Сказ о космических ушельцах

Дома в городе невысокие, двух— трёхэтажные, почти у всех первые этажи заняты лавочками, мастерскими или ресторанчиками. Улицы узковаты и местами откровенно грязны. Запахи самые разные, часто очень резкие. Китайцы шумно разговаривают, торгуются, зазывают прохожих в лавочки. За нами следовала целая процессия рикш, желающих прокатить белых людей за весьма символическую плату. Нам же ездить на человеке было как-то противно. Так и шли процессией через бурление непонятной и незнакомой жизни.

Когда проходили через очередную площадь, там как раз начиналось оживление. На деревянной повозке привезли забитым в деревянные колодки какого-то почти голого худого человека с традиционной для Китая тощей косичкой на бритой голове. На спине его был большой лист бумаги с размашистыми иероглифическими письменами. Кто-то из техников сказал обыденно:

-О, опять шпиона поймали!

Толпа зашумела, на возвышение выбрался толстенький чиновник в форменной шапке— гуань и дорогом халате, надувая щёки и оттопыривая верхнюю губу украшенную редкими усиками, что-то визгливо кричал поверх толпы. Закончив, он махнул палачу, тот резво взобрался на повозку, взмахнул каким-то затейливым и непропорционально большим тесаком. Голова шпиона упала, кровь из шей выбило коротким фонтаном.

Народ почти сразу стал расходиться, возвращаясь к своим делам. За всем этим стояла неизбывная привычность такого действа.

-И часто здесь такое?— спросил я у сопровождающего.

-Когда как, иногда ежедневно.

-Это что, шпиономания, или действительно?

-Это война — кратко ответил сопровождающий. Мы пошли дальше, а техник рассказал, как в прошлом году поймали китайского техника одного американского самолёта за подачей сигналов японским бомбардировщикам. Так его просто привязали вывернутыми руками к вершине столба, выпустили кишки. Так оставили. Восток— дело тонкое!

В конце улицы оказалась неширокая набережная. Хуанхэ равнодушно катила свои мутные от лёсса обильные воды мимо этого скопища людских страстей. Вокруг города почти кругом стояли горы, свысока взирая на кипение людского муравейника. Древняя Великая Стена чуть обветшало высилась на кручах.

Прогулка оказалась познавательной, но утомительной. Жара и духота, пыль, немного перемежаемая резкими порывами прохладного ветра с гор. Шум и непривычные запахи, постоянное ощущение чуждости— всё утомляло. Однако, сами китайцы были очень приветливы, видно было, что русских с аэродрома здесь любят.

Обедать зашли в хороший ресторан. Как сказал провожатый — наши добровольцы здесь частые гости. Это сразу чувствовалось, уже по столовым приборам и поведению официантов. Нам выдали столовые ножи, вилки и ложки! Для Китая— это почти невероятно. На всякий случай на столе были и традиционные китайские столовые палочки, мы с интересом рассматривали их, а потом — людей за соседними столиками ловко ими пользующихся.

Посуда— настоящий китайский фарфор, неплохого качества. Блюда нам подобрали без излишней экзотики. Но всё равно— вкус у некоторых был неожиданный. За обедом почти не говорили — нас предупредили, что в городе полно шпионов, а не аэродромных тем для разговоров у нас не было.

После обеда возвращались другой дорогой, осматривая очередные достопримечательности — огромный базар, утопающие в зелени садов дома богатеев и исторические места, но они уже не отложились в голове— слишком всё забивало бурление огромного людского моря, шумного, суетного и малопонятного. Очень с непривычки утомляло высокогорье, непривычные запахи и жара. И тут же я понял, что в Китае— очень много китайцев. Правда, из почти 400 млн. населения нынешнего Китая китайцы были не все. Как-то Ганс— Христиан Андерсен сказал: "В Китае все китайцы, и даже император...". Эх, как неправ он был! А ещё классик. Но что взять со сказочника? В Китае живут корейцы, вьетнамцы, монголы, уйгуры, тибетцы, японцы, да много кто ещё! Во времена Андерсена даже императором был маньчжур. Последний из той династии— император Пу И — холопствует японцам сейчас в Манчжоу-Го.

