— Нет здесь никакой тайны. Я слышал, как один весский маг говорил, что нас можно убить, только если одновременно пронзить, например, копьём. Или стрелой. Я даже сам в это поверил. И весичи тоже поверили. Поэтому сначала столкнули, а потом выстрелили. Хотели нас этими болтами друг к другу пришпилить.
— И не получилось, — договорил Ванька.
— Не получилось, потому что все они ошибались. Я теперь точно знаю: когда мы рядом, нас вообще ни убить нельзя, ни серьёзно поранить. На собственной голове проверил, — и он ещё раз пощупал пострадавший затылок. Шишки там не было, но боль всё ещё ощущалась. — Ударить только можно очень сильно, ну, синяк там посадить или поцарапать. И всё. Демонская неуязвимость называется.
— Весский маг — это Лигор? Кривой на один глаз? — спросил Купыря.
— Ага. Между прочим, глаз ему Миряна выбила, когда она ещё Старухой была. Его потом сами весичи схватили за то, что он продался Оркланду. А где вы его видели?
— Да в свите пресветлого князя Всеяра и видел. Нынче поутру.
Стёпка оторопел:
— Как же так? Он же предатель, он же при всех признался, что золото у оркимагов брал. Его Кромень с дружинниками при мне под руки увели.
Шкворчак невесело усмехнулся:
— Чему ты дивишься, Стеслав? Глянь-кось вон туды. Видишь, алые стяги вместях с чёрными подняты? Весичи нынче с орклами не враждуют. Поди прямо сейчас крон-магистр и пресветлый князь за одним столом сидят и одно вино пьют. Ведомо тебе, об чём они сговариваются?
— Ведомо, — вздохнул Стёпка. — Таёжное княжество делят. И что, вот прямо сейчас?
— Слух прошёл, что нынче к пятизвону обещались согласный ряд магическими печатями скрепить.
— Так почему же мы... Почему вы... Почему все молчат? Почему ничего не делают?
— Кто молчит, а кто и нож точит. Судьба земли нашей не за столом решится, а в честном бою, — веско промолвил вурдалак. — Вот тады и поглядим, чья правда вернее.
* * *
Стёпка стоял на той самой каменной тумбе, на которой некогда любил посиживать ольховый упырь Бранда, и смотрел вниз. На искрящуюся ленту Лишаихи смотрел. На Предмостье. На тот его край, где обосновались орклы. На пёстрые походные шатры орфингов. На лагерь весичей по правому берегу. На лагерь таёжных ополченцев по левому. На два чуть заметно колышащихся стяга над большим белоснежным весским шатром. Один стяг чёрный с серебряным шитьём, другой — алый с золотым. Жёлто-зелёного больше нет, потому что все элль-финги вернулись в степь. А серо-багряного таёжного нет, потому что князя Могуту наглые чужаки-делёжники пригласить не посчитали нужным. Без него его княжество на куски рвут, делят, как пирог с демоникой: это мне, это тебе, это опять мне... Вот так. И сколько ни скрипи зубами, они не передумают. Смешно даже и надеяться на вражескую честность и благородство. В политике не бывает ни честных, ни благородных.
И поэтому надо что-то делать. Но пока неизвестно что. Предназначение висит над душой, как Ванькин чёрный камень Бо-Улын. Каким образом, скажите, его выполнить, если ты, ну, если честно, почти ничего не можешь? Одной эклитаной и полувыдохшимся склодомасом всех врагов не разгонишь. Опозоришься только. Гузгай и тот пропал.
А самое страшное вовсе не в том, что весичи с орклами сейчас какой-то согласный ряд подписывают и печатями скрепляют. А в том, что почти сразу после этого начнётся настоящая война. И одни люди будут всерьёз убивать других людей, пусть даже они и называют себя гоблинами, орклами, вурдалаками, орфингами и троллями. Все они, как говорил Смакла, человеки. Живущие на этой земле люди. Прольётся кровь, будет много смертей, будут раненые и покалеченные. Будут вдовы и сироты. Погибнет, может быть, кто-то из друзей и знакомых. Без этого не бывает. Всегда первыми гибнут самые смелые и лучшие. Уж это-то Степан, насмотревшийся фильмов про войну, хорошо знал. Просто раньше он это знал как-то отвлечённо, как о чём-то далёком, давно прошедшем и почти никак не связанном с близкими людьми. А теперь все ужасы войны могли коснутся всех, с кем он познакомился под этим небом.
