Прекрасный из ночи

— Не говори так, чужеземец, — в глазах Чекера на мгновенье вспыхнули огоньки злобы, — Труден и долог путь. Терпение мое на исходе. Разве подобен я богу? Никто не одарил меня двумя жизнями!

— Прости, если в речах моих ты услышал обидное слово. Но все время, сколько знаю тебя, ты представлялся мне совсем иначе. Казалось, в груди твоей сердце из кремня, слез радости не ведают очи, холод и ветер не гнетут плоть.

— Я всего лишь обычный смертный. Иногда и моя душа наполняется страхом. Но хватит болтать. Пора поворачивать на юго-восток. Двигаясь вдоль русла вниз по течению, мы рано или поздно достигнем Мари, — Чекер рассмеялся мелким недобрым смехом. Серые зубы зло сверкнули, исказив до неузнаваемости знакомое лицо. Никогда еще Ихетнефрет не видел его таким. "Что случилось? — мучался вопросом хранитель свитков. — Неужто усталость заставила его позабыть обо всем на свете? Или мысли о скорой награде блистающими на солнце драгоценностями ослепили его".

Караван неспешно двинулся в указанную Чекером сторону. Лица погонщиков также преобразились. Глаза светились едва скрываемой радостью, улыбки стыдливо прятались в бородах. Все с нетерпением ожидали окончания путешествия. Усталые люди мечтали о теплой харчевне и кубке вина. Когда напиток богов благостной теплотой растечется по жилам, когда огонь очага согреет замерзшее тело, когда смех и веселье воцарятся вокруг, тяготы долгой дороги уйдут в прошлое, превратятся в нелепый пугающий ночной кошмар. Мир подобен сну. Кажется, сейчас проснешься, и прочь исчезнут невзгоды и горести. Но порой пробуждения приходится ждать слишком долго. Смерть заменит его.

Сердца путников замерли в ожидании. Где долгожданный Мари? Где высокие крепостные стены, башни и стража? Где крики детей, женщин, базарная суета и шум ремесленных мастерских? Город спасительный, пристанище одинокому страннику, псом бездомным скитающимся по пустыне, где ты? Пусть радуют взоры твои храмы и дома, огороды и сады, каналы, полные вод, дарующих жизнь урожаю. Где ты, дворец светлого Ику — Шамагана, славного правителя Мари?

День догорал. Ра, будто залитый кровью раненый воин, склонился над землей, бросая багряные отблески на густые облака. Степь подернулась легкой дымкой, а прибрежная зелень скрылась в сером тумане речных испарений.

— Я вижу, вижу его! — истошно закричал один из погонщиков.

— Что случилось, кого ты видишь? — испугался Чекер.

— Посмотри же туда... Мари, Мари! — не унимался караванщик.

— Да это река петляет по степи.

— Нет, истину говорю тебе! Мари показался...

Чекер, не сказав ни слова, ударил осла бичом, ускоряя шаг. Уставшее животное едва переставляло ноги, сбивая копыта. Но проводник был непреклонен. Предчувствие скорого отдыха завладело им.

Спутники Ихетнефрета, затаив дыхание, наблюдали за Чекером, ожидая услышать доброе слово. Но он молчал, боясь не оправдать надежд, поколебать веру в собственную непогрешимость.

Вскоре из речного тумана серо-коричневой полосой показались городские стены. Кое-где уже виднелись одинокие огни.

— Действительно, Мари, — равнодушно произнес Чекер, и вздох облегчения преобразил изможденные лица. — Вот оно — место, где пастухи умножают стада, куда с богатой добычей возвращаются рыбаки и птицеловы, где зерна вдоволь и множество всякого пропитания...

Погонщики тихо рассмеялись. Теперь они твердо уверовали в то, что насытят чрева питьем и едой, найдут отдых и теплую постель.

После тяжелого дневного перехода каждый шаг давался с трудом. Казалось, город все время стоял на одном месте, не желая принимать в себя измученных долгой дорогой. Уж солнце скрылось за горизонтом, а караван продолжал путь.

