— А можно подумать у меня в Каче знакомых нет, — улыбнулась Нэтти. — Со мной после двух осенних полётов чуть ли не все авиаторы России переписываются. И вот ребята из Качи рекомендовали мне Канина как человека, открытого к техническим новшествам и способного увидеть перспективы применения аэропланов на флоте.

Литературный салон

На следующий день устроить полёт в Гатчину не удалось. Небо затянули тучи, пошёл снег. Погода установилась абсолютно нелёгкая. Нэтти сидела в номере гостиницы и теребила струны гитары, вспоминая все песни про сиденье в аэропортах, которых так много сочинили за вторую половину XX века.

Вдруг в номер постучалась горничная:

— Госпожа Марсова, вам письмо принесли.

Письмо оказалось приглашением на вечер от Любы Блок. Ну что же, можно и сходить.

Нэтти пришла к Блокам на полчаса раньше назначенного времени и в ожидании остальных гостей начала рыться в хозяйских книжных шкафах. Ей как-то уже давно не приходилось вот так оказаться почти наедине с хорошей бумажной библиотекой. У Горького на Капри такой не было, Сикорский ещё не успел себе приличную библиотеку собрать, а в других домах она ещё не успела побывать. Так что что-то подобное она последний раз встречала ещё до переноса в прошлое.

— Коля, здравствуй. — донёсся из прихожей голос Любови Дмитриевны. — Познакомь нас, пожалуйста со свой очаровательной спутницей.

Нэтти поняла, что там пришёл кто-то интересный, и, не выпуская из рук томика барона Брамбеуса, выглянула в коридор.

Гумилев, а это был он, уже успел представить хозяевам свою жену, ещё не получившую известность под псевдонимом Ахматова.

— А это Наталья Александровна Марсова, известная авиатрисса, — представила Нэтти хозяйка дома.

— Можно просто Нэтти.

В этот момент звонок прозвенел ещё раз и в дверях появились Мережковский и Гиппиус.

Через несколько минут вся компания переместилась в гостинную.

— Это правда, что вы умеете лечить пневмонию, — поинтересовалась Гиппиус у Нэтти.

— Правда.

— А почему вы позволили умереть от неё Льву Толстому?

— Увы, я не вездесущий Господь Бог. Когда Льва Николаевича больного сняли с поезда где-то под Липецком, я сидела в карантине на берегу Байкала, в Мысовой, после работы на эпидемии чумы. И вообще, если пациент не хочет жить, медицина бессильна. А Толстой, убегая из Ясной Поляны в своё последнее путешествие, явно пытался убежать от самого себя. Вокруг него было шесть врачей. Ну окажись там я, седьмая, принял бы он от меня помощь?

Авиасалон в Гатчине

Девятого апреля на Комендантском аэродроме царила совершенно необычная суета. Все перемещались только бегом, готовили к вылету несколько самолётов одновременно, что-то грузили в ломовые телеги.

Когда во всю эту суету плюхнулась ещё и "Шаврушка" Нэтти, Сикорский неожиданно поймал себя на мысли "вот только её мне здесь и не хватало". Мысль эту он счёл крайне невежливой поэтому вслух сказал:

— А что не сразу в Гатчину?

— А у меня тут в Питер несколько вагонов всяких грузов пришло. Нужно организовать перевозку всего этого в Гатчину, получить у Кованько пропуска и так далее. Потом перелечу. Твои, смотрю, ещё и не начали перелетать.

— А может ну их, пропуска, загрузим твою радиоаппаратуру в "Щуку" и перевезём?

— Твоя "Щука" всё-таки не военно-транспортный самолёт 60-х годов. Несколько грузовиков с прицепами не увезёт.

— А у тебя так много?

— Достаточно. Хватит, чтобы удивить всех, и тебя в том числе.

На следующий день утром в Гатчине открылась Международная авиационная неделя. Первоначально, как рассказал Нэтти Сикорский, выставку хотели устроить в Михайловском манеже. Мол удобнее посетителям добираться. Но, оценив количество и размеры экспонатов, решили всё-таки перенести мероприятие в Гатчину, где можно и полёты устроить.

