слов. По сигналу, переданному флагом, мотоциклисты подъехали к царской ложе.

— Какую задачу поставите, Ваше Императорское Величество? — обратился я к царю.

— Позвольте мне! — вступает в разговор весьма привлекательная дама, в которой я узнаю жену Александра II, Екатерину Михайловну.

— Извольте, сударыня. — кивает император.

— Пусть ваш курьер доставит мне из Царского Села... — Екатерина Михайловна на секунду задумалась — костяной веер, что я оставила там летом.

Паукер дал знак одному из мотоциклистов, и тот помчался по льду к спуску, и, поднявшись, тут же исчез с глаз.

— Позвольте и мне, Ваше императорское величество! — обратился к царю высоченный, атлетически сложенный мужчина, в котором я сразу признал цесаревича Александра.

— Извольте. — снова кивнул царь.

— Привезите мне из Петергофа роман Александра Дюма-отца 'Три мушкетёра'. Я знаю, он есть в библиотеке.

Знак Паукера, и второй мотоциклист посылает свой мотоцикл под арку Дворцового моста.

— Куда это он? — удивляется Мария Александровна.

— Юнкер, что управляет мотоциклом очень непрост. — поясняет ей цесаревич — По льду Невы и Финского залива он доедет до Петергофа и обратно, пожалуй, быстрее чем первый курьер вернётся от Царского Села.

— Ну и когда ждать ваших посыльных? — спросил царь у Паукера — Завтра?

— Максимальная скорость мотоциклов от сорока пяти до пятидесяти вёрст в час, Ваше Императорское Величество. Боюсь, что молодые сумасброды будут держать всю дорогу именно такую скорость.

— Получается, нам ждать около часа? Всего-то?

— Именно так, Ваше Императорское Величество.

— Невероятно! А почему вы сказали, что боитесь?

— Дорога скользкая, Ваше Императорское Величество, и хотя на колёсах имеются специальные шипы, такая гонка всё равно может оказаться опасной. Мне дороги эти мальчики, из них вырастут блестящие инженеры. Впрочем, мои юнкера отлично подготовлены, так что риск минимален. Хочу предложить всем присутствующим возможность прокатиться на мотоциклах и на моторной лодке. Всем тем, кто совершит такое путешествие, будет вручен особый диплом.

Тут же толпа высокопоставленных господ бросилась кататься. К трём оставшимся мотоциклам прицепили специально для этого случая приготовленные санки, на которые грузилось по четыре человека, и треща моторами начали возить по кольцевой трассе. В конце пути господа подходили к столику, за которым ему выдавали красивый диплом, в который тут же вписывалось имя счастливчика. Получив диплом пассажира мотоцикла, господа и дамы тут же выстраивались в очередь, чтобы прокатиться на моторной лодке, о чём также получали диплом. Играл военный оркестр, который среди прочего играл и 'Марш авиаторов'. Чистую публику на льду обносили бесплатной водкой и шампанским официанты, а на берегах, за солдатским оцеплением, в толпе народа бегали лоточники. Солнце светило ярко, морозец был совсем лёгкий, не больше трёх-пяти градусов, так что, ожидая мотокурьеров, никто не замёрз.

Первым вернулся посыльный из Царского Села. Он подъехал к царской ложе и оглядываясь спешился, гадая кому отдать доставленную безделушку, но Екатерина Михайловна уже вышла навстречу.

— Так быстро? Невероятно, просто сказка какая-то! — восклицала она.

— Вот ваш веер, Ваше Величество! — и юнкер протянул ей изящный чехол.

— Благодарю, отважный юноша! — прочувствованно вздохнула царица — Я выяснила, что ваше путешествие было сопряжено с возможной опасностью? Я так переживала, что из-за совершенно никчемной вещицы подвергла риску жизнь юноши!

— Вы напрасно беспокоились, Ваше Величество! — с достоинством ответил юнкер — Ваше поручение есть проверка возможностей новейшего средства передвижения, и совершенно неважно, что мне поручено привезти. Главное это скорость, с которой всё было исполнено.

— Как тебя зовут?

— Юнкер Протасов Антон Антонович.

— Прими это кольцо в память об этом дне, Антон Антонович. — и Екатерина Михайловна протянула юнкеру кольцо, которое сняла с руки.

— Это кольцо я вручу своей избраннице, Ваше Величество! — сказал юнкер, с поклоном принимая подарок — Оно станет нашей родовой реликвией!

Спустя несколько минут из-под Дворцового моста выехал второй мотоциклист, и сразу направился к высокой фигуре цесаревича.

— Вот Ваша книга, Ваше императорское высочество.

Цесаревич вынул из кармана часы и откинул крышку:

— Один час и пятнадцать минут! Великолепный результат! Благополучно ли доехал, не было ли происшествий в пути?

Юнкер смутился

— Ну-ка, ну-ка!

— На траверзе Стрельны я угодил в заснеженную полынью, Ваше императорское высочество. Однако, благодаря высокой скорости проскочил её. На обратной дороге пришлось брать севернее, чтобы обойти опасное место.

— Ну что же, прими от меня эти часы юнкер...

— Юнкер Козлов Александр Егорович!

— Пусть они служат тебе, Александр Егорович многие годы.

Счастливый юнкер уже собирался уходить, но его остановил Гурко.

— Вот так из-за вас, молодой человек, — заявил он своим металлическим голосом — целый генерал-адъютант проиграл спор.

Испуганный юнкер вытянулся в струнку.

— Не пугайтесь, юнкер! Если честно, я рад, что вы, молодые, посрамили старого маловера. Вами создано воистину прекрасное средство военных сообщений. Благодарю за службу, юнкер!

— Рад стараться, Ваше высокопревосходительство!

Гурко повернулся ко мне.

— Спор есть спор, ваше высочество, и хотя мы не бились об заклад, прошу назначить вашу виру.

— Не премину это сделать, Ваше высокопревосходительство, и немедленно! Как только будет изготовлен первый десяток мотоциклов, я пришлю их к Вам в штаб Одесского военного округа с тем, чтобы Вы сделали отзыв о войсковых испытаниях нового вида вооружения.

— А и согласен! Вот только механизмы сложные, надо бы прикомандировать к ней механиков.

— Совершенно согласен. Полагаю, что следует сделать так: Вы заблаговременно пришлёте ко мне грамотных солдат, а от нас, обученные обслуживать и пользоваться новой техникой, они вернутся к Вам в округ.

— И непременно под командой одного из ваших юнкеров!

— Юнкерами я не командую, но попрошу начальника Николаевской инженерной академии откомандировать одного из них в Ваше распоряжение.

— Лучше всего будет прислать этого Козлова. — тихонько сказал Гурко пожимая мне руку — Очень мне этот юнкер пришелся по душе. Ах, какой из него вырастет офицер! Умный и расчётливый, смелый и удачливый, решительный и осмотрительный. Вы уж постарайтесь, Пётр Николаевич.

— Непременно пришлю его, Иосиф Владимирович.

Вечером состоялся разговор с императором и цесаревичем. Мы расположились в какой-то комнате, то ли кабинете, то ли библиотеке, впрочем, это неважно: кресла были очень удобны, и никто нас не беспокоил.

— Сегодняшний опыт показал, что ваши мотоциклы весьма полезны, и ими необходимо оснащать войска, в качестве транспорта курьеров. — начал разговор император. Сколько мотоциклов вы сможете выделывать, Пётр Николаевич?

— С поступлением всех заказанных станков, и после их освоения мастеровыми, думаю, что мы скоро выйдем на выделку двух, а то и трёх мотоциклов в день. Срок выхода завода на полную мощность наступит в августе-сентябре. То есть темп выделки мотоциклов будет от шестидесяти до девяноста мотоциклов в месяц. Из них, полагаю к поставке в войска не более пятнадцати — двадцати мотоциклов. А лучше пяти — десяти.

Император и цесаревич переглянулись.

— Объяснитесь, Пётр Николаевич!

— Охотно! Для начала недурно подготовить хорошо обученных механиков для обслуживания и эксплуатации мотоциклов. Это займёт нескорое время. Второе: следует отработать тактику применения этих механизмов. В-третьих, мотоциклы весьма дороги, и не хотелось бы вводить оборонное ведомство в излишние расходы. Думаю, что наилучшим выходом будет финансировать поставки мотоциклов в армию за счёт продажи оных частным лицам. В этом случае и насыщение войск техникой будет плавным, не сопряженным с нехваткой обслуживающего персонала, и появится возможность в случае острой необходимости, скажем, в случае войны, нарастить поставки мотоциклов в войска сразу во много раз.

— Разумно. — подумав заявил цесаревич — А какой вы ожидаете прибыль своего предприятия?

— Предприятие включает в себя уже двенадцать заводов, в разной степени готовности к работе. Самыми многообещающими в финансовом отношении я почитаю приборостроительный и моторостроительный заводы.

— Вот как? А как же самолёты и мотоциклы?

— Судите сами, Александр Александрович, самолёты и мотоциклы довольно скоро начнут копировать многие. Получится, конечно, товар разной степени качества, но и на явную дрянь найдутся покупатели. Другое дело мотор. При выделке мотора даже самого простого, приходится применять такое количество технологических хитростей, что право, легче уж купить готовый мотор. И будут покупать! А мы должны как можно скорее развивать свои мощности, чтобы удовлетворять этот спрос. Чтобы не задумывались о начале выделки своих моторов.

— Согласен. А что вы говорите о приборостроении?

— Приборы крайне нужны для техники. Вы видели сегодня мотоциклы, и то, что на них нет никаких приборов. Согласитесь, когда появится спидометр, или прибор для измерения скорости, водителю станет удобнее и безопаснее. То же самое о приборах, измеряющих количество топлива и масла, напряжение в электрической сети... Впрочем, до их необходимости ещё нескоро. Так вот: сами по себе эти приборы не слишком сложны и довольно дёшевы. В сравнении с ценой самого мотоцикла, конечно. Но организация их производства требует очень больших затрат, а также высокой и очень специфичной квалификации персонала. Отсюда вывод: нужно налаживать производство приборов у себя и поставлять их всем по самой низкой из разумных цен.

— Где вы строите приборостроительный завод, Пётр Николаевич?

— Неподалёку от Обуховского завода. Там много безработных женщин, которые как раз и нужны для тонкого и кропотливого труда.

— Мне докладывали, что на ваших заводах принято заигрывание с мастеровщиной. — остро глянул на меня император

— Что значит заигрывание?

— Восьмичасовой рабочий день, обучение грамоте, дешёвое жильё... Чем Вы это объясните?

— Стремлением получить максимально качественную продукцию за минимальную цену.

— Не понимаю вас, Пётр Николаевич.

— Всё довольно просто: я много беседовал с врачами-физиологами, которые утверждают, что оптимальной продолжительностью рабочего дня является восьмичасовой, а ещё лучше — шестичасовой день. В этом случае работник всё рабочее время максимально собран и деятелен. Ему не надо растягивать силы на двенадцать, а то и шестнадцать часов. Таким образом, за восемь часов я получаю больший объём продукции, к тому же, более высокого качества, и с куда как меньшим количеством брака. Если угодно, я пришлю выкладки по сему поводу.

— А то, что вы платите женщинам столько же, сколько и мужчинам? Это против обычая.

— Возможно. Но платить за одинаковую работу меньше, только потому, что этот работник не носит штаны... нечестно. Не по-божески.

— И зачем вы открываете столько школ и училищ?

— На самом деле, Ваше Императорское Величество, школ и училищ нужно во много раз больше. У нас страшный кадровый голод! Просто некому работать: не поставишь же за станок ценой в несколько тысяч рублей мужика от сохи? У него просто нет необходимых знаний и навыков, и как результат, он выдаст брак или вообще сломает оборудование.

— Ну не так всё мрачно, Пётр Николаевич!

— Именно так, Ваше императорское величество!

— Я же просил без чинов, Пётр Николаевич. Объясните свою мысль подробнее.

— Охотно. Мотоцикл я планирую продавать по цене от семисот до тысячи рублей. Впоследствии мы разработаем мотор меньшей мощности, и мотоциклы с ними будут более лёгкими и более дешёвыми — порядка четырёхсот рублей. Это огромные деньги для большинства русских подданных, но вполне уместные для подданных Франции, Германии и Англии. То есть, рынок есть, и этот рынок огромен. Казалось бы, подходи и бери эти деньги... Но нет. У нас просто не хватает квалифицированных рабочих. Техников и инженеров также совершенно недостаточно.

— И какой вы видите выход?

— Обучение. На различных курсах у меня сейчас обучается более трёх сотен человек. Когда они будут подготовлены, я введу вторую смену, а потом, когда подготовят следующих работников, и третью смену. И на том же оборудовании завод будет выдавать втрое больше продукции.

— Ну, хорошо, мы обдумаем ваши слова, и впоследствии мы поговорим снова. А теперь поговорим о самолётах. Сколько вы уже продали?

— Пятнадцать. Это те, что уже отправлены заказчикам. Ещё двадцать пять пилотов и механиков проходят обучение, и девять самолётов строятся. Надеюсь, что к лету мы сможем выпускать по два самолёта в день, или порядка сорока самолётов в месяц.

— А почему вы не предлагаете самолёты нашему военному ведомству?

— Потому что не готов авиационный мотор, а готов он будет не ранее конца этого года.

— Но самолёты ведь летают?

— Летают. Просто другие не знают, что паровая машина есть тупиковая ветвь для авиации, и я не хочу поставлять в наши войска дорогостоящий хлам.

— Во Франции прошли манёвры, где два самолёта выполняли задачи по разведке. Что вы на это скажете?

— Что французы правильно поняли одно из предназначений самолёта. Но они не учли одной тонкости: самолёт с паровиком может взлететь на максимальную высоту в пятьсот метров, причём на этой высоте машина работает хуже, и падает скорость. Рабочая высота таких самолётов — от пятидесяти до двухсот метров, то есть там, где их легко может подстрелить любой солдат. А если целая рота ударит залпом?

— А с вашим новым мотором будет лучше?

— Да, несколько лучше. Во-первых, будет выше скорость. Во-вторых, появится возможность приладить хоть какую-то броню для защиты пилота, ну и в-третьих, появится возможность летать выше, вне действенного ружейного огня.

— И всё-таки было бы правильно провести манёвры с применением самолётов.

— Хм... А что если посмотреть шире?

— То есть как?

— Провести прибрежные манёвры. Скажем, войска разделятся на северных и южных. Северные проведут десантную операцию с высадкой войск, а южные будут обороняться. У северных будет флот, а у южных — авиация. Южные смогут проводить разведку с воздуха, а главное, что и станет будет изюминкой учений, проведут воздушную атаку северного флота. Поставим старую лайбу, и я обучу пилотов так, что они воткнут пару-тройку стокилограммовых бомб в борт ниже ватерлинии.

— Это невероятно! — возразил цесаревич.

— Отчего же? Ещё в начале прошлого года никто не помышлял о возможности свободного полёта, а сейчас это стало только вопросом наличия нужного количества денег.

У императора возник вопрос серьёзнее:

— И против кого будут направлены эти манёвры?

— Ни против кого, ибо мы самые миролюбивые в мире. Но на манёвры, и особенно на бомбардировку корабля, нужно обязательно пригласить английских моряков. Всенепременно!

— И что английские моряки должны увидеть, по вашему мнению, Пётр Николаевич?

— Совершенно очаровательную, я бы даже сказал, прелестную вещь: их броненосцы, с появлением нового вида оружия, превратились в чудовищно дорогостоящие ловушки для экипажей. Ещё лучше, если это увидят противники Англии, и начнут проводить более самостоятельную политику.

— А что дадут самолёты России, если смотреть в перспективе?

— Довольно много. Например: военный флот для нас чрезвычайно дорог, особенно флот линейный, броненосный. Самолёты, в части обороны побережья, например, в Балтийском и Чёрном морях, вполне способны обеспечить свободу нашего судоходства. То есть, на этих театрах военных действий можно будет содержать только лёгкие силы и броненосцы береговой обороны, тихоходные, отлично защищённые и вооружённые орудиями повышенной мощи. А быстроходные линейные броненосцы пусть строят те, кто хочет разориться.

— Позвольте, но против самолётов очень быстро придумают средства защиты!

— Непременно придумают. К примеру, скорострельные пушки и пулемёты. Однако судите сами: броненосец стоит с десяток миллионов рублей, или двадцать-тридцать метрических тонн золота, на нём служит около тысячи человек. И этот корабль легко будет утоплен самолётом, стоимостью в пятнадцать-двадцать тысяч рублей, с экипажем в один-два человека. Даже если при потоплении погибнет пятьдесят самолётов, а таких потерь вряд ли следует ожидать, то жестокая арифметика войны говорит за авиацию.

— Вы так легко размениваете человеческие жизни...

— Только потому, государь, что собираюсь лично вести самолёты в бой.

Повисло молчание.

— И ещё, государь: следует сразу объявить, что самолёты являются оборонительным оружием, в отличие от линейного флота.

— Разве это так?

— В какой-то мере и до некоторых пор. Я очень хочу, чтобы иностранные государства начали в массовом порядке закупать самолёты. В этом случае мы окажемся в первых рядах технического прогресса, и снимем самые вкусные сливки с денежного потока.

— Вкусные сливки с денежного потока... — усмехнулся цесаревич — Хорошо сказано, Пётр Николаевич!

— Благодарю, Александр Александрович. Хотел бы уточнить одну вещь: в течение разговора вы и государь называли предприятия, создаваемые мной моими. Хочу заявить, что это не так. Предприятия есть государственная собственность под моим оперативным управлением. Следовательно, доходы от них должны и будут поступать в казну.

— Благородно. Судя по выкладкам, которые вы представили, доходы с предприятий будут приносить миллионы?

— Одно из направлений к концу года заработает первый миллион чистой прибыли.

— Это радует. И что оно производит?

— Женские гигиенические прокладки.

Император и цесаревич переглянулись и недоумённо засмеялись.

— Напрасно смеётесь, государи мои! Во-первых, pecunia non olet . Деньги не пахнут. Во-вторых, поинтересуйтесь у своих жен, удобны ли эти приспособления, и согласны ли они отказаться от оных, и вы узнаете кое-что новое для себя.

— Неужели эти штучки имеют спрос? — несколько смущенно спросил царь.

— Ещё как имеют! В Петербурге, как мне доложили, ежедневно продаётся до ста сорока коробок прокладок выделки Тихвинской фабрики Сытина. Кроме того, господин Сытин уже открыл две фабрики в Германии, одну в Австро-Венгрии, одну в Англии и пять во Франции, и все они работают на полную мощность. Кстати, машины, которые выделывают прокладки, изготовлены нами же.

— Позвольте, Пётр Николаевич, открытие новых фабрик требует расходов?

— Совершенно справедливо, государь. Потому я сразу и сказал о чистой прибыли: расходы уже покрыты.

— Но прилично ли великому князю заниматься таким делом?

— Именно поэтому им занимается господин Сытин.

— Разумно.

Мы ещё немного поговорили, и я отправился домой.

* * *

Дома меня ждали очередные три стопки приглашений: первая, самая большая от людей, которых можно проигнорировать, вторая поменьше, от тех, кто важен и бывает нужен, и наконец, самая маленькая — от тех, чьи приглашения игнорировать нельзя. В последней стопочке было всего два приглашения: от графа Николая Павловича Игнатьева, министра внутренних дел, а второе от испанского посланника маркиза де Кампосаградо. Впрочем, посланник любезно предлагал выбор: либо я посещу его, в удобное для меня время, на Малой Морской, дом восемь, либо он сам прибудет ко мне, опять же, когда мне это будет удобно.

Граф Игнатьев приглашал меня для 'доверительной беседы', но в свой служебный кабинет, значит разговор будет серьёзным. Ну что же, прогуляюсь, узнаю, чего хочет от меня этот непростой человек.

Прогуляюсь... А вот гулять людям моего положения нельзя. Можно ехать в коляске или верхом, иначе тебя никто не поймёт — ни аристократия, ни простонародье: такие уж нынче времена.

С утра посылаю человека предупредить министра о визите, спустя час даю распоряжение закладывать коляску, а сам переодеваюсь для визита, что тоже непросто. Должен отметить, что нынешняя одежда довольно неудобна по сравнению с тем, что я носил в будущем, впрочем, это дело вкуса.

Министр принял меня без малейшей задержки и даже встал, приветствуя меня.

— Добро пожаловать, Пётр Николаевич, благополучно ли добрались?

— Вполне.

Поболтали о всяких пустяках, прежде чем приступить к серьёзному разговору, а я разглядывал своего визави. Высокий, плотный, наверняка физически чрезвычайно сильный мужчина. Взгляд внимательный, несколько исподлобья, в глазах постоянно сверкает искорка юмора. Очевидно министр очень умён. Огромный лоб визуально увеличивается лысиной, а по бокам и сзади довольно длинные прямые волосы, помеченные сединой: граф много служил, причём в очень непростых местах. Нос большой, чуточку обвислый. Кончики усов стрелками смотрят в стороны. Интересный человек. Надо будет впоследствии с ним пообщаться.

— Я хотел с вами обстоятельно поговорить, Пётр Николаевич, — перешел к серьёзному разговору министр — и прошу не встречать мои слова в штыки.

— Внимательно вас слушаю, Николай Павлович.

— С недавних пор вы стали чрезвычайно активны, причём не в тех сферах, где обычно проявляют себя юноши знатных родов.

— Это плохо?

— Это не плохо и не хорошо. Это необычно. Но должен отметить, что ваша активность весьма полезна нашему Отечеству.

— Польщен.

— Петр Николаевич, я не буду спрашивать Вас об источнике Ваших великолепных изобретений. — Ильин со значением посмотрел мне в глаза.

— Простите, а возможность того, что я гениальный изобретатель, Вам кажется невероятной? — уточнил я просто для поддержания разговора.

— Извините великодушно, Пётр Николаевич, но нет. Мы очень внимательно изучили вашу биографию, и до счастливого спасения Вами Государя-императора, за Вами не замечено никаких способностей. Более того: Ваш характер изменился разительно.

— Очень заметно со стороны?

— Это как сказать. На данный факт обратила внимание моя жена. Женщины более чутки, чем мы, мужчины. Судите сами, Пётр Николаевич: ранее дамы едва ли обращали на Вас внимание, а теперь Вы чрезвычайно популярны среди девиц на выданьи и молодых дам.

— Хм... А я и не примечал.

— Вот ещё одно подтверждение моих слов.

— Какое?

— Мальчик, коим были Вы, непременно бы обиделся и смутился от таких слов, а мужчина, что сидит передо мной, принял слова во внимание, и ждёт продолжения.

— Действительно.

— Но разговор не об этом. Ваши опыты воздухоплавания весьма впечатляющи, причём настолько, что ко мне обратился мой знакомец ещё по временам моей миссии в Стамбуле, теперь турецкий посланник. Он желает свести с вами знакомство с тем, чтобы вы организовали публичные полёты в столице Блистательной Порты.

— Это возможно. Передайте его превосходительству, что я с удовольствием посещу Османскую империю, а о времени визита мы можем договориться.

— А ваше путешествие по Европе наделало много шума не только среди публики, но и в дипломатических кругах.

— Вот как?

— Англичане вами недовольны.

— Это не моя проблема, а английская.

— И тут мы подошли к тому, о чём я хочу поговорить. Англичане умеют делать неприятности тем, кем они недовольны.

— Знаю. Именно потому я вожу дружбу с одним из ваших подчинённых.

— Вы имеете в виду штаб-ротмистра Власьева?

— Вот как? Его повысили в звании?

— Сегодня я подписал приказ о производстве в очередной чин группы офицеров. В числе прочих есть и имя Власьева.

— Рад за него. Надеюсь, Андрей Антонович продолжит свою службу у меня?

— Продолжит. Кстати, это ещё одна тема, которую я хотел бы для себя раскрыть: куда делось ваше неприятие жандармов?

— Всё чрезвычайно просто, Николай Павлович: если сравнивать государство с усадьбой, то в нём имеются разные служба и разные служащие. Имеется золотарь, есть сторожа, псари и другие полезные люди. Не будет их, и усадьба моментально завоняет нечистотам, люди в нём тут же начнут болеть и умирать от заразы, а воры беспрепятственно растащат всё состояние. Вы, Николай Павлович, как раз и являете собой всероссийского псаря. Не обижайтесь: баснописец Крылов, в басне 'Волк на псарне' с псарём отождествил великого Михаила Илларионовича Кутузова, чем изрядно польстил старому фельдмаршалу. Полицейские и жандармы выполняют тяжёлую и опасную работу по защите государства и очистке его от различных миазмов.

— Хм... Я собирался уговаривать вас принять в свое окружение ещё трех офицеров, и судя по всему вы совершенно не возражаете?

— Не возражаю, если вы расскажете о том, какая перед ними будет поставлена задача.

— Задача чрезвычайно сложная: уберечь вас от покушения.

— Англичане?

— Да. Мой агент сообщил, что некие лица, весьма влиятельные, желают Вам недоброго.

— За что такая немилость?

— Мне неведомо, но подобные сигналы нельзя оставлять без внимания.

'Вот не думал, что старая жаба так огорчится.' — подумал я об английской королеве, вспомнив инцидент с попыткой вручения мне Креста Виктории, а вслух сказал:

— Понимаю. В связи с этим, я должен усилить меры безопасности?

— Так вы согласны? Великолепно! Как я и говорил, к Вам будут прикомандированы три офицера.

— Согласен. Но предупредите этих господ, что они будут в подчинении у Власьева. И всё же, что же я должен предпринять в этой связи?

— По счастью Вы ведёте довольно уединённый образ жизни, а все предприятия, организованные Вами, тщательно охраняются.

— За это прошу поощрить штаб-ротмистра Андрея Антоновича Власьева.

— А вот штаб-ротмистр уверяет, что многие приёмы организации охраны подсказали ему Вы.

— Я рад, что мои советы пригодились.

— Офицеры прибудут к Вам сегодня же. Они освидетельствуют состояние Вашей охраны и составят план, который непременно согласуют с Вами.

— Хорошо, я проведу с ними беседу, и мы договоримся о совместной работе.

Мы ещё немного поболтали о том о сём, и я откланялся. На выходе Андрей, посланный узнать, когда испанский посланник готов меня принять, подал конверт.

— Передай его ответ своими словами. — велел я.

— Его сиятельство готов принять вас в любую удобную для вас минуту.

— Превосходно! Едем на Малую Морскую прямо сейчас.

Андрей дал знак кучеру, и тот подал экипаж к парадной.

* * *

Посланник Испании, маркиз де Кампосаградо встретил меня у дверей. В окно выглядывал что ли? Пожав руку и наговорив мне тысячу любезностей, маркиз проводил меня в свой рабочий кабинет, и мы занялись делом.

Говорили мы с ним по-немецки, поскольку посланник пока что очень слабо говорил по-русски, а испанским я владел ещё хуже. Французский язык мы дружно отвергли. После обязательных разговоров ни о чём, посланник наконец перешел к основной теме:

— Ваше императорское высочество, я уполномочен провести с Вами переговоры о строительстве в Испанском королевстве завода по выделке самолётов. Такова воля Его королевского величества Альфонса Двенадцатого.

— Не вижу никаких препятствий, Ваша светлость. Более того: буду рад посодействовать укреплению обороноспособности дружественной державы.

— В таком случае, Ваше императорское высочество, я готов начать переговоры.

— Помилуйте, Ваша светлость! Ни я, ни Вы не являемся экономистами. Пришлите ко мне переговорщика, а я назначу своего.

— Однако хотелось бы хоть в общих чертах узнать ваши условия.

— Условия просты: мы поставляем вам станки и оборудование из числа того, что производится у нас, остальное заказываем на стороне, там, где обычно заказываем и мы. Инженеров, техников, и мастеровых мы пришлём. Мы берём на себя организацию производства и обучение испанского персонала. Вы обеспечиваете обучение своих сотрудников русскому языку или достаточное количество переводчиков. Детали на первых порах будем поставлять мы, в дальнейшем поможем наладить выделку на месте. О ценах сказать ничего не могу, для того и нужен профессионал. Всё ли Вас устраивает в таких условиях?

— Ну что же, условия достойные, и сегодня же я телеграфирую их Его величеству.

— Простите великодушно, Ваше сиятельство, отчего так быстро Испания решила обзавестись авиационной промышленностью? Самолёты едва-едва появились на свет.

— Его королевское величество, после моих докладов о ваших полётах в Петербурге, а затем, наблюдая через прессу о вашем триумфальном вояже по европейским столицам, пожелал освоить самолёт. В беседах с офицерами армии и флота также прозвучало мнение, что самолёты станут одним из видов вооружения, а коли так, то следует озаботиться о собственной производственной базе.

— Весьма мудро, Ваше сиятельство. Благословенна Испания, у неё мудрый и дальновидный государь. Открою вам секрет: сейчас мы разрабатываем новый вид двигателя. Двигатель внутреннего сгорания, работающий на бензине. С таким двигателем самолёты станут ещё быстрее и надёжнее. Приглашаю Вас на демонстрацию новейшего самолёта и двигателя для него.

— Непременно буду.

И мы отправились на обед. По уверениям посланника, его повар сегодня превзошёл сам себя, а мне захотелось отведать яств от испанской кухни. В столовой нас ожидали красивая дама средних лет, жена посланника, и ... Элизабет Тейлор! Конечно же, это была совершенно другая девушка, красавица лет двадцати, может даже отдалённый предок еврейской прелестницы... Всё может быть — пути генов неисповедимы.

Увидев её, я сбился с шага, и даже Петя во мне не остался равнодушным:

— 'Ах, какая девушка'!!!

Последовала процедура представления.

— Сударыни, разрешите представить вам великого князя Российской империи Петра Николаевича из рода Романовых.

Я склонился в поклоне.

— Пётр Николаевич, разрешите представить вам мою жену...

Каюсь: я не расслышал имени благоверной уважаемого посланника, поскольку пожирал глазами девушку. Впрочем, Петя мальчик воспитанный, он управлял моей физиономией так, что никто, по счастью, не заметил этих нескромных взглядов.

— С удовольствием представляю вам крестницу моей жены, Инес-Сариту, младшую дочь Луиса Томас Фернандес де Кордоба-и-Понсе де Леон, пятнадцатого герцога де Мединасели.

Чтобы излишние церемонии не мешали общению, мы договорились обращаться запросто, и пошли к столу.

— Какая счастливая судьба привела Вас в наши края из далёкой Испании? — спросил я девушку, когда мы уселись рядом за роскошно накрытым столом.

— Папенька разрешил мне совершить вояж с посещением наших родственников в разных странах.

— И где же Вы успели побывать?

— В Бразилии, Венесуэле, Мексике, Франции, Сардинии, Австрии и наконец, прибыла в Россию.

— И каковы Ваши впечатления о нашей стране, сударыня?

— Россия очень красивая страна, и очень разнообразная. Я побывала в Одессе, Киеве, Курске, Москве, теперь в Петербурге, и застала три времени года: лето очень и зиму.

— И что Вам больше пришлось по вкусу?

— Времена года, как и жизнь, прекрасны сами по себе.

— Да Вы поэтесса, сеньорита Инес-Сарита!

— Ну что Вы... — мило порозовела девушка.

— Сеньорита Инес-Сарита, а бывали ли Вы на полётах, которые мы организовали в европейских столицах?

— Да, была в Вене. Очень хотела попасть в число счастливчиков, которых прокатили на самолётах по воздуху, но увы, мои пять лотерейных билетов оказались несчастливыми, впрочем, как и всегда.

— Сеньорита Инес-Сарита, а не желаете ли Вы осмотреть новейший самолёт, который практически готов, только ждёт новейшего же двигателя?

— Я бы с большим интересом посмотрела, но...

— Вы будете не одна, сударыня. Господин посланник с супругой также приглашены. Если вы присоединитесь к ним, я постараюсь устроить вам занимательную экскурсию.

— В таком случае, я согласна.

И обращаюсь уже к посланнику:

— Прекрасно! Дорогой Карлос, как мы и договаривались, завтра к полудню я пришлю вам экипажи, они доставят вас на завод, где выделываются самолёты. Кстати, а были ли вы на демонстрации мотоциклов и моторной лодки?

— О да! — подала голос супруга посланника — Карлос отказался, а я всё же прокатилась на санях, прицепленных к мотоциклу. Никогда не каталась с такой невероятной скоростью!

— А получили ли вы диплом?

— Да. Я его вклеила в свой альбом, и теперь мне завидуют все дамы, которые не рискнули прокатиться.

— А вы, сеньорита?

— Увы, я простудилась, и врач запретил мне прогулки на морозе.

— А я посчитал такую эскападу несовместимой с достоинством посланника — с улыбкой признался посланник — Но я отчаянно завидовал Алисии, и страстно желал оказаться рядом с нею.

— Великолепно, друзья мои! Завтра я вам представлю возможность не только полюбоваться на новейшую технику, но и, если на то будет ваше желание, самим управлять ею.

— Пётр Николаевич, можно ли в это поверить? — восхитился посланник.

Дам заинтересовали совершенно практические вопросы:

— Позвольте, Пётр Николаевич, но на мотоцикле надо сидеть как на лошади, верхом. Прилично ли это даме?

— Отчего же нет? Сегодня поутру я обменялся телеграммами с Её императорским величеством Августой, которая получила от своего посла отчёт о показе новейшей техники. Германская императрица взяла с меня слово научить её кататься на мотоцикле. Право, я не знаю, в каком костюме она собирается это делать, но могу предположить, что в костюме, который специально создан для полётов и поездок на мотоцикле. Надеюсь, авторитет кайзерины Августы достаточно весом для вас? И, я предлагаю милым дамам костюмы авиаторов. Эти костюмы практичны, весьма просторны, и скроют фигуры дам. Кроме того, сейчас костюмы авиаторов входят в моду. Ну-с, каково ваше желание? Учтите, отказа я не услышу — слух откажет.

Дамы посмотрели на улыбающегося посланника, переглянулись, перемигнулись, и... согласились.

* * *

В сборочном цеху было немноголюдно. Посредине длинного помещения, на стапелях, велась сборка шести самолётов М-2, системы Можайского. М-1 мы назвали первую версию самолёта, с короткими, 'куриными' крыльями, который мог разве что подпрыгивать в воздух, причём прыжки эти были весьма небезопасными для пилота. Между тем, получив нормальное крыло, самолёт получил новое имя, и стал вполне летучим. На таких же самолётах мы совершали полёты во время памятного вояжа 'Русские крылья в европейских столицах'. В цехе пахло древесными стружками, лаком, железом и смазкой. Мастеровые в однообразной спецовке работали на стапелях. Мостовой кран под потолком цеха двигался, перевозя тяжелые детали и предупреждая об опасности звонком. Ровный пол, вымощенный чугунными плитами, был покрыт разноцветной разметкой, обозначающей рабочие зоны и пути движения транспортных тележек. Погода нынче стоит пасмурная, поэтому в цеху включено электрическое освещение. Яркие лампы в белых жестяных плафонах, дают приятный чуть желтоватый свет, заливающий всё пространство цеха.

Вот в это царство технического прогресса я и пригласил своих гостей, однако сначала им следовало переоблачиться.

Посланника и дам, я пригласил в раздевалки, где им помогли переодеться в костюмы авиаторов, из числа тех, что производит швейная мастерская при нашем авиазаводе. Здесь обшивают механиков и пилотов самолетов, строящихся на заводе, а главное — заказчиков этой техники.

Посланник вышел довольно скоро, и самодовольно оглядел себя в большом зеркале. Чёрный хром, полированная латунь застёжек... хоть сейчас в небо!

Буквально через минуту, перекрыв все мыслимые и немыслимые рекорды по скорости переодевания высокородных дам, появились и маркиза с крестницей. Я схватился за сердце:

— Клянусь, сеньора и сеньорита, я не могу сказать кто из вас прелестней, но убью на дуэли любого, кто осмелится заявить, что в целом мире найдётся женщина красивее, чем вы.

Дамы кокетливо улыбнулись:

— Ваше императорское высочество, если эти костюмы делают нас такими неотразимыми, то мы должны купить их у вас.

— Купить? Не произносите при мне это слово! Эти костюмы принадлежат вам, и принадлежали с того момента, когда я помыслил их вам предложить. И, кроме того, мы же договорились, что будем общаться запросто. Прошу вас, не лишайте меня этого удовольствия. Однако, нас ждёт экскурсия, прошу за мной.

И я повел гостей в цех.

— Ах, как здесь светло! — воскликнула сеньора Алисия.

— Да, дорогие друзья, цех освещён усовершенствованными лампами господина Лодыгина. Отличие этих ламп в том, что колба заполнена инертным газом, а вместо угольной нити имеется спираль из вольфрама. Это самые совершенные лампы в мире, на них даже не получен привилей, поскольку он в стадии оформления.

— А можно ли устроить такое освещение у нас?

— Отчего нет? Генераторы электрического тока мы производим, и при желании его несложно установить в любом месте.

И я повёл гостей по цеху, объясняя назначение цехового оборудования. Посланник внимательно слушал: ему предстоит подписывать контракт на поставку в Испанию завода, а значит, ему нужно понимать назначение всех этих весьма дорогостоящих механизмов. Мостовой кран тем временем подхватил бипланную коробку, собранную на участке сборки крыла, и словно пушинку перенёс к фюзеляжу самолёта, собираемого на одном из стапелей. Там её приняли и принялись неторопливо и аккуратно монтировать. Экскурсанты восхищённо любовались процессом, а я вполголоса комментировал действия мастеровых. Я сразу обратил их внимание на то, что диаметр фюзеляжа, строящегося самолёты немного больше, чем у самолётов, демонстрировавшихся ранее: благодаря этому у пилота и пассажира, сидящих в затылок друг другу, в полёте из фюзеляжа торчит только голова, к тому же спереди прикрытые стеклянными щитками.

Я уже дал команду химикам создать прозрачный небьющийся материал, но из своего будущего я помнил только название 'плексиглас', а это слово ничего химикам не говорило. Следовательно, работу им предстояло начинать с нуля. Хотя... Уже известно много самых разных материалов, может быть какой-то их них модифицируют, подберут технологию... Словом, это дело специалистов, и мешать им я не намерен.

— Скажите, Пётр Николаевич, я вижу, что ни на одном из этих самолётов не установлено двигателей. — спросил посланник — Вероятно вы это делаете в другом цеху?

— Нет, дорогой Карлос, двигатели устанавливаются здесь же, но дело в том, что недавно создан новый тип двигателя — внутреннего сгорания. Вы видели такие на мотоцикле и лодочном моторе. Однако самолётные двигатели пока существуют только в виде опытных образцов, и это проблема.

— В чём же проблема?

— Проблема в том, что мы теряемся, какой двигатель устанавливать. Мы разослали своим заказчикам курьеров с уведомлением, что если они согласны немного подождать, то получат самолёт с новейшим типом двигателя. А если пожелают, то получат самолёт с паровым двигателем, но с возможностью заменить его на новейший, внутреннего сгорания, если впоследствии у них будет на то желание.

— Понимаю Вас. И что же ответили вам заказчики?

— Один пожелал получить самолёт с паровым двигателем, и этот самолёт уже отправился по железной дороге к заказчику. Трое пожелали подождать новейших моторов. Остальные пока не определились, и мы ждём их решения. Впрочем, в соседнем цеху самолёты с паровыми двигателями строятся в больших количествах. Кстати, для тех, кто пожелает получить самолёт с новейшим двигателем, самолёт будет уже не двух, а трёхместным. Или будет возможность вместо двух пассажиров перевозить до двухсот килограммов грузов.

— Позвольте, Пётр Николаевич, о каких грузах Вы ведёте речь? — вклинилась сеньора Алисия — Мне кажется, это слишком роскошный экипаж для каких-то грузов.

— Вы правы и неправы, Сеньора Алисия. Правы в том, что пока это слишком дорогое средство передвижения. А неправы, потому что подобные грузы существуют. Например, почта. Вообразите, насколько ускорится доставка депеш по сравнению с обычным транспортом? Я уже не говорю о военном применении самолётов. Вы же знаете, что на войне отсутствует понятие 'слишком дорого'.

— К тому же, мне кажется — подала голос сеньорита Инес-Сарита — что со временем самолёты станут намного доступнее по цене.

Вот как здорово. Эта девушка не только красива, но ещё и умна! Редчайшее сочетание в эту эпоху: всё-таки в Европе сейчас девушки не получают полноценного образования, и из них растят биомашины для рождения детей.

— Вы совершенно правы, сеньорита Инес-Сарита. В будущем самолёты станут намного совершеннее, доступнее, надёжнее...

— Ах, как я хотела бы научиться летать!

— Нет ничего невозможного, уважаемая сеньорита Инес-Сарита! Я готов обучить Вас этому искусству, но для этого мне нужно разрешение ваших старших родственников. В идеале, Ваших папы или матушки.

— Но прокатить меня на самолёте Вы согласны? Моя крестная тоже этого желает.

— Согласен. Но сначала, как и обещал, я покажу вам совершенно новый самолёт, для которого ещё не построено двигателя.

— Да, Пётр Николаевич, нам не терпится посмотреть на него.

Мы прошли за перегородку, и попали на участок, где собирались мотоциклы. Впрочем, мотоциклы собирали чуть дальше, а у самых дверей стоял биплан, окрашенный в ярко-красный цвет, с белыми стрелами по бортам.

— Ах, какая прелесть! — хором воскликнули дамы — А почему он такой маленький? А как он называется?

Ещё бы не маленький: самолёт Можайского был пятнадцать метров в длину и двадцать пять в размахе крыльев. А этот малыш был шесть с половиной метров в длину и восемь в размахе крыльев.

— Всё дело в двигателе. Самолёт М-2 имеет паровой двигатель очень малой мощности, и по сути способны перевозить только собственный вес, да и то с трудом. Этот малыш способен перевозить пилота, пассажира и не менее двадцати килограммов груза. И улететь он может значительно дальше — думаю, что не менее трёхсот — четырёхсот километров. Что до названия, то его мы пока не придумали.

— Да, это очень интересно. — согласился посланник — Вы полагаете, Пётр Николаевич, что будущий завод в Испании следует строить для выделки именно этой модели?

— Не совсем, дорогой Карлос. Я думаю, что вам потребуются оба самолёта. Этот лёгкий, для быстрой перевозки корреспонденции, курьеров. Возможно — для разведки. А М-2, когда на его крылья установят два двигателя внутреннего сгорания, будет нужен для перевозки пассажиров и важных грузов.

— Да-да. Тем более, пока завод будет достроен, мы определимся с тем, сколько и чего выделывать.

— Именно так, мой друг, именно так. Прошу Вас довести до сведения Вашего монарха всё, что вы увидели.

— Не премину. Сегодня же телеграфирую Его величеству Ваши слова.

Я подвёл гостей к самолёту, где уже стояли стремянки, чтобы было удобно осмотреть кабину внутри. Инес-Сарита сразу же попросилась внутрь.

— Пожалуйста! Самолёт в полнейшем вашем распоряжении!

Девушка ловко проскользнула на место пилота и сразу ухватилась за ручку.

— Ноги поставьте на педали, понажимайте на них и подвигайте ручкой. Видите, как отклоняются поверхности на задних кромках крыльев? Видите, как двигается руль на хвосте?

— Хвоста я не вижу. — пожаловалась девушка.

— А Вы не туда смотрите, сеньорита. Смотреть нужно в зеркала. Видите, они установлены справа и слева?

Посланник и его супруга тоже увлеклись уроком, но спустя полчаса я их оторвал от этого занятия:

— Что же, на сегодня думаю достаточно. А теперь, друзья мои, у вас выбор: осмотреть вблизи имеющиеся мотоциклы, а коли, будет желание, то и научиться ими управлять, или пойти на лётное поле, где нас уже ждёт самолёт, чтобы прокатить по воздуху. Что вы выбираете?

Дамы так растерянно и жалобно посмотрели на меня, что я не выдержал и расхохотался:

— Извините, дорогие сеньоры, но вы мне напомнили персонажей анекдота.

— Что это за анекдот? — насторожилась сеньора Алисия.

— Слушайте: диалог на званом ужине:

— Сеньора, что вам налить: коньяку или рому?

— Право не знаю... Всё такое вкусное!

Первым понял посланник, а через секунду хохотали все.

— Вы правы, Пётр Николаевич: всё такое вкусное, что хочется всего, хотя бы и по очереди. — отдышавшись сказала сеньора Алисия.

В это время к нам подошел ротмистр Иванов. Учтиво поклонившись присутствующим, он доложил мне:

— Пётр Николаевич, два самолёта готовы к полёту

— Отлично, Максим Сергеевич. Сейчас и полетим. Один самолёт поведёте вы, а другой я.

Я повернулся к гостям:

— Господа и дамы, сейчас мы совершим полёт на двух самолётах. Один самолёт поведёт ротмистр Максим Сергеевич Иванов, его пассажиром станет господин посланник. А более субтильных дам повезу я. Но перед полётом прошу надеть меховые маски: ветер и мороз могут сильно повредить коже.

Мы прошли на лётное поле, устроенное прямо на льду Невы, где стояли два самолёта: один двухместный, а другой модернизированный, трёхместный. Задняя кабина была удлинена, и там установлено два кресла, куда и поместили дам. Посланника разместили в другом самолёте. По знаку дежурного механика с клетчатым флагом мы с Ивановым запустили винты, и, разогнавшись по Неве в сторону Финского залива, плавно поднялись в воздух. Набрав высоту триста метров, я повёл самолёт в сторону Кронштадта.

— Сначала я покажу вам Кронштадт, милые сеньоры! — крикнул я пассажиркам — Кронштадт, с высоты птичьего полёта ещё никто не видел. Мы, пятеро, будем первыми в мире, кто сделает это. Вы согласны?

Дамы выразили полное согласие.

Круг над Кронштадтом, и мы направились к Петербургу. Над городом мы сделали несколько кругов, и вернулись на свой аэродром. Когда мы вылезли из самолётов, я повёл гостей к мотоциклам, которые были выведены на поле.

— Друзья мои, если у вас ещё остались силы, то предлагаю вам прокатиться на мотоциклах. Вы не откажете?

Гости были совсем не против.

— В таком случае, пояснения по устройству мотоцикла и правилах его вождения вам, сеньора Алисия, даст Максим Сергеевич, а я помогу освоиться сеньорите Инес-Сарите и дону Карлосу.

Короткий инструктаж, классический 'рассказ-показ-тренировка', и испанский посланник, оседлав мотоцикл с коляской, собрался двигаться с места. Я в это время сидел на крыле коляски.

— Дорогой Карлос, сейчас Вы совершите первую самостоятельную поездку, но прошу Вас не уезжать с лётного поля! — сказал я ему.

Посланник поправил очки, улыбнулся мне и крепче взялся за руль, а я соскочил с крыла и отправился к Инес-Сарите.

— А мы с Вами оседлаем... На каком мотоцикле Вам хотелось бы прокатиться?

— Вот на этом. — и девушка показала на двухколёсный мотоцикл.

— На нём сложнее ехать, дорогая сеньорита — предупредил я — Вы умеете ездить на велосипеде?

— Да, умею.

Девушка отчаянно смущалась. Ах, как она была прекрасна, свежа и благоуханна!!! Впрочем, это были мысли Пети... Так мне кажется.

Девушка села за руль, я сбоку подстраховывал её. Закусив губу, Инес-Сарита включает передачу, трогается с места, медленно едет... Останавливается.

— Пётр Николаевич, садитесь сзади. Мне кажется, что я сумею ехать быстрее.

— Хорошо! Но поначалу прошу не торопиться.

Сажусь на заднее сиденье, обнимаю девушку за талию... Волшебное ощущение!

Девушка трогает мотоцикл с места и потихоньку, на первой передаче, едет по лётному полю. Немного освоившись, включает вторую, а затем и третью передачу. Мы летим со скоростью километров сорок-сорок пять. Ах, какая она умница! Метров за сто до конца полосы снижает скорость и плавно разворачивается обратно. Снова набор скорости, снова плавный разворот, уже на большей скорости. Прирождённая гонщица!

Сделали несколько кругов, встречаемся у самолётов.

— Господа, а почему бы нам не устроить гонки на скорость? Выясним, кто из нас лучший гонщик! — бросаю клич, и все, естественно, соглашаются.

— Тогда устроим следующим образом: мы с сеньоритой Инес-Саритой разметим круг, а потом кто быстрее проедет его трижды, тот и победитель. Согласны? Отлично!

Беру с охапку флажков и сажусь за спину прекрасной гонщицы. Каждые пятьдесят-семьдесят метров я прямо с мотоцикла втыкаю флажки в снег, обозначая трассу гонок.

Возвращаемся. Участники гонки уже готовы: посланник, на мотоцикле с коляской, его жена на таком же мотоцикле, в коляске которого расположился ротмистр. Иванов, когда мы подъезжали, давал какие-то пояснения посланнику и его супруге, а те внимательно его слушали, и согласно кивали.

— Я смотрю, Максим Сергеевич, Вы подготовили нам опасных соперников. На кого же Вы поставите в этой гонке?

— Разумеется, на сеньору Алисию и меня, её верного механика!

— И так запросто сбрасываете со счетов сеньору Инес-Сариту с её верным механиком?

— У механика сеньоры Алисии гораздо больше опыта в подобных гонках.

— Господа и дамы, а знаете ли вы, кто победит? — приосанился маркиз.

— И кто же, по Вашему мнению, сеньор Карлос?

— Я! И именно потому, что у меня нет лишнего груза в виде самоуверенного механика! — подкручивая ус, заявил посланник, и все дружно засмеялись.

— Ну что же, господа и дамы, есть только один способ проверить кто из нас прав. — я повернулся к дежурному механику — Когда все будут готовы, давайте знак на старт.

Минуту-другую мы выстраивались по линии, начерченной в снегу, и пока мы занимали место, я шепнул своей прекрасной водительнице:

— Сеньорита Инес-Сарита, не сочтите за глупость, но я хочу попросить Вас уступить в этой гонке сеньору маркизу и его супруге.

Девушка внимательно и серьёзно посмотрела на меня:

— Странно, но я собиралась сделать именно это.

— Я рад, что у нас рождаются схожие мысли.

Нас прервал дежурный механик:

— Господа и дамы, все готовы?

Водители подняли правые руки в знак готовности.

— На старт... Внимание... Марш!

Нам не пришлось ничего разыгрывать: прямо со старта, выбросив огромный шлейф снега, вперёд вырвался посланник. За ним, уступая не более полкорпуса, летела сеньора Алисия. А позади, изображая безнадёжные потуги, тащились мы. Круг, другой, третий... И посланник Испании грудью наезжает на алую ленту, которую держали руками два механика. Маркиз в восторге — он победитель! С одной стороны, он выиграл гонку у собственной жены и её крестницы, а с другой — членами экипажей были ротмистр лейб-гвардии и Великий князь величайшей империи! Далеко не каждому достаётся такая победа, я понимаю его.

Подхожу, пожимаю руку посланнику:

— Поздравляю, дорогой Карлос, Вы сегодня выиграли. Однако я намерен взять реванш. Как Вы смотрите на идею организовать международные мотоциклетные гонки в честь русско-испанской дружбы?

— Да-да! И мы могли бы их проводить по очереди в России и Испании, приглашая лучших гонщиков, на лучших мотоциклах.

— А может, будет лучше, если это будут гонки от Петербурга до Мадрида? — внесла свою лепту сеньорита Инес-Сарита.

— Да, мне очень нравится такая идея! — заявила сеньора Алисия.

— И мне нравится! — заявил ротмистр Иванов. Гонка через всю Европу! Расстояние... думаю около четырёх тысяч вёрст. Да уж, далеко не каждый сможет преодолеть его.

— И далеко не каждая машина на это способна, Максим Сергеевич.

— Готов поручиться за наши мотоциклы, Ваше императорское высочество! — сурово нахмурившись, заявил Иванов.

Любопытно! Вот он, образчик патриотизма государственного и корпоративного: мы самые лучшие, и всё тут.

— Не волнуйтесь, Максим Сергеевич, я имею в виду машины выделки других производителей. Таковых, правда, пока и нет, но я убеждён, что непременно появятся.

И прерывая дальнейшие разговоры, я объявил:

— А теперь, когда мы нагуляли аппетит, всех прошу отобедать у меня. Понимаю времени, как следует подготовиться у нас нет, поэтому, всё будет запросто, как на пикнике.

И вся компания отправилась ко мне, на Английскую набережную.

* * *

Вечером я принимал у себя штаб-ротмистра Власьева. Он явился точно в назначенное время, уселся на предложенный стул и разложил перед собой папки с документами.

— Слушаю Вас, Андрей Антонович.

— Согласно Вашему указанию, я собрал сведения по посланнике Испании в Российской империи, маркизе де Кампосаградо, его жене Алисии и её крестнице Инес-Сарите. Относительно маркиза и его жены, к изложенному ранее могу добавить лишь то, что он искренне расположен к России. Более того: он приложил немало усилий к тому, чтобы взаимоотношения Испании и России были в высшей степени добросердечными и взаимовыгодными. Маркиза де Кампосаградо также искренне симпатизирует России. Теперь о сеньорите Инес-Сарите.

Штаб-ротмистр открыл следующую папку и развернул лежащие в ней бумаги. Отдельно он положил великолепно сделанный карандашный рисунок — портрет Инес-Сариты. Петя внутри меня взволновался, но я демонстрировал полнейшее спокойствие.

— Искренне надеюсь, что сеньорита Инес-Сарита именно та, за кого себя выдаёт. — пробормотал я себе под нос, но Власьев услышал.

— Именно так, Пётр Николаевич. Сеньорита Инес-Сарита является младшей дочерью Луиса Томас Фернандес де Кордоба-и-Понсе де Леон, пятнадцатого герцога де Мединасели. Тфу, чёрт, язык сломаешь об эти испанские имена. Извините, Пётр Николаевич.

— Ничего, продолжайте.

— Девушка принадлежит к роду грандов первого класса. Так-так-так... В раннем детстве она была обручена с младшим сыном герцога дель Инфантадо, но тот умер от дифтерии через пять лет. Тогда девочку снова обручили, на этот раз со вторым сыном герцога Нахера, но и этому союзу не суждено было осуществиться: юноша умер от пневмонии. Третье обручение было с сыном маркиза де Вильена, но и в этот раз до брака и близко не дошло: юноша погиб при кораблекрушении.

— Бедная девочка!

— Да, Пётр Николаевич, в обществе возникло мнение, что сеньориту Инес-Сариту преследует злой рок. Поговаривают, что она 'чёрная невеста', несущая смерть своим женихам. Именно поэтому, несмотря на выдающуюся красоту девушки, её родителям не удаётся подобрать ей подходящую партию. Родители достойных женихов боятся за своих сыновей.

— Как получилось, что девушка оказалась за тридевять земель от родителей? — задал я давно волновавший Петю вопрос.

— После гибели третьего своего жениха девушка серьёзно заболела, возникло даже подозрение, не чахотка ли это. Отец отправил Инес-Сариту в своё имение, расположенное в Испанском Марокко, знаменитое своим здоровым климатом. Это путешествие заронило в её душу страсть к путешествиям, и с разрешения родителей, после выздоровления она отправилась в вояж, посещая в разных странах и континентах своих родственников.

— Это не опасно?

— Если не вспоминать неизбежные опасности морского путешествия, то нет. Кроме обычной свиты, приличной девушке её круга, её сопровождает охрана из пятидесяти отлично вооружённых бойцов, ранее служивших в абордажных командах флота.

Помолчали. Я видел, что Власьеву есть ещё что сказать, но он не может для себя решить, стоит ли это говорить.

— Ну что у Вас осталось, Андрей Антонович?

— Сущий пустяк, просто штрих к характеристике.

— Слушаю Вас.

— Как Вы знаете, сеньорита Инес-Сарита недавно заболела. Кроме простуды у неё были высыпания на коже. Профессор Боткин её обследовал, и обнаружил, что высыпания были вызваны лимонами.

— Аллергия.

— Как Вы сказали?

— Такое заболевание называется аллергией. Собственно, это не заболевание, а реакция организма на какие-то продукты.

— Благодарю за пояснение. Но я продолжу: действительно, после исключения лимонов из числа подаваемых блюд, сыпь исчезла. Профессор Боткин нашел, что по выздоровлению от простуды девушка совершенно здорова. Кроме того, она девственница.

— Последнее неважно, но действительно положительно характеризует девушку.

* * *

'Бывало он ещё в постели, ему записочки несут' ... — вспомнилось мне бессмертные строки, когда я высунул нос из-под одеяла и узрел Андрея с позолоченным подносом, на котором лежал с десяток визиток и конвертов.

— Андрей, всех к чёрту! Ты знаешь, как отвечать на письма и приглашения.

— Есть важное, Пётр Николаевич.

— Что?

— Внизу ждёт профессор Меншуткин и сопровождающие лица, причём один из них совершенно рыжий.

— Это и, правда, важно. Вот что, Андрей, пригласи-ка их в гостиную, не знаю, чай, что ли предложи. Хотя какой к чёрту чай с раннего утра...

— Действительно не утро. — усмехнулся Андрей — Скоро уже полдень.

Подтверждая его слова, от Невы послушался пушечный гром: 'Время пить вино' по Петровскому артикулу.

— Ты им объяснил, что я поздно лёг?

— Да. Сказал чистую правду, что Вы до трёх часов работали с бумагами.

— Чёрт бы побрал эти бумаги. Знаешь, как хочется на охоту, на рыбалку, а лучше — по лебедям?

— Не знаю. Да врёте Вы всё, Пётр Николаевич. Хотели бы, поехали бы. — непочтительно ответил Андрей.

— Ты как всегда прав, мой друг. Ну ладно, иди, занимайся гостями, а я пока приведу себя в порядок.

Душ, зубная щётка, чистое бельё, вот я вхожу в малую гостиную. Там находится профессор Меншуткин, второй солидный мужчина профессорского вида и юноша в студенческой тужурке. Поражала причёска молодого человека: ярко-красная, с малиновым оттенком, а кое-где и с лиловым.

— Добрый день, Николай Александрович! Прошу Вас, напомните мне имена Ваших спутников. Тысячу извинений, господа: последнее время я веду дела с сотнями выдающихся людей, и не успел запомнить все имена. Без чинов, пожалуйста.

— Да-да, Пётр Николаевич, мы понимаем. Рядом со мной приват-доцент Михельсон Иван Иванович и студент четвёртого курса Коротков Егор Васильевич.

— Что вас сегодня привело ко мне?

— Выдающийся успех, Пётр Николаевич. Просто необыкновенный, феноменальный успех! Вы дали нам название группы соединений: сульфаниламиды, и мы начали работать в этом направлении. Подобрали вещества, рассчитали условия синтеза. Не буду перегружать Вас нашей терминологией...

Николай Александрович заметно волновался, пытаясь рассказать о великом прорыве в органической химии, и при этом, не наскучить вельможному слушателю. Видимо был у учёного негативный опыт в этом направлении.

— Чувствую, что меня ждёт радостное открытие, не правда ли, Николай Александрович?

— Истинная правда, Пётр Николаевич! Вы не поверите: подготовка к опыту была много длительнее самого опыта! Это чудо, но получилось с первого раза! С первого, Пётр Николаевич!

— Великолепно! И кто конкретно занимался? Кто проводил синтез?

— Готовились мы все втроём, а реакцию проводил Егор Васильевич.

— Великолепно, господа!

— Вы, Пётр Николаевич, вскользь упомянули, что это вещество является сильным красителем, и Егор Васильевич решил поставить опыт на себе: окрасил волосы. Расскажите, Егор Васильевич.

— Благодарю, Николай Александрович. Краска оказалась очень устойчивой. Я четырежды мыл волосы, и если оттенок и потускнел, то незначительно.

— Вы подготовили документы на оформление привилея?

— Нет, Пётр Николаевич. По условиям нашего соглашения права на все результаты работ принадлежат вам.

— Да-да, припоминаю. Сегодня же к вам приедет юрист и поможет оформить необходимые бумаги. А у вас, господа, теперь несколько важнейших задач, вы уж определитесь что важнее. Первое: нужно добиться максимальной чистоты получаемого вещества. Кстати, у вас есть готовое вещество?

— Да-да, Пётр Николаевич! — Коротков вынул из внутреннего кармана тужурки деревянный пенал, и извлёк из него пробирку с красным кристаллическим порошком внутри.

— Любопытно. — сказал я взяв пробирку и разглядывая содержимое — Вот она, смерть Кощеева. Готовьте карманы, господа. Это вещество озолотит вас.

— Каким образом?

— Вы синтезировали великолепное лекарство против серьёзнейших заболеваний, таких как пневмония, различные лихорадки, а может даже и туберкулез. Впрочем, насчёт последнего я не уверен.

— И какие вы нам поставите задачи, Пётр Николаевич?

