Прошка удивленно посмотрел на младшего Кувалдина и подумал о том, что не так уж прост этот паренек. Не каждый телепат умеет мыслью общаться с животными, а этот деревенский вон, гляди, настоящего секача к себе призвал. Тем временем, русский с винтовкой поднялся на ноги, прицелился и свой последний патрон выстрелил в кусты. Разумеется, как это и должно было бы случиться в театре, из кустов немедленно выкатился убитый с первого же выстрела кабан огромных размеров.
Туркмен моментально кабана освежевал.
Вскоре Мишкина костровая кухня снова работала на всю катушку, жарила куски кабанятины а ля жаркое, а на потрохах вскипал еще один суп. Русские, туркмен и татарин-предатель подключились к работе на кухне, одни только узбеки в сторонке продолжали сидеть на корточках. Видимо, обсуждали вопрос, каким образом же им следует принять участие в работе на кухне.
Одним словом, готовили и ели, ели и готовили, к вечеру желудки голодавших людей не выдержали искушения вкусной пищей. Все семеро красноармейцев по национальному признаку распределились вокруг поляны. Вскоре из-за разным запахов на этой самой поляне стало нельзя дольше находиться. Друзья выбрали себе местечко в дальнем конце поляны, где дышать пока еще было можно. Они с беспокойством в глазах посматривали на мучения своих новых приятелей. Прошка, как практикующий "медик" их успокаивал, говоря, что ночь им придется помучиться в кустиках, а утром все пройдет, они будут здоровы.
— Вот тогда мы их мобилизуем, вооружим и посадим на броню в качестве десанта. — Говорил Прошка.
В этот момент Сергей Мышенков уже побывал в танке, и оттуда мысленно отрапортовал о том, что с танком все в порядке и он готов к новому переходу к фронту.
Глава 8
1
Когда отправлялись в очередной перегон к фронту, то настроение у экипажа танка КВ было радостно повышенным. Впервые за вторую неделю своего похода по оккупированным немцами советским республикам их были уже не трое, а десять человек. После вчерашнего перебора с обедом и ужином, так называемого обжорства, командир танка Прохор Ломакин всю ночь промаялся с лечением семи человек, помогая им, приходить в нормальное человеческое состояние. Заодно он поработал с сознанием этих красноармейцев, проверяя, не являются ли они немецкими шпионами, предателями родины.
Этого его эксперимента не прошел только один человек, татарин по имени Ренат Зиггатулин. Трудно было бы сказать, что он был предателем, слишком много жизненных обстоятельств переплелось в судьбе этого татарина.
Его судьба оказалась очень сложной для понимания, прежде всего она была глубоко изломанна, исковеркана этой войной!
Как только началась война, то этого парня начало бросать из огня, да в полымя. Но Ренат, так звали татарина, как выяснил Прошка, оказался настоящим патриотом Советского Союза. На первых шагах ему удавалось отстаивать свое человеческое достоинство. Он неплохо воевал, будучи Ворошиловским стрелком, в одном только бою он убил пять немецких гренадеров из простой трехлинейной винтовки Мосина. Но случайно оставшись в глубоком немецком тылу один, без своих боевых товарищей, то в одиночестве начал слоняться по лесам Западной Белоруссии. У него не было ни карты, ни компаса, в винтовке осталась одна последняя обойма в пять патронов. Еды не было никакой, питался разными кореньями! Пока снова не повстречал других таких же, как и он бедолаг красноармейцев окруженцев, к ним присоединился.
