25. Социо-пат: Наивное бунтарство

— Надо сказать, дерешься ты отвратно, — сказал сверху Сэм.

— Я не кулаками работаю, — прохрипел Лакруа, чувствуя боль в легких. Он приподнялся на локте и попытался отползти от противника. Ватанабэ шагнул следом.

— Ага, — сказал он. — Ты весь такой крутой, пока напротив кто-то слабый. В такие моменты я особенно ценю "дар", которым ты так не хотел делиться.

— Да пош-шел ты, — Виктор уперся ладонью в асфальт и встал на одно колено.

— Обидчивый как ребенок, — Ватанабэ улыбнулся. — И что будешь делать?

— Я умнее тебя! — Лакруа выплевывал слова, чувствуя, как изнутри жжет боль, смешавшаяся с унижением. — Поэтому я сделают вот так!

Рука, которой не упирался в землю, скользнула к поясу. Пистолет, отнятый прошлой ночью у Мастера, уставился на Сэма черным срезом дула. Лакруа забрал "Беретту", когда подручные схватили толстяка.

Улыбка Ватанабэ сделалась шире.

В руку вонзился стальной штырь, а миг спустя вены вспыхнули пожаром боли. Синие искры побежали по рукаву пиджака, пальцы судорожно сжались, и пуля, заряженная опасной сывороткой с грохотом вырвалась из ствола. Но Сэма уже не было на прежнем месте. Он подскочил к Лакруа и пинком выбил оружие из парализованной руки.

— Жульничество наказуемо, — осуждающе проговорил Ватанабэ и размашисто ударил коленопреклоненного Лакруа кулаком в лицо, с хрустом смяв переносицу. Трикстер повалился на спину. Судя по закатившимся глазам, Лакруа отправился в мутные дали нокаута.

— Отвратительно, — сказал приближавшийся Мастер. — Кошмарно плохо. Мало того, что устроил потасовку на улице, так еще и дал ему забрать пистолет. Ничего не знаешь, ничего не умеешь.

На лице англичанина не осталось следов вчерашней драки, но кислое выражение было куда ярче любых синяков. Мастер на ходу сунул за пазуху "Стигрил" и, подойдя, подобрал "Беретту".

— Да ты и сам не торопился закончить безобразие, — отмахнулся Сэм, вытирая кровь с лица. — Пока надо мной тут глумились, ты мерзко хихикал где-то в уголке. Уж я тебя знаю.

— Я покупал примус, — заявил Мастер с преувеличенным возмущением. — Да и вообще.

— Ага, вообще, — Сэм помассировал распухшую потемневшую скулу.

— Это, что ли, твой коварный враг? — Мастер пнул лежавшего без чувств Лакруа. Тот никак не отреагировал.

— Он самый.

— А в клинике твои девицы Шафельмана заломали.

— Вы там их не поубивали?

— Их поубиваешь, как же, — англичанин поморщился. — Целы, сами сдались, когда операцию на Винтерс закончили.

— Операция успешна?

— Вполне.

— Тогда можно и сдаться.

Сэм протянул вперед руки, и Мастер надел на них наручники.

Серо-стальной.

16

Три недели спустя

Клуб "Двадцать семь" гудел и сверкал огнями. Сегодня должно было состояться выступление Кэтрин Винтерс, и особый вечер собрал под крышей заведения множество важных и интересных гостей. Несмотря на всю скромность певицы, она пользовалась куда большей популярностью, чем сама считала. Сыграла свою роль и реклама. Вся стоянка была забита машинами, к парадному входу то и дело подъезжали такси. У дверей выстроилась очередь, которую старательно контролировал огромный охранник. Солнце садилось, окрашивая улицу в неоновые цвета ночной жизни.

В главном зале сновали официантки, спеша обслужить важных гостей за столами, на сцене готовились к выступлению музыканты, вспоминая последнюю репетицию и, как всегда, отчаянно труся. А где-то в глубине служебных коридоров, сидя в гримерной, Кэтрин Винтерс в последний раз скептически оглядела свое отражение. Парик, скрывавший выбритый участок волос на макушке, где сейчас красовался узкий красный шрам, был подобран идеально. Только ежедневно видевшая себя в зеркало Кэтрин могла заметить, что волосы не настоящие. И все же она волновалась.