И вставали перед ним против его воли жуткие в своей правдоподобности картины совсем близкого, вполне вероятного и такого нежелательного будущего.
Навсегда застывшие глаза затоптанного оркландскими конями Глыдри-контрразведчика, и худенький Щекла, пробитый насквозь копьём в двух шагах от спасительного леса...
Мучительно умирающий от смертельной раны ясноглазый Всемир, возглавивший безнадёжную атаку на вышедший к Усть-Лишаю элитный оркландский регимент, и валяющаяся в траве отрубленная голова вечно хмурого Арфелия...
Пронзённый несколькими стрелами седой Гвоздыря, который ценой собственной жизни задержал рвущихся через мост элль-фингов...
Погребённый под горой вампирских тел изрубленный Шкворчак, и стонущий сквозь зубы Шурхесс, сидящий рядом на земле с распоротым животом...
Дядька Сушиболото, плачущий без слёз над мёртвым Догайдой, и серый от горя и боли Перечуй с обмотанной окровавленной тряпицей культей правой руки...
Зарубленный мечом вредный Г'Варт, самонадеянно решивший в одиночку противостоять остервеневшим от потерь весским дружинникам...
Распластанное на камнях обожжённое и изломанное тело Смаклы, которого сбил с дракона молнией подлый Полыня...
Старый Кружень, погибший в неравной схватке с орфингами, и раненый дружинный колдун Усмарь, сгорающий заживо в подожжённой взбешенными селянами избе...
Умирающий от смертельного вражеского заклинания Глукса, так и не выучившийся на настоящего чародея, и томящийся в оркландской клетке пленённый Боеслав, у которого больше нет отца и матери...
Попавший в плен и замученный оркимагами до смерти весёлый гоблин Киржата, и бесследно сгинувший в одном из множества сражений отец Боявы оружейник Угрох...
Ярмил Неусвистайло, из последних сил отбивающийся от стальных немороков над истекающим кровью Купырей, и чародей Серафиан, потративший последние силы для отражения вражеской магической атаки...
Разыгравшееся воображение услужливо показывало до ужаса реальные картины. Стёпка невольно зажмурился. Нет, не надо! Ничего этого не будет! Ничего такого не должно быть! Не должно!.. Но перед глазами вновь и вновь вставали пугающие образы надвигающейся катастрофы.
Горящая Зашурыгина корчма... Запоротые воеводами по приказу оркимагов задиристые проторские пацаны... Угоняемые в крепостную кабалу жители Лосьвы... Пожарище на месте Бучилова хутора... Опалённые магическими молниями стены полуразрушенного Летописного замка... Плывущие по Лишаихе трупы... Чёрно-серебряный флаг, вновь взвившийся над Оркуланом... Орды элль-фингов, набрасывающиеся подобно стервятникам на разорённые земли княжества... Летучие отряды вампиров, рыщущие в поисках свежей крови... Карательные оркландские регименты, не оставляющие после себя ни одной живой души... Всеобщее остервенение и сжигающая души ненависть... Плач, переходящий в вой... Дым и смрад, огонь и боль... И смерти, смерти, смерти...
Сколько девчонок из тех, что бегают сейчас, хохоча, по замку, не дождутся осенью своих женихов? Сколько тайгарей и весичей не вернётся к своим родным? Как долго всё это будет продолжаться? Чем закончится? Ничем хорошим не закончится. Ничем.
Глядя на своих пока ещё живых, беззаботных, разговаривающих о чём-то весёлом друзей, Стёпка вдруг с пронзительной ясностью осознал, что тянуть больше нельзя. Нужно что-то делать. Но что?
* * *
"И сказал ему гузгай:
— Пора всё это заканчивать.
— Ты-ы? Это правда ты?
— Конечно, я. А ты кого ещё ждал?
— Ты где пропадал всё это время? Меня в плен брали, меня били и чуть не убили. Я на тебя так надеялся, а ты...