Но уже на следующее утро эту толпу, неорганизованную красноармейцев, выследила немецкая авиация. Начались бесконечные бомбежки, красноармейцы разбежались, когда вермахт бросил на них свои танки. Ренат своими собственными глазами наблюдал за тем, как эти несчастные, загнанные люди поднимали руки, сдавались в плен немцам. Ренат Зиггатулин в тот раз не удалось убежать, снова раствориться в лесу. Он тоже попал в плен к немцам, которые, узнав, что он татарин, тут же начали предлагать добровольно вступить в какой-то татарский полк. В этом полку он будет нести охрану мостов и железных дорог на оккупированной советской территории, за это его будут кормить. Ренат долго колебался, принимать ли ему или нет, этого предложения немцев, но есть-то ему, по-прежнему, очень хотелось! Да и к тому он оказался, чуть ли не единственным татарином в общей массе русских военнопленных, которые к нему относились с каким-то непонятным озлоблением.
Видя его колебания и неуверенность в себе, уже другие немцы ему предложили свободу в обмен за один сеанс связи. Он должен был, если этого хотел, идти к фронту, но один раз выйти с немцами на связь и послать сообщение примерно такого содержания в одно слово, как "встретил". Этих немцев красноармейцы окруженцы совершенно не интересовали, они разыскивали какой-то неуловимый советский танк. Они так и сказали Ренату, по рации он может связаться с ними только в том случае, если на своем пути встретиться с этим блуждающим по их тылам танком. Во всем остальном, Ренат был свободен, сам мог решать, в какую сторону идти и какими делами заниматься. Такое предложение немцев создавало видимость свободы и самостоятельности в принятии решений, а главное оно позволяло Ренату отодвинуть на более поздний срок время принятия принципиального решения.
Вот с того времени Ренат Зиггатулин уже неделю бродит по лесам Белоруссии, якобы, в поисках какого-то неуловимого танка. Одновременно он тешил себя надеждой, что в этих поисках найдет себе товарища, чтобы вместе с ним переходить линию фронта. Но опять-таки столкнулся с группой окруженцев, которая была небольшой и разношерстной по национальности. Эта группа красноармейцев практически не имела оружия, была донельзя изголодана. А затем, уже будучи в составе этой группы, он вдруг услышал в лесу вкуснейший запах чего-то съедобного, от которого едва не потерял сознание. Какие-то пленные танкисты его накормили травяным супом, которого он никогда ранее не ел. Он встретился с какими-то красноармейцами, а затем взял в плен экипаж неуловимого танка.
Прошка задумчиво почесал свой крестьянский затылок, с интересом поглядывая на этого сухощавого татарина. Реальные и выдуманные военные события настолько переплелись в клубок его жизни, что сейчас не было возможности разобраться в том, почему, скажем, эти немцы для связи с собой этому татарину выдали советскую рацию "Север"?! Поразмыслив немного, Прошка решил эту ходячую викторину оставить на потом, со временем Ренат сам расскажет, в чем у него правда, а где он по-настоящему врет!
Утром следующего дня перед отправлением в путь красноармейцев немного приодели, выдали на руки новое оружие. Русские красноармейцы получили по винтовке СВТ38, один узбек взял себе ручной пулемет Дегтярева, а двое других его соотечественников — по шмайсеру. Ренат Зиггатулин сам себе выбрал снайперскую винтовку СВТ40, а туркмену Айболеку Амангельды почему-то полюбился немецкий ручной пулемет МГ34.
Как только они покинули Логойский район Минской области, то танк сразу же оказался под неусыпным вниманием немецкой авиации. Утром, где-то в районе десяти часов утра, когда КВ вброд переправлялся через небольшую белорусскую речушку, их обнаружил "Фокке-Вульф 189". В тот момент танку было негде укрыться, он шел по воде вброд, на малой скорости форсировал очередную белорусскую речушку. На воде эта громада танка прекрасно высматривалась, была хорошо заметна с высоты полета немецкого разведчика.
С этой минуты немцы не выпускали танк из своего поля зрения. "Рама" постоянно висела над лесом или перелеском, куда бы КВ ни нырял, стараясь убежать, скрыться от воздушного наблюдения. Прошка дал себе слово, что этот перегон станет последним дневным перегоном в их жизни. Хватит шутить и заигрывать с немцами, они оказались дошлыми людьми, с которыми можно и до очень плохих вещей дошутиться! Днем немцы хорошо и далеко видят, в это время суток они всегда могут принести много неприятностей!
