И тут в дверь мою кто-то стучит. На пороге стоит Герольд, с видом весьма важным и официальным.
— Рыцарь Макмагон! Вас желает видеть Его Величество! — провозглашает он прямо с порога. Я удивлен.
— Зачем? — спрашиваю первое попавшееся.
Герольд меряет меня своим высокомерным взглядом. Потом отвечает:
— Никогда не задавайте таких вопросов. Во-первых, это неприлично. Если Его Величество изъявляет желание Вас видеть, значит, таково его желание, вот и весь ответ на вопрос "зачем?". Если же Вас интересует, о чем Его Величество хочет с Вами побеседовать, то я об этом не уведомлен. Я тоже не задаю Его Величеству вопросов. Я только исполняю указания Его Величества!
— Ладно! — соглашаюсь я, не собираясь вступать с Герольдом в споры. — И что дальше?
— Его Величество желает видеть Вас немедленно! — торжественно произносит Герольд, продолжая смотреть на меня, абсолютно не мигая.
— Прямо сейчас? Но я занят! — пытаюсь я протестовать.
— Его Величество не любит, когда его желания исполняются ненадлежащим образом! — официальным тоном вещает Герольд. — Его Величество будет очень недоволен таким Вашим поведением! В Ваших интересах исполнить волю Его Величества!
Что мне остается делать? Приглашение выглядит чрезвычайно настоятельным, и, как видно, отклонить его я никак не могу. Я поднимаюсь с кровати, на которой только что лежал.
— Форма одежды — парадная! — сообщает мне в виде пояснения Герольд. После чего объявляет, что он будет ожидать меня в коридоре. Проявив все-таки хоть какую-то деликатность, он выходит из моей комнаты. А я начинаю одеваться.
Ох уж мне эта "парадная форма одежды"! Кто только придумал эту самую форму, и почему, скажите мне, из всех видов одежды она самая неудобная? Из каких таких соображений ее изобрели именно такой?
Все эти мысли проносятся у меня в голове, покуда я натягиваю на себя узкие панталоны, пытаюсь втиснуться в туфли с большими золочеными пряжками, и расправляю кружевные манжеты. Оглядываю себя в зеркало, и наблюдаю там расфуфыренного типа с весьма недовольным выражением лица и не слишком опрятной прической. Наскоро причесавшись, я все равно никак не могу понравиться себе.
На голову я надеваю шляпу с длинным белым пером. Снова смотрю на себя в зеркало. Поля шляпы скрывают половину моего лица, что от нее и требуется.
Выхожу в коридор. Герольд, как и обещал, стоит в позе торжественной статуи прямо возле моих дверей. При моем появлении Герольд критическим взглядом проходится по моему одеянию сверху донизу, и остается им очень недоволен.
Безо всякого предупреждения, он быстро начинает что-то в моей одежде поправлять, одергивать, заправлять и выпускать. Я стою, слегка расставив руки, чувствуя себя весьма глупо.
— Примерно вот так! — говорит, наконец, Герольд, хотя в его интонации явственно читается, что идеала ему достичь не удалось. Подведя меня к ближайшему зеркалу в коридоре, он демонстрирует мне меня самого, как бы заново знакомя нас — вот, мол, ознакомьтесь, Рыцарь, с внешним видом, достойным аудиенции у Короля!
— А теперь, — объявляет Герольд не терпящим возражений тоном. — Я препровожу Вас на аудиенцию с Его Величеством!
И, приняв вид еще более важный и торжественный, повернувшись в нужном направлении, начинает степенно вышагивать вдоль коридора. Причем шествует ровно по его середине, что вынуждает меня следовать несколько сбоку и сзади от этого официального представителя монаршей воли.
Не смотря на заявление Герольда о большой срочности дела, наша с ним процессия двигается не слишком спешно. Со стороны она выглядит весьма торжественно, однако никаких сторонних наблюдателей, способных дать ей такую оценку, мы не встречаем.
