Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

Несговорчивые звезды гуртом сбились вокруг луны. Одна ее половина сияла холодным светом, другая окунулась во тьму. И Кристине показалось, что луна тоже надела полумаску.

* * *

Отгоняя мысли о логарифмах, Эрик повертел отмычку в замочной скважине директорского кабинета, пробормотал "Сим-сим, откройся" и переступил порог. В мешке, который он крепко сжимал в руках, что-то клацнуло. Эрик вздрогнул, но вновь расслабился, потому что школа была по-прежнему наполнена сопением и снами. Оказавшись в офисе, он направился прямиком к сейфу, который забился в угол, стараясь слиться со стеной и привлекать как можно меньше внимания. Даже лунные блики на его черных боках смотрелись как камуфляж.

Пять-четыре-три-два-один.

Дверца нехотя распахнулась и взору Призрака открылся небольшой арсенал, потеснивший стопки денег, папки с документами и несколько баночек фирменного томатного сока мадам Жири, который директора прихватили с новогодней вечеринки чтобы как следует потравить тараканов. Улыбнувшись, Эрик потянулся к первому попавшемуся автомату и повертел его в руках — от оружия исходил кислый запах масла, а на прикладе владелец вырезал "Кто сопрет — застрелицца."

Глаза калиновского злодея сверкнули. Это проще, чем отнять у ребенка леденец. Вернее, проще чем отнять у ребенка ложку с рыбьим жиром.

На всякий случай Призрак вытащил из нагрудного кармана инструкцию по применению "7.62 мм автомата Калашникова образца 1947 года" и еще раз сверился с документом, завораживающим своей информативностью. Следовало заменить дульный компенсатор другой насадкой, позволяющей стрелять холостыми патронами. Разумеется, и холостые патроны, и различные запчасти имелись у него в изобилии. Эрик считал своим долгом ознакомиться с оружием страны в которой проживал, потому что рано или поздно местные жители решат, что убить странного чужака — это хороший способ провести досуг, особенно если до ужина остается еще несколько часов, а в газетах нет ничего интересного.

Проведя несложную операцию с каждым автоматом и заменив все патроны холостыми, Призрак удовлетворенно посмотрел на дело вредоносных рук своих. Для убийства оружие больше не годилось, зато с его помощью можно было выбивать ковры, или играть в лапту, или подвязывать деревья. Перспективы открывались поистине безграничные. Правда, автомат всегда сгодится на роль дубины, но чтобы додуматься до этого, нужно напрячь интеллект, а такой возможности господа милиционеры будут лишены. После того, как отведают браги, которую для них любезно приготовил преступник.

Эрик выудил из мешка бутылку с полупрозрачной жидкостью. Совсем недавно он взял взаймы у пожилой селянки из Больших Хлябей самогонный аппарат. Ознакомившись с конструкцией чудного агрегата, Эрик почувствовал восторг мальчика, впервые в жизни увидевшего спички. Уже через несколько недель он добился значительных результатов, подтвержденных экспериментами. Лишь пригубив волшебный напиток, крысы из контрольной группы начали играть в чехарду, распевая залихватские частушки, а наутро приползли и слезно попросили добавки. Какой эффект зелье окажет на служителей порядка, Эрик не мог представить в самых смелых мечтах. У оперы наверняка появится подтанцовка. Как минимум. Пожалуй, имеет смысл подать на патент.

Положив бесполезные автоматы и свое подношение в сейф, Призрак закрыл дверцу и посмотрел на ночное небо, теперь затянутое облаками. Белые на черном, они походили на каплю молока, уроненную в чернильницу. Время от времени сквозь дымку проглядывал месяц. Для полноты романтической картины не хватало только пары влюбленных, которые стояли бы у окна, тесно прижавшись друг к другу, и лунный свет вырезал бы их силуэты. Эрик невольно вытянул руку, но поймал лишь воздух. Какой, право же, бред! Глупо стоять здесь и таращится в ночь. Тем более, что ему требовалось всего лишь закрыть глаза, чтобы увидеть настоящую тьму. Всего лишь подумать о прошлом. Только прикоснуться к лицу под маской.

