Легенды планеты прагромеров

— Ну, убедилась? — спросила она девчонку. — Ты только второй день, как послушница, а наследный принц клана Джюс уже носится за тобой по чужому холду, с языком у колен.

Сурадзи знал о жестокости воинов-гракххов. А вот выражение жестокого удовлетворения на лице гракххи-девчонки увидел впервые.

Дасплей погас.

Что ж, он тоже умеет быть жестоким.

— Примет ли великая инквизиториня запрос о претензии?

У великой инквизиторини поднялась левая бровь.

— Примет.

— Гойша Ларса не выполнила пожелание мужчины.

— Я?! — изумилась гойша.

— Я просил отвести меня к Кхране, а не к её изображению.

Великая инквизиториня вздохнула.

— Запрос принят.

— Правда ли, что невыполнение пожелания мужчины минимально наказывается плетьми?

— Да.

— Могу я лично убедиться, что наказание будет исполнено?

— Да, но...

"Интересно, выражение моего удовлетворения выглядит так же жестоко?"

Но старуха вдруг улыбнулась. Жёстко улыбнулась.

— Принц готов сам исполнить наказание?

"Не возьмёшь!"

— Да!

— И сам назначить его?

Сурадзи очень надеялся, что тлик его колебания замечен не был.

— Да.

— Принц готов принять наказание за своё несанкционированное появление во внутренних покоях храма?

— Да.

— Принц приговаривается к удвоенной порции наказания гойше Ларсе, — и инквизиториня опять улыбнулась. — Теперь я хочу услышать приговор Ларсе.

Принц знал, сколько он может выдержать, не потеряв достоинства — не потеряв сознания.

— Гойша Ларса приговаривается к семи плетям.

— О?! И тебя не надо будет связывать?

— Нет!

— Кнутовищем не бьём?

— Нет.

— Тогда я назначаю плеть о трех хвостах.

— Тогда я бью первым! — не выдержал мальчишка.

— Хорошо, — опять улыбнулась старуха, — Ларса будет бить второй.

— Я?! — опять изумилась Ларса.

— Что же ты... великая гойша, — великая инквизиториня повернулась к ней, — а не сумела удовлетворить — мальчишку! — Влада перегнулась, приподняла подол своей тогги и из притороченных к голени ножен выдернула кинжал. — Твоя киппока не послужила тебе, а значит, она подлежит наказанию тоже.

Старуха махнула клинком — раз, другой третий... Ленты шеллаков киппоки, изгибаясь и скручиваясь на неслышных сквозняках, полетели к полу. Гойша, боясь дёрнуться, только сжималась. Но инквизиториня не успела докромсать одеяние — засветился дасплей, и девица в чёрном провозгласила:

— Советник, ведущий других, клана варг Бьёрг вызывает великую инквизиториню Владу.

— Иду, — буркнула та, и дасплей угас.

Влада нагнулась, вложила кинжал в ножны, подняла три отрубленные ленты и сунула их в руки Сурадзи.

— Назначаю это плетивом. Под кнутовище уж найдите что-нибудь сами, — за её спиной от неудержимого хохота сползла на кровать Ларса. — На исполнение наказаний даю вам шесть минит.

Перед ней раскрылась диафрагма двери, но инквизиториня вдруг замерла. Пару тликов молчания, и Влада вполуоборот вскинула руку со сжатым кулаком в сторону дасплея. Резко выделился на среднем пальце чёрный перстень управляющего джоста.

Помимо воли принц оценил скупую жёсткость жеста, помимо воли вспомнилась скупая точность ударов её кинжала, когда она чуть ли не с тела срезала шеллаковые ленты. Помимо своей воли Сурадзи подумал: "А не хотел бы я..."

Додумать он не успел. Замерцал дасплей. В комнату плеснуло запахами разнотравья, в комнату плеснуло разноцветьем сельвы, чуть ли не в комнату влезла тупорылая морда трёхрога.

Но камера ушла вверх и акцентировала, как шевельнулись травы в одном месте, другом, третьем — три лайоны окружали несчастного психопата.

Сурадзи узнал знаменитую фонолку.