— Как я сказал, важнейшее — это добиться максимальной чистоты продукта. Второе: уже сейчас начинайте работу по отработке промышленной выделки стрептоцида, назовём это вещество так. Третье: срочно направьте максимально возможное количество стрептоцида в Военно-Медицинскую академию профессору Боткину с тем, чтобы он начал исследования в области лечения этим препаратом различных болезней. Сергею Петровичу, по сему поводу, я отпишу сегодня же. Четвёртое: кроме красного стрептоцида нужно получить белый стрептоцид. И ещё: господа, не сочтите за труд заглянуть к моему казначею и получить скромную премию за ваши великие труды. Это самое малое, чем я могу отметить наш общий успех.

Господа триумфаторы уже собирались уходить, когда я вспомнил о ещё одном важном обстоятельстве:

— Прошу прощения, господа, ещё одно важное дело: когда будете беседовать с профессором Боткиным, договоритесь с ним о создании совместной группы для изучения возможности получения лекарственных средств из плесени рода пенициллинов. Скажу сразу: работа эта, даже при самом удачном положении дел, займёт не менее семи, а то и десяти лет.

— Есть ли какие-то предшествующие работы в данном направлении? — профессор Меншуткин, как истинный профессионал зрит в корень.

— Да, и довольно много. Но здесь вам гораздо больше скажет сам профессор Боткин, правда я не знаю, не считает ли он сие направление шарлатанством.

— Хм... Надо полагать, в научной среде имеется такое мнение?

— В европейской научной среде, совсем недавно, на полном серьёзе, частое мытьё тела почиталось вредным.

Сидящие напротив меня профессионалы от науки понимающе покачали головами, а я продолжил:

— На мой взгляд, в этом направлении, в деле создания пенициллина, нужно согласованное движение химиков, биологов и медиков. Не знаю точно, но у меня впечатление, что ваши предшественники по различным причинам бросали работу буквально за пять шагов до успеха.

Профессор Меншуткин обвёл своих друзей вопрошающим взглядом, и удовлетворённо кивнув, высказал общее мнение:

— Мы берёмся за эту работу, Пётр Николаевич. Надеюсь, что у нас будет возможность получать аппаратуру и препараты в необходимых количествах?

— Даже не сомневайтесь, господа. И лабораторию, и штат в ней, и оклады сотрудников — всё должно быть на высшем уровне. Всё ради результата. Кстати, где-то я слышал, что идеальным субстратом для пенициллиновых грибков являются среднеазиатские дыни. Прошу проверить эти сведения. Единственное требование: когда будете отрабатывать технологию массовой выделки пенициллина, по возможности, всё должно базироваться на отечественном сырье, оборудовании и рабочих руках.

— Да, Пётр Николаевич, мы помним это ваше постоянное требование. Поверьте, мы горячие сторонники вашей позиции.

На том мы и расстались, а я отправился на свой авиазавод, расположенный на задворках Адмиралтейских верфей.

В кабинете директора я застал рабочее совещание, на котором председательствовал адмирал Можайский. Директор завода, инженер Генрих Оттович Линдеманн, сидел во главе стола. По правую руку от него восседал Можайский, а Степанов, Иванов, Власьев и три пока неизвестных мне инженера, сидели ниже.

Когда я вошел, все встали.

— Присаживайтесь, господа! — предложил я, поздоровавшись с присутствующими и усаживаясь в кресло на противоположном от директора и Можайского конце стола — О чём сегодня речь?

— Мы полностью освоили в производстве самолёты модели М-2. Темпы выделки достигли десяти машин в месяц, но мы можем резко увеличить выпуск самолётов, когда, наконец, получим новейшие трёх и пятицилиндровые моторы внутреннего сгорания. Портфель заказов у нас расписан на полгода вперёд: самолёт сейчас является очень модной игрушкой высшей аристократии и любимым зрелищем людей всех сословий.

— Отлично!

— Мы пока выделываем самолёты с паровой машиной, предназначенные как раз для массовых демонстраций, при этом задерживаем отправку самолётов с таким двигателем покупателям из числа высшей аристократии разных стран. Вопрос престижа. Эти господа пожелали получить самолёты с новейшим двигателем.

— Да, я понимаю. Судя по всему, никаких трудностей в массовом выпуске самолётов нет?

— Ни малейших. Мы даже ограничили приём мастеровых на наш завод, поскольку имеем полный комплект персонала. Но на случай расширения производства, у нас имеется так сказать, запас мастеровых, которые пока работают в других местах, но готовы перейти к нам.

— Очень хорошо. Господа, я принёс вам проект новейшего самолёта, который мы будем проектировать, и строить в двух модификациях: пассажирский самолёт на три-пять пассажиров или бомбардировщик с нагрузкой до трёхсот килограммов бомб. Кстати, боеприпас и тактику его применения нам придётся изобретать с нуля.

Андрей расставил у стола несколько складных стоек, и развесил на них первый комплект плакатов.

— Обратите внимание, господа, перед вами новый самолёт, основывающийся на конструкции самолёта М-2. Мы видим, что фюзеляж в первой трети увеличивается в диаметре, и таким образом мы получаем полностью закрытую кабину для пилота и пассажиров. Хвостовое оперение не отличается от хвоста М-2. Крыло мы оставляем только одно, верхнее. Я бы назвал эту схему 'парасоль', поскольку крыло как зонтик накрывает кабину. Двигателей три: два на крыльях и один в носу самолёта. Место пилота справа впереди, а рядом с ним должен располагаться либо второй пилот, при длительных перелётах, либо пассажир. Остальные пассажиры располагаются на парных креслах позади пилота. Органы управления...

Далее пошло обсуждение проекта. В сущности, ничего принципиально нового и технически сложного в новом самолёте не было, даже скорость оставалась порядка ста-ста двадцати километров в час. Больше пока и не надо: нам есть, куда расти, постепенно наращивая мощность моторов, прочность конструкций, создавать и внедрять всё новые и новые материалы и технологии. Нам ещё не надо задумываться над проблемами, которые возникнут при повышении скорости. Все проблемы далеко впереди: авиация ещё нежится в детской колыбели.

Разобрались с первым проектом, наметили ответственных за разработку отдельных агрегатов и узлов, а ответственным за проект назначили старшего лейтенанта Степанова.

Андрей тем временем развесил плакаты с проектом бомбардировщика. От пассажирского самолёта он отличается отсутствием окон и дверей в бортах, наличием двустворчатого бомболюка и устройства для подвески бомб внутри фюзеляжа. Устройства для подвески бомб наличествовали и на крыльях самолёта.

— Пётр Николаевич, какими вы видите бомбы, которые предполагается сбрасывать с самолёта?

— На мой взгляд, бомбы должны иметь яйцевидный или цилиндрический корпус, закруглённый с торцов. В задней части корпуса должно иметься четырёхлепестной или кольцевой хвост для стабилизации в полёте. Кроме того, на бомбе должен быть установлен взрыватель ударного, дистанционного или иного принципа действия, в зависимости от решаемой задачи.

— И всё же, какие задачи Вы хотите решить первыми?

— Как вы помните, я предложил Его императорскому величеству провести манёвры, где авиация будет отражать вражеский десант на наше побережье. Из этой задачи следует, что самолётам придётся атаковать корабли в море и десант на берегу. Скорее всего, корабли маневрировать не смогут, а часть десанта будет защищена лёгкими деревоземляными укреплениями.

— Позвольте, Пётр Николаевич, но подобные задачи доселе решались лишь тяжёлой артиллерией! — возразил Можайский.

— Совершенно верно, Александр Фёдорович. Наша задача как раз показать, что в некоторых случаях авиация может заменить тяжёлую артиллерию. Например, в тех местах, куда по разным причинам невозможно доставить тяжёлую артиллерию.

— А не возникнет ли ревность со стороны артиллеристов? — озадачился Степанов.

— Не думаю, Иван Александрович. Мы сразу объясним господам артиллеристам, что задачи, решаемые авиацией, несколько специфические, и заменить полноценную артиллерию самолёты не смогут никогда. У нас разные области применения. Но при этом, самолёты могут помочь артиллерии, например, корректируя её огонь.

Тут же возник вопрос о взрывателях для бомб, и его взял на себя адмирал Можайский.

— Эта тема мне знакома, и я знаю много блестящих специалистов, которые смогут приспособить или даже перепроектировать взрыватели под наши требования.

А вот за руководство проектированием бомбардировщика Можайский не взялся, уступив это почётное право Степанову и Иванову. Причину такого своего решения он объяснять не стал. Хотя... может оно и к лучшему: у товарищей офицеров уже проснулся вкус к творчеству, пусть покажут себя в деле.

Совещание подтвердило главное: авиазавод работает ритмично, строго по плану, и я могу, совершенно не беспокоясь, заниматься другими делами. Такими как авиамоторы, мотоциклы, а также приборы для авиационной и автомототехники.

А на следующий день я отправился на другой конец Петербурга, на моторный завод, что расположился на территории, прилегающей к Обуховскому заводу. Там меня ждал профессор Паукер с учениками. Встретили меня у ворот, и после взаимных приветствий я привычно скомандовал: 'Без чинов'.

— Пётр Николаевич, сегодня мы Вам представим сразу три работающих двигателя и два двигателя в виде моделей. — торжественно объявил Паукер.

Вот что значит военный! Всё у него в порядке: встречать меня вышли только трое руководителей, а остальные разработчики остались у своих агрегатов, кто что проектировал и строил. Никакой суеты, все при деле, хотя конечно, поглядывают заинтересованно. Ещё бы — начальство пожаловало. А то, что начальство возрастом помладше многих тут присутствующих, совершенно неважно: главное, что начальство дело знает. Собственно, моторостроение началось с деревянной модели, представленной этим самым начальством. Понятно, что руки у начальства никогда не знали грубой работы, так видимо и не надо.

В общем, отношение ко мне уважительное.

— Представляю Вам проект капитана Зотова Ивана Васильевича и юнкеров фон Зейдлица и Кириллова. Прошу, господин капитан.

Мягко поправляю:

— Герман Егорович, я ведь просил: без чинов. Мне приятнее общаться с единомышленниками без официоза. Мы договорились?

Генерал не выглядит смущённым: его опыт утверждает, что лишней порцией почтения кашу не испортишь, а вот капитан и юнкера выглядят довольными: им жесты уважения со стороны вышестоящих лиц внове.

— Прошу вас, Иван Васильевич, расскажите о своём двигателе.

— Двигатель трёхцилиндровый, с рабочим объёмом чуть более пяти литров. На данный момент достигнута мощность в пятьдесят семь лошадиных сил, но работы продолжаются, и мощность будет доведена до семидесяти — семидесяти пяти лошадиных сил. Для новейшего самолёта, построенного на авиазаводе, этот мотор подойдёт идеально.

— А каков вес мотора?

— Сто пятнадцать килограммов. Со временем мы снизим вес на пятнадцать, а может даже двадцать килограммов. Хотя должен признать, до этого ещё много времени и работы.

— Благодарю, Иван Васильевич. Каков ресурс вашего двигателя?

— Пока не превышает ста часов. Со временем ресурс увеличим в несколько раз. Уже есть понимание, что для этого нужно делать.

— Отлично!

И мы отправились к следующему мотору, пятицилиндровому, после которого осмотрели семицилиндровый двигатель. По сути, это был единый мотор, с разным количеством цилиндров, причём разработчики стремились к разумной унификации: это серьёзно уменьшит цену готовых моторов при поточном производстве.

— А теперь осмотрим модели моторов большей мощности. — предложил Паукер — Прошу далее, к стенду.

У дальней стены были установлены два двигателя с семью и девятью цилиндрами.

— В чём их отличие, Герман Егорович?

— Извольте обратить внимание, Пётр Николаевич, диаметр цилиндров этих моторов больше. Вот посмотрите.

И он указал на цилиндр и поршень, установленный на столе. Рядом стоял поршень и цилиндр от моторов, осмотренных ранее.

— Калибр цилиндров у меньших моторов принят в сто двадцать пять миллиметров. Да-с, а на проектируемых более мощных моторах, в сто шестьдесят миллиметров. Это, с одной стороны, даст серьёзную прибавку в мощности, но с другой резко увеличивает потребление топлива и масла. Работа очень непростая, таящая много загадок и проблем, и могущая растянуться на значительное время.

— Герман Егорович, а с менее мощными моторами легче?

— Да, Пётр Николаевич, несомненно, легче. Трёх и пятицилиндровые моторы мы уже готовы выделывать в любых потребных количествах.

— А семицилиндровый?

— С ним не всё так просто.

— Значит, решаем следующим образом: трёх и пятицилиндровые моторы ставим в серийное производство. При этом работы по совершенствованию не прекращать, и все достижения немедленно внедрять в серийные двигатели. С этим всё ясно?

— Кристально ясно.

— Теперь о семицилиндровом моторе: как только добьётесь ресурса хотя бы в пятьдесят-семьдесят часов, и его тоже ставьте в серию. Вообще, скажу вам, господа, ресурс двигателя, в идеале, должен составлять полторы-две тысячи часов, так что, нам есть куда расти.

— А что с моторами большой мощности?

— Всё то же самое, господа: добиваетесь минимально приемлемого ресурса двигателей, и ставите их в серию, уже в процессе производства работая над улучшением характеристик. И не стесняйтесь широко заявлять о своих достижениях в любых доступных вам изданиях, особенно технической направленности. Нам нужны покупатели, и как можно больше. В то же время не забывайте о секретности. Напоминаю: секретными являются сведения обо всех технологиях, применяемых вами, кроме общеизвестных. Ну а если что-то у конкурентов подсмотрите вы, то получите поощрение.

И мы пошли в цех, где налаживалось производство трёхцилиндровых авиамоторов. Приятно посмотреть: просторное помещение мощёное камнем, электрическое освещение, хорошая вентиляция. Под потолком движутся два мостовых крана. Рабочие зоны чётко разграничены, никто никому не мешает. Я подошел к мастеровым собирающим двигатель, они на меня покосились, но продолжили работу. Инструменты у мастеровых новые, ухоженные. Сами мастеровые одеты в чистые единообразные комбинезоны, выглядят сытыми и довольными. Это хорошо.

— Господа, не обращайте на меня внимания, я просто хочу посмотреть, как вы работаете. — сказал я рабочим, а они просто кивнули в ответ, мол, хозяин — барин, и продолжили заниматься делом.

Это хорошо. Значит, мастеровые не боятся начальства.

Порадовало, что мастеровые в процессе работы пользуются чертежами и технологическими картами, причём делают это привычно. Порадовала и другая деталь: рядом с опытными мастеровыми, что называется на подхвате, работают и подростки, судя по всему, ученики заводского ремесленного училища.

Помню, как мой старший брат, отучившись два года в фабрично-заводском училище, отправился на заводскую практику. Первое время он приходил недовольным: уж очень круто взялись за него рабочие его бригады. Уж и курить ему запретили, а о выпивке он и мечтать не мог. Зато все учили. Учили не только рабочей специальности, где масса всяческих тонкостей, но и рабочей гордости. Рабочая гордость — это дотошное исполнение своих обязанностей и помощь брату по цеху, если у него что-то не ладится. Это постоянное самообразование, изучение не только своего направления, но и всего, с чем соприкасаешься. Наконец, это подтянутый, чистый и аккуратный внешний вид. Чего греха таить, Димка в детстве был изрядным свиньёй, не слишком обращавшим внимание на чистоту рубашек и штанов. Но спустя каких-то три-четыре месяца на заводе он превратился в чистюлю и аккуратника. Чтобы у Дмитрия были не отутюжены брюки, и он вышел в пыльных башмаках? Даже вообразить такое стало невероятно. Что любопытно, Дима раньше страдал от девичьего невнимания, а теперь... Теперь он мог бы порхать с цветка на цветок, компенсируя себе прошлое невнимание, но... рабочая гордость не позволяет. Дмитрий женился, и семья его стала образцом советской ячейки общества. Настоящей рабочей семьёй. А я подался в богему, но там, к величайшему сожалению, совсем другие нравы. Нет, я не опустился до общего уровня, но всегда хотел быть настоящим промышленным пролетарием. Жаль, что не сложилось

Это прекрасно, что на моторном заводе зарождаются традиции настоящего пролетарского воспитания. Впрочем, я не должен произносить таких слов даже мысленно, чтобы вслух как-то не проболтаться: как бы в смутьяны-марксисты не записали! Рано ещё. Вот наберу финансового и политического веса, заработаю авторитет в военной среде, тогда буду волен демонстрировать любые взгляды. А пока молчок.

Паукер получил задание набирать два новых конструкторских бюро: по разработке малооборотных двигателей водяного охлаждения и по проектированию автомобилей и тракторов. У генерала уже завелись весьма способные и амбициозные ученики, готовые взяться за любую перспективную задачу, и эту задачу им преподнёс я. Правда, я имел в виду совершенно мирную сельхозтехнику, но военные профессионалы сразу увидели возможность её военного применения: тракторы они с самого начала стали между собой называть артиллерийскими тягачами. Пришлось выделить время для отдельной беседы, чтобы объяснить: для сохранения секретности необходимо использовать именно термин мирный, сельскохозяйственный. Это потом наш трактор потянет пушки и военные грузы, а там и обрастёт броневой оболочкой, но пока трепаться об этом не время.

Ещё одна группа Инженерной академии занялась проектированием паровой турбины тройного расширения. Мне в этой связи не было известно совершенно ничего, кроме словосочетания 'тройное расширение', но инженерам оно не показалось чушью, и они взялись за дело. Единственное что я от них потребовал — чтобы они, едва надумают хоть что-то конкретное, незамедлительно это запатентовали.

Надо сказать, преподаватели и слушатели инженерной академии прекрасно сознают, что грань между цивильным и военным в их творчестве более чем зыбка, не чужды им и понятия сохранения тайны. В этом отношении с ними гораздо легче, чем с армейскими и флотскими офицерами, среди которых болтунов и фанфаронов если не большинство, то по меньшей мере половина. Это оказалось для меня одним из сильнейших разочарований в этом мире. Вторым по значимости оказалось разочарование в образовательном и умственном уровне старших офицеров и генералитета.

Скажем, пообщался я с начальником Николаевской академии Генштаба Михаилом Ивановичем Драгомировым... Хотел обсудить с ним план предстоящих манёвров. И что? Этот долболюб сходу заявил, что сам замысел подобных учений он считает глупостью и напрасной тратой сил и средств. Самолёты он объявил дорогостоящими игрушками, а мою мысль о применении на самолётах скорострельного оружия вообще привела его в ярость. У меня возникло впечатление, что не будь я особой императорской крови, этот самодур сгноил бы меня самым зверским образом.

Ну-ну... Кто меня обидит, тот долго икать будет. До кровавых брызг.

Тем же вечером я вызвал к себе Власьева и имел с ним продолжительную беседу, непосредственно касающуюся нашего бравого генерала.

Для начала я попросил Власьева не докладывать суть предстоящего разговора начальству, и он твёрдо ответил, что всё останется между нами.

— Андрей Антонович, Вы человек военный, немало послуживший и повоевавший. Скажите, как Вы относитесь к воззрениям генерала Драгомирова? Особенно мне интересно ваше отношение к его взглядам на рядовых солдат и младших офицеров. Прошу Вас, говорите прямо, не стесняйтесь.

— Хм... Плохо отношусь. По милости этого штыколюба столько моих товарищей полегло, что и вспомнить страшно. Я ведь служил в четырнадцатой пехотной дивизии, которой командовал этот... б... бравый генерал, и был в первых рядах тех, кто форсировал Дунай, и чудом остался цел. В моей роте в живых осталось сорок пять человек, и это считая с ранеными. Я оказался единственным выжившим офицером.

— Как была организована переправа?

— Вы же понимаете, Пётр Николаевич, что взгляд на поле боя подпоручика и генерала происходит с разных точек. Генерал гонит на бойню стада святой скотины, и для него большие потери сулят награды и почести. Знаете, как они говорят: 'Нет крови — нет дела'. Чем кровопролитнее бой, тем господам Драгомировым лучше.

— А подпоручикам?

— Даже в бытность подпоручиком я бы организовал форсирование Дуная с гораздо меньшими потерями. Убеждён, что количество потерь можно было сократить втрое-втрое. Если угодно, я могу к следующей нашей беседе подготовить карты и схемы этого дела со своими комментариями.

— Ничего себе! У меня возникла интересная мысль: нарочитая неприязнь этого господина к скорострельному оружию и прочие милые особенности его характера не несут ли в себе опасности для боевой подготовки войск?

— Совершенно определённо Вам скажу: несут. Более того: запрет в Николаевской академии на командно-штабные игры, нелюбовь к артиллерии и вообще практикуемая им система подготовки генштабистов могут быть истолкованы в очень неприятном для его высокопревосходительства свете.

— А как Вы считаете, Андрей Антонович, этот господин дурак или умный вредитель?

— Вы же понимаете, Пётр Николаевич, что одно другому не мешает. Но то, что господин Драгомиров находится не на том месте, считаю не только я. Если угодно, есть мнение, и я его разделяю, что на должности командира роты или батальона он был бы чрезвычайно хорош, но даже полк ему доверять нельзя.

— Я попрошу Вас, Андрей Антонович, соберите сведения о господине Драгомирове и о его окружении. Особенно меня интересуют его зарубежные связи, и особенно во Франции и Великобритании. Сразу скажу: подойдут любые сведения, главное, чтобы они были неотличимы от оригинала.

— Вы предлагаете заняться подлогом?

— Да, Андрей Антонович. Конечно, лучше, чтобы все документы были подлинными, но тут уж как выйдет.

— А как же офицерская честь, Пётр Николаевич?

— Знаете, Андрей Антонович, ради того, чтобы спасти жизнь и здоровье тысячи человек, я готов пойти на любую ложь. А если речь зайдёт о сотнях тысяч, а то и о миллионах жизней, то я готов публично искупаться в дерьме. В этом я вижу свою честь.

Жандарм выглядел потрясённым. Он задумался, уставившись в одну точку, а потом, что-то решив для себя, внимательно уставился мне в глаза:

— Вам что-то известно, Пётр Николаевич?

— В какой-то мере. Собственно, и Вы и любой другой человек аналитического склада ума, можете сделать прогноз на будущее. Судите сами: Россия не является лидером технического прогресса. Более того: технический прогресс в стране искусственно тормозится господами вроде Драгомирова. Как следствие, мы слабее в техническом и военном отношении, чем даже Пруссия, не говоря уже о более крупных странах. Ну и как результат, нам придётся воевать в ненужных нам войнах за чужие интересы или за явную глупость вроде пресловутого креста над святой Софией или 'свободу' славян.

— Что же Вы предлагаете, Пётр Николаевич?

— Собственно, я уже это делаю. Нами, я имею в виду всех нас, единомышленников, уже созданы условия для развития в России новейших отраслей промышленности. Ваша, Андрей Антонович, роль в этом деле более чем существенна: вы оберегаете наши секреты, и думаю, это стоило Вам немалого труда.

— Это правда. Вокруг вас вьётся столько господ, являющихся явными шпионами, что просто дух захватывает. Знаете, только личное участие графа Игнатьева оберегает меня от ссылки куда-нибудь во глубину сибирских руд.

— А сменится ваш шеф, что будет?

— Да, его довольно скоро отправят в отставку: уж очень он неудобен, уж очень верен присяге, и слишком любит Россию. Полагаю, что после его ухода и мне придётся туго.

— Ну ничего, прорвёмся, Андрей Антонович! В крайнем случае возьму вас себе в адъютанты. Главное, берегите себя.

* * *

Всё-таки есть определённые плюсы в молодом возрасте. Один из них заключается в том, что мне не обязательно таскаться по балам и приёмам: возрастом не вышел. Впрочем, мне по моему положению, необходимо появляться на определённых статусных мероприятиях, и я на них присутствую, тем более, что там же появляется испанский посланник с супругой и её крестницей. За Инес-Саритой тянется шлейф молодых воздыхателей, которые косо поглядывают на меня, поскольку мне чаще других удаётся завладеть вниманием прекрасной испанки. Вот и сейчас мы вдвоём сидим за роялем в Ореховой гостиной Аничкова дворца, и в три с половиной руки играем чудесную латиноамериканскую песню из моего времени. Три с половиной руки потому, что моя левая рука восстанавливается с трудом, и хотя прошел уже год после ранения, несмотря на процедуры и тренировки, работает ограниченно.

Вообще-то испанский язык я начал учить уже здесь, незадолго до знакомства с Инес-Саритой, но песня оттуда, из моей прошлой жизни. Как уже упоминалось, я музыкант, и в проклятые девяностые мне доводилось лабать в разных мутных забегаловках. Как-то раз к нам подошел ноурусский и предложил разучить песни, а если разучим, он хорошо отбашляет. Ноурусский был совершенно классический: малиновый пиджак, золотая цепь на шее, перстни на пальцах... Стрижка под ноль, низкий лоб, массивная челюсть и 'прицеливающийся' взгляд шли в комплекте. Мы уже было, приготовились репетировать какой-нибудь 'Владимирский централ', но он выложил перед нами ноты Historia de un Amor и Espera (La nave del olvido) и тексты этих песен на испанском языке.

Да уж, ноурусский оказался совсем непростым парнем, мы были искренне удивлены. К следующей смене, а это через два дня, мы выучили песни, и даже пели, не слишком коверкая слова, в чём нам за небольшую мзду помог преподаватель испанского из института Культуры. Ноурусский, который так и не представился, не обманул, заплатил недурные деньги, а мы несколько раз по его заказу исполняли эти песни. Публике, кстати, тоже понравилось, и потом у нас неоднократно их заказывали.

Вот и сейчас мы с Инес-Саритой, поделив песню на партии, поём:

Ya no estás más a mi lado corazón

En el alma sólo tengo soledad.

Que si ya no puedo verte,

Por qué Dios me hizo quererte

Para hacerme sufrir más?

Нам благожелательно внимают жена Александра II Екатерина Михайловна, будущая императрица, жена цесаревича и немалая толпа аристократов. Заканчиваем под водопад аплодисментов.

— Восхитительно! — к нам подошли Екатерина Михайловна и Мария Фёдоровна — Давно не встречался нам столь гармоничный дуэт, соединяющий юность, красоту, талант и бесподобную мелодию. Спойте нам ещё, мы просим!

Дамам такого положения не отказывают, да и не хочется отказывать. Садимся, и снова играя в четыре руки, делим песню на партии:

Espera.

Aún la nave del olvido no ha partido.

No condenemos al naufragio lo vivido.

Por nuestro ayer, por nuestro amor, yo te lo pido.

Espera.

Aún me quedan en mis manos primaveras

para colmarte de caricias todas nuevas

que morirían en mis manos si te fueras.

Espera un poco, un poquito más,

para llevarte mi felicidad.

Espera un poco, un poquito más.

Me moriría si te vas.

Мне хорошо с Инес-Саритой, а Петя внутри меня просто млеет в её присутствии, и нешуточно ревнует её ко мне. Но после серьёзного разговора Петя немного успокоился. Дело было так: после очередной встречи с прекрасной девушкой, и урока, на котором я обучал Инес-Сариту и дона Карлоса фингерстайлу или пальцевой технике игры на гитаре, я возвращался домой в коляске. И вдруг Петя, два дня никак не проявлявший себя, обиженно заявил:

— Я очень тебя ценю, но то, что ты уводишь от меня девушку, просто недопустимо.

— Здравствуй Петя, очень рад, что ты проявился, а то я по тебе заскучал.

— Ты не ответил.

— На что, Петя? Ты не задал вопроса.

— Знаешь, так получилось, что до твоего появления, девушки совершенно не обращали внимания на меня. Вокруг вились только охотницы за деньгами и выгодным браком. Обидно. А тут появляешься ты, жизнь становится такой увлекательной. Самолёты летают, мотоциклы мчатся, моторы ревут... А ещё и песни, которые ещё никто не знает. Девушки стали просто навязываться, но ведь они любят тебя, а не меня!

— Ах, вот ты, о чем, Петя! Открою тебе глаза: в моей юности были те же проблемы, что и у тебя. Я был добрым мальчиком, хорошо учился, играл на музыкальных инструментах и очень хотел внимания девочек, но я им совсем не нравился. Ну, совершенно! Им нравились здоровенные парни, весёлые и говорливые, а я был скромен, и невеликого роста. Да и одевался я довольно бедно.

— Я чувствую, что ты говоришь правду, но... не верю!

— Всё очень просто: для женщин очень важен статус и активность мужчины.

— Ты говоришь о людях как о животных. — неодобрительно возразил Петя.

— А мы кто? Двуногие без перьев, всего-то!

— Тут ты прав. Платон дал именно это определение: 'Человек — существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях'.

— Вот и я о том. Мы с тобой вместе составляем идеального самца: от тебя нам достался статус, выше которого в этом мире мало кто дорос, а от меня как раз активность и даже некоторый цинизм, всё-таки я старый и страшно опытный тип. По отдельности мы неинтересны, а вот вместе чего-то стоим. Не ревнуй, Петя. Если Инес-Сарита ответит на твои чувства, я не буду вам мешать. Договорились?

А в конце приёма, когда гости стали расходиться, две императрицы пригласили меня на приватный разговор. Да. Не знаю, дружны ли две эти женщины или они по каким-то причинам временно объединили усилия, но я встречал их только вместе. Вот и сейчас они приняли меня вдвоём.

Комната была маленькая, уютная, полная всяких милых женских безделушек: фарфоровых статуэток, вазонов, оборок и прочего, в чём я никогда не разбирался, а Петя если что и понимал, то помалкивал: очень уж он трусил. Право не знаю, почему Екатерина Михайловна вызывала у него такой панический ужас: миловидная, довольно молодая женщина, одетая со скромной роскошью, с очень красивыми руками.

Екатерина Михайловна и начала разговор:

— Пётр Николаевич, мы видим, что ваши отношения с Инес-Саритой, дочерью герцога де Мединасели перешли некий рубеж, за которым следует определиться с серьёзностью ваших чувств. Ваш батюшка не вполне готов заниматься твоей судьбой, а матушка также лишена этой возможности, вот мы, по-родственному хотим поучаствовать. Итак, как далеко зашли ваши отношения?

— Сударыни, вам пока не о чем беспокоиться: все встречи с сеньоритой Инес-Саритой проходили на глазах её родственников, и уверяю вас, ничего предосудительного не было.

— Об этом мы вовсе не беспокоимся, милый мальчик: вы оба юны и скромны. Но не возникло ли между вами чувств?

— С моей стороны да. И серьёзные. А вот сеньорита Инес-Сарита боится этих чувств: вы же знаете, какая о ней идёт молва.

— Увы и ах, Пётр Николаевич. Но, как Вы знаете, это не главное препятствие на пути к вашему счастью...

— Я знаю, о чём вы говорите, но не вижу ни малейших препятствий: моя очередь в престолонаследии настолько отдалённая, что нет смысла задумываться на сей счёт.

— Но как посмотрит Государь-император на ваш брак?

— Увы, не знаю. Хотя, если бы кто-то заинтересовался моим мнением, то я бы отменил все ограничения, касающиеся брака особ императорской фамилии, и любой врач-физиолог подтвердит мою правоту.

— Что Вы имеете в виду, Пётр Николаевич?

— Тот неоспоримый факт, что на человека распространяются все законы биологии, в том числе и в части наследственных болезней, что и на всех тварей Божьих, живущих на нашей планете.

— Будьте добры, объясните подробнее, Пётр Николаевич. Мы ничего не понимаем.

— Извольте, но заранее прошу прощения за некоторую жёсткость, а может и жестокость моих слов. Вам должны быть знакомы такие термины как инбридинг, инцухт и инцест. Означают они одно и то же: близкородственное скрещивание, соответственно среди животных, растений и людей. На определённом этапе селекции эти вещи полезны: они позволяют вывести породы скота или сорта растений с определёнными свойствами. Но если инбридинг продолжается слишком долго, то порода вырождается.

Женщины смотрели на меня с ужасом, а я продолжил:

— Вы изучали историю, и помните, что произошло с египетскими фараонами. Они выродились. Выродились и те римские рода, где практиковался инцест. Вы знаете, во что превратились Габсбурги, некогда жизнеспособный и могучий род. Из современных европейских царствующих домов, один совершенно определённо является носителем ужасного наследственного заболевания.

— Какой род?!?! — хором воскликнули женщины.

— Британский. Королева Виктория является переносчиком страшного заболевания: гемофилии. Несвертываемость крови. При этом заболевании достаточно небольшой раны, чтобы человек истек кровью. Однако, гораздо опаснее при этой болезни внутренние кровотечения: человек просто зачахнет не имея видимых травм. Болеют этой болезнью только мужчины, а женщины только переносят эту болезнь. Прошу вас, наведите справки и проконсультируйтесь у специалистов-биологов, особенно тех, кто изучает и развивает идеи австрийского учёного Менделя. Если не ошибаюсь, он монах.

— Какой ужас!

— Отсюда следует совершенно определённый вывод: браки надо заключать, внимательно изучая родословную, или, если нет такой возможности, брать невесту как можно дальше от родного дома, что я и собираюсь сделать, испросив на то разрешения Его Императорского Величества.

На том наша беседа завершилась, и я откланялся.

* * *

Так за пустой суетой и важными делами пробежало время до середины июня, когда должны были состояться большие манёвры. Первоначально манёвры запланировали на май, потом сдвинули на начало июня, пока окончательно не остановились на середине июня.

Мы не теряли время, и использовали любой предоставленный нам час для подготовки самолётов, боеприпасов к ним, а также для обучения экипажей самолётов и обслуживающего персонала.

Беда в том, что никто не знал, как бомбить с самолёта. Самыми продвинутыми в этом отношении оказались я, когда-то читавший о топ-мачтовом бомбометании, и моряки Можайский и Степанов, которых обучали артиллерийской стрельбе на рикошетах, как к типовому приёму в морском бою. В общем, я, как смог, изложил идею бомбометания с низких высот, так, чтобы бомба рикошетила от воды, и взрывалась, ударившись о подводную часть корабля. Идея нашла живой отклик у моряков, которые тут же притащили справочники с кучей страшнючих формул, и принялись считать, вводя разные переменные вроде высоты сброса, скоростей самолёта и цели... и ещё бог ведает чего. Мой музыкантский мозг от такого насилия принялся увядать, а вот Иванов и Власьев тоже приняли участие в развлечении, и даже подавали какие-то реплики, заслужив поощрительные кивки умудрённых в математике и баллистике мореманов.

Потом я вспомнил, что разрушения сильнее, когда взрыв происходит не у самого борта, а на каком-то расстоянии, и все бросились считать, каково это расстояние. Что меня удивило больше всего, так то, что расстояние они-таки вычислили.

Потом пришла пора тренироваться, бомбардируя реальную цель. Для этого нам передали пароходо-фрегат 'Владимир', с семидесятого года торчавший в Кронштадте, и который всё никак не могли отремонтировать, да и кому он уже был нужен? Для того, чтобы 'Владимир' не утоп в процессе нашей учёбы, его трюмы были загружены пустыми бочками, сильно повысившими непотопляемость, а потом его отбуксировали к острову Палосаари, что затерялся среди других островов напротив финской Котки. Свой аэродром мы расположили неподалёку от Усть-Луги, откуда до цели около ста километров. Чтобы пилотам жизнь не казалась раем, 'Владимира' периодически перетаскивали с места на место, так что для начала лётчикам приходилось искать пароходо-фрегат, а потом сходу его атаковать.

На мой взгляд, задача как задача, но мореманы, после того как четыре самолёта-разведчика с первого раза отыскали 'Владимир', и навели на него ударную группу, а те удачно отбомбились, правда, из восьми бомб попав всего два раза, скакали, радовались и обнимались как бешеные. Ошарашенным выглядел и офицер, присланный из Военно-Морского ведомства.

— Ваше Императорское высочество, это невероятное оружие, от которого трудно спастись! — объявил он мне — Я своими глазами, с расстояния в десять кабельтовых увидевший эту атаку поражён.

— То ли ещё будет, когда мы отбомбимся не практическими бомбами, с ослабленным зарядом, а настоящими, несущими в себе по двести килограммов динамита! — объявил я — Кстати, господин капитан второго ранга, объясните мне, пожалуйста, почему все так радовались, когда из восьми бомб в цель угодило лишь две?

Офицер посмотрел на меня как на дурака, но, что-то сообразив, ответил:

— Я всё забываю, что у Вас, Ваше императорское высочество, нет специального образования. Дело в том, что самолёты стартовали с позиции, удалённой от сего места на пятьдесят четыре мили. На такое расстояние ни одна пушка не добьёт. В пасмурную погоду они нашли цель, и можно считать, утопили её. Понимаете, при артиллерийской стрельбе имеет место огромное рассеяние снарядов, и это рассеяние тем выше, чем расстояние больше. В морском бою лишь единицы из сотен выпущенных снарядов достигают цели, а тут вы демонстрируете невозможную точность... Невероятно. Просто невероятно.

— Благодарю Вас, господин капитан второго ранга, за пояснение. В таком случае и я впечатлён. Вот так бывает: вдруг совершаешь чудо, просто потому, что не знаешь пределов возможного,

— Ваше Императорское высочество — обратился ко мне кавторанг — я слышал, что Вы намереваетесь создать новый род войск, авиацию. Прошу Вас рассмотреть мою кандидатуру на любую должность в той части авиации, которая будет связана с флотом.

— Что Вас натолкнуло на эту мысль?

— В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году я служил на Черноморском флоте, и лично видел с болгарского берега английские броненосцы, укравшие у нас победу. Я сейчас вообразил себя на месте пилота, и то, с каким наслаждением я влепил бы бомбу в борт броненосной калоши лайми.

— С удовольствием возьму Вас, но сразу предупреждаю: летать Вы сможете только пассажиром или штурманом. Для пилота у Вас неподходящие чин и возраст. Впрочем, вы можете изучить искусство пилотирования в частном порядке.

— Ну что же, в таком случае восстановлю знания и навыки штурманского дела. К тому же есть огромный простор в приспособлении этой отрасли науки к воздухоплаванию, что позволит мне проявить свои способности.

Потом 'Владимира' отбуксировали поближе к Усть-Луге, и стали натаскивать пилотов в более точной бомбардировке. Разведчиков в это время гоняли на поиск произвольно выбранных целей: кого-то посылали пересчитать корабли в каком-либо порту, кого-то — нарисовать планы фортов и артиллерийских позиций Кронштадта, а бывало, посылали составить планы военных лагерей, расположенных вокруг Петербурга и в Финляндии. Лётчики старались, и с каждым разом у них получалось всё лучше. Экипажи разведчиков состояли из двух человек: пилота и наблюдателя. Пилот рулил, а наблюдатель высматривал через бинокль цели и наносил их на планшет, а по прилёту мы сравнивали, что сумели увидеть экипажи двух одновременно посланных разведчиков, и как их заметки соотносятся с реальным положением вещей, отмеченным на карте.

Пароходо-фрегат мы всё-таки утопили. Не выдержал корпус старого корабля десятков попаданий бомб, хоть и с минимальным количеством взрывчатки. Постепенно разрушения накапливались, и в один прекрасный день у 'Владимира' отвалилось дно, так что даже бочки не смогли удержать его на плаву.

Тогда мы взялись за бомбёжку сухопутных целей. На побережье возвели макеты артиллерийских батарей, позиций пехоты, артиллерии и кавалерии, а самолёты начали утюжить их бомбами, сделанными из снарядов калибром от трёх до восьми дюймов. Получалось неплохо.

Плохо было другое: на наши учения стали приезжать армейские и флотские офицеры, а потом болтать на всех углах о том, что увидели. Нет, в данном случае всё было не критично, поскольку мы и так готовились к манёврам с участием наблюдателей из разных стран. Опять же, ещё до учений, на основании одних лишь слухов, портфель заказов на самолёты увеличился вчетверо, уже за счёт заказов от иностранных правительств. Мой казначей сообщил, что авиационный завод скоро себя полностью окупит, и начнёт приносить чистую прибыль.

Моторный завод тоже завален заказами на три-четыре месяца вперёд, но он ещё не вышел на полную мощность, а выпускает только пробные партии трёх и пятицилиндровых авиамоторов. Мотоциклетные одно и двухцилиндровые моторы выпускались поточным методом, в две смены. Третью, ночную, смену я решил не вводить, а строить новые цеха для нормальной двухсменной работы.

На моторном заводе и нашел меня фельдъегерь с приглашением к царю.

— Пётр Николаевич, разговор у нас будет крайне важный, поэтому постарайтесь ответить мне на все вопросы.

— Непременно, Ваше императорское величество.

— Пётр Николаевич, мы же договорились, что наедине мы говорим запросто, как близкие родичи.

— Прошу прощения, Александр Николаевич, это от волнения.

— Я навёл справки, и действительно нашел Георга Менделя, монаха, аббата, как Вы и говорили. И о наследственности Мендель рассказал моему посланнику много любопытного. Но я хотел спросить: откуда это Вам известно?

К такому разговору я готовился давно, и приготовил немало отговорок на разные случаи.

— Как Вам должно быть известно, химики одной из моих лабораторий, синтезировали новый препарат, стрептоцид. Партия лекарства была передана в Военно-Медицинскую академию, профессору Боткину, который поручил своему помощнику, молодому врачу Василию Ивановичу Иванову, провести испытания. Кстати сказать, лекарство показало себя с лучшей стороны, о чём Василий Иванович неоднократно докладывал мне лично. В разговорах мы касались тем наследственности, и в частности, наследственных болезней, тут и было упомянуто имя Менделя.

Разговоры с Ивановым мы действительно вели, но на вопросы наследственности его натолкнул я. И Менделя упомянул я, а Иванов, которому учение Менделя было неизвестно, чтобы не показаться 'немогузнайцем', поднял целый пласт специальной литературы, и досконально изучил вопрос. И стал горячим приверженцем генетики. Так что с этого фланга у меня всё чисто.

— А о викторианском проклятии Вы откуда знаете?

— Вы говорите о гемофилии? Видите ли, Александр Николаевич, я Вам говорил об излишней общительности почти всех секретоносителей. Увы и ах, но почти такая же обстановка и во всей Европе, за исключением Англии: свои секреты они почти научились хранить, но пока недостаточно. Я просто попросил штаб-ротмистра Власьева собрать сведения о носителях гемофилии, и составил простую схему, в центре которой оказалась Ганноверская семья. Отпрыски Виктории разносят эту заразу по всем царствующим дворам Европы, и если не уберечься, то будет занесена и к нам.

— Господи, что же будет с потомством Оленьки?

— Не волнуйтесь, Александр Николаевич. Гемофилия, если я не ошибаюсь, передаётся только по женской линии, так что потомству Ольги Александровны ничего не грозит. Хотя...

— Что Вы хотите сказать?

— Казните меня государь, но на месте Ольги Александровны, я бы зачал детей от абсолютно здорового мужчины. Простите мне мою дерзость, Александр Николаевич.

— На первый раз прощу, но впоследствии остерегитесь от подобных высказываний.

Я молча поклонился.

— С кем Вы говорили относительно закона о престолонаследии?

— Только с Екатериной Михайловной и Марией Фёдоровной, и только потому, что они сами завели разговор. Я уверен, что никому из посторонних, они этих слов не передадут.

— Это действительно так. Но ответьте: Вы действительно считаете, что нужно отменить этот закон?

— Да, государь. Этот закон вреден для династии и оскорбителен для русского народа.

— Вот Вы как заговорили, Пётр Николаевич...

— Простите, государь, я лишь прямо ответил на прямо поставленный вопрос.

— Да-да, Вы правы. Я должен обдумать этот невероятно запутанный вопрос.

— Государь, как Вам должно быть известно, я желаю жениться.

— Да, Пётр Николаевич, я видел Вашу наречённую, и... очень рад за вас. Вы великолепная пара, и я благословляю этот брак.

Без моего участия колени подогнулись, я соскользнул с кресла и опустился на колени. По щеке побежала слеза: это Петя не может сдержать сжигающую его радость. Мой родич смущённо встал, и подняв меня с колен обнял:

— Ну что Вы, Пётр Николаевич! Поднимайтесь. Мы с Катей понимаем ваши чувства, и признаться по секрету, давно способствовали вашему сближению: это по Катиной просьбе Инес-Сарита отложила свой отъезд на родину.

— Если дозволите, Александр Николаевич, я отправлюсь с сеньоритой Инес-Саритой в Испанию, чтобы получить благословление её родителей.

— Хм... Такие браки зависят от воли не только родителей.

— Близкий родич русского императора не тот человек, которому отказывают. Кроме того, я приглашу с собой доктора Иванова, который, судя по докладам, добился огромных успехов в лечении чахотки. Полагаю, что знания и умения доктора очень пригодятся.

— Кстати, Пётр Николаевич, как получилось, что сотрудники профессора Меншуткина стали добиваться таких выдающихся успехов?

— Деньги, государь. Я постарался создать своим людям условия близкие к идеальным: лаборатории, инструментарий и оборудование, реактивы, литература и консультации лучших специалистов, а также достойное жалованье и премии за успехи... Ну и постановка интересных задач. Штаб-ротмистр Власьев помогает мне со сбором сведений, а я совместно со специалистами выбираем из них самые многообещающие.

Напоследок царь поинтересовался:

— Всё ли готово к проведению манёвров?

— Совершенно готово. На днях Усть-Лугу посетили помощник командующего округа и группа офицеров штаба Балтийского флота. Они провели инспекцию, и признали, что с нашей стороны имеется полная готовность.

— Что с целями?

— Старый броненосец и три грузовых судна, списанные на слом, уже поставлены в заливе. На берегу выставлена мишенная обстановка пехотного полка с мощным артиллерийским усилением. Разрешите вопрос?

— Задавайте, Пётр Николаевич.

— Вы лично будете присутствовать на манёврах?

— Да, собираюсь.

— Прекрасно! Люди с нетерпением ожидают манёвров и возможности увидеть Вас. Только мой Власьев будем морщиться.

— Отчего же морщиться, он противник монархии? — засмеялся император.

— Наоборот, он истинный монархист, но вопросы обеспечения безопасности лежат на нём.

— Ну что же, такова его доля.

* * *

В своё время я служил срочную службу во флоте, причём не в оркестре, а в береговой артиллерии. На время моей службы пришлось очередное обострение международной напряженности, и поэтому в нашей стране частенько проводились различные учения армии и флота. А мы, как представители промежуточного рода войск, участвовали в учениях и с теми, и с этими. Вот нам, матросикам и приходилось шуршать во время подготовки к учениям: рыли окопы, строили деревоземляные укрепления, расставляли мишени, возводили командные пункты и трибуны для приглашенных наблюдателей. Именно там я видел кривые недовольные рыла наших заклятых друзей, пиндосов и полупиндосов, то есть, американцев и англичан, когда они видели, как летят щепки от силуэтов, раскрашенных в цвета армии США. А им ещё показывали, как сметаются с поверхности позиции, оборудованные в строгом соответствии с НАТОвскими уставами, и как снаряды и ракеты превращают в хлам движущиеся мишени, чем-то похожие на реальные корабли альянса.

Перед манёврами почётных гостей прокатили на двух больших моторных катерах по заливу, чтобы они смогли осмотреть старую броненосную батарею 'Севастополь', недавно исключенную из состава флота. По особой просьбе им предоставили возможность подняться на борт обречённого корабля и даже спуститься в трюмы, наверное, для того, чтобы удостовериться, что там не заложены мины. Потом их в колясках провезли по местности, изображающей плацдарм, захваченный некой армией, привезённой сюда совершенно условным флотом. Гости осмотрели добротно построенные редуты, артиллерийские погреба и прочее хозяйство условного полка. Особенного внимания удостоились батареи пушек и гаубиц, подготовленные к обороне. Орудия мы установили из числа списанных и предназначенных к переплавке. Затем гости заняли места на береговой трибуне, где всем желающим были предоставлены подзорные трубы или новомодные бинокли. Другие приглашенные вышли в залив на катерах, чтобы наблюдать воздушную атаку 'вражеского флота'. На каждом катере присутствовал офицер, комментировавший происходящее.

Там же, примерно в километре от броненосца и транспортов, находилась и императорская яхта, но самого императора на ней не было: он пожелал увидеть воздушную бомбардировку с самолёта. Наследник цесаревич выразил то же пожелание, и мы пришли к мнению, что лететь нужно двумя самолётами, чтобы было удобно наблюдать, не мешая друг другу: всё-таки император и особенно цесаревич весьма габаритные мужчины.

К данному времени Можайскому удалось построить только два пассажирских самолёта, получившихся похожими на 'Фоккер' начала тридцатых годов, разве что моторы мы не просто подвесили под крыльями, а культурно убрали в каплевидные обтекатели.

Прежде всего, государь и цесаревич пожелали осмотреть бомбардировщики и боеприпасы для них. Делать нечего, повёл на лётное поле и стал давать пояснения:

— Обратите внимание, в этом окопе мы держим бомбы. По мере надобности сии боеприпасы доставляются на поле и подвешиваются к самолётам. Как видите, бомбы имеются нескольких калибров: самые маленькие переделаны из разрывных снарядов для пушки Барановского, путём установки чувствительного ударного взрывателя, который срабатывает даже от удара об мягкую землю и воду. В задней части снаряда имеется хвостовик, служащий для стабилизации бомбы в полёте. Это увеличивает точность бомбометания. Далее лежат бомбы из снарядов три, пять и восемь дюймов, переделанных по тому же принципу. И, наконец, бомбы с зарядом в двести килограммов флегматизированного динамита. Как видите, бомба похожа на предыдущие, однако, отличается тонкостенным корпусом. При её создании мы преодолели массу трудностей, самая очевидная и самая тяжёлая была такой: необходимо было заставить бомбу взрываться не от удара об воду, а только после рикошета, на чётко отмеренном расстоянии от борта цели.

— Для чего такая сложность? — полюбопытствовал цесаревич.

— В этом случае борт ломает не просто удар взрывчатки, а удар воды, направленной взрывчаткой. Это называется гидродинамический удар. Разрушения в сем случае оказываются куда большими.

— Любопытно. — пробормотал император — А что говорят господа военные моряки?

— Они скажут своё слово после манёвров. Я считаю, что лучше один раз показать, чем сто раз рассказывать. Военные за свою службу наслушались столько врак, видели столько пустых прожектов, что скептически относятся ко всему, что не подтверждено практическим результатом. Считаю такую позицию совершенно правильным подходом к делу.

Два адмирала, генерал и несколько офицеров из царской свиты, при этих словах, поощрительно улыбнулись и покивали головами.

— Не слишком ли велик заряд большой бомбы? — спросил цесаревич.

— Для представленной цели он, может быть, и велик. Но в бою лучше ударить чуточку сильнее и тем добиться решительного результата. К тому же, как вы знаете, размерения броненосцев увеличиваются год от года, так что бомбы сделаны, так сказать, 'на вырост'.

Перешли к бомбардировщикам.

— Обратите внимание. — начал я давать пояснения — Перед нами отлично показавший себя самолёт М-3 конструкции адмирала Можайского. Самолёт был решительным образом улучшен и усовершенствован, и получил наименование М-3, 'Коршун'. Скажу об улучшениях: во-первых, вместо двух маломощных паровых машин и тяжелого котла были установлены два новейших пятицилиндровых двигателя внутреннего сгорания, созданного под общим руководством генерала Паукера. В результате резко возросла полезная нагрузка самолёта. Теперь кроме двух пилотов самолёт может нести до трёхсот пятидесяти килограммов груза. В данном случае на самолётах подвешены две бомбы по пятьдесят килограммов под крыльями, и одна двухсоткилограммовая бомба на внутренней подвеске.

— Извините, Пётр Николаевич, на какой подвеске? — стал оглядывать самолёт император — я, признаться, ничего не примечаю.

Я дал команду, и пилоты открыли бомболюки. Присутствующие тут же смогли увидеть бомбы, висящие во чреве самолёта.

— Любопытно — кивнул головой император — бомба расположена внутри, чтобы не мешала полёту?

— Совершенно верно, Ваше императорское величество.

— Прошу Вас, Пётр Николаевич, продолжайте.

— Ещё одно важное отличие новой модели, это форма воздушного винта. Новая форма даёт лучшую тягу и прибавку к скорости. Сейчас для изготовления новейших винтов мы организовали отдельный цех, а позже, я полагаю, придётся строить завод по выделке винтов для самолётов.

— Неужели потребуется столько винтов?

— Да, Ваше императорское величество. Наш авиазавод первый в мире, но в Европе и Америке изобретатели строят свои самолёты, и всем нужны моторы и винты.

— Хм... Вы надеетесь получать доход?

— Да. Стоимость мотора и винта составляет от четверти до половины стоимости самолёта, и эти вещи совершенно невозможно производить в кустарных условиях. Кроме того, винты нам понадобятся и самим.

Обсудили внешний вид и новые возможности самолёта М-3 и расходы, связанные с ним, а потом отправились к пассажирским самолётам.

— Эти самолёты такие... выглаженные. — выразил своё отношение цесаревич.

— Мы используем термин 'обтекаемые', Ваше императорское высочество.

— Так говорят и корабелы, не правда ли, Пётр Николаевич?

— Совершенно верно, Ваше императорское высочество. Дело в том, что водная и воздушная среды обладают похожими свойствами. Разница в том, что вода плотнее воздуха, и корабль не полностью погружён в неё, а самолёт полностью в воздухе.

— Расскажите о самолётах, на которых нам предстоит лететь.

— В отличии от самолётов М-2 и 'Коршуна', этот самолёт, а его наименование М-4 'Аист', имеет полностью закрытую кабину, в которой находятся лётчик и до шести пассажиров или до пятисот килограммов груза. У самолёта три пятицилиндровых двигателя, позволяющие ему развить скорость до ста сорока километров в час. Прошу в салон.

Император и пятеро сопровождающих влезли в самолёт, и расселись в плетёные кресла. Сам император уселся слева от меня, на место второго пилота: отсюда лучше обзор.

— Позвольте Вас пристегнуть, Ваше величество!

— Пожалуйста.

Я прошел, и помог пристегнуться пассажирам, после чего высунулся в форточку и скомандовал на запуск. Моторы зачихали, заревели, и, отпустив тормоз, я прямо с места начал разгон. Слева пошел на взлёт и самолёт с цесаревичем и сопровождающими лицами. Пилотировал его ротмистр Иванов, поскольку Степанов возглавлял ударную группу. Мы поднялись на полкилометра, и сверху наблюдали, как бомбардировщики тяжело взлетают, и кружатся, ожидая товарищей. Затем они, выстроившись тройками, журавлиным клином потянулись в сторону залива, к цели. Мы, держась несколько выше, обогнали ударную группу и полетели в сторону мишеней, изображающих флот вторжения. На глади воды стояли батарейный броненосец 'Севастополь' и три транспорта, а над ними кружились два разведчика, один из которых полетел встречать ударные самолёты.

Встретил, и, лидируя, повёл за собой, а когда приблизился, несколько раз выстрелил в сторону целей ракетами чёрного дыма, и в воздухе повисли дымные стрелы, вдоль которых и двинулась первая тройка бомбардировщиков, в то время как остальные двинулись вокруг цели, как хищники, выбирающие место для удара. Самолёты резко снизились, и первая тройка, кажется, едва не задевая поверхность воды, выстроившись гуськом, понеслась к броненосцу.

— Обратите внимание, господа, сейчас самолёты резко поднимутся, набирая рабочую высоту, и чтобы не задеть верхушек мачт.

И, правда: самолёты сделали небольшую горку, и, приблизившись к цели, один за другим сбросили бомбы. Было отчётливо видно, как чёрные тела бомб понеслись вниз, отрикошетили от поверхности и одна за другой клюнули высокий борт сначала в центре, потом в носу и в корме. Яркие вспышки взрывов, клубы дыма и летящие обломки... Было видно, как могучий корабль пытается сопротивляться жестоким ударам, но тщетно: на смену первой уже мчится вторая тройка, положившая все свои бомбы в центр корпуса броненосца. Снова серия взрывов и броненосец, расколовшись надвое, буквально рухнул в морскую пучину. Носовая часть продержалась немного дольше, и её отбросило от кормовой на десяток метров.

— Какой ужас! — воскликнул за спиной кто-то из свитских.

— Да, господа, мы вступаем в ужасное время, когда личная храбрость и выучка отдельного бойца не могут дать ему решающего преимущества перед лицом машины войны. Вспомните, как гибли наши солдаты, вооружённые гладкоствольными ружьями, под огнём нарезных винтовок и штуцеров. Приходит время вернуть кое-кому должок.

Мрачное молчание повисло в кабине. А бомбардировщики тем временем, встроившись в круг над транспортами, начали по одной сбрасывать на них более лёгкие бомбы. Все шесть бомбардировщиков отработали отлично: бомбы попадали либо в корпуса транспортов, либо очень близко от них, калеча борта. На всех трёх транспортах возникли пожары, и всё возрастающий крен: видимо было пробитие днищ.

— Не жильцы. — резюмировал один из свитских, морской офицер.

А бомбардировщики, снова построившись тройками, отправились в сторону аэродрома.

— Остальные не будут бомбить? — спросил император, но тут же ответил сам себе — Действительно, нет смысла, лучше сберечь боеприпас. Ужасное оружие вы сотворили, Пётр Николаевич, просто ужасное! Шесть бомб, и броненосец порвало на куски. Двенадцать бомб меньшего калибра, и три совсем не маленьких парохода тонут.

— Об одном жалею: не могу сейчас посмотреть на образину Томаса Джорджа Бэринга, графа Нортбрука! — раздался сзади голос, и все, кроме меня расхохотались.

Я воздержался: просто не знаю, о ком речь.

— Это об английском морском министре. Я его лично пригласил, и чтобы дождаться, дважды переносил начало манёвров. — пояснил мне Александр Николаевич, и явно кого-то передразнивая сказал, поворачиваясь назад:

— Вы невыносимо пошлы, Модест Андреевич!

Снова громовой хохот сотряс самолёт. Да уж... Военные люди, грубые шутки. Шутки настоящих мужчин.

Я приземлился рядом с трибуной для высокопоставленных гостей, приехавших наблюдать за сухопутной частью манёвров. В полукилометре от трибуны были выставлены чучела, сплетённые из соломы и веток, они стояли чёткими рядами, являя собой, пять батальонных коробок. Справа и слева были возведены редуты, с установленными старыми орудиями малого и среднего калибра. Позади, ближе к заливу, были устроены позиции тяжёлой артиллерии, с полагающимися службами: снарядными и пороховыми погребами, палатками, землянками и даже блиндажами. Всё на полном серьёзе, всё согласно новейшей военной моде.

Пока ожидали зрителей, смотревших морскую часть манёвров с борта императорской яхты, мы успели поесть и вкратце обсудить увиденное.

— Признаться, не ожидал увидеть ничего подобного. — говорил адмирал Шестаков, ладонью разглаживая листок, с нанесённой на нём схемой расположения целей и атакующих бомбардировщиков — сами по себе самолёты поначалу не произвели серьёзного впечатления. Так, вспомогательные средства и не более, думали мы. Ну, доставка офицера связи... Ну, срочная почта... Разведка, в конце концов! Французы, кстати, уже завели себе эскадрон разведчиков на самолётах М-2, закупленных у нас. Но чтобы такое!!!

Адмирал поражённо развёл руками. Помолчал и продолжил:

— Я оцениваю самолёты как новый род войск, могущий обеспечить, по крайней мере, береговую оборону здесь, на Балтике и на Чёрном море. Ещё не знаю, как далеко могут долететь самолёты, но если иметь такие, что могут из Крыма достать до Дуная и до Батума, то эти акватории можно уверенно считать русскими.

— А я не согласен! — вскинулся генерал в богато украшенном мундире — Самолёты выглядят хлипкими, им довольно получить малый снаряд, чтобы сверзиться с небес. Неужели не будет придумано средство борьбы с ними?

Присутствующие дружно посмотрели на меня, я встал.

— Господин генерал, безусловно, прав в той части, что противник будет измышлять средства борьбы с самолётами. Да я прямо сейчас могу назвать два довольно приемлемых средства: это скорострельные пушки, установленные на станке, позволяющем стрелять вкруговую. Снаряд — что-то вроде шрапнели. Второе средство — скорострельные пулеметы, хотя бы и картечницы Гатлинга.

— Вы говорите так спокойно? — вскинулся давешний генерал.

— А о чём волноваться? Эти решения буквально лежат на поверхности, и будут найдены. Другое дело, что и самолёты сейчас находятся, можно сказать, в детской колыбели. Главная защита самолёта как сейчас, так и в будущем, его скорость и маневренность. Вы все охотники, господа и знаете, как нелегко попасть в испуганную птицу, успевшую набрать высоту.

Пример показался удачным, присутствующие одобрительно зашумели.

— Кроме того, по мере развития авиации, будут развиваться и её тактические приёмы.

— Хорошо. Бой самолётов с кораблями мы увидели и оценили. — сказал цесаревич Александр Александрович — Но боя самолётов с сухопутным войском ещё не видели, поэтому, Пётр Николаевич, я прошу рассказать об авиации, так сказать, морского направления.

