Вивьен резко выдохнул, почувствовав, как кровь отливает от лица.
Первой его мыслью было ринуться вперед и отогнать наглеца от этой женщины. Его женщины.
Казалось, мужчина почувствовал на себе разъяренный взгляд приревновавшего инквизитора и обернулся. На миг их глаза встретились. Пусть их разделяло приличное расстояние, Вивьен не увидел, а, скорее, почувствовал, что именно было во взгляде этого незнакомца.
«Она же счастлива тут, со мной. Ты пришел снова все разрушить?» — казалось, спрашивал Вивьена спутник Элизы. Вивьен чувствовал, как внутри него начинает клокотать злость, бросил взгляд на Элизу, легко идущую рядом с этим проходимцем… и отступил, скрывшись за углом постоялого двора.
Сердце бешено колотилось. Все его существо тянуло Вивьена снова выглянуть из-за угла.
«Элиза!» — требовательный, почти отчаянный выкрик рвался из груди, но Вивьен Колер не произносил ни звука. Беспорядочные мысли — одна другой больнее — непрестанно сменялись у него в голове, пока он стоял, прячась за стеной и сжимая букет полевых цветов в руке с такой силой, что тонкие стебельки сминались и ломались. Наконец, он заставил себя вновь выглянуть из-за угла.
Элиза и ее спутник почти скрылись из виду. Мужчина продолжал обнимать ее на ходу, и она не выказывала никакого сопротивления. Он больше не оборачивался, а она — похоже и не думала об этом.
«А чего ты ждал?» — печально усмехнулся Вивьен. — «Ты пригрозил ей арестом. Ты исчез на два месяца, даже больше. Ты никак не давал о себе знать. Чего ты ждал? Что она станет хранить тебе верность до конца дней и ждать твоего появления? С чего такая самонадеянность? Что бы заставило ее непрестанно ждать тебя?» — Мысль эта кольнула Вивьена больнее всего. Он опустил голову, позволяя ей развиться. — «Да и что ты мог ей дать, глупец? Разве ты не понимаешь, что ваша связь навсегда осталась бы тайной? Ты не мог признать детей, которых Элиза могла бы родить! Ты не мог взять ее в жены. Ты даже не смог уберечь ее сестру от костра инквизиции — о чем вообще можно тут говорить! Ты ничего не мог даровать ей, кроме своих чувств, а чего ей стоили эти твои чувства? Она лишилась дома и последнего близкого человека».
Вивьен ощутил, как все его мечтания, смелые желания и надежды уступают место смиренной и серой пустоте. Он лениво бросил букет полевых цветов прямо посреди улицы и понуро побрел в сторону конюшни.
«Здесь», — продолжал думать он, — «у нее есть возможность начать новую жизнь. Выйти замуж за этого мужчину, жить без оглядки на меня и на инквизицию. Этот мужчина, кем бы он ни был, заботится о ней, это было видно по одному тому, как он к ней прикасался. И он может дать ей гораздо больше, чем когда бы то ни было смогу я. Она заслуживает нормальной жизни. Спокойной и мирной, а не той, которая была бы у нее при тайной связи со мной. И если я действительно хочу для нее лучшего, я не имею права вносить смуту в ее мысли и чувства. Я не должен более подвергать ее опасности и утягивать с собой».
Где-то в глубине души ворочалась чернильная злоба, но Вивьен, как мог, старался нещадно давить ее.
«А ведь прошло всего два месяца». — Теперь срок не казался ему таким большим, и он с горечью осознавал его малость. — «И Элиза уже нашла, кем меня заменить. Сколько ушло у нее на то, чтобы забыть Гийома де’Кантелё? Два года? Что ж, видимо, ее любовь ко мне изначально не была такой сильной. Стало быть, и думать здесь больше не о чем».
Добравшись до конюшни, Вивьен забрал свою лошадь и решительно направился обратно в Руан.