В первый день никаких полётов не предполагалось. Посетители толпами перемещались между экспонатами расставленными по полю. Сикорский стоял на площадке авиационного отделения "Руссо-Балта" где были выставлены его работы — "Шаврушка", "У-2" и "Щука", немножко в стороне от основной экспозиции, предоставим подчинённым отвечать на вопросы и даже запускать особо смелых в салон "Щуки" из бортовой двери которой была спущена алюминиевая лесенка.

— Вот вы где, Игор! — неожиданно раздался за его спиной знакомый голос по-французски.

— Рад приветствовать вас на российской земле, Луи! — Сикорский обернулся и обнялся с Блерио.

— А это, — представил француз своего спутника, — Джеффри де Хэвиленд из Англии.

Сикорский пожал протянутую англичанином руку и густо покраснел.

— Что вы так смутились Игор? — спросил Блерио.

— Сам не знаю.

На самом деле Игорь конечно знал, чего он смущается. Он планировал в ближайшие годы этого самого де Хэвиленда крупно обокрасть, присвоив себе машины, которые тот создал бы лет через двадцать-тридцать — "Альбатрос" и "Москито". Пока они у него существовали только в чертежах и модельках для продувки у Жуковского в трубе. И ни Тринклер, ни Калеп пока не умели делать подходящих для них двигателей.

Таким гостям, конечно Сикорский показал своё хозяйство лично, и дал возможность заглянуть не только в салон, но и в пилотскую кабину "Щуки".

— А где же ваша очаровательная спутница по прошлогоднему перелёту? — поинтересовался Блерио, когда осмотр машин Сикорского был закончен.

— Думаю, что она на площадке своей фабрики. Впрочем, я там ещё не был.

— А она что, тоже делает аэропланы?

— Нет, но думаю мы увидим там много другого интересного, имеющего отношение к авиации. Я даже сам точно не знаю что именно. Она от меня шифровалась. Приняла вчера на Московском вокзале чуть ли не целый эшелон всякого добра, а что там... Ну давайте сходим, посмотрим.

Гвоздём экспозиции нижегородской фабрики "Красная планета" был конечно "тот самый аэроплан, бывавший в Париже и Маньчжурии". Вокруг него толпились посетители почти не обращая внимание на два стоящих чуть в глубине дуксовских полуторатонных грузовика с утеплёнными фургонами в качестве кузова. Они стояли задними бортами друг к другу примерно на расстоянии размаха крыльев шаврушки. И все пространство между ними было заставлено рядом столов, на которых были разложены какие-то экспонаты.

Около стола стояла только парочка офицеров в форме РИФ, которым что-то втолковывал молодой человек лет тридцати.

Нэтти внезапно выпрыгнула из левого фургона и бросилась на шею Блерио

— О, Луи! Как я рада вас видеть в России. Привет, Игорь! — соскочив с шеи француза она чмокнула Сикорского в щёчку. — А это кто с вами? Де Хэвилэнд?! Джеффри, я рада с вами познакомиться. — И она по всем светским правилам протянула руку для поцелуя.

— И что ты тут выставляешь? — поинтересовался Игорь. — Я смотрю народ привлекает в основном только машина, совершившая два рекордных перелёта.

— Ну, это зеваки. Им, конечно интересны в первую очередь громкие сенсации. Серьёзные люди, я полагаю, в основном подойдут после обеда. Хотя вот нашими радиостанциями уже заинтересовался флот. Вот смотрите, этот фургон, она жестом пригласила гостей в тот кунг, из которого только что вылезла сама, — это передвижная фотолаборатория.

Вот тут на столе авиационный фотоаппарат под 180-миллиметровую плёнку.

Вот примеры снимков. Сикорский с интересом разглядывал собранный из 180-миллиметровых контактных отпечатков вид Питера с птичьего полёта. Сам по себе этот вид был ему хорошо знаком, как на картах, так и по личным впечатлениям. Но вот так, чтобы фотоснимок выглядел как карта...