После прогулки нам, наконец, показали наши самолёты. Здесь, в Ляньчжоу, самолеты, прибывшие из СССР автотранспортом, собирали и облётывали. Работал целый завод, он же выполнял ремонт машин побывавших в боях. Ангаров было мало, шло перманентное строительство. Вдоль окраины аэродрома громоздились горы ящиков из-под самолётов, моторов, бомб, боеприпасов и имущества. Рачительные китайцы сколачивали из них разные постройки. Дерево и материалы были тут дефицитом. Всё это за тысячи километров везли из Алма-Аты через горы, пески, пустыни и перевалы на грузовиках.

Самолёты собирали с запасом, не только для нас, но и для пополнения двух действующих наших авиагрупп, а так же для передачи китайцам— на этом же поле размещались две китайские лётные школы. В сентябре 1938 г. Потрепанный в боях китайский 21-й чунгтай отвели в Ланчжоу. где пере вооружили истребителями И-152, "ишачков" не хватало

До начала войны с японцами в Китае было около 300 или 400 летчиков. Большинство — сыновья богатеев. От боевых действий они уклонялись. Серьёзно против японцев сражалось всего семь китайских летчиков. Это были храбрые бойцы, относившиеся к советским товарищам с большим уважением. Когда началась война, китайцы поспешно набрали в авиацию относительно здоровых и образованных выходцев из средних классов. Они были очень настойчивы в обучении, внимательны, исполнительны. Невысокую общую подготовку они с лихвой возмещали трудолюбием. Их обучали наши инструкторы, так что можно было надеяться, что толк будет.

После небольшого обсуждения с командованием и техниками выбрал себе И-152 (китайцы их называли "чижами") московского первого завода, опять таки— с радиостанцией. В то время, когда с других самолётов для облегчения даже аккумуляторы снимали, таскать с собой такую тяжесть было опасно. Но командование в очередной раз хотело что-то проверить, раз уж удалось заполучить "опытного" радиста. Не стал возражать, мне самому было понятно, что укладыванием полотняных стрел управлять истребителями невозможно...

И-15, бывший до того в обычной нашей заводской окраске, перекрасили. На машину нанесли китайские цвета, окончательная отладка планера и радиостанции, будучи привычнее, заняли меньше времени, чем в предыдущий раз. По привычке усилил противопожарную перегородку, сделал систему нейтрального газа в баках. Хотел сделать протектор — не нашлось материалов. Бедность Китая очень чувствовалась. Гораздо хуже обстояло дело с наземной составляющей связи. То, что никто из лётчиков не желает таскать в бой тяжёлый ненадёжный "гроб" радиостанции было легко понять. А вот суеверия наземных командиров вызывали горькую усмешку. Все боялись, что японцы засекут наши работающие радиостанции. Дальнейшее каждый живописал в меру своей фантазии — от получения из радиосообщений секретных сведений противником, до наведения на КП вражеских бомбардировщиков. Пришлось долго и многократно объяснять, как действует радиостанция, какой радиус уверенного приёма, что такое рабочие частоты, позывные, как действует кодирование. Изображая полусумасшедшего фаната радио преследовал одну цель — в нужные инстанции должен был попасть мой пространный отчёт об использовании радиосвязи в бою вместе с подробными описаниями преимуществ, которые она давала. Наземный комплект радиооборудования с трудом нашли среди ящиков на складе. Обрадовал усиленный ремнабор, оказавшийся в ящике с рацией.

Свежеокрашенный едва просохший самолёт загнали в тир, где отстреляли синхронизаторы. После незначительной отладки всё оружие стало действовать без заминок.