Нет, сейчас он не будет думать про свое лицо. Не будет и все. Это не так уж сложно. Из всех талантов, которыми он владел, не думать о своем лице у него получалось лучше всего.

Иногда он мог не думать о нем часами.

Нет, нет, и еще много раз нет! Завтра все изменится, и колесо судьбы повернется в другую сторону, и страдания закончатся. Когда он выйдет на сцену, все будет иначе. Кристина еще ни разу не порывалась снять с него маску, и вряд ли эта блажь взбредет ей в голову во время представления. С чего бы вдруг. И тогда все будет по-другому. Нет, ему конечно придется открыть ей лицо, но только не завтра, не на сцене, не перед толпой людей. Наедине. И после бокала крепкого вина. И желательно в темноте, чтобы смягчить шок ...

...И чтобы не видеть своего отражения в ее расширенных от ужаса зрачках...

...И когда она наконец увидит его лицо — хоть и с натяжкой, это все же является лицом — он расскажет, как любит ее и как положит свою жизнь, чтобы сделать ее счастливой. И попросит только одного — чтобы она никогда его не покидала, потому что так страшно быть одному, и чем дальше, тем страшнее. И тогда она — если выслушает его без обмороков и истерик, что само по себе потребует от нее немалых усилий — может быть, тогда Кристина...

"Ну что, Эрик, все мечтаем?" — раздался запанибратский Глас Разума. Призрак поморщился. Чувства Эрика и его здравый смысл состояли в таких же отношениях, как Прометей и орел — первый страдал от ежедневной вивисекции, а второй роптал на однообразие диеты.

Кроме того, Эрика раздражало, что в последнее время его собственный Разум разговаривал с более чем знакомой интонацией. Если бы Здравый Смысл мог приобрести антропоморфные черты, то наверняка носил бы красный свитер и длинные волосы, собранные в хвост.

"Это не просто мечты. В этот раз все будет иначе."

"В этот раз все будет как обычно."

"Нет! Она... она не такая как все. Во время маскарада она согласилась со мной танцевать, а это значит ..."

"Ну хорошо," — снизошел Здравый Смысл. — "Все будет как обычно, но с небольшими вариациями."

"...что я ей не так уж противен. Кристина не боится меня, не питает ко мне отвращения!" — мысленно вскричал Эрик, уже понимая, чем закончится этот монодиалог. Тем же, чем и всегда. "Потому что она еще не видела твоего лица, иначе не подошла бы к тебе и на сотню лье."

"Нет! Она храбрая девушка! Она бы поняла. Она бы привыкла. К тому же, сейчас другие стандарты, другое отношение к..."

"Чудовищам вроде тебя?" — понимающе уточнил Глас Разума.

"Мое лицо это не весь я! Должно же быть еще хоть что-то..."

"В яблочко. У тебя еще есть душа, не менее мерзкая, чем лицо... Или более, Эрик?"

"Я знаю, что в моей душе изъян, но я воздерживался от зла. Я старался. За все время я еще никого не убил."

Надо заметить, что со стороны Призрака это было немалой жертвой. Пацифизм давался ему нелегко. Почти каждый день своего пребывания в интернате он чувствовал себя, как вампир в донорском пункте.

"И ты считаешь это великой заслугой? Поверь, немало мужчин могут похвастаться подобными добродетелями, но опять же, они могут предложить Кристине гораздо больше, чем ты. Неужели ты считаешь, что твои жалкие дары перевесят... ну ты меня понял."

"Тогда мне остается только надеяться" — умоляюще подумал Призрак.

"Ты взял надежду взаймы, Эрик. Тебе придется возвращать ее с высоким процентом."

"Пусть так. Но если я не могу обладать Кристиной, то я хотел бы умереть у ее ног. Хотя бы это будет мне позволено?"

Если бы Разум мог улыбнуться, он бы улыбнулся. Если бы мог приятельски потрепать Призрака по плечу, то не стал бы долго ждать.

