Еретик. Книга 2

«Да поможет мне Бог», — подумал он, оттолкнулся от створки ворот и направился к себе.

* * *

Ансель де Кутт на миг замер у дверей библиотеки, и, повинуясь сиюминутному порыву, заглянул внутрь. Всмотревшись в полумрак помещения, он увидел именно то, что ожидал: при мерцающем свете факелов его ученик сидел за столом, склонившись над множеством раскрытых книг. Создавалось впечатление, будто он пытается читать их одновременно, хотя сейчас жадно впивался тонкими пальцами лишь в один том.

— Гийом, — тихо позвал Ансель.

Молодой граф резко вскинул голову, дернувшись всем телом, и чуть не захлопнул книгу, но удержался, увидев, кто перед ним.

— Ансель? — удивленно произнес он, собравшись с силами и вернув себе напускное спокойствие. — Доброй тебе ночи. Что, — он помедлил, устало потерев глаза рукой, — что ты здесь делаешь?

Ансель прошел в комнату, притворив за собой дверь, чтобы их голоса не помешали ничьему сну.

— Могу спросить тебя о том же, — смиренно кивнув, сказал он. — Ты ведь не первую ночь проводишь в библиотеке?

— Не первую, — честно ответил молодой граф, переводя отрешенный взгляд на книгу, от которой только что оторвался.

Ансель вздохнул и прикрыл глаза.

— Твой всколыхнувшийся интерес к чтению похвален, однако даже в этом стоит соблюдать некоторую осмотрительность.

— Осмотрительность? — переспросил Гийом. В глазах его сквозила тщетная попытка ухватиться за речь наставника, однако слова и мысли будто разбегались от него, оставляя за собой лишь звенящую болезненную пустоту. Ансель снисходительно улыбнулся лишь краешком губ и кивнул.

— Да, Гийом, осмотрительность. Не могу назвать себя излишне суеверным человеком, но сейчас хочется напомнить тебе бытующее поверье: ночью интересуются запретными знаниями. Если у тебя есть вопросы, почему не выяснить их при свете дня?

— Времени не хватило, — уклончиво ответил Гийом.

— С чем же связаны твои вопросы? Если с тем, что говорил тебе я — так спроси. Если…

— Не совсем, — вновь туманно отозвался Гийом.

— В таком случае напомню, что знания лучше получать со свежей головой, а не выхватывать их, словно вор, из книг при свете ночных факелов. Твои вопросы, сколь бы важными они ни были, гораздо лучше разрешатся поутру. Думаю, ты знаешь это не хуже меня. Так зачем же ты…

— А мне так хочется! Я, что, не имею права зайти в библиотеку в своем доме, когда пожелаю? — огрызнулся граф. — И вообще, что ты прицепился? Хочешь спать? Так иди и спи, а меня оставь в покое! Какое тебе дело до того, чем я занимаюсь вне тренировок?

Ансель сочувственно нахмурился. Резкость ученика не вызвала в нем обиды: он знал, что Гийом всегда скрывает истинные чувства за напускной дерзостью и грубостью. И сейчас за его выпадом стояло отчаяние, перемежающееся ужасной усталостью.

— Боюсь, то, что ты делаешь вне тренировок, касается меня напрямую, — с привычным спокойствием возразил Ансель. — Ты, быть может, заметил, что я провожу их последние несколько дней в более облегченном варианте?

Гийом осуждающе посмотрел на учителя, но Ансель лишь покачал головой, призывая не перебивать.

— Это обусловлено несколькими простыми вещами. Чтение в темноте неблаготворно влияет на остроту твоего зрения. А твоя хорошая реакция, которую я не раз отмечал, слабеет от отсутствия сна. Если так продолжится дальше, наши занятия придется либо прервать до момента, когда ты восстановишь силы, либо продолжать с полным осознанием их бесполезности. Это ты понимаешь?

Гийом некоторое время молча смотрел на него, а затем расплылся в жутковатой улыбке и обвиняющим жестом ткнул пальцем куда-то мимо Анселя, тут же уронив руку:

— Воспитываешь, — обличительно-страдальческим слабым голосом произнес он.

— Разве что слегка, — невозмутимо отозвался Ансель. Уголок губ его вновь подернулся в едва заметном призраке улыбки.

— А говорил, что…

— Гийом, воспитательная составляющая — тоже часть тренировок. Заметь, что мои наставления касаются исключительно тех элементов твоей жизни, которые влияют на наши занятия. Обо всем остальном, что мы с тобой обсуждаем, ты спрашивал меня самостоятельно, я не навязывал тебе своего мнения и своих взглядов. И, заметь, как только ты дал понять, что твои изыскания меня не касаются, я не стал расспрашивать тебя о них. Пусть это трудно, и ты злишься на меня, я все же взываю к справедливости твоих суждений.

— Я… — Гийом запнулся, отведя взгляд. — Я на тебя не злюсь. Просто дай мне время, ладно? Пожалуйста, Ансель, — он почти умоляюще поднял глаза на учителя, — просто оставь меня сейчас.

Ансель склонил голову и изучал его несколько мгновений. Взгляд ученика не изменился, в нем лишь проступило больше усталости. Ансель вздохнул.

