Циничный Рик утверждает: «Я ни для кого не подставляю свою шею», что коррумпированный капитан французской полиции Луи Рено (Клод Рейнс) называет «мудрой внешней политикой». Его позе изоляции бросают вызов его потерянная любовь Ильза Лунд (Ингрид Бергман) и ее муж, чешский борец за свободу Виктор Ласло (Пол Хенрейд). Рик берет на себя ответственность, когда решает спасти Ласло и Ильзу, обманув капитана Рено и застрелив немецкого майора Штрассера (Конрад Вейдт). Рик отсылает Ильзу с Ласло, говоря ей, что у него есть работа, которую нужно сделать, фразу, которую американцы на военной службе и военном производстве слышали много раз. На прощание Ласло зовет Рика в бой, говоря: «На этот раз я знаю, что наша сторона победит».61
Кинобюро УВИ похвалило фильм за то, что он передал тему самопожертвования, а также представил борьбу между свободным миром и фашистским миром. В нем одобрялось изображение майора Штрассера как «типичного нациста», стремящегося «поработить мир». Кроме того, в фильме фигурировали «хорошие немцы», такие как Карл (С. К. Сакалл), добросердечный официант, который посещает подпольные собрания. В нем говорилось, что персонажи Ласло и Бергера (Джон Куален), члена норвежского сопротивления, продемонстрировали «мужество, решимость и самопожертвование» подпольного движения. Он одобрил решение капитана Рено в конечном счете встать на сторону Рика против немцев, как показывающее, что «не все французы были коллаборационистами». Наконец, УВИ с удовлетворением рассмотрело то, что, по его мнению, было достойным изображением Сэма (Дули Уилсон), афроамериканского пианиста.62
Несмотря на то, что фильм содержал явные послания УВИ, он также передавал скрытое послание о том, что американцы должны взять на себя инициативу. По словам редактора опроса Гэллапа Уильяма Лидгейта, национальный опрос, проведенный в 1942 году, показал, что у американцев «выраженный комплекс превосходства». Опрошенных попросили ранжировать семнадцать национальностей. Пятеркой, в порядке ранжирования, считавшихся «такими же хорошими, как мы, во всех важных отношениях», были 1. Канадцы (76%), 2. Англичане, 3. Голландцы, 4. Скандинавы и 5. Ирландцы (56%). Под шестым и седьмым номерами французы и немцы были обозначены как «не совсем такие хорошие, как мы, во всех основных отношениях». Далее по шкале и признанные «определенно неполноценными» были 8. Греки, 9. Южноамериканцы, 10. Еврейские беженцы, 11. Поляки, 12. Русские, 13. Китайцы, 14. Испанцы, 15. Итальянцы, 16. Мексиканцы и 17. Японцы. В американском кафе белый американец является боссом, а норвежцы Ильза и Бергер и чех Ласло занимают высокое положение. Есть хорошие немцы и плохие. Французы, по словам капитана Рено, «идут по ветру». Угарте (Питер Лорре), вор, и синьор Феррари (Сидни Гринстрит), глава черного рынка, итальянцы, а также есть безымянные покровители из Китая, арабов и беженцев. Все они составляют иерархию, которую поняли бы американцы.63
Как хорошо знали пропагандисты, они часто призывали изображать Соединенные Штаты такими, какими они хотели бы их видеть, а не такими, какими они были на самом деле. Например, они приветствовали представление Касабланки о Соединенных Штатах как о «пристанище угнетенных и бездомных», где беженцам «гарантирована свобода, демократические привилегии и иммунитет от страха». Однако УВИ знало, что большинство американцев поддерживают строгую иммиграционную политику. Опросы показали, что люди были обеспокоены тем, что беженцы будут конкурировать с американскими рабочими, особенно когда вернутся солдаты, и опасались, что «мы получим отбросы иностранного населения». В частности, УВИ обнаружил рост антисемитизма, выражающийся в частых ссылках на опасения, что многие иммигранты будут евреями. Государственный департамент строго соблюдал иммиграционные ограничения, которые часто не позволяли беженцам, в том числе тем, кто действительно добрался до Касабланки, попасть в Соединенные Штаты.64
В отличие от вымышленного кафе Рика, где американец ловко отделял друга от врага, реальная ситуация в Марокко была запутанной и противоречивой. Когда союзники высадились в Северной Африке, они столкнулись с возможностью конфликта с французскими войсками, готовыми сражаться по приказу режима Виши. Генерал Эйзенхауэр заключил сделку с адмиралом Жаном Франсуа Дарланом, военным командующим Виши, фашистом, который сотрудничал с немцами в течение двух лет. В обмен на его сотрудничество Дарлан стал главой гражданского правительства во французской Северной Африке. Вернувшись в Вашингтон, Элмер Дэвис изо всех сил пытался придумать, что сказать о сотрудничестве с фашистами.65 УВИ подготовило пресс-релиз для президента, в котором объяснялось, что сделка с Дарланом была временной военной мерой, «оправданной только напряжением битвы», и отправило Милтона Эйзенхауэра в Северную Африку, чтобы обсудить основы связей с общественностью со своим братом. Убийство Дарлана французом в конце декабря 1942 года не положило конец опасениям, связанным с политикой США. Опрос УВИ показал, что американцы пребывают в замешательстве, задаваясь вопросом: «Кто наши союзники, с кем и против кого мы воюем?» Более того, они, по-видимому, предполагали, отметил один аналитик, что поведение США за рубежом будет определяться «праведными и негибкими моральными принципами», в то же время они практиковали целесообразность, не жертвуя «ни одним американским солдатом ради какого-то абстрактного идеала».66 Казалось, что американцы, которые прислушивались к пропагандистским сообщениям, обещающим, что политика США соответствовала бы как их идеалам, так и интересам, были, как сказал бы Рик, дезинформированы.