С аэродромной китайской братией было легко найти общий язык:

Фэйцзичан — аэродром

Чифань — еда

Тимбо — тревога

Мэйю — нет

Пухо — нехорошо.

Хао, хэнь хао! — Хорошо, очень хорошо!

Дун — понимаю

Ханжа — крепкая рисовая водка

Литишэ — штаб, офицерский клуб, офис

Ещё полсотни наиболее ходовых выражений и жестов — можно считать, что мы друг друга понимаем. Все китайцы знали несколько русских слов, часто почти любая фраза, обращённая ко мне, кончалась вопросительным "хО-ла-сО?" с поднятием большого пальца.

Взлетать с пыльного щебнистого аэродрома оказалось трудно. Очень нежелательно было попасть в облако пыли от ранее взлетевшего самолёта — она набивалась в мотор засоряя масло и способствуя износу. Сходу предложил пылефильтр из многослойной сетки с управляемой из кабины заслонкой — на взлёте нагнетатель должен был "сосать" через фильтр, в полёте можно было открыть. Подходящей сетки не нашлось, пришлось выкручиваться тем, что было.

Мотор отрегулировал на чуть больший наддув, и сдвинул соответственно ограничитель оборотов, так же изменив регулировки карбюратора, двигатель заметно прибавил резвости, а по условиям высокогорья обеднил смесь. Потому взлетел легко. Круг над аэродромом— всё в порядке. Поднимаюсь чуть выше— лепота! Могучие горы обступили долину, рыжевато— жёлтая осенняя Хуанхе катит свои воды сквозь горы и город. На берегу высится огромный памятник усердию и трудолюбию китайского народа — Великая Китайская Стена.

.

Осенью 38-го поспел один старый "посев" ещё времён радиокружка дома КИМ— заложенная в сознание двух групп идея полупроводниковой электроники. Отход от купроксной идеологии 20-х годов дал результат. Московская создавала диоды и триоды на германиевой основе, ленинградская— на кремнии. После отработки технологии начался полупромышленный выпуск пробных партий.

Начинку ампул АЖ-2КС (ампулы жестяные), так называемый "русский напалм" — сгущенный керосин КС — разработал в 1938 г. А.П. Ионов в одном из столичных НИИ при содействии химиков В.В. Земскова, Л.Ф. Шевелкина и А.В. Ясницкой. В 1939 г. он завершил разработку технологии промышленного производства порошкообразного загустителя ОП-2. Зажигательная смесь приобрела свойства мгновенно самовоспламеняющейся на воздухе.

http://nnm.ru/blogs/smprofi/ampulomet_zabytoe_oruzhie_vov/ Само по себе создание такого оружия произвело достаточно сильный резонанс в военных кругах, особенно аукнулось в Японии. После полётов ТБ-3 с советско— китайскими экипажами над Японией в конце 1937 года японским военным стало ясно, что вместо миллионов листовок на бумажно— деревянные японские города могут упасть тысячи тонн бомб и зажигательных шариков.

Осторожность к северному соседу начала входить в сознание обалдевших от лёгких побед японских вояк.

Маленьким альтернированием стало создание жестяных несферических ЗАБ нескольких типов. Технологически такая бомба представляла собой цилиндрический корпус с прикатанным к нему хвостовым конусом, всё из "чёрной жести". Сферическая носовая часть штамповалась из чуть более дорогой "белой жести". Оперение кольцевое на четырёхпёрой опоре. Заливная горловина сзади, в неё же вставлялся донный взрыватель с небольшой цилиндрической тротиловой шашкой. Покрытие— краской или лаком. ЗАБы выпускались всех форматов мелких бомб, начиная с 2.5 килограммовых.

Помимо этого натолкнул одного флотского химика на работы, написанные в1864 году военным инженер-генералом М. М. Боресковым по кумулятивному эффекту. К осени 1938 года была предложена идея малой "крышебойной" кумулятивной авиабомбы для снаряжения кассет мелких бомб.

