— Можешь! — турианец-конвоир рыкнул так, что сразу заложило уши и задрожали колени. Звук возгласа заполнил зал, надавил ощутимо на барабанные перепонки. И как турианцы при их тонком и остром слухе умудряются выдерживать такие громкие звуки?!
— Я... я... я задо-задохнусь! — просипел заключённый, продолжая дрыгать ногами и размахивать руками.
— Повисишь — поймёшь! — рыкнул турианец уже тише и спокойнее. — Умел вредить — умей и отвечать и возмещать вред!
— Я... я не один такой, — выдавил бывший бизнесмен.
— Да, — подтвердил старший конвоир. — Не один. Много вас. Ничего. Война — заставит измениться. А мы — поможем войне заставить вас, бизнесменов, измениться, — рыкнул он. — Сейчас ты займёшься сматыванием кабелей в бухты. Сроку на это тебе — сорок минут. — Турианец поставил заключённого на ноги, разжал пальцы. — Стой прямо. И — приступай к работе! Давай, давай, работай! Отрабатывай долги и штрафы!
Вполголоса чертыхаясь, бывший бизнесмен убедился, что перчатки вроде остались на руках, пальцы ломик не выпустили — хоть и левая рука, а удержали. Но эти кабели...
Стоило наклониться и попробовать поднять 'кишку' — мышцы не обманешь: сразу доложили, что кабель — в толстой изоляции. И его жилы — или чего там у него внутри, под оболочкой — изготовлены из очень плотного и тяжёлого материала. С таким провозишься... Долго провозишься.
Мельком взглянув на таймер, светившийся над проходом, в котором по-прежнему маячил младший конвоир. Он там что, 'прописался' и ни разу позу не изменил? Или изменил, но совсем незаметно? Прям воин роты почётного караула. Истукан какой-то...
Пришлось понять, что вместо сорока минут уже тридцать пять осталось. А учтя вес кабеля, да не всего, а его небольшого участка... Надо очень будет постараться, чтобы управиться. Кабелей всего-то три-четыре 'кишки'. Но если каждая из них весит под три сотни килограммов минимум...
Оставшееся до срока время бывший бизнесмен провёл в полусогнутом положении — надо было где руками, а где ломиком поддеть 'кишку', стараясь не особо высоко поднимать её над полом — тяжёлая оказалась, очень тяжёлая. Затем — постараться согнуть кабель, так чтобы образовалось подобие кольца, а затем, напрягшись, подтаскивать остальные концы. Приятного, конечно, мало, но... Турианцы не мешали, не подходили, но их взгляды... Не подбадривали — подгоняли.
С одной кишкой провозился минут восемь, если таймер не соврал. С другой — чуть дольше, поскольку накапливалась усталость, где-то минут десять. Итого минус восемнадцать, округлённо — двадцать минут. Осталось поработать всего-то четверть часа, но...
Третья и четвёртая плети оказались очень тяжёлыми, хотя внешне не особо отличались от первых двух. Напрягаясь, бывший бизнесмен всё же свернул последнюю, четвёртую кишку в бухту и сел рядом с ней, хватая широко раскрытым ртом и без того не слишком комфортно-холодный воздух.
— Упарился?! — раздался над ухом заключённого злой рык. — Думаешь, что на этом — всё?! Думаешь, что рабочий день для тебя на сегодня — закончен?! Встал, живо! А то подниму — мало не покажется. Взвоешь!
Подняв голову, заключённый встретился взглядом с конвоиром. Да. Такой заставит взвыть. И не поморщится, и не напряжётся. Наверное, не только землян усмирял, но и с элкорами не церемонился. С этакими гигантами-то... Разумные они, но большие по размерам и — тяжёлые. Вот и настропалился, видимо. Что ему после такой тренировки какой-то землянин — на один зуб. Если, конечно, у турианцев действительно зубы имеются. А они у них — имеются, у птицемордых. У многих имеются. В этой расе такие странные подрасы есть — биологи-земляне от восторга до потолка прыгают. Попрыгали бы они вот здесь, в таких ситуациях. Нет. Прыгать они — не будут. Ползать — будут. И скулить будут. А вот прыгать — сил не будет у них.