* * *
Проводив Элизу до аптеки, Паскаль, опасливо поглядывая по сторонам, вернулся к постоялому двору. Показалось ему это или нет? В Кане действительно появился инквизитор? И он взаправду стоял возле постоялого двора с полевыми цветами?
Элиза упоминала, что была знакома с инквизитором, и Паскаль понимал, что это было непростое знакомство. Неужто у них действительно был роман? Но роман ведь завершился! Что же этот инквизитор делал здесь сегодня?
Паскаль осторожно обошел здание и замер, наткнувшись на букет полевых цветов. Его уже успели изрядно потоптать и помять, но он продолжал лежать здесь — цельный, сцепленный воедино из-за того, как сильно державший их мужчина сжимал стебельки, словно тисками вминая их друг в друга.
Бережно, словно боясь за сохранность некоего хрупкого сокровища, Паскаль поднял цветы и уставился на них отрешенно и рассеянно. Он поглядел по сторонам, пытаясь отыскать глазами человека в сутане, но не находил его. Зачем бы этот человек ни явился сюда, похоже, он ушел.
Паскаль хорошо помнил, как этот инквизитор смотрел на него — его суровый взгляд за мгновение почти прожег в нем дыру. Однако почти сразу он отступил и поспешил скрыться. Перед Паскалем встал серьезный вопрос: стоило ли рассказывать Элизе об этом странном визитере? Ведь она многое пережила! Так трудно было временами заставить ее радоваться — часто она пребывала в странном, отрешенном состоянии, делавшем из нее почти узницу, и Паскаль был уверен, что именно этот человек был тому причиной.
Нет, однозначно не стоило ей ничего сообщать.
Элиза едва начала оправляться от своей тоски — по крайней мере, Паскалю так казалось. Эта женщина была хороша собой, умна, загадочна и интересна, и в будущем он видел ее своей женой. Он был уверен, что, когда Элиза оправится от пережитых потрясений, она согласится на его предложение — она ведь должна была понимать, что в ее годы — уже не девичьи — замужество было ей просто необходимо. Кто бы взял в жены несостоятельную женщину ее лет? Только тот, кто бы мог оценить по достоинству черты, которые были в ней и которые не угасли бы с годами. Паскаль — оценил их еще тогда, на ярмарке в Руане.
Нет, Элизе определенно не стоило знать о своем несостоявшемся посетителе. Это было ни к чему. И, похоже, к удаче Паскаля, инквизитор рассудил так же.
«Умный человек», — усмехнувшись, подумал Паскаль. — «Тебе действительно стоит забыть о ней. Надеюсь, ты больше не вернешься».
Отойдя немного от постоялого двора, Паскаль выбросил смятый букет полевых цветов на участок травы, где они не были бы столь заметны. Он не думал, что Элиза могла найти их и обо всем догадаться, но отчего-то решил исключить даже малейшую возможность подобного исхода.
«Так будет лучше для всех», — рассудил он и неспешно направился ко входу в здание.
‡ 19 ‡
Руан, Франция
Год 1361 от Рождества Христова
Несмотря на теплую погоду, благоприятствовавшую Нормандии поздней весной, над епископским двором Руана будто нависла туча. С каждым минувшим месяцем после отъезда Гийома де Борда судья Лоран все больше мрачнел, понимая, что ему не по силам выполнить возложенную на него задачу. Все наводки на местонахождение Анселя де Кутта оказывались либо запоздалыми, либо неверными. Иногда случалось, что они приходили одновременно из разных городов — и все были ложными.