— А вот сюда загляните, — Нэтти показала на конструкцию на ножках с двумя окулярами, под которую были подложены два снимка.

Блерио заглянул и несколько минут выражал своё восхищение. Сикорский не удержался и глянул тоже. Если глядеть двумя глазами через стереоскоп, казалось что из фотобумаги встают Исаакиевский собор и Александрийская колонна.

— А с той стороны, — продолжала экскурсию Нэтти. — У нас радиотехника. Вот та машина, это радиостанция дальнего действия. Никакого отношения к авиации не имеет, но почему бы не продемонстрировать, раз такой случай. К сожалению, установить связь можно только с Нижним Новгородом. А вот радиостанция для переговоров пилота с аэродромом. Отличается тем что работает в режиме телефона, а не телеграфа. Вот пилотский шлем, предназначенный для подключения к этой радиостанции. В него напротив ушей вмонтированы телефоны, а напротив горла — микрофон, который уверенно снимает голос даже в шуме мотора.

На следующий день происходили первые показательные полёты. Сикорский и его команда с Комендантского аэродрома продемонстрировали групповые полёты с управлением по радио. Нэтти сфотографировала с небольшой высоты территорию выставки и раздавала ещё влажные отпечатки, на которых каждый мог пытаться найти себя.

На третий день Блерио купил самолётную радиостанцию и попытался её приспособить к своему аэроплану. Но почему-то ничего хорошего из этого не вышло. Если на машинах Сикорского радиостанция работала прекрасно, то на машине Блерио голос при включении двигателя забивался треском помех.

Татаринов был в недоумении. Нэтти быстро сообразила в чем дело:

— У Сикорского паровые двигатели. В них нет магнето и свечей. А здесь система зажигания создаёт помехи. Но что-то с этим точно сделать можно. Вот бы ещё вспомнить, что....

К склонившимся над снятым капотом аэроплана Блерио Нэтти Татаринову и Луи подошёл молодой человек с усиками:

— Позвольте поинтересоваться, господа, в чём тут у вас проблема?

— Да вот, высоковольтные провода создают помехи работе радиостанции.

— Так экранировать же надо. Ой, позвольте представиться. Я Анатолий Уфимцев из Курска. Вас мсье Луи, и вас Наталия Александровна я знаю.

— А это, — представила Нэтти, — Владимир Татаринов, мой главный специалист по радиотехнике.

Провозились Татаринов с Уфимцевым с экранированием два дня, но в конце концов им удалось добиться более-менее устойчивой работы радиостанции на машине с бензиновым двигателем.

Чумная экспедиция

20 апреля в Петербург прибыла группа сотрудников Пастеровского института под руководством Мечникова. Первоначальные планы их состояли в том, чтобы отправиться в Маньчжурию, но Заболотный, которому Мечников нанёс визит сразу после прибытия, их разочаровал. В Маньчжурии всё уже кончилось. И ехать надо в астраханские или оренбургские степи, где эндемические формы чумы есть всегда.

Когда Заболотный рассказывал Мечникову о своей деятельности в Маньчжурии прошлой осенью, он коснулся вклада мадемуазель Марсовой в борьбу с чумой. И в частности представил Мечникову студента Илью Мамонтова, как первого человека, перенёсшего чуму и успешно от неё излеченного.

Мечников поинтересовался, где сейчас мадемуазель Марсова, и нельзя ли засвидетельствовать ей своё почтение.

— Вам крупно повезло, Илья Ильич. Так вообще-то она обитает в Нижнем Новгороде, который нам совершенно не по пути. Но как раз сейчас она приехала в Питер на международный авиасалон. Так что давайте прямо завтра посетим Гатчину и пообщаемся с ней непосредственно на выставке.

