Вой лишенного или Сорвать покровы с богов

* * *

— Как она? Лучше?

— Не пойму. Горячка вроде спала, но в себя так и не приходит, — ответила Хитара вошедшей, при этом поглаживая лоб бесчувственной девушки, что тревожно вздрагивала на постели.

— Долго уже...

— А то. Десятая ночь пошла, — подтвердила знахарка, нашедшая и приютившая больную.

— Жаль. Молодая совсем.

— Почти как моя Ригита, — согласилась Хитара, вглядываясь в бледное осунувшееся личико.

Приглушенные голоса витали где-то рядом, зовущим шелестом проникая в сознание сквозь гул в ушах и набатное биение сердца. Литаурэль изо всех сил старалась зацепиться за них, чтобы выбраться из постоянно изменяющегося хаоса, среди которого металась в поисках выхода.

Или не выхода? Она задумалась на мгновенье, а затем застонала, поняв, что именно лишилась в бесконечности тоннелей и переходов, нескончаемо сменяющих друг друга пред ее затуманенным взором.

"Подожди!" — вскрикнула девушка, заметив крадущийся силуэт саблезубой кошки, и устремилась к ней, так и не разобрав, о чем именно хотел поведать неразборчивый шепот.

Сумасшедшая гонка вновь поглотила ее, заставив забыть обо всем на свете, кроме желания слиться с духом. Литаурэль, задыхаясь, стремглав летела к своей цели, но едва та оказалась в пределах досягаемости, Истинная уперлась в непреодолимую препону, за которым поблекло и растворилось сияющее тело тагьери.

— Ну, вот! Опять! — воскликнула Хитара, когда юная больная забилась в конвульсиях. — Руки держи! — приказала она собеседнице, навалившись на грудь своей подопечной, которая, выгнувшись дугой, впилась пальцами в собственное горло, словно собиралась разодрать его в клочья.

Некоторое время женщины в молчании боролись с девичьим припадком, а затем, когда судороги прекратились, знахарка пояснила:

— Жар спал и началось. До того смирная была.

— Плохо дело.

Пришедшая сочувственно покачала головой и, одарив Хитару подбадривающим взглядом, торопливо покинула комнату. Не было в ней должного сочувствия и смирения, чтобы выхаживать хворых. Воды подать Утага могла. Недолгим разговором развлечь тоже, но сидеть у постели и наблюдать за мучениями больного нескончаемые дни и ночи у нее терпения не хватало.

— Для этого у нас есть Хитара, — успокоила себя женщина, направляясь к садику с лечебными травами.

Вот в земле повозиться — это она всегда готова. Удобрить и выходить слабый росток — ее стихия и вожделенная обязанность. Утага никогда не перекладывала ее на других женщин. Побеги целебных трав только ее вотчина, к которой Удалившаяся не подпускала ни одну из сестер. Негласный уговор между ними подразумевал, что каждая занимается тем, что лучше всего умеет делать.

Глава 17

Истарг честнейшим образом пытался выполнить оба из полученных им наказов, даже несмотря на их полнейшую несопоставимость и абсолютное противоречие одного другому. Предупреждающий шепоток Лутарга адресованный ему перед тем, как молодой человек покинул Анистелу и отправился на поиски Литаурэль, гласил: "Под уздцы поведешь, если придется", — и настоятельная просьба его матери: "Поторопись, пожалуйста, не задерживайся", — соответствовали друг другу примерно так же, как искрящаяся гладь Дивейского моря устремляющимся ввысь Трисшунским горам. Вот только накрыть его своим недовольством они обещали в равной мере неприятно и болезненно. Физического наказания Истарг естественно ожидал от невоздержанного духа Лутарга, ибо представить Расу за подобным занятием просто напросто не мог.

Именно поэтому юный гвардеец делал все допустимое, чтобы лишить членов вейнгарской семьи возможности обвинить его в нарушении приказа, хотя эти скромные потуги, скорее были направлены на успокоение его собственных метаний, нежели на выполнение обоих требований.