Как странник, застигнутый песчаной бурей в пустыне, жаждет достигнуть живительного источника, так и Ихетнефрет мечтал коснуться спасительных крепостных стен. Умерли иные стремления, все радости жизни померкли в одночасье. Тягостное, длительное ожидание, подобное предчувствию смерти, иссушило душу. Все знают, что ее не минуешь, но никто не ведает, когда она постучится в двери.

Мари медленно приближался. Из сгущающегося мрака вырастали сторожевые башни, озаряемые кострами ночных караулов. Запоздалые путники спешили к городским воротам, подгоняя полусонных животных, запряженных в громоздкие повозки. Крики людей и скота звучали в ушах все яснее, дым очагов проникал в ноздри, успокаивая и возбуждая одновременно.

Внезапно перед глазами путешественников возникла фигура рослого воина, незаметно отделившаяся от стены. Его медный шлем тускло блестел, а кожаный панцирь казался абсолютно черным, делая человека подобным тени.

— Кто такие? — бесцеремонно спросил стражник, еще крепче сжимая древко копья. Другая рука его невольно коснулась боевого топора, воткнутого за широкий пояс.

— Посланники славного Бенхадада, — важно ответил Эбихаил.

— Это еще кто?

— Купцы с берегов Верхнего моря, — пришел на выручку Чекер, — везем в светлый Мари медь и ткани, золото и украшения... Да продлят боги годы мудрого Ику-Шамагана...

— Купцы? — голос воина заметно смягчился, — Идите живее, не то останетесь ночевать под городскими воротами, словно бродячие псы... — он махнул рукой, приказывая путешественникам поскорее войти в город.

Улицы тонули во тьме. Редкие костры едва могли осветить их. Высокие, в большинстве своем двухэтажные дома, лишенные окон, чудились злыми великанами. Чужой город и незнакомые люди вселяли в сердце страх, но писцу было уже все равно. Он полностью положился на Чекера, неплохо ориентировавшегося в замысловатом переплетении тесных улочек. Петляя по однообразным переулкам, Ихетнефрет воображал себя в таинственном подземелье заброшенного храма, или, того хуже, — в лабиринтах Нижнего мира, где правят Инну и праведноголосые. Сердце стучало все громче. Он уже жалел, что отправился в столь дальний путь, где все вокруг выглядело чуждым, неведомым и враждебным.

Невольно он взглянул на Мафдет. Она сидела на повозке, уставшая и изможденная, но взор ее был ясен, глаза полны любопытства. Ужас, внушаемый непознанным, ей неведом.

"Странная девушка, — думал Ихетнефрет, — порой мне кажется, будто она бесстрашна, как львица. Тяготы и невзгоды переносит молча, не проронив ни слова. Ни разу не слышал я от нее жалоб и стонов. Взглядом и улыбкой она невольно упрекает меня за слабость и малодушие. Есть в ней неведомая, скрытая сила..."

Увлеченный собственными рассуждениями, Ихетнефрет не заметил, как караван прибыл в какой-то двор, полный людей и животных. Кругом царила суматоха и неразбериха. Малознакомая речь, крики Чекера, рев ослов терзали засыпающий разум. Из невнятных фраз проводника Ихетнефрет с трудом понял, что ему и Мафдет необходимо взять вещи и идти внутрь дома. Новые запахи, нелепые картины, свет факелов, снующие взад и вперед горожане в незнакомых одеждах... Ничего не понимая, нагруженный поклажей, он шел куда-то вверх по крутой лестнице... "Ханусенеб, где же он? — мысли едва шевелились в опустошенной голове, — Куда он провалился? Какая странная штука судьба... Играет она человеком, как волны морские деревянной щепкой. Думаем мы, что в силах сами решать, как нам поступить. Но нет же! Чья-то чужая воля творит все за нас. Мог ли год назад помыслить я о том, что окажусь так далеко от милого сердцу Унут?"

Не помня себя от усталости, Ихетнефрет очутился на втором этаже здания в темном коридоре, едва освещенном слабым пламенем масляного светильника. Черное пятно на стене превратилось в занавеску из тростника. Чьи-то руки легко подтолкнули писца, и он вместе с Мафдет оказался в помещении, скорее похожем на склеп, нежели на пристанище живых. Мерцающее пламя с трудом осветило глиняные лежанки. Мягкие теплые овечьи шкуры манили к себе. Едва держась на ногах, Ихетнефрет сбросил в дальний угол мешки с припасами и дарами Джосера.