Но я уже привык, что существующие порядки и правила зачастую бывают труднопостижимы. Прежде, чем вникать в глубинную сущность каких-либо категорических требований, следует безусловно принять сам факт их существования, и беспрекословно им подчиниться. Поэтому я, не пускаясь в дальнейшие умствования, пытаюсь подстроить свой шаг под мерный метроном Герольда, мысленно силясь проникнуть в свое ближайшее будущее.
Что я знаю о Короле? Знаю только то, что он здесь самый главный. Главный персонаж в Пьесе, и, соответственно, главная фигура в межсценной жизни. Следовательно, мне с ним следует держаться по возможности почтительно, всячески выказывать свое к нему уважение — уважение к его роли в Пьесе и общественной жизни. Вполне вероятно, что этот человек заслужил право на главную роль своими выдающимися личностными качествами. Возможно, что он — самый талантливый из актеров. Возможно, что никто, кроме него, просто не справился бы с той ролью, что вынужден исполнять он.
Короля до этого я имел счастье видеть за общей трапезой, да еще на Сцене, в недавнем Акте Пьесы. Пару раз мы сталкивались с ним почти нос к носу, но каждый раз он проходил мимо меня, как будто в упор не замечая. Памятуя наставления Барона, я не предпринимал никаких самостоятельных попыток завладеть его вниманием. До сегодняшнего дня Король старательно делал вид, что факт моего существования ему неизвестен, и это ему блестяще удавалось.
И вдруг — он приглашает меня на аудиенцию! Возможно, мне следует гордиться подобного рода приглашением. Весьма вероятно, такая честь выпадает далеко не каждому актеру. Какому-нибудь второстепенному персонажу вряд ли приходится даже мечтать удостоиться личной аудиенции Короля!
Я все больше склоняюсь к мысли, что предстоящая аудиенция — знак высочайшего ко мне расположения. Наверное, я должен испытывать глубокую благодарность за оказанную мне честь. И, наверное, мне сразу же надлежит высказать свою признательность в его адрес!
Тем временем, мы с Герольдом выходим на просторы Центрального Зала, и торжественно пересекаем его по направлению к дверям в Актовый Зал. У этих дверей мы и останавливаемся. Герольд поворачивается ко мне и еще раз взыскательно осматривает мой наряд. Едва заметно морщится.
— Вам следовало бы посетить мои занятия по теории и практике куртуазного маньеризма! — говорит он мне. — У Вас, Рыцарь, я замечаю практически полное отсутствие хороших манер. Это способно сказаться на Вашей судьбе самым печальным образом!
Я поспешно киваю, давая понять, что принял его рекомендации к сведению и уделю им значение, какого они заслуживают.
— А сейчас я дам Вам бесплатные рекомендации, — далее говорит мне Герольд. — Тем более, что Вы в них отчаянно нуждаетесь. Сейчас я войду в зал, и объявлю Его Величеству о Вашем прибытии. Вы в это время стоите у двери, ни в коем случае не обнаруживая своего присутствия. Вы наблюдаете за мной. Когда я сделаю такой вот жест, — Герольд демонстрирует мне сложную конфигурацию своего тела и рук, — вы прошествуете в зал. С порога Вы обязаны сделать такой вот поклон. Смотрите!
Герольд изображает сложную пластическую композицию, в которой участвуют все части человеческого тела, причудливо изгибаясь и прогибаясь. После чего требует от меня, чтобы я воспроизвел изображенный им этюд с возможно большей точностью. Я честно пытаюсь это сделать, но результаты моих упражнений Герольда не впечатляют.
Еще раз он повторяет свою пантомиму, и еще раз я старательно пытаюсь ее воспроизвести. После чего вопросительно смотрю на Герольда. Его взгляд, даже сквозь все его напускное бесстрастие, сверкает отчаянием.
Интересно, думаю я, неужели из-за этого моя аудиенция с Королем может не состояться?
По-видимому, та же дилемма терзает и сознание Герольда. Мне становится его жалко.