"Ну наконец-то! А вот это, друг мой, уже называется "реалистичный взгляд на вещи".

* * *

— Все пропало, все потеряно!!

— Мы разорены, разорены!!

— О Убальдишвили, любовь моя, как такое могло случиться?! Милый, что с тобой?

Школа-интернат им. Глюка была объята паникой. Суета сует и всяческая суета давно уже угнездилась в здешних стенах, и то, что цивилизованный мир назвал бы "царством хаоса," здесь именовали субботником. Воскресная прогулка по городу напоминала монгольское нашествие, хотя войска Чингиз хана все же оставляли на своем пути нетронутые строения, дабы было что обложить данью. А во время ежегодного пикника в близлежащей роще, лешие собирались возле болота и строчили очередную жалобу в министерство экологии и природных ресурсов.

Но сегодня это был хаос особого рода. Подобный хаос возникает когда

— все билеты распроданы по баснословной для Калиновки цене в 30 рублей, — зрители уже успели обсудить местные сплетни — включая и гражданскую войну в Больших Хлябях, вспыхнувшую из-за кражи самогонного аппарата — доели вторую шоколадку и соорудили из фольги абстрактную скульптуру, — сам мэр несколько раз вопросил громогласным голосом "Чё ваще за фигня и когда покажут кино?"

И при этом исполнителя главной роли НЕТ на месте и один бог знает где его носит!

(Богом, который знал где носит Убальдишвили, был Бахус, но он посмеивался в кулак.)

Директора, потные и с прическами "а-ля Бетховен после пробуждения", ворвались за кулисы в надежде обнаружить там блудного артиста, но увидели лишь сбившихся гуртом исполнителей второстепенных ролей. Мег Жири грызла веер. Ее матушка, дабы помочь подопечным справиться со стрессом, принялась ругать их за прошлогодние проступки — иными словами, сознавала комфортную рабочую атмосферу. Пассарино, слуга Жуана, тушил сигарету о собственный парчовый костюм. Убедившись в тщетности своих надежд, директор Фирмович в очередной раз задал риторический вопрос:

— И где же — Командор его побери! — наш Дон Жуан?

Неистовые рыдания Карлыгаш с лихвой перекрыли звуки оркестра, игравшего увертюру по четвертому разу. Повернув к директорам опухшее лицо с подтеками туши, завуч изрекла:

— Ах, мне нет прощения! — дождавшись ответа, что прощение ей, конечно же, есть, женщина продолжила навзрыд, — Это я виновата, потому что донимала его диетой! Ах, я ведь даже не давала ему любимое лакомство — запанированный маргарин, обжаренный в подсолнечном масле! И вот, сейчас он лежит в канаве и умирает от истощения! Аааа! Или же ветер занес его на дерево, и у бедняжки нет сил слезть! Ой бай пырмаааай! Какая бедааа!... Кстати, прошу всех присутствующих запомнить, что именно Призрак велел Убальдишвили сбросить вес, так что это еще одно злодеяние на его черной совести....ОоооАааа!! Горе-то какоееее!!!

Завуч собралась было произнести новые слова покаяния, но они утонули в дребезжащих трелях мобильника, которые напоминали пение соловья, бравшего уроки вокала у бормашины.

Неловко хлопая по карманам, Андреев вытащил трубку, прижал ее к уху и его брови удивленно поползли вверх, пока не столкнулись с линией волос.

— Андреев слушает... да-да, имени Глюка... откуда?!... да, да конечно знаю... ... ... ЧТО?!... нет... нет, спасибо... мы как-нибудь своими средствами.

Во время разговора с неизвестным собеседником, щеки директора и его уши находились в противофазе — лицо бледнело, а мочки ушей горели как начищенный самовар. Наконец Андреев шмякнул трубкой об стол и произнес с потерянным видом:

— Из вытрезвителя звонили. Спрашивали, не хотим ли мы Убальдишвили забрать.

— Ну а ты?

— Я ответил, что не хотим.