— Охотно расскажу, Ваше Императорское Высочество. Для начала хочу сказать, что самолёт, при всех его достоинствах, никогда не отменит ствольной артиллерии, и в особенности артиллерии большого и сверхбольшого калибра. Но дополнять и усиливать артиллерию, например, береговой обороны, самолёты обязательно будут. На самолёты ляжет функция разведки, целеуказания, корректировки огня береговых батарей. На них же можно возложить и обязанности по добиванию повреждённых кораблей и судов неприятеля, вышедших из зоны действенного огня артиллерии. Вместе с тем, авиация может и должна вести бой с флотом неприятеля самостоятельно, что и продемонстрировали нынешние манёвры. Мы вполне можем оборудовать аэродромы в выбранных местах побережья, и заранее заготовить на них запас топлива, боеприпасов и запасных частей, и при необходимости легко сумеем маневрировать силами авиации, концентрируя усилия в нужном месте, в нужное время. Более того: авиация, при необходимости, легко может быть переброшена, скажем, с Балтики на Чёрное море, оттуда на Каспий или на Белое море.

Я прервался и отпил чая.

— Продолжу, господа. Я ощущаю, что моряки уже видят авиацию в подчинении у флота, и признаюсь, что эта мысль не вызывает у меня отвращения, но и полного сочувствия тоже нет. Я предлагаю при планировании воздушных сил сразу выделить определённую их часть, изначально ориентированную на взаимодействие с флотом. Причина очевидна: полёты над морем довольно сильно отличаются от таковых над земной поверхностью, а значит, требуют специальной подготовки. Но я и мои соратники, со всей решительностью будем отстаивать самостоятельность управления авиацией, поскольку управлять ею может только специалист. Не вам, господа, рассказывать о различии родов и видов войск. То есть, по здравому размышлению, должно иметь место взаимодействие, а в некоторых, чётко оговоренных случаях, оперативное управление. Что до ближайших перспектив, то нами уже начаты работы по созданию летающих лодок, которые вполне можно будет размещать на больших броненосцах, и служить в целях разведки и связи, в интересах эскадры.

— Когда же ждать ваших летающих лодок?

— Не ранее чем через полгода-год. Может быть и больше. Вы понимаете, господа, дело это новое, чрезвычайно сложное.

Какое-то время ещё обсуждали прошедшие манёвры, но пришел адъютант, и доложил, что почётные гости уже, поднимаются на трибуну.

— Ну что же, пойдём и мы. — сказал император — Признаться, мне весьма любопытно посмотреть на манёвры, но ещё интереснее посмотреть на лица, как Пётр Николаевич их именует, 'заклятых друзей', англичан и французов.

Уже подходя к трибуне, Александр Николаевич кивнул мне:

— Прошу, Пётр Николаевич, начинайте.

Я дал знак Можайскому, это его звёздный час, и через секунду телеграфист в палатке уже затрещал ключом, передавая сигнал на аэродром, расположенный в пятнадцати километрах от нас.

Пока ожидали ударную группу самолётов, оркестр наигрывал какие-то марши, среди которых я с удивлением услышал и 'Wenn die Soldaten'. Оказывается, он уже был написан, и вовсю использовался.

— Обратите внимание, над захваченным неприятелем плацдармом появились наши воздушные разведчики! — раздался усиленный рупором голос распорядителя.

Высоко в небе действительно показались три малыша-биплана. Они сделали круг над полем, после чего один улетел, а два продолжили неторопливо нарезать круги.

Ударная группа появилась неожиданно: не с юга, где находился наш аэродром, а с юго-запада, со стороны солнца. Разведчики снизились, и выпустили ракету чёрного дыма в замеченные ими важнейшие точки. Следуя по пути, указанным чётными стрелами, бомбардировщики с первого же захода засыпали бомбами возвышенность, на которой располагался штаб гарнизона плацдарма. Когда большой нарядный шатёр лопнул, оставив на своём месте облако пыли и дыма, а высоко в небо вращаясь взлетел распоротый осколками барабан, зрители ахнули. Другие группы бомбардировщиков, одновременно с уничтожением штаба, разгрузились на коробки пехотных батальонов, причём сделали это чрезвычайно точно. Ещё бы: заходили они на заранее отрепетированные позиции, на минимально возможной скорости, впрочем, после сброса бомб ускоряясь и уходя на повторные круги. Едва одна волна бомбардировщиков ушла, на несчастный плацдарм навалилась вторая волна, а затем и третья. Зрители оцепенели, глядя на клубящийся дым, всполохи взрывов, языки мечущегося пламени.

— Господи, Пётр Николаевич, Вы, сколько использовали самолётов, не сотню же? — вполголоса спросил император.

— Помилуйте, Ваше императорское величество, Вам отлично известно, что бомбардировщиков у нас ровно двадцать четыре. Просто после бомбардировки они возвращаются на аэродром, тут же загружаются боезапасом и возвращаются сюда. Две группы по двенадцать самолётов сделали по три вылета, вот и получилось семьдесят два самолётовылета. Умножаем на триста килограммов бомб, получается, что на плацдарм сброшены двадцать одна с половиной тонна бомб. Перебор, конечно, но посмотрите на французского генерала.

Действительно, высокий, плотный, круглолицый французский военный министр правой рукой вцепился в балюстраду трибуны да так, что его пальцы побелели, и зажатой в правой руке треуголкой он вытирал лоб и залысину. Седые усы генерала Бийо как-то обвисли, а сам он, подавшись вперёд, никак не мог оторваться от картины ужасного разгрома, царящего на таком аккуратном, каких-то два часа назад, плацдарме.

— Эти манёвры ещё и демонстрируют, с какой скоростью мы можем доставлять в выбранную точку свои средства разрушения.

Тем временем поднявшийся ветерок унёс пыль, поднятую взрывами, и дым горящих кое-где пожаров. Аккуратные макеты, изображающие пехотинцев, превратились в мёртвые поля обломков и щепок. Только редкие, чудом уцелевшие макеты торчали, словно чучела на поле. Редуты снаружи выглядели не слишком пострадавшими, зато внутри каждого виднелось по две-три воронки, и все пушки были опрокинуты. Позиции тяжёлой артиллерии выглядели ужасно: они были буквально перепаханы, а половинка ствола одной из пушек, отброшенная метров на пятьдесят за пределы позиции, торчала как столб, воткнувшись в землю. Воображение опытных генералов дорисовывало соответствующее звуковое сопровождение, но царила гробовая тишина, и даже на трибуне минут десять никто не проронил ни слова. Я смотрел на Томаса Джорджа Бэринга, английского морского министра, и зрелище было мне очень приятно: англичанин сохранял невозмутимый вид, но его козлиная бородка едва заметно тряслась. И в глазах был явственно виден ужас. Ещё бы! Умный человек прекрасно понял, что Россия сегодня поставила шах Англии. Мы начали продавать самолёты любому желающему, а сегодня продемонстрировали, какое это мощное оружие. Морскому владычеству Англии приходит конец: теперь её флоты должны держаться подальше от берегов, где располагаются аэродромы её врагов, а своими врагами англичане сделали всех.

Хмуро смотрели французы, кривились австрийцы, а на их фоне контрастом смотрелись довольные улыбки немцев и испанцев.

Ко мне подошел улыбающийся принц Вильгельм, пожал руку и заявил, причём по-русски, хотя и с сильным акцентом:

— Пётр, мой друг, сегодня Вы триумфатор. Ваша идея мирного и военного применения самолётов блестяще реализуется. Это новое оружие защитит берега Вашей Родины, а с Вашей помощью, и нашими трудами — и берега Рейха. Позвольте обнять Вас, я просто не в силах сдержать восторг!

Я с удовольствием обнял Вильгельма, и мы с ним трижды расцеловались. Ничего дурного: в это время так принято.

— Я тоже рад, мой друг. Помните, мы говорили о совместном производстве самолётов? Если Вы не передумали, то мы можем обсудить детали.

— Разумеется, я полон энтузиазма, и мечтаю о совместных трудах на благо наших империй! Со мной Томас Линдеманн, мой юрист, он привёз документы на закупку лицензий, или обмен на наши лицензии, ты ведь говорил об интересе к германским разработкам!

— Именно так, Вильгельм. Мы покажем всему миру пример взаимовыгодного сотрудничества великих держав!

Патетика не во вкусе будущей эпохи, из которой свалился в этот мир я, и это плохо. Мы разучились произносить высокие слова и заменили их низостью и грязью. Мы по капле выдавливаем из себя прекрасные порывы души, чтобы уже на излёте юности оказаться в пустыне пошлости и скепсиса. Мы разучились верить в чистоту даже собственных помыслов, и, как следствие, весь мир окрасился в грязные и мрачные тона.

* * *

Через день состоялось совместное заседание руководителей военного и морского ведомств, в присутствии императора и цесаревича. Я, Можайский, Степанов и Иванов тоже там присутствовали, поскольку речь шла именно о нас, а точнее, о создании нового, нигде ещё не существующего рода войск — Военно-Воздушного Флота.

Я зачитал доклад с обоснованием необходимости Воздушного Флота, как части Вооружённых Сил Российской империи, и был выслушан вполне доброжелательно. Затем был доклад Можайского о финансировании авиации, и присутствующие с интересом узнали, что пока на наше обеспечение казна не потратила ни копейки. Даже прошедшие манёвры были проведены за наш счёт, включая и утопленные корабли: их мы собирались поднять и продать на разборку. Собственно, мы даже топили их как раз с учётом последующего подъёма.

Разногласия возникли сразу, как только зашла речь о принадлежности Воздушного флота.

Моряки тут же заявили свои права на руководство, и аргументировали вполне здраво: дескать, у истоков стояли моряки, род войск насквозь технический, и даже подготовка пилотов сродни морской: тут и штурманское дело, и тактические приёмы схожи...

Сухопутчики снисходительно отмахнулись: дескать, техники в современной армии тоже немало. Ориентирование и картография с топографией вовсе не чужды военному человеку, а тактика на суше столь разнообразна, что мудрено не сыскать схожего с применяемой летунами. А что до основоположников, то моряки поначалу создали совершенно нелетучего кадавра, а пришли сухопутные умники, и всё наладили как надо.

Моряки на это им ответили... Словом, за столом шёл обычный трёп начальников, желающих подгрести под себя новое 'вкусное' направление.

— Господа! — прервал пустопорожнюю болтовню император — Вам прекрасно известно, что создатель Воздушного Флота, Великий князь Пётр Николаевич, с самого начала был намечен в командующие. Да, Пётр Николаевич не получил специального образования в данной отрасли, но в мире ещё не существует учебных заведений, занимающихся авиацией. А теперь давайте выслушаем самого командующего Воздушным Флотом. Прошу, Пётр Николаевич.

Я снова встал:

— Господа! На манёврах я уже говорил, и ещё раз повторю, что Воздушный Флот будет строиться, учиться и действовать в интересах, как армии, так и флота. Учитывая специфические требования полётов над сушей и морем, изначально будут выделены подразделения, нацеленные на взаимодействие именно с силами флота, но они же, при необходимости, будут действовать и в интересах армии. Собственно, примером моей мысли служат прошедшие манёвры. Завершая свою речь, прошу направить ко мне по одному офицеру от армии и флота, для выработки путей к лучшему взаимопониманию. Вы понимаете, что как армейские, так и флотские командиры, и начальники должны научиться использовать новый для них инструментарий сил и средств, каковым является воздушный флот.

А из зала заседаний я вышел полковником и кавалером ордена святого Владимира. Теперь мне предстояло, кроме собственно создания военной авиации, ещё и озаботиться созданием мундира для летунов.

Данный вопрос я как раз и поставил перед своими соратниками, на совещании в тот же день. Я притащил с собой папку с эскизами формы, нарисованными Инес-Саритой, по моим пожеланиям. За основу мундира я взял морскую форму моего времени, элегантную, строгую и весьма представительную, но цвет выбрал синий. Выпушка на брюках, фуражках и прочих местах, в том числе и просветы на погонах — голубая. Система званий как в армии, только вместо поручиков лейтенанты, штабс-капитан становился просто капитаном, а капитан майором. И у майора на погоне с двумя просветами появилась одинокая звезда. Надеюсь, армия, со временем, перейдёт на нашу систему, поскольку она удобнее, да и для меня привычнее.

Для повседневной работы на аэродромах и в полётах для лётчиков и техников предусматривались комбинезоны, в качестве обуви предлагались сапоги, а для лётчиков в зимнее время меховые унты. В целом я продиктовал всё, что помнил об экипировке лётчиков советских ВВС времён Великой Отечественной войны. Разница только в том, что лётных шлемов я ввёл три: демисезонный кожаный, зимний меховой и летний из шёлковой сетки. Хотел сделать твёрдый шлем с прозрачным забралом, как у современных мне лётчиков, но не придумал из чего. Не страшно, со временем сделаем.

Форму рядового и сержантского состава, или как тут называют, нижних чинов, решил тоже скопировать с советской. В качестве образца я взял форму конца восьмидесятых годов: 'афганку'. Камуфляж для этого времени неприемлем, а вот тёмно-синяя афганка, с множеством карманов, наколенными и налокотными накладками вполне хороша. На ногах — сапоги. Единственное усовершенствование, которое тут же ввёл — резиновые подмётки вместо существующих кожаных. Собственно, получились вполне привычные для меня яловые сапоги советского солдата. Кстати о сапогах: обязательно озадачу химиков, чтобы они создали искусственный материал по типу кирзы. Я где-то читал, что кирзу придумали ещё до революции, и она даже получила высокую оценку на какой-то международной выставке. Отличный материал, и обувь из него прекрасная: в деревнях кирзовые сапоги носят до сих пор, я имею в виду первую треть двадцать первого века. Я и сам носил, и в армии, и на гражданке. Удобные, прочные, дешёвые и долговечные сапоги из материала, созданного гением неизвестного мне человеку. Эх, кабы знать кто, я уже запряг бы его в эту упряжку.

По моему приказу срочно доставили Сытина.

— Иван Дмитриевич — сходу огорошил поручением — есть ли среди ваших знакомых, люди, могущие организовать швейное и сапожное дело?

— Имеется, и немало. Для какой цели вам надобен человек, Пётр Николаевич?

— Как Вы знаете, Иван Дмитриевич, я назначен на должность начальника Воздушного Флота, и теперь должен организовать снабжение своего войска. Думается, я знаю, как решить вопрос с вещевым довольствием, по крайней мере, нижних чинов. Я намереваюсь построить две фабрики: для шитья всех видов мундирной одежды и обуви.

— Не сочтите, что я возражаю, мне только лишь любопытно. Как это можно шить одежду, не видя перед собой человека? Ну ладно, одежду можно подогнать, укоротить, например, но как вы собираетесь поступать с обувью? У людей очень разные ноги, я это знаю доподлинно.

— Понимаю Вас, идея может выглядеть странно, но я исхожу из того, что можно рассчитать, сколько имеется размеров ступней, а также учесть несколько размеров полноты, и ширины ступней.

— Я уловил суть Вашей идеи, Пётр Николаевич! Простой человек носит сапог, наворачивая портянку, а зимой и две, для тепла. Такое положение вещей сильно скрадывает разницу в размерах.

— Я рад, что развеял ваши сомнения.

— Сегодня же представлю Вам двух весьма дельных молодых людей, зарекомендовавших себя оборотистыми и самостоятельными. Но каковы Ваши условия? Что мне им передать?

— Фабрики будут казёнными, точнее, в подчинении Воздушного Флота, а ваши протеже будут на них управляющими. Директорами. Для начала штат будет невеликим — по сто-сто пятьдесят швей и сапожников, ну и сколько к ним потребуется закройщиков и прочих специалистов, решать директору. В дальнейшем фабрики будут только расширяться, и работы только прибавится, чем дальше, тем больше.

— А что по вопросу жалованья?

— Иван Дмитриевич, я Вас обидел жалованьем?

— Помилуй бог, Пётр Николаевич! Я премного доволен нашими делами, в том числе и денежными!

— Вот и они не будут обижены, уверяю Вас.

* * *

Так в суете пролетел год.

Воздушный флот, по первоначальному штату располагал невеликим штатом, включающим меня, в качестве начальника, моего товарища, то есть заместителя, в лице адмирала Можайского, старшего лейтенанта Степанова, в должности начальника штаба, ротмистра Иванова, в должности начальника сухопутной авиации и капитана второго ранга Севрюгина Феофилакта Ивановича, в должности начальника морской авиации. Каждый из офицеров принялся собирать дельных людей в свои отделы, и каждый плакался мне, что с дельными офицерами как раз и плохо. Нет, не плохо, а очень плохо. Если человек дельный, то, скорее всего он практически не образован. Ну, на кой скажите мне, хрен, нужен в авиации человек, прекрасно говорящий по-французски, по-русски вежливо, по-русски же, но матерно, помнящий зачатки древнегреческого и латыни, и при этом практически не знающий математики, химии и физики? В авиации не нужны строевики, зато нужны люди с руками, не растущими из ануса, а таковых офицеров в армии исчезающе мало. Как выяснилось, на флоте положение ненамного лучше. Были прекрасно образованные офицеры, но было их так мало... Офицеры, в лучшем случае, умели считать, поскольку артиллеристу это необходимо. Чаще всего, офицеры не умели даже этого: данные для стрельбы им сообщали с мостика. Они не шарили в баллистике, не соображали в штурманском деле... такое впечатление что эта золотопогонная сволочь только и умела что танцевать на балах, а на службе — чистить рыла матросне. Зато все они были если не титулованными, то уж точно потомственными дворянами. Были среди моряков и другие офицеры: те, кто прекрасно разбирался в машинах и механизмах, отлично считал, глубоко понимал физические и химические процессы... Технари, чёрная кость офицерского корпуса. Их презирало белое офицерство и рост по службе им был закрыт, ибо не благородные. Однако, когда такой офицер выражал желание перейти в авиацию, командиры кораблей всячески препятствовали, протестовали, иногда доходя до самого морского министра. Ещё бы! Без большинства золотопогонных офицеров корабль прекрасно ходит и воюет, а без чёрных — даже от стенки не отвалит.

В распоряжении Воздушного флота имелись восемь разведчиков, маленьких бипланов М-5 'Сорока', двадцать четыре бомбардировщика М-3 'Коршун' и шесть пассажирских самолётов М-4 'Аист'. Весь Воздушный флот дислоцировался сейчас в Гатчине, где мы, своими силами, оборудовали приличный аэродром.

На каждый самолёт имелось по три пилота и шесть механиков. Дело в том, что 'лишние' пилоты и механики проходили обучение и ожидали самолёты для себя. Кроме того, для охраны и обороны аэродромов и имущества, Воздушному флоту передали пехотный полк.

А меня постигла участь Буриданова осла: с одной стороны, самолёты, выпускаемые авиазаводом уже в три смены, раскупали как сахарные петушки на ярмарке, и очередь на них была расписана уже на год, а с другой стороны, чем-то надо и свой Воздушный флот вооружать. А с третьей стороны, для первоначального обучения самолётов хватает, и есть возможность немного подождать, когда вылечатся детские болезни наших самолётов. В этом случае мы будем оснащать боевые части отработанными машинами. А пока мы имеем хорошую возможность учиться, нарабатывать лётную практику. Это ведь чудо, что до сих пор у нас случилось всего пять тяжёлых лётных происшествий, и при этом никто серьёзно не пострадал. Переломы, в данном случае, не в счёт, главное, что все живы. А с четвёртой стороны, воздушные бойцы должны иметь твёрдые навыки практической работы... В общем, есть над чем поломать голову, тем более, что опыта в данном направлении нет ни у кого.

По здравому размышлению, было принято решение о создании трёх авиационных полков, имеющих следующую структуру: в основе звено, из трёх самолётов, объёдинённых в эскадрилью из пяти звеньев. Пять эскадрилий, плюс эскадрилья управления составляет полк. Полк имеет батальон аэродромного обслуживания, в задачу которого входит оборудование и обслуживание постоянного и временных аэродромов, охрана, а самое главное — техническое обслуживание и материальное обеспечение техники полка. Кроме авиационных полков мы решили создать собственный передвижной авиаремонтный завод, а также сапёрный батальон, в задачу которого вошло строительство новых аэродромов, обслуживание наземных путей подвоза материальных ресурсов. Я, по книжкам, конечно, знаю, что авиация на войне потребляет гигантское количество топлива, боеприпасов, запчастей и всего прочего, а перебои в поставках любого из наименований снабжения приводят к нехорошим последствиям.

Но первой задачей, как я уже упомянул, было обучение новых лётчиков, штурманов и техников, чем я и занялся со всем увлечением и старанием.

Но недолго я занимался рутиной: буквально через неделю меня вызвал к себе император, и... выгнал из страны.

* * *

В Аничковом дворце, в присутствии цесаревича с супругой, меня принял сам император с супругой.

— Пётр Николаевич, расскажите каковы ваши планы в отношении герцогини де Мединасели?

— Я уже имел честь сообщить вам, что намерения мои самые серьёзные. Я намерен сочетаться браком с сеньоритой Инес-Саритой.

— По какому обряду будет происходить венчание?

— С обоюдного нашего согласия, по православному. После получения разрешения на брак со стороны родителей, сеньорита Инес-Сарита намерена принять крещение в православие, и мы тут же сочетаемся браком.

— В таком случае, как старший в роду, я благословляю ваше решение. Когда вы намерены отправиться получать благословление родителей?

— Сейчас я занят организацией Воздушного флота, полагаю, что в сентябре-октябре совершу путешествие в Испанию для этой цели.

— Это неверное решение, Пётр Николаевич! Как старший в роду, и как ваш государь, повелеваю Вам без промедления отправляться в Испанию. Для этой цели вам предоставляется яхта 'Держава' и крейсер 'Джигит'. С Его королевским величеством мы уже снеслись, и с этой стороны вас не ожидает никаких препятствий. Напротив, король Альфонс Двенадцатый выразил полное своё благоволение вашим планам.

Собирались мы, учитывая неторопливый темп эпохи, с удивительной скоростью: не прошло и недели, как мы с Инесс-Саритой, рука об руку, взошли на борт 'Державы', да не просто так, а с небольшой, но приятной компанией. Компанию нам составили испанский посланник, у которого, как выяснилось, была масса дел в Мадриде. Думаю, однако, что главной целью дона Карлоса был личный всеподданнейший доклад своему королю о проведённом сватовстве. Династические связи — важная штука в эту эпоху, за удачу в таком деле посланнику перепадёт орден, а то и что-то более весомое.

Сеньора Алисия тоже сопровождала мужа в поездке, и её легко понять: путешествие на императорской яхте, среди роскоши и удобств, обещало стать приятным.

С собой я взял доктора Василия Ивановича Иванова, который в Военно-Медицинской академии проводил исследования применения стрептоцида и других недавно синтезированных препаратов, в частности, для лечения туберкулеза. О том, что результаты очень хорошие, мне доложили буквально через месяц, и тогда же мне пришла в голову идея попробовать применить их для излечения испанского короля. Человек он порядочный, не вредный, к тому же, неплохо расположенный к России. Но ходили слухи о том, что он нездоров, и Власьев по моей просьбе собрал, если можно так выразиться, историю болезни чужеземного монарха. Да, у Альфонса Двенадцатого был застарелый туберкулез, но умирать он пока не собирался, хотя дело уже дошло до кровохарканья. Я представил добытый материал Василию Ивановичу, и он, после тщательного изучения и всестороннего обдумывания, дал согласие на поездку в Испанию.

В нашу компанию вошли два инженера и пятеро техников, на которых ляжет вся махина организации в Испании авиастроения. Это дело мы собирались провести со всем тщанием, даже если оно выйдет нам в убыток: всё-таки первый завод за пределами нашего любезного отечества должен стать примером успешности в глазах потенциальных покупателей.

А в трюмы яхты и крейсера были погружены четыре самолёта М-4 'Аист', три мотоцикла и несколько пятицилиндровых авиамоторов. Кроме того, имелось некоторое количество запчастей для самолётов и мотоциклов.

* * *

Ясным июльским днём, под бравурные звуки военного оркестра, 'Держава' отчалила от стенки Кронштадтской военной гавани. Провожающие, как водится, махали нам платочками и прочими подручными предметами, а мы махали им в ответ. Вот яхта достаточно отошла от причала, и начала разворачиваться носом к выходу из гавани, вот мы минули окончание дамбы, и корабль, всё набирая скорость, двинулся в море. Уже за пределами порта, справа к нам подошел крейсер 'Джигит', и, уравняв с нами скорость, пошел рядом.

Должен сказать, что этот крейсер, как и остальные военные корабли этой эпохи, производит впечатление какой-то неуклюжести. Это уже не благородный парусник, но ещё не стремительный и элегантный крейсер моего времени. Несуразица какая-то. Впрочем, и 'Держава' выглядит не слишком стремительной: эта дама в фижмах, затянутая в корсет и курящая на ходу.

Но ничего. Генерал Паукер доложил, что группа инженеров приступила к созданию паровой турбины тройного расширения и редуктора к ней. Я где-то читал, что корабелы не сразу додумались использовать отработанный после турбины пар использовать для обычной паровой машины, и подкинул эту мысль Паукеру. Пусть внедряет. А вот когда турбина будет поставлена в серию, я непременно добьюсь, чтобы крейсера начали строить красивые — с линейно-возвышенным расположением башен, с изящными обводами и с единственной трубой, наклонённой в сторону кормы. Мне приятнее смотреть на такие, к тому же я убеждён, что красивые машины и служат дольше, а красивое оружие совершеннее любого другого.

* * *

Существует странное, непонятно на чем основанное мнение, что быть попаданцем легко и приятно. Чушь! Мы, попаданцы, если хотите знать, самые озабоченные и загруженные люди в этих мирах. Не считаясь с личным временем, здравым смыслом и отношением окружающих мы несём прогресс и счастье ничего не подозревающему человечеству, пытаемся изменить чем-то не устраивающий нас исторический этап, и уж точно, все поголовно внедряем уворованные из будущего технологии и механизмы, а также песни, стихи и целые циклы романов. Надо сказать, что большинство из нас, попаданцев, осознаёт неправильность такого поведения: всё-таки нам с детства внушали, что воровать нехорошо, но ничего не поделаешь, не мы такие, а жизнь такая! Словом, оправдания для нас находятся. Правда, существует в процессе попаданческого воровства некая странность: неловкость от нарушения авторского права почему-то распространяется только на авторов песен, стихов и прочих произведений искусства, и вовсе не касается интеллектуальной собственности на технические изобретения, в том числе и на пресловутую командирскую башенку. Почему? Сам мучаюсь этим вопросом.

Но я попаданец несколько нетипичный. Во-первых, человеку, пережившему перестройку в СССР и проклятые девяностые в демократической России смешны страдания вокруг кражи интеллектуальной собственности. Мне доводилось красть и совершенно материальные вещи, например, овощи с колхозных полей. И взятки доводилось, как давать, так и принимать, так что никаких угрызений совести я, по сему поводу, не испытываю.

Меня мучает и лишает сна другое: сожителем в этом теле мне достался ревнивый и подозрительный зануда. Вы обратили внимание, насколько сухо и кратко я описываю свои отношения с Инес-Саритой? Да-да, именно по этой причине. Описать-то я могу целый фейерверк страсти, фонтан чувств и океан волнений... Хотя нет, не могу. Этот болван Петя влюбился в прекрасную испанку, а главным соперником почитает именно меня! Меня, делящего с ним одно и то же тело! Когда нужно ей спеть очередную песню или прочитать стихотворение, он скрепя сердце соглашается. Но как только дело доходит до самого невинного проявления благодарности с её стороны, в Пете просыпается черномазый Отелло, и он просто душит меня, вынуждая уходить вглубь, оставляя поле действия ему. А ведь девочка чрезвычайно мила, умна и желанна. Настолько, что реагирую даже я, старый циничный и много чего испытавший пень. Словом, в данном вопросе мы с Петей доставляем друг другу настолько невыносимые страдания, что я боюсь однажды очутиться в палате для буйнопомешанных.

Впрочем, это частность, хотя и очень важная, а в остальном Петя очень удобный сожитель: покладистый, умный, любознательный и добродушный, но ровно до тех пор, пока он не посмотрит на прелестную Инес.

В общем, жизнь у меня настолько нелегка, что впору требовать молока за вредность.

* * *

Первую остановку мы сделали в Гамбурге. Тут у нас заранее условленная встреча с германской кайзериной и принцем. Сама кайзерина нас в порту не встречала, поскольку ей немного нездоровилось, а вот принц Вильгельм очень даже наличествовал, и я был ему искренне рад. Мы обнялись, и я пригласил Вильгельма в салон, где мы удобно расположились в креслах.

— Чем будете хвастаться на этот раз, Пётр? — сразу ухватился он за любимую тему.

— Ну почему хвастаться? То, что я привёз, успело даже несколько устареть.

— А Вы читали заголовки сегодняшних газет?

— Откуда? Я только приехал, и даже не успел сойти на берег!

— В газетах пишут, что Вы привезли целый корабль разных чудесных вещей, которыми опять поразите воображение немцев.

— Мы вместе поразим, мой друг! Вы уже объявили о своих планах развития авиационной промышленности в Германии?

— Нет. Как и договаривались, мы объявим это вместе.

— А Вы нашли графа Цеппелина?

— Нашел. Но он уверяет, что ещё не задумывался над вопросами воздухоплавания.

— Ничего! Цеппелин ещё проявит себя, надо лишь объяснить ему, о чём он мечтает.

— Обязательно поприсутствую при этом разговоре! — засмеялся Вильгельм.

— Как поживает Ваша царственная бабушка, надеюсь, она не сильно захворала?

— К сожалению ревматизм не оставляет её, и эта поездка спровоцировала новый приступ, вот врачи и объявили ей постельный режим.

В этот момент в салон вошла Инес-Сарита, и мы встали, приветствуя даму.

— Моя драгоценная Инес-Сарита, разрешите представить Вам моего друга, принца Германской империи, Вильгельма. Вильгельм, представляю Вам мою невесту, Инес-Сариту, герцогиню де Мединасели.

Вильгельм приложился к ручке Инес-Сариты и рассыпался в восторженных словесах. Выглядел он при этом словно неофит, узревший знамение божие. Понять Вильгельма легко: редко на нашей грешной земле встречается столь совершенная красота, а уж в Европе и вовсе нечасто.

— Друзья мои, предлагаю навестить кайзерину Августу, тем более, что у меня для неё имеется подарок.

Подарок этот представлял собой весьма высокотехнологичный продукт: кресло-каталку. Да, кресло было не из титана и даже не из дюраля, а из композита. За неимением стеклоткани мои мастера использовали хлопчатобумажную ткань, а в качестве полимера бакелит, или что-то вроде него, оранжевое и твёрдое после застывания. О том, чтобы для правильной полимеризации изделие нужно поместить в горячую камеру, мне не пришлось говорить: это была рекомендация химиков. И защитные средства для работников придумали: защитные комбинезоны из прорезиненной ткани, а на голове шлем с обширным остеклением. Воздух для дыхания подавался от компрессора по гофрированной трубе. В общем, мой категорический приказ о защите работников от вредных факторов производства подчинёнными исполняется со всем тщанием.

Кресло было оборудовано многими неизвестными ещё приспособлениями: ручным приводом на колёса, тормозом, подголовником, регулируемыми подлокотниками и спинкой. Подушка и спинка кресла сделаны пружинными, с прокладкой из копры и конского волоса, а обтянуты красивой тканью. Словом, несмотря на монументальный вид, общий вес кресла получился совсем небольшим, около двадцати килограммов, и выглядело весьма изящно.

— Кто придумал это чудо? — восторгается кайзерина Августа, устраиваясь в кресле.

Видно, что женщине очень удобно, поскольку кресло анатомическое, и построено именно для Августы, по её меркам.

— Инженеры и мастера авиазавода Воздушного флота Российской империи, Ваше Императорское величество.

— Ах, Питер, давайте условимся: ты ко мне обращаешься просто тётушка Августа, ведь мы не чужие люди! Однако вы Питер и Вилли очень невоспитанные юноши. Почему вы не познакомили меня с этой прекрасной девушкой?

— Тысячу извинений, тётушка Августа, но мне хотелось, чтобы вы познакомились и начали общаться в полном комфорте. Вам действительно удобно?

— Очень удобно, мой мальчик.

— Представляю Вам мою невесту, Инес-Сариту из дома де Мединасели, испанских грандов. Мы едем к родителям Инес-Сариты, чтобы получить благословление на наш брак.

— Ах, какая вы красивая пара! Инес-Сарита, я хочу с тобой немного, чисто по-женски поболтать. Ты не против нашего общения?

— Конечно же я рада поговорить с Вами, Ваше Императорское величество. — прощебетала моя невеста.

— Милая девочка, я очень люблю твоего жениха, и поэтому дозволяю тебе такое же обращение, как и ему. Говори просто: тётушка Августа.

Поговорили о всяких приятных пустяках, а затем тётушка Августа ухватила меня за локоток:

— Питер, кое-кто, кое-когда кое-кому кое-что клятвенно обещал. Не припомнишь, о чём я?

Ох уж это женское лукавство! Тётушка Августа прекрасно знает, что сейчас выгружается с яхты и крейсера на гостеприимную германскую землю, но сделать вид, что это невообразимая тайна, она просто обязана.

— Отчего же не припомнить? Самолёт, как я и обещал, уже построен. Более того, он уже выгружен, и механики собирают его на поле. Сегодня мы не успеем, а завтра, если на то будет ваша воля, мы совершим воздушную экскурсию.

— А кто будет за штурвалом?

— Я бы хотел сам лично прокатить Вас, но можно за штурвал посадить и специально подготовленного германского пилота.

— Вы подготовили германского пилота?

— Разумеется. Самолёт предназначен в подарок Вам и Вашему супругу, и принц Вильгельм был настолько любезен, что заранее прислал лейтенанта фон Белова, дабы он обучился, и впоследствии стал вашим личным пилотом.

— Питер, ты меня совершенно разбалуешь! Значит, полёт совершим завтра?

— Завтра, или в любое удобное для Вас время.

— Прекрасно! Располагайтесь в подготовленных для вас апартаментах, и, если вы не забудете о старушке, мы пообщаемся вечером.

* * *

На следующий день, около десяти часов, мы все собрались на большом поле, на окраине Гамбурга. На поле уже стоял собранный и проверенный 'Аист', предназначенный в подарок императорской чете. Когда экипажи с кайзериной, её свитой и нами, в сопровождении полусотни гусар прибыли на поле, там уже ждали репортёры и несколько фотографов: господин Сытин озаботился информационным обеспечением нашего визита.

— Питер, а почему у этого самолёта два крыла, а не четыре, как на самолёте, который ты подарил Вилли?

— Это потому, тётушка Августа, что на данной модели стоят три мощных двигателя, которые дают достаточно силы, чтобы поднять самолёт в воздух. На прежней модели были паровые машины, но они слабенькие, и чтобы подняться нужно больше крыльев.

— Давай осмотрим самолёт со всех сторон.

— С удовольствием!

И я повёл тётушку Августу вокруг самолёта, рассказывая о его конструкции. Иногда, я добавлял забавные истории, приключившиеся во время проектирования и строительства самолёта, и кайзерина весело смеялась. Наконец вошли в самолет.

— Где желаете сидеть, милая тётушка Августа?

— А нельзя ли там, впереди, чтобы лучше видеть?

— Можно. Но не будет ли Вам страшно?

— Если испугаюсь, то пересяду назад. А вообще, в детстве воспитатели хвалили меня за выдержку.

Взлетели, и полетели посмотреть на порт, потом сделали круг над городом и пригородами, потом посреди ясного неба увидели облако.

— Питер, а мы не разобьёмся, если коснёмся облака?

— Разумеется, нет, Вы же знаете, это всего лишь скопление пара.

— Знать-то я знаю, но почему-то хочется удостовериться.

— Нет ничего проще!

Я развернул самолёт прямо на облако, и вскоре нас окружил довольно плотный туман. Я стал подниматься, и мы оказались над облаком, и тётушка Августа вскрикнула от восторга:

— Ах, Питер, это же сказочный мир! Как жаль, что я не смогу стать пилотом!

— Зато Вы можете летать, когда Вам заблагорассудится!

— Хотела бы я, чтобы и Вилли увидел эту красоту, но он сейчас в Берлине, занимается скучными делами.

— Если желаете, мы можем слетать к нему.

— Питер! — укоризненно сказала императрица — Мы сюда добирались на скором поезде целую ночь и утро!

— А на обычном самолёте неторопливо доковыляем за неполные два часа. Ну, может за два с половиной, если я заблужусь.

— Полетели! — бесшабашно махнула она кулачком, и повернулась к Инес-Сарите, которая сидела сзади — Милая, хочешь, я познакомлю тебя с моим супругом, германским кайзером?

За рокотом двигателей я не расслышал ответа моей невесты, к тому же, я писал записку: 'По просьбе Её Величества летим в Берлин. Телеграфируйте в Городской дворец, чтобы для нас подготовили бензин'. Императрица взяла у меня из рук записку, прочитала и добавила своей рукой: 'О моём прилёте кайзеру не сообщать. Хочу сделать сюрприз Его Величеству'. Затем я положил записку в контейнер с привязанной к нему яркой алой лентой, и сбросил его вниз. Тётушка София проводила взглядом контейнер, и мечтательно сказала:

— Ах, Питер, как бы я желала полететь так же!

Я внимательно посмотрел на старую женщину.

— Сами Вы не сможете так летать, но я могу сделать приспособление, при помощи которого люди смогут прыгать с высоты, да хотя бы и с самолёта.

— Я верю в твой гений, Питер. Сделай эту штуку, и я осыплю тебя золотом.

И я повернул на юго-восток, и 'Аист' легко понёсся в сторону Берлина. В полёте мы мало разговаривали, разве что указывали друг другу на знакомые места и объекты. Германия очень обжитая земля, и для нас не было недостатка в ориентирах. Тётушка София узнавала с высоты многие города, селения и замки, а иногда просила свернуть к какому-то из них... словом, мы не скучали.

Но вот впереди показался Берлин.

— Куда править?

— Сможешь к Городскому Дворцу?

— Без затруднений. Как Вы считаете, на Дворцовой площади сейчас сильное движение?

— Вряд ли. Обычно в это время там спокойно.

Я сделал круг над Дворцовой площадью, и пошел на посадку. С первого раза сесть не получилось: какой-то идиот встал на своей коляске поперёк моего движения, так что пришлось заходить на второй круг. Тут нам помогли полицейские: мгновенно сообразив, трое из них перекрыли движение, и мы мягко коснулись колёсами булыжного мощения площади. Я выскочил из самолёта, выдвинул и закрепил лесенку и подал руку дамам. Тем временем подбежал офицер полиции, и, увидев, кто выходит из самолёта, вытянулся во фрунт:

— Почтительно приветствую Ваше Императорское величество!

— Надо бы поощрить полицейских! — шепнул я тётушке Августе — Они отлично сработали.

— Как вас зовут, господин офицер? — милостиво улыбнулась императрица.

— Клаус Ремке, Ваше Императорское величество!

— Объявляю Вам и вашим подчинённым своё удовлетворение. Вы отлично справились с неожиданной задачей. А сейчас проводите нас во дворец.

В сопровождении полицейских мы отправились к дворцу, а навстречу нам уже вышел сам кайзер Вильгельм I. Ещё бы, такое событие: первое в мире приземление самолёта на необорудованную площадку внутри города!

— Питер! — после взаимных приветствий объявил кайзер — Вы меня навели на превосходную мысль: рядом с моими резиденциями и рядом с крупными военными штабами нужно оборудовать площадки для самолётов связи.

— Действительно прекрасная мысль, Ваше Императорское величество. И Вам необходим правительственный авиаотряд.

— Питер, теперь я для тебя дядюшка Вилли, ты не возражаешь?

— Для меня это величайшая честь, дядюшка Вилли! Таким образом, Вы включили меня в свою семью.

Тётушка Августа тронула супруга за локоток:

— Мужчины, вы занимайтесь своими делами, а мы с Инес-Саритой прогуляемся в мои апартаменты, у нас свои, женские секреты.

Кайзер кивнул и повернулся ко мне:

— Когда ты сможешь поставить мне самолёты для правительственного авиаотряда?

— Хоть завтра, дядюшка Вилли, но в этом нет необходимости.

— Что ты имеешь в виду, Питер?

— Только то, что Ваш внук, а мой друг, принц Вильгельм уже строит авиазавод в Кёнигсберге и, насколько я знаю, первые самолёты будут собраны осенью, или самое позднее, в начале зимы. А пилотов для авиации Рейха мы уже обучаем в России. Вильгельм об этом позаботился заранее.

— Да-да, Вилли мне об этом говорил, но я не придал его словам значения. Мне очень стыдно...

— Вильгельм весьма знающий и целеустремлённый мужчина, слова которого весят немало. — дипломатично заметил я.

— Однако до зимы ещё немало времени, и я бы хотел укомплектовать авиаотряд.

— Первый самолёт отряда перед вами, это мой подарок Вам и тётушке Августе, кроме того, я могу Вам предложить пять двухместных самолётов 'Сорока', как нельзя лучше подходящие для курьеров. На первое время Вам должно хватить, а что будет дальше, покажет жизнь.

— Великолепно. Мне докладывали о грандиозном успехе манёвров, которые ты провёл. Скажу откровенно, меня очень интересует это оружие.

И тут до меня дошло: оказывается, тут свершилась небольшая интрига: тётушка Августа устроила кайзеру свидание со мной в то время, когда он сам, по какой-то причине, не мог покинуть Берлин.

— Дядюшка Вилли, а не желаете ли Вы осмотреть самолёт изнутри?

Кайзер внимательно посмотрел мне в глаза:

— С удовольствием.

Я для начала повёл кайзера вокруг самолёта, объясняя его устройство, а затем мы вдвоём забрались внутрь, и расположились на местах пилотов. Короткий взлёт, и кайзер с интересом рассматривает свою столицу с высоты. Когда завершили круг, он повернулся ко мне.

— Что ты хотел сказать, Питер, или я ошибся?

— Дядюшка Вилли, что Вы думаете о расходах на военный флот?

— Что это безумное расточительство, но неизбежные расходы.

— Ваше мнение совпадает с моим. А как Вы думаете, что произойдёт, когда для кораблей изобретут двигатель более мощный, чем обычная паровая машина, и к тому же, более компактный?

— Очевидно, что мощь кораблей изрядно повысится.

— В таком случае, открою Вам одну из самых великих тайн современности, и прошу её сохранить: мои инженеры начали разрабатывать паровую турбину, которая значительно мощнее и экономичнее машин, которые используются сейчас. Кроме того, группа корабелов занялась разработкой линейных кораблей и крейсеров принципиально новой конфигурации.

— Так-так-так... Я чувствую, что у тебя имеется необыкновенная идея?

— Да, дядюшка Вилли. Вкратце моё предложение таково: Германия и Россия заключают морской оборонительный союз, и замораживают закладку новых кораблей для своего флота до окончания проектирования кораблей с новой энергетической установкой и с новой артиллерией.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что приходит время для пушек калибром до четырёхсот и более миллиметров, стреляющих на дальность едва ли не вдвое большую, чем нынешние корабли. И скорость кораблей с новой энергетической установкой будет доходить до тридцати пяти, а то и сорока узлов, правда, не сразу. Если Германия и Россия первыми обзаведутся такими игрушками, к тому же, построенными на сэкономленные деньги, у них появится сильный козырь против Британии.

— Экие у тебя далеко идущие планы, Питер!

— Не планы, дядюшка Вилли, а всего лишь инструменты для их реализации. Планировать должны Вы с императором Александром, причём, на первых порах, держа в тайне от собственных адмиралов причину отказа в строительстве новых кораблей.

— Причину придумать не слишком сложно, но стоит ли игра свеч? Не окажемся ли мы беззащитными перед лицом вооружённых до зубов, Франции и Британии?

— Доказательства я предъявлю по возвращению в Россию, и Вы лично или доверенные лица смогут их освидетельствовать. Окончательное решение за Вами и императором Александром.

— Договорились, Питер. Насколько я понял, воздушный флот сумеет отразить морское нападение на наши империи?

— Да. Особенно если мы объединим усилия воздушных и морских флотов.

— Ну и задачку ты задал! Обещаю тщательно обдумать и вынести суждение. А какова конечная цель предлагаемой тобою интриги?

— Чтобы сохранить своё первенство на море, Британии придётся начать гонку вооружений, и я очень надеюсь, что она надорвётся в этой борьбе.

— Мне понравилась твоя идея, Питер. Я обсужу твоё предложение с доверенными людьми и проконсультируюсь с механиками, а там и проведу приватные переговоры с русским императором.

На том наш с кайзером разговор завершился, и я повёл самолёт на посадку.

К дворцу уже подвезли бензин, я заправил самолёт, а потом немножко поковырялся в правом двигателе: мне не понравился его звук на последнем участке полёта.

Не зря не понравился звук, хотя ничего страшного не произошло: разболталась пара болтов на выхлопном коллекторе, так что мне пришлось их подтянуть, да и дело с концом.

Пока ковырялся с обслуживанием самолёта, вокруг собралась немалая толпа берлинцев и приезжих. Вот один из них что-то горячо втолковывает Клаусу Ремке, а ещё двое его поддерживают, оживлённо размахивая руками. Наконец Ремке делает мужчинам знак оставаться на месте, а сам направляется ко мне.

— Ваше императорское высочество! — обращается он ко мне. Интересно, откуда он так быстро узнал мой титул? — репортёры из двух отечественных и одной английской газеты желают взять у вас интервью. Дозволите их пропустить?

— Пусть подходят. — киваю я.

Журналисты чуть ли не бегом преодолели расстояние до самолёта и сходу атаковали меня вопросами:

— Правда ли что Вы подарили этот самолёт Их величествам?

— О чём Вы говорили с кайзером?

— Правда ли, что Её величество кайзерина бесстрашно перенесла полёт?

— Господа! — снисходительным тоном прерываю я журналистов — Воспитанные люди не перебивают друг друга! Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, только если позволите, по очереди. Кто первый?

Разумеется, тут же вспыхнула жаркая полемика: кто будет первым. Победил, едва не искалечив оппонентов, журналист из берлинской вечерней газеты. Занимательный тип, надо будет взять его на содержание.

— Ваше Императорское высочество, правда ли, что Её величество кайзерина бесстрашно перенесла полёт?

— Разумеется правда. Я повёз Её величество показать с высоты птичьего полёта Гамбург, порт и окрестности города, и после его осмотра кайзерина изволила посетить Берлин. Здесь у нас закончился бензин, и мы приземлились для заправки. Теперь самолёт готов к полёту.

— И куда же вы отправитесь?

— Куда изволит Её величество. Полагаю, что мы вернёмся в Гамбург, ведь там ожидают свиты Её величества и моей невесты.

— Вашей невесты?

— Да. Я, с невестой, Инес-Саритой из дома де Мединасели едем к её родителям, дабы получить благословление на брак.

— А как вы оказались в Гамбурге?

— Мы условились о встрече с Её величеством, чтобы передать ей подарок, специально построенный для императорской четы.

— Роскошный подарок. — заметил другой репортёр, по виду англичанин.

— Обыкновенный, и даже небольшой в среде великих мира сего. — скромно ответил я.

— А о чём Вы говорили с Его величеством?

— Его величество изволили осмотреть самолёт и убедиться в его безопасности. И раз уж речь зашла о безопасности, не желаете ли вы совершить прогулку над Берлином?

Репортёры тут же забрались в самолёт, а я обратился к полицейскому:

— Господин Ремке, я решил прокатить репортёров над Берлином, не желаете ли составить нам компанию?

— С радостью, Ваше императорское высочество. Но прежде я отдам необходимые команды.

Ремке повелительно рявкнул на полицейских, и те быстренько освободили просторную площадку для взлёта

Я посадил полицейского рядом, и в полёте частенько спрашивал о тех или иных зданиях, и каждый раз получал исчерпывающий комментарий, в том числе и о преступлениях, совершённых в этих местах. Ну что тут скажешь: профессионал, с соответствующей деформацией сознания.

Потом я забрал тётушку Августу с Инес-Саритой, и мы полетели обратно в Гамбург.

На следующий день все немецкие и половина европейских газет вышли с сенсационными заголовками: 'Кайзерина Августа совершила путешествие из Гамбурга в Берлин и обратно за четыре часа'!

Вечером того же дня мы отправились дальше, в Кадис, откуда мы собирались двинуться в Мадрид. В прошлой жизни мне доводилось бывать в Кадисе, туристом. Надо сказать, в то время Кадис выглядел малость похуже. Да, там было много глянцевой рекламы и меньше грязи, но сейчас люди выглядят живее, нет машин, и вони выхлопа десятков тысяч двигателей. Зато на безупречной лазури залива яркие корпуса бесчисленных корабликов и белоснежные (весьма чумазые вблизи) паруса. Хотя нет! Тот Кадис всё-таки был лучше: там не было такого количества нищих. Нищих здесь и сейчас — как в Африке моего времени.

А так да! Яркое солнце, прекрасное море, зелень, яркие краски и красивые люди. Правда, у тех, кто беднее, истощённые лица, но таких к нам близко не подпускали, дабы не докучали знатным сеньорам

Родители невесты приняли нас с радушием, выслушали со вниманием, подарки приняли с благодарностью, благословили с достоинством. Это всё, что я могу сказать о визите: Петя узурпировал всё общение и с невестой, и с родителями. Впрочем, оно и к лучшему. Я тем временем обдумывал свои будущие действия, учитывая скорое создание мощных и относительно дешёвых нефтяных и бензиновых моторов.

К Мадриду мы двигались весьма неспешно: родители Инес-Сариты по какой-то причине выбрали в качестве транспорта не железную дорогу, а кареты и лошадей. Чем-то это напоминало свадебный кортеж из комедии 'Соломенная шляпка', причём настолько, что я даже стал про себя мурлыкать песенку жениха:

Женюсь! Ах, женюсь!

Какие могут быть игрушки?

И буду счастлив я вполне.

Но вы, но вы

Мои вчерашние подружки

Напрасно плачете по мне...

Крамольного содержания песенки никто не расслышал, а если расслышал, то ничего не понял, поскольку никто в свите кроме Инес-Сариты и доктора Иванова русского языка не знал. Но и те, кто может быть, что-то и понял, почтительно примолкали: композитор творит!

Да, я в Испании считаюсь молодым, но подающим огромные надежды национальным композитором. Да-да, именно национальным! Об этом, не далее, как вчера, мне вслух прочитала из десятка испанских газет, сама моя невеста. В газетах писали, что мои песни 'Эспера', 'Бесаме мучо', 'Хисториа ди ун амор' и 'Утро карнавала' распевает вся Испания, Португалия и Латинская Америка. Оказывается, у меня тьма поклонников не только в этих странах, но и в САСШ.

Вечерами, во время остановок, спускаюсь во внутренний дворик, к фонтану. Это обязательно: мы аристократы, наша жизнь обязательно должна быть публичной. Там же собираются дворяне из свиты и знатные люди, проживающие в городах, в которых мы остановились. Для начала всегда провожу что-то вроде политинформации, рассказывая о том, какие политические и военные выгоды получают Испания и Россия от взаимного сближения. Рассказываю о планах строительства авиазавода, правда, место строительства пока не определено: то ли Валенсия, то ли Толедо, а может быть это будет другое место, решать Его величеству и правительству. В этом месте непременно следует вопрос: Почему Вы, великий князь, не проследовали в столицу на самолёте?

Ответ всегда один, приятный слушателям: в случае воздушного полёта мы не имели бы возможности осмотреть красоты Испании вблизи, да к тому же, были бы лишены счастья познакомиться с такими замечательными людьми, как наши нынешние собеседники. Всем известны возможности самолёта, и перелёт от Кадиса до Мадрида теперь не кажется невероятным, и объяснение с удовольствием принимается. Ну не буду же я рассказывать неподготовленной публике об опасности полётов над горами, по незнакомому маршруту. Это в Германии я легко рискнул: там равнины, и масса ровных площадок на случай аварийной посадки. К тому же Петя несколько раз путешествовал по Германии, так что там местность знакома.

Когда вопросы высокой и местной политики исчерпаны, меня почтительно просят продемонстрировать своё искусство владения гитарой, а Инес-Сариту исполнить новые песни, написанные её женихом. Моя невеста никогда не отказывает, она любит петь. У Инес-Сариты прекрасный голос и врождённый артистизм, её манерой исполнения нельзя не восхищаться, что я и делаю, позволяя и остальным насладиться этим чудом.

Потом я показываю собравшимся несколько приёмов владения гитарой и отправляюсь отдыхать, а по всем комнатам занимаемой гостиницы или поместья слышится звон струн: народ репетирует. Мне не жалко. Составил учебную программу, написал методичку, которую доброхоты тут же перевели на испанский и размножили на пишущей машинке, вручную вписав символы, которых нет на машинке. Вообще-то мне знакомы подобные методы — в моей молодости ещё не было ни ксероксов, ни сканеров, и даже пишущие машинки были не слишком доступны.

* * *

Долго ли коротко ли мы ехали, а вот и Мадрид.

Остановились мы в одном из дворцов де Мединасели, и там провели тьму приёмов, нанесли великое множество визитов, правда, об этом времени я сказать не могу ничего, поскольку ревнивец Петя просто бесится, обнаружив интерес Инес-Сариты к внешним проявлениям моей личности. Чтобы избежать конфликта, а точнее, чтобы в один прекрасный момент не угодить в дурдом, я ухожу 'в подполье', и строю планы на будущее. Скажем, поручил я конструкторам из группы генерала Паукера создать паровую турбину тройного расширения, пригодную для установки на корабль. Сомнений у меня нет: турбину они создадут, но друзья мои, мало создать турбину. Мало! Надо строить турбины в массовом порядке — для своего флота и на продажу. Да побольше! Чтобы наши заклятые друзья из своего кармана финансировали нашу оборону. А для этого нужна мощная производственная база, основанная на собственном станкостроении, приборостроении и прочих наукоёмких отраслях промышленности. В общем, нужна промышленность группы 'А', или, как учили нас в школе, производство средств производства.

Вообще-то приборостроительный завод строится, работники для него обучаются и первые приборы разрабатываются. Мною заказаны спидометр, датчики контроля уровня топлива и масла, вольтметры, амперметры и прочее, что совсем недурно иметь на приборной панели машины и самолёта. К самолёту я заказал креномер, датчик угла атаки и спидометр (ей-богу, не знаю, как он называется на самом деле) для самолёта, на основе трубки Пито. Уж название этого прибора я знаю, хотя не знаю принципа его действия. Но оказалось, что трубка Пито известна давно, и даже не защищена патентом.

Но в России почти нет производства точных металлорежущих станков и совсем плохо с металлургией, особенно высокопрочных сплавов. Когда генерал Паукер на пару с профессором Меншуткиным рассказывали мне печальную историю действительного положения дел в промышленности России, то я, стиснув зубы, матерился про себя. Страшное дело, дорогие друзья — в России нужно создавать с нуля почти все отрасли промышленности. Впрочем, будем благодарны предкам за то, что есть — до Петра ведь вообще не было ничего.

Остаётся действовать так, как это делали большевики: концентрироваться на одном направлении, а когда оно начинает давать доход, за счёт него создавать следующее, за ним ещё одно, и так далее. На сегодняшний момент главными направлениями стали авиа и моторостроение, за их счёт вытаскиваем приборостроение и начали поднимать собственное станкостроение, пока полностью привязанное к авиа и моторостроению. Словом, производства, которые мы уже создали, приносят отличный доход, но все денежки уходят на создание новых и новых производств. А уж, сколько забирают на себя учёные, ни в страшной сказке сказать, ни пером Стивена Кинга описать.

Примерно через неделю после нашего прибытия в Мадрид, мы получили приглашение к королю. Местом приёма был назначен дворец Эль-Прадо.

Как я понял (Пете и объяснять ничего не надо, поскольку с детства варится в этом супе), приглашения в какой-то более значимый дворец я с невестой не заслужили, но в то же время, Эль-Прадо является сейчас домом короля, что подчёркивает приём нас в узкий семейный круг... В общем, я плюнул на хитросплетения политической мысли, и опять ушёл вглубь себя.

Очнулся, когда мы вошли в зал приёмов. Мы с Инес-Саритой и её родителями и прочими сопровождающими лицами остановились и выстроились полукругом, согласно указаниям придворного. Нам кратко напомнили правила поведения в присутствии монаршей особы, причём придворный особо обратился ко мне, и извинился за это вступление, оно предназначено тем, кто находится рядом со мной, людям не столь сведущим в придворном этикете. Мне осталось лишь покачать головой со значительным видом.

Королём оказался молодой человек дет двадцати трёх-двадцати пяти, среднего роста, очень субтильного телосложения. По моде этого времени король носит небольшие усы и бакенбарды, которые ему идут. Лицо умное, взгляд твёрдый, но видно, что король болен: глаза ввалившиеся, цвет лица нездоровый. На короле военный мундир с орденами и лентой. Рядом с Альфонсом Двенадцатым его жена — довольно некрасивая женщина в светлом платье, украшенном чудесной вышивкой. На королеве тоже красовались ордена и орденская лента. Королева нам улыбнулась, и сразу стало понятно, что перед нами очень добрая и отзывчивая женщина.

Произносились приветственные речи, король дал соизволение на брак, а кроме того, посвятил меня в рыцари какого-то испанского ордена, но я не слишком понял какого, поскольку у меня этих титулов и пожалований — как репьёв на дворняжке.

В ответ Петя толкнул прочувствованную речь, причём на испанском языке, чем вызвал дополнительное одобрение короля и милую улыбку королевы.

Потом был торжественный обед, после которого меня проводили в кабинет Альфонсо XII.

— Можем ли мы надеяться, что Испания станет обладателем новейших технологий? — спросил король.

— Безусловно. Самолёты, которые будут строиться на авиазаводе в Валенсии, являются точной копией новейших самолётов, которые производятся в Санкт-Петербурге, и готовятся к выпуску в Кёнигсберге, в Пруссии.

— Мне доложили, что Ваше любимое выражение 'Самолёт строится вокруг мотора'. Это верно?

— Я понял, что хочет сказать Ваше величество. Моторы мы только отрабатываем, им пока очень далеко до совершенства. Того, что мы сейчас выделываем, достаточно для нас, для Германии и для Испании. В будущем мы с вами договоримся о строительстве нескольких моторных заводов в Испании.

— Нескольких? Разве моторов нужно так много?

— Да, Ваше величество. Моторы нужны не только самолётам, но и мотоциклам.

— Да, я уже приобрёл мотоцикл, и признаюсь, получаю он поездок огромное удовольствие. Несколько раз я катал Её величество, и королева пребывала в необъяснимом восторге. Правда, она жаловалась, что в коляску неудобно садиться.

— Да, это так. Именно для дам и солидных господ нами разработан просторный экипаж, который мы назвали автомобиль. Для него, кстати, тоже нужен мотор, значительно более мощный, чем для мотоцикла. Для вспашки земли и других полевых работ создаётся трактор. Моторы большой мощности будут установлены на локомотивы, и скорость движения, а также вес составов увеличатся.

— И эти моторы тоже будут строиться в Испании?

— Да, Ваше величество, хотя и не сразу. Я полагаю, что Россия, Германия и Испания должны возглавить очередной этап технического прогресса.

— Допустимо ли участие испанских учёных и инженеров в разработке моторов и самолётов?

— Именно это я и хотел предложить. Единственное моё условие — обеспечение режима секретности проводимых исследований, чтобы наши заклятые друзья не крали наших идей.

— Да, мне докладывали о мерах безопасности, что Вы установили в принадлежащих вам заведениях, и теперь нахожу их весьма дельными. Вы пришлёте специалиста, который обучит моих сотрудников безопасности?

— Сегодня же телеграфирую в Петербург, и вызову лучшего специалиста.

— Благодарю Вас. А теперь позвольте деликатный вопрос.

— Слушаю Вас, и обещаю ответить со всей откровенностью.

— Я знаю, что Вашим попечением создано некое новое лекарство...

— Да, это так. Со мною прибыл доктор Иванов, который крайне успешно применил это средство, мы назвали его стрептоцидом, для лечения различных заболеваний, в том числе и туберкулеза.

— Говорите, что применение успешно?

— Да, Ваше величество. Разумеется, сие лекарство ещё очень несовершенно, и мы разрабатываем новое, гораздо более сильное средство, но до его создания предстоит работа длинною в семь, а то и десять лет.

— Да, до этого срока ещё надо дожить. Врачи, вернее самые честные из них, мне дают от силы три-четыре года.

— Я это знаю, Ваше величество, для доктора Иванова были собраны сведения о состоянии Вашего здоровья.

— Это строго конфиденциальная информация. — нахмурился король.

— Да, Ваше величество, эти сведения имеют стратегическое значение. Однако при Вашем дворе, как и при других дворах, слишком много болтают.

— Понимаю Вас, придётся и здесь наводить порядок.

В Испании мы с Инес-Саритой обручились по католическому обряду, и с кучей родственников погрузились в подготовленный специально для нас поезд до Кадиса, а оттуда, погрузившись на 'Державу', в сопровождении верного 'Джигита', отправились в Петербург, где Инес-Сарита приняла православие, и с новонаречённой Ириной Георгиевной мы обвенчались уже по православному обряду. Мне-то на все эти пляски с кадилами наплевать, но для Пети и Ирины события весьма значимые, потому я и помалкивал, никак не выражая своего отношения к происходящему.