— А почему ты перестал в меня верить? Предателю Ниглоку поверил, а самому себе — нет. Ведь я — это ты. Мы с тобой одно целое. Когда теряешь веру в себя, становишься слабым.
— Я старался, но у меня не получилось.
— Плохо старался.
— Но ведь ты опять со мной. Это, конечно, здорово, но... Почему ты вернулся?
— Мне не понравилось, что тебя хотели убить. И ещё потому, что тебе без меня не справиться.
— А как же то, что я в тебя верить перестал?
— Пусть это останется на твоей совести. Я-то ведь в тебя по-прежнему верю.
— Теперь и я тоже опять верю. Я рад, что ты вернулся.
— Пришло время исполнить предназначение. Ты готов? Будет трудно.
— Не знаю. Наверное, готов.
— Ты должен знать точно.
— Я знаю только то, что отступать нам нельзя. Я не хочу, чтобы было так, как мне привиделось. Я хочу, чтобы мои друзья не умирали.
— Ну что ж, тогда вперёд! Что же ты медлишь?
— Я не знаю, что делать. Не знаю, с чего начинать.
— Начни с себя.
— Ну-у, так нечестно!
— Почему?
— Потому что я не знаю, как с себя начинать. Что это вообще за совет — начни с себя? Может быть, лучше ты с себя начнёшь.
— Но ведь я — это ты. Впрочем, ладно. Уговорил. И начнём мы вот с чего..."
* * *
— Стёпыч! Стёпыч! Алё-о-о!
— Чего тебе?
— Проснись, говорю! Ты уже минут пять стоишь как памятник и молчишь.
— Я задумался.
— И что надумал?
— Ванька, вот скажи честно, ты готов совершить настоящий подвиг?
— Как-то ты очень страшно спросил. По-моему, нифига не готов.
— А придётся.
Глава двадцать пятая,
в которой демоны отправляются выполнять предназначение
Неудачливые убийцы, сами того не желая, оказали Степану поистине неоценимую услугу: они вернули ему веру в себя, в свои силы, в то, что он действительно способен что-то изменить в этом мире в лучшую сторону. И всего-то для этого нужно было взглянуть в безжалостные глаза смерти. Или, выражаясь иначе, хорошенько встряхнуть мозги, получив по голове очередную смачную плюху.
Так или иначе, но гузгай вернулся. Был он крайне зол и гневен и настроен решительно. И Стёпка тут же это на себе почувствовал.
— Смакла, поможешь мне? — понукаемый гузгаем, он наклонился и отобрал болт у расшалившегося дракончика. — Возьми эту гадость и бросай в меня. Только не сильно и не в голову, а то в самом деле зашибёшь.
Гоблин неуверенно взвесил болт в руке. Ему определённо не хотелось выполнять непонятную просьбу. "Давай-давай, не тяни, всё будет нормально", — хотел сказать ему Стёпка... и не смог произнести ни слова. Вместо вполне себе здорового и нормально выглядевшего Смаклы он увидел лежащее на мостовой обугленное, страшное тело со скрюченными угольно-чёрными руками, с ещё тлеющими обрывками одежды, с пугающим оскалом сгоревшего лица... Он сильно зажмурился и помотал головой. Недавнее жуткое видение вновь посетило его, словно бы наяву показав грядущую ужасную смерть гоблина. Неужели всё так и будет? Неужели не получится это как-нибудь отменить... изменить... переиначить?
— Стёпыч, ты что? — это Ванька забеспокоился. — Голова болит, да?
— Нет-нет, нормально всё. Это я так... Задумался просто, — Стёпка открыл глаза. Смакла стоял перед ним целый и невредимый. — Всё, я готов. Кидай.
Смакла бросил. Тяжёлый болт сделал два оборота и плашмя ударил в подставленное плечо. Стёпка, приплясывая, с шипением потирал ушибленное место: удар оказался чересчур болезненным. Впрочем, иначе и быть не могло, такой-то железякой — да по живому!
— Ух-ух-ух, больновато... Что-то я как-то ступил. Надо было полегче что-нибудь взять. Нож например.
