Ночные тени. Книга 1

— И как, узналось? — я пошарил по карманам, вытаскивая смятые банкноты.

— Да. Желаете услышать? — деньги со столешницы перекочевали под его ладонь.

— Конечно. И еще одно, — я ненавязчиво поправил рукав, прикрывающий ножны, — я письма не получал, и вообще, мы с вами беседовали по поводу городской чертовщины. И только.

— Как скажете... — Рон уселся на стул, покачивая лохматой головой. — В Старых Дубах у Соласов имелась усадьба, принадлежала она жене, но после замужества, по завещанию её отца, перешла к Апрелису. Тот спустил и деньги, и дом на карточных играх. Юстин — единственный его отпрыск. Единственный законный. Бабник он был — за это жена его и прокляла. Когда Солас умер, она сбежала, а мальчишка, похоже, там и остался. Апрелис в волка оборачивался, сын его, говорят, тоже. Вот, собственно, и всё.

— Неплохо. Что ж, на сегодня мы с вами расстанемся. Если что — я всегда приду и выслушаю вас, — подпихнув Данни к двери, ведущей на лестницу, я улыбнулся. Очень вежливо. Никогда не стоит пугать кого-то — вежливость лучше оскала. Она не просто пугает, она заставляет гадать и сомневаться.

— Теперь-то мы пойдем домой? — Данни, помахивая хвостом, аккуратно переступил через лежащего поперек улицы гуляку. Гуляка был жив и доволен жизнью, ещё не зная, что его освободили от бумажника и верхней одежды. Трущобы...

— Кто-то пойдет, а кто-то... — я потянулся в седле, поглядывая на едва начинающее светлеть небо. — Кто-то поедет. 5. американский медиум и ясновидящий, один из основателей спиритуализма вернуться

6. основатель спиритизма вернуться

ВОСКРЕСЕНЬЕ 6 АВГУСТА

к оглавлению

Диагноз, вынесенный мною одному представителю Ночной Ветви, подтвердился по всем пунктам. Он не стремился действовать тайно и деликатно, а шёл напролом. Оповещая о своём присутствии, даже не потрудился скрыть следы. Да что там следы — он вообще ничем себя не утруждал, кажется, даже банальным здравым смыслом! Вернувшись уже в самый рассвет к дому, я тут же узнал от проломленных ловушек и оберегов, что в саду кто-то побывал. Этот кто-то прогулялся под деревьями, побродил вокруг дома, что-то высматривая и изучая. Перед домом, напротив одного из окон, на примятой траве покоились крохотные серые частички пепла из раскуренной трубки. Несколько коричневых табачных крошек... Лёгкий аромат чернослива, едва различимые изюмные и коньячные нотки. Интересный табак — явно не низкосортный.

Смятые, размозжённые ботинками травинки, разорванные небрежно нити клейкой паутины, присыпанные уже росой. Ночной гулял здесь примерно... да, где-то сразу после того, как я уехал по делу. Больше всего меня поразил брошенный огрызок. Сорвали яблоко уже в моем саду — зелёное, мелкое, даже на вид невыносимо, до судороги в скулах, кислое. Надо отдать ему должное — у ночного хватило силы воли всё же прожевать, а не выплюнуть уже откушенное. Огрызок, сиротливо закатившийся под розовый куст, хранил причудливые отпечатки зубов, включая клыки. Воистину — наглость, проистекающая от великой лени. Конь попытался сперва в четырёхногой ипостаси извлечь огрызок из-под колючих ветвей, оцарапал бархатистую кожу на носу, ойкнул, и уже рукой все-таки выудил его. Кажется, примериваясь откусить с более-менее уцелевшей части.

— Брось каку, а то нетопырёночком станешь. Буду на тебе не только ездить, но и летать, а также использовать вместо опахала в жаркую погоду. Хотя, может быть, ты просто заразишься бешенством или какими-нибудь лямблиями.

— Фе... — он брезгливо запихал огрызок обратно под куст. — Лучше с дерева поем.