— Картежник? — переспросила Винтерс, отведя взгляд от собственного отражения и посмотрев на Сэма.

— Шпана из Нового Орлеана, — подтвердил Ватанабэ и поправил свой багровый галстук, подмигнув ей в зеркале. Он снова был одет в безупречный черный костюм с белоснежной рубахой, здоров и весел. — Виктор Лакруа был мелким мошенником, пока не стал трикстером. Но уж потом заделался таким жутким шовинистом и сторонником превосходства трикстеров над людьми, что можно подумать, будто он раньше был нацистом или королем в изгнании. К счастью, ума у него было куда меньше, чем гонора и мышц.

— Почему нам с тобой все время попадаются такие? — хмыкнула Кэтрин, пальцем коснувшись блесток на платье. Ярко-красное и короткое, оно выгодно подчеркивало ее фигуру и демонстрировало ноги, не переходя границу между красотой и пошлостью. Наряд для выступления выбирал Стуков, и маленький русский не подвел.

— Просто я им под стать, — Сэм притворно вздохнул. — Лилит предупреждала, что Лакруа обязательно полезет к нам. Сама.

— Лилит... — Кэтрин снова посмотрела на его отражение. — Она ведь мать Анны?

— Верно, — Сэм кивнул. — Поэтому она и заключила временный союз с Хендриксом.

— Вы знали, что ее захотят похитить.

— Догадывались. Но Лакруа задействовал оборотней внутри организации, и Восьмой отдел не успел перехватить их всех сразу. Анна сбежала, за ней послали меня. Единственное, чего мы не предвидели, так это использование спецназа Пятнадцатого отдела. Пришлось в итоге побегать от разгневанного начальства.

— Из-за этих, уж прости, козлов, — нахмурилась Кэтрин. — Нам с Алексом пришлось натерпеться страху. Так что я бы вам всем уши надрала.

— Да вся эта история сейчас смотрится невероятно глупо, — пожал плечами Ватанабэ. — Шафельман был слишком труслив, чтобы пойти на подобное. Лакруа пришлось приехать в Меркури самому, чтобы заставить его так подставиться с похищением. А в итоге Пятнадцатый отдел сейчас походит на Титаник после встречи с айсбергом. Логово оказалось рассадником вражеской агентуры! Какой скандал.

Он усмехнулся, и Кэтрин поняла, что никаких теплых чувств к коллегам Сэм не испытывает.

— Однако и вас задело, не так ли? — спросила она, поправляя длинный рукав платья.

— Разумеется, — он поморщился. — Нашу встречу с высунувшимся Лакруа сумели представить публике как обычную потасовку. Благо все кончилось быстро. Но вот остальное...

— Вы знатно покутили.

— Не то слово. Все три недели я просидела в камере, — Сэм вздохнул. — И похоже на то, что мне придется туда вернуться.

— Как это? — Кэтрин встревожилась. — Ведь выяснилось, что ты невиновен.

— Но следствие все равно будет, — он пожал плечами и оторвался от стены, которую подпирал с тех пор, как вошел. — Терпение Синода не безгранично, а я играю у них на нервах слишком долго.

Он подошел к Кэтрин, сидевшей у зеркала на стуле, и положил руку ей на плечо.

— Но все ведь будет в порядке? — она оглянулась и посмотрела на него снизу.

— Разумеется, — улыбнулся он, солгав. Хендрикс уже предупредил, что в ближайшие дни начнется новое рассмотрение дела Сэмюэля Ватанабэ. Слишком много грехов за ним накопилось, и даже шеф не мог теперь помочь. Но Кэтрин этого знать необязательно. — У вас с Алексом точно все будет как надо.

— О чем ты? — не поняла она.

— Имплантат у нас, — произнес Сэм тихо. — И он в рабочем состоянии. Мы сможем узнать, что спрятал тогда твой отец.

— Не скажу, что мне так интересно содержимое этой штуки, — Кэтрин отвернулась. — До сих пор не верю, что ее больше нет во мне.

— Нет. И не будет, — он осторожно погладил ее по открытой шее. — Я исправил эту ошибку. Вы сможете жить нормально.

— Сможем ли? — она коснулась его ладони тонкими пальцами.