— Как пожелаешь.

Кивнув, он вышел из библиотеки, с трудом давя в себе желание узнать, что читал Гийом. Кулаки нетерпеливо сжимались, а душа рвалась обратно, в библиотеку, но Ансель удержал себя от этого. Он понимал, что Гийому нужна помощь, но знал, что он — не тот, кто способен ее оказать. Будь его воля, он вытолкал бы ученика из библиотеки силой. Но решать за Гийома он был не вправе. Он должен был дать ему время, как бы мучительно это ни было.

Осознав тщетность своих порывов, Ансель, позволил себе чуть расслабить спину. Плечи его — всегда расправленные и идеально ровные — устало опустились, и он, точно уставший старик, понуро побрел в свою комнату.

Гийом, добившись одиночества, вновь попытался сконцентрироваться на книге, но последние силы предательски оставили его, и текст поплыл перед глазами.

«Это наказание», — подумал юноша, поднимая глаза к потолку. — «Даже ответы я ищу в книге, которую украл. И у кого? У приходского священника! Ему, разумеется, пришлют новую книгу взамен утерянной, и на меня никто не подумает, но отчего же я чувствую себя, точно вор, выхватывающий знания из книг при свете ночных факелов? Я не могу почувствовать себя в безопасности в собственном доме… в собственной библиотеке… и эти клятые вопросы преследуют меня, не желая разрешаться! Почему?!»

Он яростно захлопнул книгу, тут же спрятав ее под кучей других, чтобы не бросалась в глаза. Мирянам запрещалось читать текст Священного Писания. Ансель говорил, что так постановили церковники из соображений безопасности — чтобы никто не трактовал Евангелие так, как неугодно Церкви.

«Ансель…» — мысленно позвал Гийом и мучительно поморщился, ругая себя за выторгованное одиночество.

В перерывах между тренировками или в свободное время учитель пересказывал Гийому сюжеты и отдельные цитаты из Священного Писания. Он был удивительно сведущ в богословии, и в его исполнении библейские истории звучали так увлекательно, что с легкостью вдохновили Гийома проявить истинный интерес к чтению. Однако сейчас в библиотеку его привело нечто иное.

Болезненное любопытство.

Острая необходимость найти ответы.

«С чем же связаны твои вопросы? Если с тем, что говорил тебе я — так спроси».

Зазвучавший в голове голос Анселя заставил Гийома тихо застонать, закрыв руками лицо. Видит Бог, ему было намного проще спросить...

— Я не могу! — отчаянно зашептал Гийом, обращаясь к учителю, которого уже не было рядом. — Как ты не поймешь, Ансель, я сомневаюсь! Но не когда ты рядом, а только наедине с собой. — Дыхание его сбилось, что-то мучительно сдавило горло. Он прекратил говорить, чтобы не разрыдаться в голос.

«Если я спрошу тебя, ты вновь убедишь меня в своей правоте, ты всегда это делаешь. Спрошу Элизу, и с нею согласится все мое существо. Это невыносимо! Невыносимо думать, что кто-то из вас обманывает меня или намеренно вводит в заблуждение». — Гийом невольно приложил руку к груди, пытаясь наладить дыхание. Глаза его болезненно поблескивали в свете факелов. — «Но я знаю, что книги не могут обмануть. Они просто рассказывают. Книги бесстрастны…»

Вновь потянувшись к прикрытому тому, Гийом заметил, что рука заметно подрагивает. Он не сумел долго удерживать ладонь на весу и безвольно опустил ее на стол. Бледная и заметно похудевшая, она плетью рухнула на деревянную поверхность, и эхо этого стука отразилось от стен.

«Я обессилен», — пришлось признать Гийому. Ансель был однозначно прав в этом. Даже на пару минут войдя в библиотеку, он продемонстрировал то, насколько сведущ во всех вопросах. Как можно было сомневаться в том, что он говорит?

«Да чтоб тебя!» — выругался про себя Гийом, хотя и не злился на Анселя по-настоящему. Его мучила смесь чувств, разобраться в которой он был не в состоянии.

Погасив свечи и забрав с собой факел, Гийом вышел из погрузившегося во тьму помещения и направился в сторону спальни, ведя рукой по каменной стене, словно ища в ней опоры.

«У меня же были силы. Когда они успели уйти?» — думал Гийом, мрачно ухмыляясь самому себе. Рука безотчетно потянулась к нательному кресту, висевшему на шее. Раньше он частенько просил Господа наделить его силой и бесстрашием, зажимая при этом в руках крест, хотя не испытывал недостатка ни в том, ни в другом. Однако сейчас Гийом замер посреди темного коридора на подходе к своей комнате, сжав в руках крест, и капля пота сбежала у него по виску. Мышцы напряглись, как натянутая тетива лука, по телу прокатилась волна дрожи, но отметить Гийом сумел лишь воспоминание, ворвавшееся в его разум. Это были слова Анселя.

«Я не ношу креста, потому что крест есть орудие мучений Христа, символ истязания, а не истинной веры. И я считаю кощунством поклонение ему. Это все равно, что поклоняться орудию пытки. Не согласен?»