Мой конь явно решил, что если кто-то пробовал здешние яблочки, то их вполне можно есть и ему. Пока я восстанавливал ловушки и нити слежения, Данни обошёл несколько яблонь (я промолчал, когда он выбрал не то дерево, откуда наш ночной гость взял зеленец). Придирчиво оглядев несколько плодов, он таки решился и сорвал один такой же, на мой взгляд, зелёный, как и его соседи, шар. Куснув не жалеючи от крутого глянцевого бока, Данни сперва звучно хрумкнул, а потом его лицо собралось в сморщенную и перекошенную маску. Глаза сощурились, пытаясь удержать текущие непроизвольно слезы. Я даже оторвался от натягивания поперек двух стволов ловушки, сплетённой из начерченных в воздухе знаков.

— Ну как, вкусно?

— Ыы, — одна бровь съехала вниз, а другая залезла на лоб, глаза перестали щуриться и стремились теперь уже покинуть предназначенное им природой место. Проглотив частично непрожеванный кусок, он какое-то время приводил дыхание в норму, а потом всё же ответил. — Abomination...7

Я вскарабкался по каменной кладке ограды, прослеживая путь чужака до конца. Даниэль Навь собственной персоной посетил моё скромное обиталище — вернее, его преддверие. Наследил хуже неопытного взломщика, ладно, хоть не совсем уж напролом двинулся, а по одному из трех более-менее свободных от ловушек путей. Зато эти пути были оснащены маленькими шариками, раздавив которые можно узнать о кровной принадлежности и приблизительном уровне силы нарушителя границ.

Ладони кольнуло тревогой — один из шариков-ловушек, похожий на бутон ландыша, съёжился — сила, с которой он пытался снять своеобразный слепок, ощущалась странно — я давно не сталкивался с чем-то подобным. Всё же не зря встревожился, едва увидев ночного — молодость предполагает глупость, а глупость в сочетании с такими возможностями...

Стряхнув с коленей капельки росы и сняв перчатки, я потянулся, прогибаясь назад. Спать ещё не хотелось, хотя немножко вздремнуть где-нибудь в районе полудня отнюдь бы не мешало. Нет ничего хуже, чем бороться со сном, пытаясь сконцентрироваться над решением какой-нибудь загадки, или тихо сидя в засаде.

Прохладный ещё утренний воздух начали пронизывать неяркие, золотистые лучи восходящего солнца.

Выброшенное моим слугой яблоко прокатилось по серебристой от осевшего тумана траве, оставляя за собой влажный тёмно-изумрудный след. Две рыжекрылых пёстрых бабочки закрутились над раскрывающимися жёлтыми чашечками куртинок одуванчиков у стены. С востока уже просвечивало через промежутки в ветвях ещё не яростное до белизны солнце. На западе, на выцветающей глубокой синеве, держался похожий на клуб дыма призрак луны.

Вбирая в себя до следующей ночи окружающую темноту, стали стремительно насыщаться цветом и приобретать чёткие очертания тени. Словно сама тьма пряталась за стволами деревьев и в бутонах цветов от набирающего силу солнца. И за моей спиной тоже...

Громкое утробное урчание заставило меня обернуться и вопросительно поглядеть на угрюмо разглядывающего колючие кусты Данни. Подняв на меня глаза он грустно протянул:

— J'ai tres faim...8

— Оглянись, голодающий, вокруг травка растет! — я попытался сковырнуть коростку на нежной зудящей кожице, которая почти затянула место ранки на левой ладони. — Зелени полно. У тебя, промежду прочим, есть множество преимуществ перед голодающим сидом.

— Не буду я эту траву есть — по ней неизвестно кто ходил! — он фыркнул, брезгливо вороша сломанный жиденький колосок костреца.

— Ну не весь же сад он истоптал... — я втянул влажный воздух, в котором ярче проявлялись запахи трав и деревьев, находящихся в полной силе. — Не нравится, пожуй чего-нибудь другого... Лепестки роз — удиви свой желудок прекрасным.

— Всё равно не хочу я эту траву пробовать — вдруг на ней эти... как их... лям... лямблюи остались всякие. А розовые лепестки слишком водянистые, и если их много нажеваться, во рту потом горечь.