— Подумал?! Отдохнул?! Встал!!! — вторично рык старшего конвоира заполнил зал. Бывший бизнесмен почёл за лучшее подняться на ноги. — Видишь этот кругляш? — турианец-конвоир указал на то, что заключённый принял то ли за иллюминатор, то ли за выход какого-то трубопровода. — На 'подставке' есть скребки, приведёшь стену по обе стороны от него — в порядок. Стремянка тебе тоже пригодится. Стена должна быть чистой в обе стороны. Уяснил?! Выполняй!
— Но я... — попытался было задержать 'распорядителя' бывший бизнесмен. — Я устал...
— Отдохнёшь после смерти. Окончательно. Так у вас, сам слышал, имперцы говорят, — старший турианец-конвоир посмотрел на заключённого. — И да, я помню, что ты — не имперец. Те вообще — кремни. Знаю, приятели рассказывали. По сравнению с ними вы, альянсовцы — слизни. Мягкотелые.
— Зато вы — костля... — начал было заключённый.
Окончание слова было вбито в лицо бывшего бизнесмена ударом бронеперчатки. Так что никакого окончания и не было. Заключённый снова распластался, теперь уже слишком вольготно, навзничь, на грязном 'бетонном' полу.
Два-три удара по щекам заставили его открыть глаза. Бывший бизнесмен сразу увидел страшную морду турианца-конвоира и громко икнул.
— Икать он ещё начал, — рыкнул старший пары конвоиров. — Встал быстро и начал выполнять полезную работу! Всё штрафное время — отработаешь! Живо, живо!
Подумав несколько секунд, заключённый решил, что будет лучше не просто подчиниться, а повиноваться. Потому достаточно резво встал на ноги и направился к 'постаменту'. Там действительно обнаружились скребки, а обращаться со стремянкой он уже и так научился достаточно хорошо. И всего-то за несколько часов!
Скребя стену и начав, разумно рассудив, что так будет лучше, с околопотолочной зоны, бывший бизнесмен опасливо оглянулся назад. Увидел, как младший конвоир по-прежнему стоит в проходе, а старший мерно ходит по залу, внимательно поглядывая время от времени на стоящего на стремянке подопечного.
Старая краска и неровности скребкам поддавались туго. Надо было сделать быстро и чисто — старший конвоир зыркал глазами, которые, вне всяких сомнений, отлично адаптировались к полутьме и видели, каковы результаты работы. А если этот птицемордый ещё и фонарь достанет, который, конечно же, у него есть... Тогда он сможет придраться к любой мелочи... И снова — изобьёт. Умеют эти полуптицы бить. Любят они 'полный контакт'. Да так, что представители других рас от этого 'контакта' быстро стонать начинают. И — громко. А турианцы, вероятнее всего, этим стонам и рады.
И ведь не установил старший конвоир срок на такую работу. Если покормили утром, то... Сейчас, наверное, давно уже вечер. Столько часов работать! И ведь так работать придётся, вероятнее всего, каждый день. Месяцы, кварталы, годы! Сколько там ему осталось? У него — дочь взрослая, ей уже около двадцати. Плюс-минус, конечно, но... Не так уж и много. Тут нельзя рассчитывать на то, что удастся прожить сто-сто пятьдесят лет. И тем более — двести. Да, турианцы живут примерно столько же, сколько земляне. Но... Не при такой работе. А тут физической работы очень, очень много.
Таймер. Не часы — таймер. Если и есть в этом таймере режим часов, то конвоиры его включать не будут. А зачем — незачем информировать заключённого о том, что сейчас давно уже поздний вечер или даже ночь? Пусть работает, пусть вкалывает.
И это — в первый же день?! Никакого отдыха, никакого карантина!
Переставляя стремянку, бизнесмен чувствовал ломоту в суставах и боль, которая усиливалась. Успокаивать себя, что это — с непривычки, не хотелось. Какая тут непривычка-то? При таком режиме пожизненное заключение превращается в фикцию. Тут не протянешь на такой интенсивности физических работах и лет десять. Тем более — двадцать. А всего лишь первый день подходит к концу. Точнее — первые сутки.