Влада хмыкнула:

-А вы... уж не поубивайте тут друг друга.

Дверь закрылась, а Ларса всё хохотала, она показывала пальцем на невесомые ленты в руках оторопевшего наследного принца — и хохотала:

— Начинай! ты ж вызвался быть — бить! — первым, — хохотала и никак не могла остановиться она. — Или мне всё-таки придётся тебя связать?!

Но на фонолке, подгоняя самок, вдалеке взревел лайон. И с трёх сторон рыжие бестии бросились на жертву.

Ларса оборвала смех. Встала. Рыжей она не была. Равви редко бывают рыжими, но...

010 011.

Спустя три недели в своем клане, во фратрии, на коллоквиуме защиты отчёта о посольстве, Меновар потребовал, чтобы Сурадзи подробно описал процесс исхлестывания шеллаковыми плетьми, а когда пунцовый принц закончил, дал настояться тишине и обратился к отряду:

— Сколько ошибок совершил посол... хотя о чём я... совершил юнит Сурадзи?

— Пять.

— Восемь.

— Тринадцать!

— Даже? — улыбнулся Меновар, — Сурадзи?

— Две.

— Это уже ближе к истине. Озвучь.

— Я, мальчишка, попытался заставить... заставить что-то сделать великую гойшу. Я, мальчишка, попытался переиграть великую инквизиториню.

— А теперь сведи это в одну.

— Я кризисно переоценил свои силы.

— Вот... эх, учишь вас, учишь!..

— О, Ментра, как же я её не люблю, — великая гойша поёжилась, — но не восхищаться ею невозможно.

По издавна заведённому обычаю, советник, ведущий других, и шёкун готовились к заседанию капитулла в покоях шёкуна. По издавна заведённому обычаю — в присутствии гойши его жизни. Солета попервоначалу отказывалась. Меновар тут же обмолвился об этом в разговоре с вдовой прежнего владетеля, та нахмурила бровки... Влада ещё была гойшей, но ником lDe уже пользовалась. А уж как она "пользовалась" плёткой...

— Да, она сумела то, что у Бьёрга не вышло, — шёкуна не очень расстроили душевные терзания сына.

— Что?

— Этот старый волчара не сумел спровоцировать Сурадзи продемонстрировать — под датиками столицы! — свои "искусства ненджя"! Ума у мальчишки всё-таки хватило... Хоть на это.

— Всё-таки кое-чему мы его научили. Он не попытался с налёту, без подготовленного плана, повторить подвиг отца, подвиг похищения гойши из чужого клана, из чужого притора Храма...

Солета улыбнулась — всё-таки приятно вспоминать главное безрассудство своей жизни: бросить всё, бросить клан и, с полузнакомым мальчишкой, — в сельву, в ночь, в судьбу.

Ненавязчивая лесть приятна слуху — шёкун улыбнулся тоже.

Похищение было распланировано по тликам. Похищение сформировало его команду. Похищение дало ему Меновара. Тот отринул восемь вариантов плана! А потом предложил девятый. Абсолютно нереальный. Для успеха надо было, чтобы сошлись шесть ифов. В каждом — минимум тройная развилка!

"Нет! — единодушно сказали все. Но... но... но... Но безумие его средств составляло странную гармонию с безумством цели.

"Посоветуйся с шёкуной, — ещё предложил Меновар.

"Нет! — опять закричали все.

"Да меня просто запрут!

"Среди нас нет высокого интуитивиста. А она... Если действительно это провальный план — запрут. Выпустят — будем думать дальше.

И все замолчали.

А мать, выслушав, только вздохнула:

"Когда же ты успел вырасти... Ваш Меновар — он сумасшедший. Как ты сам. Держитесь вместе.

Его не заперли.

Меновар чуть улыбнулся на них тоже. Это похищение — которое превратится в двойное! — стало ему главным уроком от его наставника: не надо драться за то, о чём можно договориться, что можно выторговать. И все шесть "если" свелись к одному — если Солета любит... или хотя бы... если хотя бы захочет попробовать полюбить.

Личная разведка шёкуна о готовящемся налёте на чужой клан прознала быстро, но шёкун запретил трогать мальчишек — пусть учатся быть воинами! Тогда наставник аккуратно ввёл своего любимого ученика в команду принца.

