— Никто и не говорит, что нужно кого-то убивать. Вынешь и попугаешь, они и разбегутся, — заверила Эммалиэ и накинула ей на плечи пальто. — Надень и застегни. Просунь пальцы. Чувствуешь рукоятку? Это женская модель. Ножны под комфортным углом, так что вытащишь без заминки. Потренируйся.

Стилет, и правда, выходил из ножен как по маслу, словно дожидался, когда его используют в деле. Портупея не мешала при ходьбе и не отягощала весом.

— И все равно я не смогу, — сказала Айями упрямо.

— Тогда тебя убьют. А Люня останется сиротой... Послушай, Айями, я ж не говорю, что ты должна ходить по улице, размахивая оружием. Вернешься с речки — снимешь. Зато я буду за тебя спокойна.

— А если остановит патруль?

— Ну, вот ты ходишь по утрам за водой, и что? Остановили тебя хоть раз?

— Нет.

— Вот видишь. Даганны не заглядывают дальше освещенных улиц. Пусть мы перережем друг другу глотки — им наплевать. Если случится чудо, и тебя остановят, предъявишь документы. Не думаю, что будут обыскивать. А если чудо не кончится, и все-таки обыщут, объяснишь, что оружие предназначено для защиты.

— Ну... не знаю. Рискованно как-то.

— Вот что я тебе скажу. Это счастливый стилет. Кто бы его ни носил, ни разу им не воспользовался.

— Правда? — выдохнула с облегчением Айями. — А в бок не воткнется?

— Смеешься? Риволийское качество и надежность. Эх, Айя, кабы умели мы с ним обращаться, — вздохнула мечтательно Эммалиэ. — В опытных руках этот стилет поет как песня.

Не надо нам ни песен, ни танцев. Нам бы дойти до речки и вернуться обратно с водой живыми и невредимыми.

— Ну, хорошо, я попробую, — согласилась Айями.

И попробовала. Не сказать, чтобы оружие под мышкой вселило в Айями уверенность. Она по-прежнему вздрагивала от малейшего шороха и прислушивалась к звукам. Однако пару раз накатил такой испуг — когда почудились шаги за спиной — что Айями схватилась за рукоятку стилета, как утопающий за соломинку. Так и стояла с колотящимся сердцем и с рукой, засунутой за пазуху, пока приступ страха не миновал.

На следующий день после разговора Имар зашел в комнату переводчиц и сделал объявление:

— Если задержитесь на работе — покажите к дежурному в фойе своё удостоверение, и вас отвезут домой на машине.

На обеде взбудораженная Айями заглянула в кабинет инженеров и прошмыгнула к столу Имара:

— Спасибо! Вы можете остаться сегодня на урок даганского?

— Могу, — согласился он. — Но благодарите не меня, а наше руководство.

Айями растерялась. Руководство — это полковник О'Лигх или... его заместитель А'Веч? И за какие заслуги выпала великая честь амидарейкам?

Сегодня Имар был хмур, задумчив и не сразу вникал в суть вопросов, задаваемых переводчицами. И на уроке по разговорному даганскому вяло слушал и вяло поправлял. Айями хотела спросить о причинах плохого настроения, но побоялась. Она и так многим обязана Имару. Сейчас ненароком затронет болезненную тему, а он распалится, накричит, и тогда занятиям придет конец.

После урока получилось так, как и пообещал Имар. Он наблюдал со стороны, как Айями показала дежурному удостоверение и попросила вызвать машину. А тот не возразил и не прогнал, а начал названивать в гараж.

— Вот видите, ничего сложного, — заключил Имар. — Скоро привыкните.

Айями возвращалась домой в приподнятом настроении, и глаза подмечали всё — полумрак в салоне, поскрипывание сиденья, запах кожи и табака, подсвеченные приборы на панели. Водитель-солдат довез до дома и сопроводил до квартиры, освещая дорогу фонариком. И об автомате не забыл, держа оружие наготове.