— А ты уже пробовал? — втянув ещё глоток чистого воздуха с нотками озерной воды, я отпер дверь. Интересно, сколько трав и вообще всяких разных разжёвываемых предметов успел попробовать мой конь — учитывая наши поездки по дальним краям, наверное, список впечатляющий...

Мотнув головой, он с унылым выражением морды сорвал несколько яблоневых листьев, и, запихивая их в рот по одному, тоже пошёл в дом.

— Не выбрасывать же букеты, если свидание сорвалось!

— А если в букете лютики и полынь какая-нибудь? — прислушиваясь к тишине в доме, я стянул мокрые от влаги на траве сапоги.

Данни обиженно глянул на меня.

— Не такой уж я безмозглый! Такое только в детстве жуешь, и то по ошибке!

Оставив его бурчать и возмущаться, я позвал домового. В дом, конечно, Навь проникнуть не мог, но вдруг всё-таки что-то учинилось? Дворецкий и горничная в одном лице не отозвался, а потом до моего слуха долетел слабый стон. Неужели Навь сумел как-то проникнуть сквозь крепчайшую защиту?!

Домовой обнаружился лежащим на полу перед одним из окон. Раскинутые лапки, закатившиеся глазки, и никаких следов магического воздействия. Кажется, он просто упал в обморок. Навь разве настолько страшные обличья может принимать, что от него домовые в обморок валятся?

Подхватив меховой клубок с трогательно обвисшими конечностями, я направился на кухню. Сбрызнутый водой из-под крана он зашипел сперва, а потом заскрипел возмущённо, молотя меня сухонькими кулачками. Опять у него истерика...

Придерживая фыркающий по-ежиному клубок под мышкой, я перебрал несколько стоящих на полках горшочков, и в одном — это была сахарница, сколупнул со дна слёжанный, подмоченный некогда комок слипшихся сладких кристалликов. Заткнув рот домовому, который тут же начал вдумчиво хрустеть, я сунул сахарницу Данни, который попытался сперва выковырять из неё хоть что-нибудь. Ногти его подвели, и он засунул в сахарницу язык, стараясь достать до дна. Втянув воздух, кэльпи намертво соединился силами возникшего вакуума с вожделенным сосудом.

Шумное сопение и шорох языка по стенкам горшочка сплетались со скрежетом мелких зубок по сахарному комку...

Поднявшись на второй этаж, в спальню, я убрал иголку в шкатулку, переоделся и сделал хвост вместо косы. Город заставлял быть бдительным — слишком многое стало в нём происходить незадолго до моего приезда. Непонятные убийства — непонятные даже для нелюди. Навь тут, скорее всего, ни при чём. Со времени моего последнего визита власть Алой Невесты под холмом не сменилась — и вряд ли сменится в обозримом будущем. А все остальные, как поведал мне рыжий владелец "Золотого Уса", на их фоне выглядели довольно-таки невразумительными фигурами.

Город, собственно, никто не утруждался контролировать. Не самое кормное местечко — хотя в Низине много чего вертится. Да и лес, к слову говоря... Я опустился в кресло, расслабляя ненадолго мускулы. Из лесу вполне могло прийти что-нибудь — речка, что некогда защитила город от творившегося в Дунбаре кошмара, теперь лишилась духа, который спрятался в озере. Из древних капищ, осквернённых и напитанных ужасом мучительной и неотвратимой смерти, сочились, убивая заносимые в мёртвую землю семена, гибельные миазмы. Но тогда начались бы смерти сперва в самом лесу — это я бы почувствовал довольно быстро.

Кто-то приехал и решил набраться тут силы, и заодно подмять под себя городскую нежить? А Навь, что вполне в его духе, судя из услышанного мной, засуетился только когда его что-то жареным петухом клюнуло... но что? Не потеря же некоего контроля. Слишком неаккуратно работает эта непонятная сила! Словно бы ещё не вполне осознавая, что люди здесь не отличаются провинциальной забитостью и боязливостью. Как-то... по старинке, что ли?