Вопреки предположению американцев о превосходстве, подкрепленному такими фильмами, как «Касабланка», их главные союзники обладали большим авторитетом, когда дело доходило до реальных боевых действий. В январе 1943 года Рузвельт и Черчилль встретились на конференции на высшем уровне в столице Французской Марокко под кодовым названием «У Рика». Основной целью была координация военной стратегии союзников, особенно уже отложенного вторжения во Францию. В течение нескольких месяцев Сталин требовал открытия второго фронта, чтобы отвлечь часть из трех с половиной миллионов вражеских войск, противостоявших русской армии на ее тысячемильной линии фронта. Полностью мобилизованные британцы, все еще доминировавшие в англо—американской военной стратегии, возражали против начала массированного континентального наступления, за которое выступало американское командование. Американцы, изо всех сил пытавшиеся подготовиться к континентальному вторжению, поддерживая силы в Тихом океане и Северной Африке, уступили британцам. Западные союзники согласились продвинуться из Северной Африки в Италию, снова отложив вторжение во Францию до 1944 года. Кремль подозревал, что задержка могла быть преднамеренной, если британцы и американцы хотели, чтобы русские истекли кровью. Ценой сотен тысяч жизней Красная Армия начала отбрасывать врага под Сталинградом. Тем временем Сталин задавался вопросом, не могли бы американцы и англичане, быстро заключившие сделку с французским фашистом, договориться для себя о сепаратном мире. В качестве заверения в обратном, Рузвельт резко объявил, что союзники примут только «безоговорочную капитуляцию» от сил Оси.67
Для пропагандистов образ свободного мира в сравнении с миром рабов был полезен во многих отношениях. Это скрывало неуверенность и замешательство в Вашингтоне по поводу послевоенной политики. Показывая всех союзников как членов свободного мира, это помогло замаскировать различия, такие как настойчивость Сталина в том, что советская безопасность требовала коммунистического поглощения Латвии, Литвы, Эстонии и, по крайней мере, восточной половины Польши. Его сочувственное изображение националистических китайцев игнорировало сообщения о том, что коммунистические партизанские силы Мао Цзэдуна справились с японской оккупацией лучше, чем националисты Чан Кайши. Образ свободного мира в сравнении с миром рабов также помог увидеть в перспективе собственные недостатки нации. Джо Луиса, афроамериканского чемпиона мира по боксу в супертяжелом весе, который придавал большое значение пропагандистским плакатам и продвижению облигаций займов, спросили, почему он вступил в войну белого человека за страну белого человека. Луис ответил: «В Америке много чего не так, но Гитлер этого не исправит».68 Мало кто мог бы поспорить. Действительно, для угнетенных людей, независимо от того, находились ли они под властью империи или стран Оси, борьба за свободный мир обещала освобождение, независимость и справедливость. Американская пропаганда заявляла, что освободители будут придерживаться этих обещаний, даже преследуя свои собственные интересы.