— Гарантирую, — Сэм улыбнулся. — Ты же женщина-стоик, Кэт.

— Вот еще! — Кэтрин надулась. — Я ранимая и хрупкая!

— Ранимая и хрупкая женщина не пережила бы все то, что довелось пройти тебе. За столько лет...

— Да уж, — она посмотрела в глаза своему отражению. — Иногда сама поражаюсь такому спокойствию. Неужто и к ужасам можно привыкнуть?

— Нельзя, — Сэм нависал сверху огромной черной тенью. Только эта тень была теплой и ласковой. — Но можно не сломаться. Ты никогда не сломаешься, Кэт.

— Ох-хо, — она вздохнула и поладила широкую руку толстяка у себя на плече.

— Это правда, — настоял он и снова поймал ее взгляд в зеркале. — Именно ты преподала мне главный урок.

— Какой еще урок?

— Понимаешь ли, — Ватанабэ заговорил с некоторым смущением. — Я за столько лет успел забыть ощущение, которое возникает, когда ты слабый. Мне о нем только Вендиго напомнил. А потом была эта чертова пуля...

— Ты про ранение? Но действие сыворотки ведь прошло?

— Прошло. Но дело не в этом, — он поднял руку с ее плеча и сжал кулак, который принялся разглядывать. — Когда-то я думал, что все, что со мной приключилось, служило одной цели. И во имя этой самой цели я превратился в машину для убийства. Мне казалось, что неуязвимость заключается в умении наносить свои удары и не страдать от чужих. Вот только непобедимость — ужасно нудная штука. Она заставляет забыть, ради чего живешь. Забыть, ради чего побеждаешь. Я творил столько всего... А потом вдруг оказался совершенно беззащитен и слаб: сначала перед Вендиго, потом и вовсе перед своими же.

— Но ты же не был беззащитен.

— В сравнении с тем, чем я был до того, — совершенно беззащитен. К счастью, это пошло мне на пользу. Я вспомнил секрет.

— Какой секрет? — она вновь посмотрела на него снизу. В таком положении Кэтрин выглядела беззащитной и наивной, словно маленькая девочка. Но он знал, что она совсем не слаба. Ибо то, что сейчас говорил Ватанабэ, он понял благодаря Кэтрин Винтерс.

— Важно не сносить удары без боли. Важно не бояться их получить, когда знаешь, за что стоишь на ногах. И ты это знаешь лучше меня.

— Ох-хо, — снова вздохнула Кэтрин и потупилась. — Вечно ты придумываешь для меня новые божественные качества. Скоро я сама поверю, что такая замечательная.

Она повернулась и в который раз оглядела себя в зеркале, скептически поджав губы.

— А иначе никак, — Сэм опустил сжатый кулак. — Надо же нам в комедии масок помнить о человеческих лицах.

— Ты по-прежнему смотришь на собственную жизнь как на фальшивку.

— А ты разве не чувствуешь, как от всего вокруг несет дешевым водевилем? — он пожал плечами. — Впрочем, тебе теперь не нужно беспокоиться.

— О чем ты?

Сэм вдруг шагнул в сторону и полез во внутренний карман пиджака. Она узнала эти неловкие движения. Он всегда пытался отшатнуться, когда хотел сказать что-то неприятное.

— Теперь ты можешь уехать, — произнес он тихо, разглядывая серебристый пакетик с сигарой, вынутый из кармана. — Ты должна уехать вместе с Алексом.

— Уехать, — эхом повторила Кэтрин. — Вот, значит, как.

Она поднялась со стула, и у Сэма против воли что-то больно защемило в груди. В этом красном платье, в гриме, с яркой красной помадой на губах, даже в бедном свете лампочек под потолком будто горевшая собственным нежным огнем — как же она была красива! Совсем не так, как пятнадцать лет назад. Тогда он пал к ногам юной девы. А сейчас прощался с женщиной. Женщиной, чье тело и душа влекли как ничто в мире.

Но только не теперь.

— А вдруг я не хочу уезжать? — спросила она. — Не отсюда. Видит бог, этот город мне противней Чикаго. Но ты ведь хотел сказать, что нам надо уехать... от тебя.

— Заваривается каша, в которой может свариться весь мир, — он мял в руках несчастную сигару. — Но вам теперь не нужно тонуть вместе с нами: интриганами, кретинами и пошлыми паяцами. Вы получили билет в жизнь.