Нет, лес не мстит. Надо бы поглядеть на жертвы — способ убийства, может, что-то и подскажет. Ещё и церковь — в прошлый мой визит с нею было всё в порядке. Надо найти документы об этом здании. И попросить воронов доставить из нашей крепости во Франции (вот ведь парадокс — пустили корни на чужой земле, создавая одну из баз в краю виноградных лоз и солнца) материалы о живущих в Англии отпрысках рода Навь. Если получится, и данные о том, какие события косвенно, или напрямую с ними связаны.

Солнечные лучи заглянули через окна в комнату, трогая лицо. Снизу раздались звуки перебранки. Со вздохом я покинул кресло. Пора отправляться за покупками.

Умывшись, чтобы взбодриться, и расцепив на кухне держащихся за сахарницу коня и домового, я заставил их набрать в два ведра воды и спустился в кладовку-погреб. Там было хоть шаром покати — только рассохшаяся огромная бочка стояла в углу. Очень кстати... Закинув туда на несколько минут домового — пусть проверит, вдруг он там ещё не чистил — я начал плести несложную, но эффективную волшбу. Когда черноглазый клубок меха вылез наружу, всё было готово.

— Плескай воду тихонько, стараясь облить все стенки по кругу.

Выливаясь, вода тут же схватывалась более-менее равномерным слоем льда. В общей сложности на замораживание стенок и дна ушло ведра три. Ледник, тающий, но при том заново возобновляющийся из воздуха, был готов. Объёмы бочки должны обеспечить моих прожорливых домочадцев маслом, мясом, молоком и прочими нежными в хранении продуктами минимум на две недели. Крючья для мешочков с крупой, сыров в плетёнке и колбас прибили под потолком ещё прежние хозяева. Вина тоже придется закупить — мне без надобности, но вдруг что.

Я усмехнулся — денег, изъятых из сейфа Уатингтона, хватило бы на сибаритское существование целого семейства в течение нескольких месяцев. В сейфе нашлись и любопытные документы, договора и займы — но я всё сжёг по пути обратно во Фрогге. Толку-то от них никакого. Мне, по крайней мере. Карьеру он начинал с продажи леса и торговли нелегальными лицензиями на отстрел оленей. Тяжёлое начало настолько въелось ему в печёнки, что он хранил запас на чёрный день в виде самых простых пачек бумажных денег, а не чеков и акций. Весьма удобно для меня — в конце концов, его семья от исчезновения такой малости, на фоне остального состояния, ничего не потеряла.

— Мы что, будем льдом питаться? — Данни уселся на перевернутое ведро, изображая слабость и неприкаянность.

— Хочешь, так погрызи, — я пошёл наверх, за кошельком и перемётными сумками. — Только чихающий и сопливый арабский скакун, согласись, несколько неэстетичное зрелище.

Первым делом мы отправились на располагающийся с южной стороны города рынок, где торговали выращенным в усадьбах добром фермеры. Несмотря на ранний час, там уже должны появиться зеленщики и молочники, чей товар продаётся только свежим, чему не способствует дневная жара. А потом довольно быстро подтянутся, пока я выбираю то да сё, и мясники, рыбаки и прочие.

По молчаливой улице, обрамленной яблонями, никто ещё не ехал. Большая часть народа в воскресный день отправится, если она не занята делами насущными, слушать проповеди и богослужения, а уж потом разбредётся наслаждаться покоем и отдыхом. Это раньше если вы в воскресенье не присутствовали в церкви, на вас тут же начинали подозрительно коситься. Теперешние общественные нравы допускали и не такое. Парочка рыбаков, бредущих с закинутыми на плечи удочками и ведёрками, равнодушно скользнула по нам взглядами — неспешно трусящая по дороге гнедая лошадь с пожилым полноватым всадником на спине и двумя перемётными сумками ничуть их не удивила.

Никогда не испытывал от хождения за покупками удовольствия. Данни у коновязи мерзко похихикивал, глядя, как я покупаю прямо у входа здоровенную корзину. Тягловый скот мелочно радовался, что и мне предстоит таскаться с грузом, забывая, что потом и провизию, и меня везти ему.