Как бы сильно УВИ ни бомбардировало американцев сообщениями о войне, они понимали, что гражданские лица и военнослужащие жаждали увидеть идеализированные образы дома, не тронутого конфликтом. Песня Ирвинга Берлина «Белое Рождество», хит номер один 1942 года, подытожила настроение мечтательной ностальгии.69 Солдаты за границей ясно дали понять, что предпочитают передачи с танцевальной музыкой и комиками, потому что, как написал один из них, «мы видим достаточно войны, чтобы не слышать о ней каждый раз, когда мы переключаем радио».70 Подполковник 12-го истребительного командования в Северной Африке написал генералу Маршаллу, чтобы сообщить, как сильно он одобряет «Звездный ритм», особенно танцовщицу Веру Зорину. Он написал: «Продолжайте выпускать комедии и «шоу с девочками»». Они ускорят ход войны, объяснил он, потому что «мы покончим с этим, чтобы вернуться домой к девушкам, музыке и жизни, которую мы оставили позади».71
Лучшая жизнь
ВО ВТОРУЮ ОЧЕРЕДЬ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ В ВОЙНЕ, американцы к 1943 году беспокоились о послевоенных проблемах от «что с нами будет в Захолустье» до «за что мы боремся», — отметила Дороти Джонстон из УВИ.72 Опросы показали, что даже когда военный бум положил конец депрессии, общественность беспокоился о работе, жилье и второй раз терял покой. В последние годы войны пропаганда при восторженной поддержке деловых кругов предвещала грядущие награды. В то же время объявление о безоговорочной капитуляции означало, что стране предстоит долгая борьба. Чтобы гражданские лица не стали слишком самоуспокоенными, УВИ настаивало на более реалистичном освещении событий с линии фронта. Оно пропагандировало интернационализм как ключ к обеспечению стратегических и экономических интересов Америки. В эти усилия Казначейство и Госдепартаменты внесли националистический подтекст. «Лучший способ продать облигации», — заключило Министерство финансов, — «состоял в том, чтобы вернуть американскому народу веру в свою судьбу как нации».73
Официальная пропаганда пропагандировала американский образ жизни, ассоциируя его с рабочими местами, возможностями и свободным предпринимательством. Деловые организации запустили собственную пиар-кампанию, отождествляющую американский бизнес с американским прогрессом. Их целью было не только улучшить свой имидж, но и подчеркнуть, что любое будущее вмешательство правительства в стиле «Нового курса» было ненужным. Как заметил один аналитик УВИ, бизнес-группы превращали «свободу предпринимательства» или «конкурентный капитализм» в «Пятую свободу».74 Восхваление капитализма или предпочитаемого термина, свободного предпринимательства, вызвало ужас в УВИ, когда оно свело роль гражданина к потребителю. Некоторые сотрудники были встревожены тем, что они расценили как переход от честного образования к изящной рекламе, о чем отчасти свидетельствовал захват художественного подразделения руководителем из «Кока-кола». В качестве выражения своего отвращения они изготовили издевательский плакат со Статуей Свободы, на котором были изображены четыре бутылки «Кока-колы» с надписью «Война, которая освежает: четыре восхитительные свободы». Затем они подали в отставку.75 Совет по военной рекламе, руководители отрасли, которые работали с УВИ над внедрением пропаганды в тысячи рекламных объявлений, приветствовали это изменение. В нем осуждались «старые поэтические памфлеты» и «дни башни из слоновой кости» ранних образовательных усилий УВИ, утверждалось, что американский народ ненавидит серость. Председатель совета Честер Дж. Ларош объявил: «Новое УВИ — практичный реалист». Он призвал уменьшить масштаб крупных проблем, чтобы человек мог видеть, как это повлияло на его жизнь.76
Патриотическая реклама рассказывала историю американцев, которые с радостью обходились без сверхурочной работы, чтобы выиграть войну и наслаждаться изобилием в мирное время. Рекламодатели определили «Свободу от нужды» как свободу покупать потребительские товары, как только фабрики снова начнут производить тостеры вместо танков. Например, в рекламе «Дженерал Электрик» солдат и его девушка рисовали на песке дом своей мечты с «улучшенными условиями жизни». Как отметил историк Марк Нефф, «мистика безусловной жертвы» скрывала реальное нежелание американцев отказываться от повседневных удобств. Хотя социологи предостерегли его от «ругани», Рузвельт не смог удержаться от того, чтобы не выступить против «нытья эгоистичных групп давления, которые стремятся обустроить свои гнезда, пока молодые американцы умирают». В письме в газету вооруженных сил «Янк» саркастичный солдат указал на объявления, в которых подробно описывались страдания гражданского лица, оставшегося без жареных ребрышек, новой машины или «нейлоновых чулок для своей сладенькой», чтобы у военнослужащих было все необходимое. Как будто это было недостаточно трудно переварить, продолжил он, рекламодатели выяснили, за что сражаются солдаты и чего они хотят, когда вернутся домой. «Он будет домашним, и новым, и блестящим, и мягким, и прочным, и успокаивающим, и дешевым, и дорогим, и толстым, и тонким, и острым, и тусклым», — писал он. «Это будет все и ничего». Конечно, намек в рекламе на то, что окончание войны означало конец жертвоприношений, не помог подготовить американцев к каким-либо текущим международным обязательствам. Они также не отражали прежнюю цель УВИ — побудить человека, информированного о глобальных событиях, видеть себя частью чего-то большего.77
Знаменитое изображение Норманом Рокуэллом «четырех свобод» в маленьком городке Новой Англии, казалось, удовлетворяло почти всеобщему представлению об американском образе жизни. УВИ первоначально отклонило «Четыре свободы» Рокуэлла, потому что не считал Рокуэлла, который иллюстрировал рекламу зубной пасты «Джелло» и «Крест» на обложках журналов, «настоящим художником». Этот «старый взгляд УВИ», отчаяние Совета по военной рекламе, отражал его предпочтение воспитанию вкусов публики, а не их принятию. УВИ изменило свое мнение, когда общенациональное признание приветствовало публикацию «Четырех свобод» в популярном журнале «Сатидэй Эвенинг Пост». В то время консервативный «Пост» работал над улучшением собственного имиджа. Когда в 1942 году в нем была опубликована статья под названием «Дело против еврея», разгневанные читатели пригрозили бойкотировать журнал. Новый редактор, Бен Хиббс, прославлял уверенность в себе, семью и сообщество. Иллюстрации Рокуэлла соответствовали всем требованиям.78