Присев на лежанку рядом с Мафдет, писец слабеющим взором смотрел на Ханусенеба. Тот принес два кубка вина и несколько лепешек ячменного хлеба. Терпкий приятный вкус распространился по всему рту, спасительной теплотой проникая в тело. Нехитрый ужин показался лучше царских угощений, а жесткая постель чудесней дворцового ложа.

Хмельной напиток не позволил сопротивляться непонятным видениям чужого мира. Глаза закрывались и руки слабели. Они коснулись Мафдет, чувствуя, как уходит жизнь, поглощаемая сном. Больше ничего не существовало, все исчезло вокруг, и бесконечный океан мрака принял в себя двух влюбленных.

Ночью Ихетнефрет упал с лежанки и пытался забраться обратно, однако, вспомнив, что есть вторая, не стал беспокоить Мафдет. Теплая, мягкая шкура в одно мгновение возвратила его в царство сна и забвения. Ему снилась возлюбленная, облаченная в одеяние владычицы Та-Кем. Глаза ее переполняла неизъяснимая печаль. Едва заметная тихая улыбка застыла на любимом лице, делая похожим его на восковую маску. Странное чувство охватило хранителя свитков. "Боги ведут меня по намеченной дороге, — мысли, рождаемые в потаенных глубинах сознания, тщательно скрываемые днем, лениво текли в неизвестность. — Все складывается как нельзя лучше. Чего желать еще? Рядом любимая девушка и верные, надежные спутники. Но может ли счастье продолжаться вечно? Скоро наступит ему конец. Судьба готова нанести удар в неподходящее время. Я ощущаю опасность, но самое ужасное то, что она исходит от Мафдет. Может быть, она предаст меня или возьмет мою жизнь? О, боги! За что вы послали столь тяжкую муку? Ожидание мучительно, неопределенность посеяла в душе страх и недоверие. Даже Чекер, и тот столь сильно изменился за прошедший день. Скрытая злоба поселилась в нем. Странные, пугающие тени прошлого воскресают, наливаются кровью... демоны зла набираются сил... Сомнения, страхи, тяжкие предчувствия охватили душу подобно заразе. В тоске разрывается сердце, злые духи проникают в постель. Одолели меня порождения ночи, сокрушают голову, истязают плоть, и, кажется, очарован я враждебным проклятьем, и обозначен устами смерти... Как рыб унесут меня воды судьбы в бездонное море, и стонет израненное тело. Высохнут груди кормилиц, ребенок лишится матери и негде уж голову преклонить... Луга родят "тростник слез", зарастут каналы, обратятся улицы в прах, превратятся глиняные кирпичи в грязь, и людей проклянут боги... Злая участь, зверем, всегда готовым укусить, преследует меня, как грязная одежда липнет она, подобная смертоносному вихрю, рожденному Сетхом в пустынях запада..."

Проснувшись, Ихетнефрет оказался в полумраке, не понимая до конца, жив он или мертв. Откуда-то извне до ушей долетали незнакомые слова и обрывки малопонятных фраз. Где он? Как тут оказался?

Глаза постепенно привыкли к слабому освещению, и он смог разглядеть крошечную комнату, не отличавшуюся особой роскошью. Убогие глиняные стены украшали плетеные тростниковые циновки с замысловатым геометрическим орнаментом, рассмотреть который так и не удалось. Поодаль стояли два деревянных табурета, составлявшие всю мебель. Лежанки, крытые овечьими шкурами... Вовсе не царские покои.

Мафдет, встав и приведя себя в порядок, с интересом наблюдала за возлюбленным.

— Приветствую тебя, мой господин. Отдохнул ли ты? — голос ее как всегда был ласков и приятен.

— Этой ночью я видел страшные сны. Демоны тьмы кружили надо мной, и ты была среди них... несчастья и беды нас поджидают, ведь радости и веселью всегда наступает конец...