Как и наказывала Лураса, Истарг в дороге не задерживался. Позволял себе лишь короткий восстановительный сон, и вновь отправлялся в путь. Перекладных менял при каждой удобном случае, как того требовало почти безостановочное передвижение, хотя коней не гнал, в угоду пожеланиям Лутарга. За собой, конечно, не вел, но и на галоп не переходил. Передвигался исключительно средней рысью, казавшейся ему уступкой каждому из несоответствующих друг другу наказов.

Вот и сейчас восседая на неторопливо перебирающем ногами животном, гвардеец столичного гарнизона, выполняя требования матери и сына, медленно, но неодолимо, приближался к предместьям Антэлы. Он не понукал коня, позволяя тому брести по тракту с желаемой скоростью, но и не притормаживал оного, когда жеребец, взбрыкивая, ускорял шаг. В эту ночь Истарг не останавливался, чтобы прикорнуть. Он со вчерашней ночи не позволял себе остановок, а потому веки его отяжелели, а глаза слипались. Юноше приходилось взбадривать себя, то поводя плечами, чтобы размять затекшие мышцы, то встряхивая головой, дабы отогнать подступающую сонливость.

В силу общей утомленности и бессонной ночи, которая, к слову, неуклонно близилась к рассвету, Истарг чуть было не вывалился из седла, когда пегий, испуганно заржав, неожиданно припустил галопом. Пригнувшись к холке и чуть натянув поводья, молодой человек пытался успокоить взбудораженное животное ласковым словом в тот момент, когда в поле его зрения попали двое верховых, испугавшие своим приближением жеребца.

А пугаться было чему! Два призрачных всадника, обойдя пегого по разные стороны, явили Истаргу свои спины, заставив юношу судорожно сглотнуть и выпрямиться, несмотря на возможность вылететь из седла. Всхрапнув, жеребец встал на дыбы, тем самым оборвав стремительный бег и давая возможность верховым уйти вперед него, а собственному наезднику собраться с духом.

Чтобы осознать увиденное и понять, что именно открылось его взору, Истаргу потребовалось несколько бесконечно долгих мгновений. Пегий хрипел и бил копытом, пятясь назад, а окруженные голубоватым свечением всадники все больше сливались с ночной теменью и грозили в скором времени пропасть из виду, вновь оставив Истарга одного на извилистой ленте тракта.

Времени на промедление у юноши не было. Сглотнув тугой ком в горле, гвардеец напомнил себе о Лутарге и Литаурэль, воскресил в памяти сверкающие образы духов, нежность Лурасы к сыну и девушке, доверие Сарина к ним обоим прежде, чем окликнуть удаляющихся шисгарцев. Его собственное хрипящее: "Постойте!" — показалось Истаргу оглушительным. Слово подобием грома отдалось в его голове, но, по-видимому, таковым оно являлось лишь для него.

Каратели призыва не услышали. Их обозначенные свечением силуэты вместе с очертаниями гордо ступающих вороных растворились в однообразии красок ночи. Сереющая, на фоне черноты листы, дорога опустела, не оставив даже намека в виде пыльного облака на проехавших по ней всадников. И только шумное дыхание пегого и скачкообразное биение собственного сердца убеждали Истарга, что двое шисгарцев не являются плодом его сонливой усталости. Именно это подстегнуло юношу отбросить сомнения и пришпорить жеребца, чтобы поспеть за исчезнувшими во мраке наездниками.

* * *

В задумчивости теребя браслет на запястье, Риан смотрел на испещренную рисунками опойковую кожу. В отсветах огня картинки словно бы оживали, совершая понятное лишь им таинство.

Им и ему. Неизменный всегда ощущал себя его частью. С того самого мгновения, как впервые увидел в пещере Алэам.