* * *

Отгремели грандиозные празднества, разъехались бесчисленные гости и родственники, в том числе и испанские, для отъезда которых я зафрахтовал пассажирский пароход. Я же занялся важными делами: отправился инспектировать сформированный за время моего отсутствия первый авиационный полк и оценить, как формируются ещё два, а также части обеспечения. Как ни покажется странным, меня больше интересовали не вопросы авиации, а обеспечение функционирования войсковых подразделений. Говоря проще, первым делом я отправился смотреть сапёрный батальон.

Решение нелогичное с точки зрения человека не служившего, но я-то знаю, как великолепно обученные подразделения останавливаются и ничего не могут сделать перед обыкновенным взорванным мостом. Вот я и спрашиваю: как полетят и куда вернутся самолёты, если аэродром не построен, или построен, но раскис от дождей или занесён снегом? А реальная жизнь, и уж, тем более война, подкинет огромное количество задач, которые нужно решать специально подготовленным специалистам.

В саперном батальоне, который расположился в Ораниенбауме, нас встретила деловая суета и вонь сгоревшей нефти. Это работал трактор с железными колёсами, который пахал землю. Из-за рощицы показался другой трактор, на котором был закреплён бульдозерный щит. Трактор щитом сгребал вспаханную землю и формировал насыпь.

На мою коляску обратили внимание, к группе офицеров, наблюдавших за работой тракторов, побежал солдатик и что-то доложил. Офицеры оглянулись, и двинулись ко мне.

— Ваше императорское высочество, разрешите доложить: Сапёрный батальон Военно-Воздушного флота проводит учения по постройке шоссейной дороги облегчённого типа. Докладывает начальник штаба батальона майор Добровольский Егор Степанович. — чётко доложил старший из офицеров.

— Рад Вас приветствовать, господин майор. Это вы ведёте просто учения, или дорога будет иметь какое-то значение?

— Дорога будет использоваться для сообщения между пристанью Ораниенбаума и лагерем сапёрного батальона.

— А чем не устраивает старая дорога?

— Старая дорога суть простая грунтовая дорога без покрытия, размокающая от непогоды. Новая дорога будет иметь возвышение над местностью, иметь водоотводные кюветы, и лёгкие мосты через водные преграды. Покрытие будет из щебенки.

— Очень любопытно. Позвольте полюбопытствовать, откуда здесь щебёнка?

— Подле лагеря имеется брошенный каменный карьер. Гранит там дурной, трещиноватый, по этой причине лейтенант Фохт предложил камнедробилку с приводом от трактора. Полученной щебёнкой мы и мостим дорогу.

Один из офицеров поклонился и представился:

— Лейтенант Фохт Николай Генрихович.

— Вы спроектировали камнедробилку?

— Не совсем, Ваше императорское высочество. Я взял за основу камнедробилку, виденную мною в Богемии, и изготовил её уменьшенную и усовершенствованную копию.

— Выношу Вам своё удовлетворение, господин лейтенант, и прошу Вас подумать над возможностью постройки больших камнедробилок для работы на карьерах, а также малых, пригодных к транспортировке, для оснащения вашего батальона.

— Будет исполнено.

— Господа офицеры, прошу рассказать, какое впечатление произвели на вас вот эти трактора?

— Если позволите, то выскажусь я. — сказал один из офицеров, и представился: — Начальник механического отделения саперного батальона, старший лейтенант Смирнов Виктор Иванович.

— Слушаю Вас.

— Ранее мне доводилось работать с локомобилями, и должен сказать, что по сравнению с локомобилем, трактор выглядит предпочтительнее. Во-первых, трактор намного легче, при той же мощности двигателя. Во-вторых, его устройство много проще, и трактор вполне можно ремонтировать в полевых условиях. В-третьих, трактор не взрывоопасен, в отличие от локомобиля. Немаловажно, что управление трактора также проще. Нами было принято решение закрепить за каждым трактором по три механика-водителя: один основной и два ученика.

— Зачем так много?

— Мы очень надеемся, что полученные трактора не последние, и вообще, было бы крайне желательно перевести батальон с конной тяги на механическую.

— Рационально ли это?

— Позвольте сказать мне. — кашлянув вступил в разговор начальник штаба батальона.

— Слушаю Вас, Егор Степанович.

— Достаточно будет сказать, что при наличии конной тяги, походная колонна батальона со средствами обеспечения, растягивается на три версты. С механической тягой колонна будет ровно в три раза меньше.

-Да, это серьёзный довод. Решено. По мере возможности ваш батальон будет оснащаться тракторами, мотоциклами, а несколько позже — грузовыми автомобилями.

Неожиданно начавшаяся инспекция батальона продолжилась в механических мастерских. Как оказалось, у батальона имелся неплохой для этого времени станочный парк, включающий сверлильный, два токарных и неплохой точильный станок. В качестве привода использовался паровой двигатель производства Обуховского завода.

— Организовано ли обучение нижних чинов?

— Организовано. Все неграмотные посещают вечернюю школу. Для грамотных создали четыре вида курсов в целях повышения мастерства.

— Отменно.

Мы прошли в казармы для нижних чинов, и я с удовольствием убедился, что мои требования по устройству быта выполнены. Казармы построены просторные, с высокими потолками, большими окнами, застеклёнными примитивными стеклопакетами. Я осмотрел оборудованные сушилки для одежды, бытовые комнаты, спальные помещения, разделённые на кубрики, рассчитанные на десять человек. Кровати были установлены простые, деревянные, с хорошими соломенными матрасами, застеленными чистым постельным бельём.

В батальоне имелись столовые для офицеров и нижних чинов, прачечная, две бани, просторный медицинский блок, рядом которым сейчас устанавливался палаточный передвижной госпиталь. Медики тоже проводят учения. Хирург и два фельдшера, царящие над этой суетой, подошли и представились.

— Какое впечатление у вас от оснащения медицинской частью батальона? — спросил я хирурга.

— Всё в высшей степени хорошо, однако я бы хотел некоторого расширения инструментария. — сходу вцепился в меня хирург, имени которого я не запомнил.

— Составьте заявку и представьте мне через службу тыла Военно-Воздушного флота. Будет очень хорошо, если Вы согласуете свои требования с врачами авиаполков, возможно у них также могут быть свои пожелания, обязательно включите в список и их.

После мы осматривали клуб батальона. Начальник клуба, щуплый очкарик, первым делом, с гордостью провёл меня в библиотеку, где имелось, страшно подумать, аж триста томов, в том числе пятьдесят экземпляров букваря, пятьдесят экземпляров арифметики, сто тридцать экземпляров Слова Божьего, шестьдесят экземпляров жития каких-то святых и только десять экземпляров детских стихотворений Пушкина и Жуковского.

— Да, господин начальник клуба, а почитать-то солдатам и нечего. — вынес я своё суждение — Прошу вас составить список книг, потребных вашей библиотеке, интересных солдатам и офицерам. Каждого наименования выбранных вами книг для солдат должно быть не менее десяти экземпляров, а для офицеров от одного до трёх, в зависимости от предполагаемой популярности книги.

— Но книг простого содержания я могу указать несколько сотен наименований.

— Ничего страшного, сколько надо, столько и доставим, а если нужных книг не издано, то я попрошу книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина их напечатать.

* * *

По возвращению в Петербург, я отправился в Инженерный замок, к Паукеру.

— Герман Егорович, позвольте Вас поздравить и выразить самое искреннее восхищение: три трактора с нефтяными двигателями я видел в деле, и они произвели на меня прекрасное впечатление. Отзывы офицеров также самые благожелательные. Теперь вопрос: сколько вы изготовили тракторов?

— Ровно три. Их вы, Пётр Николаевич, и видели в Сапёрном батальоне.

— Хм... Тогда следующий вопрос: что нужно, чтобы наладить массовую выделку тракторов?

— Разумеется, построить моторостроительный и тракторостроительный заводы. И встречный вопрос: а какое количество тракторов Вы желаете получить?

— А давайте посчитаем: нашей армии, промышленности, городскому хозяйству и сельскому хозяйству требуется мощная и неприхотливая механическая тяга. Это трактора и грузовые автомобили. Потребности Армии я оцениваю в двадцать — тридцать тысяч грузовиков и тракторов.

Паукер задумался, оценивая мои слова, и усмехнулся:

— Скажу так: это первичная цифра, и для мирного времени. Уверен, что во время войны потребности очень сильно возрастут.

— Потребности городского хозяйства, на первоначальном этапе, я оцениваю вдвое меньше.

— Согласен.

— Остаётся сельское хозяйство. Думаю, что оно легко поглотит не менее ста тысяч тракторов и такого же количества грузовиков. А кроме этого, требуется неясное пока количество механизированной сельхозтехники.

— И здесь Вы правы. Но не забудем потребности других стран, так что речь идёт о миллионах наших машин. Невероятный масштаб!

— Это только цветочки, уважаемый Егор Степанович. Это самое начало. Дальше речь пойдёт о сотнях тысяч самолётов, кораблей, боевых машин... И для всех них нужны двигатели, приборы управления и контроля и прочие сложные вещи, в частности винты для самолётов и кораблей.

— Минутку, Пётр Николаевич! Корабельные винты проектируют и изготовляют индивидуально для каждого корабля.

— Верно! А теперь вообразите, насколько снизится цена кораблей, когда они будут строиться крупными сериями. Разумеется, затраты на проектирование возрастут, зато и цена кораблика будет куда ниже, тем более, что его двигатель, винт, приборы управления и элементы корпуса будут выделываться серийно?

— Серийное производство для Вас, Пётр Николаевич, является какой-то навязчивой идеей, уж извините великодушно за такое слово. Но, судя по всему, я тоже становлюсь горячим сторонником этой идеи.

— Значит, нас, по меньшей мере, двое. И коли мы говорим о кораблях, то скажите: что у вас с паровой турбиной?

— Это удивительно, но всё отлично! Пётр Николаевич, сообщаю Вам, что в Ижоре начал строиться завод для выделки паровых турбин тройного расширения.

— Позвольте Герман Егорович, но вы ещё не разработали самой турбины?

— Зато, когда разработаем, её тут же поставим в серию. Кстати, на строительстве завода работает пять германских инженеров, присланных лично императором Вильгельмом.

— То есть, это становится совместным проектом?

— Да, Пётр Николаевич. Вскоре после Вашего посещения Берлина, в Петербург приехал личный представитель германского кайзера, и имел серию бесед с государем-императором. Сразу после этого нашему факультету, по линии Петербургского отделения Дрезденер банка открыта кредитная линия вплоть до шестисот тысяч золотых марок.

— Вы не шутите? Хм... Любопытно, почему мне никто не сообщил об этих интересных делах?

— Может, не успели? То, что я Вам сообщил, является секретом. Штаб-ротмистр Власьев взял с меня подписку о сохранении тайны.

— И Вы так легко её раскрыли мне?

— Вы в списке лиц допущенных к тайне.

— Да, и вправду накопилось много изменений, пора вникать в дела. А теперь, Герман Егорович, подробнее сообщите мне о тракторах с нефтяными двигателями.

— Всё довольно прозаично, Пётр Николаевич. Нефтяной двигатель довольно прост, его уже разрабатывает с десяток изобретателей, и мы скомпилировали наиболее пригодный к массовой выделке мотор. Выделку моторов уже организовали в Ярославле и Нижнем Новгороде, а сами трактора планируем собирать в Ярославле, Нижнем и Владимире.

— Долго проектировали?

— Нет, совсем недолго. Мы взяли за основу Ваши наброски, и буквально за две недели воплотили в металле.

— Где изготовили первые машины?

— На Обуховском заводе. Почти треть крупных деталей удалось изготовлять литьём, ещё треть штамповкой.

— Отличный результат! Прошу хорошо поощрить технологов.

— Лучше, Пётр Николаевич, если это сделаете лично вы.

— Хорошо, тогда назначьте время и место. А сейчас я должен отправиться на беседу с государем-императором.

Император принял меня в своём кабинете, где уже находился личный представитель кайзера Вильгельма, князь Гогенлоэ и Морской министр адмирал Шестаков. По всей видимости, разговор шел довольно долго, они пришли к каким-то решениям, и требуется моя консультация.

— Пётр Николаевич — сходу огорошил меня император — Ваша идея об откладывании строительства серии новых броненосцев, пока не будут созданы новейшие двигатели, нашла одобрение, как в России, так и в Германии.

— Это радует. Но я в некотором недоумении: неужели адмиралы согласились на это?

— Военные деятели, кроме меня и генерала Каприви, Морского министра Германской империи, не имеют об этом плане ни малейшего представления. — сообщил Морской министр России.

— И чем вы собираетесь объяснить военным морякам замораживание кораблестроительной программы?

— Как Вы, Пётр Николаевич, и рекомендовали, трудностями финансового характера. По здравому размышлению, мы остановились на этой комбинации. Министры финансов не в курсе истинной причины, но со всем возможным пылом поддерживают нашу инициативу.

— Прекрасно! Тогда постарайтесь сделать ещё один шаг: о замораживании строительства широкой публике не сообщайте вообще, и сделайте так, чтобы в подконтрольной прессе публикаций об этом не было.

— Но позвольте, а английской, французской прессе непременно кто-нибудь поднимет вопрос о прекращении строительства боевых кораблей.

— Ну почему же прекращении? Нашим флотам необходимы корабли разных классов. Почему бы, не начать строить грузовые корабли?

— Они сильно отличаются от боевых.

— Хорошо, тогда такой вариант: договориться о строительстве броненосцев для Турции, Бразилии, Чили, Аргентины, да для кого угодно?

— Но Турция наш соперник...

— Это вопрос дискуссионный. К тому же мы построим для них уже устаревшие корабли, а себе будем строить новейшие. Подумайте, ведь на новейших кораблях удастся увеличить главный калибр чуть ли не вдвое!

Адмирал Шестаков слегка завис: ещё бы, его соблазняют такими перспективами...

— А со стратегической точки зрения всё ещё интереснее. Нам удастся спровоцировать Англию и Францию на бешеную гонку вооружений, им придётся менять весь броненосный флот, вот пусть и подрывают свои экономики, пусть опустошают казну.

— А Вы, Пётр Николаевич, как оказалось, коварный тип! — подал голос император.

— Благодарю, государь. — поклонился я.

— Мне очень нравится ход Ваших мыслей, думаю, что действовать надо именно так. А что думают по сему поводу наши германские друзья?

Князь Гогенлоэ с достоинством поклонился царю:

— Мой государь высказывал сходные мысли, и я их полностью поддерживаю. Могу добавить, что наших, как остроумно их называет великий князь Пётр, 'заклятых друзей', ожидает не только кораблестроительная, но и начинающаяся авиационная гонка. Вернее, противодействие оной. Наши агенты сообщают, что адмиралтейство Британии, оценив результаты манёвров, собирается разрабатывать меры противодействия воздушной угрозе. Наиболее опасными признаны удары тяжёлыми бомбами в борт кораблей. Англичане собираются создать устройства, расположенные вдоль бортов корабля. Собственно, это сети, сплетённые из тросов, которые при помощи кронштейнов вывешивают на некотором расстоянии от борта корабля. Их задача — вызывать преждевременные подрывы бомб и самодвижущихся мин. Я хочу спросить Вас, великий князь Пётр, как Вы оцениваете эти меры?

Собеседники покивали головами и повернулись ко мне.

— Никак. Вернее, как бесполезную трату сил и средств. Судите сами: при движении данные сети будут создавать сильное сопротивление движению, значит, в бою они бесполезны. Но надо распространять слухи о нашем беспокойстве английскими приготовлениями.

— Это даже не обсуждается. — махнул рукой царь — Ваше ведомство, Вы и работайте. Но меня интересует другое: действительно ли паровая турбина даст настолько весомую прибавку скорости?

— Действительно это так. Генерал Паукер провёл соответствующие исследования и расчёты, его вывод: корабли будут ходить вдвое быстрее и значительно дальше. Одновременно я бы порекомендовал перевести отопление с угольного на нефтяное.

— Морское ведомство целиком поддерживает данное предложение, хотя оно и сопряжено со значительными трудностями. — поддержал меня адмирал Шестаков — Зато потом снабжение флота топливом станет легче и в даже дешевле.

— Хорошо, господа совет — сказал император — я вас выслушал, и теперь выскажу своё суждение.

Мы почтительно примолкли, а царь продолжил:

— Остановки кораблестроительных программ ни Российская, ни Германская империи допустить не могут: это чрезмерно рискованно. Но мы можем поискать покупателей на строящиеся корабли. Таким образом, останутся загруженными верфи, не пострадают наши подданные, и наши планы останутся скрытыми от посторонних. Одновременно Морскому министерству приказываю провести работы по переводу флота на нефтяное отопление. План работ представить мне в самое короткое время.

Адмирал Шестаков почтительно кивнул:

— Будет исполнено, Ваше императорское величество.

— Работы по созданию паровой турбины проводить со всей возможной скоростью. Я уже понял, что за такими машинами будущее, а значит, мы, с нашими германскими друзьями, должны быть первыми. Пётр Николаевич, надзор над проектом возлагаю на Вас. Морское ведомство обеспечит строительство заводов по выделке частей турбин, и самих турбин. Кстати у меня вопрос: где пригодны турбины, кроме как во флоте?

Все опять повернулись ко мне. Чёрт, а ведь я заработал нешуточный авторитет как знаток перспективной техники! Я откашлялся:

— Ваше императорское величество, турбины будут весьма востребованы при создании электростанций. Они будут вращать электрические генераторы, и обеспечивать города и промышленность дешёвым электричеством. В этом качестве у турбин большое будущее, и мы можем их выделывать на продажу в больших количествах.

— Это радует. — усмехнулся император — Теперь о проектах новейших броненосцев с линейно-возвышенным расположением артиллерии. Насколько они реальны?

— Позвольте мне. — привстал Морской министр, но тут же сел, отреагировав на взгляд царя — Нами построен опытовый бассейн, на нём проводятся испытания моделей корабельных корпусов различных форм.

— И каковы результаты?

— Меня уверяли, что скорость броненосца будет достигать тридцати узлов, а при экономическом ходе пятнадцати-двадцати. Это едва ли не вдвое больше того, что мы имеем сейчас. Что до проектов, то их разрабатывается три: линейного броненосца, линейного крейсера и быстроходного крейсера.

— Изрядно. Так вы говорите, что турбины могут принести доход?

— Да, Ваше величество, причём немалый доход.

— Это радует. Петр Николаевич, сколько сейчас приносит ваш авиазавод?

— Не мой, Ваше императорское величество, а Военно-воздушного флота Российской империи.

— Ну не гневайтесь на престарелого родича — улыбнулся он.

— Извините, Ваше величество. На текущий момент мы построили четыреста восемьдесят пять самолётов, из которых на вооружение Военно-Воздушного флота поставлено пятнадцать. Остальные проданы по цене от пятнадцати до сорока тысяч рублей.

— Ого!

— Кроме того, мы продали тысяча двести три самолётных винта по цене две с половиной тысячи рублей за экземпляр.

— За что такие деньжищи?

— Мы научились изготовлять металлические винты. Они прочнее, надёжнее, долговечнее и легче деревянных. Собственно, винты нашей выделки такого высокого качества, что могут прослужить весь цикл жизни самолёта, поэтому они дороги. Во всяком случае, мы даём на винты гарантийное обязательство на десять лет.

— Чем ещё удивите?

— Приборостроительный завод наладил массовый выпуск приборов для самолётов и иной техники. Эти приборы не так дороги, зато пользуются огромным спросом. В Европе и САСШ начался бум изобретений самодвижущихся экипажей, и для всех нужны приборы управления.

— А что с вашими мотоциклами?

— С ними всё прекрасно. Кстати, приглашаю всех спуститься во двор, там вас ожидает небольшой, но, надеюсь, приятный сюрприз.

— С удовольствием. — сказал, поднимаясь император.

Все дружно спустились во внутренний двор, где стояли три больших легковых автомобиля.

— Что это?

— Это, Ваше императорское величество, подарки, предназначенные Вам, Вашей августейшей супруге и германской кайзерской чете.

— Господи, Пётр Николаевич, когда же Вы всё это успели?

— Помилуйте, Ваше императорское величество, мне ли Вам объяснять, что руководитель должен отдать правильный приказ, а потом лишь проконтролировать исполнение?

— Да-да, я всё время забываю, что Вы очень необычный человек, а Вы всё время мне напоминаете об этом.

— Перед вами самодвижущиеся экипажи, которые мы назвали автомобилями. Водители автомобилей подготовлены и могут сейчас же отвезти Вас, куда прикажете.

— Прикажу, отчего же не приказать. Не съездить ли нам в Аничков дворец, где Вы, Пётр Николаевич, лично вручите свой подарок? Только... какой из автомобилей предназначен мне?

— Взгляните на двери, Ваше величество...

— Ох, и верно!

На дверях двух автомобилей были закреплены гербы России и вензели Александра II и его жены, а на двери третьего — герб Второго Рейха.

Я повернулся к князю Гогенлоэ:

— Прошу, Ваша светлость, принимайте подарок Вашим повелителям.

— Дозволено ли будет мне совершить поездку на этом автомобиле?

— Разумеется. Вы же должны убедиться в качестве и безопасности новейшего средства передвижения? Кроме того, если Вы увидите какие-либо недостатки, то мы успеем их исправить до отправки автомобиля их величествам.

И мы поехали в Аничков дворец.

* * *

На следующий день я снова был в кабинете императора. Мой родич сидел над разложенными по столу документами и был мрачен как могильный склеп.

— Пётр Николаевич, — после продолжительного молчания заговорил он, наконец — несмотря на юный возраст, Вы зарекомендовали себя мудрым советником. Как Вы видите, я сижу над ежегодным статистическим отчётом, и пребываю в великом недоумении. Скажите, Пётр Николаевич, не задумывались ли Вы, какая из стоящих перед Россией проблем самая тяжёлая?

— Я много над этим думал, Александр Николаевич.

— И к какому выводу Вы пришли?

— На мой взгляд, государь, перед Россией стоят не менее трёх важнейших проблем, а именно: первая, и главная это регулярный голод и хроническое недоедание подавляющего большинства русского крестьянства. Вторая по значимости проблема представляет собой всё нарастающее отставание России в плане промышленного производства. Третья проблема — всё нарастающая угроза социальной революции. Впрочем, если решить первую проблему, третья значительно потеряет свою остроту.

— И каким образом, по Вашему мнению, можно решить проблему голода?

— Таким образом, что, решая первую проблему, мы одновременно решаем вторую, и значительно ослабляем третью.

— Экий Вы лихой кавалерист, Пётр Николаевич!

— Просто, на мой взгляд, Александр Николаевич, все проблемы в этом мире взаимосвязаны.

— Полагаю, что Вы правы — улыбнулся царь — но всё же, как решить проблему голода?

— Я предлагаю следующий план: на удельных и кабинетных землях, то есть, находящихся в прямом подчинении Двора, начать создание хозяйств, в которых землю обрабатывают сообща, не дробя её на наделы. Такая мера позволит, во-первых, убрать межи, занимающие сейчас, если брать в совокупности, огромные площади, иногда до пятой части пахотного клина. Во-вторых, появится возможность внедрить правильный севооборот и регулярное удобрение полей. В-третьих, это даст возможность применить механизацию сельского хозяйства.

— Что Вы имеете в виду, Пётр Николаевич?

— Я уже представлял Вам колёсные трактора, для буксировки артиллерии.

— Помню, отличные машины.

— На заводах в Твери и в Сормово начат выпуск таких тракторов. Для Военно-Воздушного флота требуются тягачи и заправщики, так что часть продукции пойдёт туда. ГАУ заявило о принятии на вооружение тракторов, в качестве тягачей для артиллерии, но не уверено в потребном количестве. Кстати, один трактор заменяет десять лошадей, и в обслуживании обходится значительно дешевле, чем они. Но дело не в этом. На тех же заводах начат выпуск плугов на три-четыре лемеха, борон, сеялок, жаток и прочего прицепного оборудования для тракторов. Ведутся работы по проектированию комбайна для одновременной уборки и обмолота зерновых. Проектируются также косилки и ворошилки для заготовки сена, а также машины для тюкования сена и соломы.

— Простите, Пётр Николаевич, недослышал, для чего машины?

— Для тюкования. Трактор буксирует машину, а она собирает сухое сено или солому, и увязывает его в тюки. Таким образом, фураж легче перевозить, он меньше теряется. К тому же, упакованный в таком виде фураж удобнее хранить и использовать.

— Но крестьянин по своей натуре единоличник, он желает лично работать на своём поле и самостоятельно распоряжаться полученным урожаем.

— Это верно и неверно, Александр Николаевич. С одной стороны, все мы привыкли грести под себя. В этом отношении последний крестьянин ничем не отличается от великого князя.

— Кроме Вас, Пётр Николаевич.

— Как говорят в народе: в семье не без урода.

— Это верно. — засмеялся собеседник — Однако, откуда эта странная идея общественных работ?

— Из самой сути крестьянской общины, Александр Николаевич. Насколько я знаю, мужики очень часто делают самые различные работы сообща. Собственно говоря, только вспашка земли производится лично, да и то, только потому, что тяглового скота у мужиков крайне мало, да и время весной очень ограничено. А остальное: уборка зерновых или сена, по возможности, делается сообща. Посмотрим на это и с другой стороны: никому не придёт в голову поручить изготовление сложных машин мелким ремесленникам.

— Позвольте, Пётр Николаевич, а часовых дел мастера?

— Хороший пример. Но какова цена готовых изделий часовщиков? Часы не по карману подавляющему большинству Ваших подданных. Часов нет даже у небогатых офицеров артиллерии и флота, хотя им часы нужны в качестве рабочего инструмента.

— Верно.

— К тому же, в Швейцарии часы изготавливают именно промышленным методом, на основе разделения труда. Другой вопрос, что цеха разбросаны по всей стране, но ведь и страна весьма невелика. Выращивание сельскохозяйственной продукции в количествах, способных прокормить страну, возможно только индустриальными методами.

— Хорошо, Пётр Николаевич, Вы меня почти убедили. Остаётся последний вопрос: кто будет руководить сим начинанием?

— Совершенно очевидно, не царедворец, не чиновник и не человек далёкий от сельского хозяйства.

— А кто же?

— Специалист. Агроном или ветеринар, впрочем, ветеринара или зоолога лучше поставить руководить хозяйствами, которые должны будут производить селекцию скота.

— У Вас, Пётр Николаевич, есть на примете такие специалисты?

— Имеются. В Петровской земледельческой и лесной академии есть такие замечательные учёные, как Виктор Егорович фон Графф, Иван Александрович Стебут и другие. Я успел познакомиться с директором Петровской земледельческой и лесной академии, Филиппом Николаевичем Королёвым, и имел с ним несколько весьма содержательных бесед. Если необходимо, мы составим план работ по созданию таких хозяйств.

— И Вы собираетесь давать неграмотным мужикам сложную и дорогостоящую технику?

— Ни в коем случае, Александр Николаевич! Ни в коем случае. Вся сложная техника будет сосредоточена на машинно-тракторной станции, и обрабатывать поля общин... Тут бы я предложил термин коллективные хозяйства или совместные хозяйства, для краткости — колхозы или совхозы. В МТС будут работать специально обученные мастеровые. А в качестве платы за работу МТС будет получать оговоренную часть урожая или деньги. И кстати: МТС нужно создавать в расчёте один МТС на пять-десять колхозов. Точное соотношение определим по мере накопления опыта.

— А как же сами мужики?

— Мужики в колхозе так же будут получать оговоренную долю от урожая деньгами или натуральным продуктом. Кроме того, в свободное время они могут работать на собственных приусадебных участках.

— Хорошо. — твёрдо сказал император — Прожект представляется мне многообещающим, хотя и несколько рискованным. Даю разрешение на начало работ на землях министерства Двора. Ответственным лицом назначаю Вас, Пётр Николаевич.

Мне осталось только встать и поклониться.

* * *

Филипп Николаевич Королёв принял меня на квартире нашего общего друга, профессора Меншуткина, у которого остановился, находясь в столице по делам службы.

— Помните, Филипп Николаевич, как мы с Вами рассуждали о путях развития отечественного полеводства? — спросил я его, когда мы расположились удобных креслах, в гостиной.

— Конечно, помню. Вы тогда меня поразили своими рассуждениями об индустриальных методах в сельском хозяйстве. Я долго над этим думал, и пришел к выводу, что Вы правы. Более того, я написал развёрнутую статью, и прошу Вас стать моим соавтором.

— О соавторстве не может быть и речи, Филипп Николаевич. Я всего лишь высказал некоторые суждения, а уж как Вы использовали их в научных изысканиях, дело Ваше.

— Но как же! — вскинулся профессор Королёв.

— Видите ли, в чём дело, Филипп Николаевич, наука и производство вещи очень взаимосвязанные, но не тождественные. Позвольте мне заниматься практическими делами, а наукой, при всём своём желании, я заниматься не могу. Нет времени.

После получаса препираний мы наконец-то заговорили о насущном, о коллективизации.

— Филипп Николаевич, вчера я имел беседу с Его величеством, и он поручил мне найти специалистов в области сельского хозяйства, чтобы с их помощью создать некоторое количество образцовых хозяйств.

— Гм... Некоторое количество, это сколько?

Да уж... Птицу видно по полёту, а работника по ухватке.

— А вот это как раз и нужно считать. Вот у меня список техники, которую накопили на складах Тверского и Сормовского заводов. Читаю: 'Тракторов — сто четыре. Сеялок для зерновых — сто девяноста. Борон — четыреста. Плугов трёхлемеховых — сорок семь. Плугов дисковых — пятьдесят. Подготовлено трактористов-машинистов девяносто пять, слесарей-ремонтников по тракторной и сельхозтехнике — пятьдесят три'.

— Какова моя задача, Петр Николаевич?

— Ваша задача, Филипп Николаевич, взять нужное Вам количество преподавателей и студентов вашей академии, проехать в Тверь, оценить возможности имеющейся там техники и составить план по её использованию. Вот Вам мои заметки по сему поводу, можете использовать в своих начинаниях.

— Позвольте ознакомиться?

— Сделайте одолжение.

Филипп Николаевич развернул тетрадь и принялся читать, периодически хмыкая и поднимая брови.

— Если мне позволено высказать своё мнение, Пётр Николаевич, то в этой тетради отражены немалые знания и громадный практический опыт.

— Совершенно верно. Многое из того, что тут написано, видено мною собственными глазами и подкреплено беседами с весьма знающими людьми.

Вот как я навострился! Лгу, ни словом, не погрешив против истины! Я действительно видел то, что описывал, и говорил со специалистами. Только видел я всё это в двадцатом веке. Колхоз имени Свердлова, в котором я жил всю свою жизнь как раз и явился образцом, переложенным в записку. Структура хозяйства чёткая, почти как в армии, разве что должность председателя колхоза выборная. У председателя имеется штаб в виде бухгалтера, агронома, зооинженера, главного механика и главного садовода. Под ними находятся мастера и бригадиры по направлениям работы. А далее — рядовые работники. Во время посевной в колхоз приходит техника из МТС, пашет указанные поля и засевает подготовленным семенным материалом. Летом техника приходит для культивации посевов и прочих работ, а осенью — для уборки урожая. За работу МТС получает оговоренную часть урожая, и всё остаются довольными. Колхозники тем, что все наиболее трудоёмкие работы делает техника, причём делает в объёмах недоступных прежде, когда пахали на лошади, а косили вообще вручную. А рабочие МТС получают неплохую зарплату, и вообще живут припеваючи.

Всё просто? Да, просто. Только ради этой простоты пришлось изрядно потрудиться, ломая сопротивление ретроградов, из-за чего проливались потоки крови. Может на этот раз удастся обойтись без большого насилия? Кулаки, как класс сельского ростовщика, ещё не оформились. Помещики, в большинстве своём, уже промотали своё состояние, и можно потихоньку начать реквизицию их земель, оставив пока высокодоходные латифундии, которых в России мало.

— Очень интересно. — наконец говорит Королёв, откладывая тетрадь — В Вашей рукописи упомянуты комбайны, механизированные зерновые тока и другая техника. Я могу увидеть эту технику в Твери?

— Да, они тоже имеются, но только по одному экземпляру. Продемонстрировать работу зернотока сейчас можно, а вот работу комбайна — только осенью, когда созреет урожай. Но для расчёта потребности достаточно знать, что захват жатки комбайна три с половиной метра, и движется комбайн со скоростью от пяти до семи километров в час.

— С какой скоростью?

— Со скоростью быстро идущего или бегущего трусцой человека.

— Я видел работу прицепных комбайнов во Франции. Там он двигался при помощи локомобиля со скоростью медленно идущего человека. Локомобиль обслуживался машинистом и помощником машиниста, комбайн обслуживал машинист и семь мужиков. При этом комбайн производил работу двадцати человек.

— Комбайн, который Вы увидите в Твери, обслуживается двумя: машинистом и помощником машиниста.

Я по возможности скопировал устройство комбайна СК-4 'Нива', на котором мне довелось работать когда-то в той жизни. Сначала помощником комбайнёра, а потом и комбайнёром. Устройство всех частей и механизмов комбайна я знаю, другой вопрос, что доступных материалов в России девятнадцатого века явно недостаточно. Комбайн построен в основном из дерева, да и мощного мотора пока нет, поэтому пришлось установить на него два дефорсированных авиационных двигателя. Недолго они проработают: пыль, высокая температура и вибрация убьют моторы за пару месяцев, но это не страшно: нам важно показать мужикам работоспособную машину, выполняющую огромный объём работы. Кроме того, осенью устроим демонстрацию техники в высочайшем присутствии, а это всем рекламам реклама.

— У Вас, Филипп Николаевич, есть два месяца на составление плана действий и подбор руководящего персонала. Рекомендую Вам выбрать места для МТС недалеко от железной дороги, так как нам нужно учесть доставку лошадиного навоза из Петербурга и Москвы. Удобрять-то поля надо, а минеральных удобрений нет. Придётся обходиться натуральными.

— Да-да, Пётр Николаевич! А нет ли у Вас мыслей об организации производства в России удобрений?

— Мысль-то есть, и я даже знаю где добывать сырьё, но кто этим будет заниматься? У меня нет времени, а главное, нет людей.

— Что Вы скажете на то, что я подберу таких людей? Правда, остаётся вопрос финансирования ...

— Будут надёжные люди, деньги найдутся, Филипп Николаевич.

* * *

— Господа офицеры!

По команде начальника штаба офицеры приняли строевую стойку, и смотрят на меня, кто весело, кто исподлобья. Прекрасно то, что неприязненных и презрительных взглядов нет: значит в их глазах, несмотря на юный возраст и отсутствие академического образования, я полноценный командир.

— Ваше императорское высочество, личный состав Главного штаба Военно-Воздушного форта построен!

Стоящий передо мной капитан второго ранга статен, высок, и красив той мужской красотой, что так нравится женщинам и вызывает дружескую симпатию мужчин.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствую я штабистов привычным меня обращением, но меня понимают, и в ответ дружный рёв:

— Здравия желаем, Ваше императорское высочество!

— Сегодня мы начинаем первые в истории командно-штабные учения Военно-Воздушного флота Российской империи. Искренне надеюсь, что цели и задачи учений будут вами полностью выполнены, а вами будет получен бесценный опыт управления воздушной армией. Вы и находящиеся при штабе ВВФ офицеры Армии и Форта получите опыт взаимодействия таких непохожих родов и видов войск. Высочайшим указом командование штабом на время учений поручено капитану второго ранга Младкову Вячеславу Михайловичу. Господин капитан второго ранга, прошу принять управление на себя.

— Слушаюсь! Господа офицеры!

Я отошел к группе генералов, адмиралов и офицеров Армии и Флота, прибывших наблюдать за ходом КШУ. В группе находились также иностранные представители — военные атташе многих европейских государств.

Самолёты сейчас примерно соответствуют аппаратам десятых годов ХХ века, хотя более совершенны в смысле аэродинамики. Но, так же, как и те, первые самолёты, наши скороспелые аэропланы несут в себе массу угроз самим пилотам. Всё просто: ещё не накоплен опыт. Самолёты летают со скоростью в районе ста километров в час, наиболее скоростной из них, 'Аист' разгоняется аж до ста сорока, но недолго, потому что моторы уж очень 'сырые'. Из фигур пилотажа освоены только крены при поворотах да пикирование. Высший пилотаж даже не начали осваивать, хотя попытки имеются, да. Молодой идиот из Трубецких, получил несколько уроков у своего пилота, и на третьем же самостоятельном полёте попытался сделать 'мёртвую петлю'. Этот болван даже не удосужился пристегнуться! Разумеется, он совершил все возможные ошибки, и в результате выпал из самолёта, а сам неуправляемый аппарат врезался прямиком в балкон, на котором находились друзья и невеста Трубецкого. Из десятка присутствующих не спасся никто. В доме возник серьёзный пожар, который потушили с большим трудом. Подобные катастрофы, как мне докладывают, периодически происходят в разных местах, одна была и на нашем заводском аэродроме, когда пилот попытался закрутить бочку, но из-за малой высоты врезался в землю. Пока я запретил отработку фигур высшего пилотажа на малой высоте, до появления действительно мощных двигателей, но инженеры в сотрудничестве с пилотами уже думают над тем, как расширить возможности самолёта.

Что до боевого применения самолётов, то пока достаточно имеющихся возможностей: разведки и бомбометания с горизонтального полёта. Сейчас сценарий командно-штабных учений посвящен отражению массированного десанта условного противника, разгрома его основных сил, и ответного десанта на вражеское побережье.

На мой взгляд, сценарий вполне дурацкий, но что ценно, возможности ВВФ позволяет продемонстрировать очень ярко.

Всё идёт как положено: на три телеграфных аппарата поступают телеграммы-молнии, офицеры связи приносят пакеты с докладами и отчётами командиров частей и соединений, офицеры на картах отмечают текущую обстановку, командующий диктует свои решения.

Чтобы штабистам жизнь не казалась раем, в сценарий введены всякие сложности, задачки и вводные: то супостат сбивает разведывательные самолёты, то он же подкидывает ложные данные. А то собственные интенданты не поставляют вовремя боеприпасы, или поставляют, но 'не того калибру'. Или же флот супостата совершает неожиданный манёвр, отследить который авиация не может из-за погодных условий. Ну и оперативные скачки, как же без них.

Штаб работал в трёх залах Гатчинского дворца, наблюдатели имели возможность переходить из зала в зал, с условием, что не будут мешать работе. Я обратил внимание: если вначале военные атташе больше дегустировали вино и сплетничали, то спустя несколько часов, почти все обзавелись блокнотами и начали фиксировать происходящее.

Не страшно, что они сейчас узнают что-то важное. Гораздо важнее, что наши офицеры видят, как европейцы учатся у нас: значит, у нас есть чему учиться.

На третий день учений прибыл император со свитой, и сразу вызвал меня.

— Ну-с, Пётр Николаевич расскажите, чем Вы напугали англичан и шведов?

— Не понимаю, о чём Вы говорите, Ваше императорское величество. По легенде учений рассматривается совершенно абстрактная местность

— Ну-ну. И при этом местность поразительно похожа на шведское и шотландское побережье.

— Это случайность, Ваше императорское величество. Если угодно, я прикажу заменить карты.

— Зачем? Я ведь не заявлял протест, когда британцы на своих учениях 'воевали' с нами безо всякой маскировки. Но британский посланник на приёме выглядел весьма расстроенным, что мне очень понравилось.

Мы отошли от свиты и селись в кресла, в небольшой нише

— Они бы сильнее расстроились, Ваше императорское величество, если бы знали, что в качестве учебной задачи штаб ВВФ разрабатывает атаку и захват Гибралтара. Кстати, Ваше императорское величество, предварительный анализ показывает, что захват Гибралтара объединёнными русско-испанскими силами вполне решаемая задача. Если заручиться нейтралитетом Франции и помощью Турции, то эта задача становится совершенно реальной.

— А флот Великобритании?

— Имеется недурная возможность если не уничтожить британский флот, то, по крайней мере, ополовинить его.

— А что это даст нам?

— Разрешите говорить прямо и цинично?

— Раз уж у нас откровенный разговор, то буду рад.

— Европа является нашим старым врагом, а главарём европейской шайки разбойников является Великобритания. Если мы резко ослабим её, то в Европе вспыхнет война за главенство, причём эта война продолжится в виде кровавой драки за колонии. Предположим, что всеевропейская война всё же началась, то России стоит придерживаться нейтралитета, доброжелательного к Германской империи, Испании и Турции.

— Турции? Турция наш вековой враг.

— Я так не думаю, Ваше императорское величество. Наоборот, при правильной постановке дел, Турция будет нашим верным союзником, прикрывающим наш южный фланг.

— Нам, для свободной торговли насущно необходимы Проливы.

— Тонкость в том, что нам нужны не сами Проливы, а всего лишь возможность свободно ими пользоваться.

— Поясните свою мысль.

— Я полагаю, что если гарантировать Турции невмешательство в её внутренние дела, гарантии ненападения и неучастие в коалициях против неё, то мы получим доброго друга и соседа. Если мы, к тому же, постараемся помирить Турцию с Персией, или, по крайней мере, стать посредником в их мирных переговорах, то у нас высвободятся серьёзные вооруженные силы для других направлений. А Проливами в этом случае мы сможем пользоваться безо всяких ограничений.

— Я такие речи слышу довольно часто, Вы не первый, Пётр Николаевич, кто мне это говорит.

— Значит, у меня есть единомышленники. Не секрет, кто это?

— Министр внутренних дел Игнатьев и министр иностранных дел Горчаков. Знакомы ли Вы с этими господами?

— Близко не знаком. Вы считаете, что мне следует ближе познакомиться с ними?

— Это было бы желательно. И первый шаг должны сделать Вы, безо всякого влияния со стороны.

— Я понял Вас. Что касается Турции, то меня приглашает в Стамбул для демонстрации самолёта Его императорское величество султан.

— Такое приглашение грешно игнорировать. Когда отправитесь?

— Как только подготовят поезд, то есть не далее следующей недели.

* * *

И вот я снова в пути, и снова в попутчики мне навязался принц Вильгельм. Он приехал в Петербург по вопросам, связанным с Кёнигсбергским авиазаводом. По приезду он сразу явился ко мне.

— Как я рад Вас видеть, мой друг! — говорил он, обнимая меня — С Вами, Пётр, мне интересно, Вы дали мне массу увлекательных занятий!

— Дорогой Вильгельм, я тоже рад Вас видеть, и счастлив, что наши интересы совладают.

Поговорили о делах, о том, что в Германии, как и в России, да и в остальной Европе воцарился настоящий культ технических видов спорта. Самолёты, мотоциклы, а с недавних пор ещё и автомобили, стали просто культовыми предметами, а их обладатели божествами. Началось даже стихийное формирование клубов: люди вскладчину покупают самолёт или мотоцикл, изучают его устройство, обслуживают и по очереди водят или летают.

— Вильгельм, а почему бы, нам не создать сеть мото и аэроклубов под собственным патронатом?

— Прекрасная идея! И где же мы создадим первый аэроклуб, в Петербурге или Берлине?

— Вильгельм, а давай сделаем не по-Вашему и не по-моему?

— Как это?

— Мы создадим первый в мире аэроклуб в Стамбуле!

— Прекрасная идея!

И вот мы снова в знакомом поезде, движемся в Одессу, где нас ожидает пароход, который довезёт нас до Стамбула. В салоне нашего вагона собрались мы с Вильгельмом и офицеры нашей свиты. Кто-то курил, сидя на угловом диване под вытяжкой, кто-то смаковал вино, двое играли в шахматы, и ещё четверо наблюдали за их игрой. Народ культурно проводил время. Мы с Вильгельмом сидели как бы со всеми, но совершенно отдельно: казалось бы, хлипкая, декоративная решёточка, увитая неизвестной мне зеленью, надёжно глушила все наши разговоры.

— Вильгельм, скажите, а чего Вы ждёте от нашего визита в столицу Блистательной Порты?

— Трудно сказать, Пётр. С одной стороны, я принц, но с другой стороны деду наследует мой отец, поэтому турецкие вельможи и политики посмотрят на меня с интересом, но серьёзно в расчёт не примут. Так что мы с Вами, дорогой друг, совершаем ознакомительную поездку без серьёзных последствий.

— Хм... В этом отношении, я являю собой нечто ещё менее значимое: я практически не имею никаких прав на престол.

— Зато Вы, Пётр, известный изобретатель и преуспевающий промышленник.

— Промышленником являетесь и Вы, Вильгельм.

— Я, наконец, понял Ваш вопрос, Пётр.

Вильгельм замолчал и потёр ладонью лоб. Любопытный он человек: твёрдый, умный и очень способный. Очень тактичный. К примеру, моё имя он произносит по-русски 'Пётр', в то время как все знакомые мне немцы говорят: 'Питер'. Русское произношение имени он выучил после единственной моей оговорки, когда я сказал, что мне приятнее слышать своё имя по-русски.

— Нас ждут весьма тяжёлые времена, Пётр. — заговорил Вильгельм — Некоторые специалисты предсказывают обострение экономической борьбы между нами и Великобританией. Скорее всего, эта борьба перерастёт в открытое противостояние, а далее в войну.

Ничего себе анализ! Не ожидал такого от простого принца из девятнадцатого века.

— И что из этого следует?

— Пётр, мы с Вами друзья с недавних пор. До знакомства с Вами я не слишком высоко ценил русских и Россию. Мой отец и матушка, известные англофилы, воспитывали меня в том же духе, и противостояли их влиянию только кайзер и кайзерина, и в довольно значительной мере Отто фон Бисмарк. Вы показали мне Россию с неожиданной стороны, а Ваши слова об англичанах, и особенно беседы с тремя задержанными службой безопасности английскими шпионами, орудовавшими при дворе, открыли мне глаза на многое.

— Вы рискнули взять под стражу английских агентов?

— Гораздо хуже: я лично пошел на операцию, и так получилось, что в это время они получали инструкции от своего английского шефа, герцога Мальборо.

— И что получилось?

— Вышло очень нехорошо. Мы развели их в разные комнаты и начали допрашивать. Агенты запели сразу, и выяснилось, что англичанам они докладывали абсолютно все секреты Германской империи. Абсолютно все, Пётр! Для них интересы Великобритании выше интересов их собственной Родины! Непостижимо!

Вильгельм страдальчески скривился и сжал виски ладонями.

— Что произошло далее? — прервал я страдания принца.

— Далее я лично допросил лорда. Вёл он себя безобразно: дерзил, кричал совершенно невозможные оскорбительные вещи, но, в конце концов, заговорил. Главными агентами англичан в нашей державе являются мои драгоценные родители. Они совершенно бесплатно доносят англичанам всё, что им становится известным. Мальборо договорился до того, что начал угрожать мне исключением из очереди наследования. Надо полагать, он имел некоторые основания заявить это.

Вильгельм опять замолчал.

— Что произошло далее?

— Далее? Я приказал гауптману фон Чернову заткнуть это поток словесных испражнений, и он сделал это, правда, немного перестарался... Да.

— Что он сделал?

— Нечаянно свернул шею этому негодяю.

— Всего-то? Я бы обеспечил ему массу очень неприятных и болезненных ощущений. Надеюсь, вы инсценировали несчастный случай?

— Как Вы догадались, Пётр?

— Такой уж у меня несколько криминальный склад ума.

— Шутите, понимаю. Именно так мы и сделали. Погрузили всех в коляску, да и сбросили с высокого обрыва, там, где дорога опасно приближается к круче. Якобы не справились с управлением.

Вильгельм помолчал и добавил:

— Лошадей жалко, Пётр. Вечно они страдают из-за своей преданности людям.

— Да, лошадей жалко.

— Но вернёмся к тому, с чего я начал, а начал я с германо-британского противостояния. Видите ли, Пётр, совсем недавно я считал, что территориальные проблемы Германия должна решить за счёт земель, расположенных на Востоке, но потом задумался: а кому выгодны такие мысли?

Вильгельм опять немного подзавис, пришлось его подтолкнуть:

— И кому они выгодны?

— Судите сам: чаще всего такие мысли высказывают именно англофилы. Если хотите знать, в этой среде всё чаще высказывается мысль, что Россия себя изжила. А коль так, то недурно бы её расчленить и поделить между сильными державами мира сего, как некогда поделили Польшу.

— Хм... Мысль в какой-то мере логичная, и что же Вас от неё отвратило, Вильгельм?

— Я несколько раз спрашивал британских деятелей, близких к тем, кто принимает решения: 'А выступит ли Великобритания на стороне Германии в случае большой войны, не предаст ли она Германию'? Каждый раз ответ был крайне уклончивым. Да, при желании, можно такие ответы расценить как полную поддержку Германии. Но можно расценить их и совершенно наоборот. Я понял: Германию толкают к войне против России. Когда я подружился с Вами, то увидел, что такая война окончится либо разгромом Германии, либо взаимным истощением наших держав, а победителем в любом случае, будем не мы и не вы.

— Отсюда вывод: Германии и России надо дружить. Верно?

— Безусловно, верно. Третьей державой в нашем блоке должна стать Турция: она обезопасит ваш южный фланг, а объединённый флот трёх держав сможет завоевать Средиземное море.

— Воистину мысли умных людей идут сходными путями, Вильгельм. Недавно я беседовал с императором Александром, и высказал ему очень сходные мысли. Разница лишь в том, что я предположил участие в таком союзе ещё и Испании, причём я говорил о возвращении Испании Гибралтара.

— Ну, тогда вспомним и о том, что мальтийские рыцари просились под руку императора Павла, но англичане нагло захватили Мальту.

— Это верно, Вильгельм. Мальта в качестве русско-германо-турецкой военно-морской базы смотрелась бы куда привлекательнее, чем в нынешнем положении.

— Пётр, если мы придумаем ход, позволяющий вернуть Кипр туркам, то британское влияние в Средиземном море приблизится к точке замерзания.

— Ещё бы к нашим рекомендациям кто-то прислушался...

В Стамбул мы прибыли поздним вечером, но, несмотря на поздний час, нас встречали с оркестром. Почётный караул, составленный из моряков гвардейского экипажа во главе с весьма представительным офицером, промаршировал мимо нас, а мы с Вильгельмом, в парадных мундирах, приняли этот маленький парад.

Наутро нас провели во дворец, где мы были приняты лично султаном Абдул-Хамидом II. Церемония оказалась торжественной, блестящей, и при этом, нисколько не затянутой. Какие-то сорок минут, и мы остались наедине с султаном.

Султан мне понравился. Рослый, сильный мужчина лет сорока, в синем мундире, украшенном богатой вышивкой, через грудь идёт муаровая лента, на голове алая феска. Лицо умное, с яркими чёрными глазами. Даже крупный нос не делает его непривлекательным.

— Располагайтесь удобнее, дорогие гости. Насколько я знаю, вы не завтракали?

— Не было аппетита, Ваше императорское величество. К тому же я волновался перед важной встречей. — совершенно честно ответил я, а Вильгельм согласно покивал.

— В таком случае, вместе и позавтракаем, я тоже слегка волновался, ожидая вас.

— Почему?

— Признаться, я не ожидал, что Вы, Великий князь Петер, примете моё приглашение. Кстати, если вы не возражаете, мы обойдёмся без титулований.

— Как будет угодно хозяину сего дома. — вежливо ответил я, а Вильгельм снова согласно поклонился.

— Прав ли я буду, предположив, что ваш визит связан с негласными поручениями ваших повелителей?

— Не вполне — ответил я — русский император не давал мне никаких поручений, но отлично знает мою точку зрения на русско-турецкие и шире, на внутриевропейские международные отношения. В этом смысле уместно говорить о прояснении позиций. Но главная моя цель — увидеть Турцию своими глазами, поскольку я всегда с симпатией относился к Турции и населяющим её народам.

— Симпатия к народам Турции... Это прекрасно, но какой из них Вы почитаете главнейшим?

— Разумеется, турецкий. Но я отлично понимаю, что Турция, как и Россия, является великой империей и при этом состоит из различных народов. В России главнейшим народом является русский, но при этом нельзя преуменьшать важности татарского народа в деле строительства державы. Не забудем и о том, что татары и некоторые другие народы России являются приверженцами ислама, то есть, Россия сути многонациональная и многорелигиозная держава.

— К чему Вы это говорите?

— К тому, что Турция находится в сложном положении, и может быть имеет смысл объявить религиозный мир ради величия страны. Националистов можно успокоить учреждением культурных автономий разным народам. Это всего лишь совет, рассмотрите его, а где и как будете его применять и учтёте ли вообще, воля Ваша.

— Я обдумаю Ваши слова. Но я хотел поговорить о другом: мой военный атташе присутствовал на манёврах, и был весьма впечатлён действиями самолётов против флота. Он же докладывал мне о недавно завершившихся командно-штабных учениях Военно-Воздушного флота России, и результаты этих учений я считаю чрезвычайно важными и для моей страны. Турция имеет огромное морское побережье, и самолёты помогли бы в его охране и обороне.

— Извините великодушно, Ваше величество, но как мне обращаться к Вам без титулования?

— Зовите меня просто Абдул-Хамид.

— Благодарю Вас, многоуважаемый Абдул-Хамид. Если на то будет Ваша воля, то в ближайшее время мы проведём публичную демонстрацию самолётов, а затем, там и тогда, где и когда Вы укажете, мы проведём небольшие манёвры с участием Ваших Армии и Флота.

— Договорились. Я дам указания, и сегодня же к вам прибудут офицеры, имеющие необходимые полномочия.

Два дня мы с Вильгельмом наносили визиты важнейшим сановникам Османской империи, а тем временем шла подготовка к нашему выступлению. Дело в том, что поле, на котором ранее предполагалось провести показательные полёты, оказалось неспособным вместить всех желающих. Первоначально рассчитывали на двадцать-тридцать тысяч зрителей, но полиция доложила, что ожидается никак не менее семидесяти тысяч. В связи с этим турецкая сторона подобрала другое поле и приступила к его оборудованию. Ну что же, безопасность зрителей, прежде всего, поэтому мы занялись другими делами.

На третий день, к семи часам я приехал на аэродром, и осмотрел на нём все сооружения. Всё было в порядке: самолёты выставлены на стоянке под надёжной охраной, в палатках, с поднятыми для вентиляции крыльями, устроены рабочие места ремонтников. В просторном обвалованном окопе устроено бензохранилище. Правильно организованы места для жилья, отдыха и питания персонала. Всё честь по чести. К девяти часам начала собираться публика, распределяясь согласно купленным билетам: для важных особ устроены трибуны под разноцветными навесами. Для публики попроще навесы устроены из простой отбеленной парусины, а места обладателей самых дешёвых билетов не накрыты ничем. Я обратил внимание, что вокруг поля устроены несколько сотен туалетов, раздельно женских и мужских. А ещё на поле стояло множество бочек с водой, помещённых в специальные охладители испарительного типа. Я подошел к одному, и мне налили стаканчик довольно прохладной воды.

— Нет ли опасности заразиться через воду? — спросил я у сопровождающего меня офицера.

— Такая опасность есть всегда, но для этих источников она крайне мала, поскольку обеззараживается хлором, по русскому методу Петра Карачарова.

— Я и не знал, что хлорирование воды стало распространяться.

— Ваш соотечественник, доктор Боткин с недавнего времени стал пропагандировать этот метод, и наше Министерство Внутренних дел сочло за благо последовать рекомендациям знаменитого врача.

В десять торжественно прибыл сам султан, которого я встретил у его ложи. Рядом с султаном стоял мальчик лет двенадцати, очень похожий на отца.

— Покажите ваши самолёты, великий князь. Я и сам с интересом осмотрю их, но меня очень просил о том же и мой сын, шехзаде Мехмед-Селим.

— С удовольствием, Ваше императорское величество.

Я повёл царственных экскурсантов и их свиту вдоль ряда самолётов:

— Первым в ряду стоит самолёт М-1, ещё с паровым двигателем. Мы демонстрируем этот самолёт специально для того, чтобы зрители воочию убедились в том, какой громадный шаг в своём развитии совершила авиация за столь короткое время. Может быть, шехзаде угодно осмотреть самолёт изнутри?

Юный принц робко взглянул на отца, и, получив поощрительную улыбку, моментально взлетел по приставленной лесенке внутрь кабины.

— Если бы я не предложил, юноша не пережил бы любопытства! — шепнул я султану.

— Я и сам с трудом удерживаюсь от того, чтобы не забраться в самолёт самому. — улыбнулся он в ответ.

Я вкратце объяснил султану и его свите устройство самолёта, то же самое объяснял принцу офицер, который взобрался на крыло самолёта, с другой стороны. Через минуту мы перешли по очереди ко всем самолётам, каждый раз позволяя сыну султана забираться в кабину. Наконец подошли к 'Аисту'.

— Ваше императорское величество, а вот этот самолёт Вы можете освидетельствовать лично.

— Ну, наконец-то. — тихонечко буркнул султан, и поддерживаемый под локоток свитскими, поднялся в салон.

— Если у Вас имеется такое желание, Ваше императорское величество, то сегодня Вы можете осмотреть Вашу столицу с высоты птичьего полёта.

— С удовольствием сделаю это. Вы ведь устраивали подобные прогулки для своего повелителя?

— Дважды, Ваше императорское величество. Причём один раз — во время маневров с применением боевого оружия. Кроме этого, я катал германского кайзера и кайзерину над их столицей, а кайзерина, кроме того совершила воздушное путешествие из Гамбурга в Берлин и обратно.

— Да, я слышал об этом.

— Могу ли я просить разрешения на участие в полёте? — вдруг вклинился юный принц.

— Мы вместе полетим, мой сын. — решительно сказал султан — Но вначале покажем самолёты народу.

Султан направился в свою ложу, а мы принялись отрабатывать программу.

Главной изюминкой сегодняшнего представления была демонстрация первого в мире публичного парашютного прыжка. У себя в Петербурге такие прыжки совершались множество раз на охраняемом полигоне, а вот на публике...

— Сейчас, на ваших глазах, эти отважные мужчины взойдут в самолёт, поднимутся в нём на высоту, куда залетают лишь орлы, и бесстрашно бросятся вниз! — синхронно закричали в свои рупоры глашатаи — Но не бойтесь, добрые люди! У каждого из них есть крепкий шёлковый купол, при помощи которого отважные воины опустятся на это поле!

Самолёт разбежался по полю и начал подъём. Двигаясь кругами, он набрал высоту около полутора километров. Было видно, что в боку самолёта открылась дверь, откуда один за другим отделились четыре человека. В прозрачном воздухе было прекрасно видно, как смельчаки, раскинув руки и ноги, отвесно падают вниз. Зрители замерли. Тишину прерывали только дыхание людей и тоненький плач какой-то чересчур впечатлительной дамы. Но вот, получив неслышную снизу команду, каждый из них резко дернул правой рукой, и над ними вспухли сначала маленькие лоскутки вытяжных парашютов, а потом и круглые красно-белые купола. Толпа внизу издала восторженный рёв, и попыталась двинуться на поле, встретить парашютистов, но полиция пресекла эту попытку. Мне, с моего места, было видно, как полицейские деловито упаковали в чёрные кареты несколько наиболее буйных зрителей.

А парашютисты развернули на тросиках знамёна Турции, России и Германии. Турецкий флаг, конечно же, был больше других, что и понятно: это дань уважения принимающему нас государству и его народам. Приземление всех четырёх парашютистов оказалось очень зрелищным: парашютисты приземлились на небольшом пятачке, ловко погасили парашюты, отстегнули их, и, построившись короткой шеренгой, отправились к султанской ложе.

— Мой повелитель! — доложил правофланговый парашютист — Первый в мире публичный групповой парашютный прыжок совершен в твою честь и во славу Османской империи!

Султан просиял:

— Воистину сегодня благословенный день! Но как случилось, что Вы, великий князь, подготовили именно турок?

— Именно турок, Ваше императорское величество, хотя среди них имеется и араб. Но это Ваши верноподданные, Ваши офицеры.

— Однако мне решительно непонятно, каким образом Вы успели приготовить их.

— Всё довольно просто, Ваше императорское величество. Начальник Вашего Генерального штаба прислал в Россию троих флотских и двоих армейских офицеров, для ознакомления с новым родом войск, с авиацией. Начальник группы, генерал Мехмед-паша, разрешил своим офицерам освоить искусство пилотирования и парашютные прыжки. Сам генерал, к сожалению, не был допущен к этим занятиям по медицинским показателям: возраст, боевые ранения и заболевания не позволили это. А офицеры прошли курс подготовки и решили устроить сюрприз своему повелителю.

— Я горжусь тем, что мои офицеры являются высоконравственными, прекрасно образованными, отважными и инициативными патриотами Османской империи! — торжественно заговорил султан — Из дали веков, поколения предков передали нам свою отвагу, мудрость и верность...

Речь султана была искренней и настолько эмоциональной, что высекла слезу даже у меня, старого циника. Публика же отреагировала на речь едва ли не единодушными слезами.