— Не задумывайся о постороннем, работай, работай! — рыкнул старший конвоир, отметив, что движения бывшего бизнесмена, стоявшего на верхней площадке стремянки, стали очень уж медленными и плавными. — Резче, резче, а то ты гладишь, а не скоблишь. У тебя в руках — скребок, а не кисточка. Работай, работай!
Пришлось отбросить мысли в дальний угол сознания. И — уделить внимание работе. Физической.
О сидении в уютном офисе бывший бизнесмен теперь вспоминал как о несбыточной мечте. Всё это, вся эта несомненная приятность осталась в далёком, далёком прошлом. Хотя... прошло всего несколько суток. А сколько всего изменилось... В худшую для него сторону.
— Работай, — снова раздался рык старшего конвоира.
Двужильный этот птицемордый или как? Ведь ни разу не присел, ни разу ничего не съел. Хотя... Мог когда-нибудь перекусить, но, вероятнее всего, сделал это настолько незаметно для заключённого, что... Нет, это положительно тюрьма очень строгого режима. Может быть — даже экстремально строгого. Теперь ясно, почему её все разумные органики так боятся. Не уважают, но — боятся. Очень, очень боятся.
Время за работой шло незаметно. И сейчас не было особо интересно знать, который сейчас час и означает ли это, что уже давно ночь. Одна мысль о том, что предстоит пешком проделать весь путь до камеры, наводила оторопь, потому приходилось её, эту мысль, неумело, но пытаться и стремиться прогнать.
— Давай, давай, ещё две полосы осталось! — снова раздался рык. — Быстрее, время! — старший конвоир выбросил руку в направлении таймера. Оглянувшись, бывший бизнесмен увидел, как цифры немного покраснели.
Пришлось напрячься. Сложно это, когда только и помнишь снование туда-сюда по стремянке и тупые резкие сильные движения скребком по стене. Рука ныла, в локте сгибалась уже плохо, а эти две полосы...
Как он их отчистил — бывший бизнесмен сам не помнил.
Снова уселся, теперь уже спиной к свежеотчищенной стене, подальше от этого странного 'постамента', чем бы он этот 'параллелепипед' не оказался. Разбираться в этом — нет, не хотелось. Мысли ворочались, как будто впали в прострацию. Думать ни о чём не хотелось. Усталость наваливалась.
— Встал! Руки — за спину в замок. Пальцы — сплести. Марш к проходу! — рыкнул старший конвоир.
Пришлось подняться на ноги и пусть неспешно, но пойти к проходу. Младший конвоир чуть отшагнул в сторону, пропустил.
Толчок и рука старшего конвоира прижимает тело бывшего бизнесмена к стене. Здесь — светлее, эта 'лампа' светит достаточно ярко. Другая рука, кажется правая, охлопывает комбинезон.
Обыск? Снова — обыск?! Да сколько же раз его обыскивать будут-то?!
И ведь не возмутишься — предупредили, этот уверенный ровный, явно синтезированный голос предупредил, что обыски здесь, в Тюрьме Спектров — самое обычное дело. Выступать против них — себе дороже обойдётся. Как говорят в таких случаях имперцы — 'пенять придётся только на себя самого'. Раз предупредили — значит, они — в своём праве.
— Повернулся ко мне лицом. Руки раскинул в стороны на уровне плеч, — рыкнул старший конвоир.
Обыск ещё не закончен?! Капитально тут рыщут. Захочешь — не утаишь. И комбинезоны такие, что любая вещь, даже самая мелкая — сразу заметна. Как — это другой вопрос, но заметна — факт.
— Руки — за спину в замок, пальцы сплести. Пшёл! — шея землянина уже привычно напрягается под пальцами правой руки старшего конвоира. Младший конвоир топает чуть сзади — бывший бизнесмен отчётливо чувствует его взгляд и понимает: рыпнется — будет только хуже.