Близящееся утро постепенно гасило звезды на все более светлеющем небе, но взгляд мужчины оставался ясен и остр, несмотря на проведенную без сна ночь. Внутри бога рианитов клокотало нетерпение, которое наряду со злостью подпитывало его внутренние силы, заставляя забыть о телесных нуждах и делая акцент на душевных стремлениях.

Вчера вечером из Тэлы вернулись тресаиры. Простая истина, что доверять можно лишь самому себе, а возлагать оправданные надежды только на собственные силы, подтвердилась в очередной раз, далеко не порадовав Неизменного своей непреложной обязательностью. И пусть Риан заранее знал, что желаемых новостей они ему не принесут, ярость, охватившая мужчину, была безгранична.

Не оправдавшим его чаяния пришлось дорого заплатить за испытываемую Рианом досаду. Он лишил их своего благостного расположения и поддержки, вернув к тому, отчего Рожденные с духом стремились убежать, покидая Саришэ. Только на этот раз вынужденное заточение не будет столь вольготным, как ранее.

Его тюрьма лишена каких-либо прикрас. В этом Риан был уверен, как в самом себе. Бессмысленное метание в поисках запертой сущности должно раз и навсегда объяснить тресаирам, насколько сильно их новый хозяин не терпит разочарований.

Мужчина улыбнулся от мысли, сколько они выдержат подобные мучения, учитывая, что сестра была не в состоянии долгое время сдерживать порывы своих стихий? Досталось ли Истинным в наследство ее непреодолимое стремление к приобретению иных форм?

Риан был практически убежден, что подобная доля не миновала их. Что духам требуется свобода воплощения, чтобы выжить. К тому же убежденность мужчины подкреплялась сигналами, что доходили до него от ошейника, сомкнутого на шее упущенной Окаэнтаром девчонки. Насколько Нерожденный мог судить, она пребывала на грани безумия и опустошения, разрушая саму себя в стремлении освободить духа.

Он даже сочувствовал ей в некотором роде. Немного. Самую малость. Или же...

"Скорее испытывал нечто схожее с сочувствием", — признался себе Риан, понимая, что разрывать оковы не собирается. Мог бы освободить ее, ибо в его силах уменьшись воздействие даже сейчас, не находясь в непосредственной близости к жертве ошейника, но такового желания он не испытывал. Если верить словам Окаэнтара, ее нынешнее состояние может оказаться полезным для него. Средство воздействия на Рьястора! А упускать приносящие пользу вещи из своих рук Нерожденный не собирался.

Задвинув панель, скрывающую от посторонних глаз его сокровище, Риан подошел к столу и, устроившись в кресле, устремил взгляд в окно. Рассветное небо хвалилось лиловым оттенком. День обещал стать теплым и солнечным, на радость советникам и служителям храма. Сегодня праздновалось Воздаяние Неизменного. Сегодня в полдень он выйдет к рианитам и благословит собственный народ. Им же установленная традиция, которой Риан по праву гордился.

Но сейчас Нерожденному не хотелось думать о празднестве. Этим утром его мысли были заняты Рьястором и предательницей-сестрой.

Хотя нет! Не верно! Это утро не являлось столь уж особенным. Он вспоминал о них, не переставая — каждое мгновенье, но именно сегодня думы Риана сопровождались алчным ожиданием.

Нерожденный ощущал близость Рьястора. Чувствовал, что расстояние между ним и его детищем сокращается. Кариал взывал к своему создателю, хвалясь тем, что вновь подпитывает силы Повелителя стихий. Риана так и подмывало сорваться с места и двинуться навстречу сыну, но он сдерживал этот порыв из нежелания делиться тайными знаниями. Мужчина не хотел, чтобы Рьястор раньше времени узнал о той связи, что существовала между ними. Не мог позволить Повелителю стихий проявить себя. Он должен встретить его на своей территории — там, где все подвластно его воле. Только здесь, где он сумеет подчинить его себе.

Но все же, как ни старался Риан, усидеть у него не получилось. Неизменный резко поднялся, и ножки кресла с противным скрипом царапнули пол. Мужчина подошел к окну, ища терпения в привычных для взора очертаниях храма.