В это время, по сигналу с земли, самолёт снизился, и стал совершать обширные круги над полем. А за снизившимся самолётом развернулся длинный зелёный транспарант с надписью на русском, турецком и немецком языках: 'Да будет непоколебимой в веках дружба Османской, Русской и Германской империй!' Зрители приветствовали дружными одобрительными криками. Вскоре самолёт пошел на посадку, перед самым приземлением отстегнув транспарант.

— А теперь и я лично, вместе со своим сыном-наследником желаю совершить полёт во славу великой Османской империи, и её народов! — провозгласил султан и отправился на поле к 'Аисту', подготовленному к взлёту. Я занял место за штурвалом, и повёл машину на взлёт. Несколько кругов над полем, круг над Стамбулом, и мы совершили посадку под оглушительные приветственные крики народа.

Вечером мы сидели в обществе султана и нескольких его приближённых, в чудесной беседке, откуда открывался великолепный вид на Стамбул в Босфор. На столиках перед нами стояли угощения и напитки, и я по очереди пробовал от всех блюд. Всё было невероятно вкусно, впрочем, я и в той жизни очень уважал турецкую кухню. А тут, учитывая, что всё готовилось лучшими в мире поварами, всё было просто бесподобно. Султан тактично дал нам с Вильгельмом время насладиться кушаньями, и уже насытившись, я завёл разговор:

— Ваше императорское величество, я хочу предложить вам, вслед за Германией и Испанией построить у себя авиационный завод. Сначала он будет выпускать лицензионные модели для оснащения ваших вооруженных сил, а затем, после накопления опыта, ваши инженеры создадут и нечто своё, оригинальное.

— И где же Вы предлагаете построить такой завод?

— Где Вам будет угодно, Ваше императорское величество, а я бы предложил Трабзон. В этом городе уже имеются судостроительные верфи, значит, есть откуда взять мастеровых. Кроме того, это порт, он позволит принимать грузы прямиком из наших заводов.

— А справятся ли турецкие мастеровые с такой сложной техникой?

— Конечно же, справятся. Для начала они будут только собирать моторы и самолёты из готовых деталей, но постепенно начнут изготовлять их самостоятельно.

— И в какую же сумму нам обойдётся такой завод? Вы знаете, великий князь, что финансы Турции сильно расстроены, нам приходится выплачивать огромные проценты по кредитам. Золото и серебро не задерживаются в нашей казне. Увы. Это правда.

— Мы готовы принимать в оплату продукцию турецкого хозяйства: крупы, сухофрукты, ткани, готовую одежду и обувь, и многое другое. Ассортимент мы согласуем.

— Это предложение очень выгодно Турции. В чём Ваша выгода, князь Пётр?

— Моя выгода состоит из многих составляющих. Во-первых, я получу от вас дешёвые продукты питания для рабочих своих заводов и фабрик. Ими же будут питаться и военнослужащие Военно-воздушного флота. Это выгода, так сказать, непосредственная. Кроме того, Турция, получив собственный авиазавод, не будет зависеть от Франции и Англии в части авиации. Получив собственные воздушные силы, Турция сможет проводить более самостоятельную политику в Средиземном море, некогда бывшем внутренним морем Османской империи. Наконец, Турция, развивая собственную промышленность, быстрее рассчитается с внешними кредиторами, и сбросит с себя долговое ярмо.

— Это выгодно Российской империи?

— Считаю, что безусловно выгодно. Независимые от внешнего влияния Турция и Россия, являются естественными союзниками. Третьим нашим естественным союзником является Германская империя, а четвёртым Испанское королевство.

— Русский император согласен с Вами?

— Да, Ваше императорское величество. Мы беседовали по сему поводу с императором Александром, и пришли к общему выводу, что если Турция гарантирует нам свободу судоходства через Проливы, то Россия, в свою очередь, сможет помочь Турции в решении средиземноморских проблем.

— Каким образом?

— Во-первых, объединив военно-морские флоты. Во-вторых, помогая создать боеспособный Военно-Воздушный флот Османской империи. А, кроме того, мы можем помочь в обучении инженеров, техников и мастеровых для турецкой промышленности, а также агрономов для вашего сельского хозяйства.

— Мне докладывали, что Вы проводили показы сельскохозяйственной техники, это верно?

— Мы готовы помочь Турции в строительстве заводов по производству такой техники.

— А как же мечта о воздвижении креста над Святой Софией? В России с этой идеей носятся многие. Очень многие люди, в том числе и весьма влиятельные.

— Считаю такие мечты глупостью. Если уж смотреть на мир с религиозной точки зрения, то исконным ветвям братских мировых религий, коими являются православное христианство и ислам, следует жить в мире, и, по возможности, противостоять сионизму и наиболее вредным сектам протестантизма. Ваше слово есть слово девяносто девятого халифа, это самое весомое слово в мире ислама.

— Я обдумаю Ваши слова, мой друг, и мы ещё поговорим на эту тему.

* * *

Сценарий манёвров, которые проводили турецкие армия и флот на берегу Мраморного моря, был прост: корабли флота готовились высадить десант, а части армии противодействовали этому. Шесть самолётов, привезённых нами, поделили поровну между противоборствующими сторонами и назначили вести разведку. В каждый самолёт посадили по турецкому офицеру, он наблюдал за действиями 'противника' в бинокль, обозначал на карте и доставлял командованию, а в особо срочных случаях, сбрасывал своё донесение или приказание из штаба в тубусе, снабжённом ярко-красной лентой. В сущности, ничего сложного, но офицеры штаба отметили улучшение управляемости частей армии и кораблей флота.

— Теперь я буду добиваться, чтобы в каждом соединении от дивизии и выше, был собственный авиационный отряд связных и разведывательных самолётов. — заявил турецкий флотоводец Бозджаадалы Хасан Хюсню-паша — такие же отряды непременно должны быть и в каждой военно-морской базе и пункте базирования нашего флота. Сухопутные военачальник восприняли его слова с полнейшим одобрением. Военные тут же принялись считать потребности турецких армии и флота в авиации, и были весьма огорчены ценой импортных самолётов. Военные, зная о моём предложении султану, подходили ко мне обсуждать тонкости возможного сотрудничества России и Турции в области авиастроения. В общем, осознание взаимной выгоды сотрудничества наших держав всё сильнее укреплялось среди османского генералитета.

А учения тем временем, шли своим ходом. Все были заняты, все при деле. Отдельно использовался 'Аист', который я подарил лично султану. Этот самолёт летал свободно, контролируя сверху ход учений, и не предоставляя информацию ни одной из сторон.

Но на четвёртый день манёвров из Стамбула примчался посыльный с телеграммой: 'В Петербурге попытка мятежа. Государь-император тяжело ранен, срочно требует к себе великого князя Петра Николаевича. Самолётная эстафета подготовлена от Одессы. Подписал: полковник Власьев'.

— Что-то важное, мой друг? — осведомился Абдул-Хамид, увидев как изменилось мой лицо при чтении телеграммы.

Я повернулся к султану и протянул ему бланк с наклеенными бумажными полосками:

— Ваше императорское величество, я вынужден срочно отправляться на Родину. Разрешите мне отправиться в Россию на ближайшем пароходе.

— Пароход идёт слишком медленно, Пётр Николаевич. На скоростном миноносце Вы доберётесь быстрее. Время дорого, я распоряжусь предоставить Вам самый быстроходный из имеющихся в моём флоте.

— От всего сердца благодарю Вас, Ваше императорское величество. Прошу Вас не прерывать манёвров, офицеры авиагруппы отлично подготовлены и способны довести дело до конца. Я же, с Вашего позволения, отправляюсь.

* * *

Переход из Стамбула в Одессу оказался довольно быстрым, но очень неприятным из-за сильной вибрации, жары и угольной пыли. И это при умеренном волнении. Бедные моряки! Как же они страдают на своих утлых судёнышках! Определённо нужно переходить на нефтяное отопление корабельных котлов, да и недурно бы увеличить размерения миноносцев, а то нахождение в этих тесных, сырых, насквозь продуваемых посудинах выглядит изощрённой пыткой.

В Одессе я распрощался с капитаном турецкого миноносца, пригласив его посетить меня во время его отпуска, и отправился на причал, где меня уже ожидал мотоцикл с коляской и жандармский поручик. После морского перехода на корабле меня ощутимо трясло и раскачивало так, что хотелось лечь прямо на причал, и переждать неприятные ощущения. Но дело есть дело, и я скомандовал жандарму:

— Доложите, что Вам известно о мятеже в столице, поручик.

— Подробностей почти нет, Ваше императорское высочество. Известно только, что группа генералов и гвардейских офицеров попыталась силой ворваться в мызу Александрия, в Петергофе, с целью низложить императора Александра Николаевича. С ними было до роты солдат Преображенского полка, все вооружены винтовками, револьверами и холодным оружием. Заговорщики сумели прорваться на территорию мызы, перебили и обезоружили охрану, тяжело ранили самого государя-императора. Каким-то образом люди верные присяге, сумели достичь лагеря пехотного полка, расположенного неподалёку в летнем лагере. Полк, поднятый по тревоге, спешно выдвинулся к Александрии и захватил многих заговорщиков. Больше сведений я не имею.

— Хорошо. Везите меня к самолёту.

Мы подошли к ожидавшему нас уже заведённому мотоциклу, и стали грузиться. Поручик за руль Андрей, который, кстати, выглядел не в пример лучше меня, сел ему за спину. Я уселся в коляску мотоцикла, и мы помчались на аэродром, где меня уже ждал самолёт с прогретым двигателем и полными баками. Лётчик встретил меня у крыла:

— Ваше императорское высочество, самолёт готов к полёту. Следующий самолёт эстафеты ожидает в Киеве. Третий самолёт ожидает в Смоленске. Последний самолёт и доставит Вас в Петербург.

— Сколько времени займёт весь маршрут?

— Если не случится встречного ветра или тяжелой непогоды, то в Петербурге Вы будете через двенадцать-четырнадцать часов. Это если Вы не будете устраивать отдыха в местах пересадки.

— Ну что же, вперёд!

Спустя одиннадцать с половиной часов я, поддерживаемый Андреем, с трудом вылезал из двери 'Аиста' на взлётную полосу Павловского аэродрома, где меня ожидал очередной жандармский поручик, два мотоцикла и три жандармских унтер-офицера.

— Ваше императорское высочество, разрешите вас сопроводить во дворец Александрия, где Вас ожидает Его величество.

— Не желаете мне сообщить подробности происходящего?

— К сожалению, подробности велено считать секретными, Ваше императорское высочество. — офицер выразительно покосился на унтеров, стоящих позади него.

— А почему не прислали автомобиля?

— Насколько я знаю, все автомобили сейчас усиленно проверяются моими коллегами из Технического отдела.

— Да уж... Всё страньше и страньше. Ну, хорошо, везите.

Я привычно забрался в коляску, унтера сели за руль, поручик за спину унтеру, в коляску другого мотоцикла сел Андрей. Перед посадкой все проверили свои револьверы.

— Возможно нападение?

— Боюсь, что да, Ваше императорское высочество.

— Хорошо, тогда и я вооружусь.

Я расстегнул на груди шинель и проверил, как выходит из подплечной кобуры мой 'Бульдог', искоса поглядывая на поручика и унтеров. Не реагируют. Значит, это не арест.

В Александрии меня стразу проводили к кровати императора.

Господи, как же боль и близкая смерть изменяют лицо человека! Император лежал в постели, и его лицо, на фоне белоснежных подушек выглядело измученным, землистым и при этом ужасно напряжённым. Услышав мои шаги, он открыл глаза и слабо улыбнулся:

— Наконец-то ты прибыл, Пётр Николаевич! — взволнованно вздохнул Александр Николаевич — Хотя надо признать, скорость твоего прибытия просто фантастическая: прошло чуть больше суток после подачи телеграммы, и ты из Стамбула добрался сюда!

— Что случилось, Ваше императорское величество?

— Измена, предательство и попытка дворцового переворота.

— Кто посмел?

— А ты совсем ничего не знаешь?

— С некоторых пор, я для своего круга едва ли не изгой, и Вам, Ваше императорское величество, это известно.

— Мы наедине, Пётр Николаевич. Зови меня запросто, как прежде.

— Слушаюсь, Александр Николаевич. И всё же, кто посмел?

— Достоверно известно об участии в заговоре двенадцати великих князей, в том числе твоего отца, брата и всех моих сыновей.

— Не может быть!

— И, тем не менее, это правда.

— Александр Александрович мог просто дождаться своего часа!

— Мог, да не захотел. Видимо в нём проснулся мятежный дух Александра Павловича.

— А кто стоит за заговором? Что-то мне подсказывает, что щупальца тянутся с острова.

— Ты прав, Пётр. Твой жандарм, Власьев, получив от меня чрезвычайные полномочия, коротким приступом взял английское посольство и обнаружил там записи разговоров посла со всеми деятелями заговора. Если хочешь знать, тебя тоже велено убить, причём как можно скорее, не считаясь ни с какими издержками.

— Вот неожиданность! Меня-то за что? Я с англичанами почти и не общался, даже камердинера своего сменил на русского человека.

— Видимо поэтому они и приговорили тебя. И надо признать, ты за короткое время чрезвычайно осложнил жизнь всей Британской империи, а такое не прощают Но я хотел с тобой поговорить о другом: три пули, выпущенные в меня заговорщиками, не принесли особого вреда, но четвёртая что-то повредила во внутренностях. Врачи говорят, что начался некроз тканей, и жить мне осталось не более одного-двух дней, а скорее всего, я не переживу даже сегодняшнего вечера.

— Может всё не так страшно?

— Именно так, Пётр Николаевич, именно так. Я с тобой разговариваю только потому, что напичкан опиатами.

— Кого Вы назначили наследником, Александр Николаевич? Клянусь, я буду верно служить ему, как верно служу Вам.

— Нет, Пётр Николаевич, нет. Служить будут тебе, а твоя служба выше — лишь России и Господу Богу.

— Позвольте, государь, живы Ваши братья, Константин Николаевич и Михаил Николаевич! Неужели и они замешаны в заговоре?

— Нет, в заговоре они не замешаны, но от трона они отказались.

— У них есть сыновья, причём старше меня.

— Ты умный мальчик, Пётр Николаевич, должен понимать, что гвардейские офицеры, пусть даже увлекающиеся биологией и ещё чем-то там, не смогут полноценно руководить державой. А ты в своём несовершеннолетнем возрасте создал новый род войск, несколько отраслей промышленности и замахнулся на искоренение голода в России. Кто если не ты, Пётр Николаевич?

— Мне нужно много учиться, государь.

— Прекрасно, что ты это понимаешь. До твоего совершеннолетия осталось всего два года, это время твоими регентами станут мои братья. Они сами предложили такой манёвр. К тому же, скажу тебе честно, сыновья моих братьев были извещены о заговоре, но не ударили пальцем о палец, чтобы предупредить меня. Мы по-семейному договорились, не предавать сей факт огласке. Братья просто отрекаются от трона в твою пользу. Ты, в свою очередь, обеспечиваешь им пожизненную ренту.

— Могу я поговорить с ними?

— Конечно же, можешь. Сейчас я их позову.

Император взял с приставного столика колокольчик и позвонил. Тут же открылась незаметная доселе дверь, и у кровати материализовался слуга.

— Пригласите ко мне великих князей Константина Николаевича и Михаила Николаевича.

Слуга коротко поклонился и так же молча дематериализовался.

— Манифест о твоём назначении наследником уже отправлен в редакции, и будет опубликован в вечерних газетах. Сегодня же я оглашу его лично в присутствии семьи, важнейших сановников и дипломатического корпуса. Тех, кто на свободе. Арестованным содержание указа доведут в местах заключения под личную роспись.

— Позвольте, Александр Николаевич, получается, что Вы начали работы по передаче власти ещё до получения моего согласия?

— Получается. Сам посуди, Пётр Николаевич, часы мои сочтены, а оставить империю в неустроенном состоянии я не имею права.

Раздался стук во входную дверь, и слуга доложил:

— Ваше императорское величество, прибыли великие князья Константин Николаевич и Михаил Николаевич.

— Просите!

Лица вошедших великих князей были подстать моменту: торжественные и задумчиво-мрачные. Вместе с ними в помещение вошли несколько генералов и секретарь с большим планшетом для записей.

— Братья — заговорил император — добровольно ли вы отрекаетесь от наследования русского императорского трона?

— Да! — твёрдо сказал Константин Николаевич — Отрекаюсь от притязаний на русский императорский трон за себя и всех своих потомков.

— Да! — слово в слово повторил формулу отречения Михаил Николаевич — Отрекаюсь от притязаний на русский императорский трон за себя и всех своих потомков.

— Свидетельствую ваши слова и подтверждаю их. — твёрдо и внятно проговорил Александр Николаевич — А теперь перенесите меня в большой зал, и я прилюдно объявлю свою волю.

К постели императора подошли шестеро рослых солдат и подняли его вместе с кроватью. Только тут я обратил внимание, что постель императора представляет собой самую обычную складную железную кровать, какие я видел в солдатских казармах.

Солдаты подняли кровать на уровень плеч и понесли, а слуги открывали перед ними двустворчатые двери. Я двинулся вслед за постелью с императором, вслед за мной плечом к плечу двинулись великие князья Константин Николаевич и Михаил Николаевич, а за ними зашагали все остальные.

В большом зале, украшенном к так и не случившемуся балу, собралось не менее трёхсот человек, отчего в нём стало тесно и душновато. Кровать установили на задрапированное ковром возвышение, так что голова императора оказалась выше ног.

— Откройте окна. — шепнул я ближайшему слуге — Государю-императору может стать дурно.

Слуги бросился исполнять приказание, засуетились, и через минуту верхние фрамуги окон были открыты.

— Всем известна причина, собравшая нас здесь. — заговорил император — Предательство и измена проникли в самое сердце русской монархии и нанесли свой удар. Во мне осталось совсем немного жизненных сил, и я желаю в вашем присутствии обнародовать манифест о провозглашении императором присутствующего здесь великого князя Петра Николаевича из рода Романовых. Сам я, в связи с неизбежной скорой кончиной, слагаю с себя все полномочия.

Спустя два дня я сопровождал тело покойного императора в столицу. Гроб поместили на лафет артиллерийского орудия, занял своё место конвой Похоронного полка, и я пошел вслед за печальной колесницей. Кажется, я что-то сломал в сценарии, но никто не посмел указать мне на неправильность действий. Сопровождающие лица, сколько могли, шли пешком вслед за гробом, а устав садились в коляски, и их место занимали отдохнувшие. Только я один всю дорогу от Петергофа до Петропавловской крепости прошел пешком. Ещё у дальних предместий к процессии стали присоединяться простые люди всех сословий, и по Петербургу уже двигалась колонна в сотню тысяч человек, но я их не видел. Оркестр играл приличествующие моменту траурные мелодии, попы читали положенные молитвы, что-то говорили люди, но я их не слышал. Мысленно я беседовал с человеком, столь неожиданно взвалившем на меня громадную тяжесть ответственности за Россию. Вот только не мог он дать мне достойных советов — как дальше управлять страной. Если бы он знал, как, то применил это знание на практике. Но он не знал, а значит, я сам должен руководить Россией, сам должен искать выход из тупика, куда страну загнал, в том числе, и мой предшественник.

Часть II

Камень для Сизифа

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я не могу подвергнуть вас позорной смертной казни через повешение.

Мужчины, стоящие передо мной, молчат.

— И, тем не менее, я вас помилую, но по причине, которая вам даже в голову не пришла: я не могу начать царствование с отцеубийства и братоубийства. Остальных я помилую, то только чтобы в обществе не говорили, что я выгородил только кровную родню.

Облегчённый вздох.

— Вы все, согласно решению суда, лишаетесь всех прав состояния. Смертную казнь я вам заменяю пожизненной каторгой, и это единственное послабление. Ваши семьи также лишаются всех прав состояния и могут покинуть Россию. Всё ваше движимое и недвижимое имущество будет конфисковано и передано в казну, для дальнейшей жизни или начала дел я выплачу вашим семьям, из своих личных средств по тысяче рублей на человека. Конвой, уведите этих людей.

Двенадцать бывших Великих князей покинули двор Алексеевского равелина Петропавловской крепости и под конвоем направились на пароходик, который отвезёт их по Мариинской водной системе до Волги, по ней до Казани, а уж от Казани, по арестантскому тракту во Владивосток, дабы оттуда добраться до левого притока Колымы, реки Джегдян. Туда же отправлены тысяча сто тридцать бывших гвардейских офицеров и крупных чиновников, участвовавших в заговоре и цареубийстве. Стране нужно золото, много золота, так пусть эти никчемные люди, в компании воров, убийц и сутенёров, добудут его. Впрочем, у них есть шанс вернуться: за хорошее поведение и упорную работу им обещано послабление в режиме содержания, а лет через пятнадцать рассмотрение вопроса о снижении срока заключения. Старшие за это время наверняка перемрут, но у молодых есть пусть и призрачная, но надежда.

* * *

Страна, которую я получил в наследство от прежнего императора, находилась в тяжелейшем положении. Да, имелся подъём промышленности и оживление торговли, но по сравнению с передовыми странами Европы, особенно Британии, Франции и Германии совершенно ничтожный. Да что там, мы отставали и от Австро-Венгрии, а по ряду показателей даже от Турции. Стране нужна была индустриализация, а на неё в казне не было денег.

Правительство и общественность почему-то надеялись, что индустриализацию проведут частники, или того удивительнее, иностранные предприниматели. Смешно, право слово! Капиталист добывает деньги, и ему нет дела до того, развита ли страна его пребывания, или наоборот, это чья-то колония. Для капиталиста важен размер получаемых доходов, и если в процессе получения прибыли кто-то разорится или отдаст богу душу, то это проблемы неудачника, а не его, капиталиста.

Заводы и фабрики в России, за редким исключением, оборудовались устаревшими станками, завезёнными из Европы и САСШ. Но хуже было другое: рабочих не считали за людей, и нещадно эксплуатировали. Рабочий день длился одиннадцать-четырнадцать часов, а на некоторых заводах — шестнадцать часов. Детский труд, официально ограниченный восемью часами, фактически длился, как и у взрослых, те же одиннадцать и более часов. Расценки за работу безбожно урезались, за малейшую провинность налагался штраф, да и заработная плата зачастую не выдавалась: рабочим выдавали талончики на получение товаров в заводской лавке, где цены были значительно выше, чем в любой городской лавке, при отвратительном качестве. Недовольных увольняли, стачки и забастовки жестоко подавлялись казаками и полицией.

Но страшнее всего дело обстояло на селе. У большинства русских крестьян не было нормального сельскохозяйственного инвентаря, в частности плугов. Я это знаю не понаслышке: в Пристенском районе Курской области, где я жил, первый железный плуг появился только в тысяча девятьсот одиннадцатом году! То есть, если пустить дело на самотёк, курским крестьянам ждать нормального плуга ещё без малого тридцать лет! Отсутствие нормального севооборота, сортовых семян и удобрений, помноженные на слабосильных лошадей и хилых, неграмотных крестьян приводило к тому, что неурожаи даже в Черноземье были раз в несколько лет. А что говорить о Центральной, Нечернозёмной России? Урожайность в России была в три-четыре раза ниже, чем в Пруссии, близкой к нам не только территориально, но и климатически.

Но и это не самое страшное: бедных крестьян многие поколения подряд грабили жадные дворяне, проматывая награбленное в столице и на заграничных курортах. А теперь появилась беда ещё более страшная, чем даже помещики — хлеботорговцы. Цену на хлеб они занижали в несколько раз, а тех, кто пытался сопротивляться — избивали, а то и убивали, а их дома и амбары с хлебом безжалостно сжигали. Крестьяне и честные торговцы как могли, противодействовали, но получали жестокий отпор: прикормленные полицейские чины и воинские начальники присылали солдат и казаков, и всё заканчивалось массовыми порками и ссылкой в Сибирь всех, кто пытался бороться за свои права.

В общем, в стране потихоньку назревал социальный взрыв чудовищной силы, грозивший уничтожить страну, и что-то надо было с этим делать. Собственно говоря, в той реальности, из которой я угодил сюда, власти предержащие так ничего и не делали. Сначала пришел Александр III, с его идеями 'подморозить революционные настроения'. Вот и 'подморозил'. Крестьянство обнищало ещё сильнее, у рабочих принялись отнимать совсем уж мизерные права, которые были у них до Александровских контрреформ, дворянство продолжило разлагаться. Разночинная интеллигенция заявила о себе как о мощной общественно-политической силе, набирали силу задавленные прежде старообрядцы, подняли голову иудеи. Все требовали решения их проблем, но царь и его правительство не собирались ничего предпринимать. После смерти Александра III, на престол взошел его сын, Николай II. Хороший семьянин, талантливый фотограф, отличный стрелок, знаток театра и предметов искусства. Это, пожалуй, всё то хорошее, что можно сказать о последнем русском императоре. Результатом деятельности Николая стали три революции, Гражданская война и иностранная интервенция.

Но здесь Александр с наследником вляпались в абсолютно идиотский, бессмысленный заговор против собственного отца и деда. Они, конечно же, проиграли, а трон, совершенно случайно, достался мне. Комизм ситуации заключается в том, что я никогда в жизни не стремился к власти. Ещё смешнее то, что царём на Руси стал коммунист.

Нет, я никогда не был членом коммунистической партии, разве что в детстве был октябрёнком и пионером, а в юности был комсомольцем. Но советское образование и воспитание прочно сидят во мне. Советские ценности никуда не делись: я точно знаю, что все люди вне зависимости от пола и расы рождаются равными, и различные блага они должны получать не по праву рождения, а по заслугам или поровну, если эти вещи необходимые всем. Понятно, что стартовые условия сына академика гораздо лучше, чем у сына крестьянина, но на длинной дистанции талантливый человек обойдёт посредственность независимо от социального происхождения.

И то, что средства производства должны принадлежать тем, кто на них работает, тоже для меня очевидно. Фабрики — рабочим, земля — крестьянам. Очевидно и то, что к концу девятнадцатого века промышленность готова к переходу на восьмичасовой рабочий день. К этому не вполне готово сельское хозяйство, поскольку посевная и уборочная страда не могут ждать, время очень ограниченно. Но зато сельский труженик может дольше отдохнуть зимой.

Перед страной стоят несколько стратегических задач: интенсифицировать сельскохозяйственное производство и ликвидировать голод как явление. Для решения этой задачи необходимо развернуть производство автотракторной техники и различной иной техники в огромных объёмах. А для начала производства всего этого нужно обучить сотни тысяч вчерашних крестьян, и это обучение тоже стоит немалых денег. И введение всеобщего образования тоже необходимость: и народное хозяйство и Вооружённые силы задыхаются без не то что образованных, а элементарно грамотных людей.

Знакомство с доставшимся мне хозяйством я начал с финансов. Министр финансов, Николай Христофорович Бунге прибыл с двумя своими товарищами, то есть, заместителями.

— Господа! — сказал я после процедуры представления — Сегодня мы с вами проведём ознакомительную беседу о хозяйстве Российской империи. Это будет скорее обмен мнениями относительно путей развития экономики и хозяйства. По возможности обойдёмся без точных цифр и специальной терминологии, но совсем уж упрощать свои речи не надо.

— О чём в первую очередь Вы хотели бы узнать, Ваше императорское величество? — осторожно поинтересовался Николай Христофорович.

— Пожалуйста, обойдёмся без чинов. Меня в первую очередь интересуют вопросы благосостояния подданных Российской империи, особенно нижних слоёв, обороноспособности армии и флота, развития промышленности и также состояния развития науки и образования. Ну и как всё это обслуживает министерство финансов, ведь, как известно, финансы есть кровь экономики.

— Государь, если говорить именно о нижнем общественном слое, то положение его весьма тяжело. Я знаю, что Вы специально интересовались этим вопросом, Петровская сельскохозяйственная академия делала для Вас доклад.

— Я внимательно ознакомился с сим докладом. По Вашему мнению, он соответствует действительности?

Немудрено, что министр финансов знаком с этим документом: я лично попросил Сытина опубликовать его в виде отдельной книжки, причём доклад был снабжён постатейными комментариями агрономов, врачей, ветеринаров и прочих специалистов. Нужно сказать, книга произвела сокрушительное впечатление на общественность: многие верноподданные просто не знали о реальном положении деревни.

— Полностью соответствует, государь. Для преодоления сложившегося положения нужно предпринимать решительные действия, но у нас нет единства мнений на то, что, собственно, делать.

— Николай Христофорович, господа, что вы думаете об отмене выкупных платежей?

— Позвольте мне? — поднял руку молодой, плотный высокий мужчина.

Я узнал его: Коковцев. В будущем он и сам станет успешным министром.

— Слушаем Вас, Владимир Николаевич.

— Если отменить выкупные платежи, то в бюджете образуется изрядная прореха.

— А если одновременно провести ревизию, и конфисковать имения и состояния у помещиков, которые не вкладывают деньги в хозяйство?

— Именно это я и хотел предложить. — кивнул Коковцев.

— Но позвольте, так нельзя! Такая мера ударит по дворянству, а оно первейшая и главнейшая опора трона! — подскочил в кресле второй товарищ.

— Вот как? — насмешливо прищурился я, глядя в глаза товарищу министра — А не подскажете ли, на что эти хвалёные дворяне тратят деньги, полученные за землю? Кстати сказать, и об этом вы не можете не знать, значительная часть этих земель украдена у крестьян во время так называемый 'освободительной' реформы.

Вопрос риторический. В докладе Петровской сельхозакадемии русским по белому было сказано, что деньги эти тратились по столичным ресторанам и заграничным курортам. Коэффициент полезного действия этих трат был нулевым, а если ещё честнее — то отрицательным.

— Не могу не обратить Ваше внимание, государь, но многие студенты обучаются именно на эти компенсации. Мы потеряем значительное количество молодых людей, не получивших высшего образования.

— Серьёзный аргумент. Предлагаю построить для каждого учебного заведения от университета до реального училища, общежития и столовые, где все студенты смогут проживать и питаться. Эта мера обойдётся во много раз дешевле, чем поддержка разложившихся дворян. А главное, эта мера поможет получить образование огромному количеству талантливых, но бедных молодых людей.

— Вы не упомянули ещё об одном аспекте, государь. — усмехнулся Бунге.

— О чём же?

— Вы заткнёте рот всем противникам планируемых Вами реквизиций.

— Действительно. Впрочем, кричать они будут всё равно. Но я хочу огорчить эту публику ещё сильнее: все без исключения заложенные имения, признанные безнадёжными долгами, должны быть конфискованы и на их базе мы создадим колхозы по подобию тех, что начали работать в Тверской губернии.

— Государь, не соблаговолите ли пояснить, чём суть Вашего замысла?

— Николай Христофорович, Вам известно, что сельское хозяйство России находится в самом убогом состоянии. Нищим крестьянам нужны машины, стоящие огромных денег.

— Насколько огромных?

— Давайте, посчитаем, господа. Трактор стоит двенадцать тысяч рублей на ассигнации. Плуг для него — тысячу сто пятьдесят рублей. Сеялки, а их трактор буксирует три, стоят по две тысячи пятьсот рублей за штуку. Бороны стоят по триста рублей, а их за сеялками буксируется по шесть. Культиватор — три тысячи двести. Комбайн — сорок три тысячи.

— За что такие деньги?

— Господа, комбайн заменяет собой больше ста пятидесяти человек, при двадцати лошадях.

— Невероятно!

— Кроме этой техники крестьянам нужны механизированные тока, для обработки зерна, грузовики, пресс-подборщики и другая техника.

— Вы видите выход в создании машинно-тракторных станций?

— Да. Арендовать технику вместе с обслуживающим персоналом колхозы смогут.

— Куда мы денем высвободившихся крестьян?

'Мы'. Это вдохновляет. Бунге мысленно уже считает себя моим сторонником и действующим лицом проекта.

— А здесь, господа, вступает в действие вторая часть комбинации. Высвободившиеся крестьяне нужно занять на строительстве дорог, фабрик и заводов. После завершения их строительства нужно переучить их для работы уже в промышленности. Впрочем, строительство дорог, как железных, так и шоссейных, не закончится никогда.

— Понимаю-понимаю, государь! Наша задача, как министерства финансов, заключатся в финансировании этой операции?

— Всё гораздо сложнее, Николай Христофорович. Задача министерства финансов заключается в составлении такого плана, при реализации которого, денег не понадобилось бы совсем. Или вы сумеете обойтись минимальными деньгами.

— Гм-гм... Государь, Вы предлагаете совсем по Пушкину, в его романе 'Евгений Онегин': 'Он был глубокий эконом, То есть судить умел о том, как государство богатеет, И чем живёт, и почему Не нужно золота ему, Когда простой доход имеет'.

— Согласен, по смыслу задача очень близка к тому, что Вы процитировали.

— Размах достойный самого Петра Великого.

— Возможно. Но следует признать, что Петру Алексеевичу было значительно труднее: ему приходилось вести непрерывные войны.

— Да, войны, по счастью, у нас нет. Понимаю Вас. Мы составим план развития хозяйства Российской империи. На какой срок следует рассчитывать?

— Я полагаю, что требуется краткосрочный, среднесрочный и долгосрочный планы. Краткосрочный — на год-два, среднесрочный — на пять лет, и долгосрочный на десять-пятнадцать лет.

— Понимаю, государь, для начала мы должны сверстать краткосрочный план?

— Совершенно верно. Но составить план мало. Нужно продумать механизмы реализации своих планов. К примеру: прежде чем сгонять людей с земли, что неизбежно произойдёт при организации колхозов, нужно спроектировать дороги и обеспечить рабочие места в дорожном строительстве. Это в качестве примера.

— Согласен с Вами, государь. однако Вы ставите задачу невероятной сложности: вместе с обеспечением роста хозяйства империи, обеспечить спокойствие в стране. Простите, возможно, это не должно касаться меня, но чрезвычайно занимательно: а как Вы собираетесь бороться с революционными настроениями в обществе?

— Я, господа, собираюсь их использовать.

— Как? Каким образом? — хором вскинулись мои собеседники.

— Предложу лично участвовать в деяниях по улучшению жизни простого народа.

— Государь, Вы полагаете, что литераторы и искусствоведы способны на что-то дельное? — изумился Коковцев.

— Почему нет? В деле, которое я хочу предложить, нужны лишь знания, воля и способность к преодолению трудностей.

— И что это за дело?

— Ликвидация неграмотности. Государство способно выделить средства на напечатание букварей и арифметик, но нанять необходимое число учителей затруднится.

— Да-да, соглашусь с Вами, государь! Обществу требуются учителя, а эта работа для воистину самоотверженных людей. Работать-то придётся в глухих деревнях, вдалеке от благ цивилизации.

— И последнее, Николай Христофорович. Подготовьте несколько групп ревизоров по числу железных дорог: в задачу этих комиссий будет вскрытие хищений, злоупотреблений и саботажа. По результатам работы комиссий все железные дороги России будут национализированы.

— А их владельцы?

— Владельцы будут преданы суду, а их имущество будет конфисковано в пользу государства. Довольно эти господа попили нашей кровушки. К примеру, знаете ли вы, почему я летел из Одессы в Петербург на самолёте? Одна из важнейших причин была в том, что поезд, даже с одним вагоном, при повышенной скорости рискует опрокинуться. Виной тому облегчённые рельсы, гнилые шпалы, к тому же, уложенные слишком редко. Причина — воровство на уровне владельцев дорог.

— Будет исполнено. Но членам комиссий понадобится охрана.

— Резонно. Разрешаю взять сколько необходимо казаков, желательно тупых и звероватых, из дальних станиц, чтобы никто не мог с ними договориться. А ещё лучше, возьмите их из числа горцев или степняков, не знающих русского языка, и подчиняющихся только своим командирам.

— Слушаюсь. Это прекрасная идея.

* * *

Второй серьёзный разговор состоялся в тот же день, только ближе к вечеру. Ко мне явились оба моих регента, великие князья Константин Николаевич и Михаил Николаевич.

— Пётр Николаевич — заговорил Михаил Николаевич, после положенных церемоний опускаясь в кресло — появились слухи, что Вы собираетесь резко сократить ассигнования на Армию и Флот. Это верно?

— Мой дорогой дядюшка, вопрос, который Вы мне задали, крайне непрост. Если позволите, я выскажу вам кое-какие мысли, а вы вынесете суждение, верны они или наоборот, неверны.

— Слушаем тебя, племянник.

— Начну я с категорического заявления: мы вступаем в эпоху войны моторов. С момента создания парового двигателя и установки его на корабль, началась эта эпоха. Уже ушли в прошлое парусные корабли, как боевые единицы. Паруса кое-где ещё остаются, но это рудиментарные остатки. Я прав?

— Безусловно, правы, Пётр Николаевич.

— Год назад я продемонстрировал на публике бензиновые моторы оснащённые архимедовым винтом для шлюпок и иных плавательных средств, и теперь, насколько я знаю, эти моторы широко используются на флоте.

— И это правда.

— А придутся ли ко флотскому двору моторы для портовых буксиров, для скоростных разъездных катеров?

— Конечно же, нам нужны такие моторы.

— Тогда вопрос ещё интереснее: а нужны ли флоту двигатели, которые будут разгонять линейные броненосцы до скорости в тридцать-сорок узлов?

— Пётр Николаевич, это решительно невозможно!

— Почему же? Правда, для достижения таких скоростей потребна не только паровая турбина, каковую я вам в скором времени покажу, если будет на то ваше желание, но и научные изыскания в области создания новейших обводов кораблей. Ну и создание новейших корабельных винтов, конечно же.

— Начинаю понимать: Вы, Пётр Николаевич, намекаете на то, что со строительством новых кораблей следует повременить?

— Не совсем так, Кирилл Николаевич. Я предлагаю строить новые броненосцы, одновременно подыскивая покупателей для них. Например, я недавно беседовал с султаном Турции, и он выразил желание приобрести четыре броненосца для своего средиземноморского флота.

— Усиливать турок?

— Для парирования возможной угрозы я передам в подчинение Черноморскому флоту полк топмачтовиков.

— Простите, полк кого?

— Бомбардировщиков, которые сбрасывают бомбы с высоты топ-мачты атакуемого корабля. Вы присутствовали на манёврах, где был продемонстрирован данный приём.

— Да, это было замечательное зрелище! — покачал головой Константин Николаевич — после этих манёвров риторика британских дипломатов стала не в пример более мягкой. Но турки твёрдо обещали приобрести броненосцы?

— Даю Обещание получено вполне определённое. То есть, судостроительные мощности будут задействованы, одновременно будет проводиться реконструкция верфей под строительство новейших кораблей с паровыми турбинами. Впрочем, для получения опыта имеет смысл строить корабли более скромных размерений. Например, лёгких крейсеров, обладающих ударной мощью кораблей более высокого класса.

— Каким образом такое возможно?

— Представьте, что на таком крейсере будет не пятнадцать трёхдюймовых пушек, а шесть дальнобойных пушек в сто восемьдесят миллиметров. Пушки эти размещены в трёх двухорудийных башнях, расположенных по носу и корме крейсера. Башни могут поворачиваться в сторону любого борта, и таким образом, противник будет получать огонь из шести стволов приличного калибра.

Глаза Кирилла Николаевича вспыхнули, он крепко задумался, а потом с некоторым сожалением объявил:

— Нет, сто восемьдесят миллиметров для лёгкого крейсера многовато. Сто тридцать, много если сто пятьдесят пять миллиметров, но и это даст колоссальную мощь.

— А что Вы можете предложить Армии? — озаботился Михаил Николаевич.

— В первую очередь новые средства тяги для обозов и артиллерии. Тракторы вы уже видели, для тяжёлой артиллерии разрабатывается более мощный тягач. Кстати, трактора для Армии теперь строятся с закрытыми кабинами, чтобы водители не страдали от капризов погоды. Для артиллерийских командиров мы планируем выделывать передвижные штабы, оборудованные всем необходимым для управления артиллерийским боем. То есть, там будет телефонная станция для связи с батареями, дальномеры и прочее оборудование.

— Это большое дело. Однако меня беспокоит угроза сокращения финансирования Армии.

— Дорогие мои дядюшки, давайте посмотрим на проблемы финансирования Армии и Флота с более широкой, государственной точки зрения.

— И что мы увидим с этой точки? Что военные являются поглотителями финансов? — скептически скривился Константин Николаевич.

— Не совсем. В какой-то мере Вооружённые силы являются мощным тягачом, двигающим всё народное хозяйство по пути прогресса. Но я хочу сказать о другом: для лучшего будущего технического оснащения Вооружённых сил необходимо развивать промышленность, сейчас строить новые заводы и фабрики. Я прошу вас немного снизить военные расходы, для того чтобы направить сэкономленные средства в промышленность. Может быть, даже имеет смысл использовать солдат и матросов при строительстве государственных промышленных предприятий.

— Но как это скажется на обороноспособности?

— А вот на этот вопрос я жду ответа от вас. Учтите только, что в связи с улучшением отношений с Турцией, мы можем сократить количество своих войск в Закавказье. Эти войска можно использовать на других направлениях. По той же причине мы можем быть спокойными за оборону акватории и побережья Чёрного моря. Что касается подготовки войск, то прошу вас в первую очередь готовить командиров. Командно-штабные учения, работа с картами, изучение Уставов, наконец.

— Допустим, мы согласимся на сокращение капиталовложений в Вооруженные силы, но мы должны достоверно знать, на какой срок. Что Вы можете сообщить о сроках, так сказать, затягивания поясов?

— Выход заводов и фабрик на полную мощность — от семи до десяти лет.

Великие князья уже открыли рот, чтобы высказать возражения, но я поднял руку:

— Позвольте мне договорить! Первые поставки новой техники в войска уже начались, и с введением предприятий в строй будут только возрастать. Сейчас мы поставляем тракторы, мотоциклы и легковые автомобили. Скоро начнутся поставки грузовых автомобилей, грузоподъёмностью в полторы и две метрические тонны.

— А какова скорость ваших грузовых автомобилей?

— По грунтовым дорогам — до тридцати-сорока километров в час. Скорость колонны будет двадцать-двадцать пять километров в час.

— Надо провести манёвры для оценки грузовых автомобилей. — заметил Михаил Николаевич.

— Решать Вам. Но я бы порекомендовал новые грузовики и прочую технику пока собирать в учебных подразделениях, для того чтобы нижние чины осваивали непосредственное обслуживание, ремонт и вождение техники, а офицеры изучали вопросы управления подразделениями, оснащёнными этой техникой. Основной упор я бы просил сделать на обучение офицеров и унтер-офицеров. Штабы, тем временем, должны заняться отработкой типовых способов взаимодействия частей и подразделений на театре военных действий с применением новейших средств транспорта, связи и новейших систем вооружения, в первую очередь авиации.

— Кажется я понимаю, чем я буду аргументировать необходимость сокращения финансирования Армии. — покивал головой Михаил Николаевич.

— И чем же?

— Необходимостью обучить войска эксплуатации и применению новейшей техники.

— А ведь Вы правы, Михаил Николаевич! Мы можем подойти к вопросу комплексно: одновременно заняться ещё и оружием. Вы ведь знаете, что кое-где уже производится бездымный порох?

— К сожалению, в России ещё нескоро появится таковой.

— Отчего же? Уже почти два года, как я поставил задачу профессору Меншуткину на производство научных изысканий в части выделки бездымного пороха и тротила. Я знаю, что работы ведут две большие группы химиков во главе с Дмитрием Ивановичем Менделеевым, и дело дошло до проектирования промышленных установок для выделки этих веществ.

— Что есть тротил?

— Очень мощное и довольно безопасное в обращении взрывчатое вещество.

— Да-с... Для более мощного пороха нужно проектировать и новое оружие, не так ли, Пётр Николаевич?

— Проектирование ружья под патрон с новым порохом займёт не менее двух-трёх лет. Вы понимаете, как можно всё обставить: объявление конкурса, этапы, выбор наилучшего, соревнования... Ещё больше времени займёт конкурс на проектирование артиллерийского орудия.

— На самом деле не одного, а нескольких орудий. — заметил Михаил Николаевич.

— Вы имеете в виду полковую и дивизионную артиллерию?

— Именно их. А ещё артиллерию осадную.

— Дорогие мои дядюшки, я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, как использовать списанные морские артиллерийские орудия в интересах сухопутных войск.

— Позвольте! — хором вскинулись оба великих князя — а как Вы собираетесь перемещать их по театру военных действий?

— А это уже ваша задача. На вашем месте я бы дал команду создать лафеты на базе железнодорожных платформ, и армия получит множество тяжёлых орудий огромной мощности и огромной же дальности.

— Пётр Николаевич, мальчик мой, тебе уже говорили, что ты гений? — Михаил Николаевич был не на шутку растроган.

— Нет, не говорили.

— Так я тебе сообщаю: ты гений, Пётр Николаевич! Флот избавится от бесполезных слабеньких пушчонок с мизерной дальностью, а армия приобретет сверхмощные дальнобойные орудия. Прекрасная комбинация.

— Константин Николаевич, Адмиралтейские верфи и Балтийский завод принадлежат Морскому ведомству, так может работы по переделке пушек, проведёте там?

— Проведём, отчего же нет?

— Раз уж заговорили о железных дорогах, прошу вас озаботиться проектированием быстросъёмных и быстро устанавливаемых железнодорожных веток. Также вам понадобятся быстровозводимые мосты. Имея по одному парку железнодорожного полотна на армию можно очень оперативно строить рокадные ветки как для снабжения войск, так и для артиллерийских систем большого и сверхбольшого калибра.

— И это дельная мысль, Пётр Николаевич.

— И ещё такая мысль, так сказать, вдогонку: может быть, флот обеспечит орудия и прислугой? У сухопутных офицеров мало опыта стрельбы на большую дальность. К тому же железнодорожная артиллерия обеспечит и береговую оборону, используя дороги, проложенные Армией. А Армия выделит несколько дивизий для охраны этих орудий, и использования в качестве морской пехоты. И по мере необходимости, железнодорожная артиллерия участвовала бы в боевых действиях на сухопутных театрах военных действий. Управление этими соединениями я бы предложил совместное, по примеру взаимодействия Армии и Флота с Авиацией.

— Хорошо, Пётр Николаевич. Да-с, у нас получился интересный разговор, с очень обещающими результатами. Мы согласны урезать финансирование Армии и Флота вдвое с тем, чтобы впоследствии провести перевооружение.

Решили. Слава богу, а то я опасался, что сокращение финансирования военных мне придётся пробивать с большой кровью. Но напоследок всё же попросил:

— Прошу хранить полную тайну о том, что мы договорились.

— Да-да — за двоих ответил Михаил Николаевич — мы понимаем важность и конфиденциальность наших договорённостей.

* * *

С тех пор прошли полгода, заполненный бесконечными совещаниями, согласованиями, публичным снятием с должностей высоких чинов, не справившихся со своими обязанностями. Я сформировал вокруг себя команду деятельных и решительных соратников, и их руками двигал неповоротливое хозяйство к ясно видимой цели — индустриализации Российской империи.

Зимой мы с Ириной Георгиевной совершили небольшой вояж на строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, на участок между Курганом и Петропавловском.

— Пётр Николаевич — тихо спросила Ирина, стоя у окна салон-вагона — развей, пожалуйста, моё недоумение.

— Охотно, моя милая.

— С тех пор, как мы удалились от Челябинска, и началась зона строительства, я вижу, насколько изменилась одежда народа. Здесь почти нет цивильной одежды. Даже дети ходят в мундирах военного образца.

— Ах, это! Понимаешь, Инес, крестьяне в России по преимуществу очень бедны. Но при этом они редко, с трудом снимаются с места и переезжают на новое место в поисках лучшей доли.

— Знаю. В Испании крестьяне тоже уходят с земли только под угрозой голодной смерти.

— Вот-вот. С организацией колхозов, в деревнях освободилась огромная масса людей, которых надо приставить к делу, и это дело мы нашли: строительство дорог.

— И какое же всё это имеет отношение к одежде?

— Самое прямое: дорожные строители получают жалованье: продовольственный паёк на работника и его семью, форменную одежду опять же на работника и его семью, и небольшую сумму денег. Если не ошибаюсь, семь или восемь копеек за рабочую смену.

— Но этого же очень мало! Как можно жить на такие деньги?

— Очень неплохо можно жить. Вон посмотри, мы как раз проезжаем мимо рабочего посёлка. Что ты видишь? Сборные щитовые дома с шиферной крышей и большими застеклёнными окнами. Видишь двухэтажное здание? Это школа. Тоже сборная, из щитов. В ней учатся дети и те взрослые, которые поняли, что учение свет. Помнишь, в каких условиях живут крестьяне в России? А здесь они хорошо одеты, обуты не в лапти, а в кирзовые сапоги на толстой резиновой подмётке или в валенки с резиновыми калошами. Они кушают трижды в день, их рабочий день не превышает восьми часов. Правда, бывают и сверхурочные работы, но они и оплачиваются сверх зарплаты. А ещё рабочие места появились на швейных и обувных фабриках, где шьют всю это прорву одежды.

— Понимаю, Пётр Николаевич. И ещё рабочие места в цементной промышленности, и в металлургии. А когда достроят дорогу?

— Будут другие дороги, но туда не нужно будет столько рабочих рук, поскольку мы проектируем и строим дорожную технику. Кстати, завтра мы осмотрим путеукладочную машину, которая заменяет сразу тысячу человек и двести лошадей.

Работы на Транссибе поражали воображение своим размахом. Даже я, видевший стройки двадцатого века, был впечатлён, а что уж говорить об аборигенах! Газеты захлёбывались от восторга, на документальные фильмы о строительстве народ ломился, как во времена моей молодости на индийские фильмы. Добровольцы записывались в железнодорожные войска со всей европейской части, и мест не хватало, многим приходилось ждать своей очереди. Мало кто знал, что действовало негласное, но очень жёсткое правило: всех нерусских равномерно рассеивали в общей массе русских. Пусть ассимилируются, стране не нужны диаспоры, особенно всяких поляков или каких-нибудь горных дикарей. Впрочем, приличия соблюдались: если ты специалист, то имеешь право на выбор места работы, а если необученный работник, то работай там, куда поставили.

На гигантском пространстве от Кургана до Красноярска кипела работа. Сначала прямо на грунт укладывались шпалы и рельсы узкоколейки, причём, сразу в две нитки, чтобы обеспечить встречное движение поездов. По узкоколейке завозились необходимые грузы и материалы, и, конечно же, рабочие. Сразу перемещались строительные батальоны, вместе с семьями строителей, и заселялись в заранее установленные дома. А дальше начиналась работа: вырубка просек, выкопка выемок, насыпка насыпи и отсыпка балласта. Строились мосты, причём сразу же основательные, с бетонными быками, с чугунными, а кое-где и стальными пролётами. Мосты проектировались сразу в расчёте на болтовые соединения, что несколько удорожало, но зато очень ускоряло время работы. Были разработаны проекты типовых мостов для разных типов препятствий, и поэтому работа шла весьма споро. Правда, инженеры ворчали, что, дескать, мало творческой работы. Может они и правы, но типовые решения и типовые детали резко удешевляли и ускоряли строительство. Я уже пообещал инженерам, что все крупные станции будут иметь вокзалы по индивидуальным проектам, и я дам заказы именно им, а не буду приглашать сторонних архитекторов. Это их утешительный приз.

Участок, где приготовили показное выкладывание железнодорожного полотна, был выбран со знанием дела: с одной стороны, небольшая берёзовая роща, по-местному колок, служащая фоном для огромной толпы зрителей, собравшихся на мероприятие. Справа налево тянулась подготовленная насыпь, по которой периодически пробегали люди или проезжали всадники. Похоже, начальники, взволнованные выдающимся событием, снова и снова проверяли готовность основы. Собравшиеся сдержанно шумели. Оркестр бодро наяривал железнодорожную песенку, неосторожно наигранный мною в салон-вагоне по пути сюда. Народ, откуда-то узнавший слова, подпевал:

Старый мотив железных дорог

Вечная молодость рельсовых строк

Кажется, будто вся жизнь впереди

Не ошибись, выбирая пути

Не ошибись, выбирая пути!

Наконец, на западе показался дым паровоза, толкающего перед собой специальные платформы, груженные готовыми пролётами железнодорожного пути. С востока тоже надвигался такой же путеукладочный состав. Это было великолепное зрелище: поезд останавливался, специальный кран, смонтированный впереди состава, подтягивал вперёд очередной пролёт пути и укладывал перед собой. Рабочие на земле сноровисто поправляли его и стыковали с уже уложенным пролётом, закручивая гайки на стыковочных пластинах, а где надо, и поправляя костыли. Как только рельса соединяли, поезд давал свисток и двигался вперёд на очередной двенадцатиметровый пролёт. Четыре километра пути до нас с каждой стороны бригады преодолели за полтора часа, и состыковались прямо перед трибуной. Я был впечатлён скоростью работ, и вообще профессионализмом работников.

— Прошу обратить внимание, Ваши императорские величества, что бригады, уложившие перед вами пути, непростые. Здесь собраны лучшие из лучших рабочих, доказавшие своё право всем своим предыдущим трудом. Большинство из работников избраны такими же работниками.

Мы с Ириной Георгиевной спустились вниз, к выстроившимся рабочим. За нами тянулась роскошно наряженная свита, что на фоне пропылённых и грязных рабочих выглядело странновато. Впрочем, это, на мой взгляд, а на взгляд местных... не знаю, не интересовался.

Начальник строительства дистанции, полковник Шуляков, двигался на полшага позади меня и давал рекомендации рабочим:

— Михайлов Давыд. Машинист паровоза, стаж работы сорок один год. Непревзойдённый мастер своего дела. На его счету несколько десятков предложений по улучшению механической части паровоза.

Я пожал руку старому машинисту:

— Как Ваше отчество, Давыд Михайлов?

Машинист растерянно глядел на меня и молчал.

— Как зовут твоего батюшку? — пришел мне на помощь полковник.

— Дак, Андреем звали покойника, царство ему небесное.

— Благодарю Вас за хорошую работу, Давыд Андреевич Михайлов. Награждаю Вас орденом Трудовой Доблести первой степени. Ваш труд нужен России, нужен народу, а ещё нужно, чтобы Вы передавали свой опыт молодым работникам.

— С превеликим старанием буду работать, и учить молодёжь! — с жаром ответил старый машинист, и по морщинистым его щекам побежали слёзы.

Ирина Георгиевна шагнула вперёд, и укрепила орденский знак на рабочей тужурке машиниста, и мы двинулись к следующему. Я шагал вдоль недлинной шеренги награждаемых, всего-то шестьдесят человек, говорил положенные слова, пожимал руки и думал. Как, каким образом получилось, что дети и внуки вот этих самых людей, сейчас смотрящих на меня с восторгом и умилением, требовали расстрела последнему царю из прогнившей династии, потерявшему к тому времени и любовь народа, и народное доверие, и собственную корону. А ведь в этом нет ничего удивительного: народ не забыл и не простил крепостного рабства, не забыл и не простил выкупных платежей, закона о 'кухаркиных детях', вечного голода, беспросветной нищеты, оскорбительного неравенства и много чего ещё. Хотя бы такая деталь: я, император всероссийский, обращаюсь к рабочим на Вы и по имени-отчеству, а инженер или офицер — на ты, и только по имени или фамилии. Почему? Да потому что он местный и так воспитан. Для него рабочий — просто одушевлённый инструмент, скот. Даже хуже скота — за лошадь или корову нужно платить, а мужик бесплатный. Сдохнет — бабы ещё родят. А я воспитан в будущем совсем по-другому: для меня они такие же люди, как и я.

Значит, надо менять систему воспитания, как уже начали менять систему образования. Во вновь создаваемых школах Железнодорожных войск, колхозов и государственного сектора промышленности введен семилетний курс обучения, с упором на естественные и точные науки. И сразу введено правило: ученик, не желающий учиться, отчисляется после третьего предупреждения. Незачем тянуть из класса в класс тупиц и лентяев: ничего доброго из них в будущем не вырастет.

Впрочем, я отвлёкся. Официальная часть с награждениями и речами закончилась, и началось гуляние. Для меня, свиты, офицеров-железнодорожников и инженерно-технического персонала были установлены красивые шатры, а для публики попроще — просто столы под парусиновыми навесами. Как ни странно, угощение, за исключением спиртных напитков, было практически одинаковым: дичь, овощи и фрукты. Для столичного жителя мясо сайгака или джейрана, куропатка и дикий гусь экзотика, а для железнодорожного рабочего обыденность. Рабочих кормят тем, что в данной местности дешевле, а дешевле дичины здесь ничего нет. Жаль только, что с таким отношением выбьют всю дичь, и будет, как в моём будущем, пусто. Надо бы ввести природоохранное законодательство по примеру Советского Союза, завести заповедники и охраняемые территории.

Настроение задавал оркестр, причём музыканты не зацикливались на великосветской музыке, а играли народные мелодии: вслед за 'Барыней' звучала лезгинка, за ней какой-то ужасно знакомый белорусский наигрыш, а затем снова русская плясовая. Каждый раз, когда объявляли очередную мелодию, в стихийно образовавшийся круг выходили знатоки и отплясывали в меру своего умения. Зрители хлопали в ладоши, криками подбадривали танцоров, а знающие слова подпевали. Когда очередной раз грянули 'Камаринскую', в круг вышли и мы с Ириной Георгиевной.

Отплясали, сели отдышаться, и тут к нам подошла целая делегация из представителей разных сословий. Впереди, как положено, сановные люди, за ними начальники чином поменьше, а сзади и вовсе простые рабочие.

— Слушаю вас, господа.

Вперёд выступил и солидно откашлялся умудрённый сединами и усыпанный орденами красноярский губернатор.

— Ваши императорские величества! Мы все наслышаны о ваших выдающихся вокальных способностях, однако, почти никому из присутствующих не довелось услышать ваше пение. Нижайше просим вас исполнить нам несколько песен.

Толпа за спиной губернатора просительно загалдела, а я повернулся к супруге:

— Ирина Георгиевна, как Вы смотрите на просьбу верноподданных?

— С удовольствием, Пётр Николаевич. Но есть небольшое препятствие: я не взяла с собой гитары.

— Не извольте беспокоиться, Ваше императорское величество! Оркестранты знают Ваши песни, эти мелодии весьма популярны во всём мире, и музыканты с удовольствием вам будут Вам аккомпанировать.

Отговорок не осталось, и мы исполнили перед собравшимися людьми почти весь свой репертуар. Особенно приятно было то, что народ нам подпевал, даже когда песни были на испанском языке. Оказывается, тексты песен уже неоднократно были переведены разными людьми, а то и сочинены заново, что вовсе не редкость в эту эпоху.

Гуляния закончились, и мы отправились дальше: рядом с Петропавловском у нас запланирована встреча с весьма важными людьми. Теперь мы двигались в нормальном поезде, а не в узкоколейном, как до места стыковки западного и восточного участка дистанции.

Теперь я понимаю, почему люди в это время так не любят путешествовать. Даже для меня и моей свиты в поезде чрезвычайно трудно создать достойный уровень комфорта. К примеру, поездка в поезде без принудительной вентиляции, без централизованного отопления при тридцатиградусной морозе удовольствие невеликое. А если добавить к этому дым из паровозной трубы и мелкую пыль, проникающую даже сквозь плотно закрытые окна, то причин для радости ещё меньше. Да, по моему настоянию каждый второй вагон царского поезда оборудован душевой кабиной, но ведь всё непросто в этом мире: проблема воды встала в полный рост. Казалось бы: баки душевых можно заправить от тех же ёмкостей, что и паровозы, но есть свои сложности: в этой местности очень жёсткая вода, и в воду для паровозных котлов приходится добавлять реагенты, смягчающие воду, а они совсем не полезны для человеческой кожи. Так что приходилось останавливаться у нечастых здесь озёр и качать воду насосом, благо он не ручной, а с мотором. Во время одной из стоянок, метко прозванных салонными острословами водопоем, пассажиры решили заодно и искупаться. На берегу озера, на противоположной от поезда стороне, быстро возникли сборные бани, кабинки для переодевания, сборные же прачечные и прочая сантехническая дребедень, которую, как выяснилось, мы везли с собой. А может везли и для других целей, но комендант поезда быстро сообразил, как правильно применить. В общем, почти все собрались кто мыться, а кто ждать своей очереди, а я решил прокатиться по окрестностям. Из грузового вагона выкатили три мотоцикла, на один сел я, а на другие — четверо охранников, и мы покатили на юг.

Южная Сибирь обладает собственной, ни на что не похожей красотой. Равномерные покатые бугры, ориентированные с востока на запад, след отступающего здесь тёплого океана, а затем пришедшего и отступившего ледника. Бугры эти похожи на громадные океанские волны, замершие в своём беге. А вершины бугров, словно белопенной шапкой, украшены берёзовыми рощами, белыми от инея и прозрачными. За одним из колков мы увидели длинную колонну странных грузовых машин, половина из которых была с тентованными кузовами, а половина с грузовыми платформами, на которых стояли бульдозеры и тросовые экскаваторы.