— От тебя.

— Это правильно, Кэт, это правильно, — Сэм смял пакетик с сигарой в кулаке и отшвырнул в угол. Он снова посмотрел ей в лицо, решительно и грустно. — Ты сможешь поселиться там, где тепло и тихо. Вне опасности. Может быть, сможешь и дальше петь. И Алекс сможет вырасти. Вырасти не так, как мы.

— Так ты этого ищешь? — Кэтрин шагнула ему навстречу и остановилась совсем близко. — Выхода из дешевого водевиля?

— Я ищу нормальности, — он медленно и неловко погладил ее по щеке. — Хотя бы для тех, кто спас мою душу.

— Глупый-глупый кот, — печально улыбнулась Винтерс. — А как же ты?

— А я буду продолжать танец с самим собой, — он пожал плечами. — До победного конца.

— Но ты хоть изредка будешь поблизости?

— Даже не надейся, что избавишься от меня навсегда, — усмехнулся толстяк.

Где-то далеко, на сцене, играла музыка, и пел солист группы на разогреве. С минуты на минуту Кэтрин должны были позвать. Предстояло шоу. Еще сегодня утром она предвкушала возвращение к песням. Но сейчас вдруг сделалось как-то до обидного все равно.

Они смотрели друг другу в глаза, неспособные надолго отвести взгляд. Как всегда, оба говорили много лишних слов, но понимали друг друга без них.

Он снова готовился исчезнуть во тьме. Исчезнуть, сохранив для нее свет. Как и обещал давным-давно, Сэм спас ее. Спас столько раз, сколько смог.

И все же так тяжело было расставаться. Пятнадцать лет порознь словно исчезли в тот миг, когда Кэтрин увидела Сэма — повзрослевшего, могучего как титан, но все такого же. Вечного ребенка с глазами старика.

— Хорошо, — сказала она. — Мы уедем. Но только...

— Что? — спросил Сэм, видя, как она медлит.

— Только обещай, что добьешься того, чего хочешь, — почти прошептала Кэтрин. — Чего бы ты на самом деле ни хотел, зачем бы ни танцевал свой танец. И каким бы ты ни был: неуязвимым или слабым. Только найди выход из своего водевиля.

— Я же говорю, — Ватанабэ в который уже раз ухмыльнулся. — Женщина, прекрасная во всех отношениях.

Они не стали целоваться, как поступили бы влюбленные. Вместо этого Сэм обнял прильнувшую к нему Кэтрин и крепко держал. Долго-долго, слушая ее дыхание. А Кэтрин впитывала тепло его большого тела, в котором билось огромное глупое сердце.

— Удачи, девочка-котенок, — произнес он, наконец.

— Счастливо, самурайский ковбой, — ответила она.

И более ни слова. Он отстранился и шагнул к двери. Кэтрин молча смотрела вслед. Сэм обернулся на пороге, встретил ее взгляд и ободряюще подмигнул. Неистребимая усмешка была последним, что запомнила Кэтрин Винтерс, когда ее верный рыцарь исчез, оставив после себя лишь подступившие к глазам слезы и старую фотографию, подсунутую под край рамы зеркала: юная девочка с бесхитростной улыбкой, приветливо глядящая в объектив. И строчки из песни Queen на обратной стороне.

Выйдя в коридор, Сэм прикрыл за собой дверь и несколько секунд неподвижно простоял в полумраке. Отголоски игравшей музыки заглушали ровное глубокое дыхание. Глаза толстяка были закрыты, сердце билось спокойно, уверенно. Широкая ладонь коснулась дверной панели в последнем прощальном жесте. Затем он обернулся и зашагал к выходу.

Дверь из служебных помещений в дальний конец основного зала была не заперта. Ватанабэ осторожно вышел, никем не замеченный. На сцене что-то пел нескладный молодой парень, ему подыгрывала на редкость умелая гитара, гремела ударная секция, мастерски терзал инструмент клавишник. Серебристый свет падал с потолка, отбрасывая глубокие тени и скрывая от зрителей ненужные мелочи. По краям освещенной площадки сновали деловитые тени работников клуба. Сэм остался в дальнем углу, откуда открывался превосходный обзор.