Это звучало логично. Это звучало понятно. И все же…

«Не согласен?»

«Не знаю!» — завопил про себя Гийом.

— Не знаю! — прошипел он сквозь зубы, бросился к зарешеченному редкими прутьями окну в конце коридора и распахнул деревянные ставни. Холодный ночной воздух ворвался в коридор, чуть не сдув пламя с факела в руке графа и разлохматив его и без того всклокоченные волосы. Второй рукой Гийом сдернул с себя крест через голову. Он зажал его в кулаке, замахнувшись в намерении отшвырнуть его прочь, в темноту ночи.

Мгновение застыло вместе с замершим дыханием Гийома де’Кантелё.

Пламя вновь всколыхнулось, когда он прерывисто выдохнул, обессилено опустив дрожащий кулак.

«Боже... Боже, что я делаю?»

Гийом отшатнулся от окна, не разжимая кулака с крестом, захлопнул ставни, быстро добежал до своей спальни и спешно запер дверь, повернув изнутри оставленный в замке ключ. Попятившись от торчащего ключа, словно тот был адским псом, Гийом невольно нервно усмехнулся самому себе.

«Надеюсь, меня хоть никто не видел», — судорожно подумал он, постаравшись отдышаться. На ум не приходило, когда в последний раз он запирался в своей комнате. — «Впрочем, все спят. Не о чем беспокоиться».

Вставив факел в одну из пустующих подставок на стене, он подошел к стоящему под окном столу и аккуратно опустил на него крест. Ненадолго призадумавшись, он снял с руки подарок Элизы, и столь же бережно положил рядом с крестом.

«Чудесно!» — нервно усмехнулся он, глядя на это странное сочетание.

Избавив себя таким образом от терзаний хотя бы до утра, Гийом устало скинул одежду, не потрудившись сложить ее в одном месте, так что она осталась кучками дорогих тканей пренебрежительно лежать на полу. Загасив факел, юный граф рухнул на кровать.

* * *

На следующий день, пробудившись от сна, в котором Господь милостиво избавил его от сновидений, Гийом решил, что может и хочет разрешить хоть один из мучающих его вопросов уже сегодня. Покончив с делами, коих всегда успевало накопиться много, он вышел за ворота особняка и решительно направился к дому Фелис. Увидев впереди знакомую невысокую фигуру с переливающимися на солнце золотистыми волосами, Гийом счел это добрым знаком.

— Элиза! — окликнул он, ускоряя шаг. Размышления, которые ему долгое время сложно было облечь в слова, сегодня почему-то были готовы сложиться в связную, завершенную речь.

Элиза не успела даже поздороваться. Гийом выпалил ей все, что думал, как на духу, и девушка с округленными от изумления глазами слушала его местами сбивчивую, но воодушевленную и цельную речь, не перебивая.

— Вот, почему я и избегал близости с тобой с того самого дня.

Он замолчал, глядя в ее глаза и тяжело дыша. Элиза попыталась взять себя в руки и придумать, что ему ответить.

Слушая его, она даже приоткрыла рот от удивления. Выглянувшее из-за облаков яркое солнце посветило ей в глаза, и она на миг зажмурилась, а затем несколько раз моргнула и вновь взглянула на Гийома. Судорожно подыскивая нужные слова, она поправила пучок трав, который чуть не выронила из рук, когда он окликнул ее.

— То есть, — она сглотнула тяжелый ком, вставший в горле, и с легкой недоверчивостью проследила за его выражением лица, — ты считал, что, если я отдамся тебе, это будет оскорблением… истинных чувств?

В собственном исполнении эта мысль показалась ей еще более нелепой и безумной, чем она звучала в устах Гийома пару мгновений назад. Не удержавшись, Элиза посмотрела на молодого графа, как на умалишенного. В этот момент она уже и в собственном благоразумии была уверена не до конца. Однако Гийом, как ни странно, не услышал в ее словах ничего безумного. Он оставался тверд в своих убеждениях и подтвердил их кивком.

— Да, я так считаю. Я не сказал, что разобрался в этом до конца. Просто понял, что зря не говорил тебе всего этого.

— Да, — издав обиженный смешок, больше похожий на кашель, согласилась Элиза. — Зря не говорил несколько лет.

— Но ведь сейчас сказал, — парировал Гийом, и в его голосе скользнуло легкое недовольство.

— Что ж… — Элиза прочистила горло, с трудом вернув себе предательски севший голос. — Спасибо…

— Теперь ты понимаешь, — удовлетворенно заявил Гийом, расплывшись в привычной самодовольной улыбке, которая на похудевшем лице с еще не ушедшими кругами под глазами смотрелась чуть ли не устрашающе.

— Как сказать, — скептически проговорила Элиза, приподняв одну бровь.

— Не начинай, — устало нахмурился Гийом.

— То есть ты испытываешь ко мне… чувства. Но не хочешь делить со мной постель…

— Примерно так, да. Пока — так.

Глядя на ее поджатые губы, Гийом снисходительно усмехнулся, притих, а затем неожиданно тепло улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.