Только мы выехали на опушку, в нашу сторону выдвинулся десяток казаков во главе с унтером.

— Стойте на месте! — повелительно подняв руку, скомандовал унтер — Кто такие, по какой надобности приблизились к государевому обозу? Попрошу показать документы.

Остальные казаки грамотно рассыпались полукругом и сняли с плеч свои берданки, но на нас не направляли, а держали поперёк седла. Оно понятно: тренированный стрелок быстро воспользуется своим оружием, а эти бойцы производили впечатление именно опытных стрелков.

Я остановился и с интересом стал разглядывать казаков. Тем временем вперёд выдвинулся начальник отделения охраны. Он подошел к всаднику шага на три, потом полез во внутренний карман и достал

— Служивый, а ты грамоту разумеешь?

— Грамотен. — солидно кивнул казак.

— Тогда читай. — И протянул казаку удостоверение личности с вложенным в него приказом всем военным частям и гражданским организациям содействовать личной охране ЕИВ императора в части обеспечения безопасности.

— Угу-м. — глубокомысленно кивнул унтер — Надо полагать, Его царское величество где-то рядом?

— Совсем рядом. — кивнул начальник отделения.

— В таком разе нижайше прошу вас всех удалиться отселева как можно быстрее, да вёрст на пять.

— В чём дело, урядник?

— Не во гнев будь сказано, господин начальник отделения охраны, но перевозим мы сейчас динамит и нитроглицерин. Довольно чихнуть ненароком, и на три версты в округе не останется ничего целого.

Начальник отделения с тревогой обернулся ко мне, но я прервал его движением ладони.

— Скажите, урядник, а куда вы везёте взрывчатку?

Урядник мигом сориентировался в обстановке, соскочил с коня, принял строевую стойку и отрапортовал:

— Ваше императорское величество! Докладывает урядник седьмого Оренбургского казачьего полка Семён Пешков! Особый конвой производит доставку техники и снаряжения для строительства Кругобайкальской железной дороги.

— Очень интересно. Урядник, проводите меня к конвою.

У машин конвоя меня встретил молодой подхорунжий:

— Ваше императорское величество! Особый транспортный конвой имеет остановку для отдыха и ремонта локомобиля. Честь имею представиться, подхорунжий Онуфрий Иванович Немой.

— Рад знакомству, подхорунжий. Я вижу тут паровые тягачи незнакомой конструкции. Германские или английские?

— Никак нет, Ваше императорское величество, сие есть локомобили выделки Людиновского локомотивного заводу!

— Вот как? Я и не знал, что они строят такие машины.

— Разрешите доложить, Ваше императорское величество! — вытянулся во фрунт подошедший мужчина в мундире министерства путей сообщения.

— Слушаю Вас.

— Инженер Азаматов Владимир Кириллович, провожу натурные испытания новейших локомобилей Людиновского завода.

— Очень интересно. Проводите испытания, Владимир Кириллович. Значит ли это, что локомобили собственной конструкции завода?

— Совершенно так, Ваше императорское величество, и я, лично участвовал в проектировании ходовой части тягача.

— Что перевозите, Владимир Кириллович?

— Изволите ли видеть, десять тракторов с бульдозерными щитами, двенадцать экскаваторов повышенной производительности и шесть передвижных кранов. Кроме того, имеется передвижная ремонтная мастерская, оборудованная новейшими станками и даже генератором электрического тока и электрической сваркой.

Ага! Мой прогрессорский вброс не пропал даром, и сварочный аппарат появится значительно раньше. Это хорошо. Надо ещё кое-что внедрить.

— Пойдёмте, осмотрим ваш конвой. Мне доложили, что везёте взрывчатку?

— Так точно, везём. Сорок пять тонн динамита, тридцать тонн аммонала и пятьдесят тонн нитроглицерина.

— Не опасно?

— Опасность есть, но она не слишком велика. Повозки хорошо подрессорены, массивны и при скорости в десять-пятнадцать километров в час, колебания незначительны.

— Очень хорошо. Я смотрю, что бульдозеры и экскаваторы у вас имеют тросовый привод, и хочу предложить вам более удобную и производительную схему привода.

Инженер оживился:

— Внимательно слушаю Вас, Ваше императорское величество.

— Вам знаком гидравлический цилиндр?

— Разумеется, знаком. — Азаматов, кажется, даже обиделся.

— Установите на трактор гидравлический цилиндр, для подъёма и опускания бульдозерного щита, и производительность такой машины значительно возрастёт. Это раз. Второе: когда Вы сделаете стрелу экскаватора из двух звеньев, плюс ковш, и установите гидроцилиндры, то такая схема будет гораздо подвижнее и мощнее. — я на примере собственной руки показал где крепить гидроцилиндры — Третье: я вижу, что передвижные подъёмные краны у вас смонтированы на отдельных повозках, в то время как лучше их монтировать вместо кузова грузовика или на удлинённой раме трактора. Четвёртое: стрелу подъёмного крана лучше делать прямоугольного сечения, телескопической, и раздвигать опять же, гидравликой. Опоры крана тоже сделать гидравлическими. Всё ли ясно?

— Гениально, Ваше императорское величество!!! Мне всё ясно, разрешите лишь спросить, почему Вы не возьмёте привилей на эти идеи?

— Мне не нужно. Когда будете оформлять привилей, прошу сделать это во всех ведущих странах мира и половину роялти прошу отчислять в казну.

— Так и поступлю. Однако, почему Вы не оформите эти изобретения на себя?

— У меня нет времени на занятия техническим творчеством. Вы же сделаете всю работу быстрее и профессиональнее. Кстати, когда будете думать над воплощением идеи, предлагаю Вам построить отдельный завод, назовём его заводом навесного оборудования.

— Я-то всей душой, но потребуются такие огромные средства...

— Ну что же, я Вам и здесь помогу. Как Вы посмотрите на такой вариант: Вы составляете детальный план и смету на строительство завода навесного оборудования, скажем, на три тысячи комплектов бульдозеров, три тысячи экскаваторов, пять тысяч подъёмных кранов в год, и становитесь директором и главным конструктором этого завода?

Глаза инженера вспыхнули.

— Я согласен, Ваше императорское величество! Но с одним уточнением: мне нужен надёжный и честный товарищ по финансовым вопросам и вопросам сбыта.

Под завистливым взглядом подхорунжего мы с инженером пожали друг другу руки. Я повернулся к казаку:

— Что, дружок, тоже хотел бы поучаствовать в денежном деле?

— Очень бы хотел, Ваше императорское величество!

— Какое у тебя образование?

— Прогимназия и кавалерийское училище.

— Немного, да. А вот окончишь машиностроительный институт, я подкину тебе идею как озолотиться.

— Это шутка, Ваше императорское величество? — набычился подхорунжий.

— Ни в малейшей мере, подхорунжий. Говорю при свидетелях, а за слова я привык отвечать. Окончишь институт, обращайся, будет тебе дело.

Я отправился обратно к поезду.

* * *

Но уже на следующей остановке к поезду примчался местный телеграфист в сопровождении начальника станции и полицейского.

— Срочное сообщение Его императорскому величеству!

— Что случилось? — высунулся комендант поезда.

— Из Петербурга телеграфируют, нижайше просят Его императорское величество незамедлительно выйти на связь!

Телеграфисты связного вагона немедленно подсоединились к телеграфным проводам, и спустя несколько минут, в мой вагон вошел начальник связи с бланком телеграммы.

— Что там? Прочтите, пожалуйста.

Связист сильно прищурился, и далеко отставив бланк от лица, прочитал:

— 'Из Берлина сообщают: при неясных обстоятельствах скончался кайзер Германской империи Вильгельм. Кайзер Фридрих отставил канцлера Бисмарка, военного, морского министров, и министра финансов. Кронпринц Вильгельм помещён в замок Тильзит и ограничен в общении. Кайзером Фридрихом объявлено о всемерном сближении с Великобританией, и о мобилизации армии и флота. Подписал: чрезвычайный и полномочный посол России в Германии граф Половцев.'

Связист взял второй бланк:

— 'Сегодня в два часа пополудни убит ВК Константин Николаевич и тяжело ранен ВК Михаил Николаевич. Обстановка требует Вашего, Ваше императорское величество, присутствия в столице. Подписал: генерал-фельдмаршал Гурко'.

Хорошо, что я сидел, а не то наверняка бы рухнул от таких новостей. Смерть императора Вильгельма ожидалась, он давно и тяжело болел, впрочем, новые лекарства ему помогали, и он мог бы протянуть дольше. Насколько я знаю, врачи твёрдо обещали ещё два-три года активной жизни императора. Значит, смерть была спровоцирована, и скорее всего, мы имеем дело с отравлением. Арест кронпринца, вообще ни в какие рамки не лезет, и объяснить его трудно, если не невозможно. Сближение с Великобританией наоборот легко объяснимо: Фридрих и его жена, известные англофилы, и не менее известные русофобы и в значительной мере, германофобы. 'Не тот народишко' в Германии, понимаешь. Оказывается, ненавистью и презрением к собственному народу заражены не только русские аристократы и интеллигенты. Такая же беда есть и в Германии. Хотя... Французы тоже болели этой напастью, и доигрались до Великой французской революции. Любопытнее всего эта коллизия разрешилась в Англии: они сумели создать в своей стране кастовую систему, где нижестоящий завидует тому, кто сверху, но даже самый презренный неприкасаемый мнит себя выше любого иностранца, потому лишь, что он англичанин. Свора отвратительных нацистов, ей-богу.

— Начальника конвоя ко мне.

Секунда, и в дверь входит нужный мне офицер.

— Господин штабс-капитан, срочно свяжитесь с ближайшей частью Военно-Воздушного флота и организуйте эстафету до Санкт-Петербурга группы из трёх человек.

Вошедшая в салон императрица приблизилась ко мне и шепнула:

— Группа из четырёх человек. Я тоже лечу. Моё присутствие в Петербурге совершенно необходимо, милый.

— Уточняю: группа будет из четырёх человек. — дал указание я.

— Слушаюсь. Разрешите выполнять?

— Действуйте, господин штабс-капитан.

В ожидании самолёта мы прошли в вагон-столовую и пообедали, потом переоделись в лётные комбинезоны, не столь красивые, как одежда, которую носим повседневно, но зато очень практичные в полёте. Ирина Георгиевна даже в мешковатом меховом комбинезоне и унтах выглядела обворожительно, и мне сразу вспомнилась история о том, как Мэрилин Монро на спор оделась в мешок из-под картошки. Оно понятно, что экспромт был тщательно подготовлен и отрепетирован, но вышло-то прекрасно! Мэрилин выглядела восхитительно и безумно аппетитно. Я улыбнулся.

— Что Вас развеселило?

— Вспомнилась история о том, как некая прекрасная дама в ответ на обвинение, что половина его красоты заключена в платье, повелела сшить себе платье из рогожи, и всё равно оказалась самой прекрасной среди женщин того королевства. Вас, моя прелестная Инес-Сарита, можно одеть хоть в шёлк и бархат, хоть в звериную шкуру, хоть в рогожу, но всё равно Вы будете прелестнее всех на белом свете.

Инес довольно заулыбалась.

— Но всего прекраснее, Ирина Георгиевна, Вы в наряде от нашей прародительницы Евы.

Инес тут же проявила лёгкую стервозность, игриво поинтересовавшись:

— Неужели супруг и господин мой желает, чтобы посторонние мужчины удостоверились в последнем его утверждении?

Я взял жену под руку, повёл к самолёту, попутно болтая:

— А Вы коварны, Ирина Георгиевна! Слушал я одного чудака-австрияка, так он уверял, что все наши движения души замешаны на единой основе, на сексуальности. Если посмотреть на нашу маленькую пикировку с его точки зрения, то каждый мужчина страстно мечтает о том, чтобы его женщину вожделели все остальные самцы подлунного мира, но обладать ею мог только он.

— И что из этого следует?

— Только то, что окружающие мужчины не без глаз, и фантазия развита у каждого. Неужели Вы, Ирина Георгиевна, думаете, что мужчины не воображали Вас в самых соблазнительных положениях? Непременно воображали, такова уж наша мужская природа. А знаете, что из этого следует?

— Что же?

— То, что мой статус крайне высок. Уж если Вы согласились быть со мной, значит, я самый сильный и умный самец в мужском сообществе. Иными словами, Ваша красота и очарование служат укреплению трона.

Ирина Георгиевна рассмеялась:

— Милый мой Пётр Николаевич! Я вовсе не боюсь полётов на самолёте, а значит, не нужно болтать глупости, чтобы отвлечь меня от мрачных мыслей. Напротив, я изучаю устройство 'Аиста' и намерена стать Вашим личным пилотом.

— Знаете, Ирина Георгиевна, а в этой Вашей идее есть здравое зерно. Своей деятельностью Вы затыкаете рот многочисленным глупцам, которые утверждают, что женщина якобы неспособна к технической и творческой работе. Я принимаю Ваше предложение, но с одним условием.

— Огласите его, Пётр Николаевич.

— Во время беременности и грудного вскармливания нашего ребёнка Вы не будете совершать полёты, чтобы не подвергнуть опасности дитя.

— Обещаю Вам это. — серьёзно кивнула Ирина. Что тут скажешь, у меня удивительно трезвомыслящая жена, аж сам себе завидую.

* * *

— А теперь я хочу услышать, что произошло во время моего отсутствия.

Напротив меня сидят фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко и 'мой жандарм' Андрей Антонович Власьев.

— Что Вас интересует в первую очередь: ситуация в Германии или в России?

— Для начала Германия, там люди не родные, их не так жалко.

— Тогда сначала отвечу я. — Гурко пожевал губами, собираясь с мыслями — Я, как первый товарищ военного министра, сразу после ранения Великого князя Михаила Николаевича, принял на себя обязанности военного министра. Однако в связи с тем, что функции канцлера выполняли Великие князья, то и эту обязанность мне пришлось брать на себя. Все сведения государственной важности стали стекаться ко мне, и я, по мере своего разумения начал на них реагировать. Наутро девятнадцатого февраля, от военной разведки пришло сообщение о дворцовом перевороте в Германии.

— Что там на самом деле произошло?

— Как я и сказал: дворцовый переворот. Кайзер Вильгельм был отравлен, однако, было объявлено, что он умер от сердечного приступа. Агенты сообщают, что кайзерина, по всей вероятности, тоже мертва, но её смерть пока скрывают, видимо хотят сообщить, что она умерла от горя. Кронпринц заблокирован в Тильзите.

— Что значит заблокирован?

— К кронпринцу явился генерал Кюненсдорф с предписанием доставить кронпринца в Сан-Суси. Однако, кронпринц, уже извещённый о действительном характере смерти кайзера отказался подчиняться. Кюненсдорф угрожал, и во исполнение своих угроз оцепил замок, в котором находится кронпринц двумя полками гвардейской пехоты. Кавалерийский гвардейский полк осуществляет патрулирование с целью воспрещения побега кронпринца. Идти на штурм гвардейцы, как пехотинцы, так и уланы отказались, так сообщила разведка. Но полагаю, что кайзер Фридрих сменит ненадёжные части на настроенные более решительно, и возьмёт Вильгельма силой.

— Хм... Иосиф Владимирович, а сколько у Вильгельма соратников?

— Полувзвод гвардии и гражданские лица, в том числе женщины и дети. Итого пятьдесят восемь человек.

— В замке имеется аэродром?

— Аэродром есть, и довольно большой, но самолётов нет. Два самолёта как раз накануне событий, по нелепому совпадению, были отправлены в Кёнигсберг на профилактический ремонт.

— Немедленно отдайте приказ Военно-Воздушному флоту разработать операцию по спасению кронпринца Вильгельма и всех его сторонников, запертых в Тильзите. Срок — двое суток.

— В таком случае, Ваше императорское величество, разрешите мне немедленно отдать необходимые приказы.

— Разумеется.

Мы остались вдвоём с Власьевым.

— А чем огорчишь меня ты, мой старый друг?

— Огорчу. Ещё как огорчу. Покушение, якобы совершили члены 'Народной воли', однако народовольцы тут же открестились от злодеев, объявив, что не знают никого из пятерых негодяев. Более того, 'Народная воля' через прессу заявила, что на данном этапе полностью поддерживает Правительство, поскольку оно действует во благо народа. Террористы были схвачены, их пятеро. Двое их них русские дворяне, один финский дворянин, а ещё двое польские шляхтичи. Все отставные офицеры, все превосходно владеют холодным и ручным огнестрельным оружием, все отъявленные русофобы, все члены Московской масонской ложи.

— Вот как? Я, признаться, считал масонство эдаким клубом для чудаков-бездельников.

— В какой-то мере Ваше мнение верно. Подавляющее большинство рядовых членов масонских лож именно таковы. Но верхушка и некоторая часть 'братьев' являют собой очень серьёзную силу, поскольку дисциплинированы и внедрены на ключевые посты в механизме управления империей.

— Что значит 'ключевые посты'?

— Кто-то командует воинскими частями, кто-то управляет департаментами или отделами, а часть служит на скромных должностях личных секретарей важнейших сановников.

— Вот так-так... Да, согласен, это ключевые должности. Например, через Андрея Ефимовича проходят практически все бумаги, предназначенные мне. Даже больше: часть бумаг он отсеивает как не важные. Да, Андрей Антонович, дело серьёзное. Что Вы предлагаете?

— Нужно срочно провести проверку на лояльность всех руководителей важнейших министерств от начальника департамента и выше и всех командиров воинских частей, расположенных вблизи Петербурга, Москвы и царских резиденций от командира полка и выше, а также всех их личных секретарей и адъютантов.

— Согласен. В этом вам поможет мой секретарь. Он лично знаком со многими из упомянутых лиц, к тому же, обладает незаурядными способностями аналитика и психолога.

— Об этом я и хотел просить Вас, Пётр Николаевич.

— Но сначала спросим, согласится ли Андрей Ефимович участвовать в таком деле.

— Согласен. — ответил явившийся на вызов мой секретарь. Выявить двурушников — святая обязанность человека. Если посчитаете нужным, я составлю план проверки.

— Было бы прекрасно. — обрадовался Власьев.

— Освобождаю Вас от исполнения обязанностей секретаря на весь период работы. — я решил внести посильную лепту в процесс.

— А вот этого не надо. — мягко возразил Андрей — не нужно, чтобы возникли какие-то разговоры. Всё что нужно я сделаю в процессе работы.

— Договорились. А я съезжу проведать дядюшку.

Автомобиль доставил меня к Михайловскому дворцу, и меня провели в ту же самую комнату, где несколько лет назад лежал я. Дядюшку поместили туда, потому что в этой комнате уже имелось всё необходимое оборудование для ухода за тяжелораненым. Оказывается, всё в этой комнате оставалось неприкосновенным с той поры, и вот, к несчастью, пригодилось.

Михаил Николаевич лежал на кровати, в обе руки ему были поставлены капельницы, рядом стояла медицинская сестра, готовящаяся сделать укол. Рядом с ней находился профессор Боткин, хмуро наблюдая за процедурой.

— Доброго дня, Пётр Николаевич. — повернулся ко мне Боткин.

— И вам доброго дня, Сергей Петрович, сударыня. Каково состояние Великого князя?

— Разрешите поговорить с Вами приватно?

Мы отошли к окну, и Боткин шепотом доложил:

— Состояние Великого князя Михаила Николаевича абсолютно безнадёжно. Два из четырёх ранений относительно лёгкие — ранение в правое плечо навылет и ранение в правую же кисть, тоже навылет. Но две пули повредили позвоночник. Это безнадёжно. Великое счастье, что Михаил Николаевич постоянно находится в бессознательном состоянии, иначе бы он испытывал нечеловеческие боли.

— Что Вы предлагаете, Сергей Петрович?

— Я до конца выполню долг врача, сделаю всё возможное в сложившемся положении. Увы, Пётр Николаевич, мне нечего предложить.

— В таком случае, сколько ему осталось?

— Не более двух-трёх суток.

— Ну что же, такова воля Господа нашего. — перекрестился я — Пусть всё движется по воле его.

Я не знал, что грозные события только начинаются.

* * *

Резиденцию я разместил в Николаевском дворце, поскольку Аничков занят, Зимний дворец постепенно становится музеем, а до загородных дворцов всё же далековато. По этой причине я в качестве загородного дворца выбрал Стрельну, но там пока идут ремонтные работы, используется только одно крыло, но Инес там очень нравится.

Я работал в своём кабинете, в том самом, где произошло моё вселение в это тело, когда услышал непонятный грохот во внутреннем дворе.

— Андрей, что там такой происходит?

— Сейчас выясню — ответил Андрей и двинулся на выход.

Что делает с человеком уход, дорогая одежда, занятия гимнастикой и высшее образование! Ещё несколько лет назад Андрей был обыкновенным мужиком, извозчиком. В свои двадцать три года он выглядел на все сорок: на висках ранние седины, обветренное лицо покрыто морщинами, руки грубые, спина согбенная. Ко мне он попал, имея начатки грамотности: читал, писал, бегло считал в пределах четырёх действий арифметики. Я договорился со своими помощниками, чтобы они проводили с Андреем занятия по различным предметам, да и сам занимался с ним литературой, историей и музыкой.

Физику, математику, биологию и прочие предметы гимназического цикла Андрей освоил за два года, заодно научившись стенографии и прочим премудростям необходимым секретарю. Теперь Андрей является одним из любимейших учеников профессора Менделеева, поскольку уже на втором курсе университета, обучаясь в режиме вольнослушателя, Андрей занимается проблемой получения аммиака из воздуха. При этом он отказался оставить свою должность личного секретаря, отчего каждый его день расписан едва ли не посекундно. Откровенно скажу: я бы так не сумел, поскольку от рождения ленив.

Массивная дубовая дверь стремительно распахнулась, вбежавший Андрей закрыл её и начал запирать засовы. Из глубины дворца донеслись крики, грохот и выстрелы.

— Что случилось, Андрей?

— Во дворец ворвались какие-то неизвестные вооружённые люди.

— Как действует охрана?

— Бьётся с нападающими. Надо скрыться, Пётр Николаевич.

— Надо так надо. Готовь путь отхода, а я позабочусь о секретных документах.

Я открыл два тяжёлых броневых сейфа и выложил все имеющиеся там документы в специально подготовленные для такого случая чемоданы. Чемоданы непростые: при попытке взломать их замки или распилить стенки, в чемодане должны сработать две термитные шашки, которые гарантированно уничтожат содержимое. Теперь чемоданы опускаются в узкую вентиляционную шахту, и встают в незаметную нишу. Достать их оттуда можно только имея специальные приспособления, а они хранятся в караульном помещении, в оружейке.

Сделав дело я направился к одному из книжных шкафов, который Андрей уже отодвинул в сторону. За шкафом имелась прикрытая декоративной панелью броневая дверь, ведущая в потайной ход.

Сразу после принятия решения о том, что моя резиденция будет расположена в Николаевском дворце, Андрей самостоятельно, взяв только двух каменщиков, устроил потайной ход из моего кабинета по одному из вентиляционных каналов, проложенных внутри стены в подземный ход, проложенный в каретный сарай. Сделано это было настолько тихо и ловко, что даже комендант дворца не догадался о проведённых работах. Но этот путь сейчас бесполезен, поскольку двор захвачен. Другой ход вёл наверх, куда мы сейчас и направились.

Я шагнул в проём, и начал подниматься по железным скобам, вмурованным в кирпичную кладку. Андрей, задвинув на место шкаф, панель и закрыв дверку, поднимался следом.

— Пётр Николаевич, позвольте, я Вас обгоню.

Я отодвинулся к стенке, а Андрей гибко скользнул мимо меня. Вот удивительно: простой мужик, занимавший гимнастикой только последние несколько лет, двигается с изяществом профессионального акробата.

Андрей позвякал ключами, и открыл дверь, ведущую в межэтажное перекрытие, высотой менее полутора метров, по которому можно передвигаться на четвереньках. По пыльному полу, петляя между кирпичными и бревенчатыми колоннами, мы проползли не менее ста метров, пока не добрались до другой бронированной дверцы. По такой же вертикальной шахте, с железными скобами-ступенями, мы спустились вниз и оказались в просторном складском помещении, заставленном большими зелёными ящиками.

— Что здесь, Андрей? — проявил я праздное любопытство, приводя себя в порядок

— Как видите, склад. Здесь хранится запас стальных шлемов, которые для ВВФ наштамповал Пермский завод. Я решил, что тут самое место для хранения: безопасный и несрочный груз. А за стеной — караульное помещение, где нас ждут. Я уже подал сигнал.

— Андрей, а с крыши в этот вентиляционный ход проникнуть можно?

— Невозможно, Пётр Николаевич. Ход был изначально разделён кирпичными перегородками на шесть секций, разве что кошка сможет проникнуть. А мои люди вынули кирпичную кладку только посредине, так что ход имеется лишь на этом участке.

Мы вышли в широкий коридор, и Андрей постучал в дверь.

— Пароль? — послышалось из окошка.

— Тобольск.

В караульном помещении нас встретил начкар, капитан ВВФ. Начкар чётко доложил мне обстановку: оказывается, на дворец совершила нападение группа примерно из ста человек, вооружённых револьверами и винтовками. Судя по всему, офицеры гвардейских полков, во всяком случае, слуги узнали десяток нападавших — эти люди бывали здесь в гостях у старшего и младшего Николаев Николаевичей.

— За помощью послано?

— Так точно, Ваше императорское величество! Сюда уже выдвигаются отряды моряков из Адмиралтейства и Балтийского завода.

— Гвардейский экипаж известили?

— Так точно! Но капраз Денисенко заявил лейтенанту Иванову, что без высочайшего приказа он своих людей из казарм не выведет.

— Добро. Значит бывший капраз так заявил. Ну-ну! А командующий гвардейским экипажем оповещён?

— Никак нет. Было заявлено, что он захворал, и третьего дня взял отпуск для поправления здоровья.

— Как любопытно! И бывший адмирал знал о готовящемся мятеже, но решил подстраховаться. Ну, хорошо же! У меня всё больше и больше кандидатов на высокие должности в деле освоения просторов Сибири. Власьева известили?

— Так точно! Он просил передать, что будет к полудню с ротой Аварийно-спасательной службы. До того времени мы легко продержимся здесь. О причине задержки он доложит лично.

— Как вы держите связь с внешним миром?

— По телефонам. Здесь имеются два аппарата, подключенные к независимым проводам.

— Хорошо. Пока накапливаются наши силы, я побуду здесь. Пригласите начальников отрядов ко мне, когда они оцепят дворец.

— Ваше величество, я прошу Вас перейти в манеж — обратился ко мне начкар — Там будет безопаснее. Отсюда, по подвальным галереям имеется прямой путь, я проверял его лично.

— Хорошо. Туда же направьте и начальников отрядов.

Вскоре ко мне стали прибывать командиры отрядов, прибывших мне на помощь: восемь морских офицеров, и пехотный полковник. Выше среднего роста, со шрамами на лице, в тщательно вычищенной, слегка потрепанной шинели, безупречно начищенных стоптанных сапогах... совсем не гвардейской стати офицер. Глаза умные, злые. Должно быть хороший вояка, и в любом случае, весьма решительный человек.

— Командир Тихвинского пехотного полка, полковник Порутчиков.

Ага! Из простонародья. Наш человек. Надо будет потом узнать: отец или дед был крепостным, и сумел выслужиться?

— Какими судьбами оказались здесь, полковник?

— Следую с полком из Тихвина в Гельсингфорс, на строительство береговых укреплений.

— Чем вооружены?

— На вооружении нижних чинов полка имеются ружья Крнка, офицеры вооружены револьверами Смит-Вессона и саблями.

— Где находится полк?

— На набережной Адмиралтейского канала. Мы собирались получить съестное довольствие в Малой Голландии.

— Отлично! Ведите полк сюда, и перекрывайте подходы к Николаевскому дворцу по всему периметру. С вами будут взаимодействовать моряки. Всех, пытающихся войти или выйти, особенно гвардейцев задерживать, невзирая на чины, родовитость и крики о личном родстве со мной. Наоборот: таковых вязать, затыкать рты и содержать отдельно, не позволяя ни с кем общаться. Отличившиеся офицеры будут представлены к наградам и произведены в следующий чин, нижние чины награждены и, при желании, направлены на обучение на офицерские курсы. Считаете это хорошей мерой?

— Хм... Прапорщики мне очень нужны, Ваше императорское величество: некому командовать взводами.

— В таком случае приступайте, генерал-майор Порутчиков!

Смотрю — глаза присутствующих офицеров вспыхнули. Ещё бы! Вот он, случай, шанс!

Мне доложили: Николаевский дворец окружен, в нём оказались заперты около семисот мятежников. Дело в том, что пока верные присяге отряды разворачивались, на помощь первой группе подошли семёновцы, преображенцы, измайловцы и гвардейские казаки.

Ну что же, давно я не люблю гвардейцев, и донских казаков очень не люблю, тем больше поводов дать им это понять.

Ровно в полдень, как и было обещано, прибыла рота Аварийно-спасательной службы во главе с Власьевым. Грузовики с грохотом остановились у манежа, солдаты высыпали на проезжую часть и принялись разминаться, а сам полковник поспешил ко мне на доклад.

Здравствуй, Андрей Антонович! — встретил я его — Что же ты, дорогой, мятеж прозевал?

— Не поверите, Ваше величество, но мятеж зародился только на прошлой неделе, в среду, а вспыхнуло уже сегодня, во вторник. Я даже не успел собрать достоверных данных о фигурантах.

— Невероятно: меньше недели! Откуда уши растут?

— Всё оттуда же, из Лондона. Мне удалось незаметно взять графа Шувалова, и быстро его разговорить. Пётр Андреевич показал, что в его доме живёт прибывший инкогнито из Лондона Джеймс Гамильтон. Насколько я знаю, он совсем недавно вступил в наследство. Видимо, Гамильтон должен был получить большой куш, организовав переворот, вот и бросился сюда.

— И?

— Хлипким оказался лордик, тут же пустился в откровенности, сдал все документы, в том числе и ведомости выдачи денег.

— Большие ведомости?

— Почти на полторы тысячи человек.

— Пошлите людей, следует арестовать всех упомянутых в бумагах Гамильтона. Как с ними работать решайте сами, но на суде они должны выглядеть целыми.

Дальше было вполне скучно: приходили и уходили посыльные, проводились совещания, являлись делегации из разных сословий с выражением верноподданнических чувств. Ага! Слух о том что заговорщики блокированы, мгновенно распространился. Мятежники и сами поняли, что дело пахнет керосином и засуетились: кто-то попытался улизнуть, но сквозь плотную цепь не проскочил ни один. Руководители составили делегацию и отправили ко мне, в попытке выторговать почётную сдачу. Я их принимать не стал, не царское это дело, а Власьев объявил, что будет либо безоговорочная капитуляция, либо штурм и поголовное вырезание злодеев, засевших во дворце.

— Но что нас ждёт в случае безоговорочной капитуляции? — нервно воскликнул полковник Бальтц

— Разумеется, справедливый суд, любезнейший Александр Фёдорович. — ответил ему Власьев — Могу даже предположить, что вам сей суд назначит: лишение всех прав состояния и конфискацию движимого и недвижимого имущества вашей семьи. Вы, если не найдётся смягчающих вину обстоятельств, будете отправлены в золотые рудники. Если откроются смягчающие вину обстоятельства, они будут учтены. Вашей же семье будет предоставлен выбор: остаться в России на правах мещан, или уезжать из нашей страны. Дорога до границ Российской империи будет оплачена из казны.

— Это несправедливо, бесчестно, бесчеловечно!!! — буквально взвыл полковник.

— Вы считаете человечным, справедливым и честным цареубийство? Или честь позволяет вам, находясь на русской службе брать деньги у английского правительства?

— И всё же, что мне передать моим товарищам в Николаевском дворце?

— Дословно передайте то, что я вам сказал. И добавьте: в случае сопротивления будут повешены и они, и их родители, и жёны. Детей передадим в сиротские приюты на воспитание.

— Как??? — на полковника было страшно смотреть. Офицеры, сопровождавшие его, и до сих пор не открывшие рта, тоже побледнели.

— А вот так, драгоценнейший Александр Фёдорович. Не далее, как несколько часов назад, моя рота освободила Ирину Георгиевну, супругу Его императорского величества. Я не буду вам рассказывать, какие страдания перенесли Ирина Георгиевна и её свита. Скажу лишь, что негодяев, захвативших Стрельнинскй дворец я приказал повесить. А теперь пошли вон, скоты!

— Но мы совершенно не знали о возможных эксцессах! — закричал один из офицеров.

— Правда? Господина капитана не учили истории и не рассказывали о судьбе несчастных императоров Петра III, Павла I, Николая Павловича? Пётр Фёдорович и Павел Петрович были безжалостно убиты такими же, как вы подонками. Наконец, вы не знаете о судьбе Александра Николаевича? Вы не знали, что шакалы, если не получают палками по рёбрам, звереют? Шакалы — это вы. Конвой! Гоните прочь этих крыс!

Делегация, подкалываемая штыками в филейные части, шустро побежала на выход, а полковник Власьев пошел ко мне на доклад.

— Я всё слышал, Андрей Антонович. — сказал я ему — Я одобряю и ваши слова, и Ваши действия. А теперь давайте подумаем, не пора ли начинать штурм.

— Разрешите пригласить генерал-майора Порутчикова?

— Как он Вам показался, Андрей Антонович?

— Настоящий русский офицер. Умный, хладнокровный, расчётливый и преданный присяге.

* * *

— Господин генерал, Вы планировали штурм дворца?

— Разумеется. Ваше величество.

Генерал Порутчиков вынул из принесённого тубуса листы поэтажного плана Николаевского дворца.

— Откуда он у Вас? — поразился Власьев.

— Взял у коменданта дворца. Смею отметить, комендант дворца в высшей степени порядочный и инициативный господин. Он сразу предложил лично провести часть моих солдат по известным ему тайным путям. Других поведут доверенные помощники коменданта.

— Отлично, господин генерал. Когда собираетесь начать штурм?

— Если позволите, то через два-три часа.

— Отчего возникла задержка?

— По моему совету слуги открыли винный погреб, и теперь сообщают, что мятежники ударились в безудержное пьянство. Полагаю, что вскоре их можно будет брать голыми руками.

— Прекрасно! Я отправляюсь в Зимний дворец, все новости прошу сообщать мне туда. Кстати, охрану в Зимнем дворце сменили? Мне гвардейцы больше не надобны.

— Так точно, Ваше величество. — вступил в разговор Власьев — На охрану Зимнего дворца заступили Восемьдесят шестой пехотный Вильманстрандский полк и восемьдесят седьмой пехотный Нейшлотский полк. Фельдмаршал Гурко по телеграфу вызвал их через штаб Первого армейского корпуса из двадцать второй пехотной дивизии.

— Хорошо.

Мне номера и названия корпуса, дивизии и полков совершенно ничего не говорили, Иосифу Владимировичу лучше известно, кто и чего стоит в многогрешной армейской среде.

Уже поздно ночью из Стрельны наконец доставили Ирину Георгиевну.

Признаться, после того, что сказал бунтовщикам Власьев, я ожидал увидеть нечто ужасное, в духе взятия средневековых городов или современных фашистских или натовских концлагерей... Ничего подобного! Страдания заключались в том, что трёх женщин заперли в небольшой комнате, в туалет отпускали неохотно, запрещали подходить к окнам, а кормили только бутербродами.

Петя бросился утешать драгоценную супругу, я же отключился, дабы не провоцировать вспышки ревности.

Тяжкая мне выпала доля... Может быть имеет смысл сдаться психиатру, да вот незадача: они диагностирует банальное раздвоение личности, а паразитной личностью любой врач признает именно меня.

* * *

На следующий день я провёл совещание в тесном кругу. Присутствовали только генерал-фельдмаршал Гурко, я и полковник Власьев.

— Дорогие мои друзья — проникновенно говорил я — не пора ли ликвидировать гнойник, угрожающий самой русской государственности?

— Что Вы имеете в виду, Пётр Николаевич? — поинтересовался Иосиф Владимирович, а Андрей Антонович промолчал. Он, как видно понял о ком идёт речь.

— Я имею в виду гвардию. На войне от неё проку не больше, чем от обычных линейных полков, а в мирное время она просто опасна. Я предлагаю оставить роту почётного караула для торжественных встреч глав государств и эскадрон Похоронного полка, понятно для чего. Остальных перевести в обычные полки.

Иосиф Владимирович повернулся к нашему жандарму:

— Андрей Антонович, вы выяснили, сколько гвардейцев на этот раз знало об организации дворцового переворота?

— У меня сведения пока по шести гвардейским полкам. О готовящемся перевороте знали до двух третей офицеров полков. Обратите внимание, господа: среди этих офицеров были и те, кто решительно отказался участвовать в мятеже, но ни одного, кто бы сообщил о заговоре. Данный факт говорит о том, что гвардейское офицерство служит не монарху и не Родине, а просто отбывает некую повинность. Если глядеть шире, то нынешнее дворянство не является опорой трону и державе. Вот предварительные сведения, я свёл их в форму таблицы, как любит Его величество.

Мы с Гурко склонились над листом и стали внимательно его изучать.

— Выглядит убедительно. — откашлявшись проговорил Гурко — Думаю, что следствие подтвердит истинность этих сведений, разве что уточнит кое-какие детали. Я поддерживаю идею ликвидации гвардии в Российской империи.

— Я также поддерживаю. Но куда мы денем эти полки? В столицах их оставлять нельзя.

— В Польше, как всегда, неспокойно. Отправим бывших гвардейцев туда. Пусть заново заслуживают доверие.

— Это хорошо. Лишение всех прав состояния и конфискацию имущества семьи мятежника распространяем и на Польшу?

— И на Польшу, и на Финляндию. Это русские провинции.

— Данный шаг вызовет немедленное восстание. — возразил Власьев.

— И хорошо. Давно пора привести пшеков и чухну в чувство. Однако, чтобы значительно снизить накал борьбы, объявите набор крестьян и нищей шляхты в колхозы, которые мы будем устраивать в чернозёмной зоне Южной Сибири. Это лишит части пушечного мяса, а бунтовщиков народной поддержки у них не было никогда. Польские крестьяне ненавидят шляхту. Сразу же объявите денежную награду за живых или мёртвых бунтовщиков, за достоверные сведения о них, и особенно об их отрядах. И объявите о раздаче крестьянам земли, конфискованной у мятежников.

— Плата за скальпы?

— Она самая. Надо перенимать опыт 'цивилизованных' народов, таких как англичане, французы и североамериканцы. Кстати, ещё один полезный опыт из САСШ: 'подземная железная дорога'.

— Что вы имеете в виду?

— Нужно вывозить этих белых негров в САСШ и Канаду. Устройте нелегальную доставку пшеков и чухны в Кёнигсберг и Данциг, и скатертью дорога.

— Хорошая мысль, Пётр Николаевич.

— Только есть одна тонкость, Константин Николаевич: нужно вывозить шляхту и интеллигенцию, между тем как мастеровые и крестьяне нам самим нужны.

— Сложная задача.

— Попробуйте сделать так: объявите среди польских эмигрантов сбор денег 'на спасение соотечественников от русской тирании'. Много средств они не соберут, но это неважно, тайно добавим свои. Рассылайте письма и эмиссаров с призывом уезжать, пусть это станет модным поветрием. Если мы избавимся хотя бы от пары миллионов ненужных нам людей, будет значительно легче. Те же мероприятия следует провести и среди чухонцев и шведов, живущих в Финляндии. Потом нужно будет продумать мероприятия по заселению этих мест русскими и татарами.

— Однако главная трудность при подавлении польских бунтов заключается в поддержке бунтовщиков католическими ксендзами.

— И тут надо перенимать опыт 'цивилизованных' народов. Объявим, что костёлы, священники которых уличены в поддержке мятежников, будут закрыты.

— Может быть, станем передавать эти храмы православным?

— Не стоит. Нам не нужна межконфессиональная борьба. Хотя... Найдите несколько авторитетных, а главное, славящихся честностью ксендзов, в идеале, епископов, и объявите о создании Польской католической церкви. Ну и пусть они выберут своего Папу.

Андрей Антонович широко улыбнулся:

— О, да! Это будет хорошим яблоком раздора!

— Только пусть инициатива исходит от частных лиц, от католиков, только не от государства. Денег на благое дело найдем, а идти эти средства должны из Франции и Англии. Сумеете?

— Слушаюсь, Ваше величество! — вздохнул Власьев — Есть разные варианты, мы подумаем и решим, как это сделать лучше.

— Пётр Николаевич, а не слишком ли круто Вы берётесь за управление государством? — нейтральным голосом поинтересовался Иосиф Владимирович.

— Вы имеете в виду аресты и ссылки мятежников и цареубийц?

— Я имею в виду слухи о полной передаче земли крестьянам.

— Любопытная мысль. Не знаю, кто запустил этот слух, но он ошибся только со временем: сию реформу я уже начал: в стране организуются колхозы. Это коллективная форма владения землёй, когда земля принадлежит общине.

— Да-да! — оживился Андрей Антонович — Я бывал в колхозах, что организованы в Смоленской губернии.

— И каково Ваше впечатление?

— Самое благоприятное. Мужики выглядят сытыми и довольными.

— А налоги?

— А вот вопрос с налогами самый удивительный. Колхоз выплатил налогов в казну, в семь раз больше, чем платили в совокупности все мужики, проживающие в тех двенадцати сёлах и деревнях. И на свободную продажу они выставили хлеба много больше обычного.

— То ли ещё будет, когда мы начнём поставлять в колхозы комплексные удобрения. Урожайность вырастет почти до европейского уровня.

— Почти европейского уровня... Интересно... А европейских урожаев нам не добиться?

— К сожалению, нет. У нас и климат несколько более суровый, да и дождей нам достаётся меньше, чем Европе. Увы и ах.

— Но землю у владельцев Вы отнимать собираетесь?

— Я собираюсь подойти к данному вопросу взвешенно: изыматься будут земли только у дурных собственников. Хозяева, успешно ухаживающие за землёй, не угнетающие работников, внедряющие передовые методики работы и сельскохозяйственные машины, будут процветать и дальше.

— Хорошо, Пётр Николаевич, мы Вас и в этом начинании поддержим. Мы посоветовались и решили, что на своих землях также устроим колхозы.

* * *

Так в суете пролетел год положенного траура по почившему императору Александру Николаевичу. Дядюшки мои, со всеми возможными почестями были похоронены в Великокняжеской усыпальнице.

Пришла пора короноваться мне, и тут посыпались неожиданности: вообще-то на коронации принято присылать полномочных послов, однако о своём предстоящем визите одновременно заявили турецкий султан и испанский король. Немного спустя, видимо переварив новость, о своём решении посетить мою коронацию объявили французский президент, датский и шведский короли, кроме них ещё несколько балканских правителей. Вот уж без кого я бы спокойно прожил хоть до скончания века! Англичане, на скоростном пароходе, прислали Генри Уэлсли, герцога Веллингтона. Наглый нагл в первый же день по приезду, стал рваться ко мне на приём, а я стал его мариновать. Просто не принимал писем, не замечал на приёмах, а во время церемонии вручения верительных грамот даже не поглядел в его сторону. Герцог слегка растерялся, но, собравшись с духом, всё-таки бросился в атаку, в смысле ко мне на аудиенцию. Андрею он вручил сорок тысяч фунтов стерлингов, и таки попал ко мне в кабинет.

— Чего вы, сударь, от меня хотите? — первым делом спросил я посла.

— У меня есть инструкции Её величества передать Вам, Ваше величество личное послание и устную просьбу.

— Слушаю, сударь.

— У вас больше года в заточении находится Джеймс Гамильтон, герцог Аберкорн.

— А, этот ваш шпион и неудачливый цареубийца?

— Сэр Джеймс никогда не был цареубийцей!

— Не был, потому что его замысел не удался. А вот Эдвард Торнтон оказался вполне удачливой, и к тому же, быстроногой и увёртливой тварью. Он организовал покушение на моего царственного дядю, императора Александра Николаевича. Заметьте, милейший, успешное покушение. А сам Торнтон успел удрать из России.

— Но сэр Джеймс, даже если и планировал нечто подобное, в чём я очень сомневаюсь, то не достиг успеха!

— Именно поэтому я склонен помиловать этого недоумка, но взамен мне нужна голова Эдварда Торнтона, а ещё лучше, голова того, кто отдал Торнтону преступный приказ. Убийство русского царя не может быть не отмщено.

— Мои полномочия не столь широки, чтобы что-то подобное обещать. Я должен проконсультироваться с руководством.

— Телеграф вам в помощь, сударь. Советую обращаться прямиком к королеве, и предупредите её, что я намерен повесить всех англичан, причастных к цареубийству. Это для русских у меня нашлись смягчающие обстоятельства, а для англичан их нет со времён Ивана Четвёртого Великого.

— Прошу принять личное послание Её величества. — растерянно промямлил Генри Уэлсли.

К послу подошел дворцовый служитель с позолоченным подносом, и принял довольно крупный пакет.

— Я вас больше не задерживаю, сударь.

Красный как рак толстяк на иксообразных ногах неловко развернулся и поплёлся на выход.

— Экий он неловкий — задумчиво пробормотал полковник Власьев, присутствовавший при этом разговоре — А ведь полковник, значит в армии служил.

— Вы ошибаетесь, Андрей Антонович, он не полковник, а почётный полковник.

— А в чём разница, Пётр Николаевич?

— Разница такая же, как между государем и милостивым государем.

Власьев обладает незаурядным чувством юмора, большой ценитель шуток и каламбуров, но тут он не выдержал, и расхохотался самым неприличным образом.

— Пётр Николаевич, разрешите, я обнародую эту Вашу шутку! Клянусь, это самая точная и ядовитая характеристика незадачливого английского посланника!

— Как Вам угодно, Андрей Антонович. Что до личного послания королевы, то прошу его тщательно проверить, особенно на наличие каких-нибудь редких ядов длительного действия.

— Поищем, Пётр Николаевич.

— Ищущий да обрящет.

Мы обменялись понимающими взглядами, и полковник отправился по делам.

Обедал я в обществе супруги и двух монархов и принца: султана Абдул-Хамида Второго и короля Альфонса Двенадцатого, тоже с супругой. А принцем был Вильгельм со своей женой.

Операция по освобождению Вильгельма была проведена безупречно: пятнадцать 'Аистов' приземлились на аэродром возле замка, в котором находился Вильгельм, полковник Степанов, лично знакомый с Вильгельмом вручил ему письмо с моим приглашением погостить в России, и Вильгельм после короткого совещания с женой и офицерами свиты, дал команду размещаться в самолётах. Уже на следующий день кронпринц со свитой находился в Петербурге. А генерал Кюненсдорф, прекрасно видя, что происходит, не сделал ни малейшей попытки помешать эвакуации кронпринца: все два часа, что русские самолёты находились в Пруссии, он висел на телеграфе, требуя от Берлина инструкций, но там никто не хотел брать ответственности на себя. И слава богу, всё закончилось благополучно.

Говорили мы по-немецки, поскольку этот язык знали все. Сначала поболтали на общие темы, а когда выяснилось, что новинки литературы и оперы исчерпаны, перешли к более животрепещущим вопросам. Для начала испанский король сообщил, что доктор Иванов совершенно излечил его от чахотки, и три независимых обследования не нашли следов столь долго терзавшей его болезни. Доктор Иванов за свой подвиг пожалован испанским грандом. Теперь у него имеется поместье по соседству с одним из королевских имений.

— Петер Николаевич — обратился он ко мне — доктор Иванов сообщил мне, что столь блестящего результата он добился благодаря новейшим лекарствам, созданным вашими химиками. Прошу Вас, пригласите их ко мне, я желаю достойно наградить этих замечательных учёных.

— Нет ничего проще, дорогой друг. Думаю, Вам будет удобно сделать это во время одного из балов, куда я приглашу этих людей.

— Петер Николаевитш — по-русски произнесла моё имя Августа-Виктория — Было бы замечательно, если Вы пригласите создателей чудесных самолётов, которые строятся теперь и у нас.

Вильгельм согласно покивал.

— Не только создателей самолётов, дорогой друг. — заявил султан Абдул-Хамид

— Думаю, мы все хотели бы наградить инженеров, спроектировавших и построивших авиационные заводы в наших державах.

— А ещё я хотел бы наградить офицеров обучавших первых пилотов Испании — добавил король Альфонс.

— Прекрасная мысль! — поддержал я — в течение недели нужные люди будут собраны, и церемония будет проведена. Это тем более уместно, что я собирался объявить о введении нового трудового законодательства и введения наград за трудовые свершения.

Уже в курительной комнате, когда мы остались в чисто мужской компании, раскуривая сигару, Вильгельм спросил меня:

— Петер, а не слишком ли жёстко ты обращаешься с англичанами? Мой отец, кайзер Фридрих изрядный англофил, он любое известие о твоих демаршах в сторону Лондона встречает просто фейерверком возмущения.

— Вилли, если бы Вы знали, какие фейерверки устраивают здесь мои собственные англофилы! Слава Богу, самые влиятельные из них уже достигли своего места работы на реке Джегдян, и, как следует из отчёта экспедиции, добыли первые килограммы золота.

— А Вы не планируете их простить?

— Не раньше, чем они добудут золота равное по количеству тому, что они растранжирили.

— Да-да, понимаю, эти люди не вернутся никогда.

— Отчего же? На Колыме богатые месторождения этого металла.

— Но Вы не ответили на мой вопрос, Петр.

— Хм... Хотел отшутиться, но не удалось. Давайте посмотрим на факты, мои царственные коллеги: у меня англичане убили всех предков, за исключением, разве что основателя династии и императора Александра I. Последний, не выдержав угрызений совести, ушел нищенствовать и замаливать грехи. Это факт. У Испании англичане украли массу колоний, и даже кусок метрополии, Гибралтар. Англичане постоянно сеют недовольство в Османской империи, обманом завладели Кипром, а совсем недавно захватили Египет. Это тоже факты. И России, и Турции, и Испании и Германии англичане постоянно вредят, нарушают торговлю, подстрекают к бунтам и мятежам. Доколе мы будем терпеть? Скоро на мою коронацию приедет французский президент, я полагаю, что у его страны тоже есть масса претензий к зарвавшимся островитянам.

— Серьёзные обвинения, Петер. Но королева Виктория уверяет в симпатиях к Германии. — возразил Вильгельм.

— По данным моих агентов, англичане почитают Германию опаснейшим врагом, и собираются уничтожить вас нашими руками. Виктория лжет, как дышит, и Вы, Вильгельм, знаете это лучше меня. Впрочем, советую проверить мои слова через независимых осведомителей.

— Нет необходимости. У меня достаточно полная картина настроений в британских правящих кругах. Петр, я тоже считаю, что Германия должна войти в союз, задуманный Вами. А что скажет Его величество султан?

Султан минутку подумал и заговорил.

— Петр, Вы задумали весьма сложную игру. Не боитесь, что британцы нанесут вам удар прямо в сердце? Ваша столица находится слишком близко от границы, берегитесь, Петр. Что касается союза, то полагаю его весьма выгодным для моей державы.

Я благодарно кивнул султану и сказал:

— Господа, открою вам маленькую тайну: в Скапа-Флоу, это тайная гавань в Шотландии на Оркнейских островах, сформирована эскадра из пяти броненосцев, десятка крупных крейсеров, ещё десятка боевых кораблей поменьше и десятка транспортов с десантом. Целью является Петербург. Эскадра уже вышла, и даже прошла датские проливы. Англичане выплатили большие суммы командирам нескольких фортов, прикрывающих Петербург, а в среде бывших гвардейцев, ещё не отправленных в Польшу, ведётся бешеная агитация за свержение кровавого тирана, то есть, меня.

Король Альфонс с изумлением воззрился на меня:

— И Вы так спокойно об этом говорите?

— Вот так спокойно. Приглашаю всех вас на великолепное представление, под названием 'Уничтожение вражеской эскадры', которое состоится сразу по прибытию жертвы.

— Позвольте ещё один вопрос, Петр — заинтересовался султан — Вы так спокойно сказали о командирах фортов, принявших взятки...

— Контрразведка заранее сообщила о суете британских шпионов, и о предложениях офицерам флота и береговой обороны. Кроме того, все без исключения командиры фортов, к которым пришли с грязными предложениями, дали знать об этом моим доверенным лицам. По моему приказу офицерам разрешено брать эти взятки. Более того: эти деньги достанутся им и их подчинённым. Единственное, о чём я попросил их при личной встрече, так о том, чтобы офицеры торговались получше, ведь за своё торгуются.

Присутствующие весело засмеялись.

— Я очень прошу вас никому не рассказывать о том, что сейчас узнали.

— И как вы собираетесь разгромить эскадру? — заволновался кронпринц Вильгельм.

— А вот это пока секрет. Вы всё увидите своими глазами, если на то будет ваше желание.

* * *

Но я, для посторонних разыгрывая благодушие и неведение, тем не менее усиленно готовился. Работа руководителя — это управление процессами, вот я и проводил совещания, вникал во всякие мелочи.

Кроме того, я готовился к коронации.

Подготовка к коронации шла нелегко: я потребовал всемерной экономии и повелел уложиться в два с половиной — три миллиона рублей, а чиновники, которым я поручил это дело, требовали, как минимум утроения суммы. Отослал их к богатым дворянам, купцам и промышленникам, но те показали фигу — со всех удалось собрать не более трёхсот тысяч рублей на ассигнации. Господа из комиссии по организации торжеств честно постарались устроить из коронации Ходынку и вселенский позор, но не удалось. Не их вина, в том, что я не получу прозвище Кровавый, но они честно старались. Собственно, я сам вспомнил о Ходынке лишь тогда, когда на очередном совещании прозвучало имя этой московской местности.

Специально поинтересовался: что делается в части обеспечения безопасности приглашённых верноподданных во время торжеств в Москве? Оказалось, что ничего! Совсем ничего!

Пришлось вставить своё весомое слово:

— Господа! Организация народных гуляний требует тщательного планирования и жёсткого контроля. В противном случае возможны давка, беспорядки и прочие эксцессы. Насколько я помню, чинам петербургской полиции удалось спланировать охрану порядка во время публичных полётов таким образом, что не было не только пострадавших, но и просто недовольных. Прошу добиться того же в Москве. Кстати сказать, бывал я на Ходынском поле, и знаю, что оно при всей своей обширности весьма неровно. Человеку там легко споткнуться и упасть, а что произойдёт, если случится паника, о том и помыслить страшно. Предупреждаю сразу: на Чукотке имеется большая потребность в блюстителях порядка, при том, что ни генеральских, ни обер-офицерских должностей там не предусмотрено. Следовательно, кое-кто имеет шанс совершить карьерный прыжок от генерала до околоточного надзирателя.

В зале залегла нехорошая тишина.

— Ещё один момент, господа. По окончанию коронационных торжеств финансовая часть Третьего отделения проведёт ревизию потраченных денежных и иных средств. Если растрата составит больше пятнадцати процентов, то отличившийся чиновник составит компанию злосчастному полицейскому на просторах тихоокеанского побережья.

Разумеется, слухи о моём стиле руководства разошлись самые удивительные, но зато и чиновники зашевелились: даже сам московский градоначальник стал регулярно объезжать намеченные места массовых гуляний. Но в то же время поставщики резко взвинтили цены, и взволнованные чиновники побежали к непосредственному руководству, а уже оно явилось ко мне.

— Ваше величество! — обратился ко мне товарищ московского градоначальника, Бобокин — Оптовые торговцы начали задирать цены. Если так будет продолжаться, смета расходов на торжественные мероприятия и народные гулянья возрастет самое малое втрое.

— Подскажите, уважаемый Виктор Аполлинарьевич, какое наказание за подобные злоупотребления обозначены в Уголовном кодексе?

— В Уголовном кодексе? Разве там имеется нечто подобное? — забормотал высокопоставленный чиновник — Да-да, я припоминаю, в Уложении имеется...

— Прекрасно, голубчик. А теперь займитесь прямым исполнением своих служебных обязанностей. В своей деятельности Вы, как и каждый верноподданный, обязаны руководствоваться только законами Российской империи. А если Закон нарушается, Вы обязаны всеми силами противодействовать этому безобразию. Вспомните, в нашей державе есть службы, специально созданные для борьбы с правонарушениями — это прокуратура, суд, полиция и жандармы. Сотрудничайте с ними, и будет вам благо.

— Но Ваше величество, за спекулянтами стоят такие фигуры... — голос чиновника упал почти до шёпота.

— А вот тут я Вам, Виктор Аполлинарьевич, с удовольствием помогу. Сейчас с Вами побеседует полковник Власьев, поведайте ему о раскрытых Вами сомнительных деяниях.

В глазах чиновника блеснуло понимание: есть возможность воспользоваться случаем. Ну что же, пусть пользуется.

— В Российской империи наступает эра диктатуры Закона, и тот, кто это осознает, имеет шанс на значительное улучшение своего положения.

— Благодарю за разъяснение, Ваше величество!

И окрылённый чиновник отправился на нелёгкую битву со спекулянтами, имея в перспективе значительное улучшение своего положения.

* * *

Два дня до прибытия английской эскадры я практически не спал: дела, будь они неладны. Провести операцию по блокированию мятежных частей так, чтобы никто ни о чём не догадался вовсе непросто. Но удалось. Самое главное, что удалось подтянуть железнодорожную артиллерию особой мощности на позиции в пределах дальности бывших гвардейских частей. Пехота и кавалерия тоже были выдвинуты на рубежи ожидания, ждали лишь англичан. Это по их сигналу должны взбунтоваться наши изменники.

И вот ко мне явился новый английский посол, Роберт Бёрнет Давид Мориер, и, не снимая шляпы, напустив на себя весьма высокомерный вид, заявил, что Её величество не считает меня законным русским государем. Следовательно, к Петербургу приближается эскадра британского флота, с намерением навести порядок в этой стране.

— Любезный, вы хоть поняли, что тут наговорили? — спокойно спросил я наглеца — Вы хоть сообразили, что за хамство в лицо царственной особы, подлежите позорной казни через повешение?

Роберту-как-его-там слегка взбледнулось, но тон его остался решительным:

— Как полномочный представитель великой державы...

— Конвой, снимите, наконец, с этого наглеца его шляпу. Голову не сносить.

От группы офицеров отделился драгунский капитан, и продемонстрировал лихой трюк: стремительным движением он выхватил саблю, и снёс ею шляпу с посла. На лысой вершине черепа осталось только небольшая круглая рана от срезанной кожи, откуда обильно потекла кровь. Посол от испуга упал на колени, а в воздухе резко завоняло сортиром. Стоящие за спиной посла два англичанина мгновенно сдёрнули с голов свои головные уборы, с ужасом глядя на драгуна, уже бросившего в ножны свою саблю и отступившего на место.

— Ну вот, он ещё и обделался. — по-английски заметил стоящий рядом со мной Гурко — А я-то думал, что англичане покрепче в коленках.

— Ещё и пол мне запачкал, невежа. Встаньте, посол, мне отвратительны ваши рабские замашки. И отправляйтесь-ка вы домой, мне такие послы не нужны. — вынес я своё решение.

В рядах присутствующих, среди которых было немало иностранных дипломатов, одобрительно зашумели. В самом деле: поведение английского посла было за гранью любых норм и правил, и воздаяние за такое поведение было одно: смерть. Но смерть посла — Casus belli, повод для войны. А тут и наглец получил достойную отповедь, и повода для войны не дано. А то, что спесивый англичанин прилюдно обосрался со страху, придало происшествию анекдотический характер.

— Господа! — обратился я к присутствующим — Позвольте мне объяснить подноготную произошедшей трагикомедии. Дело в том, что английское правительство решило осуществить в Российской империи государственный переворот и интервенцию. Для этой цели была подкуплена кучка отщепенцев, которые должны были свергнуть законную власть и привести на трон человека, который однажды пытался захватить власть, и даже убил для этого собственного отца. На этот час мятежники блокированы в своих лагерях и скоро их принудят к сдаче. Официально объявляю: никто, даже зачинщики этой попытки переворота, не будут казнены смертью. Их лишат всех прав состояния и вышлют на принудительные общественно-полезные работы. Рядовые солдаты будут отправлены служить в штрафные части, а впоследствии освобождены. Они, скорее всего, участвовали в бунте, ввергнутые в измену путём обмана, чего не скажешь об офицерах. Степень вины офицеров и наказание за измену определит суд

Присутствующие внимательно меня слушали.

— Интервенция, о которой я говорил, уже началась. Английские корабли ведут обстрел несколько фортов на подступах к Кронштадту. Сейчас я, вместе с Его императорским величеством султаном Абдул-Хамидом, Его королевским величеством Альфонсом и Его императорским высочеством кронпринцем Вильгельмом, отправляюсь с воздуха наблюдать разгром флота британских интервентов. Остальные гости вольны делать что им угодно, но для желающих организовано оперативное извещение обо всем, что сейчас происходит в Финском заливе. Телеграфисты из Териоки, Сестрорецка, Кронштадта и двух фортов, обороняющих подходы к Санкт-Петербургу, сообщают сюда обо всём, что они видят или им становится известным. У вас, господа, есть возможность быть свидетелями действа. Кроме того, на стене зала вывешена большая карта Финского залива, и служители будут наносить на ней все изменения, согласно свежим сообщениям. Приятного вам времяпрепровождения, а мы отправляемся.