Я нахожу единственный возможный в этой ситуации выход. Я еще раз изображаю церемониальное приветствие, пытаясь исполнить его максимально униженно и раболепно. Выражение лица Герольда неожиданно светлеет.
— Вот! — отмечает он почти радостно, и, на секунду отдав должное моей старательности, готов продолжить объяснение сложных правил дворцового этикета.
— На Сцене Вы увидите сидение, специально предназначенное для Вас. Дойдя до него, Вы должны еще раз засвидетельствовать свое почтение Его Величеству. Соблаговолите еще раз показать мне, как это у Вас получается.
Я снова совершаю весь комплекс надлежащих физических упражнений. При этом мысленно отмечая, что от раза к разу это удается мне все непринужденнее. Герольд разделяет мое удовлетворение результатом собственных усилий.
— Шляпу в присутствии Его Величества не надевать! — дает он мне дальнейшие инструкции.
— Наверное, я вообще зря взял ее с собой? — задаю я ему вопрос.
Герольд смотрит на меня почти с возмущением.
— Шляпа обязательно должна быть у Вас в руках! — говорит он мне тоном, не допускающим никаких в этом сомнений. И я безусловно принимаю в свое сознание эту непреложную истину. Герольд продолжает:
— Без соизволения Его Величества на стул не садиться! Беседу первым не начинать! Вопросы не задавать! Обращаться к Его Величеству только "Ваше Величество"! Можно — "Ваше Королевское Величество". Такой экспромт допускается. Вести себя сдержанно, вызывающих поз не принимать! Его Величество сам соизволит определить, когда начать аудиенцию, а когда ее закончить. Безусловно следовать его пожеланиям! По окончанию аудиенции немедленно покинуть помещение! Перед этим — два раза поклонившись! Один раз — встав со стула, второй раз — у дверей. Движение к дверям осуществлять спиной вперед, чтобы не показывать Его Величеству свою спину! Это считается ярким признаком дурного тона! Все усвоили?
Я киваю головой, при этом Герольд снова меряет меня взглядом, исполненным великого сомнения. В конце концов, он решительно отставляет в сторону все свои душевные тревоги и терзания. Подходит к двустворчатой двери в Актовый Зал, и медленно, торжественно, распахивает их. Застыв на мгновение в проеме, он начинает свое движение вглубь, размеренно и четко печатая шаги своими туфлями. Звук его шагов раздается под сводами Актового Зала, придавая всему образу Герольда какую-то дополнительную торжественность. Совершив ровно три шага, Герольд останавливается, застывает на целую секунду в совершенно неподвижной позе, после чего совершает не лишенный изящества поворот в направлении, где, по-видимому, и находится Король.
— Рыцарь Макмагон! — объявляет он звучным, хорошо поставленным голосом, что даже я сам поневоле залюбовался, как красиво и внушительно может звучать мое собственное имя, — Просит аудиенции Его Величества!
"Просит!" Кто кого просит об аудиенции? Впрочем, совсем не эти вопросы меня должны заботить в этот момент. Оказавшись в атмосфере высокого официоза, я подвергаюсь едва ли описуемому волнению. Я мысленно еще раз повторяю все полученные от Герольда инструкции касательно правил поведения в присутствии Короля, и уже отнюдь не так уверен, что столь хорошо их усвоил.
Тем временем Герольд, находящийся в зоне моей видимости, делает, наконец, тот самый жест, который и должен был предварить мое появление в помещении актового Зала. Сняв шляпу, я, стараясь по возможности подражать манере поведения Герольда, вхожу в Актовый Зал, поворачиваюсь, и, даже толком не видя кому, совершаю тот самый отрепетированный заранее поклон-реверанс.
Подняв глаза, я, наконец, могу лицезреть Короля во всем блеске его величия.
Его Величество восседает на троне, стоящем на возвышении Сцены. В ореоле света, льющегося откуда-то сверху, его золоченые одежды просто ослепляют своим ярким блеском. Потрясающее зрелище!