Встретив на следующее утро второго заместителя полковника на лестнице, Айями по привычке вжалась в стену, но язык вдруг осмелел и выдал нечто невообразимое.

— Здравствуйте. Я благодарна вам за машину, — сказала на даганском.

— Какую машину? — спросил А'Веч, обескураженный приветствием. Наверное, думал, что после наглядного "воспитания" Айями будет шарахаться от него как от прокаженного. Она обратила внимание, что А'Веч слегка помят и небрит с утра. Очевидно, у него накопилось много дел, и пришлось заночевать в ратуше.

— За возможность добираться домой на машине, — уточнила Айями.

— А-а, — протянул он, вспомнив. — Разумная предосторожность. У нас не так много переводчиков, в которых мы вбухали силы и средства, чтобы теперь разбрасываться.

— Спасибо, — ответила вежливо Айями. Собралась было дальше по лестнице, но её остановили слова, брошенные вдогонку:

— Надеюсь, у тебя хватит ума не кататься на машине каждый вечер. Иначе придется вычитать из твоей зарплаты расходы на бензин.

— Простите, я не думала, что это затратно, — ответила Айями, опустив глаза. — И больше не буду...

А'Веч промычал что-то нечленораздельное.

— Если для вас, переводчиц, выделили машину — значит, заказывай, — ответил, потирая лоб. Наверное, у него разболелась голова. Или зуб.

— Хорошо. Спасибо.

— Маршрут: комендатура — дом. В другие места топай пешком.

— Хорошо. Спасибо.

— И не отвлекай шофера во время езды.

— Хорошо. Спасибо.

— А лучше помалкивай.

— Хорошо. Спасибо.

— И не задерживай машину. До дома докатилась — отпускай шофера.

— Хорошо. Спасибо.

— Иди уже, — отмахнулся А'Веч и пробормотал под нос. Айями послышалось: "Забодала эта покорность". А может, она плохо разобрала невнятное бурчание.

— Хорошо. Спасибо, — ответила вежливо и взбежала по лестнице. Вот грубиян. Тыкалка.

Совпадение или нет, но даганны начали устанавливать на крышах зданий прожектора. Инженеры изучили план города и обошли, вернее, объехали улицы, определив точки, с которых достигался максимальный радиус освещенной зоны. Таким образом, даганны собирались изгнать темноту с главных улиц городка.

Даганны учли недочеты своей пропаганды и решили наглядным примером воздействовать на местное население. В город приехала передвижная кинобудка. В зрительном зале ратуши установили проектор, а в глубине сцены натянули экран. Сеанс носил добровольно-принудительный характер, о чем организаторы известили в рупор, объехав улицы на машине.

Айями и Эммалиэ сели в первых рядах, Люня устроилась на коленях у мамы. Дочка с восторгом осматривалась, она прежде не бывала в большом помещении при скоплении народа. Верхнюю одежду не снимали — зябко в неотапливаемом зале. Правая половина раздвинутого занавеса отсутствовала, левая держалась на честном слове. На том месте, где когда-то висела большая люстра, торчал теперь пук проводов. Потолок покрылся сеткой трещин из-за шелушащейся побелки.

Светильники погасли, кинопроектор заработал. Изображение оказалось цветным и озвученным. По залу прошел гул удивления: люди привыкли к тому, что амидарейская военная хроника снималась в черно-белом и немом формате, а рядом с экраном стоял чтец и объяснял происходящее.

Перед зрителями появилась молодая русоволосая женщина в простом голубом платье и в светлой косынке. На чистейшем амидарейском языке она рассказывала о своей жизни в Даганнии. Женщину звали Кетиминь лин Тафлата. Она была родом из тех мест, которые больше года находились на линии фронта в зоне непрерывного обстрела. Иными словами, из мертвых земель. Услышав об этом, Эммалиэ вцепилась в подлокотники, а Айями напряглась.