За какой-то час, если, конечно, это действительно был привычный земной шестидесятиминутный час, конвоиры привели заключённого в 'камерный' коридор.
Другой контролёр — это было заметно по скафандру, так как лица, а может быть — всё же морды видно под затемнённым забралом шлема не было сколько-нибудь отчётливо — отнёсся к появлению конвоируемого спокойно. А что — привычное дело: увели — привели. Главное — не сбежал.
— Встал лицом к стене! Носом в стену — упёрся! — рыкнул конвоир.
Контролёр-турианец отпер дверь камеры, отступил в сторону. Младший конвоир скользнул внутрь, огляделся, вышел.
— Заходи, — рыкнул старший пары конвоиров, не ослабляя хватки руки на шее заключённого.
Бывший бизнесмен вошёл в камеру, взгляд коснулся полки и...
— Стоять! — в третий раз мощный рык турианца заполнил собой не такое уже большое — по сравнению с залом-то — пространство камеры. — Снял комбинезон. Полностью!
— А спать-то как? — вполголоса, опасливо поинтересовался бывший бизнесмен, стягивая с тела удивительно сухой и даже относительно чистый комбинезон.
Младший конвоир, войдя в камеру, забрал комбинезон из рук заключённого, вышел.
— Не положено. Утром — получишь. После того, как поешь, — рыкнул старший конвоир. — Оправься и — спать. 'Штрафные' — присоединены к завтрашнему нормативу. Так что — не пытайся халявить, — с этими словами турианец-конвоир повернулся на месте кругом и покинул камеру.
Закрылась створка, щёлкнул, пресекая любые надежды, замок. Сколько там засовов, в этой камерной двери, понять бывшему бизнесмену так и не удалось. И — вряд ли удастся.
Воспользовавшись туалетом — на этот раз вода в 'чаше' была, но явно техническая и пить такую — грязную и плохо пахнувшую — не захотелось, хотя жажда чувствовалась, бывший бизнесмен открыл кран рукомойника. И здесь вода была, чуть лучше качеством, но и её пить тоже как-то не хотелось. Потому плеснул в ладонь, растёр лицо и, закрыв кран, подозревая, что вода и так будет очень скоро перекрыта где-то за пределами камеры, шагнул к полке-топчану.
Выбирать не приходилось. Улёгшись на правый бок, выпрямился, вытянулся и — провалился в сон.
Бывшая стритрейсерша работала, чувствуя, что ещё немного — и она рухнет. Если не замертво, то в обморок — точно.
Очень легко вопить о равноправии мужчин и женщин. Очень легко говорить о том, что женщина тоже может много и тяжело физически, прежде всего физически — работать. А когда самолично попробуешь этой физической работы — очень быстро поменяешь это мнение, навязанное со стороны. Очень и очень быстро поменяешь.
Фронт работ оказался огромным. Очистить пол от песка — притом не абы как, а качественно — два часа с небольшим. Решила вроде бы начать с потолка и что её заставило прекратить его очистку, слезть со стремянки и заняться полом? Подумала, что собрать 'песок' в контейнеры будет легче? Ан нет, не легче. Труднее. Только время и силы впустую потратила.
А установленное время на всю работу — три часа. И цифры таймера потому уже краснели весьма так заметно. Ещё бы замешкалась, и — начали бы её эти двое птицемордых бить.
А так... Уложилась — и ладно. Не били — совсем хорошо. Всё же чувствовалось, что все огрехи, допущенные в работе, эти двое конвоиров 'взяли на заметку'. И — сформировали что-то вроде списка 'штрафных очков'. Когда он будет применён этот список — об этом сейчас задумываться не хотелось.
Только потом, уже приступив к зачистке стен от грязи, копоти и надписей на непонятных языках, она поняла, как сглупила. Не надо было сразу переходить с очистки потолка на очистку пола этого странного зала. Не надо. А теперь... Теперь надо будет работать ещё быстрее, чтобы осталось время.
Эти двое птицемордых спуску — не дадут. Сразу заставят почистить пол. Качественно почистить, не тяп-ляп!
