жж

— Останови, пусть пыль осядет, — недовольно буркнул проснувшийся палач. — Заодно и перекусим.

— Это кто? — не замедлил поинтересоваться я.

— Королевские жандармы, — сердито и лаконично ответил мне полусонный палач, которого разморило на солнце. Его ответ мне опять ничего не сказал, но позже я узнал, что изначально жандармы (Gens d'Armes) были вооружённой конной свитой французских королей. Потом применение тяжеловооруженных всадников стало шире, им вменили функции полиции, и теперь бравым жандармам приходилось гоняться по дорогам и лесам Франции за разбойниками.

Мы уселись в тени повозки, доедая остатки продуктов. Если мы с Жаном пили воду, которую набрали в роднике, по пути, то начальство запивало еду остатками вина. Отдохнув час, мы снова отправились в путь. Скоро я увидел две фигуры на обочине. Подъехав ближе, помахал приветственно рукой двум, сидевшим на траве, мелким торговцам — коробейникам, которые, похоже, обедали. Увидев мой жест, засмеялись и в ответ, замахали мне руками. Оставив торговцев за спиной и не видя больше ничего интересного для себя, я решил, что можно опять подумать о себе.

В той жизни у меня были две отличительные способности, которые очень сильно помогали мне: быстрая адаптация к любой обстановке и легкость в изучении иностранных языков. Мои учителя, а затем и сама работа приучила меня смотреть меня на окружающий мир реально, без сантиментов, находя и используя слабости людей. Особых сложностей в общении с людьми я не видел, но, чтобы понять как низменные мотивы, так и душевные порывы человека этого времени, мне придется научиться смотреть на окружающий мир глазами средневекового человека, причем с учетом всеобъемлющей веры в бога, которой пронизаны все грани жизни человека, вплоть до его супружеских отношений с женой. Если я все правильно понимал, то церковь шантажировала людей, определяя достоин ли тот или иной человек шагнуть в врата рая, то есть церковники подменяли на земле святого привратника Петра у врат рая, запрещая или разрешая ему войти.

"Мне бы не помешал экскурсионный тур по стране с опытным гидом, куда бы вошел рыцарский турнир, проживание в замке и очень-очень близкое знакомство с настоящей графиней. Впрочем, я бы даже не отказался от хорошего вводного курса лекций о политической и экономической расстановке сил в стране и за рубежом. Только зная весь расклад можно ставить перед собой реальную цель, а затем начинать искать пути к ее достижению".

Мои мысли неожиданно перебило многоголосое, но нестройное, пение группы людей, которых, уйдя в свои мысли, я не сразу заметил. Спустя несколько минут наша повозка догнала группу молодежи, одетую кто во что горазд. Они пили пиво из кожаных фляг, которые передавали друг другу, и пели развеселую песню:

Стены ходят ходуном,

Пробки — вон из бочек!

Хорошо запить вином

Лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

Коль душа свободна,

А свободная душа Господу угодна.

Не прогневайся, Господь!

Это справедливо,

Чтобы немощную плоть

Укрепляло пиво.

Песня разбудила палача, который снова задремал и теперь недовольно заворочался. Я уже догадался, кто эти молодые люди, но все решил спросить: — Это кто такие?

— Студенты, — ответил мне Пьер, не поднимая головы от свернутого под головой плаща, изображавшего подушку. — Пьяницы, драчуны и охальники. Впрочем, не все. Приходилось мне знавать, в свое время, среди них и умных, и усердных учеников.

"Так вот за кого меня приняли обозники. Точно, пройдохи. Проныры и жулики, — подумал я, глядя на хмельные физиономии и хитро-вороватые глаза парней, идущих в клубах пыли. — И возраст у них разный. Вон тому крайнему, в коричневой одежке с красной заплатой, точно под тридцать".

— Эй, люди! Почему вам не совершить богоугодное дело и не подвезти бедных студентов, надорвавших здоровье за время изучения разных наук! — закричал один из студентов.

— Вас много, а лошадка одна! — ответил я.