Андрей Васькин, один из русских красноармейцев, оказался отличным слухачом, это он первым услышал завывающий звук работы авиационного двигателя в небе. И только после него ИскИн танка предупредил о приближении двух немецких штурмовиков лапотников "Юнкерс 87". В этот момент КВ двигался лесной дорогой, сверху его практически не было видно, он плохо просматривался. Но через пару километров дорога покидала этот лесной массив, пересекала большое колхозное поле, засеянное рожью. Как ни крути, но им волей-неволей танку придется какой-то участок своего пути идти на виду у этих вражеских штурмовиков. Прошке с первого же взгляда совершенно не понравились эти два как бы игрушечных монопланчика с неубирающимися шасси, которых красноармейцы уже успели прозвать "лапотниками"!
Прошка, высунув голову из своего командирского люка, приказал десантникам готовиться к бою с воздушным противником. Болек, это они так для краткости стали называть туркмена Айболека Амангельды, встал к МГ34, который Прошка только вчера закрепил на турели, приваренной к задней стороне танковой башни. Андрей Васькин и Николай Булыгин приготовили свои винтовки для стрельбы по воздушной цели. Только узбеки, по-прежнему, оставались безразличными ко всему происходящему вокруг них. Они, как сидели на корме танка на корточках, так и продолжали там сидеть. Прошка так понял это поведение своих узбеков. По их мнению, было бы смешным и глупым, вести огонь по "Юнкерсам 87" вести из немецких шмайсеров. Прицельный огонь из этих пистолетов-автоматов был действителен только на триста метров. Поэтому узбеки покорились фортуне, которая без их участия решит, погибнут ли они или нет в этом бою
Как только КВ оказался на открытом пространстве, то на него в пике свалился один из немецких штурмовиков. Немецкий летчик, ведущий пары этих штурмовиков, совершил великолепную атаку. Он поставил свой штурмовик на крыло, и под таким неудобным для обстрела с земли углом его штурмовик валился едва ли не до самой земли. В километре от земной поверхности немец сбросил две пятидесяти килограммовые бомбы, который разорвались в десяти метрах от дороги, Наши танки БТ5, БТ7 или Т-34, наверняка, от таких бы близких взрывов были бы серьезно повреждены и остановились, но только не танк КВ. Он продолжил идти по дороге, пересекающей ржаное поле, как ни в чем не бывало. Только от взрыва этих двух бомб с его брони на землю горохом скатились трое узбеков, которые тут же нырнули в густую рожь.
Взрывом этих авиабомб был сильно оглушен Болек, который продолжал молчать, он даже не застонал, так как говорить он ни с кем из окружающих красноармейцев не мог. Кроме своего туркменского языка, он не знал ни одного другого языка.
Но, когда немецкий штурмовик, выходя из пике, прошелся в нескольких метрах над землей и начал задирать свой нос, чтобы снова уйти в облака, то Болек, сузив туркменские глаза, начал из немецкого МГ34 поливать очередями немецкий штурмовик. Прошка собственными глазами увидел, как пули разбили остекление фонаря кабины пилота, его голову превратили в кровавый кочан капусты. Еще минуту штурмовик летел параллельно земле, но когда мертвое тело пилота грудью упало на штурвал штурмовика, то "Юнкерс 87" клюнул носом, своими выпущенными шасси коснулся поверхности ржаного поля, скакнул, словно козел в огороде, перевернулся. И таким образом этот немецкий штурмовик кувыркался по ржаному полю, пока не взорвался на остававшихся в его бомболюках авиабомбах.