Боеслав, выдравшийся наконец из рук ближников, потянул из ножен свой кинжал:
— Сгодится?
— В самый раз, — обрадовался Стёпка. — Но теперь попробуем по-другому. Мы с Ванькой возьмёмся за руки, а ты кидай. Не сильно!
— В кого кидать? — деловито спросил княжич, примериваясь почему-то к Ваньке.
— А моё мнение никого уже не интересует? — сердито осведомился тот, с нескрываемой опаской косясь на острый клинок. — Я типа тут вообще как мебель, да? Может, я не хочу, чтобы в меня ножами швырялись! Мне уже и так сегодня два раза прилетело. К вашему сведению, я живой человек, а не ходячая мишень.
— Дурень ты, Ванес, и не лечишься! — рассердился Степан. — Я же как лучше хочу. Это для дела надо. Ладно, Боеслав, в меня кидай. А то некоторые трусливые демоны-экзепуторы шибко боли боятся. Давай, Ванес, становись поближе и бери меня за руку.
Не зажмуриться и не увернуться удалось с трудом. Когда прямо в тебя летит самое настоящее орудие убийства, требуется немалая выдержка. Не доверяй Степан так безоглядно гузгаю, ничего бы не получилось. Но, как и ожидалось, эксперимент завершился успешно. Кинжал безвредно отскочил от Стёпкиной груди и упал под ноги. Удар был практически неощутим — так, ткнуло что-то, словно пальцем дотронулись.
Заохали в толпе зеваки, крякнул Шкворчак, Купыря удивлённо щурился. А ведь чуть было не остановил княжича.
— Видал? — сказал Стёпка Ванесу. — Мишень, мишень... Работает! Когда мы вдвоём, мы почти неуязвимы. Нас бьёт, но не убивает.
— А ну-ка, давай теперь в меня! — велел Ванька, решив во что бы то ни стало доказать всем, что он ничуть не трусливее друга. — Со всей силы. Давай-давай, не дрейфь. Я не обижусь, если что.
Никакого "если что", естественно, не случилось, хотя рука у юного княжича оказалась на удивление сильной и натренированной. Кинжал мелькнул в воздухе позолоченной рукояткой и воткнулся невольно зажмурившемуся Ваньке точно под рёбра, вернее, всем показалось, что воткнулся. На самом деле он не попортил даже одежду.
— Чувствуется, но терпимо, — поморщился экзепутор, отпуская Стёпкину руку и потирая бок. Он был несказанно горд тем, что публично подтвердил свою смелость. — Это что получается, что нас никакое оружие не берёт? Ни ножи, ни мечи, ни копья?
— Когда мы как одно целое, — уточнил Стёпка, подбирая упавший под ноги кинжал. — Как две соединённые половинки демона.
— А заклинания?
— И заклинания тоже. Главное — быть вместе.
Ванька недовольно поморщился:
— Не очень удобно, честно говоря. Прикинь, стоим мы такие с тобой, как шерочка с машерочкой, за ручки держимся, а нас враги мечами со всех сторон рубят. А мы и ответить не можем, потому что руки расцепить боимся. И в конце концов нас тупо вбивают в землю по уши.
— Не бойся, Ванес, никто нас не вобьёт. Мы ведь ещё и смелые. Мы убежим, — Стёпка протянул кинжал Боеславу. — Спасибо. Здорово у тебя получается.
— Меня дед Скусень обучал. А давай мы вас теперь и впрямь мечами! — радостно предложил разохотившийся княжич.
— Но-но-но! — попятился Ванька. — Вам только волю дай. Всё, эксперимент окончен, клоуны уехали, понятно! Фокусов больше не будет.
— А вот и не угадал, — засмеялся Стёпка. — Самый главный фокус будет сейчас. Смакла, надо Дрэгу увеличить. Сделаешь?
— А то! — просиял гоблин, давно нахватавшийся иномирных словечек и выражений.
— Начинай!
Обрадованный дракончий шустро подхватил Дрэгу под брюшко и потащил на середину дороги. Глукса последовал за ним.
Купыря, до этого молча наблюдавший за мальчишками, подошёл поближе:
— Что задумал, Стеслав?