Мелодично и спокойно Кетиминь повествовала о том, что живет в Даганнии около двух лет по объяснимой причине. Амидарейские власти не организовали эвакуацию гражданского населения, оставив жителей в качестве щита. Военные стратеги рассчитывали, что противник не станет стрелять по безоружным. Вникнув в услышанное, зал шумно выдохнул. "Врёт! Продалась врагу, стерва" — пронеслось по рядам.

— Паника, крики, дети плачут... От свиста закладывает уши. Вокруг взрывы и пыль столбом. Снаряд попал в соседний дом. В подвале прятались люди, их завалило обломками, — вспоминала экранная Кетиминь. — Мы тоже прятались. Повезло, что даганны нашли нас и переправили за огневой рубеж, но многие из наших так и остались там. Были покалеченные и обгоревшие. Никогда не забуду, как мы бежали к машине, и на глаза попалась нижняя часть тела. Она лежала у колеса. Сапоги и штаны с ремнем на месте, а того, что выше — нету. Оторвало. Амидарея забыла о нас и оставила на произвол судьбы. Мы приехали в Даганнию без вещей и документов. Ни теплой одежды, ни еды, ни элементарных средств гигиены.

Кетиминь показала комнату, в которой проживала. Небольшое помещение, скудно обставленное мебелью, однако ж, произвело приятное впечатление на Айями. Наверное, из-за уюта и опрятности. А рассказчица переключилась на пояснения о своей работе. На экране появилось огромное пространство, занятое теплицами.

— Здесь выращивают урожай, который затем собирают и перерабатывают. В этих котлах идет тепловая обработка круп, смешивание со специями и обогащение витаминами, — постучала Кетиминь по металлическому боку пузатой махины. Камера отъехала, показав два ряда одинаковых котлов с матово поблескивающими боками. — Вдалеке вы можете видеть сушильные камеры для пищевой продукции. Сейчас мы сушим овощи, которые позже будут упакованы и отправятся поездом в Амидарею.

На экране светило солнце, теплицы ломились от зелени. Вдалеке маленькие человечки носили ящики, поливали, рыхлили, собирали. Автоматы штамповали знакомые брусочки и заворачивали в обертку, а женщины в белых халатах и перчатках укладывали прессованные крупы в картонные коробки.

— Нас не заставляют работать сутками напролет. Рабочий день нормирован, есть время на отдых и на личную жизнь. А тех, у кого появляются идеи по усовершенствованию труда, поощряют. Но самое главное, мы защищены и можем спать спокойно, зная, что здесь наши дети в безопасности.

В объектив камеры попала группка ребятишек, возившихся в песочнице. Они не ревели, не просились к мамам на ручки, не моргали глазёнками испуганно и затравленно. Дети увлеченно играли и выглядели довольными жизнью.

— Когда-нибудь мы вернемся в Амидарею, — сказала напоследок Кетиминь. — Но я не уверена, что хочу назад, в страну, которая бросила нас в трудный момент. Здесь мне помогли устроиться на новом месте и обжиться, а что ждет там? Обвинение в измене.

Камера в последний раз пробежала по теплицам, выхватила крупным планом работников, показала с высоты птичьего полета поселок из однотипных домиков, и экран потух. Зажглись светильники в углах зала, но зрители не сразу зашебуршились, вставая. Некоторое время стояла мертвая тишина. Горожан впечатлило показанное и услышанное. Возмущение словами амидарейки, обвинившей отчизну в сознательном предательстве, перемешалось с размахом производства и с солнечными летними кадрами. Однако в присутствии даганнов, окруживших зал по периметру, люди помалкивали, не решаясь на громкие высказывания.

— Внимание! Каждому пришедшему на показ демонстрационного фильма предлагаем получить в подарок упаковку сушеных овощей, — раздался усиленный динамиками голос на искаженном амидарейском. — Желающих ждем на площади у комендатуры.

Зрители потекли к выходу, переговариваясь меж собой. Доброта даганнов подозрительна. В чём заключается подвох? Бесплатный сыр, как известно, бывает в мышеловке.