Реакция Нэтти на появление Мечникова была несколько неожиданной:

— Давайте у Сикорского "Щуку" попросим. Илья Ильич, ну зачем вам тратить несколько дней на путешествие до Астрахани, когда мы можем перебросить вас туда на аэроплане за сутки.

— А снаряжение, лабораторное оборудование? — усомнился Мечников.

— Пока мы там будем проводить рекогносцировки, для чего кроме блокнота, карты и фотоаппарата ничего не надо, снаряжение как раз доберётся. А вообще мы не сразу в голую степь поедем. У Клодницкого в Астрахани, я думаю, кое-что найдётся.

Клодницкого Мечников неплохо знал. Не так давно тот несколько лет поработал у него в Пастеровском институте. Поэтому зная что на месте их встретит такой опытный экспедиционный исследователь, он согласился на перелёт налегке.

Сикорский, как ему ни хотелось самому повести свою новую машину в первый дальний полёт, вынужден был остаться в Питере. Здесь ещё до окончания авиасалона должна была начаться научная конференция по аэродинамике под руководством Жуковского. Зато поучаствовать в полёте вызвался Блерио. Ему было очень интересно самому поучаствовать в таком перелёте, но имевшиеся в распоряжении его во Франции аэропланы такого не позволяли.

Сикорский провёл ему вывозной полёт и на следующее утро в Астрахань вылетели два самолёта — "Щука" под командованием Уточкина и с Блерио в качестве второго пилота с десятью микробиологами на борту, и "Шаврушка" Нэтти.

В один день полёт, конечно же не уложился. В Тамбове пришлось совершить посадку и переночевать. Но причин слишком спешить не было.

Прибыв в Астрахань Нэтти отправилась в порт, где её ждал отправленный из Нижнего груз.

Буквально на следующий день она вылетела на шаврушке с Мечниковым искать место для базового лагеря.

Место нашлось быстро. И к удивлению Ильи Ильича из аэроплана была извлечена какая-то связка металлически труб и мешок с чем-то сшитым из брезента. Практически в одиночку девушка примерно за час собрала из этих трубок полусферический каркас, а потом уже попросила Мечникова помочь накинуть на него брезентовую покрышку. В результате образовалась палатка диаметром метров шесть, с полом, покрытым кошмой, где были смонтированы несколько складных столов, печка, электрическое освещение от аккумулятора.

— Ветряк мы этим рейсом не привезли, — пояснила Нэтти. — Доставим одним из следующих. Но вот полевая лаборатория развёрнута. Можно ставить линию ловушек и начинать препарировать грызунов.

— А кто производит такие палатки? — поинтересовался Мечников.

— Я. В Маньчжурии я обратила внимание что полевые госпитали разворачиваются как попало, в совершенно неприспособленных помещениях. И организовала при своей фабрике небольшое производство полевого снаряжения — палатки на базе геодезических куполов Фуллера, складные столы. Печки я закупаю у Бари в Москве. Шухов там пригласил учеников Жуковского, чтобы просчитать потоки воздуха в топке. Получилась заметная экономия топлива, что в здешних безлесных краях довольно важно.

Вынужденная посадка

В ровное гудение мотора вкрался посторонний звенящий звук. Нэтти выругалась про себя. Ещё полчаса назад под крылом была ровная степь, а теперь какие-то увалы, перелески, старицы и петли Большого Иргыза.

В общем места для посадки не слишком подходящие. А вот впереди сверкнула гладь Волги. Прямой маршрут от Гурьева до Нижнего проходил через Балаково, достаточно крупный порт на Волге. Если дотуда дотянуть, то, даже если мотор отремонтировать не удастся, можно будет уехать вверх по реке на пароходе.

Мотор лучше заглушить, тут до Волги уже можно и так дотянуть, а глядишь ремонтировать легче будет.

Подгребать к пристани пришлось с помощью весла, сидя верхом на узком носу "шаврушки". Хоть бы одна сволочь в этом Балаково заинтересовалась аэропланом, заходящим на посадку с заглохшим мотором и подъехала на чём-то, что может взять её на буксир.