— О, владычица Хатхор, что слышу я? — испугалась девушка. — Ты разлюбил меня, и я тебе надоела?

— Да хранят тебя боги, Ихетнефрет, и тебя, Мафдет, — неожиданно появился в дверном проеме Чекер, прервав беседу. — Как вы провели ночь?

— Сносно, — вяло ответил хранитель свитков.

— Вот и хорошо. Оставайтесь пока на постоялом дворе, а я покину вас на время. Необходимо встретиться с местными купцами, и заняться делами. Увидимся в полдень, — житель Гублу исчез за тростниковой занавеской.

— Ты не ответил мне, — продолжала Мафдет.

— Нет, нет. Как ты могла подумать такое. Я люблю тебя больше жизни, ты смысл моего существования. Но тяжелое чувство гнетет меня, лишая покоя. Что-то страшное и ужасное случится вот-вот... Не знаю что, но я кожей ощущаю приближение беды.

— Ради тебя я готова на любые испытания, уготованные судьбою. Пока мы вместе, ничто не страшит меня.

— Спасибо, любимая, — Ихетнефрет нежно обнял Мафдет, и на его глазах показались слезы. — Прости, но мне кажется, что я вижу тебя в последний раз...

— Не говори так, не гневи богов. Нет на свете силы, способной нас разлучить...

Внезапно в комнату вошел Ханусенеб.

— Любезничаете? — бесцеремонно произнес слуга Тота.

— Ханусенеб, да ты, кажется, пьян? — удивился Ихетнефрет.

— Что в том особенного? Выпить за завтраком кубок доброго вина — невелико прегрешение. Могу и вам дать тот же совет. Спустимся вниз. Здесь довольно пристойная харчевня.

— Действительно, почему бы нет? — поддержала жреца Мафдет.

— Будь по-вашему, я согласен, не то от голода окончательно помутится рассудок, — сдался Ихетнефрет.

Все трое по коридору, крытому тростниковой крышей, вышли во внутренний дворик, полный вьючных животных, душистого сена и множества людей. Ихетнефрет и Мафдет в сопровождении Ханусенеба спустились вниз и оказались в трактире, где можно перекусить и утолить жажду. Местные завсегдатаи и приезжие с интересом рассматривали пришельцев, обмениваясь отрывистыми репликами. Мысленно писец разделил присутствующих на две группы. Одни из них имели приземистые коренастые фигуры, округлые лица, выступающие крючковатые носы, и походили на сонных сурков. Головы их были тщательно выбриты, в отличие от других, выглядевших более стройными и рослыми, имевших продолговатые лица, обрамленные густыми длинными бородами и волосами.

Круглоголовые, как прозвал про себя их Ихетнефрет, чем-то напоминали ему жрецов Черной Земли, и вели разговор на языке саггиг, а другие, длиннолицые — жителей оазиса, как внешне, так и по речам. Прозывались они, как потом узнал хранитель свитков, именем марту.

Необычные гости харчевни не на шутку заинтересовали торговцев. Странные одеяния, украшения и оружие произвели на них неизгладимое впечатление. Ихетнефрет в глубине души обрадовался, с благодарностью вспоминая Госпожу Замка Жизни и Тотнахта за щедрые дары.

Присев за свободный стол, Ханусенеб жестом позвал хозяйку заведения, пытаясь дать понять ей, что гости желают есть и пить.

— Вот безмозглый осел, свалился на мою голову. Того и гляди, мерзавец, не заплатит за еду и постой, — недовольно произнесла женщина.

Ихетнефрет улыбнулся:

— Неси лепешек и вина, да поживее!

Трактирщица онемела, никак не ожидав услышать от иноземцев звуки родной речи.

— Слушаюсь, господин, — резко изменившись в лице, с трудом проговорила ворчунья.

Посетители харчевни весело рассмеялись, одобрительно кивая в сторону Ихетнефрета.

— Правильно. Покажи этой змее, — крикнул один из них.

— Ты бы унялся, Урсахарабаба, — огрызнулась хозяйка, — нечем тебе заняться, старый греховодник. Лучше рассчитайся за выпивку.