Ряды пустели, а Айями застыла, словно её прижало к сиденью неведомой силой. Отключившись, она не заметила, как дочка сползла с колен. Глаза уставились невидяще на пустой экран. В одном из мужчин, работавших в теплице, Айями признала... брата! По легкой горбинке на носу и по дурацкой косичке. Будучи юнцом, братец самовыражался, отрастив волосы до плеч и заплетая в крысиный хвостик. Не может быть! Обман зрения! Это не он. Это человек, похожий на него и, к тому же, старше годами. Мало ли на белом свете людей с одинаковой внешностью? Изображение нечеткое, экран неровно натянут — вот и показалось. Сколько же времени прошло? Лет шесть, не меньше, когда брат уехал из города, чтобы поступить в училище. С тех пор они не виделись. Разве что изредка переписывались. Айями регулярно отправляла открытки, а брат вспоминал о ней раз в году, присылая очередную фотокарточку на Свежелетие. На ней он щегольски позировал в военной форме, а с обратной стороны снимка карябал дату и скупую подпись: "Это я".

— Что с тобой? — тронула за плечо Эммалиэ. — Пойдем за подарками?

— Да-да, — пробормотала Айями, обматывая шарф вокруг шеи. — Сейчас... Подождите минуточку.

Господин заместитель смотрел, как зрители покидают зал. Сегодня на кителе А'Веча появились медали и ордена. Штук пять, не меньше, наверное, награды за проявленную доблесть в сражениях против амидарейской армии. Торжественно вырядился, будто для парада.

Айями вздохнула. Деваться некуда. Она с радостью обратилась бы к Имару, но тот уехал в командировку. А к другим военным и вовсе не хотелось подходить.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, где проходили съемки?

Он глянул надменно сверху вниз:

— В Даганнии.

Каков вопрос, таков ответ.

— Да, я знаю. А в каком городе?

— Зачем тебе?

— Мне показалось... Я увидела знакомое лицо.

— Муж или любовник? — спросил А'Веч, наблюдая за толпой, которая, оживившись в предвкушении дармовщинки, напирала на двери.

— Поспешай! Шевелись! — выкрикивали люди, четверть часа назад ругавшие амидарейку, чьи руки собрали и упаковали халявные подарки.

— Мне показалось, там был брат.

А'Веч молчал, и когда Айями решила, что он вовсе не ответит, услышала:

— Это Купитец, сельскохозяйственный город на юге страны.

— Можно написать письмо брату? Или отправить запрос. Хотя я не уверена. Вдруг обозналась?

— Вряд ли удастся. Нужно ехать и опознавать на месте. У многих амидарейцев, живущих в Даганнии, теперь другие имена. Как его звали?

— Рибалиас лин Петру.

А'Веч хмыкнул.

— Забудь. Если на экране был твой брат, то его зовут или Рибом или Робом или Рилом. Он военный?

— Да. Учился в военно-морском.

— Значит, пленный. Возможно, попал в окружение. Ну как, хочешь отправиться в Даганнию и опознать родственника?

Айями посмотрела на натянутое полотно. Смешно спрашивать о том, правдив ли рассказ экранной амидарейки. Конечно же, А'Веч ответит, что история не выдумана и не является инсценировкой. Можно ли прокрутить плёнку заново?

Заместитель полковника будто предугадал вопрос.

— Через час кинобудка отправится дальше, а механик еще не обедал.

Зал опустел, лишь Эммалиэ и Люнечка переминались у выхода. Девочка, не утерпев, вырвала руку и бросилась к Айями.

— Люня, вернись! — окрикнула Эммалиэ, но та не послушалась. Подбежала и прижалась к ноге Айями, глядя снизу на высокого дядю.

— Спасибо, — сказала невпопад Айями и взяла дочку за руку. — До свидания.

Повела Люню к выходу, и та семенила, оглядываясь на великана с красивыми посверкивающими штучками на груди.

Выйдя из ратуши на площадь, женщины встали в сторонке. Толпа сгрудилась и у тентованного грузовика, с которого выдавали упаковки с обещанной дармовщинкой. Люди тянули руки.