Наблюдая эту картину, второй немецкий пилот повел себя более осторожно, более благоразумно, чем ведущий пилот его пары. Он не полез в атаку с полуразворота, а с немецкой педантичностью и аккуратностью строил аккуратные дальние заходы в атаку. И только после выполненных уставных разворотов и заходов, этот немецкий пилот пошел в атаку на танк. Из-за такой немецкой аккуратности и предусмотрительности его авиабомбы взрывались слишком далеко от русского танка, поэтому они не могли даже повредить этот тяжелый танк КВ.
Снова оказавшись в лесу, Сережка Мышенков остановил танк, чтобы подождать узбеков, а затем продолжить движение к Борисову. Но, когда время ожидания превысило разумные пределы, то стало понятно, что великие переговорщики решили пойти своим путем к линии фронта. В принципе, экипаж КВ не был ограничен каким-либо определенным временем, можно было бы еще подождать этих узбеков. Но после часа ожидания Прохор Ломакин отдал приказ механику-водителю выдвигаться на маршрут Логойск — Жодино — Будагова — Бабий лес — Кальники — Борисов. Эта дорога проходила в стороне от основной автострады Минск — Москва, поэтому была не очень сильно загружена тыловыми частями немецкого вермахта.
К сожалению, этот день не ограничился одной только встречей с немецкими штурмовиками лапотниками, которая произошла под селением Будаговой, и дезертирством трех десантников узбекской национальности.
В этот же день неуловимый танк КВ чуть-чуть не попал в заранее подготовленную артиллеристскую засаду 105 мм немецких легких гаубиц. Возможно, именно часовое ожидание дезертировавших десантников узбеков, спасло экипаж боевой машины от уничтожения этой немецкой дивизионной артиллерией. Там на огневых позициях в засаде расположилась немецкая батарея из четырех 105 мм легких гаубиц, которая легла в засаду, ожидая появления этого неуловимого русского танка КВ. Когда же время ожидания превысило разумные пределы, то командиру батареи поступил приказ, сниматься с огневых позиций , возвращаться в дивизию. Уже покидая белорусские Кальники, немецкая батарея лоб в лоб столкнулась с этим танком. Но в тот момент она была не готова к немедленному открытию огня, орудия находились на прицепе у тягачей. Поэтому и результат этой встречи получился весьма плачевным, для немцев, разумеется. Немецкая двухсотая пехотная дивизия осталась без своей дивизионной артиллерии!
Обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски вызвал к себе оберштурмбанфюрера СС Михеля Циннера. Когда тот перешел порог его кабинета, то генерал СС возмущенным голосом поинтересовался, сколько еще времени этот советский тяжелый танк КВ будет бесчинствовать на освобожденных от советов территориях?! Обергруппенфюрера СС страшно возмущало то обстоятельство, что все большее и большее количество гражданских лиц немецкой администрации своими глазами могут наблюдать за тем, как этот танк передвигается к линии фронта. Полк СС оберштурмбанфюрера СС Циннера никак не мог этот партизанский танк загнать в ловушку, чтобы захватить или, по крайней мере, его обезвредить. Михель Циннер тут же пожаловался на то, что его в полной мере не информируют о передвижениях танка по Белоруссии с тем, чтобы он мог бы планировать какие-либо операции по его захвату или окружению.
Тогда Эрих фон дем Бах-Зелевски поднял голову и, задумчиво, посмотрел на оберштурмбанфюрера. Затем он поднялся на ноги и несколько раз прошелся по своему кабинету. Он остановился прямо перед оберштурмбанфюрером Циннером, вполголоса поинтересовался:
— Как ты сам, оберштурмбанфюрер, поступил бы в ситуации, когда о противнике тебе мало чего известно, но тебе было приказано его уничтожить? Что касается меня, то я хотел бы подчеркнуть, что такая ситуация меня мало волнует. Или мне было бы лучше сказать, она меня совсем не волнует! Но тебя, оберштурмбанфюрер, она, наверняка, будет очень волновать! С этой минуты я вопрос об уничтожении этого танка противника буду напрямую увязывать с твоим возможным продвижением по службе в СС?