"Но это же безумие! — оторопел при постановке задачи юный Меновар.

"Ищи решение! — был ему ответ.

И он нашел его. Главным в плане был не парад ифов, а обращение к шёкуне, обращение к гойше, обращение к Храму. И все развилки послушно перестроились в простую последовательность операторов.

А вот активную роль в переговорах с Идифей ему не доверили:

"С этой сукой тебе не справиться... Она у тебя полклана сторгует.

За Солету отдали трёх женщин. С ними, кстати, сумели сбагрить и шпионку равви, которую иначе пришлось бы списывать... А эти счетоводы не любят оставаться в убытке... Как они это называют? Идиосинкразией на дебетовое сальдо? Или он опять путает дебет с кредитом?

Ответная операция Бьёрга ни по безумию плана, ни по бескровности, ни по успешности исполнения не уступала их собственной... Разве что, тех трех дамочек никто ни о чём не спрашивал.

И шёкун погиб не в бессмысленной вендетте за сына.

И ещё одно... Солета плохо входила в чужой, в чуждый ей, клан. Не понимала многого. Кое-чего просто не принимала... И очень кстати прибыла Влада. Очень кстати. Конечно, официальная причина у неё была другая: на похороны шёкуна. И неофициальная — другая тоже: координирование с их притвором Храма ответной операции Бьёрга. Но... в разумение молоденькую Солету она привела быстро. И, надо признать, не только и не столько плёточкой.

— Когда же он успел вырасти? — проворчал шёкун.

Меновар покачал головой, улыбнулся и вернулся к конкретике.

— Вы, кажется, не заметили... Есть ещё одна мелочишка... Сурадзи практически заявил, что выдержит четырнадцать плетей...

— И что? — встревожилась мать.

— То, что больше дюжины никакой мальчишка выдерживать не должен, — буркнул отец.

— Он — твой сын!

— На нашу фамильную гордыню накинем одну... А он выдерживает добавочные две.

— И что? — никак не хотела понимать она.

— Вас здесь любят, — спокойно пояснил советник, ведущий других. — Вас очень любят и потому жалеют — его. Даже надзиратели. Даже при наказании.

— И что?!

— Враги жалеть не будут.

— Твои предложения?— вмешался отец.

— Отослать в чужой клан. Пусть учится держать настоящие плети.

— Нет... — попросила мать.

— К варгам? — уточнил шёкун.

— У Влады есть не только шеллака. Найдется немного и пеньки... Хотя, она мальчишку и шеллаковой плёточкой достала. Когда он всё это описывал, то был настолько красным, что я думал, с нами так и не бывает...

— Значит, Влада... Всё верно, она фактически выслала нам приглашение.

— "Братский обмен"?

— Да.

— Муж мой!

— Нет, жена моя. Мне скоро сорок. Великая Тантра изревновалась уже к своей равновеликой сестре. Она ждёт меня. Уже весьма и весьма. С сыном надо успеть.

— Муж мой...

— Я выбрал, жена моя... Двадцать лет назад я уже выбрал. Тебя выбрал, — шёкун накрыл руками ладони прекрасной женщины. — А ты... — шёкун повернулся к советнику, — Меновар, у тебя есть, над чем поработать. Оставь нас,— он улыбнулся. — Нам надо добавить поводов для ревности великой богине...

— Мама, что мне делать?!

— Мой путь гойши не в том, чтобы обольщать женщин. Сын, у меня нет для тебя совета.

— Но почему она?!..

— Наши девчонки тебя совсем забаловали, а она — пришлая. Пришла, оскорбилась, ушла.

— Но ты... вот ты бы простила мою фразу — отцу?!

— Отцу? — показала удивление мать. — Ему — да. Прощала. Но женщины — они такие разные... Еще разнее мужчин. Да и... — женщина улыбнулась своим ласковым воспоминаниям и зримо понежилась в них, — твой отец умел просить прощение.

— Как?

— Сходил с ума. Дарил цветы. Писал стихи.

— Как же мне послать ей цветы через пол-сельвы?!