Получив сообщение из Дарнеталя, Лоран не мог не возмутиться наглости беглого еретика: скрываться так близко к Руану? Похоже, он совсем не боялся инквизиции и всячески это демонстрировал. Лорана не успокоило даже то, что Вивьен и Ренар назвали наводку из Дарнеталя ложной. Они заверяли, что человек, которого там видели, никак не мог быть беглым катаром, и объяснили, почему, но Лоран не разделил их уверенности. Он предположил, что за годы в бегах де Кутт мог изменить своим привычкам — с него бы сталось, учитывая, что он устроил в Кантелё пять лет назад. Лоран понимал: если его догадки верны, Ансель де Кутт стал совершенно непредсказуемым, и трудно было представить, как изловить его до возвращения де Борда с папским решением на руках.
И все же Лоран не позволял себе отчаяться. Он продолжил отправлять своих подопечных на выездные задания и велел уделить особое внимание окрестным деревням и селениям. Учитывая, что в Дарнетале действительно могли видеть именно де Кутта, стоило предположить, что его тянет в Руан. По зову души ли, по своим преступным делам ли — неважно. Если это так, с него сталось бы и дальше скрываться недалеко, под самым носом у инквизиции, и Лоран был уверен, что такой шанс нельзя упускать.
Однако в окрестных деревнях и селениях никто и слова не слышал о де Кутте или о ком-либо похожем на него. Далеко не беглый катар волновал Нормандию: за последнее время в простом народе возрос страх перед колдовством, и он превосходил страх перед ересью. Преследование ведьм и колдунов велось на французских землях уже не первое десятилетие, вспыхивая то тут, то там. Однако теперь оно, казалось, распалилось из небольшой искорки в угрожающее пламя. Вивьену и Ренару все чаще доводилось оказываться в деревнях, где над попавшей в немилость женщиной односельчане устраивали самосуд, угадав в ней ведьму по им одним понятным признакам.
Для Ренара не стало большой неожиданностью то, что Вивьен с особенной пылкостью выступал на стороне обвиняемых. Завидев несчастную, привязанную к позорному столбу или закованную в колодки посреди деревни, Вивьен спешил объявить всеобщее собрание в местной церквушке и читал проповедь о том, что обнаружение ведьмы не является простым делом, и прежде, чем карать женщину, которая может оказаться невиновной, стоит дать инквизиторам во всем разобраться.
С несвойственной ему дотошностью и терпимостью Вивьен раз за разом объяснял селянам, отчего осужденную женщину нельзя считать ведьмой. Отпускал ее на волю и устраивал постоянный надзор за ней, чтобы наглядно доказать ее непричастность к колдовству — или причастность, если так сложится. Он мог следить за каждым шагом женщины, а после — с непоколебимой уверенностью сообщать людям, что она невиновна. Ренар прекрасно понимал, что в каждой из подозреваемых Вивьен видел Рени или Элизу, хотя, разумеется, не признавался в этом. Он вообще старался больше не говорить о них. При малейшей вероятности, что разговор может затронуть сестер-язычниц, лицо Вивьена делалось нарочито невыразительным. Любой бы посчитал его бесстрастным, но Ренар слишком хорошо знал своего друга и видел в нем что угодно, кроме безразличия.
К несчастью для Вивьена, не каждая обвиненная в колдовстве женщина оказывалась невиновной: некоторые из них — пусть даже не обладали темным колдовским даром — использовали христианские атрибуты для одним им понятных ритуалов, и этого Вивьен, будучи служителем Церкви, проигнорировать не мог. Такие женщины подлежали немедленному аресту и последующей перевозке в Руан для допроса. Однако некоторых ему удавалось оправдать и избавить от горькой участи, которая постигла Рени.
Как-то раз, перед самым отъездом из очередной деревушки Вивьен зашел на прощание к спасенной им женщине по имени Анна. Одинокая вдова встретила его с благодарностью и теплотой — три дня до этого ее держали у позорного столба, почти не давая есть и пить, заверяя, что мука эта будет продолжаться, пока она не сознается в колдовстве, в коем была неповинна. Теперь она уже начала понемногу оправляться от потрясения, хотя и не знала, как дальше будет жить по соседству с людьми, что грозили ей страшной расправой.