Спустя час мы уже были в воздухе. Распределились мы довольно вольготно: каждой царственной особе был выделен гидросамолёт, поплавковый 'Аист', куда и погрузились монархи с ближайшими советниками. Принц Вильгельм попросился со мной. Ещё три 'Аиста' заняли морской министр Шестаков и спасательная служба, на всякий случай. Вот такой, весьма представительной 'стаей' мы отправились в полёт.

Вопреки обыкновению я не стал садиться за штурвал: бессонные ночи и нервотрёпка не способствуют нормальной реакции, необходимой пилоту. Да и на сражение хочется полюбоваться, не отвлекаясь на пилотирование.

Чем морской бой отличается от боя на суше? Во-первых, тем, что на море нет и не может быть линии фронта. Сегодня флоты столкнулись у какой-нибудь Доггер-банки, а завтра они могут быть уже в море Сулавеси. Ну... не так быстро, конечно, но принцип вы поняли. Нет смысла оборонять до последней капли крови какую-нибудь отмель, когда вокруг на тысячи миль свободные пространства.

Да и просто сойтись вражеским флотам непросто: много времени занимают манёвры сближения, уклонения, выбора удачного ракурса для обстрела и приведения своего корабля в неудобное для супостата положение. В общем, это сложная наука, требующая блестящего образования и гигантского опыта, потому так редки среди адмиралов молодые мужчины, а всё больше умудрённые сединами мужи.

Но на сегодня намечен бой новой эпохи: стареющий, но ещё чудовищно сильный морской гигант будет атакован неизвестным ещё противником: стаей морских ястребов. Сойдётся в бою две силы, доселе не испытывавших друг на друге свои щупальца, когти и клювы.

Да, посмотрим.

Английский флот мы увидели на горизонте сразу, как только достигли Кронштадта. Десантные корабли, под охраной двух крейсеров находились мористее, а вперёд вышли все пять броненосцев и остальные крейсера. Около них суетилась какая-то мелочь. Корабли стояли на якорях, и интенсивно палили в сторону фортов. Кажется, бой вела Красная Горка и ещё кто-то, я не знаю по названиям все форты. Крепостные батареи активно отвечали, но результативность стрельбы с обеих сторон пока была ничтожна: бой только начался.

Приветствуя наше приближение, в воздухе стали вспухать белые, как будто ватные шарики.

— Ого! — оценил Вильгельм — Они применили шрапнель! Впрочем, как Вы, Пётр и предсказывали.

— Англичане весьма изобретательный народ. — буркнул я — Ещё бы их изобретательность, да направить на доброе дело.

Наш пилот повёл машину вверх. Это правильно. Не надо лишней бравады, мы в бою не участвуем.

— Вижу! — закричал Вильгельм — Вижу наши ударные самолёты!

Весьма примечательная оговорка: русские самолёты германский принц называет 'нашими'! Это хорошо.

Действительно, со стороны южного берега показалась первая волна самолётов. Да, это с аэродрома, что мы разместили в Сосновом Бору. Впрочем, пока эта мыза именуется Устиа.

Самолёты перестроились в боевой порядок, и атаковали десантные корабли, с которых начали палить зенитные пушки.

За первой волной самолётов показалась вторая волна, а первая, в это время, уже бросала бомбы. Удачно! Я наблюдал как минимум шесть попаданий, но и англичане огрызались: вон один из 'Коршунов' резко покачнулся, зацепил крылом воду и дальше по волнам прокатился и канул в воду огненный клубок.

— Царствие небесное героям! — выдохнул пилот.

Мы с Вильгельмом тоже перекрестились и каждый на своём языке произнесли молитву.

А в это время транспорты достигла не замеченная нами и англичанами ударная группа с южного берега. Эти самолёты не стали проводить топ-мачтовое бомбометание, а построились в круг, и стали бросать бомбы с пикирования. Признаться, пикирование было так себе, довольно пологое, но что поделать, более крутое пикирование не позволяют существующие конструкционные материалы. Внимание зенитчиков оказалось раздёрганным, да и количество зениток резко снизилось, поскольку многие транспорты и оба крейсера получили множественные повреждения, и тонут. Нам сверху видно, что на транспортах царит чудовищная паника, люди мечутся, дерутся за места в спасательных шлюпках. А вот и первые здравомыслящие англичане проявились: сначала на одном, а потом и на остальных трёх ещё не атакованных транспортах рывками упали британские флаги, а вместо них, с бешеной скоростью поднялись белые флаги.

— Капитулируют! — порадовался Вильгельм.

Наши пилоты мгновенно оценили обстановку: с головной машины приближающейся волны 'Коршунов'-топмачтовиков, в сторону транспортов протянулась полоса ракеты белого дыма, а в сторону всё ещё стреляющих броненосцев — две ракеты красного и чёрного дыма.

Команду поняли и приняли и пикировщики. Они разомкнули свой круг, и гуськом потянулись к артиллерийским кораблям англичан. Пикировщики надвигались боевыми тройками, распределяясь по целям. Навстречу им попытались выставить стену заградительного огня корабельные зенитки, но тщетно: на корабли сверху уже упали первые бомбы. А мгновение спустя бомбы прилетели и в борта. Топ-мачтовики атаковали пока только флагман, другие корабли бомбили пикировщики.

— Вильгельм, Вы хорошо разбираетесь во флотских делах, скажите, что это за броненосцы?

— Вижу 'Инвинсибл' под флагом вице-адмирала Бичем-Сеймура.

— Вы разбираете флаги английских адмиралов, Вильгельм?

— Ну что Вы, Пётр, просто полковник Власьев любезно поделился со мной этой уже не секретной информацией. Далее стоят 'Девастейшн', 'Тандерер', 'Колоссус' и 'Александра'.

— Благодарю Вас, Вильгельм.

Все три бомбы топ-мачтовики уложили в кормовую часть 'Инвинсибла', и он прекратил огонь, интенсивно оседая в воду кормой. Тут же атаке подвергся броненосец в конце строя. Видимо он получил бомбу в пороховой погреб, отчего башня приподнялась над кораблём и рухнула в море. Ага, и этот отстрелялся.

— Как думаете, Пётр, боевые корабли последуют примеру транспортов, и капитулируют?

— А куда им деваться, Вильгельм? Ситуация-то безвыходная.

И, правда, после повреждения остальных броненосцев, впрочем, оставшихся на плаву, все они выбросили белый флаг. Их примеру последовали и корабли меньше размером. Три крейсера попытались улизнуть из ловушки, но их тут же атаковали пикировщики и топ-мачтовики. Самолёты тут же утопили двух беглецов, а третий, увидев судьбу собратьев, тут же поднял белый флаг.

Но и самолёты понесли потери: один из пикировщиков, как начал скользить по пологой дуге к кораблю, так и воткнулся в воду рядом с бортом, а ещё два самолёта потянули в сторону ближайшего берега, волоча за собой чёрные дымные хвосты. Ага! Ребята не стали пытаться посадить самолёты на сушу, приводнились рядом с берегом. Это правильно: глубины тут ничтожные, а посадка в воду всяко мягче.

— Всё, дорогой Вильгельм, экскурсия завершена, пора и домой. Вы не возражаете?

— Согласен, Пётр, пора домой. Ах, как жаль, что не было возможности запечатлеть сверху выдающуюся победу.

— Отчего же? Взгляните на небо, Вильгельм, и пересчитайте 'Аисты'. Кроме наших пяти самолётов, в воздухе ещё три 'Аиста', на которых имеются фото и кинокамеры. Вот они и снимали происходящее.

— Пётр Николаевич, Вы самый предусмотрительный человек в мире! Могу ли я попросить возможность ознакомиться с фотографиями?

— Не только фотографиями, мой друг. Мы вместе ещё и посмотрим кино.

— Кино? Что это такое?

— Это новейшее изобретение, позволяющее показывать движущееся изображение. Да что там объяснять, когда мы прилетим, и после того, как плёнки будут проявлены, посмотрим всё сами.

Вечером во дворце состоялся торжественный приём, на котором чествовали героев, разгромивших британский флот. Присутствовали все экипажи самолётов, за исключением раненых, и офицеры фортов, ведших бой с английским флотом, тоже за исключением раненых. Раненых я, в компании принца Вильгельма, посетил в Военно-Медицинской академии, там же и вручил каждому офицеру награду и погоны следующего чина. Рядовые получили из моих рук, кроме наград, ещё и направления в военные училища.

Героев отгремевшего сражения доставили к Зимнему дворцу на нескольких пароходах, а лётчики устроили из своего приезда шикарный аттракцион: на Неву стали приводняться гидросамолёты 'Аист', и выгружать на дебаркадер сразу по десять летунов. Как они там размещались в шестиместном самолёте, ума не приложу. Ну да ладно, лихость в крови у лётчиков, грех за неё наказывать.

Прибывших героев пригласили в Тронный зал, где и были вручены награды. Каждую награду я вручал лично, благо награждённых было всего-то около четырёхсот человек. Семьям погибших были отправлены награды их отцов, назначены государственные пенсии и стипендии для обучения детей. А потом всех присутствующих пригласили в Военную Галерею, где был устроен первый в мире публичный кинопоказ. Надо сказать, что до идеи монтировать документальный фильм из разных плёнок здесь ещё не додумались, поэтому всё сражение было показано три раза, по числу съёмочных аппаратов. Три чуточку различных взгляда на сорок восемь минут сражения.

Зрители были потрясены. Во-первых, местом проведения сеанса: Военная Галерея Эрмитажа — это святилище русской Армии, и вот, здесь показан первый в мире фильм о победе русского оружия. Откровенно говоря, место было выбрано случайно: просто в Военной Галерее нет окон, и она достаточно просторна, для того чтобы разместить здесь массу народа. Всего-то и дел, что служители затянули потолочные окна чем-то вроде парусины, расставили стулья и повесили экран, кстати, закрывший портрет Александра I, бывшего при жизни выдающимся англоманом.

И вот перед глазами потрясённых зрителей изрыгающие огонь морские гиганты, хищно бросающиеся на них самолёты, всполохи близких шрапнельных взрывов и дымы горящих самолётов, стремящихся к спасительному берегу. А вот и тот злосчастный 'Коршун': видно, что он получил заряд шрапнели прямо в кабину. видна разрушенная передняя часть и тело кого-то из пилотов повисшее на штурвале. Вот самолёт покачнулся, ударился об воду, и вдруг весь окутался ярким пламенем. Спустя секунду огненный ком скользнул в воду.

А вот опрокидывающийся транспорт, усеянный копошащимися людьми, вот взлетающая над броненосцем башня и столб огня, устремившийся в небеса.

И ползущие вниз пестрые британские флаги, а на их место шустро взлетающие белые флаги капитуляции.

Окончание последней плёнки зрители встретили восторженным рёвом. Зажгли свет, и все, перебивая друг друга, принялись обсуждать, кто, где был в тот или иной момент, и что он при этом делал.

— Господа офицеры, ваш император хоть и не участвовал в сражении, но лично присутствовал над полем брани на своём самолёте. — по-французски объявил султан.

Французский язык ныне знают все, поэтому все и поняли сказанное. Я удостоился бешеной овации, которая не смолкала как минимум полчаса. Наконец все немного успокоились, и зрители потянулись в обеденный зал, где было приготовлено угощение. Ко мне подошли король Альфонсу и султан.

— Пётр Николаевич, это было грандиозное зрелище! Я всё видел собственными глазами, а тут мне снова показали всё, что я видел, во всех подробностях. Это великолепно!

Султан был более практичен:

— Петр Николаевич, я убеждён, что этот, как Вы назвали, фильм, нужно показывать пилотам и морякам как руководство к действию. Может ли Османская империя купить у вас копии плёнок и аппараты для демонстрации фильма?

— Да, друзья мои, производство съёмочных киноаппаратов и аппаратов для проекции фильмов Россия начала производить. Вы сможете закупить столько аппаратов, сколько вам нужно, а, кроме того, вы можете приобрести лицензии на производство аппаратов и плёнки для них. Но это скучные разговоры, давайте пообщаемся с героями дня, артиллеристами и лётчиками.

* * *

Кино, снятое о разгроме британской эскадры, повлекло серьёзное изменение истории: я распорядился послать его королеве Виктории. Кроме этого фильма была катушка с фильмом о церемонии подъёма русского военно-морского флага над захваченными британскими кораблями. На берегу в это время были выстроены все пятнадцать тысяч пленных. Отдельная катушка была посвящена повешению семи англичан, из числа тех, кого удалось поймать, и признанных виновными в организации попытки переворота, приведшего к гибели императора Александра II. Там же был показан список из пяти англичан, которых русский суд заочно приговорил к повешению.

Посмотрев присланные фильмы, Виктория пережила сильнейший шок, который привёл её к инсульту. Старуху парализовало. В связи с очевидной недееспособностью королевы трон перешел к старшему сыну Виктории, Эдуарду.

Наследник, не будь дурак, объявил, что нападение на Россию есть результат деятельности его полоумной мамаши и трёх её подельников, лорда Гамильтона, Джорджа Сэмюэла и Томаса Джорджа. Дескать, эти тёмные личности поочерёдно орудовали на посту Первого лорда Адмиралтейства, и подбивали его страдающую слабоумием матушку на всякие непотребства.

В общем, преступники изобличены, и по приговору суда немедленно расстреляны. На скоростном пароходе в Петербург примчался новый посол Великобритании в России Фрэнк Ласселс. Он тут же напросился ко мне на приём, где заявил о полном неосведомленности его короля о недружественных действиях Англии, по отношению к России. Он также полностью слил своего предшественника, сказал, что знать того не знает...

Единственное, о чём просил посол, так это о возвращении пленных на родину.

— Вы понимаете, уважаемый Ласселс, что я не могу отпустить ваших головорезов бесплатно? Если бы не мои лётчики и артиллеристы, эти молодчики натворили бы, бог знает что! Да и потраченные на их пленение средства стоят немало.

— Ваше императорское величество, Великобритания не может платить выкуп за своих подданных! Это может привести к чудовищным последствиям!

— А я и не говорю об английском выкупе. Видите ли, Фрэнк, у Российской империи имеется довольно солидный государственный долг, и большую часть этих денег мы заимствовали во Франции.

— Так-так-так! Продолжайте, Ваше императорское величество!

— Великобритания имеет огромное влияние на Францию, а если быть точнее, на французских финансистов.

— В Ваших словах есть определённая доля истины, Ваше императорское величество.

— Если вы поможете аннулировать французскую часть нашего долга, то мы будем квиты.

— Но это очень сложная задача, Ваше императорское величество!

— Задействуйте на полную мощь родственные и национальные связи ваших банкиров, подключите масонов... Мне ли учить англичан закулисной борьбе?

— Это очень интересное предложение, Ваше императорское величество. Надеюсь, долг Британии останется в прежнем состоянии? Да? В таком случае сегодня же я отплываю в Лондон для консультаций с Его величеством Эдуардом.

— Для такого дела выделю вам, уважаемый Ласселс, самолёт 'Аист' повышенной дальности, с опытными пилотами. До Лондона вы долетите всего с тремя-четырьмя промежуточными посадками.

Спустя всего лишь неделю сражение в Финском заливе было велено считать незначительным инцидентом, газеты всей Европы перестали о нём писать, как будто ничего не было. В Финский залив прибыли два десятка пароходов, и встали на якорь в Лужской губе, где и прошла погрузка бывших пленных, до того времени размещённых в лагере.

Но перед этим в мои руки был передан совершенно секретный пакет, размером со средней величины сундук. В пакете находились подлинники заёмных поручений, с аккуратными записями о полном погашении долга, с приложением всех необходимых подписей и печатей.

Правда, англичане и тут проявили свою торгашескую натуру: удалось обнулить только половину нашего долга Франции, но и то огромная сумма. С остальными долгами даст Бог, разберёмся.

Узнав о том, что соглашение нарушено, и долг аннулирован не полностью, я через посла заявил английскому королю, что захваченные корабли не будут возвращены, и что в дальнейшем я не намерен никоим образом ограничивать свои действия. Эдуард VII, хоть и был сильно недоволен, промолчал.

Разумеется, соглашение было насквозь тайным, о нём не знали даже французские парламентарии. Даже французский президент узнал о нашей маленькой махинации только спустя двадцать лет, и только благодаря утечке у англичан. Ох, и возмутились тогда французы! Ещё бы! Подрались англичане с русскими, а платить за это пришлось французам. Но это дело отдалённого будущего.

Да что там! Даже Государственный банк Российской империи продолжал аккуратно обслуживать внешний долг, но определённая часть денег, таинственным образом не покидали пределов империи, о чём заботился секретный отдел Госбанка.

* * *

Петя наслаждался коронационными торжествами. Величественное и торжественное венчание на царство в Успенском соборе, в присутствии царственных владык и их личных доверенных представителей поразило его воображение, мальчик всерьёз поверил в свою избранность.

Торжественные шествия, приёмы, балы, появления на народных гуляниях, вызывавших невероятный восторг, всё было приятно, всё возбуждало самые возвышенные чувства.

Я на время празднеств занырнул поглубже, и выныривал только тогда, когда надо было провести переговоры с политиками или с промышленниками.

Деловая активность впечатлила: за месяц мне удалось договориться о строительстве почти двадцати автомобильных пяти авиастроительных, семи мотоциклетных и четырёх моторостроительных заводов в разных странах Европы и в Турции. Это заводы с не менее чем тридцатью процентами моих акций, а в некоторых случаях до семидесяти процентов. От меня требовалась лицензия, технологические карты и внедрение новейших разработок в данной области. Это в тех, где семьдесят процентов акций. А где акций поменьше, там и участие скромнее. Взамен немцы, итальянцы, швейцарцы и французы обязались строить в России станкостроительные, химические и металлургические заводы, а главное — обучать рабочих. Здесь я сильно урезал аппетиты иностранцев: их участие ограничивалось сорока девятью процентами акций и вложения принимались только оборудованием и технологиями. причём в договорах изначально указывалось, что и то, и другое должно быть новейшим. Английские промышленники также проявили огромную заинтересованность в строительстве заводов в России, но проклятая российская бюрократия с её бесконечными проволочками, взяточничеством и прочими безобразиями сильно мешали. Уж я публично увещевал, бранил родимых крючкотворов, но бесполезно. Скажем, немцев или итальянцев чиновники не обижали, ну почти, а вот англичан просто поедом ели... Загадка, однако!

Отшумели коронационные торжества, и жизнь вошла в привычную колею. Моя жизнь теперь состоит из непрерывных поездок, инспекций, совещаний и согласований. С утра до вечера семь дней в неделю я принимаю бессчётное количество людей и решаю безумное количество вопросов.

Беда в том, что мой опыт руководства людьми имеется только на уровне руководства школой. Мне не доводилось руководить на уровне района, области, и уж тем более — государства. В любой работе важен опыт, особенно в работе руководителя. Опыт этот нарабатывается во время движения по карьерной лестнице, и сложность возрастает с каждым уровнем. Собственно, сейчас я, если говорить предельно откровенно, сопливый лейтенантишко, закинутый на должность Верховного Главнокомандующего. Правда, я уже успел покомандовать зарождающимся Воздушным флотом, но совсем маленьким, и совсем недолго. ВВС, как ни крути, всего лишь малая часть Вооружённых сил, а Армия и Флот всего лишь малая часть хозяйства страны. Да, я много читал о политиках и политике, но это помогает мало: книги и фильмы не дают опыта.

Сегодня мне доставили очередной отчёт Приамурского генерал-губернатора, барона Корфа. С состоянием дел в Европейской части России я уже более-менее ознакомился, а вот о Дальнем Востоке знаю мало. Поэтому я взялся читать довольно толстую книгу, написанную красивыми почерками, видимо писали разные люди. Из отчёта я узнал массу интересного, в том числе и об усилении военно-морской мощи Китая. Генерал-губернатор писал об усилении Бэйянского флота Поднебесной и об амбициях наместник провинции Чжили Ли Хунчжана и командующего Бэйянским флотом, адмирала Дин Жучана. Впрочем, генерал-адъютант Корф не видел в происходящем ничего опасного, угрожающего интересам Российской империи в этом регионе.

Что-то кольнуло меня, какое-то непонятное несоответствие. Подумал, и понял, что за несоответствие: старая наша беда, и имя ему — шапкозакидательство. Вечно мы недооцениваем противника, а в результате нас больно бьют, или, по крайней мере, сильно унижают.

Историю я знаю плохо, а тут припомнилось мне, что ещё до русско-японской войны, отряд китайских броненосцев явился во Владивосток, и напугал там всех до медвежьей болезни. Ещё бы не напугать! Китайцев приплыло штук десять, и все суперсовременные для того времени броненосцы, а вот у нас во Владике было пара-тройка малоразмерных калош. Вот и пришлось тогда пойти на уступки китайцам, и что-то там уступить в пограничных спорах. Может быть, я что-то и путаю в раскладе сил, но главное для себя уже решил: Китай должен получить во Владивостоке щелчок по носу, но при этом у него должны остаться силы для противостояния Японии и Британии.

Приглашенный для беседы управляющий Морским министерством Иван Алексеевич Шестаков, прибыл ко мне во всеоружии документов и карт.

— Иван Алексеевич, что произойдёт, если какой-либо флот решит нанести удар по Владивостоку? Достанет ли сил у тамошней эскадры и береговой обороны для отражения нападения? — огорошил я адмирала безо всяких прелиминариев.

— Что натолкнуло Ваше величество на столь странную идею? — поразился Шестаков.

— Очень простое соображение. Судите сами: у нас не окончательно демаркирована граница с Китаем, а у него может возникнуть соблазн продемонстрировать силу и взять то, что он почитает своим. У Китая в том регионе есть Бэйянский флот, а у нас там флота нет. И обслуживать во Владивостоке боевые корабли у нас тоже нет возможности. Вот я и спрашиваю: как и чем, Вы Иван Алексеевич, собираетесь оборонять Владивосток?

Шестаков побелел. Он встал, одёрнул мундир и каркающим голосом произнёс:

— Моя вина, Ваше величество, но с сей точки зрения, Владивосток нами не рассматривался.

Он помолчал, и решительно рубанул:

— Мне следует подать в отставку?

Я откинулся в кресле, с интересом глядя на адмирала. Как интересно! А ведь мужчину реально корёжит от стыда и гнева: мальчишка с размаху ткнул его носом в огромную недоработку именно как морского главнокомандующего. Но что в плюс адмиралу, так то, что ему действительно стыдно, и гневается он в первую очередь именно на себя.

— Присаживайтесь, Иван Алексеевич, беседа у нас только началась. Прошу Вас составить план усиления Дальневосточной эскадры, причём с полноценной обороной мест базирования флота. Второй по очереди задачей будет строительство судоремонтного и судостроительного заводов. Требуется детальный план с расчётом сил и средств, причём судоремонтный завод я предлагаю купить целиком в САСШ, Чили, Бразилии или иной стране, перевезти и смонтировать во Владивостоке. Пусть ваши подчинённые сравнят цены, стоимость доставки. Словом, пусть работают. Кроме того, приказываю рассмотреть вопрос о размещении главной базы Тихоокеанского флота в незамерзающем заливе. Возможно, следует взять в аренду или купить подходящий залив в Корее. А может статься, нужную местность выгоднее отнять силой. Подумайте, какие возможны риски и выгоды. И последнее: для нужд обороны Владивостока я разрешаю использовать силы Военно-Воздушного флота. Сейчас в его составе два боеготовых полка по тридцать шесть боевых самолётов, так что один полк можно будет погрузить на пароход и отправить во Владивосток. Сколько времени займёт этот путь?

— Пункт отправки Санкт-Петербургский порт?

— Да.

— От Петербурга до Владивостока примерно двенадцать тысяч триста миль. Учитывая заходы в порты, бункеровки и задержки по иным причинам, время в пути составит около трёх месяцев.

— Быстрее нельзя?

— Можно. Но в таком случае люди будут утомлены, машины подвергнутся повышенному износу, а угля будет израсходовано много больше. И торопливость вызовет повышенный интерес посторонних. Право, не знаю, стоит ли заранее привлекать чужое внимание к этому переходу.

— Вы правы. Пусть думают, что во Владивосток отправляется обычная воинская часть, пусть и с несколько экзотическим для этого времени вооружением.

— Какие задачи будут поставлены перед авиаторами?

— Обычные: разведка, картографирование, тренировочное бомбометание. А если потребуется, то и боевое.

— Кстати сказать, Ваше величество, ко мне обратился изобретатель инженер-механик Александровский Иван Фёдорович.

— Простите великодушно, не припоминаю.

— Инженер-механик Александровский известен как изобретатель самодвижущейся мины и подводной лодки. Лодку лично осмотрел и одобрил ныне покойный Его императорское величество Александр Николаевич.

— И чего хочет господин Александровский?

— Он предлагает усовершенствовать свою торпедо или мину Уайтхеда для сбрасывания с самолёта. Мне это предложение показалось здравым.

— Вне всяких сомнений, это предложение хорошее. Пригласите инженера Александровского ко мне, думаю, мы найдём общий язык.

Вскоре тот же вопрос мы обсуждали уже в расширенном составе: присутствовали и профильные министры. Вопрос серьёзнейший, поэтому никак не обойтись без министров финансов, иностранных дел, военного, морского, а кроме них ещё и командующего Военно-Воздушным флотом адмирала Можайского.

Заседание открыл Николай Карлович Гирс.

— Господа, мы все согласились с выводом, что наша слабость в военном и морском отношении на Дальнем Востоке может спровоцировать наших соседей на неуважительное отношение к нам. Особенное беспокойство вызывает усиление Китая, а в некотором будущем и Японии. Могущество Российской империи во много раз превосходит могущество Китая и Японии, но наши силы сосредоточены в Европейской части страны, и в какой-то мере на Кавказе, Средней Азии и в Сибири. Причём свои силы в указанных местах мы можем, при возникновении надобности, сосредоточить и нарастить очень быстро. Но Дальний Восток находится воистину далеко. Доставка войск и вооружений по суше практически невозможна, а по морю весьма длительна. Какие будут предложения, господа?

Слово взял фельдмаршал Гурко:

— То, что можно сделать срочно, уже делается. Адмиралы Шестаков и Можайский сообщат нам о том, что сделано и о том, что планируется на ближайшее будущее. Меня же гораздо сильнее беспокоит та обстановка, что созревает на суше. Китай переживает внутреннее нестроение, но всё ещё достаточно силён, и вполне может устроить нам неприятности. Для купирования, так сказать, ближайших неприятностей, морское и военно-воздушное ведомства отправляют во Владивосток крейсер и авиационный полк. Манёвры Военно-Воздушного флота, проведённые на наших глазах, показали, что авиация вполне может противостоять флоту, тем более что флот пока не имеет никаких средств противодействия угрозе с воздуха.

— Александр Фёдорович — обратился я к Можайскому — поведайте, что сделано в части подготовки помощи Владивостоку.

— Ваше величество, с отправкой полка на Дальний Восток произошел небольшой казус, впрочем, не повлиявший на скорость подготовки. Как только стало известно об отправке авиаполка на возможную войну, ко мне бросились все офицеры Военно-Воздушного флота. Все требовали отправить именно их. Доходило до повышения тона, но, признаться я рад, что воинский дух в авиации столь высок. После обсуждения было принято решение сформировать новый авиаполк, куда пилотов и обслуживающий персонал набрали по жребию. Мне пришлось клятвенно обещать, что те, кому не повезло при жеребьёвке, будут отправлены на ближайшую войну в первую очередь.

Довольный Можайский огладил усы и посмотрел на присутствующих: все ли оценили его сообщение?

— Прекрасно, Александр Фёдорович. А что с техникой нового полка, откуда она?

— Самолёты и прочую технику я выделил из тех, что предназначены для формирования новых частей. У нас большая нужда в грузовиках и тракторах, и, несмотря на это, все имеющиеся машины отправляем во Владивосток.

— Поясните свою мысль, Александр Фёдорович.

— Владивосток расположен в гористой и лесистой местности, где нелегко найти место для взлёта и посадки самолёта. Для ускоренной постройки сети аэродромов, у нас теперь имеются машины для спила деревьев, для корчевания пней, дробления щебня и других работ. Штаб Военно-Воздушного флота исходит из того, что необходимо создать сеть не только взлётно-посадочных полос, но и складов боеприпасов и топлива при них. Ну и, конечно же, жилые и бытовые помещения для личного состава. Поэтому мы технику отправляем практически всю имеющуюся, поскольку там её получить попросту неоткуда. Мы все понимаем, что развертывание дальневосточной группировки войск не разовая акция, следовательно, действовать надо всерьёз. Что до частей, остающихся в Европе, то технику они ещё получат.

— Погодите-погодите, Александр Фёдорович, уж не собираетесь ли Вы лично ехать на Дальний Восток?

— Разумеется, собираюсь, Ваше императорское величество!

Можайский встал и принял строевую стойку, видимо для демонстрации серьёзности своих намерений.

— Я намерен лично возглавить авиационную группировку, отправляемую на Дальний Восток. Это прекрасная возможность проверить наши наработки, тем более что театр военных действий удалён на многие тысячи километров от центра империи.

Я задумался. В досье, составленном на адмирала, говорилось о путешествии Можайского в Японию и в Среднюю Азию, где он участвовал в исследовании Аральского моря. Можайский командовал боевыми кораблями, причём небезуспешно. В войнах, если я не ошибаюсь, он участия не принимал, но это не страшно: всё равно мы имеем дело с умным, опытным и решительным командиром, к тому же, имеющим опыт дипломатической работы. Хотя... В войне, причём именно на Дальнем Востоке Можайский участие принял, хотя в боях не участвовал. Это во время Крымской войны, которую в Европе называют Восточной. Действительно, лучшей кандидатуры на должность командующего ВВС Дальнего Востока мне не найти. Адмирал является лучшим в мире специалистом в области боевого применения авиации, при этом он замечательный специалист в области морской войны, и он же имеет дипломатический опыт.

— Присаживайтесь, Александр Фёдорович. Пожалуй, я соглашусь с Вами, но кого Вы порекомендуете в качестве своего заместителя?

Можайский с довольным видом уселся, опять огладил усы и ответил:

— Полковники Степанов и Иванов прекрасно подготовленные, решительные и весьма дальновидные офицеры, уже получившие некоторый опыт командования нашим непростым родом войск. Собственно, наш авиационный опыт совершенно равен как по сроку, так и по объёму. Кстати сказать, недавнюю атаку английского флота мы планировали совместно. За мною было общее руководство, подполковник Степанов командовал южной авиагруппой, а подполковник Иванов командовал северной авиагруппой.

Адмирал замолчал и нежно огладил звезду ордена Святого Георгия второй степени на своей груди, а потом поправил георгиевский крест на шее.

Пусть наслаждается наградой — Александр Фёдорович заслужил её как никто другой.

— Этот вопрос мы решили, можно сказать, ко всеобщему удовольствию. Теперь вопрос к адмиралу Шестакову. Иван Алексеевич, Вы полагаете, наличных во Владивостоке сил достаточно для отражения атаки неприятеля?

— Я считаю, Ваше величество, что имеющихся сил, с учётом отправляемого крейсера и авиаполка, на первый взгляд, несколько недостаточно для отражения атаки полноценной эскадры. Однако, имея в виду необычную тактику, продемонстрированную на манёврах и на тех учениях Военно-Воздушного флота, что я дважды наблюдал, есть возможность отразить нападение. А главное, не забудем разгром, устроенный англичанам в Финском заливе. Я имею в виду вот что: объединённая мощь флота и авиации намного превосходит силу флота и авиации по отдельности. Не забудем и береговую артиллерию, которая поддержит наши корабли. Да, я считаю, что на первое время сил довольно. Да-с, на первое время.

— Благодарю Вас, Иван Алексеевич. Теперь я хотел бы услышать министра иностранных дел. Что Вы скажете, Николай Карлович, о позициях империи на Дальнем Востоке?

Гирс по-ученически сложил перед собой руки и несколько исподлобья оглядел присутствующих.

— Ваше величество, почтенное собрание. Как известно, дипломатия действенна лишь тогда, когда опирается на твёрдую государственную волю, имеющую ясно видимую цель, и хорошо оснащённые вооружённые силы под умелым командованием. Как министр иностранных дел Российской империи, должен признать, что наши цели на Дальнем Востоке не определены, а вооруженные силы довольно слабы. В упрёк своему ведомству я поставлю малочисленность русских дипломатических представительств в этой части Земного шара. Если говорить о Цинской империи, то я не берусь оценивать её военную силу, замечу лишь, что людей для своей армии они имеют в избытке. Что касается дипломатической службы империи Цинн, то отмечу прекрасную образованность и выдающуюся ловкость цинских дипломатов. Но должен также отметить, что все выдающиеся качества цинцев сводятся на нет выдающейся же продажностью их чиновников.

— Неужели они более продажны, чем наши чиновники? — поразился я.

— Ну что Вы, Ваше величество, наши чиновники, даже самые коррумпированные, по сравнению с цинскими, сущие дети. Однако я продолжу: Цинская империя сейчас находится в периоде некого усиления. Забылись обидные поражения в Опиумных войнах, железом и кровью подавлены выступления мусульман в западной части Китая, приведены к покорности монголы. Даже правители провинций соблюдают какое-то подобие порядка и благопристойности. А это подвигает имперское правительство к более активной внешней политике. Я согласен с мнением, что китайцы могут захотеть испытать нас на прочность. Поводов для конфронтации имеется множество. Например, не демаркированные границы на всём протяжении наших границ от Тянь-Шаня до Тихого океана. Особенно опасна неустроенность границ на Амуре и Уссури, а ещё того опаснее — в том месте, где русские владения смыкаются с Кореей, и тем отсекают Маньчжурские владения Цинцев от Тихого океана.

Как глава внешнеполитического ведомства, я настоятельно рекомендую усилить военную и морскую группировки на Дальнем Востоке. Но мало завезти войска и корабли на край света. Нужно твёрдо обосноваться на тихоокеанском побережье. Какие силы и средства туда направить, решать уже не мне, но ясно, что этих сил должно быть достаточно для достойного отпора любому противнику.

Гирс поднял и снова сложил руки в знак того, что он сказал всё что собирался.

— Я понял Вас, Николай Карлович. Теперь прошу высказываться, откуда взять достаточное число людей для заселения Дальнего Востока.

— Позвольте начать мне. — объявил Гурко.

— Внимательно Вас слушаем.

— События с недавней попыткой государственного переворота ясно показали, что казачество снова, как и в древности, становится неуправляемой злобной массой. По моему поручению офицерами Главного Штаба сейчас секретным образом готовится обширное исследование состояния дел в казачьих войсках. Предварительное мнение я сообщу сейчас.

— Очень любопытно, слушаем Вас.

— Самым большим и богатым на сегодняшний день является Донское казачье войско. Собственно говоря, службу несёт только беднейшая и средняя часть донского казачества, а казачья старшина уже неотличима от помещичьего дворянства, с соответствующим отношением к службе. Достоверно стало известно, что среди казаков начались разговоры, что они якобы не являются русскими, что казачество отдельный народ. Учитывая, что Донское войско способно выставить около миллиона сабель, сказанное вызывает некоторые опасения.

— Иосиф Владимирович, видимо Вы полагаете, что донцов и следует отправить на Дальний Восток?

— Полагаю, Пётр Николаевич. Не столь давно было раскассировано Башкирское казачье войско, но казаков, в значительной их части, никуда не переселяли. Самое большое переселение казаков было при переводе Запорожских казаков на Кубань. Основания для раскассирования Донского войска имеются: если когда-то Дон был на беспокойной границе, то сейчас граница отодвинулась от Дона на много сотен вёрст, и собственно донские земли обороняются терцами и кубанцами.

— Иосиф Владимирович, а как вы оцениваете боеспособность казачьих войск по сравнению с обычной кавалерией или драгунами?

— Отдельный казак, как правило, лучше обучен, чем обычный улан или драгун. Если сравнивать два взвода, казаков и кавалеристов, то они, как правило, уже одинаковы по боевой ценности. А вот эскадрон, и тем более, полк кавалеристов ценнее полка казаков.

— Смогут ли казаки справиться с хунхузами?

— Справятся. В качестве пограничной стражи и всенародного пугала они вполне хороши. Однако, если смотреть на дальнюю перспективу, следует раскассировать все казачьи войска, поскольку иррегулярные войска в современной войне не нужны. Следует оставить только терцев и кубанцев для борьбы с горцами.

— У меня возникла мысль: а что, если предложить горцам перевод на Дальний Восток, дав им казачьи права и привилегии?

— А как же быть с верой?

— Никак. Калмыки, башкирцы, каракиргизы служат в казачьих частях, веруя в то, что им заповедали предки.

— Прекрасная мысль, Ваше величество! — подал голос молчавший до сих пор министр финансов Бунге — Ситуация на Кавказе постоянно пожирает средства. Необходимость держать на Кавказе сильные воинские части, отступные князькам и выкуп пленных весьма накладны. Если со всем почётом переселить эти народы на свободные земли, то разовые потери будут довольно внушительны, зато потом кавказские горы станут спокойной областью, что в дальнейшем значительно сэкономит расходы казны.

— Замечательно, что Вы, Николай Христианович, видите важность этого мероприятия. Вашему ведомству поручается составление финансового плана переселения на Дальний Восток донцов и горцев.

— Переселить миллион душ!

— Миллион... Не всё так радужно, Николай Христианович. Давайте прикинем: в войске Донском около миллиона только сабель, но на переезд согласятся далеко не все казаки, хорошо если треть. Не забудем о важном обстоятельстве: переселяться будут с семьями, так что, я полагаю, переселенцев будет больше миллиона. Может статься, что, учитывая детей, переселенцев будет не менее двух миллионов. Сия операция займёт несколько лет, может десять, а может и больше. На новом месте жительства донцов и горцев должны встретить готовые станицы, со школами, церквями и мечетями. Это важно. Важно также обеспечить переселенцев семенным материалом. Впрочем, это планы на будущее, а сейчас важно обезопасить Владивосток от внезапного нападения.

* * *

Передо мной очередной отчёт, а в нём сказано, что лицензию на самолёты закупили уже двадцать стран, хотя я не представляю, как, а главное, какими руками собирается строить сложную технику Болгария, Греция и Румыния. Но это их проблемы. Мы денежки получили, а дальше хоть трава не расти. Мне докладывали, что французы срочно построили авиазавод, начали выпускать М-3, но, посчитав, что в дикой Московии ничего путного придумать не могут, решили самолёт усовершенствовать. Вся серия из семи самолётов разбилась, причём три машины — в показательном полёте. В чём дело мы поняли сразу, поскольку видели чертежи переделанных самолётов: французы всего-то сдвинули назад верхнее крыло бипланной коробки, для улучшения обзора лётчику, и в целях упрощения конструкции, ликвидировали поперечное V крыла. Пустячок? Пустячок, но пожалуйста, семь штопорящих самолётов встретились с земным шаром.

Едва пришла телеграмма о первой из катастроф, ко мне примчался юрист принца Вильгельма Линдеманн, и на чистейшем русском языке выдал:

— Ваше императорское величество, Вы давали разрешение на переделку самолётов?

— Нет.

— Великолепно! Лягушатники сделают меня миллионером!

— В чём дело, господин Линдеманн?

— Дело в том, что французы, по всем законам, обязаны были согласовать с вами изменения в конструкции самолёта, а коли, не сделали это, и их просчёт привёл к таким тяжёлым последствиям... Ваше императорское величество, умоляю, поручите это дело мне! Я оставлю лягушатников без штанов за поругание Вашей дворянской чести, попрание Вашей деловой репутации, за... На какую сумму было заключено лицензионное соглашение с Францией?

— Если не ошибаюсь, на двести пятьдесят тысяч золотых рублей.

— Я буду не я, если не отсужу с них три раза по этой сумме... за тридцать процентов чистой выручки. — Линдеманн хитро посмотрел на меня, явно ломит цену, хитрован. Но, с другой стороны, я и копейку бы не получил, хотя бы, потому что не догадался бы подать иск. Или подал бы слишком поздно, или...

— Вот Вам моя рука, господин Линдеманн! Отдаю вам французов на поток и разграбление.

— И последнее, Ваше императорское величество, разрешите мне консультироваться с вашими конструкторами и инженерами.

— Дозволяю.

Спустя секунду юриста рядом со мной не было, только вихрь покачнул дверь, в которую уже входил другой немец: принц Вильгельм.

— Пётр, меня чуть было не растоптал собственный верноподданный, к тому же, не узнавший меня, столь глубоко он задумался. Сознайтесь: вы с юристом дискутировали о Блаженном Августине?

— В какой-то мере, Вильгельм. Наш диалог был скорее о Маммоне или о золотом тельце.

— Догадываюсь, речь шла об иске за нарушение лицензии?

— Совершенно, верно, Вильгельм.

— Хвала Всевышнему, что я запретил своим инженерам бездумные переделки. Пусть для начала накопят опыт. Авиазавод в Кёнигсберге построил первую дюжину самолётов, все они прекрасно летают. Я слышал, что ваш испанский завод тоже начал работу?

— Да, первые два самолёта поднялись в небо и даже совершили перелёт из Валенсии в Мадрид. Испанский монарх сообщает, что перелёт вызвал небывалый ажиотаж.

— Скажу больше: в Испании наблюдается взрыв любви ко всему русскому. Особенно популярны Вы, Пётр Николаевич, авиаторы и русские врачи. Известие об излечении короля испанцами встречено с невероятным восторгом. Кстати, об излечении: ко мне обратился известный учёный Роберт Кох...

— Как же, знаю о таком. Это он открыл палочку Коха, возбудителя туберкулёза?

— Совершенно, верно, это он. Герр Кох предлагает создать сеть больниц и санаториев в Германии и России, где на основе его методов диагностики и русских лекарств будут лечиться больные чахоткой. Таким образом, мы избавим наши страны от страшной напасти.

— Вильгельм, я совершенно согласен, и готов поучаствовать в деле личными капиталами, поскольку казна империи, увы, пуста. Но мы ещё заработаем на своих клиниках, поскольку в России и Германии мы отработаем методики, а потом будем строить туберкулёзные больницы в других странах. Платные. За плату будем лечить иностранцев у себя. Согласны с такими планами, Вильгельм?

— Согласен.

— Вот и прекрасно. И можете порадовать господина Коха: русские фармацевты синтезировали ещё несколько лекарственных средств, и сейчас отрабатывают технологию промышленной выделки препаратов.

* * *

Вильгельм ушел, а я отправился в Университет, где мне обещали показать новинки, созданные химиками. Правда, очередной раз убедился, что быть царём довольно скучно и очень стеснённо. Хотел я, понимаешь, прогуляться до Университета пешком, но путь мне преградил жандармский поручик.

— Ваше императорское величество, благоволите дождаться автомобиля.

— Здесь же рядом!

— Расстояние ничего не значит, безопасность, прежде всего.

— Поручик, Вы мне мешаете.

— Ваше императорское величество, я исполняю инструкцию, подписанную Вами же.

Наглец. Но молодец, службу знает и не боится потребовать у охраняемого лица следования правилам.

Ну ладно, дождались машину, загружаемся. Надо сказать, автомобиль получился очень даже приличный, даже по меркам моего будущего. Эдакий угловатый, с огромным хромированным радиатором, обширными крыльями, огромными фарами... Брутальный красавец тёмно-синего цвета, с белыми колёсами. Пока усаживался, вокруг стали собираться зеваки, разглядывающие и меня и автомобиль.

— Поручик!

— Слушаю, Ваше императорское величество.

— Назовитесь, как Вас звать-величать. И пока одни, называйте просто по имени-отчеству.

— Слушаюсь, Пётр Николаевич. Я поручик Синцов Евгений Израилевич.

— Из иудеев?

— Нет, Пётр Николаевич, из алтайских староверов.

— Из староверов... Нечасто я вашего брата встречаю.

— Ну что Вы, нас много, просто мы внешне ничем от нововеров не отличаемся.

— Я слышал, что староверы обязаны носить бороды.

— Да, в некоторых общинах есть такое, но не во всех.

— Я хотел бы побеседовать с Вами, Евгений Израилевич, в свободное время.

— Когда Вам будет удобно, я в Вашем полном распоряжении.

— Вот и договорились. О! вот мы и приехали. Держитесь рядом со мной, Евгений Израилевич, возможно, мне понадобится Ваша помощь.

— Слушаюсь! Подождите секундочку, по протоколу я должен открыть Вам дверь.

На Университетской линии меня встречала огромная толпа народу: руководство университета, профессура, преподаватели и студенты. Студенческий хор пропел нечто бравурное, не 'Gaudeamus igitur', но тоже на латыни.

Ректор произнёс приветственную речь, я в ответ тоже что-то сказал, а потом, когда речь произносил кто-то другой, поймал за рукав ректора и сердито ему прошипел:

— Уважаемый, Иван Ефимович, у меня крайне мало времени, а Вы заставляете бездарно терять его!

— Простите великодушно, Ваше императорское величество, но как только пронёсся слух о Вашем визите, буквально все бросили свои занятия, и пришли повидаться с Вами. Вот и я, грешный, тоже не удержался.

— Так, говорите, всё вышло спонтанно?

— Именно так. Ваше императорское величество! Вы не представляете степени собственной популярности в студенческой и вообще в образованной среде.

— Откуда бы ей взяться?

— Вы авиатор, Вы талантливый химик, Вы прекрасный механик и Вы же, даровитый композитор. Наконец, Вы сделали то, о чём мечтают все русские люди с тысяча восемьсот пятьдесят шестого года: Вы устроили англичанам хорошую трепку.

— Я хотел поговорить с химиками, а тут такое столпотворение.

— Прошу Вас, Ваше императорское величество, произнести более пространную речь, дабы удовлетворить собравшихся преподавателей и студентов других факультетов.

— Хорошо, Иван Ефимович, скажу, только и Вы не сильно удивляйтесь.

Люди, стоящие передо мной, любезно расступились, и я снова поднялся на импровизированную сцену из тесно составленных деревянных ящиков.

— Дорогие мои универсанты! Сегодня я собирался посетить довольно тесный кружок учёных специалистов, а попал на громадное собрание. Простите великодушно, но я совершенно не готовился к выступлению перед столь обширной аудиторией, но приходится. И уж коли вы озадачили меня спонтанным выступлением, то и я озадачу вас неожиданной задачей.

Люди слушали меня затаив дыхание.

— Мне пришла в голову мысль, что Санкт-Петербургский университет, как и лучшие из университетов Российской империи, нуждается в некоторых реформах. Я бы сразу поставил перед вашим учёным сообществом вопрос, о создании новых факультетов и новых кафедр. К примеру, назрела необходимость создания биолого-почвенного факультета, а также химического и физического факультетов. Я предлагаю вам сообща подумать над этим вопросом. Следует хорошенько подумать о путях развития науки, техники, производства и технологий, и заранее создать факультеты, кафедры и направления специализации, которые позволят в дальнейшем дать совокупному народному хозяйству Российской империи нужных специалистов. Не следует забывать, что, если сейчас наука развивается, если угодно, фронтально, работая в пределах формальной научной дисциплины. Такой подход обеспечил русской научной школе высочайший авторитет в мире. В России и в этих стенах, в частности, сделаны эпохальные научные открытия и созданы неведомые доселе вещества. Но в некотором будущем возможности подобного подхода в значительной мере будут исчерпаны, и открытия посыплются на стыке наук. Я предвижу, что придётся создавать физико-математический, механико-математический и физико-химический факультеты. То есть, мы видим, что сейчас назрела идея отпочкования от математического факультета целой плеяды факультетов физического, химического и вообще естественнонаучных направлений, то спустя десятилетия эти направления придут к идее слияния на некоем, неизвестном пока уровне.

Прошу всех хорошо подумать об этом, но прошу также не слишком воспарять над грешной землёй, понимать, что уровень материального производства диктует уровень воплощаемости научных идей. В этой связи я бы предложил Университету подумать о создании филиалов в провинциальных городах. Да, это дело необычное, сулящее множество препятствий и неведомых подводных камней, но мы обязаны думать об образовательном уровне России. Кстати сказать, филиалы могут быть не универсального, а узкоспециального свойства. Скажем, где-то рядом с металлургическими заводами целесообразно создавать институт химии металлургии. Страна остро нуждается в учителях, поэтому педагогические институты университета могут быть созданы, и работать под эгидой и с методическим сопровождением Университета.

Это всё, что я хотел сказать о стратегии развития Университета. Теперь скажу о более близком будущем. В течение ближайшего года, если не будет каких-либо неожиданностей, вроде 'дружеского' визита британской эскадры, я собираюсь посетить все высшие учебные заведения столицы. Посещу и все факультеты Университета, так что готовьте отчёты о проделанной работе и о планы научной работы. Не нужно печатать роскошных альбомов и чеканить памятные медали — достаточно, как это делают химики, к которым я ныне и прибыл, простых картонных папок с отчётами, лабораторных журналов и пробирок со свежеоткрытыми веществами. Не знаю, что мне покажут филологи, а от юристов я бы хотел проектов нового Уголовного кодекса, Гражданского кодекса и комплекса мер по борьбе с коррупцией на всех уровнях власти. От самого низа до самого верха, не исключая и военную сферу. Мы помним, что Крымская война была проиграна, в том числе, и благодаря взяточникам. Благодаря им же, мы не достигли своих целей во время Балканской войны. правительство не намерено забывать об этой проблеме, и я прошу вас, по мере сил помочь ему в этом.

Также прошу хорошо подумать о такой важной вещи, как внутренний мир и согласие в России. Мы стоим на историческом перепутье, и должны определиться по какому пути развиваться дальше. Надо понимать, что любой из путей имеет кроме очевидных плюсов, очевидные же и скрытые минусы, зачастую вытекающие из сегодняшних плюсов. Все мы изучали философию, и знаем, как сложно и противоречиво мироустройство, и сколько привходящих и потенциальных факторов следует учитывать при выработке того или иного решения.

А теперь я прошу собравшихся универсантов удалиться на свои рабочие места, а я, наконец, ознакомлюсь с достижениями, которые приготовили для меня ваши коллеги.

Невесть откуда взявшийся оркестр начал наигрывать лёгкие мелодии, и собравшиеся стали дисциплинированно расходиться.

Ко мне подошла группа важных господ, среди которых я узнал Меншуткина, Менделеева и ещё несколько лиц. Сзади стояли студенты, среди которых я тоже кое-кого узнал. Среди тех студентов, что посещали меня по разным поводам, увидел я лицо, знакомое мне из будущего, по фотографиям в книжках, и кажется, по фильму.

Я повернулся к стоящему рядом поручику Синцову и шепнул ему:

— Вон во втором ряду стоит студент, такой губастенький. Видите?

— Определённо вижу.

— Узнайте его имя, и, если это Александр Ильич Ульянов, пригласите его ко мне для беседы. Если я не ошибаюсь, это очень многообещающий студент, не напугайте его.

— Слушаюсь, Ваше величество!

Я обернулся к профессорам:

— А теперь я в полном вашем распоряжении.

Выставка достижений была развёрнута в двух аудиториях: в первой мне показали разработанные лекарственные препараты. Оказывается, Университет, совместно с Военно-Медицинской академией и Технологическим институтом создали уже три десятка различных лекарственных средств. Здесь были и микстуры, и порошки, и таблетки и запаянные ампулы с препаратами для инъекций.

Ага! Эта прогрессивная форма внедряется в практику! Это утешительно. Надо подкинуть им идею ещё одной формы введения лекарств.

— Простите, господа, а почему я не вижу капсул? — невинно спросил я.

— Капсулы? Что это, Ваше императорское величество? — спросил профессор Меншуткин. Он, на правах моего старого знакомого, чувствовал себя вполне непринуждённо.

— Видите ли, Николай Александрович, кто-то, не столь давно, говорил мне, что если делать желатиновые капсулы, то можно поместить в них лекарственное средство. Таким образом, лекарство минует желудок, с его агрессивной кислотной средой, и растворится в кишечнике.

— Хм... А ведь какая простая и гениальная идея! — сочным баритоном заявил кто-то за моим плечом. Я обернулся, и увидел профессора Боткина.

— Думаю, вы проведёте необходимые исследования, Сергей Петрович, а химики Вам помогут. Вы подберёте необходимые вещества для оболочек, ведь разные лекарства должны быть доставлены в разные области кишечника. Впрочем, это ваша епархия. И не забудьте взять привилей на университет

Большое количество лекарств находились на разных стадиях разработки, и мне показали их все.

Потом мы перешли в аудиторию, где стояли макеты каких-то агрегатов, вдоль стен выстроились стойки с плакатами, а на столах разложены пробирки, банки и разные предметы.

Вот герметично закрытые банки с красками и окрашенные ими дощечки и металлические пластинки. Слитки различных сплавов, это тоже прекрасно. Вот на столе стойка, в которой установлены несколько десятков запаянных колб с различными жидкостями и сухими частицами.

— Что это?

— Памятуя о наших с Вами беседах о нефтяной, угольной и торфяной химии, нами созданы несколько лабораторий для сих исследований. Перед Вами на столе результаты деятельности лаборатории торфяной химии. Здесь имеются сахара, полученные путём гидролиза торфа. Сахара применимы, например, для получения дешёвого спирта. Вот торфяной воск, кокс, различные сорбенты, активированный уголь, фенолы и эфиры фенолов, воска и парафины жирные кислоты спирты, масла.

— А толуол получили?

— Толуол мы получили из каменного угля и нефти. В настоящее время идёт отработка технологий в вышеупомянутых отраслях химии, а в дальнейшем определятся оптимальные как по стоимости, так и по практичности способы.

— Замечательно!

На последнем столе стояла пара сапог.

— Боже мой, неужели вы создали, наконец, искусственную кожу?

— Да, Ваше императорское величество. Группа под руководством Владимира Васильевича Марковникова создала искусственную кожу, а имя ей решили присвоить то, которое дали ему Вы: кирза.

— Благодарю за оказанную честь, господа. А присутствует ли здесь профессор Марковников?

— Я здесь, Ваше императорское величество.

— Вы отработали технологию промышленной выделки кирзы?

— Да, Ваше императорское величество. Правда, технология весьма несовершенна и нуждается в улучшении...

— Владимир Васильевич, Ваше достижение пока мало кто осознал, но я-то смотрю дальше многих. Вы создали дешёвый заменитель кожи, который позволит обуть лапотную доселе крестьянскую Россию. Сегодня же я отдам приказ о строительстве нескольких заводов по выделке кирзы. Как только заводы дадут продукцию, будут пущены фабрики по пошиву дешёвой народной обуви, и миллионы русских крестьян станут значительно реже болеть от простуд. Казалось бы, какой пустяк сухие ноги, но сохранив ноги крестьянина и его детей сухими, Вы сберегли миллионы жизней. Профессор Марковников Владимир Васильевич! Жалую Вас высшим орденом Российской империи, орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Все члены вашей рабочей группы получат ордена и медали, а также денежные выплаты.

Я снял с груди орденский знак, и лично укрепил его на лацкане его сюртука. В аудитории на минуту повисло молчание, сменившееся оживлённым шумом. Я добавляю:

— А теперь внимание, господа! Второй такой же орден получит тот, кто создаст дешёвый синтетический каучук.

Наживка заброшена, пусть работают.

Теперь прощальный спич:

— Господа, я весьма впечатлён увиденным здесь. Прошу всех руководителей и членов исследовательских и лабораторных групп, в нынешнюю пятницу прибыть в Зимний дворец для награждения.

Я обернулся к ректору Университета Андреевскому:

— Иван Ефимович, прошу лично проконтролировать, чтобы все причастные к сим достижениям были упомянуты в списках награждаемых.

К вечеру ко мне доставили студента Ульянова.

— Проходите, Александр Ильич, присаживайтесь. Позвольте Вам представить, справа от меня господин Синцов Евгений Израилевич, а слева Игнатов Андрей Ефимович. Чего пожелаете, чаю, кофе или какао? Я, признаться в это время пью чай.

— В таком случае, и мне чаю.

— Кстати сказать, чай делится на несколько разновидностей: самые известные это чёрный, который распространён и у нас, в России, зелёный, который предпочитают в Средней Азии, белый и красный. Но я Вам предложу чёрный, Андрей Ефимович его великолепно заваривает. Вы знакомы с Андреем Ефимовичем?

— Да, мы встречались в Университете, впрочем, нечасто. — Ульянов отвесил поклон Андрею — Андрей Ефимович больше занимается на кафедре органической химии у профессора Менделеева. Однако, Ваше императорское величество, я теряюсь в догадках, зачем Вы пригласили меня?

— Если Вас не затруднит, Александр Ильич, обращайтесь ко мне запросто, Пётр Николаевич. Первое, для чего я Вас позвал, Александр Ильич, это предостережение. Я знаю, что Вы состоите в террористической организации, и хочу попросить Вас покинуть её, а ещё лучше, вовсе прекратить деятельность сей организации.

— А как же мои товарищи?

— Объясните им, что ваша организация раскрыта, что жандармы следят за каждым вашим шагом. Ведь Вы следите, Евгений Израилевич? — повернулся я к Синцову, сидящему с нами за столом.

— Денно и нощно, Пётр Николаевич. Надо признать, что последний год деятельность народовольцев значительно поутихла, но далеко не приблизилась к точке замерзания.

— Вы слышали, Александр Ильич? Евгений Израилевич служит в Третьем отделении, и прекрасно осведомлён о происходящем в этом лучшем из миров и в его окрестностях. Надеюсь, у Вас нет предубеждения к жандармам?

— Вы знаете, Пётр Николаевич, никаких предубеждения к людям, служащим Родине я не испытываю.

— Позвольте осведомиться, почему?

— С радостью отвечу: я сотрудничаю с тремя студенческими научными обществами, и в двух их них, биологическом и химическом, моя работа связана с некоторыми вещами, которые могут оказаться интересными шпионам. Вот безопасность у нас в Университете обеспечивают как раз, жандармский офицер. Милейший и весьма образованный человек.

— Замечательно. А вот второй вопрос, который я хочу разрешить в процессе нашего разговора вот какой: известно ли Вам такое вещество как силикон?

— Да, Пётр Николаевич, известно.

— Дело в том, Александр Ильич, что силикон сразу после изготовления, имеет весьма привлекательные свойства: он упруг, гибок, из него можно отлить самые разнообразные вещи, такие как гибкие трубки, уплотнители, клизмы и мягкие грелки. При этом силикон не токсичен и не вызывает аллергии. Недостаток силикона в том, что он довольно быстро отвердевает, и становится хрупким.

— Простите, Пётр Николаевич, что такое аллергия?

— Это раздражение на коже или слизистых оболочках, которое может развиться в язвы или ещё что похуже.

— Понимаю.

— Если Вы готовы послужить народу, то Вам, Александр Ильич, будет выделена лаборатория и необходимые денежные и иные средства, с тем чтобы Вы получили силикон, который не будет терять своих свойств ни от времени, ни от агрессивной среды. Строго говоря, Вам следует изобрести некий пластификатор, который будет сохранять полезные свойства силикона.

— И где же нужен силикон?

— В первую очередь силикон требуется в медицине.

— Каковы сроки исполнения, Пётр Николаевич?

— Откровенно говоря, силикон нужен очень давно. Каждый день его отсутствия, это страдания множества больных, не получающих должной помощи, поскольку помогать нечем.

— Я согласен выполнить эту работу, Пётр Николаевич, хотя и не могу гарантировать быстрого получения результата. Однако, позвольте неловкий вопрос, Пётр Николаевич?

— Спрашивайте, я отвечу со всей возможной откровенностью.

— Почему Вы выбрали именно меня?

— Причин несколько, Александр Ильич. Во-первых, и это самая главная причина, я верю, что Вы справитесь с поставленной задачей. Все утверждают, что Вы умны, талантливы, весьма работоспособны, честны и ответственны. Вторая причина такая: Вы вляпались в нехорошее дело, в террористическую группу. По закону Вы должны быть арестованы и осуждены, но при этом Россия потеряет незаурядных людей: Вас, и ваших товарищей. И, наконец, третья причина: я от всего сердца сочувствую Вашим идеалам, хотя лично мне ближе не идеи народников, а идеи марксистов.

— Но позвольте, Пётр Николаевич, Вы же...

— Да, я император. Тиран и деспот. Коварен, капризен, злопамятен. Обожаю по утрам или вечером спуститься в пыточный подвал и лично придушить там десяток-другой борцов за народное счастье. Невинные жертвы меня тоже устраивают.

— Вы шутите, Пётр Николаевич.

— Разумеется. Вы бывали в колхозах, которые сейчас формируются по всей стране?

— Да, Пётр Николаевич. Рядом с Симбирском организован большой колхоз, я бывал там, на летних каникулах, вместе с родителями.

— Ваш брат, Владимир Ильич, тоже был в этом колхозе?