— Идите к Его Величеству, — не шевеля губами, шепчет мне Герольд. — Стул видите?
Я вижу стул, стоящий у самого подножия трона, и выглядевший на фоне всего окружающего великолепия довольно сиротливо. Как видно, это место и предназначается мне.
Я двигаюсь по направлению к Сцене, а дойдя до нее, восхожу на нее по боковой лестнице.
Я впервые вступаю на Сцену! На то самое место, где разыгрываются все главные мировые события, где и происходит вся настоящая жизнь. Где плоды каждодневной работы всего многочисленного сообщества актеров выливаются в полнозвучный заключительный аккорд Спектакля!
Подойдя к предназначенному мне стулу, я вовремя вспоминаю наставления Герольда, и поспешно совершаю поклон в сторону человека, восседающего на троне. Поклон выходит не таким уж изящным, и я панически соображаю, не сделать ли еще один? Или же именно этим я нарушу еще какое-нибудь правило?
— Садись! — обращается ко мне Король, избавляя от нарастающей мысленной паники.
— Спасибо, Ваше Величество! — произношу я, и присаживаюсь на стул. И поднимаю глаза на Короля.
Вблизи Король смотрится еще более эффектно, чем издали. Я смотрю на него снизу вверх, и яркий свет бьет мне прямо в глаза. И от этого кажется, как будто сам Король излучает сияние.
Король молчит, наверное, для того, чтобы я мог полностью проникнуться величественностью его образа.
— Ну, что? — обращается он ко мне по прошествии некоторого времени. — Нравится тебе тут у нас?
Тон его речи не кажется мне таким уж официальным. Вроде бы даже некоторое дружелюбие чудится мне.
— Да, Ваше Величество! — поспешно отвечаю я, и замечаю, что Король удовлетворенно кивает мне в ответ головой.
— Так я и думал, — замечает он. И тут же задает следующий вопрос. — А что ты знаешь о нашем мире? Какое представление ты имеешь о Пьесе, в которой тебе предстоит принять участие?
Такого вопроса следовало ожидать! Но стройный ответ на него мне дать очень сложно. Ведь каждый день я узнаю об окружающем меня мире так много нового, и каждый раз мое представление о нем меняется до неузнаваемости. Вместе с тем, я ощущаю, что сейчас не время, и не место для излияния своих собственных, крайне невнятных и сумбурных впечатлений. Сейчас от меня требуется ответ совсем иного рода. И тут, как мне кажется, уместнее всего было бы просто пересказать все то, что сообщал мне о мире и о Пьесе Барон.
И я начинаю старательно, по памяти, пересказывать баронские лекции. И одновременно отмечаю, что Король вполне доволен тем, что слышит из моих уст.
— Так, так, — приговаривает он на протяжении всего моего рассказа. А потом задает вопрос. — Кто преподал тебе сию мудрость?
Я честно отвечаю на этот вопрос.
— Понятно, — снова говорит Король. — А теперь слушай, что я тебе скажу!
Он делает многозначительную паузу и, как мне кажется, смотрит мне прямо в глаза.
— Барон, конечно, прав. Мир наш прямо-таки пропитан творчеством, и каждый его обитатель имеет полную и безусловную свободу творческой самореализации в той роли, что ему досталась в нашей Пьесе. Причем не только в качестве актера, но и сценариста, и, я бы даже сказал, драматурга! Особо одаренные личности могут проявить и свои режиссерские способности! Да, это и есть настоящая, истинная свобода творчества! Как сказано у классика — "Театр — это жизнь, и в нем актеры — люди"!
Цитата неожиданно оказывается мне знакомой, что я и спешу продемонстрировать своему собеседнику серией мелких утвердительных кивков. Король, между тем, продолжает:
— Именно в условиях Пьесы всякая личность, способная к творчеству, имеет полную возможность проявить себя, раскрыть весь спектр присущих ей талантов и способностей. И в этой связи я спрашиваю тебя — как видишь ты свою собственную роль в нашей общей Пьесе?