— Паша, скажи, у тебя крыша уехала в командировку? Нет, ты отдаешь себе отчет.., — но партнер приник к уху Фирмовича и, смущенно поглядывая на дам, зашептал, — Он...что?... В одном белье?... в одном женском белье... Стоя на голове?... И распевая при этом "Сулико"?!... В общем, Павел Данилович прав. Мы как нибудь сами.

— Действительно, зачем нам вообще Дон Жуан, — приободрилась Карлыгаш.

Ее обрадовала не только собственная невиновность в произошедшем, но и перспектива устроить Убальдишвили эпический нагоняй. Правда, с этим придется подождать. Ведь только через неделю он вспомнит собственное отчество, через пару месяцев эволюционирует из четвероногого животного в двуногое, и не раньше чем через полгода сумеет по достоинству оценить все многообразие эпитетов, которыми Карлыгаш щедро его наградит.

— Как зачем? Ведь опера называется в некотором роде Торжествующий Дон ...

— Ну так нужно найти подходящий типаж, чтобы он постоял на сцене, поотвечал "да" или "нет." Если что, мы ему штаны веревкой подвяжем, чтоб не спадали. Зрители даже не заметят!

— Великолепно!— умилился Фирмович. — Пусть наш Дон Жуан будет молчаливым. Может, он втихую торжествует, замышляет что-то про себя, а потом — о-го-го! Вот только кого мы на сцену поставим... Паш, давай тебя?

— Ну нет, — Андреев поспешил откреститься от роли застенчивого, молчаливого Дон Жуана. — Я буду сидеть в ложе мэра, смотреть, чтобы он снова не набедокурил. Помнишь, как в прошлый раз он утащил литавры и использовал их в качестве тарелок для салата? Давай уж лучше ты.

— Я тоже не могу, я буду указывать милиционерам в кого стрелять. А то они начнут палить куда ни попадя, еще побелку поцарапают. Черт, кого же переодеть...Товаарищ Ведеркин! Здравствуйте, дорогой вы наш человек!

Заслышав елейный голос директора, завхоз Ведеркин, мирно шествовавший по своим делам, развернулся на пятках и дал стрекача...

* * *

Все утро Рауль провел в "берлоге" Угробова, наблюдая за сборами. Подойдя к своему первому заданию со всей тщательностью, киллер под завязку набил старенький рюкзак разнообразным скарбом: помимо основного орудия труда — снайперской винтовки — он положил еще парочку дымовых шашек и связку динамита, добавил видавший виды спальный мешок, манок для уток, удочку с набором крючков, самый крупный из которых напоминал гарпун. Подумав, запихнул в боковой карман старинную банку сгущенки, похожую на мину, много лет пролежавшую в черноземе. Это был его талисман. Утрамбовывая рюкзак, киллер без умолку делился богатым охотничьим опытом — так Рауль узнал, что однажды он завалил "такого лося", который, судя по заявленным параметрам, приходился родней трицератопсу. Шаньин решил, что по возвращению домой попросит родителей пожертвовать что-нибудь Гринпису.

Собрать все необходимое оказалось гораздо сложнее, чем проникнуть на леса. Рауль давно присмотрел это местечко. Здесь было по-домашнему уютно. От нагретых досок струился запах смолы, теплый и душистый. Канаты чуть шевелились. В воздухе кружилась невесомая пыль, серебристая в свете софитов — казалось, совсем недавно здесь плясала стайка фей, роняя пыльцу с ажурных крыльев. Можно закрыть глаза и представить, что ты на чердаке дачного домика, и ветер, проникая через щели, нашептывает о приключениях. Но если бы подобные мысли и постучались в голову Рауля, им пришлось бы сиротливо топтаться на пороге. Ведь в загородных домах, где останавливались Шаньины, отсутствовали негигиеничные чердаки, с руинами мебели и мангровыми зарослями паутины, зато имелись сауна и фитнесс-зал. Кроме того, Рауль с детства предпочитал отчеты нефтяных компаний книгам Жюля Верна и прочей ерунде. И местечко это он выбрал исключительно из стратегических соображений.