Ночные факелы, размещенные по фасаду здания, уже были погашены, а чад от них смешался с запахом хвойного леса и ароматами цветов. Белокаменные стены в лучах восходящего солнца приобрели розоватый оттенок, до того хорошо гармонирующий с лиловой глубиной неба, что казалось, будто храм парит над землей.

Еще немного и внутренний двор храма поглотит суетливое мельтешение людей. Слуги начнут носиться взад-вперед, готовя святилище к церемонии Воздаяния, а к его главному действующему лицу прибудут служительницы и советники, чтобы облачить Неизменного в праздничные одежды.

Еще немного и все вокруг придет в движение. Совсем скоро, но сейчас... Сейчас Нерожденный мог насладиться покоем, наполнив им чашу собственного терпения, столь необходимого мужчине для встречи с сыном.

— Скоро...

Губы Риана шевельнулись, и ветерок, подхватив тихое обещание, понес его к тому, кто сквозь зелень листвы и марево рассветного утра, оценивающим взглядом изучал устремляющуюся к небесам башню святилища.

* * *

Таирия уже некоторое время ворочалась в постели в поисках удобного положения, но не находила его. Девушка преднамеренно не открывала глаз, не желая знать — рассвело уже, или еще нет. Это утро обещало стать для нее особенно загруженным, судя по тому, о скольких делах они вчера разговаривали с главой совета, и в силу последнего Ири намеревалась откладывать наступление нового дня настолько долго, несколько это было возможным.

"До прихода служанки", — зашептал ее внутренний голосок, но девушка лишь сильнее зажмурилась, не желая поддаваться ему. В последние дни она просыпалась очень рано, и заставляла себя оставаться в кровати до появления прислуги, сознательно оттягивая момент, когда нужно будет окунуться в рутинные заботы.

О том, что никто не придет ее будить, руанидана вспомнила чуть позже, когда в очередной раз переворачивалась с живота на спину и обратила внимание на запах трав, окутывающий ее незримым облаком. "Вернее придет, но не туда, где она находилась", — мысленно поправила себя Таирия. Чтобы окончательно убедиться в этом, она приоткрыла один глаз, и тут же вновь зажмурилась. Полог над кроватью ответил на ее вопрос. Девушка находилась в покоях Лурасы.

Обрадованная открытием, Таирия потянулась и принялась воскрешать в памяти вчерашний вечер. Сон бежал от нее и, промучившись некоторое время, Ири оставила попытки убедить свой организм в необходимости заснуть. Покинув собственные покои, она направилась в комнаты тетушки, чтобы по обыкновению найти утешение в объятьях Гарьи, с которой и просидела до глубокой ночи. Возвращаться к себе не стала. Последовала совету няньки и улеглась в постель тетушки. Как засыпала, не помнила. Видимо, отошла ко сну мгновенно, что в последнее время стало для нее серьезной проблемой. Все те мысли — о Тэле, Лутарге, Литаурэль и Расе с Сарином — что постоянно крутились в ее голове, не давали возможности забыться и провалиться в царство сновидений. Девушка не могла ни волноваться за любимых людей, а потому беспрестанно металась в поисках успокоения, и эти островком для нее стали Гарья и покои Лурасы, своим существованием подкрепляющие уверенность, что все они обязательно вернутся к ней.

До отказа наполнив грудь душистым ароматом трав, что источало постельное белье, Таирия потянулась в последний раз и открыла глаза. Сумеречный полумрак, окутывающий комнату, сообщил ей о том, что утро только занимается, а ночь еще властвует над миром.

Она вновь проснулась на рассвете, но сегодня это обстоятельство Таирию не расстраивало. Сегодня в ней отчего-то поселилось умиротворение. "Видимо, ночь, проведенная в постели тетушки так подействовала", — решила для себя руанидана, откидывая одеяла и выбираясь из объятий перин.