— Господин инквизитор, — почтительно склонила голову Анна, когда Вивьен без стука вошел в ее скромный дом. Он явился затемно, когда свет во всех домах погас. Свеча же в доме Анны все еще горела: женщина не решалась заснуть, опасаясь, что после отъезда инквизиторов односельчане вновь примутся за старое. Визит Вивьена вселил в ее душу спокойствие. — Я думала, вы уехали уже...
Вивьен покачал головой.
— И хорошо, что вы так думали. Будь вы колдуньей, вы вернулись бы к своему ремеслу сразу после моего отъезда. — Он хмыкнул. — Благоразумие, конечно, убеждало бы вас повременить, но вряд ли сатана, которого вам приписывали в любовники, стал бы ждать слишком долго: вы и без того провели в разлуке несколько дней.
Поняв, что его ирония пугает женщину, Вивьен смутился, но постарался не выдать этого. Он кивнул.
— Простите, Анна. Моя ирония неуместна, вам ведь через столько пришлось пройти. Уверяю, я ни в чем вас не подозреваю. — Заметив ее вздох облегчения, он позволил себе улыбнуться. — Погляжу, вы бодрствуете.
— Никак не заснуть, — пожаловалась она, опустив глаза в пол. — Боже, по правде, я хочу броситься вам в ноги и молить: не уезжайте!
Вивьен приподнял бровь.
— Анна, дело разрешено. В моем пребывании больше нет никакой надобности…
— Я боюсь завтрашнего рассвета! — выпалила она. — Боюсь, что, не застав вас здесь, люди снова явятся ко мне.
— У вас есть причины так полагать? Отчего?
Такой вопрос от инквизитора мог напугать смышленого человека. И даже должен был напугать. Однако Анна не выказала никакого страха.
«Представляю, как отреагировала бы Элиза. Она бы, надо думать, напряглась, как струна…» — невольно подумал Вивьен, но тут же поморщился и отогнал эти мысли прочь, попытавшись сосредоточиться на словах женщины, стоявшей перед ним.
— Вдруг никто не верит, что я не ведьма? — дрожащим голосом спросила она. — Вдруг только страх перед вами заставил всех…
Вивьен сделал шаг вперед.
— Анна, я ясно дал вашим соседям понять, что вы невиновны. И пригрозил, что тем, кто станет вершить самосуд, грозит суровая кара. Они не знают, когда я могу явиться в следующий раз с проверкой, поэтому будут заинтересованы в том, чтобы сохранить вас в добром здравии, — ободряюще улыбнулся он.
Женщина, пытавшаяся до этого сохранять спокойствие, разразилась слезами облегчения и впрямь упала на колени. Обхватив Вивьена за ноги, она громко рыдала, вскрикивала и лепетала слова благодарности. Зрелище это было… неприятным. Вивьен попытался собрать в себе остатки сердечной теплоты и заставил женщину подняться.
— Встаньте, прошу, — поморщившись, покачал головой он. Тон его был ласковым, а сопровождающие движения нежными, и Анна приняла его неприязнь за неловкую попытку ободрения.
Выпрямившись, она посмотрела на него заплаканными глазами, полными надежды, а он в свою очередь изучал взглядом ее. Она была черноволоса, почти болезненно худа, — в особенности после нескольких дней голода, — а черты ее лица казались резковатыми и заостренными. Лишь серые глаза, обрамленные яркими черными ресницами, были по-настоящему прекрасны, и было невыносимо видеть их в слезах.
— Как… — пролепетала она, — как мне выразить то, насколько я благодарна вам за то, что вы сделали? Если б я только могла… вы ведь спасли мне жизнь!
Вивьен склонил голову. По его телу пробежала волна дрожи от воспоминаний о том, как с той же благодарностью за спасение жизни на него смотрела Элиза. К собственному удивлению, Вивьен ощутил, как в нем смешиваются гнев и желание.