— Да, Володя тоже был с нами, и живо интересовался всем происходящим. Механики даже пустили его осмотреть устройство зерноуборочного комбайна, который они ремонтировали.

— У колхоза имеется собственная техника?

— Нет, Пётр Николаевич, колхоз пока не имеет средств на собственную технику, это были механики из машинно-тракторной станции.

— Как Вы полагаете, Александр Ильич, колхозы, МТС, кирзовые сапоги наконец, это реальные шаги на пути к улучшению народного благосостояния?

— Несомненно, Пётр Николаевич, это большие шаги, но есть огромное затруднение.

— Какое же?

— Простите за прямоту, Ваше императорское величество, но все благотворные изменения в нашей стране связаны лично с Вами. Если что-то случится с Вами, или Ваш наследник не усвоит Ваших умственных и душевных качеств, то всё может вернуться назад, к рабству, произволу помещиков, заводчиков, дворян и чиновников, к повальному воровству...

— М-м-да. А вот здесь, Александр Ильич, Вы меня уделали. Одной левой! Действительно, есть такая вероятность. Более того: она весьма реальна. Ну, так давайте сотрудничать, Александр Ильич. Давайте думать над тем, как закрепить положительные изменения и дать гарантию продолжения курса страны к прогрессу. Какой строй Вы полагаете наиболее приемлемым в России?

— Республику, разумеется.

— Угу. А какая страна Вам, кажется, наиболее применима в качестве примера?

— Многие считают таким примером довоенную Великобританию.

— Прелестно. Великобритания такая же монархия, как и Россия. Разве что имеется громоотвод в виде парламента и премьер-министра, на которых можно свалить всю ответственность за неудачи.

— Простите, Пётр Николаевич, а кто мешает Вам завести в России подобный громоотвод?

— Хм... Андрей Ефимович, Евгений Израилевич, а что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю — медленно проговорил Андрей — что в словах Александра Ильича имеется большая доля смысла.

— А что Вы думаете, Евгений Израилевич?

— Как ни странно для человека моей профессии, я полагаю, что слова Александра Ильича достойны, как минимум, вдумчивого обсуждения. Разве что, я бы предложил ввести для депутатов гипотетического парламента ответственность за действия и бездействие, а самое главное — за слова.

— И как же Вы себе это представляете?

— Довольно просто: депутат, в течение определённого времени не выполняющий своих обещаний перед избирателями, подлежит отзыву. В идеале было бы ещё и запрещение на определённый срок после этого, избираться куда-либо.

— Но позвольте, если депутат что-то обещал, но по объективным причинам не смог добиться?

— А боролся ли, сей депутат? А использовал ли он для достижения цели все доступные законные средства?

— Ох, Евгений Израилевич, чувствую, что со временем Вы вырастете в весьма изворотливого политика.

— Дожить бы, Пётр Николаевич.

— Да, товарищи, мы хорошо поговорили, надо теперь постепенно продвигать идеи конституционной монархии. Впрочем, это пока может подождать. Есть ли у Вас вопросы по поводу задания, Александр Ильич?

— Вопрос единственный: где мне выделят лабораторию?

— Этого я сейчас сказать не могу, Евгений Израилевич будет Вашим помощником по всем административным вопросам.

Старший брат Ленина ушел, а я перешел в комнату с камином, набил в трубочку виргинского табаку и попросил принести бокал коньяку. Надо подумать. Первая мысль показалась мне курьёзной: 'А ведь Владимир Ильич Ульянов, даже если он в будущем займётся политикой, никогда не станет Лениным!' Концессии на золотых приисках Лены не будут открыты, а значит, не будет бунта, спровоцированного жадностью и бездушием английских концессионеров. А значит, не будет Ленского расстрела. Интересно, какой псевдоним выберет себе Владимир Ильич, и выберет ли вообще?

— Петя, я сегодня не видела тебя весь день. Ты и сейчас занят? — спросила, появляясь в дверях, Ирина Георгиевна, моя прекрасная Инес-Сарита.

— Нет, милая Инес, я сейчас не занят. — вставая ответил я — У меня был сложный разговор, и теперь я размышляю над ним.

— У тебя был серьёзный разговор с этим прелестным мальчиком?

— Представь себе. Этот юноша многообещающий химик, и, если всё сложится удачно, он легко решит сложнейшую задачу, над которой, в противном случае, большому числу учёных придётся работать лет сто.

— И юноша решит такую задачу? — присаживаясь в кресло, спросила Ирина Георгиевна.

— Я очень на это надеюсь, Инес. Главное, что Александр Ульянов, так зовут этого юношу, не знает, что задача почти нерешаемая на нынешнем технологическом уровне, а потому он одолеет её.

— А ты коварен, мой милый Петя.

— Нам, тиранам и душителям свободы, это качество положено по статусу.

— Всё шутишь... Давно я хотела поговорить с тобой о той странной двойственности, что вижу в тебе: иногда, особенно когда ты озабочен сложными техническими делами, руководишь людьми или наоборот отпускаешь свои малопонятные шутки, или поёшь свои великолепные песни, ты один. Я чувствую, что ты старый, мудрый, крайне опытный человек, какой-то нездешний. Но спустя миг что-то в тебе меняется, и передо мной обычный светский юноша, пустой и ничего не представляющий собой, кроме громкого титула. Я каждый раз с нетерпением жду появления тебя взрослого, и мне почему-то неприятен ты молодящийся. Прости, вероятно, я говорю глупости, но я хотела бы разобраться: какой ты настоящий.

Где-то в глубине меня Петя разразился криком чудовищной боли, и видит бог, я понимаю несчастного мальчика.

Я потрясённо смотрел на Ирину Георгиевну. Чёрт меня подери совсем! Эта девочка не только невероятно красива, она ещё и удивительно наблюдательна, и чутка.

— Инес, ты задала мне вопрос, на который крайне трудно ответить вообще, и практически невозможно ответить честно.

— Я знаю, что у тебя есть какая-то тайна, но не буду докучать тебе расспросами.

— Милая, хочешь, я спою тебе песню?

— Очень хочу. Я слышала эту песню, или она совершенно новая?

— Ты ещё не слышала этой песни. Но нужен музыкальный инструмент.

— Хорошо, давай перейдём к роялю. Или приказать принести тебе гитару сюда?

— Пойдём к роялю, милая Инес.

'Что бы ей спеть-то?' — напряженно думал я, пока мы шли к роялю. Есть много прекрасных песен, но многие из них содержат упоминания всяческих анахронизмов: телефоны, ракеты, колхозы и космические путешествия. На дворе закат феодализма, и даже 'Спят курганы тёмные' прозвучит как призыв к революции. Нужно что-то нейтральное и в духе эпохи. Есть!!!

Я уселся за рояль и пробежал пальцем по клавишам:

— Милая Инес, предлагаю твоему вниманию песню 'Звезда'.

Одна звезда на небе голубом

Живёт, не зная обо мне.

За тридевять земель в краю чужом

Ей одиноко в облачной стране.

Но не жалея о судьбе ничуть,

Она летит в неведомую даль,

И свет её мой освещает путь

И гонит прочь безвольную печаль.

Кому нужна она, ей всё равно.

Нет никого над ней — она вольна.

И я, конечно, следую давно

За ней одной, пока светла она.

И даже если в небе без следа

Ей суждено пропасть среди комет,

Я стану утверждать, что где-то есть звезда,

Я верить буду в негасимый свет

Когда-то эту песню блестяще исполняла Жанна Агузарова, безбашенная обладательница великолепного голоса.

А ночью приснился мне престранный сон:

Я на вечерней прогулке, однако, но не в окрестностях Петербурга, где живу сейчас, и не там, где я когда-либо бывал, но отчего-то в местности вполне знакомой. Под ногами дорога, мощенная шестигранными плитками, вроде тех, что используются на покрытие аэродромов, правда, размером поменьше. Справа несжатое осыпающееся поле ячменя вперемешку с овсом, слева дубрава, по опушке поросшая мелким кустарником, а ниже по склону река. Река неширокая, с обрывистыми берегами и заболоченным топким руслом. Я смотрю на реку: здесь, по ощущениям, обязательно должен быть мост, но его нет. Впрочем, это неважно: я ведь просто гуляю, и переправа мне без особой надобности. Была б — перешел бы, а нет, так и пойду туда, куда есть путь.

Солнце уже зашло за горизонт, но ещё снизу подсвечивает облака, а полная Луна краешком выглядывает из-за тучи, словно решая — выходить или не выходить. Но вот вышла, и осветила тех, кто меня сопровождает: эти длиннейшая колонна людей. Колонна извивается по дороге среди полей, скрываясь за поворотом, за дубравой, мимо которой я уже прошел.

Что-то странное в лицах этих людей. Непонятное какое-то, нездешнее. Ба! Да я же всех знаю!

Вот дурачок Алёша, что когда-то жил в посёлке, в котором я ходил в школу. Алёшу сбила случайная машина, когда тот, водрузив на свой велосипед бачок от мотоцикла, мчался по переулку, звонко рыча, изображая рокот движка. Шофёр злополучного самосвала видимо отвлёкся и не успел среагировать на велосипедиста, неожиданно вылетевшего из-за кустов, вот он и задел крылом велосипед, и Алёшу на нём, да и отбросил их вместе на столб.

Я никогда не дразнил Алёшу, и может быть поэтому, меня, тогда совсем ещё мальчишку, попросила нести гроб с Алёшей его мать, старуха возрастом чуть за пятьдесят. Полотенце, на котором лежал гроб, натирало мне шею, руки были ещё слабыми, и я с трудом удерживал его, чтобы не выскользнуло из ладоней. Ступая в ногу с другими носильщиками, я всё глядел на Алёшу, по подбородок укрытого белой простынёй с какими-то странными надписями и рисунками, с лентой на восковом лбу. Тогда, помню, меня поразило выражение безмятежного восторга, оставшееся на лице ребёнка тридцати с лишним лет от роду.

Вот неловко опираясь на костыли, ковыляет одноногий Олег, недавно померший от пьяного инфаркта. Я сам вызывал к нему полицию и скорую, а потом до поздней ночи ждал труповозку, чтобы передать им постановление на вскрытие. Мы не дружили, и за десять лет моей жизни в Ольшанке поговорили-то раз пятнадцать, но и он в ряду.

И эта пятёрка парней в солдатских бушлатах мне знакома: во время службы в Армии, на полигоне в Печенге, я вечерком решил пробежаться на лыжах. Я был уже дедом, так что имел право на маленькие чудачества.

На бойцов я буквально свалился: они расположились в яме, заготовке под землянку, с уже частично перекрытой крышей. Рядом лежали, брёвна, доски и инструменты. Чернело погасшее кострище. На некоем подобии стола лежала немудрёная закуска, и почти пустая бутылка из-под 'Дюшеса' с какой-то жидкость. Ещё две таких же бутылки валялись рядом. Стояли солдатские кружки, и спиртом почти не пахли: прошло много времени с тех пор, как парни из них пили. Все пятеро сидели рядком, откинувшись на земляную стенку, у всех были открыты чёрные рты, и заиндевевшие глаза на синюшных лицах, как будто кто-то заткнул им глаза снежками. А один, самый смуглый и носатый выделялся заиндевелыми усами.

Уж не знаю, где эти ребята достали метиловый спирт, но зря они его пили.

А вот мой бывший сослуживец, прапорщик, некогда служивший в морской пехоте, который почему-то хотел, чтобы его считали мичманом.

Единственный в моей жизни человек, на похоронах которого я был невежлив. Его вдова, такая же вздорная, завистливая, неумная, жадная и пьющая, как и покойный муж, прицепилась ко мне, чтобы я 'сказал слово'. Я и сказал: 'О покойных либо хорошо, либо ничего. Объявляю минуту молчания". Постоял с рюмкой, пригубил из неё, да и ушел.

Сквозь меня глядит в бесконечность мой сосед по лестничной площадке, с которым мы когда-то славно беседовали.

В мире очень мало людей, с которыми можно поговорить на отвлечённые темы, и Семен был как раз из них: начитанный, в меру образованный, наблюдательный и склонный к анализу парень. Мы, бывало, сиживали то у него, то у меня на кухне и разговаривали на самые разные темы. Посиделки были нечастые, всё-таки большая у нас разница в возрасте, к тому же, я тогда служил, а у Семена была своя молодёжная компания, так что наши ритмы совпадали нечасто, а жаль.

Сему в двадцать шесть поразил инсульт. На Лахтинском кладбище, среди тесно прижавшихся друг к другу могил, по немалому блату и за огромные деньги, нашлось место для него.

Гриша. Странное было у нас знакомство. Мы никогда с ним не дружили, разве что подолгу беседовали о литературе и истории. Он, в советское время, так же, как и я, пытался пристроить свои стихи и прозу в разные издательства, но нигде их даже не читали. Не знаю, как я, но Гриша был, безусловно, талантлив. Жаль только, что он был не еврей, впрочем, как и я. Таких как мы не издавали.

Гришу взорвали в его машине такие же бандиты, как и он. В проклятые девяностые кто только не уходил в бандиты, в том числе и несостоявшиеся писатели. Подавляющее большинство из них, как и Гриша, полегли на кривых тропинках криминала. Любопытные были похороны: вокруг Серафимовского кладбища густая цепь оцепления их ментов и бандитов, на площадке у ворот сборище длинных иномарок, по центральной аллее дефилирует питерский бомонд из часто мелькающих в телевизоре бывших партийцев, проституток, комсомольцев, бандитов, начальников и пидорасов — всех тех, кого Гриша при жизни искренне ненавидел. Меня, идущего пешком от платформы Старая Деревня, встретил секретарь Гриши, и провёл к месту действия.

Алина, Гришина вдова, это она позвала меня на похороны, провела вперёд, поставила рядом. Так я и стоял, в дешёвых ботинках, бесформенных брюках и в куртке из секонд-хенда среди туалетов от мировых брендов, и мой совковый одеколон благоухал вместе с парфюмами по сто баксов за молекулу.

Первую горсть на гроб бросила Алина, вторую, так уж она распорядилась — я.

А вот снова знакомый из моего детства: худощавый и какой-то скособоченный мужик со странным для русского уха именем Мича. Мича был хозяином отличного, ухоженного дома, наискосок от нашего. Уж не знаю, где он работал, но домой Мича возвращался хотя бы с охапкой дощечек: всё в дом тащил, всё старался для семьи, а сам ходит в каком-то затрапезе. Бывало, он выпивал, и даже напивался. В этом случае его было слышно издалека: из-за ворот доносился высокий, надтреснутый голосок Мичи, что-то втолковывающий своей жене, и словно визг циркулярной пилы его крик: 'Давай-давай-давай-давай-давай' !!!

Мича упал лицом в сугроб, когда шёл домой с работы, но на этот раз ничего не нёс, а ощущая в груди разрывающее жжение инфаркта, торопился домой, как зверь в своё логово, чтобы умереть там, но не дошел, сил недостало. Таким мы его и нашли, когда отправились на вечернюю прогулку.

Фигуры, лица... Я знаю всех, но большинство имён не помню. Много в этом ряду тех, кого я не хотел бы узнавать, и даже память о них, считаю пачкающей душу грязью.

Но есть те, кого я забыть не даже не пытаюсь, и воспоминания о них чисты и воздушны. Вот Наташа, которую друзья называли Неточкой. Славная ленинградская непоседа, не красавица, но умница и бесконечно милая женщина. У нас был кроткий бурный роман летом восемьдесят восьмого, когда я только приехал в Ленинград, и сочинял стишки на заказ, на паперти костёла святой Екатерины, что напротив Думы, наискосок от Гостиного Двора. У нас не вышло ничего доброго, да и расстались мы нехорошо, возможно из-за моей гордыни, а может и не из-за неё, но восемь лет, до самой своей нелепой смерти, Неточка то и дело, совершенно случайно, оказывалась на моём пути с трогательной, чуть виноватой улыбкой: 'Ты меня ещё не простил'? Не простил, Неточка. Тогда. А теперь-то простил, когда постарел, но это уже совершенно неважно.

Бесконечная чреда мертвецов под чужим вечерним небом. Здесь даже созвездия непохожи на привычные нам. По законам жанра они должны мне угрожать, или о чём-то предупредить... А может даже от чего-то защитить? Но нет. Они просто стоят пока я стою, а когда продолжаю движение, неторопливо двигаются следом. Они не оставляют следов и не пылят. Они не рвутся вперёд, им достаточно того, что они за моими плечами.

Наконец до меня доходит: это же вечные спутники живых! Это те, кого я не забыл, и они исчезнут лишь тогда, когда я сам перестану жить.

Они — отражения прошлого.

Они исчезнут только вместе со мной.

Но вот из строя делает шаг ко мне тот, кого я ежедневно вижу в зеркале. Мгновенно соображаю: это не я, а Петя, мой невольный сожитель по телу.

— Почему ты здесь, Петя?

— Мне нечего делать там, среди живых. Она любит тебя, народ доверяет тебе, а я, как выяснилось, бесплодный побег сгнившего на корню рода. Прощай!

И делает шаг вперёд, оставляя в строю своё тело-тень. Петя широко шагает на запад, шаг за шагом теряя цвет и объём, и вот, совершенно истаивает в пространстве. А его тень остаётся, и равнодушно смотрит сквозь меня. С ним уже не поговоришь, ему только и остаётся, что следовать за мной шаг в шаг, и исчезнуть, когда придёт мой черёд.

* * *

Пробуждение было ужасным: совершенно опустошенный я лежал в своей кровати, я рядом суетились профессор Боткин и ещё какие-то люди.

— Доброе утро, профессор!

— Утро? Отнюдь, Ваше императорское величество, сейчас не утро, а поздний вечер.

— Выходит, я проспал сутки? Сергей Петрович, мы же договаривались, что мы общаемся без чинов.

— Ах, Пётр Николаевич, такой договор был, но ведь между простым профессором и простым великим князем.

— Намёк понял, Сергей Петрович, и применю своё влияние, чтобы Вы стали Президентом Академии Медицинских наук.

— Позвольте, но у нас нет отдельной Академии медицинских наук, Пётр Николаевич.

— Значит, её надо создать. У нас имеются и успешно развиваются научно-практические центры, такие как Военно-медицинская академия, Военно-Морской госпиталь, есть успехи мирового уровня в различных областях, но нет концентрации сил и средств на перспективных направлениях. К тому же, слаба связь с другими отраслями науки. Вы же знаете о работах Вильгельма Рентгена?

— Не имел чести, Пётр Николаевич.

— Суть такова: этот гениальный физик на пороге открытия лучей, которые пронизывают тело человека, и оставляют след на фотографической плёнке. Таким образом, мы получаем фотографию внутренних органов без вскрытия человека. Представляете область медицинского применения этого открытия?

— Погодите, Пётр Николаевич, я несколько растерялся... И какова область применения?

— Фтизиатрия. Выявление туберкулёза на ранних стадиях. Хирургия. Исследование переломов, внутренних повреждений, наличия инородных тел вроде пуль или осколков, а может осколков костей. Стоматология...

— Я понял, Пётр Николаевич.

— Ставлю Вам задачу, Сергей Петрович: нужно пригласить профессора Рентгена в Россию, создать ему идеальные условия для работы и творчества, и в кратчайшие сроки спроектировать и построить рентгеновские аппараты, для начала двух видов: стационарные для больниц и госпиталей, и передвижные, для полевых госпиталей.

— Господи, Пётр Николаевич, Вы невозможны! Откровенно говоря, мы все уже приготовились Вас хоронить, а Вы, едва очнувшись, устраиваете революцию в науке медицине.

— Шутите, Сергей Петрович. Это чудесно. Однако вернёмся к моему положению: что произошло?

— Решительно непонятно, что произошло, Пётр Николаевич. Вы удалились в спальню, по виду совершенно здоровым, но утром Ваш слуга увидел, что Вы ненормально бледны, дыхание почти не слышно, кожные покровы холодные. Срочно вызванный дежурный медик, фельдшер Стасов, не смог диагностировать ничего определённого, и безотлагательно вызвал Николая Александровича Вельяминова.

— А Вы?

— А я пришел ему на смену. Николай Александрович удалился в лабораторию, где исследуются остатки Вашего ужина.

— Есть вероятность отравления? И всё же, сколько я спал?

— Пётр Николаевич, Вы опамятовались только спустя сутки. Что до отравления, то, уж простите за прямоту, но Вы на таком посту, что опасность грозит отовсюду. Но я считаю, что Ваше нынешнее состояние обусловлено внутренними причинами.

Опс! Чуть было не утащил меня на тот свет милейший Петруша, с-с-с-светлая ему память...

— То-то я сейчас умираю с голоду. Сергей Петрович, а нельзя ли мне чего-нибудь съедобного, желательно мясного? И кофе покрепче?

— Крепкий кофе Вам нынче противопоказан, и вообще, я распоряжусь, что больному подавать можно, а от чего пока воздержимся. А сейчас к Вам придёт Её императорское величество Ирина Георгиевна. Но мы времени терять не будем, и измерим давление.

Боткин выставил на прикроватный столик замысловатый аппарат, и принялся прилаживать мою руку в массивный зажим.

— Что это, Сергей Петрович?

— Это, изволите ли видеть, Пётр Николаевич, новейший сфигмоманометр системы Самуила Зигфрида Карла фон Баш.

— Экая сложная конструкция!

— Ну, со временем кто-то усовершенствует аппарат.

— А почему бы Вам не усовершенствовать сей аппарат?

— Каким образом, позвольте Вас спросить?

— Довольно просто. Дайте мне лист бумаги и карандаш. Спасибо. Теперь смотрите: вот это манжета из прорезиненной ткани, которую надевают на руку чуть выше локтя. Это груша, через которую нагнетается, а затем спускается воздух. Это манометр для измерения давления, а это стетоскоп, для выслушивания тонов. Порядок действий таков: манжету надевают на руку и нагнетают в неё воздух. Затем воздух начинают плавно спускать и стетоскопом прослушивают тоны пульса, прижав головку вот сюда. Стетоскоп, кстати, должен состоять из головки с мембраной, принимающих звук, жёстких трубочек, играющих роль наушников и соединяющих их резиновых трубок. Отмечать следует верхнюю границу, когда появились биения пульса и нижнюю, когда звук биения прекратился.

— Гениально! Просто и эффективно. Но почему нужно отмечать верхнюю и нижнюю границу?

— Потому что норма занимает некоторую область, выше которой болезнь, но и ниже которой тоже болезнь.

— Резонно.

— Вот и установите пределы систолитического и диастолитического давления, напишите руководство по использованию аппарата, и запустите его в массовое производство.

— Я не могу этого сделать!

— Отчего же?

— Это не моя идея, а Ваша.

— Сергей Петрович, дорогой! Аппарат Вы будете делать не собственными руками. Два аппарата: не забудем стетоскоп. Исследования Вы будете проводить тоже не в одиночку. Записывайте привилей на Военно-Медицинскую академию, и дело с концом. Роялти будут течь в кассу академии. Представляете, какому количеству врачей нужны тонометры и стетоскопы? Миллионам по всему миру!

— А Вы...

— А вот моё имя не должно звучать нигде, и это категорическое требование.

* * *

Спустя неделю.

Пыхтящий от негодования Андрей принёс мне кипу газет, и отложил несколько из них рядом с основной кипой.

— Что-то любопытное, Андрей Ефимович?

— Очень синхронный залп в Вашу сторону, Пётр Николаевич.

— И кто на этот раз взял на себя функцию картечи?

— Граф Лев Николаевич Толстой.

— Знаю такого, как же не знать. Читал без удовольствия, но талант отрицать нельзя. Большая статья?

— Огромная, но важнейшее я очертил красным маркером.

Да-да! Маркеры, как и фломастеры давно запущены в производство и уже принесли в казну что-то около четырёх миллионов рублей. Так, что за газеты? Ага, 'Русское слово', 'Русские ведомости', 'Телеграф', 'Таймс', 'Вся Москва', 'Монд' и ещё десяток. Ага, статья одна во всех. Действительно, синхронный залп. Читаю только отмеченное, поскольку Толстой — писатель на любителя, как и Проханов в том, моём будущем.

Ладно, читаем:

'Что же касается самодержавия, то оно точно так же если и было свойственно русскому народу, когда народ этот еще верил, что царь — непогрешимый земной бог и сам один управляет народом, то далеко уже несвойственно ему теперь, когда все знают или, как только немного образовываются, узнают — во-первых, то, что хороший царь есть только 'un heureux hasard', a что цари могут быть и бывали и изверги и безумцы, как Иоанн IV или Павел, а во-вторых, то, что, какой бы он ни был хороший, никак не может управлять сам 130-миллионным народом, а управляют народом приближенные царя, заботящиеся больше всего о своем положении, а не о благе народа...

Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел.'

Ничего особенного, тупая либерастическая хрень, памятная мне с середины восьмидесятых двадцатого века. Впрочем, надо признать, что для конца девятнадцатого века весьма звучно.

Что там возмутило Андрея во втором отрывке? Читаю:

'Что станет с Россией? Россия? Что такое Россия? Где ее начало, где конец? Польша? Остзейский край? Кавказ со всеми своими народами? Казанские татары? Ферганская область? Амур? Всё это не только не Россия, но всё это чужие народы, желающие освобождения от того соединения, которое называется Россией. То, что эти народы считаются частью России, есть случайное, временное явление, обусловливаемое в прошедшем целым рядом исторических событий, преимущественно насилий, несправедливостей и жестокостей; в настоящем же соединение это держится только той властью, которая распространяется на эти народы.'

Мдя... А ведь надо отвечать! И желательно размазать бородатого подонка так, чтобы потом боялся чихнуть в сторону трона.

Беру бумагу, карандаш и усаживаюсь в любимое кресло с поворотной столешницей для письма.

Для начала вежливые слова вступления, а потом постепенно повышаю накал полемики, и вот, наконец:

'Вы, Лев Николаевич, говоря о самодержавии, берётесь рассуждать о высшем смысле государственного управления. Но имеете ли Вы для этого достаточную квалификацию? Гимназист младших классов не знает истории, физики, юриспруденции и многих других вещей, которые даются в высших учебных заведениях, и потому во время серьёзных разговоров, даже в семейном кругу, его мнение мало кого беспокоит. Какое же мнение о государственном управлении можете составить Вы, не служивший в Армии на серьёзных должностях, и не сделавший никакой карьеры на гражданской службе? Вы, граф, аристократ, которому открыты все дороги? У Вас нет сколько-нибудь солидного образования, у Вас нет сколько-нибудь значимого военного опыта, у Вас вообще нет опыта управления людскими коллективами, хотя бы уровня батальон — полк, или гражданской службы в административном или промышленном производстве. Даже Ваше собственное поместье убыточно, насколько я знаю.

Откуда у Вас столь непробиваемый апломб?

У меня нет ответа на сей вопрос, но есть где-то услышанная фраза: 'Как жаль, что все те, кто точно знает, как управлять государством, уже служат парикмахерами и приказчиками'.

Вы рассуждаете о самодержавии так, как будто оно одинаково во времени и пространстве. Но простое соображение не посещало Вас: всякая форма правления устанавливается и сохраняется на определённом историческом этапе, когда оно необходимо, и меняется вместе со временем под напором обстоятельств. Допустим, следуя Вашему капризу, мы ограничим власть монарха. Но тогда возникает закономерный вопрос: а какую модель мы возьмём за образец? Вопрос непростой. Для примера возьмём две державы, в разных концах света, где власть монарха ограничена: Великобританию и Японию. В Японии власть монарха ограничена военно-феодальной верхушкой так, что император является, по сути, чисто декоративной фигурой. Не стоит пренебрежительно думать о Японии: это страна с древнейшей культурой, и при всей бедности страны, уровень грамотности там близок к поголовному. У Японии масса своих проблем, но и достоинства этой державы несомненны, и в скором будущем мы увидим стремительный взлёт этой державы, впрочем, при одном условии: если японский император возьмёт верх над сёгунами.

Великобритания пример другой крайности: власть монарха там ограничивает не военная, а ростовщическая верхушка. При всём блеске Британской империи она обречена на чреду кризисов и, в конце концов, развал. Причина проста: ростовщикам не нужна Родина, и они поддерживают Британию, пока это выгодно, а пойдёт чреда трудностей, и они убегут, скажем, в САСШ, как не столь давно ростовщики убежали из Голландии в Англию. Если Вы упомянете о декоративных палатах Британского парламента, то напомню, что места в верхней палате передаются по наследству, а так как титулы в Британии свободно продаются, то понятно, что большинство в верхней палате принадлежит опять же денежным мешкам. Места в нижней палате тоже имеют свою цену, и важна именно цена, а не голоса избирателей, особенно учитывая, что к голосованию допущены далеко не все. Женщины и чернь в Британии, как и во всём мире, права голоса не имеет.

Теперь посмотрим на проблему с другой стороны: Вы утверждаете, что причина дурной жизни русского мужика кроется опять же в самодержавии. При этом Вы снимаете с себя всякую ответственность за судьбу этого самого мужика. Почему? Позвольте Вас спросить: когда Вы лично дали вольную своим крепостным? Может быть тогда, когда это позволил подписанный самодержцем Указ о вольных хлебопашцах? Нет? Почему же? Вы же такой сторонник свободы для народа! А может быть, Вы не отняли у крестьян ни кусочка удобной земли во время Реформы 1861 года? Таки немножко приложили руку? Опять нехорошо. А может быть, Вы отказались от денег, которые дало Правительство помещикам в это время? Не отказались? А ведь сейчас Ваши крестьяне платят выкупные платежи... И Вы не возмущаетесь тем, что крестьянин платит один рубль пятьдесят копеек налогов с десятины, в то время как Вы платите лишь двадцать копеек с десятины. Несправедливо, Ваше сиятельство. А может быть, Вы вложили те деньги в хозяйство, закупили машины, племенной скот, сортовой семенной фонд? Опять нет? Но почему же? Между тем, поэт Афанасий Фет именно на это потратил деньги, и его мужики живут недурно, почти как в колхозе. А Ваши крестьяне голодают каждую весну.

Посмотрим далее: Вы не понимаете, где начинается и кончается Россия? Это немудрено, как я уже говорил, Вы просто недоучка. Вы не знаете истории, о философии что-то слышали, но случайно, что-то запомнили, но нетвёрдо, а между тем, для того, чтобы понять, что такое Россия, нужно либо иметь фундаментальное образование, либо иметь огромный опыт практической работы, либо родиться и вырасти русским мужиком. Поймите, Ваше сиятельство, Россия необычная империя: большинство земель вошли в неё либо добровольно, либо что называется, по наследству, либо в результате не слишком упорной борьбы. Судите сами: Казань брали войска великого Ивана Четвёртого, состоявшие по большей части из служилых татар. А в числе обороняющих Казань, русских людей было едва ли не больше, чем в самом царёвом войске. Сибирь, кроме Сибирского царства, и Казахские племенные союзы, жузы, вошли в Россию добровольно. Средняя Азия покорилась весьма легко. И везде мы выступаем как защитники слабых людей и племён, как охранители. Под властью России ни один народ не исчез, не уменьшился численно. Не так ведут себя европейские завоеватели: североамериканские индейцы перебиты на три четверти, и резня продолжается. Австралийские аборигены по большей части перебиты или уморены заразными болезнями, а выжившие изгнаны в бесплодную пустыню. Аборигены Тасмании перебиты поголовно. В богатейшей Индии постоянные вспышки голода с миллионными жертвами, поскольку англичане отбирают у индусов всё до последнего зёрнышка. Это результат правления 'цивилизованных' европейцев.

Что до наших горцев Кавказа, то и тут Вы дурно знаете предмет: в горах крайне мало плодородной земли, а та, что есть, бедна. Поэтому горцы режутся за землю со времён Адама. Не за свободу, не со зла, а от голодухи. Правительство Российской империи сейчас затеяло переселение части горцев и донских казаков на Дальний Восток, предоставляя переселенцам дома, надворные постройки, а в каждой станице строя церкви и мечети. В некоторых станицах — буддийские дацаны, там, куда переселяются калмыки и буряты.

Для обеспечения этой грандиозной стройки правительство строит десятки цементных заводов, а курирует сей гигантский проект Военно-Инженерная академия. Под руководством профессора генерал-майора Шуляченко Алексея Романовича создан новейший кровельный материал под названием шифер. Этот материал пригоден для устройства кровли и для облицовки стен. Строятся кирпичные и стекольные заводы, деревообрабатывающие заводы, чтобы в домах переселенцев на Дальнем Востоке и в домах колхозников в России были тёплые полы, было сухо и светло. А как живут Ваши крестьяне в тёмных сырых избах с земляными полами, граф Лев Николаевич Толстой?

Но вернёмся к Вашим обвинениям. Знайте, граф, что Остзейский край Россия честно купила у Швеции, и жители её живут теперь лучше, чем до воцарения там России: латгалы, эсты и прочие народы теперь имеют человеческие права, а ранее им запрещалось даже входить в города.

Польша. Это сложный край. Но обратите внимание, граф Лев Николаевич, в какой скоростью крестьяне и бедные шляхтичи записываются в колхозы, организуемые в Сибири. И с каким азартом чернь сдаёт нелояльных русской власти панов в полицейские участки.

И, наконец, об образованности русского крестьянина: граф Лев Толстой, почему Ваши крестьяне почти поголовно неграмотны? Почему единственная школа, которую Вы завели, больше похожа на насмешку, на место, где не учат, а забавляются? Если это не так, то, где лучшие выпускники Вашей школы? Может быть, они поступили в ремесленные училища, может, они учатся в высших учебных заведениях, и скоро станут агрономами, инженерами, врачами? Нет? Не станут? И я даже знаю, почему: потому что в Вашей школе их не учат ничему.

Вот что я Вам скажу, граф Лев Николаевич Толстой, и тем неразумным людям, что смотрят Вам в рот: Господа, прежде чем судить чём-то серьёзном, для начала получите образование и профессию, затем получите опыт практической работы, после чего досконально изучите предмет, и лишь после этого давайте советы.

Ваш Пётр Николаевич Романов'.

На следующей неделе моё открытое письмо опубликовали в большинстве русских газет, и в нескольких десятках зарубежных. Никак не отреагировали на него центральные французские газеты, но кое-где, в мелких изданиях, письмо всё же появилось. Британская пресса проявила себя воистину демократически: ни одна, даже самая паршивая газетёнка не опубликовала моего письма. Ни одна!

Ох, и шум поднялся!!! Особенно он усилился после того, как неизвестный доброхот отпечатал моё письмо в Норвегии, и переправил весь семидесятитысячный тираж в Британию. На британских островах начались нешуточные волнения: моя шпилька насчёт продажности их избирательной системы попала в цель. Дело неожиданно приняло серьёзный оборот: националистически настроенные шотландцы договорились с нациками Уэльса, подключили к этому делу вечно бунтующих ирландцев, и закрутили дело о роспуске Британского Содружества... Дай-то Бог! А я, через Швецию, отправил в Ирландию пару пароходов с оружием и взрывчаткой. Что приятно, оба парохода миновали кордоны, разгрузились и ушли обратно незамеченными. От агентов в английской полиции пришло сообщение, что посылка так и осталась неизвестной властям, а значит, в нужное время она будет использовано борцами за свободу. Пусть у них всё сложится удачно.

* * *

— Петя, есть ли признак, по которому можно определить совершенство той или иной машины?

— Знаешь, милая Инес, такой признак есть, хотя он и не абсолютный. Красота.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду такой признак, как соразмерность. Посмотрим сначала на мир живых: пауки, змеи, бабочки, птицы, кони, люди... Что между ними общего? Общее одно: они, каждый по-своему гармоничны. Они совершенны. Они достигли некоторого предела соразмерности, гармонии, делающего их прекрасными. Можно бесконечно любоваться играющей рыбой, парящими птицами, зреющими травами — они гармоничны и совершенны. Таким образом, наш глаз привык отмечать совершенство формы, которое, как правило, имеет здоровое и гармоничное содержание. Теперь перейдём к миру неживого, сотворённого: мы восхищаемся статуями Праксителя, полотнами Брюллова или платьем работы выдающегося портного, потому что они совершенны, каждый в своём роде. Статуя или полотно передают красоту запечатлённую, а платье подчёркивает красоту человека в движении и покое. Воин смотрит на оружие точно так же: он отмечает черты совершенства. И самое красивое оружие наиболее смертоносно. Посмотрим даже на, казалось бы, грубые орудия труда крестьянина: косу, серп, плуг, хомут и дугу. Они тоже по-своему совершенны. А главное — они прочны и функциональны.

— Кажется, я понимаю.

— Теперь погляди на чертежи этого корабля. Тебя ничего не настораживает?

— Какой-то он угловатый, некрасивый.

— Верно. Прямые линии надстроек, прямо торчащие круглые трубы, башни, похожие на сундуки создают сопротивление воздуха при движении. Грубые обводы днища не позволяют воде плавно обтекать корабль. Всё это значительно снижает скорость корабля и заставляет тратить гораздо больше топлива, чем требуется.

— Да, ты прав. Но недостатки я увидела только после объяснения.

— Вот она, сила привычки в действии. А теперь смотри на этот чертёж. Между прочим, это тот же самый корабль.

— Верно, он выглядит много изящнее предыдущего.

— И заметь, скорость этого красавца не пятнадцать узлов, а двадцать пять. А всего-то, сделали обводы корабля приятными для глаз.

— Петя, ты шутишь! Сделали корабль красивым, и он быстрее поплыл по волнам?

— Ну... Не совсем. В опытовом бассейне выгладили до идеального состояния днище и винты, а в аэродинамической трубе выгладили корпус и надстройки. Кстати сказать, винты теперь имеют очень сложную внутреннюю конструкцию, но внешне она не проявляется.

Я умолчал, что в качестве модели подсунул проектировщикам крейсер 'Киров' и лидер 'Ташкент', шедевры итальянской кораблестроительной школы. Не точные чертежи, а внешний облик, как я его запомнил. Дело было так: адмирал Шестаков, по моей просьбе, составил тактико-технические задания на лёгкий и средний крейсера, и передал их конструкторам. Те, по принципу 'тяп да ляп, вот вам и корапь', начертили нечто традиционное для этого времени. Я, придя на обсуждение проекта, вздрючил всех так, что кое у кого потекли слёзы. Адмирала, главного над проектами я тут же уволил за вопиющую некомпетентность, его заместителю вставил дыню самых героических размеров, а после этого встал к доске и мелом нарисовал то, чего он них жду.

— Ваше императорское величество, но таких орудий ещё не создано!

— Ваше императорское величество, но таких редукторов просто нет!

— Ваше императорское величество, но нельзя использовать столько электрических моторов!

И так далее, и тому подобное.

— Господа! — сказал я им — Наступила эра серийного производства. Корабли следует строить такие, чтобы офицер или матрос, перейдя с одного корабля на другой корабль того же класса, тут же мог исполнять обязанности в полном объёме. Вам не хватает новейших орудий или механизмов? Разрабатывайте их! Коли надо, мы создадим и десяток и три десятка конструкторских групп, чтобы разработать необходимое оборудование. Но оно, оборудованием, должно быть самым совершенным, и должно быть совершенным ещё долго! Я намереваюсь строить эти крейсера крупной серией, и продавать по всему миру, а это значит, что трудолюбивые и талантливые конструктора получат хорошую долю роялти, а нерадивые получат должность портовых сторожей на Курильских островах, и я не шучу, господа.

— Но позвольте, Ваше императорское величество, разве можно строить корабли крупной серией? Ну один-два, ну четыре систершипа... Но больше... Это неслыханно!

— Автомобили, самолёты и другую технику будут строить сериями в тысячи и сотни тысяч единиц. Корабль же отличается от самолёта только большим количеством агрегатов и размерами. Как инженеры вы знаете, господа, что чем больше серия, тем дешевле она как для производителя, так и для покупателя. В конце концов, корабли у нас будут покупать уже потому, что на них имеются дешёвые запасные части. А если мы ещё и организуем сервисное обслуживание своей техники, за нашими кораблями встанет очередь.

Спустя некоторое время ко мне явился всё тот же адмирал Шестаков. Он пришел не один, а в компании пяти мужчин в мундирах корпуса корабельных инженеров.

— Ваше императорское величество, эти достойные господа явились ко мне с необычным прожектом. Позволите продемонстрировать?

— Сделайте одолжение, господа! Вот вам кульман, чертежи можно приколоть к нему.

Двое молодых инженера сноровисто прикололи один чертёж на кульман и ещё парочку плакатов повесили по бокам.

— Извольте обратить внимание, перед Вами, Ваше императорское величество, прожект судна для запуска самолётов во время движения по морю.

На плакатах показаны два варианта авианосца. Первый проект какой-то явно нежизнеспособный: ближе к носу обширная надстройка, позади которой полётная палуба, направленная назад. По бокам корабля, рядом с надстройкой, имеются подъемные краны. Второй вариант более похожий на то, что нужно: справа большая надстройка, а слева полётная палуба, правда, узкая и короткая. На чертеже показан разрез авианосца, с машиной, погребами и топливными танками. Имеется даже подъёмник для самолётов.

— Хм... А мне нравится, господа!

Господа воспряли.

— Дайте мне пояснения по вашим эскизам. И для краткости назовём такие корабли авианосцами. Вы согласны?

Возражающих не нашлось. Начали объяснять, и оказалось, что первый вариант, по сути, является гидроавианосцем. По задумке авторов гидросамолёты должны взлететь с полётную палубу во время движения или стоянки, а приземляться на воду, откуда их должны кранами поднимать на корабль.

Пользуясь послезнанием, сразу указываю на недостатки проекта:

— Господа, вы упустили из виду важное обстоятельство: самолёту для взлёта нужна довольно длинная взлётная полоса, а палуба этого корабля явно коротка.

Адмирал Шестаков утвердительно кивнул:

— На этот недостаток сразу указал подполковник Иванов, который первым ознакомился с проектом.

— Отлично, это значит, что мне можно не углубляться в детали. Второе: даже если применить катапульту, то при движении скорость корабля будет вычитаться из взлётной скорости самолёта, что может привести к катастрофе. Но само идея неплоха, и её можно применить на броненосцах. Каждой эскадре нужны самолёты-разведчики. Прошу вас подумать, как и где разместить самолёты на броненосце, и способы запуска самолёта. Важно выяснить, какое волнение может выдержать данная система.

Два инженера, нахмурившихся было в начале моей речи, заметно приободрились.

— И прошу вас наладить взаимодействие с авиаконструкторами. — добавил я — наверняка потребуется внести в конструкцию самолёта усовершенствования вроде складных крыльев и уж не знаю, чего ещё. Впрочем, к работам вы можете приступать немедленно. Иван Алексеевич, вы выделите для опытов броненосец?

— Разумеется, Ваше императорское величество! Собственно, я сам хотел просить Вас об этом.

— Это излишне, Иван Алексеевич, флот Ваша епархия.

Второй плакат, на котором в двух проекциях был изображен авианосец более привычного для меня вида, я осматривал более внимательно. Ну что же, вполне хорошо продуманная машинка. Задумана полётная палуба, под ней ангарная палуба. Имеются два самолётоподъёмника, в корме и ближе к носу.

— Для чего задний подъёмник я понимаю. А для чего передний?

— Для тех же целей, Ваше императорское величество. Мы полагаем, что во время подготовки к массовым вылетам самолёты нужно как можно скорее поднять на верхнюю палубу. При производстве полётов её можно закрыть.

— Разумно. У меня есть несколько замечаний, господа, а вы сами решите, использовать эти мысли или нет.

— Внимательно слушаем, Ваше императорское величество.

— Я полагаю, что надстройку нужно сделать меньше и вывесить за борт, чтобы вся площадь палубы оказалась свободна. Это первое. Второе: на носу авианосца кажется уместным небольшой трамплин, скажем, градусов от двенадцати до пятнадцати. Я не вижу у вас стационарной катапульты для придания дополнительного ускорения самолёта. Обязательно спроектируйте и постройте её. Это третье. Четвертое: для облегчения посадки устройте тормозную систему. Например, поперёк палубы натянуть несколько рядов тросов, чтобы самолёт мог зацепиться за один из них специально для того сделанным крюком.

Хм... А ведь у меня неслабый авторитет среди технарей: вон инженеры достали блокноты и записывают мои откровения. Это приятно.

— И наконец, последнее: для опытов предлагаю вам взять крупный сухогруз их имеющихся в нашем флоте, или купить подходящий в Германии или Франции. Двигательную установку поменять на паровую турбину. Мне докладывали, что первая турбина уже построена и проходит всесторонние испытания. И не забудьте пригласить меня на испытания ваших кораблей.

— У нас имеются для этой цели превосходные пароходы английской постройки.

— Какие?

— 'Саксония' 'Германик' и 'Британик'. Первый был арендован английским флотом у компании 'Кунард', а два других у компании 'Уайт стар лайн'. Отличные, быстроходные суда, очень крепкие.

— 'Германик' и 'Британик', судя по названию однотипные суда?

— Совершенно, верно, Ваше императорское величество.

— В таком случае, срезайте с одного из них все надстройки, выкидывайте паровую машину и оборудуйте авианосец. Если опыт удастся, по тому же типу переоборудуйте и второе судно.

— Согласен, это очень разумное решение.

— Да, чуть не забыл: из опытового бассейна сообщали, что у них большие успехи в применении носового бульба, может быть, вам пригодится эта новинка.

Морской министр с подопечными ушел, а я отправился на Балтийский завод, где в крытом доке строилась большая подводная лодка. Надо сказать, предприятие это отдавало совершеннейшим безумием, поскольку в качестве энергетической установки использовался звездообразный семицилиндровый авиационный двигатель воздушного охлаждения, одетый в водяную рубашку. Идея бредовая, но, я её поддержал, поскольку лодка задумывалась как чисто экспериментальная. На ней даже торпедный аппарат установили всего лишь один, чисто для проверки работоспособности системы. Строили лодку два друга-соперника Джевецкий и Александровский. Оба талантливы, оба блестяще образованы, оба прекрасные организаторы, и при этом, оба терпеть не могут друг друга. Но я-то знаю, как лечится подобная глупость: вызвал обоих инженеров-изобретателей, да и поставил задачу: русскому флоту требуется подводная лодка, и делать её будете совместно. Тот, кто будет уличён в манкировании обязанностями, будет в дальнейшем работать в полном подчинении второго. Но и тот, кто будет уличён в интригах, будет наказан так же. Делать нечего, скрипя зубами и кривя личики, инженеры взялись за работу, и тут выяснилось, что интересных задач по проектированию в этой лодке столько, что решать их не перерешать. Вот они и работают теперь вместе, и даже подружились.

И вот я в доке, с одного из балконов осматриваю корпус. Сигарообразное тело, сплющенное и раздвоенное в корме, чтобы вывести винты. Форму корпуса приняли по моей подсказке, и проверили в опытовом бассейне. Винты, кстати, регулируемого шага, тоже по моей подсказке. Самые большие проблемы возникли при проектировании электрической части лодки, но тут я ничем помочь не мог, поскольку в электрике не понимаю ничего. Приехали из Франции Яблочков и Лодыгин, предложили свои услуги. Услуги мы с благодарностью приняли, поручив разработку дистанционного управления насосами и дренажной системой, но на саму лодку стали пускать только их лично, без французских 'друзей'. Французский посол жаловался мне на дискриминацию, а я требовал от жандармов пропускать наших союзников везде. Вот только тупые жандармы вели 'друзей' не к подводной лодке, а к новейшему строящемуся броненосцу, на что французы сильно кривились: на кой им это старьё? Возмущённые опять бежали ко мне, я опять посылал их к жандармам, а жандармы вели их осматривать новейший парусник. И так по кругу.

Конструкторское бюро под командованием генерала Паукера вовсю пилило дизель, а я не мог помочь им решительно ничем: с дизелями я никогда не имел дела. Кроме общей идеи я не дал им ничего. Но Герман Егорович уверял, что работа над дизелем приняла вполне определённые очертания, и не далее, чем через полгода, он представит мне первый действующий образец. Подождём.

К слову сказать, русское моторостроение начало приносить в казну весьма солидные деньги: мы ежемесячно отправляли за границу от семидесяти до ста девяноста авиационных двигателей разной мощности. Счёт мотоциклетных двигателей, продаваемых за рубеж ежемесячно, перевалил за тысячи. Теперь пошли автомобильные двигатели, и спрос на них растёт постоянно. Оно, конечно, правильнее было бы продавать готовые самолёты, автомобили и прочую мототехнику, но тут ничего не поделаешь: у нас лютый кадровый голод, причём именно на рабочих средней квалификации. Учим.

Но пока вырастет поросль квалифицированных кадров, мы несём колоссальные убытки, а тут ещё родимая интеллигенция с её тупым снобизмом.

Пробился ко мне на приём Константин Петрович Победоносцев, и, задыхаясь от восторга начал восхищаться отповедью, которую я дал либералам в лице мятежного графа Толстого. С ещё большим восторгом он стал рассказывать о благолепии русского народа, о святых традициях и о чём-то ещё. Горячо говорил и о том, что русскому мужику противопоказана грамота, что достаточно выучить двунадесять молитв и научить писать собственное имя.

— Константин Петрович, как же жить, не зная грамоты? Мужик в этом случае никогда не узнает о новейших способах обработки земли, из-за чего урожайность ничтожна, и мужики голодают.

— Пётр Николаевич, русские мужики никогда не знали грамоты и процветают без оной. А слухи о голоде в деревне я считаю нелепыми. Их распространяют лишь враги России.

— А, вот как?

Я пригласил его отобедать, и попросил Андрея подать дражайшему Константину Петровичу хлеб с лебедой, что я привёз из недавней поездки по Псковской губернии. Мне подали щи, а Победоносцеву кипячёной водицы с одинокой капустиной и кусочком морковки. Супчик был приправлен капелькой молока, а соли в супчике не было совсем. Разумеется, посуда была мейсенского фарфора, а серебряные столовые приборы подчёркивали содержимое. Ну и чёрный, липкий хлеб, с торчащими из него остями и семенами непонятно каких сорняков, пикантно смотрелся на изящной хлебнице.

— Что это, Ваше императорское величество? — с ужасом спросил выдающийся деятель русской культуры.

— Это обед, который может себе позволить простой мужик. Кушайте, Константин Петрович.

— Я... Я не буду такое есть, Ваше императорское величество.

— Отчего же, любезнейший Константин Петрович? Вы же выступаете за то, чтобы мужик питался тем же, вот сами и отведайте.

— Я никогда не говорил о том, что мужика нужно кормить помоями!

— Но Вы утверждали, что условия жизни мужика вполне достойны, и потому кушайте. — я добавил в голос железа.

Бледный Победоносцев взялся за хлеб и, морщась от отвращения, стал его есть, прихлёбывая суп, чтобы хоть как-то пропихнуть в глотку горьковатую массу.

— Андрей Ефимович, принесите сюда весь каравай, и не отпускайте драгоценнейшего Константина Петровича, пока он не скушает его весь, до крошки.

Победоносцев с ужасом смотрел на меня.

— Пётр Николаевич — попыталась заступиться за несчастного Победоносцева Ирина Георгиевна — можно ли заставлять благородного человека есть такое?

— Ирина Георгиевна, помните, как мы с Вами на прошлой неделе посетили деревню, неожиданно свернув с тракта?

— Конечно, помню. Это было ужасно! Такая нищета!

— А помните, как мы вошли в избу, где истощённая хозяйка укладывала в самодельный гроб двух маленьких девочек, умерших от голода?

Ирина Георгиевна заплакала.

— Я навёл справки. Деревня принадлежит вот этому упырю. Сейчас он явился ко мне уговаривать, чтобы я, своими руками, продолжал морить голодом своих подданных, своих братьев и сестёр.

— Это неправда, Ваше императорское величество! — вскочил Победоносцев — И я не буду есть это!

Присутствующие за столом с ужасом смотрели на происходящее

— Вы не выйдете из-за стола, пока не скушаете всё, любезнейший Константин Петрович! Я специально привёз из злосчастной деревни этот хлеб, чтобы вдоволь им Вас накормить. Кушайте.

Видимо что-то в моём лице впечатлило Победоносцева, и он, плюхнувшись на стул, сунул в рот очередной кусок, и, брезгливо морщась, начал жевать.

Победоносцев всё-таки съел не весь каравай, а только четверть, но ему и того хватило. После обеда он был отпущен домой, где с ним приключились колики. Помучавшись двое суток, не слишком старый ещё мужчина отдал свою чёрную душу дьяволу. Вскрытие обнаружило многочисленные прободения кишечника остями, содержащимися в хлебе. На похороны Константина Петровича пришла только жена и священник, да и тот, торопливо пробормотав положенную требу, тут же отправился восвояси.

Всё имущество Победоносцева я конфисковал, жену отправил в монастырь, а вырученные деньги направил на продовольственную помощь голодающим крестьянам.

Больше с просьбами запретить народное образование ко мне никто не обращался.

Стоит лишь добавить, что в народной речи появилось выражение 'Победоносцев каравай', этакий жутковатый аналог Демьяновой ухи, и угроза: 'Накормлю как Победоносцева'.

* * *

На Дальнем Востоке крепко запахло порохом. Получив хорошую пощёчину на Балтике, англичане решили натравить на нас Китай, и принялись накачивать его оружием.

Впрочем, хитромудрость англичан неожиданно сыграла злую шутку с ними самими: согласно нашей с королём Эдуардом договорённости, мы оставили себе захваченные корабли, отпустив экипажи и десант домой. В России и союзных нам государствах тема попытки английской интервенции была объявлена табу и даже изъяты тиражи газет, где было упоминание об этом событии. Ту же процедуру проделали в Англии и союзных ей странах. И как раз это оказалось стратегической ошибкой англичан! Если западные люди привыкли думать так, как велит начальство, то русский человек не терпит насилия над своей совестью, и если что-то запрещено для обсуждения, то именно оно и станет самой злободневной темой.

Тут же поползли самые невероятные слухи, родились сотни вариантов произошедшего, совершенно фантастические прогнозы на будущее. И очень приятным сюрпризом оказалось то обстоятельство, что ни один человек не обвинял в военном столкновении Россию, и все искренне радовались поражению англичан. Для меня стало открытием, что радовались даже гвардейцы, попытавшиеся поднять бунт, но под жерлами орудий сложившие оружие.

Теперь, судя по всему, пришла пора этим ребятам кровью смыть позор участия в перевороте. Но их черёд придёт, когда заговорят пушки, а пока срочно сформированные железнодорожные войска в составе двух корпусов, строят железную дорогу на Дальний Восток.

Впрочем, и это позже. Для начала в Германию, САСШ и в Японию отправились дипломатические миссии с очень простым вопросом: ДОКОЛЕ? Доколе, с грацией слона в посудной лавке, в мире будет править дряхлеющее, а главное, потерявшая свою главную ударную мощь, королевство? Самолёты кроют броненосцы как бык овцу, что показали недавние стычки в Финском заливе, которые уже получили в американской печати название 'Балтийский инцидент'. Совсем недавнее столкновение в бухте Золотой Рог, когда китайская эскадра из трёх новейших броненосцев пяти тяжелых крейсеров и кораблей поддержки, попыталась атаковать русскую эскадру из броненосца и трёх крейсеров, два из которых были лёгкими, подтвердили, что разгром флота авиацией не случайность, а правило. Во время боя в бухте Золотой Рог, самолёты прицельно лишили хода все китайские корабли, причём первой же атакой! После этого на китайский флагман был сброшен вымпел с ультиматумом, который командующий отверг, и его флагман немедленно был утоплен. После чего остальные корабли подняли белые флаги. Весь ход боя был снят с самолёта, в довольно приличном качестве, и снабжён титрами, объясняющими суть происходящего. Вывод из фильма, который вскоре показали во всех крупнейших городах Европы и Америки правители сделали сами: покупайте и стройте самолёты.

А самолёты мы строим уже в больших количествах, и продаём без ограничений. И лицензии продаём, и недавно сконструированные авиационные торпеды, и обучаем лётчиков новейшей тактике...

А раз броненосный флот не является сегодня важнейшей силой, то ату, ребята, забирай у англичан колонии!

В САСШ все газеты напечатали моё открытое письмо Льву Толстому, правда, вымарав мой пассаж о резне североамериканских индейцев, но крупными буквами пропечатав слова о трагедии тасманийцев и австралийцев. Американская общественность взвыла! Всем вдруг стало ясно, что Австралию надо немедленно освобождать, а после её освобождения нужно срочно освобождать Индию. При этом становится понятным, что на Африку силёнок немного не хватает, увы и ах. Пришлось написать письмо американскому народу, что всю Африку Россия освободить не может, но Южную Африку, таки защитит. Правда, там англичан ещё мало, но буры и сами те ещё угнетатели, так что кого наказать, мы найдём.

Срочно, буквально в течение полугода, в Вашингтоне собрался международный конгресс, который журналисты тут же окрестили 'Консилиум у кровати Больного Человека Европы'. Прибыли главы важнейших государств планеты, лишь в редких случаях их представляли министры иностранных дел или наследники престола. Так от Германской империи был канцлер Бисмарк. Османскую империю представлял Кючюк Мехмед Саид-паша, а Австро-Венгрию эрцгерцог, наследник престола, Карл Людвиг Австрийский. Лично прибыли французский президент, бразильский император Педру II, президент Аргентины генерал Хулио Архентино Рока... Много кого было. Не было лишь представителей Великобритании. Мировое сообщество решило сожрать эту, до печёнок всем надоевшую страну. Единственная держава, которая подняла свой голос в защиту Великобритании, оказалась Голландия, да и то из опасения, что следующей раздербанят её.

В период подготовки Вашингтонской конференции я, турецкий султан Абдул-Хамид Второй, австрийский император Франц-Иосиф Первый, испанский король Альфонс Двенадцатый, французский президент Франсуа-Поль-Жюль Греви, личный представитель американского президента госсекретарь Томас Баярд и личный представитель японского императора Муцухито, Иноуэ Каору общались постоянно и очень плодотворно. Собственно, именно на этой конференции мы разделили мир, что потом зафиксировали в Вашингтоне. Для России я выбрал Манчжурию, Синьцзян, Корею, ЮАР, Гамбию, британскую Гвиану и острова Тринидад и Тобаго в Карибском море. Острова эти, как и Гамбия некогда были колониями Курляндии, отнятыми англичанами. Пришла пора возвращать украденное. На большее у России просто не хватит сил. В последний момент я вспомнил о Мальте, просившейся под руку императора Павла Петровича, и заявил свои претензии на этот остров, на что все благодушно махнули рукой: забирай, мол, если хватит сил отобрать.

США, как и собирались, выбрали себе Австралию и Индию, а французы забрали себе английские колонии в Юго-Восточной Азии. Турции возвращались их владения в Средиземном море, а Японии доставался Квантунский полуостров и право дальше расширять владения в Китае. Испания возвращала себе Гибралтар и владения в Северной и Западной Африке. На большее у неё просто не хватит сил. Австрияки оказались самыми скромными: они застолбили за собой право оккупировать всю Италию, на чём и успокоились. А вот Германия не участвовала в работе конференции, объявив, что не признаёт её законной. В этом же заявлении была выражена моральная поддержка Великобритании, которую кайзер Фридрих не торопился закрепить дипломатическими и военными усилиями.

Надо сказать, что англичане растерялись: с одной стороны, надо собирать коалицию и бить негодяя, покусившегося на святое, а с другой стороны в коалицию с тобой вступать никто не хочет, даже Германия постаралась остаться в стороне, ограничившись одним необязательным заявлением. А остальные наоборот, все хотят побить тебя... Обидно, да.

Разведка доложила, что Великобритания бешеными темпами начала строительство воздушного флота, строя у себя сразу три авиазавода, и скупая все самолёты, до которых может дотянуться. Ну и почти все авиамоторы, продаваемые нами, шли в Англию. Кое-что они уже стали выпускать сами, причём не копии, а собственные конструкции. Жаль только, что их собственные конструкции были сильно пожиже, чем предлагали мы. Но англичане были полны решимости взять реванш и поставить на место русского агрессора. Именно русского: в Великобритании вспыхнул патриотический угар, пресса во всех бедах обвиняла Россию, а меня возвели в статус вселенского зла, по сравнению с которым сам сатана невинный козлик.

Англичане тысячами записывались в авиацию, причём многие — с собственными самолётами. Однако, из-за перенасыщенности авиации аристократами, в большинстве своём никогда не служившими и презирающими армейскую дисциплину, этот род войск мгновенно разложился, и вместо боевой учёбы летуны пьянствовали и обещали разбить русских одной левой.

Флот срочно устанавливал на корабли всё, что только можно использовать в качестве зениток, и готовился умирать: в победу над авиацией моряки не верили. Впрочем, флотские озаботились спасательными средствами, и учились ими пользоваться. Армия и так была второстепенным образованием, а в преддверии воздушной войны о ней и вовсе забыли.

Это хорошо. Англичане втянулись в гонку вооружений, и, судя по всему, к войне подойдут с неправильным набором средств вооруженной борьбы. Просто замечательно, что они повторяют все ошибки догоняющей стороны, на этом и сыграем.

Конец первой книги

Для подготовки обложки издания использован фотоколлаж работа автора.