— Остаётся сойти с ума, — опять улыбнулась великая гойша.

010 100.

Вдох-выдох, вдох-выдох, на три шага вдох, на три шага выдох.

— Видел бы меня наставник, — на бегу прокричал Стафр, — убил: без страховки, без веревочных перил, с незнакомым партнёром — на стенку четвёртой категории...

Вдох-выдох, вдох-выдох, на три шага вдох, на три шага выдох.

"Эх, видела бы меня наставница... С незнакомым партнёром на стенке четвёртой категории, как на простынях Храма... "Вот таким, — скажет Влада нашим девкам,— и бывает — резонанс чувств. Иззавидуйтесь!""

— Это ты... — улыбнулась она на слова мальчишки, — так ворчишь?

— Это я... — чувствуется, не улыбнулся он, — так поражаюсь.

— Кому-чему? Над кем-чем?

— Кому? — себе. Над кем? — над тобой.

Уста опять усмехнулась, смахнула капли пота со лба и в два вздоха спросила:

— Ещё... далеко?..

— Вон... у скалы... — в два вздоха ответил Стафр и — единым выдохом, — Последняя Пещера Плоскогорья. Оборудованная.

"Киломеры три", — прикинула она и упёрла взгляд в спину парня.

Да, и ему нужен отдых тоже. Уже настоятельно. Не меньше, чем ей. Но три киломеры они продержатся. Она опять посмотрела на скалу, потом на парня, а потом опять её взгляд притянула Ужба... Размытые тёмные склоны терялись на фоне темного плоскогорья, и снежная вершина словно парила над горизонтом. Девятитысячник. После Падения, после того, как выработал свой ресурс, и перестали летать аппараты Прежних, ноги человека более не оскорбляли её. И она осталась в одиночестве. И она осталась в покое. И она стала сосредоточием одиночества и покоя.

Коммодор не дал Усте и пары минит на глоток красоты: гроза стремительно догоняла их, но... Но на отдых нужны были не две-три миниты — подъём за ас вымотал их не слабее, чем за ас на ложе, усыпанном цветами, вымотала бы их схватка во имя великой Ментры — на отдых нужна будет ночь.

Осталось на бегу искоса посматривать в сторону Величайшей.

"Три киломеры и — пещера, — уговаривал себя Стафр, — и отдых".

Больше раскрыть стоянки "тропы" перед гракххами он не боялся. Даже если их боевая пара шла следом... Он бы засек отряд преследования, но вдруг — боевая пара разведчиков? Нет, даже если бы это были ненджя джюсов, то сегодня Кривую Стенку им уже не сделать, а за ночь ливень смоет все следы.

"И тем, кто остался сзади, я теперь не завидую!" — подумал он и оглянулся на гойшу — она держалась. Сил и у неё уже почти не оставалось, но она держалась!

"Что он всё оглядывается? Неужели до сих пор боится преследования? Теперь-то уж точно же мы сбросили все хвосты! Ой, что там творится!" — не выдержала, оглянулась и она.

Гроза ещё не догнала их. Гром громыхал, и лило позади, верно, нещадно. Но и над ними низко-низко висели свинцовые тучи, порывы ветра почти плетьми били в спину, уже вот-вот и должны были начать срываться первые резкие капли.

Стафр на гору впереди не смотрел, он только рефлекторно отметил про себя: "Семитысячник, однако"... Бежалось тяжко. Конечно, здесь — не сельва, трава всего лишь на чуточку выше пояса, да и звериная тропа хорошо протоптана, но бежать надо было в гору. Не круто — градусов шесть-семь всего-то, однако стена вымотала их обоих основательно. В джаньфуе же, хотя бы в паре лепестков, Уста отказала: на ночь глядя? А засыпать как? Или молодой господин спать этой ночью и не собирается? И они, наконец-то, займутся делом?..

Стафр не стал тогда её дослушивать, он молча развернулся и побежал.

— Снизь темп, коммодор, — по-деловому сразу послышалось сзади. Но тут же, совсем не по делу, девчонка добавила. — От себя всё равно не убежишь. Да и от меня — никуда ты не денешься тоже. Вот только теперь я... если я...