В ответ компания стала грубо шутить, кривляться и строить рожи. Впрочем, через несколько минут мы их обогнали, и вскоре студенты остались позади. Когда вдалеке показались городские стены, нас обогнала группа всадников — дворян в окружении слуг. Равнодушно скользнув глазами по нашему возку, они проскакали мимо, вздымая облако пыли. Мне было интересно посмотреть на них, отмечая детали и особенности нового для меня сословия. Первое, что мне бросилось в глаза, так это выставленное на показ богатство. У всех разноцветная одежда, расшитая узорами, на ногах мягкие сапоги с серебряными пряжками, на пальцы надеты перстни со сверкающими на солнце драгоценными камнями. Головные уборы украшены разноцветными пышными перьями. У каждого из них на поясе висел кинжал в богато украшенных ножнах. На лошадях — богатая сбруя, а седла были украшены серебряным галуном. В отличие от хозяев их слуги (которых было раза в три больше) были вооружены до зубов. Кольчуги, шлемы, мечи, арбалеты. Сразу, за спиной своих хозяев, ехали в ряд три оруженосца, уперев копья в стремя, на концах которых реяли флажки с гербами дворян.

"Надо будет как-то геральдикой заняться, — пометил я себе в памяти, провожая глазами группу дворян.

— Город уже виден. Скоро приедем, — сообщил я громко зевающему Пьеру.

— Это хорошо, а пока остановись. Мне отлить надо.

Справив нужду, мы вернулись в возок. Палач на этот раз сам сел на место возчика. Я не возражал, устроившись за его спиной. Не выдержав, все же задал вопрос, который так и крутился у меня на языке: — Мастер, а почему ты красный колпак не носишь?

— Какой колпак? — при этом он так удивился, что даже повернулся ко мне.

— Для того, чтобы лицо скрывать, — объяснил я ему.

— Да это глупость какая-то, — сердито заявил он, а потом сел прямо. — Или где-то такие колпаки носят?

— Не знаю, — секунду подумав, я задал новый вопрос. — А после ярмарки работы тоже будет много?

— По-разному. Бывает, что даже несколько дней подряд не хожу на работу, правда, бывает это очень редко.

При подъезде к городу мы свернули с главного тракта и поехали по проселочной дороге, которая шла вдоль городской стены. У меня и сомнений не было, что мы едем к "скотским" воротам. В город мы попали одновременно с большим стадом овец, которое пастухи пригнали с пастбища.

Сначала мы ехали мимо многочисленных загородок со скотом. Не успел мой нос свыкнуться с этими чудными ароматами, как его сменил сладковатый трупный запах. Объяснять откуда он идет, мне не было нужды спрашивать, так как проезжая мимо кладбища, я видел, что некоторые ямы-могилы стоят открытые. На мой вопрос Пьер ответил, что свежих покойников не зарывают, как положено в одиночку, а кидают в глубокую яму, и слегка присыпают, в ожидании новых трупов. Только когда яма наполнится доверху, могильщики ее зарывают. Сразу за кладбищем оказался нищий район, чему я не удивился. Развалившиеся деревянные лачуги и полусгнившие бараки с соломенными крышами. Окон, как таковых в них не было, их заменяли небольшие отверстия. Уже потом узнал, что это сделано для того, чтобы удержать тепло зимой их можно было заткнуть сеном или тряпками. Кучи мусора, крысы и зловонные лужи дополняли картину нищеты и безнадежности. Обитатели трущоб, грязные и уродливые, при виде палача не отводили глаз, а просто смотрели. Кто равнодушно, кто с затаенной злобой.

— Не советую здесь ходить после заката солнца. Тут ты быстро найдешь свою смерть, — при этом голос палача звучал просто и буднично. Он просто сообщил о факте, которые для него был обычен и естествен. Впрочем, насколько можно было судить, мы проехали по самому краю трущоб, так как те скоро закончились. Дальше дома пошли почище, появились лавки и таверны, затем мы проехали рядом с небольшой площадью, на которой раскинулся базар со множеством людей. Этот город, как и Амбуаз, представлял собой непонятный, хаотичный лабиринт из улочек и проулков, таких узких, что в них можно разойтись только двум горожанам. Позже, во время моих прогулок по городу, я понял, что в нем существовало только около десятка улиц, соответствующих понятию современного человека. При этом главной среди них было нечто вроде проспекта, пролегавшего от ворот к центру города и центральной площади, где находилась мэрия, а остальные вели к торговым рядам и рынкам.

Когда Монтре, управляя лошадью, в очередной раз повернул за угол, я неожиданно увидел мрачное четырехэтажное здание с решетками на окнах и понял, что мы, наконец, приехали "домой". Не останавливаясь, проехали мимо тюрьмы и остановились у одноэтажного дома, сделанного из серого камня, левый угол которого обвевал зеленый плющ. Из трубы шел дым.

"Не понял, — удивился я. — Кто там у него в доме? Женщина? Странно. Ведь он ни о ком не упоминал".