При создании "палубного" И-153 Поликарпов принял во внимание немного другие требования флота. Потому машина получила не только полный комплект закрылков и предкрылков, цельнометаллическую конструкцию, но и трапециевидные элеронные части консолей с новыми законцовками. Это сократило площадь крыла до 20кв.м. , снизило индуктивное сопротивление, увеличило максимальную скорость. На М-62 поставили трёхлопастный ВИШ. По вооружению машина оказалась близка к уже знакомой мне по другому потоку истории, по скорости и маневренности превзошла значительно. После коротких испытаний в самом конце 1938-го года машина была принята на вооружение флота под обозначением "палубный истребитель И-153К обр. 1938 года". Сухопутный вариант получил упрощённое оборудование и цельнодеревянное крыло.

От Алма-Аты, вдоль Синьдзянского тракта на советской стороне началось строительство одноколейной железной дороги, она должна была дойти до китайской границы в районе озера Эби-Нур.

* * *

Довольно быстро наша авиагруппа облетала машины. Нас стали привлекать к дежурству на аэродроме, хоть тут имелась собственная группа И-16. В одно из таких дежурств даже безуспешно вылетал на перехват японского высотного разведчика.. Аэродром был невелик, построен на месте старого кладбища и расширялся очень медленно. Автомашин или землеройной техники не было, все делалось вручную, землю переносили корзинами, которые подвешивались на коромысло. Со стороны рабочие казались выносливыми муравьями. Одевались плохо, ходили в тапочках, сшитых из материи, питались скудно, но не роптали. Удивительно трудолюбивый народ! Но до какой же степени он развратил своим трудолюбием свою элиту!!!

Осенью 1938 г. для японской авиации обстановка была довольно благоприятной. В сентябре начали отвод с фронта в тыл действовавших в Китае советских авиачастей вымотанных до израсходования моторесурса. Их ждала смена летного и технического состава, регламентные работы и ремонт авиатехники. Процесс должен был завершиться в ноябре. Китайцы, понесшие большие потери, тоже резко свернули свою активность. Господство японцев в воздухе на фронте и в ближних тылах стало подавляющим. Потому китайское руководство попросило срочно перевести в систему ПВО Трёхградья Ханькоу, крупнейшего промышленного и транспортного центра, хоть пару эскадрилий.

Единственной боеспособной группой оказалась наша. Перед отлётом товарищи устроили нам прощальный ужин. Были хорошие слова, тосты за одоление неприятеля, пожелания успехов. Улетающие в Союз щедро делились боевым опытом, рассказывали занятные истории. Смех вызвал рассказ о том, как прибывшим первыми нашим лётчикам заботливые китайцы иждивением генерала Мао создали "все условия" — в первую очередь открыв специальный бордель "только для бравых русских лётчиков". Дело это поручили опытной бандерше, она расстаралась, набрав свеженьких девочек. Когда наши летуны об этом узнали— долго ржали. Благо, что потом бордель разогнали, сделав там общагу техсостава. Вот такие эксцессы капитализма с феодальной мордой.

Наши музыканты, из экипажа одного связного СБ, неплохо играли любимые всеми родные песни, аккомпанируя на баяне, балалайке и гитаре.

Когда вечер перевалил за середину, всё главное было сказано, много горячей и холодной рисовой водки выпито, на меня что-то накатило. Взял гитару, немного перебрал струны, прилаживаясь к инструменту, начал песню из далёкого мира:

Я хотел бы ветром быть и над землей лететь

К солнцу в снегах.

Я хотел бы в небе спать и сны о нем смотреть,

Сны в облаках.

Hо, ты сказала мне:" Это мечты,

И ничего в них нет..."

Вот и все, что сказала мне ты.

Пpипев.:

А я хочу как ветер петь,

И над землей лететь,

Hо так высока и так близка

Дорога в облака.

Может быть ты будешь ждать, а может быть и нет ,